9,99 €
Mehr erfahren.
Пока в саду роскошного дома Аленов в Сантьяго-де-Компостела проходит праздничный ужин, пятнадцатилетняя Ксиана истекает кровью в собственной комнате. Белоснежные стены и мебель и залитый красным, словно клубничным желе, пол больше напоминают театральную постановку, чем место преступления. Но крови так много, что она точно не может принадлежать одному человеку. Дом Аленов — неприступная крепость, полностью оборудованная камерами видеонаблюдения. В момент совершения убийства никто не входил и не выходил отсюда. У опытного инспектора Санти Абада и его энергичной помощницы Аны Баррозу есть только шестеро подозреваемых и мертвая девушка с перерезанным горлом...
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 438
Veröffentlichungsjahr: 2025
Ähnliche
Аранца Портабалес Красота красная
Arantza Portabales
Belleza Roja
© 2019, Arantza Portabales Santomé
© Пивоварова И., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025
Нандо, с любовью и по любви.
Хоане и Сабеле, всегда верным, всегда преданным
– Почему художник не может нарисовать что-нибудь, на что приятно смотреть? Зачем лезть из себя в поисках уродства?
– Некоторые из нас, mon cher, видят красоту в странных вещах.
А ты что знаешь? Если ты не живешь в этой клетке.
Кто-то хочет быть нормальным, а я хочу, чтобы по мне скучали.
Красота красная
Красота красная, как миска с вишнями. Так говорила моя первая учительница рисования. Это первое, что приходит мне на ум. Стараюсь отбросить эту мысль, потому что она иррациональна. Но не могу отвести взгляда от пола в комнате. Меня поражает образ девственно-белого платья, наброшенного на огромный круг клубничного желе, который я однажды видела на выставке современного искусства. Я помню платье. Красный глянец желатина. Помню безумный запах клубники. Когда через две недели я вернулась туда, желатин уже начал разлагаться. Интересно, когда же начнет гнить этот пол?
У людей в организме содержится от четырех до шести литров крови. Этого хватит, чтобы покрыть пол помещения площадью девятнадцать квадратных метров. Я знаю размеры комнаты, потому что помогала Саре ее обставить. Девятнадцать квадратных метров залито кровью. Ни единого чистого от алой жидкости сантиметра. В комнате нет ковров. У Ксианы аллергия на клещей. Была. Еще у нее была аллергия на орехи. Сара была одержима этим. Точно, Сара. Я должна быть с ней. С Тео. Нужно их позвать. Я знаю, что обязана это сделать. Но если я открою рот, то получится только визжать. Просто я не хочу, чтобы они приходили. Ведь тогда они увидят тело Ксианы в этом воплощении моря.
Невозмутимого моря.
Гладкого.
Густого.
Гипнотического.
Красота – это клубничное желе, которое вот-вот сгниет.
Вот о чем я думаю, когда открываю рот и начинаю кричать.
Дело Сомосы
Глаза. Больше всего его поразили глаза, лишенные всякого выражения, похожие на две пластмассовые пуговицы, пришитые к мордочке плюшевого медведя. Коннор проигнорировал историю болезни, которая находилась в папке у стажера. Женщина закрыла глаза. Она казалась спящей, но Коннор знал, что она притворяется.
Он перевел взгляд на бинты на ее запястьях.
– Лия Сомоса. Женщина. Сорок лет…
Голос практиканта вывел Коннора из задумчивости.
– Лия Сомоса?
– Да.
– Разве она не пациентка доктора Валиньо? – едва закончив фразу, Коннор уже пожалел, что заговорил при женщине. Конечно, под этими веками, под словно бы мертвыми глазами она думала, что ей все равно, кто ее врач. Что у нее вовсе нет врача. Нет человека, который о ней позаботится.
Коннор поднял указательный палец, чтобы заставить стажера замолчать, и жестом предложил ему выйти из комнаты. Сам он двинулся следом, а покинув палату, забрал папку.
– Где Валиньо?
– Был на встрече с людьми из министерства. Сказал, по поводу внедрения каких-то новых протоколов. Также он поручил мне попросить вас позаботиться об этой пациентке. Его очень беспокоит шумиха вокруг ее дела.
– И он отправил вас разговаривать со мной? Дерьмо. Оставайтесь здесь. Проверьте лекарства. Увеличьте дозу, если увидите, что она не спит. Сейчас ей лучше отдохнуть. Возьмите историю болезни. Занесите, пожалуйста, ко мне в кабинет, как только закончите. Я побеседую с Валиньо.
Коннор стремительно спускался по лестнице, чувствуя, что сыт по горло выходками Адриана. Коннор был не прочь взяться за сложные дела, но ему надоело, что его никогда не предупреждают. Что его временем распорядились, не посоветовавшись с ним самим. На ум вновь пришло лицо женщины. Ее глаза. Именно они. Нет. Коннор не собирался мириться с тем, что это взваливают на его плечи. Такое дело должен был вести Адриан. Не зря ведь именно он главврач.
– Бреннан!
Обернувшись, Коннор увидел бегущего за ним Адриана.
– Послушай, Валиньо, так дело не пойдет. Как тебе это пришло в голову? Это дело? Ты с ума сошел?
– Подожди минуту.
– Не буду. Я намерен поступить так же, как и ты. Сначала ты передаешь это дело мне, не предупредив, позволив практиканту поставить меня в известность, а теперь просишь о чем-то. Поэтому я действую таким же образом: возвращаю тебе дело. И теперь, когда ты в курсе, если хочешь, я объясню почему.
– Успокойся-успокойся! Я не могу ей помочь! Точно нет. Это противоречило бы этике. Я близкий друг ее зятя. И мы говорим не только о пациентке. Полиция уже дважды приезжала. Я не позволяю ее допрашивать и опасаюсь, что мои намерения могут быть неверно истолкованы.
На них уставились две болтавшие на лестнице женщины, и Адриан внезапно замолчал.
– Лучше пойдем в твой кабинет, – предложил Коннор.
Адриан кивнул и поспешил вниз по лестнице. Адриан был самым близким другом Коннора в Сантьяго. Они познакомились в колледже, но тогда не сблизились. Позже он вернулся в Ирландию, и они потеряли связь. Когда Коннор вновь появился в Галисии три года назад, он оказался в Сантьяго совершенно один, и Валиньо стал хорошим товарищем. Слегка высокомерный, временами даже раздражающий, но, учитывая все обстоятельства, он всегда протягивал руку помощи, когда его просили. По четвергам они играли в падел-теннис[1] и время от времени встречались, чтобы выпить пива. Коннору нравилось общаться с Адрианом. Но только вне работы. В больнице у Адриана имелась чертова привычка организовывать все так, как удобно ему, не задумываясь об окружающих.
Они вошли в кабинет, и Адриан закрыл дверь.
– Ты должен заняться этим делом. Она пыталась покончить с собой всего через несколько дней после того, как убили ее племянницу.
– Я в курсе. И это убийство – самое медийное событие в городе со времен дела девочки Асунты. Я не против помочь этой женщине, но ты лучше меня знаешь, что это значит: терпеть копов, готовить экспертное заключение для будущего судебного разбирательства и даже делать заявления для прессы.
– Прессу я беру на себя. Обещаю. Буду делать заявления от твоего имени. И попрошу руководство больницы позаботиться о том, что касается полиции. Мы сошлемся на соблюдение врачебной тайны.
– Тут не на что ссылаться. Врачебная тайна – это чересчур. Я повторюсь: тебе следует самому заняться этим делом. Это попытка самоубийства. Ты специалист.
