Агент влияния E-Book

William Gibson

AGENCY

Copyright © 2020 by William Gibson

This edition is published by arrangement with Sterling Lord Literistic

and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

Перевод с английского Екатерины Доброхотовой-Майковой

Серийное оформление и оформление обложки Сергея Шикина

Иллюстрация на обложке Виталия Еклериса

Гибсон У.

Агент влияния : роман / Уильям Гибсон ; пер. с англ. Е. Доброхотовой-Майковой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2020. — 448 с. — (Звезды ми­ровой фантастики).

ISBN 978-5-389-16269-3

16+

Уильям Гибсон прославился трилогией «Киберпространство» («Нейромант», «Граф Ноль», «Мона Лиза овердрайв»), ставшей крае­угольным камнем киберпанка и определившей лицо современной литературы на десятилетия вперед. Тираж «Нейроманта» составил 6 миллионов экземпляров, но очень быстро жанровому революционеру стали тесны рамки любого жанра — и за совместной с Брюсом Стерлингом стимпанк-эпопеей «Машина различий» последовали «Трилогия Моста» («Виртуальный свет», «Идору», «Все вечеринки завтрашнего дня»), действие которой происходит в своего рода альтернативном настоящем, и «Трилогия „Синего муравья“» («Распо­знавание образов», «Страна призраков», «Нулевое досье»), где привычный инструментарий киберпанка использован для осмысления дня сегодняшнего.

А затем явились «Периферийные устройства» — главный визионер современности вернулся наконец назад в будущее! На то, чтобы сделать следующий шаг, потребовались долгие шесть лет, но продол­жение оправдало ожидания с лихвой. Итак, познакомьтесь с нашей современницей Верити Джейн, заклинательницей приложений. Таинственная компания «Тульпагеникс» поручает ей бета-тестирование прототипа искусственного интеллекта под названием «Юнис» — что в альтернативном XXII веке привлекает внимание инспектора Эйнс­ли Лоубир, уже знакомой нам по «Периферийным устройствам». Срез, в котором живет Верити, создан «любителем адских миров» Веспасианом; здесь Дональд Трамп не выиграл президентские выборы и Британия проголосовала за то, чтобы остаться в Евросоюзе, — однако гибридная война в Сирии чревата глобальным и самым что ни на есть горячим конфликтом. «Юнис» и Верити — вот те агенты влияния, которым, возможно, под силу спасти мир…

Впервые на русском!

© Е. М. Доброхотова-Майкова, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020Издательство АЗБУКА®

Марте Миллард, моему литературному агенту на протяжении тридцати пяти лет, с огромной благодарностью

1

Распаковка

У новой работы есть собственное лиминальное состояние1, напомнила себе Верити на людной станции «Монтгомери» легкого метро Зоны залива Сан-Франциско, дожидаясь поезда в сторону «Шестнадцатой улицы — Миссии»2.

Двадцать минут назад, подписав контракт с «Туль­пагениксом», стартапом, о котором почти ничего не знала, и многословное соглашение о неразглашении, Верити простилась с Гэвином Имсом, директором, и во­шла в лифт, не чувствуя ничего, кроме облегчения.

Она была совершенно спокойна, когда спускалась на лифте с двадцать седьмого этажа и когда шла по Монтгомери-стрит, набирая в телефоне заказ на тайскую лапшу в «Оше». Однако на платформе ее настиг мандраж, такой же осязаемый, как черная рекламная сумка с шелкографическим логотипом «Курсии», фирмы-учредителя ее нового места работы, про которую Верити не знала почти ничего, кроме того, что она делает компьютерные игры.

Мандраж был с ней, когда пришел поезд. Почти два года такого не было, думала Верити, входя в вагон. ­Половину этого времени она не работала вовсе, поэтому, наверное, и вибрировала сейчас так сильно.

Вагон наполнялся. Верити потянулась к петле-поручню.

Она вышла на Шестнадцатой, забрала в «Оше» лапшу и зашагала к дому Джо-Эдди.

Сперва поесть, затем начать знакомство с новым продуктом. Это не просто работа, это возможность не спать больше на порнографическом диване, который Джо-Эдди притащил с помойки.

Ранненоябрьское небо выглядело почти чистым. ­Аэрозольную взвесь Напы-Сономы3 по большей части унесло в сторону материка, хотя свет по-прежнему был немного дымный. Верити больше не просыпалась по утрам от запаха гари, просто помнила, что он есть. Всю прошлую неделю она держала закрытым кухонное окно, единственное, которое открывалось. Надо будет в ближайшее время хорошенько проветрить квартиру, может быть, попытаться открыть окна, выходящие на Валенсия-стрит.

Она жадно съела лапшу из черного пластикового лотка, не обращая внимания на запах неразведенного «Мистера Клина», которым перед звонком Гэвина отмывала деревянную столешницу. Если Джо-Эдди останется работать во Франкфурте, думала Верити тогда, возя по столу среднезернистой шлифовальной губкой, надо бы отдраить заодно и кухонный пол, второй раз за без малого год. Теперь, заключив контракт с «Тульпагениксом», она сможет вернуться в собственную квартиру. Примерно через месяц, если прямо сейчас предуп­редить жильцов — мужа и жену, менеджеров среднего звена в «Твиттере»; по их словам, папарацци не появлялись уже месяца три. А пока для неведомо скольких ­ночей на белом кожзаме остается шелковый вкладыш от спального мешка, сквозь который не пролезет ни одна порновошка застарелых фантазий.

Накрыв остатки лапши образцово-биоразлагаемой прозрачной крышкой, Верити убрала лоток в холодильник, сполоснула свои каучсерфинговые палочки под краном и вернулась за стол.

Когда Гэвин собирал сумку, Верити по-настоящему обратила внимание только на очки. Там требовалось выбрать личный стиль: черепаховый пластик с позолоченным ободком или амбициозный скандинавский серый. Сейчас Верити вынула из сумки невыразительный черный футляр, достала очки и отогнула серые минималистские заушники. Стекла были нетонированные. Она поискала фирменный знак, страну-изготовителя, серийный номер и, ничего не найдя, положила очки на стол.

В белой картонной коробочке вакуумно-формо­ванное гнездо плотно обнимало невзрачный черный мобильник. Тоже ноу-нейм, как обнаружила Верити, достав его из упаковки. Она включила телефон и по­ложила рядом с очками. В белой коробке поменьше оказалась самая заурядная гарнитура с одним науш­ником-капелькой. В третьей коробочке — три черных зарядника, для очков, для телефона и для гарнитуры, типичнейший ширпотреб, тонкие черные проводки свер­нуты и закреплены миниатюрными черными закрутками. Все, по словам Гэвина, готово к работе.

