Самая страшная книга. Колумбарий E-Book

Александр Подольский

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Самая страшная книга
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 572

Beschreibung

Прах к праху, а история к истории. О том, что в каждом обиженном ребенке скрывается монстр. О том, что Дед Мороз — не тот, кем кажется. О кровавых играх на выживание и демоническом кинотеатре. Об ужасах, таящихся в метро, под землей, под толщей воды, в стенах старых домов, в русских народных сказках, японском фольклоре, в степях Казахстана, в Южной Америке, на тибетском высокогорье и где-то далеко-далеко за пределами нашего мира… Прах к праху, история к истории — страшные, странные, удивительные, фантастические. Добро пожаловать в «Колумбарий» Александра Подольского.

Leseprobe

Александр Подольский Колумбарий

© Александр Подольский, текст, 2023

© Валерий Петелин, обложка, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Об авторе

Александр Подольский начал сочинять страшные и странные истории после того, как чуть не погиб под колесами поезда. Писатель, журналист, член Ассоциации авторов хоррора, один из основателей вебзина DARKER и создатель популярного конкурса «Чертова дюжина». Произведения Александра публиковались в периодических изданиях России, Украины, Беларуси, Германии и США, антологиях серии «Самая страшная книга» и других. Озвучки придуманных Подольским историй прослушали больше миллиона человек только на YouTube!

Добро пожаловать в «Колумбарий» Александра Подольского.

Коллеги об Александре Подольском

«Ни заядлый скептик, ни самый опытный читатель хоррора не смогут избежать чар Подольского».

Максим Кабир, писатель

«Фантазией Александра Подольского нельзя не восхититься».

М. С. Парфенов, писатель

«Все, что мы так любим в русскоязычном хорроре, – это Подольский. Колоритные деревеньки, характерные персонажи, знакомые всем с детства локации и осязаемый ужас вокруг. Узнаваемое, родное, страшное».

Александр Матюхин, писатель

«Говорим: Подольский, подразумеваем: хоррор высшей пробы».

Дмитрий Костюкевич, писатель

«Ужас в историях Подольского – как холодная черная трясина, готовая в любой момент поглотить расслабившегося читателя».

Анатолий Уманский, писатель

«Хоррор Подольского многолик и многообразен, он норовит залезть под кожу и остаться там даже после того, как перелистнешь последнюю страницу».

Елена Щетинина, писатель

День рождения Машеньки

Если бы той ночью кто-нибудь оказался на лесной полянке, он бы увидел очень странную картину. На траве под высокой березой сидела маленькая девочка. Две рыжие косички, легкое платьице, гольфы и сандалики. В таком виде хорошо гулять жарким летним днем, играть с подругами в куклы во дворе и бегать на речку бросать камушки. Но в ночном лесу нужна совсем другая одежда. Да и вообще ночной лес – не место для одиноких маленьких девочек.

Девочка едва дышала, в распахнутых глазах отражался лунный свет. Но самым странным было то, что в надутом животе девочки что-то ворочалось, будто устраивалось поудобнее. А изо рта ее свисал змеиный хвост.

Глеб сделал затяжку, но тут же закашлялся и передал косячок Михею. Пробормотал недовольно:

– Что это за отрава?

– Нормальная отрава. Закумаривает только в путь.

– Да ну на хер. Ты где ее взял?

– В надежном месте, не ссы. Если понравится, еще притащу.

Глеб допил минералку и швырнул бутылку в урну. Они с Михеем стояли в специально оборудованной курилке позади заправочной станции. На дворе – второй час ночи, вокруг – колыхающееся море деревьев. Машин тут и днем было немного, а сейчас и подавно. Можно расслабиться. Главное, принять бензовоз утром, а на остальное плевать. Кому приспичит заправиться в их лесной глуши, сами шланг вставят, не маленькие. А уж без копеечных чаевых Глеб как-нибудь обойдется.

– На, дерни еще, – сказал Михей, возвращая другу косячок и доставая из рабочего комбинезона шоколадку, спертую из торгового зала. – Крутая штука, поверь специалисту. Просто распробовать надо.

Глеб фыркнул, но все же затянулся. И на этот раз пошло действительно получше.

– Надеюсь, от этой заразы на измену не пробьет? Я так-то подумывал еще к Маринке пристать, скучно ей там на кассе сидеть небось.

– Нашелся приставальщик. Иди вон к бабе Лиде лучше пристань, она тебе сразу взаимностью ответит. Ну или шваброй по хребтине даст.

Глеб прыснул и толкнул Михея в плечо. Тот тоже смеялся, но бесшумно – стараясь не подавиться шоколадкой. Его глаза в ярком свете фонаря были красными, как у вампира.

Вдруг со стороны леса раздался громкий треск – такой, будто разом повалило несколько деревьев. Глеб повернул голову на шум и увидел над кронами берез вдалеке огромное пятно.

– Херасе…

Землю тряхнуло, будто сдвинулись тектонические плиты. Пятно быстро приближалось, росло, обретало контуры, пока не заслонило собой лес. Над деревьями вился гигантский крысиный хвост, воздух распарывали когти-лезвия. Покрытое черной шкурой туловище венчала голова ящерицы, упирающаяся прямо в небо, прямо в чертовы звезды.

– Ты это видишь?

Чудовище стояло на двух громадных птичьих лапах. Иглы на его спине напоминали шпили небоскребов, из пасти вылезал раздвоенный язык.

Михей выдавил из себя что-то неразборчивое, и исполинская тварь ворвалась на территорию заправки, сминая линию колонок, точно куличики в детской песочнице. Она не атаковала, а будто металась в панике, неуклюже ломая все, что встречала на пути. В лепешку превратилась пара оставленных здесь машин, лопнули закопанные в землю цистерны с бензином. По асфальту потекло топливо, запахло едким.

– Ты видишь? – повторил Глеб, не в силах отвести взгляд от чудовища, не в силах пошевелиться. Михей рядом превратился в такого же истукана.

Тварь снесла хвостом крышу магазинчика, попятилась к дороге, срывая высоковольтные провода. По асфальту скользнули искры, и бензиновая речушка вспыхнула, озаряя ночь ярким пламенем. Огонь перебросился на шкуру существа, оно заревело, упало на четвереньки и кинулось вперед. Прямо на двух заправщиков.

Перед тем как Глеба размазало по асфальту, он успел увидеть глаза. Человеческие глаза на морде ящерицы.

Девочку звали Машенька, и у нее был день рождения. Шестилетие дочурки родители решили отметить на природе и устроили шашлыки. Гостей пригласили немного: чтобы влезли в две машины. Машенькины друзья не влезли – а может, их и не собирались звать, – поэтому на празднике были только взрослые. Но Машенька не грустила, а чувствовала себя по-настоящему счастливой: все ее поздравляли, играли с ней в бадминтон, дарили подарки в красивых коробочках, угощали конфетами, вкусным-вкусным мясом и газировкой. Только вот продлилось это счастье недолго.

– Па, смотри какие ягодки я нашла! – сказала Машенька, подбежав к раскладному столу, за которым сидели гости.

– Доча, давай потом. Видишь, папа занят.

Папа действительно был занят: он постоянно курил, наполнял стаканы и ходил к машине за новыми бутылками, которые охлаждались в пластиковом ведре с водой.

– Мам, давай в прятки сыграем! – предложила Машенька, и мама вроде бы согласилась, вручив имениннице большой бутерброд и пообещав, что вот-вот начнет считать. Но, слопав подсохшие на солнце хлеб с колбасой, выглянув на полянку из-за дерева и услышав смех гостей, Машенька поняла, что ее никто не ищет. Всем было весело и без нее.

Просидев в укрытии полчаса, Машенька вновь вышла к месту празднования. Села с краю стола, надув губы и всем своим видом показывая, как сильно обижена. Казалось, вот-вот родители спросят, где она пропадала, обнимут, нальют сока, предложат интересную игру… Но взрослые ее не замечали.

– Мам, мне скучно!

Мама вздохнула, нехотя повернула голову и сказала:

– Родная, ты ведь не маленькая уже, займи себя чем-нибудь, ну. Хочешь, на планшете поиграй, он в машине лежит.

– Не хочу я планшет! Я домой хочу!

– Так, – вмешался в разговор папа, – ну-ка, без истерик мне тут. А то по жопе получишь.

От обиды у Машеньки задрожали губы. В глазах защекотало.

– А я, а я тогда… в лес уйду! И умру! И больше меня не увидите!

Папа встал с бревна, которое использовали вместо скамейки, подошел к Машеньке и взял ее за ухо. Очень больно взял. После застолий папа часто делал больно, хватая всех медвежьими своими лапами и не рассчитывая силу.

– Я тебе что сказал?! Хватит капризничать, а то в машине закрою!

