Ключ от вечности E-Book

Наталья Александрова

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Krimi
• Serie: Роковой артефакт
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 311

Beschreibung

В течение нескольких веков из поколения в поколение передавалась легенда о докторе Фаусте, ученом-чернокнижнике, заключившем договор с дьяволом. Что получил Фауст в обмен на свою душу? Одни считают, что знания, другие – богатства, третьи – некий артефакт, с помощью которого можно изобрести эликсир вечной молодости. После смерти доктора ценный предмет побывал в руках многих, но затем был надежно скрыт от людских глаз. По прошествии многих лет артефакт всплыл на свет божий, и это вызвало череду странных событий, прокатившихся по Санкт-Петербургу и его окрестностям. Некоторые очевидцы утверждали, что видели самого сатану. Питерская домохозяйка Надежда Лебедева была человеком рациональным и в нечистую силу не верила, однако после автомобильной аварии с ней стали происходить события, не поддающиеся здравому смыслу...

Leseprobe

Наталья Александрова Ключ от вечности

© Н. Александрова, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Надежда проснулась оттого, что кто-то тихо разговаривал рядом.

– И вот иду это я вечером, темнеет уже, а Мани моей нет как нет. Такая была прохиндейка, все время норовила отвязаться. Уж как ее к колышку ни притачаешь, а сосед у меня моряком раньше был, научил узлы морские вязать, – так и то Маня узлы те размотает и в лес убежит. И чего ей в том лесу надо было? Искала, в общем, приключений на свою голову… Или не на голову, а…

«Какая Маня? – подумала Надежда. – Почему Маня? Кто это вообще разговаривает? Телевизор, что ли? Так у меня в спальне телевизора нет…»

Она пошевелилась и открыла глаза. Точнее, попыталась открыть. Не получилось. Левый глаз вообще залип намертво, а правый после долгих усилий приоткрылся на маленькую щелочку, дальше веко не поднималось. И сквозь эту щелочку Надежда увидела какую-то белую стену, а потом что-то прозрачное в полоску.

– Вера, открой окно, что-то душно стало! – послышался тот же незнакомый голос.

Тотчас чья-то тень проплыла мимо, потом послышался скрип, и Надеждино лицо ощутило поток свежего ветерка.

«Значит, это окно, – догадалась она, – а на нем жалюзи».

– Так-то лучше, – снова заговорил тот же человек. – Тепло сегодня, прямо как летом. Хоть подышим…

«Но это не мое окно, – заволновалась Надежда, – у меня не жалюзи, а занавески. И карниз другой. Где я?»

Она снова попыталась открыть левый глаз, чтобы увеличить обзор. Не получилось. Тогда она решила помочь глазу рукой, но левая рука оказалась к чему-то привязана и никак не хотела подниматься. Надежда потрясла головой, отчего та взорвалась болью, да такой сильной, что Надежда застонала.

И неожиданно стало легче. В голове прояснилось, правый глаз открылся как следует, а левый – наполовину. И Надежда увидела над собой потолок. Чистый, недавно побеленный, но, несомненно, не тот, что был в ее спальне. У нее подвесной, и люстра красивая, а здесь обычный плафон.

– Гляди-ка, – снова послышался голос, – кажись, в себя пришла. Заворочалась, точно как моя Нюська в хлеву. Рассказывала я тебе про Нюську? Ух и умная была – страшное дело! Как зарезали ее, очень я переживала…

Надежда с трудом повернула голову и увидела на соседней кровати грузную старуху. Седые волосы были аккуратно заплетены в тоненькую косицу, из-под клочковатых бровей бойко смотрели маленькие внимательные глазки.

– Очнулась? – спросила старуха. – Вот и ладненько, вот и хорошо. Вера, кликни-ка доктора или сестричку. Хотя эта егоза Светка и так прибежит, когда капельница кончится.

И Надежда наконец поняла, отчего так неудобно лежать: в левой руке капельница. Тут в поле ее зрения появилась женщина в махровом халате. Все темечко и половину лба у нее закрывала повязка.

«Шапочка Гиппократа», – вспомнила Надежда школьные уроки гражданской обороны. Физрук тогда показывал, как делать эту повязку на ее подружке Алке Тимофеевой. Мальчишек он отставил сразу – вертеться будут, у остальных девчонок были косы, а Алка назло родителям сделала короткую стрижку.

– С возвращением, Ира, – улыбнулась женщина. – Скоро на поправку пойдете.

– Но я не… – начала Надежда, но женщина уже выглянула за дверь, откуда послышался ее крик:

– Алексей Степаныч, Муравьева очнулась!

«Почему Муравьева?» – удивилась Надежда, но сказать ничего не успела, так как в палату в сопровождении медсестры вкатился колобком низенький толстенький мужчина лет шестидесяти, в белом накрахмаленном халате, с трудом сходящемся на круглом животе, с маленькой седой бородкой и ясными голубыми глазами. При его появлении Надеждины соседки по палате засияли, даже грузная старуха приподнялась на койке и проговорила радостно:

– Здрасте, Алексей Степаныч!

– Как живем, красавицы? – осведомился доктор, оглядывая палату. – Вы, я вижу, идете на поправку! – улыбнулся он женщине в шапочке Гиппократа, а потом подошел к Надежде.

Медсестра подставила ему стул, он опустился на него, сцепил руки перед грудью, точнее перед животом, и проговорил:

– Это доктор, это доктор, добрый доктор Айболит! Ну, здравствуйте, дорогая Ирина Павловна! Давайте знакомиться. Ваше имя мы оба знаем, а я не доктор Айболит, как меня здесь некоторые называют, а Алексей Степанович, заведующий отделением. Нам с вами предстоит близкое общение.

– Почему… – невнятно проговорила Надежда.

Она хотела спросить, почему доктор называет ее Ириной Павловной, но язык с трудом ворочался во рту, и произнести такую длинную фразу она не смогла. Доктор же понял ее вопрос по-своему.

– Почему нам предстоит близкое общение? – переспросил он. – Потому, милая, что у вас черепно-мозговая травма, а с этим не шутят! Мы с вами будем лечиться, лечиться и лечиться! Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит! А для начала постараемся поставить диагноз. Если бы у нас в больнице был томограф, я сказал бы что-то более определенное, но его нет, так что я могу судить только по вашему внешнему виду и по косвенным признакам… Давайте, милая, немножко поработаем. Я понимаю, что вас клонит в сон – мы вам кое-что ввели, чтобы вы не волновались, но сейчас я хочу, чтобы вы со мной пообщались… Для начала скажите, сколько пальцев вы видите?

