Клятва и клёкот E-Book

Диана Чайковская

• Herausgeber: NoSugar
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 372

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Много веков звенят мечи княжеств, много веков их земли не знают покоя. В отчаянии княжна Марья Моровецкая решает обратиться к древней и забытой силе. Она отправляется в горы, чтобы пробудить чародея Лихослава, способного переломить исход войны. Но стоит ли будить древние силы и тревожить того, кто был заточён в глубинах гор? И какую цену придётся заплатить за возможную победу?

Leseprobe

Диана Чайковская Клятва и клёкот

© Диана Чайковская, текст, 2025

© LukChips, иллюстрации, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Великая Мать[1]– начало и конец всего. Она сплетает нити судеб и создает полотно мира. У Нее тысячи лиц, и каждое из них завораживает.

Облик победы порой настолько ужасен, что вызывает слезы и страх.

Пролог

…А войска идут за горящим камнем, за чужими бусами, серебром, завывая в мглистой тиши волками, мол, держись, вражина, как грянет гром.

Из авторского стихотворения

Мягкий голос пел ему о войне, о проклятых землях, где пролилось столько крови, что хватило бы для любых чар. Было в этом что-то родное и давно забытое, похожее на материнский шепот. Неудивительно, что на сердце теплело и Лихослав улыбался.

Сколько лет уже прошло с тех пор, как Совет запер его в глубине скал? Сплетения пещер захватывали Лихослава паучьими лапами и тянули то вниз, то в сторону, словно посмеиваясь и повторяя: нет, милый, не вырвешься, не пытайся. Поначалу хотелось – а потом он смирился. Горы стали почти домом.

А как все начиналось? Лихослав сжал зубы и застонал. Обрывки воспоминаний замелькали яркими камушками разных цветов. Одни ранили сердце, да так, что он мычал и кривился, другие разгоняли тьму. Сияние переливалось, трепетало, оборачивалось водой, пламенем и мглой, создавая причудливые и мрачные узоры.

Вот он, не в меру способный и сильный, стоит перед Советом. Чародеи еще тогда боялись, что мальчишка возвысится над старшими и что «горячая кровь» погубит и их, и самого Лихослава, а вместе с ним – княжества. Он первый, кто смог обернуться и волком, и нетопырем, хотя обычно перевертыши получали одно тело – звериное или птичье. А Лихослав прекрасно понимал, что может даже больше. Правда, остальное лежало за гранью дозволенного. Чары на крови еще разрешали худо-бедно, а вот за ворожбу с костями и мертвецами Совет жестоко наказывал. Почуяв неладное, они уничтожили записи и закрыли этот путь. Ну да боги с ними, неразумными.

К слову, о богах. Лихослав хохотнул, тряхнув головой. Слипшиеся пряди упали на лицо. Он ведь первый, кому удалось заговорить с ними напрямую, без волхвов и капища. Велес и Мокошь отвечали, давали дельные советы и взамен просили всего ничего – служить верой и правдой, не нарушая заветов. Приходилось слушаться.

Совет боялся его, но каждый раз их посланники прибегали – потные и уставшие. Чуть ли не в ноги падали, умоляя помочь, мол, беда жуткая, опять кто-то там перепутал заклятья и выпустил невесть что на белый свет. Лихослав вздыхал, качал головой и шел вслед за посланником. Смешно сказать – иногда ему приходилось мирить чародеев и вдалбливать в их головы, что играть с непокорным пламенем опасно.

А потом умер старший – важная птица, летавшая выше прочих… Как его там? Люблич? Да, вроде бы. И чародеи вспомнили, что Лихослав когда-то пытался поднимать мертвых. Этот задум сразу показался паршивым, но Совет не давал покоя – просил, не переставая, несколько седмиц.

Пришлось нарушить обещание, что Лихослав дал Мокоши и Велесу. Он вернулся к темной ворожбе и целый месяц трудился – сперва удерживал дух чародея рядом с телом: читал заговоры, потом оплетал душу тонкими нитями чар, обращался к Моране с молитвами и дарами. И вот – получилось. Люблич ожил, но не до конца.

Обезумевший, он разнес половину столицы. Убить чародея удалось с большим трудом. Моровецкий князь был в ярости и обещал уничтожить весь Совет. Конечно, они сразу нашли виновного и пронзили двух зайцев одной стрелой – и себя обелили, и от пугающей силы избавились.

Чародеи Моровецкого княжества подстерегли Лихослава, как раз когда он собирался вернуться домой, поймали и заточили в скалу. Даже уставший и обессилевший, Лихослав слышал, как хор голосов заклинает камни, сплетая сеть чар из огня, воздуха, земли и воды. Только мгла была им не по силам – она змеей стелилась у ног Лихослава и повторяла раз за разом, что служит лишь ему одному. Раньше не верилось – теперь… А, поживешь в пещерах, не видя света, поверишь и не в такое.

Именно тьма напевала ему голосом матери и рассказывала, что чародеи Огнебужского княжества отказались поддерживать сородичей и потребовали вернуть Лихослава для справедливого суда. Моровецкие отказались. Потом слово за слово, заклятье против заклятья – и вот она, война.

Теперь кровь лилась реками. Одно княжество все больше требовало от другого, и дело уже было не в Лихославе.

Мгла стелилась перед ним каменными тропками, мурлыкала на ухо и убаюкивала. Она не позволяла сходить с ума – держала где-то на грани. А еще… Ну, это звучало безумно и забавно, но тьма шептала, что волхвы предсказывают возвращение Лихослава и что после этого война сразу закончится.

Еще смешнее. Он ни за что не стал бы мирить чародеев – пусть перегрызутся как крысы и сдохнут всем родом. Лихослав слишком сросся с этой горой, сам стал как камень – выжженный уголек, дотлевающий в каменных недрах.

Мягкий голос завел новую песню. Лихослав прикрыл глаза и вслушался:

За горами, за лесамиЖил да был князь Мирояр…

I Недобрые вести

В смутные времена каждый выживший становится героем.

1

Боги молчали. Они принимали жертвы, но не откликались на призывы прекратить это безумие. Раньше Марья думала, что война была всегда: с перерывами, с попытками подгадить друг другу без прямых столкновений, – а потом узнала, что все началось триста лет назад. О той истории упоминали вскользь – не любили люди говорить про темного чародея-отступника.

Раньше Марья не понимала почему. Этот человек расколол Совет: те, что постарше и помудрее, испугались подобной силы и спрятали ее среди гор, младшие же попытались обратить обряд, за что их и изгнали в земли, которые нынче принадлежат Огнебужскому роду.

