Эль-Сид, или Рыцарь без короля E-Book

Arturo Pérez-ReverteSIDICopyright © 2019, Arturo y Carlota Pérez-ReverteAll rights reserved

Перевод с испанского Александра Богдановского

Оформление обложки и иллюстрация на обложке Сергея Шикина

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Перес-Реверте А.Эль-Сид, или Рыцарь без короля : роман / Артуро Перес-Реверте ; пер. с исп. А. Богдановского. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2020. — (Большой роман).

ISBN 978-5-389-19062-7

16+

Впервые на русском — новейший роман прославленного Артуро Переса-Реверте, автора таких международных бестселлеров, как «Фламандская доска», «Клуб Дюма» (литературная основа «Девятых врат» Романа Полански с Джонни Деппом), семитомные приключения капитана Алатристе (экранизация с Виго Мортенсеном) и т. д.

«Реверте снова изобрел новый жанр, на этот раз — средневекового вестерна», — писала газета El Mundo, а в ABC Cultural выразились еще категоричнее: «Из истории Эль-Сида Реверте сделал шедевр». Да, главный персонаж этой книги — кастильский дворянин Родриго Диас де Вивар, более известный как Эль-Сид Кампеадор («Победитель»), герой средневековой «Песни о моем Сиде» и трагедии «Сид» великого французского драматурга Пьера Корнеля, а также многочисленных народных преданий и романсов. С горсткой верных людей изгнанный из родной Кастилии, бывший главнокомандующий поступает на службу к эмиру Сарагосы, воюет с Рамоном Братоубий­цей, графом Барселонским, и отражает вторжение жестоких альморавидов, неизменно отправляя кастильскому королю Альфонсо положенную вассальным долгом долю военной добычи и тоскуя по оставленной в Кастилии жене донье Химене. Еще при жизни Сид (от арабского «сиди» — «господин») приобрел легендарные черты и считался эталоном отважного рыцаря, воевавшего как с христианскими тиранами, так и с мавританскими…

«„Эль-Сид“ — не просто образцовый исторический роман, но великолепная книга вообще говоря, без каких-либо жанровых ограничений. Приготовьтесь в ней потеряться» (ABC).

© А. С. Богдановский, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа„Азбука-Аттикус“», 2020Издательство ИНОСТРАНКА®

Посвящаю Альберто Монтанеру — неизбежно

«Эль-Сид» — это роман, а не документальное повествование, и потому я по своей воле соединил в нем историческую действительность, легенду и вымысел. И когда повествование того требует, реальные события — такие, как изгнание Сида или битвы при Альменаре и под Теваром, — порой описываются иначе, порой сливаются воедино. Это же самое происходит с героями — как с историческими личностями, так и с теми, кого породило авторское воображение. Испанская традиция богата на Руев Диасов. Этот — мой.

Суть зверских тех времен, венчанных лавром,Непостижима тем, кто в них не жил:Чем больше глоток перерезал маврам,Тем ревностней ты Господу служил.

Поведать собираясь без прикрасО временах сплошных кровопролитий,Заранее предупреждаю вас:Вы не меня — историю хулите.

Хосе де Соррилья. Легенда о Сиде

Иных людей помнят дольше, чем целые народы.

Элизабет Смарт

I

С гребня горной гряды, козырьком приставив ладонь под обрез шлема, всматривался в даль усталый всадник. В отвесных лучах солнца воздух подрагивал и зыбился, делаясь почти осязаемо плотным. Посреди изжелта-белесой долины виднелось маленькое бурое пятно монастыря Сан-Эрнан, откуда восходил к небесам столб дыма. Нет, не из-за укрепленных стен обители, но откуда-то рядом с ними — из монастырского амбара или конюшни.

— Неужто братия еще отбивается? — подумал всадник.

И, дернув повод, повернул коня, начал спуск по склону. Монахи обители Сан-Эрнан, размышлял он, внимательно следя, куда конь ставит ногу, люди крутого замеса, вояки и бойцы. Иначе бы и не выжили здесь, возле единственного в округе источника хорошей воды, на пути у мавров, которые издавна при­ходят сюда с юга в поисках добычи — скота, рабов и женщин.

Победят святые отцы или погибнут, в любом случае — когда мы подоспеем, все уже будет кончено.

Воины его, спешившись, чтобы понапрасну не утом­лять коней, ожидали у подножья: после долгого перехода восемь тяжело навьюченных мулов и сорок два всадника, одетых в железо и кожу, с копьями, притороченными у седла справа, были густо запорошены пылью, — смешавшись с потом, она застыла на бородатых лицах непроницаемыми серыми масками так, что на виду остались только воспаленные глаза и губы.

— Пол-лиги1, — сказал всадник.

Не дожидаясь приказа, молчаливые, как всегда, воины сели в седла, вдели ноги в стремена, поерзали, поудобнее примащивая усталые тела. Предводитель тронул шпорами своего коня, выехал вперед, и тотчас у него за спиной зацокали копыта по каменистой земле, заскрипела седельная кожа, зазвенело оружие о железо кольчуг — отряд со щитами за спиной не очень стройной вереницей двинулся следом.

Когда добрались до Сан-Эрнана, солнце уже миновало зенит.

Воины, покачиваясь в седлах в такт лошадиному шагу, ехали медленно. Еще потрескивали, пробегая по дымящимся, обугленным доскам амбара, последние язычки пламени. В двадцати шагах от пожарища высились каменные стены и купол нетронутого огнем монастыря. Первое, что увидели всадники, приближаясь, был крест на невысокой колокольне — и все молча приняли это к сведению. Ибо всякому известно: мавры прежде всего сшибают кресты.

