Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Иностранка
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Джоджо Мойес
- Sprache: Russisch
1920-е годы. Девятнадцатилетняя англичанка Гвен выходит замуж за Лоуренса, обаятельного владельца огромной чайной плантации на Цейлоне. Гвен приезжает к мужу, полная надежд и планов на будущее. Но жизнь на Цейлоне, вопреки ожиданиям, оказывается не столь радужной. Недовольство рабочих. Злопыхательство соседей. Козни невестки. Но самое главное — покрытая мраком история смерти первой жены Лоуренса. Почему все так старательно скрывают обстоятельства ее гибели? Кто похоронен в безымянной могиле в лесу? Столкнувшись с тайнами прошлого своего мужа, Гвен оказывается перед трудным выбором... Запоминающийся, нежный портрет женщины, вынужденной выбирать между супружеским долгом и материнским инстинктом... Впервые на русском языке!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 560
Veröffentlichungsjahr: 2021
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Dinah Jefferies
THE TEA PLANTER’S WIFE
Original English language edition first published by Penguin Books Ltd, London
Copyright © Dinah Jefferies 2015
The author has asserted her moral rights
All rights reserved
Перевод с английского Евгении Бутенко
Оформление обложки Виктории Манацковой
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
Джеффрис Д.
Жена чайного плантатора : роман / Дайна Джеффрис ; пер. с англ. Е. Бутенко. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2021.
ISBN 978-5-389-20140-8
16+
1920-е годы. Девятнадцатилетняя англичанка Гвен выходит замуж за Лоуренса, обаятельного владельца огромной чайной плантации на Цейлоне. Гвен приезжает к мужу, полная надежд и планов на будущее. Но жизнь на Цейлоне, вопреки ожиданиям, оказывается не столь радужной. Недовольство рабочих. Злопыхательство соседей. Козни невестки. Но самое главное — покрытая мраком история смерти первой жены Лоуренса. Почему все так старательно скрывают обстоятельства ее гибели? Кто похоронен в безымянной могиле в лесу? Столкнувшись с тайнами прошлого своего мужа, Гвен оказывается перед трудным выбором...
Запоминающийся, нежный портрет женщины, вынужденной выбирать между супружеским долгом и материнским инстинктом...
Впервые на русском!
© Е. Л. Бутенко, перевод, 2021
© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2021Издательство Иностранка®
Памяти моего сына Джейми
Пролог
Цейлон, 1913 год
Женщина поднесла к губам тонкий белый конверт. Она немного помедлила, прислушиваясь к мучительно сладким звукам играющей где-то вдалеке сингальской флейты. Повертела в голове свое решение, как перебирают гладкие камушки на ладони, потом запечатала конверт и приставила его к вазе с поникшими красными розами.
В ногах кровати с пологом стояла древняя оттоманка из темного дерева — боковины обтянуты атласом, мягкое кожаное сиденье. Женщина приподняла его, вынула из бельевого ящика свое свадебное платье цвета слоновой кости и накинула его на спинку стула, сморщив при этом нос от тошнотворного запаха нафталина.
Она выбрала розу, отломила цветок и взглянула на младенца, радуясь, что он все еще спит. Перед туалетным столиком она подняла цветок и приложила его к своим светлым волосам — он всегда говорил, что это такие тонкие шелковые нити, — потом встряхнула головой и отложила розу. Не сегодня.
На кровати беспорядочными кучками лежали детские вещи.
Кончиками пальцев женщина прикоснулась к свежевыстиранной кофточке, вспомнив, как вязала ее много часов, до рези в глазах. Рядом с одежками лежали листы белой папиросной бумаги. Не откладывая дольше, она свернула голубую кофточку, положила ее между двумя листами, отнесла к оттоманке и опустила на дно обитого цинком ящика.
Каждая вещь была аккуратно сложена, помещена между слоями бумаги и добавлена к остальным шерстяным шапочкам, пинеткам, распашонкам и комбинезончикам. Голубой. Белый. Голубой. Белый. Последними ей под руку попались пеленки и махровые подгузники. Убрав все, она удовлетворенно посмотрела на проделанную работу и, отметая в сторону таящийся за ней смысл, не побледнела.
Еще один взгляд на трепещущие ресницы ребенка подсказал, что малыш скоро проснется. Нужно спешить. Для себя она выбрала платье из восточного шелка живых сине-зеленых оттенков, длиной чуть выше лодыжек, с завышенной талией. Это был ее любимый наряд, присланный из Парижа. Она была в нем на той вечеринке, после которой был зачат ребенок. Она помедлила. Не будет ли это расценено как попытка уязвить? Кто знает. Мне нравится цвет. Вот что она сказала себе. Прежде всего цвет.
Младенец захныкал и шевельнулся. Женщина взглянула на часы, вынула ребенка из кроватки и села в кресло для кормления у окна, чувствуя, как легкий ветерок холодит кожу. Солнце стояло высоко, скоро наступит жара. Где-то в доме лаяла собака, с кухни несся упоительный запах стряпни.
Она распахнула халат, обнажив беломраморную грудь. Малыш потыкался носом и присосался к ней. Крепкие же у него челюсти, такие крепкие, что соски у нее потрескались и, чтобы выносить боль, приходилось закусывать губу. Желая как-то отвлечься, она оглядела комнату. В каждом углу застыли воспоминания в форме каких-нибудь вещей: резной стульчик для ног был привезен с севера; абажур лампы у кровати она расшила сама; ковер купили в Индокитае.
Она погладила малыша по щеке, он перестал сосать, поднял ручку и на один бесконечно прекрасный миг коснулся нежными пальчиками ее лица. Тут можно было бы и расплакаться.
Спеленутого младенца она положила на постель, завернула в мягкую вязаную шаль, потом оделась сама, взяла его на одну руку и огляделась. Опустила свободной рукой сиденье оттоманки, бросила непригодившуюся розу в лакированную корзину для бумаг и провела ладонью по оставшимся в вазе цветам. С них посыпались лепестки, пролетели мимо белого конверта и упали, как брызги крови, на полированный пол красного дерева.
Она открыла французское окно и, окинув взглядом сад, трижды глубоко вдохнула напоенный ароматом жасмина воздух. Ветер стих, флейта умолкла. Она думала, что ей будет страшно, но вместо этого почувствовала долгожданное облегчение. Все, довольно. Она двинулась вперед, делая один за другим уверенные, твердые шаги, и, когда дом остался позади, представила себе самый нежный оттенок сиреневого — цвет спокойствия.
Глава 1
Двенадцать лет спустя. Цейлон, 1925 год
Держа в одной руке соломенную шляпку, Гвен прислонилась к просоленным перилам и снова глянула вниз. Она уже целый час следила за изменением цвета моря и проплывавшими мимо обрывками бумаги, апельсиновыми корками и листьями. Теперь вода из темно-бирюзовой стала грязно-серой, ясно, что осталось недолго. Она высунулась еще немного дальше за перила, чтобы проводить взглядом клочок серебристой обертки.
Когда зазвучал пароходный гудок — громкий, долгий и как будто прямо над ухом, — Гвен вздрогнула и от неожиданности выпустила поручни, за которые держалась. Маленькая атласная сумочка с изящным бисерным шнурком — прощальный подарок матери — выскользнула у нее из пальцев. Она ахнула и попыталась подхватить ее, но было поздно — сумочка полетела в океан, закружилась в мутной воде и пошла ко дну. А вместе с ней и деньги, и аккуратно сложенное письмо Лоуренса с инструкциями.
Гвен растерянно огляделась и ощутила очередной приступ беспокойства, от которого не могла избавиться с тех пор, как покинула Англию. «Из Глостершира дальше Цейлона не уедешь», — говорил отец. Его голос еще звучал в голове у Гвен, а она уже с испугом услышала другой, явно мужской, но необычайно ласковый:
— Впервые на Востоке?
Привыкшая к тому, что ее фиалковые глаза и светлая кожа всегда привлекают внимание, Гвен обернулась и была вынуждена прищуриться от яркого солнечного света.
— Я... Да. Я еду к мужу. Мы только недавно поженились. — Она сделала вдох, чтобы остановиться и не выболтать сразу всю историю.
Широкоплечий мужчина среднего роста с крупным носом и блестящими глазами карамельного цвета смотрел прямо на нее. Его черные брови, курчавые волосы и темная гладкая кожа приковали к себе взгляд Гвен. Трепеща внутри, она не сводила глаз с незнакомца, пока тот не улыбнулся ей приветливо.
— Вам повезло. К маю на море обычно начинает штормить. Чайный плантатор, полагаю, — сказал мужчина, — ваш муж.
— Откуда вы знаете?
Он развел руками:
— Есть такой особый тип. — (Гвен посмотрела на свое бежевое платье с заниженной талией, высоким воротником и длинным рукавом. Ей не хотелось относиться ни к какому «типу», однако она поняла, что если бы не повязанный на шею шифоновый шарф, то вообще выглядела бы блекло.) — Я видел, что случилось. И сожалею о вашей сумочке.
