Убийство в садовом домике E-Book

Геннадий Сорокин

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Krimi
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 356

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Ностальгия по временам, уже успевшим стать историей. Автор настолько реально описывает атмосферу эпохи и внутреннее состояние героев, что веришь ему сразу и безоговорочно. 1978 год. В садоводческом товариществе «Огонек» на собственном участке ударом топора убит один из старожилов — Николай Фурман. Опергруппа во главе с Сергеем Агафоновым по горячим следам определяет подозреваемых: соседку по даче, которая была тайной любовницей Фурмана и намеревалась порвать с ним отношения, и второго соседа, давно претендовавшего на «лишние» сотки убитого. Каждому из них была выгодна смерть Николая. Расследование обещает быть классическим: подозреваемые налицо, мотивы понятны, улики — неопровержимые. Но в последний момент экспертиза выносит неожиданное заключение, которое заставило сыщиков отказаться от очевидной версии… Уникальная возможность на время вернуться в недавнее прошлое и в ощущении полной реальности прожить вместе с героями самый отчаянный отрезок их жизни.

Leseprobe

Геннадий Сорокин Убийство в садовом домике

© Сорокин Г. Г., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Часть первая

1

– Как дела? – спросил знакомый голос в трубке. – Все нормально? Тогда записывай! Звонила некая гражданка Фурман. Знакомая фамилия? Писатель был такой, Фурман… Или Фурманов?.. Не важно! Он про Чапаева книгу написал. Писатель давно умер, а гражданка Фурман Лидия Ильинична жива. Сегодня утром она пришла в свой садовый домик и обнаружила в нем мужа с пробитой головой. Суть уловил? У вас убийство. Сообщения по телетайпу от нас не дожидайся, считай, что информация подтвердилась. Немедленно высылай на место происшествия следственно-оперативную группу, и ждите остальных. На убийство все начальство съедется… Как вы найдете садовый домик?.. Логичный вопрос. Гражданка Фурман покажет, где ее убиенный муж лежит… Что, что?.. Откуда у нас информация об убийстве? Фурман сообщила. Она позвонила по «02» по телефону-автомату от гастронома «Рассвет»… Почему оттуда?.. Честно признайся, ты вчера горячительными напитками не злоупотреблял?.. Нет?.. А почему тогда сегодня дурацкие вопросы задаешь? Откуда гражданка Фурман должна была звонить, если ни в одном садоводческом товариществе телефона нет? Даже у сторожей в правлении нет… Записывай адрес, данные заявительницы и номер сообщения…

Дежурный по Кировскому РОВД положил трубку прямой связи с городским управлением, сделал пометку в рабочем журнале: «11 час. 50 мин. 22 апреля 1978 года. Убийство. Фурман».

Позевывая, в дежурную часть вошел водитель дежурного автомобиля, худощавый усатый мужчина лет сорока пяти. В силу возраста в райотделе к нему обращались не по имени, а по отчеству.

– Петрович! – не отрываясь от записей в журнале, сказал дежурный. – Собирайся, на убийство поедешь.

– Куда? – не проявляя ни малейшей заинтересованности, спросил водитель.

– В садоводческое товарищество «Огонек». Там некоего Фурмана топором по голове огрели.

– Фурмана? – все так же безразлично переспросил водитель. – Какого Фурмана? Друга Чапаева? Долго же он от белогвардейцев скрывался!..

Водитель, словно споткнувшись, замолчал на полуслове – до него дошло, куда придется ехать.

– Мать его! – взорвался от негодования Петрович. – Не могли этого Фурмана где-нибудь в городе завалить? Как я вглубь садов проеду? У меня же не танк Т-34, а обычный УАЗ, потрепанный, как после битвы на Курской дуге. У меня передний мост барахлит, еле переключается!

– Чего ты разошелся? – попытался остудить коллегу дежурный. – Там часть дороги гравием отсыпана…

– Каким гравием! – перебил дежурного Петрович. – Там гравийки – с гулькин нос! Сто метров от трассы отсыпку сделали, и все, привет! Дальше грунтовая дорога начинается. По ней сейчас только на вездеходе «Урал» можно проехать или на тракторе.

Дежурный не стал ввязываться в бессмысленную дискуссию о состоянии дорог в массиве садово-огороднических товариществ, поднял трубку прямой связи с начальником РОВД Симоновым, сообщил о происшествии. Выслушав указания Симонова, он нажал кнопку вызова следственно-оперативной группы. Звонок, наподобие школьного, пронзительно прозвучал в коридорах районного отдела милиции. Свободные от дежурства сотрудники вздрогнули от неожиданности и продолжили заниматься своими делами. К звуковому оповещению в РОВД еще не успели привыкнуть – звонки на этажах установили совсем недавно, не больше месяца назад.

Первым в дежурную часть спустился инспектор уголовного розыска Иван Абрамов, здоровенный молодой мужчина, бывший спортсмен. В райотделе за глаза его звали Дуболомом. За ним следом пришел эксперт-криминалист с дежурным чемоданчиком. Последней соизволила явиться следователь Татьяна Арефьева, манерная дама тридцати пяти лет. Узнав, что выезжать придется на убийство, она встала в позу.

– Никуда я не поеду! – заявила Арефьева. – Убийство – не моя подследственность. Пусть следователь прокуратуры на труп выезжает. Почитай закон, узнаешь, кто должен на убийство выезжать, а кто – нет.

– Арефьева! – повысил голос дежурный. – Ты мне здесь комедию не ломай! Если считаешь, что начальник РОВД законов не знает, то пойди к нему и скажи об этом, а я посмотрю, что от тебя потом останется. Шеф сегодня не в духе, так что с порога выдаст тебе по первое число… Пойдешь к нему или нет? Если нет, то садись и слушай. Вчера супруги Фурман договорились, что в субботу поедут на садовый участок, начнут прибирать там после зимы. Вечером супруги разругались. Муж психанул и уехал ночевать в загородный дом один. Утром жена поехала мириться и обнаружила его в садовом домике мертвым, с пробитой топором головой. Жена оказалась крепкой женщиной, в панику не впала, действовала разумно. Она нашла замок от входной двери, закрыла садовый домик и пошла в город к ближайшему телефону-автомату.

Абрамов посмотрел на карту района, висевшую на стене рядом с дежурным. От массива садовых товариществ до трамвайной линии, за которой начинались пятиэтажные кирпичные жилые дома, идти было километра два с половиной, не меньше.

