Пленник. Война покоренных. Книга 1. Милость богов E-Book

Джеймс С.А. Кори

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 381

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Инопланетная цивилизация карриксов веками ведет захватнические войны, уничтожая или порабощая различные виды разумной жизни по всей галактике. Но однажды они сталкиваются с могущественным и бессмертным врагом. Возможно, ключ к их выживанию находится в руках жителей планеты Анджиин, где люди сосуществуют с местной экосистемой, имеющей иную биохимическую основу. Карриксы вторгаются на Анджиин, уничтожают часть населения, а многих представителей социальной и научной элиты увозят на родную планету. В том числе и группу биологов, перед которыми ставят задачу найти ключ к выживанию карриксов как биологического вида. Тем временем часть порабощенных землян готовит восстание против поработителей… Роман «Милость богов» вошел в список 20 лучших книг 2024 года по версии журнала Publishers Weekly. Компания «Amazon» запустила в производство телесериал по мотивам романа и будущего книжного сериала. На русском издается впервые!

Leseprobe

18+

James S. A. Corey

THE MERCY OF GODS

Copyright © 2024 by James S. A. Corey

Published in agreement with the author, c/o BAROR INTERNATIONAL, INC., Armonk, New York, U.S.A.

All rights reserved

Перевод с английского Галины Соловьевой

Серийное оформление Виктории Манацковой

Оформление обложки Татьяны Павловой

Кори Дж. С. А.

Пленник. Война покоренных. Кн.1 : Милость богов : роман / Джеймс С. А. Кори; пер. с англ. Г. Соловьевой. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2025. — (Звезды новой фантастики).

ISBN 978-5-389-29126-3

Инопланетная цивилизация карриксов веками ведет захватнические войны, уничтожая или порабощая различные виды разумной жизни по всей галактике. Но однажды они сталкиваются с могущественным и бессмертным врагом. Возможно, ключ к их выживанию находится в руках жителей планеты Анджиин, где люди сосуществуют с местной экосистемой, имеющей иную биохимическую основу. Карриксы вторгаются на Анджиин, уничтожают часть населения, а многих представителей социальной и научной элиты увозят на родную планету. В том числе и группу биологов, перед которыми ставят задачу найти ключ к выживанию карриксов как биологического вида. Тем временем часть порабощенных землян готовит восстание против поработителей…

Роман «Милость богов» вошел в список 20 лучших книг 2024 года по версии журнала Publishers Weekly.

Компания «Amazon» запустила в производство телесериал по мотивам романа и будущего книжного сериала.

На русском издается впервые!

© Г. В. Соловьева, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025Издательство Азбука®

Урсуле Ле Гуин и Фрэнку Герберту — учителям,

с которыми мы никогда не встречались

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НАКАНУНЕ

Сколько веков, спрашиваете вы, Каррикс ведет эту долгую войну? Бессмысленный вопрос. Мы покорили Эйджу и Каркст и перемечтали безглазых. Мы выжгли логофетов, превратив их мир в продуваемую ветрами стеклянную пустыню. Вы желаете знать о нашем первом столкновении с этим врагом, но, по-моему, первых встреч, разнесенных в пространстве и времени, было столько, что их невозможно нанести на карту. А вот что касается конца... Я видел, как начиналась катастрофа. Это случилось в ничтожном мирке, называвшем себя Анджиином.

Вы и представить себе не можете, каким бессильным он выглядел, каким слабым. Мы принесли на Анджиин огонь, смерть и цепи. Мы взяли с него все, что сочли полезным для себя, и вычистили сопротивлявшихся. Вот о чем приходится сожалеть. Если бы мы поступили с ним так же, как со многими мирами до него, — выжгли до основания и двинулись дальше, — мне не пришлось бы вести рассказ о нашем поражении.

Мы не поняли, что это за противник, и привели его к себе.

Из последнего слова Экур-Ткалала, хранителя-библиотекаря людской доли Каррикса

1

__________

Потом, когда все закончилось, Дафид изумлялся: сколько важнейших решений представлялись пустяковыми! И сколько непосильных задач по прошествии времени кажутся самыми обычными! Он сознавал серьезность положения, но искал причины не там, где следовало. Его ужасало последнее празднование Конца Лета в Доме ученых. Но, как выяснилось, он ужасался не тому, чему было надо.

— Вы, биологи, вечно ищете исходную точку, задаетесь вопросами о происхождении. А ведь чтобы увидеть, откуда все идет... — разглагольствовал тощий долговязый мужчина, нацелив ему в грудь шампур с поджаренным окороком и яблоками. Сбившись, изрядно выпивший собеседник Дафида начал заново: — Чтобы увидеть начало, надо оторваться от ваших микроскопов. Поднять глаза вверх.

— Верно, — согласился Дафид. Он понятия не имел, о чем толкует этот парень, но чувствовал, что его распекают.

— Поставить мощные датчики. Можно построить телескоп с линзами величиной с планету. Именно с планету. И даже больше. Правда, я этим больше не занимаюсь. Ближние области — вот над чем я теперь работаю.

Дафид вежливо помычал в ответ. Долговязый стянул с шампура кусочек свинины и, похоже, задумался: не уронить ли его вниз, во двор? Дафид представил, как кусок падает на голову кому-нибудь из выпивающих во дворе ученых.

Собеседник все же вспомнил, что делают с едой, закинул кусок себе в рот и проглотил, так что дернулся кадык.

— Я занимаюсь интереснейшей аномалией на самом краю гелиосферы — меньше световой секунды в поперечнике. Вы представляете, какая это малость для телескопов обычного типа?

— Не представляю, — признался Дафид. — Кажется, световая секунда — это на самом деле довольно много?

Тот сник.

— В сравнении с гелиосферой это очень, очень мало. — Он уныло дожевал свинину и положил пустой шампур на перила. Затем вытер руку салфеткой, прежде чем протянуть ее Дафиду. — Лларен Морс. Ближние астрономические визуализации в Даянской академии. Приятно познакомиться.

Пожать ему руку означало коснуться сальных пальцев. И более того, ввязаться в разговор. А если притвориться, будто увидел знакомого, и улизнуть, то придется искать другую компанию, чтобы убить время. Выбор казался малозначащим. В ту минуту.

— Дафид, — сказал он, отвечая на рукопожатие. Заметив, что Лларен Морс продолжает кивать, добавил: — Дафид Алькор.

Лларен Морс изменился в лице. Брови чуть сдвинулись, улыбка стала неуверенной.

— По-моему, я должен помнить это имя. Вы чем занимаетесь?

— Ничем. Вы, верно, вспомнили мою тетку. Она в финансовом комитете.

Лицо Лларена приобрело деловое, официальное выражение — так быстро, что Дафиду почудилось, будто щелкнул переключатель.

— О да. Наверное, так.

— Мы с ней совсем не пересекаемся по работе, — заверил Дафид; пожалуй, слишком поспешно. — Я всего лишь ассистент. Делаю, что велят. На большее не замахиваюсь.

Лларен кивнул и тихо хмыкнул, явно раздираемый двумя желаниями: поскорее закончить беседу и как-нибудь использовать племянника женщины, от которой зависело его финансирование.

— А сами вы откуда? — спросил он.

— Я прямо отсюда. Ирвианец, — ответил Дафид. — Пришел пешком из дома. И заявился-то не ради...

Он обвел рукой толпу в галереях и в залах.

— Неужели?

— Я надеялся повстречать одну местную девушку.

— Она здесь будет?

— Надеюсь, — сказал Дафид. — Ее дружок — наверняка. — Он улыбнулся так, будто пошутил. Лларен Морс напрягся, но тут же рассмеялся. Дафид не раз обезоруживал собеседника, говоря правду под видом шутки. — А вы? Вас кто-нибудь ждет дома?

— Невеста, — сказал долговязый.

— Невеста? — переспросил Дафид, стараясь, чтобы в голосе звучало легкое любопытство. Видимо, вскоре обоим пришлось бы рассказать кое-что о себе.

— Три года, — сказал Лларен Морс. — Мы собираемся уладить все формальности, когда я получу постоянное место.

— Постоянное?