— Да уж, такая глупость, — сказала Гвен, надеясь, что не краснеет.
Будь она немного больше похожа на свою кузину Фрэн, могла бы завести с незнакомцем беседу, но вместо этого, подумав, что их краткий разговор закончен, отвернулась и стала следить за приближением корабля к Коломбо.
Над мерцающим городом распростерлось кобальтовое небо, отчеркнутое от земли фиолетовыми холмами, под деревьями лежала густая тень, воздух звенел от криков чаек, круживших над скопищем маленьких лодок на воде. Возбуждение бурлило в Гвен — все было так необычно. Она скучала по Лоуренсу и на мгновение позволила себе предаться мечтам о нем. Мечтать было легко, но реальность была такой захватывающей, что в животе у нее запорхали бабочки. Гвен сделала глубокий вдох, надеясь наполнить грудь соленым морским воздухом, и удивилась, ощутив запах чего-то более душистого, чем соль.
— Что это? — спросила она, повернувшись к незнакомцу, который — чувства ее не обманули — так и не сдвинулся с места.
Мужчина помедлил, принюхиваясь.
— Корица и, вероятно, сандаловое дерево.
— Тут есть что-то сладкое.
— Цветы жасмина. На Цейлоне много цветов.
— Как мило, — произнесла Гвен, тем не менее понимая, что это не все.
Сквозь соблазнительные ароматы пробивался запах какой-то тухлятины.
— Боюсь, еще попахивает канализацией.
Гвен кивнула. Вероятно, так и было.
— Я не представился. Меня зовут Сави Равасингхе.
— О... — Она помолчала. — Вы... то есть я не видела вас за обедом.
Он состроил гримасу:
— Вы имели в виду — не пассажир первого класса? Да. Я сингал.
До сих пор Гвен не замечала, что мужчина стоял по другую сторону каната, разделявшего классы.
— Что ж, очень приятно с вами познакомиться, — произнесла она, стягивая с одной руки белую перчатку. — Я Гвендолин Хупер.
— Значит, вы новая жена Лоуренса Хупера.
Гвен потрогала крупный цейлонский сапфир на своем перстне и кивнула, слегка удивившись:
— Вы знаете моего мужа?
Сави наклонил голову:
— Я с ним встречался, да, а теперь, боюсь, мне пора идти. — (Она протянула руку, радуясь новому знакомству.) — Надеюсь, вы будете очень счастливы на Цейлоне, миссис Хупер. — Он будто не заметил ее протянутой руки, сложил ладони перед грудью пальцами вверх и слегка поклонился. — Пусть сбудутся ваши мечты... — Мгновение постоял с закрытыми глазами и ушел.
Гвен немного смутили его слова и странный прощальный жест, но, отягощенная более насущными проблемами, она лишь пожала плечами. Ей нужно постараться вспомнить указания Лоуренса из потерянного письма.
К счастью, пассажиры первого класса, а значит, и Гвен сходили на берег прежде других. Она подумала о своем новом знакомом и невольно почувствовала себя очарованной. Никогда еще не встречались ей столь экзотические люди. Было бы гораздо веселее, если бы он остался, чтобы составить ей компанию, хотя, конечно, это было невозможно.
Гвен оказалась совершенно не готовой к шоку от жгучей цейлонской жары, звенящих красок и контраста между яркостью света и глубиной теней. Шум обрушился на нее: колокольчики, гудки, людские голоса и жужжание насекомых — все это охватило ее, стало вертеться и кружиться вокруг, пока она не почувствовала себя одним из кусочков болтающегося на волнах плавучего мусора, за которыми наблюдала недавно с борта корабля. Вдруг общий гул перекрыл громкий трубный глас. Гвен обернулась и как зачарованная уставилась на деревянную пристань, где, задрав вверх хобот, стоял и мощно трубил слон.
Привыкнув к виду слона, Гвен отважилась зайти в здание администрации порта. Она договорилась насчет своего дорожного сундука и села на деревянную скамью на улице. Влажно, жарко и душно. Кроме шляпки, защититься от солнца было нечем, да и ту приходилось время от времени использовать, чтобы смахивать со лба прилипчивых мошек. Лоуренс обещал приехать в порт, но пока его что-то было не видно. Гвен попыталась вспомнить, как он велел ей поступить в случае какой-нибудь непредвиденной ситуации, и тут снова увидела мистера Равасингхе, который появился из предназначенного для пассажиров второго класса выхода в борту судна. Избегая глядеть на него, она надеялась скрыть смущение: надо же было оказаться в таком глупом положении! Повернув голову в другую сторону, Гвен стала наблюдать за неуклюжей погрузкой ящиков с чаем на баржу в другом конце причала.
Запах канализации давно уже перекрыл пряный аромат корицы и теперь смешался с прочей мерзкой вонью: канатной смазкой, навозом, гниющей рыбой. И по мере того как причал заполнялся раздраженными пассажирами, которых осаждали торговцы и разносчики, предлагавшие самоцветы и шелка, Гвен начало подташнивать от нервного напряжения. Что она будет делать, если Лоуренс не приедет? Он обещал. Ей всего девятнадцать, и он знает, что она никуда не выезжала из поместья Оул-Три, разве что пару раз добиралась с Фрэн до Лондона. Чувствуя себя совсем одинокой, Гвен пала духом. Плохо было уже то, что Фрэн не смогла отправиться в путь вместе с ней: сразу после свадьбы Гвен ее кузину вызвал к себе адвокат. И хотя Гвен доверила бы Лоуренсу свою жизнь, она не могла не чувствовать себя немного расстроенной из-за сложившейся ситуации.
В толпе сновал целый рой полуголых смуглых ребятишек, которые совали пассажирам связки коричных палочек и, глядя на них огромными молящими глазами, выпрашивали рупии. Мальчуган лет пяти протянул пучок корицы Гвен. Она поднесла его к носу и понюхала. Ребенок заговорил, но для Гвен это была какая-то тарабарщина, и, к несчастью, у нее не было ни рупий, чтобы дать ему, ни английских денег.
Гвен встала и немного прошлась вокруг. Налетел короткий порыв ветра, и откуда-то издалека донесся тревожный звук: бум, бум, бум. «Барабаны», — подумала она. Били они громко, но не настолько, чтобы можно было отчетливо расслышать ритм. Гвен еще не успела далеко отойти от оставленного рядом со скамьей чемоданчика, как вдруг услышала оклик — ее звал мистер Равасингхе — и почувствовала, что на лбу у нее выступают капельки пота.
— Миссис Хупер, не оставляйте свои вещи без присмотра.
Она вытерла пот тыльной стороной ладони:
— Я слежу за ними.
— Люди бедны и готовы на все. Пойдемте, я отнесу ваш чемодан и найду вам более прохладное место для ожидания.
— Вы очень добры.
— Вовсе нет. — Он поддерживал ее за локоть только кончиками пальцев и прокладывал им путь по зданию портовой администрации. — Это Черч-стрит. А теперь взгляните вон туда — на самом краю Гордон-гарден растет сурия, или тюльпанное дерево, как его еще называют.
Гвен посмотрела. Толстый ствол был весь в глубоких складках, как женская юбка, а крона, усыпанная ярко-оранжевыми цветами в форме колокольчиков, давала какую-то странную огненную тень.
— Там будет немного прохладнее, хотя послеполуденная жара очень сильная и муссон еще не пришел, так что особого облегчения вы не получите.
— Вам и правда ни к чему оставаться со мной, — сказала Гвен.
Сави улыбнулся и прищурил глаза:
— Я не могу оставить вас здесь одну, без денег и совсем чужую в нашем городе.
Радуясь его компании, Гвен улыбнулась.
Они прошли к указанному им месту, и она провела еще час, прислонившись к дереву, обливаясь пóтом, который струйками стекал по ее телу под одеждой, и размышляя, во что она ввязалась, согласившись жить на Цейлоне. Шум усилился, и хотя ее спутник, окруженный толпой людей, стоял близко, ему приходилось кричать, чтобы она его расслышала.
— Если ваш муж не появится к трем часам, надеюсь, вы не откажетесь от моего предложения перебраться в отель «Галле-Фейс». Там свежо, есть вентиляторы и прохладительные напитки, вам будет гораздо комфортнее.
Гвен заколебалась: ей не хотелось покидать ставшее уже привычным место.
— Но как Лоуренс узнает, что я там?
— Он поймет. Любой британец, кто бы он ни был, отправляется в «Галле-Фейс».
Она взглянула на внушительный фасад отеля «Гранд Ориентал»:
— Не туда?
— Определенно нет. Поверьте мне.
