Сибирский беглец E-Book

Valeriy Sharapov

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Контрразведка. Романы о секретной войне СССР
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 285

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

1981 год. Из колонии в Сибири бежит бывший полковник Павел Бугровский, отбывающий пожизненный срок за шпионаж в пользу западных спецслужб. Предателю известны имена советских нелегалов, работающих за рубежом, в том числе — имя и должность недавно завербованного особо ценного сотрудника ФБР. Оказавшись на свободе, Бугровский может передать эти данные своим кураторам, и тогда случится непоправимое… Майору КГБ Олегу Каморину приказано обезвредить врага. Несколько дней вместе с поисковым отрядом он пробирается сквозь тайгу по следу предателя, не предполагая, что волна этого происшествия уже докатилась до далеких Соединенных Штатов… Враг умен и хладнокровен. В его арсенале — логика, упорство и точный расчет. Он уверен, что знает, как победить нас в этой схватке. Но враг не учитывает одного: на его пути стоят суперпрофессионалы своего дела, люди риска, чести и несгибаемой воли — советские контрразведчики.

Leseprobe

Валерий Шарапов Сибирский беглец

Контрразведка. Романы о секретной войне СССР

Художник – Павел Магась

© Шарапов В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

пролог

Ночь давила – чугунные тиски сжимали череп. Плыли низкие тучи. Смутно выделялось зарешеченное окно, стены, потолок, кровать в шаге от окна. Одноместная палата медпункта колонии строгого режима находилась обособленно от прочих.

Завозился человек на кровати, подался к окну. Натянулась цепочка наручников. Обзор был ограничен, но большего и не требовалось. Мужчина застыл, только сиплое дыхание вырывалось из нездоровых легких. Часы отсутствовали, но он мог определить время с незначительной погрешностью.

Приближалась полночь, колония спала. Из темноты проявлялись фрагменты построек: угол бездействующего свинарника, подсобные сараи. Плыли, плотно сбившись, кудлатые тучи.

Пациент не шевелился, текли минуты. Чуткое ухо уловило шум. Мрак как будто рассеялся, обрисовалась сторожевая вышка, забор с колючей проволокой, далее – безграничная тайга.

У наблюдателя был бугристый лоснящийся череп, толстая шея в складках. Явно не доходяга – за годы, проведенные в местах лишения свободы, сохранил физическую форму.

За окном что-то происходило. Крались тени – из того же заведения, только из «общего» крыла. Перебегали, пропадали в темноте.

Дыхание участилось, пот покрыл лицо. Значит, не просто языками трепали…

Мужчина вернулся на кровать, откинул голову. Справился с волнением, отбил костяшками пальцев по стене условную дробь. Посторонних быть не должно, охранять каждую палату – вертухаев не напасешься…

Он ждал, заговаривал волнение. Дерзайте, насильники и убийцы, флаг вам в руки, протопчите дорожку…

Скрипнула дверь, в палату проник один человек. Ну, что ж, почти успел… Он сдавленно дышал, волновался. Лица не видно – черное пятно. Поскрипывали форменные сапоги. Он нагнулся, открыл ключом замок наручников, придержал, чтобы не брякнули. Арестант размял затекшее запястье, прошептал:

– Не обманул, Петр Афанасьевич, молодец. Буду должен. Страшно, поди? Ты уж не храбрись, признайся.

– Страшно, Павел Евдокимович, – свистящим шепотом отозвался вошедший.  – Стыдно признаться, челюсти от страха сводит… Но не подумайте, не отступлюсь, сделал все, как надо. Я этим сволочам даже с того света гадить буду, не представляете, как я их ненавижу… Но это лирика, забудьте. Меня никто не видел, охрана в этой части зоны небольшая. Только двое – на тропе за колючкой. Еще в дежурке на входе двое, но вы сказали, что с ними справитесь… Бархан и его люди, кажется, ушли, надеюсь, они знают, что делают… Если все по плану, то сигнализация не сработает. Если пойдет не так – возвращайтесь, что-нибудь еще придумаем…

– Ну, это вряд ли, Петруха, – ухмыльнулся заключенный. – Есть такое понятие – точка невозврата, боюсь, к тому времени я ее уже пройду…

– Не понимаю, о чем вы, Павел Евдокимович… – Шепот сотрудника колонии срывался от волнения. – Ладно, вам виднее. Держите сумку, я все собрал. Здесь лямка, закиньте за спину, чтобы не мешалась. В сумке одежда, сапоги, вяленое мясо, дэта от комаров – несколько флаконов, без нее вы просто не выживете… Давайте, Павел Евдокимович, удачи вам, не поминайте лихом!

– Да что ты, Петруша, буду поминать только добрым словом… – Павел Евдокимович поднялся, прислушался к работе организма – вроде, не сбоило. – Ну, спасибо, друг, выручил…

– Подождите, – спохватился помощник. – Дайте мне в челюсть, да не жалейте. Желательно, чтобы сознание потерял. Может, и пронесет, не разберутся, в чем дело. Я скажу, что вы меня вырубили и ключ от наручников забрали.

– А сумка с вещами сама собралась? – утробно засмеялся Павел Евдокимович,  – Да ты не грейся, на этот счет, Петруха, есть другая идея…

Откуда взялся в тюремной одежде хирургический скальпель? Похоже, запасы в эту ночь делал не только верный помощник. Лезвие, как в масло, вошло в живот. Сжимать рукоятку было неудобно, но убийца старался. Инструмент использовался по назначению – для разрезания глубоких тканей.

