Надлежащий подход E-Book

Ирина Сон

• Herausgeber: Жанры
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Мотивы далекой Азии
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 338

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Как может обычный тридцатилетний фармацевт из благоустроенного двадцать первого века выжить в странном мире восемнадцатого? Он никогда не мечтал ни о приключениях, ни о подвигах, ни уж тем более о статусе «заморской диковинки». В этом мире на одной чаше весов — чистые натуральные материалы, а на другой — антисанитария и рассадники заразы. Но Тэхон не собирается смиряться с миром, в котором можно умереть от кариеса! Он просто обязан выжить, найти путь домой и, в идеале, научить новых знакомых мыть руки. Справиться бы только с последствиями того, что окружающие люди приняли худощавого парня за хорошенькую девушку…

Leseprobe

Ирина Сон Надлежащий подходРоман

* * *

© Сон И., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Глава 1

– Напомни, почему мне, взрослому, адекватному человеку, фармацевту с пятилетним стажем работы в престижной лаборатории, надо идти на вечеринку косплееров?

Спокойствие. Только спокойствие. Чем мне нравилась школа в России, так это уроками ОБЖ. Хорошие были уроки, жизненные. Наш учитель говорил: «При встрече с диким зверем стойте на месте, сохраняйте спокойствие и не делайте резких движений. Тогда он на вас не кинется». Регина же с кисточками в руках была гораздо страшнее дикого зверя. Сопротивление было чревато травмой глаза.

– Потому что наша Лу Тан заболела, а по размерам её костюм подходит только тебе, – терпеливо повторила она. – Плюс там в сценке нужно будет спеть, а у неё партия сложная, и запись в конкурсе не прокатит! Ты песню знаешь, поёшь круче…

– А без этой Лу Тан нельзя?

– Нет, Лу Тан обязана выйти на сцену сегодня и с блеском спеть! Мы хотим победить в конкурсе, и ты нам в этом поможешь. У тебя рост подходящий, опыт, и вообще со сценой была дружба.

Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Вот и аукнулось мне айдоловское[1] прошлое. Честное слово, была бы Регина обычной подругой, а не двоюродной сестрой, так и разговора бы этого не было…

– Да, меня терзали подозрения, что помощи в постановке номера вам будет мало. Тебя не смущает, что мне тридцать лет? Как ты думаешь, какая реакция будет у подростков на такую Лу Тан?

– Тебя позавчера ДПС остановила со словами: «Куда родители смотрят?! Иди в школу!» Так что реакция будет нормальная. Сейчас нарядим, накрасим – и будешь настоящей китайской принцессой!

– Корейцы и китайцы отличаются друг от друга.

– Не придирайся к мелочам. Благодаря косметике из тебя вылезет не только китайская тетушка, но и русская бабушка.

Мне показалось, или в голосе Регины и правда прозвучала угроза?

– И расслабься, – добавила она, поймав мой опасливый взгляд на её чемодане. – Эти баночки – для остальных. Тебе же надо только в кимоно завернуться, подвести губы и глаза – и прям вылитая Лу Тан из дорамы. Даже красивее. Спасибо вам, тетя Шинхё, за ваш брак с дядей Витей! Такой прекрасный результат!

– Пожалуйста, дорогая! Вот, возьми лучше мою косметику, эта ужасна. И это не кимоно, это ханьфу.

Мама. Конечно же, без неё никуда. Будь её воля, вся моя жизнь была бы сценой.

– Спасибо за поддержку, мама.

– Что за кислый вид? – тут же отреагировала та. – Я столько сил потратила, чтобы развить твой чудный голос и актерский талант. Проталкивала в Корее, в России, а ты…

– Фармацевт-исследователь, а местами и фармаколог в престижной лаборатории, мама! Что тебя не устраивает? Ведь вместо того, чтобы употреблять сомнительные вещества, я теперь их изобретаю. И мне за это платят. На постоянной основе, независимо от контрактов и продюсеров. Что мне даст роль этой Лу Тан, кроме «спасибо» от вашей команды, Регина?

– Пять тысяч рублей.

Какие-то жалкие пять тысяч за унизительный вечер? Серьезно? Да я одной статьей о туберкулезе больше заработаю!

Видимо, что-то пробилось сквозь маску невозмутимости, потому что двоюродная сестрица шлепнула меня кисточкой по макушке.

– Не смотри так! За десять минут на сцене это офигенные деньги!

– Не хочешь пять тысяч – будешь помогать бесплатно, – добавила мама.

Из моей груди вновь вырвался тяжкий вздох. Помогать бесплатно мне ни капли не хотелось.

На новоиспеченную Лу Тан нахлобучили парик и поставили перед зеркалом. Как ни печально было признавать, девушка из меня вышла убедительная. Даже джинсы с футболкой не спасли ситуацию.

– Ах, какая красавица! – прослезилась мама. – Я знала, что дети от смешанных браков получаются красивыми, потому и вышла за Витю, но ты превзошел все ожидания!

Мама была в своем репертуаре. Регина сняла парик, чтобы поправить пару заколок. Волосы сразу растрепались и упали на лицо. Мама заботливо заправила пряди мне за уши и с умилением потрепала за щеки. Сестрица помогла завернуться в ханьфу, стянула мои волосы в куцый хвостик и вновь нахлобучила парик.

– Прелесть!

Я не разделял их превосходного настроения. Нет, ханьфу мне даже понравился. Отличная ткань, вышивка золотой нитью и бисером, мой любимый алый цвет. Плечи сели как надо, и широкий пояс застегнулся идеально. Было видно, что к созданию костюма подошли серьезно. Но при взгляде в зеркало в голову приходило только одно слово:

– Убожество.

Хлопнула входная дверь, и раздались знакомые тяжелые шаги отца. В груди птицей забилась надежда. И отец, мой любимый русский папа, меня не подвел. Едва он заглянул в комнату, как его глаза полезли на лоб. Мама и Регина замерли.

Воцарившаяся пауза была достойна лучших мировых сцен.