Надо ли говорить, что те не только стали сильнее, но и решили отгрызть немалый кусок княжества, да какой! Житницу их, цветущую Ржевицу, и все поля, что золотились и опоясывали густой лес, щедрый да богатый в теплое время. И тогда полилось еще больше крови, на защиту встали оборотни – о, тогда их было много! – а после тамошний князь договорился о мире, шатком и недолгом, в обмен на дань.

Лихослав же, по слухам, проклял Моровецкое княжество, а до того разрушил их столицу – Гданец, расписной, веселый, живой. Тот самый уголок, где никогда не унывали, а во время перемирия славили богов и торговали вовсю, пытаясь скопить побольше зерна и теплых вещей. Кто знает – вдруг снова начнется?..

Но даже в Гданеце воздух пах кровью, гарью и злой силой. Не зря отец не пускал Марью дальше двора – боялся, что убьют или того хуже. Он вообще держал ухо востро – сделал собственный птичник, где старшие чародеи растили младших, дарили им крылья и учили летать незаметно.

Говорят, лет сто назад были и другие перевертыши. Они первыми бросались в бой и сражались до последнего. Потом их тела поедали вороны. Выживших отлавливали по лесам-полям и перебивали, не оставляя ни старых, ни молодых, ни совсем детей. Чтобы не подросли и не вернулись.

Марья стояла у окна. Во дворе перевертыши наминали друг другу бока. Были там и парни, и девки – все, кто умел перекидываться через себя и взмывать в небо. На войне ни одна пара крыльев не станет лишней. Среди отцовских чародеев был и ее хороший знакомец Дербник – крохотный сокол. Он изредка выводил Марью в город, показывал, как живут люди за пределами детинца[2], и кормил пирогами.

Ах, молодцы! Марья осмотрела темно-русую косу – густую, пышную, всем девкам на зависть – и тяжело вздохнула. Никто из соседей не слал к ним сватов, хотя все восхищались красотой княжны. Нахваливали, писали поздравления, но боялись. Потому что союз не столько сердец, сколько княжеств. А выступать против Огнебужских открыто многие попросту боялись. У них там побольше чародеев, чем у Моровецких.

Видимо, придется пойти за боярина, воеводу или купца. Но никто из местных по сердцу не приходился. Отец ее не торопил – сам чувствовал вину за то, что не мог найти достойного.

– Уходит моя краса, – покачала головой Марья, завидев нянюшку. – От весны к весне бледнею.

– Да что ты такое говоришь? – возмутилась та. – Нет в тереме девицы краше тебя. Да и в городе не найдется.

– Надолго ли? – Она отвернулась.

Нянюшка Вацлава воспитывала Марью с детства и добывала для нее все самое лучшее: от перин до верхних рубах с каменьями. Когда враги вгрызались в их землю и купцы переставали ездить по дорогам, Вацлава умудрялась находить диковинки – жемчужные бусы, кокошники, височные кольца – и приносила их Марье, стараясь ободрить.

Но в голове клубились мысли, одна другой хуже. Марья ясно видела: они проигрывали. Медленно, верно. Огнебужские теснили их, отбирали деревни, набегали на окраины городов. Чародеи у них были сильные, словно сам Лихослав воспитывал.

– Как отец? – нахмурилась Марья.

Сенные девки шептались, будто князь Мирояр слег и его сердце вот-вот не выдержит. Жениться не удавалось – никто не хотел родниться с проигрывающими.

Целых триста лет они то откупались, то воевали, то пытались договориться, да неудачно: Огнебужские хотели все больше и больше. Кажется, ныне и отданная Ржевица не заставила бы их убраться прочь. Марья слышала, будто их князь хочет Гданец. Если так, неудивительно, что отец ослаб и почти не показывается людям.

– В порядке, – коротко ответила Вацлава. – Ты лучше о себе побеспокойся. Поешь да попей, а то совсем исхудала.

Марья неохотно кивнула. С нянюшкой лучше не спорить, иначе начнет причитать, хвататься за сердце и уговаривать. Вацлава мигом повеселела.

– Прикажу подготовить трапезную, – улыбнулась и вышла.

Страх-то какой! Марья подошла к окну и взглянула на птичник. Дербник махал кулаками и раззадоривал Зденку – та злобно скалилась и пыталась улучить удачный миг. Они бились в шутку, но беспощадно – так, чтобы грань у каждого понемногу сдвигалась и позволяла чуть больше.

Стало стыдно, на душе – гадко. Ну какая трапезная в такое-то время? За слободами наверняка голодали, а ведь дело шло к зиме. Жатва закончилась, зерна не хватало. Зато железок было навалом, да только их в рот не положишь.

Боги-боги, почему же вы молчите? Марья осмотрела свои платья и покачала головой. Не годится. Паршивая из нее княжна, такую править не посадишь. А ведь других наследников у отца нет. Может, поэтому никто не торопится отдавать ее замуж?

Марья села на лавку и задумалась. Войну они проигрывали, на полюдье[3]отец, скорее всего, не поедет – не последнее же забирать у народа. Мог бы, но уставшие и озлобленные люди скинут его в речку вместе с боярами.

Все, что у них оставалось, – Черногорье. Россыпь острых скал. В их глубинах дремал тот, кто начал войну. Он же мог ее закончить. По крайней мере, о том часто упоминал отец – и сразу же добавлял, что рисковать не стоит и что чародей в разы опаснее Огнебужских. А вдруг?..

Нет-нет-нет! Марья помотала головой, отгоняя безумные мысли. Нельзя было высвобождать зло! Совет с таким трудом запрятал его подальше – и неспроста.

А если там совсем не зло? Говорили – творил зверства, да можно ли верить на слово?

«На что ты готова пойти ради родной земли?» – спросила себя Марья. Ответ пришел сам собой. Понадобится – собственными руками разберет скалу по камушку, если сил хватит.

Нет-нет-нет, чушь какая! Сгоряча, без спросу, без знаний лезть в старое проклятие подобно погибели. Поставит под удар всех разом, а дальше что?

Они должны доверять Совету. Чародеи помогли им создать птичник и выиграть несколько битв. Некоторые сами сложили головы, веря в победу и справедливость. И разрушить все это одним ударом Марья не имела права.

А кто же тогда имел? Кто мог хотя бы выслушать, без криков, упреков и стенаний, что князь Мирояр растит змею под боком? О боги!

«Дербник!»

Марья облизнула пересохшие губы и усмехнулась. Не самый сильный в птичнике, зато преданный. Она могла бы спросить совета и посмотреть, что будет дальше. Согласится? Славно, значит, Марья не обезумела и в этой задумке есть хорошее зерно. Откажется? И ладно. А если побежит жаловаться отцу – она помотает головой и скажет, что ничего подобного не говорила, все наветы.

