Племя Майи E-Book

Татьяна Полякова

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Krimi
• Serie: Детективы с авантюрой Татьяны и Анны Поляковых
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 320

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Майя жила обычной жизнью, пока не получила на почту загадочное сообщение от незнакомца: «Я знаю, кто убил твоего отца». А звонок от нотариуса с известиями, что какой-то мужчина оставил ей наследство, заставил привычный мир рассыпаться, как карточный домик. Все свои 29 лет девушка считала себя ребенком случайной связи, а теперь ей предстоит узнать правду о своем происхождении и раскрыть тайны прошлого ее настоящей семьи. Ответы ближе, чем она думает, и опаснее, чем можно представить… Новая закрученная история с участием героев Таинственной четверки от Татьяной Поляковой! Ироничный детектив о поиске своих корней и неожиданных поворотах судьбы.

Leseprobe

Татьяна и Анна Поляковы Племя Майи

В коллаже на обложке использован фрагмент:

© Shutterstock-Pixelsquid / Shutterstock.com

<http://shutterstock.com/> / FOTODOM

Используется по лицензии от Shutterstock.com

<http://shutterstock.com/> / FOTODOM

© Татьяна и Анна Поляковы, текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Ромка еле плелся позади меня и этим, признаться, жутко раздражал. До начала концерта оставалось всего пятнадцать минут, а с его скоростью мы рисковали добраться до филармонии только к антракту.

– Говорила же, надо на машине ехать, – бросила я через плечо.

Он картинно ухватился за свой пухлый бок, обтянутый белоснежным хлопком заботливо отутюженной Лизой рубашки, и лишь покачал головой.

– Нельзя, – выдавил Ромка, тяжело дыша. – Шампанское в буфете без меня не сможет! А после бокальчика-другого я не смогу за руль.

– Всегда думала, что ты ценитель других пенных напитков.

– Правильно думала, – согласился он наконец поравнявшись со мной. – Но в филармонии с пивом туго.

– Приходится довольствоваться тем, что есть? Понимаю.

На самом деле понимала брата я лишь отчасти. С одной стороны, от похода на концерт отвертеться ему было чрезвычайно сложно. Совсем недавно в оркестр был зачислен бывший муж Ромкиной жены Лизы. Вот тут логичным решением было бы держаться от филармонии подальше. Какой резон любоваться на пусть неактуального, но все же некогда супруга своей же благоверной? Но у Лизаветы Степановны на этот счет всегда был свой аргумент:

– Вы не понимаете! – картинно качала она головой. – Муж – это временно, а бывший муж – навсегда!

Ромку это почему-то не удивляло и даже не обижало. Будто он и сам был рад сознавать, что его брак – явление временное, и когда-то этому всему придет конец. Впрочем, с появлением на свет Ариши, их дочери, шансы закрепиться в роли мужа уважаемой Елизаветы Степановны Лукиной наподольше заметно крепли.

Для Лизы брак с моим братцем был вторым, и это при том, что она младше меня на три года. Я вот еще ни разу не успела побывать замужем. Впрочем, расстраивало это меня не так чтобы сильно: картина, которую я наблюдала в доме Лукиных, была настоящей антирекламой семейных уз.

Лиза вечно была недовольна Ромкой, то и дело сравнивая его то с бывшим мужем, то с собственным отцом. Чаще с первым, конечно. Сравнения, как правило, были не в пользу брата.

– Вот Епифан килограмм на двадцать худее тебя, – заявила она как-то прямо посреди семейного застолья.

Епифан Лукин – тот самый скрипач, который сегодня выступал в филармонии в составе оркестра, и бывший муж Елизаветы. Фамилию она, кстати, после развода менять не стала, и после брака с Ромкой – тоже. Наша прекрасная древняя фамилия Бубликовы ей почему-то не нравилась. Она даже братца склоняла стать Лукиным, чтобы в семье не было расхождений в этом вопросе, но тут, надо отдать ему должное, Ромка был непреклонен.

– С одним Лукиным уже не сложилось, – проворчал он как-то, когда мы все вместе гостили на нашей семейной даче. – Вдруг дело в фамилии?

– Нет, ну как я тебя людям представлять-то буду? Знакомьтесь, мой муж, Роман Вениаминович Бубликов?

– А что не так? – искренне недоумевал братец.

– Нет, ну угораздило же вас, – сетовала Лиза, переводя жалостливый взгляд с него на меня.

– Не понимаю недовольства, – вступилась я за Ромку. – Нормальная фамилия, меня за нее даже в детстве не дразнили.

– Ну правильно, с таким-то именем! – хохотнула Лиза.

Я вытаращила глаза, силясь убедить себя в том, что мне послышалось.

– Имя-то ее тебе чем не угодило? – полностью разделил со мной недоумение братец.

– Майка, сними майку! – выдала Елизавета Степановна, радостно хлопнув в ладоши, будто ей было лет пять, а не на добрых два десятка больше.

В тот момент я поняла, что тактом девушку обделили в пользу других качеств. Видимо, внешних. Голубоглазым блондинкам в жизни в целом можно как будто бы чуть больше, чем всем остальным. Очевидно, в силу того факта, что людей на планете с таким цветом волос и глаз заметно меньше, чем всех остальных. Так, по крайней мере, утверждает упрямая статистика. И фамилии, конечно, таким людям следует носить исключительно благозвучные.

Вскоре оказалось, что обидная дразнилка с моим именем – лишь цветочки. Потому что Лиза тогда продолжила как ни в чем не бывало:

– А вообще, почему у вас фамилии одинаковые? – нахмурилась она. – Вы же двоюродные. Ромкин папа – родной брат твоей матери, так?

– Да, – кивнула я.

– Ну и чего ты с девичьей фамилией матери ходишь, почему отцовскую не носишь?

Ромка хотел было что-то сказать, но я его опередила:

– Нет у меня отца.

Любой другой человек в этот момент смутился бы. Попытался перевести тему или извиниться за бестактность. В крайнем случае – отшутился бы. Но только не Лизавета Степановна.

– А отчество есть? – спокойно спросила она.

– Есть, – твердо заявил Роман, чем несказанно меня порадовал. – Хочешь узнать его, чтобы еще какую-нибудь детскую дразнилку придумать?

Я уж было думала, что брат прочно засел под каблуком, но стала свидетелем настоящего чуда.

– Обойдусь, – обиженно буркнула Лиза, привыкшая, что она одна задает тон любой беседе.

