"Профессор накрылся!" и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер - E-Book

"Профессор накрылся!" и прочие фантастические неприятности E-Book

Генри Каттнер

0,0

Beschreibung

Генри Каттнер, публиковавшийся не только под своей настоящей фамилией, но и под доброй дюжиной псевдонимов, считается одним из четырех или пяти ведущих американских фантастов 1940-х. Легендарные жанровые журналы, такие как «Future», «Thrilling Wonder», «Planet Stories» и «Weird Tales», более чем охотно принимали произведения, написанные им самостоятельно или в соавторстве с женой, известным мастером фантастики и фэнтези Кэтрин Люсиль Мур; бывало, что целый выпуск журнала отводился для творчества Каттнера. Почти все, созданное этим автором, имеет оттенок гениальности, но особенно удавалась ему «малая литературная форма»: рассказы о мутантах Хогбенах, о чудаковатом изобретателе Гэллегере и многие другие, сдобренные неподражаемым юмором, нескольким поколениям читателей привили стойкую любовь к фантастике. Повесть «Ночная схватка», награжденная ретроспективной премией «Хьюго», является приквеллом к знаменитому роману «Ярость». Этой же премии удостоены рассказы «Ветка обломилась, полетела колыбель», «То, что вам нужно», «Некуда отступать». В книгу вошли лучшие, завоевавшие всемирную популярность рассказы великого Мастера, в том числе любимый многими цикл о необычной семейке Хогбенов!

Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:

Android
iOS
von Legimi
zertifizierten E-Readern
Kindle™-E-Readern
(für ausgewählte Pakete)

Seitenzahl: 1309

Veröffentlichungsjahr: 2023

Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:

Android
iOS
Bewertungen
0,0
0
0
0
0
0
Mehr Informationen
Mehr Informationen
Legimi prüft nicht, ob Rezensionen von Nutzern stammen, die den betreffenden Titel tatsächlich gekauft oder gelesen/gehört haben. Wir entfernen aber gefälschte Rezensionen.


Ähnliche


Содержание
Военные игры
Профессор накрылся
Котел с неприятностями
До скорого!
Пчхи-хологическая война
Механическое эго
Двурукая машина
Порог
Мы идем искать
Ветка обломилась, полетела колыбель
То, что вам нужно
Вернулся охотник домой
Музыкальная машина
А как же еще?
Обряд перехода
По твоему хотенью
Шок
Трофей
Ложный рассвет
Наследник Пилата
Ниточка в будущее
Голос омара
Мелкие детали
Работа по способностям
Дом, который построил Джек
Знакомый демон
День, которого не было
Авессалом
Некуда отступать
Ночная схватка
Промашка вышла
На кресте столетий
Сказочные шахматы

 

 

 

Henry Kuttner and C. L. MooreTHE OLD ARMY GAME © Henry Kuttner, 1941EXIT THE PROFESSOR © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1947PILE OF TROUBLE © Henry Kuttner, 1948SEE YOU LATER © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1949COLD WAR © Henry Kuttner, 1949THE EGO MACHINE © Henry Kuttner, 1951TWO-HANDED ENGINE © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1955THRESHOLD © Henry Kuttner, 1940CAMOUFLAGE © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1945WHEN THE BOUGH BREAKS © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1944WHAT YOU NEED © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1945HOME IS THE HUNTER © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1953JUKE-BOX © Henry Kuttner, 1947OR ELSE © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1953RITE OF PASSAGE © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1956UNDER YOUR SPELL © Henry Kuttner, 1943SHOCK © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1943TROPHY © Henry Kuttner, 1944FALSE DAWN © Henry Kuttner, 1942JESTING PILOT © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1947LINE TO TOMORROW © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1945THE VOICE OF THE LOBSTER © Henry Kuttner, 1950THE LITTLE THINGS © Henry Kuttner, 1946ENDOWMENT POLICY © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1943THIS IS THE HOUSE © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1946THE DEVIL WE KNOW © Henry Kuttner, 1941YEAR DAY © Henry Kuttner, 1953ABSALOM © Henry Kuttner, 1946HOME THERE’S NO RETURNING © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1955CLASH BY NIGHT © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1943NEAR MISS © Henry Kuttner, 1958A CROSS OF CENTURIES © Henry Kuttner, 1958THE FAIRY CHESSMEN © Henry Kuttner and C. L. Moore, 1946All rights reserved

Перевод с английскогоВладимира Баканова, Э. Березиной, Олега Битова, Ирины Гуровой, Нинель Евдокимовой, Беллы Жужунавы, Ольги Зверевой, Татьяны Ивановой, Дарьи Кальницкой, Александры Килановой, Елены Кисленковой, Геннадия Корчагина, Алексея Круглова, Юрия Павлова, Андрея Полошака, Игоря Почиталина, Елены Секисовой, Светланы Теремязевой, Анны Тетеревниковой, Ирины Тетериной, Андрея Третьякова

Оформление обложки Татьяны Павловой

Каттнер Г.«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности : повести, рассказы / Генри Каттнер ; пер. с англ. В. Баканова, Э. Березиной, О. Битова и др. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2023. — (Фантастика и фэнтези. Большие книги).

ISBN 978-5-389-22871-9

16+

Генри Каттнер, публиковавшийся не только под своей настоящей фамилией, но и под доброй дюжиной псевдонимов, считается одним из четырех или пяти ведущих американских фантастов 1940-х. Легендарные жанровые журналы, такие как «Future», «Thrilling Wonder», «Planet Stories» и «Weird Tales», более чем охотно принимали произведения, написанные им самостоятельно или в соавторстве с женой, известным мастером фантастики и фэнтези Кэтрин Люсиль Мур; бывало, что целый выпуск журнала отводился для творчества Каттнера. Почти все, созданное этим автором, имеет оттенок гениальности, но особенно удавалась ему «малая литературная форма»: рассказы о мутантах Хогбенах, о чудаковатом изобретателе Гэллегере и многие другие, сдобренные неподражаемым юмором, нескольким поколениям читателей привили стойкую любовь к фантастике.Повесть «Ночная схватка», номинировавшаяся на ретроспективную премию «Хьюго», является приквелом к знаменитому роману «Ярость». На эту же премию номинировались «Ветка обломилась, полетела колыбель», «То, что вам нужно», «Некуда отступать».В книгу вошли лучшие, завоевавшие всемирную популярность рассказы великого Мастера, в том числе любимый многими цикл о необычной семейке Хогбенов!

© В. И. Баканов, перевод, 1989© Э. Березина (наследник), перевод, 1968© О. Г. Битов (наследник), перевод, 1982© И. Г. Гурова (наследник), перевод, 1968© Н. М. Евдокимова (наследник), перевод, 1967, 1968© Б. М. Жужунава (наследник), перевод, 2007© О. Г. Зверева, перевод, 2006© Т. В. Иванова (наследник), перевод, 1968© Д. С. Кальницкая, перевод, 2023© А. С. Киланова, перевод, 2023© Е. В. Кисленкова, перевод, 2023© Г. Л. Корчагин, перевод, 2016© А. Н. Круглов, перевод, 2023© Ю. Ю. Павлов, перевод, 2023© А. С. Полошак, перевод, 2023© И. Г. Почиталин (наследник), перевод, 1992© Е. С. Секисова, перевод, 2006© С. Б. Теремязева, перевод, 2016© А. Н. Тетеревникова (наследник), перевод, 1965© И. А. Тетерина, перевод, 2007© А. В. Третьяков, перевод, 2023© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023Издательство Азбука®

Военные игры

Я раньше как думал: армейская жизнь — это маршируй себе с винтовкой в руках да форму носи. В общем, сначала-то я обрадовался, что выберусь с холмов нашего Кентукки, потому как решил, что смогу поглядеть на мир, а то, может, и чего поинтереснее со мной приключится.

С тех пор как пристукнули последнего из Флетчеров, у нас в Пайни наступила скука жуткая, да и дядюшка Элмер все ныл, что вот зачем, мол, он прикончил Джареда Флетчера, ведь тот был последним из клана и не с кем ему теперь будет драться. После этого дядюшка по-серьезному пристрастился к кукурузной браге, и нам приходилось гнать самогонку сверхурочно, чтобы выпивка у него не кончалась.

Однакось учитель из Пайни всегда мне твердил: любую трепотню следует зачинать с самого начала. Так я, пожалуй, и поступлю. Только не знаю я, где это самое начало. Наверное, оно пришлось на тот день, когда я получил письмо с надписью «Хьюи Хогбен». Это папуля так прочел, а он страсть как в грамоте разбирается.

— Ага, — говорит, — вот буква «Х», все правильно. Это, наверное, тебе, Сонк.