Да откуда такие злые мысли?! Марья выругалась и топнула ногой. С чего бы ей сомневаться в друге, который помогал ей сбегать из терема? Нет, в Дербнике не могло быть ничего плохого. Если не согласится – промолчит и не станет голосить на весь терем, словно Вацлава.

О да, Вацлава. Стоило о ней вспомнить, как нянюшка показалась у порога.

– Ну вот, трапезную проверила, – улыбнулась она. – Теперь тебя причешем, принарядим – и будешь сиять лебедицей.

– Лебедицы не сияют, – возразила Марья. – Да и мне хочется багряного платья.

– Как скажешь, – не стала спорить Вацлава.

Как кровь. И чтобы с черными каменьями, чтобы походить на деву-войну или Морану-Смерть. Они шагали по Моровецкому княжеству рука об руку и, кажется, не собирались уходить.

…Умел ли Лихослав говорить с богами?

В детстве эта полусказка почти не касалась ее души. Впрочем, она тогда многого не знала – ни про войну, ни про историю княжеств, ни про трусливых соседей. Стоило вникнуть, как мысли о темном чародее всплывали раз за разом. Может, еще и потому, что записей о нем было мало – сплошь убийства и заклятья на рваных кусочках бересты. Видимо, Совет постарался.

Вацлава вплела в косу Марьи алую ленту, немного полюбовалась и перешла к наряду. Верхняя рубаха была багровой, с мехом вокруг запястий и вышитыми птицами на подоле. Золотистые нитки сливались с белоснежными каменьями. Как раз то что надо.

– Вот так, лебедушка, – приговаривала Вацлава. – Краса неописуемая! Все женихи твоими будут!

Марья вздохнула и вышла из спальни. Эх, когда-то на лестницах хватало шума: бегали боярыни вместе с дочками, играли дети, тенями сновала челядь стараясь держаться подальше. Жаль, ей не удалось застать те времена. Оставалось верить, что Марья увидит мир и что их земли перестанут терзать. Но если ничего не сделать, станет хуже.

Поэтому она попросила Вацлаву позвать в трапезную Дербника. Нянюшка нахмурилась, но подчинилась. Не одобряла она, что княжна якшается с каким-то оборванцем, безродным и пропадавшим днями невесть где.

– Прекращала бы ты эти забавы, – цокнула языком Вацлава. – Не дети ведь уже.

– Не переживай, замуж за него я точно не пойду, – усмехнулась Марья.

При всей своей силе Дербник не годился ей в женихи. Княжеству нужен был союз с соседом. А если Марье придется заменить отца, то надо будет выбирать кого-то знатного и богатого. Чародей – значит, из Совета, купец – значит, с теремом получше княжеского. А что сказало бы сердце, будь у него возможность?

О, оно куда больше тревожилось из-за земли, по усталому бледному лицу которой текут багровые реки! Сильнее всего на свете Марья желала стать достойной княгиней и много говорить с иноземными посланниками о торгах и новых путях. Она бы строила, укрепляла, ковала, а главное – правила бы справедливо, не принимая тяжелых решений и не беспокоясь о враге из соседнего княжества.

«Эти земли – мое наследие!» – Марья поджала губы и гордо выпрямилась, готовая к непростому, но нужному разговору.

Войну надо было прекращать, и чем быстрее, тем лучше.

2

Из всех перевертышей на войне выживали только птицы. Волков, коней, лис, куниц давно перебили. Те, кому удалось спастись, спрятались глубоко в чаще. Поговаривали, будто у них там давно уже свои поселения – зачарованные, скрытые от чужих глаз.

Дербнику повезло меньше. Его матерью была банная девка. Сперва она не уделяла ему много внимания – до пятой весны, пока не выяснилось, что в нем теплились чары. Тогда Дербника отдали в птичник, нарекли по-новому и начали обучать.

В те дни он не понимал, отчего старшие гоняли их со злостью и кричали, что нужно быть быстрее, ловчее, вовремя прятаться и глядеть в оба. Потом возле слобод увидели чужаков – и младших отправили прикрывать спины.

Чужаки оказались чародеями из другого княжества. Их с боем теснили к городским стенам, пока не пришла подмога. Поняв, что их либо убьют, либо возьмут в плен, чародеи растворились в воздухе. А княжеским птицам пришлось возвращаться домой с подбитыми крыльями. Двоих потом сожгли на погребальном костре.

Дербник на всю жизнь запомнил, как старшие кривились от гари и рассказывали про войну, что началась триста лет назад. С тех пор все встало на свои места. Дербник понял, почему князь создал именно птичник, почему в Гданеце не было других перевертышей и почему старшие кричали на младших до хрипа.

– Открылся! – воскликнула Зденка и, воспользовавшись его задумчивостью, ударила ножом с левого бока.

Меч она не носила – слишком тяжело, только ножи и лук со стрелами. Первое – для ближнего боя, второе – для дальнего.

Миг – и Дербник упал на спину. Зденка победно хохотнула и протянула руку. Рослая, крупная, с короткой темной косой, она глядела исподлобья и радовалась быстрой победе.

Нет, так не пойдет.

Дербник вскочил и тут же ударил Зденку в плечо. Та вскрикнула и замахнулась ногой, целясь в живот. Дербник уклонился. Биться дальше он уже не хотел, но Зденка не унималась. Будь на его месте Пугач, давно бы отстала, побежала на кухню за квасом и похлебкой. Но именно его, Дербника, Зденка почему-то особенно не любила.

– Сипуха, – злобно шикнул он. – Хватит!

– Ах ты! – рыкнула Зденка. – С-сволочь!

Зденка ненавидела свое настоящее имя. Сипуха – надо же! Простая безродная сова, вся жизнь которой состояла из полетов между столицей и дальними землями. Она жила в птичнике и должна была умереть за него, как многие.

Звонкое «Зденка» придавало хоть какой-то значимости, отличало от прочих и напоминало: ты не только птица, но и человек, из плоти, крови и с сердцем.

Дербник, конечно, знал об этом – и применял то знание с умом.

Казалось, она вот-вот набросится, расцарапает ему лицо. До мяса, так, чтобы одни глазницы виднелись из-под кровавой каши. Эта ярость была настолько сильной, что Дербник, почувствовав ее, поспешил извиниться:

– Прости, – и тут же добавил: – Но ты и впрямь разошлась.

– Поэтому ты решил разозлить меня еще больше? – хмыкнула Зденка.

– Тебя надо было выдернуть из кровавого хмеля, – пожал плечами Дербник. – Хотя бы так.

