Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
Два почитателя таланта Шерлока Холмса, братья Густав и Отто Амлингмайеры, известные как Старый Рыжий и Верзила Рыжий, решаются круто изменить свою жизнь. Бывшие ковбои по найму бросают прежнее унылое ремесло и устраиваются охранниками на Южно-Тихоокеанскую железную дорогу. Это только первый шаг на пути к мечте Густава стать настоящим детективом, но неразлучные братья быстро обнаруживают, что на всех парах мчатся к катастрофе. Не успевает «Тихоокеанский экспресс» покинуть станцию, как подвергается налету печально известной банды Лютых, а смотритель багажа теряет голову — в буквальном смысле. У братьев-детективов целый вагон подозреваемых, но главная задача — добраться живыми до конечной остановки.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 383
Veröffentlichungsjahr: 2025
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Steve HockensmithON THE WRONG TRACKCopyright © (As Revised) Steve Hockensmith, 2023All rights reserved
Настоящее издание выходит с разрешения The Van Lear Agency
Перевод с английского Александра Александрова
Серийное оформление и оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий
Хокенсмит С.
Прощальный поклон ковбоя : роман / Стив Хокенсмит ; пер. с англ. А. Александрова. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025. — (Однажды на Диком Западе)
ISBN 978-5-389-28820-1
16+
Два почитателя таланта Шерлока Холмса, братья Густав и Отто Амлингмайеры, известные как Старый Рыжий и Верзила Рыжий, решаются круто изменить свою жизнь. Бывшие ковбои по найму бросают прежнее унылое ремесло и устраиваются охранниками на Южно-Тихоокеанскую железную дорогу. Это только первый шаг на пути к мечте Густава стать настоящим детективом, но неразлучные братья быстро обнаруживают, что на всех парах мчатся к катастрофе.
Не успевает «Тихоокеанский экспресс» покинуть станцию, как подвергается налету печально известной банды Лютых, а смотритель багажа теряет голову — в буквальном смысле. У братьев-детективов целый вагон подозреваемых, но главная задача — добраться живыми до конечной остановки.
© А. В. Александров, перевод, 2025
© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025Издательство Иностранка®
Как всегда, посвящается Мар
Пролог,
или Навстречу неприятностям
Мало что способно так быстро испортить удовольствие от созерцания природы, как звуки рвоты. Разве можно наслаждаться великолепием творения, когда рядом с тобой кто-то харкает, как кошка, отрыгивающая погадку?
Поэтому, несмотря на окружающую со всех сторон застывшую поэзию — последние лучи вечернего солнца, которые льются из-за далеких гор и окрашивают неприветливые солончаковые просторы пустыни в нежно-розовые тона сахарной ваты, и так далее и тому подобное, — вместо созерцания красот мне пришлось заниматься крайне далеким от поэзии делом: хлопать по спине брата, который, перегнувшись через перила, расцвечивал проносящиеся внизу рельсы гораздо менее приятными для глаза красками.
Мне не доводилось пересекать океаны, и я никогда не видел, как страдают от морской болезни, но, думаю, примерно так же. Железнодорожная болезнь сразила Старого еще до выкрика кондуктора: «Посадка заканчивается!»
— Лучше? — спросил я, когда брат немного отдышался.
Густав кивнул, но тут же снова ухватился на перила и продолжил с того же места, где остановился. Я вздохнул и принялся снова похлопывать братца по спине, надеясь, что из обзорного вагона никто не выйдет, чтобы обозреть нас.
В конце концов Старый совершенно иссяк и спазмы прекратились. Тем не менее он так и остался висеть на перилах, с тоской глядя на рельсы, стрелой уносящиеся в темноту, что сгущалась на востоке.
— Можем сойти на следующей станции, — предложил я.
— Вот еще, — буркнул Старый, как я и ожидал.
В то время как разумные мужчины стремятся к карьере банкира, адвоката, воротилы бизнеса, а то и президента Соединенных Штатов, мой брат поставил перед собой гораздо более возвышенную в его представлении цель. Он вознамерился стать сыщиком. И не просто сыщиком, а сыщиком с большой буквы, как великий Шерлок Холмс, ныне покойный. Конечно, никто в жизни не принял бы парочку наемных ковбоев вроде нас за владеющих дедуктивным методом джентльменов, однако благодаря сочетанию упрямства (особенно у моего брата) и удачи (точнее, целого ряда неудач) нам все же удалось устроиться сыщиками… или вроде того.
Мы находились в поезде в качестве секретных агентов, инкогнито, как герои грошовых романов, что мажутся гримом, надевают парики и прикидываются итальянскими торговцами рыбой или кем-нибудь еще в том же духе. Наша скромная маскировка ограничивалась вымышленной фамилией и чистой одеждой, и все равно я чувствовал себя неловко — как мальчишка, которого сестры уговорили вырядиться в девчоночье платье.
— Очень тебе сочувствую, — сказал я. — Зато, может, поймешь теперь, каково мне. Меня с самого начала тошнит от всей этой затеи.
Старый посмотрел на меня молча, но взгляд его говорил без всяких слов.
«Есть простой выход, — читалось в нем. — Брось все это».
Я поднял в ответ бровь, что означало: «Может, и брошу».
Брат пожал плечами и отвернулся: «Нет, не бросишь».
Я сдался и, выругавшись, пнул перила.
Конечно, далеко не дебаты Линкольна и Дугласа [1], но, с другой стороны, особого красноречия нам и не требовалось. Когда столько лет бродяжничаешь вместе, как мы с братом, для споров уже не нужны слова: один многозначительный взгляд заменяет десять минут препирательств.
Это вовсе не значит, однако, что я когда-либо лишал брата удовольствия наслаждаться музыкой моего голоса. Пусть взгляда и достаточно, однако хорошая долгая перепалка дает гораздо большее удовлетворение.
— Ну и ладно, давай, тяни блевотину до самого Окленда. Что остается делать, если ты не слышишь благоразумный голос собственного желудка? Придется сидеть себе тихонько и наслаждаться видами.
— Ну и прекрасно, — проворчал Старый. — Тихонько сидеть у тебя получается лучше всего, а? Я, в отличие от тебя, ищу возможность заняться делом.
— Да неужели? — протянул я, собираясь возразить, что сейчас сам займусь делом: пну Густава как следует по заднице.