– Ну, пап…

– Цыц. Веди себя нормально, не позорь нас с мамой перед гостями. Понятно тебе?

Машенька быстро-быстро закивала, стряхивая слезы с длинных ресниц, и папа ее отпустил. Она постояла так еще пару минут, надеясь, что подойдет мама, пожалеет, заступится. Но мама только покачала головой и вернулась к разговору с тетей Светой. Тогда Машенька утерла нос и медленно зашагала в сторону леса.

Алексеич выбрался из палатки по нужде. Поежился и сразу накинул штормовку – в теплом спальнике было куда комфортнее. Поверхность реки серебрилась в лунном свете, от воды тянуло холодом. Журчание волн прибавляло желания сделать свои дела как можно скорее.

Помочившись на куст дикой малины, Алексеич подошел к берегу. Пригляделся: на месте ли сети? Он собирался проверить улов утром и двинуться ниже по реке. Может, хоть там рыба будет, а то такими темпами скоро придется использовать старый добрый динамит.

Над деревьями уже занимался рассвет, и Алексеич отметил для себя, что спать осталось всего ничего. А потом до него дошло, что солнце встает с другой стороны.

Источник света был живой – он пер сквозь лес, в небо от него поднимался черный дым. Огонь пожирал нечто огромное, жуткое.

Алексеич влетел в палатку и схватил ружье. Руки тряслись, не слушались. В ноздри бил запах горелого мяса. В палатку потекла вода, и ноги обожгло холодом – это река вышла из берегов.

Он вылез наружу и уставился на встающего из воды монстра. На кошмарную нелепую тварь, будто сшитую из разных зверей. Огня больше не было, чудовище распрямлялось во весь свой исполинский рост. Вонь паленой шкуры валила с ног.

Едва дыша, Алексеич поднял ружье и выстрелил – как придется, не целясь, ведь промахнуться было невозможно. Чудовище шагнуло к нему, и земля вздрогнула. Шкура на животе монстра разошлась, выпуская щупальца, будто кишки из вспоротого брюха. Змеящиеся отростки оплели Алексеича, сдавили, и он с ужасом понял, что это гигантские черви.

Ничего другого Алексеич понять не успел, потому что кольца сомкнулись, превратив его в кровавую кашу.

Конечно, Машенька не собиралась исполнять угрозу, просто хотела проучить родителей. Пусть поволнуются. Может, в следующий раз не будут портить ей день рождения.

Она углублялась в лес, разглядывая красивые цветы и подсвеченные солнцем паутинки, которые висели над головой. Машенька то и дело оборачивалась: видно ли еще полянку? Слышны ли голоса? Может, ее уже начали искать? Машенька представила, как папа с мамой бегают по лесу и зовут ее, кричат испуганно – да так, что слышно даже в городе. От этой картины сразу сделалось веселее.

Но когда солнце свалилось за горизонт, веселье прошло. Темнота рухнула на лес в один миг – будто на небе лампочка перегорела. Усилился ветер, раскачивая верхушки деревьев. Похолодало. Машенька решила, что пора возвращаться. Мириться с родителями и ехать домой, где ждала теплая кровать с любимым плюшевым медведем.

Не без труда, но полянку она отыскала, вот только сейчас там никого не было. Ни мамы с папой, ни гостей, ни машин. Лишь мусор, оставшийся после праздничного застолья. Машенька побежала по следам колес в траве, но быстро потеряла их в сгустившемся мраке. Лес не хотел выпускать жертву.

– Мам?.. – едва слышно позвала Машенька и испугалась собственного голоса. Вдалеке захлопали крылья, кто-то зашуршал в кустах. Стали оживать тени.

Машенька прижалась спиной к березе, тревожно озираясь вокруг и прислушиваясь к каждому шороху. Не веря, что ее могли тут забыть.

– Мам? Пап?..

По щекам катились слезы. Машенька хотела докричаться до родителей, попросить прощения, но боялась привлечь тех, кто проснулся в чаще, кто ходил вокруг, пробирался сквозь деревья, ломая ветки.

Дрожа всем телом, обняв себя за плечи, она сползла по стволу березы и замерла в холодной траве. С неба на нее глядели тысячи звезд и один уродливый лунный глаз. Ветер трепал рыжие косички и непослушную челку, продувал до костей. Лес шумел и присматривался к новой обитательнице.

Машенька тихонько плакала и вспоминала страшные сказки, в которых родители отводили своих детей в лес и оставляли там умирать. Но ведь ее папа и мама не могли так поступить. Да, они часто ее ругали, наказывали, но никогда бы не бросили. Получается, просто забыли? А когда приедут домой и обнаружат пропажу, сразу вернутся?..

Но время шло, а за ней никто не возвращался. Машенька не знала, сколько уже сидит под деревом – час, два или сто миллионов лет. Холод и страх парализовали ее, силы кончились вместе со слезами. Она больше не могла шевелиться, не могла отбиваться от поедающих ее мошек, от пьющих кровь комаров. Сердце стучало все тише и тише. Машенька умирала.

Засыпая, проваливаясь во мрак, она увидела падающую звезду и загадала желание. Мама говорила, что такое желание обязательно сбудется, это настоящее волшебство. И Машенька пожелала стать большой – хотя бы на один денечек.

Настолько большой, чтобы ее точно заметили и никогда не позабыли.

Промышленным альпинизмом Карим занимался второй год. Работы хватало, но больше всего он любил мытье окон в новом деловом комплексе. Точнее, он любил не сам процесс, а возможность подглядывать за людьми. В высоченном здании было несколько жилых этажей, где квартиры скупили городские богатеи – в том числе и богатеи с молодыми любовницами.

Квартиру на двадцать первом этаже Карим особенно ценил за панорамные окна в ванной. Не раз и не два он сквозь стекло любовался рыжеволосой красавицей в душе, которая принципиально не закрывала жалюзи. Однажды Карим сделал пару фотографий на телефон и хранил их как настоящее сокровище, пересматривая перед сном и никому не показывая. Безымянная девушка наверняка его видела, просто не могла не видеть. А раз Карима до сих пор не уволили, она не имела ничего против его визитов. Эта мысль согревала даже в те дни, когда в душе вместе с девушкой оказывался хозяин квартиры – местный депутат, похожий на перекормленного борова.

На этот раз она была в спальне – дремала в лучах рассветного солнца. Копна огненных волос рассыпалась по подушке, скомканное у края постели одеяло не мешало разглядеть стройную фигуру в майке и трусиках.

– Доброе утро, красавица моя, – сказал Карим, приложив ладонь к стеклу. Странно, но оно вибрировало.

С крыши посыпался мелкий мусор, задрожал трос. Вдалеке протяжно громыхнуло, будто начиналась гроза. Заверещали автосигнализации.

Когда по всему зданию зазвенели стекла, рыжая красавица проснулась. Не стесняясь, она подошла прямо к окну. Карим улыбнулся ей, но быстро понял, что девушка смотрит сквозь него – на просыпающийся город. И на что-то еще.

Он развернулся на тросе и не поверил глазам. По городу шагало нечто, напоминающее уродливую детскую поделку, – словно кто-то не смог решить, какую лесную зверушку слепить, и нахватал от каждой понемногу. Гигант шел вперед, а вместе с ним приходили звуки: собачий лай, гудки машин, крики.

Карим машинально достал телефон и начал снимать. С верхотуры открывался отличный вид и на чудовище, и на оставленные им разрушения, и на охваченный паникой людской муравейник.

Когда монстр оказался рядом, телефон Карима предательски стрельнул солнечным зайчиком. Голова ящерицы повернулась к висящему на уровне двадцать первого этажа человеку, а в следующий миг того вмяло в здание могучей лапой.

Карима протащило через окно, стены, холл и шахту лифта, через весь этаж, через квартиры и людей, через чужие жизни, за которыми он так любил наблюдать. Умирая в обломках здания, Карим радовался лишь тому, что рыжеволосая красавица была рядом. Они стали единым целым, одной грудой переломанных костей. И теперь даже спасатели не смогут их разлучить.

«Впусти нас, Машенька».

Она практически не чувствовала собственного тела, зато слышала голоса внутри головы и хорошо видела все, что происходит вокруг. Даже то, как к ней подбираются маленькие тени.

– Вы – лесные жители? – прошептала Машенька. Она больше не боялась. Скорее, ей было любопытно.

«Да. Впусти нас. Нам очень холодно».

Из маленьких теней вырастали узнаваемые силуэты. Их было много, они приходили из чащи и собирались возле Машеньки.

– Я же скоро умру. И буду совсем-совсем холодной.

«Нет. Если поможешь нам, мы поможем тебе. Так делают настоящие друзья. Впусти нас в себя, Машенька».

Она посмотрела на тех, кто прятался в темноте. Рядом с ней ждали ответа мышка-норушка, лягушка-квакушка и другие обитатели леса. Почти как в той сказке про теремок, только в этот раз теремком стала сама Машенька.

