Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Иностранка
- Kategorie: Krimi
- Sprache: Russisch
Золотой век детектива подарил нам множество звездных имен. Произведения таких писателей, как Агата Кристи, Гилберт Честертон, Эрл Стэнли Гарднер, Рекс Стаут, развивали и совершенствовали детективный жанр, их романы, безоговорочно признанные классикой, по сей день любимы читателями и являются эталоном качества для последующих поколений авторов детективных историй. Почетное место в этой плеяде по праву принадлежит Джону Диксону Карру (1906–1977) — виртуозному мастеру идеально построенных «невозможных преступлений в запертой комнате». В 1933 году в романе «Ведьмино Логово» Джон Диксон Карр впервые представил публике сыщика-любителя доктора Гидеона Фелла. Внешность героя, предположительно, была списана с другого корифея детективного жанра — Гилберта Честертона, а его заслуги в истории детективного жанра, по мнению большинства почитателей творчества Карра, поистине вызывают уважение. Так, писатель Кингсли Эмис в своем эссе «Мои любимые сыщики» назвал доктора Фелла «одним из трех великих преемников Шерлока Холмса». В настоящий сборник вошли седьмой, восьмой и девятый романы из цикла, повествующего о приключениях доктора Фелла: «Дело "Тысячи и одной ночи"» (1936), «Не будите мертвеца» (1938) и «Изогнутая петля» (1938).
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 360
Veröffentlichungsjahr: 2025
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
John Dickson CarrTO WAKE THE DEADCopyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1938Published by arrangement with David Higham Associates Limitedand The Van Lear Agency LLCAll rights reserved
Перевод с английского Елены Королевой
Серийное оформление Вадима Пожидаева
Оформление обложки Ильи Кучмы
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
Карр Дж. Д.
Не будите мертвеца : роман / Джон Диксон Карр ; пер. с англ. Е. Королевой. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025. — (Иностранная литература. Классика детектива).
ISBN 978-5-389-28656-6
16+
Золотой век детектива подарил нам множество звездных имен. Произведения таких писателей, как Агата Кристи, Гилберт Честертон, Эрл Стэнли Гарднер, Рекс Стаут, развивали и совершенствовали детективный жанр, их романы, безоговорочно признанные классикой, по сей день любимы читателями и являются эталоном качества для последующих поколений авторов детективных историй. Почетное место в этой плеяде по праву принадлежит Джону Диксону Карру (1906–1977) — виртуозному мастеру идеально построенных «невозможных преступлений в запертой комнате».
Роман «Не будите мертвеца» продолжает серию книг о сыщике-любителе докторе Гидеоне Фелле. Внешность героя, предположительно, была списана с другого корифея детективного жанра — Гилберта Честертона, а его заслуги в истории детективного жанра, по мнению большинства почитателей творчества Карра, поистине вызывают уважение. Так, писатель Кингсли Эмис в своем эссе «Мои любимые сыщики» назвал доктора Фелла «одним из трех великих преемников Шерлока Холмса».
© Е. А. Королева, перевод, 2025© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025Издательство Иностранка®
Глава перваяУкраденный завтрак
В то промозглое январское утро, вскоре после рассвета, Кристофер Кент стоял на улице Пикадилли и трясся от холода. Воздух был такой серый, словно его выкрасили краской. До площади Пикадилли оставалась всего дюжина ярдов, и часы «Гиннесса» подсказали Кенту, что сейчас двадцать минут восьмого. По замершей площади двигалось только одно такси, мотор которого отчетливо постукивал: такси обогнуло островок со статуей Антероса [1] и, рыча, укатило по тихой Риджент-стрит. Пронизывающий ветер задул с востока, встряхивая сырой воздух, как встряхивают ковер. Кристофер Кент заметил внезапно промелькнувшую снежинку, потом еще одну. Он поглядел на них с неприязнью, но без особенного удивления.
В банке на углу он мог бы обналичить чек на любую сумму. И все же в кармане у него не было ни пенни, и вряд ли в ближайшие двадцать четыре часа ему удастся разжиться деньгами. В том-то и беда! А он не ел со вчерашнего утра, и желудок сводило от голода.
Какое-то шестое чувство привело его к дверям отеля «Королевский багрянец». Он так и манил к себе. Через сутки — если точнее, в десять утра первого февраля — Кент войдет в этот отель, чтобы, как и было условлено, встретиться с Дэном Рипером. И тогда вся эта история с пари окажется в прошлом. Какое же это будет удовольствие — выиграть у Дэна, однако в данный момент из-за голода и дурноты преждевременная радость Кента сменилась пасмурной злостью. Как обычно и бывает, к данной ситуации привела цепь событий самых несуразных. Кристофер Кент был сыном ныне покойного владельца «Южноафриканских элей Кента». Он вырос в Южной Африке и успел побывать почти во всех странах мира, кроме исторический родины: Англии он не видел с тех пор, как его увезли оттуда в двухлетнем возрасте. Посетить ее вечно что-нибудь мешало. Производство требовало внимания, хотя в настоящее время ему было уже лень им заниматься, кроме разве что дегустаций. У него имелись другие интересы. Усвоив здоровые принципы отца, он разделял все его убеждения, кроме горячей приверженности бизнесу, и рано ощутил вкус к беллетристике. Лет в двадцать пять он начал писать сам и вкалывал как кафр на рудниках, чтобы добиться признания. Но Дэн Рипер этого не одобрял.
Стоя на неприветливой лондонской мостовой, Кент припомнил чудесный денек тремя месяцами раньше, когда он лежал на пляже в Дурбане с заиндевевшим бокалом в руке и слушал рокот прибоя. Как обычно, он спорил с Дэном. Ему вспомнился густой, с красноватым оттенком загар Дэна, его рубленые жесты, его неизменная самоуверенность. В свои пятьдесят Дэн добился успеха в этой стране молодых и входил в число тех, кто превратил Йоханнесбург в новый Чикаго. Хотя Дэн был почти на двадцать лет старше Кента, они давно дружили и обожали спорить по поводу достоинств или недостатков всего на свете. Дэн был депутатом Национальной ассамблеи и делал все, чтобы стать влиятельной фигурой в политике. И в тот момент он (тоже как и обычно) вещал безапелляционным тоном.
— У меня нет времени читать романы, — заявил Дэн (как обычно). — Жизнеописания, история — это да. Это мое. Это все настоящее. Мне нужно, чтобы овчинка стоила выделки. А насчет всего остального я прямо как старая миссис Паттерсон: «Какая в том польза? Все это глупые враки». Но если уж приходится печатать романы, то они хотя бы должны основываться на практическом опыте — на настоящем знании жизни, — например, таком, как мой. Мне иногда кажется, я и сам мог бы...
— Ага, — сказал Кент. — Как же, знаю. Сдается мне, все это я уже где-то слышал. Чепуха! Писательство — это ремесло, такое же, как и остальные добрые ремесла, и ему нужно учиться. Что же касается этого твоего проклятого жизненного опыта...