— В Даянской академии я буду всего два года, пока есть грант. Дальше ничего не обещают. Прежде чем пустить где-нибудь корни, надо представлять свое будущее хотя бы на пять лет вперед.

Дафид сунул руки в карманы пиджака и облокотился на перила.

— Видно, постоянство много значит для вас.

— О да. Понимаете, не хотелось бы, рассчитывая на должность, увидеть, как ее отдают другому. Мы вкладываем в работу столько сил, а когда начинают поступать результаты, объявляется важная шишка и присваивает все себе.

Вот и разговорились... Дафид еще полчаса вторил Лларену, повторяя сказанное им точно в тех же выражениях, или используя синонимы, или озвучивая невысказанную мысль собеседника. От дрязг среди ученых они перешли к родителям Лларена Морса, которые поощряли его заниматься наукой, потом к их разводу и его последствиям для Лларена с сестрой.

Лларен даже не заметил, что Дафид не сказал ни слова о себе.

Дафид слушал — потому что умел слушать. Долго учился. Так он отвлекал внимание от себя, а люди, не сознававшие, как сильно они стосковались по слушателю, в конечном счете проникались к нему симпатией. Очень удобно — даже тогда, когда он понимал, что не может ответить взаимной приязнью.

Морс рассказывал, что его сестра не решается сходиться с парнями, которые ей, вообще-то, нравятся. Тут во дворе, внизу, послышался шум. Смех, аплодисменты, и наконец стало ясно, что в центре всего этого — Тоннер Фрейс.

Год назад Тоннер был одним из самых многообещающих руководителей научных групп. Молодой, одаренный, требовательный, хорошо понимающий, по каким законам живут корпорации и ведомства, получающий все более солидную организационную поддержку. Когда тетка, словно невзначай, стала подталкивать Дафида к сближению с Тоннером, намекая, что прочит тому большое будущее, она имела в виду, что лет через десять Фрейс выплатит долги, пробьется наверх и будет весьма полезен научному сотруднику, начинающему карьеру. Дафид мог бы пристать к нему.

Она еще не знала, что работа Тоннера по согласованию протеомов попадет в первые строки доклада совета медри и будет отмечена ученым советом, высшим парламентом и группой Бастиана. Впервые работа одного человека, выполненная за год, оказалась на первых местах во всех трех списках. Тоннер Фрейс — с его натянутой улыбкой и ранней сединой, походившей на испускаемый перегревшимся мозгом дымок, — сейчас был самым знаменитым в мире умом.

С того места, где стоял Дафид, лица Тоннера было не разглядеть. Как и лица стоящей рядом с ним женщины в изумрудно-зеленом платье. Илси Аннализа Янин, отказавшаяся от собственного проекта, чтобы присоединиться к команде Тоннера. Когда она улыбалась, у нее появлялась ямочка на левой щеке и две — на правой. Задумавшись, она выбивала носком ноги сложный ритм, словно ее тело танцевало, пока разум был чем-то занят.

Илси Янин, помощник научного руководителя группы, известная всем также как любовница Тоннера Фрейса. Илси, с которой Дафид надеялся повидаться, хоть и знал, что совершает ошибку.

— Радуйся, пока есть время, — бросил Лларен Морс, глядя сверху на Тоннера и его поклонников. Волоски на загривке Дафида встали дыбом. Морс обращался не к нему, а к Тоннеру, и в его голосе звучала злая издевка.

— Пока есть время?

Но по лицу долговязого уже было видно, что во второй раз фокус не пройдет. В глазах Лларена Морса снова возникла настороженность, как в начале их разговора.

— Пора мне вас отпустить. И так весь вечер продержал, — сказал он. — Рад был познакомиться, Алькор.

— Я тоже, — ответил Дафид и проводил взглядом уходившего в комнаты собеседника. Шампур остался на перилах. Небо потемнело, стали видны звезды. Мимо Дафида проплыла женщина чуть старше его, подобрала шампур и скрылась в толпе.

Дафид постарался отогнать подозрения.

Он устал: конец года, и вся группа работает сверхурочно, заканчивая составлять отчеты. Он чувствует себя не в своей тарелке среди выдающихся интеллектуалов и политиков. Его эмоционально придавила неуместная страсть к недоступной для него женщине. Он стыдится впечатления (отчасти верного), которое произвел на Лларена Морса: он, Дафид, здесь только потому, что его родственница распоряжается деньгами.

Любого из этих доводов хватало, чтобы отнестись к предчувствиям без большого доверия. Вместе они выглядели неопровержимо.

А на другой чаше весов — тень презрения в словах Морса: «Радуйся, пока есть время».

Дафид выругался про себя, поморщился и направился к эстакаде, что вела наверх — к частным салонам, где принимали администраторы и политики.

Пятиуровневый Дом ученых вырастили из лесного коралла. К востоку от него был пустырь, к западу — площадь. От природы криволинейный, он не имел ни одного прямого угла. Невидимые опорные линии и линии натяжения — фундамент переходит в стену, в окно, в элементы декора — делали здание на вид движущимся, живым: что-то среднее между скелетом и лианой, структура, которая закручивается и тянется вверх.

Просторные коридоры, по которым гуляет ветерок, открытые внутренние дворы, частные комнаты для проведения небольших собраний и для проживания, просторные залы для презентаций, танцев и банкетов... Пахло кедром и аккеей. Лирные ласточки, гнездившиеся наверху, пели гостям свои песни.

Большую часть года Дом ученых служил Ирвианскому научному медри и всем научным учреждениям города. Не считая неловкости, которую он допустил — по неведению — в первый год, Дафид с удовольствием вспоминал каждое посещение Дома. Но праздник окончания года — другое дело. Сплошная череда лжи. Минное поле, засеянное золотыми самородками, дававшее надежды и грозившее поражениями.

Смысл праздника состоял, во-первых, в том, чтобы ведущие ученые и исследователи Анджиина могли пообщаться в непринужденной обстановке. На деле «непринужденность» оборачивалась сложными и малопонятными правилами поведения, различиями в статусе, которые были плохо прописаны, но учитывались абсолютно всеми. Одно из множества твердокаменных правил этикета гласило: притворяйся, будто никаких правил этикета не существует. Кто должен говорить, а кто — слушать, кому положено шутить, а кому — смеяться, с кем можно флиртовать, а кто всегда остается далеким и неприступным — все это не озвучивалось вслух, но собравшиеся отмечали любую оплошность.

Во-вторых, это было время, когда все отбрасывали политес и начинали открыто гоняться за грантами перед началом нового семестра. Поэтому каждый разговор, каждая реплика были пронизаны намеками и сведениями относительно того, какие исследования будут в приоритете, какие нити на следующий год будут вплетать в большой интеллектуальный ковер, а какие — обрезать, кто станет возглавлять научные группы, а кто — трудиться под началом блестящих умов.

И наконец, на праздник мог явиться любой член сообщества: теоретически даже зеленый подмастерье. На деле же Дафид оказался здесь самым молодым и к тому же единственным ассистентом-гостем. Другие люди его положения зарабатывали, разнося напитки и тапас более достойным.

Одни надели пиджаки со строгими воротничками и жилеты цветов своих медри и институтов. Другие явились в костюмах из некрашеного полотна, введенных в моду руководством. Дафид придерживался строгого стиля: длинный угольно-черный пиджак поверх вышитой рубахи и облегающие брюки. Нарядно, но не слишком.

В части здания, отведенной для высших, имелась почти невидимая охрана, но Дафид шел с ленивой уверенностью человека, привыкшего, что перед ним почтительно открывают двери. Было бы совсем несложно запросить у местной системы местоположение Доринды Алькор — но тетка могла увидеть запрос и понять, что он ее ищет. Если ее предупредили... что ж, лучше бы ей не знать.

Окружавшие его люди незаметно стали чуть старше: вместо простых ученых, клерков, репортеров и писателей — руководители, политики, высокопоставленные офицеры. Строгие пиджаки здесь были скроены чуть лучше, вышитые рубашки были чуть ярче. Оперение говорило о статусе. Он продвигался сквозь средоточие власти, как микроб, что пробирается к сахару: руки в карманах, вежливая, ничего не выражающая улыбка. Нервозность была бы сразу замечена, поэтому Дафид постарался отвлечься. Он шел медленно, любовался произведениями искусства в округлых нишах, которыми были усеяны стены из лесного коралла, брал с подноса бокал и оставлял его на следующем подносе, заранее зная, что́ найдет в следующей комнате.