Тем не менее последний отрезок пути воины проделали развернувшись в боевой порядок, озирая местность пустыми, ничего не выражающими, однако очень внимательными глазами: перекинули копья поперек седла, надели щиты на руку и приготовились к отпору, если противник притаился где-нибудь и решил дождаться темноты. Недаром же старинная поговорка гласит: «Кто насторожен — тот вооружен».

А то, что мавров не видно, совсем не значит, что тебя не видят они.

Когда подъехали к воротам, помещавшимся с северной стороны стены, их уже ждали монахи — человек двенадцать. Тонкие, сквозящие сутаны перепачканы землей и копотью, в руках — мечи и круглые щиты. Один, молодой и рыжий, держал арбалет, а за пояс были заткнуты три стрелы.

Вперед выступил настоятель. Длинная борода с нитями седины, усталые глаза. Загорелая лысина, избавлявшая от необходимости выбривать тонзуру. Без особой приязни он взглянул на командира. И сказал суховато:

— Наконец-то пожаловали.

Командир в ответ лишь пожал плечами, обтянутыми кольчугой. Поглядел туда, где у подножья крепостной стены в тени, с каждой минутой становившейся все обширней, лежали два закрытых рядном тела.

— Это наши, — сказал настоятель. — Брат Педро и брат Мартин. Работали на огороде и не успели укрыться за стенами.

— У мавров убитые есть?

— Вон там.

Он отступил на несколько шагов; всадник, бросив поводья, тронул коня следом. У восточной стены на охапке сухой колючей травы — три трупа в бурнусах. Всадник с высоты седла оглядел их — у одного размотавшаяся чалма открывала глубоко разрубленный лоб. Второй лежал ничком, так что не поймешь, куда он был ранен. Третий — на спине, остекленевшие глаза полуоткрыты, в груди арбалетная стрела. От зноя телá уже начали чернеть и раздуваться. Кровь почти свернулась, и над ними с назойливым гудом вился остервенелый мушиный рой.

— Попытались с этой стороны пойти на приступ. Думали, легче будет — тут стена ниже.

— Сколько их было?

— Десятка три, если не больше. Напали на заре, чуть свет, когда двое братьев вышли в огород... Хотели их взять живыми и прорваться внутрь, но наши криком оповестили нас. Ну, те их убили и все утро лезли на стены.

— Давно убрались?

— Недавно. — Настоятель окинул взглядом верховых, которые стояли чуть поодаль, разговаривая с монахами. — Может быть, заметили вас, а может быть, и нет. Так или иначе — сгинули.

Всадник пригладил бороду. Он размышлял, разглядывая уходившие к западу следы копыт — кованых и многочисленных. Аббат снизу вверх пытливо смотрел на него, заслоняясь ладонью от бившего в глаза солнца.

— Пойдете в погоню?

— Разумеется.

— Они уже далеко ушли.

— Спешить не надо. Такие дела делаются медленно. А мои люди устали.

Лицо настоятеля чуть смягчилось.

— Можем дать вам воды и немного вина... Хлеба не пекли, но остался третьёводнишний. Сало есть, говядина вяленая.

— Удовольствуемся этим.

Они вернулись к остальным. Настоятель шел у стремени всадника, который сделал знак своему помощнику, оставшемуся впереди отряда — краснолицему, широкому в плечах и в поясе, в изношенной серой накидке поверх лат, — а тот в свою очередь отдал безмолвный приказ спешиться. Воины, спрыгнув с коней, стали разминать затекшие ноги, отряхиваться от пыли, сняли шлемы, раскалившиеся на солнце, хоть и были изнутри обтянуты тканью.

— Откуда путь держите? — осведомился настоятель.

Командир тоже слез с седла. Перебросил поводья через голову коня, слегка потрепал его по шее. Потом снял шлем. Кольчужный капюшон у него был откинут на спину, но коротко остриженные волосы под бурым полотняным подшлемником слиплись от пота.

— Нас подрядили преследовать мавританский отряд. Вот мы и преследуем.

— Это все ваши люди?

— Нет, в Агорбе есть еще бойцы и обоз. Но маврами занимаются лишь те, кто перед вами.

Аббат показал на запад:

— Там появились новые поселения. Опасаюсь за жителей.

Командир взглянул в ту сторону. Потом стянул подшлемник, вытер им мокрый лоб и снова пожал плечами:

— Так помолитесь за них, святой отец. Помолитесь, чтоб беда их обошла стороной.

— А вы?

— Всему свой черед.

Аббат окинул его взором внимательным и оценивающим:

— Вы еще не сказали, как вас зовут, сеньор рыцарь.

— Руй Диас.

Монах оторопело заморгал. Имя произвело на него впечатление.

— Из Вивара?

— Из Вивара.

Когда смерклось, разбили бивак чуть западнее оби­тели, в расселинах и ложбинах, позволявших развести костры и не бояться, что будет заметно издали.

Коней расседлали, разнуздали, стреножили, а сами, расстелив плащи, повалились на землю поесть и выпить разбавленного вина. Трапеза проходила по­ч­ти в полном молчании: все были слишком утомлены, чтобы вести беседы. Оружие держали под рукой. Двое дозорных, повесив на шею сигнальные рожки, разъезжали вокруг маленького лагеря. Силуэты их медленно скользили во тьме под звездами, и время от времени хрустел песок под копытами лошадей.

