Мёртвая жизнь E-Book

Виталий Абоян

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Абсолютное оружие
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 428

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Твердая научная фантастика о первом контакте. Автор с двадцатилетним стажем. Призер премии "Старт" 28-го Всероссийского фестиваля фантастики "Аэлита". Чужие глаза непрестанно наблюдали за ним… «Внеземной разум существует, доказательство найдено!» Будто на корабле поселился кто-то неведомый… «В газопылевом облаке обнаружен огромный инопланетный корабль!» Кто-то новый следит за каждым нашим действием… «Люди установят контакт с таинственной расой!» Параноидальная научная фантастика о первом контакте, который пошел не по плану. Что иной разум может сотворить с человеческим сознанием? Что люди сотворят с Ним?

Leseprobe

Виталий Абоян Мёртвая жизнь

Cogito, ergo sum[1].

Рене Декарт

1. Прибытие

Картинка реальности проступала медленно, наползая клочками с периферии взора к центру, туда, где желтое пятно[2] дает максимальную четкость. Фрагменты склеивались в оплывший шар, похожий на подтаявший в теплых руках снежок, закрывая собой идиллические пейзажи виртуальной реальности. С сетчаткой в виртуальности никто не советовался, ее безжалостно обманывали, отправляя картинки прямо в зрительную область коры. Человек есть мозг, все остальное – лишь придатки, помогающие сносно существовать. Только разум, обитающий где-то среди синапсов серого вещества, делает человека человеком. Не тварью дрожащей, но повелителем природы и хозяином собственной судьбы.

Выход из виртуальной сенсорной депривации[3] сообщал об окончании прыжка. Махина межпланетного научно-исследовательского корабля по имени «Зодиак» вывалилась из гиперпространства в черный холодный космос в точке прибытия. Пустота прыжка еще давала знать о себе слабостью и ноющей болью в каждой мышце человеческого тела, но сознание уже было здесь, в каюте. Начались трудовые будни.

Захар, неловко орудуя конечностями, выбрался из эргокресла. Тело, привыкшее к неге бездействия за время прыжка, протестовало, пытаясь сделать вид, что не знакомо с самим понятием «движение». Перевалившись через край ложемента, Захар приготовился встретиться с полом, но столкновения не произошло – он так и остался плавно парить в центре каюты. Псевдогравитации не было.

Кибертехник Захар Орешкин успел разгерметизировать грудную застежку скафандра. Ее пришлось вернуть в прежнее состояние – аварийная сигнализация молчала, но отсутствие тяготения являлось признаком нездоровья «Зодиака»: вращение диска с жилыми отсеками корабля должно было начаться сразу после выхода из гиперпространства. Захар вздохнул, рефлекторно попытался потянуться, но голова уперлась в гермошлем, отчего затекшие мышцы спины свело болезненной судорогой. Кибертехник, стараясь не обращать внимания на боль, открыл дверь и выбрался из каюты.

В невесомости было непривычно и неудобно. Нетренированное к перемещениям в подобных условиях тело норовило пролететь поворот, а неумелые попытки Захара остановиться в нужном месте приводили лишь к болезненным даже сквозь относительно толстую ткань скафандра ударам о стены. Да и мутило от космической свободы движений изрядно.

В рубке собрались все шестеро членов экипажа «Зодиака». Вернее, Тахир был там изначально – пилоты во время прыжка обязаны находиться на боевом посту. Просто традиция, ничего более. Никакого смысла в том не было – в виртуальность он мог выйти в любой точке корабля, а на ручном управлении, что архаичными джойстиками и кнопочками торчало из консоли рядом с эргокреслом пилота, в гиперпространстве далеко не улетишь. Оно вообще бесполезно в гиперпространстве, только человеческий мозг мог каким-то мистическим образом выбирать предлагаемые природой вероятности.

Четверо добравшихся до рубки раньше Захара парили вокруг эргокресла, в котором лежал пилот. Стани́слав Грац – корабельный врач и старпом в одном лице – склонился над Тахиром, верхняя часть скафандра которого была снята. Свой скафандр Грац тоже раскрыл на груди и откинул гермошлем. Похоже, опасности разгерметизации действительно не было.

Захар снова разомкнул застежку и попытался вытянуться. В стоящей в рубке тишине было отчетливо слышно, как хрустнули позвонки.

Грац повернул голову к кибертехнику, отвлекшись от голоэкрана пилотского эргокресла. Экран пестрил непонятными графиками и значками.

– Что у нас происходит? – спросил Захар.

Седовласый Грац вернулся к созерцанию графиков на голоэкране, положив ладонь на грудь распростертому в эргокресле пилоту. Обычно пилот был капитаном, «Зодиак» не являлся исключением.

– Орешкин, отмены нештатной ситуации не было, – тихо сквозь зубы пробурчал Грац.

Недвижимый Тахир, брюзжащий Грац, вся команда в замешательстве – похоже, дела плохи.

Захар вздохнул и уже во второй раз за последние десять минут принялся натягивать гермошлем. Одновременно с этим он подключился к виртуальной реальности корабля, которая, почуяв присутствие кибертехника, не замедлила разродиться сонмом графиков и цифр, сообщавших о состоянии киберсистем. Захар не стал присматриваться к плавающей вокруг него информации – если бы было что-то из ряда вон, недоразвитый мозг «Зодиака» давно сообщил бы в принудительном порядке. Смахнув привычным движением назойливые цифры, кибертехник заставил их исчезнуть. Что же все-таки происходит?

Как только вирт-связь включилась, мысли, образы и переживания четырех членов экипажа лавиной хлынули в сознание Захара. Сквозь бурю эмоций настойчиво пробивалось ворчание Граца – он не мог не брюзжать даже в виртуальности.

В общем-то теперь все стало на свои места. Тахир не подавал признаков жизни, поэтому первый помощник по праву принял командование. И по праву отдавал распоряжения насчет скафандра.

«Что с ним?» – спросил Захар, ни к кому конкретно не обращаясь.

«Без сознания», – констатировал очевидное Люциан Лившиц.

Лившиц представлял на корабле Институт внеземной жизни. Внеземелец, похоже, размышлял о чем-то своем, в его виртуальном образе ясно читалось смятение. Лиц за поляризованными стеклами шлемов Захар не видел, но неказистость и скособоченность Лившица отлично проступали даже в облаченной в скафандр фигуре.

От Герти пришло смутное ощущение, будто она пожала плечами, – планетолог ничего не знала. Видимо, как и остальные.

«Всем! Занять! Свои! Места!» – мысленно отдал команду Грац. Он не оборачивался, вообще не отвлекался от своего непонятного занятия, поэтому казалось, что нашпигованную до самого последнего бита раздражением и праведным гневом фразу в виртуальность бросил не он. Удивительный человек, как он умудряется выдавать в виртуальности столько эмоций? Причем, как правило, отрицательных.

Ничего не оставалось, как вернуться в каюту, вновь цепляя в невесомости каждый угол, и лечь обратно в эргокресло. В ожидании Захар занялся просмотром отчета о работе киберсистем корабля – пора бы кибертехнику проверить свое киберхозяйство. Скоро хозяйству предстоит изрядно потрудиться.

Лившиц с Герти о чем-то оживленно спорили по вирт-связи, не озаботившись перевести беседу в приват. Захар не вникал в суть, но бормотание внеземельца внутри головы раздражало – судя по всему, тот был не на шутку напуган. Вот уж чей испуг более чем странен – Лившиц же специалист по нештатным ситуациям, он должен сохранять спокойствие. Но, как оказалось, хладнокровия ему недостает. Кибертехник выключил тараторящую парочку из восприятия.

Фриц Клюгштайн, биолог экспедиции, вовсе молчал. Чем он сейчас занимался, Захар не знал – проверять Фрицу до начала штатной программы исследований вроде бы нечего.

