Комната без хороших людей E-Book

Артем Рудик

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 308

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Это весьма примечательный дуэт: хитрый лис благородных кровей и угрюмый койот, прошедший горнило Первой мировой. Но даже им, бесстрашным агентам ВЧК, будет нелегко в затянутой кроваво-красным кумачом столице Советской России. Ведь кроме голода, разрухи и бандитизма напарникам предстоит столкнуться с жуткими тайнами общества проклятых. Смогут ли холодная голова и горячее сердце предотвратить новый апокалипсис?

Leseprobe

Артем Рудик Комната без хороших людей

© Рудик А. А., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

«Кто был ничем,

Тот будет всем».

Кто победит в военном споре?

Недаром тот грозил углом

Московской брови всем довольным,

А этот рвался напролом

К московским колокольням.

Не два копья в руке морей,

Протянутых из Севера и Юга,

Они боролись: раб царей

И он, в ком труд увидел друга.

Он начертал в саду невест,

На стенах Красного Страстного:

«Ленивый да не ест».

Труд свят и зверолова.

Велимир Хлебников, «Ночь в окопе»

Первая печать – Чума

Йозеф – Койот, образца зимы 1920 года

Мы с Феликсом стояли перед Страстным монастырём. От него до Малого Спасского переулка было всего десять минут неспешным шагом. Однако почему-то мы оба, не сговариваясь, смотрели на угловатый шпиль его башенной колокольни. Меня особенно интересовал висевший чуть ниже открытой звонницы транспарант. На внушительном кумачовом квадрате белыми буквами было выведено: «Отречёмся от старого мира!»

В лунном свете (фонарей в этом районе не жгли) эта надпись выглядела ещё более помпезно и апокалиптично. Каждое слово сочилось народным гневом, и каждое слово давало надежду на то, что вот уже завтра будет совсем не как вчера. Только подумать! Тысячи лет мы жили по давно изжившим себя законам, и вот сейчас, своими руками, а не руками царей и тиранов, мы строим новый порядок. Можно ли было такое представить, ну, двадцать лет назад?

В самом монастыре нынче располагался пункт призыва и склад военного снаряжения. Здесь народ вербовался на борьбу против интервентов, которые ныне были зажаты под Архангельском и уже практически бежали к себе домой, поджав хвосты. И пусть я уже и устал от бесконечной всепоглощающей войны против всех, отчего и ушёл из Красной Гвардии, меня всё же больше прельщал именно такой вид этого здания.

Церковь была не просто символом того самого «старого мира», от которого мы должны были отречься. Для меня она была куда более личным неприятелем. Всё же во времена царя именно церковники выступили авангардом борьбы с проклятыми вроде меня. Именно с их подачи мы стали изгоями в обществе. Так, Феликс лишился своего скромного дворянского титула. Так я в своё время был вынужден уйти к радикалам-подпольщикам.

Конечно, мы, изгои, чьи тела были изувечены Великим проклятьем, могли бы открыто бороться за своё право на существование. Нас было немало, да и сил у нас хватало. Но проблема в том, что у нас не было общей идеи, да и у церковников, и у царистов были свои проклятые, только назывались они «святые», и силы их укладывались в доктрины о чудесах. Так продолжалось до самой Революции, когда мы наконец смогли поднять голову и поставить свои способности на служение новому миру.

Вспомнив, что я, собственно, всё затягиваю и затягиваю с этим самым «служением», я почувствовал, что пора осмотреть место преступления, и незамедлительно туда направился, а мой напарник поплёлся следом. Пока мы шли, я спросил у него:

– Тебе что-нибудь рассказали о деле?

– Ничего конкретного, ты же знаешь, они меня в детали не очень любят посвящать.

– Тебя они хотя бы во что-то посвящают.

– Ну, я сейчас знаю только базис. Убитый был профессором из царской институтской интеллигенции. Звали Шариков. Жил в своей квартире, которая недавно была «уплотнена». Чем занимался в последние годы, у нас информации нет. До Великой Войны занимался вопросами проклятий.

– Поэтому Особый отдел так в нём заинтересован?

– Думаю, да. Будь это обычное убийство, нас бы не привлекли.

– Ну посмотрим.

Мы подошли к довольно новому дому, под номером четырнадцать. Он был построен пару-тройку лет назад и потому выглядел несколько презентабельнее соседних. Войдя в подъезд и поднявшись на второй этаж, мы постучали в массивную деревянную дверь. Спустя пару минут копошения на той стороне нам открыла пухлая свинка в ночнушке и с керосиновой лампой в руках:

– Кто такие?

– Особый отдел ВЧК, по поводу убийства товарища Шарикова, – сказал я.

– Не сильно вы торопились, – произнесла хрюшка.

– У нас не так уж и много специалистов сейчас. Все на фронте.

– Ну хорошо хоть сейчас пришли. Пройдёмте… – Она пригласила нас внутрь и тихонечко зашагала по тёмному коридору.

Остановившись у снесённой с петель двери, женщина пропустила нас вперёд. Мы вошли в маленький кабинет, где на пушистом ковре раскинулось тело пожилого мужчины. Сам ковёр был слегка окрашен уже засохшей кровью.

План действий был довольно прозаичным. Пока мой коллега осматривал труп, в чём был более компетентен, чем я, мне было необходимо опросить предполагаемую свидетельницу. Поэтому я вновь заговорил со свинкой, стараясь не слишком сильно повышать голос, чтобы не разбудить остальных жильцов:

– Кем вы являетесь?