В общем-то, это было совсем недалеко от истины. Лизавета Степановна умела не только направить разговор в нужное ей русло, но и склонить на свою сторону даже тех, кто был с ней категорически не согласен.

Со мной это не очень-то работало. Я быстро раскусила жену брата, и, поняв это, в моей компании Лиза присмирела. Ну а Ромке с каждым годом доставалось все больше. Вместе они провели уже три, но я бы засчитывала минимум год за пять.

Вот и сегодня братец после работы плелся со мной в филармонию. Я, между прочим, торопилась туда по доброй воле, чего нельзя было сказать о Роме. Он исполнял наставление жены, а не стремился послушать на досуге классическую музыку, как я.

Будь его воля, он с гораздо большим удовольствием провел бы время у телевизора, слушая концерт группы «Любэ», или потягивая пиво с друзьями в караоке, старательно подвывая Лепсу в засаленный микрофон.

Однако как только Лукин устроился в филармонию, он первым делом снабдил пригласительными Лизавету Степановну.

– Епифан обидится, если мы не воспользуемся проходками, – театрально куксилась она, сидя за столом в их с Ромкой кухне.

– Сама и пользуйся!

– А Аришу кто кормить будет? Кормящий отец?

– Почему бы и нет? Не зря же умные люди смесь изобрели.

– Ага, для тех, у кого молока нет! – не сдавалась она. – Хотя с такими нервами и у меня оно скоро пропадет! – Тут голос Лизы делался едва ли не трагическим.

Далее следовала продолжительная пауза, в течение которой Ромке полагалось осмыслить всю тщетность собственных попыток отказать супруге, а также осознать степень ответственности за выработку молока в груди кормящей матери.

Разумеется, избежать похода в филармонию шансов у брата не было. Выручать его в беде предстояло мне. Во-первых, никто из его друзей на это не пошел бы, даже если Ромка предложил бы им доплатить за альтруизм. Во-вторых, звать товарищей на концерт бывшего мужа собственной жены казалось странным даже мне. Ну и, в-третьих, я сама вызвалась выручить брата. Не только из любви к музыке и родственнику, но и просто потому, что так у нас повелось с детства: стоять друг за друга горой.

Родных братьев и сестер у меня не было, а мне очень хотелось иметь старшего брата. У моей подруги детства Кати, например, он был. Да, им приходилось делить одну комнату на двоих и даже письменный стол, а также периодически отстаивать собственные интересы в драках. Подруга жаловалась на супостата, потирая свежие ссадины, а я вздыхала. Она-то думала, из сочувствия, но на самом деле из зависти. Очень уж хотелось и мне иметь брата. Я бы даже, пожалуй, сама предлагала ему наставить мне тумаков, по-братски.

Собственно, брат у меня имелся, к тому же старший, пусть и всего на тринадцать дней. С одной только оговоркой – Ромка был мне двоюродным и жил, как назло, на другом конце города. В детстве мы виделись преимущественно на семейных праздниках да летом на даче. Там во время школьных каникул мы и отрывались по полной.

Уж не знаю, мечтал ли Ромка о родной сестре, но что-то мне подсказывает, что меня ему хватало с лихвой. К тому же у него, в отличие от меня, был старший брат. Самый настоящий. Вот только разница в возрасте у них была целых одиннадцать лет, а потому, когда Ромка пошел в первый класс, Вовка пошел в армию. А после и вовсе женился да переехал в другой город. Так что со мной у Ромы отношения сложились гораздо более близкие, чем с собственным братом.

Мы, в отличие от моей подружки, не дрались и всерьез не ссорились, даже несмотря на то, что летом на даче делили одну комнату на двоих. Точнее, целый чердак. На него снизу вела довольно крутая лестница, а потому взрослые были там редкими гостями. Мы же с удовольствием проводили там дождливые дни за играми в шашки и карты. Нередко с нами ночевал Мурзик – проворный серый кот нашей бабушки, имевший уникальную способность мурлыкать громче трактора. Кажется, она даже немного ревновала к нам своего питомца.

Как-то раз Мурзик пропал. Он не появлялся дома больше суток, что для нашего кота было совершенно нетипичным. Бабушка пила сердечные капли и жалобно звала любимца, бродя туда-сюда по проселочной дороге.

Ареал нашего с Ромкой поиска был куда шире, нам тогда было уже по четырнадцать лет, и мы были вполне самостоятельными. Однако результаты поиска также были нулевыми. На третьи сутки мы повесили возле местного магазина объявление с описанием Мурзика и призывом срочно связаться с нами, если кто-то увидит беглеца.

Вскоре нам позвонил Андрей. Он жил в соседней деревне и утверждал, что который день к нему на крыльцо приходит ночевать кот с подбитой лапой, весьма подходящий под описание нашего Мурзика. В тот же вечер Андрей привез нашего кота. Парень приехал на мотоцикле. За пазухой у него сидел наш питомец, успевший пострадать в какой-то драке, а за плечами парня висела гитара. Именно тогда я и влюбилась в музыку. Ну и в Андрея, разумеется, тоже. Затрудняюсь сказать, в кого из них больше, но, вернувшись в конце лета в город, твердо решила тоже научиться играть на каком-нибудь инструменте. Очень уж хотелось произвести впечатление.

Возраст мой для обучения в музыкальной школе сочли весьма почтенным и зачислять отказались наотрез. А вот частные уроки предложили. Правда, в качестве инструмента сватали балалайку. Перспектива меня мало прельщала, а потому стены учебного заведения я покидала почти бегом. Затею, однако, не оставила и вскоре сама по объявлению нашла преподавателя игры на гитаре. Им оказался выпускник все той же музыкальной школы, единственной в нашем городе. Слава был на три года меня старше, на голову выше Андрея, да и гитара его мне нравилась куда больше.

Впрочем, и в Славе, и в Андрее уже к следующему лету я успела разочароваться, а вот любовь к музыке смогла пронести сквозь года. Пару незатейливых мелодий на гитаре я способна сыграть до сих пор, но все же предпочитаю слушать исполнение профессионалов.

То, что Лукин, бывший муж Елизаветы, является таковым, я нисколько не сомневалась: иначе его бы попросту не взяли в филармонию. Однако определенное любопытство и волнение присутствовали, будто я отправлялась на выступление близкого человека. На самом же деле с Епифаном я лично знакома не была, хотя слышала о нем столько, что впору причислять музыканта к родне.

