Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Иностранка
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Джоджо Мойес
- Sprache: Russisch
Переломный момент в ходе Второй мировой. Начиная с 1943 года силы антифашистской коалиции постепенно вытесняют гитлеровцев из Италии, однако те неохотно сдают свои позиции, угрожая мирным жителям карательными операциями за любое содействие Сопротивлению или войскам союзников. Солдаты немецкой части, отступающей через Тоскану, размещаются на постой в деревне Кастелло, рядом с виллой графини Софии де Корси, и если нацисты узнают о том, что спрятано на вилле и кто здесь скрывается, графине и ее близким несдобровать. София понимает, что без чужой помощи ей не удастся сохранить свои тайны от врагов. И хотя в Италии военного времени даже хорошо знакомый человек может оказаться предателем, графиня решает довериться незваной гостье — италоамериканке Максин, которая приехала в Кастелло с важным заданием... Впервые на русском!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 518
Veröffentlichungsjahr: 2022
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Dinah Jefferies
THE TUSCAN CONTESSA
Copyright © Dinah Jefferies, 2020
First published as THE TUSCAN CONTESSA in 2020 by Penguin General. Penguin General is part of the Penguin Random House group of companies.
All rights reserved
Перевод с английского Виктории Яковлевой
Оформление обложки Ильи Кучмы
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
Джеффрис Д.
Тосканская графиня : роман / Дайна Джеффрис ; пер. с англ. В. Яковлевой. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2022.
ISBN 978-5-389-21089-9
16+
Переломный момент в ходе Второй мировой. Начиная с 1943 года силы антифашистской коалиции постепенно вытесняют гитлеровцев из Италии, однако те неохотно сдают свои позиции, угрожая мирным жителям карательными операциями за любое содействие Сопротивлению или войскам союзников. Солдаты немецкой части, отступающей через Тоскану, размещаются на постой в деревне Кастелло, рядом с виллой графини Софии де Корси, и если нацисты узнают о том, что спрятано на вилле и кто здесь скрывается, графине и ее близким несдобровать. София понимает, что без чужой помощи ей не удастся сохранить свои тайны от врагов. И хотя в Италии военного времени даже хорошо знакомый человек может оказаться предателем, графиня решает довериться незваной гостье — италоамериканке Максин, которая приехала в Кастелло с важным заданием...
Впервые на русском!
© В. Г. Яковлева, перевод, 2022
© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа«Азбука-Аттикус», 2022Издательство Иностранка®
Памяти итальянцев, чьи храбрость и мужество вдохновили меня на создание этой книги
Краткая хронология Второй мировой войны в Италии
Июль 1943 года. Через несколько недель после вторжения войск союзников в Сицилию и бомбардировок Рима режим Муссолини пал. Король Италии Виктор Эммануил III назначает новым премьер-министром фельдмаршала Пьетро Бадольо1. Муссолини арестован и заключен в тюрьму. Тем временем немцы входят в контакт с Бадольо, и тот подтверждает неразрывную верность союзу с Германией. Но немцы ему не доверяют, и генералы вермахта, на случай если итальянцы переметнутся на сторону союзников, строят планы захвата Италии.
8 сентября 1943 года. Между Италией и союзниками официально объявлено перемирие. Король Италии и Бадольо покидают Рим и находят убежище у союзников. Италия капитулирует перед союзниками, и тогда германские войска стремительно оккупируют территорию страны, включая Рим. Итальянское правительство официально объявляет о заключении мира с союзниками против нацистской Германии.
9 сентября 1943 года. Войска союзников совершают высадку в Сицилии, в районе города Салерно. Под интенсивным огнем артиллерийских и минометных батарей врага, скрывающихся в складках горной местности, им требуется десять дней, чтобы отбросить немцев с их позиций. В этих боях гибнет две тысячи британских солдат.
12 сентября 1943 года. По приказу Гитлера немецкие десантники освобождают Муссолини из заключения.
23 сентября 1943 года. Освобожденный немцами Муссолини объявляет себя главой вновь образованной Итальянской социальной республики. Он рассчитывает вернуться в Рим, но немцы устраивают его резиденцию на вилле в северном городке Сало́, на берегу озера Гарда. Однако он уже потерял контроль над большей частью территории Италии и правит лишь крохотным, полностью зависимым от Берлина марионеточным государством. Остальная часть страны находится на военном положении, контролируемая германскими войсками.
1 октября 1943 года. В результате ожесточенных боев танки союзников освобождают Неаполь. Их войска устремляются к Риму, но, чтобы остановить их, враг умело пользуется естественными преградами Италии в виде непреодолимых рек и горных массивов. Наступление войск антигитлеровской коалиции продвигается медленно.
13 октября 1943 года. Освобожденная Италия объявляет Германии войну. Страна фактически полностью охвачена пламенем боевых действий: сражения идут не только между противниками во Второй мировой войне, но и в войне гражданской между профашистскими и антифашистскими силами Италии.
16 и 17 октября 1943 года. В Италию прибывают подкрепления войск Содружества. Следует ряд ожесточенных сражений, силы антифашистской коалиции постепенно вытесняют немецкую армию из страны. Немцы оказывают яростное сопротивление.
Ноябрь 1943 года. В этом году начинаются события, изложенные в романе «Тосканская графиня». На данном этапе силы итальянских партизан еще плохо организованы, их деятельность главным образом исчерпывается нерегулярными диверсионными актами.
5 июня 1944 года. Войска союзников освобождают Рим. Они продвигаются к области Тоскана и далее. К этому времени численность партизанских соединений значительно возрастает, они гораздо лучше вооружены и организованы.
6 июня 1944 года. В другой части Европы, в Нормандии, осуществляется высадка союзных сил, названная «день Д» — день начала боевых действий по освобождению оккупированной немцами Франции. Несмотря на огромное как символичное, так и стратегическое значение освобождения Рима, в сознании населения Запада «день Д» приобрел гораздо большую популярность, а итальянскую кампанию союзных войск по большому счету вниманием обделяют.
29 июня 1944 года. Отступающие немецкие войска СС прорываются через Тоскану. В деревнях Сан-Панкрацио и Чивителла в отместку за то, что партизаны убивают четырех немецких солдат, немцы устраивают «акцию возмездия» — настоящее кровавое побоище.
Июнь/июль 1944 года. В Тоскане свирепствуют французские формирования, так называемые «гумы», из североафриканских вооруженных отрядов марокканцев.
4 августа 1944 года. Войска союзников подходят к южным пригородам Флоренции, и начинается битва за город, которая проходит при огромной поддержке итальянских партизан. Немецкая армия отступает, грабя и сжигая все на своем пути. Флоренция оставлена ими, заваленная горами мусора, лишенная электричества, со скудным запасом питьевой воды, без транспортных средств и практически без продуктов питания. Боевые действия сдвигаются все дальше на север.
12 августа 1944 года. В тосканской горной деревне Сант-Анна-ди-Стаццема в ответ на действия партизан войсками СС совершено массовое убийство местных жителей и беженцев. Было уничтожено 560 человек, в том числе более сотни детей. Во время дальнейшего отступления немцами совершались и другие массовые казни.
21 апреля 1945 года. Силы союзников освобождают Болонью.
28 апреля 1945 года. Партизаны захватывают и расстреливают Муссолини, тело его подвешивают за ноги на миланской площади — Пьяццале Лорето.
29 апреля 1945 года. Германское командование в Италии подписывает акт о капитуляции.
2 мая 1945 года. Капитуляция германских вооруженных сил в Италии вступает в силу через два дня после падения Берлина. За время боев с немцами погибло 50 тысяч итальянских партизан. А за все время Итальянской кампании американские и британские войска потеряли убитыми 47 тысяч человек, 300 тысяч было ранено. В боях за город Анцио потери одних только американцев составляют 59 тысяч человек. Потери германских войск насчитывают приблизительно 434 тысячи человек.
1Пьетро Бадольо — маршал Италии, герцог Аддис-Абебский, маркиз Саботино, премьер-министр Италии; приняв власть над страной после свержения Муссолини в 1943 году, объявил нейтралитет и вывел Италию из Второй мировой войны.