— Ты же не станешь отрицать, что без него никак?
— Не знаю, — честно признался тогда Кент. Он вспомнил, как в тот момент изучал оттенки синего океана и синего неба сквозь стекло бокала. — Когда я читаю биографии писателей, которые печатают на книгах, меня всегда поражает одно. Невероятно, насколько все они похожи. В девяти случаях из десяти ты прочтешь: «Мистер Бланк за свою полную приключений жизнь успел поработать лесорубом, пастухом на ранчо, репортером, шахтером и барменом; проехал всю Канаду, какое-то время...» и так далее. Сколько литераторов перебывали пастухами на канадских ранчо — уму непостижимо. Если меня когда-нибудь попросят написать свою биографию, я разрушу этот стереотип. Вот что я напишу: «Я никогда не был лесорубом, пастухом на ранчо, репортером, шахтером или барменом; на самом деле я не работал в жизни ни единого дня, пока не начал писать».
Это задело Дэна за живое.
— Знаю, что не работал, — мрачно отозвался он. — У тебя вечно денег куры не клюют. Да ты и не выдержал бы ни единого рабочего дня. Ты бы сдох.
С этого момента спор, подогретый «Джоном Коллинзом» — или двумя, приобрел более острый и практичный характер, и в итоге Дэн распалился окончательно.
— Ставлю тысячу фунтов, — воскликнул Дэн, который всегда был романтиком в душе, — на то, что ты не выдержишь испытаний, которые выпали на мою долю! Слушай, а это идея! Ты не сможешь выехать из Йоханнесбурга без пенни в кармане, не сможешь добыть денег, чтобы добраться до побережья — Дурбан, Кейптаун, Порт-Элизабет, выбирай, что твоей душе угодно, — не сможешь наняться на корабль, чтобы отработать проезд до Англии и явиться на встречу со мной в условленный день и час, скажем через два с половиной месяца, считая с этого момента. Я имею в виду, не обналичивая чеков и не используя свое имя, чтобы получить помощь. Дудки!
Кент не сказал ему, что подобная идея в литературе вовсе не нова. Однако она его заинтересовала.
— Я ведь могу и поймать тебя на слове, — сказал он.
Дэн поглядел на него с подозрением — он всегда и во всем искал подвох.
— Ты сейчас серьезно? Имей в виду, если ты пойдешь на это — или хотя бы попытаешься, — то не прогадаешь. Ты узнаешь, что такое Жизнь с большой буквы. А еще разживешься богатейшим материалом для настоящих книг вместо дурацких историй о мастерах шпионажа и разных там убийцах. Только ты вряд ли согласишься. Уже завтра утром передумаешь.
— Да чтоб тебя разразило! Я еще как серьезно.
— Ну-ну! — сказал Дэн, хмыкнув в свой бокал. — Прекрасно! — Он воздел толстый палец. — В начале января мне надо быть в Англии по делам. Со мной поедет Мелитта, твой кузен Род с Дженни, а еще, вероятно, Франсин и Харви. — (Дэн всегда путешествовал как император, со свитой из друзей.) — Сначала мы поедем в Суссекс, в деревенский дом Гэя. Но утром первого февраля уже точно будем в Лондоне. Как думаешь, сумеешь проделать весь этот путь и встретиться со мной в номере отеля «Королевский багрянец» в десять утра первого числа? Подумай хорошенько, мой мальчик. Тысяча фунтов, без дураков — даже ты не откажешься.
Еще две снежинки закружились в воздухе, но их тут же унесло порывом колючего ветра. Кент оглядел Пикадилли, мысленно потуже затягивая пояс. Итак, у него получилось. Он победил или, во всяком случае, победит через двадцать четыре часа, если сумеет продержаться. А в целом у него сложилось впечатление, что почти все из уверенно предсказанного Дэном оказалось неправдой.
Жизненный опыт? Материал для книг? В данный миг он не знал, смеяться ему или браниться. Ничего из того, что он пережил, даже близко не походило на приключение. Может, самому Дэну, отправившемуся после Великой войны [2] в Южную Африку на судне для перевозки скота, и привиделось в том удивительное приключение или некий мистический опыт, впрочем Кент сомневался. В гробу он видел подобные увеселения. Не было там ничего, кроме скуки и работы, работы на износ, от которой — не будь он таким крепким парнем — он сломался бы еще в первые две недели. Ему помогало врожденное упрямство. А о человеческой природе он узнал бы ровно столько же, если бы прожил все это время в меблированных комнатах в Йоханнесбурге, и приключений там было бы не меньше.
Однако же он на месте. Почти неделю назад он сошел с борта «Вольпара» в Тилбери с жалованьем помощника кочегара в кармане, которое спустил в грандиозной попойке с двумя товарищами по команде. Возможно, со временем, когда события обрастут байками и анекдотами, они все же начнут восприниматься как приключение в дальних морях. Но в данный момент он сознавал только, что адски голоден.
Кент подошел чуть ближе к великолепным вращающимся дверям отеля, который белой башней возносился над Пикадилли. Он видел, как уборщицы в вестибюле домывают мраморный пол; ковры беззвучно раскатывались, ложась на место, и тишину раннего утра нарушало только эхо шагов.
«Королевский багрянец» был респектабельным, но не самым дорогим заведением. Дэн Рипер всегда останавливался здесь, впрочем он обычно снимал сразу пол-этажа и в итоге платил как за «Савой». Но, как объяснял Дэн, это дело принципа: никогда не позволяй дорогим гостиницам драть с тебя плату за одно только имя. Кроме того, управляющим здесь был свой, выходец из Южной Африки и его друг. В год коронации [3] они пристроили верхний этаж, который, как обещалось, должен был стать новым словом в представлении о роскоши, что тоже прельстило Дэна.
Кристофер Кент подошел еще ближе. За стеклянными дверями было тепло, тепло и дремотно, и там можно отдохнуть в удобном кресле, пусть и с пустым животом. Заглядывая в вестибюль, он сознавал, что испытывает беспричинную обиду на Дэна — Дэна, великодушного père de famille [4], только без всякой семьи, Дэна, который с радостью пошел бы на любые хлопоты, лишь бы сэкономить при сделке лишний фартинг. Прямо сейчас Дэн наверняка еще лежит в постели в доме Гэя в Суссексе, уютно зарывшись в одеяло. Но уже скоро он будет здесь, со всей своей свитой из друзей и помощников. Кент мысленно перечислил их. Мелитта, жена Дэна. Франсин Форбс, его племянница. Родни Кент, кузен Кристофера, со своей женой Дженни. Родни был политическим консультантом Дэна. Харви Рейберн, большой друг семьи, скорее всего, тоже приедет. И через день все они окажутся в Лондоне...
Теперь уже живот свело настоящей судорогой. Кент и не подозревал, что можно быть настолько голодным.