Подошел помощник — краснолицый и дюжий здоровяк. Прозвище его было Минайя, а христианское имя — Альвар Фаньес. Пламя ближайшего костра высветило его кряжистую, плотную фигуру. Заиграло бликами на крестообразной рукояти кинжала у пояса. От Минайи, как и от всех, пахло потом, железом, кожей. Оспа и вражеские клинки оставили свои следы на лице, которому сейчас, без шлема и кольчужного капюшона, будто чего-то недоставало.

— Чего надумал?

— Пока что ничего.

Не размыкая губ, потому что оба слишком хорошо знали, с кем имеют дело, они спокойно смотрели друг на друга: Минайя — присев на корточки, командир — полу­лежа и привалившись спиной к седлу и переметным сумам. Оба словно застыли в неподвижности. Крас­новатые отблески метались по бородатым лицам, то вы­хватывая их из тьмы, то вновь пряча.

— Они тем временем много черных дел натворят, — сказал наконец Минайя.

— Засуетишься — пропадешь.

Минайя, мгновенье подумав, кивнул:

— Это так.

Руй Диас оторвал волоконце вяленого мяса, принялся усердно жевать, размалывая его зубами, чтоб хоть немного размягчить. Другое предложил Минайе, но тот мотнул головой:

— Аббат сказал, что дальше, по пути к сьерре, появились четыре новых поселения.

Оба взглянули на своих людей, разлегшихся вокруг костров. Среди них был и укрывшийся попоной монах. Тот самый рыжий, что отстреливался от мавров из арбалета со стен Сан-Эрнана. Настоятель поручил ему сопровождать отряд, благо молод и знает здешние места. Мог сгодиться и в качестве духовного поводыря. А следовал он за ними верхом на муле, приторочив арбалет к седлу.

— Небось там и женщины, и дети...

— Куда ж без них, — пожал плечами Минайя.

— Худо дело.

— Да уж, клянусь честным крестом... Хуже некуда.

Руй Диас принялся мысленно раскладывать дни, дороги, суточные переходы, прикидывать возможности и вероятия. Доска, на которой играют в такие шахматы, — это пустоши, это безводье, скалы, знойные дни и студеные ночи. По слухам, неделю назад мавры большими силами прошли между рекой Гуадамьель и Сьерра-дель-Худио — иначе говоря, вторг­лись в обширное, граничащее с христианской Кас­тилией и мусульманскими королевствами ничейное про­странство, где осели неимущие отчаянные люди — поселенцы-христиане, бежавшие от нищеты, ­семьи мосарабов2, пришедшие с юга, разномастные лов­цы удачи — осели, принялись разводить скотину, возделывать черствую скудную землю, одной рукой держась за рукоятку плуга, а другой — за рукоять меча; спали вполглаза и жили — покуда живется — со страхом в душе и с Господним именем на устах.

— Горожане Агорбе заплатили нам за то, чтобы мы охотились на мавров... — заметил Минайя.

— А мы и охотимся. Но я не собираюсь понапрас­ну мучить ни людей, ни лошадей. Шесть лиг в день — не больше. Ну ладно — шесть-семь, если уж очень припрет.

— Чем позже мы нагоним мавров, тем хуже будет.

— Для кого?

— Для поселенцев.

— Взгляни на это с другой стороны. Чем позже настигнем, тем больше добычи у них будет и, значит, тем медленней они будут двигаться... С женщинами, рабами и скотиной особо-то не разгонишься.

Минайя улыбнулся. Потом, повернувшись, сплюнул в костер и снова улыбнулся:

— Черт возьми! Это ты дельно придумал.

— Более или менее.

— Прежде чем колоть кабанчика, его надо откормить.

— Ну да, что-то в этом роде. И тогда получишь колбасу, хамон и жаркое из требухи.

Минайя взглянул на монашка:

— Рыжему лучше этого не говорить. Он и так все время спрашивает, отчего мы не шпорим коней.

— Можешь сказать ему правду — но не всю. Скажи, что в таких делах спешить не надо, не то понапрасну измотаешь людей или угодишь в засаду. Обо всем прочем — молчи.

Собеседники, привстав и насторожившись, взглянули туда, где в этот миг на краю лощины послышалось конское ржанье, посыпались камни. Но тут же раздался успокаивающий голос дозорного, — вероятно, его лошадь оступилась в темноте.

— Мы и не поговорили толком с тех пор, как вы­ехали из Бургоса, — сказал Минайя.

— Отчего же... Поговорили. О многом.

— Не обо всем.

Молчание длилось, пока Руй Диас не разделался с ломтем вяленого мяса. Минайя все так же смотрел на пламя, от которого оспины на загорелом лице обо­значились явственней.

— Они ведь последовали за тобой в изгнание. О нас, о родне твоей, речи нет: куда ты, туда и мы. Однако перед остальными ты в долгу. Должен хотя бы поблагодарить. Но минуло уже две недели, а ты слова им не сказал. — Он повел рукой, показывая на бесформенные очертания фигур вокруг костров. — Я думаю, они ждут от тебя этого самого слова.

— Какого слова?

— Не знаю. Какого-нибудь. Такого, чтоб за душу взяло.

Руй Диас поковырял в зубах:

— Когда они пошли за мной, знали, что делают.

— Их ведь никто не принуждал. Пошли за твоим именем и твоей славой. Не забывай этого.

— Я и не забываю.

Руй Диас завернул остаток мяса в тряпицу и сунул его в седельную суму.

— А ты, Минайя? Ты почему пошел?

— Скучно мне стало в Бургосе, — прозвучал в ответ отрывистый сухой смешок. — А я с детства усвоил: тому, кто с тобой поведется, уж что-что, а скучно не будет. — Он помолчал мгновение, словно в задумчивости, и снова рассмеялся. На этот раз — громче. И дольше.