Не знаю, охватывали ли подобные чувства по отношению к бывшему своей нынешней моего брата. По мне, так, кроме досады, он ровным счетом ничего не испытывал. Хотя, как только мы переступили порог филармонии и протянули для контроля билеты, я услышала в его голосе удовлетворение:

– Успели!

Часы в фойе показывали ровно семь часов вечера.

– Ты как будто даже рад, – хмыкнула я.

– Еще бы! Иначе сначала мне досталось бы от тебя, а потом еще и от Лизаветы.

Возразить на это мне было нечего, да и промолчать следовало бы в любом случае – мы как раз вошли в концертный зал. Места нам достались отличные – в самом центре третьего ряда. Только мы успели присесть, как дирижер взмахнул палочкой, и музыканты на сцене с готовностью оживили свои инструменты.

Наслаждаясь музыкой, я вдруг поймала себя на мысли, что не свожу взгляда со скрипачей, пытаясь угадать в их лицах Епифана. Наконец я повернулась к брату, решив утолить свое любопытство. Ромка сидел, сложив руки на груди и прикрыв глаза. Можно было бы подумать, что человек проникся искусством. Причем впечатлился настолько, что хочет пропустить через себя звуки музыки, не желая видеть ничего вокруг, только впитывать прекрасное. Однако я слишком хорошо знала брата, чтобы сразу понять, – он беззастенчиво дрыхнет!

Тайну Лукина мне удалось разгадать только в антракте. Как только музыка стихла, Ромка, резко стряхнув с себя сон, словно пес – капли воды с густой шерсти, выпрямился в кресле и с готовностью позвал:

– Идем!

Уточнять, куда зовет меня братец, было лишним. Я прекрасно помнила, зачем он сюда явился. Ромка стоял надо мной, взглядом намекая, что следовало бы поторопиться.

Уже в буфете, где мы устроились за высоким столиком с двумя бокалами шампанского и заветренными бутербродами с салями – икру, когда подошла наша очередь, успели разобрать, – я спросила брата:

– Как выглядит Лукин?

– Обыкновенно, – пожал плечами Ромка, сделав большой глоток.

– А конкретнее? Пыталась угадать, кто из скрипачей – наш Епифан. Их там четверо мужского пола.

– Тот, что дальше всех от нас сидит, – ответил брат, а я поразилась, что он успел что-то разглядеть на сцене, прежде чем провалиться в сон.

Все второе отделение я не сводила взгляда с Лукина. Играл он мастерски и выглядел, кстати, тоже неплохо. Отчего-то Епифан представлялся мне невзрачным сутулым мужичонкой. На деле это был высокий широкоплечий мужчина с модной, слегка удлиненной стрижкой. Я вдруг вспомнила Андрея и Славку разом и подумала, что гитара Лукину в качестве музыкального инструмента подошла бы куда больше скрипки. Не исключено, что именно о ней он в свое время и мечтал, но ему предложили другой инструмент, как мне балалайку когда-то.

К окончанию концертной программы брат успел основательно выспаться, а я в деталях изучить Лукина.

– Ром, а почему Лиза с Епифаном расстались? – спросила я, когда мы оказались на улице.

– А ты думаешь, легко с ней жить? – ухмыльнулся брат.

Я так не думала, а потому сочла за благо промолчать.

– Заедешь к нам? – предложил Ромка.

– Поздно уже, Ариша спит.

– Давай завтра, как проснешься. Расскажешь Лизавете, как концерт прошел, а то ведь замучает меня вопросами.

– Ну так и расскажешь любимой. У меня на завтра другие планы.

– Предательница! – с напускной обидой в голосе произнес брат.

– Просто скажи, что Лукин блистал! – посоветовала я. – Играл виртуозно. Лучше всех!

– Правда так считаешь? – с сомнением спросил он.

– Вполне, – честно ответила я. – И мужчина он, кстати, весьма привлекательный!

– Предательница вдвойне!

– Вовсе нет! Это лишь говорит о том, что у твоей Лизы хороший вкус.

Мой ответ Ромке понравился. Он довольно улыбнулся и приосанился.

Никаких планов на следующий день у меня, разумеется, не было. Просто не хотелось обнадеживать брата. Тем более что я давно обещала маме и бабушке доехать до дачи. Первая проводила там отпуск, вторая – пенсию.

Вернувшись домой, я открыла ноутбук, чтобы проверить рабочую почту и закрыть все дела в преддверии выходных.

Один имейл сразу же привлек мое внимание. В графе «отправитель» значилась целая строка из вопросительных знаков, а тема письма гласила: «Я знаю, кто убил твоего отца».

Удивительно, как сюда просочилась эта ерунда, ведь я давно поставила мощный фильтр против рассылок и спам-сообщений. Я хотела было отправить послание в корзину, но, уже занеся руку над клавишей, передумала и все-таки открыла письмо. Как ни странно, оно было абсолютно пустым: только тема и отправитель. Электронная почта автора состояла из бессмысленного набора букв и цифр: типичный спам. Надо будет привлечь Ромку, он неплохо разбирается в компьютерах – пусть проверит мои фильтры.

Спала я прекрасно, пробуждение было легким и приятным. Мысль о том, что сегодня мама с бабушкой наверняка испекут пироги с картошкой, которые я обожала с детства, заставила меня быстро подняться с постели и отправиться в ванную. Пожалуй, надо навестить их и внести разнообразие в их дачную жизнь. Да и в свою, что уж там.

Как только я вышла из душа, вытирая волосы полотенцем, услышала, что в кухне надрывается телефон. Я почти не сомневалась, что звонит Ромка, успевший соскучиться по моей компании и пресытиться Лизкиной.

Однако номер на экране я видела впервые.

– Алло, – буркнула я, смахнув пальцем по экрану.

– Майя Аркадьевна Бубликова?

– Она самая.

– Меня зовут Петр Евгеньевич Громов, я нотариус. Вынужден сообщить, что ваш отец скончался.

Я растерялась. Имя собеседник назвал мое, но информация будто бы предназначалась кому-то другому.

– Это ошибка.

– Майя, уверяю вас, ошибки быть не может.

– У меня нет отца, – упрямо отрезала я.

– Мне очень жаль, что вы узнаете о родителе при таких обстоятельствах, когда его уже нет в живых…

– В моем свидетельстве о рождении, если хотите знать, стоит прочерк в графе «отец». Прочерк, понимаете?

– Предлагаю встретиться, Майя, – проигнорировал мой вопрос Громов. – Я пришлю вам координаты. Будет прекрасно, если сегодня вы найдете время для визита, завтра – выходной день.