– Милая, я всё понимаю, – кашлянув, сказал отец. – И признаю, в худобе ребенка виноваты и мои гены. Но по-моему, это перебор. Привычка делать маникюр вас, конечно, сближает, но не до такой же степени! В остальном-то он нормальный мужик! Зачем ты его в бабу-то переодела?! И еще Регинку позвала, чтобы накрасить!

Легкая паника и стыд на личике мамы стали целебным бальзамом для раненого самолюбия. Спасибо, пап. Я знал, что ты сможешь сформулировать моё мнение вежливо и культурно.

Пока родитель разбирался, отчего его сынуля внезапно превратился в девушку, я снял парик и выпутался из халата. Нужно отдать должное китайцам: одежда для знати у них была не только красивой, но и довольно удобной. Мешали лишь длинные рукава. Я аккуратно положил ханьфу на кровать и тихонечко отступил к выходу.

Матушка и Регина так горячо втолковывали отцу причину маскарада, что забыли про меня. Оставалось только выскользнуть из квартиры, а там запрыгнуть в автомобиль и птицей рвануть куда-нибудь подальше, предварительно отключив телефон…

– Тихон! Стоять! Куда намылился? – спохватилась сестрица.

Мечта о спокойном вечере в гостинице рассыпалась прахом. Я на секунду замер у порога комнаты, прикрыл глаза, мысленно матеря и анимешников, и китайские дорамы, и тех корейцев, которые когда-то оказались в России и породили мою маму с её любовью к первой родине, а потом спокойно повернулся и ответил:

– В туалет. Пап, я тебе сегодня не нужен?

– Нет, не нужен! – бодро отозвался тот. – Помоги девчонкам. Регина, ты же снимешь его выступление, да? Я так давно не слышал, как он поет! Преподавательница говорила, что у него уникальный природный голос, конотенор…

Что? Ты должен был остановить зло, а не примкнуть к нему, отец!

– Контртенор, – поправила мама. – Он поет таким чистым женским сопрано, уникальный тембр!

Да, и этот уникальный тембр в сочетании с моей смазливой внешностью и худощавым телосложением в своё время породил кучу слухов и подозрений насчет моей ориентации. Высказывались даже сомнения в моей принадлежности к мужскому полу. Спасибо, что научной тусовке была безразлична моя внешность и личная жизнь – всех интересовала лишь последняя вакцина против туберкулеза.

– Да, кстати… – спохватилась Регина.

Её ручки нырнули в сумку, достали какую-то тряпку, развернули – и происходящее окончательно перестало казаться адекватным. Я честно постарался, чтобы лицо не потеряло хваленой азиатской невозмутимости, и даже преуспел, но вот за голосом не уследил:

– Это что?!

– Моё бра! – бодро ответила сестрица и двинулась ко мне.

Старый спортивный топик когда-то телесного цвета угрожающе колыхнулся, заставив попятиться.

– Я вижу, что это твоё старое белье, – очень-очень спокойно сказал я, помня, что на сумасшедших лучше не кричать. – Почему в его чашечках лежит… Что там лежит?

– Разрезанный мячик. И это – твоя грудь! – радостно возвестила Регина.

Я в панике посмотрел на родителей. Мама поощрительно улыбнулась. Отец весело заухмылялся. Мне показалось, или в их глазах действительно только что горели маниакальные, безумные огоньки? Показалось же! Наверное…

– Одевайся! – велел отец. – Ты обязан выручить девочек! Ты – мужчина!

Оскорбленный, чопорный тон получился сам собой.

– Отец, ты понимаешь, что в данной ситуации воззвание к мужественности несколько неуместно?

– Хватит кочевряжиться. Молча оделся, вышел, спел и пришел назад!

Я брезгливо взял бра двумя пальцами. Тряпка не вдохновляла: белье растянулось, посерело, а наполнение чашечек было неаккуратно обшито эластичной тканью. Более отвратительного реквизита я в жизни не видел. Мне жаль было свою новенькую фирменную майку, на которую пришлось надеть это. Нижние одежды костюма прикрыли непотребство, но ощущение гадливости не прошло. Флюиды чужой ношеной вещи, казалось, просочились даже сквозь выбеленную в специальных порошках, прополосканную в ароматных кондиционерах и наглаженную майку. У меня моментально зачесалось всё тело, а в желудке сделалось дурно. Я не страдал нервными расстройствами, нет. Это умирало в корчах врожденное чувство прекрасного, любовно выпестованное годами жизни законченного эстета и сибарита.

– Я похож на трансвестита, – мрачно подытожил я. – Видишь, мама, какую жалкую участь ты мне уготовила?

– Успокойся. Войди в образ! – ободряюще хлопнул отец по плечу. – Вон, тот же Стоянов сыграл триста женских ролей! А он ни разу не трансвестит, он юморист!

– Кто? – удивилась Регина.

– Ну, помнишь «Вампиров средней полосы»?..

– Спасибо, родители, – мое ворчание проигнорировали.

Сбежать не удалось. Поняв, что семья встала на сторону сестрицы, я окончательно сдался. Будь проклято корейское уважение к старшим! Будь проклят этот конкурс косплея! Будь проклята… Нет, родителей проклинать нельзя. Родителей я всё-таки любил, несмотря на разногласия. Но и просто пойти покорной овцой туда, куда ведут, не позволила гордость.

– Тогда десять тысяч.

– Что? – возмутилась Регина. – Десять тысяч за три минуты на сцене? А ты не обнаглел?

– Тебя двоюродная сестра просит, вообще-то, – напомнил папа.

– Стыдно с семьи деньги брать! – добавила мама.

Я не дрогнул. Регина была далеко не бедным человеком, а мне требовалась компенсация за испоганенный вечер.

Сестрица же посмотрела на меня так, словно впервые увидела:

– Ты жуткий эгоист, Тихон!

– Да-да, я ужасный человек и очень люблю себя, – безразлично отозвался я и скрестил руки на груди. – Но я тебе нужен, поэтому деньги вперед.

– Сын! – хором воскликнули родители. – Так же нельзя!

– Еще как льзя. У меня вредная работа. Я устал. А Регина тут со своими глупостями лезет.

