Вне игры E-Book

Настя Орлова

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Всегда побеждает любовь. Проза Насти Орловой
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 311

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Романтические истории Насти Орловой такие чувственные и увлекательные, что задевают за живое, заставляя сопереживать героям и радоваться за них, как за своих давних знакомых. Рита Воскресенская пережила жестокий абьюз со стороны бывшего парня и больше не верит в любовь. Больные отношения оставили раны не только в ее душе, но и на теле. Девушка закрылась в себе и отстранилась ото всех, чтобы больше никогда не испытывать боль и не влюбляться. Какое-то время ей удается следовать плану, пока однажды отец не решает выдать её замуж... Никита Любимов играет в хоккей и наслаждается холостяцкой жизнью. Чтобы спасти девушку от договорного брака с протеже ее отца, Никита предлагает Рите фиктивные отношения. У героев есть три недели, чтобы все поверили в их чувства, но появление бывшего парня Риты ставит эти планы под угрозу. «Вне игры» — это книга о сломанной девушке, которая, несмотря на все трудности, находит в себе силы, чтобы подняться с колен и продолжить жить. Она готова доказать всему миру, что гораздо сильнее, чем кажется. А любовь, которую та совсем не ждала, лишь укрепит ее веру в себя и подарит крылья.

Leseprobe

Настя Орлова Вне игры

Люди недооценивают силу любви.

Порой только ради нее мы оказываемся

способны переступить через свои страхи.

© Орлова Н., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Пролог

– Здравствуй, Рита. – Лидия, мой психолог, опускается в кожаное кресло и поправляет на переносице очки в модной роговой оправе.

– Здравствуйте. – Прямо встречая ее взгляд, я сажусь на диван напротив.

Лидии около сорока. Она красивая, успешная и очень популярная. В нашем городе – почти звезда, потому что как эксперт регулярно участвует в телешоу на федеральном канале. Мне сложно судить о ее профессиональных навыках, потому что сама я никогда не хотела общаться с психологом и эффекта от наших встреч не вижу. Но мой отец считает, что походы к ней идут мне на пользу.

– Как твои дела?

– Все хорошо, – неопределенно пожимаю плечами, глядя на часы за ее спиной. Двенадцать ноль одна. Еще пятьдесят девять минут, и я смогу встать и уйти.

Лидия кивает. Посылает мне ободряющую улыбку, на которую я не отвечаю. Ждет продолжения, но я молчу. Это привычный ход наших сессий – за полтора года почти ничего не изменилось, разве что в кабинете стало больше зелени, а у меня зарубцевались шрамы.

– В прошлый раз мы обсуждали с тобой лето. У тебя появились планы на каникулы? – сделав вид, что не заметила моего молчаливого протеста, продолжает Лидия.

– До лета мне надо сдать сессию, – отвечаю уклончиво, чтобы не говорить о том, что планов у меня нет. Я давно их не строю, и мой психолог должна об этом знать не хуже меня. – Еще два экзамена.

Лидия делает какую-то пометку в блокноте. Снова поднимает на меня глаза. Снова улыбается.

Раздражает. Я никогда не была ярой фанаткой наших сессий, но сегодня меня бесит буквально все. Чему, черт возьми, она улыбается?

– Как твой сон?

– Кошмары мне не снятся, если вы об этом. Последний был более двух месяцев назад.

– Как ты думаешь, почему они тебе больше не снятся?

– Наверное, это благотворное влияние наших с вами встреч, – говорю, не скрывая иронии. Может быть, хоть она поможет стереть эту раздражающую улыбку с ее лица. – И время.

– Значит, ты согласна с мнением, что время лечит?

– Отец так говорит.

– Ты с ним согласна? – напирает Лидия.

– Отец часто бывает прав, – отвечаю с нервным смешком.

– Я спрашиваю про тебя, а не про твоего отца, – замечает она, улавливая мимолетную перемену в моем настроении. – Это твои чувства. Твои страхи. Твоя жизнь, в конце концов.

– Лидия, при всем уважении, мы обе знаем, что я здесь только потому, что этого хочет отец. – Я делаю глубокий вдох. – Мне наши встречи не нужны. Я в порядке. Меня в моей жизни все устраивает.

Ее моя грубость ничуть не смущает. Она делает еще одну пометку в блокноте, поправляет очки.

– Что ты чувствуешь сейчас, Рита?

– Раздражение.

– Хорошо.

– Это хорошо? – оказываюсь не в силах сдержать саркастический вопрос.

– Да, потому что раздражение – это путь к исцелению. Любые проявления эмоций в твоем случае – это хорошо. Ты так долго закрывалась в своей раковине, отказывая себе в возможности снова чувствовать, что даже такая малость, как раздражение, – это уже победа, – объясняет Лидия.

– Мне это не кажется победой.

– А что для тебя победа?

– Мы сейчас говорим про какой-то определенный контекст? – уточняю я, неожиданно для самой себя попадаясь на ее удочку.

– Разумеется. Что ты для себя воспринимаешь как победу?

– Я буду считать, что победила, когда отец согласится, что мне больше нет нужды посещать психолога, – бросаю небрежно.

– Ты опять говоришь о своих чувствах в связке с отцом, – замечает Лидия, внезапно нахмурившись. – Как будто бы твоя жизнь всецело зависит от него. Скажу так: его решение не может быть твоей победой. У тебя должна быть цель – личная цель, чтобы посещать психолога.

– Я не хотела вас посещать.