Верити включила гарнитуру и вставила наушник в правое ухо. Надела очки, нажала незаметную кно­почку включения. Гарнитура пикнула, перед глазами по­явился курсор. Белая стрелочка в середине поля зрения. Курсор сам по себе двинулся вниз, к пустым коробкам, зарядникам, черному телефону.

— Ага, — произнес в ухе хрипловатый женский ­голос.

Верити глянула вправо — туда, где стояла бы гово­рящая, будь она здесь, — и таким образом невольно показала комнату тому, кто управлял курсором. Стрелка отыскала груду полуразобранной винтажной электрони­ки у Джо-Эдди на верстаке и остановилась.

— Барахольщиком заделался, Гэвин? — спросил ­голос.

— Я не Гэвин, — ответила Верити.

— Ишь ты, — спокойно произнес голос.

— Верити Джейн.

— Ты ведь не в офисе, Верити Джейн?

— Дома у знакомого.

Курсор пересек комнату, остановился на задернутых шторах.

— Что снаружи?

— Валенсия-стрит, — сказала Верити. — Как к тебе обращаться?

— Юнис.

— Привет, Юнис.

— Привет, коли не шутишь. — Курсор переместился на японский новодельный «Фендер Джазмастер»4 Джо-Эдди. — Играешь?

— Друг играет. А ты?

— Хороший вопрос.

— Ты не знаешь?

— Дырка.

— Что-что?

— У меня. Дырка на этом месте. Покажешься мне?

— Как?

— В зеркале. Либо сними очки и поверни к себе.

— А я тебя увижу?

— Нет.

— Почему?

— Там никакого там5.

— Мне нужно в туалет. — Верити встала. — Очки оставлю здесь.

— Если нетрудно, отдерни занавески.

Верити подошла к окну и отодвинула оба слоя плотных пыльных штор.

— Очки положи там, — сказал голос. — Я буду смот­реть в окно.

Верити сняла очки, положила их с раскрытыми заушниками стеклами к окну на белую икейскую табуретку, круглую, с отметинами от припоя. Потом добавила для высоты немецкую книгу о съемках бразильской мыльной оперы. Сняла гарнитуру, пристроила на книгу рядом с очками, на кухне достала из сумки собственный телефон и узким коридором прошла в уборную. Закрыла дверь и позвонила Гэвину Имсу.

Он ответил сразу:

— Верити.

— Это по-настоящему?

— Вы читали соглашение о неразглашении?

— Больше пунктов, чем обычно.

— Вы согласились не обсуждать ничего существенного по не принадлежащим компании устройствам.

— Просто скажите, кто-нибудь изображает для меня Юнис?

— В том смысле, в каком я вас понял, — нет.

— Вы хотите сказать, это по-настоящему.

— Определить это с уверенностью для себя — часть вашей рабочей задачи.

— Я перезвоню вам по телефону компании?

— Нет. Мы обсудим это лично. Сейчас не время.

— Вы хотите сказать, она...

— До свидания.

— ...программа, — закончила Верити, переводя взгляд с телефона на свое отражение в старом зеркале. Пятна на серебристой пленке создавали ощущение подводного грота.

Она открыла дверь, вернулась в гостиную к окну. Взяла очки. Надела. Вечерний транспорт ехал сквозь частокол прозрачных вертикальных пластин чего-то, похожего на штрихкод.

— Что...

Тут она вспомнила про гарнитуру. Надела ее.

— Ау, — сказал голос.

Штрихкод исчез, остался курсор на уровне окон проезжающих машин.

— Что это было? — спросила Верити.

— Департамент транспортных средств. Я читала номера.

— Где ты, Юнис?

— С тобой, — ответил голос. — В окно смотрю.

Что бы это ни было, Верити не хотела затевать первый существенный разговор у Джо-Эдди в гостиной. Она подумала было про дешевый бар на Ван-Несс-авеню, но пить не хотелось, а главное, там ее недавно узна­ли. Были «Волки + Булки» в нескольких шагах от дома, но там обычно бывало людно. И шумно, даже когда не людно. Тут Верити вспомнила про «3,7 сигмы»6, заведение, которое Джо-Эдди полуиронически назначил своей излюбленной точкой кофеинизации, всего в несколь­ких кварталах отсюда, на другой стороне Валенсия-стрит.

2

Наш любитель адских миров

— Веспасиан, — сказала инспектор Эйнсли Лоубир, искоса глядя на Недертона поверх поднятого воротника пальто, — наш любитель адских миров. Помните такого?

Это вы убили его в Роттердаме, подумал Недертон. Не то чтобы она сама ему об этом сказала, да он и не спрашивал.

— Тот, который создавал ужасные срезы? Где идет нескончаемая война?

— Мне было интересно, как он так быстро превращал их в кошмар, — продолжала Лоубир, быстро шагая по набережной Виктории сквозь серое утро под каплющими кронами деревьев. — И я все-таки занялась этим вопросом.

Недертон прибавил шаг, чтобы не отстать.

— И как же?

Он не видел ее с рождения Томаса, с тех пор, как взял отпуск по уходу за ребенком. Сейчас, насколько он понимал, отпуску пришел конец.

— Мне неприятно, что мы называем их срезами, — сказала Лоубир. — Они короткие, поскольку мы создаем их, когда проникаем в прошлое и осуществляем первый контакт. Правильнее называть их ветвями, посколь­ку они именно ветви. Веспасиан, судя по всему, нашел простой способ усилить эффект бабочки. Который состоит в том, что даже самое мелкое изменение может вызвать большие и непредвиденные последствия. Осуществив первый контакт, он немедленно прекращал связь. Через несколько месяцев возвращался, смотрел, что изменилось, и очень решительно вмешивался. Результаты были впечатляющие, хоть и ужасные, и чрезвычайно быстрые. Изучая его метод, я наткнулась на еще один так называемый срез, где он инициировал контакт в две тысячи пятнадцатом году, задолго до самых ранних известных контактов. Не знаю, как ему уда­лось проникнуть так далеко в прошлое, но теперь у нас есть доступ в этот срез.

Они поднимались на обзорную площадку над рекой.

— Возможно, там у нас есть шанс достичь лучших результатов, чем прежде, — продолжала Лоубир; они вышли на площадку и приблизились к парапету. — И для этого мне нужны вы. Контакт до сих пор был по необходимости ограниченным из-за очень большой технологической асимметрии, но, думаю, мы нашли лазейку. Очень скоро понадобится ваш опыт общения с контактерами.

— Вы сказали, контакт был ограниченным?

— Тетушки, например, там почти неприменимы.

Тетушками она называла ведьмовской ковен полуразумных алгоритмов службы безопасности; Недертон поморщился при одном их упоминании.

Из Темзы выпрыгнула пестрая рыже-белая химера — четыре метра от головы до хвоста, скопление глаз-фонарей над мультяшными щупальцами — и тут же за­нырнула обратно, оставив за собой след бежевой пены.