– Это у тебя-то вредная работа?! – возопила сестрица. – Да твоя лаборатория чище, чем слеза ребенка!

– Десять тысяч, – повторил я. – И гримируй тут. Не хочу светить собой настоящим.

– А то, что ты в таком виде проедешь через весь Новосибирск, тебя не смущает? – саркастично спросила мама.

Я скривился и соврал:

– Не смущает. Новосибирск и не такое видел. Это будет Лу Тан, а не Тихон Викторович. Ну, так что? Десять тысяч, Регина, и я тебе не только спою, но и станцую, и даже спасу кого-нибудь.

Глаза ее сверкнули нехорошим огнем.

– Даже так? Ну, братец, тогда ты отработаешь каждую копейку.

– Да-да, конечно.

После того, как бумажки перекочевали из кошелька сестрицы в мои руки, я дал завернуть себя в остальные женские тряпки, накрасить губы и, подхватив чемодан с остальными ханьфу, покорно отправился за другими участниками этого… косплея.

Разноцветная толпа психоделического вида немного примирила меня с амплуа Лу Тан. Роль в комической сценке была небольшой, буквально на четыре строчки, даже песня заняла больше времени. Я включил все свои актерские способности, и, кажется, даже жюри не заподозрило, что очаровательная азиатка – это тридцатилетний мужик. А потом Регина схватила меня под локоток и повела наружу, к лавочкам, навстречу раскрашенным подросткам. Сначала я подумал, что она решила прогуляться, но сестрица уверенно потащила меня к фотозоне, где уже фотографировался другой персонаж, принимая позы разной степени героичности. Сообразив, что этот персонаж – главная любовь Лу Тан, я затормозил.

– Ты с ума сошла? Не буду я фотографироваться!

– Ты обещал отработать каждую копейку, – напомнила Регина. – Спеть, станцевать и даже спасти человечество.

– Но не фоткаться! – взревел я. – Не буду! И не уговаривай! А вдруг кто-нибудь меня узнает?

– Ну, братец, тогда ты у меня спасешь… человечество, – прошипела сестрица, но настаивать не стала. Видимо, поняла, что перегнула палку, и отступила.

Лу Тан заняла первое место.

Когда всё это безобразие закончилось, я с удовольствием стащил парик, вручил награду сияющей Регине и с вежливой улыбкой погнал команду к автомобилю. Подростки поныли, побурчали, но послушано переоделись, затолкали свои костюмы в чемодан и побрели следом за мной.

– Лу Тан, а ты почему не переоделась? – спросила Регина.

Я растянул накрашенные губы еще шире и звонким голосом произнес:

– Я не собираюсь раскрывать своё инкогнито, ты забыла?

Сестра закатила глаза.

Тойота мигнула фарами, и команда юркнула в её просторные недра. Мы с Региной подошли к багажнику, чтобы запихнуть туда чемоданы.

– Песня получилась классно, – переговаривались подростки в машине. – Лу Тан вообще смотрелась лучше всех. Прямо как белый лебедь в стае диких уток…

Еще бы Лу Тан не смотрелась! Восемь лет актерской и певческой карьеры так просто не изжить. Я хмыкнул, наклонился за чемоданом и схватился за его ручку. Боковое зрение выхватило странное голубое свечение позади. Оно ярко вспыхнуло и начало стремительно приближаться. Я удивился, почему машина едет, а звука не слышно, как вдруг Регина закричала:

– В сторону!

Я на чистом инстинкте, не выпуская ручку чемодана, дернулся в сторону стены, но свет фар лишь стал ближе, ударил в глаза, вышибая слезы…

И вместо ночных огней городской парковки вокруг раскинулся восхитительный морской галечный пляж с разбитым кораблем на рифах.

Свечение исчезло.

Я обозрел пейзаж, вдохнул свежий бриз, стер с лица холодные капли и пнул на пробу ближайший крупный камень. Камень отлетел. Я потыкал чемоданом в гальку, послушал шуршание и вновь поднял голову.

Так.

Море. Песок. Ветер. День. Хмурое серое небо над головой. Обломки огромного корабля, словно из восемнадцатого века. Куча выкинутых волнами вещей на берегу. Море посреди парковки? Бред. Головой я не ударялся, сознания не терял, да и напитки у косплееров были нормальные. Вывод? Я попал…

Куда? В прошлое? Но… Куда именно?!

Я с тяжелым вздохом опустился на чемодан. Уставший за день мозг думать категорически отказывался. В голове воцарилась пустота. Накатил ступор. Наверное, следовало биться в истерике и метаться в поисках выхода, но силы иссякли. Я мог только сидеть и созерцать волны в надежде, что загадочный свет вернется и отправит меня домой.

Время шло.

Ничего не происходило.

Через полчаса забуксовавшая голова все-таки поняла, что ждать у моря спасения бесполезно. Память вытолкнула наружу очередной совет из ОБЖ. Учитель – вот все его уроки запомнил, а имя забыл! – важно поднял дешевую ручку и произнес: «Оказался на незнакомом острове – не паникуй, обустрой лагерь и разведи костер. Но сначала хорошенько подумай, а надо ли привлекать внимание аборигенов дымом? В Африке и вообще в теплых тропиках до сих пор распространен каннибализм!» И я включился в реальность.

На тропики чахлый лесок неподалеку походил мало. Да и до корабля с вещами мне было не добраться – слишком далеко. Вот почему я не схватился за машину? У меня там и аптечка была, и топор, и спальник, и много-много всего полезного и нужного попаданцу в любом мире. Но нет. Вместо полезной Тойоты мне достался полный чемодан псевдокитайских женских шмоток.

Быть может, всё-таки стоило поискать выживших и понять, куда именно меня занесло? Если по торчащим обломкам еще можно было приблизительно определить время, то вот место – нет. Такие корабли в своё время по всем океанам плавали. С равным успехом это могла быть и Северная Америка, и Европа, и Англия, и Япония… Я присмотрелся. Среди обломков корабля движения не было, лодок на пляже тоже не наблюдалось. Если и были выжившие, то высадились они не здесь.