Тетка стояла на балконе над площадью, и он увидел ее первым. Она распустила волосы — такая прическа была призвана смягчать очертания лица, но строгий рот и сильный подбородок взяли верх. Ее собеседник был незнаком Дафиду: старше ее, с аккуратной седой бородкой. Он говорил быстро, подчеркивая слова сдержанными жестами, тетка внимательно слушала.

Дафид описал круг, приблизился к арочному окну на балкон и только тогда изменил походку, направившись прямо к ней. Она подняла глаза, увидела его, слегка нахмурилась, но тут же улыбнулась и помахала ему.

— Мур, это мой племянник Дафид. Работает у Тоннера Фрейса.

— А, молодой Фрейс! — Бородатый пожал Дафиду руку. — Команда, в которую стоит вступить. Первоклассная работа.

— Я большей частью готовлю образцы и прибираю в лаборатории, — сказал Дафид.

— Все равно. Это останется в вашем личном деле. И впоследствии откроет вам многие двери, не сомневайтесь.

— Мур из научного совета, — представила его тетка.

— О! — Дафид улыбнулся. — Что ж, очень рад с вами познакомиться. Я пришел сюда как раз ради знакомств, которые помогли бы мне продвинуться. Теперь могу отправляться домой.

Тетка поморщилась, но Мур со смехом похлопал Дафида по плечу:

— Дори хорошо о вас отзывалась. Все устроится. Но мне пора бы...

Он показал себе за спину и с понимающим видом кивнул тетке. Та кивнула в ответ, и мужчина удалился. На площади внизу царило оживление: тележки разносчиков еды, гитаристы... Музыка долетела и до них. Нити мелодии плавали в звонком, насыщенном запахами воздухе. Тетка взяла его под руку.

— Дори? — спросил Дафид.

— Опять это твое самоуничижение, — упрекнула она, не желая замечать его шутливого тона. У нее заметно напряглись мускулы шеи и плеч. Все претендовали на ее время и на деньги, которыми она распоряжалась. Видимо, она весь вечер отбивалась от них, и ее терпение было на исходе.

— Это не так здорово, как ты воображаешь.

— Зато всем спокойнее, — сказал Дафид.

― На этой стадии карьеры лучше внушать беспокойство. Ты любишь, когда тебя недооценивают. Это минус. Рано или поздно придется произвести впечатление на кого-нибудь.

— Я просто решил показаться тебе на глаза. Теперь ты видишь, что я пришел.

— Я рада.

По ее улыбке было видно, что она простила племянника — хотя бы отчасти.

— Ты хорошо выучила меня.

— Я обещала сестре присмотреть за тобой. Клянусь этой доброй, ушедшей от нас душе, что ты будешь достоин ее, — сказала тетка. При упоминании о матери Дафид поежился, и тетка заговорила мягче. — Она предупреждала, сколько терпения нужно, чтобы растить детей. Поэтому я и не обзавелась своими.

— Я всегда был неважным учеником, но это моя вина. Ты учила хорошо. В целом я многим тебе обязан.

— Нет.

— О-о, а я совершенно уверен в обратном.

— Я хотела сказать: нет, ради чего бы ты меня ни улещивал. Я вижу, как ты чуть ли не с рождения очаровываешь людей лестью. Не упрекаю тебя в манипуляции — это полезное умение. Но я владею им лучше тебя. Не знаю, почему ты сейчас докапываешься до меня, но нет.

— Я познакомился тут с одним из Даянской академии. По-моему, он не любит Тоннера.

Она взглянула на него пустыми акульими глазами. И почти сразу выдала легкую, безрадостную улыбку, словно упустила взятку в карточной игре.

— Не задавайся. Я действительно рада, что ты пришел.

Она пожала ему локоть и отпустила. Дафид вернулся той же дорогой: через залы, потом вниз по широкой эстакаде. На лице его играла дежурная улыбка, но мыслями он был не здесь.

Тоннера Фрейса и Илси Янин он нашел на первом уровне, в помещении, которое вполне могло бы служить танцевальным залом. Тоннер, уже снявший пиджак, облокотился на большой деревянный стол. Возле него полукругом выстроились ученые, около полудюжины: театр с единственным актером по имени Тоннер Фрейс. «Наша ошибка — в попытке выстроить стратегии согласования на информационном уровне, а не на уровне продукта. ДНК и рибосомы — с одной стороны, пластинчатые квазикристаллы и программа быстрого реагирования — с другой. Это все равно что использовать два различных языка, смешав их грамматики, когда нам требуется руководство по сборке стула. Не ищите объяснений, просто начинайте собирать — так будет намного проще». Голос Фрейса был поставлен, как у певца. Слушатели захихикали.

Оглядевшись, Дафид без труда отыскал взглядом Илси Янин в ее изумрудном платье, двумя столиками дальше. Длинный орлиный нос, широкий рот, тонкие губы. Она смотрела на любовника со снисходительной усмешкой. Дафид, всего на секунду, возненавидел Тоннера Фрейса.

Он не обязан этим заниматься. Никто его не просил. Проще всего развернуться на месте и затеряться на площади. Тарелка жареной кукурузы, острый бифштекс, и можно возвращаться к себе: пусть политические интриги разыгрываются без него. Но Илси заложила за ухо прядь каштановых волос, и он двинулся к ее столику, будто бы по делу.

Ничтожные события незаметно для всех решают судьбы империй.

Она увидела его, и ее улыбка изменилась. Оставшись искренней, она теперь выражала что-то другое. Более сдержанные чувства.

— Дафид? Не ожидала тебя здесь увидеть.

— Были другие планы, да сорвались, — ответил он. Мимо проносили поднос, и он взял стакан, в котором оказался холодный мятный чай. Дафид рассчитывал на что-нибудь покрепче. — Решил посмотреть, как выглядят лучшие умы планеты с распущенными волосами.

Илси подняла стакан и указала на толпу.

— Под утро — вот так.

— Танцев не будет?

— Возможно, позже, когда народ чуточку захмелеет.

В ее волосах виднелась преждевременная седина. Лицо же оставалось молодым. Казалось, она не имеет возраста.

— Можно вопрос?

Она приняла замкнутый вид.

— Конечно.

— Ты не слыхала, не занимается ли нашими исследованиями другая группа?

Она сразу рассмеялась — так громко, что Тоннер обернулся и кивнул Дафиду, прежде чем продолжить выступление.

— Насчет этого не беспокойся, — сказала она. — Мы так далеко ушли и за прошлый год добились такой известности, что у соперников нет шансов. Кому захочется идти по чужим следам?

— Хорошо, — сказал Дафид и без всякой охоты глотнул чаю. Один из слушателей Тоннера сказал что-то такое, из-за чего оратор поморщился. Илси шевельнулась. Между ее бровями пролегла морщинка.

— Чисто из любопытства: почему ты спрашиваешь?

— Просто... уверенность стопроцентная, без допуска на ошибку? Никто не попробует перехватить нашу программу?

Илси отставила бокал и опустила ладонь ему на плечо. Морщинка между бровей стала глубже.

— Ты что-то слышал?

Дафид ощутил приятную теплоту от ее внимания, от прикосновения ее руки. Это мгновение представлялось важным и действительно было таким. Позже, оказавшись в сердцевине урагана, спалившего тысячу планет, он вспомнит, как все начиналось: с руки Илси Янин у него на плече и желания удержать ее там.

2

__________

Всем известно, что люди — не коренные жители Анджиина.

Как они попали на планету, зачем пришли? Все скрылось в тумане времени и истории. Секта галлантиан утверждала, что они прибыли на тяжелом корабле вроде сказочного ковчега Пишты, только этот плавал меж звезд. Теологи-серенисты говорили, что бог открыл щель, позволившую верным спастись, когда погибла прежняя вселенная; из-за ужасных грехов ее обитателей — мнения о природе этих грехов разнились — он счел, что уничтожить их будет наименьшим злом. Поэтические натуры считали, что их принесла гигантская птица с Эрриби — ближайшей к солнцу планеты, которая могла быть их родиной, пока разгневанное солнце не обратило ее поля в пустыни и не вскипятило небеса.