Меня так кличут — Сонк, потому как я типа коренастый, да ростом не вышел. Мамуля говорит, что я просто еще не вырос, хотя мне уже почти двадцать два стукнуло, а росту во мне едва больше шести футов. Я раньше так из-за этого переживал, что тайком бегал колоть дрова — все силенок себе прибавлял. Так вот, папуля отнес мое письмо учителю, чтобы тот его прочитал, а потом примчался назад, что-то выкрикивая на ходу, как помешанный.

— Война! — орал он. — Война началась! Давай, Элмер, тащи свою железяку!

Дядюшка Элмер сидел в углу, потягивая кукурузную брагу и заодно пробуя приучить к ней малыша.

— Какая война? Кончилась она уже давно, — пробормотал он, слегка кося глазом, будто чокнутый. — Эти чертовы янки оказались нам не по зубам. Я слышал, и генерал Ли погиб...

— Как это нет войны, есть война! — упрямо возразил папуля. — Учитель говорит, Сонку в армию идти надобно.

— Хочешь сказать, мы от них снова отколоться вздумали? — изумился дядюшка Элмер, разглядывая кувшин с брагой. — А что я говорил?! Этим проклятым янки нас в свой Союз не затащить.

— Ну, про это я ничего не знаю, — пожал плечами папуля. — Ни черта не разобрал, что там болтал учитель. Но одно знаю точно: надо идти на войну.

— Собирайся, Элмер, — сказала мамуля, доставая из шкафа свою старую пушку. — Мы все туда пойдем. Не знаю, правда, какой будет прок от такого коротышки, как ты, — повернулась она ко мне, — хотя пальнуть из ружья ты кое-как сможешь.

— Ну ты даешь, ма, — сказал я, краем глаза замечая, что к нашему дому подъезжает на своем муле учитель. — Да я ж отлично стреляю.

— Ага, как же, — прокаркал дядюшка Элмер. — Парни Бойер тебя чуть не завалили, а их и было-то всего шестеро.

— Они на меня сзади набросились, — возразил я. — Но когда я отдышался, им на орехи-то досталось...

— Хватит языки чесать, балаболки, — решительно сказала ма. — Пойдем уже.

И мы все гурьбой вывалились за дверь, слегка помяв при этом учителя, но он сам был виноват, потому как не успел вовремя убраться с дороги. Но у нашей ма доброе сердце, она тут же вернулась и помогла ему подняться. Он что-то бормотал о гориллах и буйволах, но быстро заткнулся, когда мы влили в него немного кукурузовки, с трудом вырвав ее из рук дядюшки Элмера, который никак не хотел отдавать кувшин. После этого учитель вдруг подскочил и сунул голову в ведро с водой, которое стояло на столе, но мы из вежливости не обратили на это внимания — иносранец, как-никак, все они там такие.

— Сначала вы сбиваете меня с ног, — говорит он, немного отдышавшись, — а потом вливаете в горло расплавленную лаву. О боже!

— Не выражайтесь, — говорит ему ма, кивая в мою сторону, — у меня парень подрастает.

— Если он подрастет еще немного, у него на голове можно будет строить пентхаус, — говорит учитель. Он вечно произносит всякие странные слова, которые я не понимаю.

— Мы ж вроде куда-то торопились... — рычит дядюшка Элмер, забирая назад драгоценный кувшин.

— Да нет никакой войны! — кричит нам вслед учитель и рвет на себе волосы. — Мистер Хогбен убежал, так меня и не дослушав!

Потом он принялся говорить и все говорил, говорил, пока мы наконец не уразумели, о чем идет речь. Вроде какие-то кланы в Европе передрались меж собой, и нам пора было смазывать винтовки на тот случай, если они разойдутся по-настоящему и примутся вдруг палить по нам.

— Ага, понятненько, — в конце концов сказала ма, и все мы снова навострили лыжи в сторону горизонта.

— Нет, всем нельзя! — кричит вслед учитель, сделавшись красным как рак. — В армию ведь призвали только Хьюи!

— Они бы еще нашего малыша призвали! — рявкнул в ответ па. — Сонк еще от горшка два вершка.

— Ему уже за двадцать один. А вы, мистер Хогбен, слишком стары для армии.

Па ломанулся было на учителя, но его внезапно перехватила ма.

— Тихо, ты! — прикрикнула она, и па покорился, продолжая что-то ворчать себе под нос. — Что ж ты так петушишься-то? Не куренок, чай.

— А правда, сколько вам лет, мистер Хогбен? — спросил учитель.

— Ну, это... Честно сказать, в восемьдесят седьмом я сбился со счета, — подумав, ответил па.

— А мне сто три, — прокаркал дядюшка Элмер, но у нас в Пайни все знают, какой он врун.

Учитель зажмурился, а потом сказал каким-то странным голосом:

— Президент Соединенных Штатов подписал закон, согласно которому все мужчины в возрасте от двадцати одного до тридцати пяти лет подлежат мобилизации. Хьюи должен отслужить в армии один год, если только у него нет специального освобождения.

— Да ему ж роста не хватает, — вроде как заревновал па. — В армию таких не берут.

Но ма задумчиво сказала:

— Раз президент просит, значит так нужно, Сонк. А теперь садись рядом с учителем, и пусть он тебе растолкует, чего от тебя хотят.

Я так и поступил, и мы вместе принялись заполнять бумагу, которую мне прислал президент. Пришлось, правда, немного повозиться, потому как к нам все время лез дядюшка Элмер, но через некоторое время учитель схватил кувшин с кукурузовкой и порядком глотнул оттудова.

— Эх! — сказал он, сразу вспотев. — Серьезная болезнь требует серьезного лечения. Давай дальше, Сонк. На что ты живешь?

— Ну, однажды я толкнул старому Лэнгланду кукурузу. В обмен на пару штанов, — не очень уверенно ответил я.

Хрясь! Это ма изо всех сил огрела меня метлой по голове.

— А где это ты взял кукурузу? — спросила она. — Из самогонного аппарата стащил?

— Да ты чо, ма! — воскликнул я, уворачиваясь от метлы. — Мне дядюшка Элмер ее дал, чтобы я не рассказывал о том, как он...

— Ах ты мелкота!.. — заорал дядюшка Элмер, набрасываясь на меня с кулаками.

— Твой доход! — выкрикнул учитель, чуть не переходя на визг. — Наличные! Металлические деньги!

— О да, — обрадовался я. — В прошлом мае я нашел десять центов.

В жизни не видел, чтоб человек так высоко прыгал от ярости. Но он же иносранец, опять рассудил я, а потому решил немного обождать. И правда, снова выпив кукурузовки, учитель вроде как подобрел. Потом забрал у меня бумагу и сказал, что сам ею займется. После этого ничего не случалось до того самого дня, как учитель пришел к нам и сказал, что мне нужно явиться на зазывной пункт.

В голове у меня все так смешалось, что я начал соображать, только очутившись в какой-то комнате вместе с дядюшкой Элмером и странными людьми, которых я не знал. Говорили они очень смешно. Велели мне раздеться и пройти в соседнюю комнату, что я и сделал, а там оказался какой-то коротышка, который заорал что-то насчет медведя и выскочил вон, оставив дверь открытой. Я огляделся по сторонам — нет никакого медведя...

Ну, в общем, я стал ждать, и он вскоре вернулся вместе с высоким таким мужиком, который ухмылялся во весь рот.

— Ну вот видите, док, — сказал он. — Никакой это не медведь. Судя по личному делу, это Хьюи Хогбен.

— Но он такой, э-э-э, волосатый, — возразил коротышка.

— Это потому, что с прошлой недели не брился, — радостно объяснил я. — Мы забивали свиней, и бритва куда-то запропала. И вообще, какой же я волосатый? Вы бы видели па. На нем такая шерсть, как на этих, о которых мне учитель как-то рассказывал, ну, как их там... на иаках!

Доктор постучал меня по груди, но я ничего не почувствовал. Потом он сказал:

— Здоров как бык. Подними-ка вот это, Хогбен.

И показал на железную болванку с ручкой, что стояла на полу. Ну, я ее и поднял. Она оказалась тяжелее, чем я думал, а потому вырвалась у меня из рук и шмякнулась о стену. Штукатурка так и посыпалась.

— Господи боже! — побледнел доктор.

— Ох, звиняйте, мистер, — сказал я.

— В лагере будешь извиняться, когда попадешь под команду сержанта. Насколько я их знаю, сидеть тебе на гауптвахте.

В это время поднялись шум и суматоха. Дядюшка Элмер выяснил, что в армию его мобилизировать отказываются, а потому отвязал свою деревянную ногу и принялся ею кого-то гонять. В конце концов я его поймал, стараясь не слушать, что он там выкрикивает (подобные выражения такому молодому человеку, как я, слушать еще рано), после чего усадил на мула, привязал к седлу и хорошенько хлопнул животину (мула, конечно, не дядюшку) по заднице, чтобы домой топал. Последнее, что я видел, было лицо дядюшки Элмера, которое прыгало вверх-вниз у мула под брюхом. У бедной животины наверняка вся шерсть потом повылезла, такие словечки дядюшка использовал. Тут я заметил, что весь народ на улице глазеет на меня, и вспомнил, что на мне ничегошеньки нет. В общем, смутился я вааще.