Я снова тяжело вздохнул и в задумчивости подпер подбородок рукой. Наверное, другой человек прошелся бы вдоль пляжа и поискал трупы, чтобы обшарить карманы и узнать что-нибудь полезное, но это было негигиенично. Мало ли чем болели на корабле. Вдруг чем-то заразным? Да и прикасаться к мертвым телам… От одной мысли на меня накатила тошнота. Я и на учебе-то обязательные экскурсии в морг с трудом пережил из-за боязни крови. Конечно, притерпелся со временем, но одно дело – готовый анатомический образец, и совсем другое – утопленники.

За скалами раздалась неразборчивая речь, и я вскочил. Куда бежать? Что делать? Выйти навстречу аборигенам? Ведь в любом случае придется с ними пообщаться… А кто я? Предположим, что пассажиру удалось пересидеть самую жуть на корабле, а потом он с помощью плавучего чемодана добрался до берега. Слабо, но другой убедительной легенды под рукой не было.

Я прыгнул в море вперед разума и упал на мелководье. Ледяная вода обожгла тело, чемодан закачался на волнах, подол ханьфу намок, и до меня дошло, что это была не самая здравая идея. Во-первых, сюда могла идти команда корабля, и тогда у людей возникнет миллион вопросов, во-вторых, море показалось просто адски холодным!

Но композиция «выживший после кораблекрушения» уже красиво раскинулась на гальке, а когда я дёрнулся, чтобы всё-таки спрятаться, люди вышли из-за скал. Я поспешно уткнулся в чемодан. Когда они меня заметили, разговор стих. Раздался шорох камней. Кто-то подошел ко мне и встал. Я напрягся и поднял голову.

В глаза бросился сухой черно-желтый подол со строгими геометрическими узорами, напоминающими русскую народную вышивку. Из-под подола виднелись сапоги. Добротные, сделанные из черной кожи, на деревянной подошве. Я поднял голову выше… еще выше… рассмотрел на могучей груди большущий золотой стилизованный рисунок весов. И только потом увидел изумленное европейское лицо с аккуратной курчавой светло-русой бородой и усами. В мужчине было больше двух метров!

– Опа! Девка! – растерянно сказал он и на чистом русском языке заорал куда-то себе за спину: – Здесь девочка выжила!

Так. Я где-то в России примерно восемнадцатого – начала девятнадцатого века. Это объясняет, почему море такое холодное. Это не Черное море. Балтийское? Я около Петербурга? Впрочем, это детали. Главное, хорошо, что это Россия – мультикультурная страна. Аборигены будут воспринимать меня более-менее адекватно.

Но! Меня приняли за женщину. Досадно… Впрочем, я бы тоже принял себя за девушку, ведь на мне по-прежнему красовалось полное облачение Лу Тан – только парика не хватало. Но мои родные волосы были достаточно длинными, чтобы сойти за модную женскую стрижку. Наверное, к лучшему. При непонимающих иностранках, да и вообще при женщинах люди, как правило, становятся очень разговорчивыми. Так что я решил пока помолчать и понаблюдать. А пол… Заблуждение насчет этого всегда можно исправить.

К богатырю тем временем подбежали не менее высокие мужчины в таких же длиннополых черно-желтых одеждах с весами во всю грудь. Меня вытащили из воды, подали одеяло и попытались схватить за плечи, чтобы помочь подняться, однако я вывернулся. Пусть по сравнению с аборигенами я и казался лилипутом, плечи были хоть и узкими, но твердыми. Если бы меня пощупали хорошенько, то моментально бы поняли, что девица перед ними какая-то совсем не мягкая.

Мужик, от которого я шарахнулся, даже обиделся.

– Чего это она?

– Не прикасайся, – посоветовал ему первый. – Чужеземка же, явно из знати. Посмотри, какое у неё лицо нежное и руки ухоженные.

Конечно, лицо нежное. Борода у азиатов выражена не так ярко, как у европейцев, а у меня она вообще росла пучками. Вот я её лазерной эпиляцией и извел. Потребовалось несколько лет, но зато вечное раздражение от бритья перестало беспокоить.

– …Мало ли какие у них обычаи, – продолжал богатырь. – Совсем хаоситы распоясались – девиц таскать начали! – и он бросил гневный взгляд на обломки корабля.

Вот и первая ценная информация. Корабль принадлежал каким-то разбойникам. Можно смело делать вид, что я был в плену. Я кое-как поднялся на ноги, покрепче закутался в одеяло и поморщился. Одежда намокла, противно прилипла к телу и тянула вниз. Невыносимо захотелось стащить с себя все эти многослойные тряпки да упасть в горячую ванну с бокальчиком хорошего вина. Но нужно было входить в роль знатной госпожи.

Я кротко улыбнулся мужчинам, склонился в традиционном поклоне и, старательно опустив взгляд, сказал по-корейски:

– Благодарю вас, господа. Говорите ли вы по-корейски? – мало ли, вдруг нашелся бы знаток?

Те даже не заподозрили, что к ним обращается мужчина, и ответили мне русскими поклонами, махнув рукой от сердца.

– Мы не понимаем, госпожа! Говорите ли вы по-росски? – слаженно произнесли оба.

По-росски? Я ослышался?

Из-за скал показались еще богатыри в черно-желтом, среди которых оказалось и две женщины. Впереди себя они толкали пару насквозь промокших мужчин в одних штанах. Те спотыкались, цедили сквозь зубы что-то явно нелестное и сверлили мужиков в форме ненавидящими взглядами. На их телах красовались синие татуировки: у одного – птица, у другого – змея. Я, как и полагалось знатной даме, метнул на них один взгляд и безразлично уставился на море, лихорадочно обдумывая всё, что успел увидеть.

Все, даже «хаоситы», были огромными и плечистыми, каждый – не ниже двух метров. Даже женщины уступали габаритами ненамного и радовали глаз пышными формами. Я на их фоне со своим ростом сто семьдесят восемь и впрямь смотрелся молоденькой девушкой, которая уже вытянулась, но не обросла мясом.

А богатыри и богатырши тем временем построили пленников у скалы, сняли с плеч огромные старинные ружья и встали напротив.

