Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Азбука-бестселлер
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2023
Похоронив нелюбимого старого мужа, леди Элиза Сомерсет вступает во владение богатым наследством. Теперь Элиза впервые в жизни может сама распоряжаться своим будущим! Однако в завещании есть оговорка: вдова не должна запятнать доброе имя Сомерсетов. Устав от давления семьи, она отправляется с кузиной Маргарет на воды в Бат. Они собираются вести себя абсолютно благопристойно, поскольку сердце одной уже десять лет принадлежит любимому, с которым она разлучилась, а другая и вовсе предпочитает проводить время в музеях и библиотеках. Но в борьбе за наследство коварные родственники со стороны покойного начинают строить козни, чтобы скомпрометировать молодую вдову… Впервые на русском!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 443
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Sophie Irwin
A LADY’S GUIDE TO SCANDAL
Copyright © 2023 Irwin Editorial Limited
This edition published by arrangement with Madeleine Milburn Ltd
and The Van Lear Agency LLC
All rights reserved
Перевод с английского Эвелины Несимовой
Серийное оформление Вадима Пожидаева
Оформление обложки Виктории Манацковой
Ирвин С.
Советы юным леди по безупречной репутации : роман / Софи Ирвин ; пер. с англ. Э. Несимовой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2023. — (Азбука-бестселлер).
ISBN 978-5-389-24358-3
18+
Похоронив нелюбимого старого мужа, леди Элиза Сомерсет вступает во владение богатым наследством. Теперь Элиза впервые в жизни может сама распоряжаться своим будущим! Однако в завещании есть оговорка: вдова не должна запятнать доброе имя Сомерсетов. Устав от давления семьи, она отправляется с кузиной Маргарет на воды в Бат. Они собираются вести себя абсолютно благопристойно, поскольку сердце одной уже десять лет принадлежит любимому, с которым она разлучилась, а другая и вовсе предпочитает проводить время в музеях и библиотеках. Но в борьбе за наследство коварные родственники со стороны покойного начинают строить козни, чтобы скомпрометировать молодую вдову…
Впервые на русском!
© Э. А. Несимова, перевод, 2023
© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа«Азбука-Аттикус», 2023Издательство Азбука®
Глава 1
Харфилд-холл, 1819
– Право, Элиза, неужели так трудно пролить хоть одну слезинку? — шепнула миссис Бальфур дочери. — Этого ждут от вдовы!
Элиза кивнула, но ее глаза остались сухими, как обычно. Уж сколько лет она исполняла роль послушной дочери и покорной жены, а так и не научилась заливаться слезами по приказу.
— Не забывай, возможно, сегодня нам предстоит битва, — прошипела миссис Бальфур, обводя многозначительным взглядом библиотеку, где сидели родственники покойного графа Сомерсета.
Спустя девять месяцев после похорон все вновь собрались в Харфилд-холле, чтобы выслушать последнюю волю ушедшего. Судя по надменному выражению лиц, к сражению готовилась не только миссис Бальфур.
— Вдовья доля Элизы записана в брачном договоре: пятьсот фунтов в год, — шепотом успокоил жену мистер Бальфур. — У Сомерсета нет причин возражать, это неоспоримая часть наследства.
В голосе его звучала горечь, ибо ни он, ни миссис Бальфур до сих пор не оправились после того, как минувшей весной жизненные обстоятельства их дочери изменились столь жестоким образом. Десять лет назад венчание застенчивой семнадцатилетней мисс Элизы Бальфур и сурового графа Сомерсета (он был старше ее на двадцать пять лет) стало одним из главных событий сезона, и Бальфуры извлекли из этого союза все мыслимые выгоды. Со дня свадьбы не прошло и года, а их старший сын женился на богатой наследнице, средний получил звание капитана в десятом пехотном, и весь Бальфур-хаус был заново отделан набивным бархатом.
Никто и вообразить не мог, что граф, мужчина здоровый и крепкий, скоропостижно скончается от воспаления легких. И теперь положение Элизы, овдовевшей в двадцать семь лет, не родившей сына, который унаследовал бы титул, оставляло желать лучшего. Пятьсот фунтов в год... Люди могут прожить и живут даже на меньшие суммы, но в этом вопросе Элиза была согласна с отцом. Десять лет замужества за человеком, который был сильнее привязан к своим лошадям, чем к жене, десять лет заточения в холодном, внушающем ужас Харфилд-холле, десять лет тоски по жизни, которая у нее могла бы быть, если бы судьба распорядилась иначе... Учитывая, от чего... от кого Элизе пришлось отказаться, пятьсот фунтов в год выглядели жалкой подачкой.
— Если бы она подарила ему сына... — посетовал мистер Бальфур, кажется, в пятый раз.
— Она старалась! — отрезала миссис Бальфур.
Элиза крепко стиснула зубы и ощутила, как под столом ее руку сжала кузина — мисс Маргарет Бальфур.
Часы пробили половину первого. Собравшиеся уже полчаса ждали нового графа Сомерсета, без чьего присутствия нельзя было начинать оглашение завещания. Сердце Элизы замерло в предвкушении. Несомненно... несомненно, он скоро появится.
— Возмутительно, — проворчала миссис Бальфур с застывшей скорбной улыбкой на лице. — Он уже опоздал на девять месяцев и опаздывает сегодня. Разве это не возмутительно, Элиза?
— Да, мама, — машинально откликнулась та.
Всегда проще согласиться, хотя, уж если честно, вину за необычную задержку следовало возложить на старого графа, а не на нового. Именно старый граф оговорил условие, по которому завещание воспрещалось оглашать, пока не соберутся вместе все упомянутые в нем персоны. Новый граф Сомерсет — племянник мужа Элизы, а ранее предполагаемый наследник, капитан Кортни — находился в Вест-Индии, когда в апреле скончался его дядя. Кроме того, в восемнадцатом году морские путешествия длились чрезвычайно долго, а посему опоздание капитана Кортни было объяснимо. Утомительно, но объяснимо.
Все, кто находился сейчас в библиотеке, прождали много месяцев, и сегодняшняя задержка уже давала о себе знать: достопочтенная миссис Кортни (невестка старого графа и мать нового) не отрывала взгляда от двери, ее дочь леди Селуин недовольно барабанила пальцами, в то время как лорд Селуин, скрывая волнение, развлекал присутствующих байками, призванными напомнить, какая он важная персона.
— И тогда я сказал ему: Байрон, старина, вы просто обязаны написать эту вещицу!
Сбоку от него, в центре комнаты, сидел поверенный Сомерсета мистер Уолкот и с вымученной улыбкой перекладывал бумаги. Все изнемогали от нетерпения, но сильнее остальных терзалась Элиза. С каждым тиканьем напольных часов ее тревога достигала все более опасных высот. Прошло десять лет. Десять долгих лет. И сегодня она снова увидит его. Неужели это действительно произойдет?
«Возможно, он так и не появится».
Жизнь, полная разочарований, научила ее одному полезному качеству: всегда быть готовой к худшему. Допустим, он перепутал даты, допустим, его карета разбилась, допустим, он решил вернуться в Вест-Индию, лишь бы не встречаться с Элизой. Опаздывать — это на него не похоже, он всегда был очень пунктуальным. По крайней мере, пунктуальным был джентльмен, которого она когда-то знала. Он мог измениться.
Наконец, когда часы пробили без четверти час, дверь открылась.
— Высокочтимый граф Сомерсет, — объявил дворецкий Перкинс.
— Приношу глубочайшие извинения за опоздание, — произнес лорд Сомерсет, входя в библиотеку. — Дороги коварны после дождя.
Отклик Элизы был мгновенным. Сердце забилось быстрее, дыхание пресеклось, желудок сжался, и она встала — не из вежливости, а потому, что ее подбросила на ноги прокатившаяся по всему телу волна узнавания. Все прошедшие месяцы она представляла себе этот момент и тем не менее оказалась к нему совершенно неготовой.
— Оливер, мой дорогой! — просияв, устремилась к сыну миссис Кортни, а за ней по пятам проследовала леди Селуин.
Сомерсет по очереди обнял мать и сестру.