— Ты чему смеешься, Минайя?

— Да вспомнил лицо Альфонсо в Санта-Гадее... Ко­гда ты этак торжественно взошел по трем ступеням к алтарю, взялся за рукоять меча и велел королю поклясться... Помнишь?

— Еще бы не помнить. И мне, и ему.

— Все эти чванливые отпрыски знатных родов, цвет рыцарства Леона и Кастилии, зароптали тогда — но еле слышно, себе под нос. Ибо только ты один осме­лился возвысить свой голос и сказать вслух то, о чем думали все.

Руй Диас подобрал с земли сухую ветку и бросил ее в костер.

— Обошлось мне это, как ты знаешь, недешево.

— Но ведь иначе ты поступить не мог, так ведь?

— Ты о чем?

— О том, что по твоей милости король сгорел со стыда. Клянусь телом Христовым, такое бывает не каждый день! Впрочем, ты с колыбели был отчаянным малым.

— Ладно тебе... Ложись спать. Завтра у нас долгий переход.

Минайя поднялся, потирая поясницу. Потом зевнул, рискуя вывихнуть себе челюсть.

— Доброй ночи, Руй. Храни тебя Господь.

— Доброй ночи.

Беззвучно шевеля губами, он читал молитвы — сперва «Отче наш», потом «Богородице», — не оставив в небрежении ни Мать, ни Сына. При его образе жизни да еще в нынешних обстоятельствах лучше засыпать, очистив душу молитвой и приведя в порядок дела. Затем перекрестился, убедился, что меч с кинжалом лежат под рукой, укутался в плащ, половчее пристроил голову на седло и вытянулся, глядя в звездное небо. Догорали костры, храпели на разные голоса дружинники. Снова донеслось ржание. Над становищем на черном куполе небес очень медленно вращались вокруг Полярной звезды мириады других звезд, и над темными закраинами лощины уже повис колчан Ориона-охотника.

«Заставил короля сгореть от стыда», — сказал Минайя. Вот потому он и оказался сейчас здесь.

Припомнить это нетрудно, подумал Руй Диас, особенно в такую вот ночь, под теми же небесами, которые смотрят сейчас и на него, и на монастырь Сан-Педро-де-Карденья, — в двух неделях пути, и путь этот с каждым днем все длиннее, — где нашли приют его жена и дочери, а денег на их содержание, между прочим, хватит только на полгода.

Припомнить нетрудно, продолжал размышлять он, лежа рядом с теми, кто последовал за ним в изгнание. Одних, как заметил Минайя, понудил к этому род­ственный долг: это его племянники — Фелес Гормас и заика Педро Бермудес, знаменосец. Оба Альвара тоже состоят с ним в дальнем родстве. Остальные — вассалы дома Виваров, давние и близкие друзья вроде Диего Ордоньеса, либо искатели приключений, примкнувшие к нему для пропитания, ради добычи или потому, что восхищались Руем Диасом и были уверены, что, раз уж ему не досталось христианского королевства, он свое возьмет в набегах на мавританские земли.

Здесь с ним были сорок два — самых лучших, самых отборных, — а еще пятьдесят пять человек он оставил в Агорбе под командой двух испытанных друзей — Мартина Антолинеса и Йенего Тельеса — охранять небогатый обоз. И больше у него никого не было.

И совсем нетрудно, если уж на то пошло, припо­мнить, как побагровел от ярости король Кастилии и Леона, когда был вынужден положить правую руку на Библию и поклясться, что не имеет никакого отношения к смерти своего брата Санчо. Подтвердить перед распятием, что на трон его возвел промысел Божий, а не рука убийцы. Шестой Альфонс прибыл в Бургос, ожидая услышать восторженные клики народа, — и услышал их, но лишь от той сверх меры возбужденной его части, которая называется «чернью», меж тем как кастильская знать сумела, словно бы ненароком, загородить ему путь и препроводить не во дворец, а в церковь, а там заставила принести клятву.

Мне подстроили ловушку, скажет потом Альфонсо своим присным. Эти чопорные бургосцы с их лицемерными улыбками и учтивыми манерами подстроили мне ловушку. Не улыбался только Руй Диас, сеньор Вивара и сподвижник его покойного брата. С непокрытой головой, с мечом на боку, он предстал перед королем: на вид — сама почтительность, а на деле — сух и тверд, как копье, и столь же опасен. И это он понудил короля, поставленного перед алтарем, ответить на вопрос:

— Клянешься ли, что не причастен к злодейскому убийству своего брата?

— Да. Клянусь.

— Если ты говоришь правду, да вознаградит тебя Господь. Если кривишь душой — пусть спросит с тебя за это. И пусть тогда, как король дон Санчо, ты падешь не от руки высокородного кабальеро, а будешь предательски убит в спину низким негодяем.

— Ты допек меня, Руй Диас.

— Что это по сравнению с адским пеклом?

После таких слов Альфонс Шестой изменился в лице, которое сделалось цвета спелого граната, и, раздвигая толпу бургосцев и созывая своих леонских, астурийских и галисийских рыцарей, быстрым шагом вышел из церкви.

— Дорогу королю! — кричал Руй Диас, оставшись один в алтарной части ее.

Полгода спустя, по королевскому указу, он был изгнан из страны.

II

Тронулись в путь, чуть забрезжил первый сероватый свет дня, и, призракам подобные, понеслись во весь опор, торопясь проехать как можно дольше, пока не наступило утро, а с ним вместе — и нестерпимый зной. И к этому часу добрались уже до первого из пресловутых новых поселений, вехами расставленных вдоль тракта. Оно было невелико — там, за бурыми стенами, по словам монашка из Сан-Эрнана, обосновались два семейства из Астурии.