Но меня прервал глухой удар. Звук донесся откуда-то снизу, и я перегнулся через перила рядом со Старым как раз вовремя, чтобы увидеть большой темный округлый предмет, вылетевший из-под вагона. Этот предмет крутился на лету, и в какое-то мгновение не только я вылупился на него, но и он вылупился на меня.
Потому что у него были глаза. А также нос, рот, уши и усы.
Это была голова мужчины.
Теперь уже мне скрутило живот. Мой брат, с другой стороны, получил ту самую возможность заняться делом… во всяком случае, так он решил.
Глава первая
Бродяги в седле,
или Два ковбоя пересекают три штата, но не находят работы
Потратив весь последний год на чтение детективов, я отлично знаю, как они должны начинаться. Некто приходит в контору главного героя или в гостиную — если главный герой мистер Шерлок Холмс — и выкладывает душещипательную историю. В ней может содержаться чуток крови, а также несколько загадочных деталей, смысла в которых не больше, чем в попытке взнуздать облако дыма. К примеру, девушка находит отца мертвым в постели, на лице у него улыбка, в грудь воткнут кинжал из чистого золота, а на голове стоит миска окровавленных грецких орехов. Сыщик кивает, отправляет девушку восвояси, поворачивается к другу — обязательно должен быть друг! — и произносит что-нибудь вроде: «Разрази меня гром, Дикки, это самый таинственный случай в моей практике!» После чего герои вдвоем направляются на ореховую ферму и — бац! — начинается детектив.
Так что мне, видите ли, несколько сложно объяснить мое столкновение лицом к лицу с летучей головой. Да, история явно детективная, но начать ее как следует никак невозможно: нет ни конторы, ни гостиной, ни кровавых орехов. Нет даже настоящего сыщика. Все, что у меня есть, — неграмотный ковбой, вообразивший себя Холмсом прерий, и его далеко не столь амбициозный напарник.
А напарник, кстати говоря, это я: Отто, он же Верзила Рыжий, Амлингмайер. Тогда как парень с грандиозными идеями на свой счет — это мой старший брат Густав, на коровьих тропах больше известный как Старый Рыжий. Нет, он вовсе не седобородый трухлявый пень, бубнящий о ревматизме и временах Гражданской войны: Густав стар духом, а не годами. Ему всего двадцать семь лет, но, судя по угрюмому виду, каждый год для него — очередной тяжелый мешок, навьюченный на спину.
Впрочем, в последнее время братец стал чуть менее угрюмым, возможно потому, что наконец нашел в нашем скорбном мире нечто интересное для себя. Это произошло около года назад, летом 1892 года. Мы перегоняли скот, и однажды вечером у костра десятник вытащил журнал с рассказом под названием «Союз рыжих», и его герой Шерлок Холмс стал для Густава Моисеем, Эйбом Линкольном и Санта-Клаусом в одном лице. Мало того что брат снова и снова заставлял меня перечитывать ему этот рассказ (у самого Густава знакомство с алфавитом заканчивается где-то на букве «джи») — ему требовались все новые и новые детективные истории. Так мы познакомились с Ником Картером, Кингом Брейди, Стариной Сыскарем и прочими героями грошовых романов. Но по-настоящему мой брат уважал только Холмса. Даже так называемые детективы из прерий, ковбои-пинкертоны вроде Чарли Сиринго и Берла Локхарта, Старого не впечатляли.
«Ловить конокрадов и прочих мазуриков не так уж трудно. У большинства этих бедолаг мозгов не наберется и с наперсток, — уверял он. — А вот мистер Холмс — тот имеет дело с парнями поумнее… Да только у него и у самого ума поболее».
Вскоре братцу стало мало просто слушать рассказы и рассуждать о Холмсе — он начал ему подражать. Расследовать. Делать дедуктивные выводы.
Из-за чего мы огребли целую кучу неприятностей.
Тем не менее, когда Густав решил попробовать себя в роли профессионального сыщика, я не дрогнул. Мне случалось наблюдать, как он применял дедуктивный метод для разгадки настоящих тайн, и зуб даю: щелкал он их как орешки. Кроме того, я был обязан Старому, и очень многим. Если ему охота поиграть в сыщика, то я, по крайней мере, могу изобразить его партнера.
Увы, кроме меня в эту игру больше никто не хотел играть. У детективного агентства Пинкертона есть двенадцать контор в штатах Монтана, Вайоминг и Айдахо, и за май и июнь мы со Старым обошли их почти все. Вакансий для нас не нашлось.
А вот чего нашлось в избытке, так это презрения к безработным ковбоям. Ближе всего к возможности заработать мы подобрались на территории Юта, где начальник отделения Пинкертона в Огдене, мерзко хихикая, сказал, что постоянно ищет таких вот «никчемных бродячих всадников» вроде нас — потому что за их голову назначена награда.
— Сколько нам еще скитаться, Густав? — спросил я, когда мы заливали это последнее унижение пятицентовым пивом. — На оставшиеся деньги мы можем заехать еще в несколько городков, но дедуктивная работа, которую ты пытаешься найти, есть, наверное, только в Нью-Йорке, или в Лондоне, или в Бельгийском Конго… Ну извини: дотуда мы не доберемся.
— Пока и не надо лезть так далеко, — возразил Старый. — Здесь Солт-Лейк-Сити в двух шагах. Почему бы не попытать счастья там?
— А дальше?
Брат пожал плечами.
— А дальше попробуем снова где-нибудь еще. А потом еще где-нибудь, и еще, если надо. Неважно, сколько раз мы свернем не туда: рано или поздно выйдем на верную дорогу. Главное — не останавливаться и продолжать искать ее.
Я мог бы посмеяться над тем, что Густав Амлингмайер, которому в каждой ложке меда видится бочка дегтя, вдруг читает проповеди о том, как важно не терять надежду. Но братец первым отпустил колкость и вдобавок больно задел меня за живое:
— Сдаваться плохо, Отто, но есть кое-что и похуже: когда даже попробовать кишка тонка.
— Все у меня с кишками в порядке, — запротестовал я. — Просто не люблю, когда их из меня вытягивают.
Старый нахмурился, закатил глаза и покачал головой — быстрый, давно привычный жест, означавший у него «опять отговорки». Возможно, дело в том, что его, столь упорно преследующего свою мечту, бесило мое прохладное отношение к собственному будущему.