– А вы меня не обидите?

«Нет. Настоящие друзья так не поступают. Впусти нас».

– Ладно, входите, – сказала Машенька, и тени бросились к ней.

Ее тело содрогалось, в рот вползали змеи и черви, забирались мыши и ящерицы. Челюсти треснули, чтобы впустить тех, кто побольше. Нёбо царапали иголки ежика, в животе вили гнезда птицы. Машенька раздувалась, наполнялась новыми зверями и насекомыми.

«Спасибо, Машенька. Нам очень тепло».

Кости с хрустом вытягивались, сквозь кожу прорастали шерсть и чешуя. Волосы на голове выпадали, на руках вырастали когти.

«Теперь мы поможем тебе, Машенька. Поможем исполнить желание. Теперь тебя заметят».

Через час то, что когда-то было Машенькой, зашагало в сторону города.

Лена проглотила очередную дозу успокоительного, но лучше ей не становилось. Да и как могло стать лучше матери, забывшей собственную дочь в лесу? Как такое вообще могло произойти?..

Она вытерла слезы дрожащими руками и еще раз проверила телефон. Игорь не отвечал. Что-то творилось со связью, Лена не могла дозвониться ни до полиции, ни до МЧС. Беспомощность убивала, уходило драгоценное время, ведь поиски нужно было начинать еще вчера.

На шашлыках они явно перебрали. Кто-то ляпнул, что обидевшаяся на папу и маму Маша поедет во второй машине – со Светкой и ее мужем. Это были друзья семьи, Маша у них неоднократно ночевала, ничего необычного. Только вот Светка была не в курсе этой ночевки и считала, что Машу забрали родители.

Лена пыталась вспомнить, когда в последний раз видела дочь. Та ходила вокруг машин, играла в прятки сама с собой и вроде бы постоянно была на виду… Как же они могли без нее уехать? КАК???

Игорь с утра рванул на ту самую полянку, а Лена осталась в квартире на случай, если Маша найдется. Но сидеть дома было невыносимо, неизвестность оказалась хуже самой изощренной пытки. В голову лезли страшные образы: ночь, темный лес, одинокая девочка зовет родителей… Лена, глотая таблетки, тихо подвывала и до крови впивалась ногтями себе в лицо. Телефон не звонил.

Она сидела в Машиной комнате, когда солнце вдруг погасло. Все потемнело буквально за секунду, словно в квартире шторы задернули. Лена перевела взгляд на окно и ахнула. На нее смотрел гигантский глаз.

Снаружи к дому привалилось настоящее чудовище. Оно долго вглядывалось в Лену, а потом запустило в комнату здоровенный коготь. Треснул бетон, на пол брызнули осколки стекла, из проломленной стены задул ветер. С улицы прилетели крики и вой сирен.

Лена заорала, срывая горло, стала отступать и упала на ковер. Грохнула входная дверь, в комнату вбежал Игорь.

– Что за…

Коготь задел потолок, и ковер запорошило штукатуркой. Стеклянным дождем осыпались плафоны на люстре.

– Что это за тварь?! – крикнул Игорь, хватая Лену и пытаясь вытащить ее в коридор.

«Тварь, тварь, тварь…» – отозвалось эхо то ли в комнате, то ли у Лены в голове.

Коготь-переросток завис над ней с мужем. В проломе вновь возник глаз. Чудовище смотрело на двух людишек-букашек, и Лена не сомневалась, что сейчас их раздавят, перечеркнут их никчемные жизни. Но коготь зацепил что-то в вещах Маши и исчез.

Немного отдышавшись, Лена набралась смелости и подошла к дыре в стене. Чудовище уходило. Оно не стало нападать, не стало рушить дом. Просто на минутку заглянуло в гости и убралось восвояси.

Лена смотрела вслед невероятному созданию и не могла отделаться от ощущения, что его взгляд ей знаком.

Этот день вошел в историю как День великана. Никто так и не выяснил, откуда взялось чудовище, но к вечеру его удалось убить. Правда, кое-кто из военных потом рассказывал, что пулеметы, ракеты и прочее оружие не причиняло монстру особого вреда, пока тот сам не стал разваливаться на части и гнить заживо. Будто разные звериные куски не ужились в одном теле.

Умирая, чудовище продолжало идти вперед – а потом и ползти, – оставляя за собой след из слизи и лоскутов смердящей плоти. В итоге он растянулся на три километра, отравив реку и превратив несколько кварталов в зараженную зону.

Город пострадал очень серьезно, зато стал настоящим магнитом для туристов. Фотографии разрушенных зданий и громадных птичьих следов облетели весь мир.

Ученые пытались подсчитать, сколько живых существ причудливым образом сплелись в неизвестном монстре, но к единой версии не пришли. Хотя правильного ответа они бы все равно не дали, ведь одно живое существо никто так и не заметил.

Если бы ночью после смерти чудовища кто-нибудь додумался подежурить у замершей навсегда головы ящерицы, он бы увидел очень странную картину. Кожа над глазами треснула, словно яичная скорлупа, и из образовавшейся дыры выбралась маленькая девочка. Это была самая обыкновенная девочка самого обыкновенного роста. Две рыжие косички, легкое платьице, гольфы и сандалики. Единственное, что было в ней необычного, – это большие и красивые крылья за спиной, как у бабочки.

Девочка осмотрелась, окинула взглядом копошащихся вдалеке военных и взмыла в небо. Ветер подхватил ее, подбросил над разрушенным городом, и крылья понесли ее прямо к звездам. В руках она держала любимого плюшевого медведя.

Девочку звали Машенька, и у нее был день рождения.

Подколодные

Змея лежала прямо у входа в теплицу. По-хозяйски грелась на солнышке и не обращала никакого внимания на подошедшего деда Славу. Тот потопал по траве, грохнул лопатой по каменной ступеньке, но ползучая гадина никак не отреагировала. Только показала шустрый язычок.

– Совсем обнаглели.

Это был уж – с полметра длиной, с привычными желтыми отметинами на голове. Пятый за неделю – и опять у теплицы. Можно было решить, что это один и тот же, если бы дед Слава не скидывал их в ведро и не относил в лесок за железной дорогой.

Змей дед Слава не любил. Особенно на своем участке.

Весна в этом году пришла рано: уже к началу апреля солнце грело по-настоящему, а не работало вполсилы. На деревьях набухали почки; сбросив снег, распрямлялись кустарники. Всюду галдели птицы, звенела капель. Природа выбиралась из кокона матушки-зимы, а вместе с ней просыпались змеи.

– Откуда вы лезете, а?

Дед Слава привычным движением сгреб незваного гостя в ведро и зашагал в сторону дома. На веранде суетилась Нинка, громыхая большими кастрюлями для засолки и прочим законсервированным с осени добром. Оно и сейчас ей не требовалось, но после семидесяти с головой у нее стало совсем худо. Много чудила, забывала самые простые вещи. Измученная хроническими болячками, мало спала и мало двигалась. Этакая барабашка в отставке: сил давно не осталось, но пошуметь в доме по старой памяти надо обязательно.

Дед Слава любил ее, хотя с каждым годом с ней становилось труднее. Но куда деваться? Жена все-таки, больше полувека рука об руку. Да и он сам, если разобраться, потихоньку превращался в такого же странного старичка.

Уж в ведре лениво сворачивался спиралью, заранее принимая свою участь. Дед Слава обогнул дом со стороны сарая и вышел к калитке. Из будки выскочил Полкан, но, поняв, что хозяин без гостинца, тут же залез обратно.

По пути к железной дороге дед Слава думал о приметах. Если встретишь бабку с пустым ведром – это не к добру. А что насчет старика со змеей? Причем уже который раз…

– Змеиный дед! – донеслось сзади.

Дед Слава улыбнулся. Так его встречали мальчишки, приезжавшие сюда на выходные и каникулы. Без компьютеров и Интернета в этой глуши им было скучно, вот и бегали они по деревне в поисках развлечений. И старик, который постоянно таскал змей в ведре, наверное, казался им кем-то вроде лешего.

Он повернулся, резко махнул ведром в сторону мальчишек, и те с радостным визгом бросились наутек. Дед Слава поглядел им вслед и зашагал дальше.

Почти все его знакомые давно умерли, а с новыми соседями отношения не сложились. Кому нужны два доживающих свой век старика? Здравствуйте, до свидания, и на том все. Их не то чтобы сторонились, но и на контакт особо не шли. Это раньше можно было в любой момент подойти к соседской калитке, окликнуть хозяина, поболтать ни о чем. Теперь же всюду высились высокие сплошные заборы, как в какой-нибудь тюрьме. Времена другие, у всех своя жизнь, свои проблемы. Чужих не надо.

