Полное собрание стихотворений и поэм. В 4 томах. Том 1 E-Book

Eduard Limónov

• Herausgeber: Питер
• Kategorie: Geisteswissenschaft
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2022

Seitenzahl: 478

Beschreibung

Эдуард Вениаминович Лимонов известен, как, прозаик, социальный философ, политик. Но начинал Лимонов как поэт. Именно так он представлял себя в самом знаменитом своём романе «Это я, Эдичка»: я – русский поэт. О поэзии Лимонова оставили самые высокие отзывы такие специалисты, как Александр Жолковский или Иосиф Бродский. Поэтический голос Лимонова – уникален, а вклад в историю национальной и мировой словесности ещё будет осмысливаться. Вернувшийся к сочинению стихов в последние два десятилетия своей жизни, Лимонов оставил огромное поэтическое наследие. До сих пор даже не предпринимались попытки собрать и классифицировать его. Данный том открывает первое уникальное собрание поэзии Лимонова. Помимо прижизненных книг здесь собраны неподцензурные самиздатовские сборники, стихотворения из отдельных рукописей и машинописей, прочие плоды архивных разысканий, начатых ещё при жизни Лимонова, и законченных только сейчас. Более двухсот образцов малой и крупной поэтической формы будет опубликовано в составе данного собрания впервые. Читателю предстоит уникальная возможность уже после ухода автора, ознакомиться с неизвестными сочинениями безусловного классика. Собрание сопровождено полновесными культурологическими комментариями.

Leseprobe

Эдуард Лимонов Полное собрание стихотворений и поэм. Том 1

«Лимонов очень быстро нашёл свой голос, сочетавший маскарадную костюмность (к которой буквально толкало юного уроженца Салтовки его парикмахерское имя) с по-толстовски жестокой деконструкцией условностей, с восхищённой учебой у великого манипулятора лирическими и языковыми точками зрения Хлебникова и с естественным у принимающего себя всерьёз поэта нарциссизмом (демонстративным у Бальмонта, Северянина и ран него Маяковского, праведным у Цветаевой, спрятанным в пейзаж у Пастернака).

<…>

Поэзии Лимонова знатоки отдают должное охотнее, чем прозе; возможно, потому, что стихи дальше от шокирующей “жизни”, по классу же не уступают его лучшим прозаическим страницам.

<…>

Скоро их начнут со страшной силой изучать, комментировать, диссертировать, учить к уроку и сдавать на экзаменах, и для них наступит последнее испытание – проверка на хрестоматийность.

Александр Жолковский,

российский и американский лингвист,

литературовед, писатель

От составителей

Данный четырёхтомник является единственным и наиболее полным на сегодняшний момент собранием поэтического творчества Эдуарда Лимонова.

Здесь объединены все его одиннадцать опубликованных поэтических книг:

• «Русское» (1979);

• «Мой отрицательный герой» (1995);

• «Ноль часов» (2006);

• «Мальчик, беги!» (2008);

• «А старый пират…» (2010);

• «К Фифи» (2011);

• «Атилло длиннозубое» (2012);

• «СССР – наш древний Рим» (2014);

• «Золушка беременная» (2015);

• «Девочка с жёлтой мухой» (2016);

• «Поваренная книга насекомых» (2019).

(Мы не упоминаем книгу «Стихотворения», изданную в 2003 году в издательстве «Ультра. Культура», так как она является компиляцией сборников «Русское», «Мой отрицательный герой», «Ноль часов» и нескольких стихотворных текстов, входивших в мемуарно-публицистическую книгу «Анатомия героя».)

Кроме того, в данном собрании опубликовано пять поэм («Максимов», «Птицы Ловы», «Любовь и смерть Семандритика», «Три длинные песни», «Авто портрет с Еленой») и около семисот ранее не издававшихся в России стихотворений Лимонова, в основном написанных им в доэмигрантский период.

Важно отметить, что в наименование данного собрания составители вынесли классическое для русской традиции жанровое определение «стихотворения и поэмы», хотя с начала 1970-х годов Эдуард Лимонов начинает давать жанровое определение «тексты» отдельным своим сочинениям, находящимся на грани поэзии и ритмической прозы. Например, подзаголовок «Текст» имеет одно из его центральных сочинений доэмигрантского периода, именуемое «Русское» (1971 год; не путать с одноимённым сборником стихов, вышедшим спустя восемь лет).

«Мы – национальный герой» (1974) носит авторский подзаголовок «Текст с комментариями» (в одной из своих статей Лимонов называл его «поэма-текст»). По внешним признакам «Мы – национальный герой» не является поэтическим сочинением – но в строгом смысле и к художественной прозе его тоже не отнесёшь. Можно определить эту вещь как авторский манифест, также балансирующий на грани ритмической прозы и белого стиха.

Стилистически родственно ему и другое, ранее не входившее в книги Лимонова, оригинальное сочинение – «К положению в Нью-Йорке» (1976), также опубликованное в этом издании.

Отдельно стоит сказать о своде стихотворений и текстов 1968–1969 годов, опубликованных в этом четырёхтомнике под названием «Девять тетрадей». Девять тетрадей лимоновских черновиков, о существовании которых он давно не помнил и сам, были обнаружены в 2011 году в архиве Вагрича Бахчаняна и любезно переданы нам вдовой художника. Тетради включают в себя не только стихотворения Лимонова (большинство из которых никогда не публиковалось), но и дневниковые записи, размышления о поэзии, короткие эссе, прозаические тексты. При подготовке этого издания было решено публиковать «Девять тетрадей» в том виде, в котором они и были написаны. Мы посчитали неразумным извлечь оттуда стихи и оставить малую прозу «на потом». В первую очередь по той причине, что и стихотворные, и прозаические произведения, собранные в «Девяти тетрадях», имеют, что называется, общую органику и зачастую перекликаются даже на сюжетном уровне.

Кроме того, мы собрали разрозненные тексты, стихотворения, опубликованные в периодике и мелькавшие в прозе, а также последний сборник стихотворений, публикующийся после смерти поэта.

Все тексты публикуются с сохранением авторской орфографии и пунктуации, грамматического и речевого строя стихотворений.

Общий свод собранных здесь произведений позволит наконец осознать, что в случае Лимонова мы имеем дело не только с большим русским писателем, оригинальным мыслителем и непримиримым оппозиционером – но и с поэтом.

Если угодно, так: великим русским поэтом.

Захар Прилепин,

Алексей Колобродов,

Олег Демидов

«Русское»: из сборника «Кропоткин и другие стихотворения» (1967–1968)

«В совершенно пустом саду…»

В совершенно пустом садусобирается кто-то естьсобирается кушать старикиз бумажки какое-то кушаньеПоловина его жива(старика половина жива)а другая совсем мертваи старик приступает естьОн засовывает в полость ртаперемалывает деснойчто-то вроде бы твороганечто будто бы творожок

«Жара и лето… едут в гости…»

Жара и лето… едут в гостиАнтон и дядя мой ИванА с ними еду яВ сплошь разлинованном халатеЖара и лето… едут в гостиАнтон и дядя мой ИванА с ними направляюсь яЗаснув почти что от жарыИ снится мне что едут в гостиКакой-то Павел и какое-то РеброА с ними их племянник КраскаДа ещё жёлтая собакаВстречают в поле три могилыПодходят близко и читают:«Антон здесь похоронен – рядомИван с племянником лежат»Они читают и уходятИ всю дорогу говорят…Но дальше дальше снится мнеЧто едут в гости снова троеОдин названьем ЕпифанДругой же называется ЕгоромЗахвачен и племянник БарбарисОт скуки едя местность изучаютИ видят шесть могил шесть небольшихПодходят и читают осторожно:«Антон лежит. Иван лежитИвановый племянникКакой-то Павел и какое-то РеброА рядом их племянник Краска…»И едут дальше дальше дальше…

Магазин

– Мне три метра лент отмерьтеПо три метра рыжей красной– Этой?Этой– Вж-жик. Три метра…– Получите… получите…– Мне пожалуйста игрушку– Вон – павлин с хвостом широкимСамый самый разноцветный– Этот?– Нет другой – левее…– Вот… Как раз мне подойдёт…– Мне три литра керосинаВ бак который вам протягиваю– Нету керосина?! Как так?!Ну давайте мне бензин– Нет бензина?! Вы измучились?!Шёпот: – Да она измучиласьпосмотри какая ху́даяруки тонкие и жёлтые– Но лицо её красивое– Да красивое но тощее– Но глаза её прекрасны просто!– Да глаза её действительно!..