Не так давно я решил: если уж Густав собирается стать доморощенным Шерлоком Холмсом, то мне самой судьбой предначертана роль его биографа — доктора Ватсона. Я всегда любил травить байки, и мне не составило особого труда взяться за перо, чтобы изложить любительские сыщицкие приключения моего брата на бумаге.
Однако набраться храбрости и сделать что-то со своей проклятой писаниной оказалось далеко не так просто.
— Нельзя же вечно таскать с собой эту кипу бумаги. Пожалей хотя бы лошадь, если себя не жалко, — проворчал Старый. — Чего ты ждешь? Что напишут из «Харперс» и сами попросят у тебя рукопись?
Я поднял стакан и сделал медленный длинный глоток пива, укрывшись за шапкой пены. Глотая, я молился о вмешательстве какого-нибудь случая: пьяная драка, паника на улице, зов трубы архангела Гавриила, все что угодно. Но так и не дождался. Оставалось только ответить брату или утонуть в пиве.
— Ну? — подтолкнул меня Густав, как только я оторвался от стакана.
— Мне просто нужно еще немного времени, чтобы подумать, вот и все.
— О чем тут думать? Книга готова.
— Да, но, может, стоит ее чуточку ужать. Я же тебе ее читал, и ты сам сказал, что немного занудно.
— Как и ты сам, но я же не держу тебя связанным в седельной сумке.
Я снова отхлебнул из стакана, но там осталась только пена, и пауза вышла короткая.
— Слушай, — сказал я, — мы уже об этом говорили. Просто… жду удобного момента.
— Так и просрешь свой момент.
Я вздохнул. Бывали дни, когда братец не произносил ни единого слова, за исключением «осторожно, сусличья нора» и «здесь и заночуем», или когда извечный походный рацион из бобов и пеммикана приводил к неизбежным последствиям: «Ого, ну и залп!» Однако если речь заходила о моей робости как начинающего писателя, Густава было не заткнуть.
— Кстати, насчет посрать… — начал я, намереваясь соскочить с темы трусости наиболее подобающим способом: сбежать.
Но ретироваться не понадобилось, так как произошло давно чаемое мной вмешательство: повод сменить тему наконец явил себя в виде тощего морщинистого старика, напоминающего кусок вяленого мяса, который направился к нам от стойки бара. Я бы сказал, что дед пьян в стельку, но, пожалуй, одной стельки тут бы не хватило. Лишь чудом он не рухнул прямо на столик, но ему все же удалось, покачиваясь, остановиться чуть не доходя.
— Привет. — Ему пришлось сделать заметное усилие, чтобы выговорить это простое слово одеревеневшим от виски языком. — Я вас помню.
— Я тоже тебя помню, — кивнул я, не пытаясь сделать вид, будто бережно храню в памяти нашу встречу.
Утром мы видели этого типа в конторе Пинкертона: старикан лет шестидесяти с кислым лицом сутулился над письменным столом в дальнем углу. Мне и самому когда-то довелось немного поработать в конторе — клерком в зернохранилище в Канзасе, — и я отнес пожилого зануду к хорошо знакомому типу: вечно недовольный бездельник. Таких сколько угодно и среди ковбоев, но, кажется, особенно часто они сидят по темным углам в конторах.
Старик не проронил ни слова, пока его босс измывался над нами, и лишь угрюмо хмыкнул, когда я упомянул, что знаменитые пинкертоны, те же Чарли Сиринго и Берл Локхарт, начинали как и мы: никчемными бродягами. Теперь я не ожидал ничего другого, кроме новых насмешек над нами, и готовился выслушать от нового знакомца прибереженную с утра издевку.
Видимо, эти ожидания достаточно ясно читались у меня на лице, потому что старик попытался изобразить приветливую улыбку. Подобное выражение радушия с непривычки стоило ему немалых усилий: лицо у него обветрилось и задубело, и от растягивания губ кожа едва не заскрипела.
— Может, я сумею вам помочь. — Слова выползали у него изо рта медленно и тягуче, как овсянка. — Понимаете… я Берл Локхарт.
— Тот самый Берл Локхарт? — изумился Густав, оглядывая его с ног до головы.
Стоявший перед нами персонаж ничуть не походил на героя романа — разве что речь там шла о параличном конторщике или пьянчуге-газетчике. Потертые штаны, заляпанная чернилами рубашка, плохо повязанный галстук и мятый полинявший воротничок первым делом наводили именно на такие мысли. Только одна деталь намекала на некоторую лихость: револьвер 44-го калибра с перламутровой рукояткой, болтающийся на бедре. Оружие смотрелось на старике так же нелепо, как женские панталоны на бычке.
— К вашим услугам. — Кривая ухмылка старика стала шире.
— Счастлив наконец-то познакомиться лично, Берл. — Я протянул ему руку. — Странно, что мы не встретились раньше. Видишь ли, я Буффало Билл, а это вот Энни Окли [2].
Старик словно окаменел. Он перестал покачиваться, моргать и даже дышать; живыми остались только губы, сжавшиеся в тонкую щель, которая перерезала лицо на манер туго натянутой колючей проволоки, и правая рука, которая не поднялась навстречу моей, а поползла вниз, к рукоятке револьвера.
Внезапно передо мной оказался совершенно другой человек — не столько отощавший, сколько очистившийся от всего лишнего, так что остались только жилы, кости и ожесточение. И этот новый, намного более устрашающий тип действительно показался мне смутно знакомым. Я вспомнил изображения Берла Локхарта, виденные в газетах и журналах. Если добавить морщин и щетины, убрав мясо и мускулы… Господи, это и правда он!
Перед нами стоял тот самый человек, который вступил в перестрелку с братьями Джеймс, подружился с Билли Кидом и предал его, а еще уложил под земляное одеяло больше конокрадов, грабителей и бродяг, чем любой другой служитель закона на всем Западе.
Это был не просто человек. Это была живая легенда… А я практически плюнул ему в лицо.
И теперь он намеревался плюнуть в лицо мне — свинцом.
Глава вторая
Локхарт,
или Из огня да в полымя
Я не просто сморозил глупость — она грозила стать последней в моей жизни. Берл Локхарт славился тем, что быстро вспыхивал, как порох, и еще быстрее стрелял, и, похоже, мне предстояло убедиться в этом на собственной шкуре.