Конечно, никто не мешал выпустить ужа и поближе, но, во-первых, тогда бы тот наверняка приполз обратно, а во-вторых, деду Славе были в радость эти прогулки. После выхода на пенсию он не мог найти себе места. Вставал в семь утра, как раньше, и просто бродил по участку. Да, дела в деревне всегда найдутся: забор поправить, землю вскопать, собрать в кучу листья и сжечь их к чертовой матери. Но это не то.

Вместе с работой ушло ощущение, что он кому-то нужен. Никто больше не просил выручить и выйти вместо него на смену. Никто не приезжал в гости пообедать, когда оказывался неподалеку. Никто не советовался, не интересовался его мнением, не делился сплетнями. Буквально через пару месяцев дед Слава окончательно понял, что для всех сослуживцев перестал существовать. Словно вместе с ключами от родного грузовика оставил в диспетчерской табличку «Не беспокоить».

Звонить самому гордость не позволяла, вот и проверял он старенький мобильник каждые полчаса: а вдруг Валентиныч опять ушел в запой и срочно нужен человек на знакомую технику? Первое время его изредка дергали, он с радостью бежал на работу и соглашался на мизерную оплату, снова чувствуя себя членом коллектива, но после полной смены, едва шевеля ногами, приползал домой и сразу падал спать. Все-таки возраст брал свое.

Но работа наполняла жизнь хоть каким-то смыслом. Нинка могла целыми днями смотреть свой телевизор, а вот дед Слава на стену лез от скуки. Мастерил в погребе ящики под картошку, потихоньку обновлял баню, гонял ворон, разорявших кормушки для синичек, – и все равно часами не знал, куда себя деть.

Ему не хватало обычного человеческого общения, шуток с мужиками в курилке. А вот Нинки, наоборот, стало слишком много. И если раньше ее заскоки так в глаза не бросались – все же он каждый день пропадал на работе – то теперь приходилось наблюдать их круглосуточно.

Нашествие змей внесло в распорядок дня деда Славы неожиданное разнообразие.

Помимо загорающих у теплицы ужей, были и другие. То и дело в траве мелькали темные хвосты, на дорожке к туалету лежала сброшенная кожа, а у декоративного пруда больше не квакали лягушки – всех сожрали. Нинка на днях пожаловалась, что видела гадюку прямо в доме, под кухонным столом. После этого спать она стала еще хуже.

Дед Слава перебрался через небольшую канаву по самодельному мосту и застыл между железнодорожных путей. От станции вдалеке прилетало призрачное эхо, над головой шумели провода. Тучи медленно пожирали солнце, ветер залезал под воротник плаща. Собирался дождь.

Лесополоса тянулась вдоль путей и прятала за собой пару садовых товариществ и коттеджных поселков. Дед Слава помнил эти места, когда никакого новостроя еще не было: только березовое море и большущий пруд с илистым дном, которое норовит тебя засосать. Теперь же всюду множились дачи и домики, а пруд превратился в болото с берегами из пустых бутылок и прочего мусора. Люди все здесь отравили.

Дед Слава вошел в лес, который еще не нарядился как полагается, но и по-зимнему костлявым уже не был. По выкорчеванному пню у тропинки медленно ползли два ужа, свиваясь в узел на рельефной коре.

– О, а вот и дружки твои.

Дед Слава вытряхнул ужа из ведра, и тот моментально исчез под корневищем. На земле рядом лежал мертвый мышонок – на него и нацелились две змеиные пасти. Судя по виду звереныша, его уже ели, но почему-то не переварили до конца и выплюнули. Сейчас это собирались исправить.

– Не подавитесь только, твари подколодные.

Дед Слава сплюнул себе под ноги и зашагал дальше в лес – там он оставил банки для сбора березового сока. Ближе к железной дороге пахло прогретой солнцем травой и сгнившими за зиму листьями, а вот из чащи, где до сих пор лежали сугробы, тянуло холодом.

Вдавив в землю чужой сигаретный окурок, дед Слава остановился на небольшой полянке. Это было то самое место, те самые банки, но то, что оказалось внутри… На зрение он не жаловался, в свои годы неплохо видел и без очков, только вот сейчас верить в увиденное отказывался.

Все до одной трехлитровые банки почти доверху были наполнены змеями. Десятки ужей переплетались друг с другом, жались к стеклу, ощупывали мир вокруг раздвоенными языками. И их шипение проникало прямиком в мозг, пробуждая давний кошмар.

Много лет назад, когда дед Слава был просто Славкой, они с друзьями любили гулять в Курьяновке – заброшенной деревне в пяти километрах от их собственной. Это было здорово: можно влезть в любой дом, поковыряться в чужих вещах и придумать страшные истории про хозяев, которые никогда не вернутся. Скрипучие полы и выбитые окна, оживающие в углах тени, вороны на обугленных крышах и стаи собак, рыщущие в округе, – такие места и пугали, и привлекали одновременно. В них тянуло, будто звало что-то из развалин. И дети не могли не откликнуться на этот зов.

Была в их компании и Нинка, озорная девчонка, которая с радостью поддерживала любые приключения. Обычно они не задерживались до темноты, но в тот день жуткий ливень не дал им двинуться назад вовремя. В качестве укрытия выбрали дом на окраине, травили байки и смотрели на струи дождя в сгустившихся сумерках. В такую погоду пришлось бы шагать по размытой дороге, не видя, куда наступаешь. То еще удовольствие. Мало того что промокнешь насквозь за минуту, так еще и навернуться проще простого. А с вывихнутой или сломанной ногой и к ночи до дома не доберешься.

Мальчишки пытались развести костер из обломков мебели, а любопытная Нинка ходила по дому и разглядывала узоры на облезлых обоях. Тогда-то доски под ней и треснули. Она ухнула вниз – в сырой мрак подвала, в царство паутины. Но жили там не только пауки.

Прибежав на крики, мальчишки увидели Нинку на ложе из змей. Весь пол был устлан ими, всюду извивалось и шипело. Это было самое настоящее гнездо.

Славка оцепенел от ужаса, глядя, как Нинка погружается в змеиное болото, как скользят по ней черные ленты, прячут ее от постороннего мира. Но страшнее всего был Нинкин крик. Ни до ни после Славка никогда не слышал, чтобы человек так вопил. Жутко и бесконечно долго.

Кое-как бледную и зареванную Нинку вытащили и отвели домой. Несколько дней она тряслась, не произнося ни звука, и родители увезли ее в город на лечение. Не сразу, но врачи вернули девочку к нормальной жизни, однако змеи навсегда поселились в ее голове, как черви в гнилом яблоке.

И рано или поздно они должны были выбраться на свободу вместе с заточенными в прошлом страхами.

Накормив Полкана, дед Слава зашел в дом и тяжело плюхнулся в кресло. Ноги ныли после целого дня в сапогах, в ушах гудело. Нахлынувшие воспоминания не сулили ничего хорошего.

Он провел несколько часов, гуляя по лесу и пытаясь понять, как такое могло произойти. Змеи были живыми: дед Слава потыкал палкой бесконечные темные переплетения и убедился в этом лично. Неужели гадины сами забрались в банки? Это звучало – и выглядело – очень странно, но других вариантов все равно не было.

Детвора вряд ли решилась бы так подшутить над Змеиным дедом. Его побаивались, да и собрать столько ужей – задача непростая. Нет, вариант с чьими-то проделками можно было не рассматривать. Просто этой весной что-то происходило со змеями. Уже сейчас их было слишком много – как никогда в предыдущие годы. И дед Слава чувствовал: все только начинается.

Дома было тихо, лишь на кухне урчал холодильник да в комнате Нинки привычно бормотал телевизор. Они давно жили порознь – в их возрасте так гораздо удобнее, никто никому не мешает. Правда, в последнее время и за обеденным столом практически не собирались, ведь Нинка могла целый день не вылезать из своей берлоги, активничая ночью. Барабашка и есть барабашка.

– Что смотришь? – спросил дед Слава, просунувшись в приоткрытую дверь.

В комнате жены пахло пылью, лекарствами и давно немытым телом. Лампы не горели, свет давал только выпуклый экран телевизора. Завернутую в одеяла старушку было толком не разглядеть, лишь стекла очков мерцали в темноте.

– Кино. Интересное очень, – сказала она. – Уже третий раз показывают.

На экране люди с топорами расчленяли гигантскую змею – похоже, анаконду. Разрубали ее плоть, лезли во внутренности и доставали оттуда маленьких детей. Или то, что от них осталось.

– Совсем ополоумела, старая?! Ты чего включила?!

Дед Слава подошел к телевизору и, не найдя нужной кнопки, выдернул шнур из розетки. Комната погрузилась во мрак. В звенящей тишине мерно тикали часы с кукушкой, а вот сердце деда Славы стучало все быстрее и быстрее. Ему стало тяжело дышать, он не мог повернуться к Нинке, только глядел на ее замершее отражение в большом настенном зеркале. Казалось, она даже не заметила, что экран погас.