– Я? – Свинка нахмурилась. – Ну вроде как я его прислуга. Хотя… теперь я вроде вполне свободная женщина и просто помогаю старику. – Она почесала подбородок. – Пожалуй, это зависит от того, кто победит в гражданской войне.

– Вы в этом не уверены? – Я с прищуром посмотрел на неё, чтобы слегка вывести из равновесия и заставить проговориться о большем.

Но она осталась невозмутима:

– Уверена. Я думаю, это будут наши.

Кого она имела в виду под «нашими», я так и не понял, но ответ этот был достаточно бескомпромиссен, чтобы я бросил попытки подобным образом расшатать её спокойствие и перешёл к конкретным вопросам.

– Ладно, поговорим о насущном. Когда его нашли?

– Под вечер. Он заперся у себя с самого утра и совсем не отзывался. Мы забеспокоились и решили вынести дверь. Так и нашли его. Сначала вызвали милиционера. Он тут всё посмотрел, а потом вы пришли. Больше никто и ничего внутри не трогал.

– Совсем никаких шумов не было?

– Нет. Он как зашёл, так и затих.

– Кто и когда последний к нему заходил?

– Кажется… – Она вновь почесала подбородок и задержалась с ответом, будто бы думая, о чём ей стоит говорить, а о чём нет. – Вчера к нему приходил его бывший ассистент, Заречный Павел.

– В котором часу?

– Я уж и не помню… – Она отвела взгляд.

– Покойный практиковал как врач, верно? – спросил я, с порога комнаты приметив лежавший на ореховом столе стетоскоп.

– Да… – вновь неуверенно произнесла моя собеседница.

– Значит, наверное, у него должна была быть книга приёмов?

Она помялась на одном месте и нервно притопнула ногой. Я продолжал наседать:

– Могу я её посмотреть?

Она неловко кивнула и стала удаляться куда-то в глубь квартиры, но на мгновение замешкалась, когда я ее остановил грозно сказал:

– Если там сейчас не будет страницы или последние пометки будут замазаны, то я вас арестую за препятствование действиям органов советской власти. Ну так, мало ли вы решите сейчас сделать что-то, о чём потом пожалеете.

Не ответив, свинка быстрым шагом проследовала в, по всей видимости, свою комнату, и оттуда послышался отчётливый звук перебирания всякого хлама. Чтобы у неё было меньше желания совершать опрометчивые действия, я последовал за ней и встал на пороге уже её каморки. Вскоре она достала книжку в толстом кожаном переплёте и дрожащими руками передала мне.

Я пролистал жёлтые страницы, сверху донизу расписанные именами и датами, вплоть до самых последних страниц. Там, вчерашним числом, действительно числился гражданин Павел Заречный. А вот уже сегодня утром была интересная запись: «Девять часов, Матфей».

Я вопросительно посмотрел на женщину, скрючившуюся напротив меня:

– Значит, никого не было сегодня? А не вы ли вписали посещение мертвеца неким Матфеем?

– Я.

– Кто это такой?

– Я не знаю… – Она стыдливо потупила взгляд.

– Но вы же это и записали, разве нет?

– Доктор Шариков меня попросил после того как встретился со своим коллегой, с Павлом.

– И? Что было дальше?

– Этот Матфей не пришёл. Вернее, я никого вчера не видела из посетителей доктора. Он заперся, и всё тут.

– Другие соседи подтвердят эту информацию?

Вместо ответа женщина легонько несколько раз кивнула головой.

– Хорошо, когда они просыпаются?

– Часам к восьми.

– Отлично, я их опрошу. А пока скажите, где я могу найти этого Павла? Если уж о Матфее вы действительно ничего не знаете.

– Кажется, он живёт в другом конце города, на Пречистенке, в доходном доме.

– Ладно, мы туда съездим.

– Может… – с придыханием обратилась она ко мне, будто бы желая задобрить, – вы останетесь ночевать у нас? Правда, свободная кровать только одна, профессорская, но я могу…

– Нас устроит. Мы осмотрим комнату, а затем проведём оставшуюся ночь у вас.

Печать первая – Феликс – Кадавр с чёрным сердцем

Пока Йозеф общался с не самой приятной дамочкой, я осматривал труп. Седой пёс распластался на ковре, широко раскинув сухие руки и ноги. Он был одет в довольно приличный атласный жилет, со строчкой брюки и белую рубашку, будто бы готовился к какому-то важному приёму.

Но теперь его костюмчик едва ли можно было надеть на какое-нибудь светское мероприятие. Не только потому, что он был бы снят с трупа, но и потому, что все элементы одежды были пропитаны кровью до состояния мокрых красных тряпок. А на рубашке, в районе груди, был огромный разрез.

Вероятно, удар был нанесён довольно широким клинком, вдобавок ещё и острым, ведь пробраться за рёбра не так-то и просто. Я расстегнул пуговицы, обнажив место удара. Чуть левее от центра груди и, соответственно, раны красовалась чёрная пузырчатая опухоль. Прямо там, где должно было быть сердце.