Ранний вечер пылал огненным светом, ветер дунул ей в лицо облаком песка, и по щекам ее заструились слезы. Гвен быстро заморгала, потом протерла глаза, решая про себя, можно ли доверять новому знакомому. Вероятно, он прав. На такой жаре и умереть недолго.
Неподалеку от того места, где она стояла, под рядами трепещущих белых лент, натянутых поперек улицы, сформировалась плотная толпа людей; мужчина в коричневой хламиде стоял среди группы женщин в цветастых одеждах и издавал какие-то повторяющиеся высокие звуки. Мистер Равасингхе заметил, что Гвен смотрит на эту сцену.
— Монах произносит пиритху, — сказал он. — Это делают, когда кто-нибудь умирает, чтобы обеспечить хороший уход. Тут, думаю, свершилось какое-то великое зло или, по крайней мере, смерть. Монах пытается очистить место от всякой оставшейся скверны, призывая милость богов. На Цейлоне мы верим в духов.
— Вы все буддисты?
— Я — да, но тут есть индусы и мусульмане.
— А христиане?
Сави медленно кивнул.
Когда и к трем часам Лоуренс не появился, мистер Равасингхе протянул ей руку и спросил:
— Ну что?
Гвен кивнула, и он кликнул рикшу, на котором были лишь тюрбан и грязная набедренная повязка. Взглянув на его худую спину, она содрогнулась:
— Я ни за что не поеду на этом.
— Вы предпочитаете повозку с волами? — (Посмотрев на кучу овальных оранжевых плодов, наваленных на телегу с огромными деревянными колесами и убогим навесом, Гвен почувствовала, что краснеет.) — Прошу простить меня, миссис Хупер, мне не следовало шутить над вами. Ваш муж использует повозки вроде этой для транспортировки ящиков с чаем. Мы поедем в маленькой коляске. Всего один вол и крыша из пальмовых листьев.
Гвен указала на оранжевые фрукты:
— Что это?
— Королевские кокосы. Только для сока. Хотите пить?
Хоть она и хотела, но все равно покачала головой. На стене прямо за спиной мистера Равасингхе висел большой плакат, на котором была изображена темнокожая женщина в красно-желтом сари, босоногая, с золотыми браслетами на лодыжках и желтым шарфом на голове. «Вкуснейший чай», — гласила надпись. Пальцы у Гвен стали липкими, и ее омыло волной тошнотворной паники. Как же далеко она от дома!
— Вы сами видите, — говорил между тем мистер Равасингхе, — машин тут совсем мало, и рикша, определенно, довезет быстрее. Если вам это не нравится, мы можем подождать и я попытаюсь найти коляску с лошадью. Или, если вам так будет удобнее, могу поехать вместе с вами на рикше.
В этот момент откуда ни возьмись появилась большая черная машина, она гудками прокладывала себе путь, разгоняя пешеходов, велосипедистов, повозки, тележки и едва не наезжая на бесчисленных спящих собак. «Лоуренс», — с облегчением подумала Гвен, однако, бросив взгляд в проезжавшее мимо авто, увидела внутри только двух европейского вида женщин средних лет. Одна из них повернула голову и посмотрела на Гвен с выражением неодобрения на лице.
«Ладно, — мысленно сказала себе Гвен, решившись наконец, — рикша так рикша».
Несколько тощих пальм качались на ветру перед отелем «Галле-Фейс», а само здание смотрело в сторону океана очень по-британски. Когда мистер Равасингхе попрощался с Гвен изящным восточным жестом и теплой улыбкой, она с грустью посмотрела ему вслед, однако после этого бодро прошла мимо двух изогнутых лестниц и уселась ждать в относительной прохладе Пальмового фойе. Она мигом почувствовала себя как дома и закрыла глаза, радуясь, что можно хоть немного отдохнуть после мощной атаки на все ее органы чувств. Однако передышка едва ли продлится долго. Скоро, наверное, приедет Лоуренс, а она сейчас далеко не в лучшей форме, ей хотелось бы произвести на мужа совсем другое впечатление. Не спеша выпив чашку цейлонского чая, Гвен окинула взглядом уставленный столиками и стульями зал с полированным тиковым полом. Приметила в углу скромную табличку, обозначавшую, где находится дамская комната. В помещении с приятным запахом и множеством зеркал она умыла многократно отраженное в них лицо и протерла его туалетной водой «Après L’Ondée», флакон которой, к счастью, лежал в ее маленьком чемоданчике, а не в сумочке-утопленнице. Гвен чувствовала себя липкой от пота, текшего из-под мышек, но что поделаешь. Она аккуратно заколола волосы, свернув их в узел на затылке. Волосы, говорил Лоуренс, ее главное украшение, венец славы — длинные, черные, завивавшиеся кольцами, когда распущены. Один раз она обмолвилась, что собирается коротко подстричься, как Фрэн, в стиле эмансипе. Лоуренс ужаснулся, вытянул из ее прически завиток волос, а потом наклонился к ней и потерся подбородком о макушку. Затем поднес ладони к вискам Гвен, запустил пальцы в ее волосы, приподнимая их, и посмотрел ей в глаза:
— Никогда не обрезай их. Обещай мне.
Она молча кивнула, не в силах произнести ни слова. Щекотное прикосновение его пальцев пробудило в ней массу доселе не испытанных ощущений.
Их брачная ночь была бесподобной, так же как и вся следующая неделя. В последнюю ночь оба они не спали. Лоуренсу пришлось подняться с постели до зари, чтобы успеть вовремя добраться до Саутгемптона и сесть на корабль, шедший на Цейлон. Хотя он и жалел, что она не едет с ним, у него были дела, и они посчитали, что время разлуки пройдет незаметно. Он не возражал, чтобы Гвен осталась и подождала сестру, но сама она пожалела об этом, стоило Лоуренсу уйти, и с трудом представляла себе, как будет жить без него. Потом, когда Фрэн задержалась в Лондоне — она сдавала внаем какую-то недвижимость, — Гвен решила, что поедет одна.
Девушка весьма привлекательная, Гвен не испытывала недостатка в поклонниках, однако в Лоуренса влюбилась с первого взгляда, как только увидела его на музыкальном вечере в Лондоне, куда ее привезла Фрэн. Стоило ему улыбнуться и подойти к ней с намерением представиться, как она пропала. После этого они встречались каждый день, и когда он сделал ей предложение, она подняла к нему пылающее лицо и без колебаний ответила: «Да». Ее родители не слишком обрадовались, что тридцатисемилетний вдовец захотел жениться на их дочери. Отца пришлось даже немного поуговаривать, однако его впечатлило предложение Лоуренса оставить вместо себя на плантации управляющего и вернуться жить в Англию. Гвен и слушать не хотела об этом. Если сердце Лоуренса принадлежало Цейлону, значит и ее сердце приютится там же.
Закрыв за собой дверь дамской комнаты, Гвен увидела Лоуренса — он стоял к ней спиной в просторном холле, — и у нее перехватило дыхание. Она потрогала ожерелье на шее, поправила центральную бусину в форме капли, чтобы висела прямо посредине, и, ошеломленная наплывом чувств, замерла на месте, впитывая в себя образ мужа — высокого, широкоплечего; волосы короткие, светло-каштановые, с легкой проседью на висках. Выпускник Винчестерской школы, Лоуренс Хупер выглядел так, будто уверенность текла у него по венам. Это был человек, которого обожали женщины и уважали мужчины. Тем не менее он читал Роберта Фроста и Уильяма Батлера Йейтса. Гвен любила его за это и за то, что он уже знал: она была далеко не той скромной девушкой, какой ее считали посторонние.
Лоуренс словно почувствовал на себе взгляд жены и обернулся. В его огненных карих глазах промелькнуло облегчение, а лицо расплылось в улыбке, и он размашистым шагом направился к ней. Гвен находила особенно неотразимыми его точеные скулы и подбородок с ложбинкой, так же как и волосы, которые двумя пышными волнами были зачесаны назад и завихрялись на сдвоенной макушке. Так как Лоуренс был в шортах, Гвен увидела его загорелые ноги, в целом он выглядел гораздо более запыленным и потрепанным, чем в прохладе английского загородного дома.
Загоревшись энергией, Гвен бросилась навстречу мужу. Он мгновение подержал ее на расстоянии вытянутых рук, а потом по-медвежьи обнял, обнял так крепко, что она едва могла дышать, и закружил. Сердце у Гвен продолжало колотиться, даже когда он наконец отпустил ее.
— Ты не представляешь, как я скучал по тебе, — хрипловатым низким голосом сказал Лоуренс.
— Как ты узнал, что я здесь?
— Спросил управляющего портом, куда отправилась самая красивая на Цейлоне женщина.
— Это очень мило, — улыбнулась Гвен, — но, конечно, не про меня.
— Одна из самых восхитительных черт в тебе — та, что ты даже не представляешь, как хороша. — Он взял ее руки в свои. — Прости, что опоздал.