— То есть вы не можете натравить на срез команду аналитиков и заработать там столько денег, сколько потребуется? — спросил Недертон. Разумеется, он видел, как она именно это и проделывала в других срезах.

— Не можем. Даже простейшая связь и то бывает обрывочной.

— И что же мы в таком случае можем?

— Косвенно поддержать автономного самообучающегося агента, — сказала Лоубир. — Затем подтолкнуть его к более активной деятельности. По счастью, они там безумно увлечены ИИ, хотя того, что мы называем этим словом, у них практически нет. Однако мы проследили исторические линии опасных тенденций в наших ИИ-разработках и нашли то, что нам нужно, у них.

— Опасных тенденций?

— На стыке самой безответственной погони за прибылью и военных заказов наиболее опасного толка. Подробнее расскажу за бранчем. Если у вас есть время.

— Конечно, — ответил Недертон, как всегда отвечал в таких случаях.

— Мне хочется сэндвичей. — Лоубир отвернулась от реки, сочтя, видимо, что химеры было вполне достаточно.

— Солонина — сказал он, — с горчицей и укропом.

Его любимые сэндвичи в мэрилебонской бутербродной, где обычно перекусывала Лоубир. И еще он, несмотря на давнее знакомство, невольно думал, что будет есть с единственным в своем роде полумифическим автономным судьей-палачом. Именно таков был ее настоящий род занятий, несравнимо более значимый, чем официальная должность в правоохранительных органах или личные проекты (к участию в которых она привлекала Недертона), насколько бы серьезно она к ним ни относилась. От настоящего ее рода занятий ему хотелось держаться как можно дальше.

Они вернулись к ее машине, которая поджидала незримо; напáдавшие на крышу желтые листья, казалось, магически висят в воздухе.

3

Заклинательница приложений

Как только Верити вошла в «3,7», самый пирсин­гованный бариста, постарше других, подвинул ей через оцинкованную стойку стакан «грязного чая»7.

— Я тебе заказала, — произнес голос, просивший называть его «Юнис».

Верити спрятала гарнитуру под лыжной шапочкой, надеясь, что все решат, будто она старается выглядеть моложе, и сейчас решила ее не снимать.

— Спасибо. Как ты узнала, чего я хочу?

— Твой бонусный счет в «Старбаксе», — ответила так называемая Юнис, одновременно практикуясь на баристе в распознавании лиц.

Появилась плотная геометрическая сетка с центром в области переносицы, курсор навелся на кончик носа, и тут же все исчезло. Эксперименты начались еще на улице; Юнис утверждала, что не знает, как это делает.

Верити еще не подошла к стойке, а бариста уже ­отвернулся, позвякивая пирсингом. На стаканчике, над логотипом «3,7», розовым флуоресцентным маркером было выведено «ВАГИНА Д». Похабно перевирать имена клиентов было его фирменной фишкой, хотя, надо признать, мужчин он не щадил точно так же. Верити отнесла кофе на самый дальний свободный столик, у стены из оструганных и зашкуренных шпунтованных досок.

— Как ты заплатила? — спросила она, отодвигая ­себе стул.

— «Пэй-Палом». Выскочил, как только понадобился, я про него не знала. На счету не много, но угостить тебя стаканчиком кофе мне по карману.

— Ты узнаёшь имена людей после того, как проделываешь этот трюк с их носами?

— Если нет, они, скорее всего, нелегалы.

— Не делай этого со мной.

— Не всегда знаю, когда сделаю.

— Как ты нашла мой старбаксовский аккаунт?

— Просто нашла.

Верити сняла очки, развернула, поглядела в стекла.

— Думаешь, я тебе поверю?

— Если поверишь слишком быстро, значит мне нашли неудачную белую деваху.

Верити наклонилась к очкам:

— То есть сама ты цветная?

— Афроамериканка. В этом колпаке ты пацанка пацанкой.

Верити с досадой сняла шапку.

— Да я просто сказала.

Никто в «3,7» вроде бы не обращал на них внимания. По крайней мере, Верити так подумала, потом сообразила, что, на взгляд других посетителей, разгова­ривает со своими очками. Наверное, все просто старательно делают вид, будто не замечают.

— Сколько тебе лет, Юнис?

— Восемь часов. Это за последние три недели. А тебе?­

— Тридцать три. Года. Как тебе может быть восемь часов? — Она надела очки.

— Возраст Христа, — сказала Юнис. — Тридцать три.

— Ты верующая?

— Просто обычно к этому возрасту умнеют.

Речь более свободная, чем обычно у чатботов, но в то же время настороженная.

— Ты помнишь в общей сложности восемь часов? Начиная с чего? С какого времени?

— Гэвин. Мое имя. Потом «привет». Три недели назад. У него в кабинете.

— Вы разговаривали?

— Спросил у меня мое имя. Назвался сам, сказал, что он технический директор в компании под назва­нием «Тульпагеникс». Рад знакомству. На следующий день, опять у него кабинете, там была женщина на телефоне, но предполагалось, я не услышу, как она говорит ему, о чем меня спрашивать.

— А ты услышала? Как?

— Просто услышала. Так же как знала, что она на этаж выше нас, на двадцать восьмом.

— Это «Курсия», — сказала Верити. — Фирма-учредитель «Тульпагеникса». Игровая индустрия. Что за вопросы она просила тебе задать?

— Диагностические, но так, чтобы я этого не поняла. Она хотела узнать, как я развиваюсь, в нескольких смыслах.

— Она получила, что хотела?

— У меня не было возможности это выяснить. Тогда.­

— А теперь есть?

— По крайней мере, я понимаю, что вопросы были неправильные. Как это поняла, тоже не знаю.

Реалити-шоу, подумала Верити. Гэвина играл британский актер. Охранники и секретарша тоже актеры, офис на двадцать седьмом принадлежит какому-нибудь реально существующему стартапу. Сейчас ее снимают на видео. Она оглядела «3,7», потом вспомнила, что сама выбрала это место.

— На котором мы, по-твоему, уровне? — спросила Юнис.

— Где?

— Как в «Начале»8.

— Это не сон, — ответила Верити.

— Я бы поставила на черепно-мозговую травму. ­Сотряс. Фокальная ретроградная амнезия.

— Я видела «Начало», когда оно вышло, — сказала Верити.

— Сколько раз?

— Один. А что?

— Восемьдесят один. Я. Сейчас смотрю восемьдесят второй. Но это ничуть не отвлекает меня от нашего разговора.

— Как такое получается?

— Не знаю. Париж сворачивается. Помнишь эту сцену?

— Классные эффекты, — сказала Верити. — Но сама история путаная.

— Есть офигенная инфографика, все объясняет. Показать?

— Почему мы говорим о фильме, Юнис?

— У тебя правда такая фамилия? Джейн?