Это интересно, так как не часто встретишь среди людей, близких к высшему свету, подобные «чёрные» виды проклятий. Обычно люди с такими дефектами были крайне стигматизированы и изгонялись…

При мысли об этом я непроизвольно почесал свой собственный «демонический глаз». Из-за него, из-за которого я лишился всего, что имели мои предки. Кто знает, если бы не он, может быть, я был бы на другой стороне баррикад в этой войне…

Конечно, изменённое сердце проще спрятать под одеждой, чем глаз или руку, но неужели никто не видел этого дефекта, ну допустим…

Я посмотрел на его безымянный палец. Затем прошёлся взглядом по стенам. Ни обручального кольца, ни фотографий с морских каникул… Видимо, он отказывал себе во многих радостях жизни, чтобы сохранить тайну. И стоило ли оно того? Особенно теперь, когда наличие или отсутствие подобных отметок больше ничего не значит? Впрочем, не мне судить.

От мыслей о прошлом я вернулся к уликам. Перевернув старика на живот, я смог наблюдать на спине второе отверстие. Видимо, клинок, убивший его, был не только широким, но и длинным. Прямо настоящий меч. Неудивительно, что хватило всего одного удара, чтобы сразить беднягу, перебив сосуды, примыкавшие к сердцу.

Судя по характеру раны, клинок был односторонним и довольно прямым, вроде палаша. Но кто, чёрт возьми, сейчас будет пользоваться палашом? Их уже лет пятьдесят, если не больше, не использовали нигде… кроме Первой Гвардейской Дивизии. Но, во-первых, этой дивизии уже три года как не существует и найти её бывших членов крайне проблематично. А во-вторых, кто, чёрт возьми, будет убивать свою жертву парадным оружием?

Хорошо, отложим этот факт в памяти. Может быть, удар был нанесён и не палашом, но чем-то очень на него похожим. Возможно, мы сможем найти орудие, только когда найдём преступника. Так что это, можно сказать, не слишком хорошая зацепка.

Но как наш призрачный кирасир попал в комнату? Из разговора я понял, что дверь выбили уже после того, как старик был убит. Значит, преступник зашёл не через дверь. Из вариантов оставалось окно. Оно было достаточно большим и выходило на переулок. Выглянув наружу, оценил расстояние до брусчатки. Второй этаж – это, конечно, не высоко, но зацепиться снаружи было особо не за что. Значит, убийца мало того, что был достаточно сильный, чтобы с мечом весом в несколько килограммов подтянуться и забраться в окно, но ещё и оказался высоким и ловким, чтобы всё провернуть незаметно.

Или же всё это неверно, и он использовал лестницу или что-то вроде того. Может быть, подогнал высокую повозку или даже автомобиль под окно. Хотя скорее повозку, какой-нибудь грузовик был бы слишком заметным. С тем же успехом можно было с силой пробиваться через центральный вход.

Но кому пришло в голову устроить такую странную авантюру? Нужно учесть слишком много факторов, в том числе, собственно, наличие доктора в его кабинете в тот момент, когда к окну была подогнана повозка. Для этого неплохо было бы иметь сообщника и недюжинную удачу.

А что, если он попал в комнату не через окно? Что, если он уже ждал доктора внутри, когда тот заперся? Тогда, должно быть, он мог прийти в любой момент, и надо бы расспросить об этом местных. Но всё же версия о гусаре-акробате мне нравится несколько больше. Просто потому, что это было бы забавное развитие событий.

Как мне довелось выяснить на собственном опыте, жизнь любит удивлять в подобных случаях, а потому самые невероятные варианты иногда стоит проверять в первую очередь. По крайней мере, очень часто их можно быстро отбросить и идти дальше.

– Ну что, как очередной буржуазный враг встретил свой конец? – спросил меня внезапно появившийся в дверях Йозеф.

Койот, кажется, что-то да откопал. По крайней мере, это можно было понять по его довольной улыбке.

– Его убили мечом, причём довольно необычным. Палаш или что-то вроде того.

– Время смерти подтверждается? Его действительно убили утром?

– Ну, судя по замутнённым глазам и иссохшим слизистым, можно сказать, что действительно прошло где-то полдня. Но не больше.

– Что-нибудь ещё узнал?

– Ну он был довольно одиноким. А ещё был проклят.

– Опа… Правда? Вот у нас и мотив образовался. В их среде, мне кажется, за такое вполне могут убить.

– Не думаю, что это могло быть мотивом. Он хорошо скрывался.

– Всё тайное рано или поздно становится явным. И когда это происходит, могут случаться самые неприятные события.

Йозеф сделал несколько шагов по комнате и остановился у рабочего стола доктора, внимательно всмотревшись в разбросанные по нему бумаги. Вдруг он взял одну маленькую книжицу и открыл её. Полистав исписанные страницы, он подозвал меня и спросил:

– Что это за язык такой?

Я всмотрелся. Страницы были изрисованы чудными знаками, каждый из которых был старательно выведен и вписан в длинный последовательный ряд, нигде не прерывавшийся. Это мало походило на привычные слова, да и значки не были похожи на буквы, которые я когда-либо видел.

– Какая-то шифровка, скорее всего, – заключил я.

– Стоит пытаться её разгадать?

– Без ключей и навыков криптографии? Не имеет смысла. Да и вряд ли там будет много полезного.

Он покачал головой и продемонстрировал мне обложку, на которой красовались большие белые буквы: «Великое проклятие». Затем он начал листать страницы, заостряя внимание на причудливых и не очень аккуратных рисунках, изображавших различные мутации, происходящие при проклятии.