— Ох-х, — прохрипел я, настолько обескураженный промахом, что обычно бойкий язык застрял у меня в глотке, точно горсть опилок. — Э-э.
К счастью, мой обычно молчаливый брат внезапно разговорился.
— Простите, мистер Локхарт, Отто вовсе не хотел вас обидеть. Видите ли, у него просто голова иногда не дружит с языком. Мы будем очень рады, если вы присядете к нам и позволите вас угостить.
— Да-да, сэр, — поспешил вставить я. Руку, протянутую навстречу Локхарту, который так ее и не пожал, я поскорее повернул ладонью вверх и предложил Берлу сесть. — Для нас будет честью пропустить с вами стаканчик.
Не знаю, помогли бы нам простые извинения, но извинения, сдобренные обещанием алкоголя, Локхарт принял благосклонно.
— Ну что ж… ничего страшного, — пробормотал он, опускаясь на свободный стул рядом со мной. На лицо старика вернулась улыбка, хотя уже не столь широкая и с оттенком горечи. — Кто узнает старого Берла Локхарта в этой сбруе?
Действительно, в мятом конторском костюме — не говоря уже о щетине и мутных глазах — Локхарт вовсе не походил на галантного ковбоя-детектива, каким его изображали в журналах. Однако в грошовых романах сыщики то и дело выдают себя то за просоленных морских волков на деревянной ноге, то за слепых нищих, то еще за кого, — может, и сейчас Берл специально вырядился таким образом.
— Скажите, мистер Локхарт, — я подался к нему поближе и понизил голос, — вы что, маскируетесь?
Локхарт поднял на меня кустистую седоватую бровь, видимо пытаясь понять, не насмехаюсь ли я снова.
Убедившись, что я говорю серьезно, он угрюмо хмыкнул и согласился:
— Пожалуй, можно и так сказать. На дворе новый век, парни. Одного пороха и храбрости уже мало: сейчас всем подавай «ключевые улики», «дудукцию» и прочие штучки. Теперь у настоящего сыщика должно быть в рукаве больше трюков, чем у чертова фокусника из шапито. Грим, хреновы увеличительные стекла, колбы, горелки и прочая том-эдисоновская дребедень. Надо, мол, быть современным. Все должно быть по науке. — Локхарт продемонстрировал нам свое отношение к новомодной научности, харкнув на пол. — Задницы надушенные, — добавил он на случай, если мы не поняли. — Ладно… где выпивка-то?
Хотя у брата из ушей буквально вырвался пар от вскипевшей крови, Старый оставил косвенное оскорбление в адрес мистера Холмса без ответа.
— Что будете пить? — спросил он.
— Виски. Два, чтобы было чем запить.
Густав повернулся ко мне и кивнул в сторону стойки:
— Ну, ты слышал.
В обычных обстоятельствах я бы откинулся на спинку стула, забросил ноги на стол и сказал: «Конечно, слышал… и мне то же самое». Но поскольку обстоятельства были не совсем обычные и крайне неловкие, пришлось воздержаться, чтобы не подливать масла в огонь.
— Два виски, сию минуту, — жизнерадостно подтвердил я, вскочил и направился к стойке.
Потный, с отвисшим брюхом бармен вовсю пялился на наш столик, поэтому, сделав заказ, я спросил, действительно ли угощаю выпивкой самого́ великого Берла Локхарта.
— Да, это он, Локхарт… хотя насчет «великого» не скажу. — Бармен извлек два немытых стакана и принялся наполнять их коричневатой, воняющей перцем жидкостью, которую бесстыдно выдавал за виски. — Заявился сюда еще вчера днем с двумя пинкертонами из местных. Да и заночевал бы здесь, на полу, если бы они его не выволокли.
— Не говорил, зачем приехал в город?
Бармен покачал головой.
— Сказал только, что по какому-то секретному делу… но сам не стал секретничать. Я сперва подумал, что шпик вынюхивает Майка Барсона и Оги Уэлша, раз уж за их головы обещали награду по десять тысяч. За последние шесть месяцев ребятки грабанули четыре поезда недалеко от Огдена, и некоторым кажется, что отсюда и надо начинать охоту.
К упомянутым некоторым относились почти все газеты страны. Компашка Барсона и Уэлша, она же банда Лютых, той весной остановила столько поездов Южно-Тихоокеанской железной дороги, что им впору было вступать в профсоюз железнодорожников — мы со Старым в поисках новых рассказов о Шерлоке Холмсе уже натыкались на книжонки с названиями вроде «Барсон и Уэлш: робингуды железных дорог». Наши родители были фермерами, поэтому мы не питали нежных чувств к железным дорогам и не особенно переживали, что ЮТЖД не удается выдернуть эту занозу. Я даже скорее был на стороне занозы.
— М-да, не думаю, что Лютым стоит особенно переживать по поводу Локхарта, даже если он их догонит, — сказал я бармену.
— Это точно. Только глянь на него.
Мы украдкой покосились на проспиртованного пинкертона, который распинался о чем-то перед моим братом, не удостаивая нас внимания. Интерес Локхарта был целиком и полностью сосредоточен на стаканах, стоявших на стойке передо мной. Он буквально пускал слюни.
— Ему только бы самому поскорее догнаться, — заметил бармен.
— Раз так, не буду заставлять его ждать.
Я бросил на стойку пару монет, сгреб стаканы и двинулся обратно к столику.
Когда я подошел, Локхарт вещал что-то про «Джей с крестом» — техасском ранчо, где мы с Густавом работали несколько лет назад. Как оказалось, Локхарт сам отпахал там один сезон перед тем, как заделаться пинкертоном. Общие воспоминания расположили старика к нам, и он принялся занудно, в мельчайших подробностях описывать само ранчо и окружающую его местность, которую мы знали не хуже, а то и лучше него. Я поставил перед ветераном сыска стаканы, сел и стал старательно изображать интерес.
— Эх, были времена, парни, — завершил Локхарт пространный рассказ о перегоне скота, которым мы со Старым и сами занимались все последние годы. — Ни тебе колючей проволоки, ни железных дорог. Теперь все изменилось… и перемены уже не остановить.
Локхарт собрался было опять харкнуть на пол, но передумал и решил перебить горечь во рту, высосав последние капли виски.
— Господи, — вздохнул он, — сплошь перемены и перемены, конца-краю не видно.