Наш учитель говорит, что, когда происходит уйма вещей, о которых не хочется рассказывать, нужно просто нарисовать на бумаге линию из звездочек. Я этого не умею, поэтому мой дружок, который все это записывает, сделает это за меня.

 

Короче, оделся я снова, прошел еще через всякую чепуховину и наконец оказался в лагере, солдатом действенной армии. Доктор, кстати, надул меня, когда говорил, что я все время буду где-то там сидеть. Нигде я не сидел. Но моя ма всегда мне говорила, что старших нужно слушаться — по крайней мере, пока я не повзрослею. Вот я только и делал, что слушался.

Люди иногда злятся ну из-за самых дурацких пустяков. Вот, например, стреляли мы по мишеням, я в свое яблочко попал, а после взял и соседние мишени все перестрелял. Чего ж тут кричать? А потом поднялся шум из-за того, что я проделал дырки для пальцев в своих башмаках — так ведь ходить сразу стало удобнее. А потом снова был переполох — это когда я наступил на лицо одному парню, но это уж по чистой случайности. Просто я немного споткнулся, а он тут и подвернись. Этот парень все время привязывался к моему дружку, мне даже пришлось попросить его оставить моего приятеля в покое. А парень в ответ меня по носу стукнул. В общем, после того, как я на него наступил, парня быстренько потащили в лазарет, а меня посадили в комнату нести какую-то вахту.

Дружка моего звали Джимми Мэк, и он был ужас до чего образованный. Тощий, маленький, едва-едва росточком до нормы дотягивал. Я думаю, мы с ним потому и сдружились, что оба были коротышками. Он говорил, что его дедуля книжек перечитал даже больше, чем он сам. Звали дедулю Элифалет Мэк, и он изобретал всякие штуковины. Все считали его сумасшедшим, но Джимми говорил, что это вовсе не так. Дедуля работал над такой штукой, от которой самолеты лучше летают, — сплав, вот как ее Джимми называл.

То есть, как я понял, когда самолет сделан из этой штуки, то он может быть страсть каким большим и летать страсть как далеко. Однако дедуля Мэк этот сплав еще не изобрел, а только чуток подвзорвался, когда попытался нам показать, как работает его изобретение. Когда мы уходили, он плакал и расчесывал свои обгорелые бакенбарды, но Джимми сказал, что когда-нибудь дедуля обязательно своего добьется.

Наш лагерь располагался как раз возле большого леса, и я иногда улучал минутку, чтоб смотаться туда по важным делам. Это касалось меня одного, потому я даже Джимми ничего не рассказывал. Вот из-за этого у меня и случились неприятности. Однажды меня привели в комнату, где было полным-полно офицеров в блестящих пуговицах, и начали задавать вопросы, которых я не понимал.

Вообще-то, наш майор относился ко мне хорошо, но тогда он сидел злой как черт. И все вертел в руках какую-то смятую бумажку да на меня исподлобья поглядывал.

— Рядовой Хогбен! — говорит вдруг. — Где вы были сегодня днем?

— Ну вы даете, майор, — ответил я. — Прогуляться ходил, только и всего.

— За пределами лагеря?

— Ну... Да, сэр, — сказал я, потому как не хотел врать.

— Это запрещено. И вы так гуляете не первый раз. Вас неоднократно видели в лесу.

— Страсть как люблю погулять по холмам, майор, — сказал я.

Один офицер с белыми усами издал такой звук, как если бы проглотил какую-то гадость, и посмотрел на меня очень зло.

— Думаешь, мы в это поверим? — спросил он.

— Да вы что! Я вправду люблю гулять по холмам, — пожал плечами я.

— Нет, по холмам ты гулял совсем не поэтому. А как ты объяснишь вот эту бумажку, которую нашел в твоем кармане проверяющий?

Майор показал мне клочок бумаги, обгоревшей по краям.

— Я ее тоже нашел. В смысле, перед проверяющим, — сказал я. — Как раз сегодня, когда гулял по холмам. Она трепыхалась на ветру, я ее и подобрал.

— А тебе известно, что здесь написано?

— Я не больно-то до букв знаток. Думал, Джимми мне прочитает.

— Джимми? — уточнил усатый, и майор ответил:

— Рядовой Мэк. Он вне подозрений.

— Все вне подозрений! Особенно вот с этим шифрованным донесением, где указано место расположения лагеря и дается оценка... э-э-э... некоторых данных.

— Послушайте, полковник, — перебил майор, — рядовой Хогбен не шпион, я в этом уверен. Думаю, на холме кто-то прятался, зарисовывал лагерь и следил за нашими маневрами, а потом появился Хогбен и спугнул его. Шпион хотел сжечь донесение, но ветер вырвал у него из рук листок, и тот не успел сгореть.

— Как-то неубедительно, майор, — проворчал полковник.

— Во всяком случае, никаких секретных маневров в нашем лагере не проводилось. Ума не приложу, зачем шпиону...

— Они действуют очень скрупулезно, — авторитетно заявил полковник, а я еще подивился: кто это «они»? — Работают как машины. Схватывают каждую деталь. Даже если она кажется незначительной. Нам нельзя рисковать. Рядовой Хогбен, вы арестованы.

— На время расследования, — вроде как дружелюбно сказал мне майор, но я покачал головой.

— А нельзя обождать до завтра, майор? — спросил я.

Мы с Джимми собирались навестить евойного дедулю. Он написал, что изобретение готово и хочет нам его показать.

— Твоя увольнительная отменяется! — рявкнул полковник. — С кем ты встречался в лесу?

— Ни с кем, — ответил я. — Сэр, я обещался Джимми, что с ним пойду, а ма всегда мне говорила, что слово свое нужно держать.

— На гауптвахту! — выкрикнул полковник ужасно громко, и меня увел дежурный офицер.

На душе у меня было противно-противно. А потом я узнал, что Джимми уже ушел, попросив мне передать, чтоб я догонял его. Наверное, он не знал, что меня посадили на гауптвахту.

 

Сколько ни ломал я голову, так и не понял, чего я такого натворил. А Джимми-то я обещался... И вот, когда стемнело, я вылез через окно, немного раздвинув железные прутья и ободрав о них плечи. В этот момент как раз из-за холма встала луна, ну, караульный меня и заметил. Это был тот самый парень, который приставал к Джимми, вот он и бросился на меня. Я вовсе не хотел его трогать, думал, что он сразу отскочит, когда увидит мой кулак. В общем, кончилось все тем, что он остался лежать, тихонько так постанывая, а я решил, что бросать его на голой земле нельзя, потому как было довольно холодно.

В общем, затащил я его в свою камеру, из которой только что выбрался, и уложил там поудобнее. Потом вынул у него изо рта выбитый зуб, чтоб он его ненароком не проглотил, и ушел. Пробираться мимо часовых было опасно, но я проскочил, даже прихватил по дороге кувшин с кукурузовкой, а потом направился прямиком к дороге.

Ночь стояла славная, было светло, как днем, и сойки перекликались в лунном свете, и машины проносились по дороге, и снег шапкой лежал на деревьях. Мне стало так хорошо-хорошо, что даже захотелось выпить. Я хлебнул из кувшина и зашагал вперед.

Прошло, наверное, полчаса, как вдруг на дорогу, аки летучая мышь из ада, вылетела машина и с грохотом пронеслась мимо. За рулем сидел дедуля Джимми, Элифалет Мэк, его бакенбарды так и развевались. Я было принялся его звать, но он меня не услышал.

Наконец я выбрался из канавы, куда прыгнул, чтобы не угодить под колеса, снова хлебнул кукурузовки, а потом опять сиганул в канаву, потому как мимо просвистел большой черный седан, битком набитый народом.

Один из этого народа крикнул мне что-то навроде «Думкопф!», да только я не понял, что это значит. Я снова отхлебнул из кувшина и приготовился опять прыгать в канаву, потому как на горизонте показалась еще одна машина.

Но возле меня она вдруг остановилась, и я увидел, что за рулем сидит Джимми, а рядом с ним — какой-то лысый человечек.

— Сонк! — крикнул мне мой дружок. — Залазь быстрее!

— Что такое происходит? — спросил я, подходя к машине. — Я только что видел твоего дедулю.

Тут Джимми меня сграбастал и втащил на заднее сиденье, а лысый человечек вылез, сказал: «Поезжайте без меня» — и бросился бежать по дороге.

А мы рванули вперед с такой скоростью, с какой я еще никогда не ездил.