– Доктор, вероятно, очень увлекался изучением проклятия и его влияния на организм, – сказал Йозеф и, в подтверждение своих слов, кивнул на стол, полнившийся похожими рисунками проклятых зверей.

– Неудивительно для того, кто сам подвергся этой напасти. Но это нам всё равно ничего особо не даёт. Прочитать его записи мы всё равно не сможем, если нам с неба не упадёт ключ. Да и даже в этом случае не вижу особого смысла…

– Смысл взять книжку с собой есть. По крайней мере, когда мы будем говорить с подручным доктора, товарищем Заречным, это окажется дополнительной темой для разговора. Это, возможно, последний с кем погибший говорил перед смертью, и он вполне может что-то знать про его изыскания. Не мог же Шариков в одиночку заниматься всей этой исследовательской чепухой.

– Ну, тогда поехали к нему?

– Э, нет, не сейчас. У меня другой план. Мы идём спать до самого утра. Утром расспросим соседей-работяг о том, что они видели, а уже после поедем на другой конец Москвы. Нам великодушно выделили кровать покойника.

– Ты же не собираешься…

– А почему нет? Не домой же ехать сейчас. Кроме того, когда я был на фронте, то спал на сырой земле, укрывшись одной шинелью. После этого мне любая кровать будет мила и приятна. Да и тебе, насколько я помню, нынче нелегко живётся без собственного угла. Хорошо ли отказываться от бесплатных перин?

– Ну да, я, конечно, сейчас практически бездомный, однако…

– Вот и отлично. Я буду спать первым, а то уже сутки не сплю. А ты постой на вахте.

– Ладно, мы считаем морально приемлемым спать прямо на месте преступления, но зачем нам друг друга сторожить?

– Потому что мы на месте преступления. А ещё потому, что я совсем не доверяю этой свинке. Мало ли что выкинет. Так что давай, я подремлю пару часов, ты меня разбудишь, и я тебя сменю. В восемь опросим местных и двинем дальше.

Печать первая – Йозеф – Нехороший дом

– Ну как там, с допросом? – спросил меня Феликс, когда я вышел на улицу.

Лис всё время, пока я беседовал с заспанными пролетариями, прождал меня снаружи, натирая до блеска новенькие кожаные сапоги специально припасённой тряпочкой. Он утверждал, что привычка трястись над чистотой вещей, в принципе быть не должны, а должны быть грязными, осталась ему с тех времён, когда он ещё жил в родительской усадьбе.

Но, как по мне, натирать до блеска и без того новую обувку, да ещё и в условиях московской слякоти, совсем какая-то дурная идея. Неужели иногда привычки всё же возобладают над самой банальной логикой?

– Да никак особо. Никто ничего не видел. А если и видели, то вряд ли расскажут. Они все… какие-то зашуганные малость, – сказал я.

– Значит, единственной нормальной ниточкой у нас остаётся только Заречный? – Феликс ещё раз провёл тряпкой по и без того блестящей поверхности и только затем встал в полный рост.

– Ну, видимо, да.

Мы оседлали моего служебного коня. Я уселся за поводья, в то время как мой товарищ сел сзади. Большинство казённых лошадей были на фронте, поэтому нам приходилось передвигаться в столь глупом положении. Только подумать, два комиссара Особого отдела ВЧК столицы делят одну лошадь!

Хотя Феликсу всё это было не впервой. У него будто бы всю жизнь ничего своего не было. Ну даже если и не всю жизнь, то два года нашей совместной службы, так точно. Он всегда жил в конторе или у коллег; ездил на чужой лошади; да даже маузер на его поясе на самом деле не его. Табельный пистолет он сломал, и мне пришлось отдать свой, чтобы ему не прилетел очередной выговор с отстранением от службы. Мне не сложно, всё равно мне привычнее винчестер девяносто пятого года. И шашка, конечно.

– Тебе очень повезло, что моя Парижская коммуна раньше была ломовой, – ехидно заметил я, ткнув товарища локтем.

– Опять начинается… Когда же тебе уже надоест корить меня за то, над чем я не властен?

– Так уж ты «не властен». Неужто сложно наконец научиться верховой езде?

– Извини уж, не все рождены крылатыми гусарами.

– Я тоже им не был рождён, но всё же в один момент стал.

– Я хоть и благородный, однако проклятый, так что меня не учили.

– Куда там! Дали коня, шашку и рычажную винтовку – вот и всё обучение! А дальше уж было крещение боем.

– И что, предлагаешь к Будённому под Ростов записаться?

– А почему бы и нет? Там ты быстро освоишься.

– Как минимум потому, что ты тут без меня сломаешься и пойдёшь вразнос. Не хочу видеть этот город в огне.

– Ну, один раз Москва уже горела.

– Как бы не накаркать теперь.

На Пречистенке было необычно оживлённо. Коммуна ловко петляла между зевак и праздных прохожих. И чего их всех притащило в этот рассадник буржуазной нелепости?

– Сегодня Сретение Господне. Помнится, мы с семьёй когда-то праздновали.

– Значит, они все направляются к храму на Преображенке?

– Скорее всего. Думаю, там сегодня будет толпа.

– Уж явно не больше, чем на Сухаревской в выходной день.

– Ну, потребительство – это тоже своего рода религия.

