Невероятные создания E-Book

Кэтрин Ранделл

• Herausgeber: Росмэн / Rosman
• Kategorie: Für Kinder und Jugendliche
• Serie: Невероятные создания
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 267

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Книга-сенсация, возглавившая рейтинг детского фэнтези на Amazon. Мировой бестселлер, который рекомендуют Нил Гейман, Филип Пулман и Евгений Гаглоев. «Невероятные создания» – трогательная история о приключениях, искренней дружбе, любви ко всему живому и удивительных чудесах. Архипелаг – место, полное первобытной магии и сокрытое ото всех. Здесь можно встретить единорогов, драконов, кентавров и даже сфинксов! Но сейчас этот волшебный мир под угрозой исчезновения: невероятных созданий истребляют, а магии с каждым днем становится все меньше. Кристоферу и Мэл, детям из разных миров, предстоит объединиться и отправиться в опасное путешествие, чтобы спасти Архипелаг и мир за его пределами, пока не стало слишком поздно... В этом приключении им предстоит встретиться со своими страхами лицом к лицу, противостоять жадности и жажде власти, понять, что самая великая сила – любовь. «Невероятные создания» – это первая часть захватывающей фантастической саги, которая покоряет читателей всех возрастов. Кэтрин Ранделл создала по-настоящему семейную историю, которую можно читать в любом возрасте. Книга станет отличным подарком ребенку, подростку и взрослому. И напомнит, что волшебство живет вокруг нас, стоит только заметить его.

Leseprobe

В память о Клэр Хокинс, двоюродной бабушке, которая осветила мое детство

МОСКВАРОСМЭН2024

Грифон — это и пернатое животное, и четвероногий пернатый; телом походит на льва, но имеет крылья и клюв орла.

Исидор Севильский. Этимологии, или Начала (ок. 600 г.)

Его пасть — смерть, а дыхание — огонь!

Эпос о Гильгамеше (Месопотамия, ок. 2000 г. до н. э.), вероятно, самое раннее письменное упоминание о драконах

Воспеваю пути бессмертной души.

Джон Донн. Метемпсихоз, или Странствие души (1606)

Бестиарий стража

В нашем мире есть место, скрытое от глаз посторонних. Там обитают создания, которых мы считаем вымышленными или о которых со временем и вовсе забыли. Оно называется Архипелаг. Это скопление тридцати четырех островов: какие-то из них размером с Данию, а какие-то меньше городской площади. Тысячи волшебных существ, обитающих на этих островах, свободно летают, бегают, растят детенышей, стареют и умирают — и жизнь начинается заново. Люди не смогли их уничтожить. Полные сил волшебные создания освещают мир своей неземной красотой. Архипелаг — последнее место, где сохранилась магия.

Аль-мира́дж

Заяц с золотым рогом во лбу. Создание ослепительной красоты. У него длинные, розовые изнутри уши. Во время брачного сезона из земли, по которой прошел аль-мирадж, пробиваются зеленые побеги. Они могут полностью покрыть бесплодное поле всего за один час. Говорят, что аль-мирадж добровольно подойдет только к тому, кто обладает доблестью, мудростью и силой. Королева Ариан из Литии однажды решила подарить аль-мираджа своему жениху. Она увидела, как магический зверь отвернулся от ее избранника, но радостно приветствовал слугу. Тогда она вышла замуж за этого слугу. Они жили долго и счастливо, а в саду у них было полно золоторогих зайцев.

Ава́нк

Обитатель болот, хищник, похожий на клыкастого бобра. Зубы аванка, белоснежные и острые, как булавки, вырастают на дюйм каждый день. Аванк стачивает их о камни, деревья и кости заблудившихся в болотах путников. У этого существа мягкая и блестящая шерсть, настолько красивая, что дети так и тянутся погладить его. Но это им удается сделать только один раз.

Баране́ц

Баранец, известный также как живорастущий ягненок, растет на стебле, с которым соединен пуповиной. Он достигает одного фута1 в высоту, его кожа зеленая, а шерсть белая. Если он съест всю траву, до которой дотянется со стебля, то может погибнуть от голода, а с ним — и материнское растение. Поэтому многие на Архипелаге носят с собой семена и, если видят побег баранца, засевают все вокруг травой. Баранец добровольно отдает шерсть тому, кому доверяет. Из этой шерсти изготавливают самую мягкую в мире ткань, которая не снашивается сотню лет и от которой исходит легкий аромат земли.

Гиппока́мп

Настоящие морские кони. Они живут стадами по десять — двадцать особей; самец крупнее самки, но самка более подвижная и быстрая. Цвет их кожи варьируется от изумрудно-зеленого до серого, а на северо-западе — до ярко-розового и кораллового. Некоторые из них приручены нереидами, которые могут ездить на них верхом. По закону все лодки на Архипелаге должны курсировать по ветру или солнцу, чтобы вода оставалась чистой, а молодые гиппокампы (известные как ипполины) могли вырасти и достигнуть расцвета своей выдающейся красоты.

Грифо́н

У грифонов тело, хвост и задние ноги льва, а голова, крылья и когти на передних лапах — как у орла. Хотя грифоны обычно отмалчиваются, они способны освоить любой человеческий язык в течение нескольких дней. Когда они вырастают, размах их крыльев достигает такой ширины, что под ними может спрятаться ребенок. Грифон больше, чем любое другое существо, зависит от гримура в почве и воздухе и является одним из самых чудесных волшебных созданий. (Дополнение от Фрэнка Орита: «За последние пять лет грифоны стали встречаться реже. Причина неясна, но, возможно, это связано с истощением гримура. Сейчас их статус таков: вид близок к исчезновению».)