Краем глаза он заметил что-то белое, на этот раз слишком крупное для снежинки. Оно планировало с неба, задело его плечо, и он непроизвольно протянул руку. Оказалось, это небольшая, сложенная пополам карточка, такие выдают, когда заселяешься в гостиничный номер. На ней красными буквами было написано:
Отель «Королевский багрянец»
Дата: 30 января, 1937
Номер: 707
Регистрация: 21/6 (двухместный)
В стоимость входит номер с ванной и завтраком. Отель не несет ответственности за сохранность ценных вещей, не сданных на хранение в сейф управляющего.
«Номер с ванной и завтраком...» Кент уставился на карточку: сначала ему показалось, из этого можно извлечь отличный сюжет, но затем он с робким изумлением понял, что этому клочку бумаги можно найти практическое применение.
Он вспомнил, как устроена эта система. Заходишь в обеденный зал, называешь свой номер либо официанту, либо служащему, который сидит при входе с журналом. Затем тебе подают завтрак. Если он смело войдет и уверенно назовет свой номер, то сможет неплохо позавтракать, после чего выйдет оттуда и скроется в неизвестном направлении. Почему бы нет? Откуда им знать, что он не живет в этом номере? Сейчас только половина восьмого. Вряд ли настоящий постоялец спустится так рано, да и все равно дело стоило того, чтобы рискнуть.
Эта мысль пришлась ему по душе. Хотя он оставил в ломбардах почти все свои пожитки и нуждался в услугах парикмахера, костюм на нем был по-прежнему приличный, а побрился он накануне вечером. Кент протиснулся сквозь вращающиеся двери в вестибюль, на ходу снимая пальто и шляпу.
Это была довольно безобидная форма мошенничества, однако Кент внезапно понял, что еще никогда в жизни не чувствовал себя таким виноватым. Пустой желудок не прибавляет уверенности в себе, и потому ему казалось, что все вокруг приглядываются к нему или даже читают его мысли. Пришлось взять себя в руки, чтобы не пронестись через вестибюль так, словно он спасается от погони. Но похоже, поглядел на него только портье за стойкой — в аккуратной темно-синей униформе, принятой во всех гостиницах того же класса, что и «Королевский багрянец». Кент непринужденно миновал вестибюль, затем уставленную пальмами зону отдыха и вошел в просторный ресторан, который только что начал пробуждаться ото сна.
Кент с облегчением отметил, что за столиками уже сидят люди. Если бы он оказался здесь первым, то, зная о своем мошенничестве, наверное, задал бы стрекача. Он и так едва не удрал при виде такого количества официантов. Но все же постарался двигаться с холодной уверенностью. Затем старший официант поклонился ему, и деваться уже было некуда.
Впоследствии он признавался, что сердце у него колотилось где-то в горле, когда официант выдвинул для него стул за отдельным столиком.
— Чего желаете, сэр?
— Яичницу с беконом, тосты и кофе. Побольше яичницы с беконом.
— Слушаю, сэр, — с живостью отозвался официант, выхватив блокнот. — Номер вашей комнаты?
— Семьсот семь.
Похоже, это не вызвало изумления. Официант записал все в блокнот, вырвал из-под копирки копию квитанции и поспешил прочь. Кент откинулся на спинку стула. По обеденному залу разливалось благостное тепло, от аромата кофе голова кружилась сильнее прежнего, но он чувствовал себя так, словно наконец-то нащупал твердую почву под ногами. Не успел он задуматься, не отнимут ли у него все это, как перед ним появилась тарелка с самой прекрасной, как ему показалось, яичницей и самым мясистым беконом в его жизни. Металлическая корзиночка с тостами и полированный кофейник добавили серебристого блеска и без того ярким краскам стола: желтая яичница и красно-коричневый бекон на сверкающем белизной фарфоре и скатерти являли собой редкий по красоте натюрморт, так и просившийся на полотно.
«Там, — думал он, глядя на яичницу, — там на башне, — пурпур, злато, — Гордо вились знамена...» [5]
— Что-нибудь еще? — спросил официант.
— «Мы бьемся до смерти, и пьем мы до дна, — бесшабашно процитировал Кент, — На беконе и яйцах процветает страна» [6]. Это все, спасибо.
Затем он набросился на еду. Сначала было трудно, потому что кишки, похоже, разжимались и сжимались, словно мехи гармошки, но понемногу умиротворяющее ощущение благодати охватывало его. Он лениво развалился на стуле, примирившись с миром и мечтая покурить. Однако вот этого делать не стоило. Он получил свой завтрак, а теперь надо было убираться, пока...
Тут он заметил двух официантов. Один из них только что вошел в обеденный зал, и оба они смотрели в его сторону и шушукались.
«Все-таки влип», — подумал Кент. Но чувствовал себя при этом вполне бодро.
Поднявшись из-за стола со всем достоинством, на какое был способен, Кент двинулся к выходу. За спинами официантов он разглядел какое-то гостиничное начальство в темно-синей униформе. Он догадался, чем это может грозить, еще до того, как человек в униформе выступил вперед и обратился к нему.
— Сэр, могу я попросить вас пройти со мной? — произнес служащий, как показалось, весьма зловещим тоном.
Кент сделал глубокий вдох. Значит, все — попался. Интересно, за подобные правонарушения сажают в тюрьму? Он мысленно увидел, как Дэн Рипер будет помирать со смеху (вместе с остальной компанией), если завтра утром узнает, что Кент загремел в кутузку за похищение завтрака или же моет посуду на гостиничной кухне, чтобы расплатиться. Он разозлился от этой мысли, однако выхода не было, если только не пуститься в бега — чего он делать не собирался. Он как мог степенно вышагивал рядом со служащим отеля, который провел его между кадок с пальмами к стойке портье. И этот полный достоинства дородный джентльмен с армейскими усами и выправкой выглядел вовсе не зловещим — он выглядел учтивым и встревоженным. Оглядевшись по сторонам, словно опасался чужих ушей, он доверительно обратился к Кенту.
— Мне ужасно неловко беспокоить вас, сэр, — начал он, — но я хотел спросить, не согласитесь ли вы любезно выручить нас? Вы ведь проживаете в семьсот седьмом номере?
— Да, все верно.
— Ага! Прекрасно, сэр, очень хорошо. Номер, в который вы заселились, — семьсот седьмой — был занят до вчерашнего дня, — портье с армейскими усами снова огляделся, — одной американкой, которая сегодня вечером отбывает домой на «Директории». Она позвонила нам вчера уже совсем поздно, и мы, разумеется, не захотели беспокоить вас и решили дождаться, пока вы проснетесь. Суть в том, сэр, что, уезжая из отеля, она оставила весьма ценный браслет, просто задвинула его в ящик бюро: по всей видимости, положила под бумагу, которой застелен ящик, после чего забыла о нем. Браслет очень дорог леди, как она пояснила, и она не хочет возвращаться домой без него. К сожалению, горничная, убирая номер к вашему прибытию, не заметила браслета — вы же понимаете, как такое могло случиться. Так вот, сэр, я сознаю, что мы причиняем вам неудобство, но если бы мы нашли браслет прямо сейчас, то смогли бы доставить его в Саутгемптон до отправки судна. Может быть, вы не откажетесь подняться со мной в номер и заглянуть в ящик бюро?
