Тихая квартирантка E-Book

Клеменс Мишальон

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Krimi
• Serie: Главный триллер года
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 366

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Учащающий пульс психологический триллер о серийном убийце, рассказанный его близкими: 13летней дочерью, новой подругой — и жертвой, которую он пять лет держит на цепи… Эйдан Вдовец Эйдан Томас. Его считают идеальным отцом и соседом. Он очарователен, отзывчив и заботлив. Одна лишь Рейчел знает его темную сторону. Эйдан — маньяк, он убил восемь женщин и вотвот покончит с девятой… с ней. Рейчел Пять лет она жила в сарае на заднем дворе, прикованная наручниками к кровати. Никто — даже жена и дочь маньяка — не подозревали о ее существовании. А после смерти супруги Эйдан переехал в другое место, взяв Рейчел с собой. Квартирантка В новом доме он поселил ее в комнате для гостей, где снова приковывал к кровати. Но теперь она может завтракать и ужинать с ним и его тринадцатилетней дочерью Сесилией. Та считает Рейчел квартиранткой, переживающей трудные времена. О, как это верно… Дочь маньяка Постепенно между пленницей и Сесилией — замкнутым подростком — возникает симпатия, почти дружба. Рейчел понимает: если представится случай сбежать, девочку она здесь не оставит. Новая жертва Но тут Эйдан встречает Эмили, юную работницу бара. В любой момент эта девушка может стать его новой жертвой. А Рейчел ждет печальная участь…

Leseprobe

Клеменс Мишальон Тихая квартирантка

Clémence Michallon

THE QUIET TENANT

Clémence Michallon (c) 2021. This edition published

by arrangement with InkWell Management LLC

and Synopsis Literary Agency

Художественное оформление А. Рысухиной

© Петухова. Е., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление

ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Тайлеру

Но волк, увы, чем кажется скромней,

Тем он всегда лукавей и страшней!

Шарль Перро. «Красная Шапочка»

Глава 1 Женщина в сарае

Ты предпочитаешь думать, что все женщины кому-то принадлежат, – и он достался тебе.

Так проще. Если никто не свободен. В твоем мире нет места для людей извне. Ты гонишь прочь мысли о ветре, играющем в их волосах, о солнце на их коже.

Он приходит вечером. Отпирает сарай. Приносит на подошвах ботинок опавшие листья. Закрывает за собой дверь, возвращает задвижку замка на место.

Гляньте на него: молодой, сильный, ухоженный. Ты вспоминаешь день вашей встречи, тот краткий миг, перед тем как он открыл свою истинную сущность. Вот его образ: мужчина, который знаком со всеми соседями. Который всегда вовремя сдает вторсырье. Который стоял в родильной палате при появлении на свет своего ребенка: надежный щит против злых сил. Завидев его в очереди в супермаркете, мамочки вручают ему малышей со словами: «Не подержите минутку, я забыла молочную смесь, сейчас вернусь».

И вот он здесь, теперь твой.

Все подчинено строгому распорядку.

Он окидывает тебя взглядом, словно проводя опись. Ты на месте. Две руки, две ноги, туловище, голова.

Вздох.

Приступая к вашему совместному ритуалу, он наклоняется отрегулировать электрообогреватель или вентилятор, в зависимости от времени года. Его мускулы постепенно расслабляются.

Ты протягиваешь руку за пластиковым контейнером, над которым поднимается горячий пар. От обжигающей лазаньи, картофельной запеканки, жаркого из тунца – чего угодно – на нёбе вскакивают волдыри.

Он дает тебе воду. Всегда во фляжке, никаких стаканов. Ничего бьющегося и острого. От ледяной жидкости зубы пронзает электрический разряд. Но ты пьешь, потому что сейчас время пить. Во рту остается привкус металла.

Ты справляешь нужду в принесенное ведро, давно позабыв о смущении. Он забирает отходы твоей жизнедеятельности и ненадолго выходит. Снаружи доносится глухой звук шагов по земле, плещет струя из шланга. Он возвращается с чистым ведром, наполненным мыльной водой.

Наблюдая за тем, как ты моешься, он поочередно протягивает предметы: кусок мыла, пластиковую расческу, зубную щетку, маленький тюбик пасты. Раз в месяц – шампунь от вшей. Твое тело – нескончаемый источник неприятностей, от которых он тебя ограждает. Твоя физическая оболочка принадлежит ему, ты – всего лишь гостья. Каждые три недели он извлекает из кармана маникюрные ножницы. Ждет, пока ты приведешь себя в презентабельный вид, после чего забирает их. Всегда. И так год за годом.

Ты одеваешься. Бессмысленное занятие, с учетом того, что произойдет далее, но решать ему. Он – тот, кто расстегивает молнии, пуговицы, снимает одежду. Очевидно, в противном случае система даст сбой.

Ты не собиралась изучать географию его тела, но все равно выучила. Родинку на плече. Дорожку волос внизу живота. Руки, хватку пальцев. Горячую ладонь, смыкающуюся на твоей шее.

В процессе он никогда не смотрит на тебя. Дело не в тебе. Дело во всех женщинах и девушках. Дело в нем, в его воспаленном сознании.

Когда все кончено, он не задерживается. У него своя жизнь, свои обязанности. Семья, дом. Проверка школьных заданий. Просмотр кино. Ему надо ублажать жену и укладывать в постель дочь. Целый список дел поважнее твоего ничтожного существования, и напротив каждого пункта необходимо поставить галочку.

Но не сегодня.

Сегодня все иначе. У тебя на глазах этот сверхосторожный мужчина, который всегда просчитывает шаг за шагом, нарушает свои правила.

Он поднимается, упираясь ладонями в деревянный пол, чудом не посадив ни единой занозы. Затягивает на животе ремень, придавливая металл пряжки к упругой плоти.

– Слушай, – говорит он.

Ты настораживаешься, вся внимание.

– Ты здесь уже довольно долго.

По его лицу нельзя ничего прочесть. Он немногословен, его черты непроницаемы.

– К чему ты клонишь?

Он застегивает молнию на толстовке до самого подбородка.

– Мне придется переехать.

И вновь ты вынуждена спросить:

– Что?

У него на лбу пульсирует жилка. Ты его раздражаешь.

– В новый дом.

– Почему?

Он хмурится. Открывает рот, словно хочет что-то сказать, затем передумывает.

Не сегодня.

Когда он идет к выходу, ты стараешься поймать его взгляд. Хочешь, чтобы он упивался твоей растерянностью, немыми вопросами. Чтобы почувствовал удовлетворение оттого, что оставляет тебя в неизвестности.

Первое правило выживания в сарае: он всегда выходит победителем. За пять лет ты в этом убедилась.

