Читатель предупрежден E-Book

Джон Диксон Карр

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Krimi
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 345

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Золотой век детектива оставил немало звездных имен — А. Кристи, Г. К. Честертон, Г. Леру и др. В этой яркой плеяде Джон Диксон Карр (1906–1977) занимает самое почетное место. «Убийство в запертой комнате», где нет места бешеным погоням и перестрелкам, а круг подозреваемых максимально ограничен, — излюбленный прием автора. Карр заманивает читателя в сети ловко расставленных ловушек, ложных подсказок, обманных ходов и тонких намеков и предлагает принять участие в решении хитроумной головоломки. Вниманию читателей предлагается роман «Окно Иуды», один из самых известных в творчестве Карра, а также романы «Смерть в пяти коробках» и «Читатель предупрежден», в которых мы снова встретимся с обаятельным и эксцентричным сэром Генри Мерривейлом, по признанию критиков одним из самых неординарных сыщиков в детективной литературе. Все романы, включенные в настоящее издание, представлены в новых переводах.

Leseprobe

Оглавление

Часть I

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Часть II

Пресса

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Часть III

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Часть IV

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Примечания

THE READER IS WARNED

Copyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1939

Published by arrangement with David Higham Associates Limited

and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

Перевод с английского Наталии Нестеровой

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Карр Дж. Д.

Читатель предупрежден : роман / Джон Диксон Карр ; пер. с англ. Н. Нестеровой. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025. — (Иностранная литература. Классика детектива).

ISBN 978-5-389-28099-1

16+

Золотой век детектива подарил нам множество звездных имен. Произведения таких писателей, как Агата Кристи, Гилберт Честертон, Эрл Стэнли Гарднер, Рекс Стаут, развивали и совершенствовали детективный жанр, их романы, безоговорочно признанные классикой, по сей день любимы читателями и являются эталоном качества для последующих поколений авторов детективных историй. Почетное место в этой плеяде по праву принадлежит Джону Диксону Карру (1906–1977) — виртуозному мастеру идеально построенных «невозможных преступлений в запертой комнате».

Роман «Читатель предупрежден» продолжает серию о великолепном сэре Генри Мерривейле – обаятельном, эксцентричном, взбалмошном толстяке, ставшем, по признанию критиков, одним из самых неординарных сыщиков в детективной литературе.

© Н. К. Нестерова, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024Издательство Иностранка®

Часть I

Сумерки

Предсказание исполняется

Письмо мистера Лоуренса Чейза доктору Джону Сандерсу

Линкольнз-Инн-Филдс, Соун-стрит, 81

26 апреля 1938

Мой дорогой Сандерс!

Чем ты собираешься заняться в эти выходные, 30-го числа? Надеюсь, мне удастся уговорить тебя отложить все дела. Нам очень хотелось бы видеть тебя в Форвейзе. Не мог бы ты заодно привезти с собой Генри Мерривейла?

Как тебе, возможно, известно, Форвейз принадлежит Сэму и Мине Констебль. Сэм приходится мне дальним родственником,­ а о Мине ты просто не мог не слышать. Они просили передать вам обоим свое самое настойчивое приглашение. Все дело в том, что Мина нашла телепата.

Клянусь честью, это не розыгрыш и не шутка. И пусть мои слова не смущают твою ученую душу. Речь не идет о каком-нибудь фокуснике из мюзик-холла. Кажется, он занимается исследованиями. На шарлатана не похож, во всяком случае, я с моим слабым умом не обнаружил в его действиях никакого подвоха. Очень скромный малый, никакой напыщенности и помпезности. Но он, кажется, в самом деле умеет читать мысли, да так, что волосы на головестановятся дыбом! И у него есть теория, будто мысль — это физическая сила, которую можно использовать в качестве оружия.

Гостей будет немного: только Сэм и Мина, наш приятель-телепат — его фамилия Пенник, и я. А еще Хилари Кин — новенькая у нас в компании и моя хорошая подруга, так что без глупостей, ясно?

Ну как, мне удалось тебя заинтриговать? Встречаемся в пят­ницу, 29-го. Где-то в 5:30 вечера от Чаринг-Кросс отходит поезд до Камбердина. На станции тебя будет ждать автомобиль. Напиши, если сможешь приехать.

Всегда твой,

Лоуренс Чейз.

P. S. Твоя прекрасная дама Марсия Блайстон все еще в круго­светном круизе с родителями? Слышал, между вами не все гладко. Надеюсь, ничего серьезного не произошло?

Письмо доктора Джона Сандерса мистеру Лоуренсу Чейзу

Институт Харриса, Блумсбери-стрит, Центральный Лондон

27 апреля 1938

Мой дорогой Чейз!

С радостью присоединюсь к вам в пятницу, но, боюсь, Г. М. приехать не сможет. Он вынужден отправиться на север по делам. Впрочем, ваш телепат его заинтересовал, и он обещал заглянуть к вам в воскресенье, если будет не слишком поздно.

Я воздержусь от суждений, пока не услышу всех доказательств, замечу только, что если ты правильно передал его слова, то с научной точки зрения этот твой телепат несет первостатейную чепуху.

Передай мою искреннюю благодарность мистеру и миссис Констебль. Поезд до Камбердина отходит от станции Чаринг-Кросс в 5:20.

Всегда твой,

Джон Сандерс.

P. S. Не понял твоего замечания про «глупости». И про «не все гладко». Да, Марсия все еще в круизе. В последний раз она писала мне из Гонолулу. Оттуда они отправились на Ямайку и домой вернутся в июне.

Глава первая

В пятницу днем, 29 апреля, доктор Джон Сандерс отправился в Суррей на поезде, который ему порекомендовали в письме.