Глава 1
Окруженная крепостной стеной деревня Кастелло-де-Корси, Тоскана29 июня 1944 года, 19 часов 15 минут
На маленькой площади, окруженной домами с разбитыми окнами, балкончиками и терракотовыми крышами, тяжелый, жаркий воздух пахнет дымом. Обитатели домов либо спят, либо просто попрятались. Слышится лишь тоненький крик ласточек, но вдруг с башни, увенчанной зубчатыми бойницами, с оглушительным карканьем взлетает крупная чернокрылая ворона. За ней — еще одна. И еще. Три вороны, думает наблюдающая за ними старушка. Три вороны — это к смерти. Она сидит на стуле у порога дома, некогда принадлежавшего ее сыну, и, считая ворон, один за другим разгибает пальцы, потом делает глоток разбавленного водой вина. Вечер выдался знойным, но она, сдерживая зевоту, кутается в старенькую, накинутую на плечи шерстяную шаль.
— Ох, косточки мои, старые косточки, — бормочет старушка.
Окружающие площадь старинные каменные строения освещены золотистым сиянием солнца; в них живут люди, есть парочка магазинов и особняк с большими двустворчатыми окнами и глубокими карнизами, с которых зимой струится вода. В деревню можно попасть через единственный арочный проход с воротами, широкий и достаточно высокий, чтобы могла проехать запряженная лошадью повозка. Посаженные в глиняном бочонке пышные темно-красные розы поднимаются до второго этажа особняка; их дурманящий аромат плывет по вечернему воздуху. Уже совсем скоро солнечный шар, пока еще ярко сияющий в лазури, начнет опускаться и небо окрасится алыми красками.
Это один из редких часов тишины; однако безмятежность площади нарушается, когда по ней гулко разносится пронзительный вопль. Хлопают несколько темных ставней. Одна из них широко распахивается, из окна показывается испуганное лицо молодой женщины, которая смотрит в сторону площади.
«А что теперь? Что на этот раз?» — говорит ее взгляд.
Старушка смотрит вверх, словно она наверняка знает, «что теперь», хотя там ничего нет, кроме нескольких голубей, летящих к водоему в центре площади.
Плоскими листьями смоковницы шуршит ветерок, какой-то мальчишка бежит сквозь огромную закругленную арку и снова кричит, пытаясь догнать белую трехногую собаку, зажавшую в зубах украденную у него корку хлеба. Они пробегают вокруг водоема, мальчишка поскальзывается, наступив на плод инжира, собака убегает, и старушка, глядя на это, смеется.
— Молодец, трехножка, — шепчет она.
Впрочем, старушка прекрасно знает и этого мальчика, и его бабушку по имени Карла.
На площадь выходит женщина в синем платье и останавливается напротив башни. Она машет рукой другой женщине и указывает куда-то направо.
— Попробуйте здесь, — говорит она.
Вторая женщина проскальзывает в дверной проем и скрывается в тени его, а женщина в синем платье идет к башне и, услышав звук мотора, на мгновение останавливается. Нет, это, конечно, не немцы, их здесь уже нет. Тогда кто же, союзники? Она быстро крестится и идет дальше.
Но в это мгновение, которое она будет помнить всю свою жизнь, женщина слышит сдавленный плач. Она поднимает голову и, прикрыв ладонью глаза от солнца, смотрит на вершину башни, не в силах поверить собственным глазам. В бойнице зубчатой верхушки башни, повернувшись спиной к площади, сидит еще одна женщина. Низко склонив голову, она не двигается, не глядит по сторонам. Проходит несколько секунд. Налетает порыв ветра, женщина в синем снова смотрит вверх, озадаченно хмурясь и не вполне понимая, что происходит.
— Осторожнее! — кричит она.
Ответа нет. Как будто какая-то тень мелькнула там наверху... или ей показалось, что там есть кто-то еще? Женщина в синем снова кричит, но теперь все происходит слишком быстро, и женщина на вершине башни опасно наклоняется назад. Что-то медленно опускается вниз, изгибаясь в воздухе, ныряя и делая пируэты на ветру то вправо, то влево. Спотыкаясь, женщина в синем бежит — так быстро она еще никогда в жизни не бегала. Увидев упавший на землю шелковый платок, с гулко бьющимся сердцем она бросается к двери в башню.
Глава 2
Кастелло-де-КорсиСемью месяцами ранее — ноябрь 1943 года
Со смешанными чувствами тоски и надежды София смотрела на раскинувшиеся перед ней пейзажи Валь-д’Орча2, где темно-бурые склоны холмов сменялись долиной, за ней другой и багряное, словно подсвеченное закатом небо, казалось, затаило дыхание. Вдали над пейзажем, словно страж на часах, мрачно возвышалась одинокая вершина горы Амиата, а между тем золотисто-алые виноградники и дубовые рощицы, словно с каким-то вызовом пылающие яркими красками в последние минуты заката, лишь усугубили жажду Софии вернуть все то, что было ими утрачено. Все ближе надвигалась зима, но София продолжала тосковать по тем подернутым дымкой летним ночам, когда, лежа рядом с ним на сене, любуясь светлячками и попивая прямо из бутылки красное вино, она лениво шевелила пальчиками босых ног.
Прежде она очень любила эти минуты неуловимого перехода, когда всего на несколько мгновений весь мир вдруг преображался, становился словно подернутым некоей волшебной дымкой, казался зачарованным, нереальным, как обожала и минуты между сном и явью, когда ни сон, ни явь не могли заявить о своих правах на нее. В такие минуты можно было представить себе, что они продолжают идти вдвоем, рука об руку, среди слегка припорошенных пылью оливковых рощ, продолжают строить фантастические планы на будущее, и им даже в голову не приходит, какие испытания ждут их впереди.
Вечер неспешно превращался в черную ночь, которая сочилась в ее маленькую гостиную, и София с такой силой захлопнула скрипучие ставни, что затряслась рама окна. Закрыв и само окно, она повернулась и оглядела комнату. Присев перед камином, подбросила еще полено в огонь и, уловив крепкий, приятно бодрящий аромат сигары Лоренцо, оглянулась: он сидел на обитом синим бархатом диване, и у ног его сопели обе собаки. В такие минуты, когда в доме совсем тихо, совсем темно, к ней снова возвращались ее страхи. От пляшущих языков пламени по стенам комнаты метались тени; живые в своей чудовищной уродливости, тени прыгали чуть ли не до потолка, но как только пламя сникало, съеживались и они. Но женщина видела их отражения в его спокойных серых глазах. Софии трудно было понять, о чем он сейчас думает, что чувствует. Глаза его были печальны, да, но в этой печали сквозило нечто новое. Он похлопал по дивану рядом с собой, она потянулась и уютно пристроилась к нему.
Обеими руками он с двух сторон запустил пальцы ей в волосы, отвел упавшие на лицо пряди, и у нее возникло чувство, будто она растворяется в нем, как, впрочем, и он в ней тоже.
— Ну вот, теперь я тебя вижу, — сказал он.
— От тебя никуда не спрячешься, — отозвалась она, а потом сообщила, что ей сейчас вспомнились маковые поля.
— Правда?
— Скорее бы настал май и все это кончилось.
На лице его отразилось некоторое сомнение.
— Может, к маю еще и не кончится, — сказал он.
— Они мне приснились. Маки.
Она не стала говорить, что красные лепестки приснившихся маков завяли и бутоны сочились кровью.
Он поднес к глазам ее руку и стал внимательно разглядывать сломанные ногти.
— Бедные ноготки... а что там под ними, ведь это не краска, верно? — ласково спросил он.
— В саду ковырялась.
— Ах вот оно что... Ну а я сейчас думал про Флоренцию.
— Когда еще ничего этого не случилось?
— Да, когда ты училась в институте искусств, а я — на аграрном факультете.
Она улыбнулась, вспоминая ту беззаботную жизнь — ей тогда было девятнадцать лет.
— Это был двадцатый год, — добавил он. — С тех пор ты нисколько не изменилась.
— Такая же маленькая? Бледненькая? Вся сморщенная?
— Вовсе нет, — возразил он, и в его глазах заплясали веселые огоньки. — Красивая, как и всегда. Вот я уже почти седой, а ты совсем нет.
Он провел рукой по своей подернутой проседью шевелюре.
— А мне нравится.
— В последнее время ты, кажется, почти не подходишь к мольберту, не то что прежде, да?
— С самого начала войны не писала, а вот теперь снова начала.
Они умолкли, каждый думал о своем. Софии очень хотелось еще поговорить о прежних днях, вспомнить, каким он был тогда, какой была она сама, но подходящие слова не шли на ум. Она пристально наблюдала за ним, но он лишь улыбался, и ей стало любопытно: думают ли они об одном и том же? В наступившей тишине слышно было, как потрескивают в камине дрова, тикают, отсчитывая секунду за секундой, дедушкины часы, и чем дольше длилось молчание, тем больше они отдалялись друг от друга.
— А ты... — проговорил он в конце концов, словно прочитал ее мысли.