Кенту сделалось дурно.
— Боюсь, мне нужно спешить, — произнес он медленно. — Но я не вижу причин, почему бы вам самому не подняться и не заглянуть в ящик — или же горничной, или кому-то еще. Я совершенно не возражаю, а у вас ведь имеется универсальный ключ.
На лице портье отразилось явное сомнение.
— Да, но в этом-то и загвоздка, сэр, — заметил он, покачивая головой. — В сложившихся обстоятельствах...
— Каких еще обстоятельствах?
— Ваша половина сейчас спит, а на двери висит табличка: «Не беспокоить», — сообщил портье с обезоруживающей непосредственностью. — Вы же понимаете, мы вряд ли осмелимся...
— Моя половина?
— Ваша жена. Мы не имеем права будить гостей, когда они вывешивают такую табличку. Но я подумал, если бы вы зашли в номер и объяснили супруге...
Хотя в мозгу промелькнуло слово «спалился», Кент понял, что какая-то гипнотическая сила увлекает его по направлению к лифтам.
Глава втораяУбийство
Как он осознал уже потом, выбор у него был невелик. На самом деле единственное, что он мог предпринять, — это решительно и быстро выйти из отеля, но такое действие его взбудораженной совести показалось признанием вины, за которым немедленно последовала бы погоня. Кроме того, теперь в его желудке покоился прекрасный завтрак, и Кент начал испытывать благодушный интерес к происходящему. А разворачивалось что-то похожее на сюжет одной из его собственных книг, и в нем пузырьками вскипало бурное веселье. Получается, ему придется вломиться в номер ни в чем не повинных супругов, которые сейчас спят наверху, и каким-то образом выйти оттуда с добычей. Приключения (мог бы сказать он Дэну Риперу) ждут тебя в четырех стенах, а не на открытых просторах.
Пока поднимались на лифте, портье завел светскую беседу:
— Как отдохнули ночью, сэр? Хорошо спали?
— Прекрасно.
— Надеюсь, вас не потревожили рабочие, которые монтируют второй лифт. Как вам известно, верхний этаж, где вы остановились, надстроен недавно, и мы очень им гордимся, но он не вполне завершен. Еще не закончена установка второго лифта. И работа идет в две смены, чтобы все было полностью готово к коронации. Ага, вот мы и на месте.
На седьмом этаже «Королевского багрянца» номеров было меньше, а сами номера — больше. Этаж состоял из четырех крыльев, но только крыло А (по правую руку, если выйти из действующего лифта) представляло для Кента некоторый интерес. Вниз отсюда вела широкая лестница, а через площадку от нее располагались бок о бок два лифта, и в шахте второго, залитой ярким светом, рабочие монтировали механизм.
Крыло А было весьма просторным и роскошным, хотя Кент предпочел бы чуть приглушить назойливые новомодные веяния, воплощенные в хроме, стекле и стенных росписях. Справа от лифтов широкий коридор уходил вдаль, прежде чем завернуть под прямым углом. Под ногами расстилался очень толстый серый ковер, а отделка стен наводила на мысль о курительной комнате или баре на борту океанского лайнера. На одной из стен был изображен в натуральную величину зрительный зал вокруг боксерского ринга, на другой — буквы многокрасочного алфавита, сошедшего с ума. Однако в приглушенном свете все это создавало ощущение покоя и уюта. Все было очень новым, еще не обжитым, и это буквально чувствовалось, словно запах краски.
Кент тревожился все сильнее по мере приближения к цели. Номер 707 находился в углу коридора, дверь была уже за поворотом, и ее не было видно от лифтов. Кент, шагавший немного впереди, первым заметил эту дверь. Перед ней стояли коричневые женские туфли — из какого они материала, он не смог определить или попросту не заметил. И на ручке двери болталась одна из тех картонных табличек, которые гласят: «Отдыхающие просят соблюдать тишину». Однако вовсе не это вынудило его замереть на месте, невольно заслонив табличку своим телом. Поверх надписи «Не беспокоить» виднелись небрежно выведенные красными чернилами буквы, прописные вперемежку с печатными, и они складывались в слово:
ПОКОЙНИЦА
Чувства Кента поразительным образом обострились. В конце этого отрезка коридора он увидел окно, а за окном — пожарную лестницу; он словно умудрился заметить с десяток деталей сразу. Он разглядел и кладовую для постельного белья в этом же конце коридора: внутри горел яркий свет и там работала горничная в сине-белой униформе. Однако все это заслоняло собой одно-единственное слово: «Покойница», которое беспомощно болталось на двери.
Но ведь если горничная уже проходила мимо двери, она должна была заметить это слово? Собственный голос прозвучал до ужаса странно, когда Кент выдавил из себя:
— Боюсь, при мне нет ключа.
(Стоит ли ему признаться во всем прямо сейчас или же дать деру?)
— О, ничего страшного, сэр, — заверил его портье на удивление непринужденным тоном. — Тут в паре шагов от нас горничная.
Он уже торопливо шагал по коридору, чтобы привести ее. Кристофер Кент остался стоять на месте, он ничего не предпринимал, потому что в голове было совершенно пусто. Но кое-что ему не нравилось. Он быстро протянул руку и развернул табличку, чтобы была видна ее изнаночная сторона (на которой значилась та же просьба не беспокоить, зато не было странной надписи, сделанной красными чернилами).
— Вот и мы, сэр, — произнес портье.
Ключ щелкнул в замке, и дверь приоткрылась на дюйм. Даже если бы портье не отступил тактично в сторону, Кент все равно мгновенно оказался бы перед дверью.
— Вы не могли бы подождать здесь минутку? — попросил он.
— Разумеется, сэр. Не торопитесь.
Стиснув зубы, Кент проскользнул внутрь и затворил за собой дверь — на ней был установлен автоматический замок, который сразу же защелкнулся.
В комнате было почти темно. Оба окна были занавешены тяжелыми кремовыми маркизами, опущенными до самого подоконника, — два размытых пятна во мраке. Ни одно из окон не открывали, поэтому в комнате было душно. У стены слева Кент с трудом различил очертания двух кроватей и тут же решил, что сейчас кто-нибудь сядет на одной из них и потребует ответа, какого лешего он здесь забыл. Однако не последовало ни малейшего движения, ни одно из стеганых покрывал не шевельнулось, и он увидел, что обе кровати пусты. Да, ничто не шевельнулось, кроме волос на голове, поскольку до него начало доходить, что табличка на двери, похоже, не обманывала.