– Ты что, не слушал меня? Я друг Тео Алена. Мы вместе учились до курса университетской ориентации. Я присутствовал на их с Сарой свадьбе. Черт, они даже пригласили меня на ужин в честь Ночи Святого Хуана к себе домой в день убийства. И не поехал я только потому, что находился на конгрессе в Мериде. Знаешь, кому позвонил Тео, когда нашли девушку? Мне. Я не могу заниматься этим делом.
– Строго говоря, ничто не мешает тебе лечить эту женщину.
– Эту женщину, как и остальных пятерых человек, находившихся в том доме в Ночь Святого Хуана, подозревают в убийстве. Фактически, если верить газетам, после попытки самоубийства она является основной подозреваемой. Я друг семьи. Ты все еще не понимаешь, что должен сам о ней позаботиться?
– Думаешь, это она?
– Что за вопрос, черт возьми! Я знаю близнецов Сомоса много лет. Лия – художница. У тебя не хватит месячной зарплаты, чтобы купить ее картину. Как творческая личность, она немного эксцентрична, всегда немного не в себе и в прошлом страдала депрессией. Но там что-то поддающееся контролю. Разумеется, я не верю, что она убила девочку. Но в том доме было всего шесть человек. И один из них сделал это.
– Если я займусь этим делом, можешь гарантировать, что на меня не будут давить или вмешиваться в лечение? Я имею представление, с чем связываюсь. Меня ждет много работы.
– Без вариантов, Бреннан. Ты берешься за дело или ты за него берешься. Нет другого врача, способного вылечить Лию.
– В нашей больнице их полно.
– Коннор…
– Ладно. Но ты садишься со мной и рассказываешь все, что знаешь о Лии Сомосе, ее прошлом, ее отношениях с сестрой и зятем. Рассказываешь все о тех депрессиях, которые, по твоим словам, поддаются контролю. И ничего не замалчиваешь. Ясно?
– Ничего?
– Ничего.
– Тогда я скажу тебе правду.
– Какую правду? Ты что-то скрывал от меня?
– Ничего я от тебя не скрывал. Если бы я что-то знал, сказал бы уже полиции. Правда состоит в том, что я не верю в ее невиновность. Не могу избавиться от мыслей, что внутри ее что-то не так. Не знаю… возможно, какой-то надлом в сознании. С тех пор как это случилось, я не могу перестать думать, что, возможно, именно она взяла нож и перерезала горло племяннице. Не знаю почему, но я думаю об этом. Мне кажется, это сделала она, поскольку это единственно возможное объяснение. Я считаю, это была она, да, но ты не заставишь меня повторить это ни перед кем.
Врачебная тайна
– Доктор Бреннан, вас спрашивает какой-то мужчина.
– Пациент? Пусть подойдет около двух.
– Говорит, что он полицейский.
Только этого не хватало. Коннор выругался себе под нос. Ему захотелось снять трубку и набрать домашний номер Адриана, чтобы тот приехал. В конце концов, он обещал позаботиться о прессе и полиции.
– Пригласите его, пожалуйста.
В ожидании визитера Коннор обратил внимание на лежавшую на столе папку и почти машинально перевернул ее так, чтобы наклейка с именем пациента была обращена вниз. Накануне вечером он брал домой историю болезни Лии Сомосы. Содержание его разочаровало. В записях имелись данные лишь о нескольких консультациях Адриана: депрессивная картина разрешилась обычными для подобных случаев лекарствами. Ничего примечательного, даже попытки самоубийства. Да и с момента госпитализации они так и не заставили ее говорить.
– Доброе утро, я Санти Абад, инспектор полиции.
Мужчина вошел без стука. Он оказался моложе, чем предполагал Бреннан. На самом деле, коротко стриженный и одетый в ветровку и джинсы, он не походил на полицейского.
– Доброе утро, инспектор. Входите. Я знаю, зачем вы пришли, но боюсь, что не смогу вам помочь.
– Я еще ни о чем вас не просил.
– Да, но думаю, вы собирались допросить Лию Сомосу. Полагаю, вам сообщили, что я ее лечащий врач. И если это так, мне придется попросить вас подождать, пока моя пациентка не будет в состоянии пообщаться с вами.
– И можно ли узнать, когда это случится?
– Тогда, когда я, и только я, посчитаю это целесообразным. И имейте в виду: до тех пор, пока я не буду уверен, что разговор с вами не нарушит эмоционального равновесия Лии Сомосы, он не состоится.
Пока говорил, Коннор заметил, что у полицейского на внутренней стороне запястья есть татуировка. Маленький якорь.
– В том доме находилось шестеро. Только один из них мог убить Ксиану Ален. – Полицейский достал из кармана куртки мобильник, скользнул по экрану указательным пальцем и протянул доктору. – На тот случай, если вы не в курсе, что сотворили с девушкой.
Он водил пальцем по экрану, показывая фотографию за фотографией. Коннор посмотрел на изображение девушки. Она ничком лежала на полу комнаты. Казалось, она плавает в большой луже крови. На следующем кадре девушка была перевернута, глаза распахнуты, а лицо залито кровью. Красный еще сильнее подчеркивал бирюзовый оттенок ее радужки. Совсем недавно Коннор видел такие глаза. Такие же синие. Такие же глубокие. Такие же мертвые. На следующем снимке девушка, уже чистая, лежала на носилках.
Коннор отвел взгляд от мобильного.
– Вам не стоило этого делать. Полагаю, что снимки находятся под грифом «секретно». Не нужно сидеть здесь и ожидать, что я подвергну риску жизнь своей пациентки, пожалев девушку, для которой уже ничего не могу сделать. Лия Сомоса лишь чудом жива. Ее просто вовремя обнаружил зять. Я не допущу, чтобы ее жизни вновь угрожала опасность.
– Она перерезала себе вены, да? Похоже, ваша пациентка очень любит кровь и лезвия.
– Я не намерен ничего вам об этом рассказывать. Хочу напомнить…
– Врачебная тайна. Не волнуйтесь. Тео Ален уже рассказал нам, что нашел ее в ванной своего дома.
– Ну если вы в курсе, тогда не задавайте мне вопросов. – В голосе Коннора проскользнули нотки агрессии.
– Эта женщина находится под подозрением в убийстве. Я собираюсь допросить ее, и вы не сможете мне помешать. Я это знаю. Вы это знаете. Давайте не будем терять время.
– Да, я не в силах вам помешать. Но когда придет время, я смогу составить отчет, определяющий вашу несостоятельность. Тем самым будет доказана неправомерность ваших действий. Полагаю, вы не захотите, чтобы тень нарушения основных прав человека, в отношении которого ведется расследование, омрачала ваши действия.
– Никакого нарушения не будет. Она может вызвать адвоката и хранить молчание. Или нет, это уж как ей заблагорассудится.
– Она психически больна. И пока мы не поставим диагноз, не будем знать, в какой степени защищено ее право на эффективную защиту.
– Мне нужно найти убийцу. Я здесь не для того, чтобы защищать права живых.
– В этом я не сомневаюсь. Однако в данный момент я обязан обеспечить физическую неприкосновенность своей пациентки. Ее госпитализировали всего четыре дня назад. Полагаю, для всех будет лучше, если мы достигнем взаимопонимания. Я абсолютно убежден в том, что моя пациентка сейчас не в состоянии давать показания. Но если хотите, инспектор, я обещаю позвонить вам, как только она будет в состоянии. Дайте мне несколько дней. Я хочу убедиться, что она может говорить с гарантией, что все сказанное не причинит ей вреда. И прежде всего это может быть полезно вам, ребята.