Он показал Надежде два пальца.

Надежда о таком тесте слышала не раз и сама его применяла на практике, когда подруга Алка свалилась с табурета и ударилась головой о батарею. Алка тогда с негодованием оттолкнула ее руку – у нее, дескать, голова и не такое выдержит, так что сама пальцы считай. Так, кстати, и оказалось.

Поэтому сейчас Надежда слабо улыбнулась и проговорила довольно внятно:

– Два пальца, доктор.

Алексей Степанович засиял, как будто выиграл в лотерею, и потер ручки:

– Отлично, милая, отлично! А теперь следите за моим пальцем, но не вертите головой.

Об этом он мог и не предупреждать, Надежда вертеть головой не могла при всем желании, каждое случайное движение отдавалось в ее голове взрывом боли. Поэтому она послушно следила глазами за толстым пальцем доктора.

И опять он ужасно обрадовался.

Достав из кармана халата маленький фонарик, он посветил Надежде в глаза, приговаривая при этом:

– Вот откуда-то летит маленький комарик, и в руке его горит маленький фонарик…

То, что он увидел, опять очень его обрадовало, он спрятал фонарик и повернулся к сестре, которая стояла рядом, послушно ожидая распоряжений. Достав из кармана разграфленный листок, он повел по нему кончиком карандаша.

– Вот это увеличим до ста пятидесяти… вот это, наоборот, убавим до сорока. А это вообще отменим, это не нужно.

Затем доктор снова повернулся к Надежде и жизнерадостно проговорил:

– Все будет хорошо, милая Ирина Павловна, и вы будете как новенькая! То-то рада, то-то рада вся звериная семья! А теперь скажите мне, милая, что последнее вы помните?

– Помню, как вышла из дома… – неуверенно сказала Надежда.

– Ну что ж, неплохо, совсем неплохо… А что было дальше – не помните?

– Нет, дальше не помню…

– Ну что ж, значит, будем лечиться, лечиться и лечиться… – Доктор встал со стула и выкатился из палаты.

– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… – проговорила вслед ему Надежда.

После ухода врача к ней в полном объеме вернулся дар речи.

– Он прекрасный врач! – воскликнула соседка с повязкой на голове, молитвенно сложив руки. – Сколько людей спас! Скольким здоровье вернул!

– Это хорошо, – отозвалась Надежда. – Не пойму только, почему он меня называет Ириной Павловной.

– А как же он должен тебя называть? – Соседка подозрительно взглянула на нее. – Ты же и есть Ирина Павловна, Ирина Павловна Муравьева! Вон у тебя и табличка на кровати висит, на всякий случай, чтобы не ошибиться…

– Табличка? – Надежда покосилась на изножье кровати.

Там действительно висела какая-то картонная табличка, но для того, чтобы прочесть, что на ней написано, нужно было встать, а к этому Надежда была не готова.

– Если на клетке слона ты видишь надпись: «Буйвол», не верь глазам своим!

Тетка в повязке и грузная старуха переглянулись, но вслух ничего не сказали.

Вскоре после ухода доктора пришла медсестра и убрала капельницу, после чего Надежда смогла сесть на кровати.

– Ну, – весело сказала грузная старуха, – давай знакомиться. Меня зовут Мария Ивановна, а это вон Вера. А ты, стало быть, Ира, Ирина. Ничего, что я без отчества? Могу, конечно, и Ириной Павловной звать. Некоторые привыкли по отчеству…

«Вовсе я не Ирина Павловна, а Надежда Николаевна, – в панике подумала Надежда. – Надежда Николаевна Лебедева. Но что же это все значит?»

– А как я здесь очутилась? – спросила она.

– Не помнишь? – прищурилась старуха.

– Не помню, – ответила Надежда чистую правду.

– Авария была на шоссе, рейсовый автобус перевернулся, на молоковоз налетел. Ну, смертельных исходов не было, а пострадавших по больницам распихали. Тебя сюда, на неврологию, на хирургии трое лежат. А уж куда и откуда ты ехала, сама думай.

Надежда покачала головой, которая была пуста, как тыква на Хэллоуин.

– Не напрягайся, Ира, – сказала вторая женщина, которую представили Верой. – Доктор сказал: память сама вернется, нужно только время. Ты сутки без сознания была, шутка ли…

– А как узнали, кто я? Я ведь не могла сказать, я же была без сознания…

– Да как же! – удивилась Мария Ивановна. – По паспорту. Паспорт у тебя с собой был, вот и узнали. Муравьева Ирина Павловна, обычная фамилия. Неужели не помнишь?

«Я – Лебедева», – подумала Надежда, но уверенность в этом факте была несколько поколеблена.

– Ты только не волнуйся, – завела прежнюю песню Вера. – Алексей Степанович доктор отличный. Его, я знаю, в город звали, в Институт мозга, а он не поехал. Как же я, говорит, больных своих оставлю, кто же тут-то работать станет?

– А где я вообще? – спохватилась Надежда Николаевна. – Какая это больница?

– Васильковская, – охотно объяснила Мария Ивановна. – Говорю же, авария была на шоссе, так всех пострадавших по окрестным больницам распихали. Тебя в ближайшую, что в поселке Васильково. Неужели не помнишь?

Надежда прислушалась к себе и поняла, что никогда в жизни не слышала этого названия.

– А что это доктор все детскими стихами разговаривает? – спросила она, чтобы сменить тему.

– А это у него внуки, – рассмеялась Вера, – двойняшки, мальчик и девочка, Танечка и Ванечка. Третий годик им пошел, а доктор все книжки им читает, чтобы умнее были. Сейчас как раз до Корнея Чуковского дошли.

Чтобы не отвечать на вопросы, Надежда сама стала спрашивать. И познакомилась с соседками поближе.