Чуть дальше от входа в эту большую комнату он различил контур огромного дорожного сундука, который ставится на попа и открывается как книга. Этот сундук, развернутый к двери, был приоткрыт, и что-то лежало на полу между его створками. Поначалу Кент видел только темную массу, затем рассмотрел ногу в сером шелковом чулке, потом руку. Тело женщины лежало на боку с зажатой между створками сундука головой. Что-то белое частично закрывало ее плечо.
Многие, кого занимают подобные истории, часто спорят, что станет делать обычный человек с улицы, если обнаружит труп, рискуя навлечь на себя подозрения, — Кент и сам участвовал в подобных спорах. Он не сделал ничего. Более того, позже он прикинул, что провел в той комнате минуты три.
Прежде всего необходимо собраться с духом, подойти и посмотреть. Он неуверенно протянул руку, и справа от двери пальцы коснулись чего-то, заставив его отпрянуть. Там оказался небольшой столик, а на столике высокая стопка аккуратно сложенных банных полотенец.
Ему не пришло в голову включить свет или поднять маркизу. В кармане у него лежал коробок спичек, где еще оставалось штуки две-три. Он как можно тише приблизился к женщине, наклонился и быстро чиркнул спичкой. То, что это убийство, он не сомневался с самого начала. Хватило беглого взгляда, чтобы он так же быстро задул спичку и сглотнул комок в горле, подавляя тошноту, которая подкатывает раньше, чем успеваешь осознать.
Кент совершенно точно никогда в жизни не встречал эту женщину. По-видимому, она была молода, каштановые волосы коротко подстрижены — одна из немногих деталей, в которых он не сомневался. Она была полностью одета, в темно-сером, сшитом на заказ костюме и белой шелковой блузе, только вместо туфель на ней были мягкие черные тапочки с меховой отделкой. Очевидно, ее задушили — убийца, чтобы не оставить следов, обернул руки обычным скрученным полотенцем для лица, которое теперь свешивалось с плеча жертвы. Однако на достигнутом убийца не остановился. Лицо женщины было разбито или даже растоптано — несомненно, после смерти, потому что крови почти не было, несмотря на чудовищные повреждения. Тело успело остыть.
Кент прошелся по комнате. У окна стояло кресло, и он опустился на край, хотя интуитивно старался ничего не трогать. Он сказал самому себе, хладнокровно и почти вслух:
— Мальчик мой, ты здорово вляпался.
Он же сам заявил, что провел ночь в этой комнате, с женщиной, о существовании которой даже не подозревал. Если рассуждать здраво, у него есть способ доказать свою невиновность: его в итоге не посадят и не повесят. Эта женщина мертва уже несколько часов. А он провел ночь у кофейного ларька на набережной Виктории и сможет это подтвердить, потому что там собралась отличная компания, — алиби у него надежное.
Но это будет после. Если он не желает провести ближайший день или даже несколько в камере — не говоря уже о том, чтобы назвать свое настоящее имя, проиграть Дэну тысячу фунтов и выставить себя на посмешище, — ему придется каким-то образом выкручиваться. Все его упрямство восставало против сложившегося положения. Сбежать? Конечно, почему же нет, если только получится. Но ведь это просто непорядочно — бросить эту женщину лежать здесь...
Раздался осторожный стук в дверь.
Кент быстро поднялся, высматривая бюро. У него в мозгу теперь ярко горело одно имя и адрес, словно четко выписанные буквами на карточке. Имя и адрес человека, с которым он никогда не встречался лично, но с которым часто переписывался: доктор Гидеон Фелл, Адельфи-террас, дом 1. Он должен найти доктора Фелла. Между тем, если удастся отыскать этот чертов браслет, забытый в бюро, он сможет отделаться от портье.
Бюро он заметил, оно стояло между двумя окнами — теперь ему все же придется оставить свои отпечатки. По бокам маркиз просачивался бледный свет. Однако браслета он не увидел, потому что его там не было. Кент ощутил, что дело принимает еще более неожиданный и опасный оборот: не сказать чтобы он в чем-то заподозрил портье с его нафабренными усами, который терпеливо дожидался под дверью, но ему показалось, что одним убийством эта история не закончится. В ящиках бюро, застеленных чистой мягкой бумагой, не было ровным счетом ничего.
Осторожно отогнув угол маркизы, Кент выглянул наружу. Окна комнаты выходили в высокий, замкнутый со всех сторон двор-колодец, выложенный белой плиткой. Что-то еще было здесь не так. Совсем недавно сложенная пополам карточка с номером 707 — карточка, которая привела его сюда, — вылетела из какого-то окна и опустилась ему на руку. Но он тогда стоял перед входом в отель. Ergo [7], она вылетела из окна какого-то другого номера.
Осторожный стук в дверь повторился. На этот раз ему показалось, он слышит покашливание портье.
Кент развернулся и оглядел комнату. В стене, которая теперь была по правую руку от него, виднелась еще одна дверь. Он прикинул быстро и точно. Если там не стенной шкаф, то дверь должна вести в тот коридор, который не виден портье. Так и оказалось, он отодвинул засов и открыл дверь, увидев перед собой рабочих в шахте лифта. Принимай все, что тебе посылают боги, иными словами, путь свободен! Кент выскользнул наружу, притворив за собой дверь, и двинулся к лестнице. Спустя пятнадцать минут, стоя под усилившимся снегопадом, он уже звонил в дверь первого дома на Адельфи-террас.
— Ага! — воскликнул доктор Фелл.
Дверь открыл сам доктор. Он стоял, заполняя собой весь широкий проем, выдаваясь вперед, словно гальюнная фигура на носу корабля, и восторженно улыбался, глядя на снег. Его красное лицо пылало, словно от отблесков огня в камине, который виднелся через окно библиотеки. Маленькие глазки помаргивали за стеклами пенсне на широкой черной ленте, и он как будто с тяжеловесным и одышливым благодушием внимательно всматривался в посетителя через горный кряж своего живота. Кент подавил желание восторженно завопить. Он как будто увидел живьем старого короля Коля [8]. Гость еще только собирался назвать свое имя и причину, приведшую его сюда, а доктор Фелл уже выжидательно склонил голову с самым дружелюбным видом.
И гость принял решение.
— Я Кристофер Кент, — признался он, нарушив условия пари и лишившись выигрыша. — Боюсь, я проехал шесть тысяч миль только для того, чтобы сообщить вам, что у меня неприятности.
Доктор Фелл заморгал. Хотя его благодушие никуда не делось, лицо стало серьезным. Он как будто воспарил в дверном проеме (если подобный маневр вообще возможен), словно гигантский воздушный шар с тростью с набалдашником из слоновой кости. Затем обернулся на не закрытые шторами окна своей библиотеки. Кент увидел в амбразуре эркера стол, накрытый для завтрака, и высокого мужчину средних лет, который нетерпеливо мерил шагами комнату.
— Знаете, — серьезным тоном произнес доктор Фелл, — я, кажется, догадываюсь, кто вы и по какому делу. Но я обязан вас предостеречь: видите вон того господина? Это суперинтендант Хэдли, начальник Департамента уголовного розыска. Я вам о нем писал. Зная об этом, захотите ли вы войти и выкурить со мной сигару?