Миссис Бальфур поцокала языком, не одобряя такое нарушение приличий, — по этикету граф должен был сначала обратиться к вдовствующей графине. Но Элизе это было безразлично. Он выглядел почти так же, как раньше. По-прежнему высок и белокур, те же холодные светлые глаза, как у остальных членов семьи, и те же спокойные, уверенные манеры — бесспорное отражение его натуры. Однако после десятилетней службы во флоте он раздался в плечах, а некогда бледная кожа загорела на солнце. Это было ему к лицу. Это было ему очень к лицу.
Сомерсет выпустил руки сестры и повернулся к Элизе. Она внезапно с ужасом осознала, что годы не были к ней столь же милосердны. Невысокая, с каштановыми волосами, эта обладательница необычайно больших темных глаз всегда считала себя похожей на некоего боязливого ночного зверька. Но сейчас она испугалась, что в своих черных вдовьих одеждах, поникшая и уставшая за последние месяцы неопределенности, напоминает крысу.
— Леди Сомерсет, — склонился перед ней граф.
Его голос тоже не изменился.
— Милорд, — откликнулась Элиза.
Пальцы ее дрожали. Она сжала в кулаках ткань юбки, приседая в нетвердом реверансе и собираясь с духом, чтобы посмотреть ему в глаза. Что она в них увидит? Гнев? Упрек? На сердечность Элиза не надеялась. Она не заслуживала доброты.
Оба выпрямились одновременно и наконец, спустя столько лет, встретились взглядами. Но в его глазах отражалось... лишь безразличие.
— Искренне вам соболезную, — сдержанно произнес он бесчувственным голосом, с выражением лица, которое можно было описать только как вежливое.
— Б-благодарю вас, — ответила Элиза. — Надеюсь, путешествие оказалось приятным?
В сущности, хорошо, что учтивые фразы сами соскользнули с языка (пусть и не без запинки), ведь в этот момент она была не в состоянии думать.
— Вполне, насколько это возможно при такой погоде, — ответил граф.
Было не понять, переживает ли он хоть что-то похожее на ту сумятицу, которая царила в голове Элизы. Он не выдал себя ни жестом, ни интонацией, казался отстраненным и равнодушным. Словно они никогда раньше не встречались.
Словно однажды он не просил ее выйти за него замуж.
— Да, — услышала себя Элиза будто издалека. — Такие скверные идут дожди.
— Воистину, — согласился он, улыбаясь.
Но это была совсем не та улыбка, с которой он прежде обращался к ней. Светская. Чинная. Притворная.
— Рад тебя видеть, старина, ей-богу, рад тебя видеть, — протягивая руку, выступил вперед лорд Селуин.
Сомерсет, чья улыбка внезапно снова потеплела, пожал руку зятя и направился дальше, на середину комнаты. Он удалялся от Бальфуров, и Элизе оставалось лишь, беспомощно моргая, смотреть ему вслед.
И это всё? После стольких лет врозь, после стольких часов, которые Элиза провела в размышлениях о том, где он, счастлив ли, в воспоминаниях о каждой встрече, в сожалениях обо всех событиях, нацеленных их разлучить, — таким стало их воссоединение? Мимолетный обмен банальностями?
Она передернула плечами. Январский холод стоял в доме с утра — требование покойного мужа не зажигать камины до наступления ночи пережило его самого, — но сейчас Элизе почудилось, что воздух в комнате заледенел. Целых десять лет их в буквальном смысле разделял океан, и все же Оливер — Сомерсет — никогда не казался ей настолько далеким.
— Может, приступим? — предложил Селуин.
Еще до того, как он женился на племяннице покойного графа, обоих джентльменов связывала близкая дружба, их поместья имели общую границу. Но по той же самой причине отношения между ними были довольно неустойчивыми. Действительно, их последняя деловая встреча перед кончиной старого графа переросла в ссору, такую яростную и шумную, что домочадцы едва не оглохли. Тем не менее, судя по энтузиазму, написанному на лице Селуина сегодня, он рассчитывал на солидное наследство.
Кивнув, мистер Уолкот разложил перед собой бумаги. Бальфуры, Селуины и Кортни наблюдали за ним, каждый со своего места, голодными волчьими глазами. Какая драматичная сценка, так и просится на полотно.
«Пожалуй, масло, яркие краски», — подумала Элиза, и пальцы ее сложились, будто держа кисть.
— Это последняя воля и завещание Джулиуса Эдварда Кортни, десятого графа Сомерсета...
Элиза отвлеклась, когда мистер Уолкот начал перечислять многие и многие причины, по которым новому графу предстояло стать человеком очень и очень богатым. У миссис Кортни, казалось, подступали к глазам слезы радости, леди Селуин прятала улыбку, но Сомерсет хмурился. Его устрашила обширность владений, возможно, даже удивила? Зря. Несмотря на скаредность покойного графа, Харфилд-холл являл собой подлинный храм фамильного изобилия: от фарфоровых чашек до стульев из красного дерева; от стен, увешанных рогами, шкурами и охотничьими трофеями, до пейзажей маслом, с изображением плантаций сахарного тростника, принадлежавших семье. Харфилд-холл гордился своей добычей. И благодаря нескольким коротким фразам все это перешло к новому графу Сомерсету. Он превратился в одного из самых состоятельных людей в Англии, к тому же в одного из самых завидных холостяков. С этого момента любая незамужняя леди падет к его ногам.
Но Элиза... Перед ней открывалось три пути: либо остаться в Харфилде на положении хозяйки дома при новом графе, покуда он не женится, либо переехать во вдовий особнячок на окраине поместья, либо отправиться в дом своего детства. Ни один из этих вариантов не привлекал Элизу. Ее страшила перспектива вернуться в Бальфур под недреманное око родителей. Но оставаться здесь, в непосредственной близости от человека, который с очевидностью ничего к ней не чувствует, тогда как она тосковала по нему десять лет? Это была бы изощренная пытка.
— Элизе Юнис Кортни, достопочтенной графине Сомерсет...
Услышав свое имя, Элиза даже не попыталась сосредоточиться; но, судя по тому, как удовлетворенно мистер Бальфур откинулся на спинку стула, тревога его отпустила и все произносимое мистером Уолкотом соответствовало условиям брачного договора. Будущее Элизы — как бы оно ни сложилось — обеспечено. Она представила себе это будущее — годы и годы серых, скучных будней.
— В дополнение и в знак уважения к ее послушанию и верности долгу...
Как тоскливо, когда тебя описывают в подобных выражениях, словно преданную собачонку. Но мать Элизы заметно оживилась, ее глаза алчно сверкнули — явные признаки надежды, что старый лорд оставил Элизе что-то дополнительно. Возможно, дорогое украшение из семейной коллекции.
— ...а также при условии, что она не запятнает доброе имя Сомерсетов...
Это было в его духе — решившись оставить жене какую-то безделицу, не преминул добавить оговорку о моральном облике. Так и остался скрягой до самого конца.
— ...мои поместья Чепстоу, Чоули и Хайбридж в полное и безоговорочное пользование.
Элиза мгновенно насторожилась. Что сейчас сказал мистер Уолкот?!
В тихой до сего момента библиотеке стало очень шумно.
— Вы не могли бы повторить последние слова, Уолкот? Должно быть, вы прочитали неправильно! — прогремел Селуин, делая шаг вперед.
— Да, мистер Уолкот, это не может быть правдой! — пронзительно вскричала миссис Кортни, поднимаясь со стула.
Мистер Бальфур тоже подскочил и вытянул руку, словно требуя показать ему документ.
— Элизе Юнис Кортни, — безропотно повторил мистер Уолкот, — ...в знак уважения к ее послушанию и верности долгу, а также при условии, что она не запятнает доброе имя Сомерсетов, я завещаю мои поместья Чепстоу, Чоули и Хайбридж в полное и безоговорочное пользование.
— Что за нелепость! — отказывался поверить Селуин. — Джулиус должен был завещать эти земли нашему младшему сыну Тарквину.
— Мне он тоже так говорил! — вторила леди Селуин. — Он обещал!
— Доля леди Сомерсет прописана в брачном договоре, — добавила миссис Кортни. — Ничего подобного там не упомянуто!
— Разве не все земли Сомерсета наследуются вместе с титулом? — недоуменно поинтересовалась Маргарет, и на нее громко зашикала миссис Бальфур.
— Если так сказано в завещании покойного графа, если такова его последняя воля, вам негоже ее оспаривать! — заявил мистер Бальфур, не обращаясь ни к кому конкретно.