– После звонка дежурный по городскому УВД направил находившийся поблизости к месту происшествия экипаж ГАИ. Сотрудники Госавтоинспекции подобрали заявительницу, подтвердили ее сообщение и доставили гражданку Фурман к городской прокуратуре. Даю вам три минуты на сборы, и в путь! Вначале в прокуратуру, заберете следователя и заявительницу, потом в сады, на место происшествия!

Водитель скептически посмотрел на модные демисезонные сапожки Арефьевой и сказал:

– Таня! Ты бы обувь поменяла. В садах сейчас грязь непролазная. Всю ночь дождь шел!

– Вот еще! – фыркнула следователь. – Я из машины выходить не собираюсь. Если кого-то надо будет допросить, то ко мне приведете.

Абрамов забрал в кабинете дежурную папку с бланками допросов, вышел во двор, посмотрел на небо. Тяжелые дождевые тучи медленно плыли над крышами близлежащих домов. Было сыро. По всему двору райотдела сверкали лужи. Клумба, недавно освободившаяся от снега, была настолько пропитана водой, что из земли можно было лепить фигурки, как из глины или из снега.

Узнав об убийстве, начальник РОВД принял решение усилить следственно-оперативную группу сотрудниками уголовного розыска. По его указанию в садоводческое товарищество выехали начальник ОУР Сергей Агафонов и инспектор Альберт Кейль, самый опытный сыщик в отделе. Спустившись в дежурную часть, Агафонов уточнил обстоятельства происшествия, посмотрел на доску объявлений и увидел плакат «Встретим 108-ю годовщину со дня рождения В. И. Ленина ударным трудом и перевыполнением плана!» Плакат был предназначен для агитационной работы на предприятиях, так как на нем были изображены рабочий с огромным молотом и женщина в косынке и с гаечным ключом в левой руке. Для милиции такой плакат не подходил, но других Агитпроп к праздничной дате не выпустил, вот и пришлось замполиту отдела довольствоваться тем, что есть. Вернее, тем, что дали в политуправлении областного УВД.

– Раскроешь преступление, тебе замполит премию выпишет, – сказал дежурный. – Прикинь: день рождения Ленина, раскрытое убийство – это же праздник души! Будет о чем рапортовать начальству.

– Я и без праздников убийства раскрываю, – тоном, не скрывающим неприязнь ко всякой показухе, ответил Агафонов и поехал на происшествие.

В дежурном автомобиле УАЗ, за форму кузова прозванном «буханкой», Агафонов по праву старшего сел на переднее кресло, рядом с водителем. Здоровяк Абрамов с трудом разместился в самом конце салона, у задних дверей. Арефьевой досталось место рядом с ним. Всю дорогу Иван вынужден был вдыхать запах ее духов «Красная Москва».

«Лучше бы от нее перегаром несло, – подумал Иван. – Советской женщине духи ни к чему. От нее должен исходить природный чистый запах, а не смесь какой-то химии с цветами».

В мичуринском садоводческом товариществе «Огонек» никаких садов не было, так же как их не было нигде в Сибири. Климат не тот! Единственным плодовым деревом были яблони-ранетки, которые давали урожай яблочек – мелких и кислых, по вкусовым качествам не годившихся ни в компот, ни на варенье. Яблони-ранетки садоводы высаживали в декоративных целях, чтобы радовали глаз красивыми цветочками по весне. Плоды с ранеток не собирали, и они, опав осенью, оставались на земле до начала полевых работ, когда их вкапывали в почву в качестве удобрения. Вторым условно плодовым деревом в садоводческих товариществах была черемуха. Ее сажали в единственном экземпляре рядом с домом: считалось, что запах черемухи отгоняет комаров. Некоторые садоводы перекручивали ягоды черемухи вместе с косточками на варенье. Спелые ягоды черемухи заменяли садоводам аптечные лекарства от расстройства пищеварения. При полевых работах помыть руки не всегда удавалось, так что в случае диареи черемуха была незаменимым средством. Больше плодовых деревьев в сибирских «садах» не было. Название «мичуринский сад» пришло в Сибирь из Центральной и Южной России, где плодоносили вишни, яблони и груши. В Сибири словосочетание «мичуринские сады» стало синонимом огородов, разбитых на трех или шести сотках вокруг больших и малых городов. Добраться до своего участка было еще тем приключением! Каждую весну, навьючив на себя поклажу, садоводы выдвигались к заветному клочку земли. В переполненном общественном транспорте они добирались до ближайшей остановки и дальше пешком по пыльным грунтовым дорогам или по непролазной грязи несколько километров брели на участок. От садоводческого товарищества «Огонек» до трамвайной линии грунтовая дорога шла через пустырь. В дождливое время года движение автотранспорта по ней прекращалось. По размытой дороге могли передвигаться только люди или военные грузовики из расположенной неподалеку учебной части войск ПВО. Абрамов, рассматривая карту района, представил, как некая женщина прошла три километра по непролазной грязи в сады, а потом еще столько же – обратно, к ближайшему телефону.

«Дежурный метко сказал: „Крепкая женщина!“ – подумал Абрамов. – Моя супруга шесть с лишним километров не осилила бы. Располнела, разленилась. Посреди дороги бы упала и стала бы звать на помощь. А эта Фурман сама весь путь прошла и до милиции дозвонилась. Интересно, как она выглядит?»

Лидия Ильинична Фурман оказалась полноватой женщиной средних лет, невысокого роста, без косметики на лице. Вела она себя замкнуто. На расспросы следователя отвечала с небольшой задержкой, но не потому, что обдумывала ответ, а потому, что первоначальный шок у нее стал проходить и она начинала приближаться к неконтролируемому состоянию, которое могло вылиться либо в истерику, либо в полный ступор, из которого без помощи врача не выйти.

В салоне УАЗа было тесно. Арефьева, сама не желая того, прижалась бедром к ноге Абрамова. Иван, чтобы выйти из неловкого положения, закрыл глаза и притворился спящим. Арефьеву он презирал и считал падшей женщиной, которой не место в милиции. Следователь была сама виновата, что потеряла в глазах коллеги всякое уважение.