— С удовольствием.
— Ага! — снова воскликнул доктор Фелл, довольно хмыкнув.
Он неуклюже ввалился в просторную комнату, от пола до потолка заставленную книгами, и наблюдательный, всегда бдительный и взрывной Хэдли, чей психологический портрет Кент уже успел составить, внимательно посмотрел на гостя, услышав его имя. Затем Хэдли неспешно уселся, и его лицо вновь приняло непроницаемое выражение. Кент оказался в удобном кресле за накрытым столом, с чашкой кофе в руке, и он, ничего не утаивая, рассказал свою историю. Теперь, когда он решился на проигрыш — и пусть Дэн катится ко всем чертям со своими деньгами! — ему было особенно приятно вновь ощутить себя человеком.
— ...вот и вся история, — подытожил он. — Наверное, я свалял дурака, когда сбежал оттуда, но если уж мне суждено попасть в тюрьму, пусть меня отправит туда начальник полиции, избавив от объяснений с портье отеля, в котором я украл завтрак. Женщину я не убивал. Я никогда ее раньше не видел. И к счастью, я совершенно уверен, что смогу объяснить, где провел прошлую ночь. Вот полный список моих преступлений.
Все это время Хэдли не спускал с него глаз. Он, казалось, был настроен вполне дружелюбно, хотя его явно что-то беспокоило.
— Да, так делать не следовало, — сказал Хэдли. — Впрочем, по моему мнению, все это не беда, если вы сможете подтвердить свое алиби. И я даже в каком-то смысле рад, что вы так поступили. Так, Фелл? Но суть в том... — Он побарабанил пальцами по портфелю и подался вперед. — Бог с ней, с прошлой ночью. Где вы были в четверг две недели назад, четырнадцатого января, если точно?
— На борту «Вольпара», где-то между Кейптауном и Тилбери.
— И это можно подтвердить?
— Конечно. Но в чем дело?
Хэдли бросил взгляд на доктора Фелла. Тот сидел, развалившись в необъятном кресле, все его подбородки покоились поверх воротничка, а сам он с тревогой смотрел куда-то вниз. Пока Кент рассказывал о своем пари, он что-то одобрительно ворчал, но теперь принялся издавать звуки совсем иного сорта.
— Я никого не поражу и не удивлю, — заметил он, прочищая горло, — если скажу, что мне все это не нравится. Хм... Ха! Нет. В самом этом деле нет ничего удивительного или оригинального. Оно не кажется экстравагантным. Или каким-то особенно необычным. Оно лишь безобразно жестоко и совершенно нелогично. Черт возьми, Хэдли!
— Послушайте, что происходит? — не выдержал Кент. Все это время он чувствовал, как напряжение сгущается в этой уютной комнате с горящим камином.
— Я знаю, что вы обнаружили в гостиничном номере тело женщины, — сказал Хэдли. — Мне сообщили об этом по телефону минут за пять до вашего появления. Она была задушена. Затем, предположительно после смерти, ее лицо было до неузнаваемости изуродовано каким-то тяжелым предметом. Вы видели ее при свете спички, на полу. Что ж, мистер Кент, полагаю, вы говорите правду. — Его веки на миг поднялись. — И потому я опасаюсь, что у меня для вас скверные вести. Если бы вы рассмотрели эту женщину получше, то, вероятно, узнали бы ее. Та леди — миссис Джозефин Кент, жена вашего кузена, мистера Родни Кента.
Кент перевел взгляд с Хэдли на доктора Фелла и понял, что ни один из них и не думает шутить.
— Дженни! — воскликнул он. — Но как же...
Он умолк, потому что сам не знал, что имеет в виду. Просто два этих образа, Дженни Кент и смерть, никак не совмещались: трафарет не совпадал с рисунком. Он попытался мысленно нарисовать ее портрет. Невысокая, хорошо сложенная, пухленькая женщина — да. Каштановые волосы — да. Только подобное описание подходит тысяче женщин. Казалось невероятным, что он каких-то полчаса назад стоял с зажженной спичкой в руке над женой своего кузена. С другой стороны, почему нет? В том мертвом теле между створками дорожного сундука не осталось и следа от невероятной привлекательности Дженни.
Хэдли пристально поглядел на него.
— Нет никаких сомнений, что это миссис Кент, если вы об этом сейчас размышляете, — сказал суперинтендант. — Видите ли, компания мистера Рипера прибыла в «Королевский багрянец» вчера вечером, и они заняли целое крыло седьмого этажа.
— Что, вся компания? Значит, они уже были там, когда я вошел?
— Именно. Вы хорошо знали миссис Кент?
— Наверное, мне следовало это предвидеть, — пробормотал Кент, прикидывая, скольких неприятностей избежал бы, знай он об этом. Он попытался собраться с мыслями. — Дженни? Не могу сказать, — отозвался он вполне искренне. — Она не из тех, кого можно узнать по-настоящему, и все же она нравилась абсолютно всем. Это трудно объяснить. Наверное, ее можно назвать милой. Но не приторной милашкой. И ее нельзя было бы представить на разнузданной вечеринке или совершающей нечто такое, что идет вразрез с постановлениями парламента. Еще она была удивительно привлекательна, не будучи при этом красавицей: хороший цвет лица, уравновешенный характер. Род боготворил ее, они женаты-то были год или два, и... — Он осекся. — Господи боже! Вот что самое ужасное! Это же просто убьет Рода.
Перед мысленным взором Кента возник образ его кузена Родни. Он больше сочувствовал Роду, чем его погибшей жене, потому что вырос вместе с Родом и очень его любил. Кристоферу Кенту все всегда доставалось легко. Родни же всего добивался тяжким трудом. Ко всему на свете он относился с большой серьезностью. И он идеально подходил на должность политического консультанта Дэна Рипера: старательно и с интересом отвечал на письма, подыскивал материал для речей Дэна (факты, собранные Родни Кентом, никогда не ставились под сомнение) и даже писал тексты его выступлений, отличавшиеся большой искренностью, которые Дэн затем уснащал павлиньими перьями красноречия.
— Ну конечно, номер в отеле двухместный. — Кент вспомнил об этом внезапно. — Род должен был быть с нею. И где же он тогда? Где он был, когда на нее напали? Сегодня утром его там не было. Но уверяю вас, это его просто убьет...
— Нет, — сказал доктор Фелл. — Он от этого в любом случае уже избавлен.
Кент снова заметил, что оба, доктор Фелл и Хэдли, смотрят на него.
— Надо нам поскорее с этим покончить, — подхватил суперинтендант. — Наверное, вы удивились, откуда мне столько известно о вас и ваших делах. Я знал и об этом вашем пари, мне рассказал мистер Рипер. И мы пытались с вами связаться, только никто не мог сказать, на каком корабле вы отбыли и даже под каким именем... И я уже не первый раз встречаюсь со всей вашей компанией. Ваш кузен, мистер Родни Кент, был убит четырнадцатого января точно таким же способом, каким сегодня ночью была убита его жена.