— Что такое?
— Да нет, не важно, — сказал он и покачал головой. — Я просто... думал.
— О чем?
— Ну... ты же прекрасно знаешь...
Она неуверенно сморщила лоб. Знает? О чем же?
— О нас с тобой, — сказал он.
— Ах вот оно что... ну да...
Они замолчали, оборвав едва начавшийся разговор, и она надеялась, что они оставят эту скользкую тему. Молчание прервал он.
— София, я давно хотел тебе сказать... понимаешь, я все ждал подходящего момента. Но... на самом деле это не важно, поэтому я просто скажу тебе, в чем дело.
— Продолжай, — сказала она, услышав в собственном голосе тревогу, но всего чуточку.
Тем временем он с отрешенным видом потер подбородок.
— Дело в том, что мне скоро придется уехать, — продолжил он.
Она отстранилась и пересела на обитый ситцем диван напротив, поджав ноги и стараясь не показать виду, как ее ранило это известие.
— Что от этого изменится? Ты ведь и так вечно в отъезде.
Он поморщился:
— Но я же всегда возвращаюсь.
— Хочешь сказать, что на этот раз не вернешься? — спросила она, встревоженная мыслью о том, как она одна станет управляться со всем огромным хозяйством имения.
— Нет, я хочу сказать, что на этот раз меня не будет дольше.
— И намного дольше?
Он кивнул:
— Но я уезжаю не сразу, не прямо сейчас.
— И чем ты будешь там заниматься?
— Да так, ничего серьезного, всякие пустяки. Нет причин беспокоиться.
Его голос прозвучал как-то слишком беззаботно, и она поняла, что он хитрит.
— И все-таки, — настаивала она, — расскажи.
Он вздохнул:
— Не так давно меня попросили передать кое-какую информацию, которая может быть полезной союзникам.
— Но ведь это ужасно опасно, разве нет?
Он выдержал ее взгляд, и она поняла: конечно, это опасно.
— Ты будешь все так же работать в министерстве?
— Разумеется.
Он встал, и она краем глаза увидела, как он достает из кармана небольшой, но толстый коричневый пакет и показывает ей. Кивком головы она велела ему положить пакет на столик.
— Разве ты не хочешь взглянуть, что там? — спросил он.
— Потом.
— Ты будешь здесь в безопасности, в Кастелло? — спросил он, и она отметила в его глазах живое, неприкрытое чувство.
Вопрос его прозвучал серьезно. Он имел в виду высокие стены, их дом, не вполне замок, конечно, но вполне себе особняк в небольшой, укрепленной деревушке, существующей с тринадцатого века, попасть на территорию которой, как, впрочем, и выйти, можно только через арочный проход и стены которой ни один враг не смог преодолеть. До сих пор.
— В безопасности? Мы? Возможно.
«Но только не наши свиньи, — подумала София. — И не индейки, куры, утки, цесарки, кабаны, рогатый скот».
Ее возмущали постоянные хищения на их тридцати двух фермах. Впрочем, думала она, немудрено, что происходят кражи, ведь каждая из ферм находится внизу, далеко за пределами деревни. Легкая добыча.
— В этом году колбасы не будет, — сказала она.
В ее голосе звучала горечь, но ей было все равно.
— Но ты ведь припрятала кое-какие припасы?
— Вот именно, кое-какие, но мяса для нас и для фермеров будет мало. Как по-твоему, почему мы все время питаемся одними кроликами?
Он улыбнулся.
— А что, мне нравится кроличье мясо, — сказал он, пытаясь говорить шутливым тоном.
— Ну что ж, тем лучше.
Она бросила быстрый взгляд на свои руки.
— Что такое? — спросил он.
— Ничего, — ответила она.
Сознавая, что так и не сообщила ему о письме, София переменила тему. В конце концов, возможно, ничего страшного не случится и она будет только рада, что не заставила его лишний раз беспокоиться.
— А что будешь делать со своим членским билетом?
Судорожно вздохнув, Лоренцо бросил на нее огорченный взгляд:
— Ты опять?
Она сразу ощетинилась:
— Но военные действия против союзников прекращены...
Снова наступило молчание, но на этот раз оно длилось недолго.
— Все ведь сейчас уже изменилось, разве не так? — продолжила она.
Он покачал головой из стороны в сторону, словно хотел размять мышцы шеи.
— Все еще очень непросто.
Лоренцо был прав. Здесь они жили в режиме объявленного немцами военного положения, и из соображений безопасности он должен был носить с собой членский билет фашистской партии.
— Все изменилось на юге, на территории, уже занятой союзниками, — добавил он. — Но ты ведь знаешь, почти всю страну захватили нацисты. И ты либо с ними, либо против них, третьего не дано.
— Значит, они продолжают думать, что ты с ними.
София надеялась, что он будет носить с собой членский билет как-нибудь незаметно, не демонстрируя его без особой надобности. Она все понимала. На самом деле понимала. Ему не хотелось об этом говорить. Данная тема являлась больной для них с 1932 года, когда все государственные служащие должны были вступить в фашистскую партию и получить партийные билеты, в противном случае они теряли работу. Понимать-то понимала, но не до конца: ведь Лоренцо в работе не очень нуждался, средств им вполне хватало — они получали доходы и с имения, и с ценных бумаг, в которые были вложены деньги. Но он продолжил службу в Министерстве сельского хозяйства — его поступками руководила страстная любовь к земле. Внимание его привлекла так называемая программа комплексной мелиорации Муссолини, подъем и рекультивация заброшенных или неиспользуемых земель. Стоит только посмотреть на земли Валь-д’Орча, культивированные в результате фантастически смелой реформы, когда Лоренцо занимал пост вице-президента местного консорциума. Безжизненные, покрытые пылью пейзажи здесь преобразились в плодородные поля и цветущие сады, которые стали давать обильные урожаи.
Тем не менее она не могла не думать о своем интеллигентном и ужасно умном отце, который отказался вступать в партию и сейчас живет вместе с ее матерью в Риме, в богатых апартаментах палаццо эпохи Возрождения, и едва сводит концы с концами.
— Догадываюсь, о чем ты думаешь, — сказал Лоренцо с едва заметной печальной улыбкой.
— Правда? — улыбнулась она в ответ.
Он встал и протянул ей руки. Она пошла к нему, они обнялись и какое-то время постояли так, легонько раскачиваясь.
— И что же лежит в этом пакете? — спросила София, бросив быстрый взгляд на кофейный столик.
Он на миг сощурился, потом заглянул ей в лицо:
— Это такой небольшой пистолетик.
— Господи Исусе! — потрясенно воскликнула она. — Тебе теперь нужен пистолет?
— Вообще-то, у меня уже есть... а этот пистолет для тебя.
— Думаешь, мне понадобится?
— Кто знает... все может быть.
— И ты собирался преподнести его мне, как какую-нибудь коробку конфет?
Он не ответил.
«Пистолет, боже мой!» — мелькнула у нее в голове мысль. Но София решила обдумать все это потом.
Лоренцо слегка отстранился, заглянул ей в глаза:
— Глаза у тебя черные, как ночь, а голос как сладкая музыка.
Она засмеялась:
— Ты меняешь тему... Впрочем, ты всегда это мне говоришь.
— А еще я всегда говорю, что готов всю жизнь глядеть в бездонную глубину твоих глаз и слушать твой голос.
Он вынул из ее прически гребень, и ее волосы густой волной упали до самого пояса.
— Кстати, к нам могли бы приехать твои родители. Я бы не возражал. Обстановка в Риме становится все хуже.
— Ты же знаешь, они не поедут.
Конечно, она была права. Всего они ей не рассказывали, но София поняла: они там в чем-то таком участвуют. А «участвовать в чем-то таком» в Риме с каждым днем становилось все опаснее.
— Карла все еще здесь? — прошептал он ей на ухо и нежно прикусил мочку.
По телу ее прошла знакомая дрожь. По крайней мере, это между ними осталось.
— Пошла к дочке, укладывать маленького Альберто. Ушла надолго. Мало ли какая помощь понадобится, работа всегда найдется... — сказала она, хотя сама знала, чем Карла будет там заниматься.
София на секунду представила, как Карла, сгорбившись под дождем, спешит по узенькому мощеному переулку к выстроившимся в ряд маленьким домишкам из камня, притаившимся в тени высокой колокольни. Стена словно сбила эти домишки вплотную один к другому; кажется, они заботливо поддерживают друг друга, как и обитающие в них люди в это нелегкое время.
— А Джулия? — спросил Лоренцо.