Списки, графики и диаграммы цветастым ковром рассыпались по каюте. Все показатели в норме. Дряхленький нейропроцессор «Зодиака» тоже работает как положено. Кстати, а ведь «Зодиак» должен располагать информацией. У него и надо спросить, что здесь, в конце концов, происходит.

Мозг корабля принял запрос, немного подумал, собирая доступные данные со всех узлов, и выдал совершеннейшую околесицу. Из его отчета выходило, что полет в гиперпространстве продолжается.

Захар сначала машинально усмехнулся, потом почувствовал, как холодный пот выступает росинками на лбу и где-то между лопатками. Тонкий комбинезон, что был надет на нем под скафандром, сделался неприятно влажным. В кончиках пальцев закололо, словно по ним стучали маленькие острые иголочки.

Искусственный интеллект «Зодиака» неправильно воспринимал свое состояние. Он не мог определить координаты, не мог скорректировать курс. Он ничего не мог. Все функции, связанные с перемещением космического корабля в пространстве, были недоступны.

Еще раз прогнать тест нейропроцессора: количество функционирующих нейронов значительно превышает критический порог, сложность связей на порядок выше нормативного, функции запоминания… ага, совпадение на сто процентов, логические схемы соответствуют, мотиватор мотивирует в пределах дозволенного. Электрические цепи… что у нас с электрическими цепями? Все у нас с ними в порядке, контакты электросинапсов активны на девяносто восемь процентов при критическом уровне восемьдесят пять. Нейропроцессор – всем нейропроцессорам нейропроцессор. Что же тогда не укладывается в восприятии картины мира?

Грац затих, не подает признаков жизни. Захар окинул взглядом виртуальную карту корабля – первый помощник на месте, только молчит. А вот Тахира определять мозг «Зодиака» отказывался. Нет больше у корабля капитана.

Сейчас бы выйти и спросить у Стани́слава, что все это значит. Так ведь пошлет, обязательно пошлет. С него станется.

Строки цифр и маленькие блоки с трехмерными картинками всплывали один за другим перед глазами Захара. На полном автоматизме он запустил прогон стандартных задачек для «Зодиака» – шар с облаками в пространстве, движущийся по заданным параметрам согласно формуле Ньютона – Эйнштейна. Это что? Планета. И длинный список всей физико-химической подноготной виртуального небесного тела. Все правильно, все сходится. Нормально мозг корабля воспринимает реальность. Это, похоже, с реальностью что-то не так.

Для верности Захар запустил прогон тестирования логики нейропроцессора еще раз.

«Оставьте его в покое, Орешкин, – это был Грац. – Лучше вернитесь в рубку».

Приказ нового начальства. В голове промелькнула мысль о неудобстве перемещения в задраенном скафандре.

«Можете его снять», – пришли по вирт-связи слова Станислава.

Захар расстегнул застежку, откинул гермошлем, не заботясь о его фиксации в положенном креплении, сбросил толстую упругую ткань с плеч и понял, что комбинезон мокрый насквозь. Будто в душе побывал. Предательский холодный пот, вероломная вегетатика[4].

Грац сидел, насколько это было возможно в невесомости, на поручне эргокресла Тахира. Его скафандр плавно барражировал в пространстве у пола, тихо шурша складками ткани. Вид у доктора был подавленный, но решительный. Он подпирал рукой невесомую голову, будто пытался удержать ее, чтобы ненароком не унеслась летать по рубке. Его темные, почти черные глаза рассматривали что-то неведомое на покрытом шероховатым – для лучшего сцепления в условиях пониженной гравитации – пластиком полу, губы непрерывно шевелились, однако по вирт-связи от него ничего не поступало.

– Сядьте, – сказал он.

– Но невесомость…

– Тогда хотя бы перестаньте маячить, – махнул рукой Грац. Инерция движения отклонила тело Станислава в сторону, но каким-то чудом он удержался на подлокотнике. – Вы выяснили, что произошло?

– С киберсистемами корабля все в полном порядке, – доложил Захар.

– А с кораблем?

А с кораблем происходило что-то непонятное, и Захар молча пожал плечами.

– Вот и я не пойму, – сказал Грац. – Похоже, мы здесь застряли надолго. Второго пилота у нас нет.

– Тахир… – У Захара не повернулся язык сказать «мертв».

– Нет, – отрицательно мотнул головой Грац, – жив. Только не вышел из транса. Я такое вижу впервые.

– Вы старший помощник, стало быть…

– Не называйте меня старшим помощником, – скривился тот, – я врач, понимаете? Врач! Я не нанимался командовать бандой… ученых.

– Но вы же, Станислав, как врач знаете, что делают в таких случаях, – Захар не спрашивал, он констатировал факт. Он, кибертехник, плохо разбирался в физиологии пилотажного транса, но Грац-то должен знать, что не так с пилотом.

– Нет. – Он поднял взгляд на кибертехника. Тяжелый взгляд. В глазах читались спокойствие и обреченность. Он действительно не знал. – Такого никогда не случалось прежде. Пилот, впадая в транс, ведет корабль в гиперпространстве, его мозг сливается с нейропроцессором корабля и гиперприводом в одно целое, они неразделимы в этот момент. А сейчас гиперпривод отключен, мозг «Зодиака» функционирует в автономном режиме – вы все проверили. Почему тогда Тахир…

– Корабль считает, что мы по-прежнему в гиперпространстве, – вставил Захар.

Грац задумался на мгновение.

– Но ведь мы в обычном космосе. Вы чувствуете?

– Да, обычные ощущения. Только невесомости не должно быть.

– Наверное, это из-за того, что он не видит Тахира. В памяти «Зодиака» нет данных о прекращении пилотажного симбиоза.

– Давайте откроем окна и посмотрим, – донесся голос из дверей рубки. Это был Клюгштайн. Гермошлема на нем не было. Он успел совсем снять скафандр и переодеться в обычную одежду.

– Давайте, – согласился Грац.

В рубке появились Лившиц и Гертруда. Внеземелец в черных брюках и черной же, застегнутой на все пуговицы, рубашке; планетолог – во вздувшихся в невесомости широких бесформенных штанах, сдобренных множеством карманов и пряжек, и в столь же расхристанной майке.

Захар обратил внимание, что Лившиц нервно мнет штанину дрожащими пальцами.

– Не переживайте вы так, Люциан, – сказал Клюгштайн, приобняв внеземельца за плечи. – В конце концов, «Зодиак» исправен. Нужно лишь немного подождать – нас обязательно найдут.

Исследовательские корабли, отправлявшиеся в плановые экспедиции, никогда не комплектовались двумя пилотами – слишком дорогое удовольствие. Сколько ни бились ученые, выяснить, в чем заключается отличие мозга человека, способного вести корабль сквозь гиперпространство, от мозга обычного homo sapiens, не удалось. Ничем он не отличался. Но факт оставался фактом – около одной тысячной процента людей могли управлять космическими судами на пути к далеким звездам. Остальные даже не представляли, как это можно сделать.

Попасть в гиперпространство мог любой корабль, снабженный гиперприводом. Одна проблема – без пилота он вываливался в реальный мир в абсолютно непредсказуемой точке.

В случае, подобном нынешнему, на помощь не вернувшемуся в срок кораблю отправляли спасательную бригаду. На то она и плановая экспедиция, что координаты известны и все исследования проводятся по заранее отработанной инструкции.

Однажды Захару уже приходилось ждать спасения – тогда из-за программного сбоя в работе двигателей посадка прошла слишком жестко и повредили гиперпривод. Подмоги ждать пришлось всего несколько недель. Сейчас дело обстояло хуже: «Зодиак» – большой корабль, и план исследований рассчитан на полгода. Плюс стандартное время ожидания и неизбежные задержки. Итого…

– Помощи раньше чем через восемь месяцев ждать не приходится, – озвучил мысли кибертехника Грац.

Врач активировал ручное управление, разблокировал пульт и дернул рычажок выключателя приводов экранов-иллюминаторов, опущенных во время полета в гиперпространстве.