Грузная Мария Ивановна прожила всю жизнь неподалеку, в соседней деревне, было у нее свое хозяйство, имелось все, что положено, – и корова, и свиньи, и козы-овцы. Сейчас по причине старости остались только куры и пять гусей. Из-за гусей старуха и пострадала: наклонилась, чтобы насыпать корма, а вожак ее и клюнул в темечко. Она упала и ударилась головой. К счастью, теперь шла на поправку. За птицей в данное время присматривал ее сын Вова, который поначалу очень рассердился на гусей из-за матери и даже хотел свернуть главному гусаку шею, но потом привык жить на природе и даже подумывает переселиться в деревню насовсем, бросив в городе жену-стерву и тещу-змеюку.

Другая соседка по палате, Вера, работала учительницей литературы в местной школе, и нерадивый ученик по фамилии Сундуков уронил ей на голову гипсовый бюст писателя Тургенева. Бюст был достаточно тяжелый, поскольку писатель Тургенев обладал приличного размера бородой. Тоже, разумеется, гипсовой. Сундуков по просьбе Веры полез на шкаф за учебными пособиями и задел бюст рукавом. Причем злой умысел Вера категорически отрицала, поскольку Иван Сергеевич Тургенев был единственным писателем, которого двоечник Сундуков уважал, благодаря незабвенной Муму. Так что не стал бы он рисковать бюстом, который мог свалиться не на голову учительницы, а на пол.

За неспешным разговором подошло время обеда.

Надежда от обеда отказалась, ее мутило даже от запаха еды из столовой. Тогда соседки ушли, пообещав принести ей стакан компота.

Оставшись одна, Надежда попыталась думать спокойно. Что вообще происходит? Отчего она ничего не помнит? Ну, допустим, она и правда попала в аварию, но какого черта она делала в том рейсовом автобусе? Она даже не удосужилась спросить, в какую сторону он ехал – в город или из города.

Хотя какая разница, если в голове нет буквально ничего. Пустота. И как, интересно, в ее сумке мог оказаться паспорт какой-то Муравьевой? И где тогда ее собственные документы? Потому что если человек едет куда-то далеко, то обязательно возьмет с собой паспорт.

А что, если… что, если они правы, и у нее от травмы все спуталось в голове. Замешалась тут и какая-то Надежда Лебедева. Может, она подруга Муравьевой или соседка.

– Не может быть! – вслух сказала Надежда. – Я помню подругу Алку Тимофееву, мы с ней с первого класса сидели за одной партой. А никакой Муравьевой не знаю!

В пустой палате голос прозвучал неуверенно и жалко. Сомнения наползали черной тучей.

Трясущейся рукой Надежда взяла зеркало, которое Вера оставила на тумбочке по ее просьбе. В зеркале отразилась жуткая опухшая рожа. Левый глаз заплыл, всю левую щеку покрывал лиловый синяк, даже челюсть казалась смещенной на сторону. Узнать себя в этой роже было никак невозможно.

Надежде стало совсем плохо. Она отбросила зеркало и вытянулась на кровати, потом осторожно пощупала челюсть. Зубы, кажется, целы, и то хорошо.

«Руки мои, – подумала она, поднеся пальцы ближе, – на прошлой неделе маникюр делала у Оли в салоне. А вот тут царапина, это Бейсик, паршивец, потрудился».

Осознав эту мысль, Надежда едва не подскочила на кровати. Голова отозвалась острой болью, но она не обратила на это внимания. Были у нее проблемы посерьезнее.

Бейсик! У нее есть кот замечательной рыжей разбойничьей породы. И… и муж. Господи, у нее же есть муж! Ну да, они живут в трехкомнатной квартире… И где сейчас муж? И как его зовут?

Надежда закрыла глаза и тотчас увидела перед собой лицо мужа. Смотрел он сердито и губами шевелил, как будто говоря, что опять Надежда вляпалась в какую-то историю.

Все ясно, муж за что-то на нее сердится. Или сердился раньше. Но он, несомненно, ее любит, это-то Надежда знает совершенно точно. Стало быть, она вовсе не Ирина Муравьева, а Надежда Лебедева.

И что теперь делать? Если она объявит об этом, доктор Айболит страшно обрадуется. Он посчитает Надеждины слова замещением воспоминаний, скажет, что в результате стресса все прежние воспоминания исчезли, а природа, как известно, не терпит пустоты, вот у больной в голове и возникло, так сказать, фиктивное прошлое, в котором у нее были рыжий кот и любящий муж.

Или еще как-нибудь это явление назовет, начнет бросаться разными научными терминами, словом, совсем заморочит Надежде голову, а она и так плохо соображает.

Доктор с удовольствием бросится изучать такое уникальное психическое явление, вцепится в нее, как клещ, и никуда не отпустит. Возможно, он хороший врач и искренне хочет помочь, но Надежда явно не его случай.

Стало быть, нужно во всем разобраться самой. Но как это сделать, когда в голове полная путаница? «А лисички взяли спички, к морю синему пошли, море синее зажгли…» Тьфу ты, от доктора Айболита стихами заразилась!

Соседки принесли Надежде стакан компота. Компот был вкусный, из свежих яблок. Оказалось, повариха Лида приносит яблоки из своего сада, у нее их каждую осень родится ужасающее количество. Яблочки мелкие, кисловатые, потому что яблони старые, но пилить их жалко. Самой ни в жизнь столько не съесть, вот она и варит компоты. А еще выращивает грядку зелени и добавляет в суп, оттого супы у нее очень вкусные, зря Надежда отказалась.

Подивившись простым патриархальным нравам, царившим в этой больнице, Надежда Николаевна вытянулась на кровати и задремала. И увидела сон.

Во сне она разговаривала с мужем, точнее, разговаривал он – тихим, извиняющимся голосом говорил что-то, собирая в портфель какие-то бумаги. А Надежда сердито молчала, потому что была мужем очень недовольна. А вот в чем он провинился, она не помнила.

Как это часто бывает во сне, смешалось все. С одной стороны, она вроде бы находилась в своей квартире, то есть знала эту комнату как кабинет мужа – вот его письменный стол, и бумаги, как всегда аккуратно, сложены на краю (муж – человек очень аккуратный, во всем любит порядок), на столе – компьютер, и новое кожаное кресло, которое купили совсем недавно, а паршивец Бейсик умудрился уже порвать сиденье, муж все ему разрешает.

С другой стороны, Надежда смотрела на все как будто со стороны, как будто в зале кинотеатра. И осознала вдруг, как хорошо, что она сердита на мужа, можно с ним не разговаривать, потому что она даже не помнит, как же его зовут.