Портрет

На врага голубого в лисьей шапкеВ огромных глазах и плечахХодит каждый день старушкаПодходя к портрету внука«Внук мой – ты изображеньеЯ люблю тебя как старостьКак не любят помиравшихЯ люблю тебя как жалостьВнук в тебя плюю всегда яО мертвец – мой внук свирепыйТы лежащий меня тянешьПо́глядом своих очей…»Так старушка рассуждаетИ всегда она воюетБьёт портрет руками в щёкиИли палкой бьёт по лбуТолько как-то утомиласьИ упала под портретомИ как сердце в ней остановилосьВнук смеясь глядел с портретаОн сказал «Ну вот и ваша милость!»

«Криком рот растворен старый…»

– Криком рот растворен старыйЧто – чиновник – умираешь?Умираю умираюСлужащий спокойныйИ бумаги призываюДо себя поближе– Что чиновник вспоминаешьКверху носом острым лёжа?(Смерть точила нос напильникомЕй такой нос очень нравится)Вспоминаю я безбрежныеДевятнадцатого августаВсе поля с травой пахучеюС травой слишком разнообразноюТак же этого же августаДевятнадцатого но к концуВспоминаю как ходилаНахмурённая рекаИ погибельно бурлилаОтрешённая водаЯ сидел тогда с какой-тоНеизвестной мне душоюЕли мы колбасы с хлебомПомидоры. МолокоОй как это дорого!– Умираешь умираешьДрагоценный в важном чинеВспоминаешь вспоминаешьО реке и о речной морщине

«Память – безрукая статуя конная…»

Память – безрукая статуя коннаяРезво ты скачешь но не обладатель ты рукГромко кричишь в пустой коридор сегодняТакая прекрасная мелькаешь в конце коридораВечер был и чаи ароматно клубилисьДеревья пара старинные вырастали из чашекКаждый молча любовался своей жизньюИ девушка в жёлтом любовалась сильнее всехНо затем… умирает отец усатыйЗаключается в рамку чёрная его головаПоявляется гроб… появляются слуги у смертиОбмывают отца… одевают отца в сапогиЧёрный мелкий звонок… это память в конце коридораМилый милый конный безрукий скачЕдет с ложкой малышка к столовойКушать варенье варенье варенье

Элегия № 69

Я обедал супом… солнце колыхалосьЯ обедал летом… летом потогоннымКончил я обедать… кончил я обедатьОсень сразу стала… сразу же началасьДо́жди засвистели… Темень загустелаПтицы стали улетать…Звери стали засыпать…Ноги подмерзать…Сидя в трёх рубашках и одном пальтоПусто вспоминаю как я пообедалКак я суп покушал ещё в жарком летеОгнемилом лете… цветолицем лете…

Кухарка

Кухарка любит развлеченьяТак например под воскресеньяОна на кухне наведёт порядокИ в комнату свою уйдёт на свой порядокОна в обрезок зеркала заколетСвою очень предлинную косуТремя её железками заколетПотом ещё пятьюА прыщик на губе она замажетИ пудрою растительной затрётВ глаза немного вазелину пуститНаденет длинно платье и уйдётНо с лестницы вернётся платье сниметНаденет длинно платье поновейИ тюпая своими башмакамиПойдёт с собою в качестве гостейОна с собой придёт к другой кухаркеГде дворник и садовник за столомГде несколько количеств светлой водкиИ старый царскосельский граммофон«А-ха-ха-ха» она смеётся холкой«У-хи-хи-хи» другая ей в ответА дворник и садовник улыбнутсяИ хлопают руками по ногамСидящие все встанут закрутятсяИ юбки будут биться о штаныО праздник у садовника в мехуИ праздник у дворника в руках!

«От меня на вольный ветер…»

От меня на вольный ветерОтлетают письменаПисьмена мои – подолгуЗаживёте или нет?Кто вас скажет кто промолвитВместо собственных письменИли слабая старухаГражданин ли тощий эН

Кропоткин

По улице идёт КропоткинКропоткин шагом дробнымКропоткин в облака стреляетИз чёрно-дымного писто́ляКропоткина же любит дамаТак километров за пятнадцатьОна живёт в стенах суровыхС ней муж дитя и попугайДитя любимое смешноеИ попугай её противникИ муж рассеянный мужчинаВ самом себе не до себяПо улице ещё идёт КропоткинНо прекратил стрелять в обла́киОн пистолет свой продуваетИз рта горячим направленьемКропоткина же любит дамаИ попугай её противникОн целый день кричит из клеткиКропоткин – пиф! Кропоткин – паф!

«В губернии номер пятнадцать…»

В губернии номер пятнадцатьБольшое созданье жилоЖило оно значит в аптекеАптекарь его поливалИ не было в общем растеньемИмело и рот и три пальцаЖило оно в светлой банкеЛежало оно на полуВ губернии номер пятнадцатьКак утро так выли заводыКак осень так дождь кислилАптекарь вставал зеваяВливал созданию воду до краяИ в банке кусая губыСоздание это шлёпалоТак тянется год… и проходитЕщё один год… и проходитСоздание с бантиком краснымАптекаря ждёт неустанноКаждое зябкое утроВтягиваясь в халатАптекарь ему прислужитПотом идёт досыпать

«Этот день невероятный…»

Этот день невероятныйБыл дождём покрытКирпичи в садах размоклиКрасностенных до́мовВ окружении деревьев жили в до́махЛюди молодые старые и дети:В угол целый день глядела КатяБегать бегала кричалаВолосы все растрепала – ОляКнигу тайную читалС чердака глядя украдкой мрачной – ФёдорВосхитительно любилаЧто-то новое в природе – Анна(Что-то новое в природеТо ли луч пустого солнцаТо ли глубь пустого лесаИли новый вид цветка)Дождь стучал одноритмичныйВ зеркало теперь глядела – ОляКушал чай с китайской булкой – ФедорЗасыпая улетала – КатяВ дождь печально выходила – Анна

Каждому своё

В месте Дэ на острове ЗэтРастёт купоросовая пальмаВ месте Цэ на перешейке КаПроизрастает хининное растениеВ парикмахерской города эНСтрижен гражданин ПерукаровИ гражданке ПерманентовойДелают хитрые волосыБрадобрей МилоглазовГлядит в окно недоверчивоПримус греет бритвуИ воспевает печальХолодная щека плачет в мылеМилоглазов делает оскорблённые глазаВоенный часовой убивает командираКомандир падаетНедобрым сердцем вспоминая мать

«Здоров ли ты мой друг…»

– Здоров ли ты мой друг?Да ты здоров ли друг мой?Случайно я тебя встречаюЗдоров ли друг мой. Что ты бледен?– А я здоров и ты напрасноМеня в болезни обвиняешьЗдоров ли ты в своей компаньеТужурки табака и волоса?Здоров ли в компании многих лет твоихНе смущают ли твои воспоминанияВишня на которой ты признайсяХотел висетьДа не смог сметьНе смущает лиВисел почти ведь?– Я здоров мой другЯ здоровЧто мне вишняНичто мне эта вишня…

Пётр I

БрёвнаСветлый деньСидит Пётр ПервыйУзкие его усыРугает ртом морякаПоднимается – бьёт моряка в лицоВажный моряк падаетПодходит коньПётр сел на коняПётр поехалПыльПётр едет по травеВдоль дороги полеНа поле девушкаПётр сходит с коняИдёт Пётр к девушкеХватает Пётр девушкуДевушка плачет но уступает ПетруОни лежат на соломеПётр встает и уходитДевушка плачет. Она некрасиваУ неё нарост на щеке мяснойПётр на коне скрылся из её видаКлочья моря бьют о берегТьма всё сильнееТьма совсем. Тёмно-синяя тьмаЯрко выражен тёмно-синий цвет