Он не имел ни малейшего представления о том, что станет свидетелем преступления, от обстоятельств которого волосы у юристов стали бы белыми, как парик, и которое создаст небывалый прецедент, способный огорчить не только представителей закона, но и докторов. Тем не менее на душе у Сандерса было неспокойно. И даже чудесный весенний день с легким ветерком и ясным безоблачным небом не мог развеять его тревогу. Поезд оказался переполнен, так что Сандерсу даже не удалось вытащить из кармана письмо и снова изучить его с такой же дотошностью, с которой он изучал через микроскоп опытные образцы.­

Разумеется, никаких причин для беспокойства не было. Марсия Блайстон по-прежнему оставалась его невестой, пускай в тот момент она и находилась в шести тысячах миль от него, где-то в Гонолулу. В кругосветный круиз ее семье пришлось отправиться из-за небольшого скандала, связанного с убийством Хэя. Ее отец так некстати оказался втянутым в этот скандал. Она не очень-то хотела уезжать, — впрочем, Сандерс не винил Марсию за чувство приятного предвкушения, которое вызывала у нее предстоящая поездка. И она часто писала ему. Письма были очень подробными, иногда веселыми, причем, как ему казалось, даже слишком веселыми. Он предпочел бы получать от своей невесты­ более сентиментальные или даже страстные послания. Но однажды в Греции Марсию внезапно охватило сентиментальное настроение, и Сандерс получил именно такое письмо, после чего несколько дней ходил с мечтательным видом.

Однако такое случалось редко. К тому же в последнее время ему не давал покоя некто по фамилии Кесслер, который стал слишком часто появляться в письмах Марсии.

Сперва он промелькнул как бы между прочим: «Пассажиры на борту совершенно отвратительны, но один человек произвел на нас благоприятное впечатление. Кажется, его фамилия Кесслер». Затем недавно она написала: «Мистер Кесслер в этом круизе уже в четвертый раз и очень нам помог». А еще: «Слышал бы ты, как Джеральд Кесслер рассказывал о своем путе­шествии на верблюде через Гоби!» К черту Гоби, а заодно и этого хлыща! При этом она всегда писала «мы», но начиналось все с «Джеральд Кесслер рассказывал нам», а заканчивалось: «Джерри сказал».

Сандерс видел, что во время плавания это случайное знаком­ство перерастает в нечто большее, так же ясно, как морской офицер, отмечающий на карте движение своего крупного лайнера от порта к порту. Кесслер никак не давал ему покоя. Он лишь смутно представлял себе лицо соперника, хотя Марсия прислала их совместное фото из Йокогамы: на нем высокий вальяжный Кесслер был запечатлен в белых фланелевых брюках и с трубкой в зубах. В своем воображении Сандерс невольно наделял Кессле­ра выдающимися достоинствами. В холодной промозглой Анг­лии, в период между декабрем и мартом, он получал эти письма с историями о теплых водах, разноцветных фонариках и местах, где все кажется таким прекрасным в тени цветущих миндальных деревьев. От таких рассказов Сандерс, изучавший внутренности трупов по поручению полицейского патологоанатома, временами впадал в уныние. А тут еще этот безликий Кесслер. Теперь они были в Гонолулу. Сандерс смутно представлял, где Гонолулу находится. Он только знал, что там играют на гитарах и надевают друг другу на шею цветочные гирлянды. Но прекрас­но понимал, какое губительное воздействие все это могло оказать на девушку вроде Марсии Блайстон.

Кесслер, Кесслер, Кесслер! Кстати, а что насчет еще одного субъекта, о котором она упоминала в своих письмах лишь мельком? И не мог ли Кесслер служить лишь ширмой?

Вместе с тем временами Сандерса мучил вопрос: не начал ли он сам терять интерес к Марсии? При виде очередного послания рядом с окошечком для писем его далеко не всегда охватывали привычные чувства. Иногда, читая бойкие, цветистые описания Марсии, он с трудом удерживался, чтобы с грустью не воскликнуть: «Свет очей моих, не болтай ерунду!» В такие минуты совесть укоризненно грозила ему пальцем, но он ничего не мог с собой поделать.

Таково было его настроение, когда он отправился на выходные в Форвейз — загородный дом Сэма Констебля. Возможно, это отчасти и стало причиной дальнейших событий, этого Сандерс не мог сказать наверняка.

В четверть седьмого поезд умчался, оставив его посреди вечернего безмолвия на придорожной станции Камбердин. Сандерсу нравилась тишина, он любил оставаться в одиночестве, наконец-то ему удалось расслабиться. Потемневшее небо было ясным и прозрачным, как отполированное стекло. Под таким небом особенно хорошо ощущалась свежесть окружавших его просторов. Деревенский воздух наполняли запахи вечера и весны. Машина не встретила Сандерса, но его это на расстроило. Начальник станции, чей громкий глухой голос эхом разносился над платформой, сообщил ему, что больше никакой транспорт здесь не ходит и что Форвейз располагается в полумиле вверх по дороге. С тяжелым чемоданом в руке Сандерс бодрым шагом отправился в путь.

Когда он наконец отыскал Форвейз, то пришел к выводу, что этот дом никак не назовешь жемчужиной архитектуры. Зданию удавалось выглядеть одновременно массивным и компактным. Типичная викторианская готика: снизу дом представлял собой гладкую узкую мощную стену из темно-красного кирпича, которая величественно поднималась вверх, словно борт корабля, а затем разветвлялась на маленькие остроконечные башенки разной формы и похожие на изящные безделушки дымовые трубы. Этот особняк находился внутри треугольника, образованного пересечением двух дорог, в глубине участка размером шесть-семь акров, обнесенного высокой кирпичной стеной, причем од­на только эта стена в 1880-е годы, вероятно, обошлась своему владельцу в целое состояние.

Тот, кто построил Форвейз, явно стремился к уединению, и он его получил. За стеной у перекрестка стояла постовая будка­ с регулировщиком. Но за воротами дорога резко сворачивала, скрывалась за деревьями и тянулась сквозь парк, пока перед прибывшими не появлялись витражные стекла и крошечные балкончики.

Доктор Сандерс с большим любопытством шел по грунтовой дороге, слушая шуршание песка под ногами. Около входа в поилке для птиц несколько пернатых трепетали крыльями, а воро­бьи с громким чириканьем летали кругами перед фасадом Форвейза. Сандерс ничего не знал о Сэме и Мине Констебль, за исключением того, что они были хорошими друзьями Лоуренса Чей­за; он не имел ни малейшего представления, почему с ним так хотели встретиться. Чейз, добродушный, но немного рассеянный молодой барристер, по какой-то причине считал, что все должны обо всем знать.

И все же, несмотря ни на что, Сандерсу дом скорее понравился. Он взял большой железный дверной молоток и постучал.­ Птичий гомон стал еще громче, но ему никто не открыл.