Глава третьяЗаявление Ричи Беллоуза
— Из этого следует, — продолжил свою мысль суперинтендант, — что вы сумеете нам помочь, как мне кажется. — Первый раз за все время его лицо приобрело человеческое выражение: на нем промелькнула тень горькой улыбки. — Я пришел за помощью к этому недотепе, — он кивнул на доктора Фелла, который в ответ насупился, — потому что все это смахивает на очередное абсурдное дело из тех, которые так его вдохновляют. У нас имеются два молодых человека, счастливо женатая пара. И все в один голос твердят (во всяком случае, все, с кем я успел поговорить), что ни у одного из них в целом мире не было врагов. И уж точно не было врагов в Англии, потому что оба до этого момента не покидали Южную Африку. Кажется, никто не сомневается, что вторую столь же безобидную пару нужно еще поискать. И все же кто-то методично выслеживает и их убивает одного за другим, сначала в поместье сэра Гайлса Гэя в Суссексе, а затем здесь, в отеле «Королевский багрянец». Причем, совершив преступление, убийца стоит над жертвами, разбивая в лепешку их лица с мстительной яростью, какую даже мне редко доводилось встречать. Все верно?
Последовала пауза.
— Разумеется, я помогу всем, чем смогу, — с грустью пообещал Кент. — Но я все еще не в силах поверить в случившееся. Это же... черт побери, это же какое-то непотребство! Как вы и говорили, ни у кого из них не было врагов в... Кстати, как же Дженни? В смысле, не нужны ли ей деньги или что-то... нет, я забыл, она ведь мертва. Но есть ли у вас хотя бы предположения, кто мог это сделать?
Хэдли замялся. Затем, отодвинув в сторону тарелку, он раскрыл на столе свой портфель.
— Есть один человек, которого мы посадили, не по обвинению в убийстве, разумеется, хотя и в связи с ним. Фамилия человека Беллоуз. Множество улик указывает на то, что он убил Родни Кента...
— Беллоуз, — без всякого выражения повторил доктор Фелл, — теперь сделался самой важной фигурой в этом деле, если я правильно вас понимаю.
— Мне кажется, вы ничего не понимаете. Беллоуз или не Беллоуз убил мистера Родни Кента, но я уверен, что он не убивал миссис Кент, поскольку он сидит в тюрьме.
Из носа доктора Фелла вырвалось протяжное сопение. Огонь соперничества, никогда не угасавший до конца между этими двоими, мгновенно заставил их забыть о госте. Лицо доктора Фелла налилось кровью от желания возразить.
— Я всего лишь терпеливо пытаюсь донести до вас, — снова заговорил он, — что заявление Беллоуза, которое показалось вам на тот момент смехотворным...
— Заявление Беллоуза не может быть правдой. Во-первых, в комнате обнаружились отпечатки его пальцев. Во-вторых, когда человек, будь он пьян или трезв, всерьез уверяет, будто видел кого-то в роскошной униформе гостиничного служащего и этот некто расхаживал по деревенскому дому в Суссексе в два часа ночи...
— Погодите! — запротестовал Кент.
— Мне кажется, — произнес доктор Фелл мягко, — что нам следует посвятить нашего друга в некоторые подробности. Хм... Хэдли, может быть, вы снова пройдетесь по свидетельским показаниям, задавая любые вопросы, какие придут вам в голову? Что касается меня, я готов слушать еще и еще. Прямо как какой-нибудь абсурдный стишок Лира [9]: сложен так гладко, что на миг вам даже кажется, будто вы улавливаете смысл. Гостиничный служащий в деревенском доме — это загвоздка, признаю, однако я не считаю, что эта загвоздка свидетельствует против Беллоуза.
Хэдли развернулся к Кенту.
— Для начала, — произнес он, — вы знакомы с сэром Гайлсом Гэем?
— Нет. Я много слышал о нем от Дэна, однако лично не знаком. Он вроде бы близок к правительственным кругам?
— Был близок. Он занимал пост заместителя генерального секретаря Южно-Африканского союза; насколько я понимаю, это кто-то вроде посредника или координатора действий между Уайтхоллом и Преторией. Однако около года назад он вышел в отставку, а менее года назад купил дом в Нортфилде, в Суссексе, почти на границе с Кентом. — Хэдли призадумался. — По-видимому, Рипер приехал в Англию главным образом для того, чтобы повидаться с ним. Уладить какие-то дела — Рипер то ли покупает, то ли продает по поручению сэра Гайлса какую-то недвижимость в Мидделбурге, — а заодно нанести дружеский визит. Гэй холостяк и, похоже, был очень рад, что в его новый деревенский дом заявится целая компания.
Хэдли снова призадумался. Затем, словно с плеч его в буквальном смысле свалилась тяжесть, он вскочил и забегал по комнате, меря шагами ковер во время своего рассказа. Его голос слегка подрагивал от сомнения, как и стриженые усы. Однако у Кента сложилось впечатление, что его настороженность и наблюдательность никуда не делись.
— Во вторник, двенадцатого января, Рипер со своей компанией выехал из Лондона в Нортфилд — в Англию они прибыли за день до того. Они собирались погостить в деревне чуть больше двух недель, а в Лондон вернуться вечером тридцать первого января, то есть сегодня, чтобы Рипер вовремя встретился с вами в «Королевском багрянце», если вы выиграете пари и заявитесь на следующий день. По-видимому, все его спутники строили по этому поводу различные предположения.
В компании, прибывшей в Нортфилд, было шесть человек. Сам сэр Гайлс Гэй, супружеская пара мистер и миссис Рипер. Мисс Франсин Форбс, их племянница. Мистер Харви Рейберн. И ваш кузен мистер Родни Кент, — продолжал Хэдли. Он перечислял всех таким официальным тоном, словно давал показания в суде. — Миссис Кент с ними не было. У нее в Дорсете живут две тетушки — мы с ними связывались, — и она решила навестить их: она никогда в жизни их не видела, хотя была наслышана о них с самого детства. Итак, она отправилась в Дорсет, прежде чем ехать в Нортфилд. Полагаю, вы знакомы со всеми спутниками Рипера?
— Несомненно, — ответил Кент, думая о Франсин.
— И вы не откажетесь поделиться со мной нужной информацией?
Кент посмотрел ему прямо в глаза:
— Послушайте, наверное, нет смысла притворяться, что я не понимаю ваших намеков. Но среди этих людей вы убийцу не найдете. Даже забавно: почти всех из них я знаю лучше, чем знал своего кузена.
— Убийцу, говорите! — воскликнул Хэдли, медленно растянув губы в безрадостной улыбке, словно отметая в сторону этот вопрос как незначительный. — В данный момент мы не пытаемся отыскать убийцу, мы всего лишь устанавливаем факты.