Свидание

Вера приходит с жалким лицом с жалким лицомПриходит в помещение из внешнего мира внешнего мираВ помещении сидит голый человек голый человекМужчина мужчина мужчинаОн на диване сидит выпуска старого где зеркалоЗеркало узкое впаяно в заднюю спинку серуюВера пришла с холода с холода с холодаА он сидит жёлтый и издаёт запахи тела в одежде бывшего ранееДолго и долго и долго запахом не насытишьсяТело подёрнуто подёрнуто салом лёгким жиром тельным– Садись Вера – он говорит – садись ты холоднаяА он с редким волосом на голове цвета бурогоА Вера такая красивая такая красиваяОна села села согнула колени на краешекА он потянулся обнять её спереди спередиНеудачно нога его тонкой кожей сморщиласьНеудачно его половой орган двинулсяА Вера такая красивая такая морозная– Ух как холодом от тебя также молодостьюРаздевайся скорей – ты такая красиваяНа тебе верно много надето сегодня и он улыбаетсяЗеркало зеркало их отражает сзади овальноеТолько затылки затылки затылки

Книжищи

Такой мальчик красивый беленькийПрямо пончик из кожи ровненькийКак столбик умненький головка просвечиваетТакой мальчик погибнул а?Как девочка и наряжали раньше в девочкуТолько потом не стали. сказал:«что я – девочка!»Такой мальчишечкане усмотрели сдобногоне углядели милого хорошегочто глазки читают что за книжищиУ-у книжищи! у старые! у сволочи!загубили мальчика недотронутогос белым чубчикомЧтоб вам книжищи всем пропастьтолстые крокодиловы!Мальчичек ягодка крупичичкастал вечерами посиживатьвсё листать эти книги могучиевсё от них чего-то выпытыватьУбийцы проклятые книжищидавали яду с листочкамис буковками со строчкамисгорел чтобы он бледненькийКогда ж он последнюю книжищуодолел видно старательнозаметно он стал погорбленныйпохмурый и запечалённыйОднажды пришли мы утречкомЧего-то он есть нейдётГлядим а окно раскрытоеВ нём надутое стадо шариковИ он до них верёвочкой прищепленный«Шарики шарики – говоритНесите меня»И ножкою оттолкнувшисяА сам на нас строго погляделИ в небо серое вылетел…И видела Марья ПавловнаКак понесло его к моречкуА днями пришло сообщениеЧто видели с лодки случайныеКак в море упали шарикиНа них же мальчонка беленькийНо в море чего отыщешь тыГорите проклятые книжищи!

Сирены

Вдохновляюсь птицею сиреною в день торжественных матросовПлетни волн не сильно говорливые. видят вид мой чистыйВымылся и палубу помыл. скоро остров с красными цветамиИ об том дают мне знать. птицы бледными крыламиПолон чьих-то дочек он – сирен. с бледными прозрачными крыламиПолон я каких-то чувств летающих с бледными и тонкими крыламиПадают насколько мне известно на самые красивые кораблиНасколько мне известно падают на чистые где и матросы чистыПадают эти сирены с грудями со многими грудямиВ коротких падают рубашках с кружевами с кружевамиНасколько мне говорили с кружевами и грудямиЛенточкой у горла перевязаны они. ленточкою чёрнойСами белокуры и волосы они также веют ленточкою чёрнойКожа их бумажная сонная неживаяОсновное их занятие – летать и петь целой стаейВот они. летят они. помогают ногами крылам слабымВот они. и сели они. и до чего ж красивы эти бабыВот они. и плачут они. и отирают они слёзы и песни запелиКаждая песня о неизвестном растении о неизвестном животномВ заключение песню запели они об острове своём волосатомИ улетать они собрались. улетают а меня не берут. не берутСколько к ним не бросаюсь!

«Баба старая кожа дряхла одежда неопрятная…»

Баба старая кожа дряхла одежда неопрятнаяВедь была ты баба молода – скажиВедь была ты баба красива́Ведь была резва и соком налитаВедь не висел живот и торчала грудьНе воняло из рта. не глядели клыки желты́Ведь была ты баба в молодой кожеЗубы твои были молодые зайчикиГлаза очень были. как спирт горящийКаждый день ты мылась водой с серебромВ результате этого была ты не животноеНе земное ты была а воздушноеА небесноеИ что же баба ныне вижу яПечальное разрушенное ты строениеВот в тебе баба валится все рушитсяСкоро баба ты очистишь местоСкоро ты на тот свет отправишься– Да товарищ – годы смутные несловимыеРазрушают моё тело прежде первоклассноеДа гражданин – они меня бабу скрючилиПетушком загнули тело мнеНо товарищ и ты не избежишь того– Да баба и я не избегу того

«Я в мясном магазине служил…»

Я в мясном магазине служилЯ имел под руками всё мясоЯ костей в уголки относилРазрубал помогал мяснику яЯ в мясном магазине служилНо интеллигентом я былИ всё время боялся свой длинныйПалец свой обрубить топоромНадо мной все смеялись мясникиНо домой мне мяса давалиЯ приносил кровавые кускиМы варили его жарили съедалиМне легко было зиму прожитьДаже я купил пальто на ватеМного крови я убиралИ крошки костей уносилМне знакомы махинации всеНо зачем этот опыт мнеЯ ушёл из магазина мясногоКак только зимы был конецИ тогда же жену обманувВ новых туфлях я шёл по бульваруИ тогда я тебя повстречалМоя Таня моя дорогаяЖизнь меня делала не тольконо и делала меня кочегаромя и грузчиком был на плечахВот и с мясниками побывал в друзьях

«В один и тот же день двенадцатого декабря…»

В один и тот же день двенадцатого декабряНа тюлево-набивную фабрику в переулкеПришли и начали там работатьБухгалтер. кассир. машинисткаФамилия кассира была ЧугуновФамилия машинистки была ЧерепковаФамилия бухгалтера была ГалтерОни стали меж собой находиться в сложных отношенияхЧерепкову плотски любил ЧугуновГалтер тайно любил ЧерепковуБыл замешен ещё ряд лицС той же фабрики тюлево-набивнойБыли споры и тайные страхиОб их тройной судьбеА кончилось это уходомГалтера с поста бухгалтераИ он бросился прочьС фабрики тюлево-набивной

Записка

Костюмов – душенька – я завтраВас жду поехать вместе к ВалеОна бедняжка захворалаУ ней не менее чем гриппНо только уж пожалуйста любезныйТы не бери с собой БуханкинаУж не люблю я этого мужланаОх не люблю – и что ты в нём находишьКриклив… У Вали это неприличноКогда б мы ехали к каким-то бабамА то приятная безумка ВалентинаОна же живо выгонит егоНу как Костюмов – милый Фрол ПетровичНапоминаю – ровно в семь часовИ без Буханкина пожалуй сделай одолженьеА я тебе свой галстух подарюСмотри же. жду. Приятель ПавелПэ. эС. И я тебе сюрприз составил

Послание

Когда в земельной жизни этойУж надоел себе совсемТогда же заодно с собоюТебе я грустно надоелИ ты покинуть порешиласьМеня ничтожно одногоСкажи – не можешь ли остаться?Быть может можешь ты остаться?Я свой характер поисправлюИ отличусь перед тобойСвоими тонкими глазамиСвоею ласковой рукойИ честно слово в этой жизниНе нужно вздорить нам с тобойВедь так дожди стучат суровоКогда один кто-либо проживаетНо если твёрдо ты уйдёшьСвоё решение решив не изменятьТо ещё можешь ты вернутьсяДня через два или с порогаЯ не могу тебя и звать и плакатьНе позволяет мне закон мойНо ты могла бы это чувствоватьЧто я прошусь тебя внутриСкажи не можешь ли остаться?Быть может можешь ты остаться?

Кухня

Только кухню мою вспоминаюА больше и ничегоБольшая была и простаяМолока в ней хлеба полноТёмная правда немногоТесная течёт с потолкаНо зато как садишься кушатьПриятно движется рукаГости когда приходилиЧаще в зимние вечераТо чаи мы на кухне пилиИз маленьких чашек. Жара…А жена моя там стиралаОколо года прошлоВсё кухни мне было малоУшла она как в стеклоСейчас нет этой кухниПётр Петрович приходит ко мнеСидит в бороде насуплен«Нет – говорит – кухни твоей»

Из сборника «Некоторые стихотворения» (архив Александра Жолковского)

«Фердинанда сплошь любили…»

Фердинанда сплошь любилиОн красавицам был вровеньИ ценили его до могилыА уж после и не ценилиИ все его нести не захотелиТолько те кто его не любилиПосмотреть на то захотелиИм и пришлось нести его

«На горелке стоял чайник Филлипова…»

На горелке стоял чайник Филлиповакастрюля с картошкой ВаренцовойКастрюля с борщом стояла Ревенкои кастрюля белая маленькаяс манною кашей для ребёнка ДовгеллоНа верёвке простыня рябелаИз кухни была дверь в комнату ПрожектёроваКоторый сидел за столомлбиные мышцы напрягшиВот первый прожект кладёт на бумагу рука

«Всё было всё теребилось рукою…»

Всё было всё теребилось рукоюГде же теперь же милые вещи теИ почему они заменились другимиМожно всё перепутать в темнотеРечь идёт о новых жильцахна моей на её квартиреРучки дверные даже сменили ониТам где я вешалБессменно пальто своё четыре годаТам у них пальма серая вся замерлаПрийдя вчера это всё я обнаружилМножество также мелких вещей иныхЯ пытался кричать «Где у вас суп с тарелкамиТам стояла кроватьИ она на ней видела сны!»Но куда там… мне сразу закрыли ротИ выгнали силою двух мужчин на лестницуАх! Они там едят свой негодный парующий суп!У неё там стояла кровать!Там наша кровать стояла!