Выждав немного, Сандерс постучал снова, и опять никакого ответа. За дверью он не услышал ни шагов, ни каких-либо шорохов. Принимая во внимание отсутствие машины на станции, Сандерс стал с тревогой обдумывать разные возможные вариан­ты: он ошибся с датой, что-то напутал или последнее письмо от Лоуренса где-то затерялось. Сандерс постоял еще немного, поставил на землю чемодан, повернулся и пошел вдоль правого крыла дома.

Оно целиком состояло из одного просторного помещения, которое занимало всю пристройку к центральной части здания. Там находился зимний сад — в конце девятнадцатого века оранжереи были в большой моде. Просторный зал, выстроенный из дерева, с высокими витражными окнами, от земли до потолка, и круглой стеклянной крышей. В наши дни такие постройки кажутся архаичными, чопорными, напыщенными. Одно из витраж­ных окон было приоткрыто, и, к своей радости, Сандерс услышал­ голос. Он принадлежал женщине, которая говорила сквозь тихий мелодичный шум, напоминавший журчание воды.

— Он должен уехать, — сказал голос. — Ларри, убеди Мину отослать его. Иначе будут неприятности. Неужели ты сам этого не видишь?

Голос звучал так напряженно, что Сандерс невольно остановился. Затем кто-то другой усмехнулся, и он услышал голос Лоу­ренса Чейза:

— В чем дело? Боишься, что он прочитает твои мысли?

— Знаешь, немного да, — призналась девушка.

Сандерс откашлялся и зашагал по усыпанной песком дорожке. Затем пересек лужайку, которая отделяла оранжерею от подъ­ездной дороги, постучал по стеклу и заглянул внутрь.

— Бог ты мой! — воскликнул Чейз, оборачиваясь.

Девушка в темном платье тут же вскочила с бортика миниатюрного фонтана.

Сандерс не ожидал, что в оранжерее окажется настолько тепло и душно. Сквозь украшенный позолотой стеклянный купол крыши проникало мало света. Большие субтропические растения вперемешку с папоротниками и пальмами только сгущали мрак. В центре зала на выложенном тусклой плиткой и устланном коврами полу возвышался маленький фонтан, из которого била настолько тонкая струйка воды, что она издавала лишь тихое журчание. И посреди этого старомодного интерьера светился переносной электрический камин, его оранжево-красный свет от­ражался от плитки на полу, брызг фонтана и стеклянной крыши.

— Это же старина Сандерс! — проговорил Чейз с немного изумленным видом. — Послушай, извини насчет машины. Но вы­ходные начались очень неудачно. Кстати, давайте я вас друг другу представлю: доктор Сандерс, это мисс Хилари Кин.

Он бросил на Сандерса многозначительный взгляд, словно хотел повторить: «Только без глупостей, ясно?» Его и без того длинное лицо вытянулось еще сильнее и заметно помрачнело. Лоуренс Чейз, высокий и худой молодой человек, казался немного медлительным, но обладал большим талантом по части юриспруденции. Он был из тех, кто за словом в карман не лезет. Во времена, когда построили этот дом, в ходу было выражение, которое точно описывало его внешний вид: «одет с иголочки». Но сейчас мрачное выражение лица портило всю картину.

— К сожалению, у нас здесь все пошло наперекосяк, — объяснил он. — Поэтому тебя никто и не встретил. У нас тут случилось одно происшествие.

— Происшествие?

— Да. Мы с Миной, Хилари и Сэмом приехали на поезде. Как и наш друг-телепат Пенник. А все четверо слуг отправились на машине Сэма с нашим багажом. Багаж-то нам доставили, но, к сожалению, без слуг.

— Без слуг? Почему?

— Никто толком не знает. Ходжес, шофер Сэма, слишком резко развернулся и врезался в грузовик на холме неподалеку от Гилфорда. Я не понимаю, как такое могло произойти, ведь Ходжес — самый осторожный водитель из всех, с кем мне только приходилось ездить.

— То есть они серьезно...

— О нет, никто серьезно не пострадал. Но из-за синяков и пережитого потрясения сегодняшнюю ночь им придется про­вести в больнице. И теперь даже яичницу некому пожарить. Так неудобно. Но им, бедолагам, еще хуже, — быстро добавил он.

— Намного хуже, — согласилась Хилари Кин. — Кстати, я мо­гу приготовить яичницу. Как поживаете, Сандерс?

Сандерс хотел поскорее завершить ритуал знакомства. В полумраке ему трудно было рассмотреть девушку. Вероятно, она была его ровесницей — лет тридцати с небольшим, но выглядела значительно моложе благодаря мягкости, нежности и какой-то особой живости не только тела и ума, но даже манеры разговаривать. При этом Хилари не производила впечатления хрупкой особы, скорее просто юной. Она не была красавицей, для этого ей не хватало тех особых черт, которые отличают истинных красавиц. Ее голубые глаза и темно-каштановые волосы со стрижкой боб выглядели совершенно обычными, и, если бы не особен­ная живость натуры, она вряд ли привлекла бы к себе внимание.­ Однако, задержав на ней взгляд, Сандерс уже не мог его оторвать. Помимо ее энергичности, он обратил внимание на необык­новенное спокойствие и сдержанность манер. Она сидела на бортике фонтана в простом темном платье и все равно вызывала интерес.

А какая приятная у нее была улыбка!

— Странно, — задумчиво продолжил Чейз, — но без прислуги в доме так одиноко. Просто поразительно, мы шестеро останемся здесь на все выходные, на этом корабле без капитана и мат­росов.

— Правда? — спросила Хилари. — И что же здесь удивитель­ного?

Несмотря на ее мгновенное возражение, Сандерс почувствовал ту же атмосферу, которую, возможно, ощущал, но не мог вы­разить словами Чейз. Из комнаты, прилегавшей к оранжерее, раздался бой часов. Казалось, тяжелые портьеры в Форвейзе заглушают все звуки, отгораживают от остального мира.