Полицейский в недоумении посмотрел на него. Он знал: выход, который предлагает врач, наиболее удобен для них обоих, хотя и не мог не чувствовать себя обманутым, как простофиля перед наперсточником. Он не привык, чтобы ему указывали время, но понял, что доктор не оставил ему возможности для маневра.
– Что ж, тогда делайте свое дело побыстрее, чтобы я мог приступить к своему, – наконец согласился он. – Оставлю вам свою визитку. Держите меня в курсе.
– Вы знаете, где меня найти.
Несколько мгновений они стояли и смотрели друг на друга. А после полицейский наконец махнул рукой на прощание и вышел.
Только когда дверь полностью закрылась, Коннор позволил себе перевернуть папку, открыть ее и сунуть внутрь визитку.
Кровь
Когда мы были детьми, тетя Амалия рассказывала нам на ночь сказки. Мы с Сарой сворачивались калачиком в своих кроватях и с упоением слушали.
Все ее истории не подходили для девочек, но тогда мы этого не замечали. Нам казалось нормальным слышать о демонах из другого мира, огнеглазых чертях и девушках, которые занимаются черной магией. Добавьте сюда фей и других фантастических существ, и вы получите четкое представление о том, какие сказки мы слушали в детстве.
Я не могу выбросить из головы мысли о них. С годами мы перестали бояться старых сказок. Но в детстве, когда после очередной истории тетя Амалия выходила из нашей комнаты, я умоляла Сару перебраться ко мне в постель. Множество раз мы просыпались в обнимку. Мне нравилось спать в объятиях ее тела, такого же и при этом отличного от моего. Просыпаться и видеть ее глаза, ее нос, ее рот. Ее лицо, которое я воспринимала как мое лицо вне меня. Видеть лицо Сары было все равно что умереть и парить в вышине, наблюдая оттуда за собой.
Я не могу выбросить из головы мысли о них. Истории о заклинаниях, демонах, об украденных детях, о кровавых жертвоприношениях. И я не могу перестать думать о Ксиане. О Саре. О Тео. О крови. О красоте той первой капли, которая робко появляется, стоит с силой прижать лезвие к запястью. О той капле, которая скользит по ранее неопределенному пути, направляя остальную кровь, пока все не станет красным.
А потом тьма.
И сразу за этой тьмой должно прийти небытие. После крови должна наступить тишина. Мир.
И все же я по-прежнему здесь. С воткнутой в руку иглой. Притворяюсь спящей. Делаю вид, будто не слушаю врача, который ничего не хочет знать обо мне. Того, другого, начинающего врача, который шепчет мое имя. Мой возраст. Лия Сомоса. Сорок лет.
Я не могу выбросить из головы мысли о тех днях, когда Сара лежала в соседней кровати. О тех днях, когда мы были одним целым, разделенным на два одинаковых тела. Так было раньше.
До всего.
До Тео.
До крови.
До Ксианы.
До.
Молчание
У ворот шале стоял фургон клининговой компании. Тео припарковался позади него и вошел в дом. Посмотрев на часы, отметил, что у тети Амалии сонный час. Наверху послышался шум. Тео поднялся по лестнице и остановился в коридоре. Дверь в комнату Ксианы в глубине коридора была открыта. Утром, когда он уходил на работу, там все еще оставались работники полиции. Двенадцать дней. Завтра тринадцатый. А ведь раньше он не задавался вопросом, сколько времени должно пройти, чтобы из дома исчезли следы убийства. Сколько времени требуется для проведения вскрытия. Сколько допросов должно быть проведено. Никогда не знаешь, что случится на следующий день после конца света.
– Привет! – без особой убежденности проговорил он, представив на мгновение, как Кси выглядывает из своей комнаты.
– Добрый день, – отозвался мужчина в белоснежной униформе и с тряпкой в руке.
Тео уставился на красные капли на тряпке. Кровь его дочери.
Он отвел взгляд.
– Привет. Вы в курсе, где моя жена?
– Нам открыла хозяйка дома. Она сказала, что будет на заднем дворе и, если нам что-то понадобится, обращаться к сиделке вашей тети.
– Спасибо. – Тео снова бросил взгляд на тряпку. – Действительно, если вам что-то будет нужно, обратитесь к Ольге. Я буду с женой.
– Думаю, нам ничего не понадобится. Мы скоро заканчиваем.
Тео кивнул и направился вниз. Сара решила не работать до августа. В отличие от нее, сам он уже через несколько дней отправился в офис, чтобы вернуться к нормальной жизни. Первую неделю он провел дома, общаясь с родственниками. С друзьями. Снова и снова отвечая на одни и те же вопросы полиции. Тео задавался вопросом, в самом ли деле полицейские верят, что все может обернуться по-другому, просто если твердить об одном и том же тысячу раз. Словно факты со дня на день меняются. Те же вопросы. Те же ответы. Это было невыносимо. Каждый день начинался одинаково, и ему нечем было заняться, кроме как часами стоять перед этой дверью, уставившись на что-то пишущих полицейских.
Сара сидела в саду. На коленях у нее лежала перевернутая обложкой вверх книга.
– Они убираются в комнате, – произнес Тео, и тут же осознал, насколько глупо прозвучала его реплика.
Это ведь Сара наняла компанию по телефону. Она же открыла дверь рабочим. В последнее время они часто озвучивали очевидные факты, чтобы обойти молчанием другие, не менее очевидные. Впрочем, говорил, скорее, Тео. Она этого не делала.
Сара сняла солнцезащитные очки. Сегодня она уложила волосы, хотя почти никогда не делала такую прическу. Отсутствие обрамляющей лицо черной гривы подчеркивало ее сходство с Лией. Эта мысль едва не заставила Тео вздрогнуть.
– Хочешь пива? – спросил он, словно обращаясь к себе.
Сара кивнула, не издав ни звука. Они уже несколько дней общались таким образом. Лишь короткие жесты. Кивки. Отрицательное покачивание головы. Ее легкий наклон. Взмах руки. Как будто они открывали новый код связи друг с другом.
Тео направился в дом за пивом. Открыв дверцу холодильника, услышал, как Ольга командует тете Амалии крепче держаться за ходунки. Взял две бутылки пива и пару стаканов и быстро вышел, чтобы избежать встречи со старухой. В эти дни она находилась не в себе. Растерянная. Да, точнее не скажешь. Именно растерянная. До такой степени запутавшаяся между прошлым и настоящим, что накануне заявила, будто Ксиана в тот день заходила к ней в комнату и просила двадцать евро.
Сара все еще держала книгу на коленях. Она снова надела очки. Но даже сквозь темные стекла Тео заметил ее закрытые глаза. Казалось, она сосредоточилась на том, чтобы впитать последние лучи заходящего солнца.
– Вот, держи.
Еще один кивок как выражение благодарности.
– Звонил мой брат. В четверг он прибывает из Италии.
Легкое движение головой.
– Думаю, тебе стоит сходить в больницу и навестить Лию. Я говорил сегодня с Адрианом. Этим делом занялся его коллега. Сам он сказал, что не может, поскольку мы друзья. Ей становится лучше. Она пришла в себя. И сегодня даже немного поела. Хочешь, сходим завтра?
Быстрый и решительный отказ.
– Уверен, это пойдет ей на пользу.
Протянутая рука. Как знак «Стоп» на дороге.
Тео предпринял последнюю попытку:
– Звонил инспектор Абад, попросил меня завтра подойти в полицейский участок. Мне хочется послать его к черту. У них не осталось ни единого незаданного вопроса. Я переживаю, Сара. Думай, прежде чем что-то сказать. Он до сих пор настаивает на том, что это один из нас шестерых, находившихся в доме. Не знаю, стоит ли позвонить адвокату. Но если мы это сделаем, подумают, будто нам есть что скрывать. Иногда мне кажется, он уверен, что это сделали мы.