– Павел Евдокимович, вы что?.. Зачем? – Петр задохнулся, выпучил глаза. Схватился за руку убийцы, но повлиять на ситуацию уже не мог. Рука ослабла, повисла. Лезвие продолжало рвать внутренние органы. Несчастный захлебнулся хлынувшей изо рта кровью, подкосились ноги. Убийца аккуратно пристроил его на пол, вытер о китель окровавленные руки.

– Вот так-то, Петруша. Извини, но добрые дела не остаются безнаказанными… Но все равно – спасибо, дорогой.

В ногах появилась упругость, тело наполнялось силой. Три года он готовил себя к этому дню, украдкой качал мышечную массу, наедался – голодом людей в советских колониях не морили. Он готов был на все, лишь бы вырваться из этой дыры. Главное, прочь, а там будет видно, есть определенные задумки…

Он высунулся в темный коридор, выждал, заскользил, прижимаясь к стене. Охрана в коридоре не беспокоила. Русская душа – пока гром не грянет… Инструкции выполняются только во время проверок. В крыле находился лишь один пациент из закрытого блока. Куда он денется, прикованный к кровати, да еще и с коликами в желудке? Двое находились в «предбаннике», не спали, увлеченно беседовали. Они сидели за стеклом и решеткой, имея собственный выход из здания – вооруженные, если память не подводила, табельными пистолетами Макарова.

– Кадышев, ты? – донеслось из-за угла. Беглец застыл, прижался к стене. У кого-то здесь непозволительно острый слух…

– Угу, – буркнул он.

– Уже закончил со своим шпионом? Быстро ты что-то. Дрыхнет, поди, без задних ног – добудиться не смог? Или сдох от своих колик?

Последние надо грамотно разыграть – дабы безоговорочно поверили и поместили в лазарет. А лучшая имитация – это настоящие колики, вызванные приемом тщательно подобранных несочетаемых препаратов. А также дозировкой, не позволяющей этому удовольствию затянуться.

– Эй, что застрял? – Охранник выглянул в коридор. Петру, мир его праху, пришлось их, видимо, умаслить – служивые грубо нарушили инструкции.

Он схватил охранника за ворот – те совсем утратили чувство опасности, месяцами ничего не происходит, – рванул на себя, сдавил предплечьем горло. Некогда убивать – напарник вряд ли станет смотреть, – отшвырнул от себя, тот судорожно хватал ртом воздух, бросился за стекло, где изменившийся в лице сотрудник рвал ПМ из кобуры. Налетел, как буря, повалил, тот треснулся затылком о настенную полку. Кровь хлынула из раскроенного черепа. Вроде, не мальчики уже – серьезные мужики, а такое себе позволяют. Тоже не стал добивать, товарищ уверенно отключался. Забрал пистолет, сунул в карман, туда же две обоймы. На цыпочках выскочил в коридор. Первый охранник лежал неподвижно, без сознания. Время не стал терять, хотя и ненавидел всей душой это краснопузое конвойное племя! Разоружил и первого, сунул пистолет в болтающуюся на боку сумку. Лишняя «веревочка» в хозяйстве – никогда не лишняя…

Он постоял неподвижно, слушал – не потревожил ли чей сон? Крадучись, направился к двери, отомкнул засов. В августе текущего года на севере Красноярского края царила несусветная жара. Обычно не так. Старожилы шутят: мол, август в наших широтах – первый зимний месяц. Но в этот год что-то сломалось в природе, жара не проходила, иногда сменялась грозовыми ливнями, после которых вновь нещадно пекло. Ночью было не лучше – парила духота.

Силуэт заскользил по дорожке, обогнул соседнее кирпичное строение. В хозблоке полгода назад случился пожар, здание внутри полностью выгорело. Куда пошли те пятеро? Ночь дезориентировала, но, кажется, разобрался. Шума не было, значит, одно из двух: либо вырвались и планы не поменялись, либо…

Ждать было невмоготу. Беглец присел у кучки бетонных блоков. За спиной раздались голоса. За колючкой, вдоль контрольно-следовой полосы, шел патруль – к счастью, небыстро. Но уже через минуту будут там, где сходятся все дороги!

Павел Евдокимович согнулся в три погибели, припустил по маршруту. Могли заметить, но не заметили, он ускорился – нетерпение гнало. Бараки остались в стороне, здесь находились хозяйственные постройки. Он крался вдоль забора, затем не выдержал, побежал. Чернел проем – КПП. Рядом никого – уже интересно. Через тридцать секунд появится патруль…

Беглец скользнул в проем, споткнулся о ступеньку, выставил ладонь. Пол был липкий, что-то разлили. Кажется, догадывался, что именно… Он шел осторожно, держась за стену. На посту – шаром покати. В помещении охраны иллюминировала слабая лампочка, озаряла голые стены, пустую пирамиду для автоматов. Здесь должны находиться как минимум трое…

Закружилась голова – впереди была свобода. Сунулся в каморку, забрал со стола громоздкий электрический фонарь с разболтанной ручкой. Пространство за воротами озарялось светом далекого прожектора. Ближний свет почему-то не работал. Возможно, он управлялся со щитка на КПП. Павел Евдокимович замешкался – впрочем, вариантов не было, – припустил вдоль ограды, перепрыгнул через канаву, из которой доносился жалобный стон. Привет вертухаям, туда им и дорога… Тоже добивать не стали, оттащили порезанных ножами до ближайшей канавы и выбросили, как ненужный хлам. Правильно действовали урки. Хотя, с другой стороны, время, как ни крути, потеряли…

Здесь была одна дорога. Слева открытая местность между лесными массивами – духу не хватит торчать на юру. Справа гиблые топи – там и днем не пролезешь, засосет, а уж ночью, когда ни хрена не видно… Есть еще дорога – напрочь раскисшая, со скользкой обочиной, на ней постоянно застревает тюремный транспорт. Оставалось лишь прямо – через крапиву и лопухи, в темный лес, до которого метров пятьсот. Он кинулся напролом, разгребая высокую траву, подмечая мимоходом: здесь недавно шли люди. Значит, верной дорогой идем, товарищи! Трудно совместить несовместимое, но одному в тайге не выжить…

До леса оставалось метров двадцать, когда за спиной вспыхнули прожекторы, надрывно завыла сирена. Спохватились, черти! Он ускорил шаг, последние метры полз на корточках, надеясь, что трава прикроет, потом вкатился под куст боярышника. Вроде не заметили. Ясно, что поймут, куда идти, да и следы увидят, но остальные направления тоже обязаны проверить, то есть распылят силы.