Однако и ученым было что сказать, хотя ненадежная человеческая память не сохранила подробностей. Жизнь на Анджиине зародилась миллиарды лет назад из непериодических квазикристаллов кремния, углерода и йода. Эта жизнь передала через квазикристаллы инструкции для следующего поколения; при этом случались мутации, небольшие усовершенствования отдельных организмов. За долгие эпохи в океанах и на четырех огромных континентах развилась сложная экосистема.

А за три с половиной тысячелетия до описываемых событий откуда ни возьмись в ископаемых отложениях объявился человек — в виде невероятно тугих спиралей слабо связанных оснований, нанизанных, как бусины, на цепочки фосфатов. И не только человек, но и собаки, коровы, капуста, полевые цветы, жуки и пчелы. Вирусы. Грибы. Белки. Моллюски. На острове к востоку от Даишского залива ни с того ни с сего возник невиданный в генетической истории планеты биом. А меньше чем столетие спустя нечто — никто не знал, что это было, — превратило большую часть острова в стекло и черный камень. Если первопоселенцы и вели какие-нибудь летописи, те пропали. Немногочисленные остатки нового биома выжили на краях острова и на близлежащем побережье континента, откуда, подобно пожару, распространились по всей планете.

Две разновидности жизни на Анджиине большей частью не замечали друг друга, конкурируя разве что за солнечный свет и некоторые минералы. Изредка кто-нибудь начинал паразитировать на существах другого биохимического ряда ради сложных белков, воды и соли. Но общепринятая мудрость гласила, что примирить два биома по-настоящему невозможно. Человеческие дубы и вязы слишком сильно отличались — на микроуровне — от местных аккее и брулам, хотя издалека их можно было перепутать. Даже если эволюция приводила к сходству в окраске, наружности и формах, из-за глубинных несовпадений живые организмы одного и другого типа не годились друг другу в пищу.

Пока Тоннер Фрейс не понял, как наладить взаимодействие между ними, и не изменил все.

— Я бы глотнула еще пива, но уже жалею о том, что выпила лишнего, — сказала Джессин.

Сидевшая с ней рядом Иринна усмехнулась. Над ними возвышалось здание Дома ученых, стоявшее на краю площади. На его стенах играли, скользили, переливались огни: казалось, лесной коралл колеблется под воздействием сильного течения. Небо за зданием потемнело и сияло звездами.

Тоннер с Илси, возглавлявшие чествуемую группу, ушли внутрь. Кампар, Дафид, Рикар как-то... откололись. За столиком осталось всего четверо. Случайный прохожий принял бы их за членов одной семьи. Ньол — морщинистый, много чего переживший отец. Синния — его седая супруга. Джессин — старшая дочь, а Иринна — младшая. Все это было не так — но в каком-то смысле, пожалуй, так.

— Может, уже хватит, а? — заметил Ньол. — Ты не перебираешь?

Иринна хлопнула ладонью по столу:

— Есть повод перебрать. Когда, если не сегодня?

Ньол болезненно поморщился и откашлялся, но Синния взяла его за руку:

— Они молоды, милый. Оправятся быстрее нас.

Джессин еще не забыла своего первого знакомства с участниками группы. Разумеется, Тоннер Фрейс и Илси Янин, недавно бросившая свой проект, чтобы присоединиться к нему. Ньол произвел на Джессин большое впечатление: изрезанное глубокими морщинами лицо, лаконичная речь, налет разочарованности. Она ожидала найти в Ньоле и Синнии некоторую озлобленность: невиданное дело — работать ассистентами в этом возрасте. А выяснилось, что они глубоко удовлетворены своим положением в медри. Иногда это заставляло ее ставить под вопрос собственные амбиции.

— В конце каникул на недельку съезжу домой, — сказала Иринна. — А до тех пор у меня пусто.

— Пусто? — блеснула глазами Синния.

— Пусто, — повторила Иринна. — Никого и ничего. Ни одного человека на примете. Не надо заполнять базу данных. Впервые в жизни могу расслабиться и неспешно отдохнуть.

Джессин улыбнулась.

— Это ты сейчас так говоришь. Но сама знаешь: стоит Тоннеру выдать новую идею и попросить кого-нибудь заняться этим, ты будешь тут как тут.

— И ты тоже.

— А я и не утверждаю, будто не работаю в отпуске.

Иринна отмахнулась, будто отгоняла мошкару.

— Я пьяна. Лицемерие и пиво ходят рука об руку.

— Правда? — удивился Ньол. — Не знал.

Джессин симпатизировала Иринне, потому что видела в ней... нет, не себя в юности, а ту, кем хотела быть: остроумную, хорошенькую, с первыми ростками самоуверенности, пробивавшимися из-под почвенного слоя сомнений. Дафида, где бы тот сегодня ни был, Джессин любила за его тихую полезность. Кампара — за добродушный юмор, Рикара — за неизменное чувство моды и бодрый цинизм. А в этот день она любила всех еще и потому, что они были победителями.

Они месяцами не вылезали из лаборатории, почти не бывали дома и за это время успели сродниться, узнали друг друга куда лучше, чем при обычном сотрудничестве. В работе появился какой-то семейный ритм. Ничего явного, но Джессин поневоле узнала всех. Могла сказать, когда Рикар вздумает перепроверить белковый анализ, а когда согласится с сомнительными результатами. В какие дни Иринна будет молчаливой и сосредоточенной, а в какие — рассеянной и болтливой. Научилась различать по вкусу кофе, кто его варил — Дафид или Синния.

При желании она могла вспомнить, как тихо стало в лаборатории, когда начали поступать первые результаты. Радиомаркеры в белковых мембранах из стебелька анджиинской травы. Маленький, почти невидимый стебелек оказался осью, на которой повернулся мир.

Их странная, нелепая, разнородная группка прививала одну ветвь жизни к другой. Два совершенно несовместимых способа передачи наследственной информации усадили рядом и уговорили работать вместе. Тонкий стебелек означал биохимический брак длиной в тысячу лет. С час или даже меньше того они, девять человек, были единственными, кто знал об этом.

Сколько бы всего ни сулил им успех, какие бы почести они ни заслужили, Джессин бережно хранила в памяти тот волшебный час. Их маленькая тайна, одна на всех. Переживание, о котором могут говорить только свои, только те, кому знакомо это сочетание трепета и удовлетворения. Джессин рассказала об этом брату — она рассказывала ему все, — но и он мог лишь догадываться, что она имела в виду.

На другом краю маленькой площади заиграл оркестр. Две трубы сплетали и разводили голоса, барабанщик убыстрял ритм и усложнял песню. Иринна схватила Джессин за руку и потянула — «вставай». Упрямица Джессин не противилась. Они влились в общий танец. Движения были простыми, знакомыми с детства, их не мог забыть даже подвыпивший взрослый. Джессин отдалась музыке и блаженству. «Я состою в самой успешной научной группе на планете. Я не слишком стесняюсь плясать у всех на виду. Сегодня мозг не подведет меня. Сегодня хороший день».

После танца они уже не застали Ньола с Синнией — Джессин решила, что те вернулись в свой маленький домик на краю участка медри. Допив пиво, Иринна состроила рожицу.

— Выдохлось? — спросила Джессин.

— И нагрелось. Но праздник есть праздник. Кстати, спасибо тебе.

― Спасибо мне?

Иринна потупила и снова подняла взгляд, слегка покраснев.

— Ты и остальные... вы были так добры, что позвали и меня.

— Ничего подобного, — возразила Джессин. — Все это время ты выполняла свою часть работы.

— И все-таки... ― Иринна чмокнула ее в щеку. — Все-таки спасибо. Лучшего года у меня не бывало. Я так благодарна.

— И я тоже, — сказала Джессин. После этого они, по безмолвному уговору, разошлись. Праздник окончания года вылился на улицы и в переулки: музыка, смех, пафосные пьяные споры ученых, силившихся показать собеседнику, кто тут самый умный. Джессин шла сквозь ночь, руки в карманы, и на душе у нее было спокойно.