Прошлым летом было душно, даже ночь не приносила облегчения. Абрамов и Арефьева дежурили в одной следственно-оперативной группе. Ночью следователь позвала Ивана попить чай. Обстановка в районе была спокойной, выездов до утра не предвиделось, и Абрамов согласился. Арефьева, немного отпив из чашки, расстегнула пуговички на форменной рубашке так, что стал виден краешек бюстгальтера. Иван с удивлением посмотрел на коллегу.

– Жарко, – томным голосом пояснила Арефьева и кончиком языка эротично провела по верхней губе. – Тебе не жарко, Ваня?

– Нет! – отрезал Абрамов и вышел прочь.

С тех пор он и Арефьева на дух не переносили друг друга, хотя на людях вели себя подчеркнуто корректно, язвительных выпадов не допускали. Абрамов после этого случая много раз задумывался: чем именно хотела заняться Арефьева глухой ночью? Кровати или раскладушки в ее кабинете не было. Спрашивается, тогда как? Иван до женитьбы опыта интимной жизни не имел, а женившись, сексуальную жизнь не разнообразил, считая отклонение от предписанных канонов развратом. Супруга его придерживалась такого же мнения, а Арефьева, видать, перепробовала все, что только можно. Куда только ее муж смотрит! Или он сам такой же?

– Ну все! – весело воскликнул Петрович. – Теперь держитесь, любезнейшие! Асфальт закончился. Попрем по бездорожью!

В подтверждение его слов автомобиль занесло на скользкой дороге. Арефьева завалилась на Ивана, чтобы не слететь с узкого сиденья, оперлась ладонью на его бедро. Ладонь у нее была теплой, а ногти – коротко подстриженными. С длинными ногтями на механической печатной машинке работать невозможно.

2

Массив мичуринских садов на окраине Кировского района был шириной три километра вдоль дороги, отделяющей начало садов от пустыря. В глубину он простирался на два-четыре километра, в зависимости от рельефа местности. Садовые участки были от трех до шести соток, как правило прямоугольной формы. На главную дорогу участки выходили узкой стороной, длиной от восьми до двенадцати метров. На этом пространстве, поближе к дороге, располагались садовые домики. Со стороны пустыря строения, стоящие вплотную друг к другу, создавали впечатление целого района города, отведенного под частный сектор. Постоянных жителей в этой «деревне» было немного: сторожа, проживавшие в правлении в зимнее время, да несколько чудиков, уединившихся от цивилизации в паре шагов от нее.

Необходимыми признаками государства являются занимаемая им территория и население, проживающее на ней. Если одного из признаков нет, то ни о каком государственном образовании не может быть и речи. Область в СССР или штат в США – это государство в миниатюре. У области нет своего независимого от центра правительства, зато есть территория и население. Исходя из численности населения формируется штат органа внутренних дел, обслуживающего данную территорию. Каким бы огромным ни был массив мичуринских садов в Кировском районе областного центра, штатного участкового инспектора милиции для него предусмотрено не было, так как постоянное население отсутствовало. Даже летом, когда в сады на выходные приезжали тысячи горожан, руководство городской и районной милиции не выделяло специального сотрудника, который бы занимался разбором происшествий и жалоб.

– Кто у нас обслуживает эту территорию? – спросил начальник ОУР.

– Раньше сады у Носика были, теперь, после перераспределения обязанностей, их или Анисимову отдали, или еще кому-то подсунули, – ответил всезнающий Петрович. – Зимой сюда только на лыжах можно пройти, а у нас участковые – еще те спортсмены! Их на лыжи под страхом смертной казни не поставишь. Отрастили животы – смотреть противно.

В тесноте салона Иван не мог пошевелиться и был вынужден смотреть в окно напротив. По пустырю растянувшейся от трамвайной линии колонной, словно караван африканских невольников, шли люди, навьюченные сумками, бидонами и рюкзаками за спиной.

– С трамвая идут, – сказала, ни к кому не обращаясь, Фурман. – Раз в полчаса трамвай приходит. Весной все на себе тащить приходится. Магазинов-то в садах нет. За любой мелочью надо в город выбираться.

По безразличному тону женщины Кейль понял, что она близка к осознанию произошедшей с ней беды и сейчас говорит первое, что пришло на ум, – так мозг человека в стрессовой ситуации пытается сохранить контроль над сознанием.

«Надо поддержать ее», – решил инспектор.

– Как у вас с электричеством? Перебоев нет? – спросил он.

– В наше товарищество свет провели всего два года назад. До этого керосиновой лампой по вечерам домик освещали. Еду вначале на керогазе готовили, потом газовую плитку купили. Одного баллона почти на месяц хватало, если муж в отпуске в саду не жил. Он каждое лето туда с сыном перебирался, а я только на выходные приезжала.

– Как с водой? – продолжил расспросы Кейль. – У моих знакомых воду по графику дают. Не успел полить – все засохнет.

– У нас воду тоже по графику дают, утром или вечером. Если не успеваем огород полить, то за водой приходится на ручей идти. У нас прямо за забором ручей протекает. Пить из него, конечно же, нельзя, а для поливки вода годится.

– Знаю я этот ручей! – не отрываясь от дороги, сказал Петрович. – Говорят, в конце пятидесятых годов после обильных снегопадов овраг, где течет ручей, размыло и на поверхность выступили трупы. Много трупов. Штабелями лежали. В этом овраге в сталинские времена врагов народа расстреливали.

Рассказ водителя был интригующим, но к действительности никакого отношения не имел. Согласно городским легендам, массовые захоронения обнаруживались во многих местах, что, конечно, было неправдой. Во времена сталинских репрессий врагов народа расстреливали тысячами, но не в оврагах на окраине города, а на стрелковом полигоне, тщательно охраняемом войсками НКВД. Трупы врагов сбрасывали в безымянные братские могилы, над которыми не устанавливали никаких опознавательных знаков. После войны полигон ликвидировали, и где сейчас находятся могилы, показать не смог бы никто. Все кустарником да полынью заросло.

Примерно через километр пути Петрович свернул на дорогу, уходящую вглубь садов, и через пять минут остановился на пригорке. Дальше размытая дорога спускалась в неглубокий лог, по дну которого тек ручей. Мостика для транспорта через ручей не было.

– Я вниз не поеду! – твердо сказал Петрович. – Если я спущусь, то назад меня всем колхозом вытягивать придется.

– Ладно, оставайся здесь! – усмехнулся Агафонов.