Он поднялся, грузно побежал. Но куда убежишь в этой чертовой тайге? Метров пятнадцать – деревья уплотнились, выросла стена бурелома, которую ни объехать, ни обойти! Поставил фонарь на рассеянный свет, полез на «баррикаду», скатился в мешанину веток и колючек, из которых выпутывался целую вечность! Двинулся вприсядку под пышные ели, дальше просто полз, не замечая, что рот забивается землей и перепревшими иголками. Плевать на все, он был на свободе, пусть временно, а это много стоило! Стиснув зубы, глухо рыча, прорывался сквозь залежи, переползал канавы и овраги, ворочался в кустах. Иногда застывал, прислушивался. Сзади различался слабый шум. Впереди тоже были люди – звуки затухали, потом, наоборот, становились отчетливее…

Он догнал беглых зэков в полутора верстах от колонии. Те исчерпали последние силы, грузно попадали в траву на крохотной поляне, хрипло кашляли. Нервы звенели как струны, чье-то чуткое ухо уловило треск сучьев. Шухер вышел знатный: зэки покатились за поваленные деревья, разлетелись по кустам. Хорошо хоть палить не стали из захваченных автоматов.

– Эй, не стреляйте, – бросил Павел Евдокимович, вставая на всякий случай за дерево, – свои.

– Свои, говоришь? – выдержав паузу, проворчал сиплый голос. – А все свои уже здесь, одни чужие остались. Ты что за хрен с бугра, откуда нарисовался? Погодь-ка, – задумался говорящий, – уж больно голос твой знакомый… Не из вертухаев, точно. Нашпигуем его, братва? Нахрена нам этот лишний геморрой?

Кто-то передернул затвор, засмеялся дребезжащим смехом.

– Неужто не любопытно, Бархан? Да не бзди ты, давай базарить. Не вурдалак – не покусаю. Но учти, времени нет, вертухаи на хвосте, минут через тридцать будут здесь. Так, выхожу, шмалять не станете? У меня фонарь.

– Выходи, мил человек, – ухмыльнулся заключенный с погонялом Бархан, – засвети свое личико. Только не дрыгайся, не мельтеши, не то, сам понимаешь…

Павел Евдокимович поднял фонарь и протиснулся через кустарник. Пистолет висел, зацепившись спусковой скобой за палец. Поляна помалкивала. Он вышел на открытый участок, осветил лицо. Затем нагнулся, поставил фонарь под ноги. Словно тусклую лампочку зажгли: озарилось узкое пространство, переломленный пополам догнивающий паданец.

Высунулась из ветвей физиономия, перекосилась в ухмылке. Справа показался кто-то еще, привстал обретающийся за паданцем «мухомор» – небритый, изрытый серыми пятнами. Публика собралась не самая респектабельная. Легкие фуфайки с пришитыми номерами, стоптанные сапоги. У парочки за плечами худые вещмешки. Автоматы побитой охраны были, разумеется, при них. Уплыл пистолет из руки – чуть с пальцем не оторвали. Зэков было пятеро, явный перебор, они бы еще весь барак с собой взяли!

– Опа-на, да это же Череп, – обнаружила небритая пятнистая харя с погремухой Махно. – Наше вам с кисточкой, гражданин мент, какими судьбами?

– Я не мент, – стиснув зубы, проворчал Череп. – Хотя для тебя, Махно, один хрен.

– Да завалить его, по-любому мент! – взвизгнул плюгавый, кривой на глаз, сравнительно молодой зэк. – Бархан, нахрена нам эти запутки? Мочи эту гниду…

– Жало завали, Лупатый, – резко бросил кряжистый быкообразный субъект с маленькими въедливыми глазами – упомянутый Бархан. – Не понял, шкет? Хлебальник, говорю, заткни!

Лупатый замолчал, гадливо ощерился. Он постоянно моргал, за что и заработал свою неблагозвучную кличку. Бархан набычился, исподлобья таращился на примкнувшего к компании «товарища».

– Присоседился, стало быть, Череп? Компанию хочешь составить? А знаешь, Лупатый в чем-то прав: пусть ты и не мент, но один хрен из цветных, а нам это нужно – копаться в оттенках дерьма? За пушку спасибо. Что там у тебя еще – ну-ка, засвети.

Обстановка накалялась. Зэки окружали. Скрипнуло, вываливаясь из пазухи, лезвие «выкидухи». Скалился Лупатый, поигрывал пальчиками. Озадаченно поглядывал широколицый Сыч – зэк не кипешной, рассудительный, сидящий за «убийство двух и более лиц». Демонстративно позевывал долговязый Торченый – тип с бельмом на глазу и рваным ухом – просто хрестоматийный заключенный советской колонии.

