Сын артиллериста. Стихотворения и поэмы E-Book

Константин Симонов

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Für Kinder und Jugendliche
• Serie: Школьное чтение
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 85

Beschreibung

Константин Михайлович Симонов (1915 – 1979) – советский писатель, военный корреспондент, общественный деятель. Как военный корреспондент побывал на всех фронтах Великой Отечественной войны, прошел по землям Румынии, Болгарии, Югославии, Польши и Германии. Поэма «Сын артиллериста» (1941) повествует о дружбе двух боевых товарищей Деева и Петрова. Когда один из них погиб, ко второму под командование попадает сын умершего – Лёнька Петров, к которому Деев привязался, словно к собственному сыну. Поэма была написана Симоновым по специальному заданию командования, с целью поднять боевой дух солдат. В основе сюжета – реальный рассказ, услышанный поэтом у знакомого офицера. «… «Сына артиллериста» я написал в один присест, буквально за одни сутки, в Архангельске в ноябре сорок первого…» В сборник также вошли поэмы «Ледовое побоище», «Суворов» и военная лирика поэта.

Leseprobe

Константин Симонов Сын артиллериста

© Симонов К.М., насл., 2023

© Богачев Ю.Н., ил. на обл., 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Стихотворения

Всю жизнь любил он рисовать войну

Всю жизнь любил он рисовать войну.Беззвездной ночью наскочив на мину,Он вместе с кораблем пошел ко дну,Не дописав последнюю картину.Всю жизнь лечиться люди шли к нему,Всю жизнь он смерть преследовал жестокоИ умер, сам привив себе чуму,Последний опыт кончив раньше срока.Всю жизнь привык он пробовать сердца.Начав еще мальчишкою с «ньюпора»,Он в сорок лет разбился, до концаНе испытав последнего мотора.Никак не можем помириться с тем,Что люди умирают не в постели,Что гибнут вдруг, не дописав поэм,Не долечив, не долетев до цели.Как будто есть последние дела,Как будто можно, кончив все заботы,В кругу семьи усесться у столаИ отдыхать под старость от работы…

1939

Мальчик

Когда твоя тяжелая машинаПошла к земле, ломаясь и гремя,И черный столб взбешенного бензинаПоднялся над кабиною стоймя,Сжимая руль в огне последней вспышки,Разбитый и притиснутый к земле,Конечно, ты не думал о мальчишке,Который жил в Клину или Орле:Как ты, не знавший головокруженья,Как ты, он был упрям, драчлив и смел,И самое прямое отношеньеК тебе, в тот день погибшему, имел.Пятнадцать лет он медленно и твердоЛез в небеса, упрямо сжав штурвал,И все тобой не взятые рекордыОн дерзкою рукой завоевал.Когда его тяжелая машинаПеред посадкой встала на дыбыИ, как жестянка, сплющилась кабина,Задев за телеграфные столбы,Сжимая руль в огне последней вспышки,Придавленный к обугленной траве,Он тоже не подумал о мальчишке,Который рос в Чите или в Москве…Когда уже известно, что в газетахНазавтра будет черная кайма,Мне хочется, поднявшись до рассвета,Врываться в незнакомые дома,Искать ту неизвестную квартиру,Где спит, уже витая в облаках,Мальчишка – рыжий маленький задира,Весь в ссадинах, веснушках, синяках.

1939

Кукла

Мы сняли куклу со штабной машины.Спасая жизнь, ссылаясь на войну,Три офицера – храбрые мужчины —Ее в машине бросили одну.Привязанная ниточкой за шею,Она, бежать отчаявшись давно,Смотрела на разбитые траншеи,Дрожа в своем холодном кимоно.Земли и бревен взорванные глыбы;Кто не был мертв, тот был у нас в плену.В тот день они и женщину могли бы,Как эту куклу, бросить здесь одну…Когда я вспоминаю пораженье,Всю горечь их отчаянья и страх,Я вижу не воронки в три сажени,Не трупы на дымящихся кострах, —Я вижу глаз ее косые щелки,Пучок волос, затянутый узлом,Я вижу куклу, на крученом шелкеВисящую за выбитым стеклом.