Тихо, на самом пороге слышимости, зажужжали моторы. И…

Не изменилось ничего. Черная непроглядная тьма наполняла три панорамных иллюминатора рубки. Неизбежный желто-голубой шарик планеты, к которой они летели, на положенном месте отсутствовал. Не было видно даже звезд.

– Сломались приводы ставень? – с заранее умершей надеждой в голосе спросил Лившиц.

Грац покачал головой, отрицая возможность поломки. Клюгштайн переместился по периметру иллюминатора, пытаясь высмотреть что-либо в непроницаемой черноте космоса. Он смешно складывал ладони лодочкой, стараясь загородиться от света в рубке, и прижимался лицом к стеклу.

– Нет ничего, – гнусаво сказал он, не отрывая носа от стекла.

– Этого следовало ожидать, – мрачно произнес Грац, – мы не вышли в расчетную точку.

В этот раз дела обстояли хуже. Намного хуже. Осознание того, что спасения не будет, будто свалилось откуда-то сверху, придавив мозг к внутренностям. Захар бросил взгляд на Герти и понял, что у нее похожие чувства.

– Но как нас найдут? – это был Лившиц. Люциан побледнел, мертвенная белизна лица особенно выделялась на фоне черной, как космос за иллюминатором, рубашки.

Ему никто не ответил.

– Давайте для начала определим, где мы находимся, – сказал Грац.

– Но как? «Зодиак» не воспринимает реальность, он продолжает думать, что мы в гиперпространстве. – Захар знал о существовании способов навигации в открытом космосе без помощи нейропроцессоров корабля, но совершенно не представлял, как это делается.

Станислав недовольно поджал губы.

– Ну, так заново научите его воспринимать реальность, – сказал он. – Кто здесь кибертехник, в конце концов?

– Есть предложение, – послышался голос Клюгштайна. Фриц, похоже, не унывал. Или только делал вид, что ему все равно. – Спешить нам совершенно некуда, как я понимаю. Давайте-ка сначала отобедаем. И уберем, наконец, невесомость.

2. Хозяин Тьмы

Вытянутый силуэт «Зодиака», расширяясь на корме тремя буграми ионно-плазменных двигателей, недвижимо парил в антрацитово-черном пространстве. Подвешенный на магнитном шарнире в передней части корабля диск с жилыми отсеками безрезультатно пытался развеять космическую тьму светом, льющимся из иллюминаторов. Диск нехотя двинулся, начиная вращение, раскручиваясь быстрей и быстрей, – «на Зодиак» возвращалось тяготение.

Захару предстояло каким-то образом разблокировать псевдоразумный мозг корабля, впавший в катотонию гиперпрыжка. Вмешательство в систему, управляемую нейропроцессором, дело сложное и опасное: одно неверное действие, и подпорченный псевдоразум уже не исправить.

Как же заставить его понять, поверить, что он находится в обычном пространстве? Уничтожить записи о прыжке? Стереть файл с логами движения в гиперпространстве? Файл почти пустой. Они всегда получаются пустыми – машины не понимают потустороннего мира. Машинам нечего записывать там, для них там ничего не происходит. Только импульс гипердрайва – это событие и отмечено. Если не было импульса – значит, не было и прыжка. Стало быть, если заставить «Зодиак» забыть эти данные, он должен очнуться.

Должен-то должен, однако не стоит забывать, что «Зодиак» – не человек, совсем не человек, а Захар – вовсе не психиатр, чтобы с уверенностью судить о том, кто и что должен забыть и как оно поведет себя после. Уверенности не было. Но не было, черт возьми, и другого варианта.

«Зодиак», выведи список событий, начиная со старта», – отдал приказ по вирт-связи Захар.

Перед ним возник столбик записей. Предстартовые процедуры, отметка о запуске гипердрайва и лог о поступившем запросе. Все, как и ожидалось.

Он сохранил копии обоих файлов на резервном носителе и, глубоко вздохнув, сомкнул пальцы на оригинале, уничтожив его. Ничего не произошло. Кибертехник осторожно, почему-то стараясь не шуметь, выдохнул: свет горел, индикаторы не погасли, виртуальная картинка оставалась в пространстве каюты. Нейропроцессор работал.

«Вывести отчет о состоянии систем».

Длинный ряд цифр и короткое предложение: «Состояние движения в гиперпространстве».

Тьфу!

«Зодиак», обновить состояние системы!» – это был Грац. Он наблюдал за нерешительными действиями Захара, он все видел. Сидел в своей каюте и, наверное, посмеивался над сомневающимся кибертехником. Если уж говорить серьезно, то в психиатрии Грац разбирался куда лучше Захара.

На одно короткое мгновение, за которое Захар успел почувствовать, как предательски выползающий из подсознания страх заставляет неметь кончики пальцев, свет погас. На миг корабль умер, чтобы спустя секунду, подобно фениксу, возродиться.

Металлические, обитые мягким пластиком стены едва заметно дрогнули, и Захар ощутил, что его тело слегка налилось тяжестью, – заново включился ротор диска жилого отсека.

Контрольная проверка логических схем «Зодиака» – на всякий случай – неполадок не выявила. Полный порядок. Только все равно неспокойно.

«Ориентация», – отдал команду Захар.

Доля секунды раздумий, и результат готов – искусственный интеллект корабля не мог определить свое местоположение. «Зодиак» почти лишен эмоций, но чувство, которым он заполнял вирт-эфир, можно было назвать замешательством – корабль не знал, где находится, и не мог вспомнить, как сюда попал. Только чувства вины за погубленные в своем корабельном чреве души не хватало. Все-таки он был «псевдо», а не настоящий разум.

– Все в порядке? – послышался голос Станислава. Он стоял рядом с эргокреслом Захара. Кибертехник и не заметил, как врач вошел в его каюту.

Захар внимательно посмотрел на Граца – тот улыбался, но на дне темных, прищуренных глаз притаилась печаль. Он сам не верил своей улыбке.

– Да, – после секундной паузы произнес Захар, – нормально. Работает.

Только не было все нормально. Ненормально было – они оба отлично это понимали. И остальные – тоже. Лишь у Лившица плохо получалось скрывать свое понимание.

– Вот и хорошо, – сказал Грац.

«Зодиак» перебирал варианты – данных решительно не хватало. Даже своим мощным «глазом» звезд он видел ничтожно мало, для того чтобы локализовать себя. Разброс вероятностных точек был чудовищен – несколько десятков тысяч световых лет.

Команда собралась в рубке. Все ждали результатов. Результатов не было, люди нервничали и глупо шутили, усердно изображая беззаботность и уверенность в завтрашнем дне.

– Нас не найдут, – тихо, без эмоций, но так, что все разом замолчали, сказал Грац.

– Да, – подтвердил Клюгштайн и шмыгнул носом. Похоже, ему просто необходимо было отметить этот факт для самого себя. Поставить галочку против выбранной фразы.

– Где же мы? – прошептал Лившиц. Шепот его перемежался хрипами и бульканьем, доносившимися откуда-то из глубин горла. Он изо всех сил старался не закричать.

Странно! Ведь он самый подготовленный к встрече с неизведанным! Захар еще раз отметил, что от Лившица не ожидал подобной реакции.

– В космосе, – невесело усмехнувшись, ответил кибертехник.

– Именно, – подтвердил биолог.

Гертруда отошла к пульту и села в кресло. Она не моргая смотрела на обзорный экран, показывающий непроглядную тьму вокруг «Зодиака». Грац безмолвствовал.

«Правильно ли он поступает? – подумал Захар. – Ведь если начнется истерика, если команду охватит паника, остановить безумство будет крайне затруднительно. Если вообще возможно. Или он намеренно это делает? Может, лучше сразу покончить с бессмысленностью бытия, а не жить несколько месяцев запертыми в консервной банке, осознавая, что смерть неизбежна? Зная, что верный «Зодиак» превратился в надежную братскую могилу и будет целую вечность парить по безбрежным просторам Вселенной? Корабль тоже умрет, только позже – реактор работает долго, но не бесконечно».