Глава 2 Эмили

Знает ли Эйдан Томас, как меня зовут? Понятия не имею. Даже если нет, я не в обиде. Есть вещи поважнее, чем запоминать имя девушки, которая дважды в неделю наливает ему вишневую колу.

Эйдан Томас не пьет спиртное. Красивый непьющий мужчина – та еще задачка для бармена, но для меня самое ценное не выпивка, а доверие людей, приходящих провести часик-другой в моем баре.

Эйдан Томас чувствует себя здесь не в своей тарелке. Он как олень, который застыл на обочине и ждет, пока вы проедете мимо, готовый удрать, если к нему проявят излишний интерес. Поэтому я жду, когда он сам подойдет. Каждый вторник и четверг. В море завсегдатаев он единственный, кого я хочу видеть.

Сегодня вторник.

С семи часов я поглядываю на дверь. Одним глазом высматриваю его, другим слежу за кухней – за старшей официанткой, сомелье и полным придурком шеф-поваром. Мои руки двигаются на автопилоте. Один «Сайдкар»[1], один «Спрайт», один виски с колой. Дверь открывается. Это не он, а женщина из-за столика на четверых, которая выходила перегнать машину на другое место. Одна содовая с биттером. Новая соломинка для ребенка за дальним столиком. Сообщение от старшей официантки: «четверке» не понравились макароны. То ли холодные, то ли слишком пресные – не очень понятно. Однако претензии есть, и Кора не намерена терять чаевые из-за неисправного подогревателя. Я успокаиваю Кору. Прошу передать поварам, чтобы заменили макароны и добавили что-нибудь бесплатно в качестве извинения. Или пусть Софи, наш пекарь, пришлет десерт, если «четверка» из разряда сладкоежек. Что угодно, лишь бы их заткнуть.

Ресторан – ненасытное чудовище, черная дыра потребностей. Отец не спрашивал моего мнения; просто решил, что я вольюсь в дело. А потом умер. Как и все шеф-повара, прожил жизнь в запаре и хаосе, а мне оставил собирать осколки.

Я зажимаю виски́ двумя пальцами в попытке отогнать панику.

Возможно, дело в погоде: первая неделя октября, ранняя осень, но дни становятся короче, холодает. Возможно, причина в другом. Просто сегодня каждая неудача воспринимается острее.

Дверь открывается.

Это он.

У меня на душе светлеет. Радость переливается через край. Я чувствую себя ничтожной, капельку похотливой и, вероятно, полной дурой. Однако это самое приятное ощущение, которое дарит работа в ресторане, и я только за. Дважды в неделю я обеими руками за.

Эйдан Томас молча сидит в моем баре. Мы не разговариваем, за исключением обычных любезностей. Все па в этом танце хорошо нами изучены. Стакан, кубики льда, барный пистолет, бумажный костер; на картоне старинным курсивом написано «Амандин». Одна вишневая кола. Один довольный мужчина.

– Спасибо.

Я коротко улыбаюсь и нахожу занятие рукам – ополоснуть шейкер, расставить баночки с оливками и лимонными дольками. В перерывах украдкой поглядываю на Эйдана. Я выучила его наизусть, как стихотворение, которое никогда не надоедает: голубые глаза, темно-русые волосы, ухоженная борода. Морщинки вокруг глаз говорят о прожитых годах. О том, что он любил и потерял. Его руки: одна лежит на стойке, другая держит стакан. Уверенные. Сильные. Многое повидавшие.

На стойку облокачивается Кора.

– Эмили.

– Что еще?

– Ник говорит, филе нужно списать.

Я сдерживаю вздох. Кора не виновата в капризах Ника.

– И почему же?

– Говорит, нарезка не годится и время готовки ни к черту.

Я неохотно перевожу взгляд с Эйдана на Кору.

– Я его не оправдываю, – добавляет она. – Просто… он просил передать.

В любое другое время я бы вышла из бара и сама разобралась с Ником. Но он не лишит меня этих минут.

– Скажи, что сообщение получено.

Кора ждет продолжения. Она не хуже моего знает, что Ник не удовлетворится «полученным сообщением».

– Передай ему, если будут жалобы на филе, я разберусь с ними лично. Обещаю взять всю вину на себя. Филегейт[2] войдет в историю. И скажи, что сегодня все в восторге от еды. Пускай меньше беспокоится о филе и больше – о выдаче, раз уж его парни присылают холодные блюда.

Кора поднимает ладони – мол: «Хорошо, хорошо» – и направляется обратно в кухню.

На этот раз я позволяю себе вздохнуть. Я уже готова взяться за пару бокалов для мартини, которые нуждаются в полировке, как вдруг чувствую пристальный взгляд Эйдана.

Он поднял глаза от стойки и слегка улыбается.

– Филегейт?

Черт. Он слышал. Я выдавливаю смешок.

– Извини за сцену.

Он делает глоток вишневой колы и качает головой.

– Не извиняйся.

Улыбнувшись в ответ, я переключаю внимание на бокалы для мартини, на сей раз по-настоящему. Краем глаза вижу, как Эйдан допивает колу. Наш танец возобновляется: наклон головы, счет, краткий взмах рукой на прощание.

Вот и закончилась лучшая часть моего дня.

Я забираю счет Эйдана – два доллара чаевых, как всегда – и пустой бокал. Только вытирая стойку, замечаю нарушение, перемену в нашем хорошо отрепетированном па-де-де.

Бумажная подставка, которую я сунула под стакан. Сейчас самое время выкинуть ее в мусорную корзину, но я не могу найти подставку.

Может, упала? Обойдя стойку, оглядываю пол у барного стула, на котором Эйдан сидел всего несколько минут назад. Ничего.

Очень странно, однако факт остается фактом. Подставка исчезла.

Глава 3 Женщина в сарае

Он привел тебя сюда.

Ты рассмотрела его владения урывками, брошенными украдкой взглядами. Ты годами прокручивала эти образы в голове, деталь за деталью. Дом в центре участка. Зеленая трава, ивы. Все растения подстрижены, листочек к листочку. Отдельный гараж, амбар, стойка для велосипедов, рассредоточенные по территории, словно кексы на блюде. Змеящийся между ветвей высоковольтный кабель. Ты выяснила, что этот мужчина живет в красивом и спокойном месте, где полагается играть детям и расти цветам.

Он быстро шагал по тропинке вверх по склону. Дом скрылся из виду, сменившись бесконечной чередой деревьев. Наконец он остановился перед сараем: четыре серых стены, односкатная крыша. Никаких окон. Вокруг не за что уцепиться, не к кому воззвать. Он взялся за металлический навесной замок, выбрал ключ из связки.

Внутри тебе объяснили правила нового мира.

– Тебя зовут Рейчел.