«Красивый брат кирпичный дом…»

Красивый брат кирпичный домСтоял наднад глухим прудомИ не двигалась водаего наверно никогдаЖил некий дед и был он старВ костюме белом в ночь ходилИ каждодневно грустный внукВ поля горячие пошёлБыла старинная женаинтеллигентная онаи на скамейке всё сиделаи в книги длинные смотрелаБлестел средь ночи высший светИ на террасе внук и дедСидели в креслах грандиозныхВ беседах страшных и нервозныхВнизу сапожник проходилНосивший имя КлараИ что-то в сумке приносилИ следовал за нимиОни вели его к прудуНе говоря ни словаИ филин ухал не к добруИ время полвторогоКрасивый брат кирпичный домСтоял над высохшим прудомИ не сдвигалася водаего наверно никогда

«И всегда на большом пространстве…»

И всегда на большом пространствеОсенью бегает солнцеВсе кухни залиты светомИ всё в мире недолговечноУтром постель твоя плачетОна требует она умираетСкорый дождь всех убиваетИ любой шляпу надеваетЯ помню как по дорогеБегут собака и бумагаА их догоняет грустныйАляповатый Антон Петрович

«Граммофон играет у Петровых…»

Граммофон играет у ПетровыхПлачет и терзает он меняЯ сижу средь кресла на балконеСвою юность хороняБоже я бывал тут лет в шестнадцатьТанцевал… впервые полюбили опять сижу я у ПетровыхПотеряв фактически себяМилые коричневые стеныБибльотека ихнего прадедаТёмные ветвящиеся рукиИхнего отца среди столаКончил бал. Вернулся. Сел. ЗаплакалВот и всё чем этот свет манилВот тебе Париж и город НиццаВот тебе и море и корабльА Петровы понимают чуткоЭто состояние моёОтошли. Когда же стало жуткоПодошёл отец их закурилСёстры! Я привез в подарокЛишь географическую картуИ одну засушенную птицуи её размеры черезмерныДлинно я сижу и едет в пальцахСтиранная сотню раз обшивкаВашего потомственного креслаВпитывает тёмную слезу!

«Когда бренчат часы в тёплой комнате Зои…»

Когда бренчат часы в тёплой комнате ЗоиИ Зоя сидит на ковре гола веселаИ пьёт в одиночестве шипящие настоиИз бокалов душистых цветного стеклаТо часы бренчат то Зоя встаёти по тёплой комнате тянет телото и дело мелькает Зоин белый зади жирком заложённые ноги смелоИ привлекательных две груди большихВисят подобно козьим таким же предметамПухлое одеяло пунцовое сохраняет ещёОчертания Зоиных нежных и круглых ветокТут Зоино пастбище – Зоин лужокОхрана его – толстые двериСиеминутная Зоина жизнь – поясокВдруг одела и в зеркало смеётся боками вертитНаправляется к туалетному очагуСидит и моча журча вытекаетОна же заглядывает тудаОт проснувшейся страсти тихо вздыхает

Евгения

Последнюю слезу и ветвь и червь. кору и белую косынкуДвижений долгий стон такой томительныйУвидел от Евгении вечерних чувств посылкуТакой изогнутый был стан и длительный!Ворсистые листы под действием дождя запахлиЕщё садовый стол хранил кусочки влагиА белые чулки так медленно менялиИ положение своё передо мной дрожалиНе мог коснуться чтоб не отойтиЕё волнистые после дождя движения!Она сама мне доставала грудь уже своюДвиженьем рабским боковым – Евгения!И я стал рвать —           собака идиотЧтобы добраться к ляжкам —           привлекали жировые отложения…Весь в складках предо мной лежал живот…и волосы там грубые росли – ЕвгенияЯ взял руками толстую обвилещё чулка хранившую пожатиея ляжку твою жирную – проклятие…В бездонную траву легли мы мне роскошествоЯ лазаю в тебе под ног твоих мостомПод мышку нос сую и нюхаю супружество…

«Вот идёт дорожкой сада…»

Вот идёт дорожкой садастарый баловники ему служанка радаи мальчишкин крикВсе к нему спешат толпоюшляпу принимаютТащит вся семья пальто ина диван сажают

«Тихо и славно сижу…»

Тихо и славно сижуМысль в голове возникаяДвижется к дому родныхВ нём и светло и теплоТолько мне злобен поройДом этот. Вижу в нём признакжизни прожи́той отцомА для чего для чего?Служит неспешный законКниги там пыльные cве́тлыНет там никто не кричитЖалко не слышно там слёз

«Уж третий час…»

Уж третий часуже такой забвенный частакой застылый во единой позеНет уж на стуле лучше не сидетьВ постели загнаны и там повеселееСкорее сон с повязкою здоровойсменить на этот третий час багровыйНо здесь и птиц замешано гнездо…Ах ночью затрещали в стуле птицыМизе́рный звук! Как плачи ученицыкоторая с такой тоской…сидеть и жить ей в здании одной…Нет! Третий час – обман всего на светеи нет того что матерь жёна детиВсего глядит на Васзастылый времени ужасный доми тихо в нём и необычно в нёмСкорей в постельздоровую повязкунаденет сон так мягкою рукойА птиц гнездопомрёт в средине стулаО душный праздник сна —перемоги!чтобы душа уснула

«Был вот и друг у меня…»

Был вот и друг у меняА теперь как скончался он будтоНету друзей никакихЯ один на дикой землеТолько стараюсь внестиВ быт свой некий порядоктуфли почистил я взял…снова поставил туда…Всё-таки он от чегоВдруг и покинул неясночто-то я тут не пойму…Очень окутан предметстранным уму моемучувственным синим туманом…Уж не завидует ль мне?..…Что я! чему тут зави…

«Во двор свои цветы…»

Во двор свои цветыСвисает божье летоНикто себе сказатьНе может «Для меня!»А это для меняСвисают вниз цветочкиИ лица наклоняЗдесь бабочки ползутИ лица наклоняЗдесь бабочки ползут!

«Где же поэт быстроглазый…»

Где же поэт быстроглазыйТо постигает в явленьеСкрытое что находилосьДолгое время лежалоОн открывает впервыеМысли приходят ведь многимОн же поэт в своих мысляхМожет искать и находитМиру священную властьЯ не однажды вторгалсяВ дивный чертог муравьиныйи уподобил людскомуНо ошибался как я!Страх меня нынче забралКак рассмотрел я подробноДа. муравьина странаужасом многим полна!Пусть нам их жизнь не даётсяНет! не построим у насэти несчастные свойства

«Письмо я пишу своей матери…»

Письмо я пишу своей материСам наблюдаюкак постепенно сын разрушается ихГод я назад написалчто один зуб сломался и раскрошилсяНынче пишу что лечуещё один чёрный зуб

«За кухонным столом занимаясь…»

За кухонным столом занимаясьРаботой моей бесполезнойЯ думал с горькой улыбкойощупав холодные ноги/ступни как мокрое мясо/– что буду я знаменитымсразу как только умру

«Добытое трудом конечно хорошо…»

Добытое трудом конечно хорошоНо когда блеск талант – приятнее всегоНо когда блеск – талант – замру не шевелюсьТак слово повернул – что сам его боюсьУ слова будто зубУ слова будто глази может быть рукойкачнёт оно сейчас

«Папочка ручку мне подарил…»

Папочка ручку мне подарилКак мне грустно и стыдноСтолько живу столько живуА что этой ручкой сделал?Я сам для себя тюрьму сочинилЯ сам для себя и умерЯ этою ручкой могилу отрылопасный я выкинул нумер!