От этой мысли Надежда проснулась. Тишину в палате нарушал только храп Марии Ивановны, который полностью заглушал тихое сопенье Веры. Надежда полежала немного, подышала глубоко, чтобы успокоиться. Что же это с ней происходит? Не помнить имени собственного мужа – это и вправду серьезно! Ладно, не будем терять голову, хотя, кажется, именно это с ней и произошло. Предположим, ее с кем-то перепутали. Точнее, не с кем-то, а известно с кем – с Ириной Павловной Муравьевой, той, чей паспорт находился у Надежды в сумке.

Но как он там оказался? А, все ясно, ее сумку приняли за Надеждину. Но тогда эта женщина должна была ехать в том же автобусе, что и Надежда. Хотя еще неясно, что сама Надежда там делала.

Господи, надо выяснить точно у врачей, что за автобус был, в город он ехал или в обратную сторону. И какого черта Надежде там понадобилось?

После сна в голове не то чтобы прояснилось, но исчезла тупая ноющая боль в правом виске. Странно, мимоходом подумала Надежда, синяк – слева, а болит правый висок. И вспоминая мужа из своего сна, она увидела, что, убирая в портфель бумаги, последним он взял билет на самолет. Точнее, электронный билет, то есть на обычном листке было отпечатано все, что нужно: время вылета и место прилета. И сейчас Надежда воочию увидела край листка, а на нем надпись: «Ирк…» Иркутск?

Ну точно, муж улетел в Иркутск. Судя по тому, как он собирал деловые бумаги в портфель, улетел явно по делу. В командировку, значит. Но вот отчего Надежда была этим фактом так недовольна?.. Полный провал в памяти. И даже имя мужа не вспомнить. Фамилия, наверное, такая же, как у нее, Лебедев, а вот дальше…

Тут на нее снова напал сон. Очевидно, в капельницу добавляли какое-то успокоительное.

После тихого часа в палату заглянула медсестра Света.

– Муравьева, к вам посетители!

– Посетители? – удивленно переспросила Надежда. – Какие посетители?

– А я знаю? – отмахнулась Светка и убежала.

Вера деликатно вышла, Мария Ивановна отвернулась к стене, она вообще много спала.

Первой мыслью Надежды было, что это муж. Нашел ее и приехал, чтобы забрать из больницы. Она забеспокоилась, что ужасно выглядит и муж не должен увидеть ее такой. Схватила с тумбочки зеркало, посмотрела в него и еще больше расстроилась – синяк на левой скуле увеличился в размерах и начал желтеть, волосы свалялись и стали похожи на паклю… Нет, в таком ужасном виде она не может показаться мужу!

Но тут на смену первой мысли пришла вторая.

Надежда поняла, что муж сейчас находится далеко, на другом конце страны, в этом своем Иркутске, и не мог внезапно сорваться и примчаться в эту захолустную больницу. А самое главное – у него и причин для этого не было, поскольку она лежит здесь под чужим именем. И муж понятия не имеет, что с ней.

Но тогда…

В ее больную голову пришла третья мысль, и была она, как ни странно, довольно здравой.

Поскольку Надежда лежит в больнице под именем Ирины Павловны Муравьевой, то посетители пришли именно к этой Ирине Павловне. А это значит, что они узнают, что она – это не она… то есть, наоборот, именно она… Надежда окончательно запуталась в этих местоимениях и сформулировала третью мысль короче: она никакая не Ирина Павловна, и эти люди могут подтвердить это доброму доктору Айболиту, и тогда он не станет болтать о замещении воспоминаний и о фиктивном прошлом.

Додумать эту мысль до конца Надежда Николаевна не успела, потому что дверь со скрипом открылась и в палату вошли двое, мужчина и женщина.

Мужчина был лет сорока, худой и сутуловатый, жесткие, коротко стриженные волосы ежиком стояли на голове, костистое лицо было обтянуто желтоватой кожей. Близко посаженные глаза смотрели с опаской и подозрением.

Женщина была немного моложе, начинающая полнеть блондинка с узкими губами, накрашенными ярко-розовой помадой.

Посетители на мгновение задержались на пороге, затем женщина всплеснула руками и устремилась к Надеждиной кровати, сочувственно причитая:

– Ириночка, дорогая, надо же, какое несчастье! Нет, ну как они водят – это же уму непостижимо! Им не то что автобусы – им грузовики с дровами доверить нельзя!

Посетители подхватили стулья, сели рядом с Надеждой. Женщина продолжала квохтать:

– Ну, ничего, доктор сказал, что все обойдется, что тебе нужен только покой… несколько дней – и ты будешь как новенькая…

– Но я… но вы… – пролепетала Надежда.

Она опять ничего не понимала.

Если эти люди – знакомые или тем более родственники таинственной Ирины Муравьевой, они должны были сразу понять, что Надежда вовсе не Ирина, а они разговаривают с ней так, как будто все в порядке, как будто они узнали ее… А это значит…

Что это значит, Надежда снова не успела додумать, потому что мужчина перебил свою разговорчивую спутницу. Быстро оглянувшись, он едва слышно проговорил:

– Где оно?

– Что? – испуганно переспросила Надежда.

Она сама не могла сказать, что ее испугало больше – то ли выражение лица этого мужчины, то ли его приглушенный голос.

– А на словах он велел что-нибудь передать? – прошипел мужчина, сверля Надежду взглядом.

Надежда прикусила язык.

Что вообще происходит? Кто эти люди? И кто такая Ирина Муравьева, за которую они ее принимают?

Тут блондинка повернулась к своему спутнику и так же тихо сказала:

– Может, она и правда ничего не помнит. Доктор ведь сказал, у нее амнезия.

– Черт! – скривился мужчина. – Что же нам делать?

– Доктор сказал, что это должно пройти.

– Когда?

– Через несколько дней.

– Но мы не можем ждать так долго…

Мужчина снова повернулся к Надежде и прошипел:

– Где оно?

– Да скажите, что вам нужно!

– Ты же видишь, она ничего не помнит! – одернула своего спутника женщина.

– А я думаю, что она придуривается! Надо ее тряхнуть как следует, сразу все вспомнит…

И такая злость была в его голосе, что Надежда здорово испугалась. Веры, как назло, не было, ну, если громко заорать, Мария Ивановна проснется, пользы от нее, правда, немного, но есть надежда, что при свидетелях этот тип ничего делать не станет.