Ну а факты в этом деле довольно просты. Никто не слонялся по дому в неурочный час. Никто из компании не враждует друг с другом, ничьи показания не расходятся с остальными. Однако совершенно необычен общий фон, на котором произошло преступление, и именно это, похоже, вдохновляет Фелла.
Эта деревня, Нортфилд, весьма живописное местечко, каких немало в Кенте и Суссексе. Сплошные зеленые луга с церковью и пабом, между которыми разбросана примерно дюжина домов. Место довольно уединенное, обсаженное бесконечными живыми изгородями, которые задуманы в точности как лабиринт для автомобилей; дома фахверковые, и кругом царит атмосфера старины.
Доктор Фелл засопел.
— Вся эта неуместная лирика, — произнес он, — навеяна тем, что Хэдли, хотя он и шотландец, еще и истинный лондонец, который ненавидит деревню и глубоко возмущен тем обстоятельством, что дороги появились раньше автомобилей.
— Вполне вероятно, — с серьезным видом согласился Хэдли. — И тем не менее я и в самой местности искал ключ к разгадке. Что бы вы ни говорили, а в разгар зимы там просто не может быть и никогда не было весело. И мне совершенно непонятно, отчего вся компания Рипера дружно пожелала отправиться в деревню и похоронить себя там на пару недель. Логичнее было бы остаться в городе, походить по театрам.
Ну да ладно, последние лет сорок самым примечательным персонажем в тех краях был старый Ричи Беллоуз, отец нашего главного подозреваемого. Он уже умер, но вспоминают его постоянно. Старик Беллоуз был и архитектором, и строителем, любил сам как следует поработать руками. И он построил в той местности добрую половину современных домов. Кажется, он обожал резьбу по дереву и всевозможные технические новинки, однако его главным хобби были дома в стиле Тюдоров или Стюартов, и его новоделы настолько точно имитировали оригинал, с балками и половицами, принесенными из старинных домов, что даже самые маститые архитекторы ошибались, определяя возраст его построек. Своего рода деревенские шуточки, да и у самого старика, похоже, было довольное странное чувство юмора. Он обожал разные двери-обманки и тайные ходы — но стоп! Спешу уверить вас, и это совершенно точно, что в доме, о котором идет речь, нет никаких тайных коридоров или чего-то подобного.
Этот дом, который Беллоуз строил для себя, сэр Гайлс Гэй купил несколько месяцев назад. Дом довольно просторный — восемь спален — и стоит в начале обсаженной живыми изгородями дорожки, которая ведет к церкви. Это имитация дома эпохи королевы Анны, и имитация по-настоящему великолепная, если только вам нравится этот тяжеловесный и мрачноватый стиль. К тому же окна некоторых комнат выходят прямо на церковное кладбище, а лично я не так представляю себе сельский шик.
Но необходимо принять во внимание положение молодого Ричи Беллоуза, сына старика. Скажу вам откровенно: будь я проклят, если понимаю, каким боком он причастен к этому делу, и мне было бы гораздо легче, если бы я понимал. Молодой Ричи Беллоуз тот еще персонаж. Родился и вырос в этом самом доме. Мне удалось выяснить, что он получил блистательное образование, да и вообще умнейший малый. Но больше всего окружающих изумляет его феноменальная наблюдательность, будь он пьяный или трезвый: он из тех людей, перед которыми можно разложить колоду карт, а он потом безошибочно назовет, в какой последовательности они лежали. На самом деле вскоре после приезда сэра Гайлса и его гостей он устраивал для всей компании небольшое представление подобного рода, разные там тесты.
После смерти отца ему досталось приличное наследство. Но потом все пошло прахом. И не сказать чтобы у него имелись какие-то серьезные пороки, он просто бесконечно ленив, чему способствует и легкий паралич левой руки, а еще он любит приложиться к бутылке. Его скатывание по наклонной поначалу было постепенным, а затем все рухнуло в одночасье. Сперва развалился его бизнес: по нему сильно ударило падение цен и Беллоуз не справился с ситуацией, только растранжирил деньги. Потом его жена заразилась на побережье тифом и умерла, он и сам тогда заразился. И все это время он втихаря попивал. Постепенно он превратился в настоящего деревенского забулдыгу. Он не причиняет никому неприятностей, не устраивает скандалов. Каждый божий вечер он, вежливо раскланявшись, покидает заведение «Олень и перчатка», уже будучи хорошо под парами. В конце концов ему пришлось продать любимый дом, подделку под эпоху королевы Анны — «Четыре двери» он называется, — за ту сумму, какую ему дали. Сам он поселился в пансионе одной благочестивой вдовы, но здорово зачастил в свой старый дом, с тех пор как его купил сэр Гайлс Гэй. Вероятно, в этом и кроется корень всей проблемы.
Вот теперь мы подбираемся к голым фактам, касающимся ночи убийства. По свидетельству прислуги, в доме было шесть человек. Сэр Гайлс и пять его гостей спали на одном этаже. У всех были отдельные комнаты (мистер и миссис Рипер занимали две смежные), а двери всех комнат открываются в общий коридор, который тянется через весь дом. Как в гостинице, сказали бы вы. Слуги легли спать около полуночи. Насколько мне удалось установить, не было ровным счетом ничего необычного, странного или подозрительного ни в людях, ни в событиях той ночи; напротив, похоже, вечер был самый заурядный. И после полуночи только один человек — по его собственному признанию — покидал свою комнату. Примерно в пять минут третьего мистер Рипер проснулся, набросил халат, включил свет и вышел в коридор, направляясь в уборную. Вплоть до этого момента, по общему мнению, не было слышно ни шума, ни какого-либо движения.
Теперь сопоставим все это с тем, что нам известно о передвижениях Беллоуза той ночью. Беллоуз покинул паб «Олень и перчатка», расположенный на общинных землях в двухстах ярдах от дорожки между живыми изгородями, ведущей к «Четырем дверям», ровно в десять: время закрытия. В тот вечер он был не пьянее обычного: шесть пинт эля, по словам хозяина. Однако к последней пинте он потребовал виски, а уходя, купил еще полбутылки и захватил с собой. Затем он, по-видимому, коротал время как обычно. Его видели, когда он шел по дороге в сторону Портинга, это соседняя деревня; от дороги отходит ответвление, обсаженная живыми изгородями дорожка, ведущая к роще, которая называется Веселая Поросль, — еще одно его любимое место, где он частенько сидит и пьет в одиночестве. Ночью четырнадцатого января было холодно и ярко светила луна. На этом месте следы Беллоуза теряются.
Итак, в пять минут третьего ночи Рипер в доме открыл дверь своей спальни и вышел в общий коридор. У одной стены коридора — недалеко от двери комнаты, которую занимал Родни Кент, — стоит кожаный диван. В лунном свете, падавшем в окно в торце коридора, Рипер увидел на диване мужчину, тот крепко спал, развалившись и храпя. В полутьме Рипер не узнал его, однако это был Беллоуз, несомненно мертвецки пьяный.