Он сжал твое лицо в ладонях так, что поле зрения ограничивалось его пальцами. Даже стоя на коленях, он все равно возвышался над тобой.

Тебя звали не Рейчел. Он знал настоящее имя. Видел в твоем водительском удостоверении, когда забрал бумажник.

Но он сказал «Рейчел», и было жизненно необходимо принять сей факт. То, как он это произнес, раскатистость его «р» и окончательность «л». Рейчел представляла собой чистую страницу без прошлого, куда можно вернуться. Рейчел могла выжить в сарае.

– Тебя зовут Рейчел, – заявил он, – и никто не знает, кто ты.

Ты кивнула. С недостаточной готовностью. Отпустив лицо, он схватил тебя за свитер и впечатал в стену, зажав предплечьем шею; запястье впилось в горло.

Воздуха не хватало, кислород закончился. Окружающий мир постепенно мерк, но приходилось слушать.

– Я сказал, – повторил он, – никто не знает, кто ты. Никто тебя не ищет. Тебе на хрен ясно?

Он ослабил хватку. Перед тем как закашляться, захрипеть и все остальное, ты кивнула. Словно сама верила. Словно от этого зависела твоя жизнь.

Ты стала Рейчел.

Ты уже несколько лет Рейчел.

Ты выжила благодаря ей. Благодаря себе.

◾ ◾ ◾

Ботинки, сухие листья, задвижка. Вздох. Обогреватель. Все как обычно, за исключением его. Сегодня он торопится, будто оставил кастрюлю на плите. Ты еще не прожевала последний кусочек куриного пирога, а он уже забирает контейнер.

– Пошевеливайся. Я здесь не на всю ночь.

Его спешка не продиктована желанием. Он просто перематывает наскучившие отрывки песни – тебя.

Он не снимает одежду. Молния толстовки впивается тебе в живот. Прядь волос цепляется за браслет его часов, он отдергивает запястье. Кожу головы обжигает боль. Все осязаемо, все реально, даже если он похож на призрак самого себя.

Тебе нужно, чтобы он был здесь. С тобой. Спокойный, расслабленный.

Тебе нужно его разговорить. После того как.

Наконец ты вновь в одежде.

Когда он собирается уходить, ты откидываешь рукой волосы. Уловка, которую ты использовала на свиданиях: локоть в байкерской куртке на столе, несколько серебряных подвесок дополняют белую футболку.

Время от времени кусочки прошлой жизни всплывают в памяти, и порой это помогает.

– Знаешь, я за тебя беспокоюсь, – говоришь ты.

Фырканье.

– Правда. В смысле… мне просто любопытно, вот и все.

Хмыкнув, он засовывает руки в карманы.

– Возможно, я чем-нибудь помогу, – предлагаешь ты. – Найду способ остаться.

Он усмехается, однако не делает шагов к двери. Ты на верном пути. Ты уверяешь себя, что это путь к победе.

Иногда он с тобой разговаривает. Нечасто и всегда с неохотой, но все-таки. Порой в его словах бахвальство, порой – признание. Наверное, потому он тебя и оставил: ему необходимо делиться определенными вещами, а ты единственная, кто может выслушать.

– Если расскажешь, в чем дело, возможно, я что-нибудь придумаю.

Он сгибает колени, наклоняется к твоему лицу. Его дыхание пахнет мятой. Теплая шершавая ладонь ложится на твою скулу. Кончик большого пальца слегка вдавливается в глазницу.

– Если расскажу, ты что-нибудь придумаешь, так?

Он окидывает тебя взглядом, от лица до ступней. С отвращением. С презрением. Но всегда – и это важно – с капелькой любопытства. Что он может с тобой сделать? Что сойдет ему с рук?

– Да что ты вообще знаешь? – Он проводит пальцем по нижней челюсти, ноготь царапает подбородок. – Тебе хотя бы известно, кто ты?

Да. Как молитва, как мантра. «Ты Рейчел. Он нашел тебя. Ты знаешь только то, чему он тебя научил. У тебя есть только то, что он тебе дал». Цепь на щиколотке, приделанная к стене. Спальный мешок. На перевернутом ящике – предметы, которые он принес за минувшие годы: три книги в мягких обложках, бумажник (пустой), мячик для снятия стресса (ей-богу). Набор случайных вещей. Вероятно, отнятых этим мужчиной-сорокой у других женщин.

– Я нашел тебя. Ты заблудилась. Я дал тебе крышу над головой. Я сохраняю тебе жизнь. – Он кивает на пластиковый контейнер. – Знаешь, кем бы ты была без меня? Никем. Ты была бы мертва.

Он опять встает. Щелкает суставами пальцев, одним за другим.

Ты – ничто. Тебе это известно. Но в сарае, в этой части его жизни, ты – все, что у него есть.

– Она умерла, – говорит он, будто пробуя, как звучат слова. Затем повторяет: – Умерла.

Ты понятия не имеешь, о ком речь, пока он не добавляет:

– Ее родители продают дом.

И тут до тебя доходит.

Его жена.

Тебя захлестывает поток мыслей. Ты хочешь сказать то, что обычно говорят воспитанные люди: «Мои соболезнования». Спросить, когда и как.

Интересно, он это сделал? Сорвался наконец-таки?

– Поэтому нам придется переехать.

Он мерит шагами сарай, насколько позволяет пространство. Взволнован, что на него не похоже. Но тебе не до эмоций. Нет времени гадать, его ли это рук дело. Если и так, какая разница? Тебе известно, что он убийца.

Взамен ты усиленно соображаешь. Напрягаешь атрофированные извилины, отвечавшие за решение проблем в обычной жизни. Извлекаешь на свет себя прежнюю, которая помогала друзьям, родным. Но все заглушает единственная мысль: если он уедет – покинет свои владения, этот дом, – ты умрешь. Если только не убедишь взять тебя с собой.

– Сожалею, – говоришь ты ему.

Ты постоянно сожалеешь. О смерти его жены. О том, что на него обрушились все несчастья мира. Что он связался с тобой, беспомощной женщиной, которая вечно хочет есть, пить, мерзнет и сует нос в чужие дела.

Второе правило выживания в сарае: он всегда прав, а тебе всегда жаль.

Глава 4 Эмили

Он возвращается по вторникам и четвергам. Надежный и многообещающий, как сорокатрехградусный виски.

Эйдан Томас снимает серую ушанку, волосы топорщатся взъерошенными перьями. Сегодня он со спортивной сумкой из зеленого нейлона, вроде тех, что продаются в магазинах амуниции. Ноша увесистая, ремешок врезается в плечо.

За ним хлопает дверь. Я вздрагиваю. Обычно он аккуратно придерживает ее за ручку.

Эйдан идет к бару, не поднимая головы. Походка тяжелая, не только из-за вещмешка.