– Наверное, четвертый раз тоже покажут. Про змей-то.

Змеи, змеи, змеи… Чертовы змеи были повсюду.

– Чтоб больше не включала дрянь эту, понятно тебе?!

Жена закивала, не сводя глаз с выключенного телевизора.

– А то насмотришься, и мерещится потом всякое.

Нинка заворочалась в одеялах, отвернулась к стене и стала водить пальцем по ковру. По ее сбивчивому дыханию было понятно: она хочет что-то сказать. То ли боится, то ли собирается с мыслями. Наконец она произнесла:

– Но они ведь правда шуршат под полом, Славушка. Из-за них я не сплю.

– Я тебе уже говорил, это просто мыши. Потравлю их, и все будет хорошо.

– Нет, Славушка. Мышей они давно съели.

Дед Слава вздохнул. Хотел в очередной раз выругаться, ударить кулаком в стену, закричать, да что толку? Нинка – когда-то бойкая и веселая Нинка – теперь обитала в своем мирке и с каждым днем становилась все дальше от реальности.

– Спи давай. Утро вечера мудренее. Завтра посмотрю, кто там тебя изводит.

Когда он устроился на диване, за стенкой вновь заработал телевизор. Сквозь неразборчивое бормотание до него иногда долетали тихие всхлипы. Нинкина ночная смена только начиналась.

Вдалеке загудел поезд, и в доме едва заметно задрожали стекла. Из-за соседства с железной дорогой это место никогда не оставалось в тишине надолго. Дед Слава вдруг представил, что ползущий сквозь ночь состав – это громадная змея, а пассажиры – проглоченные жертвы. Он покачал головой и натянул одеяло до самого носа. Нужно было поспать.

Но сон не принес облегчения, ведь этой ночью деду Славе снилось, как под домом ворочаются исполинские кольца.

Никаких следов змей в подвале он не нашел. Впрочем, как и мышей, что его удивило. Уж эти-то товарищи всегда были рядом – только успевай обновлять лотки с отравой. Но в последние дни дед Слава не слышал привычного шороха и писка, будто мыши дружно решили уйти к соседям.

Или их кто-то спугнул.

Дед Слава никогда не был специалистом по змеям, но жизнь с Нинкой вносила коррективы. Главное правило гласило: никакой ползучей живности на участке и тем более дома. Любая встреча даже с крохотным ужиком могла принести кучу неприятностей.

После того случая в Курьяновке Нинка полностью оправилась и даже не вспоминала о змеином подвале. По крайней мере, так всем казалось. Когда возмужавший Славка вернулся из армии, их детская дружба переросла в нечто большее, и вскоре молодые сыграли свадьбу. Жить остались здесь же – сперва под крылом родителей, а потом и в собственном доме. И хотя завести детей у них не получилось – у Нинки обнаружились проблемы по женской части, – на судьбу они не жаловались. Жили не лучше, но и не хуже других. Нормально жили.

Пока прошлое их не настигло.

Дед Слава не мог точно сказать, как давно это началось. Если раньше, завидев ужа или полоза, Нинка морщилась и старалась поскорее проскочить мимо, то потом стала замирать от ужаса. Превращалась в каменное изваяние и молилась, чтобы змеи уползли восвояси. Это могло продолжаться часами: однажды вечером дед Слава, не дождавшись жены, нашел ее на полпути к дому. Она стояла у старого колодца и смотрела прямо перед собой, словно загипнотизированная. По щекам катились слезы, губы подрагивали, а рядом в мутной луже медленно скручивалась полутораметровая гадюка.

С годами ситуация только ухудшалась. Пришли кошмары и крики посреди ночи. Нинку могли испугать переплетения проводов или садовый шланг. В старости голова и без того барахлит, а уж если она забита змеями…

Теперь Нинка видела их везде.

Он как мог оберегал ее: еще в юности затыкал рты местным, которые называли Нинку Королевой змей. Прозвище приклеилось намертво, тут уж ничего не попишешь, но при Нинке оно больше не звучало. Кто же тогда мог знать, что спустя десятилетия титул змеиной королевы будет наименьшей из проблем?

На привычном месте у теплицы никого не было, и дед Слава уже обрадовался, но потом уловил движение в бочке. Змеи плавали на поверхности воды, словно водоросли или обломанные ветки в пруду. Только живые и юркие.

– Да как вы… Откуда?..

Он огляделся. Нинка сегодня не выходила на улицу: закопалась в одеяла и телевизионную программу. Значит, этой картины она не видела. Хоть какая-то польза от ее затворничества.

Вылавливать гадин по одной было неудобно, поэтому дед Слава опрокинул бочку. На поверхности он заметил трех или четырех ужей, но внутри змей оказалось намного больше. Вместе с водой в траву хлынули бесчисленные чешуйчатые твари всех размеров: от маленьких, не крупнее червя, до длинных, едва ли не двухметровых. В раскисшей земле извивались темные кольца, по ногам сновали пятнистые жгуты. Зубастые пасти пробовали на прочность резиновые сапоги.

Дед Слава отшатнулся от змеиного месива, едва устояв на ногах. По спине тек холодный пот, дыхание перехватывало. А многоголовая темная масса медленно ползла к нему, заглушая ветер протяжным «с-с-с-с-с».

Он знал, что змеи обычно не нападают первыми. Они вообще предпочитают держаться подальше от людей, атакуя, только когда им угрожает опасность. Но эти… Они вели себя иначе, чересчур активно интересуясь человеком.

– Совсем ошалели? Намазано вам тут, что ли?! А ну, пошли вон!

В висках стучала кровь, внутри все кипело. Страх смешивался со злостью. Дед Слава взял в руки лопату и разрубил одну змею пополам. Он не хотел живодерствовать, потому и носил ужей в лес, но сейчас другого выхода не видел. Ползучих гадов было слишком много.

Он перехватил черенок поудобнее и нанес новый удар. Вместе с комьями земли в сторону отлетела голова с желтыми пятнами.

– Нравится вам так? Нравится?!

В сапоги тыкались черные морды, маленькие зубки, а дед Слава продолжал орудовать лопатой. Змеиное море вокруг бурлило, шипело, осыпало его брызгами крови. Наблюдая за резней, в небе кружили вороны.

Когда все было кончено, дед Слава без сил опустился на землю. Змеиные обрубки еще шевелились и напоминали содранный скальп Медузы Горгоны. Черная кожа блестела на солнце.

– Твари… Сами же вынудили. Сами.

Голова кружилась, подкатывала тошнота.

– Твари как есть.

Он посидел так пару минут, отдышался, а потом зашагал к дому. Ополоснул руки с лицом в умывальнике и заглянул к Нинке. Нестерпимо хотелось поговорить, рассказать обо всем, но он понимал, что жене такие разговоры ни к чему. Тем более что она была полностью поглощена телевизором.

В новостях показывали репортаж о женщине, в чей рот заползла змея. Заползла – и двинулась дальше, глубже. Женщина эта решила прилечь отдохнуть где-то в горах, уснула, и тогда к ней наведалась хвостатая гостья. В итоге врачам пришлось доставать живую змею прямо из горла – кадры из операционной прилагались.

Нинка как завороженная смотрела на длинную извивающуюся тварь, извлеченную из человеческого рта, а дед Слава с трудом сдерживал желание выбросить телевизор в окно. Опять змеи? По всем каналам только они, или это Нинка их выискивает?..

Дед Слава поскрипел зубами, открыл было рот, а потом махнул рукой и вышел из комнаты жены. Он слишком сильно вымотался, чтобы устраивать скандал. Пропади оно все пропадом.

Наскоро перекусив, он пошел топить баню. Нужно было смыть с себя этот чертов день. Отскрести ошметки змей, перебить мылом запах смерти.

Печка раскочегарилась будь здоров, и дед Слава втянул ноздрями горячий воздух. Впервые за день на его лице появилась улыбка. Все-таки баня – волшебное место, все проблемы и беды уходят отсюда в землю вместе с водой. Хотя бы на время.

Дед Слава плеснул воды на камни и занял среднюю полку. По комнате поплыли клубы пара, жар обволакивал тело. Дед Слава любил вот так посидеть в тишине, хотя врачи не рекомендовали ему с этим частить. Но в парилке расслаблялись не только мышцы, а еще и мозги – разве откажешься от такого? Особенно когда у тебя в жизни творится черт знает что.

Когда жар перестал покусывать, дед Слава взял ковшик и шагнул к тазу с водой. В этот момент под ногой у него скользнула змея. От неожиданности он неловко завалился набок и упал прямиком на чугунную печку. Взвыл, отлепился от раскаленного железа и рухнул на пол, ударившись головой. Боль ошарашила, наводнила мир вокруг черными точками. Перед глазами все поплыло. Но, прежде чем окончательно провалиться в темноту, дед Слава увидел раздвоенный язык перед своим лицом. Гораздо ближе, чем ему бы хотелось.

