8,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
- Serie: The Big Book
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2017
Великий король Артур, непобедимый вождь бриттов, успешно противостоял завоевателям-саксам, учредил рыцарский орден Круглого стола, за которым все были равны между собой. И пусть историческая правда погребена в той давней эпохе больших перемен, великого переселения народов и стремительно зарождающихся и исчезающих царств, завеса прошлого приоткрывается перед нами силой писательского таланта Бернарда Корнуэлла. Британия VI века. Артур, незаконный сын верховного короля Утера, добивается объединения разрозненных королевств бриттов, чтобы совместными усилиями выгнать захватчиков с родной земли. После победы в Лугг-Вейле мечта Артура близка к воплощению, но его планы разрушает предательство непомерно честолюбивой жены Гвиневеры и близкого друга Ланселота. Однако дух вождя бриттов, прозванного Врагом Божьим, не так-то легко сломить. Второй роман из трилогии о легендарном короле-полководце Артуре, проникнутый духом подлинной Истории.
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 637
Ähnliche
Содержание
Bernard Cornwell
ENEMY OF GOD
Copyright © 1996 by Bernard Cornwell
All rights reserved
Перевод с английскогоЕкатерины Доброхотовой-Майковой
Оформление обложкиСергея Шикина
КартавыполненаЮлиейКаташинской
Корнуэлл Б.
Враг Божий : роман/ Бернард Корнуэлл; пер. с англ. Е.Доброхотовой-Майковой.— СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2017. (The Big Book. Исторический роман).
ISBN978-5-389-13786-8
16+
Великий король Артур, непобедимый вождь бриттов, успешно противостоял завоевателям-саксам, учредил рыцарский орден Круглого стола, за которым все были равны между собой. И пусть историческая правда погребена в той давней эпохе больших перемен, великого переселения народов и стремительно зарождающихся и исчезающих царств, завесапрошлого приоткрывается перед нами силой писательского таланта Бернарда Корнуэлла.
Британия VI века. Артур, незаконный сын верховного короля Утера, добивается объединения разрозненных королевств бриттов, чтобы совместными усилиями выгнать захватчиков с родной земли. После победы в Лугг-Вейле мечта Артура близка к воплощению, но его планы разрушает предательство непомерно честолюбивой жены Гвиневеры иблизкого друга Ланселота. Однако дух вождя бриттов, прозванного Врагом Божьим, не так-то легко сломить.
Второй роман из трилогии о легендарном короле-полководце Артуре, проникнутый духом подлинной Истории.
©Е.Доброхотова-Майкова,перевод, 2017
©Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство АЗБУКА®
Сьюзен Уотт — той единственной, кому «Враг Божий» обязан своим появлением на свет
Предисловие
«Враг Божий» — второй роман трилогии. Он рассказывает о событиях, следующих непосредственно за описанными в «Короле Зимы». В первой книге умирает Утер, король Думнонии и верховный правитель Британии. Ему наследует малолетний внук Мордред. Артур, незаконный сын Утера, назначенный одним из опекунов Мордреда, со временем становится главным регентом. Артур намерен выполнить данную Утеру клятву, чтобы Мордред, достигнув совершеннолетия, занял трон Думнонии.
Артур также намерен принести мир воюющим королевствам бриттов. Главный враг Думнонии — Повис, но когда Артуру предлагают в жены Кайнвин, дочь повисского короля, возникает надежда на примирение. Однако Артур убегает с бесприданницей Гвиневерой. Оскорбление, нанесенное Кайнвин, приводит к многолетней войне. Артур кладет ей конец, разбив повисского короляГорфиддида в битве при Лугг-Вейле. Трон Повиса переходит к Кунегласу, брату Кайнвин, который, как и Артур, хочет примирить бриттов, чтобы вместе сражаться против захватчиков-саксов.
В «Короле Зимы», как и во «Враге Божьем», рассказ идет от лица Дерфеля, раба-сакса, воспитанного в доме Мерлина и ставшего одним из воинов Артура. Артур отправляет Дерфеля в Арморику (нынешняя Бретань), где тот ведет безнадежную войну, защищая Беноик от завоевателей-франков. Вместе с другими из Беноика в Британию бежит Ланселот, сын беноикского короля. Артур хочет женить его на Кайнвин и посадить на трон Силурии. В Кайнвин влюблен Дерфель.
Еще Дерфель любит Нимуэ, подругу своих детских игр, а ныне — помощницу и возлюбленную Мерлина. Мерлин — друид и возглавляет тех бриттов, которые мечтают возродить в Британии старую религию. Ради этого он ищет волшебный котел, одно из Тринадцати Сокровищ Британии. В глазах Мерлина и Нимуэ найти котел куда важнее, чем защитить земли от врагов. Мерлину противостоят христиане; один из их предводителей — епископ Сэнсам, который утратил немалую часть своего влияния, выступив против Гвиневеры. Теперь опальный Сэнсам — настоятель монастыря Священного Терновника на острове Инис-Видрин (Гластонбери).
«Король Зимы» заканчивается победой, которую Артур одерживает в Лугг-Вейле. Власти Мордреда ничто не угрожает, всекоролевства Южной Британии заодно, и Артур, пусть сам и некороль, их бесспорный вождь.
Действующие лица
Агрикола— гвентский полководец, который служит королю Тевдрику
Ада— возлюбленная Ланселота
Амхар— незаконнорожденный сын Артура
Артур— думнонский полководец и защитник Мордреда
Балин— один из воинов Артура
Бан— бывший король Беноика (королевства в Бретани), отец Ланселота и Галахада
Бедвин— епископ Думнонии, главный советник короля
Биртиг— наследный принц, позже король Гвинедда
Борс— двоюродный брат Ланселота, его первый воин
Брохваэль— король Повиса в послеартуровское время
Галахад— принц Беноика, брат Ланселота
Гвенвивах— сестра Гвиневеры, принцесса Хенис-Вирена
Гвидр— сын Артура и Гвиневеры
Гвилиддин— слуга Мерлина
Гвиневера— жена Артура
Горфиддид— король Повиса, убитый в Лугг-Вейле, отец Кунегласа и Кайнвин
Гундлеус— король Силурии, убитый в Лугг-Вейле
Дерфель Кадарн— рассказчик, сакс, воин Артура, впоследствии монах
Диан— младшая дочь Дерфеля
Динас— силурийский друид, брат-близнец Лавайна
Диурнах— ирландский король Ллейна (эта страна раньше называлась Хенис-Вирен)
Игрейна— королева Повиса после смерти Артура, супруга Брохваэля
Иорвет— друид из Повиса
Исеулт— королева Кернова, супруга Марка
Исса— один из копьеносцев Дерфеля, впоследствии его заместитель
Кадваллон— король Гвинедда
Кадви— мятежный правитель Иски
Кадок— христианский епископ, почитаемый святым, отшельник
Кай— друг детства Артура, теперь один из его воинов
Кайнвин— повисская принцесса, сестра Кунегласа, дочь Горфиддида
Каллин— первый воин Кернова
Кердик— король саксов
Китрин— думнонийский судья и советник
Кулух— двоюродный брат Артура, один из его воинов
Кунеглас— король Повиса, сын Горфиддида
Каван— заместитель Дерфеля
Лавайн— силурийский друид, брат-близнец Динаса
Ланваль— один из воинов Артура
Ланселот— изгнанный король Беноика
Леодеган— изгнанный король Хенис-Вирена, отец Гвиневеры и Гвенвивах
Лигессак— бывший начальник телохранителей Мордреда, ныне в изгнании
Линет— бывшая любовница Дерфеля, ныне служанка Гвиневеры
Лохольт— незаконный сын Артура, близнец Амхара
Малейн— повисский друид
Малла— жена Саграмора, саксонка
Марк— король Кернова, отец Тристана
Маэльгвин— монах в Динневраке
Мелвас— король белгов в изгнании
Мерлин— верховный друид Думнонии
Морвенна— старшая дочь Дерфеля
Моргана— старшая сестра Артура, одна из главных жриц Мерлина
Мордред— король Думнонии, сын Норвенны
Морфанс— один из воинов Артура, прозванный Уродливым
Мэуриг— наследный принц, впоследствии король Гвента
Набур— христианский судья в Дурноварии
Нимуэ— главная жрица и возлюбленная Мерлина
Норвенна— мать Мордреда, убитая Гундлеусом
Передур— сын Ланселота и Ады
Пирлиг— бард Дерфеля
Ралла— служанка Мерлина, жена Гвилиддина
Саграмор— нумидиец, военачальник Артура, хозяин Камней
Серена— вторая дочь Дерфеля
Скарах— жена Иссы
Сэнсам— епископ в Думнонии, впоследствии настоятель монастыря в Динневраке, где живет Дерфель
Танабурс— силурийский друид, убитый Дерфелем после битвы в Лугг-Вейле
Тевдрик— король Гвента, отец Мэурига, впоследствии — отшельник
Тристан— наследный принц Кернова, сын Марка
Тудвал— монах-послушник в Динневраке
Утер— покойный верховный король Думнонии, дед Мордреда
Хеллед— супруга Кунегласа, королева Повиса
Хигвидд— слуга Артура
Эахерн— один из копейщиков Дерфеля
Эйлеанн— бывшая возлюбленная Артура, мать его сыновей-близнецов Амхара и Лохольта
Элейна— мать Ланселота, вдова Бана
Элла— король саксов
Эмрис— епископ Думнонии, преемник Бедвина
Энгус Макайрем— ирладский король Деметии, земли, прежде называемой Дифед
Эрке— мать Дерфеля, также называемая Энна
Место действия1
Абона* — Эйвонмут, Эйвон
Аква-Сулис* — Бат, Эйвон
Беноик* — захваченное франками королевство в Бретани (Арморике)
Бодуэн* — Гарн-Бодуэн, Гвинедд
Броселианд* — последнее королевство бриттов в Арморике
Бурриум* — столица Гвента. Уск, Гвент
Вента* — Винчестер, Гемпшир
Виндокладия* — римская крепость возле Уимборн-Минстер, Дорсет, Англси
Глевум* — Глостер
Динневрак— монастырь в Повисе
Долфорвин* — возле Ньютауна, Повис
Дом Эрмида* — возле Стрита, Сомерсет
Дун-Кейнах— Харсфилд-Бикон, возле Глостера
Дунум* — Ход-Хилл, Дорсет
Дурновария* — Дорчестер, Дорсет
Инис-Видрин* — Гластонбери, Сомерсет
Инис-Вит* — остров Уайт
Инис-Требс— утраченная столица Беноика, гора Сен-Мишель, Бретань
Иска Думнонийская* — Экстер, Девон
Иска Силурийская* — Карлеон, Сомерсет
Каллева* — приграничная крепость, Силчестер, Гемпшир
Камни* — Стоунхендж
Кар-Амбра— Эмсбери, Уилтшир
Кар-Гей— столица Гвинедда. Северный Уэльс
Кар-Кадарн— Саут-Кедбери, Сомерсет
Кар-Свос* — столица Повиса. Карсус, Повис
Кориниум* — Сайренсчестер, Глостершир
Кум-Исаф* — возле Ньютауна, Повис
Ллин-Керриг-Бах* — озеро Маленьких Камней, ныне аэродром на острове Англси
Ллогр* — часть Британии, захваченная саксами, буквально «потерянные земли». На современном валлийском «Ллогр» означает «Англия».