Нотариус отключился прежде, чем я успела отреагировать на его слова. Через секунду на экране телефона уже появилось сообщение с адресом. Улица Левобережная находилась в самом центре.

Я вернулась в ванную и принялась сушить феном волосы, не сводя взгляда с отражения в зеркале.

Сколько раз я задавалась вопросом, кто мой отец? Кажется, миллион, не меньше. Мать всегда избегала любых разговоров о нем, повторяя, что не помнит даже имени моего родителя. По ее словам, это была случайная связь на одну ночь с мужчиной, который приехал в наш город в командировку.

По крайней мере, эту версию она транслировала с тех пор, как я стала подростком и мои вопросы о втором родителе игнорировать более не представлялось возможным. В детстве мать просто говорила, что так случается, и отцы бывают не у всех. До определенной поры это работало, ну а потом пришлось посвятить меня в детали. Хотя деталями это можно было назвать с большой натяжкой.

Я появилась на свет довольно поздно для первенца, маме на тот момент было уже тридцать восемь.

– Разумеется, я приняла решение рожать, – объясняла она, когда мне было лет тринадцать. – И нисколько об этом не пожалела!

– А папа знает… Ну, о моем существовании?

– Нет, – твердо заявила мама.

– Он был женат? – предположила я.

– Я не знаю, Майя. Повторяю, это была мимолетная связь, на одну ночь. Так бывает у взрослых людей.

– Ну неужели ты даже имени его не спросила? – не сдавалась я, отчаянно стремясь узнать об отце хоть что-то.

– Он представился, если ты это имеешь в виду. Просто я забыла, как его звали.

Иначе как чушь ее ответ охарактеризовать было сложно. Впрочем, я не знала мать до своего рождения. Возможно, она и вправду была настолько неразборчива в связях, что имена кавалеров тут же вылетали из ее ветреной головы.

– Я на него похожа? – сменила я тему, поняв, что узнать имя родителя вряд ли удастся.

– На деда, ты же видела фото.

Снимки дедушки я, конечно, видела. Более того, даже смутно его помнила – его не стало, когда я пошла в первый класс. Однако ничего общего, на мой взгляд, в нашей внешности не было. Разве что темно-русый цвет волос, так себе отличительная черта, надо заметить.

Свои шансы узнать еще хоть какие-то подробности об отце я оценивала как минимальные. Дело в том, что моя мама всю жизнь проработала психиатром. Более того, даже сейчас, достигнув пенсионного возраста, от работы отказываться не собиралась, а это уже многое говорило о ее отношении к профессии. То есть как уйти от ответа, заставить верить в свои слова и манипулировать людьми она знала прекрасно. Более того, еще в детстве для меня стало очевидным, что главный ее пациент – именно я.

Уже к третьему классу, когда сверстники мечтали, что станут космонавтами и воспитательницами в детском саду, я твердо знала: пойду в психиатры. Очень уж хотелось научиться противостоять матери, да и подготовку к профессии она мне обеспечила отличную.

Как бы я ни старалась, с математикой дружбы у меня не сложилось, а потому о поступлении на медицинский факультет пришлось забыть. Поступив на психологический, я быстро поняла, что судьба распорядилась правильно: врач из меня вряд ли вышел бы толковый, а вот тесная работа с людьми подходила мне как нельзя лучше.

У мамы на этот счет было, разумеется, собственное мнение.

– Надо было на журналистику поступать, – заявила она уже после первого моего семестра в университете.

Окончила я его, кстати, на отлично.

– Это почему?

– Была бы понятная гуманитарная специальность, реализовала бы все свои таланты. А тут что? Недоврач, недоболтун! – пренебрежительно резюмировала мать.

С ее точки зрения, психологи были сплошь шарлатанами, то ли дело врачи-психиатры. Я относилась к этому с некоторым снисхождением. В конце концов, когда мама получала свою профессию, психология и наукой-то толком не считалась, а уж психологов в мягких креслах с блокнотами в руках и вовсе можно было увидеть лишь в фильмах о красивой и очень далекой жизни.

Надо ли говорить, что мамин скепсис послужил для меня прекрасным стимулом стать успешной в своей профессии. Уже на третьем курсе я начала подрабатывать в школе, а к окончанию университета меня с удовольствием взяли школьным психологом на полную ставку. Работать с детьми мне нравилось, к тому же график позволял, и вскоре я нашла вторую работу: в частном психологическом центре по работе с детьми и подростками.

– Ишь ты, и стаж идет, и денежка капает, – радовалась за меня бабушка, когда я впервые приехала на дачу на недавно купленном «Хендае».

Кажется, мама тоже радовалась, но молча. Признавать свою неправоту она не любила. Я прекрасно знала эту ее особенность, а потому не ждала с ее стороны одобрений.

То, чего я действительно ждала, – это момента, когда, по ее мнению, я буду достаточно взрослой, чтобы наконец хоть что-то узнать о своем отце.

Последний наш разговор о нем состоялся прошлой осенью. На первое сентября, несмотря на то, что учителем я не являлась, школьники надарили мне ворох букетов. Часть из них я решила отвезти маме, прихватив и пару коробок конфет, полученных от учеников.

Мы пили чай в ее уютной маленькой кухне, дверь на балкон была открыта, где-то внизу галдели дети. На плите закипала турка с кофе.

– Надо тебе уходить из школы, – заявила родительница, протягивая руку, чтобы выключить конфорку.

Я нахмурилась.

– Одни бабы кругом, – сморщилась она. – Время-то идет, пора к мужскому коллективу прибиваться.

– Мне даже тридцати нет, – напомнила я. – Замуж успею.

– Я тоже так думала, – вздохнула она, сделав большой глоток кофе из своей любимой красной кружки. – И что?

Я вопросительно на нее посмотрела.

– Сижу на седьмом десятке одна-одинешенька.

– Вообще-то со мной, – я даже закашлялась.

– Спасибо тебе.

– За что? – удивилась я.

Мать встала со своего стула, подошла ко мне и крепко обняла, притянув мою голову к себе.

– Я тебя люблю, – прошептала я, а она поцеловала меня в макушку.

– Ты права, никакие мужики не сравнятся со счастьем быть матерью!

– Этого я не говорила.

– Зато я тебе говорю, – улыбнулась она.

Момент выдался подходящим, чтобы завести тему, которая волновала меня все эти годы. Мать казалась мне сейчас расслабленной и безмятежной, редкое для родительницы состояние.