– Или снова отключится! – Блондинка схватила своего спутника за рукав. – Она же только-только в сознание пришла!

В это время в палату вкатился доктор.

– Это что у нас?! – воскликнул он, увидев людей возле кровати Надежды. – Кто разрешил?

– Доктор, мы узнали, что она пришла в сознание, и хотели с ней поговорить… – залебезила женщина.

Ее спутник мрачно молчал.

– Мало ли что пришла! – кипятился доктор, сверкая глазами и вытесняя посетителей из палаты. – Разговаривать ей сейчас не нужно! Или только под врачебным контролем!

– Но мы очень о ней беспокоились, очень волновались, хотели узнать, как она…

– Узнать вы могли в справочном! И вообще, кем вы ей приходитесь? Родственники?

– Родственники. – Женщина фальшиво улыбнулась. – Я ее сестра… двоюродная, а это – ее племянник…

«Упаси бог от такого племянничка!» – подумала Надежда.

– Ну все, вы ее увидели, а теперь оставьте, дайте отдохнуть! Пациентке сейчас нужен покой, покой и еще раз покой!

Доктор вытеснил посетителей из палаты, затем повернулся к Надежде и проговорил прежним жизнерадостным тоном:

– Ну, красавица, прощаюсь с вами до утра. Ведите себя хорошо! Не забудьте температуру измерить! И всем по порядку дает шоколадку и ставит, и ставит им градусники!

Дверь палаты закрылась. Старуха так и не проснулась.

Надежда полежала еще полчаса и поняла, что ей ужасно хочется встать. Встать, самой дойти до туалета, умыться…

Она села на кровати. Палата поплыла перед глазами, и Надежде пришлось немного обождать, пока эта карусель остановится. Палата все кружилась и кружилась, она, очевидно, не поняла, с кем имеет дело.

«Стоять! – приказала ей Надежда. – Стоять и не рыпаться!»

И палата подчинилась приказу.

– Ира, ты куда? – забеспокоилась вошедшая Вера.

– Да нужно мне. До туалета дойду.

– Тебе, наверное, нельзя еще вставать! Я сейчас нянечку позову, она тебе принесет что надо…

– Да нет, лучше я сама. Все тело себе отлежала, нужно хоть немного подвигаться. Говорят же, что гиподинамия очень опасна. Честно, я себя гораздо лучше чувствую.

Она и правда чувствовала себя не так плохо, как выглядела. А что голова кружилась – так это от долгого лежания.

– Ну, смотри…

Надежда встала, еще немного переждала головокружение и вышла из палаты. Навстречу шел пожилой мужчина в полосатом махровом халате. Окинув Надежду сочувственным взглядом, он проговорил:

– Это вы с молоковозом столкнулись?

– Ну, не совсем я, – скромно ответила Надежда, – это автобус. Но я в этом автобусе была. А что, заметно?

Мужчина закашлялся. Надежда прошла мимо, к своей цели.

В туалете было на удивление чисто. Надежда рассмотрела свое отражение в большом зеркале и расстроилась пуще прежнего. Хоть и больница, а невозможно уважающей себя женщине находиться в таком виде. Она подумала, что нужно хоть немного привести себя в порядок, а для этого ей нужна косметичка. Выйдя в коридор, она увидела нянечку с ведром и шваброй.

– Ты что это расхаживаешь? – спросила та строго. – Доктор тебе лежать велел!

– Да я и так все отлежала, захотелось немного подвигаться. Да и вообще, мне гораздо лучше.

Нянечка недоверчиво и неодобрительно покачала головой. Воспользовавшись удобным случаем, Надежда спросила ее, где хранятся вещи больных.

– А это вон там, на складе! – Нянечка показала в конец коридора. – А что тебе нужно?

– Да мне бы кое-что в своей сумке взять. Косметичку да всякие женские мелочи.

– Ну, значит, и правда на поправку идешь, коли про косметичку вспомнила! Пойдем, я тебе открою!

Нянечка проводила Надежду, отперла дверь склада своим ключом. Видимо, она в этой больнице совмещала разные обязанности, от уборщицы до кастелянши.

На складе были устроены широкие деревянные стеллажи, на которых лежали сумки, пакеты и тюки с одеждой. Надежда сразу же углядела на нижнем стеллаже свою дорожную сумку, темно-синюю с белым рисунком, и порадовалась, что узнала ее – значит, память у нее не совсем отшибло. Она потянулась за ней, но нянечка за спиной строго проговорила:

– Ты куда, вон же твоя сумка, на верхней полке лежит! – Она показала на другую сумку – бордовую и меньшего размера.

– Да нет, вон моя!

– Ты ничего не путаешь? – усомнилась нянечка. – Вон же написано – седьмой номер, а седьмой номер это Муравьева, ты значит… И в книге у меня отмечено…

– Да нет! Это, наверное, у вас путаница. Уж я свою сумку не спутаю! Я вот эту лямку сама зашивала!

– Ну, не знаю, у меня всегда порядок! – обиделась нянечка, но спорить не стала.

Надежда Николаевна поставила свою сумку на стол, расстегнула молнию, открыла. Вещи действительно были ее, знакомые. Надежда достала косметичку, смену белья и вспомнила, как все это собирала перед поездкой.

Вся картина сборов постепенно восстановилась в памяти. Вот она достает сумку, а вещи уже разложены в спальне на кровати. Можно собраться спокойно, не спеша, потому что это рыжее чудовище не вскочит на кровать, не начнет топтаться на чистом белье, не порвет пакеты с подарками.

Ага, она везла куда-то подарки, сейчас не вспомнить какие, но точно был довольно большой и тяжелый пакет. Которого тут, в сумке, кстати, нет. Значит, уже подарила.

Кому, когда и где? Очевидно, там, куда она ездила. Стало быть, можно предположить, что она ехала обратно, в город, если подарков в сумке нет.

И отчего она так неторопливо собиралась? Да потому что кота нет, он на даче у бабушки! Ну да, на дворе стоит удивительно теплый сентябрь, поэтому кота снова отвезли на дачу, поскольку мать Надежды категорически отказалась уезжать.