– Но ты хотела пережить свою травму. Ты сама говорила это на одной из наших первых встреч. Я лишь инструмент, которым ты могла пользоваться, чтобы достичь своей цели. – Лидия откладывает блокнот, наклоняется вперед и добавляет, понизив голос: – Но, к моему сожалению, со временем ты отступила. И вместо того чтобы пережить и отпустить боль, решила закрыть на нее глаза, затолкав глубоко внутрь себя. Это тоже вариант справляться с травмой, но откровенно плохой. Боль тикает внутри тебя, как бомба. Рано или поздно рванет.

Чтобы избежать проницательного взгляда Лидии, я опускаю голову и с особой тщательностью изучаю бежевое покрытие на ногтях. На самом деле у меня есть много такого, что я могла бы сказать, чтобы поставить ее на место. Чтобы она перестала снисходительно смотреть на меня со своей недосягаемой колокольни. Но я упрямо молчу, потому что не вижу в этом никакого смысла. Некоторые слова не должны быть сказаны. Некоторые тайны не должны быть раскрыты. А она… она ни черта обо мне не знает!

– Говорят, что непрожитая травма – это заблокированная злость. Это деструктивная эмоция, – не сдается Лидия, пытаясь в очередной раз сломить мое сопротивление.

– Я не чувствую злости, – возражаю тихо. – Я приняла все, что со мной произошло.

– Если бы это было так, разве ты не вернулась бы к привычной жизни?

– А что есть привычная жизнь? – отвечаю вопросом на вопрос. – Кто устанавливает правила, что есть привычно, а что нет? Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я познакомилась с Владом, в девятнадцать я смогла от него уйти. Сейчас мне двадцать один. Меня давно не интересуют те вещи, которые я делала до восемнадцати. Так что же вы относите к моей «привычной» жизни? Может быть, сейчас я живу именно так, как всегда хотела. И ничто другое меня не интересует.

– А что тебя интересует?

– У меня есть папа, есть лучшая подруга. Я учусь в хорошем университете. У меня есть работа, которая доставляет мне радость и удовлетворение. Это все, что мне нужно.

– А как же развлечения?

– Я много читаю.

– Тебе нужно вновь ощутить комфорт, находясь в кругу людей.

– О, я знаю, что это вашими устами говорит мой отец. Слово в слово, – бросаю колко. И после этого Лидия еще хочет, чтобы я ей доверяла? Предательница. – Но у меня с этим нет проблем, я просто не люблю толпу. Комфортнее всего мне в одиночестве.

– Но ведь так было не всегда, правда?

– Люди меняются. – Я демонстративно пожимаю плечами. – К тому же в субботу у папы юбилей, и я занимаюсь организацией банкета на сто человек. Непохоже, чтобы я боялась людей, правда?

– И вот мы с тобой снова в исходной точке. – Уголки губ Лидии слегка приподнимаются, словно она хочет победно улыбнуться собственной гениальности, но профессиональная этика ей не позволяет. – Юбилей отца – это не твое развлечение. Ты делаешь это не для себя, а для него.

– Допустим, – соглашаюсь я. – Но тогда вам будет приятно узнать, что сегодня я иду на вечеринку.

– Что за вечеринка? – брови Лидии ползут вверх.

– Просто вечеринка. В честь победы нашей хоккейной команды в молодежном чемпионате. Подруга очень хочет пойти.

– А ты?

– А я просто иду, – бросаю раздраженно.

– Ты идешь, потому что этого хочет твоя подруга?

– Я не понимаю, к чему вы клоните, Лидия, – отвечаю резко, выдержав паузу. – Друзья часто составляют друг другу компанию.

– Хорошо. – Она кивает. – Значит, ты идешь на вечеринку. Что ты чувствуешь? Ты ведь долгое время не ходила никуда, кроме университета и центра. Ты радуешься? Ты боишься?

– Не думаю, что боюсь или радуюсь – это подходящие определения. Наверное, я просто чувствую, что должна пойти. – Я пожимаю плечами и перевожу взгляд на часы.

– То есть ты не хочешь идти.

– Я этого не сказала. Я сказала, что приняла решение пойти. Но у меня нет каких-то особых эмоций по этому поводу.

– Как отреагировал отец на твое желание пойти на вечеринку?

– Я не ставила его в известность. Пока. Но я знаю, что он хочет, чтобы я больше общалась со сверстниками, – напоминаю я. – И одновременно не хочет, чтобы со мной произошло что-то плохое.

– Это объяснимо. Твой отец, как и любой другой человек, борется со своими собственными демонами.

– Отец винит себя в том, что со мной случилось, – даю более конкретную оценку тому, что происходит с папой.

– Ты с ним не согласна?

– Не согласна, – говорю уверенно. Если уж Лидия обсуждает с отцом наши сессии, пусть и эту мысль до него донесет. Хоть какой-то прок от нее должен быть, правда? – Я читала много книг и статей на тему насилия. Психологи считают, что тираны интуитивно ищут жертв, которые в прошлом уже пережили абьюз в той или иной форме. Будто бы детский травматический опыт жертв помогает абьюзеру умело ими манипулировать. Но у меня ничего такого не было. Родители меня любили. В школе у меня было много друзей. Я была счастливым и самодостаточным ребенком. Я не была легкой добычей для психов, у меня не было никакой предрасположенности к насилию, просто я влюбилась в очень плохого человека. А когда поняла это – ловушка захлопнулась и я уже не могла соскочить.

На несколько минут в кабинете воцаряется звенящая тишина. Будто бы не только Лидия, но и я сама поражена тем, как много сокровенного невольно рассказала.