Сейчас она существовала отдельно от медри, хоть и оставалась внутри него. Ее группа была осью этого полусвета, основанного на статусе и интеллектуальных достижениях. Так будет не всегда, но в эту ночь она — победительница. Эта ночь более чем хороша, и никакая темнота в углах сознания не испортит ей настроения.

Их с братом квартирка располагалась в одном из старых зданий — не выращенном из коралла, а выстроенном из стекла и камня. Джессин любила этот дом за старомодность и тишину. Джеллит любил его за близость к своей лаборатории и к лапшичной, куда он привык ходить. Его группа наверняка участвовала в празднестве. Брат вернется под утро или пришлет сообщение, предупредив, что заночевал у кого-нибудь: ждать его не надо. Он не из тех, кто пропадает, заставляя ее волноваться.

Она посидела за столом, раздумывая над тем, поесть перед сном или ограничиться стаканом воды. И поймала себя на том, что улыбается. Она так редко бывала довольна жизнью. Непривычное чувство: они хорошо справились. Тоннер Фрейс с Илси Янин, Рикар, Кампар, Иринна, Ньол, Синния, в каком-то смысле даже Дафид Алькор. Их группа проложила путь к новой, единой биологии. О них и о том, что они сделали, будут писать в учебниках для будущих поколений.

Раздался звук, означавший, что система прислала сообщение. От Джеллита? Нет, от Тоннера Фрейса.

Увидев на экране его лицо, Джессин протрезвела. Она видела Фрейса в самом разном настроении и сразу поняла, что он охвачен яростью.

— Джессин, я хочу тебя видеть завтра с утра в комнате для срочных совещаний при лаборатории. Никому не говори. Вообще никому.

3

__________

Лаборатории медри были пугающе пустыми. Дафид шел через плавно изгибавшиеся, переходившие друг в друга коридоры и галереи, через общие пространства, которые весь год были заполнены учеными, мастеровыми-фабрикаторами и представителями различных советов. Сейчас в них почти никого не было. Двое работников в жестких пластифицированных комбинезонах чинили стену. Проскочил человек, спешивший по какому-то внеурочному делу. Залетный воробей порхал по пустому залу в поисках то ли крошек, то ли выхода. Знакомая по проекту создания архитектурного хитина ассистентка одиноко сидела на скамейке, занятая своими мыслями и сэндвичем. А перед закрытой столовой, на составленных в круг трех диванчиках и одном стуле, собрался военный совет.

Тоннер с Илси делили одну кушетку — и вместе, и не вместе: среднее между задушевной встречей и рабочим совещанием. Кампар развалился, заняв весь диванчик. Большой, темный, косматый, он выглядел одновременно смешным и сонным, как медведь на детской картинке. Рядом с ним, строго выпрямившись на стуле, сидел седовласый Ньол. Дафид поискал глазами остальных, но никого не увидел. Когда он занял место на свободной кушетке, Ньол кивнул ему.

— Это все? — спросил Дафид.

— Джессин сейчас подойдет, — ответил ему Тоннер. Он сбросил маску, которую носил в Доме ученых, стер с лица уверенную улыбку. В глазах — гроза, челюсти сжаты. Всякий, кто целый год наблюдал смену его настроений, понимал, что сейчас лучше ждать и помалкивать.

— Синния дома, — сказал Ньол. — Плохо себя чувствует. Про Рикара и Иринну не знаю.

Тоннер заговорил — ледяным тоном, тщательно выбирая слова:

— Думаю, пока не стоит их беспокоить.

По спине Дафида прошел озноб.

Кампар тихо, нетерпеливо хмыкнул и помотал головой.

— Нестерпимое напряжение! О чем, собственно, нам не следует говорить?

— Джессин скоро будет, — сказал Тоннер. Илси переключилась на Дафида, встретилась с ним глазами и поспешно отвела взгляд, словно скрывала общий секрет. К сожалению, у них был всего один общий секрет — тот, который Тоннер собирался раскрыть всем присутствующим.

О приближении Джессин предупредил голос ее брата — громкий и радостный. Вслед за тем оба показались из-за угла. Джессин, маленькая и кругленькая, держалась строго. Джеллит был худощавым и по-жеребячьи неловким, с улыбкой, которая очень подходила к его голосу. А в остальном эти двое были как один человек: золотисто-смуглая кожа, черные глаза и волосы. И родинки на правой щеке, словно божества генетики и эволюции отметили их этим маленьким украшением. Они одинаково жестикулировали, одинаково пожимали плечами — правым, потом левым. Дафиду нравились и Джессин, и Джеллит — как продолжение своей сестры. Они были словно две половинки одного существа.

Джеллита что-то взволновало. Он подошел, широко размахивая руками.

— Внесолнечная активность, никто раньше такого не наблюдал. Согласно некоторым данным — сверхсветовая, хотя все уверены, что это глюк.

Он повернулся к ним, чтобы поздороваться, и его лицо вытянулось.

— Просто нам по дороге, — пояснила Джессин, усевшись на кушетку рядом с Дафидом.

— Закрытое собрание группы? — спросил Джеллит и, не дав никому ответить, добавил: — Пойду выпью чаю. Увидимся дома.

— Увидимся, — согласилась Джессин, обращаясь к его спине. И вздохнула — почти незаметно и наверняка бессознательно. Потом заговорила с Тоннером: — Извините за опоздание.

— Сверхсветовая? — Кампар поднял косматую бровь.

— Джеллит питает извращенную склонность к откровенно ненадежным данным, — пояснила Джессин. — Ему нравится смущать ученый совет.

Кампар хихикнул:

— По мне, обаятельное извращение. Он все еще одинок, а?

— С моим братом — никаких шашней! — отозвалась Джессин. Шутка, которая издавна была в ходу у компании.

— Спасибо всем, что собрались во время отпуска. Извините, что пришлось прервать ваш честно заслуженный отдых, — прервал болтунов Тоннер.

Все повернулись к нему, как слушатели к докладчику. Илси смотрела спокойно, сдержанно и так внимательно, будто не знала, о чем он собирается говорить. Хотя Дафид побился бы об заклад, что она знает.

— У нас проблема. Кто-то запросил у финансовой комиссии грант на перепроверку нашей работы.

Джессин побледнела. Кампар всем телом подался вперед, начисто растеряв весь свой добродушный юмор. Один Ньол не изменился в лице и сохранил осанку — только кивнул, словно заранее ждал от вселенной неприятностей. Тем не менее он первым собрался с духом, чтобы задать вопрос.

— А причина известна? Нас за что-то наказывают?

Тоннер посмотрел на Илси, имея в виду, что всеобщее внимание должно обратиться к ней. Уж не репетировали ли они, подумал Дафид, или просто так настроены друг на друга, что это выходит само собой?

— Насколько мы можем судить, — ответила она, — утверждается, что наша работа слишком важна, чтобы заниматься ею в одном месте, силами одной группы. Ведущих сотрудников следует командировать в другие медри и коллегии для запуска параллельных программ, оставив здесь одного из младших научных сотрудников, который будет руководить уже налаженной работой.

Кампар громко, горько засмеялся. Пожалуй, слишком громко. Дафид огляделся, но поблизости была только девушка с сэндвичем, и она не смотрела на них.

— Передать все младшим, а больших и сильных выставить на мороз? — проговорил Кампар. — Кто-то воткнул нам нож в спину, но, клянусь любыми богами, это не я.

— Началось это, вне сомнений, в нашем внутреннем кругу, — ответил Тоннер, — но есть основания думать, что план представлен тем, кто связан с Даянской академией.

— Какие основания? — спросил Ньол. — Можно узнать?

Илси показала на Дафида, и все взгляды обратились на него.

— В Доме ученых я познакомился с одним... — начал тот. — Лларен Морс. Занимается ближними астрономическими визуализациями, но он знал, что готовится что-то такое. Говорил с усмешкой. А он из Даяна. Поэтому я застал врасплох кое-кого из высшего руководства, а она, та, с кем я говорил, слегка переусердствовала, стараясь ничего не сказать толком.