Его что-то гнетет.

Он запихивает шапку в карман, приглаживает волосы, бросает сумку у ног.

– «Манхэттены» готовы? – привлекает мое внимание Кора.

Я отправляю по стойке два напитка. Когда она удаляется, Эйдан вскидывает на меня глаза.

– Что тебе предложить?

В ответ – вымученная улыбка.

– Значит, как обычно. – Я беру барный пистолет, и тут меня озаряет идея. – Или могу сделать кое-что другое, если хочешь немного взбодриться.

С отрешенностью во взгляде Эйдан хрипло усмехается.

– Все настолько очевидно?

Я невозмутимо пожимаю плечами, как будто ничего особенного не происходит.

– Замечать – моя работа.

На заднем плане жестикулирует Эрик, описывая специальные предложения столику на четверых. Клиенты внимают с открытыми ртами. Эрик – прирожденный шоумен. Знает, как заслужить расположение своих столиков и всего несколькими фразами увеличить чаевые на два-пять процентов.

Милый Эрик… Друг, который остался другом, когда я превратилась в его босса. Тот, кто меня поддерживает. Каким-то чудом верит в мою способность управлять этим заведением.

– Давай кое-что попробуем.

Я быстро протираю стакан для виски. Эйдан Томас поднимает брови. Происходит что-то необычное, новое. Он не уверен, нравится ли ему. Какого черта я тут устроила, когда он хотел только свою вишневую колу?

– Скоро вернусь.

Я стараюсь идти как можно непринужденней. За распашной дверью Ник склонился над четырьмя тарелками сегодняшнего фирменного блюда – свиной отбивной в панировке с картофельным пюре и соусом из бекона и зеленого лука. «Просто и вкусно, – объяснил он. – Люди хотят знать, что у них на тарелке, но приходят сюда не за обычной домашней едой». Как будто сам додумался. Вообще-то отец начал вдалбливать это мне в голову еще прежде, чем я научилась ходить. «Здоровое питание по привлекательной цене, – говорил папа. – Мы обслуживаем не только приезжих. Они здесь лишь по выходным, а вот местные приходят всю неделю. Мы работаем в первую очередь для них».

Из кухни навстречу мне идет Эрик с тремя тарелками в левой руке. Увидев Эйдана через распашную дверь, он притормаживает и одаривает меня легкой ухмылкой. Сделав вид, что не заметила, я подхожу к холодильнику.

– Остался еще после обеда чай с бузиной?

Тишина. Все либо увлечены работой, либо игнорируют меня. Юванда, третий мушкетер в моем трио, наверняка в курсе, но она в зале. Вероятно, перечисляет плюсы и минусы «Гевюрцтраминера» по сравнению с «Рислингом». Продолжив поиски, я наконец обнаруживаю кувшин за емкостью с пахтой. На порцию хватит. Отлично.

Спешу обратно. Эйдан ждет, положив ладони на стойку. В отличие от большинства он не тянется за мобильником, едва оставшись один. Он умеет побыть наедине с собой, знает, как обрести в одиночестве покой, если не утешение.

– Прости, что заставила ждать.

Под его зорким наблюдением я бросаю в стакан кусочек сахара. Добавляю дольку апельсина, немного ангостуры, кубик льда, чай и перемешиваю. Ложечкой (ибо ничто так не губит впечатление, как полиэтиленовые перчатки) выуживаю коктейльную вишенку из банки.

– Вуаля.

Эйдан улыбается моей чересчур наигранной французской интонации. У меня внутри разливается тепло. Я толкаю стакан к нему. Он подносит к лицу, нюхает. Мне с ослепительной очевидностью приходит в голову: я ведь понятия не имею, что этот мужчина любит пить, кроме вишневой колы.

– Что это?

– «Девственный Олд Фэшн»[3].

Он усмехается.

– Девственный? Пожалуй, не лишено смысла.

У меня пылают щеки. Я проклинаю свое тело. Скулы краснеют при одном лишь намеке на секс, от ладоней на столешнице остаются влажные отпечатки.

Эйдан делает глоток, избавляя меня от необходимости придумывать остроумный ответ, причмокивает и ставит стакан.

– Неплохо.

У меня на миг подгибаются колени. Надеюсь, он не видит, как мои плечи, лицо, пальцы, каждый мускул расслабились от облегчения.

– Рада, что тебе нравится.

Стук ногтей по стойке слева от меня. Кора. Ей нужен мартини с водкой и «Беллини». Я наполняю льдом бокал, оборачиваюсь в поисках открытой бутылки шампанского.

Эйдан Томас вращает кубик льда на дне стакана. Делает маленький глоток и снова крутит стакан. Прекрасный человек, который столько сделал для нашего города. Который месяц назад потерял жену. В одиночестве сидит в моем баре, хотя и не пьет. Возможно, он находит утешение в этой привычке, после того как в его жизни разверзлась пропасть. Надеюсь, наше совместное молчание, наш безмолвный ритуал тоже что-то для него значит.

У каждого в городе есть история, связанная с Эйданом Томасом. Например, у детей, которых он выручал за считаные мгновения до рождественского парада: появлялся с поясом для инструментов на талии и чинил поломанные санки или рога северного оленя.

А два года назад, когда в разгар страшной бури на дом старика Макмиллана упало дерево, Эйдан привез генератор на то время, пока восстанавливал линию электропередачи. Весь следующий месяц он приезжал каждые выходные чинить крышу. Мистер Макмиллан пытался ему заплатить, но Эйдан не взял денег.

В моей семье история с Эйданом Томасом произошла, когда мне было тринадцать. У отца в разгар вечерней смены перегорел холодильник. Не помню подробностей, а может, так и не удосужилась их выяснить. Обычная история – неисправный мотор, электрозамыкание. Папа чуть с ума не сошел, ломая голову, как все починить, не останавливая работу на кухне. Симпатичный мужчина, обедавший с женой, услышал и предложил помощь. Отец колебался. Затем, плюнув на свои правила, пустил клиента в кухню. Эйдан Томас провел бо́льшую часть вечера на коленях, вежливо прося инструменты и успокаивая измученный персонал.

К моменту окончания ужина холодильник уже вовсю морозил. Отец предложил Эйдану Томасу и его жене по стакану грушевого бренди. Оба отказались: он не пил, а она была на раннем сроке.

В тот вечер я работала на подхвате – типичный ребенок владельца ресторана. Когда пошла к стойке администратора наполнить вазочку с леденцами, то наткнулась в зале на Эйдана Томаса. Он рылся в карманах пальто, как все клиенты в конце трапезы: отыскивая кошельки, мобильные телефоны или ключи от машины. Из кухни доносился смех отца, страстного шеф-повара с еще более страстным нравом, чей перфекционизм зачастую переходил в нетерпимость. Теперь он наслаждался редкими мгновениями отдыха в собственном ресторане. Близкий к состоянию эйфории, насколько это возможно.