Лугг-Вейл* — Мортимерс-Кросс, Херефорд и Вустер
Магнис* — римский форт Кенчестер, Херефорд и Вустер
Нидум* — Нит, Гламорган
Понт* — Стейнс, Суррей
Ратэ* — Лестер
Тор* — Гластонбери-Тор, Сомерсет
Хальком* — Солком, Девон
1 Названия мест, отмеченные звездочкой, упоминаются в исторических хрониках.
Часть первая.Темная дорога
Глава 1
Сегодня я вспоминаю умерших.
Наступил последний день старого года. Папоротник на холме побурел и пожух, вязы в долине облетели, начался забой скота. Нынче ночью — канун Самайна.
Нынче ночью завеса между живыми и мертвыми затрепещет, поредеет и наконец исчезнет. Нынче ночью покойники пройдут по мосту-мечу. Нынче ночью они явятся из Иного мира сюда, но мы их не увидим. Они будут здесь, но мы различим лишь тени во тьме, услышим лишь шепоток ветра в безбурной ночи.
Епископ Сэнсам, святой, настоятель нашей монашеской обители, смеется над этими верованиями. У покойников, говорит он, нет призрачных тел, они не могут пройти по мосту-мечу; покойники лежат в холодных могилах и ждут второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа. Он говорит, усопших надо помнить и молиться за их души, однако тела их истлели. Глаза вытекли, глазницы зияют черными дырами, внутренности стали добычей червей, кости заросли плесенью. Святой уверяет, что мертвые не тревожат живых в ночь на Самайн. И все-таки даже он, уходя спать, словно бы ненароком забудет у монастырского очага хлеб и кувшин с водой.
Я оставлю больше. Чашу с медом и кусок лососины. Скромные подношения — все, что в моих силах. Я оставлю их у очага, уйду в свою келью и буду ждать мертвых, которые посетят нынче ночью холодный дом на голом холме.
Я буду называть их имена. Кайнвин, Гвиневера, Нимуэ, Мерлин, Ланселот, Галахад, Диан, Саграмор — список занял бы два пергамента. Их шаги не потревожат камыш на полу, не спугнут мышей, обитающих в соломенной кровле, но даже епископ Сэнсам знает, что наши кошки будут выгибать спины и шипеть из кухонных углов на тени, которые и не тени вовсе, когда те подступят к очагу принять дары, оставленные, чтобы их задобрить.
Итак, сегодня я вспоминаю умерших.
Теперь я стар, как когда-то Мерлин, хотя далеко не так мудр. Наверное, только мы с епископом Сэнсамом еще помним те славные времена, и я один храню о них добрую память. Быть может, уцелел кто-нибудь еще, в Ирландии или в пустынных землях к северу от Лотиана. Мне о них ничего не ведомо. Знаю одно: если они живы, то, подобно мне, ежатся от подступающей тьмы, словно кошки, которые подбираются, завидев ночные тени. Все, что мы любили, разрушено, все, что построили, уничтожено, все, посеянное нами, пожали саксы. Мы, бритты, цепляемся за гористые западные земли и твердим о мести, но нет меча, способного одолеть великую тьму. Часто, слишком часто я мечтаю оказаться среди мертвых. Епископ Сэнсам одобряет это желание: хорошо, мол, стремиться на небеса. Впрочем, я не думаю, что попаду в рай и вместе со святыми займу место одесную Отца. Я много грешил и потому страшусь ада, и все же, вопреки своей нынешней вере, надеюсь попасть в Иной мир. Там, под яблонями четырехбашенного Аннуина, ломится от яств стол, за которым собрались мои друзья. Мерлин улещивает, поучает, ворчит и насмешничает. Галахад рвется вставить словцо. Кулух, прискучив бесконечными разговорами, стянул себе лишнюю порцию мяса и думает, будто никто не заметил. И там же Кайнвин, милая Кайнвин, улаживает раздоры, посеянные Нимуэ.
Однако я вынужден влачить земное существование. Я живу, в то время как друзья мои пируют, и, пока дышу, буду писать повесть об Артуре. Я составляю ее по просьбе королевы Игрейны, молодой супруги короля Брохваэля Повисского, покровителя нашего маленького монастыря. Игрейна хочет знать все, что я помню об Артуре. Вот почему я пишу эту повесть, хотя епископ Сэнсам не одобряет мой труд. Он говорит, что Артур был враг Божий, дьяволово семя, посему я пишу на родном саксонском, которого святой не понимает. Мы с Игрейной лжем, будто я перевожу Евангелие Господа нашего Иисуса Христа на язык врагов, и епископ то ли нам верит, то ли выжидает время, чтобы разоблачить меня и покарать.
Я пишу каждый день. Игрейна часто приходит в монастырь помолиться Богу, чтобы Он даровал ей дитя, потом забирает пергаменты и отдает писарю Брохваэля, а тот перекладывает их на язык бриттов. Думаю, она многое меняет, подгоняя Артура под образ, который ей более по душе, но что мне за печаль? Никто не будет этого читать. Я подобен человеку, строящему плотину из глины и прутьев для защиты от грядущего наводнения. Близится тьма, в которой не останется грамотных людей. Одни саксы.
Итак, я пишу об умерших, коротая время в ожидании встречи, когда смиренный инок брат Дерфель вновь станет лордом Дерфелем Кадарном, Дерфелем Могучим, первым воином Думнонии, лучшим другом Артура. Однако сейчас я всего лишь старый продрогший монах и пишу воспоминания единственной уцелевшей рукой. Нынче ночью канун Самайна, завтра — первый день нового года. Близится зима. У оград намело кучи опавших листьев, по стерне бродят дрозды, чайки перебрались на сушу, и дятлы собираются при полной луне. Самое время, говорит мне Игрейна, писать о былом. Она принесла новую стопку телячьих кож, бутылочку свежеприготовленных чернил и пучок перьев. Расскажи мне об Артуре, просит она, о нашей лучшей и последней надежде, о короле, который никогда не был королем, о враге Божьем и биче саксов. Расскажи об Артуре.
* * *
Ужасен вид поля после сражения.
Мы победили, однако в наших сердцах не было буйной радости. Мы дрожали у костров, стараясь не думать о нечисти, что бродит средь павших в Лугг-Вейле. Кое-кто спал, но беспокойно — им снилась битва. Я пробудился средь ночи от воспоминания о копье, едва не вспоровшем мне живот. Исса спас меня, отбив вражеский удар краем щита, но мысль о том, что могло случиться, не отпускала. Я попытался снова заснуть и не смог, так явственно представлялось мне это копье, поэтому, усталый и замерзший, встал и закутался в плащ. Долину освещали гаснущие костры, во тьме меж огнями клубились дым и речной туман. Что-то двигалось в дыму — люди или духи, я различить не мог.
— Не спится, Дерфель? — раздался тихий голос из дверей римского здания, где лежало тело короля Горфиддида.
Я повернулся и увидел Артура. Он смотрел на меня.
— Да, господин, — признал я.
Артур двинулся между спящими воинами. Длинный белый плащ из тех, что он так любил, как будто светился во тьме. На нем не было ни грязи, ни крови; я сообразил, что Артур заранее прихватил его с собой, чтобы переодеться. Нам, остальным, было все равно, в чем мы окажемся после боя — да хоть нагишом, лишь бы живыми. Однако Артур всегда отличался чистоплотностью. Он был с непокрытой головой, волосы по-прежнему примяты там, где их сдавливал шлем.
— Мне всегда плохо спится после сражения, по крайней мере неделю. Потом приходит блаженное забытье. — Он улыбнулся. — Я — твой должник.
— Нет, господин, — возразил я, хотя Артур сказал правду. Мы с Саграмором весь день удерживали Лугг-Вейл против несметного полчища врагов, и Артур не пришел нам на выручку. Позже подоспела помощь, а с ней и победа, но из всех его битв эта была ближе всего к поражению. Если не считать последней.
— Я, во всяком случае, не забуду твоей услуги, — ласково проговорил Артур, — даже если ты сам о ней не помнишь. Пришло время обогатить тебя, Дерфель, тебя и твоих людей.