— Даже если так, это не доказательство связей с Даянской академией. Несерьезно, — возразил Ньол. — Этот Морс мог проведать что-нибудь другим способом. Джеллит ведь тоже занимается ближней астрономией? Может, Джессин, обдумывая план, проговорилась брату.

Джессин сердито фыркнула.

Ньол сделал примирительный жест.

— Не утверждаю, что это ты. Я бы мог и сам до такого додуматься. И знакомые в Даяне у меня есть.

— Да, это только догадка, — согласился Тоннер. — Подтвердим или отбросим. А мне удалось выяснить, кого наметили в главы трех отпочковавшихся лабораторий. Меня, Илси и Джессин. Так что... вряд ли это она. Кампар уже получил место в Барсоне, но откладывал свой переход, чтобы помочь нам закончить первую стадию, так что не вижу оснований обвинять его.

Ньол неодобрительно поджал губы, но больше не возражал.

— Иринна? — спросил Кампар. — Свой первый семестр она провела в Даяне. Но не хочется думать...

— Не она, — отрезала Джессин. — Иринна не могла. К тому же мы — ее первая команда. Мы все тут — молодые ученые, но она лишь ассистент.

При этих словах она смущенно заморгала, стрельнула взглядом в Дафида, потом в Ньола и отвела глаза.

― Отец Рикара — ландграф в окрестностях Даяна, — напомнила Илси. — Десятую часть зданий академия получила от него. Это не решающее доказательство, но... очень похоже, что он.

— Терпеть не могу скоропалительных выводов, — вставил Кампар. — По-моему, мы, как профессионалы, должны найти его и выбить из него правду, а?

— А мы уверены, что запуск новых программ — плохая идея? — спросила Джессин. Видя, что все ошарашенно молчат, она развела руками. — Перехватывают управление — понимаю. Для нас это плохо. Для всех нас. Для каждого в отдельности, по крайней мере, в ближайшей перспективе. Но может быть, это хорошо для программы? Четыре лаборатории с единым центром. Может получиться большое дело. Ну то есть разве мы не хотели подтолкнуть других исследователей? Вдохновить на новые работы? Что такое победа, если не это?

— Группа, развеянная по ветру, — не слишком похоже на победу, — с тихой горечью сказал Ньол.

Изображая удовольствие от сэндвича, который поедает носительница, рой копошится, напирает; мириады подвижных органов чувств наведены на маленькое сборище. Занятая роем плоть принадлежала женщине по имени Эмир Кинред, та теперь и мертва, и не мертва. Рой ощущает вкус пищи во рту носительницы. Сознает, что прежняя Эмир наслаждалась вкусом. Он дает женщине возможность напрячь мышцы лица, чтобы удовольствие изменило его черты. Рой, который есть и не есть Эмир Кинред, расширяет свое понимание удовольствия от еды и сохраняет эту информацию для последующего использования.

Правила, определяющие функционирование этого роя, слишком сложны, чтобы выразить их в простых предложениях, но, будь это возможным, первое правило гласило бы: «Скрываться». Имитация взаимодействия человека с окружающей средой — вот ключ к успеху.

Сосредотачиваясь на своих целях, рой пронзает кожу носительницы миллионом крошечных иголочек-антенн, и эти новые датчики дрожат от жажды видеть / слышать / ощущать вкус.

Два члена группы известны по вводным данным. Тоннер Фрейс, лидер и ключевая фигура. В этот критический момент — самый влиятельный в мире ученый. Илси Янин, вторая по положению. Рой меняет свое восприятие феноменов, открывает в коже Эмир Кинред новые каналы, чтобы впитывать почти неуловимые запахи человека. Запах страха. Гнева. Тревоги. Вожделения. Грусти. Крошечные тела посылают множество химических сигналов. Эмир знает, что́ это за чувства, ее память полна ими и вызывающими их причинами. Следовательно, это знает и рой, и матрицы данных, в которые заложено его понимание социальной динамики целевой группы, обогащаются этим знанием. Чувство, которое рой испытывает при увеличении потока сведений, Эмир определила бы как удовлетворение.

Двое, приблизившиеся к группе, пахнут очень похоже; одно существо женского пола, другое — мужского. Рой устанавливает генетическое родство между ними. «Брат и сестра», — думает Эмир, и рой дополняет свою базу данных этой информацией.

Рой переключается на слуховое восприятие. Кожа Эмир Кинред натягивается, как барабанная перепонка, под мириадами выступающих металлических волосков, превративших девушку в одно большое ухо, и теперь голос мужской половины пары воспринимается как крик: «Внесолнечная активность, никто раньше такого не наблюдал, — произносит он. — Согласно некоторым данным — сверхсветовая». Рой не способен испытывать страх, но ощущает нарастающее давление. Он сознает, что времени осталось очень мало. Брат уходит. Он не состоит в этой группе. Рой сбрасывает его со счетов, переключает внимание на другое, отыскивая новую кожу, необходимую для продолжения миссии.

Они говорят, а рой слушает, испытывая при этом разнообразные, удивительные чувства. Он выявляет неизвестные им самим закономерности в их сердцебиении. Он составляет схемы их взаимоотношений, как вода, отыскивающая пустоты, чтобы просочиться сквозь камень. Он понимает, что может быть ему полезно, а что — нет. То, что бесполезно, будет отвергнуто. Забыто. Уничтожено.

Эмир Кинред улавливает намерения роя. Она знает, что ее срок существования как носительницы истекает. С момента вторжения роя в ее тело и мысли она изнемогает от ненависти, но понимает, что, уходя, рой не оставит ее в живых. Мысль о неизбежной смерти похожа на океан печали.

Эта печаль сейчас бесполезна для роя, поэтому он фиксирует ее в памяти и в дальнейшем игнорирует. «А мы уверены, что запуск новых программ — плохая идея?» ― произносит оставшаяся половина родственной пары, и рой наблюдает, рой ждет.

Он не может позволить себе ждать долго.

— Группа, развеянная по ветру, — не слишком похоже на победу, — с тихой горечью сказал Ньол.

Джессин пожала плечами, почти незаметно, но не отвела глаз. Тоннер встал. Дафид поежился бы под его взглядом, а Джессин выдержала.

— Если тебе нужна собственная лаборатория, ты наверняка получишь ее, — сказал Тоннер, — но своей я не уступлю.

— Чертовски верно, — заявил Кампар. — Лично я намерен соблазниться посулами богатства и власти, согласно традиции.

Но Тоннера сейчас интересовала только Джессин. Дафид наблюдал за противостоянием двух непроницаемых лиц — пламя фитиля и камень. Илси окликнула Тоннера по имени, но с тем же успехом она могла звать его из другой комнаты. Молчание двух ученых стало неловким. Камень дал трещину раньше, чем погас огонь. Джессин отвела взгляд.

— Я понимаю, о чем вы, — сказала она.

Дафид выдохнул.

Только теперь Тоннер поморщился и принялся расхаживать по небольшому пространству, между собравшихся, словно стычка лишила его покоя. Кампар, перехватив взгляд Дафида, одними губами выговорил: «Папочка сердится».

— У нас есть окно возможностей, — сказал Тоннер. — Если выясним, чья команда за этим стоит, думаю, найдутся и рычаги воздействия. Даже если они отзовут свой план, кто-нибудь в совете может поддержать его. Тут мог бы помочь ты, Дафид.

— Я сделаю все, что в моих силах, — ответил он, но обещать ничего не стал. Он заранее представлял, каким непростым будет разговор с теткой. Придется как следует подготовиться.

— Илси и Кампар могли бы присмотреться к Иринне и удостовериться, что это не она. Джессин и Ньол займутся нашим другом Рикаром.

— Почему мы? — спросил Ньол. — Нет, я, понимаете ли, не отказываюсь, но...

— Джессин может прозвонить Лларена Морса через Джеллита, — сказал Дафид. — Оба занимаются ближним космосом. Конец года, к нему сейчас нетрудно подобраться.

Тоннер одобрительно кивнул:

— Я буду координировать ваши действия и громко доказывать всем, кто имеет полномочия, как важно сохранить целостность группы.

— Ни хрена себе! — бросил Кампар и одернул мощным плечом. — Я не собирался заниматься дворцовыми интригами в отпуске. Впрочем, таиться в темноте и допрашивать шпионов — не самое скучное занятие, по-моему.