УАЗ остановился на перекрестке грунтовой автомобильной дороги и пересекающей ее пешеходной аллеи, отделяющей участки одного садоводческого общества от другого. Арефьева осталась в автомобиле, остальные пассажиры гуськом, стараясь не поскользнуться на размытой дороге, двинулись вниз по склону. Водитель из любопытства пошел с ними. Фурман шла первой, по пути рассказывая о соседях.

– Справа Масловы живут. Слева – Безуглов. Непутевый мужик. Выпить любит. За его забором – наш сад. За ним – участок Евдокимова.

– Сколько у вас соток? – спросил Кейль.

– Когда покупали, было три. Потом муж добавил немного от дороги. С нее все равно толку нет, машины не ходят. Потом еще часть пустыря у ручья огородил. Сколько сейчас земли, я точно не знаю, соток пять, наверное. Я мужу говорила: «Давай вызовем землемера и переоформим участок на новую площадь». Но он все откладывал и откладывал. Платим мы за три сотки, а если заново замерить, то больше получится.

На участке Масловых две женщины лет сорока в синих растянутых трико из синтетического волокна граблями убирали прошлогоднюю траву. От Кейля не ускользнуло, что обе женщины украдкой зоркими взглядами оценили делегацию, направляющуюся к соседям, но подходить к забору не стали, словно их это не касалось.

«В таком захолустье наша компания смотрится как отряд рыцарей-крестоносцев, заблудившийся во времени и пространстве. Дуболом, Петрович и эксперт в милицейской форме, а женщины демонстративно пожухлую траву в кучу сгребают. Странно это, очень странно! Фурман об убийстве никому не говорила, а они… Где природное женское любопытство? Где элементарная вежливость? Могли бы подойти к забору, поздороваться. Спросить, что случилось, не нужна ли какая помощь».

Садовый участок Фурманов был шириной около десяти метров. В верхней его части хозяева построили шлакозаливной домик три на четыре метра. На втором этаже была крытая шифером мансарда с окном, выходившим на дорогу. Как пояснила Фурман, после первого этапа строительства, занявшего почти два года, ее муж пристроил к домику веранду, мансарду продлил на всю длину дома. В прошлом году со стороны огорода ныне покойный садовод построил открытую летнюю веранду, на которой пили чай. В домике было два окна. Изначально в шлакозаливной коробке было встроено одно оконце, закрывающееся ставней. Помещение получилось темным и сырым. Чтобы добавить света, хозяин прорубил новое большое окно с видом на дорогу. Это окно закрывалось двухстворчатыми ставнями, обитыми жестью. Отапливался домик печкой-буржуйкой с прямоточной вытяжной железной трубой. С наступлением осени такая печь ни обогреть шлакозаливную коробку, ни просушить ее не могла: тепло по прямоточной трубе буквально вылетало наружу, оставляя под колосниками гору золы от угля или дров.

«Здесь соток шесть, не меньше, – прикинул Иван. – У моей матери огород примерно в три раза больше, а у нее усадьба почти двадцать соток».

Фурман открыла навесной замок и осталась снаружи, на летней веранде. Кейль обернулся. Масловы спустились по огороду вниз, чтобы через забор наблюдать за действиями сотрудников милиции. С другой стороны участка Фурманов, через два ряда заборов, работал мужчина в черных рабочих штанах и поношенной осенней куртке, делая вид, что собирает на участке мусор. Больше любопытствующих в округе не было.

– Иди первым! – подтолкнул в спину эксперта Агафонов.

Иван вошел в домик минут через пять, когда эксперт уже сфотографировал следы обуви на полу. Прямо перед ним за столом у окна сидел мужчина лет пятидесяти. Стол был поставлен к окну торцевой частью, чтобы за ним могли сесть минимум пять человек. На столе были остатки закуски, две стопки, початая бутылка водки «Пшеничная», двухлитровая банка с водой и пепельница с несколькими окурками сигарет «Астра». Печь в углу комнаты давно прогорела, в помещении было холодно и сыро, как на улице. На кровати у окна, выходившего на дорогу, лежали старый матрац и сложенное в несколько раз шерстяное одеяло.

– Значит, дело было так! – сказал Кейль, бегло осмотрев место происшествия. – Хозяин в момент удара лежал грудью на столе лицом вниз, на сложенных перед собой руках. Перед тем как лечь, он отодвинул от себя тарелку с квашеной капустой и банку с водой. Значит, на стол он лег еще в сознании, похоже, сильно пьяный. Убийца вошел в комнату, взял топор у печки и со всего размаху врезал ему обухом по макушке. Мозги наружу, весь стол в крови. Похоже, смерть наступила мгновенно. Кровь не размазана по столешнице. Значит, он после удара уже не двигался.

– Вы подходили к трупу? – спросил у потерпевшей Агафонов. – Как вы догадались, что он мертв?

– Дверь была незапертой. Я с веранды позвала его, вошла, а там…

Фурман всхлипнула и сразу же, без перехода, завыла так, что у мужчин кровь в жилах застыла. В это время по дороге вдоль забора Фурманов шли первые садоводы с трамвая. Услышав душераздирающий вой, они притормозили, но Петрович отогнал их:

– Идите, граждане! Здесь ничего интересного нет.

Кейль прикрыл дверь на веранду и злобно вполголоса спросил начальника:

– Что ты к ней с идиотскими расспросами лезешь? Весь стол в крови, в голове у покойника дыра, а ты спрашиваешь, как она поняла, что мужу череп проломили? Теперь все, хана! Без медиков мы ее из истерики не выведем. До сего момента она действовала на автомате, а теперь будет выть, пока ее транквилизаторами не успокоят.

Агафонов ничего не ответил, вышел наружу.

– Петрович! – позвал он. – Вызови по рации «Скорую помощь».

– Какая «Скорая»! – запротестовал водитель. – Ты на дорогу посмотри! Здесь ни один рафик не проедет, а ты: «Скорая», «Скорая»!

– Иди вызывай! – прикрикнул на него Агафонов. – Если «Скорая» не сможет проехать, то ты поедешь врачей встречать. Не дай бог она умом тронется! Со стрессом шутки плохи.

Петрович матерно выругался и пошел выполнять приказ. Не успел он дойти до автомобиля, как на летней веранде появилась одна из женщин с участка Масловых. С собой у нее был чемоданчик с красным крестом на боку.