Он пришел в себя, когда печка уже остыла. С трудом встал на ноги и выбрался из парилки. Каждое движение отдавалось болью, с правой стороны туловища будто кожу содрали. В голове стучали барабаны.

Доковыляв до дома, дед Слава тут же обработал ожоги и выпил обезболивающего. Раны были не такими страшными, как показалось вначале, но все равно ничего хорошего. Получить клеймо от собственной печки – это надо умудриться.

А все из-за проклятой змеи…

Он залез в постель и повернулся на здоровый бок, лицом к стене. Сил больше не осталось. В былые времена Нинка переживала бы, хлопотала вокруг него, но сейчас все изменилось. Дед Слава звал ее, а она так и не пришла. Зато из ее комнаты доносился тихий голос:

– Они уже в доме, Славушка… Прогони их… Прогони их, умоляю…

Дед Слава смотрел в стену, слушал непрекращающийся шепот и понимал, что боится. Он давно осознал, что Нинка сошла с ума. Возможно, это произошло еще в детстве – просто сильнее проявилось уже с возрастом. К ее бзикам он привык много лет назад и научился с ними жить. Но он действительно боялся. И не того, что Нинка забудет выключить газовую плитку или слишком рано задвинет печную заслонку. Нет, он боялся осязаемого безумия.

Одно дело, когда про него говорят по телевизору или пишут в книгах, и совсем другое, когда оно рядышком, на расстоянии вытянутой руки. Шепчет за стенкой и переключает каналы в поисках чего-нибудь про змей.

Змеи… Про них дед Слава тоже думал. Точнее, про одну змею, ту самую. Когда он уходил из парилки, то успел осмотреться. Никого там не было.

Змея не могла спрятаться или забиться в щель – парилку дед Слава только обновил, там минимум места и все на виду, никаких схронов. За тазиком ее тоже не было. Заползти в парилку у нее бы получилось – ведь поначалу дверь была открыта. А вот выползти незаметно – нет.

Так куда же эта гадина делась?..

Дед Слава дотронулся до рта и тут же отдернул руку. Пальцы подрагивали. Нинка за стеной продолжала умолять:

– Славушка, милый, найди их, прогони, нет с ними жизни, не могу я больше, Славушка…

Сердце норовило выскочить из груди, а еще казалось, что в животе что-то шевелится. Будто кишки решили выползти наружу.

Когда обезболивающее наконец подействовало и дед Слава уснул, ему приснилась Нинка. Она раскрыла огромную пасть и пыталась проглотить его, точно питон. Вместо волос на ее голове колыхались змеи.

– Змеиный дед! Змеиный дед!

Мальчишки ждали стандартного приветствия, но дед Слава был не в настроении:

– А ну, брысь отсюда, мелюзга!

Он вновь нес змей за железную дорогу. Это стало ежедневной традицией: ведро, ползучие гады, до боли знакомый маршрут. Он ходил в лес как на работу, потому что змеи продолжали заполонять участок. А если верить Нинке, то и дом тоже. Теперь она вообще не покидала комнату. Да что там – она не покидала кровать, ведь всюду ей мерещились ужи и гадюки. Даже в уличном туалете, поэтому пришлось приспособить под ее нужды отдельное ведро.

Что-то у нее в голове окончательно лопнуло, и от былой Нинки не осталось следа. Она увязла в своем странном тревожном мире. И деду Славе иногда казалось, что змей там слишком много, поэтому они начали проникать в реальность.

Он вытряхнул ужей в траву и поморщился. Ожоги все еще давали о себе знать. В кронах берез над головой чирикали птицы, прохладный ветер обдувал лицо. Небо заволакивали тучи.

Дед Слава проверил банки для сбора березового сока – теперь они пустовали. Рядом на поляне все заросло ромашками, и он нарвал букет для Нинки. Может, вспомнит, что это ее любимые цветы. Вспомнит молодость, ухаживания и хоть ненадолго станет прежней собой.

Время клонилось к вечеру, очень быстро темнело. Первые капли дождя упали на землю, когда дед Слава преодолел железнодорожные пути. До дома оставалось всего ничего.

Он издалека услышал, как надрывается Полкан, а потом и увидел почему. У калитки стоял сосед – здоровенный детина лет сорока. Дед Слава не знал, как его зовут, но иногда с ним здоровался. Тот не жил в деревне постоянно, а приезжал с семьей в теплое время года. Можно сказать, пришлый дачник. И, судя по манере общения, друзей он тут точно не искал.

– Здравствуйте, – сказал дед Слава и протянул руку, но сосед этот жест проигнорировал.

– Ну привет. Короче, я сразу к делу. Чтобы возле пацанов я тебя больше не видел, усек? Не хрен их своими змеями пугать.

– Так я не пугаю, я ж просто…

– Усек или нет?

Дед Слава кивнул. Спорить с этим человеком он не собирался, себе дороже выйдет.

– Вот и хорошо. Спасибо за понимание.

Сосед хлопнул деда Славу по плечу и двинулся к своему дому, но на половине пути остановился и крикнул:

– Да, и завязывай этих мразей таскать из леса! Они же по всей деревне расползаются. Устроил, мать твою, серпентарий!

Сосед скрылся за своим бесконечно высоким забором, а дед Слава так и стоял у калитки, ничего не понимая. В животе вновь заворочалось. Он опустил взгляд к ведру, где лежал букет ромашек. Аккуратно двумя пальцами отодвинул цветы, открывая вид на узелки змей, на шевелящиеся кольца и дрожащие язычки.

– Господи…

Ведро упало в лужу возле калитки, а дед Слава поспешил домой.

Нинки нигде не было, а вот змеи были. На полу, у печки, под кухонным столом, в шкафу и даже на кровати. Куда ни глянь – десятки, если не сотни. Их будто равномерно распределили по дому, развесили-разложили, как елочные игрушки и гирлянды. Чтобы ни один уголок не остался без их шипения.

В деревянных рамах задрожали стекла, вдалеке загудел поезд. На небе громыхнуло, и вспышка молнии осветила погруженный в сумерки сад.

– Нинка! Нина!

Он обыскал все, но жены не нашел. Голова раскалывалась, оттуда рвалось что-то, готово было выплеснуться наружу очевидными фактами, но дед Слава не хотел их принимать. Змеиное шипение уничтожало остатки разума.

Выбежав за калитку, он огляделся по сторонам. Дождь набирал силу, размывая дорогу.

– Нинка!

Дед Слава опустил взгляд к земле и будто впервые увидел собственные сапоги. Обычные резиновые сапоги, которым уже сто лет в обед. Только сейчас на них виднелись кровь и узнаваемая рыжая глина из карьера у Курьяновки.

Следы он заметил почти сразу – большие и маленькие, двумя вереницами уходящие в темноту. Почти пять километров спустя, после указателя с названием деревни, маленькие сбивались и превращались едва ли не в лыжню. Здесь ему пришлось тащить Нинку.

Дом на окраине практически ушел в землю: крыша обвалилась, стены покосились. Но в развалины все еще можно было попасть. Дед Слава продрался сквозь заросли можжевельника, переступил через опрокинутый шкаф и оказался внутри. Пол испещряли огромные дыры, словно после бомбежки. В черном зеве подвала капала вода.

– Нинка…

Она лежала там же, где и много лет назад. Змеи оплели ее, закутали в одеяние из своих шкур. Но на этот раз Нинка не кричала, ведь была мертва. Гадюки в волосах и правда делали ее похожей на Медузу Горгону.

Дед Слава опустился на колени, и его вырвало. Он выплевывал желчь, надеясь, что вместе с ней выйдет все лишнее; все, что заползло туда против его воли и заставляло его делать страшные вещи. Но шевеления в животе прекратились, все затихло. Здесь остались только дед Слава и воспоминания, наконец открывшиеся ему полностью.

Он посмотрел на свои искусанные руки, которыми собирал змей. На кровь, засохшую под ногтями. На неестественную позу Нинки, лежащей внизу со сломанной шеей.

– Как же так…

Дед Слава, Славка, любящий муж. Он оплакивал свою жену, которой действительно хотел помочь, которую оберегал и из последних сил удерживал на этой стороне, не давая провалиться в кошмар. Но был и кое-кто другой. Тот, кто устал от десятилетий борьбы, от постоянных приступов, от страха, от змей, которые всегда рядом, всегда в голове. Тот, кто решил отпустить Нинку в мир подколодных тварей и закончить эту историю там, где все началось.

По черному небу над мертвой деревней ползали молнии, точно огненные змеи. Дождь наполнял канавы и барабанил по развалинам никому не нужного дома. Вой ветра можно было принять за чей-то бесконечный стон.