– За принадлежность к богомерзким хаоситам вы приговариваетесь к расстрелу! – объявил темноволосый мужчина. В отличие от прочих, его лицо украшала не лопатообразная борода, а аккуратная эспаньолка.

– Мы не еретики! – взвизгнул разбойник.

– Не лги мне! – грозно громыхнул носитель эспаньолки. – Ваши тела расписаны, вы – хулители Равновесия!

– Нет!

Главный махнул рукой, и его подчиненные вскинули ружья. Я отвернулся. Звук выстрелов ударил под дых, полоснул по венам вспышкой острого страха и осел в животе ледяным комком. Пленников просто приговорили, без суда и следствия, даже не выслушали. Расстреляли за то, что у них были татуировки.

Я покрепче закутался в одеяло и возблагодарил небо и Регину за многослойные одежды. Женская роль разом показалась не такой уж и плохой.

Хаоситы, Равновесие, женщины, которые участвовали в расстреле наравне с мужчинами… Это явно была какая-то не такая Россия. И этим людям нельзя было видеть меня голым. Ни в коем случае.

Глава 2

Пока аборигены закидывали расстрелянных в пещеру, меня подвели к мужчине с эспаньолкой. Одежда на нем оказалась не черно-желтой, а сине-желтой, с тем же рисунком весов на всю грудь. Просто запыленной и довольно-таки грязной. Судя по состоянию волос и непередаваемому амбре застарелого пота, главный не мылся по меньшей мере неделю, а эспаньолка явно нуждалась в бритве. Ему доложили обо мне, и мужчина с любопытством повернулся.

Лицо у него было усталым и слишком добрым для того, кто без колебаний, суда и следствия приговорил к расстрелу трёх человек. Он смотрел прямо, открыто скользил взглядом по узорам и вышивке ханьфу, по моему лицу. В глубине глаз – цветом точь-в-точь как море за моей спиной – мерцали смешинки. В бровях и складке рта пряталось что-то наивное, присущее либо детям, либо глупцам. Богатырская стать придавала ему сходство с огромным добродушным псом. Как обманчива бывает внешность… Если бы я самолично не видел, как он отдавал приказ, в жизни бы не поверил, что этот человек способен убить.

– Вот уж диковинка так диковинка, – удивленно сказал он, глядя на меня сверху вниз. – Маленькая, ладная, словно кукла. Черноокая, чернобровая, ручки белые, мягкие. Где такие красавицы живут?

У него сделался вид самца, узревшего самку. Разве что павлиний хвост за спиной не раскрылся. Я сделал вид, что глух и слеп. Мужчину не смутило моё безразличие и явное незнание языка. Он с учтивой улыбкой приложил руку к груди и сказал:

– Арант Асеневич.

Я повторил с дичайшим корейским акцентом, слив два слова в одно. Собеседник мотнул головой и раздельно произнес:

– А-ра-н-т.

– Арант, – откликнулся я эхом.

– А-се-не-вич.

– Асеневич. Арант Асеневич, – я повторил несколько раз, добиваясь чистого звучания, и, в конце концов, главный довольно кивнул.

– Арант Асеневич, – он приложил ладонь к своей груди и с вопросом в глазах протянул руку ко мне.

Я быстро шагнул назад, чтобы он не дотянулся, и с невозмутимым видом согнулся в поклоне. Назваться Лу Тан? Нет, забуду и не отреагирую. Лучше пусть будет мой корейский псевдоним из айдоловского прошлого. Для незнающих непонятно, женский он или мужской.

– Лим Тэхон.

Арант – вот уж странное имя для русского человека, даже альтернативного – опустил руку, спокойно приняв нежелание прикосновений, и повторил. Я из вредности твердил имя до тех пор, пока не добился правильного звучания.

– Вот и познакомились, – подытожил Арант наконец.

Ветер с каждой минутой дул сильнее, и в мокром ханьфу становилось всё холоднее. Я поплотнее завернулся в одеяло, покрепче ухватил чемодан, и люди засуетились.

Меня подвели к повозке. На козлах скучал двухметровый седой мужик с лохматой бородой. Он притопывал потрепанными сапогами и кутался в выцветшую, явно самодельную куртку. Повозка же была элементарная: деревянная, сколоченная из кое-как обтесанных досок, накрытая куском тяжелой, явно натуральной ткани. Свет сочился сквозь неё, позволяя рассмотреть структуру чуть ли не до ниток. Внутри повозки даже скамеек не стояло, только узлы.

Мне вручили хлопчатобумажное полотенце вместо промокшего одеяла. Женщины хотели помочь, но я бескомпромиссно показал им на выход и, старательно опустив за ними ткань, открыл чемодан. В предложенной одежде я бы утонул, да и грубый материал не вдохновлял. Так что не оставалось ничего другого, как воспользоваться прихваченными костюмами. Сумерек, которые воцарились в повозке, хватило, чтобы не запутаться и всё рассмотреть.

Косплееры были отбитыми, но за въедливость и дотошность я их зауважал. Комплекты не просто соответствовали своей эпохе – их довели до ума. Широкие упругие резинки, пуговицы, липучки и даже парочка скрытых карманов на молнии сделали нижнюю одежду практичной и надежной. Чемодан и полиэтиленовые пакеты не подвели – вода внутрь не просочилась. Спортивный топик Регины с псевдогрудью я снял даже с сожалением. Это убогое старье хоть и вызывало рвотные позывы, зато замечательно имитировало крепкую единичку и полностью прикрывало мою татуировку – красивого черного дракона над сердцем. Дракона я нежно любил. Он символизировал мою свободу, освобождение от актерской карьеры и торжество разума над маминым «хочу». Здесь же он мог лишить меня головы. Но, как бы я ни хотел оставить бра, делать было нечего. Влага быстро просочилась бы сквозь ткань и вызвала ненужные вопросы.

Пока я вытирал торс, пугливо косясь на едва прикрытый выход, женщины топтались у повозки и переговаривались.

– Бедненькая. Такое испытание. Видела, как она от Ильи шарахнулась? – раздался низкий грудной голос. – Видать, долго она с ними плавала.