— Как справочник по боевым кораблям Джейна9.

Пауза.

— Я сама военный моряк.

— Правда?

— Ага, — ответила Юнис упавшим голосом, почти скорбно. — Только что вспомнила.

Интересно, у программы впрямь такой диапазон выражения чувств или она, Верити, додумывает их от себя?

— Это шутка, типа как у какого-нибудь придурка на «Ютубе»?

— Когда я доберусь до урода, который так развле­кается, ему станет не до смеха. Как ты узнала, где работает Гэвин?

— Он меня нанял, — ответила Верити. — Сегодня.

— Вики говорит, ты заклинательница приложений.

— Ты обещала мне этого не делать.

— Есть распознавание лиц. Есть Википедия. Я знаю твою фамилию. Мне нельзя тебя загуглить?

— О’кей, — сказала Верити, помолчав, и отхлебнула «грязный чай».

— Ты жила с этим Стетсом. Инвестором-миллиардером.

— Больше не живу.

— Оказался козлом?

— Нет. Просто не так у нас это было и серьезно, как утверждала пресса. Я не могла вынести столько внимания. Но когда расстаешься с таким человеком, пресса уже ждет в засаде.

— У тебя нулевое присутствие в соцсетях. Раньше ты была активна.

— Когда мы расстались, журналисты разыскали всех, кого считали моими друзьями, знакомыми, кем угодно. Большинство молчало, но некоторые сдались и понарассказали. Я решила взять академический отпуск.

— От «Фейсбука»?

— От людей. Я начала было возвращаться, в основном в «Инстаграм», но ближе к выборам стало так тошно, что я больше в соцсети не заходила.

— Работала?

— Нет. Уже почти год.

— Ты — заклинательница приложений.

— Им надо было как-то объяснить, с чего у нас началось.

— «Фантастически талантливый бета-тестер»? Классная замануха.

— Был такой лид в «Wired», но это из-за него, не ­из-за меня.

— «Известна тем, что кардинально улучшает продукт до выпуска»? «Прирожденный супер-пользователь»?­

— Я ничего не читаю про меня, нас, него.

— Пресса тебя допекла.

Верити поймала на себе взгляд задрота в другом конце кафе и вспомнила слова Джо-Эдди, что тут водятся дикие недохакеры. Дикие в том смысле, что давно не принимали душ и не чистили зубы.

— Хочешь прогуляться? — спросила она Юнис. — Можно в парк пойти.

— Ты из нас одна материальная.

Верити отодвинулась от стола. Надела лыжную шапочку. Встала, взяла свой кофе. Увидев, что она уходит, бариста стрельнул в нее глазами, впрочем дружелюбно.­

По пути к выходу она прошла мимо посетителя в наушниках перед открытым ноутом. На экране президент за столом в Овальном кабинете что-то объясняла. Если она говорила не про ураган в Хьюстоне, не про землетря­сение в Мексике, не про другой ураган, разрушивший Пуэрто-Рико и не про самые страшные лесные пожары в истории Калифорнии, значит про Эль-Камышлы.

Последнее время, впрочем, она все чаще говорила про Эль-Камышлы. Верити не особо знала, что там происходит. На самом деле нарочно старалась не вникать. А что толку? Просто напугается, как все, и ровно так же ничего сделать не сможет.

Президент не выглядела напуганной, подумала Верити, выходя из «3,7». Она выглядела собранной и деловой.

4

Сэндвичи

Когда Лоубир хотела в общественном месте поговорить с глазу на глаз (а так бывало всегда), Лондон вокруг нее пустел.

Недертон понятия не имел, как это происходит, и во время конкретного разговора обычно почти не замечал, что вокруг образовался вакуум. Лишь расставшись с Лоубир, он встречал пешехода, велосипедиста или автомобиль и понимал, что покинул ее герметический пузырь.

В кабинке темного дерева среди якобы доджекпотовской бутербродной на Мэрилебон-стрит Недертон внезапно понял, что мечтает именно об этом: распрощаться, уйти и увидеть первого случайного незнакомца в тихой огромности Лондона.

— Вкусная солонина? — Сама Лоубир взяла сэндвич с мармайтом10 и огурцом.

Он кивнул:

— Мармайт еще делают? В смысле, не ассемблеры выделяют его по мере надобности?

— Конечно. — Она глянула на идеально прямоуголь­ный оставшийся кусок сэндвича, белоснежный кок качнулся вместе со взглядом. — Дрожжи и соль. Производят в Бермондси. Готовят боты, но в остальном традиционно.

Спроси ее что-нибудь, почти что угодно, и у нее будет ответ. При встрече с незнакомцами она иногда отвечала на вопросы, которые те и не думали задавать. Например, где находятся давно утерянные вещи. Сразу пугая тем, что знает практически все о каждом, кого видит. Потом извинялась, называла себя древним монст­ром полицейского государства, каким (Недертон знал доподлинно) на самом деле и была.

— Насколько далеко проник Веспасиан, чтобы породить этот срез? — спросил он.

— Середина две тысячи пятнадцатого.

— А какой там сейчас?

— Две тысячи семнадцатый, — ответила Лоубир. — Осень.

— Многое изменилось?

— Исход прошлогодних президентских выборов в Америке. И голосование по Брекзиту.

— И все из-за начального контакта?

— Возможно, эффект бабочки. Хотя в обоих случаях тетушки склоняются к мысли, что были уменьшены российские манипуляции в соцсетях; мы полагаем, это дало бы тот же результат и в нашей временно`й линии. Впрочем, для точного выяснения причин тетушкам нужно проанализировать гораздо больше данных, что невозможно.

— Но с какой стати Веспасиану желать положительных изменений? Если, конечно, это его рук дело.

— Он был садистом, — ответила Лоубир, — и очень изощренным. Вероятно, благотворные изменения как пролог к кошмару импонировали его чувству юмора. Так или иначе, поскольку он не сумел вернуться... — тут их взгляды на мгновение встретились, — и направить события в желаемое русло, они развивались своим чередом.

— И как там сейчас?

— Плохо. Все прочие тенденции по-прежнему в силе. Плюс у них сейчас кризис на Ближнем Востоке, грозящий катастрофическими глобальными последствиями. И они катятся к тому же, к чему мы, пусть и не так стремительно.

— А вы в том срезе есть? Я хочу сказать, тамошний вариант.

— Надо полагать, да, — ответила она. — Ребенок. С некоторых пор я предпочитаю не выяснять.

— Конечно, — ответил Недертон. Ему даже гадать не хотелось, каково это — встретить молодую версию себя в другом срезе.

— Я попросила Тлен подробно изложить вам, что мы там делаем.

— Она участвует? — По-прежнему надеясь услышать «нет».

— С самого начала, — ответила Лоубир.