– В следующий раз скажи, что я безумная. – Она отвернулась и пошла к лавке, которая стояла у самой стены. – Что глупая, что криворукая. Да что угодно, лишь бы не это.

– Хорошо, – Дербник вздохнул. – Я учту.

Их часто ставили вместе, потому что видели: на Дербника Зденка кидалась как бешеная, дралась так, словно впрямь хотела разодрать горло. Старшие думали, что это ей на пользу. Дербник считал иначе. Потому что кровавый хмель. Он кружит голову перевертышам сильнее браги, затягивает в безумие. Наверное, поэтому печально известный Лихослав был могучим. Сумасшествие, чернота в голове, дырявая душа – и ворожба, что высвобождала силы.

Но пойди скажи об этом Сытнику – мигом получишь по голове. Еще и накричат потом, повторяя, что на бойне у них не будет ни времени, ни поблажек. Ты либо побеждаешь, либо сбегаешь, либо лежишь мертвым.

На долю Сытника выпала горечь. Ему не повезло родиться во времена, когда на окраинах княжества вспыхивала одна стычка за другой. И его еще безусым отправили туда – стеречь, выслеживать и предупреждать своих. Ходили слухи, будто с тех пор Сытник оборачивался не медовой совой, а багряной – слишком сильно кровь въелась в перья. Дербник видел его в птичьем обличье и знал: врут. Обычный сыч, только глаза словно неживые.

– Будь осторожнее, ладно? – Дербник подошел к Зденке и коснулся ее плеча. Она вздрогнула. – Кровавый хмель – это не шутки.

– Я знаю, – она отмахнулась. – Все в порядке, не беспокойся.

Дербник облегченно выдохнул и побрел в сторону кухни. Та находилась неподалеку от клети[4]– чтобы кухарки могли найти недостающую пшеницу, репу или муку. Там же хранился хмель, в бочонках со смачным, древесно-бражным, запахом.

Усмехнувшись, Дербник остановился у клети. Нет, перекусит в другой раз – после добротной драки лучше выпить, но немного. Иначе Сытник разозлится и отправит на забороло[5]– стоять на страже целую ночь. С него станется… Тьфу!

Дербник завернул к клети и прошел внутрь. С урчанием он коснулся знакомой бочки, нащупал затычку и… Да, кружка. Дербник повернулся и нашел в углу целый ряд. Любили же княжеские птицы выпить! Без этого и служба не служба вовсе, а какое-то мучение.

Дербник почти ощутил прохладную, пенную брагу на языке, как вдруг у двери появилась тень.

– Эй! – громогласно начал витязь. – Тебя княжна Марья к себе просит.

Хорошо, что не успел выпить! И плохо, что княжне захотелось повидаться в этот миг. Застонав, Дербник поднялся и побрел во двор. Витязь осмотрел его, цокнул языком и добавил:

– Княжна ждет тебя в трапезной. Умойся да причешись хотя бы.

Причесаться, как же. Тут бы остыть поскорее и хорошенько поесть. Дербник Марье не нужен ни причесанным, ни нарядным. Он усмехнулся, вспомнив, как хорохорился поначалу, ходил чуть ли не петухом перед княжной, а потом Сытник позвал его в сторону и все объяснил. Птицы – слуги. Их любят за перья, острые когти, ясные глаза и верность князю. Остальное не имеет значения.

«Княжна Марья может установить мир. Ты можешь… Нет, ты должен защищать ее любой ценой, но никогда не смей просить у нее большего, чем тебе дает князь Мирояр».

Что-то внутри лопнуло в тот миг. Надорвалось. Дербник перестал заглядываться на Марью, да и сенные девки знали свое дело: они помогали прогонять мрачные мысли жаркими поцелуями.

Княжна, видимо, заприметила его, потому часто обращалась за помощью. Отнекиваться он не стал. О, глаза – дивные, словно переливчатые перья. И коса. И взгляд. Да, ради такого не жалко было умереть.

Дербник прошел мимо Зденки прямиком в терем и поднялся по знакомой лестнице. Древесное кружево отозвалось скрипом. Неужели не починили с лета? Странно. Надо будет сказать кому-нибудь, но незаметно, иначе обругают, мол, чего это ты вздумал сомневаться в красоте терема.

Наконец показалась трапезная. Витязи пропустили его вперед и отошли в сторону. Дербник на миг застыл у порога, мысленно обругал себя за нерешительность и шагнул дальше. Боги-боги, как бы живот не свернуло от вида мяса!

– Звала? – он мельком взглянул на Марью. Красавица, как и всегда.

– Поклонись, негодник! – донеслось ворчание Вацлавы. Ее Дербник заметил не сразу – старуха стояла возле окна и глядела коршуном. – С княжной разговариваешь!

– Все в порядке! – ответила та. – Можешь ступать.

Вацлава покачала головой и вышла, не переставая ругать неопрятного молодца.

– Словно ворона кричит, – фыркнул он.

– Надеюсь, она этого не услышала, – едва слышно хихикнула Марья. – Присаживайся. Ты ведь наверняка голоден.

О, страшно сказать! Когда еще представится такой случай! На столе были кружки с квасом, печеное мясо, похлебка, крынка молока и хлеб. Ишь как расстарались!

Позабыв про все на свете, Дербник присел в стороне и схватился за кусок свинины, сочный, горячий, пахучий. Он жевал совершенно не так, как это делали бояре и другие приближенные князя – и пусть. Кажется, Марью это даже забавляло. Как диковинки на ярмарке.

А еще – свечи. Надо же, новую веру дед Марьи отверг и выгнал странных людей, что размахивали крестами в разные стороны, а свечи у них позаимствовал. И правильно: горели они дольше и мягче лучин[6].

Дербнику тоже нравились свечи, хотя некоторые по-прежнему любили зажигать сухие ветки. Лучина горела быстро и ярко, свеча – плавно. Тонкая полоска пламени словно согревала душу и защищала ее от злых духов и холода в зимнюю пору.

– Так чего хотела-то? – Дербник схватил другой кусок. Ах, лишь бы не смотреть на княжну, не видеть лица и густой косы. – Ох и кормят вас тут!..

– Дербник-Дербник, – звонко защебетала Марья. Какой птицей стала бы она?.. – Как думаешь, что будет, если мы освободим чародея из Черногорья?

Хлюп – мясо свалилось в миску. Дербник уставился на княжну так, словно увидел ее впервые. В голову даже закралось подозрение: действительно ли перед ним Марья, а не насланный кем-то морок?

– Ты чего это? – Дербник сглотнул. – Княжна…

– О боги-боги, – она поджала губы. – Нет покоя нашим землям с тех самых пор, но вдруг, – заговорила еще тише, – если мы освободим Лихослава, то настанет мир?