– Если бы мой отец не исчез тогда, как сложилась бы наша жизнь?

– По-другому, – улыбнулась мама, не сводя взгляда с колышущейся занавески. – Но у него не было шансов!

– Объясни, – не поняла я.

– Майя, я прекрасно понимаю, что детская фантазия способна нарисовать себе картину мира, в которой было бы комфортно и безопасно существовать. Но ведь тебе уже не десять лет. Прими тот факт, что это действительно была ничего не значащая одноразовая связь между мной и малознакомым мужчиной. Или тебе было бы проще жить, веря в байку о том, что твой отец работает на золотом руднике в Южной Африке или исследует Заполярье?

– Нет, – ответила я после недолгого раздумья. – Я благодарна тебе за откровенность. Всегда была.

– Но ты мне не веришь, – ухмыльнулась мать.

Все-таки психиатра с опытом работы почти в полвека сложно было обвести вокруг пальца.

– Стараюсь, – честно призналась я. – Просто, как ты правильно заметила, мозг ребенка ищет те варианты мироздания, которые ему наиболее понятны. Чем старше я становлюсь, тем легче принимаю то, что ты рассказываешь. Но, как ты понимаешь, частичка детской мечты еще жива.

– Хочешь его найти? – догадалась мать.

Я молча кивнула.

– Это невозможно, – отрезала она и, словно прочитав мои мысли, добавила: – И не надо мучить расспросами бабушку, у нее давление!

Бабушку я давно уже не мучила никакими расспросами. Мне даже казалось, что она знает меньше, чем я. Хотя меньше, казалось бы, некуда. Потому разговоры с бабулей на тему моего отца я давно сочла бесполезными и более к ним не возвращалась.

– Ну а лет-то ему сколько было? Твой ровесник? – решилась я на еще один вопрос.

– Плюс-минус, – расплывчато ответила мама и подлила в свою кружку кофе из турки. Мне не предложила: она прекрасно знала, что ее способ приготовления для меня слишком крепкий. Я и не возражала: чай с малиновым листом, собранным летом на даче, был прекрасен. Особенно в сочетании с ореховыми конфетами, подаренными учениками. Мама тоже успела их оценить.

– Какая нежная начинка, – смакуя сладкий кусочек шоколада, проговорила она.

К теме моего зачатия мы больше не возвращались: ни в тот день, ни позже. Я окончательно убедилась, что разговоры об этом вести бесполезно: пока мама сама не решит поделиться со мной, ничего вытянуть из нее не удастся. В версию о том, что она не помнит даже имени второго родителя, я, безусловно, не верила.

Разумеется, еще в детстве я сделала вполне логичное предположение:

– Мама, я Майя Аркадьевна потому, что моего отца зовут Аркадий?

– Нет, – улыбнулась мама.

Хорошо помню тот зимний день: мы возвращались из парка, где я вдоволь накаталась с заледеневшей горки. На улице было уже темно, мороз окрасил наши щеки в алый. Пальцы в рукавичках замерзли настолько, что ледянку я сама нести не могла – ее держала мама, которая сама, я подозреваю, замерзла тогда ничуть не меньше.

– Потому что ты Арина Константиновна?

Она нахмурилась, силясь проследить детскую логику.

– Ну, «Ар» – это первые две буквы твоего имени, а «Ка» – первые две буквы отчества. Вот и получается: Ар-ка-дьевна, – произнесла я по слогам.

– Константиновна пишется через «о», – хладнокровно поправила мама и убила во мне всю непосредственность разом.

Когда я стала старше и снова вернулась к вопросу выбора моего отчества, мать объяснила это так:

– К твоему красивому имени важно было подобрать что-то созвучное, при этом оттеняющее его мягкость.

– То есть ты просто примеряла к Майе разные мужские имена? – удивилась я.

– Именно так.

Тогда я рассчитывала услышать если не какие-то подробности об отце, то хотя бы историю о ее школьной влюбленности в какого-нибудь Аркашу с веснушками и очками на пол-лица. В память о светлом юношеском чувстве она могла выбрать для меня такое отчество. Однако мне его подобрали словно курточку на весну: чтобы цвет к лицу, сидела хорошо и была с небольшим запасом – дети ведь быстро растут.

«А еще «А» – первая буква в алфавите», – хотелось мне тогда съязвить, но делать этого я не стала, отдавая себе отчет в том, чем это может кончиться.

Отношения с мамой у нас всегда были хорошими. Во многом потому, что я прекрасно знала, что можно говорить и как поступать по отношению к ней. В подавляющем большинстве случаев мне удавалось сдерживаться. С самого детства я усвоила: мама всегда права, и переубеждать ее в этом – себе дороже. Пришла я к этому пониманию методом проб и ошибок, как и любой человек. Просто несколько раньше, чем мои сверстники усваивают такие уроки. То ли потому, что мама была единственным моим родителем и все мое внимание было сосредоточено на ней, то ли я действительно не напрасно выбрала свою профессию и была поистине прирожденным психологом.

Волосы давно высохли, а я еще какое-то время стояла, внимательно разглядывая свое лицо и держа прибор в руках. Вытащив вилку из розетки, я сунула фен в ящик под раковиной.

Интересно, значит ли то, что присланный мне нотариусом адрес находится в нашем городе, что отец тоже всю мою жизнь жил где-то неподалеку? Возможно даже, что все это время мы покупали хлеб в одной булочной или ходили к одному стоматологу, не подозревая, кем приходимся друг другу.

А что, если все это чей-то розыгрыш? Не мог Ромка мне таким образом отомстить за то, что я отказалась сегодня приезжать к ним в гости и делиться с Елизаветой Степановной впечатлениями от выступления Епифана?

Я вдруг вспомнила вчерашний имейл: «Я знаю, кто убил твоего отца». Неужели и это его рук дело? В детстве мы часто разыгрывали друг друга. Правда, оно давно прошло, да и тема для шутки уж очень деликатная. Сомнительно, что брат стал бы переходить эту грань.

На всякий случай я взяла телефон и решила проверить, что находится в доме номер три по Левобережной улице. Если никакой нотариальной конторы там нет, то это точно чья-то странная выходка. Впрочем, Громов мог и не жить в нашем городе, а приехать специально для встречи со мной. В таком случае странно с его стороны сообщить адрес, но не указать точного времени встречи. Или он готов сидеть ждать меня в каком-нибудь кафе до вечера? А может быть, уверен, что я немедленно сорвусь с места и примчу.