Режим на зоне был строгий, срок отбывали лица, совершившие особо тяжкие преступления. Кто-то чалился пожизненно, другие имели химерическую возможность в конце увидеть волю. Персон, подобных Черепу, здесь было немного, их содержали в отдельном блоке, с особой охраной и особыми условиями труда и быта. Почему последние оказались здесь – неисповедимые пути бюрократии и логики советской пенитенциарной системы. Пересекались нечасто, в основном на прогулках, на отдельных коллективных мероприятиях. Излишне говорить, что обе категории заключенных не испытывали теплых чувств друг к другу.

– Что стоишь, сука ментовская, неясно было сказано – сумку к осмотру! – взвизгнул Лупатый. «Не вынесла душа поэта» – бросился на ненавистного мента, схватил его за горло цепкими пальцами! Бархан промолчал, интересно стало. Остальные тоже обошлись без комментариев.

Дыхание перехватило, закружилась голова. Лупатый, смеясь в лицо, сдавил горло – явно собираясь завершать начатое. Субъект был совершенно без мозгов. Череп пытался оторвать от себя прилипчивые ручонки, но те пристыли намертво. От нехватки кислорода вспучилась голова.

Скальпель лежал в боковом кармане. Пальцы обхватили рукоятку. Лезвие вошло в левый бок, Лупатый икнул. Не понял, что произошло, почувствовал лишь досадное неудобство. Череп выдернул из тела лезвие, стал бить, наращивая силу ударов. Ослабла хватка, дышать стало легче. Лупатый запоздало сообразил, что дела плохи. Но на кураже даже боли не почувствуешь! Захрипел, рвотный спазм сотряс тело. Руки обвалились.

Череп отшатнулся. Зэк вздрагивал, недоверчиво таращился на своего убийцу. Кровь потекла с губ, подкосились ноги. Он опустился на колени, зажимая рукой продырявленный бок, хотел что-то сказать. Но завалился на бок, подтянув ноги к животу, лежал и вздрагивал. Выхватывать второй пистолет было бессмысленно. Череп попятился, сжимал инструмент нижним хватом. Как ни странно, большого волнения инцидент не вызвал. Зэки молчали, выразительно переглядывались. Началась агония, умирающий изогнулся, застыл с распахнутым ртом.

Махно опустился на корточки, потянулся к мертвецу, брезгливо скривился.

– И что с тобой прикажешь делать, Череп? – глухо спросил Бархан. – На хрена ты Лупатого вальнул?

– А ты держи в узде своих бойцов, Бархан, – проворчал Череп. – Подох, и ладно, невелика потеря. А в следующий раз думай, кого берешь с собой. Можешь меня убить, это дело плевое, но пораскинь мозгами, вы же хотите с дальняка свалить?

Бархан соображал, кусал губы. Шевельнулся Сыч.

– А с башкой этот мент дружит, а, Бархан? Без Лупатого могли бы пережить. Он, сука, нервный и чреватый.

– Или ты его, как консерву, берег, Бархан? – ощерился Череп. – И то, дорога дальняя, жрать что-то надо. Только какой с него прок – кожа да кости.

– Теперь ты у нас за консерву? – Злобные глазки сверлили нежеланного гостя. – Расслабься, Череп, мы своих не едим. Мы даже чужих не едим, хотя с мясцом у тебя, я погляжу, все в норме. Оружие есть, не прокормимся в тайге? Догадливый, да? Сообразил, когда всем строем в больничку переселились с несварением? А что, хреново нас рвало?

– Нормально вас рвало, Бархан. Когда увозили, думал, дуба дадите. Ну, бывает, несвежая фасоль, или что там еще. Смотрите, однажды так отравитесь, что уже не встанете.

– На себя посмотри, – процедил Махно. – За нами на койку заспешил, неспроста ведь, а, Бархан? Понятно, из барака не свалишь, а из лечебки, если захотеть, можно… Фартовый ты гусь, Череп, на готовенькое пришел. А помнишь, Бархан, как Глиста возле нас вертелся, когда мы про побег терли? И чего, думаю, он тут мелькает, уши выворачивает? К куму не побежит, не конченый же дебил.

– И чего Глиста сдох? – ухмыльнулся Сыч. – Жил себе, не тужил – и вдруг сдох. В сортире нашли, говном захлебнулся. Ну, бывает, редко, но бывает. Поскользнулся, не устоял – и туда. Кум со своей сворой даже расследовать это дело не стал. Не в курсах, Череп, с чего Глиста помереть задумал?

– Понятия не имею, – отрезал Череп. – Вообще не понимаю, о чем вы тут трындите. Решайся, Бархан, берете меня в коллектив? Всю ночь тут не просидим, вертухаи уже в лесу, следы наши вычисляют.

– Вот смотрю я на тебя, Череп, и не могу взять в толк, нахрена ты нам сдался? Нам своих проблем мало?

– Дело не в том, Бархан. А в том, нахрена вы мне сдались. Отвечаю: одному в тайге не выжить. Пусть ты даже страсть как подготовленный. Уверен, что все концы связали, Бархан? Сомневаюсь. Дэта хоть у вас есть? Днем комары проснутся, а у болот их полчища – загрызут в буквальном смысле. Им плевать, что вы привычны к кровососам, – к тому, что творится на болотах, привыкнуть невозможно. Знаете, куда идти, как сбить с хвоста погоню? Конечно, вы же разработали четкий план. А хрен‑то там, Бархан, нет у вас плана. Бегать по Сибири, пугать народ, пока вэвэшники до вас не доберутся? Так и будет, помяни мое слово. Не волнуйся, не претендую я на место старшего, не моя эта тряхомудия. Ты старший, царь и бог, делай, что хочешь. Только прислушивайся иногда к советам человека, знающего, как работает система. Понимаете, где мы находимся? Это не просто глушь, дальняк, а буквальная задница мира. Карту представляете? Пермитино, где обитает персонал зоны, единственный поселок в округе, в нем лучше не появляться. Дорог практически нет, связь с Осинниками, до которых туча верст, только вертолетом. Как, по-вашему, доставляют сюда грузы и людей? Была дорога через кряж Поваляева, но месяц назад сошла сель – и дороги больше нет. Расчистить невозможно – в метре болото. Самолеты сюда не летают, много чести. Мы идем в массив, который тянется на юго-запад почти на сто верст. Есть ли там деревушки, хрен его знает. И это не просто версты, это болота и тайга, которую лбом не пробить. Пожрать в тайге добудем, пушки есть, но это единственная хорошая новость.