– Можно ведь что-то сделать, подать сигнал? Радио, лазер. Что у нас есть? – Лившицу пока удавалось сдерживать крик, который настойчиво пробивал дорогу из недр его грудной клетки наружу.

– Люциан, вы представляете себе мощность сигнала, который дойдет до обитаемой части Галактики? Комариный писк покажется грохотом Ниагары в сравнении с ним. Не говоря уже о том, что до обитаемых планет могут быть десятки тысяч световых лет, и мы даже примерно не представляем, в каком направлении они расположены.

И все-таки внеземелец не выдержал.

– Мы же все умрем! – истерично завизжал он.

Гертруда внезапно вскочила с кресла и наотмашь ударила Лившица по лицу. Тот перестал орать и, жалобно всхлипывая, повалился на свободное эргокресло, зарывшись в мягкую поверхность лицом.

– Заткнись, – не разжимая зубов, прошипела планетолог.

– Сдается мне, – сказал Клюгштайн, – никто из нас и не планировал жить вечно. Так что все идет своим чередом.

– Там что-то есть, – бросила Гертруда, вернувшись к созерцанию черного экрана.

Никто не обратил на ее слова внимания, все с интересом рассматривали рыдающего Люциана, хотя Грац при этом явно думал о чем-то своем. На лице биолога застыла вялая, немного отдающая идиотизмом улыбка – ему было жаль Лившица, и вместе с тем поведение Люциана его рассмешило.

Захар, безрезультатно пытающийся подавить захватывающее разум чувство обреченности, думал о том, что истерика внеземельца – это только начало. Чего ждать от остальных? А от самого себя? Собственная психика казалась незыблемой, как древняя цитадель, но еще ни одна цитадель не простояла вечно.

– Нам нужно подсчитать ресурсы, – сказал Грац. – Согласно инструкции – теперь командую кораблем я. Учитывая, что ситуация выходит за рамки, предусмотренные инструкцией, предлагаю обсудить кандидатуру капитана: если большинство сочтет меня негодным командующим, возражать против другой кандидатуры я не стану.

– Да бросьте, Станислав, – сказал Клюгштайн. – Вы у нас самый опытный, космический волк, можно сказать. Я не возражаю.

– Я тоже, – сказал Захар.

Вопрос власти в сложившейся ситуации казался глупым и бессмысленным. Теперь все потеряло значение.

– Люциан, а вы? – спросил Клюгштайн.

– Делайте что хотите, – отмахнулся Лившиц. Он больше не хныкал, но с эргокресла не поднялся.

– Гертруда?

Планетолог согласно кивнула, послав в вирт-эфир подтверждение кандидатуры Граца, но произнесла другое, не сводя глаз с обзорного экрана:

– Там что-то есть. Ничего не видно, слишком темно. Но там определенно что-то есть.

Захар заглянул в черную бездну на экране. Там ничего не было. «Квадрат» Малевича, геометрия безысходности. Даже звезды не видны в этом ракурсе. Началось? Смерти ждать не придется – раньше они все сойдут с ума. Человек настолько мал и ничтожен перед безграничностью космоса, перед его всепожирающей тьмой, что долго их сознание не выдержит. Когда привычные ориентиры внутри корабля примелькаются настолько, что перестанут отделяться от великого ничто за иллюминаторами, им всем придет конец. Независимо от того, какие ресурсы удастся сэкономить Грацу к тому времени. В этих краях Робинзону не дождаться Пятницы. Но у Герти началось как-то уж слишком рано.

– Там ничего нет, Герти, – сказал Фриц. Улыбка ни на минуту не сходила с его лица, он желал облагодетельствовать всех.

– Экран черный, Гертруда, – подтвердил Грац. – И на радаре ничего нет.

Захар тоже успел просмотреть в виртуальности данные радара. Грац говорил правду.

Планетолог повернулась, внимательно посмотрела в глаза каждому и усмехнулась:

– Думаете, я с катушек слетела? Глюки у меня, думаете?

– Бросьте, Гертруда. Такое с каждым может случиться.

Захар продолжал вглядываться в беспросветную тьму экрана. Он решительно ничего не видел. Совершенно. Очень хотелось обнаружить там светящийся диск планеты или точку с росчерком плазменных двигателей другого корабля. Ведь это спасение, это – жизнь. Пусть и не вечная, как говорит Клюгштайн. Но экран был черен, как уголь ночью.

– Там есть что-то, – повторила Герти. – Сейчас не видно, мы повернулись. Я не уверена, но оно слабо отражало свет.

– Какой свет, Гертруда? – спросил Грац.

Планетолог пожала плечами:

– Звезд?

Долго они еще будут гадать? Будто не было способа разрешить спор.

– Давайте включим «лягушачий глаз»[5], – предложил Захар.

– А действительно, – оживился Фриц.

Захар почувствовал, что «Зодиак» ждет разрешения активировать прибор. Корабль внимательно следил за ходом разговора. Не упускал нейроэлектронный мозг корабля и ни одной дозволенной для него мысли членов экипажа. В вирт-эфире пронеслось разрешение, данное Грацем, – корабль признал его своим капитаном, получив одобрение команды.

На черном экране появилось несколько тусклых точек – всевидящее око «Зодиака» начало ловить фотоны. Вот зажглось еще несколько светлячков. И еще.

Там были звезды. Или что-то, что свет этих звезд отражало. Учитывая, что все видимые далекие светила неведомых планет, которые можно было пересчитать по пальцам одной руки, располагались на противоположной стороне «небосклона», более вероятным становился второй вариант.

Команда, затаив дыхание, следила за проявляющейся картинкой. Даже Лившиц оторвался, наконец, от спасительного кресла и тоже смотрел на экран.

Прошло добрых полчаса, когда стало ясно, что источником частиц света, отпечатывающихся на фотофорах «Зодиака», были не звезды. Точнее, не все точки были звездами.

За это время никто не произнес ни слова.

На экране, переставшем пугать аспидной чернью, отчетливо прорисовывались контуры странного объекта, формой напоминающего немного приплюснутый с одного полюса шар, окаймленный на противоположной стороне шаровидными же наростами.

Картинка, каждую секунду становившаяся четче, напоминала детскую головоломку, где в мешанине разноцветных точек нужно узнать собачку или ракету. Только получившееся изображение ни на что известное похоже не было.

Зодиак запросил разрешение на определение дистанции до объекта и, получив одобрение нового капитана, выстрелил в чудище из лазерного дальномера. Нижнюю часть экрана разрезала яркая полоса – фотофоры поймали блик лазера.

Людям показалось, что время ползет, словно сонная улитка, а ответа «Зодиака» все нет. Какого же эта махина размера? Наконец в поле зрения появилась цифра – «Зодиак» завершил измерение. Однако: четверть расстояния до Луны. И с такой дистанции объект отлично виден, во всех деталях. Планетоид? Беглая планета? Только какой системы? – никаких звезд по соседству не наблюдалось.

– Мы что же, нашли планету? – нарушил тишину Клюгштайн и шумно потянул носом воздух.

– Прекратите немедленно обстреливать это лазером! И закройте наконец иллюминаторы – ему может не нравиться наш свет, – прошипел Лившиц.

Его голос был тихим, но властным. Люциан почувствовал себя на коне, ему явно расхотелось умирать. И вообще, судя по всему, он больше не думал о смысле жизни – смысл висел в пространстве прямо перед ними.

Все замерли, все пребывали в замешательстве. Один только Лившиц, похоже, не ведал сомнений. Грац отдал приказ закрыть иллюминаторы. Захар понял: никому, кроме внеземельца, не пришло в голову, что обнаруженный Гертрудой объект может иметь искусственное происхождение. Но ведь это так очевидно – правильные формы, явно технологические наросты в нижней части.