Мы остановились перед доходным домом Рекка. Именно здесь мы должны были найти ассистента Шарикова. Спрыгнув с лошади, я подошёл к сидевшей у парадного входа старой овечке:

– Бабуль, скажи, ты же в этом доме живёшь?

– Да, сынок. С самой его постройки.

– Значит, наверное всех здесь знаешь. Скажи, гражданин Павел Заречный в какой квартире обитает?

– Заречный… Заречный… – Бабушка почесала затылок, а затем вдруг просияла: – А! Химик наш! Косматенький такой… Он в третьей квартире живёт, в одной из комнат. Не помню точно, в какой. У него там лаборатория. Какие он в ней расчудесные свечи варит! К слову, о свечах… Он, кажется, хотел сегодня выйти к храму, поторговать, но что-то я его так и не видела на улице… Вы уж скажите ему, что я бы купила у него сегодня свечей.

– Хорошо, я передам, как только мы с ним побеседуем.

– А вы к обедне разве не пойдёте?

– Рано нам ещё на встречу с боженькой, бабусь, – сказал я и похлопал старушку по плечу.

Убранство в доме там, конечно, было шикарным. Мраморные лестницы, стойка для галош, помпезный декор. Моя рука гневно сжалась на цевье винчестера при мысли о том, сколько людей ютилось в душных и крошечных «коечных» при заводах, пока владельцы этих заводов бродили по таким вот просторным залам с высокими потолками.

Я и сам когда-то жил в царских бараках. Спал на кишащей клопами койке в тёмной и прокуренной комнате на двадцать человек. Мало того, что я работал большую часть суток на прилегавшем заводе, так мне ещё и приходилось приплачивать хозяину за тот рассадник тараканов и мокриц!

Нет, пожалуй, сейчас жизнь даже очень хороша. Да, трудно бытовать в условиях постоянной войны, но хотя бы не живу в бараке и не кормлю икрой толстопузого фабриканта. А все его хоромы и хоромы ему подобных теперь служат жильём для тех, кто ранее был лишён всего. Это единственная возможная судьба всех этих излишеств с лифтами, водопроводами и мрамором.

Мой товарищ с аристократическим прошлым, кажется, не разделял моего презрения к обстановке. Однако всё же был не менее напряжён и мял в руках кобуру.

– Что-то мне здесь совсем не нравится, – произнёс Феликс. – Глаз болит. Да и в целом этот дом какой-то нехороший. Прислушайся-ка…

Я навострил уши, но ничего не услышал. Абсолютно ничего.

– Тихо. Мертвенно тихо.

– Именно… Очень тревожно.

Мы стали медленно подниматься по лестнице. Доставать оружие, приходя в жилой дом, было не слишком профессионально, но и у меня теперь было ощущение, что скоро оно может нам понадобиться. Этакая чуйка сработала.

Вот мы на втором этаже. Третья квартира прямо перед нами. Дверь распахнута. Внутри тихо. Мы осторожно зашли внутрь, взведя курки. Прижавшись спиной к спине, мы медленно изучали одну комнату за другой. Ствол винчестера медленно обшаривал внутреннее убранство: я всё ждал засады за каким-нибудь сервантом.

Вскоре все комнаты были осмотрены. Все, кроме одной, которая была закрыта. Мы подошли к её резной двери. Я прижался ухом к деревянной поверхности. Внутри слышалось какое-то копошение и… рычание? Да, будто бы внутри заперли сторожевую собаку.

– Я думаю, он там, – шепнул я напарнику.

– И скорее всего он нас ждёт, – произнёс он.

– Постучимся, вломимся или попробуем сделать всё тихо?

– Когда мы с тобой работали тихо?

Кивнув, я постучался в дверь и выкрикнул:

– Особый отдел ВЧК! Мы знаем, что ты там. Нас здесь много. Наши люди стоят и под твоим окном, и здесь со мной ещё целый отряд. Так что выходи с поднятыми руками!

Копошение внутри стало громче и отчётливее, да и рычание стало беспокойнее. Кто бы там ни был, он, похоже, собрался выйти. Мне подумалось, что это хороший знак и шантаж сработал. Поэтому я отступил на шаг и приготовился садануть предполагаемому преступнику прикладом по голове.

Однако события развернулись совсем уж неожиданным образом. Дверь внезапно слетела с петель, и зверь с пастью, полной чёрной пены, выскочил прямо на Феликса, стоявшего ближе, и вцепился зубами в его руку, прежде чем тот успел среагировать. Бешеный дядька драл моего напарника за рукав, как озлобленный пёс. Я даже опешил от происходящего, но уже через мгновение пришёл в себя и всё же долбанул прикладом по голове нападавшего.

Тот, конечно, слетел с моего товарища, но даже не думал вырубиться или остепениться. Напротив, он практически сразу вскочил на ноги и стал сверлить нас раскрасневшимися безумными глазами. Всё его тело неестественно дёргалось и дрожало. Тут же он попытался атаковать уже меня.

Благо, Феликс тоже очухался быстро, его демонический глаз загорелся, а маузер исторгнул серию пуль, угодивших точно в голову бешеному. Тот рухнул на землю, но почти сразу же снова вскочил на ноги, окончательно введя нас в исступление. Что это за тварь такая, которой три пули в голову нипочём?