Все присутствующие словно напрочь забыли, что Элиза находится среди них.
— Поместья Чепстоу, Чоули и Хайбридж граф унаследовал по материнской линии и посему волен поступать с ними, как ему вздумается, — спокойно пояснил мистер Уолкот.
— Что за нелепость! — повторил Селуин. — Должно быть, это не тот документ!
— Заверяю вас, именно тот, — подчеркнул мистер Уолкот.
— А я говорю вам, любезный, не тот! — жарко настаивал Селуин, отбросив притворную жовиальность. — Я видел настоящий, там указан Тарквин. Я видел!
— Так и было, — подтвердил мистер Уолкот. — Но покойный граф велел мне изменить этот пункт всего за две недели до смерти.
Обычно багровая физиономия лорда побелела.
— Ваша ссора, — ахнула леди Селуин.
— Мы обсуждали ссуду, всего лишь деловой спор... — сдавленно произнес ее супруг. — Он не мог, не стал бы...
Так вот из-за чего они повздорили — Селуин попросил в долг. Элиза могла бы предостеречь его от такого глупого поступка. Видимо, Селуин оказался в отчаянном положении, ведь он точно знал, что неизлечимо скупой и чересчур гордый граф воспринимал подобные обращения к своему кошельку как беспримерную дерзость.
— Заверяю вас, по этому вопросу, как и по всем остальным, покойный граф высказался предельно отчетливо, — спокойно произнес мистер Уолкот. — Земли отходят к леди Сомерсет.
Селуин обратил свой гнев на Элизу.
— Какие ядовитые речи вы ему нашептали? — рявкнул он.
— Да как вы смеете! — раздулась от негодования миссис Бальфур.
— Селуин! — прогремел голос Сомерсета, ледяной и неодобрительный.
— Приношу свои извинения... — отступился Селуин от Элизы. — Я не хотел... прискорбная оплошность...
Запугать его жену было сложнее.
— А что насчет оговорки о моральном облике? Мой дядя объяснил более подробно, какое конкретно поведение он имел в виду?
— Не понимаю, какое это имеет значение, — заметила миссис Бальфур, — учитывая, что репутация моей дочери безупречна.
— Поскольку мой дядя счел необходимым включить это условие в завещание, полагаю, миссис Бальфур, оно имеет огромное значение, — отрезала леди Селуин.
— Не сочтите за проявление неуважения, — вмешалась миссис Кортни. — Леди Сомерсет знает, что мы все нежно к ней привязаны.
Ничего подобного леди Сомерсет не знала.
— Покойный граф лишь уточнил, что толкование данного условия он оставляет на усмотрение одиннадцатого графа Сомерсета, и никого другого, — сообщил мистер Уолкот.
Лорд Селуин, леди Селуин и миссис Кортни открыли было рты, чтобы заспорить, но Сомерсет остановил родственников.
— Поскольку в завещании отражено желание моего дяди, я, разумеется, не выскажу никаких возражений, — невозмутимо заявил он.
— Конечно, конечно. — Селуин с некоторым усилием частично восстановил свои мнимо добродушные повадки. — Но, дорогой мой мальчик, я думаю, нам надлежит обсудить, какого рода поведение следует определить как...
— Не согласен, — твердо возразил граф, казалось ничуть не обеспокоенный злобными взглядами родни. — И если леди Сомерсет не изменилась существенно со дней моего пребывания на британской земле, она не способна заронить и капли сомнения или неодобрения.
Элиза, покраснев, опустила глаза. Давным-давно, когда она преклонялась перед уверенностью в ней Сомерсета, ее благонравие его не устроило.
— Именно так, — удовлетворенно поддакнула миссис Бальфур.
— Но с учетом необычной природы данного условия, — продолжил Сомерсет, — полагаю, оно должно остаться строго между нами. В конце концов, никто из нас не хотел бы вызвать кривотолки.
Присутствующие согласно закивали — Бальфуры с воодушевлением, Селуины неохотно, а миссис Кортни, казалось, снова была близка к слезам.
Последовало долгое, долгое молчание.
— Какой доход приносят эти поместья? — спросил Селуин.
Мистер Уолкот быстро просмотрел свои записи.
— В среднем, — ответил он, — чуть выше девяти тысяч фунтов в год. Вместе с вдовьей долей получается ежегодный доход в десять тысяч.
Десять тысяч фунтов в год.
Десять тысяч фунтов! Каждый год.
Богата!
Очень богата.
Богаче, чем леди Оксфорд или леди Пелем, знаменитые наследницы, в свое время побывавшие бриллиантом сезона; богаче, чем многие лорды с Уайтхолл. Неужели это правда? Муж всегда давал понять, что Элиза была для него не более чем источником постоянных разочарований. Во всех отношениях стоящая ниже его первой жены, при этом столь же неспособная подарить ему сына. И тем не менее злобность нрава, недовольство поведением Селуина вынудили покойного графа проявить по отношению к Элизе щедрость, какую он никогда не выказывал при жизни. Десять тысяч в год. Он сделал ее весьма состоятельной женщиной.
У Элизы возникло чувство, будто нити, привязывающие ее к обыденности, перерезаны и ее, кружа, уносит все дальше и дальше. Оглашение завещания продолжилось, но она не смогла бы повторить ничего из сказанного, отметила лишь, что чтение завершилось, когда все начали вставать, и машинально последовала общему примеру. Рефрен «десять тысяч фунтов в год» звучал в ее голове все заглушающим эхом, и она не могла думать ни о чем другом.
— Десять тысяч фунтов! — восторженно прошептала ей на ухо Маргарет, когда они покидали библиотеку. — Ты понимаешь, что это означает?
Элиза дернула головой, сама не зная, в знак согласия или отрицания.
— Все изменится, Элиза!
Глава 2
Назавтра в полдень Элиза провожала гостей на крыльце Харфилда. С ней собиралась остаться только Маргарет, ставшая после смерти графа ее компаньонкой и готовая исполнять эту роль еще две недели. Элиза не могла дождаться, когда Харфилд снова перейдет в их полное распоряжение.
Голоса родителей она услышала до их появления: мистер Бальфур громко раздавал приказы лакеям, а миссис Бальфур отчитывала горничных. Когда они вышли из дубовых дверей, Элиза глотнула воздуха, чтобы собраться с силами.
— Ты справишься, — шепнула ей Маргарет.
Через несколько часов после оглашения завещания выяснилось, что мистер Бальфур намеревается прибрать к рукам обретенное дочерью богатство. Сейчас Элизе представилась последняя возможность избавить родителей от этой мысли.
— Увидимся через несколько недель, — сказала миссис Бальфур.
— И не задерживайся, дороги станут только хуже, — распорядился мистер Бальфур.
— Я тут подумала... — осторожно начала Элиза.
— К этому времени все неотложные финансовые вопросы будут решены, — продолжила миссис Бальфур. — Не правда ли, супруг мой?
— Да, я уже поговорил с мистером Уолкотом.
Мистер Бальфур отрывисто кивнул дочери (это самое сердечное прощание, на какое он был способен) и спустился по лестнице, оставив Элизу с матерью — наиболее грозным противником.
— Я подумала, возможно... — сказала Элиза.
— Мы полагаем, тебе лучше всего назначить своим наследником сына Гектора, — оживленно заявила миссис Бальфур.
Гектор был младшим братом Элизы.
— Не знаю...
— Руперту наследство пригодилось бы больше всех, — громче заговорила миссис Бальфур, заглушая голос дочери.
Из всех избалованных проныр — отпрысков Гектора — Руперт был наихудшим.
— Но я бы предпочла...
— Мистер Бальфур все устроит, как только ты вернешься домой, — возвестила миссис Бальфур и похлопала дочь по щеке, показывая, что разговор закончен.
«Мое наследство вам не принадлежит, — могла бы сказать Элиза, если бы была храбрее. — Это не ваша собственность, которую вы могли бы тратить как вздумается, или присваивать, или держать от меня подальше».
— Да, мама, — вздохнула она, признавая поражение.
— Все решено. Итак, до свидания, скоро увидимся. И не забывай, дорогая, что ты по-прежнему графиня, не позволяй этим Селуинам тобой помыкать.