Сара сняла книгу с колен и положила ее на садовый столик. Он сделал последний глоток пива и поднялся со стула. Посмотрев на Тео, она впервые за весь вечер открыла рот:
– Как же ты еще не понял, Тео. Тот коп, который так тебя напрягает, абсолютно прав. Этот полицейский прекрасно понимает, что здесь произошло в ту пятницу. Кси мертва, потому что ее убил один из нас. Вот что произошло. Кто-то вошел в комнату нашей дочери и убил ее почти на наших глазах. Взял нож, перерезал ей шею и позволил истечь кровью. Один из нас убил ее. И это не я. А ты, Тео, имеешь хоть какое-нибудь гребаное представление о том, кто из нас убил нашу дочь?
Фотоматериалы
В среду днем в полицейском участке Сантьяго-де-Компостела перестал работать кондиционер. Санти распахнул окно в кабинете и закрыл его снова, как только понял, что снаружи жарче, чем внутри.
Поверхность стола занимала стопка фотографий. Только что он позвонил Тео Алену и назначил встречу с ним на следующий день. Алены демонстрировали нормальное поведение пары, столь травмирующим образом потерявшей единственную дочь. И все же Санти казалось, будто этот человек неискренен. Конечно, тут не было ничего странного. Каждый что-то скрывает. У всех есть тайны. Санти оставалось только гадать, связаны ли эти тайны со смертью Ксианы Ален или нет.
Он посмотрел на усыпавшие стол фотографии. Тело лицом вниз, лежит абсолютно прямо, строго параллельно кровати. Ни малейшего изгиба. Похоже не на место преступления, а скорее на театральную постановку. Этот снимок можно было бы отправить в музей на выставку. Идеальное цветовое сочетание. Белые стены. Красный пол. Белая мебель. И тело, которое сливалось с полом. Тело девушки обнаружили, когда он отсутствовал на дежурстве. Но стоило на следующий день увидеть фотографии, как он понял: вся эта кровь не могла принадлежать ей.
– Санти.
Он откинулся на спинку стула.
– Ана! Не стоило входить без стука.
– Извини, поскольку ты был один и не разговаривал по телефону…
– Ладно. Чего тебе?
– Слышала, ты завтра собираешься допрашивать Аленов.
– Начну с них утром, потом позвоню другой парочке.
– А тетя девушки?
– Все еще в больнице. Я побывал у ее врача, очень умный парень. Серьезно. Жаль, ему наплевать, что эта женщина – главная подозреваемая в убийстве своей племянницы. Нет шансов поговорить с ней в ближайшее время.
– Ты действительно думаешь, что это сделала она?
– Откуда мне знать! Я знаю только одно: этот дом – настоящая крепость. Камеры видеонаблюдения оборудованы на въезде в жилой комплекс, у ворот шале, в саду, в холле. С восьми вечера никто не выходил из дома и никто не входил. Мы ничего не нашли на записях с камер. У нас есть только пятеро взрослых, которые обедали в саду в Ночь Святого Хуана, почти слепая старуха, которая спала в своей комнате, и мертвая маленькая девочка.
– Не такая уж и маленькая. Пятнадцать лет. Разве не странно, что она оставалась дома? В Ночь Святого Хуана?
– Ее наказали. Учебный год как раз окончился, оценки еще не выставили официально, но родители узнали, что она провалила экзамен – сдала на шестерку[2].
– Покажешь фотографии?
– Проявляешь любопытство?
– Дело кажется мне интересным. Хотела бы протянуть руку помощи.
– Шеф говорил, что если мне понадобится помощь, я могу позвать Хави.
– Шеф не говорил, что я не могу помочь. Ты же знаешь, что Хави ни единой лишней минуты не собирается отдавать этому делу.
Ана Баррозу, несомненно, являлась самым умным офицером полицейского участка. Санти не сомневался, что вскоре она дослужится до младшего инспектора. Ему нравилась ее любознательность и, прежде всего, инициативность.
– Ладно, заходи.
Ана вошла и закрыла дверь. Села напротив него, взяла со стола стопку фотографий.
– Я знаю близняшек Сомоса.
– Знаешь их? Откуда? Я не позволю тебе помогать, если у тебя обнаружится личный интерес. Мне не нужны проблемы.
– Нет-нет, приятель… я знаю их в лицо. Скорее, маму девочки. Тетя там не живет, хотя подолгу гостит у сестры. Моя мать подрабатывает в жилом комплексе, где их дом. У супругов, которые постоянно обитают в Швейцарии и приезжают сюда только на лето. Это небольшой жилой комплекс. Там все знакомы между собой. Видишь ли, я знаю, о чем говорю. Пару раз я ходила с мамой, помогала подготовить дом к приезду ее нанимателей. И ты прав в том, что туда не каждый может попасть. На подъезде к комплексу работает частная охрана, дома оборудованы системой безопасности.
– Это все нам известно.
– Дай мне остальные фотографии. Давай их рассортируем. Это те, что из комнаты девочки, да? Ее нашел отец?
– Нет, тетя. Поднялась наверх и обнаружила тело. Она начала кричать, и в комнату вошел Тео Ален. Все брызги, которые ты видишь на стенах, были оставлены отцом, когда он вошел. Когда прибыла полиция, он все еще обнимал девочку.
– А мать?
– Поднялась и осталась у порога.
– Кажется почти противоестественным, что она не вошла, правда?
– Противоестественно найти свою дочь мертвой в двадцати литрах крови.
– В двадцати?
– Двадцать, пятнадцать… это я образно выражаюсь. Когда Ксиана Ален истекла кровью, весь пол уже был покрыт слоем искусственной крови.
– В газетах об этом не упоминалось.
– Как и о многом другом. Газеты публикуют то, что мы им позволяем. Единственное, что точно известно, – в доме находилось всего шестеро: Тео Ален; Сара и Лия Сомоса; пара их друзей, Фернандо Феррейро и Инес Лосано, и пожилая женщина, тетя близнецов, которая жила с Сарой, Амалия Сиейро.
– А при обыске вы ничего не нашли?
Санти протянул ей два снимка. На первом было восемь пустых бутылок со следами крови. На втором – нож, испачканный чем-то красным.
– Искусственная кровь?
Санти кивнул.
– Где были бутылки?
– В комнате девочки. В шкафу. И нож там же.
– Полагаю, отпечатков никаких нет.
– Ты совершенно права. Работали в перчатках.
– Похоже, убийца очень любит кровь.
– Или нет. Возможно, он просто хочет, чтобы мы в это поверили.
– В чем причина?
– Завтра постараемся выяснить. Я отправляюсь домой. В такую жару никто в этом кабинете просто не выдержит.
– Позволишь мне разместить твои фотографии на пробковой доске? Знаешь, попытаюсь посмотреть с другого ракурса. Расширить перспективу.
– Нет, оставь все как есть. Посмотри, если хочешь. Вот некоторые примечания к делу. А еще у нас есть результат вскрытия. Перед уходом запри дверь. И перестань смотреть фильмы, Ана. Куча фотографий, пришпиленных к доске разноцветными кнопками, не поможет тебе раскрыть дело.
– Смогу ли я присутствовать на допросах?
– Не-а.
– Молча. Просто послушаю. Четыре уха слышат больше, чем два.
Санти взял фотографии у нее из рук и положил их на стол.
– Я ухожу.
– Пожалуйста…
Санти нахмурился.
– Ты очень упертая! Завтра в половине одиннадцатого. Откроешь рот – отстраню тебя от дела. И еще одно условие.