За всем этим несчастьем – поселок Аргол, там живут люди, работают предприятия, руду добывают. И вопрос на засыпку, Бархан: где вас будут ждать менты, если не схватят раньше? Доползем туда никакие, измотанные, возможно, не все.

Можно пойти в другую сторону, почему нет? К Северному Ледовитому океану – не так уж далеко. До Морозовки верст шестьдесят. Но вам же туда не надо? Вам же теплые края подавай? Сочи, Крым, на крайняк среднюю полосу РСФСР. Ты хоть понял, Бархан, что вы натворили? Обратной дороги нет. Уходить надо прямо сейчас и идти всю ночь, чтобы убраться из района. Вертухаи потычутся в тайгу, но далеко не пойдут, их этому не учили. И служебные собаки не помогут. Вертолеты ночью не поднимут – толку с них? А чуть свет – начнется лютый кипеш. Прибудут спецы, подтянут внутренние войска, собаки пойдут по следу. Все лесные массивы оцепят, про населенные пункты и говорить нечего. От вертушек в небе темно станет. Вникаешь в аллегорию, Бархан? Поэтому к утру мы должны быть очень далеко. Пойми, приятель, только так вы побегаете на свободе дольше, чем обычно бегают. А повезет, так и еще дольше…

– Не приятель я тебе, Череп, – буркнул Бархан.

Главарь изволил думать. В принципе, верные мысли цеплялись за мозг. А не тебя ли, Череп, будут с упорством искать, привлекая все доступные средства? А мы с корешами станем заложниками твоей особо важной персоны… Но кто знает, куда подевался Череп? Он мог пойти своей дорогой – ведь пока беглецов воочию не видели. Всех будут искать, но кого-то – особо упорно…

Мысль не устоялась, с ней надо было свыкнуться. А время поджимало. Бархан поморщился, махнул рукой, и люди завозились. Оставалось всего четыре часа темноты…

Глава первая

– Вот и переспали… – простонала Нина Витальевна, разбрасывая конечности по смятой простыне.

«Это не страшно, – вяло подумал Каморин, открывая глаза. – Лучше переспать, чем недоесть».

По гостиничному номеру плавали солнечные зайчики, настенные часы показывали без пяти одиннадцать. Ослабевшая от сна память подсказывала, что сегодня долгожданный выходной. И неважно, что до ближайшей субботы еще четыре дня. Выходные разные бывают. Какое же блаженство – спать, когда ничто не довлеет над душой, а рядом женщина, которая нравится…

Промелькнула в паровозном темпе последняя неделя – работа сделана, злодеи арестованы, есть пара дней на отдых. Почти как в анекдоте про Штирлица: «Поздравляем с выполнением задания, разрешаем расслабиться…»

Все было пристойно. Из алкоголя – только шампанское, разрушений нет, за исключением разбросанной посуды и одежды. Женщина – всего одна – Нина Витальевна, незамужняя, бездетная, светлая голова с аналитическим складом ума в звании старшего лейтенанта госбезопасности. Работать с ней было сплошным удовольствием. А теперь, как выясняется, и не только работать…

Он обнял ту часть ее тела, что находилась ближе, закрыл глаза. Хотели погулять по Красноярску, приятно провести время. Ничего, успеют, день только начался…

Олег уснул, спать так спать, расслабленный первые за много дней. Командировка в Красноярск длилась полмесяца. В Москве никто не скучал, не отрывал в нетерпении листочки календаря. Жена ушла два года назад, доведенная бесконечными командировками мужа. Безумной любви там не было. Но сын имелся и теперь проживал в Тамбове вместе с бабушкой и дедушкой по линии жены. Родного сына за последние два года Олег видел вживую только раз – в выстраданном отпуске. Тамбов – не тот город, куда отправляются командированные офицеры Второго главного управления КГБ.

Сибирь – другое дело. Именно здесь ковалась оборонная мощь страны, работали оборонные предприятия, проектные институты, лаборатории. В Новосибирске, Томске, Красноярске…

В последнем из перечисленных городов, на объекте, производящем современные взрывчатые вещества, все было сложно. Утекали не только вредные отходы в Енисей – хотя и их утекало немало, – секретная информация уходила через финское торговое представительство, и дальше – в британскую дипмиссию в Москве. Масштабы утечек впечатляли, и продолжалось это больше года. Действовала банда.

Следственная группа состояла из нескольких человек – столичный командированный и местные товарищи из Шестого отдела УКГБ. Нина Витальевна входила в их число и сразу обратила на себя внимание – не только внешностью. Работать с ней было легко. Да и город понравился.

Работали методично, с нескольких концов, неспешно отсекая подозреваемых. В итоге выявили преступников – целый семейный подряд. Глава семейства (как ни странно, женщина) руководила проектно-конструкторским отделом на предприятии – холодная особа с ледяным взором, перед которой трепетали подчиненные. Супруг трудился инженером на производстве, непосредственно следил, как секретная документация превращается в готовые изделия. Был еще сын – «вечный» студент, доставляющий до адресатов отснятые микропленки. Взяли троицу одновременно, без шума, хотя слушок и пошел. Глава семьи и на допросе держалась с холодком, грозила карами, поскольку имела связи в горкоме. Под тяжестью неопровержимых улик угрожать перестала, замкнулась. Ее мужчины расклеились на первом же допросе, признали вину и умоляли о снисхождении. Ведь советский суд – самый гуманный суд в мире! Мрачно шутила Нина Витальевна: да, уже не вешают и головы не рубят – тихо расстреливают в подвале.