– Спасибо вам за все.

Эйдан Томас поднял голову, словно только что заметил мое присутствие. Мне захотелось поймать слова, повисшие в воздухе, и засунуть обратно в рот. Будучи девочкой, с ранних лет привыкаешь ненавидеть звук собственного голоса.

Я ждала, что он рассеянно кивнет мне и поспешит на кухню или отшутится, как большинство взрослых. Но Эйдан Томас не походил на других взрослых. Он не походил ни на кого.

Эйдан Томас улыбнулся. Подмигнул. И сказал низким, хрипловатым голосом, от которого у меня екнуло где-то в глубине, в той части, о существовании которой я прежде не подозревала: «Пожалуйста».

Такая малость и столь многое. Элементарная вежливость и бесконечная доброта. Луч света упал на невидимую девочку, выхватил ее из тени и явил взору.

Вот чего мне так недоставало. Вот о чем я не смела даже мечтать.

◾ ◾ ◾

Я наблюдаю, как Эйдан Томас замер, поднеся стакан к губам, и глядит на меня сквозь стекло. Я больше не девочка-невидимка, ждущая мужского внимания. Я женщина, которая только что сама вошла в круг света.

Он протягивает руку. Что-то неуловимо смещается. В нескольких милях под руслом Гудзона происходит тектонический сдвиг. Его ладонь касается моей, подушечка большого пальца задевает внутреннюю сторону запястья. И сердце… Оно даже не бьется, а просто исчезло, исчезло, исчезло, не в силах этого вынести.

– Спасибо, – говорит Эйдан. – Все было очень… Спасибо.

Пожатие. Не поддающийся определению драгоценный импульс от него ко мне.

Он отпускает мою руку и допивает коктейль, запрокинув голову. Шея у него, как и все тело, стройная, мускулистая, движения излучают уверенность.

– Сколько с меня?

Я ополаскиваю пустой стакан за барной стойкой. Занимаю руки, чтобы скрыть, как они трясутся.

– Знаешь, не бери в голову. За счет заведения.

Он достает бумажник.

– Перестань.

– Всё в порядке. Правда. Можешь…

«Можешь угостить меня выпивкой как-нибудь, и мы в расчете». Вот что я сказала бы, если б его жена не умерла пять минут назад. Взамен беру чистую тканевую салфетку и натираю стакан.

– В следующий раз.

Он улыбается, возвращая бумажник в карман, и встает, чтобы надеть куртку. Я поворачиваюсь к полке со стаканом в руке и замираю на полпути. Да, я в панике, у меня пылает лицо, но кое-что произошло. Я рискнула и выиграла. Мы поговорили, и мир не рухнул.

Хватит ли у меня смелости зайти чуточку дальше?

Развернувшись к стойке, я делаю вид, что закручиваю крышку на банке с маринованным луком.

– Куда ты теперь? – спрашиваю я, как будто перекинуться парой слов для нас обычное дело.

Эйдан Томас застегивает куртку, надевает ушанку и вешает на плечо спортивную сумку, откуда раздается металлическое бряцание.

– Просто куда-нибудь, где смогу немного подумать.

Глава 5 Женщина в сарае

Ты ждешь ужина, брызг тепловатой воды. Чего угодно. Даже скрипа молний на одежде.

Он не приходит.

Пару недель назад он забрал вентилятор и принес обогреватель. Значит, уже осень. Твои воспоминания об этом времени года: короткие дни, темнеет в шесть часов. Ты закрываешь глаза. Представляешь сарай, укрытый среди деревьев. Голые ветви на фоне вечереющего неба. В отдалении – дом, недоступный твоему взору. Желтые квадраты окон, двор, усеянный оранжевыми листьями. Возможно, горячий чай. Или пончики с яблочным сидром.

Где-то урчит двигатель. Он здесь, в собственных владениях. Живет собственной жизнью. Печется о своих нуждах. Но не о твоих. Ты ждешь и ждешь, а он все не приходит.

В попытке избавиться от мук голода ты медитируешь. Листаешь книги, которые он от случая к случаю приносил в сарай. «Оно» Стивена Кинга. «Дерево растет в Бруклине»[4] в потрепанной мягкой обложке. «Любит музыку, любит танцевать» Мэри Хиггинс Кларк. Томики, побывавшие в чьих-то руках. Загнутые страницы, примечания на полях. Однажды, давным-давно, ты спросила, его ли это книги. Он мотнул головой. Значит, очередные трофеи. Вещи, отнятые у тех, кому не повезло, в отличие от тебя.

Ты садишься на корточки в углу сарая. Раз он не приносит ведро, выбора нет. Он придет в ярость, если вернется. Наморщит нос, бросит тебе бутылку с хлоркой. «Начинай тереть и не останавливайся, пока я не перестану чувствовать запах».

Ты стараешься отогнать тревогу, потому что тревога мешает оставаться в живых.

◾ ◾ ◾

Он исчезал и раньше, но не так. Через девять месяцев первого года мужчина, который держит тебя в сарае, сказал, что ему необходимо отлучиться. Он принес ведро, коробку батончиков с мюсли и упаковку маленьких бутылок с водой.

– Мне нужно уйти. – Не «хочу». Не «должен». «Мне нужно». – Не делай глупостей. Не вздумай сбежать или кричать. Я знаю, ты не станешь.

Он встряхнул тебя за плечи. Ты покачнулась, ощутив мимолетное желание уцепиться за его руки. Обрести поддержку. «Ты Рейчел. Он нашел тебя. Ты знаешь только то, чему он тебя научил. У тебя есть только то, что он тебе дал».

– Если что-нибудь выкинешь, я узнаю. И тебе не поздоровится. Понятно?

Ты кивнула. К тому времени ты научилась кивать убедительно.

Он отсутствовал три дня и вернулся счастливейшим человеком на земле. Его шаг пружинил, тело казалось наэлектризованным. Он дышал глубоко и жадно, словно воздух никогда не был слаще.

Он не походил на того мужчину, которого ты знала. Человека долга и обязательств.

Он сделал то, за чем пришел. Окрыленный. Слегка ошалелый.

Потом он рассказал тебе. Немного. Что она не сопротивлялась. Она была идеальна. До последнего не догадывалась, а когда поняла, стало уже слишком поздно.

Это случилось опять в аккурат перед прошлым Днем благодарения. Ты знала дату, потому что он принес остатки с праздничного стола. Как и в предыдущие годы. Интересно, он в курсе, что именно так ты следишь за временем? Вряд ли он об этом задумывался.

Итого две. Он убил двух, тогда как ты еще жива. Две добавлены к правилу, из которого ты стала исключением.