— Ушла домой. Весь дом в нашем распоряжении.
Она видела, как смягчился его взгляд.
— Тогда я подкину в камин еще поленце, а ты снимай платье. Мне хочется чувствовать твою кожу.
Она рассмеялась:
— Что, прямо перед камином?
Она тоже желала его, и для нее это было важнее, чем война, важнее, чем выживание, победа или поражение, важнее, чем заботы о хлебе насущном. Это чувство само по себе давало силы переносить все, что с ними происходит, потому что она страшилась утра, когда она будет сидеть напротив мужа, пить ячменный кофе и не понимать, что он такое, не знать, кем он стал теперь.
С обитого бархатом дивана она взяла две подушки и старенькое одеяло с ворсом, прикрывающее облысевшее место. Потом разделась и улеглась на коврик, лежащий на отделанном цветным изразцом полу, и стала смотреть, как раздевается Лоренцо. Высокого роста, стройный, с широкими, лоснящимися в свете пылающего камина плечами.
— А носки? — указала она пальцем на его ноги.
Он засмеялся, но уступил, а потом проскользнул к ней под одеяло. Ее охватила дрожь. Где-то за крепкими стенами деревни скоплялись призраки этой войны, и число их росло. Наблюдают ли эти призраки за ними теперь, ревниво, завистливо, жаждут ли снова вернуться в пронизанную теплом атмосферу их жизни? Или она дрожит просто от холода? Ноябрьские ночи холодные, а тепло от камина греет только с одной стороны.
Лоренцо энергично потер ей спину, и она засмеялась:
— Я тебе что, собачка, что ли?
Он поцеловал ее в лоб, а потом еще в кончик носа.
— Нет, и я давно это заметил.
Согревшись, они сразу же перешли к горячим любовным ласкам. Так у них происходило всегда. Они не боялись стать жертвой привычки или утраты интереса друг к другу, что обычно приводит к неверности. Напротив, искра, возникающая между ними, всегда росла и разгоралась; вот и сейчас она разгорается, превращаясь во все более прочные, глубинные узы. И оба понимали, что человеческая близость, внутреннее родство, близость физическая, любовь, назови это как угодно, — единственное, что может их спасти, может помочь им выжить. Она вздохнула, и с каждым прикосновением его губ мысли ее рассеивались, бледнели, пока она полностью не отдалась ощущению их согласованно движущихся тел, как и следовало тому быть. Все будет хорошо. Иначе и быть не может.
2Валь-д’Орча — культурный ландшафт в центральной Италии, объект Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Глава 3
Рим
Максин Каприони взяла сумку с одеждой и вышла из унылой комнаты на Виа деи Каппеллари, где она остановилась. На улице было холодно, и она подняла шерстяной воротник, плотнее запахнула неброское коричневое мужское пальто с большими карманами и покрепче затянула пояс. Торопясь по неосвещенной улице, Максин внимательно глядела под ноги, чтобы не вступить в дождевую лужу. Услышав за спиной шуршание, оглянулась. Вся улица была завалена кучами никем не убираемых смердящих отбросов, и Максин поморщилась, увидев стаю шныряющих в мусоре крыс. Она двинулась дальше по узеньким улочкам, небольшим площадям, мимо старинных церквей Кампо де Фиори3. Потом свернула в сторону Виа дель Бишоне, проходящей неподалеку от ныне населенного лишь призраками еврейского гетто.
Впереди на углу раздался громкий крик, который приковал Максин к месту. Она глубоко вздохнула, но затем, не раздумывая, спрятала сумку во мраке ближайшего переулка и поспешила туда, где кричали. Дала о себе знать ее способность находить приключения на свою голову? Может быть, хотя более вероятно, как сказала бы ее мать, это у нее врожденная склонность спасать попавшего в беду котенка или до смерти напуганного ребенка.
Завернув за угол, Максин резко остановилась, едва не налетев на двух особей мужского пола, чьи мундиры на груди, рукавах и лацканах были усеяны знаками отличия. Из-под кителей красноречиво выглядывали черные вороты рубашек в стиле поло. Чернорубашечники усердно пинали ногами старика, чья палка, уже недосягаемая для бедняги, валялась в стороне на дороге. Увидев, как эти мерзавцы, хихикая и отпуская при каждом безжалостном ударе грязные шуточки, издеваются над беззащитным стариком, Максин чуть не задохнулась от злости, но тут один из них поднял голову бедняги и нанес удар кулаком ему в скулу. Третий, которому, как и другим, было не больше семнадцати лет, поднял с дороги палку старика, размахнулся и с хохотом врезал жертве по колену. Истекающий кровью и жалобно завывающий старик, лежа в сточной канаве, пытался защитить голову руками и умолял сохранить ему жизнь. Максин прикинула расклад сил. Если она вмешается, то с ней могут обойтись так же, а если нет, старик наверняка умрет от побоев и ран.
Эти громилы делают на улицах все, что хотят, и до комендантского часа, и после, и могут прицепиться к кому угодно. Она посмотрела на часы. До комендантского часа оставалось еще пятнадцать минут.
— Эй, мальчики, — позвала она, расстегнула пальто и, закинув назад голову, потрясла своими длинными каштановыми кудрями так, что они весьма соблазнительно упали ей на одно плечо. — Выпить хотите?
Молодчики, как по команде, прекратили свое занятие и уставились на нее.
— Не поздновато гулять вышла? — отрывисто проговорил один из них.
— Не волнуйся, время еще есть.
Максин была чистокровной итальянкой, да и выглядела как стопроцентная уроженка этой страны: смуглолицая, с жгучими глазами янтарного оттенка. Ей приходилось лишь надеяться, что нью-йоркское воспитание не повредит ее тосканскому выговору. Неторопливой походочкой она подошла к парню и расстегнула на кофточке две верхние пуговицы.
— Видишь там бар? Он еще работает, — сказала она и указала на угол напротив.
Парни нерешительно переминались с ноги на ногу, но тут вдруг один из них протянул руку:
— Документы!
Она порылась в сумочке и достала новенькое удостоверение личности и продовольственную книжку. Американский паспорт она оставила своему британскому связнику.
— Выпивка за мной, — пообещала Максин и пошла прочь, покачивая бедрами и с улыбкой оглядываясь на них через плечо; она была очень довольна тем, что не поленилась накрасить губы.
В свои двадцать девять лет, выросшая в районе Нью-Йорка, называемом Маленькая Италия, а затем жившая в Восточном Гарлеме, Максин и раньше сталкивалась с такими отморозками.
Один из парней — наверное, главный — кивнул, в последний раз пнул умолкшего старика и отправился за ней, а за ним подтянулись и остальные двое.
Все трое прошли за ней в бар и заказали вина. А дальше что? Она отпустила глупую шуточку, они дружно рассмеялись, и она сразу поняла, чем они дышат.
В ее голове снова прозвучал голос матери: «Ты слишком импульсивна, Максин. Надо хоть иногда останавливаться и подумать».
Мать, конечно, права. Один из этих парней уже обнял ее за плечо, прижал к себе и нежно поглаживал шею; другая его рука тяжело легла ей на бедро. Наверно, они приняли ее за проститутку. «Быстрее уходи оттуда», — прошептала мать.
Она заказала выпить по второму разу, а вдогонку и по большой порции бренди. Медленно тянулись минуты.
Совсем скоро она покинет Рим и отправится в Тоскану, где ее свяжут с руководством основных отрядов Сопротивления — если достаточно надежные партизанские соединения вообще существуют. В Англии никто об этом ничего не знал. И если это так, ей нужно будет установить и поддерживать связь между союзниками и сетью отрядов Сопротивления. Операция чрезвычайно рискованная, британцы уже столкнулись с тем, что найти итальянцев, желающих вернуться в Италию в качестве агентов УСО4 и заниматься сбором разведывательных данных и диверсионной работой, практически невозможно. Она же с готовностью ухватилась за возможность выявить и установить связь со стратегически важными группами итальянского Сопротивления.
В отличие от подготовки агентов УСО, посылаемых во Францию, боевая подготовка у нее была минимальной, и связник Рональд изо всех сил старался подчеркивать это. В конце концов, Италия оккупирована всего лишь с начала сентября, а собеседование с Рональдом она проходила всего через несколько недель, в октябре. Что тут скрывать, все делалось в спешке, но им позарез нужны были в Италии свои люди, и чем скорее, тем лучше.
