Разрыв E-Book

Даниил Туровский

• Herausgeber: MEDUSA PROJECT
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 255

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Интернет — это место заблуждений, фейков, вражды. Интернет в нынешнем виде должен быть уничтожен. Так рассуждает автор анонимного телеграм-канала из Москвы, когда решает основать «Разрыв», группировку современных мечтателей, борцов за справедливость, или, по мнению российских правоохранительных органов, экстремистов. Создание «Разрыва» повлияет на многих, казалось бы, никак не связанных друг с другом жителей России. Но сильнее всего оно изменит жизни двоих: отца и сына, которые уезжают в маленький поселок к Охотскому морю, чтобы оказаться оторванными не только от прошлой жизни, но и от цивилизации.

Leseprobe

Даниил Туровский«Разрыв»

Эльнаре, которая помогает складывать все пазлы

Основано на сотнях реальных событий

Минус сорок

[сын]

Мой папа — пидор.

Дупло.

Крыса.

Умник ебаный.

Неудачник.

Ну, так типа все говорят.

В последний раз так его обозвала моя идиотская училка, когда мы на уроке обсуждали, кем работают родители.

Оказалось, всешние отцы живут где-то в других городах. Одни — работали на вахтах. Слово это я первый раз услышал на уроке и потом попросил расшифровать более-менее адекватного одноклассника. Но за такой тупой вопрос все равно лишний раз получил крапивку.

На вахтах отцы находились по восемь-десять месяцев и оч далеко (кто-то охранниками в больших городах, кто-то разнорабочими на неких дОбычах). Другие отцы — сидели в тюрьмах. Одноклассники говорили, что ни за что.

С одноклассниками, у которых отцы сидели ни за что, у меня и так совсем не складывалось общение, теперь — когда узнал — стало просто страшно. Санек, например, который через день прятал мой рюкзак (а однажды, на большой перемене с обедом, поставил внутрь стакан с какао), оказался сыном некоего Валентина Ивановича, уважаемого жителя поселка, который за всем тут следил, а теперь «вынужден чалиться, но скоро выйдет и наведет порядок и разберется со всеми обидчиками».

Третьи отцы защищали Россию и считались героями; папа объяснил, что на самом деле они — оккупанты, убийцы, захватчики и каждый пойдет скоро под трибунал.

Мой же папа работал фрилансером, дома, за компом.

Сейчас мне двенадцать, приехали мы в этот поселок, когда мне было девять. Получается, уже три года здесь. Где-то на самом восточном краю страны.

Я оч плохо разбираюсь в географии. Ну а наши уроки по ней обычно выглядели так: учитель что-то рассказывал, а остальные занимались чем хотели. На самой галерке, например, Санек и еще двое пацанов сдвигали парты, ставили на них поперек учебники как сетку, еще два учебника использовались как ракетки. И вот, матч по настольному теннису. Оттуда же иногда, мне кажется, доносился запах водки. Они ее вроде смешивали с энергетиками и апельсиновым соком.

Поэтому могу сказать только, что наш поселок находится где-то на самом востоке, около Охотского моря. До ближайшего города — около четырехсот километров. За три года мы слетали в него только один раз на вертолете.

Тогда, в первый Новый год тут, папа сказал, что хочется увидеть нормальную елку и купить подарков в нормальном магазине. Елки в итоге там не оказалось, но пара штуковин к компьютеру мечты нашлись (папа к тому моменту уже полгода пытался собрать игровой блок, чтобы в самые новинки играть). Обратно вертолет не смог вылететь из-за погоды.

Мы почти целый день ехали на грузовике с другими несчастными и парой мужиков, возвращавшихся с вахт. Они всю дорогу курили и смотрели без наушников видосы. После такого прикола мы больше уже не выбирались.

Папа не оч много говорит. И не очень-то и объяснил, почему мы оказались именно тут.

Как я понял, то ли из-за того, что ему наскучило в слишком большой Москве. Он вроде написал об этом какую-то типа книгу. Ее он мне не показывал. Я без спроса не брал — хотя знал, что она лежит в распечатанном виде в его рюкзаке.

То ли из-за того, что хотел прожить новую жизнь. Папа рассказывал, что давно прочитал про этот поселок в интернете и решил, что хотел бы побыть тут несколько лет, чтобы «поработать руками в море». Когда мы приехали, он попробовал. Папа устроился на рыбацкую лодку и уходил в море. Что он там именно делал — не знаю, наверное, ловил рыбу. Через две недели или около того он перешел на рыбный завод.