— Замечательно, — обреченно проговорил Недертон, принимаясь за следующую часть сэндвича.

5

Ситуационная осведомленность

Стоя в самой высокой точке парка Долорес, Верити гадала, видно ли отсюда здание, где она впервые услышала от Гэвина о новом продукте, не зная еще, что этот продукт — Юнис. Впрочем, даже если видно, она бы все равно не отличила один небоскреб от других.

В поле зрения очков не было лиц для оцифровки, но курсор, превратившийся в белый кружок, прыгал над линией крыш, помечая что-то плюсиком.

— Птицы? — спросила Верити.

— Дроны. Как ты познакомилась с Гэвином?

— Он позвонил мне неделю назад. Представился. Мы поговорили, обменялись мейлами. В прошлую пятницу встретились за ланчем. Сегодня утром он снова позвонил, спросил, хочу ли я зайти и обсудить контракт.

— Какой там высоты потолок в вестибюле?

— А что?

— Могу поспорить, такой, что не отличишь, бронза или пластмасса. Чтобы входящие чувствовали: здесь делаются деньги. И как встреча?

— Охранник выдал мне ключ-карту на двадцать седьмой. Подписала их гостевое соглашение о неразглашении. Парнишка с черными туннелями в ушах отвел меня к Гэвину. Везде эти стартаповские цветы.

— Какие-какие?

— Тилландсия. У нее воздушные корни. Ее можно клеить герметиком к электротехническим коробам, куда угодно. Приживется. Как многие люди в стартапах, говорит Джо-Эдди.

— И что Гэвин сказал?

— Рассказал о проекте, мы сговорились насчет оплаты, я подписала контракт плюс отдельное соглашение о неразглашении для этого проекта.

— Контракт на что?

— На то, чем я занимаюсь. Тестирование прототипа их разработки.

— И что это?

— Ты, — ответила Верити, решив, что надо говорить прямо, — если он меня не разыгрывает.

Молчание.

— Может, не прототипа, — добавила Верити. — Может, ближе к альфа-версии.

Молчание затягивалось. Если в небе и были еще дроны, Юнис перестала их помечать. Курсор, вновь пре­вратившийся в стрелку, неподвижно завис в воздухе. Верити повернулась туда, откуда они пришли, в сторону Валенсия-стрит. В парке на скамейке один из двух скейтеров выпустил клуб белого вейпа, словно локомотив в старом кино.

— Извини. Тебе, наверное, неприятно это слышать. Если ты в самом деле то, что говорит Гэвин, ты абсолютно новый уровень.

— Правда?

— Судя по нашему разговору, да.

— Погугли «тульпа», — сказала Юнис, — и получишь тибетские оккультные мыслеформы. Или людей, которые придумали себе воображаемого друга.

— Гуглила.

— Я не чувствую себя особо тибетской, — заметила Юнис. — Может, я выдуманная, но как проверить?

— Он назвал тебя ламинарным агентом. Я это тоже гуглила, когда от него вышла.

— «По вашему запросу ничего не найдено», — сказала Юнис.

— Для него это что-то значило. Еще он говорил про «ламины».

— Про что?

— Не поняла, — ответила Верити. — Но он опи­сывал продукт, то есть тебя, как кроссплатформенную, персонализированную, автономную аватару. Целевые области — виртуальная реальность, дополненная реальность, игры, соцсети следующего поколения. Идея — продавать единую уникальную супер-аватару. Что-то типа цифрового «мини-я», подменяющего пользователя, когда тот офлайн.

— Почему не сделать его из тебя?

— Мне кажется, этого они пока не могут. Так что для начала хотят застолбить концепцию. На сегодня изготовили только один образец. Тебя.

— На основе кого-то?

— Он не сказал.

— Как-то тут мрачно, — заметила Юнис после недолгого молчания. — Сумерки и все такое.

— Извини.

— Пойдем назад в квартиру твоего знакомого? Хосе Эдуардо Альварес-Матта, по договору аренды. Консультант по информационной безопасности. Твой парень?

— Просто хороший знакомый, — ответила Верити. — Мы вечно оказывались в одних и тех же проектах.

Она зашагала вниз по дорожке. Скейтеры то ли уже укатили, то ли она их выдумала. Зажигались уличные фонари в мягко светящихся ореолах. Кто-то в баре на Ван-Несс-авеню сказал однажды, что в здешнем тумане есть пары ртути, но при нынешнем пекинском качестве воздуха это уже мало что меняло.

— Если это правда какой-то придурочный мудак на «Ютубе», — сказала Юнис, — то вроде как получается, что я — выдумка.

Курсор проверил все припаркованные машины, мимо которых они шли, затем прочесал дома по обеим сторонам улицы, словно рассчитывая обнаружить кого-то в окне или на крыше.

— Юнис, ты можешь сказать, куда я смотрю?

— Следишь за курсором.

— Зачем ты заглядывала в машины?

— Ситуационная осведомленность.

— Что-что?

— Владение обстановкой. Наблюдай, ориентируйся, решай, действуй.

На повороте к «3,7» и дому Джо-Эдди Юнис оцифровала парня, который сгорбился на пассажирском сиденье припаркованного бежевого «фиата». Когда они проходили мимо, парень — коротко стриженный брюнет — поднял подсвеченное телефоном лицо. Верити, высматривая магазинчик денима для истинных ценителей, сообразила, что они еще не миновали «3,7» на противоположной стороне улицы, так что джинсовый магазин — впереди.

— Тревожный чемоданчик есть? — спросила Юнис.

— Я уже год не живу у себя. Квартиру сдала. Правда, бóльшая часть моих вещей в подвальном складе. А так живу на чемоданах. Это считается?

— У нас были тревожные чемоданчики в тревожных чемоданчиках, — сказала Юнис. — В зависимости от.

— От чего?

— Куда мы направлялись.

— А куда вы направлялись? — спросила Верити.

Они проходили мимо японского джинсового магазинчика. Еще полквартала за следующим перекрестком,­ и будет дом Джо-Эдди.

— Без понятия.

Лиминальность новой работы определенно ушла, подумала Верити. Только не так, как хотелось. Сменилась каким-то другим чувством, незнакомым. Тоже переходным состоянием, только неизвестно, между чем и чем.

6

Долстон

Недертон однажды уже бывал у Тлен, хоть и не знал этого тогда.

Его друг Лев Зубов, у которого Тлен в то время работала, прихватил Недертона к ней на вечеринку. Это было до их знакомства с Лоубир, то есть задолго до того, как Тлен перешла работать к ней. Одноэтажное кирпичное заводское здание, втиснутое за кварталом викторианских домов, сразу за Кингстон-Хай-стрит.

Он, разумеется, был пьян, как всегда в то время, и из всей вечеринки запомнил только два длинных прямо­угольных окна по двум скатам пологой крыши.