Ирония этого совета из уст миссис Бальфур не ускользнула ни от Элизы, ни от Маргарет, которая едва успела подавить смешок. Выложив последнее распоряжение, строгая леди удалилась.
— Конечно, она твоя мать и моя тетя, — пустилась в размышления Маргарет, наблюдая, как миссис Бальфур усаживается в карету. — Но если бы я увидела, что она стоит на краю обрыва над океаном и вот-вот упадет, я бы еще подумала, бросаться ли на помощь. Толкать ее я бы не стала, но совершенно точно замешкалась бы.
В отличие от Элизы, Маргарет было свойственно высказывать ровно то, что она думает, и ровно в тот момент, когда она это подумала, — черта, ставшая, по мнению родственников, причиной того, что кузина так и не вышла замуж. Элиза наслаждалась моментом, довольная, что миссис Бальфур уже за пределами слышимости, как вдруг тихое покашливание заставило подруг обернуться. В дверном проеме стоял Сомерсет, и, судя по смеющемуся выражению лица, он подслушал весьма непочтительное замечание Маргарет. Элиза покраснела за нее.
— Ах, — проронила Маргарет без заметного беспокойства в голосе.
— Притворюсь, что я этого не слышал, — беззаботно сообщил Сомерсет.
В юности он был с Маргарет на дружеской ноге и, похоже, остался снисходительным к ее неучтивости.
— Да уж, постарайтесь, — сказала Маргарет.
Улыбка Сомерсета пробилась сквозь сдержанность, как солнце сквозь облака, и у Элизы перехватило дыхание. Но потом он повернулся к ней, и тепло исчезло так же быстро, как появилось.
— Ваш отец, миледи, уведомил меня, что вы намерены вернуться в Бальфур.
Хотя граф избегал встречаться с ней глазами, у Элизы возникло такое чувство, словно он смотрит сквозь нее.
«Взгляните на меня! — хотелось ей закричать. — Я здесь, взгляните на меня!»
Но вместо этого она ответила чуть слышно, как мышка:
— Да.
Леди не кричат, каким бы основательным ни был повод.
Сомерсет кивнул, его лицо не выдавало никаких чувств. Наверное, испытывает облегчение? Должно быть.
— Если таково ваше желание, — сказал он.
Вовсе нет. Она хотела совсем другого. Но какой у нее оставался выбор?
— Разумеется, вы можете воспользоваться для поездки любой каретой из имеющихся, — продолжил он. — И если вы решите взять с собой кого-то из домашних слуг...
— Вы очень добры, — сказала Элиза.
— Пустяки, — ответил граф, и, судя по голосу, он так и думал.
Может ли быть что-то более мучительным, чем это безразличие?
— Тем не менее примите мою благодарность, — настаивала Элиза.
Ненадолго воцарилось молчание.
— Вам нет необходимости меня благодарить, — наконец произнес Сомерсет тихо. — Это не более чем мой долг как главы семьи.
Вот что оказалось мучительнее безразличия — такое объяснение. Долг. Семья. Эти слова оставляли ожоги.
— Прощайте, моя дорогая леди Сомерсет, — пропела леди Селуин с преувеличенной сладостью, выплывая из двери. — Нет слов, чтобы передать нашу вам благодарность за гостеприимство.
— Прощайте, миледи, — даже не улыбнувшись, сказала миссис Кортни, куда менее искусная лицедейка, чем ее дочь.
— Отныне ведите себя прилично! — покачал пальцем перед носом Элизы лорд Селуин. — Вы же не хотите лишиться состояния?
— Селуин! — резко одернул его Сомерсет.
— Леди Сомерсет знает, что я просто шучу!
— Безусловно, знает, — поддакнула леди Селуин.
Она перевела взгляд с брата на Элизу, и лицо ее напряглось.
— Сомерсет, не поможешь мне сесть в карету?
— А твой муж для этого не сгодится, Августа? — мягко предложил граф. — Мне нужно обсудить с леди Сомерсет несколько вопросов.
Леди Селуин ужалила Элизу взглядом, словно та была во всем виновата, и неохотно удалилась вместе с мужем и матерью.
— На следующие две недели я уезжаю в город, — обратился Сомерсет к Элизе. — Если вам понадобится помощь, пожалуйста, пишите мне не колеблясь.
Она кивнула.
— Доброго дня, леди Сомерсет, — сказал граф, склоняясь над ее рукой.
— Лорд Сомерсет, — откликнулась она.
Была какая-то мрачная ирония в том, что теперь они носили одно имя. Жестокая насмешка судьбы над тем, что могло бы их соединить, если бы мать Элизы не стремилась так рьяно раздобыть для дочери титул... и если бы сама Элиза не сдалась так послушно перед материнской волей.
Когда Сомерсет выпрямился, их взгляды встретились. И то ли он ослабил бдительность теперь, когда собрался уезжать, то ли его ошеломила внезапная близость собеседницы, но маска невозмутимости соскользнула с его лица. На смену вежливому выражению пришло подавленное, даже страдальческое, а затянутая в перчатку рука судорожно сжала ладонь Элизы. И она наконец ощутила, что ее по-настоящему видят.
Не просто смотрят сквозь нее, как на постороннюю, незнакомку, не измеряют взглядом, как неудобное препятствие, разобраться с которым велит долг, — но видят. Она — Элиза, он — Оливер, два человека, некогда знавшие друг друга настолько близко, насколько это возможно. И хотя пролетело не больше двух секунд, двух учащенных ударов пульса, Элизе почудилось, будто чьи-то пальцы проникли ей прямо в грудь и стиснули сердце.
— Сомерсет! Поторопись, старина!
И мгновение ушло. Оливер уронил ее руку, словно она его обожгла.
— Прощайте, мисс Бальфур, — поспешно произнес он. — Был рад увидеть вас обеих, хоть и желал бы, чтобы это случилось в более благоприятных обстоятельствах.
Он проворно сбежал по ступенькам и сел в карету.
— И я тоже, — прошептала Элиза, обращаясь к пустому пространству, оставленному графом после себя.
Как всегда, ответила запоздало.
— Вернемся в дом? — тихо предложила Маргарет, внимательно наблюдая за кузиной.
Подруги отправились в гостиную на втором этаже. Эта комната была наименее величественной во всем доме — драпировки поела моль, парчовая обивка выцвела. Но Элиза любила ее больше остальных, ибо на стене там висел морской пейзаж, написанный ее дедушкой. Он был художником высочайшего таланта, довольно знаменитым. Картину, изображавшую крохотную лодочку в холодном, непостижимом океане, привезла в Харфилд предыдущая графиня. Элиза находила в этом пейзаже утешение. Несокрушимое напоминание о тех золотых днях, которые она проводила в обществе дедушки, учась рисованию, — о простой поре детства, когда ее юбки были короче, а волосы распущены, когда она наивно верила, что пойдет по дедушкиным стопам и станет художницей.
— Могу я предложить вам чаю, миледи? — тихо спросил Перкинс.
— Думаю, нам нужно что-то значительно крепче чая, — провозгласила Маргарет, сбрасывая с головы кружевной чепец, а с ног атласные туфельки. — Капельку бренди, с вашего позволения!
Даже если Перкинса удивила такая не приличествующая леди просьба, он и бровью не повел. Ушел и довольно быстро вернулся, неся на подносе лучший коньяк покойного графа.
— Спасибо, — сказала Элиза, когда он налил обеим по дамской порции напитка.
Ей будет недоставать Перкинса после отъезда в Бальфур.
— Роскошно! — согласилась Маргарет.
Однако, стоило дворецкому удалиться, она потянулась к хрустальному графину и щедро наполнила бокалы до краев.
Больше всех Элизе будет недоставать Маргарет. Последние девять месяцев заточения в стенах Харфилда на самый строгий период траура показались бы бесконечными, если бы родственники не прислали к ней Маргарет составить компанию. Столь близкое соседство кузины и ближайшей подруги принесло нежданную радость после десяти лет разлуки, но теперь...
— Поднимем тост за неизбежное возвращение в объятия наших любящих семей? — спросила Элиза, принимая бокал.
— Конечно нет, — ответила Маргарет. — Я считаю, это ужасная мысль.
— Знаю, — вздохнула Элиза, поскольку подруга высказала свое мнение весьма прозрачно. — Но я не могу здесь остаться. Он был безупречно учтив, но, пожалуй, я предпочла бы враждебность такому безразличию.