А парнишка ощупывал ее бедро все настойчивее. Продолжая без умолку болтать о каких-то пустяках, она освободилась от его назойливых лап и широко, насколько смогла, улыбнулась. Картина лежащего на земле старика и яростная злость на приставания этого подонка подстегивали ее к дальнейшим действиям. Идея четко оформилась у нее в голове; это вполне могло сработать, и, возможно, было ее единственным шансом. Парнишка продолжал пялиться на нее, и она, набравшись смелости, погладила его по щеке:
— Сейчас вернусь, только сбегаю в туалет.
Он окинул ее подозрительным взглядом.
Максин считала своей обязанностью всегда знать, где находится черный выход в любом баре, поскольку в любой момент может случиться так, что понадобится быстро исчезнуть. Ей вполне хватало ума обходить стороной район улицы Виа Тассо, где располагались штаб-квартиры нацистского руководства СС и гестапо. Отсюда до них как минимум сорок пять минут ходьбы. Максин выскользнула во дворик, миновала туалет, затем, обдирая руки, перелезла через невысокую стену в соседний дворик, перебралась через сломанный забор и оказалась в переулке, идущем параллельно улице. Забрав из тайника припрятанную сумку, поспешила к старику, помогла ему встать на ноги и узнала, на какой площади он живет. К счастью, та оказалась совсем близко к тому месту, куда направлялась Максин.
— Поторопимся, — горячо прошептала она. — Они могут вернуться.
Оба двинулись в путь, но старик едва волочил ослабшие ноги, издавая на каждом шагу жалобные стоны. Девушка пыталась его успокоить, но продвигались они ужасно медленно; свернув за угол на следующую улицу, она поняла, что ей повезло: это оказалась именно та, которая была ей нужна.
Вдруг за спиной раздался резкий окрик, гулко прокатившийся вдоль пустой улицы. Боже мой! Опять эти щенки. Неужели снова они?
Они прошли еще несколько домов и оказались перед палаццо с обычными здесь, обильно украшенными резьбой деревянными воротами, хотя и несколько более пышными, чем у большинства подобных зданий. Ей сюда? Этого она не знала, но наверняка искомое место находилось уже где-то близко.
Мальчишки следовали по пятам... делать нечего, она толкнула дверь. Слава богу, она открылась. Максин чуть ли не силой втащила за собой скулящего старика. Они оказались во внутреннем дворике, и девушка, спиной прислонившись к двери, ладонью закрыла спутнику рот. Старик часто и шумно дышал, слишком шумно, и смотрел на нее широко открытыми, умоляющими карими глазами — очевидно, не вполне уверенный, что и она не примется его избивать. Она помотала головой и, заслышав приближающиеся звуки тяжелых сапог, плотно стиснула губы.
С напряженными до предела нервами, Максин слышала, как, приближаясь к палаццо, трое молодых негодяев так яростно спорят, словно готовы перегрызть друг другу глотки. Один из них кричал, что надо вернуться, но главный утверждал, что беглецы точно пошли этой дорогой. Она стиснула зубы, услышав, какие мерзости с ней сулят сотворить, когда поймают. Долго ли она сумеет держать старика с зажатым ртом? Почуяв запах дыма — не просто тлетворного дыма, которым пропах весь Рим, — Максин затаила дыхание. Ага, парни закурили и, похоже, решили подождать, не попадется ли еще кто-нибудь, с кем можно от души «повеселиться». А может, догадываются, что она здесь, за дверью? Долго держать старика в вертикальном положении она не сможет, тем более удерживать его от криков и стонов. И сдвинуть его с места она боялась. На улице слишком тихо, их могли услышать.
От напряженного ожидания кровь стучала в висках Максин, отдаваясь в ушах, но она изо всех сил старалась дышать ровно и медленно. Прошло еще минут пять, и мальчишки наконец решили двигаться дальше.
Максин быстро перетащила старика через дворик к двери на первый этаж — ему удалось как-то объяснить, что это его собственная дверь. Им открыла женщина и, увидев на его потертом пальто кровь, а на лице — рассечения и синяки, издала сдавленный крик.
— Mio Dio!5Я же говорила ему не выходить на улицу, когда стемнеет, но ведь это упрямый старый осел! Не знаю, как вас благодарить за то, что притащили его домой.
— Не стоит, — пробормотала Максин. — Вы, случайно, не знаете, где живут Роберто и Эльза Романо?
— Да тут, рядышком, в следующем доме. На последнем этаже.
Максин осторожно выбралась на улицу, вошла в соседнее здание и по мраморной лестнице поднялась на последний этаж.
Немцы захватили Рим 11 сентября. Они тут же заняли телефонный коммутатор и радиостанцию; бензин уже был в большом дефиците, люди боялись, что скоро отключат и электричество. Хотя Рим был объявлен «открытым городом» с обещанием, что центр военные занимать не станут, Максин своими глазами видела, что это не так, что солдаты маршируют и туда, и назад по Виа дель Корсо не иначе как для устрашения местного населения.
Дверь слегка приоткрылась. Девушка прошептала пароль, и уже немолодая женщина с начинающими седеть волосами впустила ее в темный коридор. Женщина сообщила, что ее зовут Эльза, и повела ее в комнату, освещенную только свечами и керосиновыми лампами. Несмотря на высоченные потолки и холод, в помещении оказалось довольно уютно. Максин почувствовала, что замерзла и вся дрожит. Когда-то, видно, это была великолепная комната, и хотя мебель в ней выглядела довольно ветхой и потертой, видно было, что некогда у обитателей деньги водились. Максин огляделась и увидела пять пар устремленных на нее прищуренных глаз. Ну разумеется, с первого раза эти люди доверять ей не станут.
— Здравствуйте, — сказала она, поставила на пол сумку и, завязав узлом волосы сзади, села на свободный стул у большого обеденного стола, на котором в беспорядке лежали скрепленные листы бумаги.
Женщина внимательно разглядывала ссадины на ее руках.
— Что у вас с руками? — спросила она.
Максин вытерла их о штаны.
— Ничего страшного. Извините за опоздание. Маленькая неприятность... но мне удалось отделаться. Меня зовут Максин. Я...
Она хотела уже объяснить, что с ней случилось, но вовремя спохватилась и решила помолчать.
Двое из собравшихся здесь мужчин и женщин кивнули.
Один из мужчин, весьма импозантный на вид, улыбнулся ей. Правда, когда он протянул ей руку и заговорил, она заметила, что рука у него дрожит.
— Меня зовут Роберто, я муж Эльзы. Это наша квартира. У вас самые превосходные рекомендации. Надеюсь, вас никто не видел?
В ответ Максин пробормотала что-то неразборчивое. Эльза держала себя спокойно и уверенно, но вот ее муж... продолжающими дрожать руками он взял со стола пачку бумаг. С улицы до слуха донеслась пулеметная очередь, и все обменялись тревожными взглядами.
Эльза спокойно покачала головой.
— Где-то далеко, — сказала она.
Возможно, и нет, но в голове у Максин промелькнула мысль, что это чертовски неплохо, что уже утром она покидает Рим и уезжает в Тоскану.
Роберто стал объяснять, что эти листовки, отпечатанные в подпольной типографии, подготовлены членами Комитета национального освобождения6, в котором состоял и сам Роберто Романо.
— Мы организовали этот комитет, когда у Ворот Сан-Паоло7 немцы разбили наши войска, защищавшие город, и объявили военное положение, — сказал он.
— А теперь, — продолжила Эльза, — мы распространяем новости с Лондонской радиостанции. Вы знаете, что это у нас запрещено?
Максин утвердительно кивнула.
— А еще в подпольных газетах «Унита» и «Италия либера» мы выпускаем сообщения о ходе партизанской борьбы.
— А где у вас типография?
— Эту информацию мы мало кому сообщаем.
Максин еще раз оглядела собравшихся, которые выглядели представителями образованных слоев общества, кроме, пожалуй, одного. Его длинные темные волосы и короткая щетина на небритых щеках свидетельствовали, что перед ней настоящий партизан, — правда, образу противоречил строгий костюм. Может, это бывший военный? Мужчина заметил, что она разглядывает его, вскинул брови и подмигнул. Она выдержала его взгляд. У него были замечательные глаза, цвета жженого сахара, в которых светился живой ум. Опасные, волнующие глаза, подумала она. Черты лица резкие, а еще она обратила внимание на прислоненную к его стулу палку. В Риме прячется так много пропавших людей, включая бежавших из лагеря британских военнопленных или пленных, отпущенных на свободу итальянскими военными, которые больше не воевали на стороне Германии. Этот человек сейчас, в свою очередь, внимательно разглядывал ее. И на спасшегося от плена британца он совсем не походил.