Преступники были полностью изобличены, к работе приступили следователи. Возвращаться в Москву Каморин не спешил. С Ниной Витальевной они были знакомы уже две недели и только минувшим вечером решили лечь в постель. Полночи провели ударно, а вот теперь не осталось сил…

В дверь постучали – довольно громко. Олег подскочил. Ничего себе обслуживание номеров! Те же зайчики плясали по стенам, только минутная стрелка сдвинулась на пятнадцать минут.

Заворочалась Нина Витальевна, разлепила сонные веки:

– Вот черт, муж нас нашел…

– Подожди, – ужаснулся Олег, сбрасывая остатки сна, – ты же все уши прожужжала, что не замужем…

Женщина хрипло засмеялась и уронила голову на подушку. Шуточки у вас, товарищ старший лейтенант! Чуть не повелся!

В дверь снова призывно забарабанили. Руки надо кому-то оторвать! Выражаясь под нос, он отыскал домашние брюки, натянул рубашку (как выяснилось позднее, наизнанку), побрел открывать.

За порогом с миной погорельца мялся товарищ в форме, но без знаков различия. Подобное обмундирование носили чины нижнего ранга областных и городских управлений.

– Товарищ майор? – вымолвил посланник, принимая приличествующую позу. – Каморин Олег Романович? – И, вытянув шею, удостоверился, что постучал в нужный номер.

Нехорошо вдруг стало на душе. То, что выходной насмарку, как и все последующие, еще полбеды. Чувствовалось что-то еще – душное, чертовски неприятное.

– Слушаю, – вздохнул Олег. – Вы не ошиблись. Что случилось? Вскрылись новые обстоятельства?

– Никак нет, это другое… Лейтенант Иноземцев, управление по краю. Вам дважды звонили из Москвы, генерал-лейтенант Константинов. Говорит, очень важно… рискну предположить, это не связано с вашей последней работой. Приказано вас найти и доставить к телефону. Звонили в гостиницу – не дозвонились, позднее выяснилось, что у них коммунальная авария, бульдозерист рыл канаву, случайно перерубил телефонный кабель. Собирайтесь, товарищ майор. Боюсь, что с вещами. Машина у крыльца. Десяти минут вам хватит?

– Пятнадцать, – проворчал Каморин, захлопывая дверь.

Обидно – не высказать. Вот и провел выходные с хорошей женщиной… Чертыхаясь, он вернулся в номер. Нина Витальевна, натянув одеяло до подбородка, сидела на кровати и смотрела с тоской. Сердце защемило, – так не хотелось ее бросать.

– Кто приходил? – Она готова была расплакаться. Понятно по лицу майора, что не горничная.

– Лучше бы твой муж пришел, – проворчал Олег.

– Нет у меня мужа, – убито отозвалась красноярская коллега.

Это уже не имело значения. Он сел на кровать, обнял ее. Законы пакости работают бесперебойно, чему удивляться.

– Да они там совсем охренели?! – вырвался крик души. – Что они себе позволяют?! Работа закончена, дело сдали…

– Прости, это что-то новое. – Он сокрушенно вздохнул. – Надо идти, ничего не попишешь. Постараюсь пораньше освободиться. Я знаю твой адрес, жди.

Но что-то подсказывало, что это пустые слова. И Нина Витальевна все прекрасно понимала. Изменилась в лице, превращаясь в самую заурядную женщину, вцепилась ему в плечо, застонала:

– Не пущу-у…

Трубка перегрелась от начальственного гнева, голос генерала Константинова срывался от волнения. Кабинет начальника местного УКГБ был пуст: хозяин удалился по велению абонента из Москвы, линия связи – защищена.

– Явился, не запылился… – шипело непосредственное начальство. – И где же вас носит, милостивый государь? Я не сильно тебя отвлекаю, майор? Прости покорно, что вынужден ловить тебя по всему Красноярску…

– Но я не понимаю, товарищ генерал-лейтенант… Работа закончена, дело передали следователям, вы лично разрешили воспользоваться накопившимися отгулами…

– Как разрешил, так и запрещаю, – отрезала трубка. – Ладно, извини, – смягчился генерал. – У нас внештатная и крайне неприятная ситуация. Говоря понятным языком – полный абзац. Из колонии в Пермитино сбежали несколько уголовников, в том числе Бугровский.

– Что? – Трубка в руке дрогнула, дыхание перехватило.

– А на каком языке я с тобой разговариваю? – съязвил генерал. – Или слова произношу невнятно? Есть голый медицинский факт: Бугровский сбежал, с ним четверо или пятеро зэков. Перебили при побеге всех, кого могли, – и сгинули в тайге. Вооружены и опасны. Почему так вышло, извини, не доложу. Халатность, разгильдяйство, а возможно, и предательство. Нейтрализовать по горячим следам не удалось. Движутся в юго-западном направлении, больше там двигаться некуда. Местные преследовали, но увязли в тайге. Ночь была, все кошки серы, а тайга огромная…

– Товарищ генерал-лейтенант, да они там не выживут. Колония на отшибе, кругом тайга, до ближайшего жилья порядка ста верст…