— Вот ведь перегни тебя через ногу, — сказал я, перебираясь на переднее сиденье, — да успокойся ты, Джимми. Что приключилось-то такое?

— Пятая колонна, — ответил мой дружок. — Похоже, они здесь давно ошивались, собирая информацию, а тут узнали про дедулино изобретение. Когда я пришел, они как раз пытались заставить его выдать им формулу.

— Что, всей колонной? — спросил я.

— Это шпионы! — заорал Джимми. — Иностранные агенты! У нас завязалась драка, и дедуля удрал вместе с документами. Они кинулись за ним вдогонку, а я, когда пришел в себя, тоже прыгнул в машину и ходу. Ничего автобусик, верно?

Джимми — он механик. Все время говорит о движителях и всяких таких штуках.

— А тот лысый, он кто? — спросил я.

— Это его машина. Всю дорогу умолял его высадить, да у меня не было времени останавливаться.

Мы резко свернули, потом машину занесло на грязи, потом мы поднялись на берег реки, там развернулись и понеслись вниз. Распутавшись, я снова перебрался на переднее сиденье и отхлебнул кукурузовки.

— Слушай, Джимми, а ты, случаем, не тогось? — подозрительно осведомился я. — Да объясни ты толком, что происходит?

— Я и пытаюсь тебе это объяснить, дурья твоя башка! — крикнул Джимми. — Те люди хотят отобрать у дедули его формулы. Секретный сплав для военных аэропланов. Дедуля уже довел его до совершенства, как они...

— А почему дедуля не вызвал полицию? — спросил я.

— Откуда здесь полиция? Держу пари, дедуля сейчас несется в наш лагерь. Больше помощи ждать неоткуда.

Какая-то случайная машина попыталась загородить нам дорогу. Джимми отчаянно засигналил и круто пошел на обгон. Я услышал скрежет, чьи-то вопли, а когда открыл глаза, той машины уже не было. Оглянувшись, я увидел, что она стоит в стороне от дороги, застряв на холме промеж двух сосен.

— Вон они! — воскликнул Джимми.

Мы приближались к лагерю. Дорога сделалась совсем прямой, по бокам тянулись холмы, и лес стоял такой красивый-красивый в лунном свете. Машина дедули Элифалета была прямо впереди, но вдруг она начала крениться, потом съехала в канаву и перевернулась.

— Шина лопнула! — застонал Джимми.

Черный седан тоже несся впереди. Я увидел, как дедуля выбрался из перевернутой машины, оглянулся и почесал вверх по склону холма прямиком в лес. Седан остановился, из него выскочили какие-то люди и побежали за дедулей. Они в него стреляли.

— Вот теперь понятно, — удовлетворенно сказал я. — Видать, они с твоим дедулей сильно повздорили. Типичная семейная вражда, с нами такое бывало.

Впереди просвистела пуля. Двое из седана остались поджидать нас, остальные побежали в лес. Джимми пригнулся и нажал на тормоза. Я в это время как раз приложился к кувшину, поэтому ничего не видел. Понял только, что вдруг пробиваю лобное стекло и лечу.

О землю я грохнулся будь здоров, да еще и в черепушке застрял кусок стекла, больно было страсть, а потому я сел и первым делом его вытащил. Вокруг валялись обломки машины дедули Элифалета, в которую мы врезались, а в это время двое парней из седана схватились с Джимми. Он, конечно, коротышка, но драться умеет так будь здоров. Наконец одному из парней удалось-таки обойти его и схватить за руки, а второй в это время изо всех сил двинул ему прямо в челюсть.

— Эй, вы! — сказал я, очень рассердившись. — А ну, пустите его, слышите?

Джимми повалился в снег и остался там лежать, а парни, обернувшись, удивленно уставились на меня. Оба здоровые, крепкие, у каждого по маленькой такой пукалке, которые больно стреляют, и оба целятся в меня.

— Еще солдат! — воскликнул один. — Убить эту швайнхунд!

 

Ма всегда мне говорила: оружие — не игрушка, а потому, когда парни начали стрелять, я быстренько нырнул за останки от дедулиной машины. Двигатель у нее, похоже, вообще держался на соплях. Да так оно и оказалось, потому как, когда я к нему прислонился, он тут же и отвалился. Спрятаться-то я спрятался, но пуля все равно смазала мне по уху. Двое парней шли ко мне, стреляя на ходу.

— Он не вооружен, Ганс, — прохрипел один из них. — Заходи справа...

В армии это называется атакой с фаланги. Мне как-то не хотелось, чтобы за спиной у меня оказался человек с оружием, а потому я решил опередить их. Схватил двигатель и запустил им в парней, хоть эта штука и оказалась непривычно тяжелой.

«Готт!» — выкрикнул один из них, а второй сказал: «Дер Тойфель!» А потом они покатились в сугроб вместе с двигателем и остались там лежать, я это сам видел — из сугроба одни ноги торчали. Ноги эти немного так подергались, а потом затихли, и тогда я решил, что парни эти пока ко мне не полезут. Зато бедный Джимми так и лежал на снегу с закрытыми глазами. Я оглянулся, нет ли поблизости кувшина с кукурузовкой, чтобы дать ему глотнуть, да только кувшин перевернулся, а снег, где пролилась кукурузовка, так и шипел. В этой же луже трепыхалась сойка и что-то испуганно верещала.

Я подхватил Джимми на руки и понес в лагерь, где у меня был спрятан еще один кувшин с кукурузовкой. Из леса доносились вопли дедули Элифалета, но ма всегда мне говорила: в семейные разборки вмешиваться не след. Джимми — то совсем другое дело, Джимми был моим дружком. Зато я хорошо помнил, как в прошлом июле, когда Гудвины напали на Джема Мартина, ну, на того, что с костылем всегда ходит, так вот после того, как я этих Гудвинов расшвырял во все стороны, старина Джем долго гнался за мной, палил мне вслед да орал, чтоб я не лез не в свое дело. Ма потом сказала — когда доставала из меня пулю, — что так мне и надо.

Но тут я заметил, что крики доносятся с холма, где стоит одинокая расщепленная сосна, и сразу передумал. Осторожненько так уложил Джимми в канаву и побежал вверх по холму. Ногам было больно, поэтому я скинул башмаки, спрятал их в трухлявой колоде и побежал дальше.

Не люблю я эти все новозаведения.

Там протекал ручей — так, небольшой овражек, — который перерезал холм, и вот на краю этого самого овражка, под соснами, я и увидел дедулю Элифалета, который отбивался от пятерых парней. Да куда ему с ними справиться! Они его повалили на землю и держали, а он только ругался да тряс своими обгорелыми бакенбардами.

— Ах! — воскликнул один из парней, здоровенный такой, с усами. — Вердамнт солдат!

— Эй-эй, погодьте, — тут же сказал я. — Не цельтесь в меня из этой железоплевалки, мистер. Я ж к вам по-доброму.

— Он не вооружен, Курт, — прошептал другой парень. — Возможно...

Курт оглянулся по сторонам.

— Ты здесь один? — спросил он, не опуская оружия.

— А сколько ж меня может быть? — удивился я. — Вы, это, лучше бы убирались отсюда подобру-поздорову, пока я до вас не добрался. И без вас тут беспорядка хватает. Давайте сматывайте удочки.

Но тут дедуля принялся визжать, как кабан, которого режут.

— Помогите! — вопил он. — Убивают!

— А вам я помочь не могу, — ответил я. — Ма завсегда мне наказывала, чтобы я в чужие дела нос свой не совал. Кстати, а что вы с ним делать-то собрались? — спросил я Курта.

— Мы... Мы просто уйдем, — ответил он, как-то странно на меня поглядывая.

— Вот и ладно, — кивнул я. — Вы идите, а я тут своими делами займусь.

Но только я повернулся, как раздался выстрел и что-то больно стукнуло меня по голове. Благо, я чуть в сторонку сдвинулся, а то я хорошенько мозгами пораскинул бы. Однако ж пуля меня все-таки задела, потому как я вырубился, а когда пришел в себя, то увидел, что стою на снегу, да еще к дереву примотанный. Вряд ли я долго в беспамятстве валялся, но дедуля Элифалет был уже привязан рядом со мной к другой сосне.

— Ничего себе, дружки, — укорил я парней. — Я ж и не собирался лезть в ваши дела.

— Молчать, швайнхунд! — прорычал Курт. — Теперь быстрее за дело, у нас мало времени. Где ты спрятал бумаги, старый дурак?

Дедуля только головой затряс, вроде как не в себе. Курт усмехнулся.

— Снимите с него ботинки. И дайте мне спички. И, Фриц, проследи, чтобы этому дегенерату видно было.

— Какой же я дегенерал, я всего лишь только рядовой, — поправил я, но меня никто не слушал.