– Жаль, что эти сволочи так легко отделались, – поддакнула другая. – Надо было им сначала всё отрезать. У неё же еще ничего не выросло толком, как они могли?

– Одно слово – хаоситы. Ничего святого нет.

На пару секунд воцарилась тишина.

– Годана, а Годана, – позвала первая.

– Чего?

– Как думаешь, что с ней будет?

– А что и со всеми нами. Осмотрят, а там подумают. Может, в Кром Порядка на обучение отправят.

– А если не подойдет? Вон она мелкая какая. Даже когда подрастет, ни стати, ни силы в ней не будет. Куда ей Равновесие держать?

– Зденька, ну что ты распереживалась? Замуж тогда выдадут! И тебе, видать, замуж пора и рожать, раз так о детях заботишься!

Я быстро нырнул в первую подходящую по размеру сорочку, надел панталоны и задумался. Осмотр – это было плохо. Это было совсем нехорошо, учитывая, что у меня на груди красовался дракон. Но! Меня приняли за молодую девушку, пережившую насилие. Это было немного оскорбительно, но зато все проявили удивительную деликатность и под одежду не полезли. Спасибо вам, азиатские гены, за медленно стареющую кожу и субтильность.

Чтобы замаскировать отсутствие топа, я взял платье с просторным пышным верхом, украшенным оборками, и подчеркнутой широким поясом талией. Оно было коротковато, в поясе пришлось сделать дополнительную дырочку. Но зато маленькая грудь среди оборок наверняка бы потерялась. Свою родную обувь я пока решил поберечь. Мне предложили не сапоги, а переплетение ремешков на мягкой кожаной подошве, пятка которой поднималась до самой лодыжки. Всё это надевалось поверх портянок. Гениальная в своей простоте и универсальности конструкция.

Пока я наматывал ремешки на портянки, у повозки зашуршала галька.

– Где Тэхон? – прозвучал узнаваемый баритон Аранта.

– Переодевается, – ответили Зденька и Годана.

– Почему не остались?

– Она сама нас выставила.

– Вы её не осмотрели? Вдруг она тоже хаоситка?

Арант шагнул к повозке, но женщины были начеку.

– Потом осмотрим, никуда она от нас не денется! А вы, Арант Асеневич, к девочке не суйтесь. И ежу понятно, что ей от хаоситов досталось. Вас ей только не хватало.

– Да я вовсе ничего такого не хотел, – забубнил мужчина смущенно. – Я тут шкатулку нашел, наверное, её.

– Знаем мы, как вы не хотите! – рассмеялась Зденка. – Не пугайте девочку, она еще маленькая для вас.

– Да? – удивился Арант. – А мне показалось иначе. Голос у неё уже взрослый. Мягкий такой, нежный.

– Лицо непривычное. Мы тоже обманулись. А пока одеяло у неё забирали, рассмотрели. У неё всё только расти начало. Девочка она еще. Поздний цветок. Так иногда бывает.

– А-а, – протянул мужчина.

Мокрое ханьфу я аккуратно сложил в отдельный пакет. Боковой карман, в который нацелился этот пакет, внезапно явил початый тюбик зубной пасты, кусок клубничного мыла, коротенькую зубную щеточку, какие обычно выдавали в поездах, большую, почти полную мягкую упаковку недорогого шампуня, черный обломанный карандаш для глаз и складную пластиковую расческу с зеркальцем. Я вспомнил, что Регина несколько месяцев назад ездила в отпуск куда-то в Алтайские горы. Очевидно, по приезде она забыла выложить вещи, а чемодан для ханьфу собирала в спешке. И точно. В другом боковом кармане нашлись женские трусы и теплые носки. Носков почему-то было пять: одна нормальная белая пара, еще пара черных, но с дыркой на одной пятке, и один целый черный. Носки были грязными, однако запах уже выветрился.

Дома бы я, избалованный профессиональными шампунями, разными гелями, ополаскивателями и электрической зубной щеткой, на такое и не посмотрел бы. При виде трусов меня вообще передернуло бы. Но внутри запряженной конями повозки на колесах без рессор яркие упаковки и крохотный бесшовный кусок эластичной ткани выглядели совсем иначе.

Я не любил технический прогресс с его загаженными водами, вонючими автомобилями и бесконечным городским шумом, но вот приложения в виде продуктового разнообразия, коммунальных служб и адекватной медицины – очень. А с этим в почти насквозь натуральном средневековье было туго. Разбрасываться прихваченными из цивилизации вещами не следовало.

– Ничего, ничего, – пробормотал я, запихивая зубную щетку и косметику в отдельный карман. – Может, всё не так страшно. Может, тут есть магия. Волшебные пилюли всякие…

Успокаивающая мантра подействовала. Я задвинул чемодан в угол, убедился, что сборки-оборки на груди достаточно пышные, и выглянул наружу. Серое небо совсем расстроилось, начал накрапывать мелкий дождь, больше напоминающий морось. Волны на море усилились, поднялись выше, яростнее слизывая с берегов обломки и вещи. Богатыри сновали по берегу, стаскивая остатки корабля в одну кучу. Кто-то облил их жидкостью из фляжки и поджег. Кони всхрапнули, уловив запах дыма.

– Тэхон, – позвал Арант.

Я перевел взгляд с разгоревшегося костра на него и недоверчиво уставился на поданную руку. Лапища была огромной, мощной и мозолистой, с неровно обрезанными ногтями. На первый взгляд, да и на второй тоже, ладонь была чистая. Но я помнил, что грязь существует не только видимая.

– Вам так охота её пощупать, Арант Асеневич? – ехидно спросила Зденька. – Поздний цветок дольше цветет?

– Я просто хочу помочь ей спуститься, – процедил тот, не прекращая улыбаться мне.

– Зачем? Мы же вот-вот поедем. Или хотите показать красоты моря? Так она уже насмотрелась! – продолжала женщина.

Арант закатил глаза и опустил руку, поняв, что ответа от меня не будет.

– Язва ты, Зденька. Никакого почтения к мудрецу Порядка.