— Простите, — сказал Дафид, толком не понимая, за что извиняется.

Улыбка Илси, мимолетная и усталая, стала теплее, когда она обернулась к Дафиду. Одна ямочка на левой щеке, две — на правой.

— Это нелегко, но даже не представляю, насколько было бы хуже, если бы мы узнали об этом, когда все уже решилось бы и мы были бы бессильны что-нибудь исправить.

— Мы — команда, — сказал Дафид. Илси подалась к нему, пожала запястье. Дафид понял, что откликается на прикосновение, и не стал его затягивать, хотя простой, животной части его существа только этого и хотелось. Он отметил про себя, что девушка с сэндвичем исчезла.

— Итак, — сказал Тоннер, — давайте решим, как будем действовать. Я ничего не хочу оставлять на волю случая. Ставки слишком высоки.

Ньол, прокашлявшись, поднял палец. Тоннер помрачнел пуще прежнего, но заговорил без гнева:

— Что-нибудь еще?

— Да, — ответил пожилой ассистент. — Почему бы не спросить их напрямик?

4

__________

— Так и есть, — сказал Рикар Доматин, демонстративно разводя руками: «И что вы мне сделаете?» Тоннер почувствовал, что у него сжались кулаки, и сделал над собой усилие, чтобы разогнуть пальцы.

В лаборатории все осталось как было. Как в любой день из последних восьми месяцев. Северная стена по-прежнему залеплена записками и таблицами. На столах в пять уровней — подносы с реактивами. Пахнет компостом и очистителями. Можно подумать, что обсуждается обычная рабочая проблема. Сейчас, когда рушилось все, что он пытался построить, такая неизменность выглядела непристойной.

Тоннер обвел взглядом остальных. Иринна, только что вернувшаяся из Аббасата, от родителей, выглядела — единственная из всех — ошеломленной до остолбенения. Ньол был грустен, как всегда. Остальные — Джессин, Синния, Кампар, Дафид и Илси — испытывали разнообразные эмоции, от разочарования до гнева.

Рикар взгромоздился на рабочий стол и подался вперед, уперев локти в бока, сплетя пальцы, словно ждал вопросов. Давал им время осознать, что случилось. Кампар опомнился первым.

— Удивительно непринужденный способ развалить самый важный в нашей жизни проект.

Тоннер оценил количество яда в его голосе.

— Это не моя мысль, — ответил Рикар. — И решал не я. Самар Устад, старший администратор в Даяне. Это он протолкнул решение в совете, а не я.

— Но ты ему подыграл, — сказал Тоннер. — Ты согласился.

— Конечно согласился. А что мне оставалось?

— Отказаться, — ответил Тоннер. — Объявить, что откажешься, если тебе предложат эту вакансию.

Рикар пожал плечами, всем видом выражая усталость.

— Я этого не желал, но так сложилось. Если бы выбор был за мной, я бы оставил нашу группу в прежнем виде еще на несколько лет, а потом медри и коллегия наперегонки предлагали бы мне лаборатории. Но вышло совсем иначе. Вышло как вышло, а если тростник не гнется, он ломается.

— Это мой проект. — Тоннер надвинулся на него. От ярости, испытываемой в последние дни, у него перехватило горло. Рикар склонил голову к плечу.

Встала Илси.

— Сейчас мы — самая известная исследовательская группа на планете. Мы. Группа. Команда. Если нас разбросают, этого уже не будет.

— Я ни о чем не просил Устада. Но он знает свое дело. Он бы не выступил с предложением, если бы не заручился поддержкой. Возможно, потребуется еще несколько дней, но ничего уже не отменить.

— А что будет с нами, остальными? — поинтересовалась Джессин.

— Найдем себе другие места, — сказал Ньол. — Мы сейчас в цене. На ближайший год кто-нибудь возьмет. Потом — как знать.

Синния тронула его за плечо: попытка утешить или призыв помолчать, а может, и то и то.

— Это еще не твоя лаборатория, — сказал Тоннер. — Пока совет не проголосовал, она моя.

— Верно, — согласился Рикар. — На несколько дней.

— Так вали отсюда к черту!

Рикар неспешно сполз со стола, мягко коснулся пола, словно старался не шуметь. Запихнув руки в карманы, он осторожно двинулся к общему залу. Его виноватый вид казался деланым — игра человека, достаточно уверенного в победе, чтобы быть великодушным.

Со щелчком закрылась дверь, и все замолчали. Кампар нарушил тишину злым смешком.

— Я ничего не знала, — сказала Иринна, сделав шаг к Тоннеру. Она крепко сцепила руки на животе и выглядела очень молодой, бледной от волнения.

— Я знаю, — ответила ей Илси. — Никто не тебя не думает.

— Я и вправду не знала.

Тоннер отвернулся. В лаборатории было слишком тихо. Стеллажи, покрытые пятнами от многолетних почвенных проб, настенные экраны, темные, потому что ремонтники в отпуске, узкие окна, через которые молочный свет льется на серые плитки пола. Это было царство Тоннера, но он, хоть и проводил здесь больше времени, чем у себя дома, будто не замечал его. Теперь, из-за угрозы потерять все это, обстановка казалась непривычной, словно Тоннер увидел ее впервые.

— Это пока что не конец, — сказал Тоннер. — Совет ничего не решил. Мы еще можем это предотвратить.

— Что ты надумал? — спросила Джессин.

— Напомнить обо всех прежних одолжениях. Пообещать новые. Если каждый из нас обратится к своим бывшим руководителям и консультантам, мы заглушим обсуждение протестами. Утопим того рикаровского спонсора...

Он щелкнул пальцами, припоминая имя, названное Рикаром.

— Самар Устад, — напомнила Иринна. — Его зовут Самар Устад.

— Утопим его в негодовании. Пусть увидит, во что ему обойдется этот ход.

Дафид тихо хмыкнул. В иной день, в ином настроении, Тоннер пропустил бы это мимо ушей, но сейчас, раздраженный, он не сдержался.

— Что?

Дафид встретился с ним взглядом и отвел глаза. Но потом заговорил довольно спокойно.

— Поднять шум — выход, но это может нам аукнуться. Совет не любит менять решения под давлением общественности. Считает, что это подталкивает людей к таким кампаниям. Им не хочется разбираться со всем этим.

― Ты специалист по управлению исследованиями? — огрызнулся Тоннер, прежде чем вспомнил, кто числится у Дафида в родственниках.

— Если тихо не получится, поднять шум никогда не поздно, — сказал Дафид. — Но после шумихи сделать тихо уже нельзя.

— А стоит ли вообще этим заниматься? — спросил Ньол. — Если война уже проиграна, может, разумнее не гнать волну?

― Нет, — возразила ему жена, и Тоннер с удовольствием отметил, как уверенно звучит ее голос. — Нет, хорошее случается не часто. За него стоит повоевать.

— Как бы ты взялся за дело, Дафид? — спросила Илси.

Ассистент помолчал, обдумывая ответ. Тоннер едва сдержался, чтобы не поторопить его.

— Я бы поговорил с ближним окружением членов совета. Выяснил бы, кто у Устада в союзниках, а кто недоволен им. Зная, кто наш враг, мы сможем выдвинуть встречные предложения. Такие, чтобы его коалиция распалась, а не сплотилась еще больше. Что-то мы потеряем, конечно. В любом случае. Но лучше предложить другой путь, чем просто отказаться от предлагаемого нам. И Даянской академии будет труднее возражать. Это уже другой разговор.

— Времени нет, — сказал Тоннер.

— Справишься за два дня? — спросила Илси, словно не слышала его. Парень встретил ее взгляд, покраснел и кивнул, точно получил боевое задание.