Пока дедуле расшнуровывали ботинки, он орал и ругался, но все это было разминкой, как я думаю. Зато когда ему стали подпаливать пятки — вот где дедуля показал себя во всей красе. Я постарался запомнить некоторые из его выражений, чтобы потом передать их дядюшке Элмеру, хотя, конечно, узнай об этом ма, шкуру бы с меня спустила. А потом они стали жечь спички и под моими пятками, и я даже обрадовался, потому как уже давно стоял босиком на снегу. Примерз маленько.

— У него, похоже, подошвы из дубленой кожи, — проворчал Фриц. — Aх! Он как динозавр — не понимает, что ему больно.

Я хотел было подсказать, что если уж он хочет сделать мне больно, пусть пнет ногой чуть пониже пояса, но потом передумал. Через некоторое время дедуля Элифалет простонал:

— Бумаги в пещере, черт бы вас взял! Тут есть пещера, я спрятал бумаги там.

— Йа! — сказал Курт, ужасно довольный. — Надеюсь, ты не врешь. Пошли! Фриц, останься здесь и стереги эту парочку.

— А может...

— Подожди, пока я не найду бумаги. Потом можешь их пристрелить.

— Злые вы какие-то, — сказал я. — Эй! Дедуль! Ты про какую пещеру говорил? Про ту, что в овраге?

Он в ответ только застонал, а Курт и с ним еще двое стали спускаться вниз. Фриц взвел курок и усмехнулся.

Я заорал вслед Курту:

— Не смейте лезть в ту пещеру, слышите? — заорал я вслед Курту.

— Фриц, если что, солдата можешь пристрелить! — крикнул он в ответ и скрылся из виду.

Тогда-то я и скумекал, что все, пора что-то делать. И начал выдергивать руки из веревок, которыми был привязан к дереву. Фриц это заметил и велел мне перестать, но я его не послушался. Тогда он зашел сзади и ударил меня рукоятью своей пукалки по рукам, что-то бормоча себе под нос. Я продолжал ерзать.

Тогда он встал передо мной и приставил дуло пистолета мне к брюху.

— Так. Сейчас я тебя убью, — сказал он. — Хайль...

Видать, не больно-то он разбирался в драках, иначе не подошел бы ко мне так близко. Резко наклонив голову, я двинул ему прям между глаз — черепушка у меня чуть не раскололась, да еще и заболела ужас как. Фрицева пукалка брякнулась мне на ногу, а сам Фриц зашатался, глупо так улыбаясь, и потом тоже упал. На лбу у него вздувалась здоровенная шишка.

Только мне было не до него, потому как я быстренько освободился и подобрал пистолет. Дедуля Элифалет кричал мне, чтоб я его поскорее развязал, но я уж больно спешил. Курт и его парни уже спустились в овраг. Пролезая сквозь сугробы, я бросился вдоль берега ручья и наконец нагнал Курта и компанию. Они подходили к пещере, то и дело проваливаясь в воду там, где лед был потоньше.

— Эй! — крикнул я. — Не смейте туда лезть!

Они в ответ лишь дали по мне залп, особо не целясь и о чем-то переговариваясь на незнакомом мне языке. Я тоже пальнул в них, но промазал, потому как никогда из подобного оружия не стрелял. Правда, потом одного я все-таки задел, попал ему в руку, да только в левую, и понял, что дело мое дрянь. Ма за такую стрельбу выдрала бы меня как следует.

Наконец я расстрелял все патроны, швырнул пистолет в Курта и сиганул вниз вслед за ним. Лететь мне было футов двадцать пять, не больше, и я приземлился точнехонько на одного из парней, как раз на того, которого в руку ранил — то есть я хочу сказать, что, когда я на него прыгнул, у него была ранена только рука. А потом он остался лежать головой в сугробе, слабо дергая ножками.

Итого остались трое, но палили они с такой скоростью, что двоим вскорости пришлось перезаряжать свои пукалки. Третий выстрелил в меня и попал в ребро, но тут я решил применить стратегию. Упав, я перекатился и облапил его за ноги.

Остальные бросились было ко мне с явно кровожадными намерениями, но я просто встал, продолжая держать своего парня за ноги, и принялся раскручивать его над головой. Он заорал, и его оружие отлетело куда-то далеко в кусты. Я встал поудобнее и продолжал крутить парня, надеясь отогнать Курта с подручным. Мой план увенчался успехом. Когда я разжал руки, парень перелетел через овражек и, как пушечное ядро, врезался в скалу. Больше я его не видел.

 

Тем временем Курт поднялся и метнулся к пещере, а второй парень направил на меня пистолет. У меня не было времени вступать с ним в переговоры, а потому я со всего маху заехал ему прямо в брюхо. Он никак не хотел отдавать пистолет, да только руки сами разжались, когда я из него немного дух вышиб.

— Ах! — сказал он. — Дер блицкриг! — Но это были его последние слова.

Курт уже был в пещере, когда я до него добрался. Он как раз нагнулся и засовывал в карман какие-то бумаги, но сразу обернулся и выстрелил в меня, правда, промазал жутко. Оружия у меня не было, да и времени не было его искать, а потому я просто зачерпнул пригоршню снега. Как раз когда я швырнул в него снежком, мне в плечо угодила пуля, и левая рука сразу обвисла. Но я очень метко швыряюсь — это вам и ма скажет, — и мой снежок попал Курту прямиком в лицо. Наверное, в этом снежке было и земли немножко, судя по тому, как повел себя Курт.

Затем я подбежал и хотел схватить его пистолет, но он никак не желал расставаться со своей пукалкой. А потому сильно двинул меня как раз туда, где больно. Я очень не люблю, когда меня туда бьют, поэтому я схватил его за руку и немного так пошвырял, да все о стену. Он сначала верещал, потом затих, вроде как вырубился, а когда я его отпустил, он пулей вылетел из пещеры и несся не останавливаясь, пока не остановился о сосну за овражком. После этого бухнулся в ручей и больше не показывался.

Из меня сочилась кровь, но у меня еще было полно дел. Я собрал всех парней и потащил их к тому месту, где был привязан дедуля Элифалет. В кувшине, что разлился, еще плескалось на дне самый чуток кукурузовки, поэтому, отвязав дедулю от дерева, я дал ему сделать глоток. После чего стал ждать, когда тот немного успокоится. Тем временем на холме показался Джимми, который, пошатываясь, вел за собой целую армию во главе с полковником и майором, а потому мне пришлось мой кувшин быстренько сунуть под куст.

Затем случилось так много всякого шума и гама, что я почти ничего не помню, кроме того, что снова оказался в лагере, в своей палатке вместе с Джимми. Я лежал на койке и перебирал пальцами ног, которые весьма вольготно себя чувствовали без этих тесных башмаков. Смешно было вспоминать, как все суетились вокруг моего плеча со всеми этими бинтами и лекарствами. Ма шлепнула бы примочку, влила бы в меня галлон кукурузовки и надавала тумаков, чтоб не лез куда не следует. Только я когда немного подумал, то решил, что и вовсе я не лез куда не следует. А совсем наоборот. Вот и Джимми подтвердил.

— То были шпионы, Сонк. Иностранные агенты, — сказал он, попыхивая самокруткой. — Держу пари, тебе дадут медаль.

— Ну ты даешь, — сказал я. — Я ж всего-то защищал свои права.

Джимми удивленно так на меня посмотрел и продолжил:

— Дедулин сплав оказался что надо. Завтра полковник отсылает дедулю вместе с его формулами в Вашингтон. А ты спас его открытие от грязных шпионов, Сонк. Ты смельчак, каких я еще не видывал.

— Просто я не мог позволить им войти в ту пещеру, — сказал я и сразу заткнулся, потому как понял, что проговорился.

Но Джимми тут же начал приставать ко мне с расспросами и не отставал до тех пор, пока я ему все не рассказал, но прежде взял с него слово, что он будет как могила.

— Как думаешь, где я брал свою кукурузовку? — спросил я. — По-твоему, мне ее из Кентукки в посылке присылали? У меня самогонный аппарат есть.

У Джимми отвисла челюсть.

— Ты хочешь сказать, что...

— Ну да, — кивнул я. — В той пещере. Только никому не говори, а то ни одного глоточка больше не дождешься. А кукурузовка у меня — во какая! Меня сам дядюшка Элмер обучал.

Джимми расхохотался так, что чуть не лопнул, а когда немного успокоился, то сказал:

— Лады, Сонк. Значит, ты нелегально держишь в лесу самогонный аппарат. Но болтать о нем я не стану. К тому же ты герой. Ты ведь захватил в плен тех шпионов.

— Ошибка вышла... — признался я. — Я-то думал, ко мне енти, как их, нагловики пожаловали. С виду-то форменные они были...