Королева змей воссоединилась со своей свитой, а в последний путь ее провожал Змеиный дед. Он думал о жутком вопле, услышанном много-много лет назад, и о том, кто на самом деле сошел с ума в тот день. На его лице не отражалось ничего.

Змеи поедали его голову изнутри, и дед лишь надеялся, что они закончат как можно скорее.

Земляной

Юля вспомнила о подземном чудовище, только когда ее похоронили заживо.

Гроба не было, поэтому пошевелиться она не могла. Холодная земля сдавливала со всех сторон. Это напоминало сонный паралич, бодрствование посреди кошмара. Сознание будто заперли в мертвом теле. Юля ослепла, провалилась в черное ничто. Совершенно беспомощная, она растворялась в пустоте и собственных мыслях.

Когда в детстве они с сестрой гостили в деревне, бабушка рассказывала о Земляном. «У него двенадцать когтистых лап, чтобы рыть. У него огромная пасть, чтобы глотать землю. Он ползает под домами людей и слушает. Когда кто-то ведет себя плохо, Земляной выкапывается. И уж если выкопался…»

Юля стала задыхаться. Как она могла забыть такое? Как могла оказаться здесь? По щекам катились слезы, сердце пробивало дорогу на поверхность – из грудной клетки, из могилы, из тьмы. Юля превратилась в ту маленькую девочку, которая обходила стороной ямы и каждую ночь в ужасе прислушивалась к звукам из погреба. Но теперь рядом не было старшей сестры, чтобы ее успокоить.

Все изменилось часа через три после захоронения. Юля вдруг поняла, что до сих пор жива. Более того, она научилась видеть на многие километры вокруг. Бесконечная система корней стала ее глазами и чувствами. Пришли вспышки. Люди, машины, города… Юля могла заглянуть куда угодно. Деревья, точно антенны, принимали сигналы с поверхности и передавали фантастически яркие образы вниз. Туда, где лежала новая хозяйка подземного царства.

Юля рассмеялась. Земля переварила ее, и проблемы ушли вместе с физической оболочкой. Загубленная карьера, неудачный брак, выкидыш – все это казалось мелочью в масштабах мира, который наконец ей открылся. Теперь она была центром планеты, ее ядром. Ей подчинялись растения и ползучая живность, она управляла течением рек, повелевала горами и холмами. Юля сама стала матерью-землей.

И тут она услышала Земляного. Краски потускнели, вернулась чернота. Затих шепот деревьев. Только чудовище рыло ход к жертве.

Юля все поняла. Земля играла с ней, заманивала в ловушку, отвлекала… Чтобы накормить выползшее из ее чрева создание.

Юля пыталась кричать, звать на помощь, но лишь зря расходовала кислород. Под ней ворочалось, в бездонную тьму осыпа́лись комья грязи. Лапы скребли рядом, земля дрожала. Что-то ухватило за ногу, и Юля взвыла. Царапнуло, хлынула кровь. Много крови. Она текла подземным ручьем, питая почву, вымывая неподвижное тело из ямы, заливая глаза, рот. Юля захлебывалась, перед ней кружили алые пятна. В каждую частичку ее кожи будто ввинчивались черви. Земляной ел.

…Свет резанул глаза. Юлю раскопали, сняли маску с дыхательным шлангом и вытащили из ямы. Ее подбадривали, поздравляли, хвалили, что продержалась целых двадцать минут. Кто-то аплодировал. Юля вдохнула полной грудью, вытерла слезы и улыбнулась. Ее до сих пор трясло, онемевшие конечности покалывало, из прокушенной губы сочилась кровь. Но на душе было так хорошо, спокойно. Словно все беды действительно остались в могиле. За время под землей в Юле что-то поменялось.

– Галлюцинации были? – хитро прищурив глаз, спросил инструктор.

– Черт, да. Обалдеть можно.

– Потом расскажешь. Пойдем сестрицу твою вызволять.

Это Катя привезла ее на тренинг «Перерождение». Организаторы завлекали возможностью открыть себя заново, заглянуть в неизведанные глубины души. И многое переосмыслить. Оказавшись в могиле (пусть даже неглубоко и под контролем профессионалов), смотришь на вещи совершенно иначе. Куче народу это помогло изменить жизнь.

Они подошли к захоронению, которое располагалось чуть дальше в лесу. Из земли торчал шланг, ребята раскидывали грязь руками, чтобы лопатой ненароком не покалечить клиента. Юле было немножко обидно, что ее вытащили из-за стонов и всхлипов, а сестра продержалась все сорок минут. Но Катя – это Катя. Она даже Земляного в детстве не боялась.

– Осторожно!

Земля просела и обвалилась. Инструктор отбросил в сторону перекушенный шланг. Это была не яма, а настоящий туннель. Стены его покрывали волосы, куски плоти, одежды. Он уходил вниз и резко загибался в сторону. Там, в сыром мраке, хлюпало и чавкало.

Земляной ел.

Кап-кап

Дом всегда был наполнен звуками. Сквозь хлипкие стены они расползались по этажам, точно невидимые крысы. Из квартиры в квартиру, из шахты лифта на чердак, из мусоропровода в подвал. Так звуки влезали в чужую жизнь.

Стас слышал соседей и понимал, что те слышат его. Он различал их по кашлю и чихам, знал любимые телеканалы и песни, был осведомлен о семейных проблемах и привычках. Дом знакомил людей, хотели они того или нет.

Чета пенсионеров снизу привычно занималась делами: гудел пылесос, шумел кухонный кран. А вот сверху творилось что-то странное. Стас не знал имени соседки, как не знал имен остальных обитателей дома, поэтому про себя называл ее Сменщицей. Неделю она работала с утра до вечера и возвращалась очень поздно. Это было время тишины. Но следующую неделю соседка оставалась дома, и тогда ее квартиру распирало от звуков. Голоса, звон посуды, музыка. Ругань или смех, хлопающая по ночам дверь или стучащая в стену кровать. Немолодая тетенька любила принимать гостей.

Около часа назад она начала двигать мебель. По полу елозило, скрежетало, с шумом падали предметы. А хозяйка плакала. Подвывала в пустой квартире, точно забытая на даче собака. Потом сверху раздался крик. Громыхнуло, будто уронили шкаф, и Сменщица затихла.

Стас сидел за компьютером, представляя распластавшийся на полу труп соседки. Нелепая поза, посиневшие губы, стеклянные глаза. Отогнать образ не получалось, наоборот – Стас начинал чувствовать какой-то нездоровый душок. Запах старости, лекарств, умирающего тела. Стас тряхнул головой и подошел к окну. Дождь стучал в стекло, барабанил по карнизу и размывал силуэт недостроенной высотки, что закрывала вид на город. Ее уродливую тушу возводили слишком близко – казалось, до раскрашенных в клетку стен можно добросить камень. Скоро там появятся жильцы, и к звукам примкнут образы. Люди будут наблюдать друг за другом, выглядывать из-за стекол, точно животные в террариуме… Стас поморщился. Открыл форточку пошире, запуская в квартиру свежий воздух и косую морось. К высотке качнулась стрела башенного крана, облила электрическим светом, и на секунду почудилось, будто в черных окнах что-то шевелится.

Бум.

Стас поднял голову на шум. Похоже, соседка пришла в себя.

Бум-бум. Бум-бум.

Звуки становились громче. Сменщица измеряла комнату шагами – слишком тяжелыми, словно разнашивала сапоги на огромной платформе. И ковра на полу у нее не было. Топот гулял от стены к стене, дребезжала люстра под потолком. Вернулись и рыдания.

Стас вздохнул и потер переносицу. Мертвой Сменщица нравилась ему больше. Он пытался сосредоточиться на сайте, который должен был доделать и сдать заказчику еще вчера, но грохот наверху этому не способствовал. Да и снизу уже черт знает сколько не замолкал пылесос. Шум не перемещался, как обычно, а застыл на месте. Будто пылесосили одну точку. Или специально заглушали другой звук. Потому что сквозь равномерный гул прорывалось странное «шурх-шурх-шурх». Кажется, старички скоблили стену.

Запах стал сильнее. На кухне Стас вытащил из мусорного ведра пакет с отходами, завязал горловину. Аромат был тот еще, но беспокоил вовсе не он. И на утечку газа это не походило. Необъяснимая вонь потихоньку заполняла квартиру.

В дверь позвонили, и Стас вздрогнул. Он никого не ждал. Не прямо сейчас или сегодня, а вообще. Гостей у него не бывало, да и сам он без особой нужды квартиру не покидал. Ему хватало своей однокомнатной зоны комфорта.