Колонна остановилась на расстоянии полета стрелы. Из печных труб не поднимался дым. Не лаяли собаки, хоть и должны были издали учуять лошадей. Ферма казалась необитаемой. Руй Диас отправил вперед двоих разведчиков налегке, а сам следил взглядом за воронами, кружившими невысоко в небе. Встретившись глазами с Минайей, понял: они оба думают об одном и том же.

А именно — о том, что открывшейся глазам картине можно было бы подыскать четыре или пять объ­яснений, но оба видели только одно. И оно им не нравилось.

Руй Диас приподнялся на стременах. Разведчики меж тем уже доехали до бурых стен. Один, спрыгнув наземь, передал поводья напарнику и с мечом в руке перешагнул порог. Вскоре вернулся, о чем-то коротко переговорил с оставшимся. И тот поднял меч рукоятью вверх, что означало: «Опасности нет».

Руй Диас обернулся к своим людям, и все они, без необходимости не шпоря коней, пощелкивая языком и потряхивая поводьями, медленно тронулись к поселению.

У ворот Руй Диас спрыгнул с коня. На разведчике, остававшемся в седле, лица не было, тогда как у его напарника в лице не было ни кровинки, а на бороде виднелись свежие следы рвоты. Этот арагонец по имени Галин Барбуэс был, несмотря на молодые годы, человек степенный и основательный, видавший виды, и вывести его из равновесия было нелегко. Узнав про изгнание Руя Диаса, он примкнул к дружине на Арлансонском мосту; на родине случилась с ним некая неприятная история, о которой Галин распространяться не любил. Впрочем, в отряде не у него одного, а еще кое у кого имелись пятна на совести.

— Худо? — спросил Руй Диас.

— Хуже некуда.

Они вместе подошли к двери. Как и везде в новых поселениях на границе по реке Дуэро, жилой дом — толстостенный и с бойницами вместо окон — и службы были обнесены стеной из необожженного кирпича. Во дворе еще остался пепел кострища и валялись останки бычка: голова, ноги, потроха, которыми побрезговали, когда жарили тушу. Останки клевали вороны, трех-четырех из них Руй Диас и его спутник спугнули, когда вошли во двор, — и замерли, увидев, что на дверях амбара распяты двое.

— Старики, — сказал Барбуэс спокойно. — По годам их в рабство не продать... И для всего прочего никакого от них проку.

Руй Диас молча кивнул, глядя на распятые тела. Издали они казались куклами, набитыми соломой, какие продают детям на ярмарках. Подойдя поближе, он увидел, что это два седовласых немощных старца; у одного из вспоротого живота свисали кишки. Перед тем как распять, старикам отрезали уши и носы: раны были черны от мух.

Барбуэс показал на бычьи внутренности:

— Развлеклись немного за ужином. — Он вытер бороду. — Для них крики и стоны — как музыка.

Руй Диас вопросительно глянул на него вполоборота:

— Только так развлекались?

— Не только.

И повел командира к дому. Дверь была выбита, и на полу дрожал прямоугольник солнечного света. В нем виднелось женское тело — нижняя его половина: раскинутые ноги, темное пятно лобка. Верхняя половина оставалась в полумраке.

— Крови нет, — заметил Руй Диас.

— Ее задушили.

— Наверно, слишком отчаянно отбивалась.

— Возможно.

Они вернулись в патио. Минайя и рыжий монашек смотрели на распятых. Монашек пробормотал несколько латинских слов, потом дважды осенил стариков крестным знамением. Потом перекрестился сам — раз, а заметив выходящих из дома, и другой. Молодое веснушчатое лицо его было искажено ужасом.

— Кто здесь жил? — спросил Руй Диас.

— Два семейства... Переселились года полтора назад.

— И сколько их было?

— Да вроде бы душ девять... Три поколения — деды, отцы, дети... — Он показал на распятых. — Значит, семерых угнали.

— Шестерых.

Монашек непонимающе застыл с открытым ртом. Потом взглянул на дом и передернулся всем телом:

— О Господи Боже мой...

— Вот именно.

Монашек забежал внутрь и через мгновение выскочил наружу, белый как полотно. Его пошатывало, казалось, ноги его не держат. Но вот, глубоко вздохнув, он справился с собой, оглядел поочередно своих спутников. Да, он был молод, но отвагой наделен в должной мере. Граница по реке Дуэро закаляла каждого, кто сколько-нибудь жил там, будь то монах, поселенец или воин.

— Одна из матерей... — проговорил он. — Как звали, не знаю.

И замолчал. Руки у него тряслись.

— Мавры увели двоих взрослых мужчин, женщину, девочку и двоих малышей.

— И скотину угнали, — добавил Минайя, кивнув на пустой хлев и следы копыт на земле.

Монах кивнул:

— Держали трех-четырех коз и овцу, кажется... И быка. — Он показал на разбросанные по двору ноги, голову, внутренности. — Люди бедные. Запрягали его в плуг.

Поискав немного, обнаружили дерюжный мешок и накрыли тело женщины. Потом вышли наружу. Вои­ны, спешившись и взяв коней под уздцы, терпеливо ждали. Когда Руй Диас и его спутники шагнули за ворота, почти все двинулись навстречу взглянуть.

— Пусть двое женатых обрядят женщину в саван, — приказал Руй Диас. — Потом похоронить всех троих. И поживей, ехать надо.