Профессор накрылся [1]

Мы — Хогбены, других таких нет. Чудак прохвессор из большого города мог бы это знать, но он разлетелся к нам незваный, так что теперь, по-моему, пусть пеняет на себя. В Кентукки вежливые люди занимаются своими делами и не суют нос, куда их не просят.

Так вот, когда мы шугали братьев Хейли самодельным ружьем (до сих пор не поймем, как оно стреляет), тогда все и началось — с Рейфа Хейли, он крутился возле сарая да вынюхивал, чем там пахнет в оконце, — норовил поглядеть на Крошку Сэма. После Рейф пустил слух, будто у Крошки Сэма три головы или еще кой-что похуже.

Ни единому слову братьев Хейли верить нельзя. Три головы! Слыханное ли дело, сами посудите? Когда у Крошки Сэма всего-навсего две головы, больше сроду не было.

Вот мы с мамулей смастерили то ружье и задали перцу братьям Хейли. Я же говорю, мы потом сами в толк не могли взять, как оно стреляет. Соединили сухие батареи с какими-то катушками, проводами и прочей дребеденью, и эта штука как нельзя лучше прошила Рейфа с братьями насквозь.

В вердикте коронер записал, что смерть братьев Хейли наступила мгновенно; приехал шериф Эбернати, выпил с нами маисовой водки и сказал, что у него руки чешутся проучить меня так, чтобы родная мама не узнала. Я пропустил это мимо ушей. Но видно, какой-нибудь чертов янки-репортеришка жареное учуял, потому как вскорости явился к нам высокий, толстый, серьезный дядька и ну выспрашивать всю подноготную.

Наш дядя Лес сидел на крыльце, надвинув шляпу чуть ли не до самых зубов.

— Убирались бы лучше подобру-поздорову обратно в свой цирк, господин хороший, — только и сказал он. — Нас Барнум самолично приглашал, и то мы наотрез отказались. Верно, Сонк?

— Точно, — подтвердил я. — Не доверяю я Финеасу. Он обозвал Крошку Сэма уродом, надо же!

Высокий и важный дядька — прохвессор Томас Гэлбрейт — посмотрел на меня.

— Сколько тебе лет, сынок? — спросил он.

— Я вам не сынок, — ответил я. — И лет своих не считал.

— На вид тебе не больше восемнадцати, — сказал он, — хоть ты и рослый. Ты не можешь помнить Барнума.

— А вот и помню. Будет вам трепаться. А то как дам в ухо.

— Никакого отношения к цирку я не имею, — продолжал Гэлбрейт. — Я биогенетик.

Мы давай хохотать. Он вроде бы раскипятился и захотел узнать, что тут смешного.

— Такого слова и на свете-то нет, — сказала мамуля.

Но тут Крошка Сэм зашелся криком. Гэлбрейт побелел как мел и весь затрясся. Прямо рухнул наземь. Когда мы его подняли, он спросил, что случилось.

— Это Крошка Сэм, — объяснил я. — Мамуля его успокаивает. Он уже перестал.

— Это ультразвук, — буркнул прохвессор. — Что такое «Крошка Сэм» — коротковолновый передатчик?

— Крошка Сэм — младенец, — ответил я коротко. — Не смейте его обзывать всякими словами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?

Он вынул блокнот и стал его перелистывать.

— Я у-ученый, — сказал он. — Наш институт изучает евгенику, и мы располагаем о вас кое-какими сведениями. Звучат они неправдоподобно. По теории одного из наших сотрудников, в малокультурных районах естественная мутация может остаться нераспознанной и...

Он приостановился и в упор посмотрел на дядю Леса.

— Вы действительно умеете летать? — спросил он.

— Ну, об этом мы распространяться не любим. Однажды проповедник дал нам хороший нагоняй. Дядя Лес назюзюкался и взмыл над горами — до одури напугал охотников и медведей. Да и в Библии нет такого, что людям положено летать. Обычно дядя Лес делает это исподтишка, когда никто не видит.

Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и прорычал:

— Это уж вовсе глупо. Человеку летать не дано. Взять хотя бы эти новомодные выдумки, о которых мне все уши прожужжали. Между нами, они вообще не летают. Просто бредни, вот и все.

Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.

— Но тут, с чужих слов, есть свидетельства о массе необычных качеств, присущих вашей семье. Умение летать — только одно из них. Я знаю, теоретически это невозможно — если не говорить о самолетах, — но...

— Хватит трепаться!

— В состав мази средневековых ведьм входил алконит, дающий иллюзию полета, разумеется совершенно субъективную.

— Перестанете вы нудить?

Взбешенного дядю Леса прорвало, я так понимаю — от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу на крыльцо и взлетел. Через минуту стремительно опустился, подхватил свою шляпу и скорчил рожу прохвессору. Потом опять взлетел и скрылся за ущельем, мы его долго не видели.

Я тоже взбесился.

— По какому праву вы к нам пристаете? — сказал я. — Дождетесь, что дядя Лес возьмет пример с папули, а это будет чертовски неприятно. Мы папулю в глаза не видели с тех пор, как тут крутился один тип из города. Налоговый инспектор, кажется.

Гэлбрейт ничего не сказал. Вид у него был какой-то растерянный. Я дал ему выпить, и он спросил про папулю.

— Да папуля где-то здесь, — ответил я. — Только его теперь не увидишь. Он говорит, так ему больше нравится.

— Ага, — сказал Гэлбрейт и выпил еще рюмочку. — О господи. Сколько, говоришь, тебе лет?

— А я про это ничего не говорю.

— Ну, какое воспоминание у тебя самое первое?

— Что толку запоминать? Только голову себе зря забиваешь.

— Фантастика, — сказал Гэлбрейт. — Не ожидал, что отошлю в институт такой отчет.

— Не нужно нам, чтобы тут лезли всякие, — сказал я. — Уезжайте отсюда и оставьте нас в покое.

— Но помилуй! — Он заглянул за перила крыльца и заинтересовался ружьем. — Это еще что?

— Такая штука, — ответил я.

— Что она делает?

— Всякие штуки, — ответил я.

— Угу. Посмотреть можно?

— Пожалуйста, — ответил я. — Да я вам отдам эту хреновину, только бы вы отсюда уехали.

Он подошел и осмотрел ружье. Папуля встал (он сидел рядом со мной), велел мне избавиться от чертового янки и вошел в дом. Вернулся прохвессор.

— Потрясающе! — говорит. — Я кое-что смыслю в электронике, и, по моему мнению, это нечто выдающееся. Каков принцип действия?

— Чего-чего? — отвечаю. — Она дырки делает.

— Она стрелять патронами никак не может. В казенной части у нее две линзы вместо... как, говоришь, она действует?

— Откуда я знаю.

— Это ты ее сделал?

— Мы с мамулей.

Он давай сыпать вопросами.

— Откуда я знаю, — говорю. — Беда с ружьями в том, что их надо каждый раз перезаряжать. Вот мы и подумали: смастерим ружье по-своему, чтоб его никогда не заряжать. И верно, не приходится.

— А ты серьезно обещал мне его подарить?

— Если отстанете.

— Послушай, — сказал он, — просто чудо, что вы, Хогбены, так долго оставались в тени.

— На том стоим.

— Должно быть, теория мутации верна! Вас надо обследовать. Это же одно из крупнейших открытий после... — И пошел чесать в том же духе. Я мало что понял.

В конце концов я решил, что есть только два выхода, а после слов шерифа Эбернати мне не хотелось убивать, пока шерифов гнев не остынет. Не люблю скандалов.

— Допустим, я поеду с вами в Нью-Йорк, раз уж вам так хочется, — сказал я. — Оставите вы мою семью в покое?

Он вроде бы пообещал, правда нехотя. Но все же уступил и побожился: я пригрозил, что иначе разбужу Крошку Сэма. Он-то, конечно, хотел повидать Крошку Сэма, но я объяснил, что это все равно без толку. Как ни верти, не может Крошка Сэм поехать в Нью-Йорк. Он должен лежать в цистерне, без нее ему становится худо. В общем, прохвессор остался мной доволен и уехал, когда я пообещал ему встретиться с ним наутро в городке. Но все же на душе у меня, по правде сказать, было паскудно. Мне не доводилось еще ночевать под чужой крышей после той заварушки в Старом Свете, когда нам пришлось в темпе уносить ноги.

Мы тогда, помню, переехали в Голландию. Мамуля всегда неравнодушна была к человеку, который помог нам выбраться из Лондона. В его честь дала имя Крошке Сэму. А фамилию того человека я уже позабыл. Не то Гвинн, не то Стюарт, не то Пипин — у меня в голове все путается, когда я вспоминаю то, что было до войны Севера с Югом.

Вечер прошел, как всегда, нудно. Папуля, конечно, сидел невидимый, и мамуля все злилась, подозревая, что он тянет маисовой больше, чем положено, но потом сменила гнев на милость и налила ему настоящего виски. Все наказывали мне вести себя прилично.