А мать Надежды – женщина с твердым характером, ее не только Надежда, но и зять побаивается. Хотя мать относится к своему зятю неплохо, очень его уважает и не раз говорила даже, что Надежда такого хорошего мужа не заслуживает. Но это так, из вредности. Но все же как его зовут, мужа-то?

Надежда перебрала вещи в сумке. Ага, вот еще нужное – пижама. Или домашний костюм. Здесь, в больнице, одна женщина в похожем по коридору ходит. Это хорошо, а то Надежде выдали фланелевый застиранный халат, да еще и пуговиц не хватает.

– Ты скоро? – окликнула ее нянечка. – А то у меня пол недомыт.

– Сейчас…

Собрав самое необходимое, Надежда застегнула сумку и собралась поставить ее на место. Однако нянечка ее остановила:

– Я сама положу, тебе напрягаться нельзя. Ты вообще береги себя, голова – это не шутки!

Надежда поблагодарила ее и вышла, думая, какие все же хорошие люди работают в этой больнице.

В коридоре не было ни души, и верхний свет погас, горели только две или три лампы дежурного освещения.

Нянечка положила сумку Надежды на место и хотела уже запереть склад, как вдруг из полутемного коридора возник незнакомец – худой и сутулый мужчина в черном свитере. На голове у него была черная бейсболка с низко надвинутым козырьком, так что в темноте разглядеть его лицо было невозможно.

Нянечка испуганно вскрикнула, но незнакомец зажал ей рот ладонью в перчатке, втолкнул на склад, захлопнул за собой дверь и прошипел:

– Заткнись, тетка, если хочешь живой остаться! Поняла?

Нянечка испуганно кивнула.

– Это хорошо, что ты понятливая. Сделаешь, что я скажу, ничего тебе не будет. Поняла?

Нянька снова кивнула.

Незнакомец убрал руку ото рта и проговорил:

– Где ее сумка?

– Чья?

– Не идиотничай! Сейчас сюда женщина приходила, с нервного отделения…

– Муравьева, что ли?

– Ну да, она самая! Так вот, покажи мне ее сумку…

– Вон та… – Перепуганная женщина показала на темно-синюю сумку с белым узором, которую только что поставила на нижний стеллаж. Она хотела было добавить, что у больной Муравьевой отшибло память и поэтому она взяла чужую сумку, но вовремя одумалась и промолчала – всегда лучше лишний раз промолчать, особенно если имеешь дело с такими опасными людьми.

Мужчина сверкнул глазами, схватил сумку и снова повернулся к нянечке:

– И запомни – ты меня не видела и ничего не знаешь!

С этими словами он выскользнул со склада и бесшумно исчез в темноте.

Нянечка почувствовала внезапную слабость в ногах и сползла на пол. Она сидела на холодном кафельном полу, и в голове у нее была только одна мысль: как хорошо, что утром ее смена закончится и ей три дня не нужно будет ходить в больницу, поскольку работает она сутки через трое…

Надежда вернулась в палату, но чувствовала какое-то беспокойство. Какая-то неясная мысль крутилась в голове, но голова снова начала болеть, снова наливалась свинцовой тяжестью, и мысль никак не удавалось поймать.

Надежда умылась, расчесала спутанные волосы и переоделась в пижаму. Пижаму в свое время подарила ближайшая подруга Алка Тимофеева. Вкус у Алки был специфический, так что пижама выглядела ярковато: красные трикотажные брюки, а верх – в клеточку, и принт с веселым тигренком спереди. Соседки пижаму одобрили.

Надежде не сиделось на месте, и она снова вышла в коридор.

Навстречу ей шла прежняя нянечка, но как-то неуловимо изменившаяся. Лицо ее побледнело, при этом на щеках проступили пятна нервного румянца, губы тряслись, глаза бегали по сторонам.

– Что с вами? – спросила Надежда Николаевна, поравнявшись с нянечкой.

Но та взглянула на нее с испугом и даже с неприязнью, шарахнулась, как от зачумленной, и сквозь зубы проговорила:

– Ничего со мной! А вот вы идите к себе в палату, нечего по коридору ходить! Я только что пол помыла!

Надежда обиженно отвернулась и пожала плечами.

Да что такое с этой нянькой? Только что была нормальным человеком, даже приветливым, а тут вдруг такое заурядное хамство!

Впрочем, как раз вежливое и деликатное обращение персонала этой больницы удивляло Надежду, а хамство – нисколько, обычное дело, всегда так было.

Надежда подошла к окну и выглянула наружу.

На улице уже стемнело, неподалеку от входа в больницу загорелся уличный фонарь, конус бледно-желтого света, который он отбрасывал, сделал темноту вокруг еще гуще. Из этой сгустившейся темноты свет фонаря вырывал пыльные придорожные кусты и раскачивающееся под ветром дерево.

Надежда с сожалением подумала, что не знает, что это за дерево. Она легко отличает только сосны, ели да березы. Ну, пожалуй, еще дубы, но они в нашей полосе встречаются редко…

Вдруг в пятне света нарисовалась человеческая фигура.

Она показалась Надежде смутно знакомой – худощавый, немного сутулый мужчина в джинсах и черном свитере. На голове бейсболка с надвинутым козырьком, так что лица не разглядеть. В руке мужчина нес дорожную сумку.

Фонарь качнулся под ветром, и свет упал на эту сумку. Темно-синюю, с белым рисунком. Точно такую же, как та, которую Надежда только что брала на больничном складе.

Ну, мало ли похожих сумок, подумала Надежда.

Однако какое-то неясное беспокойство шевельнулось в груди. И мужчина вроде знакомый. Если бы не бейсболка, она его точно узнала бы…

Надежда медленно пошла к своей палате, потому что голова снова начала болеть, и опять увидела нянечку – та, похоже, успокоилась и драила шваброй полы коридора. Надежда решила проверить возникшее у нее подозрение. Она остановилась возле нянечки и проговорила:

– Можно вас попросить еще раз открыть склад?

– Зачем? – спросила женщина, подняв на Надежду настороженный взгляд.

– Мне нужно еще кое-что взять в сумке.

– Раньше нужно было думать! – фыркнула уборщица.

– Ну, извините, я только сейчас вспомнила… Мне очень нужно, я вас прошу…

– Ничего не могу сделать! – отрезала уборщица. – Я уже отдала ключ от склада.

– Кому?