Чейз сделал паузу, а затем ответил:

— Ну, даже не знаю. Может, просто дело в том, что я разделяю всеобщие взгляды на телепатов. К тому же вдруг у старины Сэма­ станет плохо с сердцем оттого, что незаменимый Паркер не приготовит ему ванну и не застегнет запонки на манжетах? Между прочим, Хилари, — добавил он, быстро и непринужденно меняя тему, — работает в той же сфере, что и мы, друг мой. Она из Департамента государственных обвинителей. Предъявляет преступникам обвинения, в то время как ты проводишь вскрытия их жертвам, а я защищаю или обвиняю их. Как повезет. Мы — славная компания упырей, не так ли?

— Думаю, что так, — согласилась Хилари с серьезным видом, а затем обратилась к Сандерсу: — Но... вы же еще друг сэра Генри Мерривейла?

— Во всяком случае, один из его друзей.

— И он приедет в воскресенье?

— О да.

— Хилари считает, что с нашим приятелем-телепатом обязательно возникнут какие-нибудь проблемы.

Чейз говорил с ка­кой-то особенной нежностью, словно потворствовал капризам маленькой девочки.

— Теперь меня обвиняют еще и в слишком богатом воображении, — проговорила Хилари, рассматривая свои ногти. — То­гда позвольте задать один вопрос, чисто гипотетический. Представьте, что этот человек в самом деле не мошенник. Представьте, что он действительно обладает всеми теми способностями, про которые говорит, и, приложив определенные старания, сможет прочитать наши мысли, как если бы они были напечатаны на бумаге. Я не утверждаю, что он настоящий телепат, хотя мне еще не доводилось видеть ни одного выступления ясновидящего, от которого мне становилось бы настолько не по себе. Но если все же предположить, что он умеет читать мысли, вы понимаете, что это может значить?

Вероятно, взгляд Сандерса был полон сомнения, поскольку Хилари посмотрела на него с видом фехтовальщика, готового от­разить удар; похоже, ум ее и вправду был острым, словно клинок. Она улыбнулась:

— Доктор Сандерс не верит в то, что можно читать чужие мысли.

— Даже не знаю, — честно признался Сандерс. — Но продолжайте. Давайте рассмотрим вашу гипотезу. Что в ней основное?

Хилари перевела взгляд на фонтан.

— Я обсуждала с Ларри пьесу «Опасный поворот». Возможно, вы помните ее главную идею? Она заключается в том, что в любом разговоре между друзьями или родственниками может возникнуть тот самый опасный поворот, когда одно ничего не значащее слово способно привести к катастрофе. Обычно мы та­кие повороты успешно проезжаем, но иногда колеса соскальзывают. И тогда всплывают чьи-то тайны. Как только ты сво­ра­чи­ва­ешь, приходится ехать дальше по этой дороге. Одна раскрытая тайна ведет к следующей, уже о другом человеке. Так постепенно вскрывается правда о каждом. Причем картина вырисовывает­ся не самая приятная. Такой поворот событий достаточно опасен. Но он происходит случайно, по неожиданному стечению об­сто­я­тельств. А теперь предположим, что некто прекрас­но осознает, где такой поворот находится и к чему он может привести. Этот человек умеет заглядывать в мысли других людей. И выяснять все их секреты. О таком даже страшно подумать. Ведь если это правда, жизнь становится просто невыносимой. Вы согласны?

Хилари говорила тихим монотонным голосом и лишь в самом конце подняла глаза.

Лоуренс Чейз посмотрел на нее с удивлением и раздражением, как будто ее слова вызвали у него серьезные сомнения:

— По-моему, все это сплошная теория...

— Нет, Ларри, это не так. И ты прекрасно знаешь.

— И еще я начинаю подозревать, что ты, девочка моя, слишком узко мыслишь.

— Может, и так. Честно говоря, не знаю. Но я обратила внимание, что люди всегда начинают обвинять тебя в неправильном мышлении, когда ты пытаешься заставить их немного задуматься.

— Я хотел сказать, что ты слишком невысокого мнения о человечестве в целом, — поправился Чейз. До этого момента он говорил весело и непринужденно, время от времени поглядывая на Сандерса, словно побуждая его внимательно слушать слова девушки. Теперь он весь собрался и так распрямил спину, что сквозь ткань пиджака стали видны его острые лопатки. — Да, ты права. Будем вести себя отчаянно серьезно. Обратимся к пьесе, о которой ты говорила. Насколько я помню, перед тем как ее герои закончили раскрывать тайны, они выяснили, что каждый из них повинен чуть ли не во всех грехах, перечисленных в десяти заповедях. И что же теперь? Ты серьезно считаешь, что это все можно применить к абсолютно любой группе людей?

— И кстати, насчет грехов! — с улыбкой сказала Хилари. — У меня вопрос. Представь, что каждую мысль, которая приходит тебе в голову в течение дня, записывают, а потом зачитывают вслух твоим друзьям.

— Боже сохрани!

— Тебе бы это не понравилось?

— Я бы предпочел, чтобы меня сварили в кипящем масле, — задумчиво ответил Чейз.

— Но ведь ты же не совершал ничего дурного. Я имею в виду серьезные преступления.

— Нет. По крайней мере, моя совесть чиста.

В помещении стало тихо.

— И вот еще, — продолжила Хилари, и в ее голубых глазах заиграли озорные огоньки. — Не будем говорить о твоих преступлениях. Даже не станем принимать во внимание женщин, которых ты покорил или пытался покорить. Тебе не придется признаваться, что, знакомясь с симпатичной девушкой и пригла­шая ее куда-нибудь, ты думаешь: «Вот и славно, еще немного, и она моя», хотя в тот момент ты совершенно ничего о ней не знаешь. Ведь когда люди говорят о секретах, они обычно имеют в виду состоявшиеся или намечающиеся любовные интрижки...

— Обычно так и есть, — честно сказал Чейз. Но даже в полумраке было видно, что у него кровь прилила к лицу.

— Итак, если мы исключим преступления и все, что связано с сексом, ты...

— Нет, послушай! — перебил ее Чейз. — Это уже слишком. У нас тут чисто теоретический спор, а не игра в правду или действие. И потом, почему мы должны рассматривать мои недостат­ки и глупые поступки? Ты не хотела бы представить на всеобщий суд свои мысли, пришедшие тебе за день?

— Я очень надеюсь, что этого не случится, — с жаром ответила Хилари.

— Ага! Значит, даже если не брать во внимание преступления­ и секс, у тебя имеются мысли, которые ты предпочитаешь оставить при себе?