Он улыбнулся и, взяв меня под локоть, повел туда, где наш разговор не беспокоил бы тревожный сон воинов, лежащих ближе к кострам. Земля была влажная, дождь заполнил водой вмятины от копыт Артуровой конницы. Интересно, подумалось мне, снится ли лошадям сражение? И еще: вздрагивают ли убитые, бредущие сейчас по мосту-мечу, от воспоминаний об ударе копьем, отправившем их души в Иной мир?
— Гундлеус убит? — перебил мои мысли Артур.
— Да, господин. — Король Силурии испустил дух еще до темноты, но я не видел Артура с тех пор, как Нимуэ покончила со своим врагом.
— Я слышал его крики, — сдержанно проговорил Артур.
— Вся Британия, наверное, их слышала, — так же сухо отвечал я. Нимуэ вырывала черную душу короля по кускам и пела, празднуя отмщение человеку, который отдал ее на поругание воинам и ослепил на один глаз.
— Значит, Силурии нужен король, — продолжал Артур. Онпоглядел в долину, туда, где в дымном мареве метались черные тени. Отблески пламени ложились на свежевыбритое лицо, подчеркивая заострившиеся черты. Не красавец и не урод, Артур обладал тем, что правильнее всего было бы назвать необычной внешностью. Лицо, длинное и скуластое, в минутызадумчивости казалось печальным, а во время разговора оживлялось внутренним пылом и быстрой улыбкой. Он был молод — всего тридцать лет; в коротко стриженных волосах еще не начала пробиваться седина.
— Идем. — Он тронул меня за плечо и указал в долину.
— Ты хочешь идти средь мертвых? — Я в ужасе попятился.По мне, лучше было переждать у костров, пока рассвет не прогонит нечисть.
— Мы их убили, Дерфель, ты и я, — отвечал Артур, — так кто кого должен бояться?
Он был совершенно чужд суевериям. Мы носили при себе амулеты и во всем видели дурные знаки; Артур двигался сквозь мир духов, как слепец.
— Идем, — повторил он, снова трогая меня за плечо.
Мы углубились во мрак. Не все, лежащие в тумане, были мертвы, некоторые жалобно молили о помощи, но Артур, обычно добрейший из людей, оставался глух к их стонам. Он думал о Британии.
— Завтра я поеду на юг, — сказал он, — на встречу с Тевдриком.
Гвентский король Тевдрик, наш союзник, отказался послатьсвоих воинов в Лугг-Вейл, ибо не верил в победу. Теперь он наш должник — мы выиграли для него войну, однако Артур, как обычно, не помнил зла.
— Я попрошу Тевдрика послать людей на восток, против саксов, и отправлю с ними Саграмора. Они должны удержатьграницу до конца зимы. Твои люди, — он быстро улыбнулся, — заслужили отдых.
По его улыбке я понял, что отдыха не будет, и отвечал покорно:
— Они отправятся, куда велишь.
Я шел с опаской, страшась зыбких теней и правой рукой делая знаки от дурных сил. Порою души, разлученные с телом, не находят дороги в Иной мир и бродят по земле, разыскивая свои прежние тела и мстя убийцам. Той ночью в Лугг-Вейле было много таких душ, и я их боялся; однако Артур шагал среди мертвецов беспечно, одной рукой придерживая полу плаща над мокрой травой и грязью.
— Твои люди нужны мне в Силурии, — решительно сказал он. — Энгус Макайрем захочет ее разграбить. Его надо остановить.
Энгус — ирландский король Деметии — во время битвы перешел на сторону Артура и тем обеспечил ему победу. За это ирландцу обещали пленников и долю богатств Силурийского королевства.
— Пусть возьмет сто невольников, — объявил Артур, — и треть силурийской казны. Так мы договорились, хотя он все равно попытается нас обмануть.
— Я прослежу, чтобы не обманул, господин.
— Нет, не ты. Позволишь Галахаду повести твоих людей?
Я кивнул, пряча удивление, потом спросил:
— А что делать мне?
— Силурия меня беспокоит, — продолжал Артур, словно не слыша вопроса. Он нахмурился. — Ею дурно управляли, Дерфель, очень дурно.
Сказано это было с глубоким отвращением. Для всех нас дурное правление так же естественно, как снег зимою или цветы по весне, однако Артур искренне ему ужасался. Мы помним Артура легендарным воином в сияющих доспехах и с острым мечом в руке, он же хотел остаться в памяти людей добрым, честным и справедливым правителем. Меч давал ему власть, а он уступал эту власть закону.
— Королевство незначительное, но, если не навести там порядок, хлопот с ним не оберешься. — Он думал вслух, пытаясь предугадать все препятствия, отделяющие эту ночь после боя от его мечты о мирной объединенной Британии. — Идеальным решением было бы разделить Силурию между Гвентом и Повисом.
— А что мешает? — спросил я.
— Я обещал ее Ланселоту, — отвечал Артур тоном, не допускающим возражений.
Я промолчал, только тронул рукоять Хьюэлбейна, чтобы сталь защитила мою душу от порчи. Я смотрел на груды мертвых тел перед лесом, который мои люди защищали весь долгий вчерашний день.
Много храбрецов отличилось в том бою, только не Ланселот. За все те годы, что я служил под началом Артура, за все годы знакомства с Ланселотом я никогда не видел его в боевом строю. Видел, как он преследует разбитого врага, как ведетпленных перед ликующей толпой, но никогда — в жаркой стычке двух сошедшихся щитами воинств. Изгнанный король Беноика, свергнутый прихлынувшей из Галлии ордой франков, он ни разу, насколько я знал, не обратил копье против захватчиков. И все же барды по всей Британии воспевали его доблесть. Ланселот, король без королевства, герой сотни сражений, меч бриттов, прекрасный и скорбный воитель... И всю славу добыли ему песни, не меч. Мы были врагами, и оба — друзья Артуру, поэтому жили в состоянии напряженного перемирия.
Артур знал, как я отношусь к Ланселоту. Он тронул меня за локоть, и мы вместе двинулись на юг, к грудам мертвых тел.
— Ланселот — союзник Думнонии. Если Ланселот будет править Силурией, мы сможем ее не опасаться. А если Ланселот женится на Кайнвин, то и Повис его поддержит.
Как только прозвучали эти слова, моя ненависть вспыхнула с новой силой, и все же я промолчал. Что возразить? Я сын раба-сакса, молодой воин с отрядом бойцов, но без земли, а Кайнвин — принцесса Повиса. Ее называли «серена», звезда, и она сияла над блеклой землей, словно искорка солнца в грязи. Ее обещали Артуру, а он предпочел Гвиневеру, что стало причиной войны, закончившейся вчера бойней в Лугг-Вейле. Теперь, чтобы наступил мир, Кайнвин должна была выйти за Ланселота, моего врага, в то время как я, ничтожный, ее любил. Я носил ее брошь на одежде и ее образ в душе. Я даже поклялся защищать ее, и она не отвергла мою клятву. Тогда я поверил, что моя любовь не безнадежна. Тщетное обольщение! Кайнвин — принцесса и выйдет за короля, а я рожден в рабстве и должен искать жену попроще.
Итак, я промолчал о своей любви к Кайнвин, и Артур, решавший судьбу Британии в ночь после победы, ничего не заподозрил. Да и как иначе? Признайся я, что люблю Кайнвин, он воспринял бы это как честолюбивое желание петуха из навозной кучи сочетаться браком с орлицей.
— Ты ведь знаешь Кайнвин? — спросил Артур.
— Да, господин.
— И она хорошо к тебе относится, — полувопросительно, полуутвердительно продолжал он.
— Смею надеяться, — честно отвечал я, вспоминая серебристую красу Кайнвин и замирая при мысли, что она достанется Ланселоту. — Настолько хорошо, что даже призналась: она не хочет этого брака.
— А с какой стати ей хотеть? — спросил Артур. — Она никогда не видела Ланселота. Мне не нужно ее желание, Дерфель, мне нужна лишь покорность.
Я замялся. Перед сражением, когда Тевдрик всеми силами стремился покончить с войной, разорявшей его земли, меня отправили к Горфиддиду, чтобы склонить его к миру. Из посольства ничего не вышло, однако я поговорил с Кайнвин и рассказал, что Артур надеется на ее брак с Ланселотом. Она не отказалась, но и не обрадовалась. Разумеется, тогда никто не верил,что Артур разобьет отца Кайнвин в бою; тем не менее она предполагала такую возможность и попросила меня в случае победы ходатайствовать за нее перед Артуром. Она взывала к его заступничеству, и я, сжигаемый любовью, перевел эту просьбу в мольбу не выдавать ее замуж против воли. Сейчас я сказал Артуру, что она просит его защиты.
— Ее слишком многим обещали в жены, господин, — добавил я. — Думаю, после стольких разочарований она хочет, чтобы ее на время оставили в покое.
— На время! — рассмеялся Артур. — У нее нет времени, Дерфель. Ей почти двадцать! Не может она оставаться в девках, как кошка, что никак не поймает мышь. И за кого еще ей выйти? — Он прошел несколько шагов. — В покровительстве своем я ей не отказываю, но что защитит ее лучше, чем брак с Ланселотом? А как насчет тебя? — внезапно спросил он.
— Меня, господин? — Сердце замерло от радости — на мгновение я подумал, что Артур предлагает мне жениться на Кайнвин.
— Тебе почти тридцать, — сказал он, — самое время для женитьбы. Об этом я позабочусь, когда вернемся в Думнонию, а сейчас я отправляю тебя в Повис.
— Меня, господин? В Повис? — Мы только что разбили войско Повиса; вряд ли кто-то обрадовался бы там сейчас вражескому воину.
Артур стиснул мой локоть.