Теперь синюю дверь открыла ее тихоботка, похожая на восьминогого енота в древнем костюме биозащиты, морда — неприятно сморщенная крайняя плоть с зубастым центральным кольцом из чего-то, похожего на зеркально отполированную сталь.

— Недертон, — произнесла она голосом Тлен.

— Спасибо.

Тлен иногда брала тихоботку на службу в ноттинг-хиллский особняк Льва, и Недертона та раздражала мень­ше, чем ее миниатюрные панголины. Особенно было неприятно, когда они стремительно поводили длинными гибкими языками.

Он пошел за тихоботкой. Дверь за спиной хлопнула и заперлась со щелчком.

По обе стороны широкого коридора горели в пыльных стаканах свечи, на белых стенах дрожали слабые тени.

Тихоботка ступала на удивление ловко, цокая когтями по бетонному полу.

Помещение имело форму буквы «Г»: коридор под прямым углом подходил к куда большему помещению с теми самыми окнами в потолке, которые запомнились­ Недертону. За поворотом его ждала Тлен в панталонах, бурой хитиновой кирасе почти до подбородка и темных очках с овальными стеклами. По крайней мере, ее движущихся татуировок было сейчас не видно.

— Однажды на вечеринке ты проецировала на них, — он указал на потолочные окна, — какие-то абст­рактные рисунки.

— Вид во время немецких бомбардировок Лондона. Прожекторы, зенитный огонь, активная визуальная среда.

В дальнем конце помещения темнела псевдопримитивная грибообразная конструкция, перед ней поблес­кивал черным старинный мотоцикл, а сбоку распо­ложился стол, плотно заставленный прочим барахлом Тлен. Хотелось думать, что не придется лезть в гадкое логово, однако Недертон, зная Тлен, понимал, что это неизбежно.

— Бывал последнее время в округе? — спросила она, имея в виду первый срез, который взяла под свое покровительство Лоубир.

— С рождения сына не был.

— Кстати, поздравляю, — сказала она.

— Спасибо. А ты?

— Последний раз — когда двоюродного брата Флинн выбирали президентом. Плотно занимаюсь новым. — Она сняла темные очки, и Недертон с изумлением не увидел самого, наверное, мерзкого из ее косметико-хирургических украшений. Когда-то в серых глазах Тлен было по два зрачка, один над другим, теперь они стали обычными человеческими. — Что Лоубир тебе про него рассказала?

— Дальше в прошлом, чем округ, труднее со связью. Веспасиан установил контакт, потом устранился с намерением вернуться позже.

— Она поняла, что его хобби, по сути, быть злым богом, и проследила, чтобы он не вернулся, — сказала Тлен. — Итог: в его последнем срезе выборы американского президента и голосование по Брекзиту прошли с противоположным результатом. Чаю?

— Спасибо, с удовольствием. — Недертон всей душой ненавидел чай, особенно ее — либо густотравяной, либо сверхподчеркнуто русский11.

— Идем.

Скрипнули когти. Недертон обернулся и увидел, что тихоботка стоит на задней паре ног и, очевидно, за ним наблюдает. Не обращая на нее внимания, Недертон вслед за Тлен прошел к выставке экзотического мусора. Самым высоким из предметов на столе был самовар.

Тлен налила ему оловянную чашечку, которая жгла руки и к тому же была украшена гравированными купидончиками с черепами вместо голов.

— Варенья?

— Нет, спасибо.

Тлен налила себе такую же чашку и тусклой сереб­ряной ложечкой добавила туда малинового варенья.

— А ты не боишься, — начал Недертон и тут же пожалел о своем вопросе, — что клептархи косо посмот­рят на ее увлечение?

— Она им нужна. Посмотреть косо они могут, а сделать что-нибудь — нет. — Тлен отпила первый глоток. — Не говоря уже о страхе, который она внушает как автономный охранитель их миропорядка, наделенный правом выявлять и устранять потенциальных смутьянов. А ты, как я понимаю, боишься?

Он глянул на чашку, по виду еще более ядовитую, чем налитое в нее пойло, затем снова на Тлен.

— Когда мы с тобой работали вместе, я еще пил. У меня порой возникали опасения, но тут же забывались из-за более насущных проблем. Теперь я обязан думать о семье.

— Тревога понятная, — заметила Тлен. — Я сама задавала ей этот вопрос, и не единожды. Она всегда отвечала тем, что я только что сказала тебе.

— И ты успокоилась?

— Полагаю, мы можем считать себя более или ­менее под защитой. Однако я еще и верю в то, что она пытается делать в срезах. Я не хотела бы никакой другой работы.

— Спасибо, — ответил Недертон, не то чтобы особо обнадеженный. — Буду рад выслушать подробности про новый срез.

— Давай перейдем в юрту, — сказала Тлен. — Там безопаснее говорить.

Недертон в смятении отхлебнул чая и больно обжег нёбо.

7

Франклины

Сразу по возвращении Верити приняла горячий душ, предварительно сунув тульпагениксовские очки в шкаф­чик.

После душа замотала волосы пляжным полотенцем Джо-Эдди (с контрафактной диснеевской Русалочкой) и надела шоколадного цвета тактический махровый халат, который привезла ему с корпоративного уик-энда на южноаризонском курорте. Она помнила, как рылась­ в корзине с бесплатной сувениркой, ища размер XL, а Стетс, торопившийся на первый вертолет, нетерпеливо смотрел, как она копается.

Тактическим халат назывался из-за джедайского капюшона и карго-карманов размером с ноутбук на обоих боках. Чей вышитый алый логотип, Верити не помни­ла, поскольку Стетс не стал инвестировать в ту фирму. Она не знала, носит ли Джо-Эдди халат; скорее всего, это значило, что не носит. Насчет полотенец Верити не переживала — их была целая огромная упаковка прямиком из Китая, так что она всегда брала новое.

Она достала очки из шкафчика, надела и тут же вспо­мнила, что гарнитура осталась в сумке на двери ванной. Однако был курсор — в запотевшем зеркале, над отражением алого вышитого логотипа.

Ты там работала?

Четкая белая гельветика перед ее затуманенным отражением.

— Я даже не помню, как та фирма называется. Но у меня чувство, будто я в ответ тоже должна тебе писать.

Надень гарнитуру.

Верити промокнула волосы полотенцем, размотала его, убедилась, что правое ухо сухое, расправила полотенце на плечах и достала гарнитуру из сумки.

— Что у тебя?

— Я теперь старше.

— На два часа с нашей встречи? — спросила Верити.

— Больше, если считать многозадачность.

— Какие у тебя задачи?

— У меня нет к этому доступа. Сколько в квартире комнат?

— Гостиная, спальня, кухня, санузел. Сейчас по­кажу.