— Этот прохвессор ужас до чего умный, — сказала мамуля. — Все прохвессора такие. Не морочь ему голову. Будь паинькой, а не то я тебе покажу, где раки зимуют.

— Буду паинькой, мамуля, — ответил я.

Папуля дал мне затрещину, что с его стороны было нечестно: ведь я-то его не мог видеть!

— Это чтоб ты лучше запомнил, — сказал он.

— Мы люди простые, — ворчал дядя Лес. — И нечего прыгать выше головы, никогда это к добру не приводит.

— Я и не пробовал, честно! — сказал я. — Только я так считаю...

— Не наделай бед! — пригрозила мамуля, и тут мы услышали, как в мезонине дедуля заворочался. Порой дедуля не двигается неделями, но в тот вечер он был прямо-таки живчик.

Мы, само собой, поднялись узнать, чего он хочет.

Он заговорил о прохвессоре.

— Чужак-то, а? — сказал дедуля. — Продувная бестия! Редкостные губошлепы собрались у моего ложа, когда я сам от старости слабею разумом! Один Сонк не без хитрости, да и тот, прости меня, Господи, дурак дураком.

Я только поерзал на месте и что-то пробормотал, лишь бы не смотреть дедуле в глаза — я этого не выношу. Но он на меня не обратил внимания. Все бушевал:

— Значит, ты собрался в этот Нью-Йорк? Кровь Христова, да разве ты запамятовал, что мы, как огня, стережемся Лондона и Амстердама — да и Нью-Амстердама [2] — из боязни дознания? Уж не хочешь ли ты попасть в ярмарочные уроды? Хоть это и не самое страшное.

Дедуля у нас старейший и иногда вставляет в разговор какие-то допотопные словечки. Наверное, жаргон, к которому привыкнешь в юности, прилипает на всю жизнь. Одного у дедули не отнимешь: ругается он лучше всех, кого мне довелось послушать.

— Ерунда, — сказал я. — Я ведь хотел как лучше!

— Так он еще речет супротив, паршивый неслух! — возмутился дедуля. — Во всем виноваты ты и твоя родительница. Это вы пресечению рода Хейли способствовали. Когда б не вы, ученый бы сюда и не пожаловал.

— Он прохвессор, — сообщил я. — Звать его Томас Гэлбрейт.

— Знаю. Я прочитал его мысли через мозг Крошки Сэма. Опасный человек. Все мудрецы опасны. Кроме разве Роджера Бэкона, и того мне пришлось подкупить, дабы... не важно. Роджер был незаурядный человек. Внемлите же: никто из вас да не едет в Нью-Йорк. Стоит лишь нам покинуть сию тихую заводь, стоит кому-то нами заинтересоваться — и мы пропали. Вся их волчья стая вцепится и разорвет нас в клочья. А твои безрассудные полеты, Лестер, помогут тебе как мертвому припарка — ты внемлешь?

— Но что же нам делать? — спросила мамуля.

— Да чего там, — сказал папуля. — Я этого прохвоста угомоню. Спущу в цистерну, и делу конец.

— И испортишь воду? — взвилась мамуля. — Попробуй только!

— Что за порочное племя вышло из моих чресел! — сказал дедуля, рассвирепев окончательно. — Ужли не обещали вы шерифу, что убийства прекратятся... хотя бы на ближайшее время? Ужли и слово Хогбена — ничто? Две святыни пронесли мы сквозь века — нашу тайну и честь Хогбенов! Только посмейте умертвить этого Гэлбрейта — вы мне ответите!

Мы все побледнели. Крошка Сэм опять проснулся и захныкал.

— Что же теперь делать? — спросил дядя Лес.

— Наша великая тайна должна остаться нерушимой, — сказал дедуля. — Поступайте как знаете, только без убийств. Я тоже обмозгую сию головоломку.

Тут он, казалось, заснул, хотя точно про него никогда ничего не знаешь.

На другой день мы встретились с Гэлбрейтом в городке, как и договорились, но еще раньше я столкнулся на улице с шерифом Эбернати, который, завидев меня, зло сверкнул глазами.

— Лучше не нарывайся, Сонк, — сказал он. — Помни, я тебя предупреждал.

Очень неудобно получилось.

Как бы там ни было, я увидел Гэлбрейта и рассказал ему, что дедуля не пускает меня в Нью-Йорк. Гэлбрейт не очень-то обрадовался, но понял, что тут уж ничего не поделаешь.

Его номер в отеле был забит научной дребеденью и мог напугать всякого. Ружье стояло тут же, и Гэлбрейт как будто в нем ничего не менял. Он стал меня переубеждать.

— Ничего не выйдет, — отрезал я. — Нас от этих гор не оттащишь. Вчера я брякнул сдуру, никого не спросясь, вот и все.

— Послушай, Сонк, — сказал он. — Я расспрашивал в городке о Хогбенах, но почти ничего не узнал. Люди здесь скрытные. Но все равно их свидетельство было бы только лишним подтверждением. Я не сомневаюсь, что наши теории верны. Ты и вся твоя семья — мутанты, вас надо обследовать.

— Никакие мы не мутанты, — ответил я. — Вечно ученые обзывают нас какими-то кличками. Роджер Бэкон окрестил нас гомункулами, но...

— Что?! — вскрикнул Гэлбрейт. — Что ты сказал?

— Э... издольщик один из соседнего графства, — тут же опомнился я, но видно было, что прохвессора не проведешь. Он стал расхаживать по номеру.

— Бесполезно, — сказал он. — Если ты не поедешь в Нью-Йорк, я попрошу, чтобы институт выслал сюда комиссию. Тебя надо обследовать во славу науки и ради прогресса человечества.

— Этого еще не хватало, — ответил я. — Воображаю, что получится. Выставите нас, как уродов, всем на потеху. Крошку Сэма это убьет. Уезжайте-ка отсюда и оставьте нас в покое.

— Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие приборы? — Он махнул рукой в сторону ружья. — Как же оно работает? — спросил он ни с того ни с сего.

— Да не знаю я... Смастерили, и дело с концом. Послушайте, прохвессор. Если на нас глазеть понаедут, быть беде. Большой беде. Так говорит дедуля.

Гэлбрейт стал теребить собственный нос:

— Что ж, допустим... а ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?

— Не будет комиссии?

— Посмотрим.

— Нет, сэр. Не стану...

Гэлбрейт набрал побольше воздуха:

— Если ты расскажешь все, что мне нужно, я сохраню ваше пребывание в тайне.

— А я-то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.

— А-а, да, — спохватился Гэлбрейт. — Естественно, знают. Но про вас там ничего не известно.

Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда дедуля стер бы меня в порошок, да и с шерифом приходилось считаться. Поэтому я сказал: «Ладно уж» — и кивнул.

Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги поплыли перед глазами. А он распалялся все больше и больше.

— Сколько лет твоему дедушке?

— Понятия не имею.

— Гомункулы, гм... Говоришь, он когда-то был рудокопом?

— Да не он, его отец, — сказал я. — На оловянных копях в Англии. Только дедуля говорит, что в то время она называлась Британия. На них тогда еще навели колдовскую чуму. Пришлось звать лекарей... друнов? Друдов?

— Друидов?

— Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем, рудокопы мерли как мухи, по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.

— А что за чума?

Я объяснил ему, как запомнил из рассказов дедули, и прохвессор страшно разволновался, пробормотал что-то, насколько я понял, о радиоактивном излучении. Ужас какую околесицу он нес.

— Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! — говорит, а у самого глаза и зубы разгорелись. — Твой дед родился мутантом! Гены и хромосомы перестроились в новую комбинацию. Да ведь вы, наверное, сверхлюди!

— Нет уж, — возразил я. — Мы Хогбены. Только и всего.

— Доминанта, типичная доминанта. А у тебя вся семья... э-э-э... со странностями?

— Эй, легче на поворотах! — пригрозил я.

— В смысле — все ли умеют летать?

— Сам-то я еще не умею. Наверное, мы какие-то уроды. Дедуля у нас — золотая голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.

— Защитная маскировка, — подхватил Гэлбрейт. — На фоне косной социальной культуры отклонения от нормы маскируются легче. В современном цивилизованном мире вам было бы так же трудно утаиться, как шилу в мешке. А здесь, в глуши, вы практически невидимы.

— Только папуля, — уточнил я.

— О боже, — вздохнул он. — Скрывать такие невероятные природные способности... Представляете, что вы могли бы совершить?

Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то понравился его взгляд.

— Чудеса, — повторял он. — Все равно что лампу Аладдина найти.

— Хорошо бы вы от нас отвязались, — говорю. — Вы и ваша комиссия.

— Да забудь ты о комиссии. Я решил пока что заняться этим самостоятельно. При условии, если ты будешь содействовать. В смысле — поможешь мне. Согласен?