Прошла почти минута, и Максин наконец спохватилась: Роберто ждет, что она скажет или, может быть, что-то сделает. Но она даже не заметила вопроса, если вообще был таковой.
— Простите, — сказала она, взяла листовку, частично пробежала ее глазами и посмотрела на Роберто. — Вы хотите, чтобы я взяла их с собой? — спросила она.
— Почему бы и нет, вы ведь все равно отправляетесь на север.
— А не хотите отправить курьером?
— Сейчас у нас с курьерами очень сложно. Передайте листовки партизанам, пусть распространяют, где только можно. Вы уже знаете, куда едете?
— Еще нет. Мой связной дал мне ваш адрес, сообщил, когда нужно явиться, и сказал, чтобы я получила от вас дальнейшие инструкции.
Она не стала говорить, что ей приказали связаться с сотрудником британского радио в Тоскане. Этой информацией владел строго ограниченный круг лиц. И еще ей предельно ясно объяснили, что Италия — это не Франция, что движение сопротивления здесь чрезвычайно рассеянно, а это значит, что разобраться и выяснить, в каких местах и каким образом обеспечивать их оружием и боеприпасами, будет крайне трудно.
— Нам нужно, чтобы вы отправились в Кастелло-де-Корси, это в Тоскане, — сказал Роберто. — Найдете там особняк и спросите Софию де Корси. Скажете, что вы посланы от нас, и она приютит вас у себя. Там будет также ее муж, Лоренцо де Корси. Можно поговорить и с ним, но, если это будет возможно, сначала лучше с Софией.
— Она не знает о моем приезде?
— Не совсем так. Расскажете ей о цели своего приезда, но за пределами Кастелло об этом молчок. Свое настоящее имя ей назвать можно, но с другими пользуйтесь псевдонимом. У вас есть своя легенда?
— Я как раз прорабатываю ее. Я подумывала говорить всем, что я журналистка и собираюсь писать о том, как война сказывается на жизни простых людей, как мужчин, так и женщин. Когда-то я и в самом деле была журналисткой. Но мой связник отговорил меня от этой идеи.
— Я тоже не стал бы советовать, особенно если нарветесь на немцев. Сразу подумают, что вы шпионка. Марко сообщил нам, что партизаны в Тоскане представляют собой тот еще сброд... плохо обученные, отчаянные и злые.
Марко, тот самый молодой человек с карими глазами, энергично закивал, и она улыбнулась ему. Так, значит, он и вправду партизан.
— Работать вы будете с Марко, он окажет вам необходимую помощь во всем, что вам понадобится, — продолжал Роберто. — Как только станет ясно, насколько эти отряды дееспособны, какова численность каждого, где они находятся, имена командиров, мы сможем передать вашу информацию дальше, вашему связнику у союзников, или же, если сумеете наладить контакт сами, просто передайте ее по радио в штаб-квартиру подконтрольного отделения УСО на юге страны.
— Мы считаем, что британские радисты с рациями будут сброшены в нескольких местах, — сказал Марко. — Нам нужно как можно скорее наладить сеть радиосвязи между партизанскими отрядами. Союзникам необходимо, чтобы мы в любой момент были готовы выступить.
— Я постараюсь, — кивнула она.
— А откуда вы родом? — спросил Роберто.
— Из Тосканы. Дома мы всегда говорили по-итальянски, а в школе — по-английски.
— У вас неплохой выговор. Ни один немец не догадается, что вы из Нью-Йорка... хотя местные могут что-то заподозрить.
Максин улыбнулась. Думая о Тоскане, она всегда с болью в сердце вспоминала о матери, но говорить об этом не стала. Она глубоко вздохнула: дай бог, чтобы решение приехать на родину оказалось правильным. В семье ее отговаривали, но она никого слушать не стала, села на корабль и в качестве аккредитованного корреспондента Соединенных Штатов отправилась в Англию. А потом в унылом номере гостиницы в Блумсбери все переменилось. В информационном агентстве, где она работала, ей было оставлено письмо с указанием имени человека, с которым она должна была встретиться, а также времени и места встречи. Это был некий Рональд Картер. На письме стоял официальный штемпель Межведомственного исследовательского бюро британского правительства. Ей это ни о чем не говорило, и первое интервью с высоким, темноглазым, одетым с иголочки Рональдом также ее озадачило. Он сообщил ей, что получил ее данные в иммиграционном бюро, осуществлявшем контроль над перемещенными лицами, сортировку беженцев, выдачу разрешений на выезд и так далее.
— Мне хотелось бы узнать о вас побольше, — сказал он, сощурив на нее глаза.
Сначала она подумала, что, возможно, выданное ей разрешение работать в Британии отменено и ее скоро отправят обратно на родину. Но во время длительной второй предварительной беседы с Рональдом, когда он мучил ее вопросами о ее личных качествах, убеждениях, знании итальянского языка, она поняла, что ему на самом деле от нее надо. По-итальянски он и сам говорил прекрасно, и добрая половина собеседования проходила на ее родном языке.
— Мы осуществляем набор молодых итальянцев как в Америке, так и здесь, в Лондоне, которые занимают правильную позицию и подходят по личным качествам, для подготовки и быстрой переброски в Италию, где они будут работать под прикрытием, — серьезным тоном сообщил он ей.
Потом объяснил, что если она согласится, то ее, как и его самого, на британском военном корабле вместе с войсками доставят и высадят в южной Италии. После этого она будет на парашюте заброшена в окрестности Рима. Партизаны доставят ее в город, а уже там ей придется действовать в одиночку.
Вскоре после встречи с Рональдом ее на две недели направили в специальную школу тренироваться в прыжках с парашютом, где после краткого курса теории и трех реальных прыжков она блестяще сдала экзамен. Прыгать было очень страшно, но сами прыжки приводили ее в восторг. Потом девушку ожидали еще тренировки, во время которых она должна была выполнять практические задания по работе под прикрытием. Максин прекрасно справилась, и теперь вот она здесь, а ее родители ничего об этом не знают.
— Между прочим, — сказал Роберто, прерывая ее мысли и снова возвращая из прошлого в настоящее, — вам придется переодеться в платье.
— Это еще зачем? Я ведь буду ездить на мотоцикле.
— Тем не менее вы ничем не должны отличаться от других женщин в Тоскане, — ответил он. — Эльза!
Эльза встала и вышла из комнаты, а Максин с трудом подавила недовольство. Несмотря на высокий рост, длинные стройные ноги и фигурку, которой могла бы позавидовать любая девчонка, она обладала даром всюду оставаться незаметной даже в штанах, к тому же в них ей было гораздо удобнее.
Вернулась Эльза и принесла с собой кучу всякой одежды.
Роберто принялся складывать листовки в видавшую виды наплечную сумку.
Когда он закончил, Максин взяла сумку, а вместе с ней и одежду. Эльза жестом указала на дверь в спальню, где Максин должна переодеться.
Натягивая платье, девушка слышала, как перешептывались собравшиеся в соседней комнате. Она подошла поближе к двери, но слов разобрать так и не смогла. Завязав на голове платок, она услышала, как где-то внизу на лестнице тяжело загремели кованые сапоги. Потом раздались оглушительные выстрелы, и громко захлопали двери.
— Господи... Что там происходит?
В спальню вбежала Эльза:
— Быстрее. Уходите через пожарный выход... обязательно передайте эту коробку Софии де Корси; она наша дочь и живет на вилле — то есть у себя в усадьбе — Кастелло-де-Корси. Скажите ей, что отец с матерью просят не забыть о конфетах. Это очень важно.
— Хорошо. Но что будет с вами?
Эльза неопределенно взмахнула руками:
— Думаю, нацисты решили реквизировать наш дом.
— Вы знали об этом?
— Да, нас предупреждали.
— Боже мой, но почему же вы не ушли?
— Не хочется в это верить. Никто из нас не хотел в это поверить.
Уже слышались властные голоса немцев, лающие звуки приказов, женские вопли и причитания, когда с грохотом распахивались двери в их жилища.
— Перелезете через перила на террасу под этой комнатой, там будет пожарный выход, — сказала Эльза и сунула в руки Максин сумку на ремне. — Деньги тоже здесь.
— А мотоцикл?
— Он довольно старенький. Но он сейчас там, где мы говорили вам. Сначала поезжайте в Кастелло, но помните, что через десять дней вам надо быть в кафе «Полициано», это в Монтепульчано, там вы встречаетесь с Марко, с которым вы уже знакомы. Будьте там обязательно в десять утра.
Она прошептала на ухо Максин новый пароль, и девушка подняла большой палец: все поняла.