Он долго рассматривал следы, ведшие в ту сторону, куда ушли мавры: кучки навоза, отпечатки лошадиных подков, козьих копыт, человеческих ступней. Следов было много, а навоз еще не успел засохнуть. Присев на корточки, Руй Диас потыкал его пальцем, понюхал.

— У них на пути будет еще одно поселение, — сказал монах. — Если пустили вперед одних всадников, то они уже там. А если движутся с добычей и пленными, то к завтрему доберутся.

— Коней есть где напоить?

— Нет, сдается мне. До самого места — ничего. А вот там, на ферме, есть колодец с хорошей водой.

Руй Диас выпрямился:

— Кто там живет?

— Маленькая семья — вдовый отец с двумя мальчишками. Мать от лихорадки померла.

Руй Диас наконец отвел глаза от цепочки следов. Солнце поднималось все выше, и в знойном мареве далеко впереди подрагивала и переливалась разными оттенками охры Сьерра-дель-Худио3. До нее оставалось еще не меньше четырех-пяти лиг, но равнина обрывалась уже у невысоких предгорий.

Минайя подошел и встал рядом. И, заложив большие пальцы за пояс, на котором висел кинжал, тоже начал всматриваться в далекую сьерру.

— Они уж, должно быть, знают, что мы идем следом, — сказал он.

— Или предполагают.

— Да. У них наверняка есть лазутчики, которые налегке и на свежих конях ездят взад-вперед, вынюхивают, что за угощение им готовится... Засады не опасаешься?

— Нет, пожалуй. — Руй Диас мотнул головой и показал в сторону холмов впереди. — Им не до того, своим делом заняты... И уж во всяком случае — не раньше, чем мы прибудем туда. На равнине им делать нечего.

— Когда, по твоим расчетам, мы их догоним?

— Не знаю... Дня через два. Или три.

— Иными словами — еще два поселения.

На это Руй Диас ничего не ответил. Они постояли в молчании, оглядывая пейзаж. И слушая, как у них за спиной найденными в доме лопатами воины копают три могилы.

Первым шевельнулся Минайя:

— Ты, наверно, думаешь, какой дорогой они будут возвращаться в свои края?

Бесстрастное лицо Руя Диаса осталось неподвижным. Сощурившись от солнечного блеска, он неот­рыв­но смотрел вдаль:

— Да. Именно об этом я и думаю.

И этот день, и следующий они мчались во весь опор, останавливаясь, лишь чтобы покормить лошадей и дать им роздых. На второй день закат застал их в пути — солнце еще не зашло, и в его последнем сиянии на фоне розовых низких облаков особенно четко вырисовывались черные против света фигуры всадников: позванивало оружие и погромыхивали, будто черепа, притороченные к лукам седел опустевшие фляги.

Так скакали до глубокой ночи, благо взошла луна и путь им указывала Большая Медведица, потом устроили краткий привал и сели в седла еще затемно, а зарю встретили уже в дороге. При первом свете дня стали видны следы мавританского отряда, которые вели на север, к ущелью.

Ближе к полудню заметили дым: стояло полное безветрие, и потому серый столб отвесно уходил в небеса. Добрались до места во второй половине дня, ко­гда солнце уже понемногу склонялось к закату. К этому времени от фермы остались только дымящиеся головешки. Ни на пожарище, ни вокруг не обнаружили ни одной живой — или мертвой — души. Быть может, кого-то бросили в колодец, но проверить не удалось — его завалили землей и камнями, оголовок разрушили.

— Это значит, что возвращаться будут другой дорогой, — сказал Минайя.

Руй Диас, спешившись, уставился долгим взглядом на север. Шлем его висел у седла, кольчужный капюшон был отброшен за плечи. Дорожная пыль смешалась с потом и покрывала все лицо сплошной коркой, растрескавшейся лишь вокруг глазниц и губ. Борода стала похожа на серую паклю. Минайя и рыжий монашек, стоявшие рядом, выглядели не лучше.

— Еще один дневной переход без воды выдержим, — сказал Минайя. — Но потом придется свернуть и поискать источник.

Командир продолжал смотреть на север — в сторону теперь уже недальних предгорий.

— У мавров он где-то впереди, — ответил он, не­много подумав. И повернулся к монаху. — Вроде там поблизости есть какое-то озерцо? Или это мой домысел?

— Есть, — подтвердил тот. — Между предгорьями и самой сьеррой. Харилья называется. Хотя это не озерцо, а скорее пруд.

— Неужто не пересыхает?

— Может, и пересох. Летом его курица вброд переходит.

— Полагаешь, мавры будут двигаться именно туда? А не слишком ли углубятся в этом случае?

Монашек задумался:

— Я бы на их месте, добравшись дотудова, двинулся бы дальше, к Гарсинавасу.

— Это что за зверь?

— Деревушка. Дворов шесть-семь, народу душ два­дцать или чуть больше.

— Там есть что пограбить?

— Да найдется, думаю. Живут неплохо. Но главное — скотина и рабы.

— Оружием владеют?

— Едва ли. От бродяг и разбойников отбиться могут, но от настоящего мавританского отряда — а тут явно он — никогда. Он их разнесет в клочья.

— Вода там есть?

— Колодец.

Монашек, подобрав сутану, присел на корточки и принялся сухой веточкой что-то рисовать на земле. Руй Диас и Минайя наклонились, внимательно разглядывая изображение.

— Гарсинавас и Харилья стоят как раз между предгорьями и сьеррой, — пояснял тот. — На дороге, идущей под прямым углом к той, по какой двигаемся мы: на запад она ведет к броду реки Гуадамьель, а на востоке переходит в римскую дорогу.