Часы на экране телефона показывали десять часов сорок пять минут. Звонил он более получаса назад, а значит, его ожиданий я уже не оправдала, по-прежнему находясь в собственной квартире.

Я открыла приложение с картой города и вскоре убедилась, что нотариальная контора на Левобережной улице имелась и там сегодня действительно был приемный день.

Выходило, что если звонок и был чьим-то розыгрышем, то шутник основательно подготовился. Я принялась перебирать в голове всех, с кем общалась в последнее время и кому могла чем-то не угодить.

В школе были каникулы, и я не появлялась там уже пару недель. В психологическом центре последнее время я работала только с постоянными клиентами, новеньких не появлялось у меня уже около месяца. Да и большинство старых разъехались кто куда на лето.

За мою личную жизнь мама переживала не зря – с последним ухажером я рассталась еще зимой, причем по его инициативе, так что карать меня спустя полгода вроде бы было не за что. Новых пассий на горизонте пока не наблюдалось.

Мои раздумья прервал звонок. На этот раз звонил Ромка.

– Планы не поменялись? – весело поинтересовался он.

Брат, вероятно, имел в виду дела, на которые я ссылалась накануне.

– Кардинально!

– Отлично! – обрадовался Ромка. – Значит, приедешь?

– Нет, позвали тут в одно местечко…

– И все-таки предательница, – фыркнул он.

– Что за привычка перебивать?

– Молчу, – мигом присмирел мой собеседник.

– Отец объявился.

– Мой? – не понял Ромка.

Я бы на его месте тоже не сразу сообразила. История моего происхождения, точнее, мамина версия, была ему прекрасно известна.

– Мой!

– То есть как? Откуда?

– С того света!

– Опять кошмары снятся? – участливо поинтересовался брат.

Меня и правда порой донимали страшные сны, но сегодняшний звонок нотариуса был вполне реальным. Я поведала Ромке о разговоре с Громовым.

– Неужели ты до сих пор дома? – не поверил он.

Я ничего не ответила, рассудив, что молчание – знак согласия.

– Езжай, – наставительно продолжил брат. – Майя, вперед!

Будто нотариус мог исчезнуть или сбежать.

– Только тете Арине не говори!

– Почему?

Я и не собиралась звонить матери, чтобы поделиться новостью, мне просто было интересно, чем руководствуется брат, призывая не посвящать родительницу.

– Ну, знаешь… – Он осекся, но после паузы продолжил: – Я бы не стал.

– И я не стану.

– Сходи на встречу, послушай, что тебе скажут. Потом уже решишь, кому следует об этом знать, а кому нет.

– Дело говоришь! – похвалила я родственника и предложила: – Может, со мной?

– Не могу. Лиза на маникюр усвистала, я с Аришкой сижу.

Несмотря на то, что Ромка к моей матери относился с некоторой опаской, уважал безмерно. Даже дочь свою назвал Ариной. Сказал, что будет счастлив, если ребенок вырастет таким же самодостаточным и уверенным в себе, как моя мать. Видимо, потому, что этих качеств недоставало ему самому.

– Но я бы с удовольствием, – поспешил добавить он, тяжело вздохнув. – Ладно, не отвлекаю. Собирайся и поезжай! Жду звонка.

Рассудив, что ничего не потеряю, прокатившись до центра города, через десять минут я покинула квартиру.

Левобережная улица, несмотря на название, располагалась в некотором отдалении от реки и прогулочной зоны. Застроенная лет сто назад похожими друг на друга особняками со строгими фасадами, она часто попадала на фото туристов и страницы хроник, хотя никаких достопримечательностей тут не имелось.

В доме номер три со стороны улицы имелась одна-единственная дверь: распашная, дубовая. Вела она в гостиницу, которая, как мне показалось, занимала весь особняк. Недолго думая, я вошла и приблизилась к стойке регистрации, предположив, что контора арендовала одно из помещений отеля. Я ошиблась: сотрудница в голубой форменной жилетке и белоснежной рубашке подсказала, что нотариус находится во дворе.

Обойдя дом, я увидела небольшую пристройку, которая, очевидно, появилась тут не так давно, как само здание. На серой двери висела неприметная табличка: «Нотариальная контора».

Я вошла в небольшое помещение. Прямо напротив порога высилась стойка, из-за которой едва виднелась чья-то светловолосая макушка. Хозяйка блондинистой шевелюры вытянула шею и поприветствовала меня:

– Вы по записи? – уточнила она.

– Нет, но Петр Евгеньевич заверил, что будет меня ожидать.

– Майя Аркадьевна? – улыбнулась девушка, на секунду опустив глаза куда-то за стойку.

– Да.

– Присядьте, пожалуйста. Петр Евгеньевич сейчас с клиентом, но очень скоро освободится. Желаете чай или кофе?

От напитков я отказалась, устроившись на небольшом кожаном диване у окна. Одна створка была распахнута, и с улицы доносились приятный шелест клена во дворе и чириканье воробьев. Дворик выглядел ухоженным и уютным – наверняка об этом позаботились в гостинице, ведь окна доброй части номеров выходили именно сюда. Я множество раз бывала на Левобережной, но ни разу не заглядывала во дворы. Теперь мне отчего-то захотелось побродить и по остальным. Можно будет заняться этим после встречи с нотариусом. Стоило вспомнить о Громове, как дверь его кабинета распахнулась, и оттуда показался молодой мужчина в сером костюме. На меня он даже не взглянул, направившись прямиком к двери.

– До свидания, – пропела блондинка из-за стойки.

Похоже, что клиент покинул нотариуса и вскоре настанет мой черед. В подтверждение моих слов уже через минуту секретарь позвала:

– Майя Аркадьевна, прошу вас.

Она вышла из-за стойки и теперь распахивала передо мной дверь. Я поднялась с дивана, откашлялась и вошла.

Петр Евгеньевич – грузный мужчина лет шестидесяти – восседал в огромном кожаном кресле за дубовым столом, ничуть не уступавшем ему в масштабах. Блондинка указала мне на мягкий стул с высокими подлокотниками. Я устроилась напротив, а Громов, не сводя с меня взгляда, бросил блондинке короткое:

– Кофе.

Девушка бесшумно скрылась, а мужчина, опершись о столешницу, с шумом приподнялся и, отвесив короткий кивок, обратился ко мне:

– Рад снова вас приветствовать, Майя Аркадьевна.