Мир?! Благодаря чародею, которого худо-бедно упекли в горы? Звучало как очень, очень паршивая шутка.

Да, ему приходилось слышать о том, что по обряду и по воле богов запертый чародей должен был выполнить желание человека, который освободит его, только то ведь слухи! Речи кощунов, стрекотанье безмозглых птиц – и ничего больше.

– Или мира не будет вообще, – мрачно закончил Дербник. – Ты не понимаешь, о чем говоришь, княжна.

– Это мои земли! – надавила Марья. – И я устала смотреть, как льется наша кровь. А льется она, Дербник, не прекращаясь, и не видно этому всему конца.

– Послушай, – он попытался собрать мысли в кучу, а те бегали в голове и чуть ли не сталкивались друг с другом, – это… странный задум, а скорее, страшный. Такие решения нельзя принимать в одиночку.

Марья нахмурилась. Видимо, сама понимала, что ни князь, ни бояре, ни Совет, ни вечер не одобрят. Это все равно что вонзить меч в собственные ребра. Верная смерть, зато врагу ничегошеньки не достанется. Не зря же Огнебужские давят и подкрадываются к Черногорью. Сколько пытались, да все никак: гнали их от Ржевицы всеми способами – боями, данью, проклятиями.

Сердце шептало: вот-вот пролезут. И что тогда станется с горами и чародейской темницей? Их ведь, проклятых, ни одно перемирие не удержит! Уж сколько раз пытались – а все заканчивалось очередной битвой. Несколько весен затишья, а дальше резня.

– Мы не советовались с соседями, когда… – договорить она не решилась. И слава богам. Ведь то же самое из года в год повторяли их враги.

Дербник схватил кружку кваса и начал жадно пить. Пена, прохлада, капля хмеля, затем – легкость. Да, он всего лишь слуга, не советник, не сильный чародей, чье слово могло бы иметь хоть какой-то вес.

– Мне не нравится эта затея, княжна, – хриплым голосом заговорил Дербник. – Но я не вправе решать. Я видел войну, она… уродлива. Ужасна. Как старый ворон полуголыми костями, ободранными перьями и гнилым клювом. Ее надо остановить. Как – я не знаю, – он призадумался, а затем добавил: – Но вряд ли это может сделать один человек.

Чародей ли, князь, да хоть сын самого Перуна, рожденный на земле! Это раньше Огнебужские могли отхватить кусок полей и убраться восвояси, а теперь им и того мало! Земель вокруг Ржевицы – и тех не хватит, чтобы откупиться за триста лет-то. Что началось с раскола Совета, с чародея и разборок внутри одного княжества, то давно переросло в истощающую борьбу за поля, города и горы, где, по слухам, таились несметные сокровища. Да и их-то не достанешь! Пойди попробуй – мгла вмиг затуманит ум и унесет в глубины пещер.

– Будем сидеть да дожидаться, пока они не явятся сюда, – Марья помрачнела.

Разговор совсем перестал быть приятным, хотя Дербнику хотелось осторожно любоваться Марьей, особенно когда рядом нет ни приставучей Зденки, ни ее няньки. В то же время душа сжималась от отчаяния: с одной стороны, он мечтал стать вровень с ней, а с другой – понимал: никак нельзя! Княжна выше, статнее, ярче, Дербник – ниже. Ему не стоило даже приближаться. Да и Сытник не одобрял, что он порой видится с Марьей, а уж ему-то перечить – как против родного отца идти.

«Стать вровень… Чушь какая!» – обругал он себя в мыслях.

А Марья медленно пережевывала мясо. Наверное, обдумывала его слова.

– Позволь откланяться? – пришлось спросить. Дербник не хотел задерживаться – нельзя было наедаться вовсю и пьянеть, иначе он не выдержит.

– Да, – отвернулась Марья, – ступай. Спасибо.

Дербник встал и торопливо прошел к выходу. Теперь двери трапезной казались ему спасением. От безумной задумки, сияющих глаз, хмеля и разговора, который походил на натягивание тетивы, медленное и скрипучее. Словно еще миг – и зазвенит, выпустив острую стрелу. Может, это была проверка на верность, кто знает? Или княжна помутилась умом? Тут оставалось только гадать.

3

Гданец пел и плясал, не понимая собственного счастья. Он не знал, каково это – гореть, прятаться, дрожать от страха, плакать. И сходить с ума, видя отрубленные руки, ноги, головы. А сколько выжженной земли! Она чернела вокруг Ржевицы, окраинного города, клубилась змеиными рядами и постепенно замыкала кольцом стены.

Дивосил просыпался с этими мыслями и кривился от отвращения к самому себе. Его ведь звали в птичник, обещали обучить перекидываться – но нет, уперся, стал травником, потому что хотел спасать, залечивать, вытаскивать раненых, вырывая их из рук Мораны чуть ли не силком.

Вышло плохо. Дивосил помнил, как витязи тянули руки к нему. Каждый из последних сил умолял вытащить именно его, хрипел, выплевывая кровь. Но он не мог взвалить на плечи сразу нескольких, никак не мог. А чародеи, служившие Огнебужским, настигали – аж спину жгло вражеским пламенем. И птицы сверху кричали: «Уходи! Отступай с остальными, иначе умрешь!»

Кого-то Дивосил, конечно, спас. Но скольких оставил…

Боги здорово посмеялись над ним, ведь именно Дивосилу приходилось добивать витязей. Чаще всего они – окровавленные, с вывернутыми телами – смотрели с пониманием, реже – с гневом.

Дивосил всегда возвращался, чтобы посмотреть. Вернулся и в тот раз. Как оказалось, не зря – у разрушенного перелеска кто-то отчаянно звал на помощь.

«Пожалуйста, пусть это будет не морок», – думал тогда Дивосил, несясь навстречу неизвестному витязю.

Да, он был настоящим, с багровым месивом вместо правого глаза, с кучей оберегов на шее. Так Дивосил спас вражьего чародея – притащил прямо к воротам и попросил отпереть. Надо ли говорить, насколько сильно его возненавидели?

А потом при чародее нашлись истертые куски бересты с забытыми резами[7]. Носились с ними пару седмиц. Чародей лишь усмехался, но молчал – ровно до тех пор, пока кто-то из стражников не пошутил про Лихослава Проклятого.

– Ты его спас, тебе с этим и возиться! – сказал посадник. Наверное, хотел убить двух уток одной стрелой: избавиться от непутевого травника и послать весточку князю.