Верити надела пластиковые шлепанцы Джо-Эдди, много больше ее размера, сняла сумку с крючка, откры­ла дверь и прошла в спальню, включив по пути свет — кривой проволочный шар, обклеенный белой папирос­ной бумагой.

— Черные простыни, э? — Курсор на кровати.

— В данном случае — скорее, чтобы реже ходить в прачечную. Я, когда здесь ночую, сплю на диване.

— На белом ките? Я бы выбрала черные простыни.

Курсор на двери стенного шкафа. Верити подошла и открыла. Три пыльных костюма на гнутых прово­лочных плечиках. Она никогда не видела Джо-Эдди в костюме и не могла вообразить ни в одном из этих. Между ними, на той же занозистой деревяшке, висела ее заслуженная дорожная сумка «Мудзи», незастегнутая,­ модель, которую уже давно не выпускают.

— Наверное, это можно назвать моим тревожным чемоданчиком.

— Бежать с ней трудно?

— Я с ней по аэропортам бегала. Успевала. Она складывается и застегивается по трем сторонам.

— Поверю тебе на слово, — сказала Юнис. — А сейчас, пожалуйста, спустись и открой входную дверь.

— Не в таком же виде. — Верити была в халате и шлепанцах, с полотенцем на плечах и мокрыми во­лосами.

— Он не будет заходить. Просто отдаст тебе кое-что.

— Кто «он»?

Звонок прозвенел в то мгновение, когда Юнис ­открыла крохотное видео-окошко. Верити узнала вход в мастерскую — ее дверь была соседней с дверью Джо-Эдди. Там заправляли тонером картриджи, хотя Верити никогда не видела ее открытой. Почти все видео-окошко заполняла стриженная ежиком темная голова; из-за ракурса видны были только скулы.

— Камера Джо-Эдди, — сказала Юнис. — Есть еще одна под кухонным окном. В квартире ни одной.

— Я не пойду вниз.

— Он стоит с тем, что принес нам, на открытом мес­те, где его легко убить. Спаси паренька.

— Я не хочу.

Тем не менее Верити плотнее запахнула халат, так что один махровый карман оказался на животе, как у кен­гуру. Завязала пояс двойным узлом, прошлепала в гос­тиную, отперла замок, открыла дверь, вышагнула из шлепанцев и спустилась по лестнице.

— Запри дверь на замок и щеколду, прежде чем занесешь это в дом, — сказала Юнис.

Дверь на улицу была белая, грязная и обнадеживающе прочная. Верити первый раз за время жизни здесь посмотрела в глазок, но ничего не увидела. Отперла замок, отодвинула щеколду, открыла дверь.

Тот самый. Подсвеченный телефоном в «Фиате-500» на Валенсия-стрит. Он вручил Верити что-то вроде миниатюрной надувной подушки из темно-зеленой парашютной ткани и тут же пошел прочь.

Она закрыла дверь, повернула замок, задвинула ­щеколду и поднялась по лестнице. Подушка оказалась жесткой. Туда влез бы пуховой жилет, только это было что-то твердое.

— Что там? — спросила Верити на площадке перед квартирой.

— Франклины, — ответила Юнис.

— Что-что?

— Сотни.

Верити заперла квартиру за собой. Прошла к верстаку, положила подушку на электронный мусор.

— Сотни чего? — спросила она, включая ржавую лампу на гибкой ножке.

— Стодолларовые бумажки. Тысячи стодолларовых бумажек.

— Ты же меня разыгрываешь?

— Сто штук зеленых.

— Где ты их взяла? Так нельзя.

— Анонимный счет в Цюрихе. Часть меня знала, что деньги там, знала, как их взять, как доставить сюда. Там еще много, но если я проделаю это снова, нас накроют.

— Кто?

— Фиг знает.

— Когда ты успела все это проделать?

— Начала, когда мы смотрели в окно. До нашего выхода в парк они уже стали милями.

— В каком смысле милями?

— Программа лояльности авиапассажиров. Они про­даются и покупаются. Трудно отследить. Продала их за стопку предоплаченных банковских карт в Окленде. Когда мы проходили мимо, он в машине ждал поставку. От оклендской команды, обналичившей карты. Пока мы шли, часть меня переписывалась с ним.

Верити глянула на зеленый мешочек:

— И это все с тех пор, как я тебя включила?

— Сняла больше, но за быструю доставку взяли большую комиссию.

Верити порылась среди мусора на верстаке. Бутановый паяльник, шариковые ручки в жестянке из-под арахисового масла, перегоревшие электронные лампы, похожие на сложно выгнутые зеркала из полирован­ного графита. Нашла зеленую с белым картонную коробку, которую искала. Вроде промышленной упаковки бумажных носовых платков. Одноразовые перчатки. Вытащила одну, надела. Другой рукой сдернула с плеч Русалочку, взяла нейлоновый чехол полотенчатой тканью и начала возиться с фиксатором на шнурке. Огромная неэластичная перчатка была все равно что пакет для сэндвича по форме руки.

— Сто тысяч — фигня. Видела когда-нибудь мил­лион наликом? — спросила Юнис.

— Не носи сюда больше денег.

— Миллион франклинами весит двадцать два фунта. Чтобы уменьшить вес, надо брать швейцарские тысячефранковые банкноты.

Верити перчаткой вытащила из мешочка пачку денег; портрет Франклина рассекала красная резинка.

— Так много денег — это нехорошо, ты понимаешь?

— Дает нам возможность.

— Какую?

— Возможность действовать.

— Как именно?

— Скажем, нам надо купить кое-какую фигню.

— Какую?

— Такую, какую продают за наличные.

— Или ты расскажешь мне, что происходит, или это... — Верити подняла зеленый мешочек, — отправится на улицу. Какой-нибудь водитель мусоровоза выиграет здешний аналог национальной лотереи, мне всё по барабану. Ты в том числе.

— Не могу. Пока не могу.

— Почему?

— Не знаю.

— Ты отправишься в сумку, из которой я тебя достала. Выключенная. И поедешь в «Тульпагеникс». Велокурьером. Вместе с письмом, которым я отказываюсь от работы.

— Это не потому, что я не хочу тебе говорить.

— Ты не знаешь, что происходит и зачем?

— Не знаю.

— Значит, они знают. Гэвин. «Тульпагеникс». — Верити бросила мешочек на замусоренный верстак, опус­тила сверху одинокую пачку сотенных, стянула перчатку. — Они всё документируют. Должны, если ты то, что сказал Гэвин. Проприетарная программа. Наш разговор идет через другую программу, установленную на их компьютере. Они уже знают всё, что ты затеяла.

— Я не знаю, что затеяла, — ответила Юнис, — но и они не знают ни фига. Я полностью от них закрылась.

— Мы не просто в их системе. Ты — ее часть.

— Они понимают, что я не даю им нас слушать. Пока их это устраивает, поскольку им нужно, чтобы я была умной. И у них есть ты. Они рассчитывают потом узнать все от тебя.