Не было необходимости пояснять, кого она подразумевает под словом «он».
— Десять лет прошло, — заметила Маргарет. — Не можешь же ты по-прежнему...
Элиза отпила из бокала. Бренди обжег горло.
— Понимаю, это глупо. Но когда я увидела его снова...
Она вспомнила удар, сотрясший и тело ее, и душу, когда Сомерсет переступил порог библиотеки.
— Меня словно молния поразила, — продолжила она и зарделась оттого, что столь высокопарно выразила вслух свои чувства.
— Как неприятно, — заметила Маргарет. — Я даже рада, что никогда в жизни не влюблялась. Он остался таким, каким ты его запомнила?
— Лучше, — угрюмо откликнулась Элиза. — На самом деле он неоправданно привлекателен. Неужели не мог вернуться хоть немного уродливее?
— Ты уверена, что он привлекателен? Может, просто очень высок? Я часто замечала, что люди путают эти качества.
— Уверена, — ответила Элиза, снова отпивая бренди.
— Вдовий особнячок далековато от Харфилда, — напомнила Маргарет. — Живя там, ты с легкостью могла бы избегать общества графа. Неужели это было бы так уж невыносимо?
Элиза покачала головой:
— Влачить жалкое существование на задворках его жизни? Вечно сожалеть, что не стала ее частью, а он тем временем добьется успеха, женится, обзаведется детьми с другой женщиной? Нет, я не могу.
Тем не менее, в очередной раз обдумав альтернативу — жизнь в Бальфуре рядом с матерью, — она содрогнулась.
— Но вернуться к родителям, которые примутся меня донимать и запугивать... — сказала она. — Боюсь... боюсь, я просто исчезну. От меня и так немного осталось, я не выдержу.
— Ты и правда была настолько несчастна в последние годы? — тихо спросила Маргарет.
Элиза не ответила. В еженедельной переписке с Маргарет и во время редких встреч она не посвящала подругу в подробности своего замужества, не желая, чтобы та решила, что Элиза избаловалась или преувеличивает свои страдания. И по правде говоря, хотя она не выбрала бы себе в мужья такого, как покойный граф, хотя положение графини Сомерсет не доставляло ей удовольствия, эти годы были не совсем лишены приятности. Просто так сложилось, что, проводя жизнь в попытках умилостивить человека, чьей естественной склонностью было порицание, Элиза научилась самостоятельно находить маленькие наслаждения, тихие радости. До тех пор пока не начала беспокоиться, не стала ли она сама такой маленькой и тихой, что превратилась в мелкую, ничтожную вещицу, которую легко могут убрать в шкаф вместе с посудой и оставить там до следующего раза, когда потребуется украсить стол.
— Нет смысла тревожиться по этому поводу, — ответила Элиза после паузы. — Я вернусь в Бальфур. Другого выбора у меня нет.
«Какое же я жалкое, неприкаянное создание», — подумала она с тайной надеждой, что кузина произнесет утешительные слова и погладит ее по голове.
— Должна сказать, по-моему, это был бы чертовски глупый поступок, — ехидно заметила Маргарет.
Таких слов Элиза от нее не ожидала.
— Что, прости?
— Забыла, что теперь ты одна из самых богатых женщин в Англии?
Маргарет выпрямилась и осуждающе взмахнула рукой. Элиза следила за жестикуляцией подруги с некоторым беспокойством, опасаясь, как бы не пострадала стоящая поблизости и очень дорогая ваза эпохи Мин.
— Не забыла. Но разве это что-то меняет, Маргарет? Я по-прежнему в западне.
— От богатства не будет никакого проку, если ты собираешься сдаться на чужую милость, — сказала кузина, качая головой.
— Но куда еще я могу пойти? — требовательно вопросила Элиза.
Она думала, Маргарет ее поймет.
— Да куда угодно! — воскликнула подруга. — При таком-то состоянии можешь вообще зажить своим домом. Эта мысль не приходила тебе в голову?
По правде говоря, не приходила. Миссис Бальфур говаривала, что незамужние женщины, ведущие самостоятельное хозяйство, либо очень эксцентричны, либо очень немолоды, либо то и другое вместе. Элиза не относилась ни к одной из этих категорий.
— Маргарет, это несерьезно.
— Предельно серьезно.
— Но что я буду делать?
— Да все что хочешь, Элиза! — заявила Маргарет. — Неужели ты настолько угнетена, что у тебя не осталось никаких желаний?
Элиза уставилась на подругу, потрясенная ядом, сочившимся из ее интонаций.
— Не осталось никаких желаний? — переспросила она. — Никаких желаний? Маргарет, число моих желаний... бесконечно.
— Вот как? — спросила кузина с таким сомнением, что Элиза начала терять самообладание.
— Именно так, — подчеркнула она. — Я хочу носить платья, которые выбрала сама, — надоело ходить замухрышкой. Я хочу рисовать целыми днями, если мне вздумается. И я хочу легкомысленно тратить деньги, не оглядываясь ни на что.
Она уже не могла остановиться, слова полились из нее потоком:
— Я хочу, чтобы камины разжигали днем, хочу ходить, куда только пожелаю, и превыше всего... превыше всего, Маргарет, я хочу, чтобы моим мужем был тот, кого я люблю, а не тот, кого мне предписывает долг. Но не сложилось. И ничто не может это изменить, поэтому прости меня, если, всю жизнь получая отказ в малейших своих желаниях, я снова сдаюсь на чужую милость.
Элиза сердитым жестом смахнула слезы с глаз. Предписание миссис Бальфур, чтобы она расплакалась, наконец исполнилось, но слишком поздно и без всякой пользы.
— Что же, — помолчав, сказала Маргарет, — допустим, всего этого тебе достичь не удастся, но если ты заведешь собственное хозяйство, то определенно можешь попытаться...
— Они мне никогда не позволят, — перебила ее Элиза. — Я вдова на первом году траура. Правила...
— Э-ли-за! — возразила Маргарет, чеканя каждый слог. — Ты больше не мисс Бальфур, скромная серая мышка. Ты графиня! В твоем владении десять тысяч акров земли. Ты богаче, чем вся наша семья, вместе взятая. Разве не пришло время нарушить правила?
И снова Элиза поняла, что смотрит на Маргарет круглыми глазами. Все сказанное подругой было верным, но то, как она преподнесла факты... Создавалось впечатление, что теперь Элиза обладает какой-то властью. Этого не могло быть.
— Тебе наконец выпал шанс обрести свою собственную жизнь, — настаивала Маргарет. — Для меня невыносима мысль, что ты растранжиришь ее понапрасну. О, я бы сделала что угодно, лишь бы получить такую перспективу!
Она подалась вперед, стиснув руки, и внезапно Элизе захотелось, чтобы богатство досталось кузине, а не ей самой. Маргарет — храбрее ее, умнее и, конечно, бойчее на язык — воспользовалась бы такой возможностью в полной мере. Кроме того, она этого достойна. Маргарет заслуживала большего, чем та жизнь, которую она вела (вот уж действительно в западне!), — незамужнюю, никем не замечаемую, никому не интересную. Ее отправляли присматривать за новорожденными детьми родственников. В семье не произносили этого вслух, но Элиза знала: Маргарет считали никчемной, вышедшей в тираж старой девой. Это было нечестно.
Несправедливость такого отношения обожгла Элизу сильнее, чем бренди.
«Послушная и верная долгу» назвал ее муж в завещании. «Не способна заронить и капли сомнения или неодобрения», — заявил во всеуслышание Сомерсет. Такой ее всегда видели окружающие. Именно по этой причине покойный граф выбрал ее в жены, предположив, что робость Элизы является доказательством ее податливости. И за все годы замужества она ни разу не дала повода в этом усомниться. Но, пожалуй, Маргарет права. Пожалуй, теперь ей представилась возможность. Пожалуй, возможность представилась им обеим.
— В одиночку я не справлюсь, — задумчиво произнесла Элиза. — Жить одной — это верх неприличия.
— Общество перенасыщено старыми девами и вдовами, которых ты могла бы пригласить в компаньонки, — ответила Маргарет, мгновенно отметая довод. — Любая респектабельная дама прибавит тебе весу. Я бы сама к тебе присоединилась, но Лавиния снова ждет ребенка.