Так Дивосил оказался в Гданеце. Князь Мирояр принял его ласково: осторожно расспросил про чародея, бересту, резы, похмыкал, покивал и велел оставаться пока в тереме. Дивосил как будто прочел по губам: «Ну и что, что на окраинах Ржевицы идут бои? Ты там все равно ничем не поможешь».

Дивосил ходил в баню каждую седмицу, ел свежий хлеб и мясо. Он делал это, чтобы не выделяться – и ненавидел себя все больше. За сытость, тепло, чистоту. Да даже то, что он мог высыпаться каждую ночь, – уже невесть что!

В конце концов он решил поговорить с князем. Может, удастся выпросить у него перевертышей? Все знали, что Мирояр дорожил своим птичником, но мало ли. Ржевица ведь и впрямь задыхалась в огне. Мрачная, измотанная, она будто стояла за спиной, заставляла просыпаться в холодном поту, биться головой о стену и кричать до хрипа. Порой Дивосилу хотелось оторвать себе руки – но, к счастью, он понимал, что без них окажется и вовсе бесполезным.

Дивосил собрал пшеничные кудри в хвост, перевязал куском веревки и вышел из спальни. Он догадывался, что по терему ползали злые слухи, мол, приехал седмицы две назад чудной травник, ходит теперь в простецких рубахах и волком смотрит на остальных. И пусть ползут, лишь бы князь понял, насколько плохи дела в Ржевице.

Вереница лестниц словно смеялась над ним, вынуждая заворачивать не туда и спрашивать дорогу у стражников. Одни объясняли, другие шутили. Дивосил вздыхал и качал головой.

– О, Дивосил! – князь Мирояр встретил его с улыбкой. Он вообще казался удивительно добрым. – Здравствуй!

– Князь, – Дивосил поклонился.

Среди шелестящих кусков бересты горели свечи. Мирояр перебирал их, поднося к огню так близко, словно хотел сжечь. Но нет – читал и возвращал на место. В полумраке лицо князя напоминало… О боги, только не снова! Миг – и перед Дивосилом замелькали посеревшие головы витязей. Колени задрожали. Во рту пересохло. Тянуть было нельзя – иначе он сойдет с ума.

– Князь, – Дивосил облизал пересохшие губы, – позволь мне вернуться в Ржевицу? Я нужен там.

Мирояр поднял голову и взглянул на него. То ли с любопытством, то ли испытующе. Так обычно глядели, когда желали проверить силу человека. Сколько выдержит? В какой миг свалится?

– Ржевицу сожгли два дня назад, – наконец хмуро сказал Мирояр.

– Как, – вырвалось само, – как, князь?!

Мирояр молчал. Дивосил не выдержал – упал на колени и затрясся. Сколько их было – тех, кто боролся за город, защищал, спасал, прятал? О боги, боги! За что?! Кажется, он провалился туда – княжеские покои сменились тусклыми стенами. Ржевица стонала и кричала разными голосами, звала Дивосила. Он хотел побежать, но чья-то рука грубо дернула за плечо.

– Живи, – послышался насмешливый голос, хриплый, старушачий, – мертвым ты уже не поможешь.

Запахло… Нет, не гнилью и кровью – полынью и мятой. Какая странная и лихая смесь! Ржевицу затянуло дымом, а его самого унесло куда-то вдаль.

Дивосил открыл глаза и быстро задышал. Рядом сидела Любомила, держа в руках дымящуюся охапку трав. Да, славное сочетание. Оно могло поднять даже полумертвого.

– Вишь, как переживает. – Любомила взглянула на князя. – Сам себя жрет.

– Спасибо, Любомила, – Мирояр подошел к ним. – Ступай.

Она встала с лавки, поклонилась, взглянула на Дивосила и пошла в сторону двери. Сколько уже прошло? Лучина? Две? Ведь за ведуньей еще надо было послать, а там пока придет, пока поймет, что к чему…

– Останови это, князь, – пробормотал Дивосил. – Прошу тебя.

– Для этого ты мне и нужен, – ответил Мирояр. Он бросил взгляд на закрывшуюся дверь, нахмурился и заговорил совсем тихо: – Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Если все получится, то мы, возможно, найдем способ остановить это все.

Дивосил с удивлением посмотрел на князя. Неужели? Вдруг обманывает? Войну пытались остановить задолго до рождения Мирояра, но все попытки оборачивались новыми стычками, а те перерастали в битвы.

Правда, по княжеству расползались слухи, будто Огнебужские напирают не просто так, не столько ради земель, где золотятся колосья, сколько ради чародея. Желали ли они вызволить его? И стоило ли это желание сожженных городов и деревень? Ох, вряд ли!

– За Ржевицей находится Черногорье, – задумчиво начал князь. – Огнебжуские чародеи пытаются пробиться туда. Не впервые, конечно, но раньше они не были так решительны.

– Князь, ты думаешь, – удивленно произнес Дивосил, – думаешь…

О нет, он не мог сказать это вслух, это же предательство.

– Да, они хотят именно этого, – голос Мирояра словно налился сталью.

Боги, да за что? Правду говорят, что беда не приходит одна. Дивосил схватился за голову. Страшно было представить, что случится с их землей, если Огнебужские займут Черногорье. Из самих скал сочилась злая сила – черная и вязкая, как болотная жижа. Она была неуправляемой. Чародеи, что пытались подчинить ее, сходили с ума и умирали в муках. Эта сила подчинялась лишь одному, но его уже нельзя было называть человеком. Огнебужские… Они не могли настолько обезуметь!

– Нет-нет-нет, – залепетал Дивосил. – Нельзя, никак нельзя!

– Поэтому мне нужна твоя помощь, – продолжил князь. – Ты должен отыскать и прочесть все записи о том чародее и о самом Черногорье. Совет в свое время хорошо постарался, – Мирояр качнул головой. – Но то, что ты привез… Ладно, забудь. Просто поищи везде, где можно.

– Князь, ты не шутишь? – удивленно спросил Дивосил. – Мы тревожим то, о чем нельзя говорить.

– У нас нет выбора, – развел руками Мирояр. – Ты не представляешь, как тяжело теперь поддерживать мир в Гданеце.

– Хорошо, – кивнул он. – Я постараюсь разузнать. Поищу старые записи, если позволишь.

– Не переживай, – улыбнулся Мирояр. – Тебе не будут мешать.

«Но за тобой будут следить». Князь не договорил этого – Дивосил понял сам. Совет чародеев и Моровецкий род не первый век шли бок о бок. Правда, у теперешнего Совета не было такой жуткой силы – так, отголоски. Раньше то были могучие волхвы, что решили служить не столько богам, сколько княжеству. Они стояли во главе войска, а не прятались в глубинах, разрушали и исцеляли. Но чем больше длилась война, тем меньше оставалось храбрых и готовых проводить годы в сражениях.