– Что ты чувствуешь, когда говоришь об этом сейчас?

– Ничего, – отрезаю я. Потом тяжело вздыхаю: – Ладно. Может быть, я злюсь на себя и до конца не понимаю, как могла допустить все то, что этот человек со мной сделал.

– Возможно, в тот период твоей жизни ты была эмоционально нестабильна. И он этим воспользовался, – предполагает Лидия.

– И снова я не понимаю, к чему вы клоните.

– Возможно, отношениями с Владом ты заглушала боль от смерти твоей мамы? – поясняет психолог.

Я пожимаю плечами.

– Мама долго болела. Мы знали, что рано или поздно она уйдет. – Я беру паузу, вспоминая тот день, когда вернулась из школы и застала обычно занятого и отсутствующего папу дома. Он тогда посадил меня на диван, взял мои руки в свои ладони и сказал, что мамы больше нет. – Когда я познакомилась с Владом, отец навел о нем справки и запретил мне с ним встречаться. А я… Может быть, я просто очень сильно хотела доказать отцу, что уже взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения.

– Хочешь сказать, что ты терпела насилие из протеста? – прощупывает Лидия почву для новых откровений. – Не хотела признавать, что отец был прав?

– Я хочу сказать… – я хватаю ртом воздух, чувствуя, что в этом разговоре мы коснулись чего-то очень личного и болезненного, – хочу сказать, что наше время вышло. Мне пора.

Глава 1 Рита

– Лиз, я отойду на минуту. – В попытке перекричать громкие басы, летящие из колонок, я наклоняюсь к самому уху моей лучшей подруги Елизаветы Грачевой.

Лиза рассеянно кивает, но на меня даже не смотрит. Все ее внимание приковано к капитану хоккейной команды «Комета» Илье Свечникову, который вальяжно развалился на диване с бутылкой пива в руках.

– …И потом на последней минуте периода шайба рикошетит от ноги голкипера и залетает в пустые ворота. Бум! – Илья делает красноречивый победный жест, и все вокруг, включая Лизу, начинают дружно аплодировать. Я же едва сдерживаюсь, чтобы демонстративно не закатить глаза.

Не спорю, парень молодец: за год он почти единолично вытянул прозябающую во втором эшелоне городскую команду в элиту молодежного спорта страны, но от потока самолюбования, который Свечников льет на всех вокруг, меня уже подташнивает.

Поднявшись с места, с трудом протискиваюсь к выходу сквозь плотную толпу, выстроившуюся вокруг хоккеистов-триумфаторов.

Сегодня вечером команда отмечает окончание победного для себя сезона МХЛ [1]. В честь этого выдающегося достижения ребята из группы поддержки сняли огромный дом на окраине, завезли тонну выпивки и выписали клубного диджея, который пока так и не понял, что всем нравится, потому что в просторном зале одинаково хорошо танцуют и под заборное техно, и под попсу.

Я на этом празднике жизни явно лишняя. Не пью, не курю, в хоккее ни черта не понимаю, а от громких басов у меня развивается мигрень. Все из-за Лизы. В капитана «Кометы» она влюблена с тех пор, как год назад он перевелся в наш университет из Уфы и в первом же матче сделал хет-трик. Получить от него приглашение на финальную тусовку сезона было ее мечтой. Надеюсь, подруга хотя бы счастлива. Впрочем, конечно, счастлива – щеки Грачевой горят, глаза блестят, и я в жизни не слышала, чтобы она столько смеялась над банальными шутками.

Так как самое интересное сейчас происходит в большом зале, коридор практически пуст. Очередь выстроилась только у одной двери с табличкой WC. Предсказуемо, конечно. Любители бесплатного алкоголя не расстаются с полупустыми пластиковыми стаканчиками даже в очереди пописать.

Прикинув свои шансы попасть в туалет до того, как мочевой пузырь скажет мне adios, я без особой надежды осматриваю коридор и, заметив в углу лестницу на второй этаж, едва ли не вприпрыжку несусь к ней.

Бинго! Дверь с изображением знаменитого «Писающего мальчика» я нахожу точно над нижним туалетом, а главное, вокруг – ни души!

Дергаю за ручку, но, к моему разочарованию, дверь оказывается запертой. Правда, судя по тому, что в помещении горит свет и слышны приглушенные звуки льющейся воды, внутри уже кто-то есть. Опираюсь спиной о стену и терпеливо жду, но когда через три минуты туалет все еще остается запертым, я весьма невежливо тарабаню в дверь.

А потом снова.

И снова.

– Занято, – доносится сдавленный женский голос, а следом автоматной очередью идет серия глухих всхлипов.

За дверью кто-то… плачет?

Флешбэки того, как я сама лила слезы, запершись в ванной, застигают меня врасплох. Тело прошибает озноб. Сердце в груди подпрыгивает и начинает биться где-то в горле. Прошло почти два года с тех пор, как все закончилось. Месяцы терапии. Я должна была оставить все в прошлом…

Лиза любит говорить, что я часто лезу не в свое дело. Но что такое быть наедине со своими страхами, я знаю не понаслышке, поэтому принимаю осознанное решение вмешаться в чужую беду. Если кто-то плачет, значит, есть обидчик. А степень нанесенного морального или физического ущерба невозможно оценить, находясь с человеком в разных помещениях.

– Откройте! – ощущая, как по венам несется адреналин, прогоняющий страх, я со всей силы тяну на себя металлическую ручку.

В ответ получаю еще один всхлип, который болезненным эхом отдается в груди.