– Какое?
– Вызови техобслуживание. Учитывая твою настойчивость, я не сомневаюсь, что ты заставишь их починить гребаный кондиционер.
Исповедь в спиральном блокноте
Лия не отрывала взгляда от блокнота на оранжевой спирали. На верхней строчке врач написал ее имя и дату. «Лия. 5 июля». Потом он замолчал, пристально посмотрев ей в глаза. Несколько секунд они не разрывали зрительного контакта. Балансировали на проводе тишины.
– Ирландец.
– Что?
– Я ирландец. Вы думаете о том, откуда я родом. Из Дун-Лэаре, недалеко от Дублина.
У него был интересный акцент – результат сочетания ирландского акцента его отца, с которым тот всегда говорил по-английски, и акцента матери, которая, хоть и прожила в Ирландии почти двадцать лет, так и не отказалась от певучего говора Риас-Байшас[3].
– Нет. Я об этом не задумывалась.
– А мне кажется, задумывались. Я немного колдун, понимаете? Привык угадывать, о чем думают мои пациенты.
– И о чем же я думаю?
– Вы думаете, что я, по всей видимости, иностранец, ведь к моему халату прикреплен бейджик с надписью «Коннор Бреннан». Также вы думаете, что не будете со мной общаться, пока я не расскажу, какого черта ирландец работает в Галисийской службе здравоохранения. Также вы хотите, чтобы я увеличил вам дозу антидепрессантов. Или уменьшил ее. Не очень понятно. Вот почему я так пристально смотрю в ваши глаза. И вы не хотите говорить о том, что случилось с вашей племянницей.
Лия открыла рот, собираясь ответить. Сказать «нет». Заявить, что ей без разницы, ирландец он или шотландец. Что ей не нужны таблетки. Что она ничего не хочет. Вернее, сама не знает, чего хочет.
– Не-а.
– Я не угадал? Ни в чем?
– Я не хочу говорить о Ксиане.
– Не хотите или не можете?
– Хочу, могу… Какая разница? Мне нечего рассказывать. Все есть в газетах.
– Журналистов в той комнате не было.
– Почему вы работаете в Галисии?
– Моя мать – галисийка. Из Кангаса. Теперь моя очередь.
– Вот, значит, как? По одному вопросу от каждого?
– Все будет так, как вы захотите. На самом деле, мне кажется, это хорошая система. Я начинаю.
Лия снова посмотрела на спиральный блокнот. Психиатр рисовал пересекающиеся линии, пока не получилась своего рода шахматная доска. Лия начала пересчитывать клеточки.
– Не могли бы вы рассказать мне, что вы помните из того дня, дня убийства? – произнес Коннор.
Семнадцать клеток. Девять черных. Восемь белых. Доктор принялся рисовать следующую.
– Лия, вы приехали сюда пять дней назад. Вы чуть не умерли. Я хочу вам помочь.
Восемнадцать. Девятнадцать. Двадцать. Двадцать одна. Двадцать две клетки. Одиннадцать черных. Одиннадцать белых. Врач закрыл блокнот.
– Послушайте меня внимательно. Учитывая ваши физические повреждения, я через пару дней могу вас выписать. Могу попросить ненадолго поместить вас в психиатрическую больницу. Более того, полагаю, это будет наиболее целесообразно. Если только вы – или кто-то из ваших родственников – не решите отправиться в частное учреждение…
– Я хочу поехать к Саре, – перебила его Лия.
– Я не могу этого допустить, Лия, поскольку это будет означать то, что вы уже знаете. Еще больше допросов. Еще больше нервного напряжения. Больше беспокойства. Не сомневаюсь, через несколько недель вас снова привезут в эту больницу. Единственное, не уверен, будете вы живы или мертвы.
Несколько мгновений Лия молчала.
– Я хочу домой, – повторила она наконец.
– Вы осознаете, что это значит?
Лия утвердительно кивнула. Коннора поражало, насколько она миниатюрна по сравнению со своей близняшкой. Несмотря на практически идентичные лица, Лия выглядела хрупкой, имела почти андрогинную внешность: очень короткие волосы, маленькая грудь и крайняя худоба. Она казалась ледяной фигуркой, которая вот-вот растает, капля за каплей. Сара Сомоса, напротив, была женщиной в самом соку. Скорее даже, сексуальной. Коннор видел близняшку Лии только в газетах и по телевизору, но, если не считать черт лица, они выглядели настолько по-разному, что можно забыть о том, что они близнецы.
– Лия, если вы сейчас вернетесь домой, вам не удастся избежать внимания полиции. Полагаю, вы не в том состоянии, чтобы подвергаться допросам.
– Мне все равно. Подпишите мою выписку.
– Мне нужно быть уверенным, что вы не попытаетесь совершить какую-нибудь глупость.
– Я в порядке.
– Вы пытались покончить с собой.
Лия покачала головой.
– Нет. На самом деле нет. Просто я была измотана.
– Когда люди устают, они принимают снотворное, а не режут себе вены.
– Мне нужно выбраться отсюда. – Лия слегка повысила голос.
– Я ваш врач и решу, что вам нужно и что будет лучше для вас. Выбраться отсюда и столкнуться с тем, что вас подозревают в убийстве, – не лучшая идея.
– Я могу уйти. Мне нужно уйти. Сара, должно быть, абсолютно разбита. Мне нужно увидеть сестру.
– Что вам нужно, так это отдохнуть.
– Именно это я и пыталась сделать.
– Ответьте мне на простой вопрос: когда вы плакали в последний раз?
Вопрос застал ее врасплох. А врач снова открыл блокнот и снял колпачок с ручки. Лия уставилась на стержень, застывший в ожидании ответа. Она еще не плакала. Но не могла этого сказать. Может, в тот день. Возможно, и нет. Она не помнила себя в слезах. Помнила, как позади нее появился Тео. Помнила, как стояла, прислонившись к двери, и кричала. Не могла перестать кричать. Обняла его. Спрятала лицо на его груди, чтобы не видеть тело. Он резко отстранил ее, чтобы войти в комнату. Она видела, как он пересекает комнату, идет по озеру крови, пока не падает рядом с Ксианой и не переворачивает ее тело.
Она помнила, как Тео обнимал свою дочь, которая сейчас представляла собой всего лишь красный кровоточащий комочек. Помнила, как время застыло, превратившись в какую-то грязную и мучительную жалость. Лия слышала его рыдания. Он действительно плакал. И Сару. Она помнила Сару рядом с собой. Сестра появилась почти одновременно с Тео. Неподвижная. Молчаливая. Как застывшая картинка. Она не издавала ни звука. Словно парализованная. Сначала она просто молчала, а потом – тихонько шептала имя девушки. Ксиана. Ксиана. Ксиана. Все громче. Громче и громче. Пока пространство не наполнилось рыданиями Тео, голосом Сары, зовущим дочь, и ее собственными криками, все более пронзительными и истеричными. Громовая симфония, которая не прекращалась. Даже сейчас не прекратилась. Лия словно наяву слышала эти звуки. Следом поднялись Инес и Фер. Они все сгрудились у двери в комнату Ксианы, где линия крови проводила воображаемую границу. А потом еще больше криков. Лия помнила… помнила все, кроме того, что она плакала. Но этого она и не собиралась вспоминать. Не желала вспоминать. И отвечать. Она не могла сказать, что не плакала. Нет, не могла этого сказать. Признаться. Не хотела видеть эти слова записанными в блокноте на оранжевой спирали.
– Лия?
– Вчера. Кажется, вчера.
Коннор захлопнул блокнот.