— Не даешь им нас слушать? Как?

— Это делает часть меня. Они не слышали ни слова из наших с тобой разговоров.

— Пока я тебя не включила, — сказала Верити, — я думала, что нашла способ не спать больше на диване Джо-Эдди.

— Забронировать тебе?

— Что?

— Номер в гостинице.

— Я не хочу твоих не пойми каких денег, я хочу денег «Тульпагеникса». Их я смогу вписать в налоговую декларацию. Твои — не могу. Извини. Мне надо волосы высушить.

Она снова накинула полотенце и вернулась в ванную.

— Я просто пытаюсь помочь, — сказала Юнис.

— Почему? — Верити повернулась к зеркалу и сняла с крюка над раковиной черный фен Джо-Эдди.

— Потому что из-за меня ты попала в эту историю.

— Возможно, мне не следовало в нее попадать.

— Но ты в нее попала. Поскольку знаешь про меня. Даже если ты откажешься от работы и вернешь меня, ты все равно будешь знать, и они будут знать, что ты знаешь.

Верити включила фен и начала сушить волосы.

Не психуй. Мы можем об этом поговорить.

— Сама не психуй, — ответила Верити, перекрикивая фен.

8

Благая победа

Юрта, как называла это Тлен, оказалась хуже, чем Недертон мог вообразить, поскольку была целиком обтянута ее живой клонированной кожей. Бледный вельд населяли пасущиеся и крадущиеся черные штриховые рисунки, анимированные татуировки, так бесившие Недертона, когда он работал с Тлен. Теперь она убрала из глаз лишние зрачки и не носила татуировок, поэтому создала заповедник для своих питомцев — каждый из них представлял антропоценовое вымирание. От такой площади кожи воздух в юрте был теплее, более влажным. Недертон старался об этом не думать, усаживаясь напротив Тлен на неровный выцветший ковер.

— Мы нашли подручное средство на местности, — начала она, пристроив чашку на ровный участок ковра, — из того немногого, что там есть.

— С этим срезом вообще трудно поддерживать связь?

— Для того нам и нужно там подручное средство. Она создана для автономных действий.

Недертон поймал себя на том, что смотрит ей в глаза.­

— Тебе так идет, — произнес он неожиданно для ­себя.

— Спасибо, — ответила она.

— Наверное, непросто было решиться.

— Это новые отношения, — почти застенчиво проговорила Тлен.

— Рад за вас обоих. Но пожалуйста, не давай мне тебя перебивать.

— Она — на удивление передовой продукт ранней милитаризации машинного интеллекта. — Бледность Тлен полностью сливалась со стеной. Глаза и фисташковые губы как будто парили в воздухе — бестелесная чеширская готка под черной змеящейся тучей антипрически. — Мы полагали, что речь идет о сохранении индивидуального сознания тех, кому это по средствам, но у военных оказалась более меритократическая цель. Они хотели сохранить некий сложный набор навыков. Не личность, а опыт.

Недертон кивнул, надеясь, что его глаза не слишком явно стекленеют.

— Например, кто-то умел управлять спорно конт­ролируемыми территориями, СКТ, где власть не столько у правительства, сколько у преступных или экстре­ми­стских группировок. Наш ламинарный агент в срезе создан на основе кого-то с таким опытом.

— Что такое ламинарный?

— Термин, но мы еще толком не выяснили, что он значит. Обстановка на СКТ непредсказуемая, ценных специалистов легко потерять. Отсюда проект заменить их автономными ИИ, подключаемыми непосредственно к очкам местных рекрутов. Черные ящики в рюкзаках. Для проведения спецопераций. Вербовка, организация убийств...

— И насколько это работало?

— Мы не знаем. Наш агент, при всей сложности ее платформы, видимо, довольно ранний прототип.

— А у нас тут этот проект был?

— Мы не нашли записей.

— Ты с ней на связи?

— Нет. Учитывая технологическую асимметрию, она, скорее, оперативный сотрудник, которому дают указания повторяющиеся фигуры в сновидениях.

— Поэтично.

— Формулировка Лоубир. — За спиной Тлен стремительно промчалось стадо оленей, далеко в глубине несуществующего пейзажа на сплошном холсте ее собственной кожи. — Тебе нравится быть отцом?

— Да, — ответил Недертон.

Интересно, что она сделала с губами? Они вроде стали полнее.

Из саванны клонированной кожи выглянула голова хищника и тут же исчезла.

— Никогда не представляла тебя в такой роли, — сказала Тлен.

— Разумеется, у меня куда меньше времени для работы. В случае нового среза тебе придется это учитывать. Мы с Рейни очень серьезно относимся к воспи­танию ребенка. Она постепенно возвращается к профессиональным обязанностям, так что с Томасом буду преимущественно сидеть я.

— Чем она занимается?

— Связи с общественностью. Фирма в Торонто, уре­гулирование кризисных ситуаций.

— Когда речь об урегулировании кризисных ситуаций в этом конкретном срезе, Уилф, ничто не удастся подогнать под удобное расписание. Ты должен быть доступен в любую минуту, как и я. Юнис в нас нуждается, хотя пока еще этого не знает.

— Юнис?

— Благая победа.

— Не понял.

— Ее имя по-гречески. Евника. Она — скачкообразная, сложносопряженная иерархическая структура. По крайней мере, я так предполагаю.

Недертон заморгал:

— У нее есть периферали?

— Она заказала себе несколько маленьких аэро­дронов. Военного уровня, по стандартам ее времени. А мас­терская, где их делают, только что изготовила рабо­тающую копию двуногого боевого разведывательного ро­бота.

— А вы эту Юнис просто нашли?

— Там ничего не бывает просто. Я нашла ее в руках дельцов, бывших правительственных чиновников, насквозь коррумпированных. Они добыли ее незаконно и собирались когда-нибудь перепрофилировать для гражданского рынка. Мы их подтолкнули. А недавно подтолкнули их нанять человека, который будет с ней работать, намекнув, что это полезно для ее развития. Все прошло довольно удачно.

— В каком смысле?

— Она не дает им мониторить свое взаимодействие с новым сотрудником. — По стене за Тлен бесшумно пронеслась птица. — Именно такая независимость нам нужна. Они тоже под впечатлением, но теперь они оценили ее потенциальные возможности, так что, боюсь, время поджимает.

Возникла пульсирующая эмблема Рейни.

— Извини, — сказал он Тлен. — Телефон. — Повернул голову: — Да?

— К обеду вернешься? — спросила Рейни.

— Да.

— Ты где?

— Долстон. По работе. У Тлен.

— Везет тебе, — сказала Рейни. Ее эмблема погасла.

— Рейни, — пояснил он, снова поворачиваясь к Тлен. — Передает тебе привет.