Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Sprache: Russisch
Шпион и плейбой, светский лев и добрый знакомый всех контрабандистов и владельцев кабаре Европы, изысканный денди и тонкий знаток оружия, беззаботный хищник и блестящий профессионал своего циничного дела. Перед вами Лоренсо Фалько — агент правительства Франко, умудренный и опасный волк-одиночка в диких джунглях гражданской войны в Испании. Его направляют в Аликанте, где он должен устроить побег из тюрьмы крупному франкистскому чину; в Танжер, где его начальство надеется заполучить золото Республики; в Париж, где надо скомпрометировать героя войны, а заодно помешать Пабло Пикассо обнародовать монументальное полотно на Всемирной выставке. Фалько — свободный радикал, ложка дегтя, козырь в рукаве. Он ценит храбрость, в том числе и храбрость противника, но в его мире честь — роскошь, и порой непозволительная. В его мире выживают только искушенные хищники, которым, когда рассеется дым, остается лишь с мрачным юмором констатировать несправедливость мироустройства. И в сердце хищник не пускает никого — кроме одной отважной и безжалостной женщины, своего двойника из кривого, идущего рябью зеркала... Хищник, обаятельно улыбаясь, выходит из леса. Он голоден, опасен и готов к приключениям.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 406
Veröffentlichungsjahr: 2025
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Arturo Pérez-ReverteSABOTAJECopyright © Arturo Pérez-Reverte, 2018All rights reserved
Перевод с испанского Александра Богдановского
Оформление обложки Егора Саламашенко
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
Перес-Реверте А.
Саботаж : роман / Артуро Перес-Реверте ; пер. с исп. А. Богдановского. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025. — (Большой роман).
ISBN 978-5-389-28958-1
18+
Шпион и плейбой, светский лев и добрый знакомый всех контрабандистов и владельцев кабаре Европы, изысканный денди и тонкий знаток оружия, беззаботный хищник и блестящий профессионал своего циничного дела. Перед вами Лоренсо Фалько — агент правительства Франко, умудренный и опасный волк-одиночка в диких джунглях гражданской войны в Испании. Его направляют в Аликанте, где он должен устроить побег из тюрьмы крупному франкистскому чину; в Танжер, где его начальство надеется заполучить золото Республики; в Париж, где надо скомпрометировать героя войны, а заодно помешать Пабло Пикассо обнародовать монументальное полотно на Всемирной выставке. Фалько — свободный радикал, ложка дегтя, козырь в рукаве. Он ценит храбрость, в том числе и храбрость противника, но в его мире честь — роскошь, и порой непозволительная. В его мире выживают только искушенные хищники, которым, когда рассеется дым, остается лишь с мрачным юмором констатировать несправедливость мироустройства. И в сердце хищник не пускает никого — кроме одной отважной и безжалостной женщины, своего двойника из кривого, идущего рябью зеркала...
Артуро Перес-Реверте — бывший военный журналист, прославленный автор блестящих исторических, военных, приключенческих, детективных романов, переведенных на сорок языков, обладатель престижнейших литературных наград. Его романы о Фалько — остросюжетные шпионские триллеры и одновременно пародия на них, постмодернистская игра с канонами жанра. Фалько — капитан Алатристе три столетия спустя, Джеймс Бонд в условиях отнюдь не холодной войны, уважительный полупоклон Сомерсету Моэму и Джону Ле Карре.
Хищник, обаятельно улыбаясь, выходит из леса. Он голоден, опасен и готов к приключениям.
© А. С. Богдановский, перевод, 2017, 2018, 2020© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025Издательство Иностранка®
Пресса об Артуро Пересе-Реверте и и романе «Саботаж»
Перес-Реверте — мастер проникновенных сцен на полпути между страданием, блеском и чистым выживанием, напрочь лишенным эпического оттенка.
La Razón
Фалько, нахальный солдат и хладнокровный убийца, с поразительным мастерством лавирует в мутных водах.
Le Figaro
«Саботаж» — уникальная находка.
Lire
* * *
Все романы Артуро Переса-Реверте взаимосвязаны и складываются в систему, которую классические авторы называли стилем, а современные — миром.
ABC Cultural
Перес-Реверте дарит нам радость от ловкой игры между вымыслом и историей.
The Times
Артуро Перес-Реверте знает, как удержать внимание читателя и заставить его сгорать от нетерпения, пока перелистывается страница.
The New York Times
Читая Переса-Реверте, умудряешься забывать дышать.
Corriere della Sera
Он не просто великолепный рассказчик. Он мастерски владеет разными жанрами.
El Mundo
Есть такой испанский писатель, сочинения которого — словно лучшие работы Спилберга, сдобренные толикой Умберто Эко. Его зовут Артуро Перес-Реверте.
La Repubblica
Элегантный стиль повествования сочетается у него с прекрасным владением словом. Перес-Реверте — писатель, у которого поистине следует учиться.
La Stampa
Перес-Реверте обладает дьявольским талантом и виртуозно отточенным мастерством.
Avant-Critique
Перес-Реверте — писатель, который поистине любит свою работу и бросает читателю вызов на каждой странице.
RTVE
Артуро Перес-Реверте ставит планку очень высоко и всякий раз умудряется не разочаровать.
El Imparcial
Мало кто из современных авторов умеет так блестяще живописать безрассудную отвагу.
The Christian Science Monitor
Перес-Реверте — живой классик, которого сравнивают с Александром Дюма и Жюлем Верном. Его мастерство рассказчика неизменно подкрепляется стоическим взглядом на бытие, трагическим смирением перед диктатом природы, торжеством игры и риска, которые и составляют человеческую жизнь.
El Cultural
Памяти Лоренсо Переса-Реверте, солдата Республики, который в шестнадцать лет ушел на войну, в девятнадцать вернулся и умер, не дожив до двадцати двух
Зло, как и добро, имеет своих героев.
Ларошфуко. Максимы [1]
Картина — это совокупность ее разрушений.
Пабло Пикассо
Роман основан на исторических событиях, но сюжет и все персонажи вымышлены. Следуя законам беллетристики, автор позволил себе изменить некоторые второстепенные исторические детали.
1. Ночи Биаррица
Под навесом, в глубине темной веранды виднелись пять белых пятен и красная точка. Белели манишка и воротник сорочки, манжеты и платочек в верхнем кармане смокинга. Красным мерцал уголек сигареты во рту неподвижного курильщика.
Изнутри приглушенно доносились голоса и музыка. Сияние убывающей луны мостило серебристую дорожку на черной воде, споря со вспышками маяка справа и тусклыми огнями в верхней части города слева.
Стояла тихая, теплая, совсем безветренная ночь, какие бывают в середине мая.
Прежде чем бросить сигарету и растереть ее подошвой, Лоренсо Фалько в последний раз затянулся. Снова обвел взглядом море и берег, особенно внимательно всмотревшись в самую гущу тьмы, где в эту минуту трижды вспыхнул и погас фонарь. Приняв сигнал, Фалько прошел внутрь ресторана, пересек пустой, отделанный хромом и лакированными пунцовыми панелями зал, всей своей стройной элегантной фигурой неспешно отражаясь в больших зеркалах, украшенных светильниками в стиле ар-деко.
В игорном салоне, однако, было людно, и он оглядел тех, кто толпился у восемнадцати столов. В последнее время в казино появилась совсем иная публика. От эпохи автомобильных гонок и джазовой лихорадки, испанских грандов, английских миллионеров, роскошных кокоток и русских аристократок-эмигранток в Биаррице ныне осталось немного. Во Франции пришел к власти Народный фронт, рабочие добились оплачиваемых отпусков, и теперь за перипетиями баккара или «тридцать и сорок», покусывая кончик гаванской сигары или вытягивая шею, обвитую ниткой жемчуга, завороженно следили представители среднего класса, в буквальном смысле локтями расталкивающие прежнюю элиту. Никто уже не говорит о закрытии сезона в Лоншане, о зиме в Санкт-Морице или о последней эскападе Скиапарелли [2] — теперь обсуждают рост цен на говядину, войну в Испании, угрозы Гитлера Чехословакии, выкройки в «Мари Клэр», по которым можно самой сшить платье.