Он, оказывается, уже определился, где у объекта верх и низ. Подсознание не обманешь.

– Вы что, Люциан? – биолог все понял, фраза вылетела по инерции.

Лившиц на секунду задержал взгляд на Фрице. Улыбка у того сползла, исчерченное морщинами лицо биолога выражало задумчивость и смятение.

– Да, Фриц. Да, – произнес Лившиц.

Не нравилось Захару, что внеземелец так легко вжился в отведенную ему роль. Не нравилось. Не любил он, когда люди считали позволительным понукать другими, когда свое мнение считали единственно правильным, свое знание – истинным. Сотрудники Института внеземной жизни были такими все. За почти сотню лет, что существовал институт, организация превратилась из сугубо научного учреждения во властный, контролирующий любые космические изыскания орган. Шагу без них ступить было нельзя.

Это они, великие теоретики несуществующей науки, разрабатывали инструкции и жестко карали тех, кто пытался уклониться от исполнения предписаний. Внеземельцам была дана власть, на них делали ставки. Особенно теперь, когда внеземная жизнь все-таки была найдена.

– И что вы предлагаете делать? – спросил Грац. Всем своим видом Станислав выражал глубокий скепсис относительно здравомыслия внеземельца.

Опасения доктора не замедлили оправдаться.

– Нам необходимо остановить исследования в данном секторе, – четко выговаривая слова, словно робот, произнес Лившиц.

На секунду в рубке повисла тишина. Потом Клюгштайн учтиво закашлялся, а Гертруда прыснула, закрыв лицо ладонями. Захару, однако, смешно не было. Ему вдруг сделалось грустно – они попали в переплет, и, по всей видимости, им не спастись, а этот контролер-догматик… Нет, но только подумайте, всего каких-то полчаса назад этот боец за праведное соблюдение инструкций незабвенного Института внеземной жизни рыдал, словно ребенок, у которого отобрали леденец. А теперь – орел! Теперь у него есть место, куда те самые инструкции приложить можно.

– Вы в своем уме, Люциан? – поинтересовался Грац. – Какие исследования? Или у вас есть инструкции на все случаи жизни?

– Ты лучше расскажи, в каком конкретно секторе нам теперь запрещено проводить исследования, – рассмеялась планетолог.

Лившиц закусил губу, неистово кромсая нежную кожу зубами. Опять разрыдается?

– Делайте, как знаете, – махнул он рукой.

– Хорошо, – согласился Грац. – Только…

– Только запомните, – перебил его внеземелец, – я вас предупредил – контакт с иной цивилизацией может быть опасен. Даже изучение артефактов иных разумных таит в себе угрозу.

– Не переживайте, Люциан, – сказал Грац, – ответственность я возьму на себя.

Все благодарно посмотрели на доктора, поскольку желали увидеть поближе хозяина здешней тьмы, что висел в сотне с небольшим тысяч километров, безмолвно взирая на потерявшийся корабль землян. Они потерялись – об этом никто не забыл. И есть ли смысл в каких бы то ни было исследованиях, которые неминуемо сожрут ресурсы, понизят жизнеспособность корабля и неотвратимо приблизят нависшую над ними угрозу? «Это уже не угроза, – подумал Захар. – Наша относительно скорая смерть не подлежит сомнению, с ней уже все смирились. Только не подают виду, усиленно изображая, что их жизни еще что-то значат».

И еще один момент, которому никто, кроме кибертехника, не придал значения. Лившиц, проявив свое, по всей видимости, природное безволие, передал власть на корабле обратно Грацу. Да, именно обратно! Похоже, никто не заметил, что внеземелец активировал зашитую в псевдоразум «Зодиака» защиту, переключив управление на себя. А потом отказался от власти. Понял ли сам Люциан, что сделал? Захар в этом не был уверен.

– Мы летим туда, – сказал Станислав. – Изучим объект: он может оказаться космическим кораблем чужих. Возможно, с его помощью мы вернемся домой. Он же сам как-то сюда добрался.

– А вы не думаете, что его постигла та же участь? – спросил биолог.

– Я ничего не думаю, – ответил Грац, – я не знаю. Других вариантов у нас все равно нет.

Корпус «Зодиака» вздрогнул: плазмогенераторы закачивали топливо в ускорители, корабль готовился начать движение. Новый капитан уже отдал команду на сближение с объектом. Кромешную тьму открытого космоса прорезали три ярких огненных столба. Мощь ионно-плазменных двигателей потрясала человеческое воображение, но здесь, в безбрежном холодном пространстве, рожденный человеком огонь терялся, выглядел маленьким и незначительным. Хорошая терапия для страдающих манией величия.

– Вопрос ответственности теперь не важен. Вы же ничего не понимаете! Это вопрос выживания, – неожиданно бросил Лившиц и вышел из рубки.

Грац сделал вид, что не заметил слов внеземельца. Он поднялся, потерев затекшую поясницу, и, направившись к выходу, сказал:

– Всем занять эргокресла. Через минуту «Зодиак» начинает разгон.

3. Стратегия

Захару было неспокойно. Он закрылся в своей каюте и пытался заснуть, но лишь измял, ворочаясь, постель.

После прибытия к объекту разгорелись споры, как его лучше исследовать.

Лившиц теперь отмалчивался. На все вопросы, адресованные к нему, как к специалисту по проблеме, отвечал односложно и однообразно. По его разумению выходило, что этого нельзя делать. Нельзя приближаться, нельзя сканировать, нельзя пытаться наладить радиосвязь. Нельзя было даже смотреть на него.

Собственно, рассматривать объект в иллюминатор все равно не получалось – Грац, несмотря на запреты внеземельца, открыл одну из шторок, но взгляду было не за что зацепиться в непроницаемой тьме. Иллюминатор потерял свое гордое название, ибо осветить здесь он ничего не мог.

Захар тоже с интересом вглядывался в непроглядную черноту космоса, до боли в глазах. Там не было ничего. Но все же что-то не давало теперь покоя.

Стойкое ощущение, что на тебя кто-то смотрит, вот что пришло оттуда.

И даже после того, как под вопли взбешенного Лившица иллюминатор закрыли, оно не исчезло. Даже сейчас, здесь, в каюте, казалось, что объект изучает, видит все насквозь, заглядывает в душу, пытаясь выведать самое сокровенное.

Может, прав Люциан, запрещая смотреть в черноту холодного космоса?

Грац с Клюгштайном остались в рубке – обсуждают планы вторжения. Они нашли себе смысл жизни. Теперь это несложно – делай хоть что-нибудь, в этом и будет смысл. Теперь нет никаких запретов, они ответственны только друг перед другом. Пока все делают вид, что жизнь на корабле идет, как обычно. Это пока.

Еще не пришло полное осознание безнадежности. Еще кажется, что проблема временная. Серьезная, но ее можно решить. Или решить нельзя, но она чудесным образом решится сама собой. Трудно поверить в смерть, пока не начнешь умирать по-настоящему.

Черт возьми, но откуда это чувство, что на тебя постоянно кто-то смотрит? Интересно, только у него крыша едет или все теперь чувствуют то же самое?

Захар резким движением натянул одеяло на голову. Как в детстве. Раньше помогало от любых страхов. Казалось, что уж под одеяло никто забраться не сможет. Но ощущение чужого взгляда не исчезало. И здесь, в темноте и духоте, кто-то смотрел. Заглядывал внутрь, беспардонно, не спрашивая разрешения.

Нет, так дело не пойдет. Нужно заснуть, он наверняка просто переутомился – столько всего случилось. Нужно заснуть, а когда проснешься… утро вечера мудренее, так сказать. Только заснуть бы.

Захар ворочался, наматывая одеяло на себя. Сон не шел. Нужно попросить помощи у «Зодиака». Мозг корабля немедленно подключил Захара к виртуальной реальности. Вокруг завибрировало, каюта куда-то провалилась, пространство залило огнем. Разноцветные сполохи кружили хороводы, закручивались в спирали, взрывались ярким великолепием фейерверка.