— Да.

— А иногда ты даже думаешь о преступлениях и сексе?

— Разумеется.

— Ну тогда ладно, — немного смягчился Чейз. — Наверное, лучше оставить эту тему, пока мы не переругались.

— Мы не можем это так оставить. В том-то и дело, разве ты не понимаешь? Ты же сам только что увидел, как легко начинаются подобные разговоры. И не потому, что мы все преступники, а потому, что мы люди. Поэтому мы должны убедить Мину отделаться от этого Пенника.

Чейз в нерешительности промолчал, и тогда Хилари обратилась к Сандерсу:

— Из-за него у нас у всех будут неприятности. Я не хочу сказать, что у него злые намерения и он попытается нас разыг­рать. Нет. Напротив, его намерения самые благие, а в его скромности есть даже какое-то очарование...

— Тогда из-за чего ты так переживаешь? — удивился Чейз, хотя у самого у него вид был весьма встревоженный.

— Потому что в этом и состоит главная проблема. Пенник действительно верит в свой дар, если только он не шарлатан высочайшего класса, что маловероятно. Несмотря на внешнюю кротость, он пойдет на все, лишь бы убедить людей в своей правоте. Тем более что мистер Констебль...

— Сэм.

— Хорошо, Сэм. Так вот, тем более что Сэм постоянно ему возражает. Ты же помнишь, что случилось, когда он решил продемонстрировать свои способности в их городской квартире? Представляешь, на что он может пойти, если действительно захочет посеять смуту в нашей компании? Или в любой другой компании? Что вы на это скажете, доктор Сандерс?

Небо за стеклянным куполом потемнело, журчание фонтана разносилось глухим эхом по оранжерее, а растения превратились в тени. Оранжево-красный прямоугольный экран электрического камина теперь сиял ярче. Сандерс начал понимать, по какой причине его пригласили в Форвейз.

Он взглянул на Чейза:

— Скажи, это была твоя идея позвать нас с Г. М., чтобы мы исследовали деятельность этого типа? Выяснили, настоящий он телепат или мошенник?

Чейз с обидой посмотрел на него:

— Ну зачем ты так? Ничего подобного! И Сэм, и Мина очень хотели пригласить тебя.

— Спасибо. И между прочим, где наши хозяева? Я должен с ними познакомиться. А то ворвался в их дом...

— Ничего страшного. Их здесь нет. Они поехали в Гилфорд проведать слуг, а заодно найти кого-нибудь, кто сможет что-ни­будь приготовить на скорую руку и заняться домом. Мину так все это расстроило, тем более у нее новая книга на подходе.

— Что новое?

— Книга. Ну ты же знаешь. — Чейз осекся и стукнул кулаком по лбу. — Боже всемогущий! — воскликнул он. — Ты хочешь сказать, что не знаешь? Я думал, это известно всем.

— Откуда мне знать, если ты мне не рассказывал?

— Мина Констебль, — пояснил Чейз, — на самом деле Мина Шилдс, известная писательница. Только не смейся.

— Какого дьявола я должен смеяться?

— Не знаю, — мрачно пробормотал Чейз, — просто женщина-писатель — это само по себе забавно. Как бы то ни было, Мина — новая Мария Корелли. Я ни в коем случае не хочу сказать, что она пишет напыщенные, легкомысленные или нравоучитель­ные книги. Мина подходит к работе очень серьезно, тщательно собирает материал. И хотя она сочиняет разные романтические истории о реинкарнациях в Древнем Египте или появлении Сатаны в сельской местности, но написано все это со знанием дела. Когда Мина задумала роман о храме во Французском Индокитае, она не ограничилась чтением книг на эту тему, а сама отправилась во французский Индокитай. Это путешествие едва не убило Сэма, да и саму Мину тоже. Оба заболели малярией. Сэм говорит, что с тех пор никак не может согреться. Поэтому у них по всему дому расставлены эти переносные камины, а в доме жарко, как в духовке. Так что не открывай слишком много окон, а то он разозлится.

Хилари оглянулась на фонтан и заговорила с заметным напряжением в голосе:

— Это уж точно.

— Да ладно!

— Миссис Констебль — замечательная женщина, — сказала Хилари. — Мне она очень нравится. А вот мистер Констебль — нет, и я не буду называть его Сэмом. Ни за что!

— Чушь! Все с Сэмом нормально. Он просто типичный завсегдатай британских клубов. И чересчур дотошен.

— Он старше ее лет на пятнадцать, если не больше, — бесстрастно заметила Хилари. — И на мой взгляд, в нем нет ни кап­ли привлекательности. А то, как он вечно ею командует, придирается по мелочам, критикует на глазах у всех... Знаете, я бы лучше спряталась в уголок и выпила там яд, чем позволила какому-нибудь мужчине так со мной обращаться!

— Она его обожает, — развел руками Чейз, — и ничего тут не поделаешь. Как одного из героев своих книг. Он считался видным мужчиной, пока не отошел от дел.

— Чего мы себе позволить не можем, — с горечью заметила Хилари.

— Ох, ну ладно. — Чейз хотел что-то сказать, но затем, кажется, передумал и замолчал. — Наверное, все-таки не стоит об­суждать Констеблей в их же доме. — Он снова сделал паузу. — Сандерс, знаешь, нет смысла отрицать, что малярия немного из­менила его, да и Мину тоже. Иногда он бывает несдержан, но все равно умеет расположить к себе. Даже не знаю, хочу я, чтобы этого телепата разоблачили как мошенника или чтобы он в самом деле доказал свое умение читать мысли. Его нашла Мина, и, кажется, она хорошего мнения о нем, хотя иногда у меня закрадываются подозрения, что она просто решила над нами подшутить. Сэму он не нравится, и у меня такое чувство, что назревает серьезная ссора. Поэтому я и хочу спросить, готовы ли ты и знаменитый Г. М. помочь нам в этом деле разобраться?

Глава вторая

К Сандерсу вернулось до некоторой степени утраченное присутствие духа. Ему было очень лестно услышать эти слова в свой адрес, и впервые за неделю на душе потеплело.

— Конечно. Но...

— Что «но»?