Фалько без труда отыскал глазами того, кто был ему нужен: осанистый седогривый господин в великолепно сшитом смокинге не отходил от стола, где играли в баккара. Время от времени он наклонялся к своей спутнице — судя по всему, жене — и что-то тихо говорил ей, перебирая груду фишек на зеленом сукне. И кажется, проигрывал чаще, чем выигрывал, но Фалько знал, что Тасио Сологастуа может позволить себе такое. Впрочем, еще и не такое, ибо этот человек был одним из первых богачей в Негури, фешенебельном квартале Бильбао, где издавна обосновалась верхушка баскской буржуазии.
Фалько перевел взгляд на соседний стол. Там среди наблюдавших за игрой стояла Малена Эйсагирре и издали послеживала за супругами. Фалько, встретившись с ней глазами, незаметно для остальных прикоснулся к циферблату часов на левом запястье, и она кивнула. Фалько как бы между прочим, не привлекая к себе внимания, переместился и встал рядом. Малена, тридцатилетняя пышечка с правильными чертами лица, короткими, завитыми по моде волосами и большими черными глазами, была довольно привлекательна, чему в немалой степени способствовал ее вечерний туалет от мадам Гре — белое шифоновое платье в стиле античной туники.
— Сидят как пришитые, — сказала она.
— Да уж вижу... Жена тоже много проиграла?
— Как обычно. Фишки по пятнадцать тысяч франков — одна за другой.
Фалько усмехнулся. Эдурне Ламбарри де Сологастуа обожала баккара, равно как драгоценности, норковые шубы и вообще все, на что можно было потратить деньги. Обе ее дочери — Изаскун и Аранча, хорошенькие и легкомысленные басконки, — удались в маму и сейчас, должно быть, как всегда, веселятся в дансинге отеля «Мирамар». Фалько снова взглянул на часы — двадцать минут двенадцатого.
— Думаю, скоро уйдут, — сказал он.
— Все остается в силе?
— Я не так давно звонил, а только что видел сигнал. — И долгим взглядом обвел весь игорный салон. — Охрана здесь?
Малена движением головы показала на затянутого в тесноватый смокинг здоровенного парня — чернявого, узколобого, с перебитым боксерским носом. Прислонившись к колонне, охранник стоял чуть поодаль и не сводил с патрона глаз, светившихся собачьей преданностью.
— Только этот. Второй, наверно, снаружи, с шофером.
— Две машины, как всегда?
— Как всегда.
— Ну и прекрасно. Больше народу — больше веселья.
Малена, сохраняя самообладание, чуть раздвинула губы в улыбке:
— Ты всегда такой задира? Всегда и во всем?
— Не всегда. Не во всем.
Улыбка, чуть вымученная, но решительная, обозначилась явственней. Решимость эта объяснялась тем, что 25 сентября на борту плавучей тюрьмы «Кабо Килатес», ошвартованной в гавани Бильбао, красные казнили отца и брата Малены. Она, барышня из богатой семьи, издавна симпатизировавшей карлистам [3], после мятежа сразу же приняла сторону восставших и начала оказывать им важные услуги, доставляя из Памплоны в Сан-Себастьян тайные послания генерала Молы [4]. Теперь она участвовала в операции, которую проводил Фалько. Славная девчонка, подумал он. Надежная, основательная, храбрая.
— Уходят, — шепнула она.
Фалько взглянул на стол. Тасио Сологастуа и его жена поднялись и направились к кассе обменять фишки. Близилась та минута, когда чета после ужина в ресторане «Лё пти ватель» и нескольких партий в казино возвращалась на виллу в Гаракоиц. Тяжеловес в смокинге, расслабившись, отлепился от колонны и двинулся следом. Фалько двумя пальцами мягко прикоснулся к руке Малены.
— Пора и нам, — сказал он.
Малена взяла его под руку, и они с непринужденным видом пошли в гардероб.
— По ним часы можно проверять, — заметила Малена, бордовой шерстяной шалью окутывая обнаженные плечи. — Каждый вечер в одно и то же время.
Она была довольна, что все развивается точно по плану. Когда Фалько после краткого и тайного пребывания в Каталонии, где выполнял спешное поручение адмирала, вернулся в Биарриц, Малена уже целый месяц следила за супругами. Вместе с дочерьми те пересекли границу, когда в прошлом году войска франкистов готовились взять Ирун. Тасио Сологастуа, видный функционер Баскской националистической партии, католик и консерватор, хоть из тактических соображений и был связан с правительством Республики, оставался едва ли не главной опорой автономного правительства Эускади. Из золотой клетки Биаррица, где скромнейшая трапеза обходилась втрое дороже ужина с шампанским в любом хорошем ресторане франкистской Испании, магнат воздействовал и влиял на круги националистов, сосредоточенных в юго-западной части Франции, и, благо капиталы в британских и швейцарских банках позволяли, закупал и отправлял в баскские порты крупные партии оружия. Фалько, некогда промышлявший контрабандой и не утративший старых связей, выяснил, что Сологастуа предоставил баскам 8 артиллерийских орудий, 17 минометов, 22 пулемета, 5800 винтовок и полмиллиона патронов, а также зафрахтовал два рыболовецких баркаса для вспомогательного баскского флота. И все это отнюдь не было невинным коллекционированием оловянных солдатиков. А потому контрразведка Франко имела все основания озаботиться похищением или убийством Сологастуа. Именно такова была первоочередная задача, поставленная перед Лоренсо Фалько.
Ожидая, когда парковщик подгонит их машину, они остановились под ярко освещенным стеклянным навесом у входа в казино. Оттуда им было видно, как один автомобиль Сологастуа, элегантный «линкольн-зефир», выруливает со стоянки, а другой, более скромный «форд», с зажженными фарами и включенным двигателем ждет на эспланаде. Супруги погрузились на заднее сиденье первого, а охранник, закрыв за ними дверцы, направился ко второму. Хрустя шинами по гравию, машины одновременно взяли с места, меж тем как у входа остановился «Пежо-301», специально выбранный для этой операции за вместительный салон и мощный двигатель. Малена привычно села за руль, а Фалько, сунув чаевые парковщику и швейцару, занял правое кресло и захлопнул дверь.
— Готова? — спросил он.
Малена включила первую передачу. Фонари над входом в казино горели так ярко, что свет проникал и в салон, а потому Фалько заметил, как для удобства вождения его спутница сбрасывает туфли и поднимает подол вечернего платья до самых бедер.
— Вполне готова, — ответила она.
Кивнув, Фалько с удовольствием снова задержался взглядом на ее оголенных ногах.
— Ну что же, тогда начнем охоту.
Машина тронулась, и, прежде чем огни казино остались позади, Фалько успел заметить на лице своей спутницы все ту же напряженную улыбку. Они издали следовали за «фордом», чьи фары на поворотах высвечивали головной «линкольн». Пустынными и полутемными улицами поднялись до Аталайи и площади Клемансо и сразу же спустились на прибрежное шоссе, тянувшееся в сторону Сен-Жан-де-Люз.
— Отлично, — сказал Фалько. — Как каждую ночь.
— Да... — Профиль Малены становился виден в полутьме, когда свет фар отражался от какой-нибудь стены. — Баски верны своим привычкам.
— А привычки бывают гибельны.
Она негромко рассмеялась:
— Да. Похоже на то.
Фалько отметил, что голос ее звучит спокойно. Машину она вела уверенно и умело, держа достаточную дистанцию, чтобы не потерять добычу из виду, но и не обнаружить себя. Они уже выбрались из предместья и неслись теперь по прямому, обсаженному пиниями шоссе: слева поблескивало в лунном свете море.