– А вам какое дело кому? Я вам уже сказала – нечего по коридору шастать! Идите в свою палату!

Надежда едва не отскочила, до того от няньки повеяло ненавистью. Ее словно подменили.

Впрочем, такая реакция на обычную просьбу лишь усилила подозрение Надежды… С чего вдруг нянечка так взбеленилась? Должна быть какая-то причина. Опять же, тот тип с сумкой…

Так или иначе, голова болела все сильнее, и Надежда решила вернуться в палату и лечь в постель.

Видимо, ей и правда ввели какое-то успокоительное, потому что она заснула, едва коснулась головой подушки.

И приснился Надежде сон.

В этом сне она вышла из пригородного автобуса на краю небольшой деревни.

Автобус поехал дальше, а Надежда пошла вдоль домов и остановилась возле одного из них, обшитого зеленой вагонкой, с красными наличниками на окнах.

Издали этот дом казался нарядным и уютным, но, подойдя ближе, Надежда увидела, что краска на стенах и наличниках облупилась и выцвела, стекла в окнах такие пыльные, что почти не пропускают света, а на двери висит большой навесной замок.

Окружающий дом участок тоже был запущенным, вместо цветов и овощных грядок – крапива, лебеда и репейники.

Однако это не остановило Надежду.

Она поднялась на крыльцо, которое ревматически заскрипело под ее ногами, достала из кармана ключ, без труда открыла висячий замок и вошла в дом.

Миновав полутемные сени, она оказалась в просторной жилой комнате.

Из-за пыльных окон в комнате тоже было полутемно, однако Надежда разглядела круглый колченогий стол, застеленный дешевой клетчатой клеенкой, старомодный сервант, на застекленных полках которого стояли простые синие чайные чашки и дешевые рюмки зеленоватого стекла, старую этажерку, на которой лежала кипа пыльных выцветших журналов еще советских времен, тумбочку с телевизором, накрытым салфеткой, вышитой гладью и выцветшей от времени, и низкий комод с тремя выдвижными ящиками.

На комоде стояло обычное зеркало в металлической овальной рамке, к которому и устремилась Надежда, задыхаясь от волнения.

Как бывает во снах, она отчего-то знала, что непременно должна посмотреться в это зеркало, собственно, ради этого она приехала в эту деревню и вошла в этот дом.

Опять же, как бывает во снах, последние шаги дались ей тяжело, Надежда шла так, словно к ее ногам были привязаны тяжелые гири или словно вокруг нее был не спертый, застоявшийся воздух нежилого деревенского дома, а какая-то вязкая, плотная среда, которая сопротивлялась каждому ее шагу, каждому движению.

Наконец Надежда преодолела это сопротивление, подошла к комоду, протянула руку к зеркалу и повернула его к себе.

Зеркало было покрыто густым слоем слежавшейся пыли, так что она не видела своего отражения. На этом пыльном слое чья-то рука написала два слова: «Кто ты?»

Надежда достала носовой платок, осторожно протерла зеркало и снова посмотрела в него. При этом ей было страшно, как будто она заглядывала не в обычное зеркало, а в бездонную пропасть, в темный загадочный омут.

Но это было самое обычное зеркало, и в этом зеркале Надежда, как и положено, увидела отражение. Отражение женского лица…

Однако это было не то лицо, которое она видела в зеркале каждое утро. Из овального зеркала на нее смотрела совершенно незнакомая женщина примерно ее лет и даже немного похожая на Надежду, но не она. Это была совершенно незнакомая женщина, которую Надежда никогда прежде не встречала.

– Кто ты? – удивленно и испуганно спросила Надежда и, уже произнеся эти слова, вспомнила, что именно они были написаны на пыльном зеркале.

Губы отражения как будто нехотя разлепились, и женщина, отраженная в зеркале, задала Надежде тот же самый вопрос, но с другой интонацией:

– Кто ты?!

И в этот же миг за спиной Надежды раздались странный хрип и какие-то булькающие звуки.

Надежда обернулась и увидела, что старый телевизор сам собой включился, голубой экран тускло засветился, и на этом экране появилось лицо той же незнакомой женщины, чье отражение Надежда видела в зеркале.

Эта незнакомая женщина в упор взглянула на Надежду и строго проговорила:

– И всем по порядку дает шоколадку и ставит, и ставит им градусники! Два раза вправо, потом один раз влево! Запомни – два вправо и один влево! Градусники ставим!

Последние слова прозвучали иначе, словно их произнес другой человек – и тут же полутемная комната в деревенском доме растаяла, и Надежда проснулась.

Она лежала на узкой больничной койке, в окно светило ласковое утреннее солнце, и бодрый голос медсестры повторил с той же интонацией, что во сне:

– Подъем, девочки! Градусники ставим! Температуру измеряем! Муравьева, просыпайтесь!

Последние слова были адресованы явно Надежде. Надежда протерла слипающиеся глаза и сонно пробормотала:

– Почему Муравьева?

– А кто же вы? – Cестра на всякий случай сверилась с табличкой, прикрепленной к кровати, и улыбнулась: – Не проснулась еще! Ну, померяй температуру – и можешь еще поспать!

Надежда сунула под мышку градусник и задумалась.

Она вспомнила, что лежит в больнице под чужой фамилией; вспомнила, как ходила накануне на больничный склад, где нянечка предлагала ей сумку какой-то Муравьевой; вспомнила, как обманом получила свою сумку, а позднее видела на улице возле больницы человека, который нес темно-синюю сумку, как две капли воды похожую на ее собственную.

Вечером Надежда хотела спать и не задумалась об этом, успокоила себя тем соображением, что могут быть две похожие сумки, но сейчас она решила еще раз сходить на склад.

Самое главное – вчера она была не в себе, то ли от травмы, то ли от лекарств, которые ей вводили, и не взяла из своей сумки самое необходимое, то, без чего современный человек чувствует себя как без рук, – мобильный телефон…

Вот именно, нужно было сразу хватать его и звонить. Мужу! Хотя нет, он же в командировке. Тогда подруге Алке. Как только Алка узнает, что Надежда попала в аварию, она тут же примчится и разнесет эту больницу вдребезги. Надежду выдадут без всякого сопротивления. И – домой, а там уж Алка найдет хорошего врача.

Этот Алексей Степанович вроде бы и неплохой человек, искренне за больных переживает, но разговаривает детскими стихами, а это напрягает.