Тоннер, как руководитель проекта, имел право первым выбрать себе жилье. Его инстинкт указал на коттедж бывшего преподавателя с потертыми бамбуковыми циновками и неистребимым — несмотря на все чистки — запахом плесени. Не то чтобы дом ему нравился, но он стоял ближе всего к лабораториям. Если бы он последовал первому побуждению, то выгадал бы полчаса в день на дорогу. Но Илси похвалила более новое, выращенное из коралла здание, где ей особенно понравилась одна квартира, с выходившим на север балконом над длинной изогнутой улочкой. Она отказалась от своего проекта ради присоединения к его команде, их отношения были тогда в первом цвету, и Тоннер надеялся, что, если дом будет в ее вкусе, она станет чаще ночевать у него. Илси не состояла в руководстве, и ей отвели помещение в полуподвальном этаже старой экосферы, в часе пешком, если идти к югу. Она там почти не бывала, но хранила кое-какие вещи.

Он вышел на балкон — добытый специально для нее — и сел в кресло рядом с ней. Тоннер находил Илси бесконечно очаровательной, и его восхищение только усиливалось от ее дурных привычек, среди которых было курение. Это увлечение казалось ему волнующе-экзотичным. Коричневая бумажная трубочка с травкой, зажатая между ее пальцами, пахла марихуаной и чесноком. Он и не думал морщиться, но Илси все поняла и переложила сигарету в другую руку — подальше от него.

— Смотришь на звезды?

— Смотрю, есть ли на что смотреть, — ответила она.

Ночь была безоблачной, но дымка в воздухе отражала свет научного комплекса медри, верфей на западе и раскинувшегося за ними города. Звездная россыпь была не такой густой, как в совсем ясную ночь, и все равно вверху горели миллионы огней. Какое-то время он любовался блеском звезд в небе, свечением домов и улиц внизу, словно этот уголок мира мог отразить космос — надо было только заглянуть в зеркало под нужным углом.

— Не жалеешь, что занялась наукой? — спросил он.

— Иногда, — призналась Илси. — Я была бы хорошим прикладником. Между основным и продвинутым курсами полгода работала на аквакультурной ферме. Большей частью чистила цистерны. С ламинариями справлялась — зашибись.

— Может, и зашибись, но я рад, что ты там не осталась.

Над городом взмыли три огонька: два бледно-желтых и один оранжевый. Транспорт в Обаран или Гленкол. Ему представилось, будто звезды решили вернуться на небо. Он верил в такие сказки, когда был ребенком, и отчасти — даже сейчас. Дети не понимают, а взрослые забывают, что все сказки по сути своей — аналогии.

— В управлении ты бы поднялась, — сказал он. — Уже вошла бы в совет.

— Я не политик. Все лучшие администраторы — политики.

— И Алькор тоже.

— Она знает свое дело.

— Я не про тетку. Я про твоего. Про мальчика.

Илси глубоко затянулась. Кончик сигареты стал ярче огней транспорта, затем померк. Она заговорила, выпуская изо рта белый дымок:

— Злишься, что я взяла его сторону?

— Он простой ассистент. Еще не заслужил права иметь свою сторону.

Она снова поднесла сигарету к губам, помедлила, облизнула большой и указательный пальцы другой руки и, затушив уголек, выбросила его в темноту. Все это — молча. Тоннер понимал, что и он должен помолчать. Какое-то время это ему удавалось.

— Знаю, он нравится всем вам, но я ему не доверяю. Интриган. Ничего не делает просто так. И вечно за всеми наблюдает.

Ее понимающая улыбка была такой недолгой, что могла ему примерещиться.

— По-моему, он обаятельный. Да, интриган, но жестокости я за ним не замечала.

— Значит, я сейчас веду себя жестоко?

— Скажи еще раз, что не злишься на меня.

— Не злюсь. На тебя — нет, — сказал Тоннер. И продолжил: — Просто злюсь. А ты под рукой. Так что я, пожалуй, засранец.

Илси поразмыслила.

— Похоже на то.

— Если у Рикара выгорит... если у меня перехватят проект...

Она повернулась, чтобы лучше его видеть. А когда заговорила, в ее голосе звучал вызов, хотя и мягкий.

— Заканчивай мысль. Если ты лишишься проекта... что тогда?

Тоннер подался вперед и взъерошил волосы. Оранжевый огонек транспорта сменился зеленым.

— Я весь в этой работе. Лишусь ее — не знаю, что от меня останется. Много слышал о том, что каждые десять лет надо изобретать что-нибудь новое и начинать с нуля, но вряд ли меня на это хватит. Так понятно?

Илси прищурилась. На ее губах появилась легкая улыбка, но смотрела она не на него. Куда-то внутрь себя. В такие минуты — когда она уходила в свои мысли, не допуская в них Тоннера, — ему делалось тревожно.

— Ты понимаешь, что́ лежит на весах, — заговорил он, прерывая молчание. — Ты пожертвовала больше всех, чтобы участвовать в этом. У тебя была своя тема. Ты вела ее.

Она отмахнулась от этой мысли — двумя пальцами, словно рука забыла, что уже не держит сигарету.

— Анализ спиралей был тупиком. Все понимали это. Надо было бежать с корабля или до конца карьеры заколачивать гвозди в гроб. Я рада быть вторым номером в твоей команде. Это очень разумный выбор.

— А ты куда как разумна.

Эти слова прозвучали более едко, чем ему хотелось бы, но она отказалась заглотить наживку.

Илси встала, заложила руки за голову, потянулась, склонившись на один бок, потом на другой. Когда она повернулась к двери в комнату, он тронул ее за плечо. Это не было приглашением, но жест вышел очень личным. Тайный, только для них двоих, знак, поданный под конец дня. Тоннер сомневался, что сумеет уснуть. Да, он вымотался, но не устал. Она отстранила его руку и ушла внутрь. Он послушал, как она включает душ: меняющий тон плеск воды, что смывает с нее этот день. Транспорт скрылся за горизонтом. Над головой проходил строй высотных кораблей — нацбезопасности или глубокой разведки, он их не различал.

Душ выключился. Он подумал, не войти ли внутрь, потом вспомнил о Рикаре. Челюсти сжались — до боли. Он уже представлял, как будет сидеть, уставившись в темноту, до самого рассвета. А потом... что? Терпеливо ждать, пока какой-то ассистент спасает его программу? Настоящий кусочек ада.

Илси тронула его за плечо. Когда она успела оказаться у него за спиной? Она протянула стакан, куда плеснула немного — на палец — янтарного виски.

— Без толку думать, ― сказала она. — Заходи в дом. Расслабься. Постарайся выспаться. Утром все выглядит светлее.

Он взял стакан и пригубил напиток. По горлу пошло тепло, просочившееся в грудь.

— Ненавижу проигрывать. Ненавижу стыд.

— Знаю.

— Алькор в тебя втюхался.

— И это знаю.

Он одним глотком осушил стакан и поставил на плитку рядом с креслом. При свете дня надо будет убрать. Комната осветилась зеленым и желтоватым мерцанием, и он ощутил себя уснувшим в цветке насекомым. Как ни странно, это успокаивало. Илси уже легла на краю кровати и скорчилась под простыней, отвернув лицо. Тоннер погасил свет, разделся в темноте и забрался в постель. Он не надеялся, что сон придет, но уплыл прочь, едва голова коснулась подушки.

Во сне он пытался добраться до лаборатории, шагая через площадь, а камни мостовой уходили из-под ног. Каждый шаг грозил бедой, земля за спиной и впереди него проваливалась, словно мир пожирал себя.

Позже это было воспринято как предчувствие.

5

__________

Чьим-то глазам ночь видится темной. Для других она яркая. Сложная симфония излучений по всему спектру волн. Рой неподвижен, насколько возможно. Он вибрирует под непривычной кожей нового носителя и получает знание. Он воспринимает тело по другую сторону толстой коралловой стены, какофонию насекомых в почве и в воздухе, короткие, внезапные струи космических лучей, косым дождем падающих на планету.

Сознание истощает силы, а он как раз ищет истощения. Новый носитель непокорен, коварен, в нем больше жизни и сознания, чем в прежнем. Для роя это неожиданно, но он был готов к неожиданностям. Рой недолго живет в этом мире. Он только начинает постигать тайну сознания.

Тело по ту сторону стены шевелится, распрямляется. Рой отступает, опасаясь, что импульсы его радара пойманы, но, когда он бросает новый взгляд, оказывается, что тело всего лишь передвинулось через комнату. Рой успокаивается и замечает, что успокоился. Не носитель, а он сам.