— Лавиния — злюка, — заметила Элиза.
— Но очень плодовитая злюка. Как только родится ребенок, я ей потребуюсь. Моя мать будет настаивать, чтобы я поехала, и тогда все закончится. Тебе придется справляться без меня.
Без Маргарет решимость Элизы рассыплется в прах за неделю.
— Когда ожидается рождение ребенка? — спросила она.
— В середине апреля, если все будет хорошо, — ответила Маргарет и задумчиво посмотрела на подругу. — Впрочем... до этого времени я Лавинии не понадоблюсь.
— Если я напишу твоей матери, — начала Элиза, — и умолю ее разрешить тебе остаться со мной еще на три месяца...
— Ровно до рождения ребенка, — подхватила Маргарет, и ее губы начали расползаться в улыбке. — Лишних три месяца — не такая уж неподъемная просьба.
Они помолчали.
— Мы должны быть очень и очень осторожны, — сказала Элиза.
Откровенная улыбка освещала теперь лицо кузины.
— Я серьезно, Маргарет, — продолжила Элиза. — Если Селуины унюхают хотя бы слабый запашок небрежения приличиями, они немедленно поднимут визг насчет оговорки о моральном облике. Нам необходимо сочинить причину, почему мы не едем в Бальфур, — такую причину, которая устроила бы всех.
— Куда поедем? — поинтересовалась Маргарет. — В Лондон?
— Лондон... — мечтательно протянула Элиза.
Она почти не посещала столицу со времени своего первого (и единственного) светского сезона. Сейчас она представила себе, как живет там с Маргарет, как они, свободные и независимые, любуются произведениями искусства и ходят по музеям сколько вздумается. В мае Королевская академия художеств устраивает Летнюю выставку — Элиза не бывала там с семнадцати лет. Впрочем, не получится.
— Пока я ношу полный траур, в Лондон нам нельзя, — сказала она. — Нас немедленно осудят.
— Тогда в другой город, — предложила Маргарет. — Такой, где достаточно развлечений, чтобы нас занять, даже если ты не можешь посещать светские сборища. Как насчет Бата?
Бат. Элиза обдумала эту идею.
— Да, — решилась она наконец. — Полагаю, развлечения там тихие и скромные, а еще я могу сказать, что доктор прописал мне тамошние воды для укрепления здоровья. Никто и не догадается, что это ложь.
— Я буду ходить по библиотекам, посещать концерты, встречу новых интересных людей, — мечтательно произнесла Маргарет.
— Верно, — подхватила Элиза. — А я... я...
Она запнулась, в душу проникли сомнения. Перед ее мысленным взором мгновенно предстала миссис Бальфур, пронзающая ее недовольным взглядом, и она поникла перед лицом этого осуждения. Мать будет очень и очень разочарована. Как и отец. Элиза прикусила губу и подняла глаза к висевшей на стене картине дедушки — крохотной отважной лодочке, что держалась на воде лишь благодаря невероятному напряжению сил. Маргарет издала мягкий, ободряющий звук — такими успокаивают испуганную лошадь, — и Элиза сделала глубокий-глубокий вдох.
— А я превращусь в... модную леди? — предположила она.
— Да! — немедленно согласилась подруга.
— И буду рисовать, — добавила Элиза уже тверже.
— Хоть весь день, если тебе заблагорассудится.
— И... и никогда больше не выйду замуж по велению долга, — сказала Элиза; в горле у нее внезапно пересохло. — Теперь это... это для меня в прошлом.
Маргарет, сидевшая напротив, подняла бокал.
— Вот такой тост мне нравится! — воскликнула она. — За Бат!
Глава 3
За свои двадцать семь лет Элиза почти никогда не совершала ничего такого, что могло бы оскорбить, отвратить или хотя бы удивить высший свет. А посему побег из Харфилд-холла представлялся ей особенно волнующим. Хотя подруги продумывали его две недели и известили в письмах всех членов семейства Бальфур, хотя им предстояло путешествовать в надежном экипаже Сомерсетов, Элизой все равно владело такое чувство, будто она совершает нечто противозаконное, нечто сродни головокружительной скачке в деревню Гретна-Грин для тайного венчания.
— Ты сегодня опять получила письмо от матери? — спросила Маргарет, когда они садились в экипаж.
Их сопровождала Пардл — горничная Элизы. Поскольку путешествие предстояло недолгое (меньше двадцати миль), а февральское утро выдалось ясным, Элиза выбрала для поездки в Бат ландо, чтобы пассажирки могли подставить лица теплым солнечным лучам. Багаж они отправили заранее под присмотром Перкинса и еще двух горничных — только этих слуг Элиза и взяла с собой. Лишив Харфилд дворецкого — чего она не сделала бы, если бы Перкинс сам об этом не попросил, — графиня испытывала чувство вины и потому не решилась заявить права на большее количество слуг.
— Ну а по прибытии нас будет ждать еще одно письмо, — сказала Элиза.
Как и следовало ожидать, никто из клана Бальфуров не обрадовался их решению, но при деятельной поддержке Маргарет и под прикрытием вымышленной рекомендации доктора Элиза осталась непреклонной. И когда ни одно из писем миссис Бальфур (тон которых колебался от возмущенного до умоляющего) не возымело действия, Маргарет получила, пусть и неохотное, разрешение сопровождать Элизу, пока не родится ребенок Лавинии.
— А что слышно от Сомерсета? — спросила кузина.
Элиза не ответила, притворившись, что расправляет на сиденье юбки. В ноги беглянкам положили горячие кирпичи, колени накрыли пледами — этого было достаточно, чтобы с комфортом добраться до деревни на полпути, где они намеревались сделать остановку и подкрепиться. Элиза надела в поездку свое самое теплое (и самое невзрачное) платье: очередное черное одеяние с длинными рукавами и высоким воротом. Сверху накинула толстый шерстяной плащ, а на голову нацепила громоздкий капор, мешавший смотреть по сторонам.
— Ты ему так и не написала? — догадалась Маргарет. — Элиза!
— Я напишу! — пообещала та, защищаясь.
Конечно, одобрение Сомерсета было не менее значимым, нежели согласие миссис Бальфур, ибо только он обладал властью лишить Элизу наследства. Однако она десяток раз бралась за перо и не находила в себе сил начертать хоть одно слово. Как, скажите на милость, составить формальное послание джентльмену, с которым вы некогда обменивались любовными письмами?
— Напишу ему, как только приедем, — поклялась Элиза.
Она бросила последний взгляд на Харфилд во всей его подавляющей громадности. Отчетливо, как наяву, вспомнила чувство тревоги, которое пробудилось в ней, когда она прибыла сюда впервые — семнадцатилетняя девушка, дрожавшая от испуга, что ее здесь могут убить. Но она выжила и покидала теперь это место не боязливой мисс Бальфур, не застенчивой графской женой, а независимой леди Сомерсет.
— Пора отправляться, Томли, — велела она со всей властностью, на какую была способна.
Коляска бодро, слегка раскачиваясь, двинулась в путь. Постоянный кучер Элизы заболел, а Томли, который был намного моложе, весьма небрежно обращался с поводьями. Элиза поморщилась, когда повозка подпрыгнула на ухабе. Остается лишь радоваться, что ни она, ни Маргарет не подвержены морской болезни.
— Чем бы ты хотела заняться в первую очередь? — спросила Элиза у спутницы, открывая папку с рисунками.
Всякая благовоспитанная барышня должна была развивать те или иные умения, однако благодаря своему деду, уважаемому члену Королевской академии художеств, Элиза получила расширенное образование в области живописи, что было довольно необычно. Впрочем, никакое образование не помогло бы ей рисовать сейчас — в ландо, подпрыгивающем на каждом ухабе и пригорке.
— Увы, нас сурово ограничивает строгость твоего траура. Не то чтобы я тебя в этом обвиняла, конечно...
— Благодарю за понимание, — откликнулась Элиза, размышляя о своем.
Может, посоветовать кучеру ехать помедленнее? Это было первое значительное путешествие, в которое она отправилась без отца или мужа; раньше распоряжения отдавал тот или другой. И сейчас она не знала, стоит ли ей вмешаться и в какой степени. Дорога заметно сузилась — наверное, неразумно мчаться так быстро?