— А бензин? — спросила Максин.
— Есть. Бегите же!
Максин перекинула обе сумки через плечо и направилась к перилам, как вдруг ее охватило страшное возбуждение, нервы ее были напряжены до предела. Все, что происходило сейчас, возбуждало ее, опьяняло, кружило голову, по всему телу пробегал трепет.
3Кампо де Фиори — прямоугольная площадь в центре Рима. Мрачную славу Кампо де Фиори обрела в Средние века как арена публичной казни и наказаний. Здесь был заживо сожжен Джордано Бруно.
4 УСО (англ. SOE — Special Operations Executive) — Управление специальных операций, британская разведывательно-диверсионная служба времен Второй мировой войны.
5 Боже мой! (ит.)
6Комитет национального освобождения — итальянская подпольная общественно-политическая организация, созданная 9 сентября 1943 года в Риме по инициативе Итальянской коммунистической партии для координации деятельности всех политических сил с целью борьбы с фашизмом и освобождения Италии.
7Ворота Сан-Паоло — ворота в Риме, являвшиеся частью Аврелиановой стены.
Глава 4
Кастелло-де-Корси
В тот вечер, когда София была с мужем, их кухарка, Карла, укутывала платком спину и шею от сквозняков и поудобнее устраивалась в кресле возле двери. Приближалась темная ночь. В доме ее дочери, в одной из двух выстуженных комнат наверху, потихоньку собралось восемь человек. Трехлетний Альберто уснул наконец, и женщины принялись за работу. Сара пряла шерстяную пряжу в углу, Федерика сматывала с веретена шерсть, остальные устроились вокруг стола и вязали носки и одеяла. Комнату освещала лишь одна керосиновая лампа, окно было плотно закрыто одеялом, чтобы сквозь щели в ставнях наружу не просочился ни один лучик света.
Под ритмичное щелканье вязальных спиц и вращение колеса одна из них, Сара, тихим голосом стала что-то напевать. Мужья и сыновья этих женщин отправились воевать, никто не знал, где они сейчас и что с ними, и только когда они собирались вот так все вместе, на сердце у них становилось теплее и легче. Совместная работа связывала их в единый организм; несмотря на комендантский час, они собирались здесь ради общего дела, для того, чтобы прячущиеся в лесах мужчины не замерзли в грядущую холодную зиму без теплых вещей.
Как только было подписано перемирие и солдаты перестали воевать против союзников, в итальянской армии началось повальное дезертирство: каждому хотелось поскорее попасть домой, какой бы риск это ни представляло. Но потом Италию оккупировали немцы, и оккупантам понадобились мужчины, как солдаты, так и рабочие: теперь итальянцы нужны были Германии в качестве рабов либо здесь, в Италии, либо в лагерях в самой Германии. И мужчины побежали в горы, в леса, стали вступать в партизанские отряды. Некоторые из них вообще никогда не хотели воевать на стороне Германии, их мобилизовали в армию насильно. Другие не хотели воевать в принципе, ни на чьей стороне, а многие были сыты фашизмом по горло. Огромное множество сельских жителей поддерживало коммунистическое движение, и число таких постоянно росло. Поэтому сейчас в Италии вместе с пожаром мировой войны разгорался еще один, пожар гражданской войны между теми, кто стоял за фашистов, и их противниками.
Карла бросила быстрый взгляд через стол на Анну, свою старшую дочь, высокую и сильную двадцатипятилетнюю женщину, к тому же стройную, в отличие от самой Карлы, которой было уже почти пятьдесят, да и внешне она соответствовала возрасту. Муж Анны, бедняга Луиджи, погиб еще в 1941 году, когда был потоплен корабль «Зара», на котором он служил. Анне сообщили, что Луиджи принимал участие в бою с британским конвоем в Средиземном море. «Зара», тяжелый крейсер, построенный для Королевских военно-морских сил Италии, сначалабыл выведен из строя во время атаки британской авиации. А уже потом, во время яростного ночного боя с группировкой британского средиземноморского флота, пошел на дно.
— Габриэлла на месте? — спросила одна из более пугливых женщин.
Карла представила себе хорошенькую, прекрасно сложенную шестнадцатилетнюю дочь, свернувшуюся калачиком внизу на кухне вместе с Бени, маленькой трехногой собачкой; они вдвоем захватили единственное место в доме, где был очаг. Габриэлла давно уже просила, чтобы ей разрешили стоять на страже, и, зная, что та умеет свистеть так громко, что и мертвого поднимет, мать уступила.
— Ну, что новенького слышно от наших мужчин? — спросила у Анны одна из женщин.
Все, кто был в комнате, знали, что Анна — курьер, посыльная для связи с партизанским отрядом, хотя и она сама, и Карла редко говорили об этом. Конечно, все женщины деревни знают друг друга как облупленных, но береженого Бог бережет. Взять хотя бы Марию, старую каргу, живущую на углу площади, ту самую, чей внучек Паоло недавно взял и вступил в чернорубашечники Муссолини. Так называли членов добровольных вооруженных формирований милиции национальной безопасности страны, и где сейчас Паоло, никто не знал. В начале войны многие местные мужчины пошли служить в регулярную армию или на флот, и люди к этому относились более или менее нормально, но жестокость фашистских чернорубашечников по отношению к собственному народу — это дело другое. Их ненавидело большинство сельского населения Тосканы.
— Ничего нового, — опередила Анну с ответом Карла, и ее грубый голос простой крестьянки прозвучал совсем тихо.
— А кого, интересно, вы ненавидите больше, — спросила Федерика, — немцев или чернорубашечников?
Несколько секунд в комнате стояла тишина.
— Чернорубашечников, — сказала Сара. — В городе я видела, как они били и бросали в сточную канаву всякого, кто им не нравился. Даже беременных женщин. Стариков, молодых, им на это было плевать.
— Считают, что им все позволено.
— Потому что им позволили делать все, что захотят. Но попомните мое слово, нацисты тоже не сахар. Просто худших мы еще не видели.
Пока женщины перешептывались, мысли Карлы, как это частенько бывало, обратились к еде. Завтра она пойдет и насобирает грибов, а затем приготовит ризотто с грибами и каштанами. Подножный корм — дикий лук, разные травы, даже ягоды — всегда помогал крестьянам держаться в тяжелые времена. И ее кудрявый сынишка Альдо скоро пойдет на охоту и, даст бог, принесет дикого кабанчика, которых уже совсем мало осталось в округе.
Вдруг во входную дверь кто-то громко постучал, а потом раздался пронзительный свист.
— Быстро задуйте лампу, — сказал кто-то.
Карла ощущала страх каждой женщины, как свой; в полной темноте они сидели с пересохшими ртами и сдавленным горлом, прислушиваясь к звучащим на улице грубым мужским голосам. Сомневаться не приходилось, это чернорубашечники вышли прогуляться и немного повеселиться. Немцы ходить в темноте по улицам тосканских деревень не рискуют.
А вдруг чернорубашечникам взбредет в голову войти сюда и они застукают, чем тут занимаются эти женщины? Партизанам помогают...
Карла услышала, как открылась и снова закрылась входная дверь, а потом на улице раздался мужской гогот и женский смех. Неужто Габриэлла? Ну нет, это вряд ли.
Глава 5
Прошло несколько дней, и теперь, когда Лоренцо пару дней, вероятно, будет в отъезде, София, распрощавшись с ним, свистнула собачкам, двум миленьким каштановым с белыми пятнами итальянским пойнтерам, которых иногда называют легавыми бракко; впрочем, оба пса уже не подходили для охоты из-за почтенного возраста.
Совсем недавно они слышали, как авиация антигитлеровской коалиции бомбила старинный поселок Кьюзи на границе с Умбрией, и это оставило на душе неколебимое чувство обреченности. Бомбежка происходила в добрых пятидесяти километрах к югу от Монтепульчано, но тем не менее.
На улице было свежо и довольно холодно, а небо такое яркое, что почти резало глаза. Она вышла из деревни с воркующими на стене голубями и свернула к лесу. Земля под ногами хрустела. В долинах внизу пейзаж тонул в густом белом тумане, лишь виднелись, как острова в океане, заросшие деревьями вершины холмов.