Их дети – а позже и внуки – росли в Гданеце не зная горя. И эти-то, привыкшие к сытной жизни, не собирались рисковать собой. Тогда, кажется, и сила стала выветриваться из их крови. Чары ослабели, зато в руках плескалась власть, переливаясь багряным и золотым. Они не были готовы ее отпускать. Пожертвовать деревнями, городом – да, ею же – нет.

И Мирояр знал об этом, как и прочие. Жаль, что бездействовал так долго. Боялся ли? Ай, не понять!

Дивосил поклонился и вышел. Он брел по лестницам, растерянный и уставший. Ржевица, травы, Черногорье и руки. Множество рук, что тянулись к нему из мглы и пытались разорвать на части. Голова кружилась.

Сам того не заметив, Дивосил оказался во дворе. И правильно – он нуждался в свежем воздухе. Умирать больше не хотелось, жить – тоже. Если князь не соврал, и Дивосил мог помочь… Что ж, он поможет. С другой стороны, за попытку могут казнить – и даже Мирояр не спасет. Голоса бояр против одного.

Дивосил печально усмехнулся. Видимо, князь заметил, что он не сильно цепляется за жизнь. Иначе бы не попросил. Пусть так. Близость гибели успокаивала, нежно баюкала, напевая: «Ты либо умрешь, либо принесешь пользу», – и от этого становилось чуть легче.

Дивосил присел на широкую ступеньку. Стоявшие рядом стражники косились на него с усмешками. А он смотрел, как бегали во двору курицы, как ржали кони, живые и сытые – и хлюпал носом. На глаза наворачивались слезы.

В Ржевице одна курица могла прокормить много витязей. А с костей они варили похлебку несколько раз и смеялись, что вскоре придется выбирать: лошади или сапоги. И спорили, какое варево будет вкуснее.

Дивосил смотрел – и плакал.

Ржевица, славная Ржевица, которая приютила его после смерти родителей. Эта земля кормила, напитывала жизнью, звенела колосьями. Дивосил помнил, как бегал по городу еще ребенком и выискивал нужные травы. Тогда его не волновали тревожные шепотки и слухи, что враг вот-вот подкрадется.

Дивосил в детстве любил шутить, что он сам словно Ржевица – пшеничный. Теперь – такой же выжженный, но выживший каким-то чудом.

Впрочем, все еще впереди.

II Шепотки за спиной

– Не молчи. Продолжай.

Камни отозвались. От них отделились тени и заплясали, стремясь вверх. Мгла заклубилась, завертелась. Она оплетала тело, укутывала в мягкое покрывало и постепенно усыпляла. А дальше начиналась новая песня…

1

Дворовая птичка. Глупая сова. Зденка пускала одну стрелу за другой. Пальцы болели. Спина – тоже. Волосы слиплись от пота и напоминали отсыревшее сено. Да уж, не девица-краса.

Зденка рыкнула. Тетива зазвенела. За спиной кто-то смачно выругался.

Она обернулась и увидела Сытника. Ну все, теперь придется слушать брань целую лучину и повторять, что все поняла.

– Зденка, – Сытник тряхнул седеющими прядями и поманил ее к себе, – подойди.

Зденка убрала лук за спину и развернулась. Сердце пропустило удар. Кого-кого, а Сытника она боялась больше погибели – уж слишком громко кричал, топтал ногами, а потом наказывал, отправляя к стражникам. Зденка понимала почему, но не могла простить – ни драки после бессонного караула, ни бои во время, когда живот выворачивало от боли, а на портах проступала кровь.

– Что-то случилось? – она устало взглянула Сытнику в глаза и не нашла там злости. Уже хорошо.

– Ты загоняешь себя в могилу, – Сытник выдохнул. – Отдохни.

Зденка не поверила собственным ушам. Он что, браги поутру выпил? А может, боги спустились с небес и решили помочь? Нет, вряд ли. Или проверяет? Кто знает, может, устраивает очередное испытание, с него станется.

– Да здорова я, – Зденка отвела взгляд и нахмурилась.

– У тебя кровавый хмель, – голос Сытника зазвенел сталью. – Я не хочу, чтобы вы с Дербником перебили друг друга.

Отдых. Это слово отдавало насмешкой. Может, Сытника огрели чем-то тяжелым?

– Я не могу, – ох, как же захотелось опуститься на землю. Сесть – и молча смотреть в серое небо. – Я даже спать спокойно не могу.

– Надо, – отрезал Сытник. – Зайди к Любомиле за мятным отваром.

И повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен. Он не терпел возражений. Зденка отряхнулась и побрела в другую сторону, подальше от этого треклятого хозяина, который сам не знал, чего хотел от птиц. То сражайся, пока не провалишься в темноту, то отдыхай целый день, даже если не выбилась из сил. Тьфу!

Мысли завертелись в голове одна другой краше. Зденка поморщилась. Уж лучше пускать стрелы и натирать мозоли, чем думать о мерзком паршивце Дербнике и о войне. Она ведь не глухая и не слепая – видела, как сходил с ума недавно прибывший горе-травник. Не зря сходил же! И Дербник, да. Угасающий глупец.

Зденка треснула кулаком по лавке. Будь ее воля, выхватила бы из колчана стрелу и переломала пополам от досады, но стрелы стоили дорого. Нет, ну с Дербником все ясно, там и Любомила не поможет, а вот горе-травник… Как его? Ай, забыла! Вот безголовая! Ну и ладно – все равно с ним придется поговорить.

Сытник всю жизнь пугал их войной, а потом показал, и не раз. Зденка запомнила. Кровь, искаженные болью лица и запах гнили. Она догадывалась, что скоро князь Мирояр отправит их поближе к окраинам – выслеживать, помогать, нападать и защищать. Не зря же ходили слухи, что Огнебужские сожгли пару застав и подползали клубочищем змей к Ржевице.

– Эй. – Зденка подняла голову и увидела Пугача. – Сытник сказал, ты отдыхаешь?

– Вроде того, – буркнула она.

От Пугача веяло темной ворожбой, хотя он ничем таким не занимался – жил в птичнике с остальными, давал советы Сытнику и изредка ругался. На других он смотрел то ли с насмешкой, то ли с любопытством – сразу не поймешь.

– Значит, можем выйти в город. – Пугач усмехнулся, криво, как тать, почуявший добычу. – Корчма, хмель, перемывание костей?..

Ох, не к добру это. Зденка сжала руки и прищурилась. Как же красиво смотрелась бы стрела в этой тонкой шее! А когтями можно и лицо разодрать – бледное как поганки.