— В следующие несколько недель главное — чтобы Кунегласа признали королем Повиса. Он считает, что соперников небудет, но я не хочу рисковать. Отправляйся в Кар-Свос,пусть все видят, что мы с ним друзья. Ничего более. Пусть любой соперник знает: ему придется сражаться не только с Кунегласом, но и со мной. Если ты будешь там, рядом с ним, все это поймут.
— Так почему не послать сотню воинов? — спросил я.
— Не хочу, чтобы это выглядело так, будто мы посадили Кунегласа на трон. Мне нужна его дружба, и не годится, чтобы он вернулся в Повис побежденным. И потом... — Артур улыбнулся. — Ты сам стоишь сотни воинов, Дерфель. Вчера ты это доказал.
Я скривился, поскольку не любил чрезмерной хвалы. Впрочем, если слова эти означали, что я достоин быть Артуровым посланцем в Повисе, то и хорошо — я снова окажусь рядом с Кайнвин. Я хранил память о прикосновении ее руки так же бережно, как брошь, подаренную мне много лет назад. Она еще не вышла за Ланселота, напомнил я себе, значит надежда, пусть и безумная, пока есть.
— А что мне делать, когда Кунеглас вступит на престол?
— Дожидаться меня, — отвечал Артур. — Я приеду в Повис, как только смогу. Заключив мир и совершив помолвку Ланселота, мы вернемся домой. А на следующий год, мой друг, мы поведем воинства Британии против саксов.
Он редко с такой радостью говорил о войне. Отличный воин, Артур любил битвы за то упоение, которое обретал в бою, отбросив всегдашнюю осторожность, но никогда не искал войны, если мог решить дело миром. Победа и поражение слишком непредсказуемы, и Артуру было не по душе отказываться от заведенного порядка и тщательной дипломатии ради превратностей войны. Однако дипломатия и такт не остановили бы захватчиков-саксов, надвигающихся с запада, как зараза. Артур мечтал о мирной Британии, в которой царили бы закон и порядок. Саксам не было места в этой мечте.
— Выступим весной? — спросил я.
— Как только проклюнутся листья.
— Тогда я попрошу тебя об одной милости.
— Говори, — отвечал Артур, радуясь, что сможет вознаградить меня за помощь в бою.
— Я хотел бы отправиться с Мерлином, господин.
Он некоторое время молча смотрел на сырую землю, где валялся согнутый почти вдвое меч. В темноте кто-то застонал, вскрикнул и умолк.
— Котел, — хрипло проговорил Артур.
— Да, господин.
Мерлин вышел к нам во время сражения и молил обе стороны прекратить войну и отправиться с ним за Котлом Клиддно Эйддина. Котел — величайшее из сокровищ Британии, волшебный дар старых богов — был утерян столетия назад. Мерлин посвятил жизнь поиску сокровища. Он уверял, что если найдет Котел, то сможет вернуть Британию ее законным богам.
Артур покачал головой.
— Ты и впрямь думаешь, что Котел Клиддно Эйддина уцелел за все годы римского владычества? Его увезли в Рим, Дерфель, и переплавили на пряжки и монеты. Нет никакого Котла!
— Мерлин уверяет, что есть, — не сдавался я.
— Мерлин наслушался бабьих сказок, — сердито проговорил Артур. — Знаешь, сколько людей он хочет взять на поиски Котла?
— Нет, господин.
— Восемьдесят, сказал он мне. Или сто. А лучше двести. Он даже не говорит, где Котел, только требует войско, чтобыповести его в какие-то дикие края. В Ирландию или куда еще...Нет! — Артур пнул согнутый меч, потом пальцем уперся мне в плечо. — Послушай, Дерфель, на следующий год мне нужен будет каждый человек, способный держать копье. Мы покончим с саксами раз и навсегда, и я не могу отправить восемьдесят или сто человек искать посудину, пропавшую почти пятьсот лет назад. Вот разобьем саксов Эллы, и отправляйтесь куда хотите. Но я говорю тебе — это чушь. Нет никакого Котла.
Он повернулся и пошел назад к кострам. Я двинулся следом. Мне его не переубедить. Артур и впрямь нуждался в каждом человеке, способном держать копье, чтобы одолеть саксов, и ни за что не согласился бы ослабить свое войско.
Он улыбнулся, словно желая сгладить резкость отказа.
— Если Котел и впрямь существует, то благополучно пролежит еще лет двести. А пока, Дерфель, я намерен тебя обогатить. Мы женим тебя на деньгах. — Он хлопнул меня по спине. — Одна кампания, мой дорогой Дерфель, одна последняя великая бойня, и наступит мир. Настоящий мир. Тогда нам не потребуются никакие котлы.
Он говорил с воодушевлением. В ту ночь, среди убитых на поле боя, он и впрямь видел приближение мира.
Мы шли к кострам, разложенным вокруг римского дома, в котором лежало тело Горфиддида, отца Кайнвин. Артур радовался в ту ночь, радовался искренне, видя близкое осуществление своей мечты. Все казалось так просто. Одна война, затем вечный мир. Артур был наш военачальник, лучший воин Британии, однако в ту ночь после сражения, средь дыма, в котором кружили души погибших, он хотел лишь мира. Наследник Горфиддида, Кунеглас, разделял Артуровы мечты. ТевдрикГвентский был нашим союзником, Ланселоту предстояло получить Силурию. Вместе с думнонийским войском Артура объединенные королевства Британии разобьют захватчиков-саксов. Мордред под защитой Артура вырастет и займет трон Думнонии. Тогда Артур сможет уйти на покой и наслаждаться миром и процветанием, которые принес Британии его меч.
Так Артур видел золотое будущее.
Однако он не принял в расчет Мерлина. Мерлин был старее, мудрее и хитрее Артура, и он проведал про Котел. Когда он найдет, что ищет, его власть распространится по всей Англии, как отрава.
Ибо Котел Клиддно Эйддина разрушает людские мечты.
Артур же, при всей свой практичности, был мечтателем.
* * *
В Кар-Свосе деревья стояли, одетые последней пышностью летней поры.
Я отправился на север с Кунегласом и его побежденным войском, поэтому единственным из думнонийцев видел, как тело короля Горфиддида предали огню на вершине Долфорвина. На моих глазах пламя погребального костра высоко взметнулось в ночи; душа короля прошла по мосту из мечей в Иной мир, дабы соединиться со своим призрачным телом. Костерокружало двойное кольцо повисских копейщиков. Они держали горящие факелы и, раскачиваясь, тянули Плач Бели Маура.Пели они долго, голоса нездешним эхом отражались от ближних холмов. В Кар-Свосе царила скорбь. Многие в том краю потеряли отцов и мужей; наутро после тризны, когда дым погребального костра еще плыл к северным горам, пришла весть о падении Ратэ, крепости на северной границе Повиса. Артур сдал ее саксам, чтобы купить себе перемирие на время решающего сражения с Горфиддидом. Никто в Повисе еще не знал о коварном поступке Артура, и я ничего о нем не сказал.
Первые три дня я Кайнвин не видел: был траур по Горфиддиду, и женщин к погребальному костру не допускали. Все они,одетые в черные шерстяные платья, сидели взаперти. Музыка в женских покоях не играла; туда приносили лишь воду, сухой хлеб и жидкую овсяную кашу. Все воины Повиса собрались перед королевскими палатами, чтобы провозгласить новогокороля. Я, помня наказ Артура, смотрел, не оспорит ли кто-нибудь право Кунегласа на престол, однако в толпе не слышно было ропота.
Под конец третьего дня дверь женских покоев распахнулась. Вышла служанка, посыпала порог и ступени рутой, а через мгновение в дверной проем повалил дым: женщины жгли брачную постель старого короля. Дым шел и из окон; только когда он рассеялся, Хеллед, новая королева Повиса, сошла по ступеням и опустилась на колени перед своим мужем, королем Кунегласом Повисским. Когда король ее поднял, стало видно, что белое льняное платье испачкалось там, где колени соприкасались с землей. Кунеглас поцеловал супругу и повел в дом. Иорвет, верховный друид королевства, в черном одеянии, вслед за королем вошел в женские покои. Снаружи, у бревенчатых стен, дожидались уцелевшие воины Повиса.
Они ждали, покуда детский хор исполнял любовный дуэт Гвидиона и Арианрод, песнь Рианнон и даже длинное стихотворное сказание о походе Гофаннона на Кар-Идион; лишь когда отзвучали последние слова, Иорвет, на сей раз в белом одеянии с черным, увитым омелой жезлом в руке, вышел и объявил, что дни траура окончены. Воины разразились громкими возгласами и, смешав ряды, направились к своим женам. Назавтра Кунегласа должны были провозгласить королем, и любой мог оспорить его право на трон. Тогда же мне впервые после битвы предстояло увидеть Кайнвин.
На следующий день я наблюдал, как Иорвет и Кайнвин выполняют обряд коронации. Она стояла рядом с братом, а я смотрел на нее и дивился, что женщина может быть так хороша. Сейчас я стар, и, возможно, моя память преувеличивает красоту Кайнвин. Впрочем, нет. Не зря же ее называли «сереной», звездой. Она была среднего роста, но очень стройная, что создавало впечатление хрупкости — ложное, как я убедился потом, ибо Кайнвин обладала железной волей. Волосы у нас были почти одного цвета, однако мои походили на грязную солому, а ее отливали золотом. В тот день на ней было синее льняное платье, отороченное по краю серебристым, в черную крапинку зимним горностаем — то самое, в котором она тронула меня за руку и выслушала мою клятву. Раз мы встретились глазами, и Кайнвин печально улыбнулась; клянусь, сердце на миг замерло у меня в груди.