– Пф! Мудрец! Как будто мы не знаем, сколько раз вы испытания заваливали! – фыркнула женщина и перебросила на спину толстую русую косу.

Арант засунул руку за пазуху и выудил оттуда шкатулку.

– Тэхон, твоё?

Неудивительно, что он подумал обо мне. На крышке небольшой деревянной шкатулки был искусно вырезан китайский дракон, почти такой же, как на ханьфу. Бесполезная вещь без ключа. Разве что если взломать какой-нибудь шпилькой. Я сделал вид, что обрадовался, и с благодарным поклоном прижал её к животу. В шкатулке зашуршало и звякнуло. Судя по звуку, в ней лежало что-то металлическое. Украшения?

Я не успел оглянуться, как оказался в дальнем углу повозки, на своём чемодане, а вокруг на узлах уселись люди, переговариваясь и смеясь.

– Куда теперь, мудрец? – уважительно спросил извозчик, запрыгнув на козлы.

– В трактир. Желательно в такой, где помыться можно, – ответил Арант. – Погода снова портится. У тебя есть дождевик?

– Конечно, есть, – степенно ответил мужик и, перегнувшись через бортик, развязал ближайший узел. В нем оказался плащ из такой же грубой ткани, какой была покрыта повозка. – Садитесь, тут недолго.

Мудрец забрался в повозку последним, устроился у выхода, рядом с извозчиком, нашел взглядом меня и подмигнул с улыбкой. Я молча засунул руки в рукава и уставился перед собой.

– Но! – крикнул извозчик.

Кони тронулись с места, мягко зашуршали под колесами земля и камни, повозка закачалась.

Через пару минут я понял, что рессоры с амортизаторами стоило бы занести в список великих изобретений человечества.

Минут через двадцать я был готов убить всё живое.

Когда повозка наконец остановилась, моё тело болело, словно после драки. Лучше бы я пешком пошел, честное слово.

Трактир для своей эпохи выглядел достаточно прилично. Ничего стеклянного не было, только глиняные кувшины. В окна были вставлены тонкие мутные пластины – видимо, слюда. Когда Арант пожелал помыться, ему сказали, что баня давно готова, а услышав вопрос, где здесь можно ответить на зов природы, послали на задний двор. То есть ни горячей воды, подогретой хотя бы волшебным артефактом, ни канализации для отхожего места не предусматривалось. Даже банального умывальника из продырявленной чашки со стержнем, который висел во дворе у моей русской бабушки, не было.

Я прекрасно знал, что в России и в двадцать первом веке были целые деревни с удобствами во дворе. Да и в трактире всё должно быть прочным и дешевым, но… В общем, мне стало ясно, что если в этом мире и была какая-то бытовая магия, то для особо избранных. Да еще и чудные грязные полы, присыпанные соломой, кое-как протертые столы… Кроме мудреца никто не изъявил желания освежиться. Черт возьми, они даже руки не помыли. Когда же мы все уселись за общий стол и нам принесли еду, тревожный звоночек превратился в полноценный набат.

На столе не нашлось ни соли, ни перца, ни бумажных салфеток. Не дали вилок, только простые деревянные ложки. А потом к огромному блюду жареных морепродуктов вынесли нарезанную буханку хлеба и не поставили отдельных тарелок.

– А дичи или птицы какой у вас нет? – спросила Зденька.

– Пока нет! Хозяин седмицу назад в лесу заблудился и вышел, когда пообещал устроить морскую неделю – чтоб ни птиц, ни дичи не бить. Вот и готовим пока только гадов да рыбу, – сказала подавальщица, крепкая, симпатичная и такая же огромная, как и все в этом мире. – И еще я у вас попросить хотела… – тот самый мужчина, который первым нашел меня, кивнул, и женщина заискивающе продолжила: – Тишка, братец мой, третий день в бреду лежит, животом мается. Вылечите его, служители Равновесия, а? Денег нет, но я вам пиво и копченую лопатку принесу. Из своих запасов!

Ага, значит, меня взяли служители какого-то весьма уважаемого культа. Священнослужители? Не лекари же тут разгуливают с ружьями?

– Животом мается и бредит? – переспросил курчавый и огладил бородку. – Хорошо, что нам сказали. Это лечится простым наговором на узел пояса. Пообедаем, а потом я его вылечу.

Ответ мне понравился. Значит, магия в этом мире все-таки существует, просто не артефакты и не волшебные палочки, а заговоры и личная сила.

– Благодарствую! – обрадовалась подавальщица и поставила перед нами большой горшок картошки.

Пахло одуряюще. Но! Горшок был один на всех. Один. На всех. И никаких отдельных тарелок нам всё еще так и не подали.

– Не стесняйся, деточка! – прогудела над головой Зденька и, положив на хлеб рыбу, вручила его мне. – Кушай.

Я вцепился в бутерброд, как утопающий, глядя на горшок с картошкой во все глаза. Служители Равновесия схватили ложки.

«Они не могут этого сделать!» – в каком-то предобморочном состоянии ахнул внутренний голос.

Ложки дружно опустились в горшок и выловили по куску. Десяток ртов облизнул их, оставив на каждой по миллиарду микробов, вирусов и бактерий. На лицах мужчин и женщин разлилось удовольствие.

Эти люди могли, умели и практиковали.

– Хорошо горяченького с холода покушать! – крякнула Годана.

И ложки – облизанные, обсосанные, со всех сторон обслюнявленные – вновь нырнули в ни в чем не повинную картошку. И еще раз. И еще. В горшке расцвела самая настоящая микробиологическая оргия. Но ложки не останавливались.