– Откройте. Давайте поговорим.

Внезапно прекращается шум воды, слышится какая-то возня, а через несколько секунд замок начинает проворачиваться. И пока я стою, готовая броситься с утешением к расстроенной жертве, в дверном проеме появляется она – немного взъерошенная, с отпечатавшейся под глазами тушью и покрасневшими губами. Но, глядя на нее, я начинаю сомневаться, что за запертой дверью она действительно плакала…

– Туалет для гостей на первом этаже, – весьма недружелюбно цедит блондинка, бросая на меня взгляд, в котором отчетливо читается раздражение. – Что за необходимость ломиться в дверь? Сказали же, что занято.

Слова поддержки замирают на моих губах. От несправедливой отповеди я теряюсь, но в настоящий шок прихожу, когда вслед за девушкой из туалета выходит рослый парень (на первый взгляд очень привлекательный, но на второй – просто фу-у-у), который с надменной улыбкой на ходу поправляет ширинку.

Они тут что?.. То есть…

– Это общественное место! – Моему возмущению нет предела.

– Так мы и занимались работами на благо общества, – насмешливо бросает парень. – А ты такая нетерпеливая была, потому что хотела присоединиться?

От непристойного намека я буквально впадаю в ступор. Кем этот хамоватый мачо себя возомнил? Джастином Бибером на пике славы?

– В твоих мечтах!

Парень окидывает меня скучающим взглядом, призванным продемонстрировать полное отсутствие интереса, не говоря ни слова, обходит меня стороной, и следующее, что я слышу, – скрип лестницы, когда по ней сбегают двое.

Уму непостижимо!

Залетев в туалет, я брезгливо осматриваюсь. Обычный и, кажется, чистый унитаз с закрытой крышкой, белый стеллаж со свежими полотенцами и тумба с мраморной раковиной. Где они делали это? На раковине? У стены? Бр-р-р… Насколько нужно не уважать себя, чтобы позволить парню вот так поиметь себя в туалете съемного дома во время вечеринки?

Если бы был хоть один шанс, что внизу волшебным образом рассосалась очередь, я бы обязательно ушла отсюда. Но мой мочевой пузырь категорически не готов к подобным проявлениям природной брезгливости, поэтому я вынуждена остаться.

Спустя время, нажав на кнопку смыва, я подхожу к раковине. Мою руки с мылом, вытираю их бумажным полотенцем и оглядываюсь в поисках мусорного ведра. Нахожу его под раковиной. Пустое. Только на самом дне лежит надорванный пакетик от презерватива.

Ужас. Это не моя буйная фантазия. Они действительно делали здесь это.

Когда я возвращаюсь обратно в почетный круг восхищения капитаном «Кометы», принципиально ничего не меняется. Только теперь у Свечникова на коленях восседает длинноногая Катя Вебер из параллельной группы, а побледневшее лицо моей Лизы выражает крайнюю степень разочарования. Господи, ну чего еще она ожидала от этого парня? На лбу же у него написано, что заинтересован он как раз в таких, как Катя, – пустоголовых королевах красоты из популярной соцсети, единственная забота которых – какой оттенок лака для ногтей выбрать для свежего маникюра.

– Поедем домой? – предлагаю тихо, накрыв ладошкой вспотевшие от волнения пальцы подруги.

– Нет, Рит. – Она качает головой. – Не поедем. Мы приехали, чтобы отдохнуть и расслабиться! Так давай это делать.

Лиза резко поднимается с дивана и отворачивается от Ильи.

– Где тут наливают?

После приезда на вечеринку это вторая плохая идея за вечер, но я слишком подруга, чтобы сказать об этом Грачевой. Мы вместе вечность. И она доставала меня из такого эмоционального дерьма, что не мне читать ей нотации о том, почему объект ее романтических чувств – настоящий козел.

За барной стойкой хозяйничает Леонид Абрамов. Он учится на курс младше, чем мы, но авторитета у него как у выпускника. Он действительно классный бармен и по вечерам работает в пафосном ресторане в центре, но сегодня даже он здесь. Говорю же, для студентов нет ничего важнее, чем отпраздновать первый в истории хоккейный трофей городской команды, которая наполовину состоит из учеников нашего университета.

– Дамы, – Леня с обаятельной улыбкой надвигает на лоб бейсболку с логотипом Бэтмена. – Чем вас угостить?

– Что-нибудь вкусное, но крепкое, – выдает Лиза, усаживаясь на пустой барный стул. – Чтобы унесло.

– Давай уноситься будем дома, а не в чужой компании, – робко предлагаю я, но подруга делает вид, что меня не слышит. А Леня, хоть и вскидывает в удивлении брови, игнорирует мольбу в моем взгляде, виртуозно мешая Лизе коктейль.

– А тебе, Воскресенская?

– Мне минералку с лимоном.

– Ты чего скучная такая? – негодует Лиза, отпивая глоток из бокала, который Абрамов украсил лавандовой веточкой.

– Ну кто-то же из нас должен, – бурчу в ответ.

Лизе хватает трех коктейлей, чтобы опьянеть до того состояния, в котором она согласна на все – даже на мое предложение вызывать такси и поехать домой. Поэтому я не теряю понапрасну времени, и пока Грачева гоняет трубочкой льдинки на дне бокала, вызываю в приложении машину.