1939

Танк

Вот здесь он шел. Окопов три ряда.Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.Вот след, где он попятился, когдаЕму взорвали гусеницы миной.Но под рукою не было врача,И он привстал, от хромоты страдая,Разбитое железо волоча,На раненую ногу припадая.Вот здесь он, все ломая, как таран,Кругами полз по собственному следуИ рухнул, обессилевший от ран,Купив пехоте трудную победу.Уже к рассвету, в копоти, в пыли,Пришли еще дымящиеся танкиИ сообща решили в глубь землиЗарыть его железные останки.Он словно не закапывать просил,Еще сквозь сон он видел бой вчерашний,Он упирался, он что было силЕще грозил своей разбитой башней.Чтоб видно было далеко окрест,Мы холм над ним насыпал могильный,Прибив звезду фанерную на шест —Над полем боя памятник посильный.Когда бы монумент велели мнеВоздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,Я б на гранитной тесаной стенеПоставил танк с глазницами пустыми;Я выкопал его бы, как он есть,В пробоинах, в листах железа рваных, —Невянущая воинская честьЕсть в этих шрамах, в обгорелых ранах.На постамент взобравшись высоко,Пусть как свидетель подтвердит по праву:Да, нам далась победа нелегко.Да, враг был храбр.Тем больше наша слава.

1939

Орлы

Там, где им приказали командиры,С пустыми карабинами в рукахОни лежали мертвые, в мундирах,В заморских неуклюжих башмаках.Еще отбой приказом отдан не был,Земля с усталым грохотом тряслась,Ждя похорон, они смотрели в небо;Им птицы не выклевывали глаз.Тень от крыла орлиного ни разуЕще по лицам мертвых не прошла.Над всею степью, сколько видно глазу,Я не встречал ни одного орла.Еще вчера в батальные картиныХудожники по памяти отцовВписали полунощные равниныИ стаи птиц над грудой мертвецов.Но этот день я не сравню с вчерашним,Мы, люди, привыкаем ко всему,Но поле боя было слишком страшным:Орлы боялись подлетать к нему.У пыльных юрт второго эшелона,Легко привыкнув к тыловым огням,На вешках полевого телефонаОни теперь сидят по целым дням.Восточный ветер, вешками колыша,У них ерошит перья на спине,И кажется: орлы дрожат, заслышаОдно напоминанье о войне.

1939

Самый храбрый

Самый храбрый – не тот, кто, безводьем измученный,Мимо нас за водою карабкался днем,И не тот, кто, в боях к равнодушью приученный,Семь ночей продержался под нашим огнем.Самый храбрый солдат – я узнал его осенью,Когда мы возвращали их пленных домойИ за цепью барханов, за дальнею просиньюВиден был городок с гарнизонной тюрьмой.Офицерскими долгими взглядами встреченный,Самый храбрый солдат – здесь нашелся такой,Что печально махнул нам в бою искалеченной,Нашим лекарем вылеченною рукой.

1939

Сверчок

Мы довольно близко видели смертьи, пожалуй, сами могли умереть,мы ходили везде, где можно ходить,и смотрели на все, на что можно смотреть.Мы влезали в окопы,пропахшие креозотоми пролитым в песок саке,где только что нашикололи техи кровь не засохла еще на штыке.Мы напрасно искали домашнюю жалость,забытую нами у очага,мы здесь привыкали,что быть убитым —входит в обязанности врага.Мы сначала взяли это на веру,но вера вошла нам в кровь и плоть;мы так и писали:«Если он не сдается —надо его заколоть!»И, честное слово, нам ничего не снилось,когда, свернувшись в углу,мы дремали в летящей без фар машинеили на твердом полу.У нас была чистая совесть людей,посмотревших в глаза войне.И мы слишком много видели днем,чтобы видеть еще во сне.Мы спали, как дети,с открытыми ртами,кое-как прикорнув на тычке…Но я хотел рассказать не об этом.Я хотел рассказать о сверчке.Сверчок жил у нас под самою крышеймежду войлоком и холстом.Он был рыжий и толстый,с большими усамии кривым, как сабля, хвостом.Он знал, когда петь и когда молчать,он не спутал бы никогда;он молча ползал в жаркие днии грустно свистел в холода.Мы хотели поближе его разглядетьи утром вынесли за порог,и он, как шофер, растерялся, увидевсразу столько дорог.Он удивленно двигал усами,как и мы, он не знал, почемубольшой человек из соседней юртыподошел вплотную к нему.Я повторяю:сверчок был толстый,с кривым, как сабля, хвостом,Но всего его, маленького,можно былонакрыть дубовым листом.А сапог был большой —сорок третий номер,с гвоздями на каблуке,и мы не успели еще подумать,как он стоял на сверчке.Мы решили, что было б смешно сердиться,и завели разговор о другом,но человек из соседней юртыбыл молча объявлен нашим врагом.Я, как в жизни, спутал в своем рассказеи важное, и пустяки,но товарищи скажут,что все это правдаот первой и до последней строки.