Ритуал вступления на престол у повисцев иной, чем у нас. Кунегласа провели вокруг каменного кольца на Долфорвине и вручили ему символы власти. Затем воин провозгласил его королем и спросил, посмеет ли кто-нибудь выступить против.Все молчали. Угли погребального костра еще дымились, но тишина вокруг камней означала, что воцарился новый король. Следом Кунегласу поднесли дары. Я знал, что Артур привезет собственное великолепное подношение; мне он отдал найденный на поле битвы меч Горфиддида, и теперь я вручил его Горфиддидову сыну в знак мира между Думнонией и Повисом.
Потом был пир в одиноком доме на вершине Долфорвина, довольно скудный: меда и пива припасли больше, чем еды. Однако на этом пиру Кунеглас мог рассказать воинам о своих чаяниях.
Сперва он заговорил о прошедшей войне. Перечислил павших в Лугг-Вейле и сказал, что они погибли не зря. «Ибо они завоевали мир. Мир между Повисом и Думнонией». Воины зароптали, но Кунеглас поднял руку, призывая к молчанию. «Наш враг, — неожиданно окрепшим голосом произнес он, — не Думнония. Наши враги — саксы!» Он помолчал, и на этот раз ропота было не слышно. Воины молча смотрели на своегонового короля — не великого воителя, сказать по правде, но человека честного и доброго. Достоинства эти ясно читались на круглом и гладком юношеском лице, которому он тщетно пытался придать солидности длинными усами (заплетенные в косички, они доходили ему до груди). Сам не воин, он был умен и понимал, что должен предложить своим людям возможность повоевать — единственный способ добыть богатство и славу. Он пообещал освободить Ратэ и покарать саксов за зверства, учиненные над тамошними жителями. Ллогр, сказал он, будет отбит, а Повис, некогда величайшее из королевств Британии, вновь протянется от гор до Германского моря. Римские города и укрепления восстанут из руин, дороги починят. Каждый повисский воин получит землю, долю военной добычи и невольников-саксов. Воины захлопали: Кунеглас предложил разочарованным военачальникам то, что такие люди всегда ждут от короля. Однако он вновь поднял руку, требуя тишины, и продолжил, что богатства Ллогра отвоюет не один Повис.
— На сей раз, — объявил он, — мы пойдем вместе с гвентцами и копейщиками Думнонии. Они были врагами моего отца, но мне они друзья, и вот почему лорд Дерфель сейчас здесь. — Он улыбнулся мне и продолжал: — И вот почему в следующее полнолуние моя дорогая сестра обручится с Ланселотом. Она станет королевой Силурии, и воины этой страны выступят вместе со мной, Артуром и Тевдриком против нашего общего врага. Мы разобьем его! Мы уничтожим саксов!
Грянули ликующие крики. Кунеглас покорил сердца воинов, пообещав им богатство и мощь древней Британии. Они били в ладоши и топали ногами в знак одобрения. Король помолчал, чтобы дать им накричаться и нахлопаться, потом просто сел и улыбнулся мне, словно говоря: «Артур был бы мною доволен».
Я не остался бражничать до утра, а пошел в Кар-Свос за воловьими упряжками, в которых ехали королева Хеллед, две еететки и Кайнвин. Дамы хотели засветло поспеть в Кар-Свос, и яотправился с ними — не потому, что чувствовал враждебность со стороны воинов Кунегласа, а потому, что так и не сумел еще поговорить с Кайнвин. Словно шалый телок, брел я с небольшим отрядом копейщиков, охранявших повозки. Желая произвести благоприятное впечатление на Кайнвин, я тщательно оделся, начистил доспехи, стряхнул грязь с плаща и сапог, а длинные волосы заплел в косу. На плаще у меня была ее брошь — знак моей клятвы.
Я уже потерял всякую надежду, поскольку всю дорогу до Кар-Своса Кайнвин не смотрела в мою сторону, но когда впереди показались городские стены, она обернулась, спрыгнула с повозки и остановилась, дожидаясь меня. Копейщики расступились, и мы с ней пошли рядом. Кайнвин улыбнулась, увидев брошь, однако заговорила о другом.
— Мы гадали, что привело тебя сюда, лорд Дерфель, — сказала она.
— Артур хотел, чтобы кто-нибудь из Думнонии присутствовал при вступлении твоего брата на престол, госпожа.
— Или хотел удостовериться, что все пройдет без помех? —проницательно заметила Кайнвин.
— И это тоже, — признал я.
Она пожала плечами.
— Никто другой не стал бы королем. Отец об этом позаботился. Один из вождей, Валерин, мог бы посоперничать с Кунегласом, но мы слышали, что Валерин пал в бою.
— Да, госпожа, — отвечал я, не добавив, что сам сразил Валерина в единоборстве у брода в Лугг-Вейле. — Он был отважный воин, и твой отец тоже. Прими соболезнования.
Кайнвин в молчании прошла несколько шагов. Хеллед, королева Повиса, настороженно наблюдала за нами с повозки.
— Мой отец, — сказала наконец Кайнвин, — был очень тяжелый человек, но я видела от него только хорошее. — Она говорила с горечью, хотя и без слез. Все слезы были выплаканы, теперь ее брат стал королем, и Кайнвин ждало новое будущее. Она подобрала подол, чтобы перейти через грязь. Ночью шел дождь, облака обещали новую непогоду.
— Так Артур приедет? — спросила она.
— Со дня на день, госпожа.
— И привезет Ланселота?
— Думаю, да.
Она скривилась.
— Когда мы последний раз виделись, лорд Дерфель, я должна была выйти за Гундлеуса. Теперь за Ланселота. Один корольза другим.
— Да, госпожа.
Ответ был неуместный, даже глупый, однако любовь сковывала мне язык. Я хотел одного: быть с Кайнвин, однако, очутившись подле нее, не смел выразить то, что у меня душе.
— И я стану королевой Силурии, — без всякой радостипроговорила Кайнвин. Она остановилась и указала на широкуюдолину Северна. — Сразу за Долфорвином лежит укромная лощина, в которой стоит домик и растут яблони. В детстве я думала, что Иной мир — такой же: уютное, безопасное место, где я смогу жить счастливо и растить детей. — Она рассмеяласьнад собой и тронулась дальше. — Каждая вторая девушка Британии мечтает выйти за Ланселота и стать королевой, а мне нужна лишь маленькая яблоневая лощина.
— Госпожа, — начал я, собираясь с духом, чтобы открыть ейсвое сердце, однако Кайнвин тронула меня за руку, удерживая от ненужных слов — видимо, угадала мои мысли.
— Я должна исполнить свой долг, лорд Дерфель.
— Моя клятва нерушима, — выпалил я. Для меня это было почти признание в любви — яснее выразиться я не решался.
— Знаю, — отвечала Кайнвин. — Мы ведь друзья, правда?
Я хотел быть ей больше чем другом...
— Да, госпожа.
— Тогда я скажу тебе то же, что сказала брату. — Она взглянула на меня серьезными синими глазами. — Не знаю, хочу ли я выйти за Ланселота. Однако я пообещала Кунегласу с ним встретиться, прежде чем ответить «да» или «нет». Что обещала, выполню, а вот дам ли согласие, не знаю. — Она молча прошла несколько шагов, видимо решая, говорить ли дальше,и наконец сочла, что мне можно доверять. — После того как мывиделись в последний раз, я побывала у жрицы в Маэствире. Та отвела меня в пещеру сновидений и усыпила на ложе из черепов. Я хотела узнать свою судьбу, но не запомнила никаких снов. Когда я проснулась, жрица сказала, что первый, кто захочет взять меня в жены, возьмет в жены смерть. — Она взглянула на меня. — Ты что-нибудь понял?
— Нет, госпожа. — Я тронул рукоять Хьюэлбейна. Предостерегала ли меня Кайнвин? Я не говорил ей о своей любви, но она наверняка разгадала мои чувства.
— Вот и я не поняла, поэтому спросила Иорвета, что означает пророчество. Он посоветовал не тревожиться; жрица, мол,потому и говорит загадками, что не может сказать ничего внятного. Думаю, пророчество означает, что мне не следует выходить замуж, и наверняка знаю одно: я трижды подумаю, прежде чем вступить в брак.
— Вы знаете и другое, госпожа, — сказал я. — Моя клятва крепка.
— Да. Я рада, что ты здесь, лорд Дерфель. — С этими словами она припустила вперед и забралась на повозку, а я остался раздумывать над пророчеством. Никакой утешительной разгадки в голову не приходило.
* * *
Артур приехал в Кар-Свос через три дня с двадцатью всадниками, сотней копейщиков, бардами и арфистами. Он привез Мерлина и Нимуэ, привез дары — золото, снятое с убитых в Лугг-Вейле. А еще — Гвиневеру и Ланселота.
При виде Гвиневеры я застонал.
Мы одержали победу и заключили мир, и все равно мне казалось жестокостью со стороны Артура привезти сюда женщину, ради которой он отверг Кайнвин. Однако Гвиневера настояла и прибыла в Кар-Свос на повозке, убранной мехами, обтянутой цветными полотном и украшенной зелеными ветвями в знак мира. Королева Элейна, мать Ланселота, была в той же повозке, но все смотрели только на Гвиневеру. Стоя, въехала она в ворота Кар-Своса и продолжала стоять, пока волы не остановились перед воротами королевского дома, где она когда-то жила как бедная родственница и куда теперь вернулась победительницей.
На ней было льняное, выкрашенное в золотистый цвет платье, золото на шее и на запястьях, пышные рыжие волосы венчал золотой обруч. Она носила под сердцем дитя, но драгоценная золотая ткань скрывала живот. Она походила на богиню.
Если Гвиневера выглядела богиней, то Ланселот въехал в Кар-Свос подобно богу. Многие приняли его за Артура, так великолепно он смотрелся на белом коне под светлой, расшитой золотыми звездами попоной. Доспех из украшенных белой эмалью пластин покрывал белый, с алой каймой плащ; ножны тоже сверкали белизной. Смуглое красивое лицо обрамлял золоченый шлем; крылья орлана, украшавшие его на Инис-Требсе, сменились лебяжьими.