– Что случилось? – встревоженно спросила она. – Лида, что с тобой?

Женщина заглянула в комнату, увидела труп за столом, смертельно побледнела, но самообладание сохранила.

Под пристальными взглядами сотрудников милиции она вынула из чемоданчика шприц, сломала головку у ампулы и сделала беспрерывно воющей Фурман укол в руку. Потерпевшая всхлипнула и постепенно затихла. Абрамов принес из комнаты стул, усадил Фурман в углу веранды.

– Спасибо за помощь! – поблагодарил женщину Агафонов. – Вы, собственно говоря, кто?

– Я соседка, Маслова Зоя Петровна. Мой садовый участок находится через дорогу.

– Вы всегда с собой носите медицинский чемоданчик?

– Когда еду в сад, то всегда. Здесь медпункта в округе нет. Случись что, первую помощь оказать некому будет.

– Вы врач?

– Медсестра хирургического отделения областной больницы.

«Что-то для медсестры хирургического отделения она странно на труп отреагировала. Чуть в обморок не упала», – подумал Кейль, но промолчал.

– На какое время гражданка Фурман успокоилась? – спросил Агафонов.

– На полчаса, не больше. Вызывайте «Скорую помощь». У меня успокоительного одна ампула была.

– Уже вызвали.

Начальник ОУР многозначительно посмотрел на Кейля.

– Пора делать обход, Альберт Иванович!

Кейль кивнул: «Понял! Сделаю».

– Пройдемте, гражданка, – сказал он Масловой. – Поговорим у вас в домике. Здесь сейчас не самое лучшее место для дачи показаний.

Абрамов посмотрел на топор, валявшийся на полу.

«Тяжелая штука! – подумал он. – Таким колуном запросто можно череп раскроить, но подозревать в этом женщину? Агафонов ведь в первую же секунду прикинул, не Маслова ли убила соседа, а потом пришла посмотреть, не оставила ли следов на месте происшествия. Агафонов – мой ровесник, а ведет себя как Кейль. Тому до пенсии год остался, он уже выработался, ненавидит и подозревает всех подряд, в каждом встречном видит вора или убийцу. Так нельзя! В нашем советском обществе преступники – это исключение из правил, редкое, очень редкое явление. Не может такая добросердечная женщина своего соседа убить. Не может!»

С пригорка раздался звук автомобильного клаксона – это водитель начальника РОВД потребовал уступить место на вершине спуска. Петрович, матерясь про себя, задом сдал на аллею около садового участка Масловых. Из «Волги» вышли начальник Кировского РОВД Симонов и Хворостов, прокурор города. По инструкции на убийство в обязательном порядке должны были выезжать начальник районного отдела милиции и прокурор района. В субботу прокурор Кировского района уехал на мичуринский участок, который располагался где-то в районе аэропорта. Симонов не стал мотаться по размытым дорогам в поисках его и позвонил прокурору города домой. Хворостов понял начальника милиции с полуслова и велел заехать за ним.

– Ты что здесь притаилась! – хлопнул ладонью по УАЗу Симонов. – Живо за работу!

Арефьева тут же пулей выскочила из автомобиля и покорно пошла вслед за начальством в домик Фурман.

– Хана Танюшкиным сапожкам! – злорадно заметил Агафонов. – Не будет на дежурство как фифа обуваться! Дежурство, оно и есть дежурство, а не дефиле по райотделу.

Прокурор города вошел на веранду, постучал ногами по полу, сбивая налипшую к ботинкам грязь. Симонов приличия соблюдать не стал, как был в грязной обуви, так и прошел в домик. Через минуту он вышел и подозвал Агафонова.

– Зацепки есть? – спросил Симонов.

– Кейль пошел к соседям. Думаю, он раскрутит этих бабенок. Слишком уж они странно себя ведут. А я пойду, поговорю с одной старушкой. Когда мы приехали, она нас в бинокль рассматривала.

– Действуй! – разрешил начальник милиции. – Я с собой участкового привез. Он останется с нами, а Дуболома пошли делом заниматься.

– Иван! – позвал Абрамова начальник ОУР. – Мужика на соседнем участке видел? Поработай с ним.

На пригорке вновь зарычали автомобильные моторы – приехал судмедэксперт на УАЗе. Водитель Симонова не хотел отъезжать в сторону, но патологоанатом пригрозил:

– Или ты отъедешь куда угодно, или труп сам наверх потащишь!

С веским аргументом водитель начальника милиции спорить не стал и задом сдал немного в сторону. Агафонов сунул сигарету в зубы, чиркнул спичкой, прикурил и пошел на пригорок с другой стороны ручья.

3

Старушка, заинтересовавшая Агафонова, жила на два участка выше. Ее домик и участок наглядно демонстрировали два разных подхода к ведению садово-огородного хозяйства. Основу дома Фурманов составлял шлакозаливной куб, у старушки был щитовой домик с засыпными стенами. Если физически крепкий мужчина, например Иван Абрамов, со всей силы ударил бы ломом по стене дома Фурманов, то лом отскочил бы от стены, оставив на ней небольшую выбоину. Домик старушки лом бы прошил насквозь. Огород Фурманов был ухоженным, каждый кустик на своем месте, каждая грядка расположена вдоль склона, чтобы в случае ливня вода не застаивалась на одном месте. У старушки на огороде был беспорядок. Посреди участка рос большой куст крыжовника, часть земли вообще не обрабатывалась. Если Фурман строил дом в расчете на то, что будет жить в нем все лето, то родственники старушки приезжали на садовый участок только переночевать на выходные. Возводить дом с капитальными стенами и просторной мансардой не собирались. Вместо веранды они построили что-то наподобие крыльца со стенами, закрывающими вход в дом со стороны улицы и соседнего участка. На этом-то крыльце Агафонов и заметил пожилую женщину, рассматривавшую в бинокль противоположную часть склона.

Поднявшись к участку старушки, начальник ОУР, не спрашивая разрешения, открыл калитку, вошел внутрь и услышал, как в домике хлопнула дверь и лязгнул засов – хозяйка забаррикадировалась от незваного гостя.

– Здорово, мать! – постучал в окно Агафонов. – Дай воды напиться!

– Иди, куда шел, а то милицию вызову! – отозвалась хозяйка.

– Так я и есть милиция! – весело ответил начальник ОУР. – Посмотри, вот удостоверение!