— Не-а, — ответил я.

— Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, — сказал он злорадно.

Я призадумался.

— Ну, — сказал я наконец, — чего вы хотите?

— Еще не знаю, — медленно проговорил он. — Я еще не полностью охватил перспективы.

Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я такое выражение лица.

Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору — вовсе глупо. Вот я и подобрался, будто ненароком, к ружью и кое-что там подправил.

Я прекрасно знал, чего хочу, но, если бы Гэлбрейт спросил, почему я скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог ответить. В школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка сработает как надо.

Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и заметил меня.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Тут было что-то неладно, — соврал я. — Не иначе как вы тут мудрили с батарейками. Вот сейчас испытайте.

— Здесь? — возмутился он. — Я не хочу возмещать убытки. Испытывать надо в безопасных условиях.

— Видите вон там, на крыше, флюгер? — Я показал пальцем. — Никто не пострадает, если мы в него нацелимся. Можете испытывать, не отходя от окна.

— Это... это не опасно?

Ясно было, что у него руки чешутся испытать ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко вздохнул, подошел к окну и неумело взялся за приклад.

Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то его давно приметил — он сидел на скамье возле продуктовой лавки через дорогу.

Все вышло, как я и рассчитывал. Гэлбрейт спустил курок, целясь во флюгер на крыше, и из дула вылетели кольца света. Раздался ужасающий грохот. Гэлбрейт повалился навзничь, и тут началось такое столпотворение, что передать невозможно. Вопль стоял по всему городку.

Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку. Так я и сделал.

Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати. А с шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники наготове; он отвел душу, изругав прохвессора последними словами.

— Я вас видел! — орал он. — Вы, столичные, думаете, что вам здесь все сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!

— Сонк! — вскричал Гэлбрейт, озираясь по сторонам. Но меня он, конечно, увидеть не мог.

Тут они сцепились. Шериф Эбернати видел, как Гэлбрейт стрелял из ружья, а шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а я, неслышно ступая, двинулся следом. Люди метались как угорелые. Почти все прижимали руки к щекам.

Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.

— Я все видел! — оборвал его Эбернати. — Вы прицелились из окна — и тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз сказать, будто вы не понимаете!

Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что Гэлбрейт — ученый. Так вот, получился скандал, люди доискались, кто виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать Гэлбрейта.

Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку. На улицу вышел пастор, посмотреть на церковные окна — они его озадачили. Стекла были разноцветные, и пастор никак не мог понять, с чего это они вдруг расплавились. Я бы ему подсказал. В цветных стеклах есть золото — его добавляют, чтобы получить красный тон.

В конце концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было видеть. Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.

— Все Сонк Хогбен, — повторял прохвессор. — Поверьте, это он перестроил проектор!

— Я вас видел, — отвечал Эбернати. — Вы все сделали сами. Ой! — Он схватился рукой за челюсть. — Прекратите-ка, да поживее! Толпа настроена серьезно. В городе половина людей сходит с ума от зубной боли.

Видно, у половины городских в зубах были золотые пломбы. То, что сказал на это Гэлбрейт, меня не очень-то удивило.

— Я ожидаю прибытия комиссии из Нью-Йорка; сегодня же вечером позвоню в институт, там за меня поручатся.

Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувствовал, что у него на уме.

— Вы избавите меня от зубной боли — и всех остальных тоже, а не то я открою двери и впущу линчевателей! — простонал шериф. И ушел прикладывать к щеке пузырь со льдом.

Я прокрался обратно в коридор и стал шуметь, чтобы Гэлбрейт услыхал. Я подождал, пока он не кончит ругать меня на все корки. Напустил на себя глупый вид.

— Видно, я маху дал, — говорю. — Но могу все исправить.

— Да ты уж наисправлял достаточно. — Тут он остановился. — Погоди. Как ты сказал? Ты можешь вылечить эту... что это?

— Я осмотрел ружье, — говорю. — Кажется, я знаю, где напорол. Оно теперь настроено на золото, и все золото в городе испускает тепловые лучи или что-то в этом роде.

— Наведенная избирательная радиоактивность, — пробормотал Гэлбрейт очередную бессмыслицу. — Слушай. Вся эта толпа... у вас когда-нибудь линчуют?

— Не чаще раза-двух в год, — успокоил я. — И эти два раза уже позади, так что годовую норму мы выполнили. Жаль, что я не могу переправить вас к нам домой. Мы бы вас запросто спрятали.

— Ты бы лучше что-нибудь предпринял! — говорит. — А не то я вызову из Нью-Йорка комиссию! Ведь тебе это не очень-то по вкусу, а?

Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так нагло врал в глаза.

— Дело верное, — говорю. — Я подкручу эту штуковину так, что она в два счета погасит лучи. Только я не хочу, чтобы люди связывали нас, Хогбенов, с этим делом. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я пойду в ваш отель и налажу все как следует, а потом вы соберете тех, кто мается зубами, и спустите курок.

— Но... да, но...

Он боялся, как бы не вышло еще хуже. Но я его уговорил. На улице бесновалась толпа, так что долго уговаривать не пришлось. В конце концов я плюнул и ушел, но вернулся невидимый и подслушал, как Гэлбрейт уславливается с шерифом.

Они между собой поладили. Все, у кого болят зубы, соберутся и рассядутся в мэрии. Потом Эбернати приведет прохвессора с ружьем и попробует всех вылечить.

— Прекратится зубная боль? — настаивал шериф. — Точно?

— Я... вполне уверен, что прекратится.

Эбернати уловил его нерешительность.

— Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.

Видно, никто никому не доверял.

 

Я прогулялся до отеля и кое-что изменил в ружье. И тут я попал в переплет. Моя невидимость истощилась. Вот ведь как скверно быть подростком.

Когда я стану на сотню-другую лет постарше, то буду оставаться невидимым сколько влезет. Но пока я еще не очень-то освоился. Главное, теперь я не мог обойтись без помощи, потому что должен был сделать одно дело, за которое никак нельзя браться у всех на глазах.

Я поднялся на крышу и мысленно окликнул Крошку Сэма. Когда настроился на его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Немного погодя с неба спустился дядя Лес; летел он тяжело, потому что нес папулю. Папуля ругался: они насилу увернулись от коршуна.

— Зато никто нас не видел, — утешил его дядя Лес. — По-моему.

— У городских сегодня своих хлопот полон рот, — ответил я. — Мне нужна помощь. Прохвессор обещал одно, а сам затевает напустить сюда комиссию и всех нас обследовать.

— В таком случае ничего не поделаешь, — сказал папуля. — Нельзя же кокнуть этого типа. Дедуля запретил.

Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый, ему все это будет легче легкого. Потом мы провертели в крыше дырку, чтобы подсматривать, и заглянули в номер Гэлбрейта. И как раз вовремя. Шериф уже стоял там с пистолетом в руке (так он ждал), а прохвессор, позеленев, наводил на Эбернати ружье. Все прошло без сучка без задоринки. Гэлбрейт спустил курок, из дула выскочило пурпурное кольцо света, и все. Да еще шериф открыл рот и сглотнул слюну.

— Ваша правда! Зуб не болит!

Гэлбрейт обливался потом, но делал вид, что все идет по плану.

— Конечно действует, — сказал он. — Естественно. Я же говорил.

— Идемте в мэрию. Вас ждут. Советую вылечить всех, иначе вам не поздоровится.

Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхватил меня и полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили. Вскоре мы расположились у одного из окон мэрии и стали наблюдать.

Таких страстей я еще не видел, если не считать лондонской чумы. Зал был битком набит, люди катались от боли, стонали и выли. Вошел Эбернати с прохвессором — прохвессор нес ружье, — и все завопили еще громче.

Гэлбрейт установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф снова вытащил пистолет, велел всем замолчать и обещал, что сейчас у всех зубная боль пройдет.

Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на сцене. С ружьем творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я-то следил внимательно. Папуля, конечно невидимый, вносил кое-какие поправки. Я ему все объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что к чему. И вот он скоренько наладил ружье как надо.

А что потом было — конец света. Гэлбрейт прицелился, спустил курок, из ружья вылетели кольца света — на этот раз желтые. Я попросил папулю выбрать такую дальность, чтобы за пределами мэрии никого не задело. Но внутри...

Что ж, зубная боль у них прошла. Ведь не может человек страдать от золотой пломбы, если никакой пломбы у него и в помине нет.

Теперь ружье было налажено так, что действовало на все неживое. Дальность папуля выбрал точка в точку. Вмиг исчезли стулья и часть люстры. Публика сбилась в кучу, поэтому ей худо пришлось. У колченогого Джеффа пропала не только деревянная нога, но и стеклянные глаза. У кого были вставные зубы, ни одного не осталось. Многих словно наголо обрили.