Народ ахал; я слышал, как по толпе пробежал шепоток: Ланселот, трагический король утраченного королевства Беноик, будущий супруг их принцессы... У меня упало сердце; я испугался, что его великолепие ослепит Кайнвин. Толпа едва заметила Артура, одетого в белый плащ поверх короткой кожаной безрукавки и явно смущенного своим возвращением в Кар-Свос.
Кунеглас дал в честь гостей пир. Сомневаюсь, что приезд Гвиневеры его обрадовал, однако он был человек спокойный и, в отличие от отца, не чувствовал себя оскорбленным по любому поводу, поэтому обходился с Гвиневерой, как с королевой: наливал вино, накладывал еду, наклонялся к ней, чтобы поговорить. Артур, сидевший по другую руку от Гвиневеры, так и сиял. Рядом с ней он всегда выглядел счастливым; наверняка ему приятно было видеть, как ее чествуют в том самом зале, где она когда-то стояла в толпе людей низкого звания.
Артур старался особенно угождать Кайнвин. Все знали, что он разорвал помолвку с Кайнвин, чтобы жениться на бесприданнице Гвиневере; многие повисцы поклялись не забыть Артуру обиду, но Кайнвин его простила и всем своим видом это показывала. Она улыбалась, трогала его за локоть, наклонялась к нему; когда же мед растопил последние остатки враждебности, король Кунеглас соединил руки своей сестры и Артура в знак примирения. Пирующие разразились одобрительными криками. Старые счеты остались в прошлом.
Потом Артур встал, взял Кайнвин за руку и так же символично подвел ее к пустому месту рядом с Ланселотом. Снова грянули радостные возгласы. Я с каменным лицом смотрел, как Ланселот встает, приветствуя Кайнвин, затем садится и наливает ей вина. Он снял с запястья тяжелый золотой браслет; Кайнвин сделала вид, будто отказывается от щедрого подарка, но Ланселот надел браслет ей на руку. Золото блеснуло в свете тростниковых лучин. Воины пожелали увидеть дар Ланселота; Кайнвин робко подняла руку, показывая тяжелое золотое украшение. Все снова радостно закричали — все, кроме меня. Вокруг гремели голоса, ливень стучал по крыше. Она ослеплена, думал я, она ослеплена. Звезда Повиса пала перед утонченной красотой Ланселота.
Я бы ушел от тоски под проливной дождь, если б не Мерлин. В начале пира он сидел на возвышении с королями, потом перебрался к воинам. Он ходил по залу, останавливаясь, чтобы послушать разговор или перекинуться с кем-нибудь парой слов. Седые волосы он зачесал от тонзуры назад, заплел в косы и перевязал черными лентами, как и бороду. Длинное морщинистое лицо, темное, словно римские каштаны, которые так любят в Думнонии, лучилось хитрым весельем. Он явно замыслил какую-то проделку. Я съежился, опасаясь подвоха с его стороны. Мерлина я любил, как отца, но загадок мне и так хватало с головой. Хотелось одного: очутиться так далеко от Кайнвин и Ланселота, как только позволят боги.
Выждав, пока Мерлин (как мне думалось) окажется в другом конце пиршественного зала, я уже собрался тихонько выскользнуть наружу, и в тот же миг у самого моего уха раздался его голос.
— Где ты от меня прятался, Дерфель? — спросил Мерлин, с наигранным стоном опускаясь подле меня. Ему нравилось притворяться дряхлым и немощным, поэтому он для начала картинно потер колени, постанывая от боли в суставах, потом забрал у меня рог и в один прием осушил.
— Гляди, как девственная принцесса... — Мерлин указал рогом на Кайнвин, — грядет навстречу своей неприглядной участи. — Он почесал разделенную на косы бороду, словно обдумывая следующие слова. — Полмесяца до помолвки? Свадьба неделю-другую спустя, а там еще несколько месяцев, преждечем ребенок ее убьет. Младенец не пройдет между этими узкими бедрами, он разорвет ее пополам. — Старик рассмеялся. — Все равно что кошке разродиться бычком.
Он вперил в меня взгляд, радуясь моему смущению.
— Мне казалось, — сухо отвечал я, — что ты сплел ей заклинание счастья.
— Сплел, — глумливо отвечал он, — и что с того? Женщинам нравится рожать детей. Если счастье Кайнвин в том, чтобы первенец разорвал ее на две кровавые половинки, значит мое заклятие сработало, верно?
Он ухмыльнулся.
— «Она никогда не поднимется высоко, но никогда и не падет низко. Она будет счастлива», — процитировал я пророчество, которое Мерлин изрек в этом самом зале меньше месяца назад.
— Ну и память у тебя на всякие пустяки! Отвратительная баранина! Полусырая! И к тому же остывшая! Терпеть не могу холодное мясо. — (Впрочем, это не помешало ему стащить кусок из моей тарелки.) — Ты считаешь, что стать королевой Силурии значит подняться высоко?
— А разве нет? — кисло отвечал я.
— О боги, разумеется, нет! Силурия — самая жалкая дырана земле. Чахлые долины, каменистые пляжи и уродливый народ — ничего больше. — Мерлин поежился. — Они топят углемвместо дров и оттого черны, как Саграмор. А уж про мытье, сдается, там и слыхом не слыхивали. — Он вытащил застрявший в зубах кусок мяса и бросил одному из псов, промышлявших среди гостей. — Ланселоту быстро прискучит Силурия! Не поверю, что наш красавчик долго усидит среди прокопченного мужичья. Бедная маленькая Кайнвин, если она переживет роды, в чем я сильно сомневаюсь, останется одна с грудой угля и орущим младенцем. На том ее жизнь и кончится, — с явным удовольствием продолжал Мерлин. — Случалось тебе, Дерфель, залюбоваться девушкой в расцвете красоты, чей лик затмевает самые звезды, а через год, взглянув на нее же, провонявшую молоком и детскими какашками, подивиться, что ты в ней прежде находил? Вот что дети делают с женщинами!.. Смотри на нее, Дерфель, смотри сейчас, она никогда не будет снова так хороша.
Кайнвин впрямь была хороша и, что хуже, казалась счастливой. В тот вечер она надела белое платье и серебряную цепь со звездой. Золотистые волосы покрывала серебряная сетка, в ушах блестели серебряные капельки. Ланселот ничуть ей не уступал. Его называли первым красавцем Британии, и справедливо, если считать красивым смуглое, узкое, почти змеиноелицо. На нем была черная, с белой полосой куртка, золотая гривна на шее и золотой обруч на длинных черных волосах, густо намасленных и прилизанных. Острая бородка тоже лоснилась от масла.
— Она сказала мне, что, может, и не выйдет за Ланселота. — Говоря это, я чувствовал, что напрасно обнажаю сердце перед недобрым стариком.
— Ну конечно, — беспечно отвечал Мерлин, знаком подзывая раба, который нес к почетному столу блюдо со свининой. Он сгреб пригоршню ребрышек на колени грязного белого одеяния и тут же впился в одно из них зубами. — Кайнвин, — объявил старик, обглодав ребрышко почти дочиста, — романтическая дура. Она вообразила, что выйдет замуж по любви. Одни боги ведают, как девке могла прийти в голову подобная блажь! Теперь, разумеется, — продолжал он с набитым ртом, — все изменилось. Она увидела Ланселота и потеряла голову. Может, она и свадьбы дожидаться не станет? Сегодня же ночью, у себя в спальне, с ним и спознается? А может, и нет. Она такая правильная. — Это прозвучало осуждающе. — Возьми ребрышко. Тебе пора жениться.
— Ни одна девушка мне не нравится, — мрачно отвечал я. За исключением Кайнвин, конечно, но кто я такой, чтобы тягаться с Ланселотом?
— А жена и не должна нравиться, — презрительно отвечал Мерлин. — Артур думал иначе, вот и выставил себя дураком. Мужчине, Дерфель, нужна смазливая девка в постели, но только болван не видит, что девка и жена — разные вещи. Артур считает, что тебе надо жениться на Гвенвивах.
— Гвенвивах! — повторил я чересчур громко. Гвиневера терпеть не могла младшую толстуху-сестру. Я не испытывал к Гвенвивах особой неприязни, но и помыслить не мог, чтобы жениться на этой бесчувственной дурнушке.
— А почему нет? — в притворном возмущении проговорил Мерлин. — Отличный брак, Дерфель! Ты — сын саксонского раба, а Гвенвивах как-никак принцесса. Нищая, разумеется, и страшна, как дикая свинья, зато как она будет признательна! — Он осклабился. — А вспомни ее бедра, Дерфель! Вот кому не составит труда разродиться! Будет выплевывать щенят, как косточки!
Интересно, думал я, кто предложил этот брак: Артур или Гвиневера? Скорее всего, Гвиневера. Она сидела, вся в золоте, рядом с Кунегласом, и на лице ее явно читалось торжество. В тот вечер невероятная красота Гвиневеры была еще ослепительней. Возможно, ей шла беременность, однако другое объяснение представляется мне более вероятным: Гвиневера упивалась торжеством над людьми, некогда презиравшими ее, нищую изгнанницу. Теперь, благодаря Артурову мечу, она могла распоряжаться ими, как Артур распорядился их королевством. Именно Гвиневера изо всех сил поддерживала Ланселота, она убедила Артура пообещать ему трон Силурии. Идея женить его на Кайнвин тоже принадлежала ей. Теперь, по всей видимости, она решила наказать меня за враждебность к Ланселоту, повесив мне на шею свою невзрачную сестру.