Он раскрыл краснокожую книжицу, поднес к давно немытому окну. Спустя некоторое время засов отодвинулся, в дверном проеме появилась старушечья голова в платочке.

– Покажи, что там у тебя? Врешь, поди, что ты из милиции? – спросила хозяйка.

– За нами смотрят! – заговорщицким тоном ответил Агафонов. – Я войду в дом?

– Конечно, конечно! – засуетилась старушка. – Соседи, они такие, им только дай поглазеть, что да как, а потом такой чепухи навыдумывают, что уши вянут.

Начальник ОУР прошел внутрь хлипкого строения, с первого взгляда оценил обстановку.

«Это не жилое помещение. Это место ссылки. Детям старушки надо задницу надрать за то, что они мать в таких условиях содержат. В собачьей конуре уютнее, чем здесь».

В углу крохотной сырой комнаты стояла печь-буржуйка, рядом с ней – кровать. У окна примостился старый облезлый обеденный стол, у стены – шкаф для посуды. Рядом с ним – массивный сундук, покрытый самодельным ковриком, сшитым из обрезков цветных лоскутков. Ни телевизора, ни транзисторного приемника в домике не было. Как не было в нем ни книг, ни газет, ни журналов.

Обстановка подсказала Агафонову, с чего начать разговор.

– Тяжко, поди, одной жить в такой глуши? Дети давно приезжали?

– Сволочей я наплодила, вот и маюсь одна под старость лет, – с неожиданной злостью ответила хозяйка домика. – Спасибо Николаевичу, сторожу. Он как в город поедет, так мне продуктов купит, а дети… Сегодня дочь обещалась приехать, денег да еды привезти, но что-то нет ее. Завтра появится, скажет, что из-за дождя проехать не могла. Люди вон за забором идут, а ее все нет и нет!

«Это от одиночества, – оценил всплеск эмоций старушки Агафонов. – Тут, особенно ранней весной или поздней осенью, озвереешь от унылого пейзажа и вынужденного уединения. Целыми днями словом переброситься не с кем. Даже кошку или собаку она не может завести! Лето пройдет, надо будет домой возвращаться, а дома – дети, которые за кошкой шерсть убирать не собираются. Если бы я жил тут один с весны до осени, то спился бы от тоски или сбежал куда глаза глядят».

Хозяйке мичуринского участка было много лет. Вполне возможно, что она во время Гражданской войны могла видеть поезд адмирала Колчака, отступавшего под ударами Красной армии из Омска на Дальний Восток. Старушка была смуглая, морщинистая, невысокого роста, очень худая. Одета она была в красную кофту, заштопанную на локтях, и домашний халат, вылинявший от времени и солнца. На ногах у хозяйки были калоши, обутые на толстые шерстяные носки.

– Дай-ка свой документ! Я еще раз посмотрю, не дурачишь ли ты меня! – потребовала хозяйка.

Агафонов раскрыл удостоверение. Старушка надела очки, взяла в руки лупу, по слогам прочитала фамилию и звание гостя.

– Так ты майор? – с недоверием спросила она. – Не похож, ой, не похож ты на майора!

– Почему? – удивился Агафонов.

– Майоры, они постарше тебя будут, с усами. Видела я майоров, солидные мужчины, а ты…

Старушка сбилась на полуслове, не зная, как охарактеризовать гостя, чтобы не обидеть его. Вдруг он действительно майор из милиции? Скажешь лишнее слово, греха потом не оберешься.

Агафонов посмотрел в окно, убедился, что никто не подслушивает, повернулся к старушке и тихо, как заговорщик заговорщику, сказал:

– Брежнев запретил майорам усы носить. Говорит: «У меня усов нет, и у майоров не будет!» Только ты об этом никому не рассказывай, а то мне влетит по первое число. Выговор дадут или премии лишат.

– Что ты, что ты! – замахала руками хозяйка. – От меня никто ничего не узнает. Я секреты хранить умею. Будут про Брежнева расспрашивать, скажу, что я глухая и ничего не слышала.

Контакт был установлен. Настало время переходить к цели визита.

– Эту штуковину дети вместо телевизора оставили? – спросил Агафонов, указывая рукой на театральный бинокль, лежавший на подоконнике.

– Угадал! – невесело согласилась старушка. – Вот скажи, за что мне такое наказание? Каждую весну привозят меня сюда и оставляют до поздней осени сад охранять. А какой с меня сторож? Прошлой осенью пьяный шел, руку между досок в заборе просунул и целую ветку облепихи отломал, чтобы по одной ягодке не отщипывать. Я на него закричала, так он на меня так рыкнул, что я от страха в туалете закрылась. Думаю: «Пропади оно все пропадом! Пускай все что хочет из дома выносит, лишь бы меня не трогал». Еще раз было – хулиганы шли и гнилой помидоркой прямо в окно мне кинули. Я даже выходить не стала.

– Да-а, – протянул Агафонов, – тяжело в деревне без нагана!

– Скажи, вы чего такой делегацией к Буржую приехали? Натворил он чего?

– Кто такой Буржуй? – не понял милиционер.

– Не прикидывайся, что не знаешь! Ты же из его дома пришел.

– У него фамилия Фурман, а не Буржуй.

– Откуда бы мне знать его фамилию? – удивилась хозяйка. – Я тут всем соседям от скуки клички дала. Буржуй – он крепкий хозяин. Каждый год что-то строит. Спрашивается, откуда у него деньги на доски и шифер? На стройке, поди, работает и тащит с нее все что может.

– Вчера он ничего не строил? – спросил Агафонов и почувствовал, как сердце веселее забилось, предвкушая удачу.

– Не до того ему было! – оживилась хозяйка. – Чего расскажу – не поверишь! Дом напротив его участка видишь? Тот, что через дорогу? Там живет черненькая такая женщина, я ее Врачихой зову. Она один раз на машине «Скорой помощи» приезжала. Муж у нее лысый, лет пятидесяти. Вахтовым методом работает. Спросишь, как я догадалась? Посиди тут в одиночестве с мое, обо всех все знать будешь. Смотри! Дом он сам не строил, работников нанял. Значит, деньги у него водятся, и деньги немалые. На садовый участок он приезжает только в мае и живет на нем недели две. Каждый божий день у него пьянка-гулянка, шашлык жарит, гостей принимает. На огороде палец о палец не ударит, все жена делает. Потом он месяц появляется только по выходным и исчезает на все лето. Осенью приедет на зеленой машине, урожай соберет и все, с концами, до следующего года! Жена у него каждый выходной здесь. Развратничает.

– Да ну! – Агафонов сделал вид, что удивился.

– Точно тебе говорю, так оно и есть! Если бы не знала, не стала бы зря на человека наговаривать. Врачиха с Буржуем шуры-муры крутит. Полюбовники они. То он к ней в домик вечером придет и до темноты останется, то она к нему, когда у Буржуя жены нет. Один раз, стыд сказать, какой разврат был. Видишь, у Буржуя на участке баня стоит? Стемнело. Они пошли туда вдвоем. Выходят. Он – в одних трусах, а она – в халатике. Их бы никто не заметил, да машина с моей стороны пригорка вниз ехала и фарами их осветила. Они от света увильнули и к нему в дом зашли, посидели немного и свет выключили. Скажи, это что, не разврат, что ли? У нее муж есть, у него – семья: жена, сын и дочка маленькая. Есть ли у Врачихи дети, не знаю. Приезжала какая-то молодежь, может, и ее детки, а может, племянники какие. Не знаю.

– Вчера она опять к нему ходила? – направил разговор в нужное русло Агафонов.

– Хуже! Вчера они все развратничали. Врачиха приехала с подругой, светленькая такая женщина, стройная. С ней мужик. Приехали они втроем на красной легковушке. Мужик шашлык пожарил, сели в домике, поужинали. Потом выходит светленькая, и этот мужик стал ее тискать на крыльце, обнимать. Любовник он ее, понимаешь?

– Может, муж? – усомнился Агафонов.

– Какой муж! – возмутилась старушка. – Что ты ерунду собираешь? Ты свою жену на улице обнимаешь?

– Нет, – немного подумав, ответил начальник ОУР. – У меня своя квартира есть.

– То-то! – веско подытожила хозяйка. – Приличный человек не будет с женой миловаться при всем честном народе. Неприлично это. Если мужик никого не стесняется, то, значит, он от страсти сгорает и ему на всех наплевать. Точно тебе говорю, с любовницей он приехал. Прошло еще немного времени, смотрю, Врачиха шасть к Буржую в домик, минут пять там побыла и выбежала как ошпаренная. Пришла к себе, и они все втроем у нее ночавать остались. Утром мужик уехал, а Врачиха с подругой пошли на огороде порядок наводить.

– Буржуй когда приехал? До них или после?

– Чуть-чуть позже нее. Вначале Врачиха с компанией заявилась, а потом он. Приехал, печку затопил и из дома носа не показывал. Нет, вру! Один раз он до туалета дошел и потом все, в доме сидел.

– Буржуй что, на машине приехал?

– Пешком пришел. Нет у него машины. На их стороне только у Психа и у Врачихи машины есть. Остальные, как мои дети, все безлошадные. Пешочком ходят.

– Псих – это кто?

– Мужик один нервный, все на жену покрикивает да на детей. Участок у него в самом логу расположен, забор на ручей выходит. Правее участка Буржуя зеленую машину видишь? Это и есть садовый участок Психа. Он вчера раньше всех приехал. В обед уже тут был.

– Погоди, мать. Я немного запутался. У Врачихи тоже машина есть?

– Еще какая! «Волга»! Как у большого начальника. На ней ее муж ездит, а она сама пешком ходит, или ее знакомые подвозят. Но эти знакомые с ней не развратничают. Привезут, вещи выгрузят, посидят в домике немного и уезжают. А вот с Буржуем она давно крутит! Года три, не меньше.

– Что еще интересного было?

– Стемнело рано. Тьма наступила, хоть глаз коли! Дождь надвигался. Я уже ко сну готовилась, потом, думаю, посмотрю Врачихе в окна, может, что интересное увижу. Смотрю, Алкаш на крыльцо вышел и прямо от дверей струю на крыльцо пустил. У Алкаша в доме света не было, и он, чтобы дверь найти, свет на веранде включил.

– Алкаш – это кто?

– У него участок рядом с Буржуем, выше по склону. Алкаш этот, как приедет, так обязательно напьется. У него дом недостроенный уже который год стоит. Шлаком коробку залил, а до крыши руки все никак не дойдут. Он вчера после Буржуя самый последний приехал. Напился, до туалета дойти не мог. Свернет за угол дома и мочится на стену, как бомж какой-нибудь. Срамота! По-другому не скажешь.

– Я посмотрю? – спросил Агафонов.

Не дожидаясь разрешения, он взял бинокль, стал изучать склон напротив.

Хозяйка убогого домика рассказала начальнику уголовного розыска много интересных сведений. Чтобы их запомнить максимально подробно, нужно было либо записывать за старушкой, либо «привязать» ее рассказ к местности.

Пока Агафонов рассматривал склон, старушка обдумала его слова и сказала:

– При Сталине, помню, все его соратники с усами были. Микоян, Ворошилов, Молотов и этот еще, с широким лицом из Ленинграда, тоже с усами был. Калинин был с бородой, и еще один мужик бородку носил. Как зовут его, уже не помню, но его Хрущев из правительства прогнал и из партии исключил. Все соратники у Сталина усатые были, а у Брежнева, видать, усы не растут, вот он и велел всем побриться… Зимой смотрела я телевизор. Брежневу медаль вручали. Все его гости без усов были… Ты не переживай, я про него никому не скажу. Я с детства не болтливая. Тайны хранить умею.

Агафонов кивнул и продолжил рассматривать садовые участки. На крыльце у Врачихи-Масловой нервно покуривала ее светловолосая подруга. Симпатичная женщина с короткой стрижкой. Душ на участке у Фурмана-Буржуя стоял рядом с туалетом. Он располагался в небольшом дощатом строении с перевернутой бочкой на плоской крыше. Летом под лучами солнца вода в бочке нагревалась и становилась достаточно теплой, чтобы можно было принять комфортный душ.

«Как ни странно, это баня, – подумал Агафонов, присмотревшись к строению с бочкой. – Рядом с бочкой труба выходит, значит, внутри есть печка. В холодное время года можно дровами воду нагреть. Настоящую баню с толстыми стенами на мичуринском участке никто возводить не позволит, а вот такой курятник, который можно в теплое время года ненадолго прогреть до банной температуры, это – пожалуйста!»

– Скажи, мать, вчера все печки топили? – спросил он.

– Конечно! Как без печки в такой холод ночевать? Буржуй топил, и соседи его топили. Врачиха, та даже баньку затопила. Видишь, у нее на участке сарай стоит с бочкой наверху? Это баня. В ней даже осенью помыться можно. У Психа тоже баня есть, и он ее ночью затопил.

– Да ну, прямо ночью! – сделал вид, что не поверил старушке, Агафонов.

– Я тебе точно говорю, что ночь была! – заверила хозяйка домика. – Мне не спалось. Я посмотрела в окно, а у него над баней дым столбом стоит. Дым-то в любую погоду, даже ночью увидишь.

Агафонов посмотрел на баню на садовом участке Психа. От нее до садового домика было рукой подать, даже зимой от крыльца до крыльца раздетым добежать можно.

– Буденновец что-то в этом году не появляется, – прервала молчание хозяйка. – Его Степаном Савельевичем зовут, а лет ему, не поверишь, – девяносто два года! Он похвалялся, что с самим Буденным был знаком, вместе в Конной армии воевали. Врет, поди! Но усищи у него как у Буденного на картинке, такие же пышные, в стороны торчат. Степан Савельевич этот – матерщинник, каких свет не видывал. Двух слов без матерка связать не может. Раз он поддатый от нашего сторожа мимо моего забора шел и частушки пел. Прости, Господи! За такие частушки в тюрьму сажать надо. Там такие слова, что я в жизнь не повторю. Но с буденновцем никто не связывался. Старый он. Кто его судить будет? Каждый год он приезжал в сады, как только снег сойдет, а уезжал даже позже меня, когда первые морозы ударят. Все года ходил, а нынче что-то не видать его. Собака у него есть, дворняжка. Он с ней, бывало, все участки обойдет, со всеми переговорит. Общительный был старичок, да что-то, видать, с ним случилось.

– Спасибо за беседу! – сказал Агафонов, кладя бинокль на место.

– Оставь мне сигаретку, – попросила старушка.

– Так ты куришь? – поразился гость.

– Сроду не дымила, даже не пробовала, а нюхать сигареты люблю.

Агафонов выложил три сигареты на стол. Старушка скрюченными пальцами взяла одну, поднесла к носу. С наслаждением вдохнула запах табака.

Просто так уходить от словоохотливой бабульки Агафонову было неловко. Прощаясь, он пообещал, что заедет на следующей неделе, привезет еще сигареты. Старушка не поверила ему, но виду не подала. Ей была приятна ложь случайно зашедшего в гости майора. Хоть кому-то на свете было интересно с ней поговорить!

Спускаясь к ручью, Агафонов подумал:

«Свинство это, другими словами не скажешь! Я даже имени старушки не узнал. Ну и черт с ним! Все равно больше не увидимся».

4

Старшего инспектора уголовного розыска звали Кейль Альберт Иоганнович. Немецкое отчество было непривычно для русского слуха, звучало пафосно, наводило на мысли о немецких композиторах и прочих иностранцах, оставивших свой след в истории. Для простоты Кейля стали звать Альберт Иванович. Против нового прочтения отчества Кейль не возражал.

На субботний выезд Кейль попал случайно – зашел в РОВД забрать форменную рубашку в стирку, а тут – убийство! Он бы никуда не поехал, но Агафонов к каждому инспектору умел найти свой подход.

– Иваныч! – по-товарищески сказал он. – Давай съездим! Без нас Дуболом только дров наломает. Самим же потом расхлебывать придется.

На месте происшествия у Кейля «включился» режим поиска. Незаметно для окружающих он внимательно осмотрел все предметы на веранде и в доме Фурманов, по разговорам и внешнему виду свидетелей оценил правдивость их показаний. От Кейля с самого начала не ускользнуло странное поведение Масловой, увидевшей труп соседа, но поспешных выводов он делать не стал.

Работа работой, а от обычных мужских мыслей никуда не уйдешь! Поднимаясь вслед за Масловой к ее садовому участку, Кейль невольно рассматривал обтянутые трико ягодицы медсестры.

«Она отлично выглядит для ее лет, – отметил он. – Рука сама, куда не просят, тянется».

Почувствовав взгляд в спину, Маслова обернулась. Кейль ободряюще кивнул ей: «Все в порядке, я не отстаю!»

На открытой веранде домика Масловых их поджидала светловолосая женщина лет сорока с короткой стрижкой, одетая в старую болоньевую куртку и синие вытянутые трико. Эти трико были традиционной одеждой для работы в саду. Выпускали их на заводе химического волокна из синтетической износостойкой ткани. За один сезон трико вытягивались и выцветали, но сохраняли прочность и не рвались по швам. Как-то Кейль задумался: для каких целей выпускают эти трико? В городе на улицу в них никто не выходил, даже мусор выбрасывать в них стеснялись. Трико надевали только для работы на мичуринском участке, на овощной базе, для выездов на уборку урожая в подшефный совхоз или на субботник. Судя по этикетке, трико назывались «штаны спортивные», но заниматься спортом в них было неудобно: в начале носки трико слишком плотно облегали ноги, а через год начинали болтаться, как на пугале.

– Этот товарищ из милиции, – представила Маслова светловолосой женщине Кейля.

– Светлана Николаевна Абызова, – назвалась полным именем гостья Масловой.

«Фамилия явно по мужу, – тут же отметил Кейль. – На татарку она не похожа, хотя всяко может быть! Жил в нашем подъезде дядя Саша, „городской“ татарин. Он был голубоглазым и светловолосым. Жена его была типичной татаркой: смуглая, кареглазая, черноволосая. Дочь их пошла в отца, а сын – в мать. Дочь подросла, стала собираться замуж, и ее жених с удивлением узнал, что невеста по паспорту вовсе не Зина, а Забеля».

– Пройдемте в дом, – предложил Кейль.

– Там не прибрано. Давайте лучше здесь поговорим, – предложила в ответ хозяйка домика.

Кейль усмехнулся:

– Что же у вас, гражданочки, может в доме быть такого, чтобы я смутился и покраснел? Там, часом, еще один труп с пробитой головой не лежит?

– Еще один? – ужаснулась Абызова. – Там что, где-то есть…

– Николая Николаевича убили, – вместо инспектора ответила Маслова.