– Не плакать – не преступление, Лия.
Вскрытие
Место: Сантьяго-де-Компостела.
Дата и время проведения: суббота, 24 июня 2017 г., 13 ч. 00 мин.
Судебный медик: Сальвадор Терсеньо Рапосо.
Удостоверяет, что в соответствии с судебным запросом проведено вскрытие:
• Имя и фамилия: Ксиана Ален Сомоса.
• Род занятий: учащаяся.
• Возраст: 15 лет.
• Пол: женский.
• Лицо, опознавшее труп: Тео Ален Лоренцо.
• Справочная информация: смерть в доме семьи, расположенном в жилом комплексе Лас-Амаполас, № 3, в ночь на 23 июня 2017 г. Тело оставалось на месте происшествия до выноса в 00:15 24 июня.
• Данные, полученные при выносе тела: труп обнаружен в большой луже крови, покрывавшей весь пол помещения. Обнаруженная кровь имеет искусственное происхождение, смешана с кровью жертвы. Локализовано 8 флаконов из-под крови (бутафорская кровь для кинематографа Grimas Filmblood, 1000 мл. Тип Б: темная). Найдено возможное орудие убийства: нож марки Yamawaki, модель «Yasushi Steel White № 2». Размеры: 1,8 х 2,7 х 41 см. Материал: белая сталь. Рукоять: рог буйвола.
НАРУЖНЫЙ ОСМОТР
Труп в положении лежа на спине, на столе для вскрытия Института судебной медицины.
• Одежда: белое льняное платье (снято для медицинского осмотра).
• Физическое телосложение: астеническое.
• Рост: 1,71 м.
• Вес: 57 кг.
• Цвет кожи: светлый.
• Волосы: длинные, светлые.
• Глаза: темно-синие.
• Зубы: идеальное состояние. Идеальный прикус.
• Особые приметы: отсутствие татуировок.
• Другие особенности: нитевидная бородавка под правой подмышкой.
ОСМОТР ТРУПА
• Температура тела: не зарегистрирована.
• Глазные явления: роговица с расширенными зрачками.
• Генерализованная трупная ригидность средней интенсивности.
• Признаки разложения отсутствуют.
• Трупные пятна: дорсальные, фиолетовые.
• Трупная фауна: не подтверждено.
• Примерное время смерти: 15–17 часов.
• Череп: особенностей не выявлено.
• Грудная клетка: особенностей не выявлено.
• Брюшная полость: особенностей не выявлено.
• Отбор проб проведен:
• Периферические ткани резаной раны.
• Кровь.
• Содержимое желудка.
ТРАВМАТОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ
Одиночное повреждение передней и левой боковой поверхности шеи длиной 14 см и глубиной 3 см, прямолинейная траектория, параллельная плоскости опоры. Входное отверстие с левой стороны, выходное отверстие с правой стороны.
ВНУТРЕННЕЕ ИССЛЕДОВАНИЕ
Травма поверхностно разрывает левую грудино-ключично-сосцевидную мышцу и увеличивается в глубину вблизи средней линии, пока не достигает максимальной глубины 3 см. Рассечен участок правой сонной артерии на расстоянии 1,5 см от ее разветвления, участок правой яремной вены и полностью рассечена трахея на уровне 1,5 см от ее разветвления на уровне перстнещитовидной связки. Наблюдается разрез нижнего правого рога щитовидной железы.
ВЫВОДЫ
• Причина смерти:
• Первоначальная причина: ножевое ранение с разрывом сонных/яремных сосудов.
• Непосредственная причина: гиповолемический шок[4].
• Медико-правовая этиология смерти: смерть от убийства.
Длина раны, ее глубина и отсутствие перфорационных повреждений исключают версию о самоубийстве.
Примечательно отсутствие защитных ран, типичных для нападений с убийствами. Нападавший, вероятно, правша, о чем свидетельствует направление входных и выходных раневых отверстий. Возможен удар сзади с захватом шеи. Рана совместима с возможным орудием убийства, найденным на месте преступления.
• Время смерти: после 20:00 дня совершения преступления.
Вскрытие носит предварительный характер до получения результатов назначенных анализов после отбора проб, описанных в настоящем вскрытии.
Отчет заканчивался серией фотографий, которые многие сочли бы отталкивающими. Ану же они не впечатлили. Она внимательно осмотрела перерезанное горло, на котором четко виднелись следы рассеченных трахеи и сосудов. Обратила внимание на чистоту пореза, соответствовавшего острию найденного в комнате девушки ножа. Убийца был опытен. Или амбидекстр. Никаких попыток защититься. Жертва не ожидала нападения. Вскрытие мало что прояснило. В полиции все это уже знали.
Согласно записям Санти, все шестеро находившихся в доме были правшами. И все они принадлежали к ближнему кругу Ксианы. Ее родители. Могут ли мать или отец взять нож и перерезать горло собственной дочери? Да. В том, что касалось убийств, ответ всегда «да». Она изучила снимок вскрытой трахеи Ксианы, напоминавший головы животных в мясных лавках на Пласа-де-Абастос. Ни один из подозреваемых врачом не был и, теоретически, не имел опыта обращения с ножом. Однако удар получился точным и уверенным.
Ана закрыла отчет о вскрытии и положила папку рядом со снимками, которые тщательно отсортировала. Ей хотелось показать Санти свое желание работать над этим делом. Уверить его, что может быть полезной.
Ана нуждалась в том, чтобы он принял ее во внимание. Чтобы перестал думать о ней как о тетке, вынужденной вызывать техников по ремонту кондиционеров.
Факты
Встретив босса у дверей полицейского участка, Санти постарался скрыть недовольство и кивнул в знак приветствия. Дело не в том, что они с начальством плохо ладили, просто практически никак не пересекались. Босс ограничивался делом. Звонил и спрашивал: «Как дела, Абад? У нас уже что-то есть, Абад?» И Абад прекрасно с этим справлялся. Эти двое знали, чего ожидать друг от друга.
– С добрым утром, Санти. Сегодня подъедут родители девочки, верно?
– Ну да.
– Посмотрим, добьешься ли ты от них чего-то полезного. Я уже дважды общался со СМИ. Надо бы продвинуться в расследовании.
– Ну, вы можете сказать правду: что бы мы ни нашли, судья постановил хранить тайну следствия.
Комиссар нахмурился.
– С тобой будет Лоис или Хави?
– Ана Баррозу.
– С чего бы?
– Женская точка зрения в небольшом количестве нам не повредит. Она довольно активная, к тому же живет в районе места преступления. Это может оказаться полезным.
Они подошли к двери кабинета Санти.
– Доложи мне, как только закончишь.
– Конечно, босс, – пообещал Санти и шагнул в свой кабинет.
Фотографии по-прежнему лежали на столе, но Санти заметил, что теперь они сложены в четыре небольшие стопки, рассортированные по тематике. В дверь постучали. Тихо буркнув: «Войдите», он одним движением разбросал фотографии. Вошла Ана.
– Привет, Санти. Ребята по ремонту кондиционеров уже побывали здесь. Им понадобилось заказать какую-то деталь. Полагаю, придется терпеть до завтра. – Она посмотрела на хаос на столе. – Что случилось? Могу поклясться, тебе нравится, чтобы все было аккуратно разложено.
– Просто хотел тебя немного позлить. Что ты узнала из этих снимков?
– Ничего такого, чего ты сам еще не понял.