«Был я и молодой и здоровый. Да уж нет…»

Был я и молодой и здоровый. Да уж нетИ теперь я немощен милый друг. Я двигаюсь елеА кто виноват – кто милый друг – кто виноватБелая природа мой друг. только белая природаЧто ей нужно зачем произвела и родилаМеня смутный облик. неизвестное мясо. смутный обликЭто мясо глядит в окно – расплылось на стулеТы дурное мясо дурное дурноеЧто я был жил жил жилУ окна в основном проводило мясо времяПора уж мясу в землю назад. побылОткуда пришло туда дурное иди направляйся семя

Из сборника «Некоторые стихотворения» (архив Александра Морозова)

«Тихо-тихо этим летом я проснулся…»

Тихо-тихо этим летом я проснулсяВстал, умывшись, продовольствия покушалНадушился благовонными духамиИ пошёл мягкими шагамиВ окончательно спокойное пространствоВ окончательно спокойном я пространствеУвидал ворон висящихИ воронам я сказал гудяще:«О вороны это утро веще!»И вороны отвечали мне: «Мы знаем!Потому висим, а не летаемДни твои пойдут – но также спящееОкончательно спокойное пространство…»

«Птицы – ковровые тени безумных желаний…»

Птицы – ковровые тени безумных желанийМимо ваш самочий лёт и экстазностьУтром в погасшем сижу дорогомНочь уж свернулась как молоко пожилоеСмешно… ведь едва не мной игралои едва не жизнь плясала в своё времяна весах… как мясо или как мясоили как мясо… моя жизнь так былав таком положении то есть страшномНевольно я настилаю постели морщиныСчас спать то есть сейчас и видеть сныГде мертвецы поджигают примуси чай изготавливают душисто и хорошоМне спать… а птицы поехали плакать

«Чёрные мысли летели к далёкому краю…»

Чёрные мысли летели к далёкому краюБерег виднелся у них как бы у птицНа берегу сухие деревья находилисьИ соседствовала вода толстая и стараяЧёрные мысли летели к далёкому краюГде девочки в шёлковых чулкахС кровью на ручках гуляли…Они улыбнулись… на чулках цветы шумелиа также травы…Затылки девочек колыхались впередиИграла музыка верхаи слышалась музыка низа…Старик в белой фуфайкешёл между деревьев вдальКак стало известно… деревья даже без листьевЗначит не только сухие… а хуже тогоЧёрные мысли летели к далёкому краю:и десять женщин пронзали себя спицейи десять мужчин вырезали себе глази пять девочек резали себе шейкипри помощи ржавых ножей…И десять мужчин вырезали второй глази десять женщин вторично прокалывали себя спицейони выдёргивали спицу…и пять девочек резали шейкии давали лизать кошкам…Всё это время чёрные мыслилетели к далёкому краю.

«К вам однажды на изобретении…»

К вам однажды на изобретенииПрилетел усатый человекОн спустился на розовую крышуГде небу вы подставили гераньОн спустился сапогами топаяИзобретение к трубе он привязалДуше он вашей преподнёс три словаВ салфетках из мучительных гримас«Я склонен Вас!» …а вы ему ответилиЖестокая и в маленьких босых ногах«Вы ноги мои видели заметили…А вы пришли в звучащих сапогах…»И постыдясь весь розовый и мокрыйОн выходил и усажался в шарИ высыхать летел летел разбитьсяО водную опасность вдалеке…

Театр

Вот поющий и плачущийПроезжаем мы театрТам убит актёр страдающийДа актёром нестрадающимЗло подробно оно хвалитсяИ по сцене гордо бегаетУмирал актёр страдательныйС тихой верою печальноюТот актёр что не страдающийОн страдальца торопил

Натюрморт

Юхновская пищеварительная тетрадьКакая кишка что перевариваетКакая розова переробит колбасуКака синенька пережжёт овощноеВот и верёвка где висит кирпичВот крова которая лужа естьВот бритва от неё слетает головаА это топор – он оттяпает палец мизинецВот пищалка – она запищит ребёнкомКукла – её можно использовать для жечьВот килька – её выбросить в окноВон лимон – его покатать…

«Возникли домашние туфли…»

Возникли домашние туфлиПотом возникла ночьПотом зародились паровозыА воры стали обрезать сумкиПотом пирожное ели за пирожнымСпали в цветках адамантаГоворили: риссель равно бритвельИ запивали портвейном низшего запояСтояли деревянные деревья в клюквенном сокуЗемля улыбалась как маргаринБыло холодно как в мясорубкеШёл ненормальный в кошачьей шубеон сам её выдубилШла певица из горностаяШёл ухо-горло-носнёс лисий хвостПлакали и обнимались машиныСтройные куклы навсегда закрывали глазаВоенные люди спали навсегда«Мы да вы» говорили украшая пушкиЛопатой выкопали ямы– Тьпфу-тьпфу-тьпфуплевались через левое плечоГде ваш творческий ирис?Где ваша гениальная калитка?Моя талантливая корзинкаПереносит солнечный светА также лунный…Где-то ехали на железной собакеи кричали гулкое «Разойдись!»

«Ветер ходит возле Юрика…»

Ветер ходит возле ЮрикаЮрик ходит возле ветраНочной человек Алик приходит к ЮрикуНочью как ему полагаетсяПроизносит: «Давай дружить!»И они дружат – то есть вместе умываютсяСажают розыИ размышляютКроме них размышляют насекомыеСмеются полевые мыши под лунойМолнию зубов показываяПрыгает волки мысли прыгают с нимМысли как вата падают в воздухе…Юрик и Алик идут в обнимкуКар-кар-кар! – вороны отвлекают вниманиеЮрик и Алик смеются и ловят козуА пока поймалиДа пока белую козу привязываютстареют в это самое время

«Склонный к радостному крику…»

Склонный к радостному крикуот природы от природыя проснулся необычноочень серо очень тусклоДождь сиял на небесахМне сказали сёстры шёпотомДождь сиял всю ночь прошедшуюЯ ответил сёстрам «Ах!»Коридором в это времяКто-то быстро пробежалТёмным нашим коридоромЧто-то быстро пробежалоСклонный к радостному крикуКрикнул я: «О гость вернись!»И услышал я «Хи-хиНикогда я не вернусь!»

«Это не белый цветик…»

Это не белый цветикот хладного ветру жмётсяэто не тонкий клонится долуплакает и причитаетЭто маленькая малышкатихонькая Алёнкаумирает от злой болезниЗачем детей-то природа?Этому я не согласен!..Лучше меня возьми-каВон я какой прекрасен…

«Мне сегодня день бы надо песней опеть…»

Мне сегодня день бы надо песней опетьВедь мороз же объявилсяА у нас тёплым тепло от печиМне б сегодня печь бы опетьБудто это печь мне жизнь так сделалаЯ расселся чист и вымыт оченьЗа большим столом тоскуюЯсной и морозною тоскоюи прозрачной и ничем не чёрнойА народ в окне везёт поспешно углиВороны сидят на голых сучьяхи подмышку каркают себеТёплые надели все одеждыЗабавляются своим пушистым видомПальцами тыкают и смеютсяна лохматые уборы головыЯ цветастый тот платок поправлюЧто накинут на мне как старикеВ ручку новое перо я вправлюпотянусь нагнусь и запишу…только поздно вечером я кончувы тогда уже уснёте люди…

«При комнате растёт цветок…»

При комнате растёт цветокА у цветка сидит студентСтудент пьёт чайСтудент уже старыйБорода студента неумолимо растётСтудент любит половую КатюПоловая Катя не любит студента

«Это не я сижу и пишу босиком…»

Это не я сижу и пишу босикомЭто же «он» сидита я за ним наблюдаюЭто не кто-то пошёлэто пошёл со спины «он»а я за ним наблюдаюЭто «он» ничего никому не сказалА я молча за ним наблюдаюЭто «он» худенький как стебельА я лишь за ним наблюдаюЭто «он» слёзы разлил страшныВсего лишь за ним наблюдаюЭто «он» умрёт и навсегдаА я за ним понаблюдаюили нет… это умру я…А «он» за мной понаблюдает