Руй Диас показал на уничтоженный колодец:

— Если они не смогут убраться восвояси той же дорогой, которой пришли, то по какой же пойдут?

— Есть два пути. Один — короткий, на запад, прямо приводит к реке. Второй — на восток, он длиннее и тоже выводит к реке, примерно на пять лиг выше по течению. Там тоже брод. Могут выбрать любой, но я полагаю — двинутся кратчайшим.

— Или нет, — сказал Руй Диас.

И взглянул на Минайю, которого явно одолевали сомнения.

— Не делить же отряд, — сказал тот.

— Я и не думаю делить. Ну разве что ненадолго.

Они понимающе переглянулись. Ибо слова им для этого были почти не нужны. Так повелось у них с детства, задолго до того, как вместе, во главе мавров и христиан, начали они сражаться с войсками Леона под Льянтадой и Гольпехерой, когда Руй Диас был знаменосцем юного короля Санчо, оспаривавшего у своих братьев наследство покойного Фердинанда Первого4. С той поры минуло восемь лет, но обоим казалось — столетия.

— Если двигаться на запад, — сказал наконец Руй Диас, — то кратчайший путь проходит у крепости Торрегода. Там стоит кастильский гарнизон.

Минайя сощурился:

— Думаешь, мавры не рискнут?

— Очень сомневаюсь, что отважатся, — слишком велик у них сейчас обоз. Тем не менее римская дорога идет к югу, к реке, через пустоши, которые примыкают к границе с мавританским королевством Сарагосой... — Он обернулся к монашку. — Так я говорю, frater?5

— Так, — кивнул тот. — В тех местах не встретишь ни единой живой души — ни христианина, ни мавра. И брод никто, значит, не охраняет. У него и название мавританское — Магазальгуад.

Минайя медленно осмыслял услышанное. Взглянул на горизонт и потом — на командира:

— А если твой расчет неверен?

Руй Диас устало улыбнулся:

— Значит, они уйдут и нам придется вернуть деньги магистрату Агорбе.

— Черт возьми, я не люблю возвращать деньги.

— Да кто ж любит.

Минайя снова взглянул вдаль. Перевел глаза на воинов. Они сидели на земле, прячась от зноя в жалкой тени, которую отбрасывали их лошади. Кое-кто стянул с себя кольчугу и, скатав ее, положил на седло рядом со щитом и шлемом или взвалил на спину мулу. Люди надежные и выносливые, да вконец измучены бесконечной погоней. Стократ лучше бой, нежели эта однообразная скачка. Вел бы их не Руй Диас, а кто другой, давно бы уже начали роптать.

— А почему бы не прибавить рыси и просто не догнать их?

— Потому что не знаю, найдем ли мы воду. Насчет озерца я не уверен, а колодец могут привести в негодность — вот как этот.

— Есть проход между нами и римской дорогой, — сказал монашек. — Называется Корвера. Оттуда можно перерезать путь маврам.

Руй Диас и Минайя воззрились на него со внезапным интересом:

— И далеко ли до него?

— Полтора суток пути на северо-восток. И там есть родник — может быть, еще не пересох.

Руй Диас всмотрелся в чертеж на земле. Поскреб бороду. Теперь он знал, что ему делать.

— Взводных ко мне.

Они подошли, отряхиваясь от пыли, шаткой, неверной, затрудненной поступью, свойственной всем, кто много времени проводит в седле: знаменщик-заика Педро Бермудес, оба Альвара — долговязый Аль­вар Ансурес и приземистый Альвар Сальвадорес, — которые всегда были неразлучны и казались брать­ями, хоть ни в каком родстве не состояли; Фелес Гормас, у которого на шее висел сигнальный рог, и суровый Диего Ордоньес, некогда, при осаде Саморы, бросивший вызов ее защитникам и убивший трех братьев Ариасов.

Они расселись кружком, с любопытством разглядывая каракули на земле. Руй Диас опустился на корточки и кончиком кинжала начертил крестик:

— Вот здесь мы перережем им обратный путь. Мес­то называется Корвера.

Все уставились на эту метку, а потом перегля­нулись. Диего Ордоньес — жилистый, подвижный, вспыльчивый вояка с голым черепом и курчавой гус­той бородой — высморкался в два пальца и стряхнул в пыль добытое.

— А до тех пор? — спросил он то, что вертелось на языке у всех.

— А до тех пор позволим маврам резвиться.

— Они ведь еще много зла натворят.

Руй Диас одарил его жестким взглядом:

— Может быть. Но мы их будем ждать.

Никто не возразил. Все с интересом слушали и были рады, что вместо слова «догонять» прозвучало «ждать». И были не то что всей душой, а и всеми кишками, коль скоро они еще не выпущены, благодарны за это.

Руй Диас, не поднимаясь, показал на Альваров кончиком кинжала:

— Вы оба пойдете следом за маврами, не отставая, но особо не приближаясь. Пусть думают, что мы гонимся всем отрядом, хотя на деле у вас будет только десять человек. Понятно?

— Ясно, — кивнул Альвар Ансурес.

— Ясно, — сказал Альвар Сальвадорес.

— По ночам будете костры разводить, чтоб казалось, будто вас много. Днем нарубите веток и тащите их за собой, чтоб пыль столбом. Ручаюсь, мавры купятся на это. Полагаю, назад они пойдут по римской дороге, а вы следуйте за ними, пока не соединитесь с нами в Корвере.

Альвар Ансурес показал на левый край рисунка:

— А если выберут другое направление?