— Осталось два километра, — предупредила Малена.
Фалько достал из перчаточного ящика увесистый сверток. Развернул и ощутил под пальцами холодную сталь 9-миллиметрового «Браунинга FN» и удлиненного цилиндрика глушителя. Положив оружие на колени, ощупью вытянул из рукояти обойму, убедился, что она полностью снаряжена, со щелчком вогнал обратно, дослал патрон в ствол и поставил пистолет на предохранитель. Потом привинтил глушитель к стволу.
— Сейчас будет поворот направо, а сразу за ним — мост, — сказала Малена.
На этот раз в ее голосе сквозило явное напряжение. Она чуть отпустила педаль газа, и «пежо» замедлил ход. Впереди метрах в ста замерли габаритные огни двух машин.
— Пограничный пост, — сказал Фалько, по-прежнему держа пистолет на коленях. — Тормози потихоньку.
Они медленно приблизились к передним машинам и пристроились за ними. В свете фар впереди стал виден шлагбаум перед каменной будкой с надписью «Жандармерия» в сине-бело-красном круге. С обеих сторон к «линкольну» подошли двое в форме, высокий и низкорослый, и второй наклонился к окошку водителя. На сиденье «форда» обозначились силуэты охранников.
— Не глуши мотор, — приказал Фалько.
Он открыл дверь. Держа пистолет в опущенной руке, чтобы не бросался в глаза, вылез наружу. Сделал три глубоких вдоха, большим пальцем сдвигая рычажок предохранителя. Неторопливо прошел между машинами до обочины, заходя с левой стороны, держа в поле зрения водителя «форда» и его напарника, но одновременно краем глаза следя и за жандармами. Поравнявшись с автомобилем, слегка постучал костяшкой указательного пальца в окно водительской двери. При этом улыбнулся, всем видом своим показывая, будто хочет о чем-то спросить. И в тот миг, когда шофер опустил стекло, выстрелил ему в лицо.
Хотя у «браунинга» не сильная отдача, он подскочил в руке, словно ужалившая змея. И потому пришлось снова наводить его, чтобы прицелиться в парня с приплюснутым носом — того самого охранника, что был в казино: сейчас он, отчаянно барахтаясь на сиденье, силился высвободиться из-под убитого водителя, всей тушей навалившегося ему на плечо, и что-то нашаривал под смокингом — пистолет, разумеется, что ж еще?
— Нет!.. — раздался умоляющий вскрик. — Нет!
В свете фар Фалько успел рассмотреть широко открытые глаза, в ужасе скошенные на трубку глушителя, но тут «браунинг» снова подпрыгнул, а на груди сорочки появилось отверстие величиной с монету. Охранник еще пытался открыть дверцу. Ему это наконец удалось, но Фалько снова нажал на спуск, и тело головой вперед наполовину вывалилось из машины.
Фалько взглянул на «линкольн»: ситуация там слегка изменилась. Передняя дверь была открыта, и приземистый жандарм вытаскивал из машины застреленного шофера. Его напарник с фонарем в руке держал под прицелом Тасио Сологастуа и его жену, ошеломленно следивших за происходящим. Подоспевший Фалько рванул дверцу и приставил удлиненный глушителем ствол ко лбу магната.
— Выйдите из машины... Один. Она остается.
Фонарь долговязого жандарма давал достаточно света, чтобы разглядеть искаженные лица баска и его жены. Она вдруг закричала. Пронзительный громкий вопль задрожал в воздухе. Фалько, продолжая держать Сологастуа под прицелом, наклонился, ударом левого кулака в висок оглушил женщину, и она без чувств откинулась к противоположному окну.
— Вылезайте, — спокойно повторил он. — Не то мы убьем и ее тоже.
Финансист повиновался. Фалько прижал его к борту автомобиля, чтобы проверить, нет ли оружия, и почувствовал, что Сологастуа дрожит всем телом. Тем временем Малена начала разворачивать «пежо» на шоссе в обратном направлении. Фары на миг выхватили из темноты труп шофера с перерезанным от уха до уха горлом.
— Что происходит? — выговорил наконец Сологастуа.
— Ничего особенного — вас арестовали националисты.
Тот помедлил, пытаясь осознать сказанное. А когда осознал, негодование едва ли не пересилило страх.
— Это разбой! Мы находимся во Франции!
— Верно подмечено, — признал очевидное Фалько. — В Ипарральде [5].
— Что вам нужно от меня?
— Чтобы вы прокатились с нами.
— Куда?
— Сюрприз.
C этими словами Фалько, не отводя ствол от головы Сологастуа, ухватил того за шиворот и толкнул к «пежо». Жандармы тем временем убрали остальные машины с шоссе, спрятав их среди деревьев.
— А моя жена?
— Не беспокойтесь. Ей ничего не грозит.
Сологастуа, еще не отойдя от ошеломления, покорно повлекся к автомобилю, но, когда увидел открытый Маленой багажник, резко остановился.
— Сволочи! — воскликнул он.
Фалько сильно пихнул его в спину. Малена тем временем широкой лентой лейкопластыря скрутила Сологастуа по рукам и ногам. Он пытался сопротивляться, пока от бесцеремонного тычка под ложечку не упал на колени.
— Если дело в деньгах, я могу... — заговорил финансист, когда смог глотнуть воздуха.
Малена, не дав договорить, двумя витками пластыря заклеила ему рот. Сологастуа вздернули в воздух и засунули в багажник. После этого Малена порылась под передним сиденьем, достала склянку с хлороформом и большой клок ваты, смочила ее, задержав дыхание и отвернувшись, а потом прижала к лицу пленника. Через полминуты тот обмяк. Когда Фалько, накрыв бесчувственное тело одеялами и положив сверху чемоданы и корзину для пикника, захлопнул крышку багажника, Малена снова сидела за рулем.
— Что там с мадам миллионершей? — спросил он по-испански жандармов, которые уже оттащили трупы в кювет и убрали передвижной шлагбаум.
В слабом сиянии ущербной луны Фалько видел, как они проворно сняли мундиры и забросили их в кусты на обочине.
— Все еще без чувств, — сказал маленький.
Фалько удовлетворенно кивнул:
— Когда очнется, ее — если, конечно, она не водит машину — ждет славный моцион.
Послышался смешок:
— Так и так придется размять ноги — мы прокололи шины и перерезали шланг бензонасоса. Славно, а?
— Замечательно.
— Расчет на то, что, когда она доберется до дому или до телефона, вы уже будете в Ируне.
Фалько достал портсигар, серебряную зажигалку «Паркер-Бикон» и закурил.
— Справились отлично, — одобрительно сказал он, выпуская дым.
— Девчонка эта твоя тоже показала себя молодцом, — кивнул маленький.
— Да.
— Большим молодцом.
Фалько поднес огонек зажигалки к циферблату часов.
— Пора сматываться, — заметил он. — Тебе нужно что-нибудь?
— Нет. Все в порядке.
— Тогда счастливого пути.
— И тебе того же, прелесть моя.
Прежде чем погасить зажигалку и двинуться к автомобилю, Фалько еще успел заметить лягушачьи глаза и жестокую улыбку Пакито-Паука.
До границы оставалось двенадцать километров. После Сен-Жан-де-Люз шоссе запетляло меж сосновых рощ вдоль крутых обрывов, под которыми поблескивало гагатом серебристо-черное море. Фалько и Малена молчали с той минуты, как отъехали от жандармского поста. Он раскурил две сигареты — ей и себе.
— Хочешь, сменю тебя?
— Нет. Я не устала.
На лице ее дрожали отблески фар. Она держала руль обеими руками, зажав сигарету в зубах.
— Я никогда прежде не видела, как убивают, — сказала она.
Снова наступило молчание. Фалько курил и смотрел на освещенное фарами полотно дороги, на убегающие назад бело-красные столбики ограждения.