— Людям тоже надо меняться, — возразил Старый.
— А это как понимать? — резко перепросил Локхарт, несмотря на только что заплетавшийся язык.
Я поспешил разъяснить замечание Густава, пока брат не испортил дело честным ответом.
— Да мы сами только об этом и думаем, мистер Локхарт. Пора менять работу — вот как вы в свое время. Скот перегоняют все меньше и меньше. Бродячие ковбои вроде нас больше нигде не нужны. Вот мы и решили попытать счастья в «Пинкертоне». Если такой славный ковбой, как Берл Локхарт, поменял профессию — ну, может, и у нас получится.
Конечно, Берл Локхарт был так же далек от страсти Старого к детективничанью, как волосы у меня на заднице от марша Шермана [3]. И Локхарт без труда дедуцировал бы это, если бы заметил, как брат злобно уставился на меня в тот момент.
К счастью, пожилому пинкертону и так уже было на кого уставиться: к нашему столику приблизился щегольски одетый тип в котелке.
— Пора, Локхарт, — объявил он. — Он уже здесь.
— О, явился не запылился? — огрызнулся Локхарт. — Ну, пусть подождет минутку, черт его дери, я еще не закончил с ребятами. — Он принялся шарить по карманам, но на свет появлялись лишь комки свалявшейся пыли и труха, и лицо старика начало наливаться краской. — Дайте же кто-нибудь карандаш, мать вашу.
Хлыщ в котелке достал из кармана жилетки клочок бумаги и огрызок карандаша, и Локхарт выхватил их у него, выругавшись себе под нос.
— Да-да, сэр… у старого Берла Локхарта еще есть друзья… — бормотал он, чирикая карандашом.
Закончил он эффектно: поставил несколько точек, вонзая карандаш в стол, как нож. Затем сунул бумажку мне и, покачнувшись, встал.
— Вот! Простите, устроиться в «Пинкертон» помочь не могу. Честные старомодные служители закона вроде меня, привыкшие обходиться револьвером, этим крючкотворам больше не нужны. Но уж поверьте мне: с такими соплежуями и связываться не стоит.
Пронзив взглядом прибывшего за ним посланца, старик сунул огрызок карандаша к себе в карман и побрел прочь.
— Спасибо вам, мистер Локхарт! — крикнул я ему вслед, еще даже не зная, за что именно благодарю.
Хлыщ задержался рядом со мной и братом. Слегка сдвинув котелок на затылок, он смерил нас холодным взглядом.
— Хотите стать пинкертонами?
— Хотим, — подтвердил Старый.
Тот покачал головой и фыркнул.
— Лучше телятам хвосты крутите, ковбои. — И он пошел вслед за Локхартом к двери.
Я уже собирался объяснить, чем лучше заняться ему или, точнее, что именно засунуть себе под хвост, но Густав осадил меня, ткнув локтем под ребра.
— Ну? — буркнул он, указывая на записку Локхарта.
Старый пинкертон успел сложить клочок бумаги, и сначала я прочитал написанное снаружи:
П-к К. Кермит Кроу, ЮТЖД
Юнион-Стейшн
Развернув бумажку, я обнаружил, что содержание записки еще более лаконично. Послание Локхарта состояло всего из четырех букв:
ОК
Б. Л.
— Ну вот, как всегда, — вздохнул я. — В кои-то веки нам вроде посчастливилось… но нет.
Я уже собирался скатать записку Локхарта в шарик и забросить за плечо, но брат протянул руку и выхватил ее у меня из рук.
— Постой-ка.
Он уставился на бумажку, хотя для него корявые письмена Локхарта с тем же успехом могли быть китайскими иероглифами.
— Ведь все же ясно, нет? — сказал я. — Это самое короткое рекомендательное письмо, которое только можно написать. И адресовано оно в железнодорожную компанию. А именно в Южно-Тихоокеанскую железную дорогу. Мы же не будем связываться с этими сукиными детьми. — Тщетно прождав ответа несколько секунд, я уточнил: — Ведь не будем?
Старый продолжал пялиться на записку. Он пережевывал в уме некую мысль, и вкус ему явно не нравился. Но, пережевав, он ее не выплюнул.
— Думаю, всему свое время, — сказал он, встал и направился к двери.
Глава третья
267 и 268,
или Мы узнаём, кого не берут в ЮТ
В детстве нам с братьями и сестрами не так уж часто приходилось слышать ругань. Муттер [4] грубостей не терпела и даже за простое упоминание черта могла намазать язык мылом.
Однако, когда наш фатер [5] или дядюшка Франц принимались костерить железные дороги, для того, чтобы смыть изрыгаемые ими непечатные выражения, не хватило бы и тонны щелока.
Даже наша добрая муттериногда вторила им, хотя и ауф дойч [6], думая, что мы не поймем. Пусть это и обнажало чуточку лицемерия в обожаемой всеми нами женщине, ее можно было понять: жизнь фермера тяжела и без того, чтобы жирные толстосумы из восточных штатов драли за перевозку урожая больше, чем покупатели готовы заплатить за сам урожай.
Прошло почти десять лет с тех пор, как Густав последний раз ходил за плугом, но если речь заходила о железных дорогах, он, судя по всему, по-прежнему злился, что твой грейнджер [7]. За доказательствами ходить далеко не надо: достаточно посмотреть на мой зад, обильно украшенный набитыми седлом мозолями. Старый неизменно требовал путешествовать верхом — даже туда, куда любой другой добрался бы поездом, — и за все годы наших скитаний ни разу не допустил, чтобы мы поддержали грабительскую монополию железных дорог, задирающих цены и отбирающих землю, покупкой хотя бы одного билета.
Что объясняет, почему при первых же словах, вырвавшихся у меня, когда я догнал Густава на улице у того салуна в Огдене, наша муттер потянулась бы за куском мыла.
— Ну ладно, ладно, не кипятись, — ответил мне брат, непринужденно — даже слишком непринужденно — прислонившись к коновязи, у которой стояли наши лошади. — Надо же хотя бы узнать, что значит эта записка, разве нет?
— А если то и значит, про что я думаю? — огрызнулся я. — Работу на железной дороге.
— Тогда подумаем.
— Ты же гонял нас крюками по тысяче миль, лишь бы не отдавать этим грабителям ни единого пенни. А теперь всерьез думаешь потрудиться на Южно-Тихоокеанской железной дороге?