— Боюсь, у тебя сложилось превратное мнение на мой счет. Я не детектив. Моя сфера деятельности связана с судебной медициной. Я не знаю, как мои специальные познания и навыки можно применить к этому человеку. В то же время...

— Какой осторожный зануда! — пояснил Хилари Чейз.

— В то же время трудно сказать, к какой ветви науки или лженауки можно было бы его отнести, если он и правда обладает какими-то способностями. Кстати, какими знаниями он владеет? По каким правилам работает? Или делает вид, что работает.

— Кажется, я вас не понимаю, старина.

— Большинство телепатов, с которыми я встречался, были фокусниками из мюзик-холлов. Ну знаешь, у них есть такой прием. Они работают парами. Женщина сидит с завязанными глазами. Мужчина ходит по зрительному залу и задает вопросы вроде: «Что я сейчас держу в руке?» Есть, конечно, типы, которые работают в одиночку, заставляют писать вопросы на клочках бумаги, а потом читают их, не извлекая из запечатанного конверта.­ Но обычно фальшивка видна невооруженным глазом, и достаточно самых примитивных познаний в области фокусов, чтобы ее разоблачить. И если ваш телепат относится к одному из этих двух типов, я ничем не смогу вам помочь. Он ведь один из них?

— Господи, нет! — воскликнул Чейз, не сводя с Сандерса пристального взгляда.

— Почему ты так резко реагируешь?

Хилари Кин скорчила недовольную гримасу.

— Ларри имел в виду, что у него множество научных заслуг, — объяснила она. — Разные там ученые степени. Я не говорю, что так уж впечатлена, но это придает определенный вес всем его заявлениям. К тому же он совсем не похож на описанные вами типажи.

— В таком случае чем же он занимается? Вы же не хотите сказать, что он просто смотрит в глаза и говорит: «Сейчас вы думаете о кабинке для переодевания на пляже в Саутенде»?

— Боюсь, именно так он и поступает, — ответила Хилари.

Тьма за окнами сгущалась все быстрее, очертания пальм таяли в сумеречном полумраке, а красно-оранжевый прямоугольник камина выделялся ослепительно-ярким пятном. И все равно они не могли не заметить выражения лица Сандерса.

— Ага! — с глубокомысленным видом воскликнул Чейз. — Вижу, на тебя это произвело впечатление. Почему?

— Потому что это просто невероятно. С научной точки зрения — полнейшая белиберда. — Сандерс запнулся и добавил: — Я не буду отрицать, что в прошлом уже проводились достаточно успешные эксперименты, связанные с телепатией. К примеру, в нее верил Уильям Джеймс. А также Гегель, Шеллинг и Шопен­гауэр. Но в последнее время интерес к этой теме был утрачен и новых исследований не проводилось. Проблема в том, что научным фактом можно признать лишь то явление, которое происходит регулярно и непроизвольно, чьи основы можно определить и изучить. Что же касается телепатии, то в большинстве случаев доказать ее существование не получается. Если лицо, ко­торое проводит эксперимент, жалуется, что оно не в настроении или что условия неподходящие, то, возможно, его слова совершенно искренни, однако такой подход нельзя назвать научным. И кстати, кто этот человек? Что вам о нем известно?

Последовала долгая мрачная пауза, затем Хилари ответила:

— Честно говоря, почти ничего. За исключением того, что он, судя по всему, достаточно обеспечен и не стремится заработать на всем этом ни пенни. Мина встретила его на обратном пути из Индокитая. Он представился ей исследователем.

— И какова же область его исследований?

— Сказал, что изучает силу мысли. Вам лучше самому его расспросить. И все же временами, — продолжила Хилари, и в ее мягком голосе зазвучали напряженные резкие ноты, — у меня складывается впечатление, словно с ним что-то не так. Я не хочу сказать, что он мошенник, но как будто он что-то скрывает. Тревогу? Робость? Комплекс неполноценности? Возникает ощущение, что он расценивает чтение мысли как своего рода прелюдию к чему-то... Ох, даже не знаю! Поговорите с ним сами, ес­ли он не будет возражать.

— Я буду только рад, — раздался новый голос.

Послышался шелест травы около оранжереи. За витражными стеклами сгустились сумерки, и какой-то мужчина вошел через открытый прямоугольник окна.

Свет был таким слабым, что лишь обрисовывал контуры его фигуры. Вновь прибывший оказался среднего роста, с широкой грудью и кривоватыми ногами. Когда он наклонил голову, возникло ощущение, что он улыбается. Говорил незнакомец медленно, низким и приятным голосом.

— Свет. Давайте включим свет, — быстро сказал Чейз, и Сандерс готов был поклясться, что услышал в его голосе легкую панику.

Он встал и включил свет. Под стеклянным куполом вспыхнули гроздья круглых электрических светильников, похожих на сияющие фрукты. Выглядели они аляповато, но такая форма светильников пользовалась популярностью в конце девятнадца­того века, а их свет только подчеркивал всю безвкусицу позолоты, пальм и витражного стекла.

— Спасибо, — сказал мужчина. — Доктор Сандерс?

— Да. Мистер...

— Пенник, — представился вошедший, — Герман Пенник.

Он протянул руку. Трудно было представить себе более ненавязчивого и располагающего к себе человека, чем мистер Герман Пенник, несмотря на то странное мимолетное впечатление, которое он произвел своим неожиданным появлением у окна. Он осторожно вытер об оконную раму подошвы ботинок, чтобы не принести грязь в помещение. А прежде чем протянуть руку, оглянулся и на всякий случай их проверил.

Выглядел он лет на сорок пять. У него была большая тяжелая голова, невзрачные рыжеватые волосы, простое широкое ли­цо, потемневшее от жаркого солнца, со складками морщин вокруг рта, широкий нос и светлые глаза под рыжеватыми бровями. Маловероятно, чтобы подобное лицо принадлежало человеку с хорошо развитым интеллектом. Особенно при такой тяжелой угловатой челюсти. Но Герман Пенник, похоже, в совершенстве овладел искусством казаться неказистым и неприметным.

Он говорил каким-то извиняющимся тоном, слегка пожимая плечами:

— Как поживаете, сэр? Прошу прощения, но я слышал, о чем вы здесь говорили.

Сандерс ответил ему с такой же церемонной учтивостью:

— Надеюсь, мои слова прозвучали не слишком прямолинейно, мистер Пенник, и не смутили вас?