Прежде, покидая тебя, он готовился. На сей раз он ничего не принес. Забыл? Ушел с головой в другой проект?

◾ ◾ ◾

Без его визитов трудно считать дни. Ты вроде бы слышишь, как он уезжает утром и возвращается вечером, но не уверена. Тело диктует тебе, когда спать и когда пробуждаться. Ты прикладываешь ладонь к стене в надежде почувствовать тепло солнца и холод ночи. По твоим оценкам, проходит один день, затем другой.

К концу второго дня у тебя во рту наждачная бумага, в голове носятся летучие мыши. Ты сосешь пальцы, пытаясь выработать слюну, облизываешь стену сарая в поисках конденсата – что угодно, лишь бы утолить жажду. Вскоре ты просто тело, череп, позвоночник, таз и ступни, лежащие на деревянных досках. Кожа липкая, дыхание затруднено.

Возможно, он переоценил твою выносливость. Возможно, он убьет тебя, сам того не желая. Вернется, откроет сарай и обнаружит, что ты холодна и безмолвна, какой тебе и следует быть.

На третий, по твоей прикидке, день гремит замок. Силуэт в дверном проеме, в одной руке ведро, в другой бутылка. Сейчас бы сесть, выхватить воду, открутить крышку и пить, пить, пить, пока мир не обретет четкость. Но сил нет. Он вынужден подойти, встать на колени рядом, поднести горлышко бутылки к твоим губам.

Ты делаешь глоток. Вытираешь губы тыльной стороной ладони. Он сам на себя не похож. Обычно он следит за своей внешностью. На скулах и шее появляются порезы от бритвы. Волосы пахнут лемонграссом. Зубы белые, десны здоровые. Ты никогда не видела, но готова поспорить, что он тщательно пользуется зубной нитью по утрам и вечерам, а в довершение – ополаскивателем для рта. Однако сегодня он выглядит помятым. Борода неухоженная. Взгляд рассеянно мечется с одного конца сарая в другой.

– Еда? – хрипишь ты.

Он отрицательно качает головой.

– Она еще не легла. Собирает вещи.

Очевидно, речь о его дочери.

– Значит, ничего нет? Совсем ничего?

Да, ты испытываешь судьбу, но прошло три дня, и теперь, когда жажда отступила, ты чувствуешь сосущую пустоту в животе и боль в спине; тысячи тревожных звоночков сигнализируют о внутренних неполадках.

Он вскидывает ладони.

– Что? Думаешь, я могу разогреть ужин в микроволновке и уйти, а она не задаст вопросов?

Приносимая им еда всегда является частью целого. Порция лазаньи, миска тушеного мяса, центральный кусок запеканки. Блюда, которые могут пропасть без последствий. Гораздо незаметнее, чем треугольник пиццы, целый чизбургер или куриная ножка. Все это время он готовит большими партиями, откладывая часть своей порции. Такой способ позволяет ему держать тебя в секрете.

Он со стоном садится рядом. Ты ждешь, что он расстегнет молнию на твоей кофте, сожмет ладонь на шее. Взамен он тянется к своему поясу. Блеск, вспышка металла.

Ты узнаешь пистолет. Тот самый, который он наставил на тебя пять лет назад, черный пистолет с блестящим глушителем.

Ты напрягаешь пальцы на ногах, словно перед забегом. Острее чувствуешь холод и тяжесть цепи на лодыжке. Она тянет вниз, будто хочет утащить в землю сначала ногу, а потом и тебя целиком.

Сосредоточься. Оставайся с ним.

Его грудь ходит ходуном, глубокие вдохи следуют один за другим. Туман от обезвоживания рассеялся, и ты подмечаешь детали. Он устал, но не измучен. Сбит с толку, но не подавлен. Сам не свой, да, но счастлив.

Как после изнурительной работы, долгой пробежки, подъема в гору.

Или убийства.

Он лезет в карман и роняет тебе на колени какой-то предмет, словно кошка, притащившая дохлую мышь.

Солнцезащитные очки. Дизайнерские, судя по тяжелой оправе и логотипу сбоку. Совершенно бесполезные в сарае, но это не главное. Важно, что они кому-то принадлежали и больше ей не нужны.

Ты чувствуешь его триумф. Безграничное возбуждение после удачной охоты.

Она взывает к тебе. Кем работала эта женщина, чтобы позволить себе такие очки? Каким движением руки она сажала их на нос или на макушку? Интересно, ездила ли она в них на пассажирском сиденье авто с откидным верхом, тогда как ветер трепал ее распущенные волосы?

Хватит. Не позволяй себе думать о ней. У тебя нет времени на переживания или скорбь.

Его самонадеянность – твой шанс. Сегодня он поверит, что ему все по плечу.

– Слушай, – говоришь ты.

Он забирает очки. Похоже, передумал. Вдруг ты разобьешь линзы, превратишь их в оружие?

– Я тут размышляла… о твоем переезде.

Его мускулы напрягаются. Ты рискуешь испортить ему удовольствие, вернуть к повседневным тревогам, тогда как он хочет продлить кайф насколько возможно.

– Ты мог бы взять меня с собой.

Он вскидывает глаза, издает смешок.

– Ну да, – говорит он. – Похоже, ты не понимаешь.

Но ты понимаешь. Тебе известны его сильные и слабые стороны. Он приходит почти каждый вечер – всегда, когда он дома, – и привык к определенным вещам. Ему нравишься не столько ты, сколько иметь тебя в своем распоряжении. Для чего угодно, когда угодно.

Что он станет делать без тебя?

– Я только хотела сказать, мы могли бы по-прежнему видеться. Необязательно все заканчивать.

Он скрещивает руки на груди.

– Я могла бы жить там. – Ты киваешь в сторону двери, внешнего мира, откуда он тебя забрал и где живут остальные люди. – И никто бы не узнал.

Он растягивает губы в улыбке. Кладет ладонь тебе на затылок. Мягким, спокойным жестом человека, уверенного в своей безнаказанности, гладит тебя по волосам, затем дергает. Достаточно сильно, чтобы причинить боль.

– И, разумеется, – говорит он, – ты беспокоишься только обо мне.

Ты застываешь от его прикосновения.

Отстранившись, он отпирает засов, впускает в сарай холодный вечерний воздух. Снаружи замок возвращается на место. Он идет в дом, к своей дочери, к тому, что у них осталось от света и тепла.

Третье правило выживания в сарае: ты – неотъемлемая часть его мира. Все происходящее касается вас двоих.

Глава 6 Номер один

Он был молод. Я сразу поняла: это его первый раз. Вышло у него скверно. Очень скверно.

Все произошло на территории кампуса, в общежитии. Он действовал так… небрежно. Повсюду кровь. Моя ДНК на нем, его на мне. И отпечатки.