— ...но все равно возможностей перед нами открывается немало. Разумеется, Сидни-Гарденс и Галерея-бювет... Послушайте, Томли, поосторожнее!
Впереди на дороге прямо перед крутым поворотом показалась большая выбоина. Томли резко дернул лошадей вправо, чтобы ее объехать, и в этот момент из-за поворота с громыханием выкатилась почтовая карета. Столкновение было одновременно стремительным и замедленным: Томли попытался развернуть упряжку, в то время как кучер встречной кареты изо всех сил тщился остановить свою, но оба опоздали — соприкосновение было неизбежно. Тошнотворно взвизгнули ударившиеся колеса, в воздух полетели деревянные щепки, Элиза и Маргарет отчаянно схватились друг за друга, коляску отбросило в сторону, из нее посыпались подушки, пледы и ридикюли пассажирок.
Ландо покачнулось раз-другой, готовясь окончательно упасть набок... но с оглушительным грохотом все же встало на четыре колеса. Оба экипажа замерли, и наступила тишина — если не считать комично мирного щебета птиц на деревьях.
— Ты цела? — выдохнула Элиза.
— Кажется... кажется, да, — отозвалась Маргарет, поднимая руки, чтобы поправить съехавший капор.
— Пардл? Томли?
— Да, миледи, — прошептала горничная, сжимая край коляски побелевшими пальцами.
— Мои извинения, миледи, мои извинения, — зачастил Томли, спрыгивая с ландо, чтобы успокоить испуганных лошадей, которые закатывали глаза и роняли пену с губ.
Кучер другой кареты тоже занялся упряжкой.
Элиза безотчетно ощупала себя, словно пытаясь убедиться, что цела. Каким-то чудом она и Маргарет не пострадали, но кузина побледнела, отчего более отчетливо проявились веснушки, а саму Элизу била сильная дрожь.
В наступившей тишине раздался скрип открываемой дверцы, и из встречной кареты вышел мужчина — высокий, смуглый, с темными кудрями. В отличие от Элизы и Маргарет, чья одежда пришла в беспорядок, незнакомец своим обликом не обнаруживал признаков того, что пережил столкновение. Исключением была шляпа, сдвинутая набекрень под углом, уже не столько лихим, сколько опасным. Незнакомец обвел всех взглядом, выражавшим легкое удивление: сначала кучера, потом ландо и в последнюю очередь — пассажирок.
— Вы намеревались меня ограбить? — вопросил он больше с любопытством, нежели с тревогой. — Сейчас крикнете: кошелек или жизнь?
Элиза недоуменно уставилась на него. Может, она повредилась головой во время столкновения?
— Н-нет, безусловно, нет! — заикаясь, выпалила она.
— Вы намеревались меня убить? — допытывался он.
— Конечно нет! — запротестовала Элиза.
Что, ради всего святого?..
— Тогда какого дьявола вы тут устроили? — сказал джентльмен, хмуря брови. — Я, знаете ли, предавался мирному сну.
Элиза уставилась на него, утратив дар речи. Кто, святые угодники, этот человек? Оттенок его кожи предполагал индийское происхождение, что было весьма необычно для сельской местности, а нанятая почтовая карета свидетельствовала о солидном достатке. Видимо, богатый торговец на пути в ближайший город? Но торговец не обратился бы к ней в такой манере.
— Мы же не нарочно! — негодующе воскликнула Маргарет.
— Он гнал слишком быстро, милорд! — успокоив лошадей, обвиняюще указал перстом на Томли кучер незнакомца.
— И ты тоже! — огрызнулся Томли.
— Может, согласимся, что виноваты оба? — поспешила предложить Элиза, пока страсти не разгорелись жарче.
— Этот вердикт представляется мне несколько преждевременным, — возразил джентльмен.
Уголки его губ начали подниматься в улыбке, как если бы его одолевало искушение счесть инцидент довольно забавным.
— Разве суд не должен тщательно рассмотреть все обстоятельства, прежде чем вынести приговор? — спросил он.
— Я рада, что вы находите это происшествие столь занятным, сэр! — едко заметила Маргарет.
— Так и есть, нахожу, — подтвердил незнакомец. — Чувство юмора воистину величайшее из сокровищ, коими обладает человек.
Словно в тумане, Элиза подняла руку поправить капор. Это ничуть не походило на то безмятежное путешествие, которое она планировала, и если бы слезы могли помочь делу, она бы уже расплакалась. К этому моменту путешественницы должны были достичь Радстока и ожидать подкрепляющей трапезы, а вовсе не стоять в этой глуши, беседуя со странным джентльменом, чье поведение было столь необычным, что граничило с безумием.
— Томли, — позвала она, — мы можем ехать дальше?
Кучер покачал головой.
— Спицы на левом колесе сломались, — уведомил он, окидывая упомянутый предмет придирчивым взглядом. — Но не волнуйтесь, миледи, до Радстока всего три мили. Я возьму лошадь и съезжу туда за каретником. Мигом обернусь.
— И оставите нас здесь? — спросила Маргарет.
Даже если бы Элиза не носила траур, совершенно неприлично стоять беззащитными и без средства передвижения на открытой дороге. Но какой у них был выбор? Элиза подняла глаза к небесам.
Она не расплачется. Она не расплачется. Но почему именно в тот день, когда она решила начать новую жизнь, нужно было случиться такому несчастью?
— Возможно, мое вмешательство непозволительно, — нарушил ее терзания незнакомец.
Его голос по-прежнему выдавал легкое веселье, что разозлило Элизу.
— Но моя карета, — сказал он, — кажется, совершенно не пострадала. Мне больно на это намекать, однако так и есть. Могу я предложить дамам свои услуги и доставить вас в... как это называется: Радстон, Радастаун?.. где вы могли бы согреться?
Это было соблазнительно, и, обдумывая его слова, Элиза вздрогнула от холода, словно ее тело соглашалось с незнакомцем.
И все же она помотала головой:
— Очень любезное предложение, сэр, но я не могу его принять.
— Да, очень любезное, — согласился джентльмен. — И боюсь — умоляю, не расцените как неучтивость, — я вынужден настаивать. Я не могу бросить вас на дороге.
— Но вам придется, — не сдавалась Элиза.
— Не могу, — сказал он. — Это противоречило бы кодексу чести джентльмена, каковой нас заставили выучить наизусть в Итоне. «Непозволительно оставлять благородных дев на дороге, дабы их не пожрали медведи».
Элиза засомневалась, не получила ли она сотрясение мозга.
— В Англии нет диких медведей, — напомнила незнакомцу Маргарет.
— Расскажите об этом в Итоне, — мрачно откликнулся он.
— Мы вас не знаем, — сказала Элиза. — Нам не подобает ехать с вами.
— Право, это затруднение легко разрешается, — уведомил ее джентльмен, отвешивая торжественный поклон. — Меня зовут Мелвилл.
Маргарет снова вздрогнула. Томли издал вполне различимый придушенный звук.
Ох! Разумеется!
Мелвиллы были одним из старейших родов британской аристократии. Каждое следующее поколение, похоже, стремилось затмить предыдущее стараниями обесчестить семейное имя. Седьмой граф, Безумный Джек, прославился тем, что растранжирил все состояние в карты. Восьмой граф сбежал из дома, как только ему исполнилось восемнадцать, и десять лет спустя вернулся с женой — представительницей знатной индийской семьи. Поддерживая фамильные традиции, девятый, нынешний граф Мелвилл еженедельно поставлял грязным газетенкам материалы для сплетен о своих любовных похождениях. Кроме того, он и его сестра вошли в известность благодаря литературным талантам: леди Каролина — за политический роман, лишь отчасти вымышленный, а Мелвилл — за поэмы, околдовавшие великосветских дам.
Элиза окинула Мелвилла взглядом и пришла к выводу, что он определенно красив и хорошо сложен (как его часто описывали), пусть и не носит на боку (как она всегда воображала) абордажную саблю. А еще отметила, что, хотя одет он был скорее буднично, чем нарядно, тем не менее изысканный покрой его костюма для верховой езды, сияние сапог и высокая тулья касторовой шляпы провозглашали принадлежность их владельца к бомонду. Она снова перевела взгляд на лицо собеседника и по тому, как он вскинул брови, сообразила: еще не успев оправиться от потрясения, она даже не попыталась завуалировать пристальное внимание к его особе.