Измерив температуру и покончив с утренними процедурами, Надежда отправилась в дальний конец коридора. Правда, по дороге она вспомнила, что вчера вечером нянечка нахамила ей. И еще неизвестно, как она будет настроена сегодня.

Но, на счастье, на складе находилась другая женщина. Кладовщица была помоложе нянечки, она увлеченно читала глянцевый журнал, на обложке которого фальшиво улыбалась известная стареющая певица, повиснув на руке еще более известного молодого футболиста.

Надежда Николаевна облегченно вздохнула: теперь у нее были развязаны руки.

Войдя на склад, она первым делом взглянула на ту полку, где вчера лежала ее сумка. Сумки на месте не было. Не было ее и на остальных полках – Надежда успела окинуть их взглядом и нигде не увидела синей сумки с белым рисунком. Всякие были – черные, зеленые, коричневые, но только не синие.

– Женщина, вы что хотели? – спросила кладовщица, отложив свой журнал.

– Хочу в сумке кое-что взять.

– А вы кто у нас?

– Муравьева я, с неврологического.

Надежда почувствовала себя самозванкой, представляясь чужим именем. И отчего-то вспомнила сегодняшний сон и незнакомое лицо в пыльном зеркале.

Она уже привыкает к этому имени, откликается на него… глядишь, еще немного – и она действительно станет другим человеком… этой… как ее… Ириной Муравьевой.

– Муравьева… – кладовщица открыла разлинованную тетрадь, – точно, вы из того автобуса, что перевернулся… Муравьева… Вот вы – седьмой номер!

Она подошла к стеллажу, достала с верхней полки дорожную сумку из бордовой кожи и плюхнула ее на низкий столик:

– Вот она, сумка ваша. Берите, что нужно.

Надежда поблагодарила женщину и склонилась над сумкой, внушая себе, что не делает ничего плохого.

Рыться в чужих вещах – это плохо, стыдно. Но она ничего не возьмет, она только посмотрит, что лежит в этой сумке – может быть, ее содержимое поможет понять, кто такая эта Ирина Муравьева, за которую принимают Надежду.

Однако сделать это оказалось не так просто.

Сумка таинственной Муравьевой была застегнута на молнию, но поверх молнии был еще кожаный клапан, застегнутый на круглую металлическую пряжку. И открыть эту пряжку Надежда с ходу не смогла. Она вертела ее и так и этак, но вредная пряжка никак не поддавалась.

Кладовщица не спешила возвращаться к своему журналу – она с любопытством смотрела на Надежду, видно, хотела с ней поговорить. Еще немного – и она задумается, почему Надежда не может открыть свою сумку…

И правда, кладовщица моргнула и участливо проговорила:

– Что, не открывается?

– Да заела что-то… – пропыхтела Надежда, нажимая посильнее. – Наверное, при аварии погнулась…

И тут она снова вспомнила сегодняшний сон. Вспомнила странные слова, которые произнесла женщина на экране телевизора: «Два раза вправо, потом один раз влево».

Странные, бессмысленные слова, но чем черт не шутит? Вдруг они помогут ей открыть сумку?

Надежда еще немного поколебалась, все же это был всего лишь сон. Но отчего не попробовать? Она повернула круглую пряжку вправо, точнее – по часовой стрелке. Та щелкнула и остановилась. Еще один поворот вправо, до щелчка. Теперь один раз против часовой стрелки…

Щелчок – и пряжка расстегнулась.

Надежда перевела дыхание.

– Ну вот и открылась! – удовлетворенно проговорила кладовщица и снова погрузилась в свой журнал.

Надежда расстегнула молнию и заглянула в сумку настоящей Муравьевой.

Сверху лежали обычные дорожные вещи – косметичка, тапочки, пакет со сменой белья. Надежда снова почувствовала неловкость – ей самой не понравилось бы, если бы кто-то рылся в ее вещах.

Она запустила руку глубже и достала книгу в мягкой потрепанной обложке. Прочитала название – «Тайна доктора Фауста». В книгу была вложена закладка. Надежда подумала мгновение и выложила книгу на стол – надо же что-то читать, чтобы время в больнице не так медленно тянулось. В конце концов, книга – это не зубная щетка, книги все одалживают друг другу, книгами обмениваются. Можно считать, что она одолжила эту книгу у Муравьевой.

Было и еще одно соображение, более важное.

Надежда Николаевна рассчитывала, что эта книга что-то расскажет о своей хозяйке. Говорят же – скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты.

Она продолжила перебирать содержимое сумки и наконец нашла то, что искала, – мобильный телефон.

Вот это уже серьезнее, мобильный телефон – предмет глубоко личный, можно сказать, интимный, взять чужой мобильный телефон – это скверно…

Но собственный телефон Надежды бесследно пропал вместе с остальными вещами, и что-то говорило Надежде, что таинственная Муравьева к этому как-то причастна.

Надежда зажала рот своей совести (если у совести есть рот, что весьма сомнительно), переступила через собственные моральные принципы и положила телефон рядом с книгой. Она еще немного порылась в сумке, но больше не нашла ничего полезного. В частности, не нашла зарядного устройства к телефону.

– Я взяла все, что хотела! – бодро сообщила она кладовщице и застегнула молнию.

Женщина убрала сумку на прежнее место, а Надежда отправилась в свою палату. По дороге она уговаривала себя, что не сделала ничего плохого. Муравьева сама виновата: если бы хотела, уже давно забрала бы свои вещи, а раз не забрала – значит, они ей не так уж и нужны…

Только придя в палату, Надежда убедилась, что телефон Муравьевой полностью разряжен, так что без зарядного устройства от него не было никакой пользы.

Тогда она обратилась к соседкам по палате:

– У меня зарядка телефонная потерялась, у вас нет такой?

Мария Ивановна показала свою зарядку – она не подходила. Верина тоже не подошла, но Вера успела обзавестись в больнице массой знакомых и пошла на разведку – поискать по другим палатам подходящее устройство.

Надежда тем временем решила пролистать книгу, которую взяла в сумке Муравьевой.

Сегодня был выходной день, так что доктор Айболит у себя дома общался с внуками, медсестра быстренько выполнила все назначения и тоже куда-то убежала. Однако тишина в отделении стояла недолго, поскольку гуртом пошли посетители.