– Ну, спасибо, дорогой, – окончательно разозлился абонент, – именно так я и доложу руководству Комитета. Каморин сказал, что не выживут, значит, беспокоиться не о чем. Ты был прав, когда ставил вопрос о переводе Бугровского в другую колонию – без соблазнов и беспокойного соседства. Но что случилось, то случилось. Красноярское руководство уже в курсе – вылетаешь до Каштары, – туда курсируют АН-24, дальше вертолетом. Не позднее обеда должен быть на месте. Там и пообедаешь… если заслужишь свой обед. Зэков ищут, к поисковым отрядам прибыло пополнение, прочесывают тайгу с собаками и вертолетами. Зэки постоянно меняют направление, жгут тайгу, чтобы сбить со следа погоню. Присоединишься к поискам. Старшим, понятно, не станешь, но карт-бланш получишь. Должностные лица из ГУИН – у тебя в подчинении. Лезь из кожи, делай, что хочешь, но Бугровского вынь да положь. Хоть лично его преследуй, мне без разницы. Желательно живым, но согласны и на мертвого. Главное, не дать ему добраться до Аргола, где есть телефонная связь, и теоретически можно дозвониться в Москву. Представляешь, что будет, если он это сделает? Сколько наших и завербованных агентов придется выводить из-под удара? Сколько из них провалится? Он ведь до сих пор не сознался полностью, какие имена знает – за рубежом и в Москве. Тот же Хансен, о котором Бугровский полностью в курсе, – мы же не хотим терять ценные кадры. Кто тогда останется? Это будет катастрофа, майор. А он до последнего над нами издевался, выдавал дозированную информацию… В общем, действуй. Хоть сгинь в тайге, но Бугровского добудь, пока он не натворил бед. Остальные зэки меня не волнуют – пусть за них ГУИН парится. Наша, вернее твоя, задача – Бугровский. Сигнализируй, что правильно понял, майор.

– Понял правильно, товарищ генерал-лейтенант. Вопрос позволите: почему я?

– А ты недогадливый, Каморин. Во-первых, ты ближе всех к месту происшествия. Представь, начнем собирать людей, чтобы отправить их в Красноярск и дальше – по этапу, гм… Во-вторых, ты в теме. Ты лично брал Бугровского, мотался к нему в Пермитино, беседовал по душам. Не чужие люди, так сказать; знаешь, на что он способен, можешь поставить себя на его место. Давай, майор, возражения не принимаются, помни, что время идет, на кону практически все…

К обеду беглецов, увы, не поймали. Связь на борту самолета имелась. Местные товарищи, чувствуя за собой вину, разбились в лепешку, чтобы угодить товарищу из центрального аппарата. Полтора часа на тихоходном АН-24, поселок Каштары, где ждал МИ-8 и несколько озабоченных персон, отягощенных званиями и должностями. Туда же доставили экипировку: брезентовые штаны, штормовку, несколько комплектов радиостанций. Настроение было пакостное.

Некоторое время над тайгой клубились тучи, потом их разбросал ветер и начался палящий зной. Вертолет трясло, тошнота то и дело подступала к горлу. В подобных путешествиях можно думать лишь об одном: быстрее бы сели.

На продольных лавках сидели люди, из полумрака выплывали хмурые лица. Под иллюминатором тянулось бескрайнее море тайги. Редкие поляны, кое-где скалы, извилистые речушки с заросшими берегами. Местность безлюдная, лишь пару раз возникали крыши.

Этим маршрутом майор уже пользовался – дважды за последние годы. Уже не в диковинку, хотя и поражали масштабы неосвоенных территорий. Картинки из прошлого всплывали в голове.

Бугровского Павла Евдокимовича арестовали три года назад. В высших кругах Комитета завелся «крот» – явление не частое, но и не уникальное. Из ПГУ утекала информация о советских агентах за рубежом – и не только на Западе, но и в Азии, Латинской Америке, на Ближнем Востоке. Операцию по выявлению вражеского агента наглухо засекретили, привлекли сотрудников, не имеющих отношения к ПГУ. Работали в основном контрразведчики – Второе Главное Управление. До последнего держали в секрете факт проводимого расследования. Шпион не знал, что по нему работают, расслабился, что и позволило в приемлемые сроки выявить врага.

Павлу Евдокимовичу было сорок два года, он обладал харизмой, дослужился до полковника и занимал должность заместителя начальника Пятого отдела – работа со странами Западной Европы. Немногословный, дьявольски умный и проницательный, неприятный в общении, обладающий тяжелым взглядом, злой памятью, – его не любили подчиненные, но уважали за бесспорные достоинства.

Бугровский был хитрый и опытный лис и, по мнению многих, находился на своем месте. Через него проходили операции в Европе, он имел информацию по большинству внедренных агентов. С Америкой – хуже, но и по этой стране он мог почерпнуть нужные сведения. Бугровский обладал заслугами, имел правительственные награды. С какого момента началось грехопадение, точно неизвестно. Но причин затаить обиду у Павла Евдокимовича хватало. Ушла жена – когда узнала о его встречах с любовницей. Взрослеющий сын категорически занял сторону матери и отказался от отца. В итоге Бугровский остался один в московской квартире и на роскошной даче. Почему жена не стала подавать на раздел имущества, история умалчивает.

Должность начальника отдела, на которую претендовал Бугровский, досталась другому. Несколько служебных взысканий. Впоследствии арестант признался на допросе: важное решение принял сам, без уговоров, давления извне, все осмыслил, спланировал и стал искать выход на иностранную разведку, что не составило труда.

Особо импонировала британская МИ-6. Денег за услуги требовал немало, планируя однажды перебраться за кордон, осесть в каком-нибудь банановом раю.

Когда за ним пришли, выдержка не изменила – сохранил спокойствие и достоинство. Лишь поморщился и вперился хищным взором в возглавляющего группу Каморина. Единственный вопрос он задал в тот день: как его вычислили, и какую роль в произошедшем сыграл упомянутый товарищ?