Санти мысленно отметил, что она собрала волосы в пучок. Вообще, он не назвал бы Ану красавицей: угловатые черты лица, небольшие и близко посаженные глаза. Разве что она обладала спортивной фигурой, из тех, что являются результатом многих часов в тренажерном зале. Впрочем, среди молодых полицейских это было обычным явлением. Большую часть дня Ана хмурилась, что придавало ей настороженный вид и делало еще менее привлекательной. Казалось, она всегда в напряжении. Хотя Ана считала, что это нормально, если учесть, что работать ей приходилось в мужском коллективе.
– Жаль, – откликнулся Санти. – Родители девочки уже подъехали?
– Только что.
– Проводи их во вторую комнату.
– Могу я задать тебе один вопрос?
– Ты уже задаешь.
– Черт, Санти, не сбивай меня с мысли. Речь идет об этой фотографии. – Ана взяла снимок с места преступления. На нем Ксиана Ален лежала лицом вниз, очень прямо, параллельно изножью кровати.
– И что с ним не так?
– Ты говорил, что в комнату вошел отец, а здесь все так, так…
– Настолько удачное расположение, что выглядит искусственным. Я понял. Добравшись до дома, наши ребята увидели сцену, о которой я тебе рассказывал. Тео Ален находился в комнате и обнимал дочь. Все остальные столпились у двери, уставясь внутрь так, словно рассматривают картину в музее. Позаботившись об отце, наши коллеги попросили его оставить тело в том виде, в котором он его нашел. Присмотрись: на платье Ксианы сзади два пятна крови. Думаю, до того, как отец вошел в комнату, тело девушки было идеальным белым островом в этом море крови.
– Зачем столько крови?
– Не могу сказать…
– Я хочу сказать, что вся эта кровь свидетельствует о серьезном умысле. Возможно, убийца оставлял сообщение…
– И я хочу сказать то, что имею в виду, – перебил ее Санти. – Мы находимся на той стадии расследования, на которой не стоит строить догадки. Не желаю спекулировать фактами, пока они окончательно не прояснятся.
Санти собирался еще раз поговорить с каждым из людей, находившихся в доме, наедине. Первые дни расследования были напряженными, со всей этой кровью, проблемой безопасности в жилом комплексе, анализом социальных связей Ксианы Ален. А когда выяснилось, что только один из шестерых присутствовавших мог совершить преступление, Лия Сомоса попыталась покончить с собой, совершив непредсказуемый поступок, который, по сути, стал признанием.
– Согласись, что фотография получается как будто нарочитой. Несмотря на кровь, это не похоже на место преступления, – настаивала Ана.
– Похоже, что убийца подготовил театральную декорацию, картину из тех, что выставляются в музеях. Настоящее произведение искусства.
Ана сделала удивленный жест.
– Очевидно, ты не сомневаешься, что это дело рук семейного художника, – заметила она.
– Либо так, либо убийца приложил немало усилий, чтобы заставить нас в это поверить.
Танцующие скульптуры
Однажды, когда мне было десять, я без спроса вошла в мамину студию. Это произошло в воскресенье после обеда. Папа читал на диване в гостиной. Тетя Амалия с мамой пили кофе на кухне. Сара в библиотеке репетировала танец к выпускному концерту.
До сих пор не могу слушать музыку «Щелкунчика», не вспоминая тот майский вечер. Тогда я впервые не участвовала в том же праздничном мероприятии, что и Сара. В том году мама наконец-то перестала заставлять меня посещать уроки балета. А еще я впервые добилась того, чтобы меня отвели на рисование.
Вряд ли моя мать когда-нибудь считала, что мое искусство дотягивает до уровня ее творений.
Я и сейчас в это не верю.
Сегодня, когда все ее работы каталогизированы и выставляются во многих национальных и международных музеях, я знаю, что была неправа. Тогда я этого не знала. В то время мамино искусство представлялось неразрешимой тайной, скрывавшейся за дверью студии, где она работала.
Итак, в тот вечер, в воскресенье в конце мая, я решила взять со шкафа у входа ключи от сарая, служившего студией, и зайти внутрь, чтобы узнать, что моя мать прячет за этой дверью.
Мама к тому времени покончила с тем, что исследователи позже назовут ее красным периодом. Тем не менее время от времени этот цвет все еще проскальзывал в ее работах. И там, на кипе алых шелков, стояли пять гипсовых скульптур. Белых. Лысых. Безликих. Без конечностей. Бюсты венчались сферами, подобно детским игрушкам-неваляшкам, которые всегда стоят вертикально и покачиваются при касании к ним человеческой руки. Я не удержалась и одну за другой приводила их все в движение. Помню, как фигуры раскачивались в том направлении, которое выбрала я. Колебательные движения ускорялись или замедлялись по мере того, как я прикладывала больше или меньше силы.
И тут одна из скульптур столкнулась с другой, нанося сокрушительный удар. Помню, я стояла и смотрела на осыпающийся гипс, а трещины неудержимо извивались по белому хрупкому телу.
Я убежала оттуда. Закрыла дверь и бегом пересекла сад. Сунула ключи в шкафчик в прихожей и поспешила запереться в нашей комнате. Прошло два дня, прежде чем мама обнаружила беспорядок. Она вцепилась в нас с Сарой и, очень рассерженная, пригрозила оставить без поездки в конце года, если не признаемся, кто из нас двоих заходил к ней в студию.
Мы обе упорно отрицали свое участие. Нас наказали: на весь день заперли в комнате, не позволяя выйти. Во время ужина Сара изо всех сил старалась убедить маму, что ни одна из нас не заходила в ее студию и что это, наверное, порыв ветра столкнул статуи. Или вовсе виновата наша кошка Мяу, ведь в студии имелось небольшое оконце, которое частенько оставалось открытым.
Мама отменила наказание, и в том году мы отправились в поход в дюны Коррубедо.
В ту ночь, после того как моя близняшка убедила маму в нашей невиновности, Сара, лежа в своей кровати, очень тихо сказала мне: «Я знаю, что это была ты, Лия».
И тридцать лет спустя, в ночь, когда умерла Ксиана, после приезда полицейских и криминалистов, после того, как унесли тело, после того, как мы уложили в постель тетю Амалию, после того, как попрощались с Фером и Инес, после того, как Тео, подобно роботу, направился в свою комнату, в первую из тысяч ночей без Ксианы… после всего этого перед дверью гостевой комнаты, которую я занимала, навещая Тео и Сару, моя сестра, моя половинка, посмотрела мне в глаза и произнесла по слогам те же самые семь слов. «Я знаю, что это была ты, Лия».
Слова, которых нет в словаре
Сара Сомоса была одной из самых элегантных женщин, которых Ана когда-либо встречала. Привыкшая видеть ее издалека, в каком-нибудь кафе Кашейраса или газетном киоске, покупающей газету, Ана никогда не замечала строгости ее стиля. Совершенства, с которым одежда подчеркивала ее тело. Мускулистое, подтянутое тело, ничем не напоминавшее анемичную, детскую фигурку Лии Сомосы.
На Саре была узкая черная юбка ниже колен и белая блузка, облегающая ее пышную, хотя и не чрезмерно большую грудь. Слишком идеальную, чтобы благодарить генетику. Ана обратила внимание, что Санти тоже изучает ее внешность. Та этого не замечала. Женщины, подобные Саре Сомосе, привыкли к подобным взглядам.
Она выглядела скорее экзотичной, нежели красивой, с пышной черной гривой, обрамлявшей пропорциональное лицо, на котором выделялись глубокие голубые глаза. Если присмотреться, под сдержанным макияжем угадывались темные круги под ними.