— Что-то я не вижу счастья на твоем лице, — заметил Мерлин.
Я не поддался на провокацию и спросил:
— А ты, господин? Ты счастлив?
— Тебе-то что? — беспечно проговорил он.
— Я люблю тебя как отца, — отвечал я.
Мерлин загоготал так, что чуть не подавился куском свинины, но даже это не умерило его веселья.
— Как отца!.. Ну, Дерфель, какой же ты сентиментальный болван. Я вырастил тебя лишь потому, что считал избранником богов. Может, я и не ошибся. Порою боги выбирают себе самых нелепых любимчиков. Ну-ка скажи, преданный сын, готов ли ты оказать мне услугу?
— Какую, господин? — спросил я, заранее зная ответ. Ему нужны были спутники в походе за Котлом.
Мерлин понизил голос и наклонился к моему уху, хотя вряд ли кто-нибудь слушал наш разговор в разгар пьяной пирушки.
— Британия, — сказал он, — страдает от двух хворей, однако Артур и Гвиневера видят только одну.
— Саксов.
Мерлин кивнул.
— Если изгнать саксов, Британия все равно останется недужной, ибо мы рискуем утратить своих богов. Христианство распространяется быстрее, чем саксы, а для богов христиане ненавистнее любого захватчика. Если новую веру не остановить, боги покинут нас навсегда, а что Британия без них? Однако если мы обуздаем богов и вернем их в Британию, и саксы, и христиане рассеются сами собой. Мы боремся не с той болезнью, Дерфель.
Я взглянул на Артура, который внимательно слушал Кунегласа. Артур был религиозен, но не фанатичен и терпимо относился к тем, кто верит в других богов. Я понимал, что ему не понравятся слова Мерлина о борьбе с христианами.
— И никто не желает слушать тебя, господин?
— Есть такие, кто слушает, да их мало, — проворчал он. — Артур считает, что я выжил из ума. А ты, Дерфель, тоже так думаешь?
— Нет, господин.
— И ты веришь в магию?
— Да, господин. — Я видел успехи магии, как видел и ее неудачи. Магия не всегда удается, но я в нее верил.
Мерлин наклонился еще ниже к моему уху.
— Тогда приходи сегодня ночью на Долфорвин, — прошептал он, — и я исполню твое заветное желание.
Арфист тронул струну, призывая бардов начать пение. Порыв холодного ветра ворвался в открытую дверь. Задрожало пламя сальных свечей и тростниковых светильников. Голоса пирующих смолкли.
— Заветное желание, — снова прошептал Мерлин.
Когда я обернулся, его уже рядом не было.
Гроза бушевала всю ночь. Боги ярились, а меня призвали на Долфорвин.
* * *
Я ушел с пира до раздачи даров, до пения бардов, до того, как воины пьяными голосами затянули Песнь Нуифре. Я слышал ее у себя за спиной, идя мимо того места, где Кайнвин рассказала мне о сне на ложе из черепов и непонятном пророчестве.
Я был в доспехах, но без щита. На боку висел мой меч, Хьюэлбейн, на плечах — привычный зеленый плащ. Ночью всякий выходит с опаской, ибо ночь принадлежит злым духам, однако меня призвал Мерлин, и я знал: ничто мне не грозит.
Идти было легко: от городских стен на восток к горному кряжу, у южного основания которого лежал Долфорвин, вела дорога. Впрочем, путь неблизкий — четыре часа в кромешной тьме под проливным дождем. Наверное, меня вели боги, поскольку я не заплутал во мраке и не встретил в ночи опасности.
Я знал, что Мерлин где-то впереди, но, несмотря на молодость, не мог ни догнать его, ни хотя бы услышать. Слух различал лишь отзвуки далекого пения, а когда они стихли, остались плеск реки по камням, стук дождя по листьям, визг пойманного лаской зайца да крик барсучихи, зовущей своего самца. Я миновал два поселения: в отверстия из-под крытых папоротником крыш сочился свет догорающих очагов. Из одной лачуги меня неприветливо окликнули; я ответил, что иду мимо с миром, и селянин успокоил лающего пса.
Я сошел с дороги, чтобы отыскать тропу, ведущую на Долфорвин, и наверняка заблудился бы в густой дубраве, но тут грозовые облака разошлись, и лунный свет, пробившись через мокрые листья, лег на каменистую тропку, вьющуюся посолонь вкруг царского холма. Никто здесь не жил. Меня окружали дубы, камень и загадка.
Тропа вела от деревьев на широкую голую вершину, где высилось пиршественное здание. Здесь, в кругу стоячих камней, Кунегласа недавно провозгласили королем. То было самое святое место Повиса, однако приходили сюда лишь несколько раз в году, для празднеств и тризн. Сейчас здание одиноко чернело в тусклом свете луны; вершина казалась пустой.
Я помедлил на краю рощи. Мимо пролетела белая сова, едва не задев короткими крыльями волчий хвост на гребне моего шлема. Сова — к чему-то, только я не мог вспомнить, хорошая это примета или дурная, поэтому вдруг испугался. Любопытство привело меня на Долфорвин, но теперь я чувствовал опасность. Мерлин не пообещал бы исполнить мое заветное желание ни за что ни про что; очевидно, мне предстояло сделать выбор, надо полагать, неприятный. Я так испугался, что едва не повернул в дубраву, но тут на левой ладони запульсировал шрам.
Его оставила Нимуэ; всякий раз, как он начинал пульсировать, я знал, что сейчас свершится судьба. Я дал клятву Нимуэ. Мне нельзя отступать.
Ливень закончился, облака разошлись. Холодный ветер гнул вершины деревьев, однако дождя не было. Утро близилось, но заря не окрасила розовым верхушки восточных холмов, лишь серебрились в зыбком лунном свете стоячие камни Долфорвинского королевского круга.
Я шел к камням. Казалось, сердце в груди стучит громче, чем тяжелая обувь по земле. Никто не появлялся, и я уже подумал было, что Мерлин надо мной пошутил, когда в центре круга, где лежал камень — символ королевской власти Повиса, — что-то сверкнуло ярче, чем лунный отблеск на мокрой скальной поверхности.
Я подошел ближе, чувствуя, как колотится сердце, шагнул в просвет между камнями и увидел, что блестит кубок. Маленький серебряный кубок. Приблизившись, я понял, что он наполнен темной жидкостью.
— Пей, Дерфель, — прошелестел голос Нимуэ, едва различимый за шумом ветра в дубовых кронах. — Пей.
Я обернулся, ища ее глазами, но никого не увидел. Ветер раздул плащ, зашуршал соломенной кровлей пиршественного дома.
— Пей, Дерфель, — повторил голос Нимуэ. — Пей.
Я поднял глаза к небу и вознес мольбу Ллеу Ллау, чтобы тот меня сохранил. Левая рука, пульсирующая от мучительной боли, крепко стиснула рукоять Хьюэлбейна. Я знал, что безопаснее всего — вернуться в тепло Артуровой дружбы, однако тоска, пригнавшая меня на голый холодный холм, и воспоминание о руке Ланселота на тонком запястье Кайнвин заставляли глядеть на чашу.
Я поднял ее и, помедлив, осушил.
Напиток был таким горьким, что меня передернуло. Во рту остался неприятный привкус. Я осторожно поставил чашу на камень.
— Нимуэ? — Крикнув, я услышал лишь шум ветра.
— Нимуэ! — снова крикнул я. Голова кружилась. Черные тучи стремительно неслись в небе, лунный свет, пробиваясь в рваные дыры, неровными отсветами ложился на мятущиеся ивы вдоль серебристого лезвия реки.
— Нимуэ! — простонал я. Ноги подломились, в сознание хлынул водоворот ярких видений. Я стоял на коленях перед королевским камнем, внезапно выросшим до размеров горы. В следующий миг я тяжело рухнул ничком, в падении сбросив на землю пустую чашу. Меня мутило, в голове вопили призраки ночи. Я кричал, обливаясь потом, и бился в судорогах.
Чьи-то руки обхватили мою голову, стащили шлем, чей-то лоб — холодный и бледный — коснулся моего лба. Жуткие видения исчезли. Вместо них возникла бледная нагая фигура, узкобедрая, с маленькими грудями.
— Спи, Дерфель, — ласково проговорила Нимуэ, гладя мои волосы. — Спи, милый.
Я беспомощно плакал. Я, воин, лорд Думнонии, возлюбленный друг Артура, которого тот в благодарность за одержанную победу готов осыпать несметными богатствами, рыдал, как осиротевшее дитя. Кайнвин, моя любовь, мое единственное заветное желание, ослеплена Ланселотом, и мне никогда не узнать счастья.
— Спи, милый, — шептала Нимуэ.
Наверное, она накрыла нас обоих черным плащом, потому что серая ночь исчезла, остались мрак и безмолвие. Нимуэ обнимала меня за шею, наши лица соприкасались. Мы стояли на коленях, щека к щеке, мои руки на ее нагих бедрах сводила судорога. Я привалился к ней бьющимся телом, и здесь, в ее объятиях, рыдания прекратились, спазм отпустил, и пришло спокойствие. Меня больше не мутило, боль в ногах утихла, по жилам разлилось тепло — такое сильное, что пот хлынул ручьями. Я не двигался, желая одного — сдаться на милость сна.
Сперва мне снилось, что я на орлиных крыльях лечу высоко над незнакомой местностью. Причем местность эта ужасна — рассечена бездонными ущельями и высокими зазубренными хребтами, с которых в темные торфянистые озера сбегают белые водопады. Казалось, не будет ни конца горам, ни приюта: мчась на крыльях сна, я не видел ни жилья, ни полей, ни стад, ни пастухов — вообще ни души, только волк пробирался средь скал да оленьи кости лежали в зарослях. Небо надо мной было серо, как меч, горы внизу — темны, как запекшаяся кровь, воздух под крыльями — холоден, как приставленный к ребрам кинжал.