— Это не беда. Обо мне позаботился один человек. Он сказал, что знает тебя. Мистер Равасингхе — так, кажется, его зовут.
— Сави Равасингхе?
— Да. — Гвен ощутила покалывание сзади на шее.
Лоуренс нахмурился и прищурился, отчего стали глубже преждевременные морщины, веером расходившиеся по его лбу. Гвен захотелось прикоснуться к ним. Ее супруг успел пожить, и от этого ее влекло к нему еще сильнее.
— Ну ничего, — сказал Лоуренс, быстро возвращаясь к хорошему настроению. — Теперь я здесь. Проклятая машина сломалась. К счастью, Нику Макгрегору удалось ее починить. Назад ехать уже поздно, так что я закажу нам номер.
Они направились к стойке регистрации. Закончив переговоры с клерком, Лоуренс наклонился к Гвен, и, когда его губы коснулись ее щеки, у нее вырвался легкий вздох.
— Твой сундук доставят поездом, — сказал он. — По крайней мере, до Хаттона.
— Знаю. Я говорила с одним человеком в администрации порта.
— Хорошо. Макгрегор организует, чтобы какой-нибудь кули привез его со станции на воловьей повозке. Тебе хватит вещей в этом чемоданчике до завтра?
— Вполне.
— Хочешь чая?
— А ты?
— Сама как думаешь?
Гвен искоса глянула на него и улыбнулась, подавив невольный порыв рассмеяться во весь голос, а Лоуренс попросил клерка, чтобы их багаж быстро отнесли в номер.
Взявшись за руки, они стали подниматься по лестнице, но на повороте Гвен вдруг оробела. Лоуренс оставил ее и пошел вперед, отпер и распахнул дверь.
Гвен преодолела последние ступеньки и заглянула внутрь.
В высокие окна лился свет вечернего солнца, придавая стенам нежно-розовый оттенок; по обеим сторонам от кровати уже горели две лампы с расписными подставками в виде ваз; в комнате пахло апельсинами. Глядя на эту столь явно интимную обстановку, Гвен почувствовала прилив тепла на затылке и помассировала там кожу. Момент, столько раз рисовавшийся ей в воображении, наконец настал, а она нерешительно застыла на пороге.
— Тебе не нравится? — спросил Лоуренс, при этом глаза его сияли; Гвен ощутила биение пульса в горле. — Дорогая?
— Мне очень нравится, — выдавила она.
Он подошел и распустил ее сколотые шпильками волосы:
— Вот. Так лучше. — (Гвен кивнула.) — Сейчас принесут наши вещи. Думаю, у нас есть немного времени, — сказал Лоуренс и прикоснулся кончиком пальца к ее нижней губе, но тут как по команде раздался стук в дверь.
— Я открою окно, — пролепетала Гвен и отступила назад, радуясь, что подвернулся предлог не выказывать перед коридорным своего глупого волнения.
Окно выходило на океан, и Гвен, открыв его, увидела серебристо-золотую рябь — солнце цепляло лучами верхушки волн. Да, именно этого она хотела, но неужели они с Лоуренсом провели вместе неделю в Англии? И дом остался так далеко. Эта мысль привела Гвен на грань слез. Она с закрытыми глазами слушала, что происходит в номере: коридорный внес багаж и ушел. Тогда Гвен оглянулась через плечо на Лоуренса.
Он криво улыбнулся ей:
— Что-нибудь не так? — (Понурив плечи, она уставилась в пол.) — Гвен, посмотри на меня.
Она часто заморгала, и в комнате воцарилась тишина. Мысли роились у нее в голове, она подыскивала слова, чтобы объяснить свое ощущение, будто ее катапультой забросили в совершенно незнакомый мир, хотя дело было не только в этом — чувство, что она стоит перед ним голой, тоже нервировало. Пытаясь побороть смущение, Гвен подняла глаза и очень медленно сделала несколько шагов к мужу.
Он вздохнул с облегчением:
— Я уже стал беспокоиться.
Ноги у нее задрожали.
— Я веду себя глупо. Все так ново... Ты такой новый.
Лоуренс улыбнулся и подошел к ней:
— Ну, если дело лишь в этом, то мы все легко поправим.
Гвен прильнула к нему, чувствуя головокружение, а он стал возиться с застежкой на спинке платья.
— Давай я, — сказала она и, запустив руку назад, сняла с пуговицы петельку. — Тут нужна сноровка.
— Придется мне поучиться, — засмеялся Лоуренс.
Час спустя Лоуренс уже спал. Подпитанная долгим ожиданием, их любовная близость была еще более пылкой, чем в брачную ночь. Гвен вспомнила свое прибытие на Цейлон: казалось, жаркое солнце Коломбо высосало из ее тела всю энергию. Она ошиблась. Энергии у нее осталось в избытке, хотя сейчас, лежа и прислушиваясь к ниточкам звуков, тянувшихся из внешнего мира, Гвен ощутила тяжесть в руках и ногах и готова была провалиться в сон. Она начала сознавать, как естественно ей лежать рядом с Лоуренсом, и, улыбнувшись при мысли о своей прежней нервозности, устроилась поудобнее, чтобы смотреть на мужа и ощущать тепло его тела в тех местах, где он словно приклеился к ней. Очищенная от всех прочих эмоций, ее любовь целиком перетекла в этот прекрасный момент. Все будет хорошо. Еще минуту или две она вдыхала мускусный запах Лоуренса, следя за тем, как тени в комнате удлиняются. Затем они быстро растворились в темноте; Гвен глубоко вдохнула и закрыла глаза.
Глава 2
Два дня спустя Гвен на заре разбудил солнечный свет, бивший в комнату сквозь муслиновые занавески. Она сразу подумала о завтраке с Лоуренсом, после которого должен состояться грандиозный тур по поместью. Сев на краю постели, она расплела косы, потом спустила ноги на пол, и они утонули в мягком меховом ковре. Она глянула вниз и пошевелила пальцами в пушистой белизне: интересно, какому зверю принадлежала эта шкура? Встав с постели, она накинула бледно-розовый халат, заботливо повешенный кем-то на спинку стула.
Они прибыли на плантацию рядом с горной деревушкой накануне вечером, как раз перед заходом солнца. С раскалывавшейся от усталости головой, ослепленная яростными пурпурно-красными красками заката, Гвен рухнула в постель.
Теперь она по дощатому полу подошла к окну и раздвинула шторы. Глубоко вдохнула, вглядываясь в первое утро своего нового мира, и прищурилась от его яркости, оглушенная шквалом жужжания, свиста и чириканья.
Перед ней тремя террасами спускался вниз по склону холма к озеру цветущий сад с дорожками, лесенками и притулившимися под деревьями скамьями. Такого прекрасного, сверкавшего серебром озера Гвен никогда еще не видела. Все воспоминания о вчерашней автомобильной поездке с ужасающе крутыми, как изгиб шпильки для волос, поворотами, глубокими ущельями и тошнотворными толчками на ухабах моментально смыло. За озером поднимались вверх по склону и окружали зеркало воды ковром зеленого бархата длинные ряды чайных кустов, такие ровные и симметричные, будто их простегали нитью. Среди них сборщицы чая в ярких сари уже занимались своим кропотливым делом. Издали они напоминали вытканных на ковре разноцветных птиц, застывших на миг, прежде чем схватить что-нибудь в клюв.
Под окном спальни росло грейпфрутовое дерево, а рядом с ним еще одно, которое Гвен не могла опознать, но на нем висели ягоды вроде вишен. Надо бы нарвать их к завтраку, решила она. На столике внизу сидело какое-то маленькое создание — не то мартышка, не то сова — и смотрело на нее круглыми как блюдца глазами. Гвен оглянулась на огромную кровать с пологом, завешенную москитной сеткой. Атласное покрывало на одной стороне постели было едва смято, и она подумала: странно, что Лоуренс не присоединился к ней. Вероятно, он хотел дать ей спокойно выспаться после поездки и ушел в свою комнату. Услышав скрип открываемой двери, Гвен повернула голову:
— О, Лоуренс, я...
— Леди. Вы должны знать. Я Навина. Здесь, чтобы служить вам.
Гвен уставилась на низенькую коренастую женщину, одетую в длинную сине-желтую юбку с запа́хом и белую блузу, и отметила про себя, что она немолода: седеющая коса до самого пояса, круглое лицо, сплошь покрытое морщинами, и бесстрастные глаза с темными кругами под ними.
— Где Лоуренс?
— Хозяин на работе. Два часа, как ушел.
Гвен, расстроенная, отошла от окна и села на постель.
— Вы хотите завтрак там? — Служанка указала на маленький столик за окном. Последовала пауза, в продолжение которой женщины смотрели друг на друга. — На веранде?
— Я бы хотела сперва умыться. Где тут ванная?