Разбудили Захара звук чьего-то голоса и чужое дыхание. Сонный кибертехник, памятуя о недавнем настырном взгляде, открыл глаза и наотмашь врезал в незнакомую физиономию, нависшую над ним. Это был Грац.

– Не очень-то вы любезны, – сказал доктор, потирая ушибленную скулу.

– Простите, Станислав. Вы тоже хороши – зачем было врываться в мою каюту? Отчего вы не попросили «Зодиака» разбудить меня?

– Лившиц отключил вирт-эфир по всему кораблю.

– Как?!

Захар вскочил, будто ужаленный. Без вирт-связи невозможно управлять корабельной системой сложных Garamondи совершенно незаменимых кибернетических механизмов. Да что там киберы! – самим «Зодиаком» в полной мере без виртуальности управлять невозможно. На все случаи жизни пультов ручного управления не наделаешь.

– Не беспокойтесь, это временная мера, пока мы не узнаем, с чем имеем дело. Лившиц прав: нам стоит опасаться. Мы не знаем, что это и кто может быть там внутри.

– Хочешь мира – готовься к войне?

– Ну, не все так плохо, – усмехнулся Грац. – Сначала нужно выяснить, чего они хотят.

– Они?

Грац развел руками. Понятно, тайное не стало явным. И Лившиц тоже в инструкциях запутался. Решения нет. Есть только гипотетические «они». Так проще – поделить мир на «нас» и «их», на черное и белое, не принимая во внимание, что все, в сущности, – нет, даже не серое, – разноцветное. Захар тяжело вздохнул.

– Будем определять стратегию общим голосованием? – спросил он.

– Да. Лившиц знает только то, чего делать нельзя, а что делать должно, он не в курсе. Других специалистов по контактам у нас нет.

– А где они есть?

Не было никаких контактов. А посему не было и специалистов. Одни теоретики вроде Люциана. Специалисты по инструкциям. Хотя как знать – вот установят они сейчас контакт, подружатся с могущественными, добрыми и справедливыми инопланетянами, и что? Кто об этом узнает? Им же, могущественным и справедливым, не так-то просто, должно быть, втолковать, что неплохо бы нас, таких не менее развитых (сумели ведь сюда добраться!) и не менее мудрых (контакт-то наладили!), домой доставить.

– Гм. Наверное, в Институте внеземной жизни. Штаны протирают.

Захар шел по коридору жилого отсека. Кряжистая фигура Станислава маячила впереди. Доктор ступал уверенным шагом человека, не имеющего сомнений в завтрашнем дне. Или он действительно видел перспективы?

Зудящее внутри чувство не исчезало, настойчиво хотелось поискать на обитых мягким пластиком стенах глаза, не мигая глядящие на него, Захара. Кто-то настойчиво томографировал его душу, снимая срез за срезом.

Они? Может быть. А может, собственное сознание шутки шутит. Неужели Грац ничего не чувствует? Судя по уверенному шагу и твердому взгляду вперед – нет. Рассказать ему, он ведь врач? Нет, пока не стоит.

В рубке все уже собрались. Лившиц метался взад и вперед в самом центре, словно лев в тесной клетке. Внеземелец нервничал и негодовал, что приходится кого-то ждать. Его светлые водянистые глаза укоризненно вперились в Захарову переносицу, стоило только появиться на пороге. Руки усиленно дергали карманы брюк, будто что-то невероятно важное застряло там, не желая быть явленным миру. Лившиц волновался, он хотел говорить, у него были планы. Но вот воплотить их в жизнь он явно опасался.

Клюгштайн, опершись о пластиковую консоль, смотрел в закрытый бронированной ставней иллюминатор. Пальцы ритмично выстукивали по пластику одному ему известную мелодию, он то и дело шмыгал носом. Биолог задумчиво улыбался, явно думая о чем-то глубоко личном.

Гертруда, изогнувшись сразу во всех трех измерениях, полулежала в кресле, уткнувшись головой в панель ручного управления кораблем. Глаза ее были закрыты, но она не спала – ноги планетолога совершали внизу сложные танцевальные па, отчего кресло, закрепленное на шарнире, конвульсивно подергивалось.

В рубке царила нервозность. Состояние кибертехника, похоже, отлично вписывалось в здешнюю атмосферу, и только один Грац излучал спокойствие и непоколебимость принципов.

– У кого есть предложения? – спросил Грац, не успев даже сесть.

Лившиц остановил броуновское движение по рубке, резко повернулся к доктору и вдохнул побольше воздуха. На скулах заиграли желваки, синюшная вена вздулась на лбу. Лившиц был зол. Лившиц был взбешен. Он не желал терпеть и не хотел мириться. Но он не знал, не ведал и вообще – потерял логику и смысл действий, предлагаемых Станиславом. Захар понял, что сейчас будет истерика.

Внеземелец махал руками, гневно кричал, переходил на визг и отплевывался ругательствами. Он всячески пытался доказать самому себе, что необходим, что без него все пропадут. Он знал, что это не так, но никак не желал верить очевидному. Захар не слушал его. Впрочем, как не слушал его никто другой. Это был монолог для самого себя. Люциан не нуждался в зрителях.

Мысли текли неспешно, оттененные буйством Лившица. Захар смотрел на Граца. И пытался понять, о чем думает доктор. Интересно, что он за человек? С Грацем Захар не был знаком до этой экспедиции. Много слышал о «железном поляке», но никогда не встречался с ним лично.

Слухи о Станиславе ходили самые разные. Захар не любил слухов, не доверял им, считая гнусностью говорить о человеке за глаза, пересказывать чье-то мнение, может быть, лживое. Но информация тем не менее откладывалась в голове. Информация, гигантским цунами захлестнувшая мир, наводнившая его нужным и бесполезным, впитывалась в сознание, словно вода в губку.

Приземистый Грац, казалось, врастал ступнями в шероховатое покрытие пола рубки. Его фигура, словно скала, застыла в самом центре вытянутого эллипсом и немного изогнутого по кривизне вращающегося диска «Зодиака» помещения. Лицо – немолодое, сдобренное изрядной порцией морщин – было одновременно спокойным и решительным. Глаза, не двигаясь, смотрели на неистовствующего внеземельца, а губы, и без того тонкие, были плотно сжаты. Он ждал, когда утихнет буря.

Взгляд кибертехника медленно перешел на Гертруду Хартс.

Коротко стриженные, торчащие во все стороны, будто отродясь нечесаные, светлые волосы, довольно худая и невысокая, она скорее походила на хулиганистого мальчишку, чем на женщину тридцати с небольшим лет. Измятая и бесформенная, лишенная каких-либо признаков половой дифференцировки одежда только усиливала выбранный ею образ. Лишь одна деталь подчеркивала женское начало Гертруды: ее маникюр всегда был идеален.

Герти – планетолог, одна из лучших. Захар знал ее не один год, они успели побывать в трех совместных экспедициях. Она всегда избегала людей, была настоящим волком-одиночкой. Легко находила контакты со всеми членами экипажа, но никогда этих контактов не поддерживала. И она всегда была чем-нибудь недовольна. Только выяснить чем, не удавалось. Гертруда была отличным специалистом, поэтому ее воспринимали такой, какой она была, и в душу к ней не лезли.

Оставалась еще одна странная деталь – Хартс явно знакома с внеземельцем. Интересно, где они познакомились? Лившиц прилип к ней, словно к родной, хотя Герти не выражала ответной благосклонности.

В данный момент планетолог ковыряла аккуратно сформированным ногтем приборную панель пульта ручного управления. Можно подумать, что нет для нее сейчас во всей Вселенной более важного занятия.