— Я всегда готов подумать… в отличие от некоторых, — ответил Старый, но в его голосе я уловил странное колебание.
— Если ты такой любитель думать, почему бы не подумать о том, что бесило муттер и фатера? Раздутые грузовые тарифы, разоряющие фермеров, люди, гибнущие из-за того, что магнатам жаль раскошелиться на исправные тормоза для вагонов. Ты что, все забыл?
Мой брат медленно и грустно кивнул, как человек, признающий мудрость полученного совета, но в то же время оставляющий за собой право проигнорировать его.
— Это было много лет назад, — сказал он.
— Попробуй сказать это Лютым. Ты же знаешь, они от сохи, как и наши родители. В газетах пишут, что ребята никогда не стали бы грабителями, если бы ЮТЖД в прошлом году не отобрала у них землю под новую линию.
— Ну… сколько мы работали на всяких засранцев, — вяло отмахнулся Старый. — Разница только в том, что они владели скотом, а не вагонами для скота.
— Да, но когда мы работаем на засранцев-скотопромышленников — мы ковбои. А на хрена мы сдались железной дороге? Разве что в охранники пойти, бродяг избивать.
Густав покачал головой.
— Вряд ли. Сдается мне, есть причина, почему ЮТ ищет парней вроде нас. Сам только что сказал.
Обычно мой брат не любит теоретизировать, не имея всех фактов, поскольку и мистер Холмс морщил свой длинный нос, не одобряя подобные напрасные измышления. Однако теперь Густав был готов сделать исключение, чтобы убедить меня — как, возможно, и себя самого.
— Банда Лютых, — сказал он.
— Думаешь, железнодорожное начальство собирает специальную команду?
— А как иначе, ведь Барсон и Уэлш потрошат их как свиней.
Я немного подумал. Предположение, не лишенное смысла… но это нисколько не меняло дело.
— Лютые — это яма, которую ЮТ выкопала сама себе, — пожал я плечами. — Не понимаю, с какой стати нам прыгать туда за ними.
— Чтобы подтвердить наше намерение стать служителями закона, — объяснил Старый.
— Или просто служителями, — фыркнул я.
— Это же не навсегда. Рано или поздно мы будем настоящими сыщиками.
На сей раз я лишь поднял бровь.
— Попробуй взглянуть на дело с другой стороны, — настаивал Густав. — Когда едешь на поезде, важен не сам поезд, а то, куда он тебя привезет. Понимаешь?
— А что, если вообще сел не на тот поезд?
Мне показалось, что это очень остроумное возражение, но Старый нашел достойный ответ:
— Всегда можно сойти.
Он произнес это не как прописную истину, а как обещание.
— Правда? Вот так запросто?
Густав кивнул:
— Вот так запросто.
— Если нам что-то не понравится, мы просто свалим? — уточнил я, не осознавая, что, говоря «мы», совершаю фатальную ошибку.
Брат снова кивнул.
— Ладно, — вздохнул я. — Твоя взяла. Пока что.
Старый тем не менее не слишком торжествовал по поводу своей победы. Казалось, он даже слегка сожалеет, что мне не удалось его переубедить.
Найти местную контору ЮТ оказалось несложно: она находилась в самом центре колоссальной паутины из дерева и стали, простирающейся от Огдена на полстраны. Южно-Тихоокеанская и Объединенная Тихоокеанская железные дороги, а также несколько местных линий сходились к западу от города, и их рельсы сплетались в один узел у огромной горы кирпича под названием Юнион-Стейшн. Накануне, направляясь в Огден, мы обогнули этот лабиринт, но теперь направились в самое его сердце.
Когда мы подъехали достаточно близко, чтобы слышать свистки, лязг и пыхтение поездов, лошади начали опасливо коситься по сторонам и вздрагивать — как и мой брат. Весь он стал дерганым, хотя пытался это скрыть, то и дело утираясь платком.
— Что, передумал? — спросил я.
— Просто немного нездоровится, вот и все. — Он в очередной раз промокнул лицо, уже снова взмокшее от пота. — Знаешь, когда найдем этого «п-ка» Кроу, говори лучше ты. У меня сейчас, наверное, не очень получится.
— Ну а у меня вряд ли хорошо получится клянчить работу, на которую я не хочу наниматься.
— Все равно… у тебя же язык лучше подвешен, Отто. Надо, чтобы ты взял это на себя.
Я посмотрел на Старого и встретил его взгляд, в котором читалось слово, которое он так и не смог заставить себя выговорить: «Пожалуйста».
Мой брат вверял свою мечту в мои руки. И я не мог отказать ему, сколько бы ни злился.
— Ладно, — проворчал я. — Давай сюда записку от Локхарта.
Густав хлопнул меня по спине, что случается даже не раз в сто лет, а скорее раз в тысячу. Есть еще одно слово, которое мы редко говорим друг другу, но сейчас Старый его произнес:
— Спасибо.
Мы нашли контору Южно-Тихоокеанской железной дороги, затерявшуюся в дальнем крыле станции, и я спросил полковника Кроу самым уверенным тоном, как будто мы старые приятели.
— У меня для него записка от Берла, — пояснил я прыщавому молодому клерку в ответ на его вопросительный взгляд и добавил со значением: — Берла Локхарта.
Клерк резво ускакал куда-то дальше по коридору, и я, воспользовавшись случаем, еще раз взглянул на Старого. Здесь, вдалеке от дыма и суеты депо, он немного успокоился, но лицо оставалось таким бледным, что брат походил на рыжеусый соляной столб. За пару месяцев до этого Густава тяжело ранили — он получил пулю в благодарность за свою дедукцию, — и мне подумалось, что, пожалуй, он еще не настолько оправился, как мне раньше казалось.
— Дальше по коридору, последняя дверь справа, — объявил нам вернувшийся клерк, улыбаясь, но не нам, а какой-то известной ему одному шутке. — Полковник вас ждет.
Я представлял себе мистера Кроу коренастым, с выпяченной бочкообразной грудью — вроде Эмброуза Бернсайда [8]. Но нас встретил щуплый малый, в котором едва ли уместилась бы и кружка пива, не говоря уже о бочке. Не знаю, каким полком он командовал, но служил, скорее всего, в армии генерала Мальчика-с-пальчика.
Несмотря на карликовый рост, зычности голоса Кроу было не занимать. Он рявкнул:
— Дверь за собой закройте! — И реплика прозвучала как щелчок хлыста. — Так, — сказал полковник, едва я выполнил приказ, — кто вы такие и что вам надо?
— Меня зовут Отто Амлингмайер, — представился я с, как мне хотелось бы надеяться, невозмутимым спокойствием. — А это мой брат, Густав. Берл Локхарт отправил нас к вам с вот этим.
Я вытащил записку и положил ее перед Кроу на письменный стол. Тот развернул ее, хмыкнул, потом скатал в шарик и сунул в карман темного сюртука.
— У кого-то из вас есть опыт работы в полиции? Охрана, армия, что-нибудь подобное.
Я изобразил дерзкую улыбку и похлопал по кобуре с кольтом, собираясь соорудить мало-мальски правдоподобную чушь о нашей карьере пистолеро [9]. Но, взглянув на недобрый прищур Кроу, понял, что он мгновенно учует легчайший запах гнили, и решил говорить правду.
— Боюсь, что нет, сэр. Мы просто ковбои. Повидали, конечно, всякое, но жестяных звезд никогда не носили.
Я был почти уверен, что Кроу даст нам такой же совет, что и пинкертон в котелке, забиравший Локхарта из салуна: «Валите-ка вы обратно на скотный двор, ковбои». Но вместо этого он сухо кивнул.
— Отлично. Знаете, кто я такой?
Так как честный ответ об отсутствии опыта, кажется, сработал в нашу пользу, я решил не скрывать и свое невежество.
— Не имею ни малейшего понятия, сэр, — и полковник вознаградил меня еще одним кивком.
— Верю. Превосходно. Как раз таких ребят я бы и искал, если бы искал таких ребят.
— Не понял, — растерялся я.
— Шпионов! — Кроу выплюнул это слово, словно залетевшую в рот жужжащую пчелу.
— Так, постойте. Вы думаете, что мы?.. — начал я.
Полковник отмел вопрос, взмахнув рукой с коротенькими пальцами.
— Нет-нет. Не вы. Но потому вы мне и нужны. Из-за них. Из-за шпионов.
— Простите за вопрос, сэр, — вмешался в разговор Густав, — но… чьих шпионов?
— А сами-то как думаете? — огрызнулся полковник. — Этих вонючих немытых мужланов, Барсона и Уэлша. Они раз за разом грабят наши поезда! Причем именно в те дни, когда там везут жалованье и, — он понизил голос и перешел на злой хриплый шепот, — золото. — Кроу стукнул кулачком по столу, кипя яростью, и я начал опасаться, что его разорвет, как перегретый котел. — Есть только одно объяснение: шпионы внутри Южно-Тихоокеанской железной дороги! Информаторы! Изменники, будь они прокляты!
Пока он распинался, лицо у него опасно наливалось краской, но полковнику все же удалось сделать глубокий успокаивающий вдох, прежде чем он успел схлопотать удар.
— Мы делаем все возможное, чтобы извести эту заразу под корень, но дело непростое, — продолжил он, когда краска гнева немного схлынула с лица. — На банду Лютых уже охотятся наши лучшие люди. Не могу же я просто открыть дверь и нанять новых сотрудников… тем более когда любой, кто приходит в ЮТ в поисках работы, может оказаться шпионом. Поэтому я ввел новое правило: нанимаю только тех, кого у меня нет причин нанимать и если они, в свою очередь, вовсе не хотят на меня работать.
— Так вот почему Берл Локхарт послал нас к вам, — протянул Старый. — Чтобы не ошибиться самому, вы поручили доверенным друзьям выбирать парней и гнать их сюда.
Полковник одобрил дедукцию брата кивком.
— Точно. Вижу, Локхарт сделал хороший выбор. Он, конечно, уже не тот, что раньше, но в людях пока еще не разучился разбираться. Правда… он же не был пьян, когда дал вам эту записку, а?
— Никак нет, сэр. — Я понял, что честность больше не в наших интересах: настало время безбожного вранья. — Кажется, он был немного с похмелья, но трезв как стеклышко.
— Что ж, прекрасно. — Полковник спрыгнул со стула и выпрямился во весь рост, хоть и не стал при этом выше, а затем поднял правую руку: — Повторяйте за мной: я торжественно клянусь…
Старый поднял руку. Секунду поколебавшись, я сделал то же самое.
— Я торжественно клянусь, — хором повторили мы.
— Что я не грязный ублюдочный шпион…
Мы с братом вылупились на полковника.
— Клянитесь! — гаркнул тот.
Мы поклялись.
— И что я сделаю все возможное, чтобы защитить имущество и пассажиров Южно-Тихоокеанской железной дороги.
Мы поклялись и в этом тоже.
— И да поможет мне Бог.
Густав и я повторили и эти слова, хотя мне они показались скорее мольбой, чем обещанием.
Кроу выдвинул один из ящиков стола и выудил оттуда парочку тускло поблескивающих жестянок. Одну он протянул мне, другую брату.
Это были звезды. Бляхи. Специально для Старого я прочел надпись на моей вслух:
СЛУЖБА ПОЛИЦИИ
267
ЮТЖД
Брат уставился на свою звезду — за номером 268 — и потер ее большим пальцем, как будто ему хотелось почувствовать холод металла и убедиться, что значок настоящий.
— Значит, — предположил Старый, — мы будем ловить Барсона и Уэлша.
Кроу нахмурился.
— Вовсе нет. Я же сказал: этим занимаются мои лучшие люди. А вы сядете на следующий экспресс, который идет через горы. Пройдете обучение в Сан-Франциско. О, кстати… — Полковник вытащил из того же ящика стола карандаш и конторскую книгу. — Как там вас зовут?
Пришлось отвечать и за себя, и за Старого, потому что лицо брата выражало крайнее потрясение: казалось, открой он рот — и вырвется крик. Мечта Густава наконец осуществлялась, но по его виду можно было подумать, что она обернулась кошмаром.
Глава четвертая
Терра инкогнита,
или Полковник Кроу бросает в бой новобранцев
Пока Кроу разъяснял, в чем будет заключаться наша работа, кивать и отвечать «да, сэр» пришлось мне, поскольку брат пребывал в полном оцепенении — можно было всунуть ему в руки сигары и продать в табачный магазин в качестве манекена индейца.
Полковник сказал, что мы поступаем под начало некоего Джефферсона Паулесса из штаб-квартиры ЮТ в Сан-Франциско и будем получать десять долларов в неделю. Добраться до места нам предстояло на специальном поезде Чикаго — Окленд Объединенной Тихоокеанской и Южно-Тихоокеанской железных дорог, именуемом «Тихоокеанский экспресс», который утром прибыл в Огден и вскоре собирался отправиться дальше. В поезде нам полагалось скрывать свою связь с железной дорогой, поскольку для донимающих ЮТ «переобувшихся сукиных детей» мы, по словам Кроу, представляли собой «терра инкогнита».
Старый так и сидел в оцепенении и даже не поднял бровь, когда в заключение полковник открыл окно и приказал нам вылезать.
— Лучше никому не видеть, что вы у меня были, — пояснил он.
Парочка ковбоев, вылезающая из окна средь бела дня, пожалуй, привлекает больше внимания, чем те же двое парней, спокойно выходящие на улицу через дверь, однако я почел за лучшее промолчать, ибо полковник Кроу произвел на меня впечатление буяна, по сравнению с которым Джордж Кастер [10] покажется образцом здравого смысла и хладнокровия.
— Билеты возьмете у стойки Южно-Тихоокеанской железной дороги внизу. Они уже там, на имя Диссимуло, — сказал полковник, пока я не слишком грациозно пропихивал свою немаленькую тушу через окно: моего далеко не старого братца прозвали Старым в шутку, в моей же кличке — Верзила — нет ни капли иронии. — Паулессу я отправлю шифрованную телеграмму о том, что вы приезжаете.
Густав неуклюже вылез за мной, а Кроу высунулся из окна и, согнув ручонку, отсалютовал нам.
— Удачи, парни.
— Значит… это и все? — спросил я, вяло салютуя в ответ. — У нас нет никаких заданий до те пор, пока не доберемся до Сан-Франциско?
— Конечно, есть, — нахмурился Кроу. — Я полагаю, это ясно и без слов.
Мы со Старым молча вылупились на него, давая понять, что слова все-таки не помешали бы.
— Если злодеи нападут на «Тихоокеанский экспресс», — рявкнул полковник, — убейте их всех!
После этого он нырнул внутрь и захлопнул за собой окно.
— Пожалуй, лучше бы он все-таки обошелся без слов, — заметил я.
В депо неподалеку, пыхтя, направлялся одинокий локомотив, и мой брат следил за его приближением с тоскливой задумчивостью.
— Не ожидал, что дело пойдет так быстро, — признался Густав.
— Но это не значит, что и мы должны торопиться.
— Мы взяли бляхи. — В голосе Старого звучала странная покорность судьбе. — Согласились работать.
— Работать в Южной, черт ее дери, Тихоокеанской, — напомнил я. — Ей-богу, братишка, Майк Барсон и Оги Уэлш нам ближе, чем этот чокнутый недомерок.
Густав покачал головой, стряхивая с себя сонное оцепенение.
— Барсон и Уэлш — преступники, — твердо сказал он. — А мы сыщики.
— Железнодорожные сыщики, — поправил я.
— Сыщики.
— Если все так просто, чего ж ты огорошен? Когда Кроу сказал, что отправляет нас следующим поездом, ты так побледнел, что чуть усы не выцвели.
— Я же говорю, дело пошло слишком быстро, вот и все. — Старый развернулся и зашагал вдоль стены здания. — И нам тоже надо идти быстро, иначе опоздаем на поезд.
Ругаясь, ворча и волоча ноги, я все же потащился следом.
После того как мы собрали свое барахло, переоделись в лучшую одежду — то есть ту, на которой поменьше пятен и заплат, — и заселились в меблированные комнаты, мой брат сделал серьезный шаг, скорее даже, гигантский скачок для людей вроде нас. Он продал лошадей. В этом был определенный резон, ведь нам вряд ли позволили бы засунуть их под сиденья в поезде. Но мне показалось, что была и другая причина: Густав отреза́л пути к отступлению.
Когда пришло время возвращаться на станцию, мы уселись в запряженную мулами конку, и поездка мне очень понравилась, поскольку давала массу возможностей раскланиваться с миленькими продавщицами из магазинов. Старый же остался равнодушен к их прелестям — и не только потому, что мой застенчивый брат едва не падает в обморок при виде юбки. Хотя мулы трусили весьма неспешно, братец, выпучив глаза, уставился на убегающие вдаль пути, как будто линия конки не упиралась в Юнион-Стейшн, а обрывалась в Большой каньон. Когда я спросил, как Густав себя чувствует, он буркнул «отлично» и еще крепче вцепился побелевшими пальцами в ближайшую стойку.
Мы доехали до станции, и я взвалил на себя бо́льшую часть нашего барахла, но Старый все равно отставал. Сказать, что он шел как на эшафот, — ничего не сказать. Он будто шел на эшафот с привязанными к ногам гранитными плитами.
— О господи. — Я бросил свою ношу и встал, дожидаясь брата. — Если заболел, так и скажи.
— Я… не… болен, — неубедительно прохрипел Старый, проковыляв мимо меня в направлении станции.
Нам выдали билеты на имя Диссимуло, как и обещал полковник Кроу, хотя клерк за стойкой и пронзил меня злобным взглядом, когда я с трудом выговорил якобы собственную фамилию.
— Диссимуло. Что еще за имя такое? — спросил я Густава, когда мы отправились на поиски носильщика, чтобы он забрал наши вещи.
— Кажется, и-итальянское, — заикаясь, пробормотал брат.
— Тогда буду звать тебя Джузеппе. А ты можешь называть меня Леонардо.
— Как насчет просто Дурень? — огрызнулся Старый устало, словно насмешки в мой адрес были некой тяжелой обязанностью, выполнять которую он мог только чудовищным напряжением остатков сил. — Если уж брать чужое имя, так почему бы не придумать нечто более подходящее?
Предложение показалось мне не лишенным смысла, и поэтому вскоре я сдал наши седла и сумки в багаж, указав имя «Густав Холмс».
— Ты же всегда хотел стать новым Холмсом. Ну вот, я тебя им и сделал, — сказал я брату, который устроился на одной из длинных скамей, тянувшихся, как ряды кукурузы, через весь огромный зал станции.