Навина пересекла комнату, от ее волос и одежды на Гвен пахнуло каким-то необычным пряным ароматом.
— Вот, леди, — сказала она. — За ширмой ваша купальная комната, но туалетный кули еще не пришел.
— Туалетный кули?
— Да, леди. Скоро будет.
— Вода горячая?
Женщина покачала головой, будто описывая в воздухе узкие восьмерки. Гвен не поняла, означало это «да» или «нет», и решила, что служанка, должно быть, так выразила неуверенность.
— Тут есть дровяной котел, леди. Дерево альбиция. Горячая вода приходит утром и вечером, один час.
Гвен вскинула голову и постаралась произнести с уверенностью, какой на самом деле не ощущала:
— Отлично. Я умоюсь, а потом позавтракаю на улице.
— Очень хорошо, леди. — Навина указала на французские окна. — Они открываются на веранду. Я буду приходить и уходить. Носить вам чай.
— Что там за зверь?
Служанка повернулась посмотреть, но на столике уже никого не было.
В полном контрасте с удушающей, влажной жарой Коломбо утро здесь было хотя и солнечным, но немного прохладным. После завтрака Гвен сорвала с дерева вишню; ягода была красивая, темно-красная, но, когда она ее надкусила, вкус оказался кислый, пришлось ее выплюнуть. Накинув на плечи шаль, Гвен отправилась осматривать дом.
Прежде всего она исследовала широкий коридор с высоким потолком, тянувшийся вдоль всего дома. Темный деревянный пол поблескивал, на стенах по всей длине висели масляные лампы. Гвен принюхалась. Она ожидала, что здесь будет пахнуть сигарным дымом, как и было на самом деле, но ощущался также сильный запах кокосового масла и душистой мастики. Лоуренс называл этот дом бунгало, но Гвен заметила широкую тиковую лестницу, которая вела из просторного холла на второй этаж. По другую сторону лестницы у стены стоял красивый, инкрустированный перламутром шифоньер, а рядом с ним находилась дверь. Гвен открыла ее и вошла в большую гостиную.
Удивленная ее размерами, она глубоко вдохнула, открыла ставни на одном из расположенных вдоль всей стены окон и увидела, что эта комната тоже выходит на озеро. Внутрь хлынул свет. Гвен огляделась. Стены гостиной были окрашены в самый нежный голубовато-зеленый цвет, какой только можно представить, и это придавало ей весьма свежий вид. Дополняли обстановку уютные кресла и два светлых дивана, заваленные вышитыми подушками с изображениями птиц, слонов и экзотических цветов. На спинке одного дивана лежала шкура леопарда.
Гвен ступила на сине-кремовый персидский ковер — их тут было два — и закружилась, раскинув руки. Да, здесь очень мило. Действительно мило.
Ее испугало глухое рычание. Она глянула вниз и увидела, что отдавила лапу спящей собаке — черной, с гладкой шерстью. Похоже, это был лабрадор, очень ухоженный, но не совсем обычный. Гвен шарахнулась назад, опасаясь, как бы пес ее не укусил. В этот момент в комнату почти беззвучно вошел мужчина средних лет. Узкоплечий, с мелкими чертами лица и шафраново-коричневой кожей, он был одет в белый саронг, белый пиджак и белый же тюрбан.
— Старого пса зовут Таппер, леди. Любимая собака хозяина. Я дворецкий, а это — второй завтрак. — Он приподнял поднос, который держал в руках, после чего поставил его на маленький столик. — Наш собственный листовой оранж пекое.
— Правда? Я только что позавтракала.
— Хозяин вернется после двенадцати. Вы услышите гудок для работников, и потом он появится здесь. Там журналы для вас. — Он указал на деревянную стойку у камина. — Можете почитать.
— Благодарю.
Камин был большой, обложенный камнем, с медными щипцами, совком и кочергой, обычными атрибутами очага, по соседству с ними стояла гигантская корзина, доверху набитая поленьями. Гвен улыбнулась. Впереди уютный вечер — они вдвоем, обнявшись, будут сидеть перед огнем.
До возвращения Лоуренса оставался всего час, поэтому, не притронувшись к чаю, Гвен решила осмотреть дом снаружи. Вчера они подъехали к нему на новом «даймлере» Лоуренса уже в сумерках, и она не смогла разглядеть фасад. Отыскав обратный путь по коридору в главный холл, Гвен открыла одну створку темных двойных дверей с симпатичным веерообразным окошком наверху и оказалась на крыльце под тенистым навесом. Гравийная дорожка, обсаженная цветущими тюльпанными деревьями вперемежку с пальмами, зигзагами уходила от дома вверх, в горы. Несколько опавших цветков лежали на краю газона, будто там сами по себе выросли тюльпаны.
Гвен хотелось прогуляться в горы, но сперва она завернула за угол, где находилась крытая терраса. Из нее тоже открывался вид на озеро, но немного под другим углом, чем в ее комнате. Крышу террасы, своеобразный портик, поддерживали восемь колонн из темного дерева, пол был мраморный, мебель из ротанга, а стол уже накрыт к обеду. Вверх по одной из колонн проскакала и скрылась за балкой шустрая белка. Это вызвало у Гвен улыбку.
Вернувшись к входу в дом, она пошла по гравийной дорожке, пересчитывая деревья. Чем выше она поднималась, тем сильнее покрывалась пóтом, но решила не оглядываться, пока не досчитает до двадцати. Гвен считала и вдыхала аромат персидских роз, а жара тем временем усиливалась, хотя, к счастью, не доходила до точки кипения, как в Коломбо. По обеим сторонам дорожки росли кусты с крупными листьями в форме сердца и персиково-белыми цветами.
На двадцатом дереве Гвен скинула с себя шаль и обернулась. Все сверкало: озеро, красная крыша дома, даже сам воздух. Она сделала глубокий вдох, как будто так хотела впитать в себя каждую частичку этой красоты: душистые цветы, ошеломляющий пейзаж, светящуюся зелень покрытых чайными кустами склонов, пение птиц. Голова кружилась. Все пребывало в движении, и воздух, наполненный кипучей жизнью, звенел от беспрестанной суеты.
С этой выгодной точки обзора дом был как на ладони. Высокая задняя часть его шла параллельно озеру, справа к ней примыкала терраса, и с одной стороны была сделана пристройка, так что в плане дом представлял собой букву «Г». Рядом с пристройкой имелся двор, от которого шла дорожка, исчезавшая за стеной из высоких деревьев. Гвен сделала еще несколько живительных глотков чистейшего воздуха.
Тишину нарушил отвратительный звук полуденного гудка. Она потеряла счет времени, но сердце у нее на миг замерло, когда она заметила Лоуренса, шагавшего к дому вместе с каким-то незнакомым мужчиной. Ее муж явно был в своей стихии, энергичный и деловитый. Гвен закинула шаль на плечо и припустила к дому. Однако спуск по склону оказался не таким удобным, как подъем. Через пару минут она поскользнулась на гравии, зацепилась носком туфли за торчавший из земли корень, потеряла равновесие и упала лицом вперед, так сильно ударившись о землю, что у нее перехватило дыхание.
Когда она обрела способность нормально дышать и попыталась встать на ноги, левая лодыжка у нее подкосилась. Гвен потерла ссадину на лбу, у нее закружилась голова, она села на землю и ощутила начало приступа головной боли, причиной которого стал солнцепек. Утром было так свежо, что она и не подумала надеть шляпу. Из-за деревьев раздался какой-то страшный визг. Так мог кричать от боли кот или ребенок, а может, шакал. Ей не хотелось ждать, чтобы узнать, кто это был. Она заставила себя подняться, на этот раз сжав зубы, чтобы не спасовать перед болью, и заковыляла вниз, к дому.
Как только Гвен показалась на дорожке против входа, Лоуренс вышел из дому и заторопился к ней.
— Как я рада тебя видеть! — крикнула она, и дыхание у нее участилось. — Я пошла наверх, чтобы полюбоваться видом, но упала.
— Дорогая, это небезопасно. Там встречаются змеи. Травяные, древесные. Змеи, которые избавляют сад от крыс. Всякие кусачие муравьи и жуки. Лучше не ходи никуда одна. Пока что.
Гвен указала рукой туда, где женщины собирали чай:
— Я не такая неженка, какой выгляжу, и там были те женщины.
— Тамилы знают эту землю, — сказал Лоуренс, подойдя к жене. — Ну ничего, держись за мою руку, и мы доберемся до дому. Я попрошу Навину перевязать тебе лодыжку. И могу вызвать из Хаттона местного доктора, если хочешь.
— Навину?
— Айю.
— Ах да.
— Она ухаживала за мной, когда я был ребенком, и я очень привязан к ней. Когда у нас появятся дети... — Гвен подняла брови и медленно улыбнулась ему; Лоуренс усмехнулся, а потом закончил фразу: — Она будет нянчить их.