— Что вы, что вы... Поймите, мне самому невдомек, зачем сюда приехал. К тому же я не большой знаток светских манер. Но миссис Констебль пригласила меня, и вот я здесь.

Он улыбнулся, и Сандерс испытал странную эмоциональную реакцию. Репутация, которую создал себе Пенник, вызывала у него беспокойство, как бы сильно он ни пытался его подавить. Пенника словно окружала какая-то тревожная, зловещая аура, и ее нужно было развеять. В голову невольно закрадывалась мысль: «Что, если этот субъект в самом деле может читать мои мысли?» Ведь после его появления обстановка в оранжерее неуловимым образом изменилась.

— Давайте сядем, — внезапно предложил Пенник. — Мисс Кин, вам подать стул? Возможно, на нем будет удобнее, чем на бортике фонтана?

— Мне вполне удобно и здесь, спасибо.

— Вы... э-э... уверены?

Хилари улыбнулась, и Сандерс почувствовал, что она тоже заметила одну характерную особенность Германа Пенника. Когда он обратился к ней, его поведение вдруг изменилось, он стал запинаться, как смущенный маленький мальчик, а затем торопливо сел в плетеное кресло. И в то же мгновение снова расслабился, хотя Сандерс и обратил внимание на то, как глубоко он при этом вздохнул.

— Мы рассказывали доктору о некоторых ваших способностях, — начал Лоуренс Чейз, худой и высокий, с легкими залы­синами на лбу.

Пенник только отмахнулся от его слов:

— Спасибо, мистер Чейз. И что он на это... сказал?

— Честно говоря, я думаю, он был немного потрясен.

— Правда? Могу я спросить, что вас поразило?

Сандерс почувствовал себя уязвленным, как будто теперь ему, а вовсе не мистеру Пеннику придется отражать нападение. В то же время доктору хотелось, чтобы этот тип не глядел на не­го так пристально. И к черту всякие смутные намеки. Все это время Сандерс невольно пытался поймать взгляд Хилари Кин, злился на себя и каждый раз быстро отводил глаза.

— Я не стал бы называть это потрясением, — сухо заметил он. — Скорее удивлением. Для человека, привыкшего иметь дело с анатомией и другими реально существующими науками...

— Так-так, — вмешался Чейз, — только, пожалуйста, без грубости!

— Любой ученый выступит против утверждений, которые... — Сандерс сделал паузу. Он хотел сказать: «Заявлений, которые противоречат самой природе», но понял, что его слова прозвучат слишком высокопарно и напыщенно и, скорее всего, вызовут только улыбку. — Против таких утверждений.

— Понятно, — ответил Пенник. — Выходит, ученые отказываются исследовать это явление, поскольку результаты могут их не устроить?

— Вовсе нет.

Пенник нахмурил свои невзрачные брови, но его глаза заблестели.

— Тем не менее вы, сэр, сами признали, что в прошлом уже проводились весьма успешные эксперименты в области телепатии.

— В какой-то мере да. Но не в такой, чтобы сделать на их основе серьезные выводы.

— Вы не согласны с тем, что я могу достичь прогресса? Чест­ное слово, сэр, это настолько же неразумно, как отказаться от дальнейших экспериментов с беспроволочным телеграфом из-за того, что первые опыты были незаконченными, хоть и успешными.

«Осторожнее, — подумал Сандерс. — Если он продолжит в том же духе, то легко переспорит тебя. Ложная аналогия в качестве аргумента — старый прием».

— Именно к этому я и веду, мистер Пенник. Беспроволочный телеграф работает на основе принципов, поддающихся объ­яснению. Вы можете объяснить принципы вашей деятельности?

— Могу, но только подходящему слушателю.

— То есть не мне?

— Сэр, — ответил Пенник, смерив его тяжелым, прямым и встревоженным взглядом, — постарайтесь меня понять. Вы считаете мои аргументы ложными, поскольку я использую сравнения. Но если речь идет о совершенно новом явлении, как еще я могу что-то объяснить? Есть ли какой-то другой способ внятно донести свою мысль? Представьте, что я попытался бы рассказать о принципах работы беспроволочного телеграфа... скажем, дикарю из Центральной Азии. Прошу прощения за это возмути­тельное сравнение. Представьте, что я пытаюсь объяснить принципы работы беспроволочного телеграфа высокоцивилизованному римлянину, живущему в первом веке нашей эры. Для него эти принципы так же загадочны, как и результат, и точно так же кажутся невероятными. Абсолютно в таком же затруднительном положении нахожусь и я, когда от меня начинают требовать чертежей и схем. Дайте мне время, и я все вам объясню. Если же в общих чертах, то суть в следующем: мысли, или то, что мы называем мыслительной волной, обладают физической силой, ма­ло отличающейся от силы звука. И если для того, чтобы объяснить римлянину принципы работы беспроволочного телеграфа, потребуется недель пять, не удивляйтесь, что вы вряд ли сможе­те разобраться в таком явлении, как беспроволочная телепатия, за пять минут.

Сандерс проигнорировал его слова:

— Вы утверждаете, что мыслительная волна обладает такой же силой, как и звук?

— Именно.

— Но ведь сила звука поддается измерению.

— Разумеется. Звуковой сигнал может разбить стекло и даже убить человека. То же самое, естественно, применимо и к мысли.­

Пенник строил свои рассуждения тщательно, и звучали они весьма здраво. Сандерс понял, что его первое впечатление о нем как о сумасшедшем оказалось ошибочным.

— В настоящий момент, мистер Пенник, — сказал он, — мы не будем рассматривать вопрос о том, можете ли вы убить человека одной лишь силой мысли, словно какой-нибудь колдун из племени банту. Вместо этого давайте говорить простым языком, понятным даже людям с ограниченным интеллектом вроде меня. Что именно вы делаете?

— Я могу объяснить вам на примере, — просто ответил Пенник. — Если вы сосредоточите на чем-либо свои мысли — на чем угодно, но в особенности на каком-либо человеке или важной для вас идее, — я расскажу вам о ваших мыслях.

Его слова прозвучали как вызов.

— Вы утверждаете, что способны проделать подобное с кем угодно?