Вечеринка в разгаре. Кто-то включил стробоскоп. Студенты на импровизированном танцполе извиваются под рваные ритмы техно. Очередь у туалета выросла втрое. Лиза цепляется за мою руку, пока я прокладываю нам в толпе путь к выходу из дома. Почти у самой двери мы вдруг сталкиваемся с Ильей. У него в руках новая банка пива, волосы в художественном беспорядке, фирменная толстовка с гербом «Кометы» живописно обтягивает рельефную грудь и широкие плечи. Нет, он, безусловно, хорош, но Лиза напрасно растрачивает свой запал. Такой, как он, просто не может принадлежать одной. Не того поля овощ.

– Уже уходите? – спрашивает Свечников, окинув меня беглым взглядом, но задержавшись на Лизе, которая, не заметив рядом с ним королевы красоты, снова начинает таять.

– Да, – отрезаю безапелляционно, крепче стискивая руку подруги.

– Ну, пока.

Если Лиза рассчитывала, что этот мачо будет сожалеть о нашем уходе, то ее настигает еще одно разочарование. Надеюсь, что хотя бы не столь болезненное – должна же быть какая-то польза от литра алкоголя, который она в себя влила.

В напоминание, что пора поторапливаться, в руке у меня вибрирует мобильный. Такси уже у ворот, поэтому я без сожаления оставляю позади себя вечеринку и тащу подругу на свежий воздух.

Наша желтая тачка с шашечками и номером, который я сверила с приложением, стоит у ворот с включенными фарами. Пассажирская дверь рядом с водителем открыта. Склонившись над ней, стоит парень в яркой ветровке, а рядом мнется девушка на высоких каблуках. Света, кажется. Из свиты Кати Вебер.

– Это наше такси! – сразу заявляю права на машину, потому что мы за городом и ждать новую мы будем еще минут пятнадцать.

Парень выпрямляется, и еще до того, как он поворачивается лицом ко мне и Лизе, я с ужасом понимаю, что знаю его. Это тот самый извращенец из туалета!

– Не вижу на нем твоего имени, – насмешливо бросает он.

Кто вообще такой этот тип? Сложен по-спортивному, но в хоккейной команде его точно нет (благодаря Лизе я знаю все составы, включая резерв). В университете я его тоже не замечала, а он, будем откровенны, не из тех, кто легко теряется в толпе. Залетный? Кто-то из друзей Ильи или его партнеров по команде?

– Зато вот тут – его номер. – Одной рукой я тычу в лицо наглецу экран мобильного с открытым приложением такси, а другой дергаю ручку задней пассажирской двери, чтобы усадить Лизу.

– Я с водителем уже договорился.

– Водитель получит от меня единицу и выговор от работодателя, если отменит мой заказ, – бросаю раздраженно.

– Ну в свете такой угрозы… – Парень лезет в карман ветровки и достает несколько стодолларовых купюр.

– Ты вместо того, чтобы так пошло светить валютой, уже давно бы тачку себе вызвал.

– Я телефон дома забыл, – произносит он с неожиданной улыбкой, и я впервые улавливаю в его речи странный акцент. А еще, когда он улыбается, у него на щеках появляются ямочки, которые придают лицу почти мальчишеское очарование.

– Беда, – тяну я, разозлившись на себя за излишнюю наблюдательность. – Придется устраивать свидание с твоей новой подружкой прямо под луной.

– Ой, брось, Никит, – слышу томный щебет девицы за спиной. – Вызови на моем телефоне тачку.

– А она дело говорит, – напоследок смерив наглеца презрительным взглядом, я усаживаюсь рядом с Лизой на заднее сиденье такси и, громко хлопнув дверцей, бросаю водителю раздраженное: – Поехали!

Глава 2 Никита

Домой я приезжаю за полночь. Вообще не планировал так задерживаться. Думал, поздравлю ребят из «Кометы», в которой сам играл в детстве, выпью бутылочку пива и вернусь, но то одно, то другое. Спонтанно залетел в ватерклозет с симпатичной девчонкой, потом со знакомыми ребятами пообщался, а перед самым отъездом двоюродная сестра Света ко мне прибилась. Пришлось ее домой подвозить, сделав с таксистом приличный крюк по городу. Надеялся, что в награду хотя бы с отцом по приезде не пересекусь, но и тут не повезло.

Когда я захожу в дом, Сергей Васильевич Любимов собственной персоной восседает в гостиной в компании моего старшего брата Михаила. Первый пускает в воздух сизый дым от кубинской сигары, второй неспешно поигрывает виски в бокале. И оба как по команде замолкают, едва меня завидев. Словно у них на двоих что-то секретное, что меня совершенно не касается.

По хрен. Меня это давно не трогает. Когда-то хотел наладить с ними отношения, убедить, что они ошибаются на мой счет, но потом просто махнул рукой. Смысл долбиться головой о стену? Крепкими родственными узами наша семья никогда не славилась. Так что, если бы не мама, я бы без какого-либо сожаления провел все межсезонье в Штатах.

– Ты рано, – тянет брат насмешливо. – Хоккейные вечеринки в регионах не вставляют?

– И тебе привет, – отвечаю спокойно.

Отец и брат ненавидят хоккей. Точнее, не так. Брат в свое время тоже играл, но сдулся из-за травмы колена, заявив, что этот спорт ему неинтересен в принципе. А я ведь в хоккей пошел вслед за ним. Когда учился в школе и был просто подающим надежды спортсменом, вся семья за меня болела. Но когда пошли серьезные успехи и появились подкрепленные результатами амбиции сделать хоккей делом своей жизни, у отца резко развилась аллергия на этот вид спорта. У брата тот же заразный недуг проявился на фоне моего триумфа на драфте НХЛ. Меня выбрал скаут «Миннесоты» в четвертом раунде, и через полтора года я переехал в США по трехлетнему контракту новичка. Ни брат, ни отец этому рады не были.