— И даже представить себе не могла, что это происходит так.
— Как «так»?
— Так обыденно. Всегда думала — чтобы решиться на убийство, нужен какой-то порыв, страсть... А оказалось почти бюрократической процедурой.
Она чуть сбросила скорость, лихо вписываясь в закрытый поворот. Взвизгнули шины, и Фалько подумал, что Сологастуа, наверно, сильно растрясет в багажнике. Если, конечно, он еще не очнулся.
— А ты был так спокоен... Ты всегда такой?
— Нет.
— Не верю, что отца и Иньиго, моего брата, тоже убили подобным образом. Мне легче представить себе разъяренный сброд... Орду коммунистов... И всякое такое.
— Может быть, — кивнул Фалько. — По-разному убивают.
— Поглядев на тебя, каждый скажет, что ты знаешь все способы убийства.
Последовала новая пауза. Повернувшись к девушке, Фалько с интересом принялся ее рассматривать:
— А ты бы смогла в случае надобности?.. Спустила бы курок?
— Наверно... — Она пожала плечами, укрытыми шалью. — В конце концов, я монархистка.
Снова помолчали.
— Республика сумасшедших и убийц ввергла страну в хаос. Марксисты готовили свою революцию, а мы — свою и опередили их... Ты где был восемнадцатого июля?
— Не помню. Тут где-то околачивался.
На этот раз голову повернула Малена, стараясь определить, всерьез он говорит или это сарказм. Потом вновь уставилась на дорогу. Опять взвизгнули шины на очередном повороте. Слава богу, покрышки новые, подумал Фалько, ухватившись за поручень над окошком. Удалось по случаю поставить мишленовские.
— На этой войне я солдат, — проговорила она минуту спустя. — Как и ты... Как и два этих товарища, переодетые жандармами.
Фалько усмехнулся про себя. Тот, кто называет Пакито-Паука товарищем, совсем плохо знает эту личность. Пакито, благоухая брильянтином и розовой водой, приехал на юго-запад Франции неделю назад, когда операция вступала в завершающую фазу. Праздных и лишних вопросов не задавал и готов был выполнять приказы.
— Может быть, и мне когда-нибудь доведется, — сказала Малена задумчиво.
— Убивать? — спросил Фалько и услышал ее негромкий смех.
Сигарету она держала двумя пальцами, обхватив руль левой рукой, а правой переключала скорости.
— Умирать.
Фалько глубоко затянулся. Малена время от времени поглядывала на него, продолжая внимательно следить за дорогой. Шоссе теперь шло под уклон и больше не петляло. Обрывистые склоны остались позади, свет фар скользил по соснам, четко выделявшимся на фоне лунного сияния.
— Я не мстить пришла, — пробормотала она после долгого молчания.
Покрутив ручку, приспустила стекло. Выбросила сигарету, и поток воздуха рассыпал по салону сноп искорок.
— И примкнула к тем, кто готовил восстание, задолго до казни отца и брата. Для меня это крестовый поход против безбожных марксистов и сепаратизма.
Фалько безразлично кивнул. Показались первые дома Андая и дорожный указатель с названием городка.
— Сознание того, что ты причиняешь им вред, сильно помогает, — произнес он без выражения и как бы подводя итог.
— Сознание того, что ты причиняешь вред... — повторила Малена, хлопнув по ободу руля. — Звучит неплохо. А когда ты убиваешь, совесть потом не мучает? Или ты слишком много убиваешь? И можно ли убивать слишком много? Такое вообще бывает?
Фалько помолчал несколько секунд, делая вид, что раздумывает. На самом деле думать ему было не над чем.
— Можно, — сказал он наконец.
— А неприятные воспоминания бывают?
— Иногда.
— Я спрашиваю себя, как ты несешь бремя такого...
Фалько погасил сигарету в пепельнице на дверце и выбросил окурок.
— Легко несу.
Малена заговорила не сразу.
— Странный ты тип, тебе это известно? — со вздохом произнесла она. — Вселяешь тревогу, точнее говоря. Думаю, мне лучше с тобой не работать.
— Тебе предстоит еще одна нелегкая процедура.
— О чем ты?
Фалько показал вперед — туда, где фары в этот миг высветили надпись по-французски: «Таможня». Потом вытащил из ящика «браунинг», проверил, дослан ли патрон в казенник, и сунул оружие обратно.
— Приехали.
Слева от шоссе рядом с зажженным фонарем стояла жандармская караульная будка. Справа точно такой же освещал белое здание таможни. В нескольких метрах за красно-белым опущенным шлагбаумом тянулся темный и прямой мост — нейтральная территория, — а на другом конце виднелись в отдалении огни испанской таможни.
— Мотор заглушишь, только если прикажут, из машины не выходи, — распоряжался Фалько. — Возникнут сложности — жми на газ, сноси шлагбаум и дуй без оглядки на ту сторону.
— А ты?
— Это не твоя забота. Если что пойдет не так — сделаешь, что я сказал, со мной или без меня... Поняла?
— Поняла.
Жандарм возле караулки помахал фонарем, и Малена затормозила метрах в десяти от шлагбаума. Фалько насчитал рядом еще троих жандармов: один стоял у шлагбаума, двое — в дверях таможни.
— Погаси фары и опусти стекло.
Малена повиновалась, не выключая мотора. Жандарм подходил слева. Фалько, пока горели фары, успел различить сержантские шевроны.
— Добрый вечер, — сказал жандарм по-французски. — Ваши документы.
Перегнувшись, Фалько подал в окошко два паспорта. Вымышленные имена, несуществующие адреса в Сан-Себастьяне, но фотографии настоящие. Паспорта не новые, со всеми печатями и штампами и подозрений вызывать не должны. Сеньор и сеньора Уррутиа. Хорошо одетая, подкатившая на хорошем автомобиле респектабельная буржуазная пара. Им явно нечего скрывать.
— Припозднились, — заметил жандарм по-испански, при свете фонарика проверяя документы. — Откуда следуем в столь неурочный час?
— Из казино в Биаррице, — невозмутимо ответил Фалько.
И, не отводя глаз, встретил пронизывающий взгляд из-под козырька кепи.
— Сопутствовала ли вам удача? В выигрыше или продулись? — спросил жандарм.
По-испански он говорил с заметным акцентом, картаво произнося «р».
— Всякая удача относительна, как сказал бы Эйнштейн, — пожал плечами Фалько.
— Вас интересует Эйнштейн?
— Даниэль Дарьё [6] — больше.
Фалько удовлетворенно отметил, что ждал именно такого обмена репликами. Луч фонарика скользнул по ногам Малены, все еще открытых выше колен. Потом пошарил по салону автомобиля и наконец уперся в лицо Фалько.
— Есть что задекларировать?
Фалько очень естественно покачал головой:
— У нас с собой корзина для пикника и чемоданчик с личными вещами.
— И все?
— Все.
— Заглушите мотор.
Малена повернула ключ в замке зажигания, и едва ощутимое подрагивание «пежо» прекратилось.
— Будьте добры, откройте багажник.
Голос жандарма был деловит и сугубо официален. Фалько, избегая тревожного взгляда Малены, вышел из машины, поднял воротник пиджака. От близкой реки Бидасоа и с моря тянуло холодной сыростью.
Хотя все вроде бы шло, как было предусмотрено, он внутренне подобрался. Напрягся, приготовившись драться, или убегать, или к тому и другому по очереди. Быстро оценив обстановку, отметил, как сонливы и расслаблены двое жандармов у дверей таможни и третий у шлагбаума. Однако у каждого на плече висела винтовка. Если что пойдет не так и Малена, исполняя его приказ, рванет отсюда, шансов добежать до испанской заставы у него мало. Хотя на мосту темно, вполне могут свалить выстрелом в спину. Пули, как известно, дьявол направляет.