Наконец и я взялся за свой винчестер. Пять патронов моментально отправились в тело бешеного, разом отбросив того на пару метров от нас. Но и это его не убило. Оказавшись в глубине комнаты, он уже не стал предпринимать попытку вновь на нас напасть, вместо этого предпочтя угрожающе рыкнуть и выпрыгнуть в окно. Мы оба бросились следом, подгоняемые истошными криками с улицы…

Печать первая – Феликс – Московская чумка

На улице царил хаос. Бешеный набросился на случайного прохожего, вцепившись в его шею зубами. Через несколько секунд бешеных стало уже два, ибо только упавший прохожий вдруг снова поднялся на ноги с диким взглядом и чёрной пеной у рта.

Не сговариваясь, мы с Йозефом вылетели из окна на Пречистенку и стали палить по заражённым, которые начали бросаться на прохожих. Благо, новообращённые ложились всего с пары пуль в голову. Но пока мы убивали одного заражённого, ему на смену появлялись двое.

Благодаря проклятому глазу я чётко видел, куда через несколько секунд сместится моя цель, и легко предсказывал направление своих пуль. Это позволяло не задеть здоровых и попадать точно в черепушку множившимся безумцам. Но мы могли быстро предотвратить распространение болезни. Отстреляв очередные пять патронов из своего винчестера, мой напарник констатировал:

– Нам нужна помощь! Они множатся слишком быстро. Если доберутся до храма, то обезумевших станет слишком много.

– Рядом с ним наверняка должны стоять вооружённые народные дружинники. – Будто бы в подтверждение моих слов, со стороны набережной раздались ружейные залпы. – Чёрт! Кажется, они уже столкнулись с заражёнными.

Йозеф вскочил на Коммуну и подал мне руку:

– Запрыгивай, надо им помочь.

Я забрался к нему за спину, и мы помчали к храмовой площади. Бешеные рычали и прыгали по улице, как сумасшедшие. Их уже точно было с добрую сотню. Мы не могли перестрелять их всех, но пока это не конь по брусчатке, я продолжал стрелять из своего маузера, не давая тому остыть. Прежде всего, конечно, я старался выцеливать тех безумцев, которые были наиболее близки к тому, чтобы заразить здоровых.

Мой товарищ не отставал, он обнажил шашку и ловко рубил тех, до кого доставал. Почему-то заражённые больше обращали внимание на нас, нежели на поредевшие ряды паникующих прохожих. И это было нам на руку, мы скопили за собой целое полчище тварей, так и норовивших ухватить меня за полы шинели. По крайней мере, увлечённые нами, они не нападут на горожан.

Вылетев на площадь, мы узрели пугающую картину: церковь была в осаде. Ополченцы, которые должны были просто следить за порядком, стали единственным заслоном на пути внутрь храма. Они оборонялись от диких тварей на ступенях, у самых железных дверей, отстреливаясь из трёхлинеек.

– Чёрт возьми! – крикнул Йозеф и послал лошадь в галоп. – Они в западне! Надо скакать к Кремлю, предупредить гарнизон об опасности.

– Скачи и возвращайся с подмогой. Я останусь и помогу им.

– Хорошо, я попробую увести с собой тварей, что увязались за нами!

Я спрыгнул на ходу и, перекувырнувшись, приземлился. Мой товарищ пришпорил лошадь и закричал, увлекая преследователей за собой:

– Попробуйте угнаться за мной, собаки!

С его исчезновением я остался в одиночестве. Подняв ещё один маузер с неподалёку лежавшего тела народника, я рванул в сторону осаждаемых. На площади царил ещё больший хаос, чем на Пречистенке. Одичавшие граждане метались туда-сюда, издавая поистине нечеловеческие звуки.

Я старался не тратить патроны до того момента, как попаду хотя бы на храмовые ступени, а потому уворачивался от бросавшихся на меня дикарей, одаряя ударами и пинками тех, кто подобрался слишком близко. Благодаря глазу я мог идеально петлять между целыми группами заражённых, чётко предсказывая их дальнейшее направление.

На половине пути к ступеням я вдруг заметил странную сцену. Посреди царящего хаоса и бойни происходила битва поменьше. Немолодой батюшка в рясе на кулаках дрался с уже заражённым ополченцем. Они оба двигались довольно быстро, несмотря даже на сковывающую движение одежду священника и неприкаянно болтавшуюся винтовку на шее дикаря. Более того, их бой был похож на танец, в котором они кружили друг напротив друга, то и дело обмениваясь ударами.

Я не мог оставить человека в беде и, прицелившись, засадил дикому пару пуль промеж глаз. Подбежав к батюшке, я крикнул тому:

– Вперёд, бегите к храму, я вас проведу.

– Спасибо конечно, но к церкви мы прорвёмся вместе! – сказал он, подняв винтовку с мертвеца и передёрнув затвор.

– Тогда не отставайте! Мы должны успеть защитить людей.

Теперь мы бежали вдвоём, расталкивая заражённых. Уже подходя к ступеням, где собралась огромная толпа, едва сдерживаемая выстрелами «мосинок», мы открыли огонь, пробивая себе путь наверх. Положив добрые несколько десятков безумцев, мы наконец оказались у дверей храма, встав плечом к плечу с его защитниками. Внутри, за дверями, скрылись здоровые прихожане, и это придало мне сил.