Череп

На череп гражданина ЭнМогильщик стал ногоюМогильщика зовут ЕфимОн лысый молчаливый«Вот череп гражданина Эн!» —могильщик произноситИ сразу ногу убираетИ сразу череп вынимаетС него откалывает землюИз глаз вытряхивает землюИ вытирает об штаныИ ставит пред собой для обозренья– Ах череп череп – ты зачемваляешься вот такГде гражданин твой – славный ЭнЧего не заберёт?..Могильщик мокрый говорилВ порватой майке краснойПо лбу он черепу стучалщелчками молодымиЗатем стучал себя по лбуОглядывался на кустыНа летний день… кусок лопатыНа темноту что скоро будет…И снова череп положилТуда где череп раньше был…

«В садах тюльпанных и бананных…»

В садах тюльпанных и бананныхЖивёт Тельпуга АляпурГодами уж она стараИ любит капельки винаОднажды к той что угадатьПрислали даром попугаяСпешила б попугая братьОна ж отринула егоДругой держал бы вместе с пудройИли другая рядом с сномТельпуга Аляпур обратно жСидит и видит за столомВоди же зреньем по далечнямГде гроздья лишь свисают тайнПусть оправдается окулярОдетый сбоку как пэнснэВ садах тюльпанных окаянныхТельпуга Аляпур живётГремя костями утром ходитИ предсказания даётКому прожить четыре годаКому превратиться в виноградА кто умрёт через неделюСкажи Тельпуга на винеС вином хотя бы ты скажи…

«О как любил как плескал я в ладони…»

О как любил как плескал я в ладониЭтим елям душистым на подставках!О как встречал их эти ели!Как подставлял ликующеСвои плечи под их тяжестьКак вонзал их летающий запахВ свой возбуждённый носКак придумывал сложно и тонкоУкрашенья для елей и подарки…Как распушивал ветви руками…А потом…Я всегда самолично и на коленяхСобирал их иголки с полуИ плакал на голый остовБлагородный скелет.

«Сегодня детский мир…»

Сегодня детский мирразбил папа в подтяжкахОн что-то больно съели заходя к детямупал он на игрушкивсей своей страшной тушейА раньше написал в письмечто это он хотел…Так высунул язык намнаш папа в период детстваумер на наших игрушкахкровью своей их залил.

«Наступает свет на тьму…»

Наступает свет на тьмуСвета луч скользнул в тюрьмуАнтон Филиппович убийцасидит сгорбленный на кроватиБотинков старые телаДвух длинных ног холодаАнтон Филиппович ещёодин последний день прожил

Равнина

Краски любимыеКраски бедные нежныеРавнина любимая сераятускло-зелёнаяРадость горчайшаяв сыне гуляющемкто он – не знающемПо что тут ходить?Тут ходить не по чтоЛишь для сердца ходитьдля плача невольного

«В саду они встречались по…»

В саду они встречались по —ка лето шло своим путёмИ много раз под виноградомон грудь её гладил рукамиНо дальше лето кончилосьИ море внизу загудело сильнейОн уехал в дождь далекоОна осталась служанкой служитьВстретились только через десять лети стояли мешкаяАх какой дождь и после него зелёный светСколько до смерти дней

Конструкция

Стоит стол марки четырёх военнослужащих бывших слепыхчто продают его и хотят энную сумму. иха компанияГде же вы делали? Адрес сарая дают и там они делалиЧто им темно им всё равно /в военном ещё одетые/Ладно что стол из ореха. красный ореховыйВыше же стул он из ореха. красный ореховыйими поставлен и так стоит как поставлен военными ныне слепцамиВыше ещё один взобрался из них и сидит слепой пятыйМолча сидит и молчит даже если его окликаюттак оно всё обстоит.стол.на нём стулА на стуле слепой молчаливый.

«Спокойно еду поездом мерным в время иное…»

Спокойно еду поездом мерным в время иноеСпокойно вижу лежит на песке речном какой-тоИ обращаясь к нему за дорогой вдруг узнаю яЧто это я сам – вольное солнце давно обнявшийВокруг разместились пески и речка толпитсяНет ничего чтоб смутило лежащего чем-тоДлинные волосы и лицо птицы красивойЯ не покидаю говорит этого местаДесять лет он лежит уже так под солнцемНе буду мешать ему – пусть он лежит навечно

«Как шумит узловатое море…»

Как шумит узловатое мореКак застелена криво скатертьИ закуски на ней посохлив ожидании нас на ужинОн всего вам всего приготовилОн и каперсов вам и сыруИ такого хорошего мясаИ вина… а вас нет и нетОн сидит… и спиною в стул давитЭтим он напряжение гонитИ один он бокал наливаетто и дело себе… пьёт быстроТак он ждал так оделся блестящеХоть и каждый день ходит блестящеВоротник его плещет в лицо емуи красивым его объявляетИ ходил уже он дожидаясьИ сидел уже он… вновь бегалНа дорогу ведущую к морюбрал глаза он под козырёкНо как будто кто-то по лестницеПодымается… скрип ступенекВесь натянут… открылись двериВходит старый приятель ФролУ него тут глаза помутились…

«В ответ глазам твоим…»

В ответ глазам твоимНа вопрос глаз твоихя сказал: «А-а-а»В ответ мне всемуТы сказала губами: «Бэ-э-э»извернулась всем телом влевоипротянула мне солёную килькулевою длинной рукойприоткрыв приветливо рот

«Солнечный день. Беломрамор…»

Солнечный день. БеломраморСкованные мягкие волныКруглые горные породыВсё время выходят из волнСолнечный день. БеломраморКости коленей… Кости коленей…Кости локтей… Кости лба…Всё нагревает солнце…

«Родился и рос Бенедиктов…»

Родился и рос БенедиктовВолен он был в поступкахМог что хотел делатьНо ничего не делалЛишь только он спал в постелиИ щёлкал на чёрных счета́хУмер затем БенедиктовДетей больших он оставил

«О Вы кто некогда бывал…»

О Вы кто некогда бывалИ также ехал в поездах!О Коркиной Литовцеве и БрянскойКоторые проехали давноПо этой по железной по дорогеЯ знал и вспоминал о них!О Норкине который без вести пропалПоехав этим поездом по этой веткеГод одна тыща девятьсот десятыйЯ тоже знал он в синем сюртуке былИ в сетках чемоданы цвета синьЯ также вспоминал в поля глядя́На пыльную траву мелькающуюЧто тут когда-то ехала БезумцеваКак будто она тоже отдыхающаяА с нею компаньон её – ты КипарисовС бородкой рыженький и задушевныйИ вы вели глухие разговорыЯ помню вас на поезде поехавО милые о милые мои!

Стул

Совместно с Петровым жил стулБок о бок всю жизнь день и новьСпина о спину опиралисьСовместно старились и сгиналисьОднако Петров – он раньшеЕщё в декабре он умерА стул лишь через три годаВынес в чулан сын ПетроваТам стул постепенно доумерВ феврале он сожжён был в печкеВ период больших морозов.

«Дали туманные груди тревожные…»

Дали туманные груди тревожныеКрики синичные о солнце-ватникеНету работы у ЛебедяткинаБросил работку – живёт у КрасоткинойХлеб едят с маслом картошку сырыВ постели лежат не выходят в дворыЖизнь иха тянется между собойи не оглянутся худы собойЧто им правительство что им погодаМарт уж в разгаре Любовь их уютнаяКушать соседка им носит за денежкиВсё ещё есть они. Кончатся. глянут тогдавидно там будет а ныне вдвоёмЛежат удивительно чудноих бледные лица из-под одеяла…

«На металлическом подносе…»

На металлическом подносеЛежат мои бывшие волосы– Я теперь не имею кудрей– Ты теперь не имеешь волос– О спасибо посыпьте меня!..– На здоровье посыпан уж ты– Так посыпьте меня посильнейбелой пудрой…– Уж ты изменён… этой пудройникто не узнать…– Измените меня совсем!– Ты и так уже вовсе не ты…

«О любовник охваченный некоторым жаром…»

О любовник охваченный некоторым жаромхватает даже зубами грудь любовницыОсень стоит и их липкая комнататени зелёных и жёлтых растенийв себе поселилаИ как это мне страннои как я это люблюзнать про двух людейкоторые равны нулю!..