Он поглядел на металлическое ограждение моста и на темные купы деревьев слева от караулки. Все это было тщательно рассмотрено при свете дня. Один вариант — найти спасение там. А другой, попроще — не сопротивляться аресту, и пусть все идет своим чередом. Если Малена сумеет смыться, французы мало что смогут предъявить ему: незначительный инцидент, обычная история на границе с воюющей Испанией. Проблема, которую с легкостью разрешит вмешательство консула и толика денег, сунутых кому надо.
Он подошел к корме «пежо», остановился рядом с жандармом. Отпер багажник, медленно поднял крышку, чувствуя, как застучала кровь в висках, и холодно прикидывая, куда бить жандарма, если сейчас кое-что обнаружится.
Луч света прошелся по корзинке, по чемодану и по неподвижным одеялам. На виду больше не было ничего. Сологастуа, с облегчением убедился Фалько, не шевелился и не хрипел. Его словно бы и вообще не было. Хлороформ продолжал оказывать свое благотворное действие.
— Все в порядке, — заключил жандарм и погасил фонарик.
Он даже ни к чему не прикоснулся. Фалько мягко прихлопнул крышку, меж тем как сердце забилось в прежнем нормальном ритме. Трое других жандармов не тронулись с места. Действительно, все было в порядке. Пятьдесят тысяч франков, которые два дня назад Фалько самолично вручил в префектуре Андая, оказались превосходным смазочным материалом. Дело упрощалось еще и тем, что среди жандармов было много бывших членов «Огненных крестов» — политической французской группировки фашистского толка.
— Можем ехать? — спросил он.
Жандарм вручил ему оба паспорта, дунул в свисток, приказывая напарнику поднять шлагбаум.
— Разумеется, сеньор. Счастливого пути.
Автомобиль неспешно въехал на мост — на нейтральную территорию.
— Получилось! — воскликнула Малена, словно еще не веря, что все позади.
Фалько промолчал. Прижавшись головой к холодному стеклу, он ждал, когда адреналин, выброшенный в кровь несколько минут назад, начнет медленно рассасываться. Переход из одного состояния в другое, от напряженной готовности к схватке к последующим минутам спокойствия, — дело непростое, нескорое и малоприятное.
— И оказалось легче легкого, — продолжала Малена.
Фалько взглянул направо — туда, где за быками железнодорожного моста в самом широком месте реки мерцал в лунном блеске серебристо-черный клин. На темном берегу разрозненно светились огни Ируна — редкие и тусклые, потому что несколько месяцев назад красные сожгли город.
— Мы уже почти в Испании.
Голос Малены подрагивал от волнения. Жар патриотизма, подумал Фалько. «За бога, за родину, за короля». Отважная девушка торжествует победу. Сегодня ночью она в известном смысле отомстила за отца и брата.
— Хорошо себя вела, — сказал он.
— А ты — просто превосходно.
«Пежо» был уже на середине моста. Впереди в свете фар белело здание испанской таможни.
— Дай знак, — сказал Фалько. — Пусть знают, что это мы.
Малена дважды моргнула фарами.
— После этого мы расстанемся, — сказала она. — Я так полагаю.
— Разумеется.
Девушка на миг задумалась. Включив другую передачу, сбавила скорость.
— Для меня было честью работать с тобой... Мне понравилось быть сеньорой Уррутиа.
— Это для меня честь.
Поколебавшись, Малена добавила:
— Редкий случай — ты не приставал ко мне. Хотя возможностей было в избытке.
— Надеюсь, тебя это не обидело.
— Да нет, конечно! — Она рассмеялась. — Наоборот. Ты мне сделал величайшее одолжение — относился ко мне как к товарищу.
— Каковым ты и была.
— Да... Старалась.
Оставались последние метры моста. «Испания» — возвестили буквы на щите. Фары высветили шлагбаум меж двух каменных колонн, обозначавших территорию националистов. Несколько человек неподвижно стояли в зыбком свете фонаря и ждали.
— Не знаю, что еще тебе сказать... — добавила Малена.
— Ну, может быть, скажешь, когда и если судьба снова нас сведет.
— Может быть... — не сразу ответила она.
Шлагбаум поднялся, и машина, проехав еще несколько метров, остановилась перед высоким крыльцом таможни. Ожидавшие придвинулись, сомкнув кольцо мундиров, плащей, лакированных треуголок. Фалько опустил стекло и зажмурился от ударившего в лицо слепящего луча.
— Опаздываешь, как всегда, — раздался глуховатый суровый голос адмирала.
2. Внешность не обманчива
В Сан-Себастьяне было еще довольно далеко до полудня, но солнце стояло уже высоко и било в окна отеля «Мария Кристина», освещая блеск лакированной мебели, сияющий глянец сапог, перетянутые ремнями френчи военных и дорогие костюмы штатских. Переполненный офицерами и состоятельными беженцами город, космополитичный и роскошный, в полной мере использовал свою удаленность от всех фронтов. Гул голосов в баре был даже гуще, чем облака табачного дыма, от которого перехватывало дыхание. У задней стенки бара между шеренгами бутылок стояли образ Пречистой Девы Короанской в рамке, красно-желтый флажок, а из приемничка в галенитовом корпусе доносился голос Кончи Пикер [7], певшей «Зеленые глаза».
Под соболезнующим взглядом бармена Лоренсо Фалько — он был в коричневом твидовом пиджаке и фланелевых бежевых брюках — отставил, так и не попробовав, коктейль, положил три песеты на прилавок, подтянул узел галстука, взял с соседнего табурета шляпу и направился к дверям, где за миг до этого возник адмирал.
— Слушай, — сказал он, воздев палец, когда Фалько подошел вплотную.
Тот растерянно заморгал, оглядываясь по сторонам:
— Что?
Адмирал не опускал палец. Вид у него был хмурый.
— Не что, а кого. Пикер.
— И что Пикер?
— Не разбираешь слова? Она только что спела: «И у дома моего появись в конце недели».
— Ну так что?
— А то, что раньше всегда было: «И у дома моего появись — я жду в постели».
Фалько насмешливо улыбнулся:
— Значит, крепнет наша мораль, господин адмирал. «Постели» больше не допускаются.
— А-а, черт. Порой я сильно сомневаюсь, что нам стоит выигрывать эту войну.
Начальник Национальной информационно-оперативной службы был, как всегда, в штатском: серый костюм, шляпа и зонтик вместе с подстриженными седыми усами придавали этому галисийцу сходство с англичанином. Он оглядел бар поверх плеча Фалько и показал на вестибюль:
— Давай-ка пройдемся.
— Боюсь, он вам сегодня не понадобится. — Фалько показал на зонтик. — Погода великолепная.
Адмирал пожал плечами:
— Я же галисиец, забыл? А это значит — родному отцу не доверяю. Одной предосторожностью больше — одной неожиданностью меньше. А уж в наши времена... Уловил?
— Уловил.
Два глаза, искусственный и здоровый, прочертили сходящиеся трассы и уперлись в лицо Фалько.
— Не слышу!
— Так точно, господин адмирал, уловил! — улыбнулся Фалько, надевая шляпу.
— Вот это уже лучше. Ну а теперь шагай. Пойдем подышим воздухом.
Они вышли на улицу, и стоявший под навесом швейцар при виде Фалько снял фуражку.
— Я две недели торчу здесь, а этот идиот в упор меня не видит, — посетовал адмирал. — Ты же два дня назад приехал, и он тебе в пояс кланяется.
— Что ж поделать, господин адмирал? Природное обаяние.
— И чудовищные чаевые.
— Ну-у... не без того.
— Ага, а потом наш бухгалтер проверяет твои счета и вопит как резаный. И житья мне не дает.
— Объясните ему, что это инвестиция в public relations, как говорят англичане. Чтобы шестеренки и маховички крутились во славу и на благо нашей отчизны, я их смазываю. Под этим углом и смотрите на мои расходы.
— Смотрю как смотрится, а вижу только твою плутовскую рожу. И в данном случае внешность не обманчива.