Сейчас хоккеем я зарабатываю едва ли не больше, чем они оба совокупно. Я ношусь по льду. Они с утра до ночи просиживают штаны в офисе строительной компании. Для меня все очевидно. Для отца очевидно лишь то, что я не оправдал его надежды и не пошел работать на благо семейного бизнеса. Причем я почти уверен: если бы он не был таким гордым засранцем, он бы давно признал, что мой выбор в пользу хоккея был правильным. Но, к сожалению, некоторые люди просто не умеют признавать ошибки. В случае отца до такой степени, что он бы предпочел, чтобы я облажался.

– Выпить хочешь? – предлагает брат, указывая пальцем на початую бутылку виски.

– Валяй, – соглашаюсь я.

– Послезавтра у сенатора Воскресенского юбилей, – начинает отец. – Мы приглашены.

– Кто «мы»? – уточняю я. – Вряд ли мое имя указано в приглашении. Никто даже не знал, что я буду в городе.

– Позвали всю семью. Ты тоже пойдешь, – безапелляционно заявляет отец.

– Зачем?

– Потому что я так сказал.

– Без обид, пап, но я уже не в том возрасте, чтобы «потому что ты так сказал» являлось для меня аргументом, – напоминаю сухо.

– Сенатор – влиятельный человек. И он знает, что ты в городе, – недовольно поджав губы из-за необходимости объясняться, отец снова затягивается сигарой. – Мы должны пойти вместе. Тем более в перспективе объединение наших семей.

– В каком смысле?

– У сенатора есть дочь, – поясняет отец. – Она составит прекрасную партию Мише.

– Прекрасную партию? – При всем своем желании не влезать в перепалку я оказываюсь не в состоянии сдержать саркастический смешок. – Мы в каком веке? В девятнадцатом?

– Не паясничай! – рубит отец. – Тебе, конечно, нет дела до нашего бизнеса, но связи с семьей сенатора позволят нам укрепить положение в городе.

– За счет брака по расчету?

– За счет удачного бизнес-решения. В наших кругах в этом нет ничего удивительного. К тому же Рита Воскресенская очень хорошенькая.

– А если бы она была до отвращения страшной? – спрашиваю иронично, обращаясь к брату. – Ничего бы не поменялось, правда, Миш? Главное, бизнес.

– Отвали. Это тебя не касается, – скалит зубы брат, явно раздражаясь.

– А девчонка уже в курсе, что за нее все решили большие дяди? – Я понятия не имею, кто такая эта Рита Воскресенская, но мне ее заочно жалко. У человека всегда должен быть выбор. Сдается мне, у нее его не будет. Впрочем, почему я так в этом уверен? Девчонки находят Мишу неотразимым – таинственным, брутальным, сексуальным. Может быть, эта неведомая дочь сенатора будет счастлива заполучить его в качестве мужа.

– Девочка тише воды, ниже травы. Возражать отцу она не станет, – говорит папа.

– Все настолько запущенно? – уточняю я, недоумевая, как в наше время может происходить подобное.

– Мама умерла пять лет назад. У девчонки печальный опыт отношений. Бойфренд-садист ее год третировал, пока она не оказалась в больнице. Того мудака сенатор не одобрял, но девчонка упрямилась, хотела свободы. Учитывая болезненные уроки прошлого, в этот раз она его послушает.

– У нее с психикой могут быть проблемы, а вы собираетесь этим воспользоваться? – Я морщу нос, будто в помещении дурно пахнет. – Это низко даже для тебя, Миша.

– Ой, давай захлопнись, мистер Моралист, воспитанный забугорной псевдотолерантностью. – Брат раздраженно хлопает ладонью по столу. – Я возьму Риту в жены. Со мной она будет в безопасности. На психиатров, если потребуется, не поскуплюсь.

– Мне ее уже искренне жаль, – произношу колко, поражаясь, как брат, который для меня всегда и во всем был примером, за последние пять лет смог превратиться в расчетливого засранца.

Осушив одним глотком бокал с виски, я покидаю во всех смыслах душное общество отца и брата и поднимаюсь в свою комнату в семейном доме. Хочется забыть обо всем этом бизнес-дерьме, завалиться спать и проснуться в своей квартире в Сент-Поле. Но вместо этого вечером через два дня я надеваю смокинг и как послушный пес иду в дом сенатора Воскресенского в компании матери, отца и брата.

До последнего хотел послать все к черту. Мама уговорила. Ей важно продемонстрировать окружающим наши нерушимые семейные узы. И если отца и Мишу я могу со всем этим послать, то маму – нет. Она очень… ранимая. И все еще тяжело переживает мой переезд в США.

Дом Воскресенских – огромный особняк у противоположного от города берега реки с живописным садом и бассейном. Им даже снимать ничего не нужно, чтобы устроить достойный юбилей. Человек сто самых высокопоставленных гостей с семьями вольготно прогуливаются по территории дома и сада под живой аккомпанемент кавер-группы. Бокалы в руках, бриллианты в ушах, пустые светские беседы. Как же я отвык от подобных сборищ за два года жизни в американской глубинке.

Я не ханжа. Но от всей этой показухи меня мутит. И костюм, который я достал из шкафа, мне стал явно мал. По работе мне приходится бывать на официальных мероприятиях – у хоккеистов, даже тех, кто, как и я, большую часть регулярки сидит на скамейке запасных, много медийных обязанностей, но я даже не думал, что мне нужно брать с собой смокинг в эту короткую поездку домой.