Нет-нет-нет. Зденка помотала головой. Все-таки они с Пугачом из одного птичника. И впрямь что-то неладное с ней в последнее время. Недосып? Или Дербник настолько разозлил?

– Да, не помешало бы, – она нерешительно кивнула. – Тебя-то Сытник как?..

– Ай, да куда он денется, – Пугач отмахнулся. – Отпустил конечно.

Нет, пройтись по этой наглой роже птичьими когтями не помешало бы. Зденка положила колчан со стрелами на лавку и встала. Пугач был всего на пару лет старше, но Сытник всегда слушал его, а еще лучше кормил, чаще отпускал в город и не избивал до полусмерти в гневе. Да, она завидовала. Как же тяжело признавать!

Вот так вот отмахнуться мог только Пугач. Если бы Зденка попыталась – осталась без сна на целую ночь. Это дорогого стоило.

– Я знаю славное место, за переулком у вечевой степени[8], – заговорил Пугач. – Приметил еще давно.

– Ну конечно, – она не сдержалась. – Ты у нас каждый терем знаешь.

Пугач ничего не ответил – молча прошел вперед, показывая дорогу. Зденка лениво поплелась за ним. Наверняка задумал что-то, что не понравится Сытнику. Иначе не стал бы тащить ее за ворота.

Когда стражники выпустили их, Зденка ахнула. Сколько раз выходила в город – столько раз и любовалась высокими теремами из резного дерева. Каждый завиток приводил ее в восторг и напоминал: война еще не захлестнула Гданец. Хотя вместо коней и петухов на крышах были совы, соколы, орлы. Народ верил в княжеских перевертышей и, кажется, думал, будто птичник защитит их от набегов.

Зденка усмехнулась. Жаль, что это простые слухи – такие успокаивали людей, но кто успокоит самих птиц? Совет? Князь? Да нет – чародеи, жившие в Гданеце, сидели сложа руки. Оживали они разве что во время полюдья, чтобы собрать побольше.

Пугач тряхнул черными кудрями. Тоже грязными. Да, баню для них топили не так часто, как хотелось бы.

– Пришли, – он указал на корчму. Совсем крохотную, с покосившейся крышей. У входа терся какой-то мальчишка в оборванной рубахе.

– Славное место, говоришь, – цокнула языком Зденка. – Ну-ну.

Пугач проскочил внутрь. Видимо, он часто бывал здесь – корчмарь тут же отвернулся, чтобы налить браги. Даже не поздоровался.

Зденка, осматриваясь по сторонам, переступила через порог. Пара лавок, защитные резы у входа, охапки трав у потолка и несколько свечек. В дальнем углу дымился огарок. Отчего-то ей захотелось сесть именно туда. Да и лавка, стоявшая поближе, казались засаленной, грязной донельзя.

Пугач принес кружки с брагой. Зденка охотно подхватила свою, внюхалась и, убедившись, что следов отравы нет, сделала глоток. Боги, какая же она чудная – мягкая, с привкусом спелых ягод, пьянящая совсем немного. О, такой браги Зденка не пробовала давно. Даже в тереме подавали горькую. Та вонзалась в голову стрелой, кружила и уносила в туман сразу.

– Ржевицу сожгли, – шепотом заговорил Пугач. В полумраке его глаза блестели золотом. Ну точно сова! Разве что нос орлиный, с горбинкой, а так – пугач пугачом. И говорил он тоже пугающе.

– Так вот с чего наш горе-травник плачет, – выдохнула Зденка. – Что предлагаешь?

Пугач отхлебнул браги, затем посмотрел на корчмаря, который, кряхтя, возился с мисками и плошками, и заговорил снова:

– Князь замышляет что-то, не самое хорошее. Но мне об этом не узнать, – он поджал губы. – Зато твой дружок может.

Ах вот оно что! Зденка сжала кружку. До чего же захотелось вылить ее на Пугача и убежать.

– Что ж ты его сам не попросишь? – шикнула она и отпила еще. Нет, выливать настолько вкусное варево, да еще на поганую голову Пугача, – все равно что злить богов.

– Я просил, – пожал плечами Пугач. – Но Дербник ничего не понимает. Дубина дубиной.

Ну точно издевается. Любопытно, он знает или?.. Зденка не выдержала – подняла кружку и сделала несколько глотков. Это должно помочь.

– Дербник честный, – как можно спокойнее сказала она.

– И это плохо, – покачал головой Пугач. – Не то время, не те люди.

– Выживем, – отмахнулась Зденка.

Они просидели в корчме до полудня. Вкусная брага сводила на нет всю ту темную силу, которой веяло от Пугача. Он уговаривал поспрашивать Дербника о жизни князя, Зденка же пыталась выяснить, что знал Пугач. Догадался ли он, почему Зденка так яростно билась с Дербником. Сытник вот не понял. Кровавый хмель, как же!

Но Пугач не признавался. Притворялся, что не понимает, или впрямь не понимал, уводил разговор в другую сторону, расспрашивая про княжну Марью. Надо же – еще один! Впрочем, княжной любовались все – от черни до бояр. Статная, медовая, она походила на цветок. И добрая.

Зденка помнила, как Марья ругала Сытника, когда узнала, что тот гонял девок, несмотря на кровоточащие животы. Правда, ее нянька потом бранила саму Марью, мол, нельзя княжне знать о таком, да еще и голосить на весь двор. Ох и шуму было! В птичнике хохотали, в тереме, наоборот, злились.

Наверное, если спросить через Дербника, княжна проговорится. Или хотя бы намекнет. Но зачем это знать Пугачу? Может, его подкупили Огнебужские? Зденка криво усмехнулась: нет, за брагу она не продастся.

– Так уж и быть, – ответила. – Попробую узнать, чего там да как.

– Спасибо, – просиял Пугач. – Это… и впрямь важно.

Темнил. Зденка видела это даже сквозь хмельную пелену. Просил помочь, а для чего – не говорил. Решил, что лучше никому не знать? Почему? И ведь не спросишь – уйдет от ответа.

Когда они покидали корчму, Хорс лениво плыл на самой вышине небесного покрывала. Зденку шатало. Все-таки не каждый день попадается настолько чудная брага. Словно сам Велес варил, а Мокошь ему помогала. Пугач казался умиротворенным. Видимо, поверил.

По сторонам высились дома бояр и купцов. Возле каждого хватало стражи. Хмурые витязи с подозрением косились на прохожих, таких же безрадостных и уставших. Зденка опустила голову. Уж лучше смотреть, как хрустят листья под башмаками.

Словно птичьи кости.