— Спи, милый, — прошептала Нимуэ, и во сне, снизившись на крыльях, я увидел дорогу меж черных холмов. Неровная, каменистая, она неумолимо змеилась из долины в долину, порою взбираясь на бесприютный перевал, прежде чем нырнуть к голым камням следующего речного ложа. Дорога огибала черные озера, перекидывалась через мглистые ущелья, вилась у подножия снежных пиков, но упрямо вела на север. Не знаю, как я понял, что именно на север, во сне объяснения не нужны.
Крылья опустили меня на дорогу, и внезапно я осознал, что уже не лечу, а взбираюсь на перевал. Черные сланцевые уступы по обеим сторонам сочились водой, но почему-то я знал, что сразу за перевалом — конец пути. Надо лишь переставлять усталые ноги, и за хребтом я обрету свое заветное желание.
Я задыхался, воздух с хрипом вырывался из легких. Последний отрезок пути, и здесь, на вершине, мне предстали свет, тепло и яркие краски.
За перевалом лежали леса и поля, за ними — море, в море — остров, а на острове под внезапно выглянувшим солнцем блестело озеро.
— Вот оно! — громко сказал я, ибо понял, что озеро и есть моя цель.
Силы вернулись, я хотел уже пробежать последние несколько миль и нырнуть в залитое солнцем море, однако путь мне преградил упырь. Он был черен, в черных доспехах, пасть изрыгала черную слизь, черная когтистая лапа сжимала черный меч в два раза длиннее Хьюэлбейна. «Стой!» — прорычал демон.
Я вскрикнул, и тело мое в объятиях Нимуэ напряглось и застыло.
Она стиснула мои плечи.
— Ты видел Темную дорогу, Дерфель, ты видел Темную дорогу.
В следующий миг Нимуэ отпрянула и сорвала с моей головы черный плащ. Я рухнул на мокрую траву Долфорвина. Вокруг свистел ледяной ветер.
Я лежал долго. Видения ушли, и я гадал, как Темная дорогасвязана с моим заветным желанием. Тут меня стошнило, и в голове прояснилось. Я увидел пустой серебряный кубок, поднялего и сел на корточки. Из-за королевского камня на меня смотрел Мерлин. Нимуэ, его возлюбленная и жрица, стояла рядом: тело закутано в черный плащ, черные волосы перехвачены лентой. Золотой глаз сверкал в лунном свете. Глаза ее лишил Гундлеус, за что и заплатил тысячекратно.
Оба молчали. Я сплюнул остатки рвоты, утер губы, потряс головой и попытался встать. То ли слабость еще не прошла, то ли головокружение одолело, так или иначе — подняться я не смог и остался стоять на коленях, упершись в камень локтями. По телу время от времени пробегала слабая судорога.
— Чем вы меня напоили? — спросил я, ставя чашу обратно на камень.
— Ничем тебя не поили, — отвечал Мерлин. — Ты выпил посвоей собственной воле, Дерфель, как по своей воле пришел сюда. — Голос его звучал холодно и отдаленно. — Что ты видел?
— Темную дорогу, — покорно отвечал я.
— Она здесь. — Мерлин указал на север, в ночную тьму.
— А демон? — спросил я.
— Диурнах.
Я закрыл глаза, ибо понял, чего он от меня хочет.
— А остров, — спросил я, вновь открывая глаза, — Инис-Мон?
— Да, — отвечал Мерлин. — Благословенный остров.
До прихода римлян, когда о саксах никто еще и не слышал, Британией правили боги. Они обращались к нам с Инис-Мона. Потом римляне захватили остров, вырубили дубы, осквернили священные рощи, убили друидов-хранителей. Это произошло более четырехсот лет назад, но для друидов, которые,подобно Мерлину, пытались вернуть Британию ее богам, Инис-Мон был по-прежнему свят. Теперь благословенный остров принадлежал королевству Ллейн, а Ллейном повелевал Диурнах, самый страшный из ирландских владык, отхвативших кусок британской земли. Говорили, что он красит щиты человеческой кровью. Не было в Британии более жестокого короля; лишь горы на границах королевства да недостаток воинов мешали ему распространить свою чудовищную власть на Гвинедд. Диурнах — зверь, которого не убьешь, угроза, затаившаяся в темном углу Британии. Все считали, что с ним лучше не связываться.
— Ты зовешь меня идти с тобою на Инис-Мон? — спросил я.
— Я зову тебя идти на Инис-Мон с нами, — Мерлин указал на Нимуэ, — и девственным существом.
— С кем? — переспросил я.
— Лишь девственное существо способно отыскать Котел Клиддно Эйддина. А никто из нас, полагаю, не подходит под это определение, — ехидно заметил Мерлин.
— А Котел, — медленно проговорил я, — на Инис-Моне.
Мерлин кивнул, и меня передернуло при мысли о таком путешествии. Котел Клиддно Эйддина — одно из Тринадцати Сокровищ Британии — исчез, когда римляне разорили Инис-Мон. Мерлин посвятил всю свою жизнь возвращению сокровищ, из которых главным считал Котел. При помощи Котла, считал он, можно будет подчинить себе богов и уничтожить христиан. Вот почему я стоял сейчас на коленях в круге священных камней, с резью в животе и горьким вкусом во рту.
— Мое дело, — сказал я, — биться против саксов.
— Глупец! — рявкнул Мерлин. — Война против саксов проиграна, если мы не вернем сокровища.
— Артур думает иначе.
— Значит, Артур не умнее тебя. Что саксы по сравнению с утратой наших богов?
— Я поклялся служить Артуру.
— Мне ты тоже поклялся. — Нимуэ подняла ладонь, показывая такой же, как у меня, шрам.
— Я никого не возьму против его воли, — сказал Мерлин. — Выбирай, с кем ты, Дерфель. Я помогу тебе сделать выбор.
Он смахнул кубок на землю и высыпал на его место пригоршню свиных ребер, которые прихватил из пиршественного зала, потом опустился на колени и положил в центре камня одну косточку.
— Вот Артур, — сказал Мерлин, — а вот... — он взял еще косточку, — Кунеглас. Об этом, — он положил третью косточку так, что получился треугольник, — мы поговорим позже. — Вот Тевдрик Гвентский... — Четвертая косточка легла на один из углов. — Это — Артуров союз с Тевдриком, а это — его союз с Кунегласом. — Теперь на первом треугольнике лежал второй; вместе они образовали грубое подобие шестиконечной звезды. — Вот Элмет... — Мерлин принялся выкладывать третий слой параллельно первому, — вот Силурия, а это... — он положил последнее ребрышко... — союз всех королевств. — Старик откинулся назад и указал на шаткую башенку из костей. — Перед тобой, Дерфель, тщательно составленный план Артура, только поверь мне, без сокровищ Британии он рассыплется на куски.
Мерлин замолчал. Я ошарашенно смотрел на девять косточек. Все они, за исключением таинственной третьей, хранили следы мяса и хрящей; лишь одна была обглодана добела. Я тронул ее пальцем — осторожно, чтобы не разрушить шаткую постройку.
— Так что означает третья кость? — спросил я.
Мерлин ухмыльнулся.
— Третья кость — брак между Ланселотом и Кайнвин. — Он помолчал. — Вытащи ее, Дерфель.
Я не шелохнулся. Вытащить третью кость значило обрушить хрупкую систему союзов, с помощью которой Артур только и мог победить саксов.
Мерлин осклабился, взялся за третью кость, однако вытаскивать ее не стал.
— Боги ненавидят порядок. Порядок губит богов, значит они должны погубить порядок. — Он вытащил кость, и башня рухнула хаотичной грудой. — Если Артур хочет мира в Британии, он должен возвратить богов.
Мерлин протянул мне кость.
Я замер.
— Перед тобой всего лишь груда костей, — сказал Мерлин, — но эта косточка, Дерфель, — твое заветное желание. — Он протянул мне белое ребрышко. — Эта косточка — брак между Ланселотом и Кайнвин. Сломай ее, и свадьбы не будет. Оставь целой — и твой враг будет тешиться с твоей женщиной. — Старик снова сунул мне ребрышко, и я снова его не взял. — Думаешь, любовь к Кайнвин не написана на твоей физиономии? — язвительно продолжал он. — Бери! Я, Мерлин Авалонский, дарую тебе власть этой кости.
Я взял ее. Да простят меня боги, я ее взял. Что мне оставалось? Я умирал от любви, поэтому я взял обглоданную кость и положил в сумку.
— Если не сломать ее, проку не будет, — насмешливо проговорил Мерлин.
— А может, проку не будет, даже если сломать, — проговорил я, обнаруживая наконец, что способен стоять на ногах.
— Ты глупец, Дерфель, — сказал Мерлин, — ты глупец, ловкий в обращении с мечом, и потому нужен мне на Темной дороге. — Он выпрямился. — Выбор за тобой. Вот тебе мое слово: сломай кость, и Кайнвин будет твоей, но в таком случае ты даешь клятву идти за Котлом. Или женись на Гвенвивах и молоти по саксонским щитам, покуда христиане подминают под себя Думнонию. Выбирай сам. А теперь закрой глаза.
Я послушался и довольно долго стоял зажмурившись. Новых указаний не последовало, и я, подождав еще немного, открыл глаза.
Вершина была пуста. Неслышно для меня Мерлин, Нимуэ, восемь костей и чаша исчезли. На востоке брезжил рассвет, лес полнился птичьим пением, в сумке у меня лежала обглоданная добела кость.
Я спустился к дороге, идущей по берегу реки, но перед глазами стояла другая дорога — та, что вела к логову Диурнаха. Мне было страшно.