Мы не были знакомы. Я приметила его несколькими неделями ранее. Если долго торчишь поблизости от университета, особенно субботними вечерами, то в конце концов к тебе наверняка подойдет застенчивый старшекурсник. Не знающий, как спросить, когда сунуть деньги.

Большинство из них забывали о стеснении сразу после оплаты. Включали высокомерие, к которому их приучила жизнь. Они были респектабельными молодыми людьми, а я брала пятнадцать долларов за минет.

От него я не ждала ничего подобного. Слишком молодой, слишком жалкий. Понятия не имел, как действовать.

Похоже, он удивился, что я люблю читать. Обычно ребятам такое не приходило в голову. Но я любила. Помечала отрывки, которые заставляли думать, и загибала страницы, находившие во мне отклик. Тем вечером на приборной панели моего пикапа лежали две книги в мягких обложках: «Оно» и триллер «Любит музыку, любит танцевать». Помню их обе, потому что так и не узнала, чем они закончились.

Он подождал, пока я снова надену топ. Его рука метнулась к моей шее. Он словно бросал вызов самому себе. Как будто знал, что если не решится теперь, то не решится никогда.

Он широко распахнул глаза. Мои закрылись. На его лице застыло изумление: неужели он действительно смог и мое тело отреагировало должным образом? Неужели и правда, если сжать чье-то горло с достаточной силой, человек перестанет двигаться?

Помню, как перед смертью поняла: если ему это сойдет с рук сейчас, он уверится в своей безнаказанности и впредь.

Глава 7 Женщина в сарае

Ты вспоминаешь частички прошлой жизни, и порой это помогает.

Например, Мэтт.

С Мэттом у тебя было самое близкое подобие романтических отношений, когда ты пропала. Несбывшееся обещание, как и все остальное.

Главное, что ты помнишь о Мэтте: он умел вскрывать замки.

В сарае ты много об этом размышляла. Пробовала несколько раз. Оторвала щепку от пола, сделала незаметное углубление в стене. Но для большого замка на цепи тонкая лучина не годилась: вдруг она сломается, и что тогда?

Тогда ты оказалась бы в заднице.

Ты вспоминаешь частички прошлой жизни, и порой это помогает. Хотя не всегда.

◾ ◾ ◾

Человек, похитивший тебя, возвращается на другой день с горячей едой и вилкой. Ты запихиваешь в рот пять гигантских кусков, не успевая даже подумать о том, что ешь, – спагетти с фрикадельками. Проглотив следующие три, замечаешь, что он о чем-то говорит. Спустя еще два находишь силы отложить вилку. Его слова куда важнее для твоего выживания, чем любой прием пищи.

– Скажи, как тебя зовут.

В ушах звенит. Ты закрываешь контейнер, откуда безмолвно взывает оставшаяся фрикаделька.

– Эй.

Он подходит с другого конца сарая и хватает тебя за подбородок, вынуждая поднять глаза.

Нельзя его злить. Никогда, но особенно сейчас.

– Извини. Я слушаю.

– Нет. Я велел назвать твое чертово имя.

Ты ставишь контейнер на пол и подсовываешь руки под себя, перебарывая желание потереть лицо там, куда впились его пальцы. Делаешь глубокий вдох. Он должен верить твоим словам. Это сродни заклинанию, чтению священного текста. Только правда.

– Рейчел, – говоришь ты. – Меня зовут Рейчел.

– Дальше.

Ты понижаешь тембр голоса, добавляя интонации глубину воодушевления. Ему от тебя кое-что нужно, он не раз объяснял, чего хочет.

– Ты нашел меня. – И, не дожидаясь просьбы, выкладываешь остальное: – Я знаю только то, чему ты меня научил. У меня есть только то, что ты мне дал.

Он переступает с одной ноги на другую.

– Я заблудилась. Ты нашел меня. Дал крышу над головой.

Следующая фраза рискованна. Если переусердствуешь, он разгадает уловку. Но если будешь осторожничать, он сорвется с крючка.

– Ты сохраняешь мне жизнь. – В качестве подтверждения ты берешь пластиковый контейнер. – Без тебя я была бы мертва.

Он дотрагивается до своего обручального кольца, пару раз прокручивает на пальце. Снимает и вновь надевает.

Мужчина, который взял женщину за руку, встал на одно колено и убедил стать его женой. Мужчина, полный решимости управлять стихиями, все же потерял ее. Мужчина, перед которым открыт весь мир, торчит в садовом сарае. Теперь его мир рухнул, но среди обломков у него по-прежнему есть ты.

А еще у него есть дочь.

– Как ее зовут?

Он не сразу понимает, о ком речь. Ты указываешь на дом.

– Какое тебе дело?

Если б в сарае имелось место для правды, ты бы сказала: «Тебе не понять. Это сидит во мне, ведь однажды и я была девочкой. Проходя мимо по улице, я слышу их смех, чувствую их боль. Хочу подхватить их на руки и нести всю дорогу, уберегая от шипов, о которые сама изранила ноги.

Во всех них живет частичка меня, и каждая немного принадлежит мне. Даже твоя.

Мне есть дело, потому что я хочу добраться до той части, которая роднит тебя с ней. Ведь ты никогда не убил бы собственную дочь, правда?»

Но ты молчишь. Пусть думает что хочет.

Он сводит пальцы левой руки в кулак, прижимает его ко лбу и на мгновение зажмуривается.

Ты наблюдаешь, затаив дыхание. От видений, которые сейчас мелькают у него под веками, зависит твоя жизнь.

Он открывает глаза. Он опять с тобой.

– Нельзя, чтобы из-за тебя она начала задавать вопросы.

Ты озадаченно моргаешь. Со вздохом нетерпения он наклоняет голову в направлении внешнего мира – в сторону дома.

Его ребенок. Он говорит о своей дочери.

Ты пытаешься вдохнуть, но забыла как.

– Я скажу, что ты знакомая. Подруга друзей. Снимаешь свободную комнату.

Далее – торопливые объяснения. В этом весь он: вначале неуверенный, до тех пор пока не убедит себя в собственной непогрешимости. Едва решение принято, он не оглядывается.

Он говорит обо всем так, будто идея принадлежит ему, будто не ты заронила семя, не ты это предложила. Он перевезет тебя в новый дом посреди ночи. Без свидетелей. Выделит комнату, где ты будешь проводить основную часть дня. Пристегнутая наручниками к батарее, за исключением времени на еду, сон и походы в ванную. По утрам, в большинстве случаев, завтрак, по выходным иногда обед, по вечерам почти всегда ужин. Порой тебе придется сидеть без ужина: ни один квартирант, каким бы общительным и нуждающимся он ни был, не станет все время столоваться с арендодателем и его дочерью.