Завод стоял на берегу, недалеко от нашего поселка, и был вроде как единственным местом работы для большинства жителей. Там папа разделывал рыбу, приходил домой в чешуе, в порезах и с жуткой вонью. Примерно недели через три он вернулся к работе за компом. Правда, и завод этот (почему его так называли — хз, выглядел как просто склад) скоро закрылся. Папа сказал, что рыбу оттуда возили в другие страны, а теперь она стала никому не нужна, потому что и страна наша больше никому не нужна.

Еще мама от нас уехала. Захотела новой жизни и переехала в Америку. Думаю, папа на нее обиделся и захотел быть максимально от нее подальше. Типа 7000 километров вылечат обиду и разочарование лучше, чем 1000 километров.

На уроке я рассказал короткую версию всего этого. И тут же услышал: «Да-а-а, мужчина настоящий», «Бабу отпустил», «Пидор?», «Неудачник», «Просто так из Москвы не уезжают».

Когда услышал эти фразочки, то представил папу (39 лет, высокий, короткие темные волосы, уставшие глаза с синяками, морщины на лбу, в норм форме, без живота, как у большинства мужиков его возраста) и подумал, что вряд ли он неудачник и у него точно есть план.

Из дома он выходил редко: в магазин, на прогулку по сопкам, на воскресную пробежку вдоль моря. За три года он сдружился только с соседом дядей Костей и продавцом из магазина дядей Алексеем. Они были оч старыми, по-моему, по семьдесят или около того. Хотя когда я на них смотрел и слушал, то казалось, что скорее около ста. Ну и как сдружился. Они разговаривали, когда случайно встречались в магазине и на лестничной площадке. Один раз папа сходил с дядей Костей на прогулку по сопкам за ягодами. Вечер в тот день был класс — у папы внезапно проснулось умение готовить, и он испек ягодный пирог. С чаем зашел как боженька.

В первый год в поселке за папой увивались несколько женщин. Мне это оч не нравилось, хоть и из-за этого в холодильнике появлялись то кастрюля с щавелевыми щами, то пожарские котлеты. Папе, видимо, тоже не нравилось — они у нас никогда не ночевали, а последние два года вообще не заходили.

Мы жили в небольшой квартире на четвертом этаже пятиэтажки. Сверху кто-то постоянно катал шары, бегал и переставлял мебель. Соседи слева — включали телевизор, особенно громко на выпусках новостей. Папа из-за этого почти всегда дома был в наушниках, он выходил из себя от любого постороннего шума. И как-то в порыве злости сказал, что переехал на край света не для того, чтобы снова слушать тупых злодеев с Первого канала; от соседей справа — только тишина, там жил дядя Костя.

Квартира наша была самой обычной. Кухня (со столиком, накрытым доставшейся от соседей пластиковой скатертью в красный цветочек) + ванная (помутневшее зеркало, пожелтевшая ванна, краны в извести) + комната-спальня (место папы и его рабочий кабинет) + зал (мой диван-кровать; ну и там же — главное место в доме: стол с компом). Все окна выходили на заброшенную стройку дома культуры.

В зале стоял книжный шкаф: собрания сочинений Диккенса и Драйзера, десять томов Большой советской энциклопедии, биография Стива Джобса от Айзексона, «Гарри Поттер и Орден феникса», «Вторжение. Краткая история русских хакеров», «Пляж» Гарленда, «Как писать книги» Кинга. Последние пять книжек мы захватили с собой из Москвы. На той же полке стояла фотография меня, папы и мамы с поездки на море много-много лет назад.

За ужином я рассказал папе про школьные прозвища. Он будто не удивился и предложил не обсуждать дураков, а лучше поиграть в третьих «Героев».

Клево, я знал, что возьму себе замок некромантов, папа — людей.

Перед игрой я выглянул в окно. Там начинался сильный снегопад.

[отец]

Меня так, конечно, называли всю жизнь. Во дворе, в школе, в институте. Друзья и друзья друзей. «Робот», «сорокалетний девственник», «самый умный, что ли». Прозвища уже давно не задевали, но в этот вечер я испугался, что малыш может обо мне подумать так же. Надо, может, быть перед ним смелее, увереннее, мужественнее.

Думая о том, как быть для малыша если не героем, то хотя бы не ссыклом, я запустил комп. В корпусе загорелись зеленые и фиолетовые лампочки, зашшшумел вентилятор охлаждения. Малыш уселся рядом справа.