Они удалялись от гостиницы по левому берегу Урумеа, к последнему мосту. На стене висел плакат «Одна страна, одно государство, один вождь», и небо на нем было почти фалангистской голубизны. Ну да, ну да, с сарказмом подумал Фалько, как-нибудь на днях Господь продемонстрирует, на чьей он стороне.
— И что там наш Сологастуа? — поинтересовался он.
Адмирал, поглядев на него искоса, молча сделал еще несколько шагов и наконец высказался довольно уклончиво:
— Сотрудничает.
— Образумился, значит?
— Да. Хотя поначалу доставил кое-какие хлопоты, упирался... Отказывался говорить на христианском наречии, отвечал только по-баскски. Euskal gudari naiz, то есть «я баскский солдат», и всякое такое.
Фалько состроил гримасу участия и сочувствия:
— Но сейчас, вероятно, развязал язык?
Адмирал недобро улыбнулся:
— Отвечает, только поспевай спрашивать... И ему еще много есть чего рассказать. Так что мы не торопимся. Потом, когда завершим наши доверительные беседы о сокровенном, передадим его, как некогда выражались инквизиторы, светским властям.
— В военный трибунал?
— А куда ж еще? Он думал, его побегушки через границу и обратно сойдут ему с рук. Не учел только, что мир разведки и контрразведки — нечто вроде луна-парка: вход-то стоит дешево, да аттракционы дороги.
— Мне ли того не знать...
Адмирал помахал зонтиком.
— Другим пример будет, — сказал он. — Чтобы в Бильбао уразумели, что ждет их, когда пресловутый «Железный пояс» разлетится в пыль. Эти тупоумные сепаратисты дорого заплатят за январскую резню.
Некоторое время шли молча. НИОС была осведомлена, что 4 января, после того как франкисты подвергли город бомбардировкам, ситуация в автономии вышла из-под контроля властей. Ополченцы из Всеобщего союза трудящихся и Национальной конфедерации труда, которых направили в тюрьмы охранять пленных, при полном невмешательстве баскских солдат устроили над ними расправу — двести человек были казнены в десяти минутах ходьбы от резиденции правительства.
— Мы уже расстреляли нескольких баскских священников, чтобы неповадно было, — продолжал адмирал.
Эти слова вызвали у Фалько улыбку.
— Пусть Ватикан не думает, будто монополию на убийства духовенства взяли красные, да?
— Именно! Ты вовсе не такой дурак, каким прикидываешься.
Они прошли еще немного, разглядывая реку и — на другом ее берегу — здание курзала, ныне превращенное в казарму волонтеров.
— Эта девица... как ее? Малена?.. кажется, хорошо себя показала в Биаррице, — сказал адмирал.
— Очень хорошо, — подтвердил Фалько. — Барышня основательная и отважная. Еще один активный штык.
— Да, знаю. Буду иметь ее в виду, хотя эксперты уверяют, что женщины не годятся в полевые агенты. Говорят, будто в состоянии стресса слишком часто дают волю эмоциям. — Он скосил на Фалько здоровый глаз. — Но мы-то с тобой знаем, что в важных делах эксперты со своими оценками неизменно садятся в лужу.
— Она еще здесь?
— Да. Мы ее поселили в «Эксельсиоре».
— На улице Гетария?
— Там.
— Н-да... Отельчик-то захудалый...
— Естественно. Она ведь не такая звезда, как ты. Да и потом, из-за войны отели переполнены. И еще хотелось держать ее подальше от тебя.
В молчании сделали еще несколько шагов. Адмирал продолжал искоса глядеть на своего спутника.
— Надеюсь, у тебя ничего с ней не было, — вымолвил он наконец.
Фалько прижал правую ладонь к сердцу.
— Черт возьми, господин адмирал! — возмущенно воскликнул он. — Я же был на задании. Профессиональная этика не позволяет мне...
— Не смеши меня, а то, не ровен час, я подавлюсь усами. Твоя этика годна исключительно на подтирку.
— «Профессиональная этика», я сказал.
— Да никакой у тебя нет! И женщин ты делишь на две категории: те, кого уже заволок в постель, и те, кого еще только собираешься. От твоей сутенерской улыбочки они чувствуют себя принцессами или кинозвездами, а на самом деле тебе интересно лишь то, что ниже пояса.
— Вы мне наносите незаслуженную обиду, господин адмирал. То, что выше, — тоже.
— Да-да. До грудей включительно. Иди-ка ты...
На верандах кафе рябило в глазах от разнообразия мундиров, звенело в ушах от женского смеха. Фалько заметил группу немцев с офицерскими звездами на пилотках, какие носили только летчики легиона «Кондор». И, полуобернувшись к адмиралу, спросил пытливо:
— А правда то, что говорят о Герни́ке?
— А что говорят о Гернике?
— Что ее не красные сровняли с землей, а мы разбомбили. — Фалько показал на немцев. — Они, если точнее. Эти славные белобрысые молодцы.
Адмирал скользнул безразличным взглядом по лицам летчиков, словно говоря, что и сам их не замечает, и другим не советует.
— Не надо верить всему, о чем здесь болтают. Особенно — людям нашей профессии, где ложь возведена в степень искусства.
— Да я и не верю. Но ходят слухи о тысячах погибших под германскими бомбами.
Адмирал пожал плечами:
— Преувеличивают. Когда в город вошли наши войска, было обнаружено всего около сотни убитых... И те пали жертвой астурийских подрывников.
Фалько еще раз мельком глянул на немцев, уже оставшихся позади. И прищелкнул языком:
— Вот ведь гады марксистские!
Но адмирал, не оставив его издевку без внимания, гневно сверкнул единственным глазом:
— Не зарывайся, а то зарою. Понял? Будешь дерзить — узнаешь почем фунт... Не лиха, так мяса. Как Шейлок.
— Шейлок Холмс?
— Ну что ты за клоун такой?! Помалкивай лучше.
Фалько прикоснулся двумя пальцами к полю шляпы. Из-под нее улыбались его глаза — серые, как стальные опилки.
— Есть помалкивать!
— Я не шучу с тобой! Уяснил?
— Так точно, господин адмирал.
— На этой войне есть кое-что посложней убийств и похищений, которыми занимаешься ты. И позамысловатей твоих постельных забав. Иной раз приходится и мозгами шевелить.
Они повернулись спиной к мосту и к реке, свернув налево, к Аламеде, которая, после того как франкисты отбили город, стала называться проспектом Кальво Сотело [8]. Адмирал, сурово нахмурившись, помахивал зонтиком. Потом вскинул его на плечо, как саблю или карабин.
— Красные ведь не в первый раз устраивают такое, как в Гернике, — вдруг сказал он, покуда они пропускали трамвай. — Вспомни Ирун. Вспомни, как они сжигали церкви вместе со священниками и причетниками. Это варвары. Уверен, что и это их рук дело.
— Ну если вы так говорите...
— Да, говорю. — Адмирал задумался на миг и опять стал помахивать зонтиком из стороны в сторону. — Но это вовсе не помешает мне через какое-то время, если сочту нужным, утверждать совершенно другое.
Фалько повернулся к нему и посмотрел внимательно. Здоровый глаз адмирала искрился лукавством. Верный признак — в голове у него что-то варится. И он, Фалько, имеет к этому отношение. Или будет иметь.
— Понимаю, — сказал он осторожно.
— Черта лысого ты понимаешь, — раздраженно фыркнул адмирал. — Ни черта ты не понимаешь.
Позади остался парк Альберди-Эдер, где в газетном киоске продавали «Вос де Эспанья» и «Диарио Баско» с одинаковыми шапками на первой полосе: «На севере наши войска потеснили красных». Пляж Ла-Конча был залит солнцем, и открытый отливом золотистый песок играл перламутровыми бликами. Высокие здания полукругом окаймляли прибрежный бульвар. Примостившийся под горой Ургуль старый город остался справа. На пляже резвились дети, праздно прогуливались парочки, как будто никакой войны не было и в помине. Адмирал окинул их осуждающим взглядом.