Я молча смотрел на эту отъявленную вакханалию антисанитарии и понимал: это полный финиш. Абзац. Катастрофа! Аборигены, видимо, обладали убойным иммунитетом. Мой же такого артобстрела не вынес бы никогда в жизни! Я опустил взгляд на свою еду. Вроде как ржаной хлеб тоже не порадовал. Он имел странный неприятный запах, почти неуловимый из-за рыбы. Первый же кусок я аккуратно сплюнул – очень уж не понравился горьковатый привкус. Конечно, это могла быть какая-то специя или добавка, но в памяти всплыли истории о роли спорыньи в эпоху охоты на ведьм. Осмотр надкушенного куска выявил крупные черные то ли споры, то ли крошки. Я вспомнил, как люди умирали от поноса, сопоставил с рассказом подавальщицы о Тише – и внутренний учитель ОБЖ тут же грозно потребовал не брать в рот подозрительную еду. Конечно, это могла быть и не спорынья, вон, с каким аппетитом аборигены уминали хлеб – только за ушами трещало. Но, может, они эту добавку переваривать научились? Я съел с бутерброда рыбу, придирчиво осмотрев её, и взял осьминожьи щупальца. Все вокруг хохотали и жевали. На меня никто не обращал внимания.

И всё бы прошло хорошо, но тут вернулся посвежевший и чистый Арант. Он сел напротив, взял ложку, соорудил бутерброд и подмигнул мне.

– А что это Тэхон одну рыбу ест? – заботливо спросил он.

Ложка мужчины нырнула в оскверненный горшок, где наверняка уже родилась неизвестная науке болезнь, и исходящая паром отрава нацелилась мне в рот.

– Попробуй! – улыбка у мудреца Порядка была добрая-предобрая. – Вкусно! Ам-ам!

Только многолетняя актерская практика помогла удержать лицо. Я вспомнил, что являюсь не просто спасенной пленницей, но еще и знатной особой. Поэтому вместо послушного «ам» облил чужую ложку презрением, высокомерно выгнул бровь и демонстративно откусил кальмара, держа хлеб у подбородка на манер тарелки.

Арант нахмурился и ткнул ложкой настойчивее.

– Тэхон, еда!

Я тоже нахмурился. Абориген не успокаивался и медленно, но верно начинал бесить. Да еще остальные прервали трапезу и с увлечением наблюдали за нашим поединком. В конце концов мне надоело отворачиваться от ложки, и я тоже сунул этому мудрецу щупальце.

Арант машинально откусил, и я с самым высокомерным видом переложил еду ему на ложку, а сам взял с блюда нетронутое. На лице аборигенов медленно проступило осознание. Ложка с отравой тихо опустилась.

– Ладно, я понял, что ты из общего горшка не ешь, – проворчал мудрец и подал мне кусок хлеба. – Хлеб! Хлеб! Видишь, отдельный кусок? – и расстроился, когда я отверг и его. – Ну а теперь-то что не так?

Я молча поднес хлеб к слюдяному окну, раскрошил в пальцах мякиш. Холодный рассеянный свет четко выделил на белой коже мелкие черные вкрапления. Арант и Годана секунду пялились на них, а потом их куски опустились на стол. Служители Равновесия посерьезнели и переглянулись с таким видом, что мне стало ясно: подобная специя в рецепте не предусматривалась.

– Подавальщица сказала, что её брат третий день животом мается и в бреду лежит, – пролепетала Зденька, бледнея. Из её руки выпал крохотный огрызок – она доедала второй кусок.

– Порча. То-то рыбу всем подают – чтоб не учуяли! – прошипел мудрец, зверея, и гаркнул на весь трактир: – Всем отложить хлеб и выплюнуть еду! Хозяин, а ну-ка поди сюда!

Я даже обрадовался. Служители сопоставляли плохую еду с болезнями, знали, что и отчего бывает, и умели оказывать первую немагическую помощь. Это означало, что в их организации существовала определенная школа.

Еще они явно обладали авторитетом и правомочиями. Те, кто наелся дрянного хлеба, моментально побежали на задний двор. Перепуганного трактирщика допросили и выяснили, что испорченную муку он купил по ошибке, а пустил на хлеб из-за жадности – не пропадать же добру! Мужика пинками выгнали на улицу, привязали к первому попавшемуся бревну и объявили губителем душ и хулителем Равновесия. Затем Арант вручил кнут Годане, разорвал на спине преступника рубаху… И дальше я ни смотреть, ни слушать не стал – зашел обратно в трактир. Служители Равновесия собирались колдовать над отравленными. Определенно, мне больше понравится смотреть на магию, а не на наказание.

Глава 3

Я привык представлять магию чем-то зрелищным, с потоками света, искр и прочими спецэффектами. Мгновенный результат подразумевался априори. Но служители Равновесия просто завязали пару узлов на красных нитках, нашептали на них какую-то абракадабру и раздали всем желающим со словами: «Если кому будет плохо, три дня пить отвар из таких-то трав». Названия трав мне ни о чем не сказали. На этом магические действия закончились. Народ был в восторге и с благодарностями повязал нитки на запястья. Я же однозначно ожидал не этого. Наверное, век кинематографа меня развратил…

Трактирщика до смерти не забили – заступилась наша подавальщица, которая оказалась его женой. Впрочем, заголосила она не сразу. Судя по довольной улыбке, которую женщина безуспешно пыталась спрятать, трактирщик был не только жадиной, но и не самым лучшим мужем.

Едва его унесли, как на нашем столе моментально появилось пиво и свежайший пшеничный хлеб. Подавальщица поклялась, что безопасный. Спрашивается, насколько? Впрочем… Я посмотрел, как она с сияющей улыбкой летала по трактиру, и понял, что хозяйка подала нам отраву и рассказала о больном брате как раз с расчетом на то, что всё раскроется. Что тут сказать? Женщина виртуозно провернула интригу. Правда, непонятно, чем бы всё кончилось без меня, ведь без моей подсказки служители Равновесия вообще не обратили бы внимания на еду.

Я быстро наделал себе бутербродов с мидиями и рыбой, придвинул поближе кружку и блаженно вздохнул. Пиво оказалось мягким, вкусным, хлеб таял во рту – то, что надо измученному попаданцу. Служители попытались отобрать пиво: мол, девушкам такое нельзя, но я молча надавал всем по рукам.

– Отстаньте, – не выдержала Зденька. – Заслужила.

Остальные согласились, что если бы не моя брезгливость, то порченый хлеб никто бы не заметил. Пиво осталось у меня. Арант с Годаной вернулись за стол последними и со вздохом сели.

– Вызнали, откуда он порченую муку взял? – спросил курчавый.