Позвонили еще раз. Одиннадцать утра, середина недели, все нормальные люди на работе. Бродить по подъезду могли разве что продавцы бесполезных товаров и впариватели ненужных приглашений. Стас вышел в коридор и, стараясь не шуметь, доковылял до двери. Прислушался. Человек снаружи звонил и в другие квартиры. Стас приник к глазку и замер. Прямо перед дверью стоял незнакомец в плаще, лицо его прятал раскрытый над головой зонт. Стас сглотнул, и этот звук вдруг показался ему чудовищно громким, настоящим пушечным выстрелом, который невозможно не услышать с той стороны. По телу пополз холодок. Стас точно знал, что никого из соседей по этажу нет дома. И не будет до самого вечера. Кажется, теперь это знал и человек с зонтом. Он больше не поворачивался к другим дверям, а ждал, когда откроет Стас. Он поднял руку к звонку, и в эту минуту в шахте загрохотал лифт. Незнакомец резко развернулся и поспешил вниз по ступенькам. Зонт он так и не сложил.

– Вот дебил… – прошептал Стас с облегчением и двинулся в комнату. Но тут услышал новый звук.

Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.

Он вошел в ванную и влез тапками в небольшую лужицу.

– Твою мать…

На грязно-желтой поверхности потолка, точно ожоги на коже, набухали пузыри. Они медленно раздувались и капельками срывались на пол. Стас вытер мокрое пятно и поставил тазик под местом основной протечки. Но пузыри висели по всему потолку, будто дозревали, прежде чем просочиться в квартиру.

Теперь все вставало на свои места. В доме прорвало трубу, вот сантехник и обходил квартиры. Стас повернул кран, чтобы услышать знакомое гудение, но в раковину ударила струя кипятка. Странно. Ему всегда казалось, что первым делом при аварии отключают воду. Тогда проблема не в трубах. Стас не слышал, чтобы Сменщица сегодня набирала ванну, да и ее «поющий» кран перепутать с другим трудно. Значит, сама она вряд ли устроила потоп. Однако дом был той еще развалюхой, а Сменщица жила на последнем этаже. Наверное, к ней могло натечь с чердака, тем более что дождь шел третий день. Залило ведь однажды лестничную площадку.

Стас присел у тазика. Жижа на дне не была прозрачной, а напоминала ту разбавленную ржавчиной дрянь, что льется из труб после перекрытия стояка. И знакомая вонь… Пахло не хлоркой, а затхлостью и гнилью. Он подставил ладони под морось с потолка. Вода оказалась ледяной, точно в проруби.

Кап-кап.

Стас вернулся в комнату и выглянул в окно. Дождь усилился. Теперь высотка просматривалась словно сквозь туман. Махина строительного крана пылала прожекторами, стрела рубила валящий с неба поток воды. А на недостроенной крыше здания стояли люди с зонтами.

Он с трудом оторвался от этой картины. Сердце стучало сильнее обычного, покалывало кончики пальцев. Ванная. Ему нужно было сосредоточиться на ванной, потому что другие мысли сейчас не помогали, а царапали психику, уводили в дебри фантазий.

Кап-кап.

Наверху проблему никто не решал. С потолка в ванной тянулись длинные струи, точно в нем просверлили отверстия. Тазики и кастрюли закончились, тряпки промокли насквозь. Стас не справлялся. Скоро вода просочится на этаж ниже, и виноват в этом будет только он. Как ни крути, надо идти к соседке. Может, она и не в курсе, что у нее там творится.

Стас не очень-то любил людей и старался свести любое общение к минимуму. Одно дело – переписка, где всегда есть время подумать, найти нужные слова. Но решение вопросов с глазу на глаз приводило его в ступор.

Прежде чем выйти наружу, он попробовал прикинуть, что говорить. Как обращаться к соседке? На «вы» или на «ты»? Надо ли здороваться, если раньше никогда не здоровался? Не ополоумела ли она там вообще, раз носится по квартире в каких-то чугунных башмаках? Стас встал перед зеркалом в прихожей, пригладил волосы. Руки подрагивали. Вдох, выдох. Он захватил с собой мусорный пакет из кухни и выскользнул в подъезд.

Дверная ручка снаружи была влажной. Пол пересекали мокрые следы, будто бы оставленные водяным. Шлеп-шлеп-шлеп. Почему-то очень не хотелось с ними соприкасаться. Стас обошел лужицы, взбежал по ступенькам к мусоропроводу и отворил его железную пасть. По внутренним стенкам трубы струилась вода, запах валил с ног. Он зажал нос, и тогда из черноты раздался свист.

Стас отпрянул, выронив пакет. Свист был коротким, негромким, таким пытаются привлечь внимание конкретного человека. Иногда дом создавал иллюзии и прятал источники звуков – например, кто бы из соседей ни затеял ремонт, казалось, что сверлят и стучат именно у тебя за стеной. Не спасала даже разница в несколько этажей. Но сейчас Стас был уверен: кто-то посвистывал на дне мусоропроводной кишки.

– Эй!.. – просипел он в черноту и едва узнал собственный голос. Но его услышали.

Снизу засвистели громче, и… звук не пропал. Он набирал силу, сливался с эхом и не обрывался ни на мгновение, будто гудение телевизора на канале с профилактическими работами. Человек не способен на такой долгий выдох. В трубе заскребло, застрекотало, принялось перебирать лапками, коготками. И поползло вверх. Дрожащими руками Стас запихнул пакет в жерло мусоропровода и захлопнул крышку.

Он подошел к лестнице, перегнулся через перила и посмотрел вниз. Люди с раскрытыми зонтами стояли сплошной массой, как слипшиеся грибы. Шляпки раскачивались из стороны в сторону, сочащиеся влагой ножки под всевозможными углами врастали в пол, стены, потолок, друг в друга. Подъезд накрывало волной смрада.

Стас бросился к себе на этаж и влетел в квартиру. Вокруг было темно, словно ночью. Горели лампы, которые никто не включал. Он сумел запереть дверь, несмотря на то что почерневшие пальцы не слушались. Тапочки хлюпали по воде, в ванной плескалось. В квартире снизу что-то скребло потолок.

Мир за окном исчез в дожде, растворилась даже высотка. Мрак разгоняли только огни крана, который больше не походил на букву «Г». Стрела извивалась и скручивалась кольцами, в кабине проклевывалось красное, моргающее. От каркаса отделялись новые металлические отростки. Покрытые прожекторами щупальца переплетались в ливневой стене, скрежетали, блестели в неживом свете.

Стас слышал, как стучит в висках кровь, как стучит в окно тьма. Он почесал переносицу изогнутым когтем, вспоминая случай трехлетней давности. Сел перед компьютером и оставшимися пальцами вбил запрос в поисковик. Мерно гудел системник, работал Интернет, поскрипывало кресло. Все как обычно. Если бы ноги не срослись с промокшими тапками и кто-то не пытался вломиться в квартиру через внешнюю стену на высоте восьмого этажа.

По экрану ползли строчки старых новостей. На другом конце страны исчезла новостройка – вернее, так только показалось, потому что целый день лил сильнейший дождь и видимость была нулевая. Другие здания района просматривались, хотя и плохо, а это – нет. Но когда непогода утихла, только что сданная многоэтажка выглядела давно заброшенной. Гигантские трещины по всему корпусу, пустые глазницы окон, обвалившиеся балконы. Запустение царило и внутри – здание будто пережило войну. Осколки ступеней и штукатурки в подъездах, копоть, выбитые двери, пожравшая стены плесень. Заселиться туда успели четыре десятка семей, никого так и не нашли.

В доме погас свет, и фотографии аномальной высотки сгинули в небытие. У Стаса остались только звуки.

Шаги наверху, шуршание снизу, движения в стенах, стрекот, свист…

Кап-кап повсюду.

Он добрался до полки и нашарил телефон. Включил фонарик, отгоняя шевелящуюся вокруг тьму. Подумав, взял из шкафа еще кое-что. На дисплее горели три полоски сигнала, не так уж и плохо, но Стасу некому было звонить. Дюжина ненужных номеров в записной книжке, третий месяц ровно сто сорок четыре рубля на счете. Его никто не хватится. О нем никто не будет грустить.

Стас задернул шторы, чтобы не видеть, как снаружи накатывает чернота. Как то, что живет в ней, оплетает дом. Внутри хлюпало и чавкало. Трескались перекрытия, хлопьями осыпалась мебель, расплавленным шоколадом стекал потолок. Вот-вот к нему провалится соседка, и тогда Стас проверит свою догадку. Он не сомневался, что не будет никаких сапог на огромной платформе.

Новые суставы, черная шкура, когти… Стас почти не чувствовал рук, да и не руки это теперь были. Но раскрыть зонт у него получилось.

Дом всегда был наполнен звуками, а сейчас их стало слишком много. Половину Стас уже не узнавал. Он поднял зонт над головой и принялся ждать. Медленно растворяться в звуке, который все изменил.

Кап-кап.

Кап-кап.

Кап…