«Без возврата и воды текут и хозяева блекнут…»

Без возврата и воды текут и хозяева блекнутБез умоления на этой земле заявляются вёсны и зимыПроходно… помню ли я множество снегаИли же проходно… помню я листьев стога и тонныВ горизонте моего глазового углаВижу я один-единственный лист трупО лист труп началися дожди началисяО лист труп опять перестановка опять переставляют…Что же это… перчатки и шляпа… перчатки и шляпатолько на столике и больше ничего… только этоА где же овраг и белое платье еврейской любимойсколопендры укус эта осень… и только… и только.

«Смешение…»

СмешениеРастоплениеЛасковое сужениеглаз кошачьих любящих меня…ехал я однажды на машиневидел низкорослые поля…Вспомнил папу папочку папулькуещё был он старший лейтенанти погон его его фуражкуещё был улыбкою богат…Моя мама мама говорила«От себя сынок не убежишь»Как ты верно мама говорила…Помню ехал и стояла тишь…Были люди странные соседиВся семья не ела не пилахорошо ещё что разделялоНас пространство толстого стекла…Всякие кто видят низкорослыерусские и серые поляБудто бы становятся крылатыеДалеко им всё же не летать……Праздник поздно… троица иль что-товетками украшена стенавыйдя за железные воротатихо кто-то старенький сидит…Длинные горячие в пыли ещёДети постоянно возлежатДлинные горячие в пыли ещёговорят и дребезжат…Вот цветок влекут с собою вместенеплохой багряный весь цветокВот цветок влекут все детивот цветок…Праздник… троица иль что-товижу непонятные поляпосидеть я вышел за воротаи вокруг куски угля… угля…

«Я люблю темноокого Васю…»

Я люблю темноокого ВасюЭтот мальчик знаком мне давноТемноокий тот Вася любезенОн приносит мне розы цветыРозы в банке стоят как хотелиМедсестра да и только я естьКонцы роз средь воды зеленеютЦветы молча глядят на лунуВ час ночной всё становится сладкоМальчик Вася стоящий в дверяхИ огромная лежащая бархоткаИ отец мой в портрете полякЯ люблю темноокого ВасюОн уходит беззвучно за дверьИ луна повинуясь уходитЦветы розы коровьего мяса красней.

«Я люблю тот шиповник младой…»

Я люблю тот шиповник младойИ тот папоротник под лунойЧто когда-то стояли со мнойНа огромной поляне пустойМне сложились их облики вновьВ отдалении лишь на метрИ я снова летучая мышьОседлавшая старый крест

«Школьница шепчет в корыте…»

Школьница шепчет в корытеКупаясь левой рукойУже совершенно женскаяОна своей красотойИ путь ей уже известенбелые руки текутвздувается мыльная пенаи груди куда-то спешат– Такая прекрасная девка —подумала гладя себяБыла бы ещё мне радостьпри жизни моей дана…

«Иван Сергеич опыт этих дней…»

Иван Сергеич опыт этих днейИ не забудет и не забудетОн проводил в большой толпе людейСвои все дни… его пьянили людиОн только что работы был лишёнИ для него случайная свободав пятьдесят лет обедал где-то онстоя у стойки прямо возле входаИ пил вино стаканом шелестяВпервые так борщом его заевшиИ ложка отнимала у неговниманье… но отчасти и соседкаКакая-то лет тридцати пятиВедь могут быть красивы люди!Пред тем или во время как идтикушала супом ветчиной на блюдеИван Сергеич всколыхнулся весьНа ней была стоклеточная юбкаи бархатный берет что купленный не здесьв руке ещё какая-то покупкаВозможно там одеколон или духиИли другие мелкие предметыА красота её руки!Такие руки лишь хранят портреты!Иван Сергеич извинился ейи предложил пойти гулять по скверуОна пошла с ним посреди аллейИмело небо цвет ужасно серыйИ голые почти что деревапород различных навевали мысличто люди тоже некая траваи он сказал ей это послеВсё было хорошо. Она сказалаи где живёт. Не нужно ей ничтоИван Сергеич предложил ей выпитьхоть был в потёртых шляпе и пальтоИ много пораскидывали денегно их не жаль не жальБыл первый час. Настал уж понедельникОна себя завила в шальОна сказала что прощайтеИ он сказал ей – всё прощайНавек покинули друг другаИван Сергеич тяжко шёл.

«В уменьшенном виде…»

В уменьшенном видена зелёной лужайкедети играютНесколько умных цветных коровк ним впотьмах подбегаютБольшинство вспотелых глупых пастуховсмеются как детиА дети убегают от степных коровкто в шляпе кто в беретепроклиная всё на светеСвета острый белый лучвдруг от луны отрываетсяИ блестит речка и гитара кричитИ дети исчезли в кустах забиваются.

«Оставлены дети без присмотра…»

Оставлены дети без присмотраЗаперты дети на железный замокДети боятся увидеть чортаВ ночное окно или в двери глазокДети российские двое со шлейкамиБоречка детский и детский АндрейВесь стол заполнили лампами трёхлинейкамиИ не сводят глаз диких с дверейВера нормальная в сто привидениевИ в безобразников руки в кровиДетский Андрей улыбается силитсяБоречка сильно в слезах уронилЧубчики сбилися. Тихо не скрипнутСтулом поношенным телом своимДа друг до друга испуганно липнутКак защищаются телом другимВот в промежутке часы ударяютЛица настолько испуг посетилЧто будто лица берут и таютКто так ужасно детей заманилМало-помалу за ихними спинамиДверь отворяется та что на кухнюВидны там «кто-ты» с глазами зверинымиИ подкрадаются в сии минуты

«Когда мне бывало пятнадцать семнадцать…»

Когда мне бывало пятнадцать семнадцатья часто невесту носил в уголкеи мне было мало кусаться смеятьсяи мне было мало руки на плечеЧердак я любил своим зреньем и теломМы грелись здесь осенью было темноТвоё что имелось под блузкой и юбкойто всё для меня расцвелоТвоё что имелось то всё мне дрожалоМне было тебя так роскошно так жальчто мы потеряем что я не удержитчто Ваше взмахнёт и моё улетитКрасивая Таня зверок одинокийТемно́ты лежат и бассейны молчатСолома пушистая вид мой жестокийВ струе лу́нна света бутылка винаКогда мне бывало гораздо моложето я и счастливый пожалуй что были я на чердак свой залазил с улыбкойи девушку Таню туда подсадилДрожат мои ноги и в холодном поту ониО Таню я трусь и я Таню люблюПотом на живот головою укладываюсьи сплю и не сплю и сплюКакая-то ветка большущей соломыхрустела и мыши толкались в углахи дивный был месяц в окне сухощавоми дивный был месяц соломою пахНа крыше соседней какие-то людисидели в окошке наверное ворыогромная крыша под ними стучалано очень немного. их тень. их носыПо краю печали взволнован всей жизньюиду я теперь и я вижу опятькак Таня совместно со мною лежалаи надо ж мне было её потерять!..

«Последние лета огарки…»

Последние лета огаркиЛиства. неприятные дниИ над головою довлеютверхние потолкиК вечерней собаке привяжешьверёвку и в двери идиНа корточках тихих тропиноксидят папиросы одниПродолжишь идти по окуркамУвидишь окно в чердакеОно выделяется резкоживёт там больной в уголкеТы крикнешь тихонько – Никола!и тень заявилась в стеклеПовязано тряпкою че́лоВисит поразительный носТебе он нежен. бегиразвей свои двое ногиа он будет долго стоятьи всё о тебе разрешать.

«Лифтёрша Клевретова…»

Лифтёрша Клевретоваи член-корреспондент Парусиновстояли в тёмном углу в паутине.Следователь Пресловутови два сотрудника в зелёных шляпахВыводили из лифтачеловека и гражданина Добрякова тире Заботкинакоторый писал утопическую книгу.Пенсионер Мерзавцев тире Костяшкосвесившись через красные перилаКричал что это он вывел на чистую водуРебёнок Поздняков стоял с красным шаром в рукеИспуганно топорщил глаза и уши.