Спать будешь прикованной наручниками к кровати. Он, как и прежде, будет приходить к тебе. В этой части ничего не изменится.

Ты должна вести себя очень тихо. Разговаривать с его дочерью только во время еды, чтобы отвести подозрения. Совместная трапеза сделает тебя досягаемой для нее, ты потеряешь таинственную ауру. Перестанешь быть загадкой. Превратишься в часть окружения – скучную часть, о которой девочка и не подумает задавать вопросы.

Прежде всего, веди себя нормально. Он несколько раз подчеркивает это между правилами принятия душа, сна и приема пищи. Ни в коем случае нельзя выдать истинного положения дел. Иначе тебе будет больно.

Ты киваешь. Ничего другого не остается. Пытаешься представить: ты, он и его ребенок, все под одной крышей. Кровать. Матрас. Подушка. Постельное белье. Мебель. Завтрак и обед. Еда на тарелке. Настоящий душ. Горячая вода. Разговоры. Окно в мир. Третий человек. Впервые за пять лет кто-то кроме него.

Он перестает расхаживать и приседает перед тобой. Кожа вокруг ногтей у него красная, воспаленная. Он снова поднимает твое лицо за подбородок, совсем близко к своему. В его глазах – весь мир.

Ладонь скользит к твоей шее, большой палец ложится на гортань. Он мог бы сделать это прямо сейчас. Так же легко, как скомкать лист бумаги.

– Никто не узнает. – Его лицо блестит в свете походного фонаря. – В этом весь смысл. Тебе ясно? Только я. И Сесилия.

Сесилия…

Ты хочешь произнести имя вслух, но в горле застрял ком. Ты сглатываешь. Его дочь, его ребенок. В этом есть что-то органичное. Благородное. Он в больнице, в одноразовом халате, держит в трясущихся руках окровавленного младенца. Мужчина, ставший отцом. Интересно, он соскакивал с постели в два, три, пять утра, чтобы ее покормить? Грел бутылочки в темноте, с затуманенным от недосыпа сознанием? Водил дочь на карусели, помогал задуть свечу в первый день рождения? Спал на полу рядом с ее кроватью, когда она болела?

Теперь они остались вдвоем. Разрешает ли он ей пользоваться телефоном? Когда она плачет – если плачет, – находит ли нужные слова? Догадался ли приобнять ее за плечи на похоронах мамы? Сказать что-нибудь вроде: «Те, кого мы любим, никуда не уходят. Они живут в наших воспоминаниях. Главное – постараться прожить жизнь так, чтобы она тобой гордилась»?

– Красивое имя, – говоришь ты.

«Только зря ты мне его сообщил».

Глава 8 Эмили

Эйдан Томас знает, как меня зовут.

Наступает четверг, а его нет. Я решаю, что все пропало. Но вдруг приятный сюрприз: в пятницу вечером, когда я не жду, он материализуется в баре.

– Эмили.

Мое имя слетает с его губ, как будто нас связывает давнее знакомство.

Я роняю «привет» и, не удержавшись, добавляю, что не видела его вчера. Улыбка, извинение: срочная работа за городом. Но вот он здесь.

«И все встало на свои места», – говорю я, на сей раз молча. Оставляю это при себе. Неожиданный визит Эйдана, звук моего имени из его уст придают мне сил до конца дня и на всю субботу, вплоть до вечера.

В субботу ресторан похож на поле битвы. Городские воюют с местными из-за столиков, и всем не угодишь. Из кухни в зал устремляется поток еды – горячей, холодной, без разницы. Нам нужны тарелки, больше тарелок на столах. За стойкой у меня вырастает вторая пара рук. В субботу все хотят коктейли. Один мартини за другим, бесконечная череда твистов[5] и оливок. Я сдираю тыльную сторону большого пальца вместе с цедрой лимона. Запястья ноют всякий раз, когда я поднимаю шейкер, боль из запястного канала отдается в суставах при каждом стуке кубиков льда.

Один из немногих плюсов ресторана: когда он забит под завязку, я погружаюсь в транс. У меня нет времени размышлять или беспокоиться о том, что Ник плевать хотел на большинство моих приказов и ведет себя как засранец (давно пора его уволить, но вдруг другой повар будет еще хуже?). Есть только я и бар, пока не закроется дверь за последними клиентами.

После окончания смены мы идем выпить. Абсурдно, казалось бы, ведь мы сыты друг другом по горло, но иначе нельзя. Если субботние вечера – поле битвы, то мы – солдаты и должны как-то сосуществовать. И выпивка помогает.

Когда я прихожу, все уже сидят за нашим обычным столиком. Махнув владельцу заведения Райану – он неплохой парень, хотя и счел удачным назвать пивнушку «Волосатый паук», – я занимаю стул между Эриком и Ювандой.

– Говорят, несчастный случай, но я не верю, – вещает Кора. – Вы видели те тропы? Оттуда чертовски тяжело упасть.

Райан приносит пиво недели, тыквенный сауэр. Пригубив, я изображаю одобрительный кивок.

– О чем речь?

Юванда вводит меня в курс дела:

– О женщине, которая пропала без вести на прошлой неделе.

Я читала о ней в местном еженедельнике: тридцать с чем-то лет, никаких психических заболеваний или проблем с наркотиками. Художница, владеющая небольшой студией милях в сорока к северу отсюда. Исчезла ночью, и с тех пор ее никто не видел. Телефон и кредитки не использовались.

– Полицейский сказал моей сестре, что, по их версии, она пошла в поход и упала в ущелье, – говорит Софи. – Судя по всему, ей нравился активный отдых.

– Но есть же запись с камер наблюдения из круглосуточного магазина, сделанная около семи вечера? – вклинивается Юванда.

Софи кивает.

– То есть, – продолжает Юванда, – она заскочила в магазин, а потом отправилась в поход? На ночь глядя?

Эрик делает глоток пива.

– Может, хотела посмотреть на закат?

Кора качает головой.

– Не-а. Во-первых, сейчас солнце садится раньше. В семь уже не на что смотреть. Да и зачем идти в лес? Закат видно практически из любого места.

Отпив еще один глоток тыквенного сауэра, я со вздохом опускаю стакан на стол. Кое-что не клеится.

– Почему они вообще уцепились за этот маршрут?

Кора с побежденным видом опускает глаза.

– Ее ботинок нашли в кустах, – сообщает она. – Хотя не знаю… Это всего лишь ботинок. И не объясняет, почему она пошла в поход так поздно, к тому же одна.

Эрик похлопывает Кору по руке.

– Люди постоянно делают глупости, – тихо говорит он. – Чего только не бывает.

– Эрик прав, – соглашаюсь я. – Несчастные случаи не редкость.