– Никит, лицо попроще сделай, – цедит отец мне на ухо. – К нам именинник идет.

Проследив за взглядом отца, вижу высокого мужчину в темном костюме, который с бокалом шампанского движется в нашу сторону.

– Юрий Борисович, с днем рождения. – Отец делает несколько шагов навстречу сенатору и с готовностью жмет протянутую ладонь. – Долгих лет жизни и, конечно, стабильного роста в делах.

– Благодарю. – Воскресенский сдержанно улыбается отцу, коротко здоровается с мамой, переводит взгляд на меня и наконец концентрирует внимание на Мише. Смотрит цепко и явно оценивающе. Еще бы, перед ним жених, которого он расчетливо выбрал для дочери. – Рад, что смогли прийти.

– Мои сыновья, Михаил и Никита. – Отец улыбается так широко, что у него вот-вот треснет лицо. Очевидно, ему очень важно, чтобы мы понравились этому человеку.

– С днем рождения, Юрий Борисович, – произносит брат вежливо. – Спасибо за приглашение. У вас прекрасный дом. И не менее прекрасный праздник.

Миша – мастер small talk. Он отлично чувствует себя в любой компании. Даже в такой, как наш отец и сенатор Воскресенский, который производит впечатление жесткого и бескомпромиссного человека.

– Добрый вечер, – говорю я спокойно и только потому, что от меня этого явно все ждут. – С днем рождения.

Получив в ответ равнодушный кивок в знак того, что мое скупое поздравление услышано, Воскресенский снова обращается к отцу.

– Сергей Васильевич, оставлю вас, чтобы поприветствовать других гостей, – а потом многозначительно добавляет: – И давайте уединимся с вами минут через пятнадцать. Дела не ждут.

Когда сенатор удаляется и единственная причина стоять в кругу семьи отпадает, я делаю то же самое. Шепнув маме, что хочу подышать свежим воздухом, я ставлю бокал с нетронутым шампанским на поднос мимо проходящего официанта и выхожу через распахнутые парадные двери в сад.

Глава 3 Рита

Ненавижу подобные сборища. Ненавижу. Сотня незнакомых людей, шумно, душно, тесно, а от необходимости улыбаться у меня давно сводит зубы. Была бы моя воля – поднялась бы в свою комнату и заперлась там на все время, пока в доме продолжается празднование юбилея отца. Но вместо этого я половину праздника руковожу обслуживающим персоналом на кухне, а в остальное время прячусь на террасе, скрытая от любопытных глаз густой тенью деревьев.

Блеск. Именно так я всегда и мечтала провести субботний вечер.

За спиной слышится хлопок открываемой двери, и я специально ухожу еще глубже в сад, чтобы не встретиться ни с кем из знакомых (и незнакомых тоже). Мне не хочется покидать свое укрытие. Говорить тоже не хочется. Отчаявшийся покинуть праздник интроверт во мне молит просто держаться от людей подальше.

Тяжелые шаги по тропинке. Чиркает зажигалка. Воздух наполняется тяжелым ароматом сигары. Такие курит только отец. И я почти готова выбраться из своего укрытия, как вдруг ночную тишину разрезает другой голос, чужой:

– Я уверен, что из них получится отличная пара.

Подслушивать нехорошо, я это знаю с детства, поэтому думаю о том, как тактично дать гостям понять, что на террасе они не одни, но следующая фраза, сказанная знакомым голосом, заставляет меня застыть на месте.

– Твой сын готов? – это, без сомнения, говорит отец.

– После того как я показал ему фотографии твоей дочери, он только за. У него есть политические амбиции, и Маргарита станет для него прекрасной спутницей. Ты уверен, что она согласится на подобный союз?

Мой желудок наполняется свинцовой тяжестью. На спине выступает холодный пот. Ладони сжимаются в кулаки, оставляя полукруглые лунки от ногтей на нежной коже, но эта боль ничего не значит в сравнении с той, которую я чувствую в сердце.

Папа, что же ты делаешь?

Подтекст разговора, который ведет отец с неизвестным мужчиной, подозрительно точно совпадает с моими не озвученными никому страхами. Страхами, что он, устав ждать перемен, возьмет мою личную жизнь в свои руки.

В двадцать один я точно знаю, что отношения – это не для меня. Я была в них почти год и в итоге не вынесла ничего, кроме синяков, сломанных надежд и разочарования. Когда магия взаимных чувств проходит, начинается неумолимый процесс разрушения. Я едва выстояла после расставания, чтобы повторять этот опыт еще раз.

Отец, к сожалению, со мной не согласен. Дав мне время, чтобы зализать раны, душевные и физические, которые нанесли мне отношения с Владом Зарецким, он начал подыскивать для меня новую партию. Ту, которую он одобрит, ту, с которой не будет таких проблем, как с «беспредельщиком Зарецким, у которого нет тормозов».

– А ей не надо ни о чем знать. Рита одна уже довольно долгое время. Пора двигаться вперед. – Я слышу, как отец затягивается сигарой и снова невозмутимо продолжает: – Познакомим их сегодня, а дальше пускай Михаил действует. Он видный парень. Думаю, разберется, как девушку заинтересовать. А уж мест, где им с Ритой можно пересечься, предостаточно. Приезжайте на ужин в среду.