– Взаимно, – выдавила я, толком не понимая, что готовит мне это знакомство и стоит ли радоваться.

– Как я успел сообщить, встреча наша касается завещания вашего покойного родителя.

– В моем свидетельстве о рождении указан лишь один родитель – мать, и она, хвала небесам, жива и даже относительно здорова, – упрямо напомнила я ему.

– Это не может не радовать, – улыбнулся Громов. – Однако это имело бы значение в ситуации, если бы покойный не оставил завещания. В нашем случае имеется бумага, предписывающая исполнить волю завещателя относительно вашей персоны. Соответственно, кем вы приходитесь умершему по документам – совершенно не важно. Хоть сиделкой. Таких случаев, к слову, в моей практике было не счесть. Свое состояние оставляли медсестрам, домработницам и даже няням детей.

Я внимательно слушала, силясь представить себе ситуацию, когда человек склонен поступать таким образом. Вывод пришел довольно скоро: это, должно быть, очень одинокие и несчастные люди.

Секретарь вернулась с подносом и поставила его передо мной: чашка ароматного кофе, миниатюрный сливочник и розетка с шоколадным драже. Вскоре точно такой же набор возник и на столе перед моим собеседником.

– Значит, о моем существовании он знал, – вздохнула я.

Громов осекся – в этот момент он как раз рассказывал душещипательную историю о старике, решившем одарить соседку по даче. Старушка радовалась недолго: скончалась через неделю после мужчины, и в итоге все унаследовал ее непутевый сын. Я не хотела перебивать, но слова вырвались сами собой, будто без моего участия.

– Выходит, что так, – загадочно улыбнулся Петр Евгеньевич.

– Он жил в нашем городе?

– Нет, в Красных Оврагах.

О таком населенном пункте я слышала впервые.

– Это где?

– Километров триста отсюда.

– Всегда?

– Что вы имеете в виду? – не понял Громов.

– Он всегда там жил?

– Точная биография завещателя мне неизвестна. Но последние годы – абсолютно точно.

– Ясно, – я закусила губу.

– Интересная вы особа, Майя Аркадьевна.

Я вскинула брови, а он поспешил пояснить:

– Обычно в таких случаях людям не терпится узнать, что им причитается по завещанию, а уж потом они начинают задавать вопросы. И то не всегда.

– Наверное, в тех ситуациях они на что-то претендуют или хотя бы имеют представление, кто является автором завещания. Я же вообще ничего не понимаю. Мужчина, оставивший вам бумаги, вообще может оказаться мне совершенно посторонним. Вдруг это какой-нибудь сталкер, тайно следивший за мной?

– За вами следили? – Громов подался вперед, внимательно за мной наблюдая.

– Кто знает, – деловито ответила я и взяла в руку чашку.

– Предлагаю все-таки ознакомиться с волей умершего, а потом уже строить догадки. Возможно, после оглашения завещания ваши вопросы и сомнения отпадут сами собой.

Откашлявшись, Громов поднялся с места, кресло его откатилось и шумно ударилось о стену. Мужчина прошел к сейфу, открыл его и извлек на свет большой конверт из плотной бумаги. Вернувшись на свое место, он провел рукой по вороту рубашки. Как по волшебству в кабинете вновь появилась блондинка. И не одна. Петр Евгеньевич объяснил о необходимости присутствия свидетелей. Затем он долго и неуклюже вскрывал конверты и зачитывал волю того, кого неуклонно называл моим отцом.

– Значит, Аркадий, – произнесла я в задумчивости, когда мы вновь остались в кабинете одни.

– Что, простите?

– Его звали Аркадий, – пришлось мне повторить.

Громов смотрел на меня и, кажется, снова размышлял, почему я задаю странные вопросы, неочевидные в такой ситуации.

– Иванов Аркадий Александрович, – медленно повторил нотариус.

Я кивнула, непонятно с чем соглашаясь. На самом деле все мои мысли были о матери. Теперь я еще больше сомневалась в том, что мое отчество было выбрано ею едва ли не случайно, и еще меньше в том, что завещание оставил посторонний человек. Точнее, номинально умерший действительно был мне фактически чужим. Мы никогда не встречались, я ничего не знала о нем до сегодняшнего дня и, признаться, давно не рассчитывала разжиться хоть какими-то сведениями.

Вся эта информация обрушилась на меня потоком, и я хваталась то за один факт, то за другой, не зная толком, на чем следовало задержать внимание.

Аркадий Александрович, живший в Красных Оврагах, прекрасно знал о существовании у него дочери. Более того, счел меня достойной стать его наследницей. Должно быть, чувствовал за собой вину за то, что не принимал участия в моем воспитании.

– Значит, он знал, где я живу, раз обратился именно к вам, а не к нотариусу поближе к месту своего проживания, – вслух размышляла я.

По моему мнению, если Иванов поступил таким образом, он точно знал, где меня следует искать.

Громов молчал, внимательно за мной наблюдая. Удивительно, что он еще не попросил меня удалиться, ведь процедура оглашения завещания была окончена.

– Вы были с ним знакомы? – догадалась я.

– Немного, – не стал отрицать Петр Евгеньевич.

– И как давно он знал о моем существовании?

– Наше знакомство с Аркадием Александровичем нельзя было назвать настолько близким, чтобы он делился со мной подробностями своей личной жизни. Мне кажется, ваши вопросы можно будет задать его родственникам, если вы решите поехать на похороны или просто их навестить…

– Похороны? – перебила я.

– Ну да. Аркадий Александрович будет погребен по православным канонам…

Нотариус продолжал говорить, а я не могла поверить в услышанное. Отчего-то мне казалось, что с момента смерти Иванова прошло уже достаточно много времени. Теперь же оказалось, что у меня есть шанс увидеть отца, пусть и в гробу, но все же.

– Его убили? – откашлявшись, спросила я, невольно вспомнив вчерашнее послание.

– Кажется, он умер от сердечной недостаточности. Опять же, лучше осведомиться на месте. Похороны состоятся завтра. У меня есть вся необходимая информация, могу ее вам направить.

– Будьте добры, – кивнула я, поднимаясь.

Ноги вдруг показались чугунными, тело отказывалось подчиняться.

Уже на пороге, взявшись за ручку двери, я резко развернулась и сделала несколько шагов в сторону стола.

– Майя Аркадьевна, с вами все в порядке? – забеспокоился Громов.

– Петр Евгеньевич, я правда не думала, что когда-нибудь узнаю хоть что-то о собственном отце. Кем он был, можете сказать? Хоть что-то, – умоляла я.