«Герои» уже года два или больше были нашим основным совместным занятием. Насколько это ок и не позор? Я помнил, как первый раз объяснял ему принципы мира, как работают замки, зачем нужно исследовать мир, почему вышки нельзя пропускать. И вот эти вечера, когда мы сидели рядом напротив компьютера, казались мне самыми важными. Только в эти часы мы разговаривали. А малышу? В последнее время в игре я чаще отсиживался в городе, малыш же бродил, исследовал местность, забредал за артефактами в дальние места карт.

Малыш рассказывал про школу и про то, как ненавидит алгебру. Про то, как недавно на первом уроке, то есть в 8:35 утра, он один раз зевнул и училка громко сказала: «Что, скучно тебе, Антон?»; про свою подругу Настю, которую недавно увидел на улице вместе с Саньком; про океан около поселка и то, что тот казался таким мощным и вечным, что малыш сразу забывал и про алгебру, и про Настю. Я не рассказывал ему про Северо-Курильское цунами 1952 года. В школе расскажут. Наверное.

Малышу уже двенадцать. Я посмотрел на него: вытянутый, кудрявые волосы (как у мамы), в толстовке с «Симпсонами», в кроссовках с зеленой подошвой — покупки еще с московских времен.

Вроде похож на меня, но как же плохо я его понимаю. И не могу нормально поговорить, чтобы это был не мертвый разговор. Или все нормально и только мне кажется, что все плохо?

Я постоянно читал на форумах, как наладить общение. И когда мне казалось, что мы долго не говорим, и наступала тишина, то думал, что это ненормально, и говорил ЧТО-НИБУДЬ.

[сын]

В какую-то из наших игр папа сказал, что чувствует себя в этом поселке, после переезда, будто на новой карте, где нужно и можно все заново исследовать: и дом, и местность, и людей. Я знал, что ему здесь нравится, поэтому никогда его не просил вернуться в Москву, хоть часто и вспоминал ее. Мне нравилось, когда он говорил так вот, типа открыто и мы близки. Но иногда он зачем-то вворачивал наставления. Они всегда звучали как заученные цитаты из книжек по воспитанию. Скорее всего, так и было, только он их находил в интернете.

И вот между атакой десяти призрачных драконов на пятьсот пятьдесят крестьян он мог сказать что-то вроде: «Мечты не имеют ничего общего с жизнью — они слетают с нас, когда взрослеешь», «Взрослый человек может принимать решения, пусть даже и спорные, но самостоятельные».

— Да, да, — говорил я. — Ты посмотри, сколько у меня личей. Твоим паладинам конец.

— Ха. И не забывай про заклинание призыва.

— Але, ты не подсказывай, сам разберусь.

— Ок, малыш.

[отец]

Уже ночью, после игры, я еще полазил по интернету.

Хотел подрочить, но потом вспомнил, что потом придется идти в душ, долго мыть пенис, потом ждать, пока выйдет все, снова мыть. И вместо дрочки начал читать самые странные статьи Википедии и так дощелкал до текста о войнах тараканов на территории СНГ.

Ночью интернет работал лучше и быстрее, потому что освобождалась полоса и трафик, который местный провайдер выделял на всех. Но ютуб даже тогда еле-еле грузился, поиграть онлайн во что-то серьезное было нереально. И такой интернет я установил с трудом. В поселок, и вообще эти края, все еще не проложили магистральный кабель.

Мобильный интернет вроде работал, но попробуешь открыть телеграм или поиск — ничего не прогрузится.

В итоге я установил спутниковый интернет и купил тарелку. Обошлось раз в десять дороже, чем в любом городе центральной России, а скорость была во столько же раз медленнее. Установку пришлось ждать полгода — настроить тарелку мог только один человек, который перемещался по всему региону.

Когда он все установил, оказалось, что и тут все непривычно: например, после включения приходилось минут пять подождать, пока тарелка начнет давать более-менее нормальную скорость. Вроде спутниковый, а все равно проходил через базовую станцию где-то в регионе.

В целом я был бы рад оказаться без интернета вообще, но вся моя работа была там: я монтировал видеоролики для блогеров (чаще всего оппозиционных), нужно было постоянно быть на связи, часто вносить правки. Потом еще три раза правки. Ну и как без сериалов и самых разных видосов.

Когда мы только приехали и обустраивались, в нашей квартире не оказалось стиральной машинки. Пришлось вступить в группу в вотсапе, где люди с округи всё друг другу перепродавали. Там я и нашел стиралку. Ее в итоге даже привезли к нам в поселок. Правда, понадобился еще ремонт, потому что плохо закрывалась дверца.

В первые недели меня крутило от всей этой бытовухи (самому ремонтировать стиралку? самому подкручивать кран? самому готовить обед?), но потом я поймал себя на мысли, что это как раз про те дела руками, которых мне не хватало в Москве и которые раньше получалось решить одним кликом.

[сын]

Я проснулся от холода. Я очень замерз.

Протянул руку к батарее за кроватью — ледяная. Градусник за окном показывал минус сорок. Вчерашний снегопад только усилился, стройка дома культуры скрылась под сугробами, подоконник со стороны улицы завалило сантиметров на двадцать.

Пальцы так замерзли и плохо двигались, что я с трудом нацепил вчерашние носки, фланельку и пуховик. Все еще очень холодно. Я дыхнул — пар. Вернулся к кровати, накинул на себя одеяло.

Откуда-то донеслись папины слова: «Блин, это еще что». Вышел в коридор. Дверь в квартиру была открыта, папа стоял на лестничной площадке и ковырялся в электрическом щитке.

— Что там?

Папа оглянулся.

— Да ничего не работает, уже все прощелкал. Электричества нет.

— Может, не те кнопки?

— Кнопки-то те, — из своей двери выглянул дядя Костя. — Проделал все это еще час назад. Ничего не работает. Ты знаешь, я разбираюсь.

Дядя Костя (небольшого роста и с мелкими глазами, полный, лысый, похожий на Колобка) раньше служил и дослужился до большого звания и пожил, как он говорил, в каждом задрипанном военном городишке страны. Он одевался в военную форму, но не носил погоны. Пару недель назад они с папой пили у нас на кухне чай, и я услышал, что ему стыдно за сослуживцев и свою прошлую работу. Папа сказал ему спасибо и предложил заходить в гости в любое время.

— Понятно, — сказал папа и щелкнул еще раз кнопками в щитке.

— В магазине-то наверняка все знают, — сказал дядя Костя. — Если пойдете, потом загляните ко мне, расскажите что да как. Да?

Папа кивнул. Мы вернулись в квартиру. Холодильник тоже не работал. Внутри лежали кусок сыра, пара огурцов и вчерашние макароны с соусом из банки. Но с таким холодом они вряд ли бы испортились.

— Батареи тоже не работают, — сказал я папе.

— Да. Скоро включат, думаю. Вряд ли это надолго. Тут часто холодно, должно быть все продумано, — затараторил он. — Давай одевайся, го сходим в магаз.

— Я уже одет.

— Точно.

— Пап, а ты сохранился вчера?

— А?

— В «Героях».

— Вроде да… не уверен. Посмотрим, как включат все.

— Пропала игра, наверное.

[отец]

Проснувшись от холода, я вспомнил, что однажды такое уже ощущал. Осенью лет десять назад я взял недельный отпуск, малыш с мамой остались в Москве, а я путешествовал по Абхазии, все еще хотел стать писателем, искал вдохновение и истории. На вокзале Сухуми увидел объявление о сдаче «чудесной посуточной квартиры около моря». Позвонил. Мужчина сказал подъехать в кафе-магазин. Нодар (так звали владельца квартиры из объявления) нашелся за застольем с водкой, сулугуни, лепешками. Водка поспособствовала быстрому знакомству.

В начале 1990-х он работал водителем на бензоколонке в Сухуми. В один из рейсов на улице к нему подошли двое мужчин и представили своего знакомого, который потерял память, но вроде бы его зовут Виталиком. Нодар согласился его ненадолго приютить. Мужчина остался у него на 25 лет — он никогда не говорил о прошлом, не выезжал из деревни, стал электриком. А потом попал в автомобильную аварию — и вспомнил всю свою жизнь, после чего вернулся в родное село в Удмуртии и даже нашел девушку, на которой хотел жениться еще 25 лет назад.

Нодар рассказал эту историю, а потом с бутылкой забрался в свою «Ниву» и предложил наконец отвезти в чудесную квартиру у моря. Уже наступил поздний вечер.

Он довез меня до пятиэтажки. Она стояла буквально в пятидесяти метрах от воды.

Нодар открыл дверь. Забыв, где выключатель, он постучал по стенам. И вскоре лампочка загорелась.

— Ну, нормально все тут, — сказал он. И ушел.

Вскоре я понял, что дом не отапливался. И становилось все холоднее. Я обыскал всю квартиру, нашел четыре одеяла — из тех, что всегда свозят на дачу: выцветшие, двухцветные, колючие. Из них я соорудил на диване что-то вроде палатки.

Внутри ощущалось чуть теплее. Я лежал и вспоминал, как ходил по горячему песку на море, но самовнушение вообще не сработало.

Можно, наверное, будет такое проделать сейчас, если отопление не включат. Но включат же. Так, а у нас есть одеяла кроме тех, что на кровати?

В ту ночь в Абхазии за окном волны бились о берег. Я считал их, чтобы заснуть. Проснувшись около пяти утра, понял, что продрог так, что сложно двигаться. Вышел на улицу. Там оказалось теплее. Уселся на берегу, подбежала собака, и мы с ней прошлись вдоль берега.

Может, и сейчас на улице будет теплее?

Мы с малышом нацепили всю одежду, которую нашли. По двое носков, по двое штанов, по двое футболок и толстовок. Замотали лица так, что оставались видны только глаза.

Малыш сказал, жаль, что нет очков, как у сноубордистов или пейнтболистов. Я сказал, да, жаль.

Я посмотрел на мобильный телефон — никакого сигнала, даже GPRS. Зарядка наполовину.

Лифт не работал, мы спустились по лестнице. Я нажал на кнопку домофона, чтобы открыть дверь — кнопка никак не среагировала, а дверь и так была открыта. Снега нападало столько, что дверь пришлось подтолкнуть.

Мы увидели бесконечное белое пространство, никаких кустов, никаких зданий, никаких следов, никаких звуков. Скрипнуло окно. С четвертого этажа нам махал Константин. Мы помахали в ответ и отправились в путь.

Моя идея о том, что на улице сейчас будет теплее, чем дома, провалилась. Оказалось, что зимой все не так. Метель резала лицо, сильный ветер мешал идти и проникал под одежду. Мы шли медленно — снега нападало выше моих коленей. На основной улице (Ленина, конечно) сугробы стали поменьше — видимо, иначе дул ветер. Но и там дорога и тротуар слились в одно белое бесконечное.

В месте, где обычно находилась автобусная остановка, стояла скорчившаяся бабушка с сумкой на колесиках (с неподходящим совершенно сейчас рисунком: лягушкой на тропическом острове), в черном длинном пальто и высокой меховой шапке. Она смотрела в одну точку — откуда обычно приезжал единственный в поселке автобус маршрута № 1 (я так же смотрел на скачивание торрентов: чем дольше не отводишь взгляд, тем быстрее скорость).

— Сегодня вряд ли приедет, — сказал я.

Она оглянулась, посмотрела на нас, ничего не сказала, только сильнее вцепилась в сумку и придвинула ее к себе.

— Такая метель, точно не приедет, — сказал я.

Она не ответила.

— Холодно, идите домой. Ничего не приедет.

Мы пошли дальше, я оглянулся. Женщина продолжала смотреть на нас.

Напротив остановки находился сквер, где после школы собирались подростки: пообжиматься, покататься на скейте, порисовать хуи на стенах, поприставать к прохожим.

Сейчас там никто не ошивался. Выше от сквера находился район, где еще пару лет назад жили сотрудники рыбного завода. Все пять домов стояли брошенными. Там подростки тоже часто шлялись и пересказывали истории то о мальчике, который гулял по району, споткнулся и упал на ржавый штырь и теперь появляется в виде призрака, то об окне в одном из домов, которое зажигается по вечерам фиолетовым светом (знающие пацаны в этот момент подмигивали).

Но главным местом притяжения в поселке считался магазин. Он заменял и кафе (внутри была пара стоячих столов, за которыми можно было съесть разогретую сосиску в тесте или лапшу в кипятке, выпить пива), и кинотеатр (над полками с печеньем и консервами стоял старомодный пухлый телевизор, на котором постоянно шли нормальные фильмы: как-то, покупая чеснок и огурцы для салата, я завис в магазине на полчаса, потому что там шла сцена боя и долгого разговора Энакина и Оби-Вана из «Мести ситхов». ТЫ ДОЛЖЕН БЫЛ БОРОТЬСЯ СО ЗЛОМ, А НЕ ПРИМКНУТЬ К НЕМУ).

Магазин находился на первом этаже такой же пятиэтажки, как наша. И занимал, кажется, площадь то ли двух, то ли трех двухкомнатных квартир.

Обычно над магазином светились две вывески: «Продукты» и, более мелким шрифтом, «и побаловать себя». Сейчас они не горели.

Когда мы подошли ближе, я увидел, что весь снег вокруг магазина окрашен в красное.

Малыш остановился, я подошел еще ближе: там лежали куски мяса, некоторые в упаковках с этикетками, большинство без. Еще коробки с мороженым, пиццей, наггетсами.

— Это из магазина, — сказал я. — Продукты.

— Такое себе, — сказал малыш.

Мы поднялись по ступенькам. Алексей — владелец магазина, носивший всегда квадратные очки и пиджак, — стоял за прилавком с портативным радиоприемником. Длинная и мягкая антенна вилась через полки и вылезала за форточку. Телевизор не работал.

— На батарейках, — сказал он, когда мы зашли внутрь. — Этот ловит. А телевизор нет.

— Что говорят?

— Ну что? Все хорошо, быстрыми темпами с опережающим развитием вперед. Новые территории приобретены. Пенсии будут проиндексированы. С растущими тарифами ЖКХ разберутся. Новые предприятия открываются каждый день. Старый фонд расселят.

— О нас ничего.

— Нет конечно. Там геополитические вопросы.

— А что там на улице? — спросил я.

— Спасаю что могу. Морозилка не работает.

— Да тут везде морозилка.

— Не знаю, у меня тепло, — улыбнулся Алексей.

Я увидел, что в углу магазина тарахтел бензиновый генератор. И тут же почувствовал едкий запах, от которого, казалось, вот-вот разболится голова.

— Но ненадолго, — продолжил Алексей. — Может, до вечера. Почему-то всегда казалось, что бензин всегда будет. Но как его привезти, когда дороги нет?

— Все замело?

— Конечно.

— Ну скоро расчистят.

— А как узнают? Ничего не работает. Ты станцию видел? — по моему лицу он понял, что я не знаю, о чем речь. — Сгорела вся станция. И котельная. И вышка. И передатчики. Все сгорело. Не знаю я, из-за чего! Все приходят, спрашивают, а я откуда знаю? Тоже проснулся сегодня будто в прорубь прыгнул. Пришел сюда, чтобы хоть как-то согреться. Не для моих это лет, еб твою мать. Прости.

— Как это сгорело? — спросил малыш. — А пожарники?

Пожарные, малыш.

[сын]

Интересно, пожар случился из-за удара молнией? Или кто-то оставил непотушенную сигарету? Сожгли, чтобы получить страховку? А что такое котельная?

Папа тем временем купил свечи, печенье, копченые колбаски и несколько пачек сухариков и лапши быстрого приготовления (ее дядя Алексей сегодня продавал максимум по две в руки, но нам продал по три, вроде как из-за меня).

Рассовав покупки по карманам (мы, конечно, забыли взять сумку, а пакеты закончились), направились в сторону электростанции.

[отец]

Там уже шатались несколько женщин с детьми. Одна из них громко сетовала на то, что все рукастые мужики разъехались и теперь некому участвовать в ремонте.

Не очень понятно, что тут можно было бы чинить или восстанавливать — от электростанции-котельной почти ничего не осталось. Здание выглядело как сгнивший, а потом развалившийся зуб: черное, с парой острых и невпопад торчащих стен и обвалившимся потолком. Пожарище уже сильно замело снегом, но виднелись вентили, генераторы, трубы. Стоявшая рядом вышка телефонной связи обрушилась.

Нормальный такой разрыв со всей цивилизацией, и дело серьезное: долго не будет ни отопления, ни электричества, ни связи. Вряд ли это вообще возможно починить. Да и как сообщить об аварии? Увидит ли кто-то там, на большой земле, в распределительном центре, что в каком-то поселке что-то не работает? Вообще не уверен, что есть какой-то центр, который за всем таким наблюдает. А как отсюда выбраться, если из города можно улететь только на вертолете раз две недели (или раз в неделю — если повезет с погодой, но, судя по метели…)? Наверняка в поселке есть несколько бензиновых генераторов, но топливо для них закончится быстро.

Будто, ух, из моей книжки. Из повести, которую я написал несколько лет назад, — про конец интернета, про подрывы вышек связи, про отшельничество. Я даже выложил ее на пару дней в интернет, но потом быстро удалил, испугался, что она вроде как может выглядеть экстремистской и террористической. Садиться в тюрьму за слова не хотелось. И я спрятал ее подальше, хотя написанное в целом звучало даже хорошо и утопично…

— Пап? Пап?

Мы все еще стояли около пожарища. Малыш смотрел на меня.

— Пойдем уже? Я замерз стоять.

— Идем, конечно.

Я приобнял его за плечи и тут же отпустил. Где нам согреться? Заскочить в магазин и там остаться, пока еще есть бензин для генератора?

В магазине было не протолкнуться: жители поселка грелись и скупали продукты. От вываленного на снег уже ничего не осталось. Алексей вытащил генератор на улицу, но бензиновый запах все равно заполнял помещение. Открываешь двери — свежий воздух, но холодно. Закрываешь двери — задыхаешься от бензина, но теплее.

Посетители обсуждали, что электричество и тепло вот-вот появятся, все ничего, бывало хуже. Терминалы оплаты картой, конечно, тоже перестали работать. Теперь только наличные. Но их было непонятно откуда взять — пара банкоматов, которые работали в поселке, тоже перестали включаться. Алексей начал записывать все покупки в кредит в свою тетрадь в клеточку.

Кажется, мы провели там несколько часов. Потом генератор выключился. Какая-то женщина (вроде Татьяна) сходила домой за канистрой с бензином.

[сын]

Татьяна Николавна преподавала у меня русский и литературу. И типа классная руководительница. Тупая сука.

[отец]

Вернувшись, Татьяна потребовала от каждого заплатить по сто рублей.

— Это мое, бесплатный сыр только в мышеловке, господа, — сказала она. — Кто не хочет — выходите.

— Так. Генератор-то мой.

— А бензин мой.

Другие женщины начали орать на Татьяну, она тоже закричала.

Я ненавидел, когда кричали. И сам не умел. Иногда, когда никого не было рядом, я пытался — но скорее получалось просто громко говорить. Вот так воспламеняться… так и не понял за мои тридцать девять, что может меня так разъярить.

— Пап, я согрелся, пойдем? — сказал малыш.

Я кивнул.

[сын]

К вечеру отопление и электричество не появились. Одну из купленных в магазине свечей мы зажгли и поставили в стакан. Папа попробовал сделать странную конструкцию: взял глиняный горшок (выкинув оттуда цветок с землей) и прикрыл им огонь. Так, сказал он, должно стать теплее. Горшок и правда чуть нагрелся, я прижал к нему руки, почувствовал тепло. Но в комнате стало еще холоднее, чем утром.

Папа попросил ему помочь — достать со всех полок, антресолей, коробок покрывала, одеяла, ткани, подушки какие найду. Я сбегал даже к дяде Косте, тот выдал мне плед с тигром.

Мы расставили стулья, накинули на них пледы, потом накинули другие пледы, прикрыли дыры подушками. Так и получилась палатка — прямо посреди гостиной. Папа сказал, что внутри воздух быстрее согреется. Мы залезли внутрь, в центре поставили свечу в горшке.

— Прикольно, — сказал я.

Мы все еще сидели во всей одежде.

— Давай думать, будто мы герои в походе, — сказал папа. Он приложил руки к горшку. — Давай тоже. Мы в дороге, которая ведет нас к важной цели. К принцессе. Как в «Марио». Я всегда так делаю, когда происходит что-то такое… Представляешь, что это просто начало нового сезона твоего сериала. Понимаешь?

Я не понял, что за Марио. Холод уже чувствовался даже будто внутри.

— Ну или мы как в «Героях», ждем следующего хода, — сказал я.

Мы со сковороды доели вчерашние холодные макароны, съели по копченой колбаске.

— Давай поспим. Так быстрее время пройдет.

Заснуть не получалось. Холод колол каждую точку на теле. Папа лежал рядом с открытыми глазами и ничего не говорил.

[отец]

Ночь оказалась долгим, темным и холодным путешествием. Тело ломало и выкручивало. Всплывали одно за одним воспоминания о том, сколько раз я что-то сделал не так или мог сказать иначе. Я дремал, ворочался, мучался. Лишь бы чуть забыться.

Одежда, все поверхности вокруг стали ледяными. Наверное, свеча в горшке и наше дыхание немного нагрели палатку — иначе почему мы еще не замерзли? За окном завывал ветер. Почти как тогда волны — в очень давнем путешествии по Абхазии. Я вытащил из кармана телефон — совсем разрядился. Малыш спал. Я присмотрелся к нему и долго смотрел на живот — да, дышит. Приоткрыл одеяло: судя по свету за окном, уже около пяти или шести утра.

Я вылез из палатки и прошелся по квартире. В раковине на кухне лежала немытая посуда с пригорелой и засохшей едой: несколько тарелок, сковорода, вилки, ножи, ложки.

Я приоткрыл окно, слепил с подоконника пару снежков, попытался протереть ими тарелки. Ничего не получилось.

И в ванной, и в унитазе замерзли трубы. Понял я это, когда уже сходил в туалет и ничего не получилось смыть.

Я подошел к окну. Мертвый, мертвый город. Ни одно окно не горит. Все заметает метелью. Кто и зачем решил строить здесь худые панельные дома и бараки? Поселить здесь, в самом неподходящем месте, людей для освоения ресурсов…

И тут же поймал себя на том, о чем постоянно думал. То, из-за чего меня называли (и я сам так иногда думал) и пидором, и неудачником, и снобом, и типа самым умным. Я опять слишком много думал, хотя нужно просто действовать. Я годами пытался с этим бороться, записывая в блокнот, а потом в заметки телефона рекомендации, как становиться лучше каждый день:

— говори четко, будь прямым и уверенным

— спортик каждый день, должно быть спортивное тело

— купи ботинки red wings под черные джинсы, будет лук, как у американских репортеров

— ты — мужчина, все это дерьмо вокруг — опыт

— спланируй уже наконец долгое пешее путешествие

— здоровая еда каждый день

— живи сейчас, не думай о прошлом

Стал ли я другим хотя бы для малыша? Я даже не мог с ним нормально поговорить, потому что не умею.

С улицы донесся звук топора. Еще раз. И еще.

[сын]

Я вроде норм поспал. А где папа?

[отец]

Я выглянул в окно. Костя рубил топором деревья. Явно чтобы потом сделать костер. Как на фотографиях из Мариуполя зимы 2022 года.

Удары давались ему тяжело, он останавливался и отдыхал после каждого. Сейчас он наносил уже четвертый по стволу вроде бы рябины. Я спустился во двор.

— Помогу?

Костя кивнул.

— Как ночь? — спросил я.

— Пережил.

У нас получилось срубить несколько небольших деревьев. Во дворе росли несколько взрослых елей, но как к ним подступиться, чтобы тебя не убило, — непонятно. Костя предложил вспомнить «Девчат», но мы так и не вспомнили, как там управлялись.

[сын]

Папа вернулся с несколькими огромными ветками. Потом ушел и принес еще несколько таких же.

— Найдешь ведро?

Я обошел квартиру и нашел на кухне пластиковое зеленое ведро, которое мы купили три года назад при заезде в квартиру — чтобы мыть полы. В ведре стали храниться губки и бутылки с химией, полы мы ни разу не мыли.

— Есть только такое.

— Такое вряд ли подойдет, — сказал папа. — Нужно металлическое.

— Ну да.

— К дяде Косте?

Он кивнул.

[отец]

Я начал рубить ветки прямо на полу. Уже все равно, останутся на нем вмятины или дыры. На полу лежал паркет елочкой. Я начал вспоминать, что такой же лежал в нашей с Машей первой съемной квартире в Москве, но прервал свои мысли, чтобы снова не углубиться в ностальгию и не зависнуть посреди дела. Когда малыш вернулся с ведром, я уже нарубил ветки для первого костра.

Мы разожгли огонь прямо в гостиной, около нашей палатки. На ведро, которое нашлось у Кости, поставили кастрюлю. Сначала решили растопить лед — чтобы умыться теплой водой, залить немного в унитаз, возможно, даже попробовать сварить какие-нибудь макароны. Комнату сразу заволокло дымом, я приоткрыл форточку. Часть воды я налил в раковину, заткнув ее пробкой. Такую же пробку я когда-то использовал, когда набирал ванну для Маши. Она любила, когда я ей все подготавливал, заливал пену. Она могла лежать там часами с книжкой, иногда я заходил к ней, опускал руку в горячую воду рядом с ее ногами…

[сын]

Оказалось офигенно умыться теплой водой. Я даже почистил зубы.

[отец]

Мы выпили по чаю и вышли на улицу. Я предложил малышу снова сходить в магазин узнать новости.

[сын]