Гвен погладила его по руке:
— А чем буду заниматься я?
— Тут много дел. Ты скоро узнаешь.
По пути к дому Гвен ощущала тепло его тела. Несмотря на боль в лодыжке, она испытала знакомый трепет и подняла руку, чтобы потрогать глубокую ложбинку на подбородке Лоуренса.
Как только ее нога была перевязана, они уселись на террасе.
— Ну, — произнес Лоуренс, и глаза у него заискрились. — Тебе нравится то, что ты видишь?
— Это прекрасно, дорогой. Я буду счастлива здесь с тобой.
— Я виноват, что ты упала. Хотел поговорить с тобой вчера вечером, но у тебя болела голова, и я решил подождать. Мне нужно объяснить тебе некоторые мелочи.
Гвен подняла на него глаза:
— О?
Морщины на лбу Лоуренса залегли глубже, и когда он прищурился, стала ясна причина этого — жгучее солнце.
— Для своего же блага не встревай в дела работников. Тебе не нужно беспокоиться о том, что происходит в рабочих линиях.
— А что это такое?
— Место, где живут работники плантаций и их семьи.
— Но это, должно быть, очень интересно.
— Честно говоря, смотреть там особо не на что.
Гвен пожала плечами:
— Что-нибудь еще?
— Лучше не ходи по округе одна. — (Она фыркнула.) — Пока не освоишься здесь.
— Хорошо.
— Позволяй Навине видеть тебя в ночной сорочке. Она будет приходить в восемь утра и приносить тебе «постельный чай» — так они это называют.
Гвен улыбнулась:
— А ты будешь пить со мной постельный чай?
— При любой возможности.
Она послала ему через стол воздушный поцелуй:
— Не могу дождаться.
— Я тоже. И вот еще: ни о чем не волнуйся. Ты скоро поймешь, как тут и что. Завтра познакомишься с женами других плантаторов. Флоранс Шуботэм — забавная старая птичка, но она может быть тебе очень полезна.
— Мне больше нечего надеть.
— Моя девочка, — улыбнулся Лоуренс. — Макгрегор уже послал кого-то с воловьей упряжкой забрать твой сундук со станции в Хаттоне. Позже я представлю тебе слуг. Но по-моему, какой-то ящик от «Селфриджеса» уже дожидается внимания хозяйки. Полагаю, в нем вещи, которые ты заказала перед отъездом?
Гвен в восторге раскинула руки. Ей вдруг стало веселее при мысли об уотерфордском хрустале и восхитительном новом вечернем наряде. Платье было что надо — короткое, с несколькими слоями серебристо-розовых оборок. Она вспомнила тот день в Лондоне, когда Фрэн настояла, чтобы его сшили. Всего полторы недели — и Фрэн тоже будет здесь. Над столом порхнула галка и в мгновение ока стащила хлебец из корзины. Гвен захохотала, и Лоуренс подхватил ее смех.
— Тут много разных животных. Я видела полосатую белку, она забежала под крышу веранды.
— Их две. Они устроили там гнездо. От них никакого вреда.
— Мне это нравится.
Гвен прикоснулась к руке мужа, а он, взяв ее пальцы, поднес их к губам и поцеловал:
— Одна последняя вещь. Я почти забыл, но, вероятно, это самое важное. Домашние дела полностью на тебе. Я не стану ни во что вмешиваться. Прислуга отвечает перед тобой, и только перед тобой. — Он помолчал. — Вероятно, ты обнаружишь, что тут все немного запущено. Люди слишком долго были предоставлены самим себе. Не исключено, что тебе предстоит борьба, но, я уверен, ты вернешь им форму.
— Это развлечет меня, Лоуренс. Но ты так и не рассказал мне почти ничего о самом имении.
— Ну, трудятся здесь в основном тамилы. Они прекрасные работники, в отличие от большинства сингалов. У нас тут их живет по крайней мере тысячи полторы. Для них организовано нечто вроде школы, бесплатная аптека, им оказывают первичную медицинскую помощь. У них много разных льгот, есть магазин, им дают субсидии на рис.
— А само производство чая?
— Это делают на нашей чайной фабрике. Процесс трудоемкий и длительный, но я тебе как-нибудь покажу, если хочешь.
— Хочу.
— Хорошо. Значит, мы со всем разобрались, и я предлагаю тебе отдохнуть после обеда, — сказал Лоуренс, вставая.
Гвен посмотрела на остатки трапезы и обхватила себя руками. Потом глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Ну вот, время пришло. Когда Лоуренс наклонился поцеловать ее в лоб, она закрыла глаза и не могла сдержать радостной улыбки, однако, открыв их, поняла, что он собрался уходить.
— Увидимся вечером. Мне очень жаль, дорогая, но я должен встретиться с Макгрегором. В четыре часа дадут гудок на чайной фабрике, и тогда я буду далеко от дома, а ты спи.
Гвен почувствовала тепло слез под веками и утерла глаза столовой салфеткой. Она знала, какой занятой человек Лоуренс, и, конечно, плантация стояла для него на первом месте, но ей показалось или ее милый, нежный супруг немного отдалился от нее?
Глава 3
На следующий вечер Гвен стояла у окна и любовалась закатом. Небо и водная гладь стали почти одинаково золотистыми, озеро обрамляли холмы разных оттенков сепии. Она отошла от окна и оделась очень тщательно, потом придирчиво взглянула на свое отражение в зеркале. Служанка помогла ей украсить серебряными бусинами волосы, скрученные в тяжелый узел на затылке, однако Гвен вытащила из него один завиток. Лоуренс устроил небольшую вечеринку, чтобы представить ее в качестве новой хозяйки плантации Хупера, и она хотела выглядеть наилучшим образом, хотя свое новое платье решила поберечь до приезда Фрэн. Тогда они будут вместе учиться танцевать чарльстон.
Сегодня Гвен надела платье из светло-зеленого шелка с кружевной оборкой вдоль выреза, более низкого, чем она привыкла. Разумеется, оно было с заниженной талией и шифоновой юбкой годе, остроконечные клинья которой образовывали опасно короткий подол. В дверь постучали.
— Войдите.
Лоуренс толкнул дверь и остановился на пороге, слегка расставив ноги. Они посмотрели друг на друга.
Он был в черном костюме с белой рубашкой, белым жилетом и белым же галстуком-бабочкой, волосы попытался разделить пробором. Под долгим взглядом мужа Гвен ощутила дрожь и задержала дыхание.
— Я... Ты... Боже мой, Гвендолин! — Он сглотнул.
— Ты сам выглядишь превосходно, Лоуренс. Я уже почти привыкла видеть тебя в шортах.
Он подошел, обнял ее и поцеловал в шею сзади за ухом:
— Ты выглядишь умопомрачительно!
Гвен обожала ощущение его теплого дыхания на коже и предвкушала восхитительную ночь. Кто мог сомневаться в таком мужчине, как Лоуренс? Он дышал энергией и был полон сил, достаточно всего лишь оказаться рядом с ним, чтобы почувствовать себя желанной и защищенной, ничего плохого с тобой просто не может произойти там, где он.
— Я не шучу. В этом платье ты посрамишь остальных дам.
Гвен посмотрела на свое мерцающее платье:
— Оно довольно короткое.
— Нам всем иногда нужно немного встряхнуться. Не забудь свое боа. Даже при зажженном камине после захода солнца тут бывает прохладно. Ты, наверное, уже сама это заметила.
Вчера Лоуренс был занят делами поместья, так что уютный вечер вдвоем перед камином не состоялся. Около девяти по одному, в порядке старшинства, начали появляться слуги. Сперва отвечавший за весь дом дворецкий в белом тюрбане, потом главный повар, или аппу, как его называли, который то ли был лыс, то ли сбривал волосы до макушки, а оставшиеся скручивал в затейливый узел. В чертах его лица проглядывало что-то восточноазиатское, будто он имел предков в Индокитае, и обычно поверх синего с золотом саронга повар носил длинный белый передник. Навина пришла с кружкой горячего козьего молока, подслащенного медом вместо джаггери — патоки из пальмового сахара; она посчитала нужным упомянуть об этом и с очаровательной улыбкой пожелала хозяйке доброй ночи. За ней последовали пятеро мальчиков-слуг, которые выстроились в ряд и хором сказали: «Спокойной ночи»; наконец настала очередь кухонных кули — те лишь молча опустили глаза на босые ступни и поклонились. Вскоре после завершения этого отработанного ритуала прощания на ночь Гвен легла спать одна, сославшись на больную лодыжку. Сейчас она улыбнулась при мысли о том, как странно все это было.
— Что тебя развеселило? — спросил Лоуренс.
— Я подумала о слугах.
— Ты скоро к ним привыкнешь.
Лоуренс поцеловал ее в губы, и она почувствовала запах мыла и лимона на его коже. Рука об руку они вышли из комнаты и направились в гостиную выпить по коктейлю перед ужином.