– Порядочным человеком.

Я выжидательно смотрела на него, не собираясь сдаваться.

– Аркадий Александрович был талантливым доктором, более того – настоящим альтруистом. Собирался развивать медицину в регионе, строить реабилитационный центр в Красных Оврагах. Жаль, что его плану не суждено реализоваться.

– Ну, может быть, его задумку воплотит кто-то другой.

– Очень в этом сомневаюсь, Майя Аркадьевна, слишком много сложностей, которых любой другой просто испугается.

– Большое вам человеческое спасибо, что поделились. Всю сознательную жизнь я считала, что мое отчество – плод маминой фантазии, а имя моего родителя она не помнит. После их случайной связи он исчез и ничегошеньки обо мне не знает. Теперь же оказывается, что Аркадий Иванов прекрасно знал о моем существовании все эти годы… – я осеклась. – Или?

– Что? – не понял Громов.

– Или о том, что у него есть дочь, он узнал не так давно?

– Все же вам лучше поговорить с его родственниками, – виновато улыбнулся Петр Евгеньевич.

– Или со своими, – усмехнулась я и направилась к двери.

Солнце слепило, и я пожалела, что не взяла с собой из машины солнцезащитные очки. Я прошла до конца Левобережной улицы, глядя исключительно себе под ноги: во-первых, от новостей меня слегка покачивало, а во-вторых, так глаза хоть немного спасались от яркого света. В руке я крепко сжимала телефон. Мне ужасно хотелось позвонить матери и призвать ее к ответу. Но Ромка был прав: не стоит родительнице знать о происходящем. По крайней мере, пока.

Зная ее, я почти не сомневалась: она все это время была в курсе того, кто мой отец и где он находится. Вопрос только в том, как Иванов узнал о моем существовании. Было ему это известно с самого начала или он искал меня долгие годы? А может быть, мать в какой-то момент сама нарисовалась с этой замечательной новостью? Вот только зачем? Просить пособия на мое содержание? Но мы и так не бедствовали. Впрочем, денег, как известно, много никогда не бывает.

К тому же, если отец участвовал в моей жизни финансово, к чему оставлять мне что-то по завещанию? Он и так вносил свою лепту. Громов сказал, что родственники у него имелись. Логичнее было бы оставить все им.

Однако более всего меня занимал другой вопрос. Если Иванов знал обо мне, почему не связался? Неужели ему не хотелось познакомиться с собственной дочерью? Хотя, возможно, у него семеро по лавкам в этих его Красных Оврагах. Тогда снова непонятно, зачем завещать что-то мне, когда можно оставить это детям, которые являются его отпрысками на законном основании. Впрочем, им может достаться куда больше, чем то, что отписано мне. Вдруг он мультимиллиардер?

Телефон в сумочке разрывался, и я решила-таки извлечь его на свет. Звонил, конечно же, Ромка.

– Ну что? – просипел он в трубку.

– Лиза вернулась? – ответила я вопросом на вопрос.

– Ага.

– Сможешь спуститься кофе попить в пекарне на первом этаже вашего дома?

Повисло молчание, только частое дыхание братца не позволяло забыть, что он все еще на проводе.

– Ясно. Благоверная находится где-то рядом, и при ней ты не можешь озвучить, что так далеко она тебя не отпустит!

– Лиза готовит сборную солянку, можешь купить свежего хлеба по пути?

– Все понятно. Я приезжаю на обед, и это, похоже, единственная возможность поговорить с собственным братом.

– Я тоже тебя люблю.

К тому моменту я успела отойти довольно далеко от нотариальной конторы. Хотела было отправиться к брату пешком – отсюда было минут пятнадцать ходьбы до их дома, но вспомнила, что приехала на машине, которую нежелательно было надолго бросать в центре города. Развернувшись на пятках, я зашагала в обратном направлении, туда, где оставила автомобиль.

Уже достигнув нужного подъезда, я вспомнила о хлебе, который просил захватить братец, и отправилась в пекарню. А ведь могли бы спокойно попить здесь кофе, если бы Ромка не был таким подкаблучником.

– М-м, ржаной, теплый еще! – обрадовалась Лиза, забирая у меня бумажный пакет.

Ромка с Аришей на руках появился из гостиной.

– Привет, Маюша! – Брат взял руку дочери и помахал мне в знак приветствия.

– Муж сказал, тебя сегодня не ждать, но хорошо, что выбралась! – Лизавета Степановна была после маникюра в приподнятом настроении.

Она устремилась в кухню, и я следом за ней.

– Спасибо за билеты в филармонию, мы чудесно провели время! – поспешила я поблагодарить хозяйку.

– Ну ничего, скоро и я смогу выбраться в свет. – Лиза легонько хлопнула себя по пышной груди.

– Кстати, не знала, что Епифан такой красавец! – заявила я, пользуясь тем, что в кухне мы пока были вдвоем.

– Жаль, что к внешности ум не прилагается…

– У него с этим проблемы? – удивилась я.

– А ты как думаешь? Такую женщину упустил!

Все-таки самооценке Елизаветы Степановны можно было позавидовать.

– Ну, талантом бог точно не обделил, – резюмировала я.

В дверях возник Ромка. Он усадил Аришу в детский стульчик, а сам устроился за столом, явно давая понять, что пришло время обеда. Лиза разлила суп по тарелкам, поставила на стол сметану и дольки лимона на блюдце, а я помогла нарезать принесенный хлеб.

– Жаль, что у меня в доме такой пекарни нет, – сетовала я, наслаждаясь хрустом румяной корочки.

– Радуйся! Было бы у тебя такое заведение под боком, давно перестала бы в джинсы помещаться! – фыркнула Лиза.

– У нас в роду по женской линии никто к полноте не склонен, – вступился за меня Ромка.

– То-то и видно, что все в мужскую ушло. – Лизавета Степановна выразительно посмотрела на Ромкино пузо, обтянутое полосатой футболкой.

В солянке жена брата знала толк. Мы с удовольствием съели по тарелке, а кто-то даже две. Ариша с любопытством наблюдала за нами. Ей досталось пюре из индейки и кабачка, которым Ромка успевал кормить дочь параллельно со своей трапезой. Аппетит у девчушки был явно в отца. Она принялась кукситься, давая понять, что не отказалась бы от добавки.

– Ладно, – сдалась Лиза. – Пойдем за десертом.

Она вынула дочь из стульчика и отправилась в спальню.