— Итак? — раскинул руки Мелвилл, словно приглашая к дальнейшему осмотру.
Элиза вспыхнула.
— Вы принимаете мое великодушное и щедрое предложение? — вопросил он.
— Миледи, если позволите... не думаю, что это уместно, — тихо прошипел Томли.
Пардл яростно кивнула в знак согласия.
Элиза замешкалась в совершеннейшей растерянности. С одной стороны, конечно, было крайне нежелательно появиться на людях в обществе столь прославленного повесы (кто-то мог бы даже назвать его распутником). С другой стороны, в той же мере нежелательно было сидеть здесь, на дороге, и мерзнуть несколько часов в ожидании Томли. Она взглянула на Маргарет, та едва заметно беспомощно пожала плечами. Значит, выбор за Элизой.
— Его сиятельство покойный граф не захотел бы... — процедил сквозь зубы Томли, и его вмешательство внесло необходимую определенность.
— Однако его сиятельства здесь нет, — отрезала Элиза. — Решать мне, и... и я не намерена ждать ни минутой дольше. Томли, будьте добры, помогите нам выбраться из коляски, а далее можете заняться лошадьми и обеспечить услуги каретника.
— Позвольте мне, — предложил Элизе руку Мелвилл.
Без промедления обе леди и Пардл переместились в его восхитительно уютную карету. После недолгой заминки Мелвилл последовал за ними, протянул Элизе покрытую брызгами грязи папку с рисунками и устроился на сиденье напротив.
Экипаж сдвинулся с места. Повисла тишина, женщины рассматривали графа. Элиза ломала голову в поисках темы для разговора, но так ничего и не придумала.
К счастью, Мелвилл был более чем способен начать беседу.
— Куда вы направлялись, леди? — вежливо поинтересовался он.
— В Бат, — ответила Маргарет. — Мы переезжаем туда до окончания траура моей кузины.
— О, понимаю... примите мои соболезнования, — сказал Мелвилл.
Элиза до сих пор не определилась, как ей отвечать на изъявления сострадания. Изображать убитую горем вдову, тогда как ее истинные чувства настолько не соответствовали ожиданиям общества? Это было бы безвкусно. Но и выказывать полное равнодушие тоже нельзя — его сочтут неподобающим.
— Благодарю, — произнесла она после недолгого молчания. — А куда лежит ваш путь, милорд?
— В разнообразных направлениях, — откликнулся он. — Сегодня, конечно, не совсем в том, которое меня бы устроило... Итак, вы художница, миледи?
Элиза не сразу поняла смену темы, пока не заметила, что граф смотрит на папку.
— Я бы не стала описывать себя в столь возвышенных выражениях, — ответила она.
— Но почему? — сказал он. — У вас очевидный талант.
— Откуда такое предположение? — удивилась Элиза.
— Папка раскрылась, — пояснил Мелвилл. — Я не сдержался и взглянул. Вы передали черты вашей...
Фраза прозвучала с вопросительной интонацией, после чего он умолк, и Элиза вспомнила, ужаснувшись, что они не представились.
— Ах, простите! — сказала она, покраснев. — Я леди Сомерсет, а это моя кузина мисс Бальфур.
Мелвилл наклонил голову:
— Вы очень точно передали черты мисс Бальфур.
Не зная, что на это ответить, Элиза предпочла сменить тему:
— Мы в восторге от вашей поэзии, милорд.
Должно быть, ему это говорили тысячи раз, но Элиза не обладала достаточным литературным слогом, чтобы предложить более содержательный комплимент.
— Как чудесно услышать это от вас, — учтиво ответил он.
— С нетерпением ждем следующей вашей книги, — добавила Маргарет льстивым тоном. — Уже известно когда?..
Мелвилл опубликовал «Персефону» в семнадцатом году, а «Психею» в восемнадцатом. Обе книги были романтизированным переложением античных текстов. Все, как на горячих угольях, предвкушали следующее его произведение.
— Сдается мне, ваша лесть — просто уловка, чтобы вызвать меня на откровенность, — откликнулся Мелвилл. — Но боюсь, мне нечем вас порадовать. Я пока не написал ничего нового.
— Почему? — спросила Элиза, не успев остановить себя, — дерзость, о которой она немедленно пожалела, ибо собеседник снова вскинул брови.
— Вдохновение меня избегает, — коротко ответил он.
— Но может быть, вас вдохновит сегодняшнее приключение, — лукаво предположила Маргарет. — И мы обнаружим, что следующая книга начинается со столкновения карет. Или колесниц, если угодно.
Элиза послала кузине неодобрительный взгляд. Неужели она не видит, что Мелвилл не хочет обсуждать эту тему? Но кажется, поддразнивания Маргарет устраивали его больше, чем вопросы Элизы.
— Даже столкновения колесниц слишком прозаичны для моих героинь, — весело сообщил он. — Пожалуй, после столкновения их должен спасти от кровожадной толпы древний воитель. Простите ли вы, о прекрасная светлейшая дама, такую художественную вольность?
Он смотрел на Элизу. Его губы изогнулись в улыбке, брови приподнялись в игривом вопросе. Элиза устремила на собеседника недоуменный взгляд. Он с ней флиртует? Не может быть. Казалось, он словно предполагал, что Элиза способна извлечь из воздуха столь же остроумную, или кокетливую, или хотя бы занимательную ремарку, но увы...
— Я не прекрасная дама, и волосы у меня не светлые, — не сразу нашлась она с ответом.
— Как скажете, — согласился Мелвилл. — Впрочем, простите, что я не смог разглядеть под таким... э-э-э... величественным головным убором.
Он указал на капор. Элиза вспыхнула, как никогда остро ощутив, насколько она невзрачна.
По крыше кареты постучали, и пассажиры подняли глаза.
— Очевидно, мы въехали в этот Радастаун, — заметил Мелвилл.
— Примите от нас благодарность за помощь, — сказала Элиза, давая понять, что знакомство на этом заканчивается.
— Вам так просто от меня не избавиться, миледи, — легкомысленно заверил граф. — Я сопровожу вас внутрь, чтобы убедиться, что вы благополучно устроены на то время, пока ваш слуга ищет мастера.
Карета остановилась, и Мелвилл сделал движение, собираясь выпрыгнуть.
— Нет-нет, — торопливо возразила Элиза.
Какую бы благодарность за спасение она ни испытывала, было бы весьма неумно показаться на глазах у всего Радстока в обществе неженатого мужчины, особенно со столь легендарной репутацией.
— Нам не следует вас долее задерживать. Мы вполне в состоянии сами все устроить, — заявила она.
Мелвилл послал ей задумчивый взгляд.
— Очень хорошо, — сказал он, откидываясь на спинку сиденья. — Если так для вас предпочтительнее.
Маргарет открыла дверцу, и слуга бросился на помощь.
— Я надеюсь... — добавила Элиза, пока Маргарет и Пардл выбирались из кареты, — надеюсь, мы можем рассчитывать, что вы проявите... сдержанность и сохраните в тайне сегодняшние события.
Мелвилл снова вскинул брови.
— По-вашему, я похож на болтуна? — мягко спросил он, и внезапно Элиза отчетливо поняла, что оскорбила его.
— Н-нет, просто... — произнесла она, заикаясь.
— Уверяю вас, миледи, если на этой неделе в некоей газетенке появятся сплетни обо мне, то совсем не по поводу столь скучного происшествия, как сегодняшнее.
В его голосе прозвучали резкие нотки. Элиза вспыхнула и торопливо оперлась на руку слуги. Мелвилл захлопнул за ней дверцу.
— Хорошего дня, — бросил он через окно. — И благополучного путешествия.
Кучер подстегнул лошадей прежде, чем Элиза успела ответить.
— О боже, — ошеломленно выдохнула она.
— Напишу сестре, как только приедем в Бат, — сияя от радости, заявила Маргарет. — А ты должна написать леди Селуин — вот уж кто мнит себя покровительницей искусств. Да она позеленеет от зависти.
— Я совершенно точно не стану писать леди Селуин! — воскликнула Элиза, придя в себя и направляясь к гостинице. — Никому нельзя об этом рассказывать, ни одной живой душе. Вспомни, Маргарет, под каким кошмарным условием я получила наследство. Моя репутация — не та валюта, которую нам позволительно растрачивать.