— Чем пахнет от женщины-служанки? — спросила Гвен.
— Ты говоришь о Навине?
— Да.
— Не знаю. Вероятно, это смесь кардамона и мускатного ореха. Сколько себя помню, от нее всегда так пахло.
— Давно она здесь работает?
— С тех пор, как мать отыскала ее и сделала моей айей.
— Бедная Навина. Могу представить, как ты мальчишкой с диким топотом носился по дому.
Лоуренс засмеялся:
— Мать собирала что-то вроде семейного архива: письма, фотографии, свидетельства о рождении, записи о браках, ну, знаешь, всякое такое. Думаю, там могут найтись фотографии Навины в молодости.
— Я бы с удовольствием взглянула. Мне хочется знать о тебе все.
— Я и сам не видел этого архива целиком. Верити хранит коробку с ним в Англии. Мне так не терпится познакомить тебя с ней, ну да что там.
— Жаль, что она пропустила нашу свадьбу. Может, твоя сестра привезет с собой этот семейный архив, когда приедет в гости?
— Конечно, — кивнул Лоуренс.
— А Навина была и айей Верити?
— Нет, у Верити до отъезда в пансион няней была женщина помоложе. Когда умерли наши родители, Верити сильно переживала, бедная девочка. Ей было всего десять.
— А что случится, когда Навина состарится и больше не сможет работать?
— Мы позаботимся о ней, — сказал Лоуренс и открыл высокое французское окно. — Пройдем через веранду.
Гвен шагнула вперед и засмеялась. На улице стоял оглушительный гомон: рат-та-та, тви-тви, тап-тап. Птичьи крики, свист и утробное кваканье доходили до крещендо, смолкали и начинались заново. Слышались журчание бегущей воды и громкое скри-скри-скри — влажный воздух полнился пением цикад. Гвен невольно улыбнулась, не в силах скрыть удовольствия от этого многозвучного концерта.
Над темными кустами метались светящиеся огоньки.
— Светлячки, — сказал Лоуренс; Гвен заметила у озера горящие факелы. — Я думал, мы потом совершим ночную прогулку. Озеро великолепно, когда его освещают только факелы и луна... И ночью меньше вероятность наткнуться на водяных быков. У них плохое зрение, поэтому они предпочитают заходить в воду посреди дня, когда светло и жарко.
— Боже, правда?
— Не сомневайся, они опасны и могут забодать или затоптать, если находятся в особенно агрессивном настроении. Но беспокоиться не стоит, у нас тут водяные быки редкость. Это наверху, в долине Хортон, их множество.
Первой в гостиной появилась Флоранс Шуботэм со своим мужем Грегори, и пока Лоуренс и мистер Шуботэм разговаривали у буфета с напитками, Гвен пила шерри и беседовала с его супругой. Женщина эта, одетая в бледно-желтое с цветочным рисунком платье длиной почти до лодыжек, была в теле, имела характерные для англичанок широкие бедра при довольно узких плечах и обладала высоким скрипучим голосом, который звучал странно из уст такой корпулентной особы.
— Так вы совсем молоденькая? — произнесла Флоранс, и ее двойной подбородок заходил ходуном. — Надеюсь, вы сможете освоиться здесь.
Гвен силилась не рассмеяться:
— Освоиться?
Флоранс надавила рукой на диванную подушку, которая была у нее за спиной, потом вытащила ее, положила себе на колени и придвинулась к Гвен. У миссис Шуботэм были низкий лоб и почти совсем седые волосы, кудрявые и, судя по всему, довольно непокорные. На Гвен пахнуло джином и не слишком тщательно вымытым телом.
— Я уверена, вы скоро обвыкнетесь с нашими порядками. Послушайтесь моего совета, деточка, и, чем бы вы ни занимались, не сходитесь слишком близко со слугами. Это не годится. Они этого не оценят и перестанут уважать вас.
— В Англии я всегда относилась по-дружески к нашей горничной.
— Здесь все иначе. Темные расы другие, понимаете? Доброта не приносит им ничего хорошего. Совсем ничего. А метисы и того хуже. — (Прибывали новые пары. Гвен забеспокоилась. Она знала слово «метис», но ей неприятно было слышать, как его используют в таком смысле.) — Относитесь к ним как к детям и присматривайте за своим дхоби. Только на прошлой неделе я заметила, что мою китайскую шелковую пижаму подменили на какое-то старье, которое, наверное, раздобыли на уличном базаре в Хаттоне.
Гвен совершенно смешалась и начала паниковать. Как могла она присматривать за дхоби, когда вообще не знала, кто или что это такое?
Она окинула глазами комнату. Предполагалось, что это будет скромный ужин с несколькими гостями, но в гостиной собралось уже не меньше дюжины пар, и оставалось еще много мест для других. Гвен попыталась поймать взгляд мужа, но едва не рассмеялась, увидев, что Лоуренс увлечен разговором с лысым и чрезвычайно лопоухим мужчиной: уши у него торчали буквально под прямым углом к голове. Человек-чайник.
— Вероятно, обсуждают цены на чай, — сказала Флоранс, проследив за ее взглядом.
— Есть какие-то проблемы?
— О нет, дорогая. Совсем наоборот. У всех тут дела идут превосходно. Новый «даймлер» вашего мужа — прекрасное тому подтверждение.
— Так это здорово, — улыбнулась Гвен.
Стоявший у дверей мальчик-слуга в белом кителе ударил в медный гонг.
— Но вы не волнуйтесь, если что, спросите меня. Я рада помочь. Сама хорошо помню, каково это — быть молоденькой и только что выйти замуж. Столько всего нового.
Флоранс отложила в сторону подушку и протянула руку. Гвен сообразила, что это сигнал ей встать и помочь старой даме подняться.
При зажженных серебряных канделябрах столовая выглядела очень уютно. Все блестело и сверкало, в воздухе пахло душистым горошком — цветы в невысоких вазах расставили в разных местах. Гвен заметила ухоженную моложавую женщину, широко улыбавшуюся Лоуренсу. У нее были зеленые глаза, выдающиеся скулы и длинная шея. Светлые волосы спереди обрамляли лицо, как при стрижке «волнистый боб», но когда женщина отвернулась, Гвен увидела, что волосы у нее длинные и скручены в элегантный узел. Она была буквально увешана рубинами, а одета довольно просто, в черное. Гвен попыталась встретиться с ней взглядом, надеясь, что они скоро смогут стать приятельницами.
Кроткий с виду мужчина в очках, сидевший слева от Гвен, представился как Партридж. Она отметила про себя его слегка выступающий подбородок, маленькие щетинистые усики и добрые серые глаза. Он выразил надежду, что она постепенно обживется здесь, и попросил называть его Джоном.
Они поболтали о том о сем еще немного, глаза всех гостей были прикованы к Гвен, но вскоре разговор перешел на последние слухи из Нувара-Элии — зазвучали незнакомые имена и слова о том, кто что кому сделал и почему. Бо́льшая часть этих фраз была для Гвен полной бессмыслицей. Людей, о которых шла речь, она не знала, а потому едва ли могла всерьез заинтересоваться беседой. Только когда чаеторговец стукнул кулаком по столу и в комнате вдруг воцарилась тишина, она включилась и стала внимательно слушать.
— Это позор, если вы позволите мне выразить свое мнение. Надо было перестрелять бо́льшую часть из них.
Послышалось несколько негромких возгласов: «Слушайте, слушайте!», а оратор тем временем продолжил свою обличительную речь.
— О чем они говорят, Джон? — прошептала Гвен.
— Недавно в Канди1 произошла стычка. Кажется, британское правительство обошлось с ее виновниками довольно сурово. И это вызвало бунт. Ходят слухи, что это был протест не против британцев вообще, но что-то связанное с памятными цветами2.
— Значит, мы в безопасности?
— Да, — кивнул Партридж. — Но это дает повод старым служакам поораторствовать. Все началось лет десять назад, когда британцы расстреляли сходку мусульман. Это было ошибкой.
— Звучит не очень приятно.
— Да. Видите ли, Цейлонский национальный конгресс пока не требует независимости, только большей автономии. — Он покачал головой. — Но если вы спросите меня, нам нужно действовать осторожнее. Учитывая, какие события происходят в Индии, пройдет совсем немного времени, и Цейлон последует ее примеру. Это еще только начало, помяните мои слова, проблемы назревают.
— Скажите, вы социалист?
— Нет, моя дорогая, я врач.
Гвен улыбнулась, заметив веселые искорки в глазах своего собеседника, но потом взгляд Партриджа посерьезнел.
— Проблема в том, что только трое кандийцев были избраны в совет, поэтому в нынешнем году некоторые из них покинули Цейлонский национальный конгресс и создали вместо него Кандийскую национальную ассамблею. Вот за чем нам нужно проследить, да еще за Молодой ланкийской лигой, которая начинает создавать оппозицию британцам.