Драко́н

На Архипелаге обитает тридцать семь видов драконов. Самый крупный — черный дракон с крыльями, края которых уходят в красный цвет, — достигает размеров готического собора. Самый маленький, джакулус, легко помещается на фаланге человеческого пальца. Самый быстрый в небе — желтый дракон, тонкокрылый и длиннохвостый, а самый быстрый в море — бронзовохвостый водяной дракон, который может дышать под водой. Известно, что когда он вырастает, то проводит бо ´льшую часть жизни на глубине, выныривая на поверхность только для того, чтобы поохотиться на моряков. Серебряный дракон, который может прожить до четырех тысяч лет, считается самым древним существом в мире. Он обладает непредсказуемым характером, как и подобает тому, кто повидал слишком много.

Единоро́г

Когда единороги рождаются, они имеют окрас цвета чистого золота, на втором году жизни становятся серебряными, а белыми — на четвертом. Предпочитают лесистую местность с мягким дерном. Если их не беспокоить, могут прожить более трехсот лет. Единороги благополучно живут, питаясь простой травой и кустарниками, но предпочитают лимонник, тимьян и особенно мяту. Их дыхание наделяет человека мужеством. Пучок волоса из хвоста или гривы единорога излечивает смертельно опасные раны. Также утверждают, что единороги появляются на полях сражений, чтобы вдохнуть жизнь в павших. На протяжении истории были случаи, когда люди ездили верхом на единорогах, но подобное случалось крайне редко. Большинство тех, кто попробовал оседлать единорога, обнаруживали себя довольно вежливо и бережно втоптанными в землю.

Ка́нко

Лисоподобное существо размером с мышь. Хвост канко раздваивается, что позволяет ему демонстрировать чудеса равновесия. Это создание известно также как светящаяся лиса, чья слюна обладает люминесцентными свойствами и используется в живописи в разных странах — например, в Японии, откуда лиса родом. Несмотря на размеры, обладает живым и внимательным умом и, как принято считать, приносит удачу. Следует с осторожностью вести себя там, где канко устраивает убежище. А это непросто, поскольку они селятся в самых неожиданных местах: ботинках, шляпах, карманах одежды. Люди рассказывают о канко, которого обнаружили в бороде мужчины в день его свадьбы.

Каркада́нн

Каркаданны похожи на единорогов, но, в отличие от последних, обладают злобной душой и острыми зубами. Одни из немногих существ на Архипелаге, которые убивают не только ради еды, но и для развлечения. Питаются мясом, предпочитая человеческую плоть, а для облегчения переваривания едят траву. Цвет каркаданна варьируется от черного до пурпурного, шкура складками свисает с его костей. Рог черный, на его конце находится яд, вызывающий гангрену, паралич и последующую смерть. Эти создания можно удержать на расстоянии с помощью рога единорога, но, так как рядом с людьми редко оказываются единороги, к этому способу прибегают редко.

Кента́вр (самки: кентаври́ды)

У кентавров тело лошади, а торс и голова человека. Чтобы поддерживать потребности тела и мощного мозга, им приходится есть десять раз в день. Поэтому, хотя они искусные мастера и владеют самыми разными ремеслами, именно еда является основой бо´льшей части культуры кентавров. Неудивительно, что они величайшие кулинары. Пиры кентавров проходят каждое полнолуние при свете луны. На этих пирах подают лесные плоды, сложенные в горы высотой три фута, и крепкие напитки из мелких плодов яблонь кребов. Пиршество длится всю ночь, а порой продолжается и на следующий день.

Клу́дде

Собака размером с медведя, черного окраса и с двумя языками пламени вместо ушей. Использует огонь, чтобы привлечь добычу: оленей, аль-мираджей, отбившийся от стада скот. О приближении клудде можно узнать по звуку его дыхания — он напоминает громкий лязг металла. Единственный способ убить это создание — потушить его пламя мокрой землей или песком. Клудде живут в основном на островах, не заселенных людьми; очень немногим жителям Архипелага довелось встретить это животное. Но те, кто видел, уже никогда его не забудут. (Дополнение от Фрэнка Орита: «Если только их не съели, тогда, конечно, воспоминаний не остается».)

Кра́кен

Д ревнейшее из морских существ. Останки первых кракенов относятся к меловому периоду, а значит, они делили Землю еще с тираннозавром рексом. Количество щупалец варьируется от восьми до сорока шести в зависимости от подвида. Особенно опасны во время приступов голода: рассказывают о случае, когда кракен за один день съел около четырехсот моряков. Водоворот, создаваемый их щупальцами, может затянуть на морское дно корабли огромных размеров. Кракены, как правило, не мигрируют и остаются в той области моря, где родились, поэтому моряки, имеющие в своем распоряжении точные карты, могут избежать встречи с ними. Но тем, кто плывет наугад, остается полагаться только на себя.

Лавелла́н

Существо, похожее на маленькую водяную землеройку. Оно упоминается в народной песне: «Оставайся дома, не блуждай в лесах, чтобы лавеллан не сгубил тебя». Песня не очень складная, но в ней скрыто важное предупреждение: лавеллан способен отравить любой источник воды, искупавшись в нем, а его зубы такие острые, что он с легкостью загрызет взрослого мужчину. Лавеллан редко нападает без повода, вот только поводом может оказаться что угодно — от фырканья до смеха и даже некоторые танцевальные движения.

Лу́нма

Крылатая, покрытая чешуей лошадь, чаще зеленого или коричневого окраса и с черным брюхом, настолько сильная и красивая, что от ее вида перехватывает дыхание. Некоторые лунмы проживают жизнь, ни разу не коснувшись земли. Эти обитатели неба используют дождевые облака, чтобы искупаться. Они медленно пролетают сквозь тучу, расправив чешуйчатые крылья. Лунма — единственное существо, которое рождает в воздухе. Мать взлетает как можно выше, тогда у жеребенка, когда он вывалится из ее утробы, будет достаточно времени, чтобы раскрыть крылья. К лунмам следует относиться с осторожностью: лишь немногие устанавливают прочную связь с человеком. Впрочем, этот человек может однажды утром обнаружить, что ночью у него отгрызли палец или кусок уха, потому как приручить лунму невозможно.

Мантико́ра

У мантикоры хвост скорпиона, лицо человека, зубы и тело льва, а характер как у самодовольного политика. Некоторые подвиды крылаты. Мантикоры, как и каркаданны, относятся к тем немногим существам, которые нападают на человека, даже если не нуждаются в пище. Они лгут и убивают ради удовольствия. От них пахнет разложением.

Нереи́да

Неразумно принимать нереид за русалок. Это их раздражает, а раздражение нереиды может оказаться для вас смертельным. Нереиды живут под водой, но хвостов у них нет. Волосы и кончики их пальцев серебристые, бледная кожа также отливает серебром. Звук голоса нереиды завораживает, и поговаривают, что их язык зародился из шума моря. Хотя нереиды способны ходить по суше, они делают это только в случае крайней необходимости. Обитают преимущественно в южных морях Архипелага. Обладают безупречной логикой, но это — логика моря, недоступная пониманию людей. Жители Архипелага относятся к ним с благоговением и держатся от них на расстоянии. Выражение «непостижимый, как нереида» широко распространено на островах.

Ратато́ска(альтернативное написание: ратато́скр)

Похожа на большую белку зеленого окраса и с коротким рогом на лбу, распространена по всему Архипелагу. Собиратели любых тайн: сплетен, небылиц, правды, полуправды и даже четвертьправды, в чем достигли непревзойденного мастерства. Редко причиняют вред окружающим, хотя в молодости легкомысленны, склонны к проказам и озорству. Если вам надо распустить слух и вас не интересует его правдивость, просто расскажите все рататоске.

Руса́лка(также мерма́н, мерфо́лк)

Большинство русалок обитает в северо-восточных водах Архипелага. Некоторые кланы, например марианское племя, отращивают хвосты длиной до тридцати футов, и каждый русалочий хвост, независимо от его длины, состоит из 40 000 мышц (у людей, для сравнения, их всего 650). Многие мерфолки — умелые музыканты, которые изобрели целый ряд музыкальных инструментов, звучащих особенно красиво. Немногие песни, попавшие к людям, стали частью мировой культуры. Считается, что Вивальди позаимствовал некоторые из своих композиций у русалок.

Сфинкс

Сфинксы — одаренные математики и ученые, а еще ненадежные союзники, быстро превращающиеся в ваших заклятых врагов. Зуб сфинкса, зажатый во рту, позволяет его владельцу понимать любой язык. Сфинкс способен залечить рану, просто ее лизнув. Изначально сфинксы встречались преимущественно в Северной Африке и Юго-Восточной Азии, затем распространились по всему миру и, наконец, спрятались в гористой части острова Лития. Желающие «навестить сфинксов» должны помнить, что, если они не разгадают загадку, сфинксы, согласно древнему обычаю, имеют право их съесть.

Турх труйт

Иссиня-черный кабан, на котором, по преданию, когда-то ездил король Артур. Его шерсть в лунном свете переливается всеми цветами радуги. Может вырасти размером с носорога и способен раздавить всякого, кто напугает или разозлит его, но при этом ласков и добр с детьми. Известно, что он готов укрыть их под брюхом во время дождя. Турх труйт будет насмерть сражаться за тех, кого любит. Бывает неловок на суше, но грациозен в воде и способен вплавь обогнуть весь Архипелаг, не останавливаясь ни на минуту.

Химе́ра

Существо, похожее на льва, но у него есть еще две головы: козлиная на спине и змеиная на конце гибкого хвоста. Каждая из трех голов обладает собственным мозгом, нервной системой и личным мнением. Это приводит к полному хаосу, поскольку головы редко могут договориться друг с другом о том, что делать дальше.

Начало

День был прекрасным, пока кто-то не попытался его сожрать.

Черное существо, похожее на собаку какой-то неведомой породы, с зубами длиной с его руку и когтями, которыми легко можно разодрать в щепки ствол дуба.

Кристофер Форрестер проявил храбрость, отвагу и показал отличную скорость, потому что не хотел быть съеденным. Эти качества ему во многом помогут.

Другое начало

День был прекрасным, пока кто-то не попытался ее убить.

Мэл возвращалась домой и как раз вылетела из чащи: руки распростерты, плащ надувался от ветра.

Мэл Арвориан могла летать, только когда дул ветер. В тот день погода была идеальной, западный бриз пах морем, и она кружилась в небе в потоках холодного воздуха. Плотный летучий плащ все еще был для нее слишком длинным, так что она закатывала рукава. Когда поднимался ветер — необязательно очень сильный, но хоть какой-то, — она распахивала плащ, бралась за его полы и легко отрывалась от земли.

В тот день она летела над самыми верхушками деревьев, задевая ботинками ветви, и наконец приземлилась, спугнув стадо единорогов.

На кухне Леонор, двоюродная бабушка Мэл, поворчала, что руки у девочки ледяные, и вручила ей чашку горячего ягодного отвара. И тут раздался стук в дверь.

Это был убийца.

Прибытие

За день до нападения Кристофер сидел на скамейке у паромной пристани, ожидая дедушку. Он в одиночку добрался из квартирки в Северном Лондоне до Шотландии, и теперь ноги сводило и страшно хотелось есть.

На скамейку запрыгнула белка и стала наблюдать за ним. Медленно, подрагивая от беспокойства, она подкрадывалась к нему, пока наконец не коснулась усиками колена. К ней присоединилась другая белка, потом еще одна, и вот уже семь зверушек сгрудились у ног Кристофера.

Женщина, ожидавшая на стоянке такси, обернулась, чтобы посмотреть на мальчика.

— Как он это сделал? — спросила она сидящего рядом с ней мужчину.

Одна белка присела на носок ботинка Кристофера. Он засмеялся, и белка забралась по голени на колени.

— Как дела? — спросил он у белки. — Отличный денек.

— Прикармливает, точно тебе говорю, — сказал мужчина и тут же обратился к Кристоферу: — Диких животных кормить нельзя! Это для них вредно!

— Знаю, — ответил Кристофер, чуть улыбаясь. — Я не кормлю.

Его друзья шутили, что, куда бы Кристофер ни пошел, вокруг него всегда собираются животные. Кошки на улицах накручивали восьмерки у его ног, собаки радостно напрыгивали на него в парках. Однажды пришлось прервать футбольный матч из-за стаи тявкающих лисиц, пытавшихся подобраться к нему поближе. Не одна школьная экскурсия сорвалась из-за пикировавших на Кристофера навязчивых голубей. И уж совсем невозможно оказалось плавать в публичных купальнях на прудах Хампстеда: однажды спасатель даже приказал ему выйти из воды, потому что появление лебединой стаи до слез напугало плескавшихся малышей.

Кристофер тогда тоже улыбнулся, свистнул лебедям и увел их из пруда в ближайшие кусты. Один молодой лебедь попытался взлететь ему на плечо и расцарапал когтистыми перепончатыми лапами кожу. Царапины видны были еще несколько месяцев. Кристофер не обращал внимания на шрамы, поскольку уже знал, что внимание и любовь животных редко сопровождаются нежностью — куда чаще им сопутствует некоторое количество крови.

— Все дело в его запахе, — заявлял отец.

Но, насколько сам Кристофер мог судить, он ничем таким не пах или по крайней мере пах так же, как другие мальчики его возраста. Он мылся, хоть и не слишком усердно.

Когда он был совсем малышом, эта его особенность была самой большой радостью в его маленькой жизни. Когда подрос, она по-прежнему его радовала, но радость он научился скрывать, потому что отца все это бесило. Животные пробуждали в нем необъяснимую тревогу.

— Прочь! — кричал он, разгоняя кошек, птиц, а также встречающихся порой в метро мышей и крыс.

Кристофер никогда не ездил в деревню, потому что всегда существовала вероятность того, что зайцы станут гоняться за ним по полям, а ласточки захотят свить гнездо в его волосах.

Так было не всегда. До смерти мамы, насколько Кристофер помнил, отец был совсем другим. Животные обожали маму и тоже норовили оказаться как можно ближе к ней. На снятой в Ричмонд-парке фотографии они были изображены втроем: Кристофер сидит на плечах у смеющегося отца, рядом стоит мама, а вокруг нее — олени. Она умерла девять лет назад, и с тех пор у отца вечно опущенные плечи, словно на них навалилась невыносимая, не прекращавшая давить со всех сторон тяжесть. После ее смерти все в их доме стало казаться сжавшимся, скукоженным — совершенно другим.

Кристофер стал тайком открывать по ночам окна и впускать к себе птиц. Он носил длинную флотскую шинель из толстого сукна и частенько позволял воробьям рыться в ее накладных карманах. Во время прогулок он здоровался с воронами и не возражал, если они забирались ему на плечи по длинным рукавам пальто.

Друзья говорили:

— Да они тебе глаза выклюют!

Но он только улыбался и качал головой:

— Нет. — Рядом с животными его голос становился мягче. — Ни за что.

Выражение его лица тоже менялось: как натянутая тетива, он был собран и готов ко всему.

Вороны приносили ему серебряные пуговицы, скрепки и монеты. Он проделывал в них отверстия, нанизывал на шнурок и носил украшения на шее. Некоторые старшеклассники смеялись над ним, но Кристоферу было все равно: он продолжал носить «ожерелья», ведь так он показывал, что предан своим диким друзьям.

Кристофер взрослел, становился все более и более высоким. У него в семье все были высокими, с длинными ногами и тонкими руками. Он все ждал чего-то, хоть и не мог толком объяснить, чего именно. Животные словно пытались ему сказать, что в мире есть много чудес, с которыми он однажды столкнется. Он чувствовал, как его тело накрывает волна жара при мысли об этом.

(Он оказался прав. Его ждало нечто поистине изумительное, меняющее жизнь раз и навсегда.)

Другое прибытие

Убийца добрался до места на лодке. Он шел тихо, не делая резких движений, его руки были идеально чисты. Засунув нож поглубже в карман, он прошел мимо группы людей, тащивших улов огненной рыбы. Они взглянули на него, и он кивнул им в ответ. Стоило ему скрыться из виду, как они напрочь забыли о его существовании. Он был настоящим профессионалом, отточившим за годы работы умение становиться неприметным. Его волосы не были ни длинными, ни короткими, а ботинки не сияли чистотой, но и не были вымазаны в грязи. Его темные и холодные глаза, напоминающие морские глубины, ни на чем подолгу не задерживались. До тех пор, пока в один прекрасный день он не увидел Мэл.

Оглядываясь назад, можно сказать, что убийце не составило труда ее найти. Цель довольно легко обнаружить, если тебе велели отыскать летающую девочку и тут ты видишь ребенка, парящего в двадцати футах от земли и отбивающегося от чаек. Даже на Архипелаге летающий человек — непривычное зрелище.

Прошло много лет с тех пор, как Мэл впервые взлетела. Странствующий провидец подарил ей летучий плащ вскоре после рождения. Он дал новорожденной имя и оставил сверток у ее маленьких ножек. Провидец пытался рассказать больше, объяснить, почему отдал плащ именно ей, но дом был погружен в траур — мама Мэл не пережила родов, — так что провидца довольно грубо выпроводили вон.

Мэл пыталась взлететь, так и не получив ни от кого инструкций. Соседи только посмеялись над ней — закутанной в плащ девчушкой, которая бежала навстречу ветру. Тогда она покраснела, но уже на следующий день проснулась пораньше и взялась за дело, пока никто не видел. Поначалу, стоило ветру стихнуть, Мэл падала на землю и вскрикивала от боли. За эти учебные полеты она успела повредить обе лодыжки, сломать запястье и вывихнуть мизинец. Однажды ноготь на большом пальце ноги приобрел забавный зелено-черный оттенок, а вскоре и вовсе слез. Но Мэл пыталась снова и снова, вытирала кровь с ободранных коленей, взбиралась на деревья и спрыгивала вниз.

В конце концов она доказала, что соседи зря над ней смеялись.

— Я научусь летать, — ответила она насмехавшемуся над ней соседскому мальчишке. — Ты ничего в этом не понимаешь.

В такие дни Мэл ходила с высоко задранным подбородком. Ей всегда было нелегко находить общий язык с людьми. Она чувствовала, какой колючей становится, когда кто-то оказывается рядом: могла ляпнуть что-то не то или покраснеть до самой макушки. Только в небе жизнь обретала смысл. Хоть на земле Мэл и была неловкой и неуклюжей, стоило хотя бы раз взглянуть на то, как она парит высоко в небесах, — так говорили сами местные жители.

К девяти годам она научилась плавно снижаться. К десяти — приземляться на носочки и даже на одну ногу. К двенадцати — прижав подбородок к груди, бросаться вниз, делая сальто. В то весеннее утро она пролетала над морем. Ее босые ноги касались воды, а ботинки были предусмотрительно спрятаны в карманы. Брызги щекотали лодыжки, и Мэл радостно смеялась, получая удовольствие от полета.

Убийца наблюдал за ней. На его лице появилась злая улыбка.

Мэл разрешалось летать только в саду и полях. Ее двоюродная бабушка пришла бы в ужас, узнай она, как далеко порой улетает девочка. Леонор столько всего запрещала, что, сложи все «нельзя» и «ни в коем случае», получился бы целый фолиант правил, следовать которым Мэл просто-напросто не могла — их было слишком много.

— Я не могу, — объясняла она Гелифену, — просто сидеть дома на стуле весь день. Вот так люди и превращаются в камень!

Когда Леонор запретила Мэл состричь волосы, девочка взяла маникюрные ножницы и обрезала себе челку. Получилось криво, но Мэл понравился новый образ. Чтобы дополнить его, она вытянула золотую нить из вышитой скатерти и вплела ее в косу. Леонор запрещала Мэл летать в лесу, но девочка, едва забрезжит рассвет, спешила туда, пока двоюродная бабушка еще спала. Мэл мечтала познакомиться с похожими на белок рататосками, и постепенно между ними наладилось какое-никакое общение. Девочка слушала их сплетни и рассказывала в ответ разные истории — например, как она нашла Гелифена (грифонье яйцо оказалось выброшенным на морской берег: «Мне пришлось залезть в воду в одежде, а потом устроить гнездо для него в собственной постели. Теперь он спит на моей подушке»). Вскоре одна молодая рататоска высоким и пронзительным голосом пересказала эту историю другой («Она почти доплыла до Литии в бальном платье, и даже с нереидой сразилась, да-да!»).

Она часами бегала под деревьями с Гелифеном, искала единорогов и объедалась водяникой. Она видела, как семья аль-мираджей пробиралась сквозь залитый солнцем подлесок, а за ними тянулся след из свежих побегов травы. Однажды девочку укусил аванк — Леонор отругала ее, так как это была исключительно вина самой Мэл, не стоило подходить слишком близко, — и у нее начался сепсис. Бабушке пришлось сидеть рядом семь ночей подряд. Но как только Мэл разрешили встать с постели, она отправилась обратно в лес: там всегда находилась уйма занятий.

И все же главным в ее жизни было небо. Когда кто-то из соседей, покачивая головой, называл ее маленьким хаосом на ножках или обузой для бедной бабушки, Мэл, сверкнув глазами, краснела и убегала как можно дальше, пытаясь найти спасение в небе.

Именно в небе Мэл чувствовала себя по-настоящему свободной. Взлетая как можно выше, она устраивала «облачную дегустацию»: окруженная воздушной пеленой, девочка открывала рот и высовывала язык, а потом возвращалась обратно — мокрая, с красными щеками и опьяненная нахлынувшими эмоциями. Каждое облако, будь оно серым или белым, обладало уникальным вкусом и температурой. Гелифен еще не мог летать рядом с Мэл, поэтому она прятала его под кофтой — только клюв и синий хохолок высовывались наружу.

С годами люди поняли, насколько дар Мэл был исключительным. У кого-то эта мысль вызывала зависть, словно их детей чего-то лишили, а кто-то думал об этом с радостным трепетом. И все же взрослые были слишком заняты, так что вскоре они оставили Мэл в покое.

Но только не убийца.

Фрэнк Орит

Машина просигналила, и белки разбежались в разные стороны. Потрепанный форд остановился рядом со скамейкой, где сидел Кристофер, и из него вышел мужчина лет семидесяти.

— Кристофер? Это ты?

На крышу машины тут же сели четыре чайки.

— Стоит только приехать в город, как они начинают меня преследовать, — сказал Фрэнк Орит, указывая на птиц. У него был глубокий голос. Он говорил с шотландским акцентом. — Ничего не имею против чаек, вот только поесть на улице стало невыполнимой задачей. Они проявляют слишком нездоровый интерес к моим сэндвичам.

Мужчина открыл пассажирскую дверь.

Усмехнувшись, Кристофер сел в машину. Чайка тут же попыталась устроиться рядом с ним, но дедушка прогнал ее. Когда он вытер перепачканные в помете руки и приборную панель, мальчик сказал:

— Когда мне было семь, лиса пыталась пробраться в мою комнату через окно. А на улице она подбегала ко мне и облизывала коленки.

Они посмотрели друг на друга, и между ними разлилось какое-то теплое чувство. Фрэнк отвел взгляд первым.

— Хорошо, — сказал он. — Это хорошо.

— Разве? Папа вот так не считает.

Дед, то ли фыркнув, то ли кашлянув, едва заметно улыбнулся. Кристофер знал эту улыбку — у самого была такая же. Так началась их поездка длиной в четыре часа.

Никто не хотел, чтобы Кристофер приезжал в Шотландию, — в первую очередь сам Кристофер. Мысль, что ему нужно отправиться в глушь и провести каникулы с человеком, которого он не видел целых девять лет, не слишком-то его радовала. Да и сам дедушка, похоже, не горел желанием забирать его к себе. Но деваться было некуда: отца срочно вызвали на работу, так что ему пришлось позвонить тестю. Как Кристофер ни упрашивал папу оставить его дома одного, тот не поддавался на уговоры. Даже предположил, что оставлять несовершеннолетних одних дома незаконно. И вот Кристофер направляется куда-то вглубь Шотландского высокогорья, проезжая городок с небольшим кинотеатром, универсамом и банком.

Со временем здания стали попадаться реже, а деревья — чаще. Фрэнк приготовил в дорогу сэндвичи, батончики мюсли с медом и черный кофе во фляжке. Кристофер выплеснул кофе в окно, пока дедушка не видел. На вкус напиток напоминал жженую подошву, а вот сэндвичи из свежего мягкого хлеба оказались невероятно вкусными.

Вид за окном с каждой пройденной минутой становился все зеленее и зеленее.

— Соседей у нас нет. Ближайший дом находится на расстоянии двадцати одной мили, — сказал Фрэнк Орит. — Нам еще долго ехать. Поспи, если хочешь.

Но Кристофер, конечно, не заснул. Ему было не до этого: он смотрел в окно. Вскоре дома исчезли с горизонта. Они ехали по горной дороге, мимо озер и вересковых полей. Дорога становилась все круче, а земля — темнее. Из нее пробивался чабрец. Воздух стал другим: насыщенным, ароматным, диким.

Перед убийством

Несколько тысяч лет назад, до того как зачарованные острова было решено скрыть от остального мира, на острове Атидина располагался крупнейший на Архипелаге портовый город, защищенный высокой морской дамбой, — Иктус. Теперь же лежащий на юго-востоке Архипелага каменистый остров стал остановкой на пути в никуда, и его жители, в число которых входит Мэл, предпочитали, чтобы так оставалось и дальше. Время от времени к изрезанной линии берега приплывали стада гиппокампов, а к рыбакам подплывали русалки, наигрывая разные мелодии на сделанной из морского черенка2 флейте. В остальном на Атидине земная жизнь шла своим чередом, а морская текла по привычному руслу.

Тем весенним утром Мэл отправилась за покупками. Пролетев часть пути над лесом, она оказалась у уступа, сойдя с которого можно было выйти к песчаному берегу, где часто швартуются лодки. В бухте как раз стояло одно ржавое парусное судно, на боку которого виднелись облупившиеся от времени и соленой воды буквы: «Мореход».

Порыв ветра растрепал волосы Мэл, и пряди упали ей на лицо, но она лишь взвизгнула от радости и бесшумно приземлилась на песок. На палубу «Морехода» вел трап, и Мэл тут же взбежала по нему.

«Мореход» явно не был местом, куда Мэл разрешалось ходить. Воспитанные дети вообще к нему не приближались. На паруснике продавали предметы, многие из которых не всегда были тем, чем казались на первый взгляд. Порой их вовсе нельзя было держать на борту из-за различных законов. Покупателей здесь частенько обманывали. Например, стоило разок потереть браслеты из чистого золота, как слой краски сходил, выдавая истинное — оловянное — происхождение изделия. А от купленного здесь крема для лица на коже могли появиться подозрительные пятна.

Но многие товары были подлинными, так что покупателей хватало. Сейчас здесь собралась минимум дюжина человек. Мэл спустилась в расположенную под палубой каюту. Помещение ломилось от выставленных на продажу предметов: они стояли на полках вдоль переборок и свисали из прикрепленных к потолку корзин и гамаков. Здесь была резная шкатулка, открывающаяся только при полной луне, и чайник из огнеупорной глины, в котором вода всегда оставалась горячей, — такие делали кое-где на островах. А вот кинжал, который, как гласила сделанная от руки надпись, мог разрезать что угодно на Архипелаге. На его этикетке чья-то рука старательно вывела большими буквами: «ГРИМУРНЫЙ КЛИНОК». Мэл тут же захотелось провести кончиком пальца по лезвию — такому тонкому, что казалось, оно тает в воздухе. Она уже протянула руку, но тут мужчина, огромный, как скала, с золотыми кольцами в ушах и шрамом от ожога на шее, подошел и принялся рассматривать кинжал. От него сильно несло выпивкой, и девочка постаралась незаметно просочиться вглубь каюты.

На полке вдоль стены стояли банки из голубого стекла, в которых хранились сладости со всего Архипелага. Например, шарики мягкой смолы, которые сильфиды добывали из морских глубин. Благодаря им можно стать поразительно сильным, но, если жевать шарики слишком долго, на руках появится сыпь. Или вот — невероятно дорогие конфеты, изготовленные кентаврами в горах Эдема. Стоило положить одну в рот, как она давала вкус именно того блюда, которое человек хотел съесть больше всего. Правда, если проглотить больше одной конфеты за раз, есть риск ближайшие несколько дней провести в обнимку с туалетом.

Мэл взяла себя в руки и пошла дальше. Все-таки пришла она не ради сладостей. Какой-то парень в комбинезоне с подозрением взглянул на нее и спросил, нужна ли ей помощь.

— Нет, — сказала она и добавила, когда он приподнял бровь: — Нет, спасибо. Я точно знаю, что мне нужно.

И пока говорила, увидела то, что нужно, среди полок с дешевыми и запылившимися товарами. Мэл присмотрела эту вещь еще полгода назад, но тогда у нее и близко не было столько денег, так что ей пришлось понемногу откладывать. По ночам ее преследовала мысль, что кто-то другой купит заветный предмет, прежде чем у нее наберется достаточно монет.

Он выглядел куда тусклее, чем полгода назад. Достаточно небольшой, он легко помещался в ладони Мэл. Серебряная крышка откидывалась назад с легким щелчком, а под ней было стекло и тонкая подрагивающая стрелка. С виду — маленький карманный компас, вот только это определенно не тот компас, который использовали моряки.

Мэл держала его так осторожно, словно он был живым существом, и наблюдала за тем, как стрелка, сделав полный круг, указала на уступ — как раз в ту сторону, откуда она пришла.

— Знаешь, что это? — За ее спиной раздался голос владельца «Морехода» (видимо, его тезка по профессии), и она подпрыгнула от неожиданности.

На его одежде расплывались пятна от соленой воды, кожа обветрилась, но при этом брошенный из-под густых бровей взгляд был добрым. Поговаривали, что он порядочный человек, хоть и считает налоги чем-то совершенно необязательным, и даже готов пойти на честную сделку, если увидит, что иначе сторговаться не удастся.

— Да. — Мэл знала, хотя на «компасе» не было этикетки. Она читала об этом предмете в четырех разных книгах. — Это касапасаран.

— Знаешь, в чем его особенность? — Голос Морехода был хриплым, словно он наелся песка, на котором стояло его судно.

— Вроде бы… Где бы ты ни оказался, игла укажет путь домой.

Мэл уже знала, как будет использовать касапасаран. Девочка обладала уникальной способностью ориентироваться в пространстве. Указывая на запад, она уверенно говорила: «Это север», часами шла не в ту сторону и останавливалась, только когда видела уходящее за линию горизонта солнце. Для человека, который не мог жить без полетов, это была серьезная проблема. Но с касапараном Мэл могла отправиться куда угодно, зная, что стрелка всегда укажет путь домой.

— И у тебя хватит на него денег?

Мореход забрал касапасаран и начал протирать его от пыли полой рубашки. Мэл знала, что на самом деле моряка зовут Лайонел Голбайн, но никто никогда не называл его по имени («Это можно понять, — думала Мэл. — Лайонел!»).

— Да.

— Молодым и хорошеньким скидок не делаем. Из жалости к тем, у кого челка кривая, тоже.

— Да есть у меня деньги! Я накопила.

Она засунула руку в карман плаща и, вытащив монеты, пересчитала их на ладони: две золотые, девять серебряных.

Мореход пристально посмотрел на нее и кивнул.

— Ладно. Никаких расписок, никакого возврата.

— Знаю. — Она засомневалась, а потом, поскольку любопытство уже измучило ее, быстро выпалила: — Вон тот кинжал, у него еще на этикетке написано, что он может разрезать все на Архипелаге… Если это правда…

— Никаких «если»! — сказал Мореход. — Он может. Это же гримурный клинок, не зря так называется.

— Я только хотела спросить, получится ли им разрезать такой же кинжал? Или нет?

— Другого такого нет и никогда не будет. Это древнее лезвие, которое выковал кентавр для самого Бессмертья.

— Тогда откуда вы знаете, что он может разрезать что угодно? Вы его проверяли?

Вопрос явно был ошибкой. Глаза Морехода угрожающе сузились, словно кто-то прикрыл ставни.

— Хочешь сказать, что я вру?

— Нет, конечно нет! — горячо возразила Мэл. — Мне просто любопытно.

— Безопаснее быть нелюбопытной, — отрезал Мореход и протянул ладонь.

Она торопливо положила в нее монеты. Он выждал одну долгую, тяжелую секунду, потом улыбнулся и протянул касапасаран.

— А теперь бегом отсюда, пока я не передумал. Не стоило его продавать за такие гроши. Хотя ты сразу поняла, что это такое, а это что-то да значит. Кто знает, кто знает… Странное сейчас время.

Мэл улыбнулась и поспешила наверх.

Когда она ступила на песок, ветер усилился. Ей захотелось побыстрее оказаться в лесу. Там было одно место, которое девочка давно мечтала изучить. Если раньше она могла заблудиться и несколько дней кружить вокруг одного и того же дерева, то теперь с касапасараном все будет по-другому.

Ветер надул плащ, и она взлетела, поднявшись на двадцать три фута вверх.

Мэл не видела, как за ее полетом следит убийца.

Запретный холм

Дом Фрэнка Орита, несомненно, когда-то давным-давно поражал воображение. В нем были пыльные чердаки, винные погреба и развешанные на стенах картины, на которых величественные дамы с неодобрительным взглядом держали на руках маленьких собачек, так же неодобрительно глядящих на вас в упор. Сейчас в доме не было ничего поразительного. Он так зарос плющом, что кое-где по оконным стеклам пошли трещины. Одно даже пришлось полностью затянуть бумагой и скотчем.

Дом стоял у подножия крутого холма. Вокруг него раскинулась густо заросшая ромашками и клевером лужайка. Деревья покрывали холм лишь наполовину, а остальную его часть занимала голая земля, чернеющая на фоне алого заката.

Выходя из машины, Фрэнк опирался на дверь. Обычно он ходил с тростью, и сейчас, когда Кристофер ее подал, старик тут же налег на нее всем весом. Мальчик заметил, как скованно дед идет по дорожке к дому. Зато он оказался на удивление элегантно одет — в зеленый костюм из похожей на бархат ткани с заплатками на локтях. Дедушка довольно крупный: большие руки, толстый живот, массивная нижняя челюсть и морщинистая шея. Его брови были такими кустистыми, что казалось, сначала в комнату входят они и лишь спустя несколько секунд — их обладатель.

— Не стой как истукан, — сказал Фрэнк Орит. — Входи.

Кристофер вошел следом с сумкой в руках, вдыхая аромат старого дерева и свежеприготовленной еды.

— Дом местами обветшал, но здесь чисто, да и бóльшая часть стен цела. — Дедушка огляделся, пытаясь удостовериться в истинности своих слов. — Здесь не появлялись дети с тех пор, как твоя мама была еще маленькой девочкой. Надеюсь, найдешь все нужное.

— А сигнал тут есть?

— Вообще нет, — ответил Фрэнк, и в его голосе не прозвучало ни капли сочувствия.

Сердце Кристофера сжалось.

— Тогда… Можно я покатаюсь на твоей машине по округе, попробую поймать его?

Старик пристально посмотрел на него:

— Разве тебе не нужно подождать еще годика четыре, чтобы получить права?3

— Но у тебя машина с автоматической коробкой передач, да и сбивать тут некого — вокруг одни деревья, а они не будут делать резких движений. Можно?

Дедушка так высоко приподнял бровь, что она достала до седой челки.

— Когда узнаешь местность, тогда и поговорим. Пока тебе надо обустроиться. Это важно.

Кристофер последовал за ним в гостиную, где его поразил парадный портрет мужчины в военной форме. У него была такая густая растительность на лице, что ее хватило бы, чтобы набить небольшую подушку.

— Неплохие усы, — сказал мальчик.

Дедушка улыбнулся:

— Да уж, настоящий ужас. Наш предок, между прочим. Кажется, мой отец говорил, что он бельгиец. Но я хочу поговорить с тобой не о доме и его содержимом, — дедушка оглядел мальчика тяжелым взглядом, — а о землях вокруг дома.

Фрэнк показал внуку кухню, прихожую и кладовку с развешанными на стенах пучками трав и заставленную консервами: банками с бобами и поразительным числом жестянок с сардинами.

— Можешь бродить по дому, гулять на улице с той стороны, откуда мы приехали, но есть условие, на котором настоял твой отец. Тебе запрещено подниматься на вершину холма. Все понятно, парень?

Кристофер посмотрел в окно. Из него открывался вид на высившийся позади дома холм. Ему тут же захотелось взбежать по нему.

— Можешь дойти до середины, но забегать дальше и не думай.

— Почему? Что там, наверху?

— Там опасно.

Фрэнк повел его дальше по коридору и вверх по лестнице, громко стуча тростью.

— И что там опасного?

— Это не то, о чем тебе нужно думать. Делай, как велено. Обещай мне.

— Но я умею плавать и лазать. И я не маленький ребенок! Я не заблужусь, не упаду в шахту, не наемся ядовитых ягод, ничего такого.

Фрэнк даже на него не взглянул:

— Это не обсуждается. Если так решил твой отец, значит, вершина холма — единственное место, куда тебе нельзя ходить. Узнаю, что ты поднялся выше обозначенного места, будешь наказан.

Он открыл дверь в спальню с высоким потолком, выкрашенным в белый цвет, двуспальной кроватью и полкой, на которой стояли книги на неизвестных Кристоферу языках. На кровати лежал темно-красный свитер.

— Вот твоя спальня. Делай с ней что хочешь — хоть книги переставляй, хоть на стенах рисуй. И я связал для тебя свитер. — Шею старика залило краской. — Но, знаешь, ты не обязан его носить. — Он откашлялся. — Ужин в восемь. Я рад, что ты здесь. Ты мой внук, хорошо, что ты приехал. Но не забывай о том, что я сказал.

Дедушка ушел. Он не заметил, что Кристофер не дал никакого обещания. Иногда даже мудрейшие из стариков забывают о сообразительности молодых.

Угасающий свет

Мэл пролетела четыре мили4 в глубь леса, почти задевая ногами верхушки деревьев. Именно здесь, в густой чаще, где даже солнечный свет окрашивался в изумрудный цвет, она планировала провести эксперимент.

Приземлившись — как можно осторожнее, чтобы не зацепиться плащом за ветви, — девочка замерла. У подножия одного из деревьев на боку лежала рататоска, небольшая, размером с кошку. Ее мех был темно-зеленым, без единого серого пятнышка. Значит, зверек совсем молодой.

Мэл вдруг стало холодно. Она знала нескольких лесных рататосок и теперь, наклонившись ближе и затаив дыхание, вгляделась. Мордочка зверька оказалась незнакомой. Кончиком пальца она коснулась жесткого меха, но рататоска не шевельнулась. Девочка опустилась на колени и поднесла руку к ее носу, пытаясь понять, дышит ли она. Очень осторожно перевернула зверька, его тельце было безвольным и обмякшим, как у мягкой игрушки. Рататоска определенно мертва.