Следствие продолжалось два месяца. Бугровский оказался бездонной бочкой информации. Он словно издевался – выдавал ее дозами, остальное приберегал. Сотрудничество с Западом он обратил себе на пользу: скопил впечатляющий массив сведений о завербованных и внедренных лицах на территории СССР. Знал явочные квартиры, адреса, пароли, телефоны. На допросах он сдал энное количество явок и пару внедренных лиц. Информация оказалась верной – агентов провалили благодаря снисхождению Бугровского. Мол, нате вам от моих щедрот. А будете вести себя хорошо, еще подкину.

Меры с пристрастием не действовали – не тот тип. Только ожесточался и становился непробиваемым. К «сывороткам правды» и прочим «расслабляющим» препаратам имел стойкий иммунитет. Орешек был не то что крепкий, а просто каменный. Он хищно ухмылялся, поедал глазами сотрудника, проводящего допрос.

Когда суд приговорил его за измену Родине к высшей мере наказания, даже в лице не изменился, только усмехался. Знал, что таких не расстреливают, пока не выжмут из них все ценное. На этом и сыграл, паршивец…

Суд изменил высшую меру на пожизненное, о чем общественность не информировали. В обстановке секретности Бугровского увезли в Сибирь, поселили в Красноярском крае. Район подходящий: хоть неделю иди – живого человека не встретишь. Чего нельзя сказать о самой колонии. Система лагерей устроена так, что исключить контакты объекта с другими заключенными просто невозможно. Но к минимуму все же свели – так уверяло руководство ГУИН. Знающие люди посмеивались: узник замка Иф, мать его… «Персонал надежный, – уверяли руководители, – на контакты с заключенными не идут. Отправить весточку на волю невозможно – люди в колонии отбывают такие сроки, что до звонка не доживают. Колония-то непростая – душегубы, маньяки…»

Дважды дела службы звали в дорогу. Бугровский проживал в отдельном блоке, но контакты с соседями все же имелись. Каморин докладывал начальству, обещали принять меры, но гром в то время еще не грянул. Бугровский физически не сдавал, лишь немного похудел, заматерел, превращался в хищника. Следил за формой, качал пресс, несколько раз посидел в карцере за нарушение режима.

Помочь в работе мог только он. Требовалась информация о кроте, следы которого тянулись в Ленинград, на базу флота в Кронштадте. «С чего ты взял, Каморин, что я буду тебе помогать? – измывался Бугровский, покуривая предложенный Олегом болгарский «Интер». – Гнилой номер, начальник. Сидеть придется все равно до гробовой доски, да и место для отбытия вы вряд ли смените. В чем высокий смысл, майор?» – «Два высоких смысла, Павел Евдокимович. – Олег был просто ангельски терпелив, ни разу не сорвался, не для того тащился в такую даль. – Во-первых. Послаблять режим мы вам не будем, но на некоторые уступки пойдем. Время обязательных работ сокращается. Подъем – не в шесть, а в шесть тридцать. Вам привезут книги, роман-газеты, увлекательные периодические издания – например, журнал «Искатель». Или «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма – хотите? Пособие, как, проявив терпение, сбежать из мест лишения свободы. А также ручку, бумагу – пишите мемуары на здоровье. Или стихи – вдруг в вас проснется талант поэта? Признайтесь честно, какое вам дело до этих агентов? Ваши дорожки никогда не пересекутся. А жить надо – даже здесь, на краю света. Теперь, во‑вторых. Вы прекрасно понимаете, Павел Евдокимович, почему вас оставили в живых и до каких пор это продолжится. В ваших интересах сотрудничать, а не идти в отказ. Высшую меру никто не отменял».

Шутка про графа Монте-Кристо Бугровскому понравилась, посмеялся. Угрозы в свой адрес проигнорировал. Он предоставил требуемую информацию, которая впоследствии помогла закончить дело.

Через год майор Каморин вновь нарисовался в Пермитино. Бугровский мог иметь информацию об одном любопытном типе из МИДа. Все по старой схеме: тяжелые взгляды, ухмылки. Но ухудшать свое положение узнику не хотелось – выдавливал по крохам нужные сведения. Под занавес разоткровенничался: мол, знает о многих агентах Советского Союза, внедренных в Лэнгли. В свое время придерживал эти сведения от работодателей, выдавал по крупицам. Пожадничаешь, сольешь что лишнее – и, считай, на грани провала. Не могут раскрывать советских агентов одного за другим, если их не сдает кто-то наверху. Зачем ему расследования у себя под носом? Жаль, про Хансена узнал слишком поздно – эту фигуру сдал бы непременно, уж больно она вредит делу свободы и демократии…

Роберта Хансена КГБ завербовал несколько лет назад. Мужчина улыбчивый, с располагающей внешностью, настоящий американец, работал в штаб-квартире ФБР в Вашингтоне, занимал непыльную должность. Именно через него проходил поток секретной документации: о ситуации в бюро и правительственных структурах, о движении финансовых средств, компрометирующие данные на высокопоставленных лиц, документация на новые виды вооружений. Солидарностью со «смежниками» там и не пахло – бюро копало под ЦРУ, под АНБ, под Министерство финансов и даже под Секретную службу – структурное подразделение минюста, – занимающуюся охраной высших лиц.

Хансен вызвался работать сам, связался с резидентурой. Его и не упрашивали. Поставил условие – хорошее денежное довольствие, но оно того стоило. То, что агент не двойной, выяснили быстро, поступающую информацию выборочно проверяли. Агента засекретили, о том, что он работает на Москву, знали немногие.