— Практически с кем угодно. Разумеется, если вы не захотите помочь и начнете скрывать свои истинные мысли, мне придется труднее. Но, полагаю, я все равно справлюсь.

То абсолютное прямодушие, с которым рассуждал этот человек, задело Сандерса за живое. Он почувствовал, как его мысли бросились врассыпную и попрятались по углам, чтобы их никто не увидел.

— Вы хотите, чтобы я испытал ваши способности?

— Если у вас есть такое желание.

— Ну хорошо, начнем, — сказал Сандерс и весь напрягся.

— В таком случае, если вы... Нет, нет, нет! — обиженно воскликнул Пенник. — Так не пойдет.

— Что не пойдет?

— Вы пытаетесь прогнать из своего сознания все важные для вас мысли. Можно сказать, вы запираете на замок все двери вашего разума. Не бойтесь меня. Я не причиню вам вреда. Например, сейчас вы решили сосредоточить свои мысли на мраморном бюсте одного ученого (кажется, Листера), который стоит на каминной полке в какой-то библиотеке.

Это была абсолютная правда.

Некоторые эмоции невероятно сложно сдержать, поскольку они бывают спровоцированы совершенно неожиданным образом. Не слишком приятно, когда ваши мысли внезапно угадыва­ют. Если это делает друг, который вас хорошо знает и которому удается своим предположением пробить вашу защитную броню, это вызывает негодование и чувство беспомощности. Но вы ощутите себя полностью разгромленным и прижатым к стенке, ко­гда вашу мимолетную, ничего не значащую мысль угадает незна­комец, который смотрит на вас как собака, только что принесшая палку...

— Нет, нет, — запротестовал Пенник и строго погрозил пальцем. — Не могли бы вы предоставить мне больше возможностей? Бюст Листера ничего для вас не значит. С таким же успехом вы могли подумать о статуе Ахилла или паровом котле на кухне.

— Подождите, — вмешалась Хилари, которая до сих пор сидела на бортике фонтана. В своих маленьких ручках она крепко сжимала носовой платок. — Он угадал?

— Да.

— Ну и ну! — пробормотал себе под нос Лоуренс Чейз. — Попрошу женщин и детей покинуть зал суда! Я же говорил тебе в письме, Сандерс. Просто не представляю, как это может быть фокусом. Это совсем не то же самое, как если тебя просят написать что-нибудь на листке бумаги.

— Фокус, фокус, фокус, — несколько раз повторил Герман Пенник с легкой иронией в голосе.

Но Сандерс почувствовал, что, несмотря на эту напускную легкость, Пенник прилагал большие усилия и в глубине души был очень тщеславным человеком. Проще говоря, он сейчас рисовался перед ним. И вполне возможно, что собирался продолжать в том же духе.

— Фокус, фокус, фокус! Вот и все, что вы, то есть мы, англичане, думаем об этом. Итак, доктор, вы готовы попробовать еще раз?

— Да. Хорошо. Начинайте.

— А я постараюсь... Вот, уже намного лучше, — сказал Пенник, прикрывая глаза ладонью и глядя сквозь пальцы. — Теперь вы играете честно и сосредоточились на своих эмоциях.

Почти сразу же он начал рассказывать о Марсии Блайстон, которая была в кругосветном круизе в компании с неким Кессле­ром.

Сандерс испытал очень странное ощущение. Как будто он почувствовал на себе физическое давление, словно факты медленно вытягивали из него, как зубы.

— Я... эм... надеюсь, вы не против, — ненадолго прервался Пенник. — По правилам я не обязан быть настолько откровенным. Я всегда следую девизу королевы Елизаветы: «Video et ta­ceo» — «Вижу и молчу». Но вы попросили меня рассказать, на чем сейчас сосредоточены ваши мысли. Если хотите, можем продолжить. Ведь вы пытаетесь кое-что от меня скрыть... — Он сделал паузу. — Мне продолжить?

— Продолжайте, — процедил сквозь зубы Сандерс.

— Я предпочел бы...

— Продолжайте.

— Это произошло совсем недавно, — сказал Пенник, и в его внешнем облике вдруг появилось удивительное сходство с сатиром. — С того момента, как вы вошли в этот дом, вы испытываете сильное влечение к мисс Кин, вероятно, все происходит на уровне эмоций. В этом влечении и заключается причина вашего настроения. Вы подумали, что, возможно, мисс Кин подходит вам больше, чем та, другая леди.

— Так и знал! — воскликнул Лоуренс Чейз, вскакивая.

Хилари молчала, как будто ничего не слышала. Она по-преж­нему сидела вполоборота и с безразличием смотрела на блестящие брызги воды в фонтане. Свет играл на ее густых темно-каш­тановых волосах и подчеркивал изящное очертание шеи. Но было очевидно, что она испытала некоторое удивление, причем не столько от слов Пенника, сколько от его тона.

— Доктор, я прав? — спросил Пенник, его голос снова прозвучал бесстрастно.

Сандерс не ответил.

— Значит, ты признаешься в этом, — сказал Чейз. — Ладно, мистер Пенник, скажите, и что же я об этом думаю?

— Я предпочел бы этого не делать.

— Неужели? Может, кто-нибудь объяснит, почему меня все­гда обвиняют в пошлых мыслях? Почему все считают, что я думаю только о...

— Никто тебе такого не говорил, — мягко заметил Сандерс. — Похоже, это и станет камнем преткновения во всей нашей игре. Совесть не дает нам покоя.

— В таком случае скажите, о чем думает Хилари? — предложил Чейз. — Какую постыдную тайну она скрывала все те недели, что я был с ней знаком?

К счастью, им помешали. Из темного дома через стеклянные двери, завешенные бархатными портьерами, донеслись поспешные шаги, а затем послышался голос человека, запыхавшегося от быстрой ходьбы. Портьеры немного раздвинулись, и в оранжерею стремительно вошла женщина. Она улыбалась, ее шляпка немного съехала набок. Это была не кто иная, как хозяйка дома, и Сандерс испытал огромное облегчение при виде ее. Он уже начал понимать, что в игре с чтением мыслей нельзя заходить слишком далеко, иначе все может кончиться не очень хорошо. Однако человеческое любопытство часто заставляет нас идти до конца. В этом и заключается проблема. И теперь его невольно мучил вопрос: что же еще случится в эти выходные?