«Роза в семье родилась у евреев…»

Роза в семье родилась у евреевДолго долго в семье жилаЕвреи вечно ей говорили еле-елеСерые зелёные паутинные еврейские словаРоза вела себя так словно мальчикСтолько скакала и ела конфетыРезко рукой шевелила портьерыВ малиновых складках сидела однаКогда приходили она уходилаИ только по носу её находилиОна отбивалась но делала молчаОна отбивалась хоть ей говорилиОна не хотела и на пол бросалаВсё что́ на столе в это время лежалоКонфеты и шапку цветы и мочалкуС картинками книжку и живую птицуКогда ж уговором её доставалиТо мясом кормили и яблок давалиОна же сидела они же с платочкамии кружевом тонким платочки комочкамиИ пальцы их длинны шкафы их сердитыИх матовый свет на полу на столеНа кофтах поверху жилеты надетыБарашек спускается вниз по поле́Роза в семье на рояле стучалаЕё приходя каждый раз обучалаА был уже вечер а завтра субботаУ Розы передник повысился что-тоРодился у Розы к себе интересВ середине груди её ходит процессСидит она молча в подушках диванаВесна переходит сквозь форточку. Рано.

Не включённое в сборник

Убийство

– Как это было, случилось– Чуть-чуть надрез у щекиИ всё и такая малость!Ноготь раздавил травинкуБулавка уколола мясную стенкуВошла до конца в неёИ оборвала житьё– Как это было, случилось?– Вот так вот так– Ой, что ты! Пусти! Неужели так?– Да так именноСердце прошло мимо меня– Ох-ох! Какой страх!

«Мы в году пятидесятом…»

Мы в году пятидесятомхоронили человека городом всем нашимчеловек был акробатом акробатом павшимвсякий вечер он взбирался подымался залезалпо верёвке длинной… серой… серой… вверх… вверх. вверхжёлтый ждал его фонарь на верху верхузаходил он весь в фонарь и внизу был мокрый зрительвот сгорит наш акробат вот сейчас сгоритон усаживался в пламя и читал большую книгуне горелну а книга вся трещала бешеным огнёма ему рукоплескали так как нипочём…дальше шёл он по канату… нату босикоми летят его подошвы птичкиным крыломвот-ы вот-ы вот-ы вот-ы он перебежала в пути по долгу службы шляпы он кидали ловилно однажды это было помню как сейчаспобежал он по канату а огонь за нимон не видит акробатик – сзади всё горитну а мы-то это видим – всякий – стой кричита куда ему деваться – оглянулся они попадали все шляпы в публику бегоми попадал бедный бедный хлопнулся трещаи сломалась в его теле главная хрящаМы в году пятидесятомсхоронили человека городом всем нашимчеловек был акробатом акробатом павшим

«Основные поэмы»

Максимов

1

Максимов тихонько вздыхаетСидит он один ввечеруКакого-то балу желаетЧего-то такого внутриНет проку от старенькой книгиГде собраны всякие дниБывавшие раз у героевПоскольку смертельны ониНа хилой на тонкой кроватиВечерняя бабушка спитЖивущая с внуком совместноВо сне и губами дрожитМаксимов Максимов – печальноЧто нет у тебя и друзейИ некуда вечером детьсяУехав со службы твоейТебе уже сорок и бабкаНаверно скоро умрётОна стала мягкой как тряпкаОна уже хватит живёт…

2

Максимов давно уж приметилСоседки живущей повышеБольшие и чёрные. КрупныеГлаза родовые еврейскиеСкопилось у Максимова столькоЧто только б кому рассказатьЖивущая кажется страннойНо е́ё взгляд задержатьВедь я не настолько красивыйИ словом швырять не могуДарить ей что-либо не можноИ стыдно и трусость берёт…

3

Так тянется к женскому полулюбой молодой человека если он скромный и честныйто это ему тяжело…прошло уже около годаи если б не случай. Тогдапрошло бы и два может годано случай их свёл без труда

4

Максимова бабушку принялВ свои подземелья тот светСоседи по этому случаюКупили венок и букетЯвились на кладбище многиеИ шли оттуда толпойМаксимова все одобрялиИ по плечу били рукойИ вдруг что-то мягкое гладитИ он повернуться спешитИ тут же ликует доволенОна перед ним стоитНе плачьте не надо слезинокСлучилась обычная смертьИ вы и мы все помираемИ я – много младшая вас!пойдёмте пойдёмте скорееСобой приминая сей снегЯ очень вам многое с вамиЯ будто другой человек

5

она поднимает пальтишкаслепой и пустой воротникберёт его по́д руку залпоми во́роны паре кричатмолчание длится доро́гойи виден их дом. Он пустойуже начинает касатьсяего цвет специально ночной…

6

Она предложила чтоб ужинСправляли они у негоВино вы имеете? Нет. НуТогда я имею егоНесёт она тонкое телоК бутылке себя прислонивПальтишко моё вы снимитеА двери вы лучше на ключПальтишко её он снимаетЕго на диван он кладётИ видит е́ё в чёрном платьеКоторое по полу бьёт…Гуляют внизу его складкиА сверху натянута тканьНад грудью над плечьюНад спи́нойИ даже над животомВас так воротник освежаетВыглядываете вы как цветокТак ей он дрожа сообщаетЕщё и головка набо́к…

7

и ходят по чёрному стулуотбле́ски от лампы вверхусидят они медленно рядомиз чашек выносят винонемного придвинули стульяона ему что говоритох как же я раньше не зналачто ты эдак рядом живётона его голову гладитрукою одною своейона ему галстук наладитналадила… хочет свечей…ах есть эти свечи. Есть свечи!И тащит он их из углаВ котором старинные вещиГде бабушка раньше жилаИ гасится лампа глухаяИ спичкою водит онаСвечу на конце опаляяЗажечь я сама их должнаОт двух двух огней двух трещащихПойдёт тёплый маленький светСредь окон и тёмных и спящихЗаме́тится наше окно

8

они на диван переселии взяли с собою виноя так одинок в этом миречто даже мне больно сейчасмне кажется что под рукоюисчезнет счас ваша рукачто это насмешка и шуткасошла на меня чудакано пусть это так в самом делеи пусть ты уйдёшь через чася страшно всё это запомнюпредметы тебя и атласна платье мерцает он смутнокогда ты рукой поведёшьмой милый дай я поцелуюкакой ты печальный хорош…

9

но вот и тела их сомкнулисьи что ощутили ониМаксимову запах пронёссяОт ней как от сладкой землиКоторая в ночь капитануЕдва показалась вдалиА запах её уже сильныйНа палубу слоем легли…

10

Они целовались небыстроС таким это знаете чувствомКак будто они перед смертьюА не после смерти чужойНу что там Максимову бабкаОна только близка по кровиА эта которая рядомБлизка по тела́м и душе…Вся ночь продвигается сномГуляют тела эти рядомА голой она былаКак мальчик мала и кругла…

11

Ах все свои сорок на службеПриду нарукавник наденуВ бумаги гляжу словно в стенуБумаги сижу разбираюУж лампы горят. Я домойА дома мне так не на местеИ не было мне знаменитоМне так знаменито на светеКак в детстве я очень мечталИ шла ненавистная службаИ время ненужное домаИ часто по воскресеньямЯ думал кому это нужноИ нате – ребёнок раздетыйЛюбимая женщина рядомИного полу тихонькоЗаснула по́д моим взглядом…

12

вот так размышляя до́ утраМаксимов не спал ничегоИ сделалось утро большоеОна тихо спит хорошоВ окне он одевшись увиделПо чёрному ходу как улицШли некие люди толпоюРаботать на́ своё местоНикто не кричал и не плакалИ многие даже смеялисьНо большая часть молчаливоНогу́ приставляла к ногеОт всех отделялись домовТакие как он же – МаксимовМоложе Максимова людиИ старше. Совсем старикиЗачем это дело свершаютЗачем никуда не бегутДоверчиво день свой слагаютПод ноги под идола трудОн день пожирает смеётсяПредчувствуя утром едуИ это его раздаётсяТруба. К ней и я отойду…

13

Он стал собираться невольноУже он одел и пальтоКак вспомнил события ночиУвидел он платие тоЛежало на стуле хранилоЕщё наполнявшего тела чертыТак всё это подлинно было?!Максимов? Куда идёшь ты?!Нет! Нет! Хоть сегодня не надоИ он отрывает пальтоИ он свои руки посмотритА сам говорит ни за что!..Но вновь из окна наблюдаяКак движется чёрный народОн тихо пальто подбираетИ будто он к двери идёт…Её вся фигурка под онымУвиделась им по путиНет! Не хочу быть рабом!Пора мне туда не идти!

14

и это сказавши он сразустановится весел почтисчитает он нищие деньгирешает за пищей идтиспускается с сумкой весёлыйА та что квартиру сдаёт