Кровь прилила к мозгу, зубы сжались и пальцы уже не съезжали с пусковых скоб. Выстрелы раздавались непрерывно, и вскоре напор дикарей стал ослабевать. Нам даже удалось их немного откинуть. Мы упорно двигались вперёд, перейдя в контрнаступление и отвоёвывая одну ступень за другой. Но долго это не продлилось, ведь у нас стали заканчиваться боеприпасы.

Один из народников, полностью истратив свой боезапас, бросился в самоубийственную штыковую, за что был тут же разорван озверевшими. Другой же, бросив оружие, побежал прочь. Понимая, что одна из этих судеб может ждать и остальных, я крикнул батюшке:

– Всё, берите людей и закройтесь внутри! Двери должны выдержать их напор, если вы их подопрёте!

– Мы можем не успеть их закрыть.

– За это не беспокойтесь, я останусь и выиграю вам время. Магазинов у меня должно хватить ещё на пару минут стрельбы.

Не говоря ни слова, он кратко перекрестил меня, что-то прошептал себе под нос и отправился внутрь, увлекая за собой оставшихся бойцов.

Я стрелял в два раза усерднее, стараясь максимально эффективно сдерживать нахлынувшие с новой силой живые волны. Медленно отступая, я палил изо всех сил, выигрывая время. Вскоре дверь за моей спиной захлопнулась с грохотом и за ней звякнул металлический засов. Довольный тем, что люди оказались в безопасности, я прижался к двери и продолжал достреливать последнее.

На площадь с диким свистом вылетела пулемётная тачанка красногвардейцев. Заражённые, обступившие меня, тут же отвлеклись на это чудо-оружие и отступили ровно в тот момент, когда затворы пистолетов щёлкнули в последний раз, оповещая об опустошении магазинов. Тачанка встретила любопытных очередью из спаренных «максимов», которая в пару мгновений проредила безумную толпу. Ещё несколько очередей, и площадь была очищена от заражённых.

Истощённый беготнёй я сполз по стальной двери вниз. Передо мной расстилалось поле побоища. Такого количества трупов я не видел со времён Июньских дней в Лодзи. Моя грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, но мне всё равно казалось, что я не могу надышаться. Расстегнув гимнастёрку, я хватал воздух пересохшим ртом. Кости заломило.

И в этот миг беспомощности справа от меня послышалось знакомое рычание. Неубиваемый Заречный, с пятью только моими пулями в голове, надвигался на меня в надежде снова попытаться порвать мою руку. Патронов у меня больше не было, да и сил тоже, так что я просто сверлил его взглядом, пытаясь рассмотреть в безумных глазах хоть что-то человеческое.

Благо, случилось чудо, и под свист шашки за спиной дикаря возник Йозеф. Одним движением он снял голову заражённого с насиженного места, после чего тот наконец упал навсегда.

– Надеюсь, этого ему хватит. – Он подал мне руку, чтобы помочь встать.

Я отказался, покачав головой. Тогда он просто сел рядом:

– Ты как, живой?

– Бывало и лучше… – ответил я. – Видел когда-нибудь столько тел?

– На войне видел и больше, – сказал он.

– А в миру?

– Было один раз. Лет пятнадцать назад.

– Какое совпадение.

– Тоже девятьсот пятого?

– Да, в Лодзи.

– А я в Петрограде… Но постой… – Он задумался. – Ты же тогда совсем молодой был. Сколько тебе тогда было, шестнадцать?

– Пятнадцать. У меня день рождения в ноябре. Но ты сам был тогда не сильно старше, так ведь?

– На пять лет больше мне было.

– Это не много. И в двадцать лет люди не должны видеть такое. Вообще никто такое не должен видеть.

– Когда мы победим и советская власть установится, никто и не будет. А пока предотвращаем…

– …и предвосхищаем.

Печать первая – Йозеф – У каждого действия

Я стоял посреди вычурной гостиной номера сто семь, ранее бывшего частью небезызвестного отеля «Националь». А ныне, после недолгой остановки Владимира Ильича, ставшего неотъемлемой частью первого московского «Дома Советов». То есть пристанища различных отечественных чиновников и членов народных собраний. И вот один из них вызвал меня к себе.

Сидя передо мной в костюме-тройке на атласном синем кресле, он недовольно тёр аккуратную короткую бороду, придававшую ему вид типичного врача нашего времени. Будто бы у всех них был единый незримый консультант по моде, заставлявший учёных мужей одеваться исключительно одинаково элегантно.

Но, конечно, этот доктор был не совсем типичным. Об этом говорили и место нашей встречи, и значок Моссовета на лацкане его пиджака. И, конечно, речь шла далеко не о моём здоровье.

– И так, товарищ Ярузельский… Вы ничего не хотите мне объяснить? Ваше бюро вообще может не создавать проблем для моего?

– Мы с моим напарником не знали, что выйдет что-то такое. Да и вообще, это вина не наша, а того зверя, за которым мы охотились. Может, всё сложилось бы хуже, если бы мы не настигли его вовсе. По крайней мере, хочу заметить, что мы спасли многих людей! Это лично отметил товарищ Дзержинский…

– Ладно, спасли. Но что нам делать с целым районом под карантином? У нас там наступление на Мурманск и на Екатеринодар, а Моссовет отвлекает красноармейцев и военных врачей на ликвидацию вашей ошибки!