В каштановых рощах шел сбор урожая. Под тяжестью каштанов, которые нынче стали основным продуктом питания, ветки деревьев поникли чуть не до земли. Женщины сушили их и мололи в муку для выпечки хлеба, который у них назывался pane d’albero — древесный хлеб; тесто для него замешивалось на воде с дрожжами. А еще каштаны жарили и муку добавляли в ячменный кофе — сaffe d’orzo — для вкуса. Такой напиток Софии нравился больше, чем цикорий. С тех пор как правительство сделало все, чтобы исключить в стране всякий импорт, настоящего кофе просто не стало, хотя ходили слухи о том, что жесткий его дефицит возник в результате наложенного на Италию Лигой Наций эмбарго. Как бы там ни было, свиней и домашнюю птицу, у кого они еще оставались, хозяева кормили теперь каштановыми листьями.
У них с Карлой были припрятаны кое-какие запасы еды, и не только для обитателей усадьбы, но и для помощи жителям деревни. Но это держалось в строгом секрете. София получила письмо от военного коменданта Шмидта и тут же попросила сынишку Карлы, Альдо, соорудить в большой кладовой тонкую стенку. Окончив школу, Альдо стал у них выполнять любую случайную работу. И вот теперь за этой фальшивой стенкой они хранили бобы, консервированные фрукты, домашнюю колбасу и сыр, а также сушеную кабанину и зерно. Если бы немецкие солдаты встали здесь на постой, всех запасов пожрать не сумели бы.
София вспомнила летнюю неделю консервирования, единственное время, когда Карла позволяла ей орудовать на кухне наравне со своими дочерьми Анной и Габриэллой. Хозяйке предоставлялась возможность внести свой практический вклад в общее хозяйство, ведь что может быть лучше, чем обеспечение всех домочадцев запасами еды? Значение социального статуса и состояния на этот период упразднялось, София становилась одной из многих других женщин, такой же, как все, и хотя в остальное время года она старалась быть для них «графиней», эту возможность забыть о своем положении она очень ценила. Находясь с остальными в дружеской атмосфере, как равная среди равных подготавливая к консервированию инжир, персики, ягоды и помидоры, она получала от этой работы огромное удовольствие. Лоренцо об этом ничего не знал. Его предки уже много сотен лет являлись титулованными землевладельцами, и он был воспитан в убеждении, что каждый человек должен знать свое место. Хотя он и не относился к тем людям, которые обращают большое внимание на формальности и этикет, и вдобавок был вообще человеком по характеру добрым, тем не менее в статусах понимал несколько больше ее. Софии же не внушали с детства, что она — благородная дама, и все эти премудрости она воспринимала несколько по-другому.
Они консервировали и овощи: перцы, морковку, капусту, вся кухня была окутана паром, сверкала яркими красками овощей и фруктов, благоухала густыми запахами богатого урожая, и все эти несколько дней женщины много смеялись, распевали песни и почти забывали о том, что идет война.
София подошла к каштановой роще; женщины усердно трудились, собирая каштаны. Все мужчины ушли, и тяжкий труд лег на их плечи, если не считать помощь стариков и мальчиков. Жена одного из крестьян, Сара, поманила ее к себе и спросила, не отнесет ли она в дом сумку каштанов для Карлы. Эту женщину София хорошо знала. Сара уже получила два письма: в одном сообщалось, что у нее погиб брат, а в другом — что она потеряла на войне сына. Невозможно представить, сколько жутких страданий ей пришлось вынести, но она все-таки не пала духом, держалась. Вот они, преимущества быть бездетной, мрачно подумала София, быстро пожала руку Сары и, взяв у нее сумку, пошла дальше.
Вернувшись в Кастелло, она завернула за угол дома и зашагала через сад, где росли цитрусовые деревья, кусты олеандра, а рядом с кухонной дверью, словно часовой, стояло небольшое гранатовое деревце. Уже здесь чувствовался густой аромат свежевыпеченного хлеба. Прежде она никогда не входила на кухню через эту дверь, но теперь приходилось ухаживать за посадками овощей — капусты, лука, шпината, фенхеля, — и она все чаще пользовалась этим путем. В последние несколько дней Карла, казалось, была чем-то встревожена, и София надеялась, что принесенные каштаны поднимут ей настроение.
Похожая на пещеру кухня с толстенными балками перекрытия под потолком, старинным, покрытым каменными плитами полом, стенами, вдоль которых выстроились светло-зеленые кухонные шкафы, и большим, дочиста выскобленным столом посередине всегда казалась ей местом, где можно с удовольствием посидеть, отдохнуть, успокоиться. В нишах с обеих сторон кухонной плиты приютились два одинаковых кожаных кресла, и, поскольку ставни были открыты не полностью, она не сразу увидела, что в одном из них, откинувшись на спинку, кто-то сидит.
Стоящая у плиты Карла, с зачесанными назад и стянутыми в узел волосами, в своем неизменном белом фартуке, надетом поверх мешковатого серого шерстяного платья, хмурилась.
Увидев порцию теста на один замес, поднимающегося на решетчатой полке над плитой, София догадалась, что кухарке не терпится продолжить его месить. Эта крупная женщина могла без лишних слов дать понять всякому, какие чувства ее одолевают, о том же говорили и крепко сложенные руки Карлы; встретив вопросительный взгляд Софии, она раздраженно закатила к небу глаза.
Альдо тем временем стоял у двери, почесывая в затылке.
— Я нашел его сразу за деревней. Он только сказал «Кастелло», потом стал бормотать что-то, как сумасшедший, и вдруг потерял сознание, — сообщил юноша.
— Кастелло? Назвал нашу деревню? Ты уверен?
Карла наморщила нос.
— А что же еще? — сказала она.
София разглядывала Альдо и думала, как и всегда в эти дни, что юноша превратился в настоящего сердцееда. Красивый, черноглазый, чернобровый, с длинными ресницами и полными губами. По характеру пылкий и никогда не унывающий. При виде его София всегда ощущала прилив энергии.
Альдо отбросил со лба вьющиеся каштановые волосы.
— Ну да, мне показалось, что он имеет в виду нашу деревню, — сказал он.
София подошла к сидящему в кресле мужчине поближе, чтобы лучше разглядеть его лицо. Собаки на шаг опередили ее и уже настороженно обнюхивали незнакомца, но он никак не отреагировал, и они потеряли к нему интерес и убежали. Глаза мужчины оставались закрытыми, волосы на голове были спутаны, на распухшей щеке пламенел глубокий воспаленный порез. София заметила на его пиджаке пятна запекшейся крови. Когда она спросила, кто он такой, ресницы его затрепетали и он открыл синие глаза — таких синих она еще никогда в жизни не видела.
— Кто вы такой? — повторила она вопрос.
В ответ он коснулся пальцем горла.
— Карла, воды. Дай ему воды.
Карла с недовольным видом наполнила стакан и поднесла к потрескавшимся губам незнакомца. Он сделал глоток, а у Софии в голове мелькнула мысль: вдруг это немецкий дезертир? Но он удивил ее еще больше, когда заговорил на чистейшем, без малейшего акцента, английском.
— Джеймс, — проговорил он слабым голосом. — Меня зовут Джеймс.
— Вы можете рассказать, что с вами случилось?
Он закрыл глаза. Уснул, что ли?
— Думаю, он англичанин, — сказала она Карле.
— Этого нам только не хватало. Я же говорила, он что-то бормотал, когда Альдо нашел его в сарае для дров за стеной. Альдо сказал, что на немецкий язык не похоже, но какой именно, он не понял.
— Ему нужен врач.
Карла скорчила гримасу:
— Да что вы говорите? А то я не знаю!
Она бросила на Софию вызывающий взгляд, но тут же смягчилась.
— Думаю, пока его можно пристроить в комнату Габриэллы. А она будет ночевать со мной. В двери есть замок, так что напасть ни на кого он не сможет. Альдо, как всегда, будет спать в комнате Анны. Ей нравится, когда она не одна.
София понимающе улыбнулась. Сначала Карла была просто женой крестьянина, massaia, а потом стала каждый день приходить в помещичий дом готовить еду. Но когда ее муж, Энрико, серьезно заболел и работать больше не смог, София поместила обоих жить в четырех довольно просторных комнатах в почти неиспользуемой части усадебного дома: одна на первом этаже и еще три на втором, со своей отдельной лестницей. Раньше здесь жила прежняя экономка, но она вышла замуж, переехала к мужу, и комнаты оставались пустыми. Все трое детей стали жить с Карлой, конечно, а экономкой в усадьбе по совместительству работала Анна, которая жила отдельно. Энрико был крупным, бодрым и жизнерадостным мужчиной и не заслуживал смерти в столь молодом возрасте, и весь год, пока он болел, София помогала за ним ухаживать. Своих детей у них с Лоренцо не было, и весь свой материнский инстинкт она излила на детей Карлы, особенно на Альдо, которого сильно потрясла смерть отца.