Слишком потрясенная услышанным, чтобы как-то среагировать, я продолжаю тупо стоять, пока отец и его спутник бесстрастно обсуждают деловое сводничество. И даже когда терраса пустеет, а сигарный дым окончательно растворяется в вечернем воздухе, я не могу заставить себя сдвинуться с места. Шокированная. Растерянная. Преданная единственным родным человеком.

Сколько еще судьба будет испытывать меня на прочность?

Я давно знала, что отец всерьез озабочен моим будущим – намеков на это в последнее время было более чем предостаточно, – но я точно не ожидала, что с его стороны все будет настолько… настолько хладнокровно и расчетливо.

– Подслушивать нехорошо, знаешь?

Вздрогнув от неожиданности, я резко поворачиваюсь, едва не врезавшись в широкую мужскую грудь, обтянутую черной шелковой рубашкой.

– Прошу прощения! – бормочу я, стараясь обрести равновесие. – Я не знала, что здесь еще кто-то есть.

– Была слишком занята чужим разговором?

Подняв голову, я встречаюсь с мерцающими серыми глазами. Что за?.. Что он здесь делает? Парень из туалета, похититель чужих такси! Понятно, что на юбилее отца сотня человек, и не всех из них я знаю. Но этот плюс-минус моего возраста и уже тусил в компании хоккейных звезд университета. Значит, теоретически мы должны быть знакомы. Но я никогда раньше его не видела, а за последние три дня встречаю уже второй раз!

– Полагаю, ты тоже? – В первый момент, увидев его, я теряюсь, но едкий тон и насмешливый блеск в глазах заставляют меня сжаться, словно пружина, и приготовиться дать отпор.

– Туше. – Он усмехается. – Но они сами виноваты. Когда пытаешься устроить чужую личную жизнь, обсуждать ее нужно там, где никто не услышит. Хотя мне даже жалко малышку, которую собираются одурачить.

– Возможно, эта малышка не даст себя одурачить! – воинственно вздергиваю подбородок.

– Я бы на это не рассчитывал.

– Почему?

Парень надменно цокает языком, отчего на его щеках появляются ямочки, которые я заметила еще при первой встрече.

– Потому что ставки слишком высоки, – саркастически произносит он. – В этом обществе только так и происходит. А ты, значит, из этих?

– Из этих? – повторяю в тон ему, приподняв брови.

– Богатые и знаменитые. Тут сегодня только такая публика.

– А ты, значит, не из этих?

– Я работаю под прикрытием. – Он смеется. – Но с радостью оказался бы в другом месте.

– В туалете, полагаю?

В его глазах на мгновение вспыхивает удивление, словно он не ожидал от меня подобной откровенности, а потом он начинает хохотать. Громко, искренне и дерзко.

– А ты хочешь составить мне компанию?

– Не в этой жизни, – огрызаюсь я.

– Уверена? – Наглец бросает на меня откровенно оценивающий взгляд, под которым мне становится неожиданно жарко.

– На все сто.

Не желая продолжать разговор в подобном ключе, я отступаю с явным намерением удалиться.

– Уже уходишь? – с притворным сожалением спрашивает парень.

– Тут стало душно.

– Никто и никогда мне такого не говорил.

– Они тебе льстили.

– А ты, значит, всегда говоришь правду?

– Слушай, ты не в моем вкусе, ясно? – бросаю резко. – Понятия не имею, как ты оказался здесь, но, прошу тебя, обходи меня стороной.

– Вау. Какая экспрессия. – Он снова надо мной смеется. – Ты во всем такая страстная?

Посчитав, что я выше того, чтобы отвечать на очередную провокацию с его стороны, я отворачиваюсь от парня и, гордо расправив плечи, иду обратно в дом, но все время в пути ощущаю на себе вязкий, как патока, взгляд туалетного незнакомца.

В зале я первым делом ищу глазами официанта и беру бокал шампанского. Не то чтобы мне очень хотелось выпить, скорее – занять руки. А потом желательно слинять отсюда до того, как папа начнет воплощать в жизнь свой замысел свести меня с отпрыском своего богатого и влиятельного приятеля.

– Маргарита!

Черт-черт, что за невезение!

Через секунду на мою талию ложится крепкая ладонь отца.

– Пойдем, хочу представить тебя семье Сергея Любимова.

– Пап, можно в другой раз? – делаю пробную попытку сбежать, но отец неумолимо тянет меня за собой.

– У него два сына, – продолжает он невозмутимо. – Михаил окончил МГУ, работает вместе с отцом, очень интересный молодой человек. Младший Никита в хоккей играет где-то за океаном. В отпуск приехал буквально на несколько недель.

Внутри меня все протестует против слов отца, но изо рта не вырывается ни слова. Когда-то я позволила себе побыть вольной птицей, которая слушала только себя, но судьба жестоко посмеялась надо мной, обломав крылья. Отец – моя единственная опора в этом мире. Сбежать сейчас – значит подвести его. Снова. Я не могу. Не могу.

Я еще придумаю, как мне отделаться от сына Любимова. А если нет, то, в конце концов, ему обязательно станет со мной скучно, и он уйдет сам. Пока же… Пока же я ставлю нетронутый бокал с игристым на поднос и послушно следую за отцом.

– Сергей Васильевич, обещал показать вам мою Маргариту.

Отец подводит меня к представительному мужчине, в котором я узнаю владельца крупной строительной компании Сергея Любимова. Рядом с ним два парня. Один – лет тридцати, высокий и темноволосый, улыбается мне вежливой улыбкой, которая не касается его глаз. Второй, который в этот самый миг нехотя отрывает скучающий взгляд от сцены и переводит его на меня…

Туалетный незнакомец!