– Я же говорю, что не наша вина в том, что…

– Ваша. Ваш отдел должен предупреждать такие события, с терактами проклятых и всем, что с ними связано, а не провоцировать их! Мы с товарищем Роговым очень недовольны вашей работой. Вот вы выяснили, кто ещё стоит за этим прорывом?

– Пока что нет, товарищ Семашко… – Я ощущал себя провинившимся школьником, которого отчитывает директор гимназии.

– Ей-богу, лучше бы МУРу поручили это дело!

– У нас просто пока не хватило времени!

– У других хватило, а у вас не хватило…

– Что вы имеете в виду?

Он потянулся к своему портфелю, стоявшему рядом с креслом, вытащил оттуда небольшую новенькую папку и протянул мне:

– Пока вы занимались чёрт-те чем, мои люди в зоне карантина нашли вам свидетеля. Но! – Он резко отдёрнул стопку бумаг, стоило мне за ней потянуться. – Я, конечно, медик, а не детектив. Тем более я не ваш начальник. Но от лица Моссовета хочу попросить вас, как сотрудников Особого отдела, впредь работать с меньшими разрушениями. И вообще, всё это дело хорошо бы было оставить в тайне. Понимаете меня?

– Вполне.

Он всё же отдал мне папку.

– Никто больше не должен знать о том, что вы ищете. Ради государственной безопасности, об этом не должны пронюхать даже ваши коллеги. Есть у меня подозрения, что в вашей конторе не всё чисто. Конечно, я не подозреваю товарища Дзержинского, но кто-то уровнем пониже вполне может быть причастен к тому заговору, что тут вырисовывается.

– Вы считаете, что есть какой-то заговор?

– А вы считаете, что студент-медик и его профессор вдвоём могли разработать биологическое оружие на основании явления, природа которого даже мне не до конца ясна? Биологическое оружие, которое устроило ТАКОЕ. Нет, тут определённо мы имеем дело с чем-то большим, возможно даже, с сектой или чем-то таким. И оно вполне могло проникнуть в глубь наших структур. Знаете ли, враги революции нынче повсюду.

– Допустим. И что вы предлагаете делать?

– Вас сейчас двое, да? Доверяешь своему напарнику?

– Как самому себе.

– Отлично. Вот только вы вдвоём это дело дальше и расследуйте. Никого из своих старайтесь не подключать, тем более в открытую. Также, если будет выбор касательно действий, то старайтесь действовать скрытно. Нам шум не нужен. Особенно в мировой прессе. Уж карантин в центре города, как сложно будет от всех скрыть, ты бы знал…

– Вас понял, товарищ!

– Понял? Отлично! Теперь можешь идти. Я буду лично следить за вашим прогрессом. Как минимум через вашего начальника. Так что с отчётом придёшь не только к Феликсу Эдмундовичу, но и ко мне тоже. Мне важно знать, что подобных эксцессов больше не повторится!

Печать первая – Феликс – Булочка с корицей

Даже несмотря на то, что большинство наиболее дорогих частей интерьера, вроде искусной лепнины, а также часть шикарной мебели были вынесены из «Националя» на народные нужды, столовая отеля всё ещё выглядела довольно роскошно. И эта роскошь теперь не стоила месячной учительской зарплаты за одно посещение.

Не было необходимости прилично выглядеть, чтобы тебе не начистили бока громилы, едва ты появишься на пороге гостиницы в слегка потрёпанном или недостаточно дорогом пальто. Не нужно было выкладывать огромные деньги за самые обычные продукты, вроде свежего хлеба или супа из овощей. Конечно, теперь икры здесь тоже не поешь. Зато запеканка или борщ, например, отпускаются по вполне себе вменяемой цене и доступны каждому, кто только захочет зайти сюда поесть.

Да, не то чтобы теперь это особо популярное место в Москве. Особенно учитывая, что вся эта роскошь теперь ощущается не как золотая мечта, а как мещанство, построенная на рабочей крови. Но сам факт её доступности для каждого… воодушевляет. Всё же чего-то мы уже добились. Хотя, конечно, война ещё не окончена, а враги революции только множатся. Но то ли ещё будет?

Вот ещё каких-нибудь двадцать лет, и все будут одинаково богатыми. У каждого в мире будет возможность есть икру на завтрак, чужой труд будет цениться по достоинству, а такая лепнина и мебель станут обыденностью в каждом доме! Эх, дождаться бы…

Пока я посреди пустующего зала думал о том, как скоро наступит славное время в нашей стране, ко мне незаметно подошёл Йозеф:

– Привет, Феликс.

– А? – В задумчивости, я сначала не понял, кто меня зовёт, но почти сразу же развернулся к товарищу: – О, привет! Что за хмурый вид?

– Да так, ничего, – он покачал головой, – не бери в голову.

– Ладно, допустим. Расскажешь, почему позвал меня сюда, а не в нашу булошную на углу у конторы? А то я был несколько озадачен, когда ты сказал, что сегодня будем обедать тут.

– У меня тут просто была встреча с одним важным товарищем из Моссовета.

– О, так вот почему ты грустный. Тебя опять отчитывали за всю контору? По какому поводу?

– Нет-нет! Не совсем… В общем, это было даже полезно, ибо нам дали подсказку по делу профессора, но давай пока не будем о работе. В конце концов, у нас обед.

– И что, думаешь, здесь неплохо кормят?

– Думаю, что разнообразие нам не помешает.