Клюгштайн. Высокий сухопарый старик, с умными, слегка прищуренными глазами, от уголков которых разбегались мелкие морщинки. Фриц смотрел на бушующего Лившица, слегка наклонив голову вбок, будто шея его устала держать непомерный груз и решила временно передохнуть. На его устах замерла блаженная, чуть снисходительная улыбка. Он то и дело шумно втягивал ноздрями воздух – не то аллергия, не то дурная привычка. Лившиц ему был до лампочки, он размышлял о чем-то своем.

Великолепный элементарный биолог, Фриц был способен разложить любую клетку на составные части, изучить их, рассказать, чем живет весь организм и, что самое непостижимое, собрать это молекулярное барахло обратно. Захар не летал с биологом в экспедиции, однако неоднократно видел его блестящие вирт-выступления.

По всему, Клюгштайн был существом добрым и даже мягким. Обидеть его не получилось бы – доброжелательность старика хлестала через край, и ее с лихвой хватало на то, чтобы превратить ссору в случайное недоразумение.

Наконец буря улеглась, вулкан заткнулся. Остывающие потоки лавы еще стекали двумя слюнявыми полосами по краям замолчавшего кратера, побелевшими губами Лившиц все еще хватал воздух, все еще вращал налитыми кровью глазами, а кулаки конвульсивно сжимались и разжимались, будто помогая уставшему сердцу гонять кровь по сосудам. Однако его уже отпустило.

Люциан был личностью таинственной и подозрительной. Именно таким ему и полагалось быть по штату. Все-таки – соглядатай внеземельцев. Его реальных полномочий до конца не знал никто – все окончательные данные хранились в секретных файлах «Зодиака», доступ к которым имел только сам Лившиц. Хотя кого теперь интересуют полномочия?

Откуда он появился и как вообще попал в экспедиционный корпус, неизвестно. Разве что Герти могла это знать, но она усиленно делала вид, что ей Лившиц малознаком и вообще неприятен. Как знать, возможно, дела обстояли и так.

Здесь, на краю света, все это не имело ни малейшего смысла. Их прошлое, их отношения, их любовь и ненависть. Здесь был только сегодняшний день. Будущего не было. Прошлого тоже – то, что осталось на Земле, превратилось в воспоминания, невидимую виртуальную реальность каждого. Осталось лишь несколько месяцев жизни в тюрьме исследовательского корабля «Зодиак», потерявшего своего пилота и неспособного найти дорогу домой. Десять земных месяцев (или около того) на всех. Или пятьдесят, возможно, с небольшим – на каждого. Будут грызть друг другу глотки?

Захар усмехнулся своей мысли – для чего, кто от этого выиграет? Тот, кто станет «царем горы», медленно и мучительно умирая от нехватки воздуха? Почувствует ли он себя победителем? Или убийцей, дождавшимся сурового наказания? Пятьдесят месяцев в комфортабельной камере-одиночке на краю света – вот она, настоящая пытка.

– Почему вы улыбаетесь? – с неприязнью спросил Лившиц. Тыльной стороной ладони он вытер подбородок, с удивлением посмотрел на мокрую руку и уставился на кибертехника.

Захар не сразу понял, что внеземелец обращается к нему. Ситуация выглядела по-дурацки: Захар спохватился, перевел взгляд на Лившица, но огонь мысли уже угас, и сделалось как-то неловко, неудобно. Улыбка медленно сползла с губ, уступив место замешательству.

– Подсчитываю шансы выжить, – мрачно ответил кибертехник.

Внеземелец, яростно пожевывая губы, медленно поднял дрожащую от напряжения руку, пальцы на которой все продолжали сжиматься и разжиматься, словно намеревался задушить кибертехника, а потом бессильно махнул ею и, скривившись от горечи и омерзения, сел в кресло. Он принял расслабленный вид, глаза его покрылись поволокой безразличия.

– Если больше ни у кого нет… предложений, – сказал Грац, сделав короткую паузу, – то я готов изложить свой план действий.

Все, включая безразличного Лившица, остались на своих местах. Никто не повернулся к Станиславу, никто не изменил позы. Но что-то поменялось в людях – команда была готова слушать.

– Итак, – начал доктор, – вы все знаете, что мы потерялись. Более того, у нас больше нет пилота. Мы…

– Давайте опустим вступительную часть, – не поднимая головы с пульта, промычала Гертруда.

– Впрочем, давайте, – согласился Грац. – То, что находится здесь в темноте, в полутора тысячах километров от «Зодиака», может оказаться кораблем чужих. Все это понимают. – Он сделал паузу, будто задал вопрос и ждал, не найдется ли недопонявших. – Люциан прав, – последовал кивок в сторону Лившица, но внеземелец продолжал делать вид, что ему абсолютно безразлично происходящее на корабле, – мы не можем просто так вторгаться туда. Мы не знаем, что там. Возможно, корабль пустой. Возможно – это вовсе не корабль. Но мы должны попытаться.

Последняя фраза была адресована лично Лившицу. Грац даже повернулся в сторону лежащего в кресле внеземельца.

– Мы должны. Это наш единственный шанс. Возможно, техника чужих поможет нам вернуться домой. Или…

– Или они заявятся к нам домой самолично, – добавил Лившиц, смотря в пространство перед собой.

– Мы не знаем, есть ли там кто-нибудь, – повторил Грац.

– А как вы планируете это узнать?

– Люциан, заткнись! – это была Гертруда. Она произнесла фразу тихо и спокойно, даже на секунду не оторвавшись от панели, которую ковырял ее ноготь. – Все уже имели удовольствие тебя выслушать.

Лившиц посмотрел на нее, не поворачивая головы, но замолчал. Похоже, он не решался перечить ей. От Захара не ускользнул взгляд внеземельца – взволнованный, может быть, даже затравленный. Он явно пытался скрыть замешательство. Что же все-таки их связывает?

– Прежде всего необходимо понять, с чем мы имеем дело. Мы видели лишь смутный силуэт, показанный нам «глазом лягушки», и только из-за симметрии форм решили, что перед нами продукт деятельности разумных существ. Доказательств пока маловато.

– Вы собираетесь… – начал было Лившиц, но, бросив взгляд на Гертруду, замолчал.

– Мне кажется, сомнений в искусственном происхождении этой штуки, – сказал Захар, кивком указав на голоэкран, на котором все отчетливей проявлялось изображение висящего в пространстве объекта, – особенных нет. Даже если допустить, что неразумная природа могла создать подобную конструкцию, как это попало сюда?

– Но в любом случае нам необходимо тщательно изучить сам объект. Его структуру, его устройство. Пока мы даже не знаем, с какой стороны к нему подступиться.

Планетолог отвлеклась от своего занятия и обратилась к Грацу, смотря на него снизу вверх:

– Так что вы предлагаете? Может быть, расскажете наконец?

– Да, конечно. Как капитан, – в голосе Станислава появились стальные нотки: он решил напомнить, кто теперь главный, – я обязан был выслушать мнение каждого, прежде чем принять окончательное решение.

После этих слов внеземелец странно подпрыгнул, словно собрался куда-то бежать, схватился за запястье левой руки, а потом, окинув всех находящихся в рубке быстрым вороватым взглядом, снова опустился в кресло. Только поза его осталась напряженной, а глаза смотрели словно бы внутрь головы.

– Грац, бросьте, – сморщила недовольную мину Герти, – мы не в том положении, чтобы соблюдать формальности. В конце концов, вы что, не видите, что никому, кроме Люциана, дела нет до ваших планов по установлению контактов с пришельцами? Нет у нас никакого мнения. У меня, во всяком случае, нет. Решите залезть этой штуке в потроха – я согласна. Все равно здесь больше заняться нечем.

– Мы остаемся свободными людьми, несмотря на сложившуюся ситуацию, – вдруг подключился к разговору Клюгштайн. – Или вы согласны выполнить любой приказ?

– Перестаньте, Фриц, – одернул его Грац.

– Я согласна выполнить то, что мне интересно, – ответила ему планетолог, – а та штука за бортом меня очень занимает.