Гвен взглянула на сидевшего на другом конце стола Лоуренса, надеясь, что он подаст ей знак, мол, мужчины не против, чтобы дамы удалились, но тот, прищурив глаза, смотрел куда-то вдаль.
— Мы кормим их, — говорил другой мужчина, — заботимся о них, даем им крышу над головой. Все это более чем удовлетворяет требуемым стандартам. Чего еще они хотят? Лично я...
— Но мы можем сделать гораздо больше, — перебивая его, спокойно заговорил Лоуренс, он не горячился, держал эмоции под контролем. — Я построил школу, но дети туда почти не ходят. Пора найти какое-то решение.
Волосы вздыбились у него надо лбом — верный знак, что он ерошил их руками, и Гвен поняла, что ее супруг привык делать так, когда испытывал нервное напряжение. Это придавало Лоуренсу моложавый вид, и ей отчаянно захотелось обнять его.
Доктор похлопал ее по руке:
— Цейлон — это... ну... Цейлон — это Цейлон. Вы скоро составите о нем собственное мнение, — сказал он. — До перемен еще далеко, но мы не останемся глухими к призыву Ганди о сварадже для всех.
— Сварадже?
— Самоуправлении.
— Понимаю. Это будет плохо?
— На данном этапе никто не знает.
После ухода гостей Лоуренс вошел в комнату Гвен и, раскинув руки, упал на постель. Она разволновалась. В камине горели поленья, и в комнате было очень тепло. Как же их прогулка к озеру?
— Иди сюда, дорогая, — сказал он. — Иди ко мне. — Гвен подошла и, не раздеваясь, легла рядом с ним поверх покрывала. Лоуренс приподнялся на локтях и улыбнулся. — Боже, как же ты хороша!
— Лоуренс, а кто такая эта блондинка в черном? Мне не удалось поговорить с ней.
— В черном?
— Да. Такая была всего одна.
Он сдвинул брови:
— Ты, должно быть, имеешь в виду Кристину Брэдшоу. Она вдова, американка. Ее мужем был банкир Эрнест Брэдшоу. Вот откуда у нее столько украшений.
— Она не похожа на скорбящую вдову. — Гвен помолчала, глядя на умное, красиво очерченное лицо мужа. — Лоуренс, ты меня любишь?
Он удивился:
— К чему этот вопрос?
Гвен закусила губу, размышляя, как лучше выразить свою мысль.
— Но ты не... Я хочу сказать, что чувствовала себя немного одиноко с момента приезда на плантацию. Я хочу чаще бывать с тобой.
— Ты со мной сейчас.
— Я не о том. — Последовала недолгая пауза, Гвен мялась, чувствуя неуверенность в себе. — Что за дерево растет под моим окном? — спросила она. — Оно похоже на вишню.
— О боже, ты ведь не пробовала с него ягоды, а? — (Гвен кивнула.) — Они горькие. Из них тут готовят чатни. Я никогда их в рот не беру.
Вдруг Лоуренс закатился на нее, придавливая к постели, и поцеловал в губы. Ей понравился слабый запах алкоголя в его дыхании, и, возбужденная предвкушением, она приоткрыла рот. Он обвел его пальцем, и она почувствовала, как все ее мышцы расслабились, но затем случилось нечто странное. Лоуренс затаил дыхание и весь напрягся. Гвен уловила в его глазах тревогу. Она погладила мужа по щеке, чтобы это выражение пропало, но Лоуренс молча посмотрел на нее — почти что сквозь нее, словно не знал, кто она такая, и вдруг быстро сглотнул, встал и вышел из комнаты.
На мгновение Гвен застыла в неподвижности, потом выскочила за дверь, чтобы позвать его, однако, сделав несколько шагов по коридору, увидела, что Лоуренс уже поднимается по лестнице. Не желая, чтобы кто-нибудь из слуг увидел, как она гоняется за мужем, Гвен вернулась в свою комнату, а оказавшись внутри, прислонилась спиной к стене, чтобы выровнять дыхание. Она закрыла глаза и отдалась ощущению пустоты и одиночества. Видение освещенного факелами озера больше не манило ее. Что такое с Лоуренсом?
Гвен разделась и забралась в постель. Привыкшая к открытому выражению эмоций, она чувствовала смятение и очень хотела, чтобы Лоуренс заключил ее в объятия; тоска по дому волной накатила на нее. Отец похлопал бы ее по руке и сказал: «Выше голову», а мать, вероятно, бросила бы на нее сочувственный взгляд и принесла кружку какао. Кузина Фрэн, изобразив на лице напускную строгость, велела бы ей не вешать нос. Гвен хотелось больше походить на сестру. Никто не одобрял Фрэн, когда та отправилась к медиуму, мадам Состаржински, но она все равно пошла, и кто стал бы винить бедняжку после того, как ее родители трагически погибли при крушении «Титаника».
Беспокойство из-за Лоуренса не давало Гвен уснуть, и, чувствуя, что ей, вероятно, предстоит провести бессонную ночь, она лежала на спине и таращилась в темноту. У него, наверное, есть причины так вести себя, размышляла она, но как объяснить это странное выражение его глаз?
1 Канди — государство, существовавшее в центральной части острова Шри-Ланка с XV по XIX в. В 1815 г. оккупировано британскими войсками и включено в состав королевской колонии Цейлон.
2Памятные цветы — акции борцов за независимость Цейлона, которые устраивали в противовес ежегодной продаже маков 11 ноября, в день подписания в 1918 г. Компьенского перемирия, послужившего прологом к окончанию Первой мировой войны. Цейлонские активисты продавали в этот день цветы тюльпанного дерева и направляли доходы на поддержку нуждавшихся местных жителей.
Глава 4
Прошла целая неделя. Гвен сидела в гостиной и ждала слуг, которых вызвала к себе. Теперь она уже привыкла к ненавязчивости домашней прислуги, почти неслышно приходившей и уходившей. Гвен понаблюдала, как идут дела в доме, и сделала заметки об увиденном. Но Лоуренс так и не приходил к ней в постель. Всегда-то у него была какая-нибудь важная причина, которой Гвен ничего не могла противопоставить. Она завела себе привычку не смотреть в глаза Навине, когда та приносила ей постельный чай на серебряном подносе. Для этой женщины было очевидно, что хозяйка спала одна, и Гвен, морщась при мысли, что станет объектом жалости, сознавала необходимость разобраться с этой проблемой самостоятельно.
Хотя холодность мужа ее огорчала, но она, расправив плечи, решила отбросить мысли об этом, по крайней мере на какое-то время. Лоуренса, вероятно, тревожили дела на плантации. Ну ничего, скоро все у них изменится к лучшему, уверяла себя Гвен. А она тем временем займется хозяйством и станет самой лучшей женой, какой только можно быть. Конечно, Гвен не собиралась конкурировать с Кэролайн, первой женой Лоуренса, просто хотела, чтобы муж гордился ею.
Услышав стук в дверь, Гвен вытерла об юбку слегка влажные ладони. Вошли Навина, аппу, дворецкий и двое мальчиков-слуг.
— Все здесь? — с улыбкой спросила Гвен и сцепила руки, чтобы скрыть нервозность.
— Кухонные кули заняты, — сообщила Навина. — И другие мальчики тоже. Все, кто мог, пришли.
Дворецкий и Навина были сингалы. Остальные — тамилы. Гвен надеялась, что они все понимают английский и ладят друг с другом.
— Ну вот что, я позвала вас на это маленькое собрание, чтобы вы узнали о моих планах. — Она обвела спокойным взглядом стоявших перед ней слуг. — Я составила список того, что каждый из вас делает, и у меня есть несколько вопросов.
Все молча слушали.
— Во-первых, откуда в доме берется молоко? Я не видела здесь коров.
Аппу поднял руку:
— Молоко доставляют каждый день от буйволицы из долины.
— Понятно. И его достаточно?
Повар кивнул и добавил:
— У нас тут есть еще две козы.
— Отлично. Мой второй вопрос: в какой день приходит дхоби?
— Вы с ним договариваетесь, леди.
— Он говорит по-английски?
— По-английски тоже говорит, не очень хорошо.
— Но достаточно?
Аппу покачал головой.
Гвен до сих пор не понимала, означает это движение «да» или «нет», но по крайней мере она выяснила, что дхоби — это мужчина, который занимается стиркой. Кроме того, ей стало известно, что он работает в нескольких поместьях, и хотелось узнать, можно ли нанять его, чтобы он работал только здесь.
Она посмотрела на выжидающие лица слуг:
— Следующее, что я запланировала, — это небольшой огород при кухне.
Они неуверенно переглянулись.
— Огород, который заходит на кухню? — уточнил аппу.
Гвен улыбнулась:
