Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
- Serie: 5-я волна
- Sprache: Russisch
В Солнечной системе идет яростная борьба между высшими и низшими кастами Сообщества, разделенного на цвета. Дэрроу из Ликоса, предводитель алых повстанцев Марса, схвачен и после страшных пыток брошен в темницу, из которой выход один: бесславная смерть. Золотые правители, используя новейшие технологии, имитировали его казнь и транслировали ее по всем каналам Вселенной. Посланцы Сынов Ареса, врагов верховной правительницы из касты золотых, освобождают узника, необходимого своему народу. Но дух Дэрроу уже сломлен. Близкие успели оплакать его, соратники утратили веру в победу, и кажется, нет ни единого шанса поднять новую волну восстания…
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 842
Veröffentlichungsjahr: 2023
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Содержание
Pierce Brown
MORNING STAR
Copyright © 2016 by Pierce Brown
All rights reserved
Публикуется с разрешения автора и его литературных агентов, Liza Dawson Associates (США)при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия)
Перевод с английскогоНаталии Пресс
Оформление обложкиВиктории Манацковой
Браун П.
Утренняя звезда:роман /Пирс Браун ; пер. с англ.Н. Пресс.— СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2017.
ISBN 978-5-389-12782-1
16+
В Солнечной системе идет яростная борьба между высшими и низшими кастами Сообщества, разделенного на цвета. Дэрроу из Ликоса,предводитель алых повстанцев Марса, схвачен и после страшных пытокброшен в темницу, из которой выход один: бесславная смерть. Золотые правители, используя новейшие технологии, имитировали его казнь и транслировали ее по всем каналам Вселенной. Посланцы Сынов Ареса, врагов верховной правительницы из касты золотых, освобождают узника, необходимого своему народу. Но дух Дэрроу уже сломлен. Близкие успели оплакать его, соратники утратили веру в победу, и кажется, нет ни единого шанса поднять новую волну восстания…
Впервые на русском!
©Н. Пресс,перевод, 2017
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство АЗБУКА®
Сестре,которая научила меня слушать
Благодарности
Работать над «Утренней звездой» мне мешал страх. Месяц проходил за месяцем, но так и не появлялась первая строчка. Я рисовал эскизы корабля, сочинял песни алых и золотых, придумывал генеалогию кланов, историю освоения планет и их спутников — творил свирепый мирок, который около пяти лет назад зародился в моей комнате над родительским гаражом.
И не в том крылась причина страха, что я не знал, куда это все меня заведет. Совсем напротив: мне было точно известно, чем закончится повествование. Но просто не верилось, что я достаточно искусный проводник и смогу довести вас, читатель, до конца этого пути.
Знакомо звучит, не правда ли?
И тогда я решил уединиться. Упаковал вещи, прихватил туристские ботинки и перебрался из лос-анджелесской квартиры в домик на продуваемом ветрами северо-западном побережье Тихого океана, в мое родовое гнездо.
Я надеялся, что изоляция благотворно отразится на работе. В тишине из прибрежного тумана ко мне явится муза, и дело будет спориться от рассвета до заката. Можно гулять среди вечнозеленой растительности, беседовать с духами славных мифотворцев. Когда я писал «Алое восстание», это помогло. Сработало и с «Золотым Сыном». А вот в случае с «Утренней звездой» номер не прошел.
Отшельничество сыграло со мной злую шутку. Я попал в ловушку к Дэрроу и к собственному захламленному разуму, в котором герой мог пойти любым из тысячи путей. В этом ментальном пространстве были «написаны» первые главы. Что, пожалуй, дало необходимый толчок роману.
Дэрроу получил тяжелую депрессию. Но мне никак не удавалось придумать, что произошло после его спасения из Аттики.
И только после моего возвращения в Лос-Анджелес повествование приобрело осмысленность. Одновременно я понял, что Дэрроу уже не находится в его фокусе. Важнее люди, которые окружают этого героя. Его семья, друзья, любимые. Души, что роятся вокруг него, сердца,что бьются в унисон с его сердцем. Спрашивается, с чего я взял, что все это можно высосать из пальца, отгородившись от мира?
Без кофейных посиделок с Тамарой Фернандес (не знаю человека умней среди тех, у кого нет седины)? Без ранних завтраков с ДжошемКруком, за которыми мы обсуждали ни много ни мало завоевание мира? Без концертов в Голливуд-Боуле в компании Мэдисон Эйнли? Бездолгих дебатов о войнах Древнего Рима с Максом Карвером? Без поедания мороженого на пару с Джеррет Ллевелин? Без любви к «Звездному крейсеру „Галактика“», разделенной с Колли Янг? Без маниакального участия Денниса «Угрозы» Страттона в разработке сюжета?
Общение с друзьями — это пульсация жизни. У меня жизнь бурная, широкая, полная мечтаний и абсурда. Без друзей я был бы всеголишь собственной тенью, и между обложками этой книги содержаласьбы пустота. Спасибо вам, всем и каждому, близкому и безымянному, зато, что разделили со мной эту чудесную жизнь.
Каждый новоявленный капитан нуждается в мудром лоцмане, который не даст его кораблю налететь на рифы. С этим мне несказанноповезло, кумир юных лет стал моим наставником, когда мне перевалило за двадцать. Терри Брукс, спасибо за все вдохновляющие слова, за все советы. Ты воистину велик!
Спасибо семейству Филлипс — вы мне дали второй дом, о которомя и мечтать не смел. Особенно я благодарен Джоэлу, увлеченно рисовавшему карты, когда книга еще даже не была дописана. Ты чудо, Джоэл, — и ты мне как брат. Спасибо и другим моим побратимам: Аарону, подсказывавшему, что мне писать, и Натану, которому всегда нравилось написанное мною, пусть даже это не нравилось мне самому.
Хочу также выразить признательность моему литагенту ХаннеБауман, заметившей среди самотека «Алое восстание». И Дэвиду Доусону, чьими стараниями мои романы опубликованы на двадцати восьми языках. Тиму Джерарду Рейнольдсу — от его аудиоверсий у меня мороз по коже. Моим иностранным издателям, не пожалевшим труда на перевод таких слов, как «Bloodydamn» и «ripWing», на корейский, итальянский и другие языки.
Спасибо замечательным сотрудникам «Дель Рей» за то, что поверили в «Алое восстание», как только оно легло на их столы. Лучшего издательства и желать нельзя. Скот Шэннон, Триша Нарвани, Кит Клэйтон, Джо Скалора, Дэвид Мёнх, у вас сердца хаффлпаффцев и отвага гриффиндорцев.
Благодарю мою семью, всегда подозревавшую, что моя странность — явление доброкачественное. Спасибо, родные, что вы позволяли мне исследовать леса и поля, а не телевизионные каналы. Спасибо отцу, от которого я узнал о пользе неприменения силы, и матери,научившей применять силу правильно. Сестре, не жалеющей временидля фан-страницы «Сыновья Ареса» и понимающей меня, как никто другой.
Мало кому из авторов посчастливилось иметь такого редактора, как Майк «Телеманус» Брафф. Если он и не представлял себе раньше истинные масштабы моего невроза, то теперь, после работы над этойкнигой, отлично представляет. Он скромен, терпелив и старателен, чего я, увы, не могу сказать о себе. В том, что эта книга оказалась на прилавках всего лишь через год после выхода «Золотого Сына», огромнаязаслуга Майка. Снимаю перед тобой шляпу, мой добрый гений.
И конечно же, спасибо вам, мои читатели. Ваши взволнованные отзывы позволили мне жить так, как я считаю правильным, и за это я перед вами в неоплатном долгу. Благодарю за ваши творческие советы, шутки и слова поддержки в твитах, постах и комментах. Встречи с вами на конвентах, раздача автографов — свою профессию я люблю и за это тоже. Спасибо, Упыри, за все, что вы делаете. Надеюсь, вскоре нам выпадет шанс повыть вместе.
Когда мы глядим на небоскреб — массивный, совершенный, манящий из-за горизонта, — разве возникает мысль, что он был построен за одни сутки? Нет. На наших глазах к нему подъезжали грузовикисо стройматериалами, вбивались сваи, рос каркас из балок и ферм. Мывидели копошение рабочих, слышали шум подъемных кранов...
Все большое и красивое создано из невзрачных мелочей. Все стоящее дается ценой тяжкого труда и мучительных сомнений. То, чем мы с вами теперь восхищаемся, воздвигнуто на фундаменте ошибок и неудач.
Что бы вы ни замышляли, ни проектировали, ни строили — знайте: дело надо довести до конца. Ваш небоскреб нужен человечеству.
Per aspera ad astra!1
Пирс Браун
1 Через тернии к звездам (лат.).
Действующие лица
Золотые
Октавия Луна,действующая верховная правительница Сообщества
Лисандр Луна,внук Октавии, наследник дома Луны
Адриус Августус,он же Шакал, лорд-губернатор, брат-близнец Виргинии
Виргиния Августус,она же Мустанг, сестра-близнец Адриуса
Магнус Гримус,он же Повелитель Праха, лорд-императорверховной правительницы, отец Айи
Айя Гримус,она же Рыцарь Протея, главная телохранительница верховной правительницы
Кассий Беллона,он же Рыцарь Зари, телохранитель верховной правительницы
Рок Фабий,император армады Меча
Антония Северус-Юлия,сводная сестра Виктры, дочь Агриппины
Виктра Юлия,сводная сестра Антонии, дочь Агриппины
Кавакс Телеманус,глава дома Телеманусов, отец Даксо и Пакса
Даксо Телеманус,наследник и сын Кавакса, брат Пакса
Ромул Раа,глава дома Раа, лорд-губернатор Ио
Ведьма,бывший упырь, теперь лейтенант скелетов
Лилат Фаран,наперсница Шакала, лидер скелетов
Виксус Сарна,бывший член братства Марса, лейтенант скелетов
Средние и низшие цвета
Тригг Накамура,легионер, брат Холидей, серый
Холидей Накамура,легионер, сестра Тригга, серая
Квиксильвер,регулус Солнца, самый богатый человек Сообщества, серебряный
Алия Снежная Воробьиха,королева валькирий, мать Рагнара и Сефи, черная
Сефи Молчаливая,предводительница валькирий, дочь Алии, сестра Рагнара
Орион Аквария,капитан корабля, синяя
Сыны Ареса
Дэрроу из Ликоса,он же Жнец, бывший копейщик дома Августусов, алый
Севро Барка,он же Гоблин, упырь, золотой
Рагнар Воларус,новый упырь, черный
Танцор,военачальник Ареса, алый
Микки,ваятель, фиолетовый
Я взмываю во тьму над садом, залитым кровью моих друзей. Рядом со мной на холодном металле палубы лежит золотой, убивший мою жену, а теперь павший от руки собственного сына.
Осенний ветер треплет мои волосы. Внизу ревут двигатели корабля. Вдалеке языки пламени подсвечивают небо оранжевыми сполохами — Телеманусы спускаются с орбиты, спеша мне на помощь. Лучше им этого не делать. Пускай меня поглотит мрак, пускай стервятники кружат над моим неподвижным телом!
За спиной звучат голоса моих врагов, огромных демонов с ангельскими лицами. Самый низкорослый из них наклоняется, гладит меня по голове и смотрит на тело своего отца.
— Вот так и должна была закончиться эта история, — произносит он. — Не твоими криками, не твоей яростью, а твоим молчанием!2
В углу сидит Рок — человек, который предал меня. Когда-то я называл его другом и думал, что у него слишком доброе сердце для золотого. Он понурился, по его щекам текут слезы. Но он оплакивает не меня, а себя. Оплакивает то, что потерял. Тех, кого я забрал у него.
— Арес тебя не спасет. Мустанг тебя не любит. Ты остался один, Дэрроу, — тихо произносит Шакал, уставившись в пространство пустым взглядом. — Совсем как я, — добавляет он, берет в руки черную маску без прорезей для глаз, надевает ее на меня, и мир исчезает. — Вот так все и закончится!
Чтобы сломить меня, он убил тех, кого я люблю.
Но у тех, кто остался в живых, есть надежда! У Севро, Рагнара и Танцора. Я думаю о моем народе, погруженном во тьму, о закованных в цепи и порабощенных золотыми правителями людях всех цветов во всех мирах, и меня охватывает жгучая ярость. Она заполняет черную пустоту, которую Шакал оставил в моей душе. Я не одинок! Я не стану его жертвой!
Пусть делает что хочет! Я — Жнец. Я знаю, что такое страдание. Я знаю, что такое тьма. И это еще не конец!
2Парафраз строк из поэмы Т. С. Элиота «Полые люди».(Здесь и далее примеч. перев.)
Часть I Тернии
Per aspera ad astra
1
Только тьма
Безгласным камнем я лежу в сердце тьмы, вдали от тепла, от солнца и луны, со всех сторон нависают стены, заключающие мое скрюченное тело в жуткую утробу. Нельзя ни встать, ни потянуться — можно лишь свернуться клубком, превращаясь в разрушающуюся от времени окаменелость, которая когда-то была человеком. Руки скованы за спиной. Совершенно обнаженный, я скорчился на холодном каменном полу.
Я погружен во мрак и бесконечно одинок.
Мне кажется, что с тех пор, как я в последний раз сгибал ногу или выпрямлял спину, прошло много месяцев или лет, а может — тысячелетий. Боль сводит меня с ума. Суставы утратили подвижность, словно заржавевшие металлические сочленения. Давно ли я смотрел на своих золотых друзей, истекающих кровью на зеленой траве? Сколько дней назад Рок поцеловал меня в щеку, разбив мне сердце своим предательством?
Здесь время совсем не похоже на реку. Оно никуда не течет.
В этой гробнице время напоминает камень. Или темноту. Вечное и постоянное, оно измеряется лишь двумя маятниками жизни — дыханием и биением моего сердца.
Вдох. Удар. Выдох. Удар. Вдох. Удар. Выдох. Удар. Только сердце и легкие.
И так до бесконечности. Или же конец все-таки настанет? Но когда? Когда я умру от старости? Размозжу голову о камень? Перегрызу трубки, которые желтые вставили в мой желудок и кишечник, чтобы вводить по ним питательные вещества и выводить отходы жизнедеятельности?
Или когда ты сойдешь с ума?
— Нет, — шепчу я сквозь зубы.
О да-а-а!
— Проклятая тьма! — кричу я в голос и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.
Прикасаюсь к стене разными частями тела в определенном порядке — это упражнение помогает мне прийти в себя. Спина, пальцы рук, копчик, пятки, пальцы ног, колени, голова... Потом все сначала, и так двенадцать раз. Или сто. Ладно, пусть на всякий случай будет тысяча.
Вот как выглядит полное одиночество.
Я и не подозревал, что нет более ужасной судьбы, чем остаться совсем одному. Человек — не остров. Мы нуждаемся в любви. Нуждаемся в ненависти. Другие люди дают нам волю к жизни, учат нас чувствовать. У меня же не осталось ничего, кроме тьмы. Иногда я кричу, иногда — смеюсь. То ли весь день, то ли всю ночь — кто его разберет. Смеюсь, чтобы хоть как-то убить время, сжечь калории, которыми кормит меня Шакал, и наконец заставить свое дрожащее тело погрузиться в сон.
А еще я плачу. Издаю странные звуки вроде жужжания и свиста.
Откуда-то сверху доносятся голоса, всплывающие из бескрайнего черного океана. Слышу сводящее с ума бряцание цепей и костей, от которого стены моей темницы начинают вибрировать. Кажется, что люди совсем близко, но на самом деле нас разделяют тысячи километров. Будто совсем рядом, у края тьмы, существует целый мир, но мне не дано увидеть его, прикоснуться к нему, попробовать его на вкус, ощутить — я не могу проникнуть через завесу, отделяющую меня от реальности. Я — пленник одиночества.
И вот снова раздаются голоса. Звякание цепей и стук костей щекочут мой слух.
Или все это звучит в моей голове?
Даже подумать смешно!
Я ругаюсь матом.
Я строю планы. Убить. Зарезать. Задушить. Разорвать. Сжечь. Я умоляю. Я торгуюсь.
Тихо подвывая от ужаса, я молюсь за Эо, радуясь, что ее миновала чаша сия.
Она тебя не слышит.
Я распеваю детские песни и декламирую «Умирающую Землю», «Фонарщика»3, «Рамаяну», «Одиссею» на греческом и латыни, а потом на мертвых языках — арабском, английском, китайском и немецком. Нужные слова сами всплывают в памятиблагодаря специальным каплям, которые Маттео дал мне, когдая был, по сути, еще мальчишкой. Я обращаюсь за силой к заплутавшему ахейцу, единственным желанием которого было найти дорогу домой.
Ты забываешь, что он сделал!
Одиссей был героем! Взял неприступную Трою, проникнув за крепостные стены с помощью деревянного коня! Так и я разбил армию Беллона, призвав на Марс Железный дождь!
А потом...
— Нет! Замолчи! — перебиваю я тьму.
...потом его воины вошли в Трою. Увидели женщин. Увидели детей. Знаешь, что они сделали с ними?
— Заткнись!
Ты прекрасно знаешь, что они сделали. Кости. Пот. Плоть. Прах. Рыдания. Кровь.
Тьма скалится и злобно смеется.
Жнец, Жнец, Жнец... Все деяния, которым суждено войти в историю, утопают в крови.
Я сплю? Или это не сон? Я потерян. Кровавые видения, шепоты и крики затопляют меня. Снова и снова я дергаю Эо за ее хрупкие, тонкие щиколотки. Раз за разом бью Юлиана по лицу. До бесконечности смотрю на то, как Пакс, Куинн, Тактус, Лорн и Виктра испускают дух. Как же много боли... И ради чего?! Ведь в конце концов я подвел свою жену, подвел свой народ.
А еще ты подвел Ареса. И своих друзей.
Кто же из них все-таки выжил?
Севро? Рагнар?
Мустанг?
Мустанг? А вдруг она знает, что ты здесь? Вдруг ей наплевать на тебя? И вообще, с чего ты взял, что ей есть до тебя дело? Ведь ты предал ее. Ты лгал ей. Использовал ее ум. Ее тело. Ее кровь. Ты показал ей свое истинное лицо, и она убежала. А вдруг это она? Вдруг она предала тебя? Сможешь ли ты после этого любить ее?
— Заткнись! — кричу я самому себе в полной темноте.
Не думай о ней. Не думай о ней.
А почему бы и нет? Ведь ты по ней скучаешь...
И вот перед моим мысленным взором, погруженным в кромешную тьму, возникает очередное видение. Зеленый луг, прочь от меня на коне скачет девушка, оборачивается, привстав на стременах, и призывно смеется, увлекая меня за собой. Волосы развеваются на ветру, золотистые, словно колосья пшеницы.
Она нужна тебе. Ты любишь ее. Золотую девушку. Забудь эту алую сучку!
— Не-е-ет! — кричу я и начинаю биться головой о стену. — Это все тьма! — шепчу я.
Тьма играет с моим разумом, и все же я стараюсь забыть о Мустанге и Эо. За пределами этих стен мира не существует. Нельзя скучать по тому, чего нет.
Теплые струйки крови стекают по лбу c содранных струпьев, кровь капает из носа. Облизываю холодный камень в поисках капель. Пробую на вкус соль, марсианское железо. Медленно, медленно... Стараюсь растянуть удовольствие от нового ощущения. Хочу сохранить этот вкус надолго, чтобы вспомнить о том, что я — человек. Алый из Ликоса. Проходчик.
Нет. Ты — не человек, ты ничто. Твоя жена покинула тебя и забрала с собой твоего ребенка. Твоя шлюшка отвернулась от тебя. Ты оказался ее недостоин. Слишком гордый. Слишком глупый. Слишком злой. А теперь о тебе просто забыли.
Забыли?
В последний раз мы с золотой девушкой виделись в тоннелях Ликоса. Я стоял на коленях рядом с Рагнаром, просил Виргинию предать ее собственный народ и жить ради более высокой цели. Я знал: если она решит присоединиться к нам, мечта Эо осуществится. Новый, лучший мир был от нас на расстоянии вытянутой руки, но Виргиния ушла. Неужели она забыла меня? Неужели ее любовь ко мне умерла?
Она любила не тебя, а твою маску.
— Это все тьма, тьма, тьма... — исступленно бормочу я.
Мне здесь не место.
Лучше бы я умер! После смерти Лорна меня отдали Октавии, чтобы ее ваятели препарировали мое тело и выяснили, как же мне удалось стать золотым и есть ли еще такие же, как я. Но Шакал заключил с ней сделку, забрал меня и запер в своем поместье в Аттике, а потом долго пытал, задавая вопросы о Cынах Ареса, о Ликосе, о моей семье. Он так и не сказал, кто меня предал. Я умолял казнить меня.
А он заточил меня в каменнyю темницу.
— Когда все потеряно, человек чести ищет смерти, — когда-то заявил Рок. — Вот конец, достойный патриция.
Но что богатый поэт может знать об этом? Смерть — удел бедняков и рабов, но и сейчас, когда я жажду умереть, она все равно страшит меня.
Ибо чем дольше я смотрю на этот жестокий мир, тем меньше верю в то, что жизнь заканчивается приятной сказкой.
Долины не существует.
Эту ложь нам внушают матери и отцы, пытаясь помочь своим голодающим детям найти хоть какой-то смысл в полном ужасов мире, а никакого оправдания этому не было и нет. Эо не стало. Она так и не увидела, как я борюсь за ее мечту. Ей было все равно, как сложится моя судьба в училище, полюблю ли я Виргинию... Потому что в тот день, когда Эо умерла, она превратилась в ничто. Нет другого мира, кроме этого. Здесь мы начинаемся и здесь заканчиваемся, и только здесь у нас есть шанс обрестимимолетное счастье, прежде чем придет конец.
Да. Но ты не обязан встречать свою смерть здесь. Ведь ты можешь сбежать отсюда,нашептывает мне тьма.Достаточно произнести нужные слова. Ты же знаешь, как это просто.
Это правда. Знаю.
— Просто скажи: «Я сдаюсь», и все закончится, — сказал мне Шакал когда-то давно, перед тем как низвергнуть меня в ад. — Скажи, и я поселю тебя в милейшем домике, где ты проживешь до конца жизни, буду присылать тебе страстных розовых красавиц и вкуснейшие яства, чтобы ты стал толще, чем Повелитель Праха! Однако у этих слов будет цена.
Оно того стоит! Спасай свою шкуру! Больше никто этим заниматься не станет!
— И цена, дорогой мой Жнец, — твоя семья!
Моих близких захватили в Ликосе ищейки Шакала, и теперь он держит их в плену где-то в подземельях крепости Аттики. Так и не позволил мне увидеться с ними, сказать, как я люблю их, попросить у них прощения за то, что не смог защитить.
— Я скормлю их заключенным этой крепости, — добавил он. — Эти мужчины и женщины полагают, что вы должны занять место золотых. Как только вы увидите, что люди на самом деле — животные, то поймете: прав я, а вы ошибаетесь. Власть должна оставаться в руках золотых!
Забудь о них, уговаривает меня тьма. Такая жертва оправданна. Это мудрое решение.
— Нет... Я не сделаю этого...
Твоя мать хотела бы, чтобы ты жил.
Не такой ценой.
Разве мужчина способен понять, что такое материнская любовь? Живи! Ради нее! Ради Эо!
Неужели она в самом деле хотела бы этого? Может быть, тьма права? Ведь я все-таки избранный. Так считала Эо. Так говорил Арес, он же сам выбрал меня! Меня, именно меня из всех алых! Я могу разбить цепи! Могу жить ради более высокой цели! Если мне удастся выбраться из тюрьмы, это не будет эгоизмом! Если смотреть на замысел бытия в целом, так это вообще проявление альтруизма!
Да. Альтруизма, вот именно.
Мать умоляла бы меня пойти на такую жертву. Киран меня бы понял, и сестра тоже. Ведь я могу спасти наш народ! Мечта Эо должна сбыться, чего бы это ни стоило, я несу за это ответственность и имею на это право.
Просто произнеси эти слова.
Я бьюсь головой о камень и кричу тьме, чтобы она убиралась прочь. Ей не удастся обмануть меня, не удастся сломить. Я не сдамся!
А ты разве не знал? Рано или поздно сдаются все.
Тьма издевательски хохочет надо мной, и ее хохот преследует меня вечным эхом.
Да, я знаю! Знаю, что рано или поздно сдаются все. Я уже сдался, когда Шакал пытал меня. Признался, что я из Ликоса. Сказал, где найти мою семью. Но есть только один выход сохранить достоинство и остаться тем человеком, которого любила Эо, — надо заставить эти голоса замолчать!
— Рок, ты был прав! — шепчу я. — Ты был прав...
Мне просто хочется домой, прочь из этого каменного мешка, но уйти не удастся. Единственный выход для меня — смерть. Я должен умереть, прежде чем еще раз предам самого себя.
В смерти мое спасение.
Не будь дураком! Остановись! Остановись!
Я пытаюсь расколотить голову о стену. Не для того, чтобы наказать себя, а чтобы убить. Покончить с собой. Раз у этой жизни нет приятного финала, придется удовольствоваться пустотой, но если Долина все-таки существует, я найду ее. Эо, я иду к тебе! Я наконец-то иду к тебе! Я люблю тебя!
Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
Cнова бьюсь головой о стену. Лицо горит. В черноте перед глазами танцуют искорки боли. Тьма воет мне вслед, но я не собираюсь останавливаться.
Если это конец, то я сам брошусь ему навстречу!
Cтоит мне отдернуть голову перед последним ударом, как раздается оглушительный стон. Все вибрирует, словно от землетрясения, но это не тьма, а что-то другое! Сам камень дрожит, ревет громким утробным голосом над моей головой, а потом тьму разрезает надвое лезвие ослепительного света.
3«Умирающая Земля»— фантастическая эпопея Джека Вэнса;«Фонарщик»— стихотворение Р. Л. Стивенсона.
2
Узник Л-17-Л-6363
Потолок раскалывается пополам. Свет обжигает мне глаза, и я зажмуриваюсь. Пол моей камеры поднимается, затем со щелчком останавливается, и я оказываюсь на плоской каменной поверхности. Вытянув ноги, охаю от боли и чуть не теряю сознание. Суставы хрустят, затекшие сухожилия оживают. C трудом разлепляю веки, но глаза, отвыкшие от дневного света, слезятся. Освещение настолько яркое, что сперва я не различаю ничего, кроме ослепительно-белых вспышек. До меня доносятся обрывки фраз: «Адриус, это еще что?» — «Ты держал его там все это время?» — «Какая вонь...»
Лежу посередине каменной плоскости. Она черная с синими и фиолетовыми разводами, напоминает панцирь жука. Я на полу? Нет, вон чашки, блюдца, поднос с кофе... Это стол! Моя тюрьма была под столом! Не жуткая, зияющая бездна, а просто полость размером метр на два, высеченная в огромном мраморном монолите! Каждый вечер они садились ужинать, а я валялсяв нескольких дюймах под их тарелками! Так вот что за голоса раздавались во тьме, вот что это был за шепот! Все это время я слышал звон вилок о тарелки!
«Какое варварство...»
Вспомнил! За этим столом сидел Шакал, когда я приехал к нему, оправившись от ран, заработанных во время Железного дождя.
Неужели он уже тогда планировал захватить меня в плен? Сюда меня привезли с мешком на голове, и я думал, что нахожусь в подземельях его крепости, но нет! Оказывается, мой личный ад находился всего лишь под тридцатисантиметровой каменной столешницей!
С трудом отворачиваюсь от стоящего рядом с моей головой кофейного подноса. На меня кто-то смотрит. За столом несколько человек, но я не могу разглядеть их, глаза застилают слезы и кровь. Отползаю, съеживаюсь, закрываясь от света, словно крот, впервые попавший на поверхность земли. Я слишком ошеломлен и напуган, чтобы продемонстрировать им свою гордость или ненависть, но даже вслепую чувствую на себе взгляд Шакала. Представляю это детское лицо, стройное тело, русые волосы, косой пробор.
— Уважаемые гости! — откашлявшись, произносит он. — Разрешите представить вам узника Эл семнадцать Эл шестьдесят три шестьдесят три!
Проступают его черты, ангельские и дьявольские одновременно.
Я вижу другого человека!
Я знаю, что больше не одинок!
Но потом я вспоминаю, что он со мной сделал, и душа разрывается на части.
Начинаю различать другие голоса, оглушительно громкие. Я скорчился на холодном камне, но мои ощущения этим не исчерпываются. Ко мне прикасается что-то естественно мягкое и ласковое. Тьма убеждала меня в том, что я больше никогда не почувствую ничего подобного: в открытое окно неспешно, плавным потоком влетает ветер, осыпая мою изголодавшуюся кожу поцелуями. Зимний ветер уносит с собой болотный запах моего покрытого грязью тела, и мне вдруг кажется, что где-то далеко отсюда между заснеженными деревьями бегает ребенок. Он гладит стволы и иголки сосен, в волосах застревает смола. Картинка похожа на воспоминание, которого у меня никогда не было, но мне очень бы этого хотелось. Больше всего на свете я желал бы такой жизни. Такого сына.
Я плачу. Не столько о себе, сколько о мальчике, которому кажется, что он живет в мире, исполненном добра, в мире, где мать и отец охраняют его, большие и могучие, словно горы. Я плачу о потерянной невинности. Увы, у меня нет такого прошлого, и я понимаю, что мое освобождение — лишь очередной трюк. Шакал никогда ничего не дает, только забирает. Совсем скоро свет превратится в воспоминание и я вернусь в объятия тьмы. Крепко зажмурившись, я слушаю, как кровь с моего лица капает на камень, и жду очередного удара.
— Черт побери, Августус! Неужели это было так необходимо? От него несет мертвечиной! — мурлычет кошка-убийца.
Я сразу узнаю хриплый голос, немного смягченный певучими интонациями — они неизбежно появляются у тех, кто подолгу живет на Луне и вращается в придворных кругах на Палатине, где никого ничем не удивишь.
— Ферментированный пот и мертвый эпидермис под магнитными кандалами. Обрати внимание на желтоватую корку на егопредплечьях, Айя, — говорит Шакал. — Однако он в относительно добром здравии и готов послужить твоим ваятелям. Учитывая обстоятельства, он еще вполне себе!
— Ты знаешь этого человека лучше, чем я, — произносит Айя, обращаясь к кому-то другому. — Это действительно он? Или самозванец?
— Ты сомневаешься в моих словах? — спрашивает Шакал. —Боже, Айя, ты меня обижаешь!
— Перестаньте, лорд-губернатор! Обидеть можно только тех,у кого есть сердце, а у вас, несмотря на все таланты, данный орган, к сожалению, отсутствует.
— Ты чересчур добра ко мне, Айя.
Я морщусь, чувствуя чье-то приближение. Сидящие за столом кашляют. Ложки звенят о чашки. Мне хочется заткнуть уши. Слишком много звуков. Слишком много информации.
— Теперь и правда заметно, что он алый, — произносит холодный, надменный женский голос с северномарсианским акцентом, более жестким, чем у жителей Луны.
— Ты совершенно права, Антония! — отзывается Шакал. — Мне было очень любопытно наблюдать за его трансформацией. Носитель генотипа ауреев никогда не опустился бы до уровня существа, которое сейчас перед нами. Ты знаешь, перед тем как я заточил его в каменную темницу, он стал просить меня убитьего! Умолял со слезами на глазах! Ирония судьбы состоит в том,что он мог в любой момент покончить с собой, но не сделал этого, ведь в каком-то смысле в этой дыре он почувствовал себя как дома. Дело в том, что алые давным-давно адаптировались к жизни в темноте, словно черви! У этих ржавых нет такого понятия, как гордость! Там, внизу, он чувствовал себя на своем месте! Там, а не среди нас!
И вот теперь во мне просыпается ненависть.
Открываю глаза, чтобы они поняли: я вижу их. Слышу, о чемони говорят. Но смотрю в первую очередь не на врага, а на зимний пейзаж за спинами золотых. Шесть из семи горных пиков Аттики сияют в лучах утренней зари. Здания из металла и стекла четкими силуэтами выделяются на фоне заснеженных гор, уходя высоко в голубое небо. Пики соединяются между собой мостами. Падает снег. При моей нынешней близорукости пейзаж кажется мне расплывчатым миражом.
— Дэрроу? — окликает меня знакомый голос.
Медленно повернув голову, замечаю на краю стола мозолистую руку и тут же отшатываюсь, ожидая удара. Но аурей не собирается бить меня, несмотря на то что на среднем пальце блестит кольцо с золотым орлом Беллона — семьи, которую я уничтожил. Вижу изготовленный ваятелем Занзибаром биопротез вместо руки, которой Кассий лишился во время нашей последней дуэли на Луне. На пальцах биопротеза красуются два кольца братства Марса, украшенные волчьими головами, — одно его,другое когда-то принадлежало мне. За каждое из этих колец кто-то из молодых ауреев поплатился жизнью во время Пробы.
— Ты узнаешь меня? — спрашивает он.
Приподнимаю голову, чтобы посмотреть на него. Я полностью раздавлен, а вот Кассия Беллона не меняют ни война, ни время. Он еще более красив, чем я помню, от него исходит поразительная жизненная сила. Кассий выше двух метров, на нем белые с золотом одежды Рыцаря Зари, его вьющиеся волосы сверкают, словно метеоритный дождь. Лицо гладко выбрито, нос слегка искривлен после недавнего перелома. Встретившись с ним взглядом, я едва сдерживаю рыдания. Он смотрит на меня с грустью, чуть ли не с нежностью. Какое же жалкое зрелище я собой представляю, если даже человек, которому я нанес смертельную обиду, так глядит на меня!
— Кассий, — шепчу я просто для того, чтобы произнести вслух его имя, чтобы поговорить с другим человеком, чтобы быть услышанным.
— Что скажешь? — спрашивает Айя Гримус из-за плеча Кассия.
Самая жестокая фурия верховной правительницы носит те же доспехи, в которых я впервые увидел ее при нашей первой встрече на башнях цитадели Луны. В ту ночь Мустанг спасла меня, а Айя до смерти избила Куинн. Доспехи потертые, видно, что они не раз побывали в битве. Ненависть сменяется страхом, и я снова отвожу взгляд от темнокожей воительницы.
— По крайней мере, он жив, — тихо произносит Кассий. — Что ты с ним сделал? — поворачивается он к Шакалу. — Эти шрамы...
— Полагаю, все очевидно, — отвечает Адриус. — Я вернул Жнецу его истинное лицо.
Пытаясь понять, о чем он, я вынужден посмотреть на то, что находится ниже моей всклокоченной, отросшей бороды. Я — живой труп, бледный и тощий как скелет. Ребра торчат, натягивая кожу, тонкую, словно пенка на молоке. Колени выпирают на паучьих ногах. Ногти на них отросли и загнулись. Все мое тело испещрено шрамами от пыток Шакала. Мышцы практически атрофировались. Трубки, поддерживавшие мое существование во время заточения, торчат из живота — черные извивающиеся шланги, которыми я до сих пор прикован к полу камеры.
— Сколько времени он провел там? — спрашивает Кассий.
— Три месяца допросов, затем девять месяцев в одиночке.
— Девять?!
— Разумеется, неспроста. Даже на войне не стоит забыватьо том, какой силой обладают метафоры. Мы же не дикари, правда, Беллона?
— Кассий — натура утонченная, Адриус, ты оскорбляешь егочувства, — говорит сидящая рядом с Шакалом Антония.
Отравленное яблоко, а не женщина! Яркая, блистательная, манящая, но с совершенно прогнившей душой. В училище она убила мою подругу Лию. Потом всадила пулю в голову собственной матери, а затем — еще две в позвоночник своей сестрыВиктры. Теперь она союзница Шакала — человека, который распял ее во время учебы. Мы живем в странном мире... За спинойАнтонии стоит смуглая Ведьма; когда-то она была упырем, а теперь, судя по птичьему черепу на груди, вступила в ряды скелетов — личной гвардии Шакала. По правую руку от Шакала сидит их командир, обритая наголо Лилат. Еще со времен училища она стала его любимым киллером.
— Прошу меня простить, но я не вижу смысла пытать поверженного врага, — отвечает ей Кассий. — Особенно в том случае, когда он уже выдал всю необходимую информацию.
— Не видишь смысла? — спокойно смотрит ему в глаза Шакал. — Смысл, патриций, в наказании! — объясняет он. — Это... существо возомнило, что может быть с нами на равных. С нами, Кассий! Более того, этот тип решил, что он лучше нас! Он насмехался над нами! Уложил в постель мою сестру! Он должен понять, что у него изначально не было шансов, его ждал неизбежный провал! Алые всегда были хитрыми зверьками. А он, друг мой, живое воплощение всего, к чему они стремятся и чего могут достичь при нашем попустительстве! Поэтому я простопозволил тьме и времени сорвать с него маску и открыть нам егоистинное лицо. Homo flammeus, согласно новой системе классификации, которую я предложил Бюро стандартов. Эволюционно лишь немного отличается от homo sapiens, а все остальное — просто маска!
— Он посмеялся не над нами, а над тобой, — парирует Кассий, — ведь твой отец предпочел побывавшего в руках ваятелей алого своему родному сыну! Вот и все, Шакал. Какой позор для мальчика, которого никто не хотел и не любил!
От этих слов Шакал вздрагивает. Айя неодобрительно косится на своего молодого спутника, но тут в разговор вступает Антония:
— Дэрроу лишил жизни Юлиана, а потом перерезал твою семью! Кассий, он послал убийц на расправу с детьми из твоего рода, когда те спрятались на горе Олимп! Что бы сказала твоя мать, если бы увидела, что ты испытываешь к нему жалость?
Кассий даже не смотрит на них и приказывает одной из розовых, ожидающих указаний в дальнем углу зала:
— Принеси одеяло для пленника!
Никто не двигается с места.
— Что за манеры! А ты, Ведьма? — поворачивается Кассий к моей бывшей боевой подруге, но та молчит.
Презрительно фыркнув, он снимает с себя белый плащ и прикрывает им мое дрожащее тело. Все, включая меня, пораженно смотрят на него.
— Благодарю, — хриплю я, но Кассий отворачивается от меня.
Жалость не есть прощение, и простыми словами благодарности не искупить моей вины перед ним. Лилат негромко смеется, не отрываясь от тарелки сваренных всмятку яиц колибрии высасывая их одно за другим. Бритоголовая убийца сидит рядом с Шакалом, уставившись на Айю глазами мурены, обитающей в пещерных озерах Венеры, а потом говорит:
— С какого-то момента, Рыцарь Зари, честь превращается из достоинства в недостаток. Старик Аркос понял это на собственной шкуре, но было уже поздно, — добавляет она, выпивая очередное яйцо.
Айя не произносит ни слова, ее манеры, как всегда, безупречны. Но мне слишком хорошо знакомо это тяжелое молчание — точно так же она вела себя перед тем, как убить Куинн. Лорн обучил ее владению лезвием, и она не потерпит насмешек над его именем. Лилат жадно проглатывает еще одно яйцо — для неерадость нанести оскорбление другому куда важнее каких-то там манер.
Союзники явно недолюбливают друг друга. Ничего удивительного; в конце концов, они золотые. Но похоже, что сейчас наметился серьезный раскол между золотыми старшего поколения и современной молодежью вроде Шакала.
— Мы все друзья, — игриво заявляет Шакал. — Лилат, веди себя прилично! Лорн был железным золотым, просто он выбрал не ту сторону. Итак, Айя, я сгораю от любопытства! Срок аренды Жнеца истек, что вы планируете делать с ним дальше? Отдадите ваятелям под нож?
— Да, — коротко отвечает Айя. — Занзибару не терпится узнать, как им удалось создать такое. У него есть свои теории на этот счет, но их невозможно подтвердить, пока у него не будет образца. Мы надеялись схватить ваятеля, который сделал Жнеца, но, видимо, он погиб при авиаударе по Като в провинции Алькидалия.
— Или они хотят, чтобы вы так думали, — встревает Антония.
— Он ведь был у тебя в руках, не так ли? — язвительно спрашивает Айя у Шакала.
— Фиолетового зовут Микки, — кивает тот. — Его лишили лицензии, после того как он слепил ребенка от смешанного брака. Семья пыталась спасти отпрыска от ликвидации. После этого ваятель ушел на черный рынок и работал в основном с воздушными и водными модификациями розовых. До того как Сыны Ареса наняли Микки для особого задания, у него была мастерская в Йорктоне. Дэрроу помог ему сбежать от меня. Если вас интересует мое мнение, то, уверен, Микки еще жив. По сведениям моих оперативников, он находится в Тиносе.
— Если у тебя есть какая-то наводка на Тинос, стоит рассказать нам о ней прямо сейчас, — говорит Кассий, переглянувшись с Айей.
— Пока ничего конкретного. Тинос... не так просто найти. К тому же нам до сих пор не удалось взять в плен одного из капитанов их кораблей... живьем, — добавляет Шакал, попивая кофе. — Но работа идет, и как только у меня будет какая-то информация, я в первую очередь сообщу вам. А вот упырей, будьте любезны, отдайте моим скелетам. Им не терпится повидаться, правда, Лилат?
Я стараюсь не выдать своей радости, но как же это сложно! Упыри живы! По крайней мере, кто-то из них! И они встали на сторону Сынов Ареса, а не золотых!
— Да, господин, — отвечает Лилат, внимательно глядя на меня. — Мы устроим настоящую охоту! Сражения с алым легионом и другими повстанцами — жуткая скукотища, даже для серых.
— Кассий, верховная правительница ждет нас, — напоминаетАйя и поворачивается к Шакалу. — Не смеем больше злоупотреблять твоим гостеприимством, Адриус. Мы покинем тебя, как только мой Тринадцатый легион снимется с лагеря на Голанском водохранилище. Скорее всего, завтра утром.
— Вы забираете легионы на Луну?
— Только Тринадцатый. Остальные останутся здесь под твоим командованием.
— Под моим командованием?! — удивленно вскидывает брови Шакал.
— Считай, что я предоставляю их тебе в аренду, пока это восстание окончательно не выдохнется, — презрительно произносит она, а я отмечаю про себя новое определение нашего мятежа. — Таков приказ верховной правительницы в знак доверия к тебе. Как ты знаешь, она очень довольна твоими успехами.
— Несмотря на твои методы, — вставляет Кассий, но Айя сердитым взглядом заставляет его замолчать.
— Что ж, раз вы завтра уезжаете, то вечером я, разумеется, жду вас на ужин! Мне хотелось бы обсудить кое-какие политические дела... Касательно повстанцев на окраине, — расплывчато добавляет Шакал, ни на секунду не забывая, что я слышу их разговор.
Информация — его главное оружие. Он внушил мне, что меня предал кто-то из друзей, но так и не сообщил его имени. Во время пыток он все время намекал то на одного, то на другого, а потом взял и отправил меня в кромешную тьму.
В зал входит серый и сообщает, что в кабинете лорд-губернатора ожидает сестра. От пальцев Шакала пахнет ферментированным зеленым чаем, любимым напитком Виргинии. Она знает, что я здесь? Сидела за этим столом? Шакал продолжает болтать без умолку, но я упускаю нить разговора. Слишком много непонятного, слишком много звуков, слишком много всего...
— Мои люди приведут Дэрроу в порядок перед поездкой, мы с вами обсудим все дела, а потом закатим пир в духе Трималхиона. Волуксы и Кориалусы будут счастливы встрече с вами. Давненько у меня не гостили два всадника-олимпийца. Все время то на поле брани, то разъезжаете по провинциям, то идете по следу в тоннелях, морях и гетто! Сколько времени прошло с тех пор, как вы спокойно наслаждались трапезой, не думая о ночном рейде или террористах-смертниках?
— Много, — кивает Айя. — Мы были проездом в Фессалонике и воспользовались гостеприимством братьев Рат, которым не терпелось доказать свою преданность после... их выходок во время Железного дождя. Прием был несколько... непривычный.
— Боюсь, мой ужин не пойдет с этим ни в какое сравнение, — смеется Шакал. — Последнее время у меня вообще никого не бывает, кроме политиков и военных. Эта чертова война совершенно лишила меня светской жизни, сами понимаете.
— Или попросту твой дом не считают приветливым? — спрашивает Кассий. — А может, кого-то меню не устраивает?
— Держи себя в руках, Беллона! — вздыхает Айя, но на самом деле происходящее ее забавляет.
— Кассий, я все понимаю, тебе тяжело забыть страх, тяжело оставить в прошлом вражду между нашими домами. Но сейчас настали времена, когда мы должны объединиться ради блага всех золотых, — улыбается Шакал.
Я-то знаю, что на самом деле он с удовольствием отпилил бы им обоим головы тупым ножом.
— У всех нас есть свои школьные обиды, поэтому мне нечего стыдиться, — добавляет Шакал.
— И все же мы хотели обсудить одно важное дело, — с упором произносит Айя.
— Я же тебе говорила! — вскидывается Антония. — И что от нас нужно верховной правительнице на сей раз?
— Это некоторым образом связано с тем, о чем говорил Кассий.
— С моими методами? — заканчивает за нее Шакал.
— Да.
— Мне казалось, верховная правительница довольна моими усилиями по подавлению восстания.
— Довольна, но...
— Она хотела навести порядок. Я помог ей. Наши запасы гелия-три пополняются, добыча сократилась всего на три целых и две десятых процента. Восстание вот-вот задохнется, Ареса скоро найдут, Тинос и вся эта история останутся в прошлом. Фабии возьмут на себя...
— Я не об этом, а о твоем убойном отряде, — перебивает его Айя.
— Ах вот что...
— И о новых процедурах ликвидации в шахтах повстанцев. Правительницу беспокоит твоя жестокость по отношению к низшим алым, она может дорого обойтись нам, учитывая имевшие место сложности с пропагандой. Взрывы прогремели на самом Палатине! Латифундии Земли бастуют. Волна протестов прямо у ворот цитадели! Дух восстания жив, несмотря на то что повстанцы разобщены, и мы не должны давать им повод объединиться!
— Сомневаюсь, что протесты будут продолжаться после того, как мы пошлем туда черных, — хитро улыбаясь, говорит Антония.
— И все же...
— Моя тактика никогда не станет достоянием общественности. Мы лишили Сынов Ареса возможности вести пропаганду, теперь вся информация в моих руках, Айя. Народ думает, что война уже проиграна. Людям никогда не покажут фотографии трупов, никто и краем глаза не увидит, что осталось от ликвидированных шахт. Все будут знать лишь о том, что алые совершают теракты, мирное население страдает, дети средних и высших цветов погибают прямо в школах. Общественность за нас...
— А если все-таки узнают, что ты творишь? — спрашивает Кассий.
Немного помедлив, Шакал жестом подзывает полуобнаженную розовую, которая лежит на диване в смежной с залом гостиной. Девушка, на вид чуть старше Эо, подходит к нему, смиренно опустив взгляд в пол. У нее глаза цвета розового кварца, серебристо-сиреневые волосы, заплетенные в длинные, до пояса, косы. Ее с детства учили доставлять удовольствие этим монстрам, страшно подумать, что видели эти полудетские глаза. Внезапно я забываю о собственных страданиях. Внутри все кипит от ярости, но я молчу. Не сводя с меня глаз, Шакал вводит два пальца девушке в рот и разжимает ей зубы. Потом культей поворачивает голову девушки так, чтобы сначала я, а потом Айя и Кассий смогли заглянуть розовой в рот.
У нее вырван язык.
— Я сделал это собственноручно после того, как мы взяли ее восемь месяцев назад. Она пыталась устроить покушение на одного из моих скелетов в клубе «Жемчужина Эгеи». Девчонка меня ненавидит, больше всего на свете желала бы увидеть, как я сгнию в земле, — произносит он, отпускает подбородок девушки, достает из висящей на боку кобуры пистолет и бросает розовой. — Выстрел в голову, Каллиопа! Давай же, за все непристойности, которые я совершал с тобой и твоими соплеменницами. Давай! Я вырвал тебе язык! А помнишь, что я сделал с тобой в библиотеке? А ведь это повторится, и не раз! — дразнит девушку Шакал, снова беря ее за изящный подбородок. — Не раз! — повторяет он. — Стреляй, сучка! Стреляй!
Трясясь от ужаса, розовая бросает пистолет на пол, падает на колени и цепляется за ноги Шакала. Тогда он благодушно и ласково дотрагивается до ее головы и почти с нежностью говорит:
— Ну-ну, Каллиопа, все хорошо, ты справилась. Для общественности, — продолжает он, поворачиваясь к Айе, — мед всегда слаще уксуса. Но против тех, кто сражается с помощью уловок, отравлений, саботажа в швейных мастерских и терактов на улицах, для этих трусливых тараканов, выползающих из своих укрытий только ночью, есть лишь оно средство — страх. Страх и полное уничтожение, — добавляет он, пристально глядя на меня.
3
«Змеиный укус»
Металлические лезвия с жужжанием прикасаются к моему черепу, и на коже головы выступают капельки крови. Зря я благодарил Кассия: дело вовсе не в благородстве, а в элементарных требованиях гигиены. Ошметки грязных светлых волос падают на бетонный пол. Серый заканчивает обривать меня наголо электрической бритвой. Товарищи называют его Данто. Онвертит мою голову туда-сюда, чтобы убедиться, что ничего не упустил из виду, а потом с силой похлопывает по макушке.
— Как насчет ванны, господин? — с издевкой спрашивает он. — Гримус любит, чтобы ее пленники были чистыми и от них не воняло!
Он постукивает по наморднику, который на меня надели после того, как я покусал охранников, пытавшихся снять меня со стола Шакала. На шею нацепили электрический ошейник, руки связали за спиной, а потом отряд из двенадцати ищеек во всеоружии проволок меня по коридорам, словно мешок с мусором.
Другой серый хватает меня за ошейник и поднимает на ноги,а Данто берет торчащий из стены шланг. Охранники почти на голову ниже меня, но все как на подбор крепкие и коренастые. Жизни серых не позавидуешь: гоняться за пиратами по поясу астероидов, преследовать убийц синдиката в трущобах Луны, охотиться на Сынов Ареса в шахтах...
Мне ненавистны их прикосновения. Их вид и издаваемые ими звуки. Все слишком резко, слишком ярко, слишком громко — каждое действие причиняет мне боль. Меня дергают, тащат, пинают... Изо всех сил сдерживаю слезы, но не знаю, как справиться с собой.
Двенадцать солдат выстраиваются в шеренгу и смотрят, как Данто направляет на меня шланг. Как всегда, к отряду ищеек приставлены трое черных. Струя воды ударяет меня в грудь, словно взбрыкнувшая лошадь, и кожа лопается от напора. Верчусь на бетонном полу, пячусь в дальний угол. Ударяюсь головой о стену, перед глазами пляшут искры. Вода попадает мне в рот, я захлебываюсь, сгибаюсь пополам, так как не могу закрыть лицо — руки связаны за спиной.
Мойка окончена, я фыркаю и кашляю, с трудом пытаясь вдохнуть через плотно прилегающий к лицу намордник. С меня снимают наручники, засовывают руки и ноги в рукава и штанины черного тюремного комбинезона, а потом снова связывают. Скоро мне на голову накинут капюшон и окончательно лишат человеческого достоинства. Кто-то толкает меня, и я сажусь на стул. Меня пристегивают так, что я вообще не могу пошевелиться. Они излишне осторожны. Наблюдают за каждым моим движением. Охраняют меня с такой бдительностью, как будто имеют дело со мной прежним, а не с тем, во что я превратился. Щурясь, я смотрю на них, но перед глазами все плывет. С ресниц капает вода. Пытаюсь фыркнуть носом, но он забит свернувшейся кровью от ноздрей до носовой полости. Нос мне сломали, когда надевали намордник.
Мы находимся в доме заседаний Бюро стандартов, который в крепости Шакала служит тюрьмой. Как и все правительственные учреждения, здание представляет собой бетонную коробку. В резком освещении все выглядят как ходячие трупы, поры на коже напоминают кратеры на метеоритах. Кроме серых и черных, в зале присутствует один желтый врач. Еще есть кресло, операционный стол и какой-то шланг. Однако истинное предназначение этого помещения открывается, когда видишь ржавые пятна вокруг водостока в полу и царапины от ногтей предыдущих пациентов на ручках кресла. Здесь начинается финальная стадия жизни.
Кассий никогда бы не оказался в этом богом забытом месте. Мало кому из золотых приходилось бывать здесь — для этого нужно умудриться нажить себе очень влиятельных врагов. Зал заседаний Бюро стандартов — часовой механизм Сообщества, его скрежещущие и цепляющиеся друг за друга шестеренки. Как можно сохранять присутствие духа там, где властвует бесчеловечность?
— С ума сойти, а? — раздается рядом со мной голос Данто. — В жизни не видел ничего более странного! — добавляет он, поглядывая на меня.
— Ваятель, наверное, прибавил ему килограммов сто веса! — поддерживает разговор другой серый. — Нет, больше! Вы его в доспехах видали? Да он был самым настоящим монстром!
— Что, больно было рождаться заново? — спрашивает Данто, поддевая мой намордник татуированным пальцем. — Уважаю! Боль — универсальный язык, правда, ржавый?
Я ничего не отвечаю, он наклоняется вперед и со всей силы наступает на мою босую ногу стальным каблуком. Ноготь большого пальца трескается. Волна крови и боли рвет палец на части. Голова моя безвольно падает, я ахаю.
— Правда? — повторяет вопрос охранник.
Из глаз текут слезы, но не от боли, а от того, с какой непринужденностью он проявляет жестокость. Я сразу кажусь себе маленьким. Почему ему так легко причинять мне боль? Мне хочется обратно в клетку!
— Да он настоящий бабуин в костюме! — смеется другой серый. — Отстань от него, что с него взять!
— Взять нечего, говоришь? — поворачивается к нему Данто. — Бред! Ему понравилось быть хозяином! Понравилось управлять нами!
Данто приседает на корточки и смотрит мне в глаза. Я пытаюсь отвернуться, боюсь, что он снова ударит меня, но серый хватает меня за голову, силой открывает мне веки, придерживая их большими пальцами, и заставляет глядеть на него.
— Две мои сестры погибли в этом твоем Дожде, ржавый ублюдок! А скольких друзей я потерял! — кричит он и бьет меня в висок чем-то металлическим.
Перед глазами плывут круги. По лицу струится кровь. За спиной Данто его начальник не отрывает глаз от планшета.
— Ты ведь и моих детей не пожалел бы? — спрашивает Данто, заглядывая в мои глаза в поисках ответа, но мне нечего ему сказать.
Как и все остальные, Данто — ветеран-легионер, грубый, словно ржавая терка. Его черная форма напичкана техникой, на ткани переплелись в объятиях изящно вышитые фиолетовые драконы. В глазах Данто — оптические имплантаты для термального зрения и чтения карт дислокации войск. Под кожей — целый арсенал биотехники, с помощью которой он охотится на золотых и черных. У всех серых на затылках вытатуирована римская цифра XIII, вокруг которой обвивается морской дракон,а в ее основании символически изображены горстки Праха. Этознак Тринадцатого легиона драконов, личного подразделенияпреторов Повелителя Праха, а теперь и его дочери Айи. Гражданские называют их просто «драконы». Мустанг на дух не выносит этих фанатиков. Они представляют собой независимую армию численностью в тридцать тысяч избранных, которым Айя поручила увезти верховную правительницу с Луны.
Их отвращение ко мне безгранично.
Они до мозга костей ненавидят низшие цвета — такой расизмне снился даже золотым.
— Хочешь, чтобы щенок заскулил, бей по ушам, Данто! — предлагает серая, стоящая возле двери.
Мощная челюсть ходит ходуном — серая жует резинку. Пепельные волосы подстрижены в короткий ирокез. Акцент выдает уроженку Земли. Она стоит, прислонившись к металлической стене рядом с зевающим серым, изящный нос которого скорее подошел бы розовому, чем солдату.
— Складываешь ладонь горстью, бьешь по ушам, и от давления лопается барабанная перепонка.
— Спасибо, Холи!
— Всегда пожалуйста!
— Вот так? — спрашивает Данто, показывая ей ладонь, и бьетменя по голове.
— Пальцы посильней согни, — советует она, но тут центурион наконец щелкает пальцами:
— Данто! Он нужен Айе Гримус живым! Отойди, пусть его врач осмотрит.
Я вздыхаю с облегчением — меня ожидает если не избавлениеот мучений, то, по крайней мере, короткая передышка.
Врач, полный желтый, вразвалку подходит ко мне и начинаетразглядывать светло-коричневыми глазками-бусинками. В искусственном освещении его лысина блестит, словно обработанное воском яблоко. Он проводит по моей груди биоскопом, данные выводятся прямо на небольшие цифровые имплантаты в егоглазах.
— Ну что, док? — спрашивает центурион.
— Удивительно, — шепчет через некоторое время желтый. — Плотность костей и внутренних органов практически в норме, несмотря на низкокалорийную диету. Мышцы, как мы и предполагали по результатам лабораторных экспериментов, атрофировались, но не так сильно, как могли бы пострадать ткани истинных ауреев...
— Хочешь сказать, что он лучше золотых? — ухмыляется центурион.
— Я этого не говорил! — вскидывается доктор.
— Расслабьтесь, док, здесь нет камер. Мы же в зале обработки! Каков ваш вердикт?
— Оно пригодно к транспортировке.
— Оно? — глухо мычу я из-за ремней намордника, и доктор пораженно смотрит на меня, в шоке оттого, что я могу говорить.
— Перенесет большую дозу транквилизаторов? Нам с этой орбиты до Луны три недели добираться.
— Вполне. — Врач испуганно глядит на меня. — Но я бы увеличил дозу до десяти миллиграммов в день, капитан. У этого существа необычайно сильная система кровообращения.
— Вас понял, — отзывается капитан, кивая той самой серой. — Дальше ты, Холи! Уложи его баиньки, а потом берем каталку и увозим его отсюда. Вы свободны, док, отправляйтесь обратно, в ваш уютный кофейно-шелковый мирок! Об остальном мы позаботимся...
Бах! Центурион в мгновение ока лишается лба. Что-то металлическое ударяется о стену. Смотрю на капитана завороженно и пытаюсь понять, куда делось его лицо. Бах! Бах! Бах! Бах! Звук напоминает хруст суставов. Головы стоящих рядом со мной драконов превращаются в облака красного пара. Мельчайшие частицы крови оседают на моей коже, и я отворачиваюсь. Серая как ни в чем не бывало идет вдоль шеренги солдат, стреляя каждому в затылок и даже не глядя в их сторону, чтобы прицелиться. Остальные не успевают схватиться за винтовки: второй серый, стоящий у двери, убирает еще пятерых из старомодного порохового ружья, стреляющего пулями. На ствол накручен глушитель, так что все происходит совершенно бесшумно. Первыми, истекая кровью, на пол падают черные.
— Чисто! — отчитывается женщина.
— Плюс два, — отзывается ее напарник и стреляет в желтого доктора, который ползет к двери, пытаясь спастись.
Потом серый ставит сапог на грудь Данто. Тот в потрясении смотрит на бывшего товарища, из горла у него хлещет кровь, но все-таки он хрипит:
— Тригг... Почему...
— Арес передает привет, засранец! — отвечает серый и стреляет ровно в щель тактического шлема Данто, прямо между глаз, потом эффектно поворачивает револьвер на пальце, подув на дымящееся дуло, и убирает оружие в кобуру. — Чисто!
С трудом шевеля губами под намордником, я пытаюсь сформулировать связное предложение и с трудом произношу:
— Кто... вы... такие?
— Холидей Накамура, — отвечает серая, пиная один из трупов. — А это Тригг, мой младший брат. Кто ты такой, вот в чем вопрос? — спрашивает она, приподнимая испещренную шрамами бровь.
Ее круглое лицо усыпано веснушками. Плоский нос, узкие темно-серые глаза. Я смотрю на нее и с трудом выговариваю:
— Кто я такой?
— Мы пришли за Жнецом. Если это ты, то нам стоит попросить деньги обратно, — подмигивает мне она. — Да шучу, сэр!
— Холидей, перестань! — аккуратно оттесняет ее в сторону Тригг. — У него же контузия! Вы в порядке, сэр? — успокаивающим тоном говорит он, осторожно подходя ко мне с поднятыми руками. — Мы пришли спасти вас, — произносит он, и я замечаю его акцент, более сильный, чем у Холидей.
Он делает еще один шаг, и я съеживаюсь. Сейчас он будет меня бить.
— Я сниму с вас наручники, сэр. Не волнуйтесь! Вы этого хотите?
Это все неправда! Очередные игры Шакала! У него же татуировка XIII! Это преторы, а не Сыны! Лжецы! Убийцы!
Нет, нет, нет! Он же расстрелял охранников! Он хочет помочь мне! Я обессиленно киваю, Тригг заходит сзади. Я ему не доверяю. Ожидаю, что он всадит в меня шприц или просто шею свернет. Но риск — благородное дело, и в следующую секунду я свободен, наручники сняты! Плечевые суставы хрустят, я со стоном вытягиваю руки перед собой в первый раз за девять месяцев. От боли по рукам идет крупная дрожь. Ногти отросли и загнулись. Но теперь руки снова принадлежат мне! Я пытаюсь вскочить на ноги и броситься к выходу, но тут же падаю на пол.
— Эй-эй, полегче, герой! — качает головой Холидей, усаживая меня обратно в кресло. — У вас же мышцы почти атрофировались! Надо бы смазать для начала!
Тригг обходит стул и встает передо мной. Кривая улыбка освещает его открытое мальчишеское лицо, он не такой боевой, как сестра, в уголке правого глаза вытатуированы две золотые слезинки. Тригг скорее напоминает верного пса, чем наемника. Он осторожно снимает с меня намордник, а потом вздрагивает, словно вспомнив о чем-то важном.
— Я должен кое-что передать вам, сэр.
— Не сейчас, Тригг. — Холидей напряженно смотрит на дверь. — Нам нельзя терять ни секунды!
— Оно ему пригодится, — затаив дыхание, отзывается Тригг,но все-таки ждет одобрительного кивка Холидей, прежде чемдостать из рюкзака кожаный сверток и протянуть его мне. — Этоваше, сэр, возьмите! Ну что, — весело добавляет он, поймав мойодобрительный взгляд, — ведь я не соврал вам, а?
— Нет... — шепчу я, принимая сверток.
Дрожащими пальцами тяну за шнурок, которым он перехвачен, и чувствую, какая изнутри исходит сила. Через миг меняослепляет смертоносный блеск. Чуть не роняю кожаную упаковку вместе с содержимым — я напуган, как в тот момент, когда мои глаза впервые после заточения увидели свет.
Мое лезвие! Подарок Виргинии! Уже дважды я расставался с ним: однажды его забрал у меня Карнус, а потом, на церемонии триумфа, Шакал. Лезвие белое и гладкое, словно первый молочный зуб ребенка. Пальцы скользят по холодному металлу и рукоятке, обтянутой телячьей кожей и покрытой пятнами соли. Прикосновение к клинку погружает меня в меланхолические воспоминания об утраченной силе и давно забытом тепле. Аромат грецкого ореха переносит меня в тренировочный зал Лорна, где он давал мне уроки, пока его любимая внучка училась печь пироги в примыкающей к залу кухне.
Лезвие змеится в воздухе, завораживая своей красотой и соблазняя обещанием силы. Этот клинок убеждал меня, как и многих мужчин на протяжении веков, в том, что я бог, но это было ложью. Лезвие заставило нас заплатить за гордыню ужасной ценой.
Мне страшно снова брать его в руки.
Превращаясь в изогнутый хлыст, лезвие шипит, словно гадюка в брачный период. Когда я в последний раз держал в руках мой клинок, он был гладким, без всякого узора, но сейчасна слегка подрагивающей белой поверхности проступает какой-то рисунок. Наклонив клинок, я пытаюсь разглядеть гравировку у самой рукоятки. Эо! Я растерянно смотрю на изображение моей жены, выгравированное на металле. Мастер запечатлел ее не на эшафоте, не в тот момент, что навечно останется в памятинарода, а в образе простой девушки, которую я любил. Она присела на корточки, волосы свободно падают на плечи, она срывает цветок гемантуса и глядит на меня снизу вверх. Кажется, Эо вот-вот улыбнется. Чуть выше девичьей фигурки — мой отец целует мать перед уходом из дома, а на самом острие лезвия — мы с Лианной и Лораном, нацепив страшные маски, гонимся за Кираном по тоннелю в День Всех Святых. Вот таким и было мое детство.
Кем бы ни был этот мастер, он хорошо меня знает.
— Золотые украшают свои мечи изображением своих подвигов. Великих и жестоких деяний, которые они совершили. Арес решил, что ты предпочтешь видеть на клинке тех, кого любишь, — раздается из-за спины Тригга тихий голос Холидей.
Она то и дело поглядывает на дверь.
— Арес мертв! — кричу я, пытаясь прочитать на их лицах затаенные коварство и злобу. — Вас послал Шакал! Это ловушка! Хотите, чтобы я вывел вас на базу Сынов? — спрашиваю я, сжимая рукоять лезвия. — Решили использовать меня, лжецы?
Холидей пятится, в ужасе уставившись на оружие в моей руке, а вот Тригг просто уничтожен моими подозрениями.
— Лжецы?! Да разве мы посмели бы лгать вам?! Мы готовы умереть за вас, сэр! И за Персефону, то есть за Эо, с радостьюбы жизнь отдали. — Он запинается, с трудом подбирая слова, —должно быть, привык, что за него в основном говорит сестра. — За стенами тюрьмы вас ждет целая армия — это что ж, не считается? Целая армия ждет, пока к ней вернется ее... ее душа! —восклицает он, подаваясь вперед, а Холидей все так же не сводитглаз с двери. — Мы с юга тихоокеанского побережья — захолустного уголка Земли. Я думал, что так и умру, охраняя амбары с зерном! И вот я здесь, на Марсе! У нас одна задача — доставить вас...
— Встречал я лжецов и получше тебя! — зло шиплю я.
— Забей, Тригг! — окликает брата Холидей и лезет за планшетом.
— Погоди, Холидей, ты что! Арес же сказал: только в самом крайнем случае! Если они засекут сигнал...
— Да ты посмотри на него! Если это не крайний случай, то что?! — перебивает она брата и бросает мне свой планшет.
Вызов переадресуется через другое устройство. Дисплей мигает голубым цветом, на той стороне не берут трубку. Верчу планшет в руках, и тут в воздухе, словно цветок, раскрывается голограмма остроконечного шлема — она кажется сотканной изсолнечного света, а величиной — не больше моего кулака. В прорезях шлема злобно горят огнем красные глаза.
— Фичнер?
— Вторая попытка, засранец! — ворчит голос.
Быть того не может!
— Севро?! — неожиданно жалобным тоном бормочу я.
— Эх, парень, видок у тебя тот еще! Как будто только что из утробы скелета вылез, мать твою!
— Ты жив... — ошарашенно повторяю я, глядя, как шлем исчезает.
Передо мной появляются резкие черты моего друга, он улыбается, обнажая острые зубы.
— Ни одному гребаному эльфу не под силу убить меня, — хрипло смеется Севро, и изображение слегка подрагивает. — Пора домой, Жнец! Я не могу прийти за тобой, ты должен добраться до меня сам. Как понял, прием?
— Но как это сделать? — вытирая слезы радости, спрашиваю я.
— Доверься моим Сынам. Сможешь?
— Шакал... Он держит в заложниках мою семью, — говорю я, посмотрев на брата с сестрой и одобрительно кивнув.
— Никого этот хренов трупоед не держит, твои у меня! Я забрал их из Ликоса сразу после того, как тебя взяли. Мама твоя ждет тебя не дождется!
Я снова начинаю плакать. На этот раз — от облегчения.
— А теперь возьми себя в руки, парень! Надо поторапливаться, — говорит он, поглядывая в сторону. — Дай-ка мне Холидей! Холидей, постарайтесь сработать чисто. Если не получится, играйте в открытую. Как поняла? Прием.
— Вас поняла, сэр!
— Разбейте цепи!
— Разбейте цепи! — эхом отзываются серые, и голограмма гаснет.
— Не суди о наc по цвету, — произносит Холидей и протягивает мне татуированную руку.
Сначала я разглядываю знаки серых на ее руке, а потом перевожу взгляд на веснушчатое, с грубоватыми чертами лицо. Один глаз заменен на биопротез и смотрит не моргая. Из уст Холидей слова Эо прозвучали совсем по-другому... Но кажется, именно в этот момент во мне проснулась душа. Душа, но не разум. Сознание все еще подводит меня. Будто сквозь трещины, на меня уставилась извивающаяся, сомневающаяся тьма, но теперь есть и надежда. В отчаянии я хватаю Холидей за руку.
— Разбей цепи! — хрипло отзываюсь я и удрученно смотрю на свои ноги. — Вам придется нести меня, даже стоять толком не могу.
— Поэтому мы приготовили вам небольшой аперитивчик, сэр! — провозглашает Холидей и достает шприц.
— Что это? — спрашиваю я.
— Масло надо сменить, сэр, — смеется Тригг. — Если честно, друг, лучше тебе этого не знать! — подмигивает мне он. — От этой дряни даже мертвец на ноги встанет!
— Тогда давайте сюда! — протягиваю руку я.
— Будет больно, — предупреждает Тригг.