— Машинистки, которые читают Гвидо да Верону [9], и приказчики, которые шлют признания в любви Клодетт Кольбер... — с желчным смешком процедил он сквозь зубы. — Уверены, что жизнь очень увлекательная штука, а того, кретины, не понимают, что увлекательна она только для таких циничных наглецов, как ты.
Фалько тоже в задумчивости оглядел гуляющих:
— Меня удивляет не хаос, а, наоборот, порядок.
Адмирал мрачно рассмеялся:
— Меня тоже. Однако народу ирония незнакома.
Повесив зонтик на перила балюстрады, он принялся раскуривать трубку. И лишь выпустив первые клубы дыма, заговорил снова:
— Я до сих пор не получил твой письменный рапорт об операции в Биаррице. Равно как и о том, что было в Барселоне.
Фалько улыбнулся про себя. Формула «о том, что было в Барселоне» ничем не хуже любой другой годилась для подведения итогов. Полторы недели назад ему по срочному приказу адмирала пришлось на четыре дня прервать выполнение задания в Биаррице и отправиться в Барселону, где штурмгвардейцы и коммунисты вели уличные бои с анархистами и троцкистами из ПОУМ [10], и сделать так, чтобы в общей неразберихе и сумятице исчезли из пейзажа фигуры двух итальянских анархистов, Камилло Бернери и Франческо Барбьери. Об этом попросили коллеги из итальянской контрразведки, и адмирал не мог им отказать. И потому Фалько, получивший кожаный плащ, мотоцикл «нортон» и поддельные документы на имя высокого чина республиканской полиции, оказался в столице Каталонии, с помощью двоих подручных инсценировал арест и, едва итальянцы вышли на улицу, застрелил обоих в упор, пустив пули в спину и в голову. Потратив на инфильтрацию всего двенадцать часов, он вскоре уже был в безопасности по ту сторону французской границы. А двух итальянцев добавили в многосотенный список анархистов, которых в эти бурные дни арестовывали, пытали и расстреливали в подвалах каталонских ЧК.
— Не успел, господин адмирал. Надо же напечатать, оформить и прочее... И тщательно взвесить, что писать, а о чем умалчивать. Сами понимаете.
— Да чего уж тут не понять... — Адмирал мрачно взглянул на него. — Вечно одна и та же песня. Делопроизводство — явно не твой конек.
— Как только будет свободная минутка, немедленно представлю. Слово чести.
— Чего-чего слово?
— Чести. Моей незапятнанной чести.
— Вот бесстыжие твои глаза. Немногим удавалось добиться того, в чем преуспел ты: казаться именно тем, кто ты есть, и быть таким, как кажешься.
Последовала новая пауза. Адмирал как будто больше был занят своей трубкой, нежели продолжением разговора.
— Ты что-нибудь слышал о Лео Баярде? — вдруг спросил он.
Прежде чем кивнуть, Фалько взглянул на адмирала с удивлением. Разумеется, он знал, кто это. Имя Баярда, интеллектуала-коммуниста, часто появлялось на страницах газет. Француз, гражданин мира, успешный писатель, летчик и искатель приключений. Сторонник Республики.
— Он воюет в Испании, не так ли? Командует эскадрильей, которую сам же сформировал из добровольцев и наемников и частично финансирует.
— Воевал — так будет точнее. — Адмирал пососал трубку. — Сейчас его там уже нет.
— Вот как? Не знал.
— Это произошло совсем недавно. Последний раз они бомбили наши войска, штурмовавшие Малагу... Его эскадрилья прежде действовала почти автономно, на свой страх и риск, но сейчас по приказу из Москвы коммунисты пытаются навести порядок. Сначала, говорят, победа в войне, а потом уж революция. Так или иначе, стиль Панчо Вильи [11] больше не в моде. И потому на троцкистов и анархистов идет охота, и расправляются с ними без пощады.
— Я думал, Баярд — коммунист.
— Всего лишь сочувствующий. Он не член партии, насколько мне известно. По их терминологии — попутчик. Близкий друг, однако взасос с ним не целуются. Пусть даже он и уверен, что решение всех европейских проблем зовется Иосиф Сталин.
— Отчего же он уехал?
— Баярд в самом деле личность выдающаяся: интеллектуал, литератор, всякое такое... и оттого несколько высокомерен. Немножко позер, уж не без этого. В Испании искал приключений и командовал эскадрильей, ведя свою личную войну. И когда оказался в прямом подчинении у своего соотечественника Андре Марти, это для него стало тяжким ударом. Так что он сдал командование и вернулся во Францию.
Фалько при упоминании имени Марти вздернул бровь:
— Это тот самый? Политкомиссар интернациональных бригад?
— Тот самый. Человек грубый, жестокий, подозрительный, из тех, кому под каждым кустом мерещатся фашисты. Своих истребил больше, чем наших. Нечто вроде полковника Лисардо Керальта, но в большевистской версии. Кто их всех звал сюда? Явились курить наш табак, жечь наши дома и готовить из нас фрикасе в маринаде... Сидели бы у себя, так ведь нет — здесь это делать легче. Мы — праздник для всей Европы.
— Итальянцы и немцы тоже вносят свою лепту.
Адмирал полоснул его яростным взглядом:
— Ты, знаешь, говори да не заговаривайся!
— Да я и не...
— Они наши соратники в священной борьбе. Ясно тебе?
Фалько, не обманываясь тоном собеседника, наклонил голову. За напускным цинизмом адмирал скрывал горестную память о сыне, убитом красными прошлым летом, когда по кораблям прокатилась волна бессудных расправ.
— Ясней некуда, господин адмирал.
— Колбасники и макаронники, сияя в небесах яркими звездами, возвещают пришествие нового дня.
— Прямо сняли у меня с языка.
Адмирал по-прежнему глядел на него сурово:
— Ты хоть во что-нибудь веришь, щенок?
— Верю, что если сунуть клинок в пах, артерию никаким жгутом не зажмешь, кровь не остановишь.
Негромкий смех адмирала был больше похож на урчание.
— По пальцам одной руки могу я пересчитать шпионов и авантюристов, которые годам к пятидесяти не хотели бы стать провинциальными аптекарями или муниципальными чиновниками.
— У меня еще тринадцать лет в запасе. И я непременно сообщу, когда меня обуяет такое желание.
— Сомневаюсь, что успеешь. Тебя, как и тех, кто мне в этом признавался, расстреляют. Чужие или свои.
Фалько в ответ снова кивнул, а потом спросил:
— Где сейчас Лео Баярд?
Адмирал еще мгновение пристально рассматривал его и лишь потом снизошел до ответа:
— В Париже.
— И в каком же качестве?
— В качестве героя войны — дает пресс-конференции, пишет статьи и, распуская павлиний хвост, кичится тем, как в недавнем прошлом сражался за свободу... Собирается выпустить книгу и снять фильм о своих испанских впечатлениях. Еще давит всеми средствами на правительство Блюма [12], побуждая его не оставаться в стороне, а поддержать Республику.
Фалько ненадолго задумался:
— А какой картой мне сыграть на этот раз?
— Той же, что и всегда... Баярд намерен поиметь нас, а твоя задача — помешать этому и, наоборот, воткнуть ему.
— И каким же образом?
— Есть еще время придумать что-нибудь затейливое, в стиле Фу Манчу.
Адмирал взял зонтик, и они снова двинулись вдоль балюстрады. Фалько знал, что шеф предпочитает о предметах деликатных говорить на свежем воздухе, вне стен, у которых, как известно, есть уши. Друзья из абвера держали адмирала в курсе последних достижений в науке прослушки, и тот, даже выходя из кабинета, старался не говорить всего в одном и том же месте. И неустанно внушал Фалько, что неподвижную мишень легче поразить. И союзников им приходилось остерегаться больше, чем противников.