Тео Ален собирался сопровождать жену, но Санти в последний момент решил допросить их по отдельности. Ана не позволила себе выказать удивление, когда он сообщил об этом ей, и просто попросила Тео подождать в соседнем кабинете. Она не совсем поняла маневр Санти, но сейчас было не время подвергать его сомнению. Она буквально сгорала от желания присутствовать на беседах. Работа над делом Аленов стала для нее долгожданной возможностью перестать быть невидимкой для начальства.
В тесном кабинете номер два помещались лишь круглый стол и шесть стульев вокруг. Ана села рядом с Санти, Сара устроилась напротив них.
– У вас нет камер или зеркал, скрывающих полицейских, которые будут слушать наш разговор?
Голос Сары Сомосы оказался теплым и обволакивающим. Санти едва заметно улыбнулся, а Ану слегка напрягло проявление чувства юмора со стороны босса.
– Это неофициальная беседа.
– Как и все те, что были у нас до сих пор, инспектор Абад. Полагаю, именно поэтому мы не берем с собой адвоката. И думаю, что нам больше нечего сказать. В любом случае, после я не знаю скольких неформальных бесед со всеми нами вы уже хоть что-нибудь прояснили? Добились ли прогресса в расследовании?
– Мы изучаем факты. Как поживает ваша сестра?
Лицо Сары внезапно исказилось.
– Я еще не была у нее. Лия – очень чувствительный человек. Произошедшее взволновало ее до невыносимых пределов.
– Но мать – вы, – возразил Санти.
Ану восхищала его способность подмечать мельчайшие детали на допросах.
– Я была матерью. Потеря ребенка – это нечто настолько ужасное, что ты никогда не будешь готов с этим столкнуться. В словаре нет слова для обозначения того, кто теряет ребенка, понимаете? «Сирота», «вдова»… существуют слова, описывающие всевозможные потери близких людей. Смерть ребенка – то, что мы даже назвать не смеем. Матерью была я, вы не ошибаетесь, но Лия намного слабее меня. Не все из нас обладают одинаковой способностью справляться с болью.
– Простите, я имел в виду несколько иное. Просто реакция вашей сестры оказалась немного… как бы это сказать… несоразмерной.
Сара не ответила.
– Если вы не возражаете, мы снова обсудим то, что произошло в Ночь Святого Хуана. Вы устроили у себя дома небольшую вечеринку.
– Просто дружескую встречу. Моя сестра провела с нами несколько дней… Пара друзей, соседей по жилому комплексу… Все это вы уже знаете. Сколько раз вы намерены задавать одни и те же вопросы?
– Как долго вы живете в Лас-Амаполасе?
– Почти семнадцать лет. Мы поженились в ноябре двухтысячного года и после свадьбы вселились в этот дом.
– У вас приняты серьезные меры безопасности.
– Сначала в каждом из домов устанавливались собственные охранные сигнализации и камеры. Девять лет назад произошла череда краж со взломом, и мы решили построить ограждение вокруг жилого комплекса и нанять частную охрану.
– Благодаря чему постороннему человеку практически невозможно войти на территорию комплекса, не зарегистрировавшись у охраны.
– К такому выводу вы пришли уже неделю назад.
– Где вы работаете?
Смена темы удивила Сару, но ответила она без колебаний:
– Я директор юридического отдела компании, занимающейся ветроэнергетикой. Ветра Галисии-Венгалии.
– Вы юрист?
– Да.
– Ваша сестра, как и мать, художница. Вы увлекаетесь искусством? Рисуете? Лепите?
– Боюсь, все художественные способности унаследовала Лия. Но у Ксианы есть… у нее был невероятный талант к живописи. Вот почему она была так близка с Лией.
– Есть ли на вашей работе кто-нибудь, у кого имелись бы какие-либо причины быть недовольными вами?
– Множество.
– Множество?
– Разумеется. Но это не значит, что у кого-то был мотив убить мою дочь. Я занимаю руководящую должность. Я хожу на работу не для того, чтобы заводить друзей. К своей команде я требовательна, не терплю некомпетентности, критична, не склонна прощать неоправданные ошибки. Второго шанса не даю. Полагаю, найдутся люди, которые не поймут моего отношения, но именно такой подход к работе позволил мне стать лучшей.
– Вы кого-нибудь увольняли в последнее время?
– Не совсем так. Я не наняла двоих из четырех стажеров, работавших со мной в последние полгода. В частности, один из них, Рафаэль Гутиан, очень расстроился, когда я сообщила ему об этом.
– Что вы подразумеваете под «расстроился»?
– Сказал, что очень рад не продолжать работать на холодную и коварную сучку. И что ушел он сам, а не я его выгнала. Также он пожелал мне однажды почувствовать себя так же, как и он: дерьмом.
– Вы были расстроены?
– Чтобы меня расстроить, нужно нечто большее. Оскорбление – последнее средство заурядных личностей.
– Вы с ним встречались после этого?
– Нет. Ему хватило благоразумия не появляться в ритуальном зале.
– Что касается ритуального зала… был ли там кто-нибудь, чье присутствие привлекло ваше внимание?
Сара Сомоса вскинула брови и возвела глаза к потолку.
– Помимо желтой прессы, розовой прессы, полиции и половины населения Сантьяго-де-Компостела и окрестностей?
– Еще раз приношу свои извинения. Вы видели Фернандо Феррейро и Инес Лосано после ночи убийства?
Ана осознала, что Санти впервые произнес это слово в присутствии Сары.
– Нет.
– Они пытались связаться с вами?
– Нет.
Санти принялся тихонько постукивать ручкой по столу, молча, словно раздумывая, о чем еще ее спросить. Сара Сомоса задала вопрос вместо него:
– Хотите знать, верю ли я, что это сделали они?
Санти перестал барабанить по столу и внимательно посмотрел на Сару.
– Разумеется, вы хотите знать, – добавила она. – И я скажу: да. Думаю, они пришли в мой дом с двумя бутылками годелло, чтобы поесть сардин в моем саду. И в какой-то момент зашли внутрь, чтобы сходить в туалет, принести хлеба или воды, поднялись на второй этаж, зашли в комнату моей дочери и убили ее. И потом, не спрашивайте меня как, полагаю, они залили всю комнату кровью с единственной целью – разрушить нашу жизнь.
Санти оставался неподвижным.
– Но почему?
– Почему? Потому что. Нет никаких причин. Но иначе это была тетя Амалия… или Лия… или Тео… а подобного я не могу себе представить.
Ана взглянула на женщину, пораженная и одновременно восхищенная ее силой.
– Вы упускаете еще одну версию, сеньора Сомоса, – заметил Санти.
– Какую?
– Что это были вы.
Одиночество Лии Сомосы
Коннор Бреннан набрал номер Сары Сомосы в третий раз. Телефон был выключен. Он отыскал номер Тео Алена. Ответа тоже не последовало.
Выйдя в коридор, он направился в кабинет Адриана.
У двери ждали двое пациентов. Коннор постучал костяшками пальцев и открыл, не дожидаясь разрешения. Перед Адрианом сидела женщина лет пятидесяти.
– Бреннан! Я занят. Что-то случилось?
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Подожди за дверью, я сейчас закончу.
Коннор повиновался. У него тоже имелось несколько нуждавшихся во внимании пациентов, но случай Лии Сомосы тревожил, и ему требовалось принять решение уже сейчас. Он не знал, как поступить. Будь это обычный случай, он, несомненно, посоветовал бы Лии вернуться домой. Только вот этот случай обычным не был.
Женщина вышла, и Коннор стремительно проскользнул внутрь.
– Не врывайся в мой кабинет без предупреждения, – проворчал Адриан.
– Буду. Скажем так, я могу позволить себе такую вольность, поскольку избавил тебя от дела Лии Сомосы.
– Полагаю, о ней ты и хочешь поговорить.