На несколько секунд в рубке воцарилась тишина. Слышно было лишь пыхтение доктора. Станислав усиленно делал вид, что он спокоен, но ему с трудом удавалось сдерживаться. Еще не прошло и суток, как они потерялись, ужас небытия едва успел лизнуть их души своим холодным языком. А что будет через неделю, месяц? Или люди ко всему привыкают? Возможно, ожидание смерти может тоже надоесть и сделаться однообразным.

– Орешкин и Хартс совершат облет объекта на малом корабле. Возьмите «Таурус», – новому капитану надоели разброд и шатания в команде. Он больше не спрашивал ничьего мнения. Он отдавал приказы. – Лазерным дальномером максимально просканируете поверхность объекта. Вам, Орешкин, задание: составьте алгоритм движения и сканирования, чтобы по полученным данным сформировать модель объекта. Хартс приготовит к полету малый корабль Таурус. Остальные в резерве. Вопросы есть?

– Есть, – это снова был Лившиц.

Внеземелец поднялся на ноги, глаза его горели, он снова был полон решимости.

– Вы что же: собираетесь вот так взять и прощупать лазером всю поверхность объекта?

– Именно так, – подтвердил Грац и отвернулся. Он давал понять Люциану, что разговор окончен и возражения не принимаются.

– И вы уверены, что поверхность этого… сооружения не покрыта высокочувствительными к свету рецепторами?

Судя по всему, Станислава внеземелец достал окончательно. Доктор резко повернулся, едва не потеряв равновесия, сделал шаг вперед и, уперев оттопыренный указательный палец в грудь оппонента, злобно прошипел:

– Я ни в чем не уверен, кроме одного: если вы продолжите свою борьбу за неприкосновенность объекта, не предлагая при этом ничего дельного, я отдам «Зодиаку» распоряжение посадить вас под домашний арест. Будете коротать время в пределах своей каюты!

– Но вы же ни черта не смыслите в установлении контакта с иным разумом! – выкрикнул Лившиц. Его сжатые в кулаки руки мелко дрожали, на лбу снова вздулась синеватая вена. Но теперь это не было истерикой – внеземелец отстаивал свое мнение.

Гертруда переводила взгляд с Граца на Лившица. Трудно было сказать, на чьей она стороне. Возможно, и ни на чьей, скорее всего, ей надоели перепалки этих двоих.

Захар подумал, что ему, в сущности, все равно, кто из них прав. Ему, так же как и Герти, надоели бессмысленные споры. Они находились в глубоком космосе, на окраине Галактики, может быть, даже за ее пределами, отрезанные от дома гигантским газопылевым облаком и немыслимым расстоянием. Нет разницы, как исследовать случайно оказавшийся в этом месте объект, будь он хоть трижды искусственного происхождения, – все равно они не могут вернуться домой и проконсультироваться со всезнайками из Института внеземной жизни. Захар мало верил в идеи Граца по поводу того, что эта космическая глыба сможет помочь им найти путь домой, но делать все равно нечего, а любая работа, любая деятельность, пока она может вызвать хоть какой-то интерес, не даст сойти с ума, слететь с катушек от безделья и обреченности.

На лице Клюгштайна отразилась буря эмоций, бурлящая глубоко внутри. Та нестабильность мимики, что можно было наблюдать, явилась проявлением глубокого замешательства, в которое впал биолог.

– Но, Станислав, Люциан, в сущности, прав. Мы не можем вот так нападать на них, – пробормотал он.

– На кого? – взревел Грац. – Вы уже точно знаете, что в чреве этого космического пупыря обязательно обитают зеленые человечки? Или чего вы еще от него ждете?

– Так, собственно, мы ведь даже не знаем, что оно собой представляет, – неуверенно проговорил Клюгштайн.

– Мы начинаем обследование объекта! – провозгласил Грац, будто выступал с трибуны перед собравшимися поклонниками теорий внеземной жизни. – Это приказ, и за его невыполнение виновные будут наказаны! А если кому-нибудь что-то не нравится, то смею напомнить – все согласились, что теперь я капитан.

Гертруда направилась к выходу из рубки. На пороге она остановилась и, обернувшись, сказала:

– Не забывайте, Станислав, что полномочия мы можем с вас и снять. Большинством голосов.

4. Вылазка

Грац распорядился надеть скафандры, а запрет на радиотрансляции не снимал. Мерное гудение климатической системы и шорох дыхания – единственные звуки внутри скафандра – казались оглушающим грохотом.

«Таурус», подчиняясь плавным движениям руки Захара, лежащей на джойстике ручного управления, медленно скользил по пологой дуге, огибая объект сверху. Прожектор отбрасывал на монолитную поверхность космического скитальца слабый блик света. Разглядеть что-нибудь в полумраке – тем более что до объекта около километра – было невозможно.

Герти ударила перчаткой по рукаву скафандра Захара. Кибертехник наклонился к ней, их шлемы соприкоснулись.

– Начинаем сканирование, – послышался приглушенный голос Герти.

Захар выставил вверх большой палец, бросил джойстик и запустил программу. Легкий гул и вибрация возвестили о начале самостоятельного маневра малого корабля.

«Таурус» выписывал размашистые круги вокруг парящей в пространстве глыбы, шаря острием лазерного луча по ее поверхности. Датчики фиксировали каждый измеренный миллиметр, чтобы потом передать полученные данные «Зодиаку». После их обработки будет готова трехмерная модель объекта. Со всеми выступами и впадинами.

Собственно говоря, их интересовал вход. Люк, дыра, дверь – все, что угодно, что могло бы пропустить людей внутрь.

Захар полагал, что, если бы внутри этой штуки сидели живые инопланетяне, они бы уже давно дали о себе знать. Если, конечно, они в принципе собирались налаживать отношения с вновь прибывшими в этот богом забытый уголок Вселенной. Вполне возможно, у чужих есть свой аналог Лившица и им не позволено проявлять себя. Но хоть какая-то активность должна же быть.

Пока объект молчал. Во всех доступных «Зодиаку» диапазонах.

«Таурус» развил приличную скорость и продолжал кружить по плотной спирали вокруг космического объекта. От количества намотанных витков голова пошла кругом. Лившиц, наверное, негодует, ждет, когда инопланетяне ответят в праведном гневе огнем из всех пушек за то, что их лазером освещают. Смешно… Хотя от вида яркой точки лазерного дальномера, бегущей в полумраке по неровной поверхности объекта, отчего-то становилось не по себе.

Красный огонек на приборной панели, резанувший в убаюкивающей полутьме кабины по глазам, возвестил о завершении программы сканирования. Пора возвращаться.

Захар взялся за джойстик, развернул челнок на сверкающие огни «Зодиака» и нажал гашетку маршевого двигателя. Корпус мелко завибрировал, и одиноко висящий в космосе корабль начал медленно приближаться.

Ну вот они и дома! Да, теперь это их дом. Весьма внушительных размеров и вместе с тем грациозный, с тонкими витиеватыми формами «Зодиак» казался маленькой щепкой в сравнении с парящим по соседству объектом чужих. Даже невидимый, тот подавлял своими габаритами, в несколько сотен раз превосходящими корабль землян.

Громоздкий скафандр с глухим щелчком зафиксировался в держателе на стене. Захар вытер рукавом пот со лба и шумно вздохнул – в космическом костюме работала совершенная система кондиционирования и регенерации дыхательной смеси, но все равно замкнутое пространство вызывало желание отдышаться.

– Ну, что там? – не дожидаясь, когда он закончит разминать затекшую спину, спросил Грац. Глаза доктора горели огнем.

– Ни зги не видно, – честно ответил Захар. – Мы будто в какое-то космическое болото угодили. Да, собственно, вы же знаете.

– Конечно, – энтузиазм Станислава несколько угас. – Но объект?

– Гладкая поверхность, никаких башен или надстроек. Детали не видно.