— В прошлом году, когда я узнал, что Баярд собирается приобрести партию истребителей «девуатин» для сопровождения своих бомбардировщиков — тихоходных и потому уязвимых, — мне в голову пришла одна идея... Он собрал деньги во Франции, а потом мигом оказался в Швейцарии, где вел переговоры о сделке с одним посредником, который сотрудничает с нами.
— Я его знаю?
— Знаешь. Пауль Гофман. Ты с ним работал в свои золотые юношеские годы, когда торговал оружием Василия Захарова. И если память мне не изменяет, вы с ним продали в Южной Америке пять тысяч польских винтовок и двести пулеметов. Думаю, ты его вспомнил.
— Разумеется, вспомнил. Прыткий малый... Бонвиван, большой любитель дорогих шлюх.
— Да ты не про себя ли говоришь? Все сходится, включая дорогих шлюх.
— А Гофман тут при чем?
— А при том, что я начинаю кроить саван для Баярда. А ты... — Адмирал остановился и упер в грудь Фалько мундштук трубки. — Ты его сошьешь.
Они еще постояли немного, глядя на бухту. День был все таким же погожим. Мимо острова Санта-Клара медленно скользил серый силуэт военного корабля с флагом франкистов на корме. Адмирал посасывал трубку, Фалько снял шляпу, подставив голову ласке солнечных лучей.
— Завтра сядешь в скорый Андай — Париж, — сказал адмирал. — Отныне тебя зовут Игнасио Гасан, ты отпрыск славного и очень богатого испанского рода, осевшего в Гаване. Симпатизируешь Республике, коллекционируешь произведения искусства. Обо всем прочем узнаешь позднее.
Фалько растерянно заморгал:
— Искусства?
— Его!
— Моих познаний в искусстве хватит минут на десять разговора. А то и меньше.
— С очередной пассией, знаю-знаю... Но мы это уладим. По белу свету ходят оравы миллионеров, страстно любящих живопись, но понятия не имеющих, кто такой Кандинский.
— А кто такой Кандинский? — нагло улыбнулся Фалько.
Адмирал смерил его взглядом убийцы:
— Даже самое громадное невежество можно прикрыть чековой книжкой. А у тебя она будет — и очень пухленькая.
Улыбка Фалько стала шире.
— Звучит как музыка. Мне начинает нравиться это задание.
— Особенно не увлекайся. Дашь отчет за каждый потраченный франк.
Фалько надел шляпу — как всегда, слегка набекрень.
— Но почему все же коллекционер? Как это вяжется с Баярдом?
— Потому что в Париже тебе предстоит двойная работа. С одной стороны, должен будешь подобраться к нему вплотную, проникнуть в его ближний круг... — Адмирал критически оглядел Фалько с головы до ног. — С твоими повадками элегантного сутенера, с твоим бесстыдством и с деньгами, которыми тебя снабдят, это будет совсем нетрудно.
— И сколько же времени вы мне даете?
— Недели две.
Фалько с бесстрастием истого профессионала спросил, что-то прикинув в уме:
— Я должен его ликвидировать?
— Не совсем так.
Адмирал некоторое время молча созерцал корабль вдалеке. Потом вытряхнул пепел, постучав трубкой о перила, и спрятал ее в карман:
— На самом деле тебе надо будет устроить так, чтобы его убили.
— Я правильно понял — устранить чужими руками?
— Правильно.
— А как?
— С изяществом и талантом. Того и другого у тебя в достатке. Даже в избытке.
Неторопливо двинулись дальше. За водолечебницей «Жемчужина», у щита с рекламой фильма «Жизнь бенгальского улана» им навстречу попались несколько фалангистов в кожаных куртках, голубых рубашках, красных беретах. С ними под руку шли девицы в синих накидках военно-медицинской службы. Один офицер опирался на палку, у другого рука была на перевязи. Наступление на Севере стоило франкистам большой крови.
— Поначалу ни за что не желали надевать эти береты, — заметил адмирал. — Еле уломали. Карлисты, твердят, — это одно, фалангисты — совсем другое, и все мы наособицу. Декрет об установлении единообразной военной формы по образцу Фаланги для них был как пинок по яйцам.
— Их можно понять: монархические фалангисты — это жареный лед.
— Еще бы... — Адмирал понизил голос, хотя поблизости никого не было. — То же самое, что перемешивать масло с водой. Да еще месяц назад ввели общее для всех воинское приветствие — теперь надо вскидывать руку, что не по вкусу никому, кроме фалангистов. Но каудильо и ухом не повел — ему нет до этого никакого дела. Особенно сейчас, когда Хосе Антонио зарыт в Аликанте... Красные, называющие Франко фашистом, пальцем в небо попали. На него что ни напяль — голубую рубашку фалангиста или хитон Иисуса Назареянина, — он все равно останется воякой, начисто лишенным воображения. И желаний у нашего каудильо только три — выиграть войну, упрочить свою личную власть и чтоб остальные под ногами не путались. Он дал понять это с предельной ясностью и выбора никому не оставил: кто против — к стенке! Улавливаешь?
— Ответ утвердительный, господин адмирал.
— Так что имей это в виду. И делай все, что надо будет. Включая и древнеримский салют.
— Сделаю все, что смогу.
— Да уж, будь так добр, постарайся. Тут у нас все жестоко соперничают — кто проявит больше рвения, истребляя себе подобных... У моста в Амаре и на пустырях людей по-прежнему расстреливают почем зря.
— Сейчас-то вроде бы уж можно было уняться? Ситуация ведь не та, что прежде.
— Все наоборот, мой мальчик. Оппортунисты, которые вступили в Фалангу из трусости или желания загладить былую вину, а также гражданские гвардейцы нашего дорогого Керальта расстреливают без устали... Идет какое-то дьявольское состязание — кто перебьет больше народу. Сейчас в ходу словечко «чистка». А родственникам казненных запрещают носить по ним траур. Чтоб не так бросалось в глаза.
Одна из чаек, круживших на бухтой, пролетела совсем близко, едва не задев их, и адмирал проводил ее взглядом.
— Мир полнится яростью этих идиотов, — мрачно прибавил он. — У нас в Испании идет генеральная репетиция... Вернее, пролог к новым кровопролитиям, и они уже близко.
Фалько смотрел на чаек с отвращением. Он не любил этих птиц с тех пор, как однажды, когда плыл в Нью-Йорк на «Беренгарии», у него на глазах чайка ударом клюва едва не оторвала кисть поваренку, чистившему на палубе рыбу. Слишком алчны они, на мой вкус, подумал он. Слишком похожи на людей.
— Вы, кажется, сказали, что в Париже меня ждет двойная работа.
— Не кажется. Сказал.
— И какова же будет вторая часть? Впрочем, я хорошо знаю и вас, и чего от вас ждать, а потому спрошу иначе: в чем будет заключаться менее симпатичная сторона этого дела?
— Это ты у нас симпатичный. И этим пользуешься, поскольку не только симпатичный, но и бессовестный.
— Итак, я весь внимание.
— Расскажу вечером, когда поужинаю. — С этими словами адмирал вытащил из жилетного кармана часы. — Точнее, тебе расскажут.
— И где же?
— В Морском клубе. — И адмирал показал зонтиком в конец бульвара, откуда они пришли. — Наверху, в салоне для привилегированных членов. Ровно в одиннадцать.
Остановившись, он снова взглянул на часы. Глаз стеклянный и глаз живой смотрели со злой насмешкой. Потом слегка похлопал зонтиком по руке Фалько.
— Вот что я тебе скажу... Будь осторожен с барменом из «Марии Кристины».
— Это рыжий такой, что ли?
— Он самый.
— Это Блас, он вполне сносно смешивает «хупа-хупа». Чего я должен опасаться?
Здоровый глаз недобро сощурился.