1939

Сын артиллериста

Был у майора ДееваТоварищ – майор Петров,Дружили еще с гражданской,Еще с двадцатых годов.Вместе рубали белыхШашками на скаку,Вместе потом служилиВ артиллерийском полку.А у майора ПетроваБыл Ленька, любимый сын,Без матери, при казарме,Рос мальчишка один.И если Петров в отъезде, —Бывало, вместо отцаДруг его оставалсяДля этого сорванца.Вызовет Деев Леньку:– А ну, поедем гулять:Сыну артиллеристаПора к коню привыкать! —С Ленькой вдвоем поедетВ рысь, а потом в карьер.Бывало, Ленька спасует,Взять не сможет барьер,Свалится и захнычет.– Понятно, еще малец! —Деев его поднимет,Словно второй отец.Подсадит снова на лошадь:– Учись, брат, барьеры брать!Держись, мой мальчик: на светеДва раза не умирать.Ничто нас в жизни не можетВышибить из седла! —Такая уж поговоркаУ майора была.Прошло еще два-три года,И в стороны унеслоДеева и ПетроваВоенное ремесло.Уехал Деев на СеверИ даже адрес забыл.Увидеться – это б здорово!А писем он не любил.Но оттого, должно быть,Что сам уж детей не ждал,О Леньке с какой-то грустьюЧасто он вспоминал.Десять лет пролетело.Кончилась тишина,Громом загрохоталаНад родиною война.Деев дрался на Севере;В полярной глуши своейИногда по газетамИскал имена друзей.Однажды нашел Петрова:«Значит, жив и здоров!»В газете его хвалили,На Юге дрался Петров.Потом, приехавши с Юга,Кто-то сказал ему,Что Петров, Николай Егорыч,Геройски погиб в Крыму.Деев вынул газету,Спросил: «Какого числа?» —И с грустью понял, что почтаСюда слишком долго шла…А вскоре в один из пасмурныхСеверных вечеровК Дееву в полк назначенБыл лейтенант Петров.Деев сидел над картойПри двух чадящих свечах.Вошел высокий военный,Косая сажень в плечах.В первые две минутыМайор его не узнал.Лишь басок лейтенантаО чем-то напоминал.– А ну, повернитесь к свету, —И свечку к нему поднес.Все те же детские губы,Тот же курносый нос.А что усы – так ведь этоСбрить! – и весь разговор.– Ленька? – Так точно, Ленька,Он самый, товарищ майор!– Значит, окончил школу,Будем вместе служить.Жаль, до такого счастьяОтцу не пришлось дожить. —У Леньки в глазах блеснулаНепрошеная слеза.Он, скрипнув зубами, молчаОтер рукавом глаза.И снова пришлось майору,Как в детстве, ему сказать:– Держись, мой мальчик: на светеДва раза не умирать.Ничто нас в жизни не можетВышибить из седла! —Такая уж поговоркаУ майора была.А через две неделиШел в скалах тяжелый бой,Чтоб выручить всех, обязанКто-то рискнуть собой.Майор к себе вызвал Леньку,Взглянул на него в упор.– По вашему приказаньюЯвился, товарищ майор.– Ну что ж, хорошо, что явился.Оставь документы мне.Пойдешь один, без радиста,Рация на спине.И через фронт, по скалам,Ночью в немецкий тылПройдешь по такой тропинке,Где никто не ходил.Будешь оттуда по радиоВести огонь батарей.Ясно? – Так точно, ясно.– Ну, так иди скорей.Нет, погоди немножко. —Майор на секунду встал,Как в детстве, двумя рукамиЛеньку к себе прижал: —Идешь на такое дело,Что трудно прийти назад.Как командир, тебя яТуда посылать не рад.Но как отец… Ответь мне:Отец я тебе иль нет?– Отец, – сказал ему ЛенькаИ обнял его в ответ.– Так вот, как отец, раз вышлоНа жизнь и смерть воевать,Отцовский мой долг и правоСыном своим рисковать,Раньше других я долженСына вперед посылать.Держись, мой мальчик: на светеДва раза не умирать.Ничто нас в жизни не можетВышибить из седла! —Такая уж поговоркаУ майора была.– Понял меня? – Все понял.Разрешите идти? – Иди! —Майор остался в землянке,Снаряды рвались впереди.Где-то гремело и ухало.Майор следил по часам.В сто раз ему было б легче,Если бы шел он сам.Двенадцать… Сейчас, наверно,Прошел он через посты.Час… Сейчас он добралсяК подножию высоты.Два… Он теперь, должно быть,Ползет на самый хребет.