— Тогда, может быть, выскользнут. А может, и нет. В таком случае оповещу вас, пошлю гонца. Мавры будут обременены добычей, а потому, если поторопимся, настигнем их раньше, чем они доберутся до брода.

— А если нет?

Руй Диас выпрямился и спрятал кинжал в ножны.

— Мавры станут немного богаче, а мы — немного беднее.

Совесть мучает, подумал он. Пока еще не очень сильно, но уже начала. Руй Диас знал своих боевых товарищей и знал, о чем они думают.

Порой он останавливал коня, пропускал мимо себя колонну и смотрел, как медленно проходит она, поматывая головами коней, обдавая его запахами навоза, железа и кожи, покачивая в седлах всадников с копьями у стремени, со щитами на крупах, негромко позванивая сталью доспехов и оружия, задевающего сбрую. Он мог читать в душе каждого своего бойца, примечая, как тот отводит или задерживает на нем взгляд, как сжимает растрескавшиеся губы или утирает пот со лба, как поводит плечами и сгибает спину, чтобы не так тяжко давила на них кольчуга.

Большинство составляли люди с границы, закаленные в набегах и стычках, знающие, что к чему, не понаслышке, а по собственному опыту. И лучшим доказательством этого служило то, что они были живы. А выживали они не в только в набегах, из которых можно было привести поплатившегося за свою беспечность мавра и пару коров, — нет, многие участвовали в серьезных сражениях, сотрясавших тогдашнюю Испанию с ее зыбко подвижными границами, населенную на севере леонцами, кастильцами, галисийцами, франками, арагонцами, астурийцами, наваррцами, — порой они воевали друг с другом, легче пуха под ветром переходя с одной стороны на другую; другие же обретали боевой опыт в битвах против мавританских государств, что вовсе не исключало временных союзов с ними, когда надо было с их помощью одолеть или ослабить другие христианские королевства или графства.

— Минайя.

— Слушаю, Руй.

— Пусть идут рысью столько времени, сколько нужно, чтобы пять раз прочитать «Верую». Надо дать коням роздых.

— Будет сделано.

— Потом еще немного — шагом, а потом пусть спешатся и четверть лиги — пешком.

Он посмотрел, как выполняется его приказ, и, переходя с короткой рыси на шаг, вернулся в голову колонны. Когда прошло отмеренное время, всадники без приказа спешились и повели коней в поводу. Спрыгнул с седла и Руй Диас.

— Хорошие ребята, — тихо сказал Минайя, идущий рядом с ним. — Дело свое знают и денег своих стоят. Когда получают их, конечно.

Руй Диас промолчал, думая как раз о том же. Не считая ловцов удачи — а они составляли приблизительно треть отряда, — остальные входили в дружину Виваров и были крепко связаны со своим сень­ором землячеством и родством. И это позволяло ему потуже затягивать колки повиновения, поскольку отдельные личности растворялись в этой сплоченной общ­ности. Впрочем, Руй Диас, полжизни проведший в битвах, по собственному опыту знал, что свой предел всему положен и никого не следует заставлять прыгать выше головы. За ним шли благодаря его громкому имени, и это прекрасно сочеталось с ожиданием богатой добычи. Ему, изгнанному из Кастилии, но, несмотря ни на что, сохранившему верность своему королю, а потому лишенному возможности сражаться против него или его союзников — христиан или мусульман, — не оставалось ничего иного, как воевать в мавританских землях. Поручение ма­гист­ра­та Агорбе защитить север Гуадамьеля было не бог весть что, однако для начала и это было неплохо — особенно если бы завершилось успешно. Но вторг­шиеся мавры были стремительны, преследование затянулось надолго, и воины, предвидя большие тяготы и малые барыши, начали мрачнеть и злиться. Без со­мнения, хороший бой мигом все уладил бы, а несколько отрубленных мавританских голов у седла все расставили бы по своим местам. Да вот только где они, эти головы?

— Теперь надо поговорить с ребятами, — настойчиво произнес Минайя.

Руй Диас только мотнул головой в ответ. Он был уверен, что сейчас для поддержания власти командира следует, напротив, хранить молчание. Бойцов, от которых он в самое ближайшее время потребует очень многого, следует держать на известном расстоянии, и задушевные разговоры тут ни к чему.

— Они уже много дней скачут, видя только твою спину, Руй...

— И полагаю, узнали много нового об этой части тела.

— Ох, перестань, прошу тебя... Не смешно это... Ты ведь — живая легенда, дьявол бы тебя побрал...

— Не приставай, Минайя...

— Я и не пристаю. Но ведь потому они и здесь, с тобой.

— Легенды живы, пока на них смотришь издали.

Да, так оно и было. Его имя давно уже было овеяно легендой, и он знал это. Не только потому, что он, захудалый кастильский рыцарь — инфансон, как принято было называть таких, — осмелился потребовать, чтобы король принес клятву, но еще и потому, что воевал с пятнадцати лет и ни у кого не было такого послужного списка: он участвовал в битве с арагонцами при Граусе, проделал всю кампанию против мавров в Сарагосе, вышел на поединок с наваррским рыцарем Химено Гарсесом в Калахорре, а в Мединасели — с непобедимым прежде сарацином Утманом Алькадиром, был в сражениях при Гольпехере и Льян­таде против нынешнего короля Альфонса Шес­того, осаждал Сарагосу, штурмовал Коимбру, брал Самору, бился при Кабре против графа Гарсии Ордоньеса и его союзников-магометан из Гранады, рубился с толедскими маврами. И удача неизменно сопутствовала ему: из всех схваток он выходил победителем. Его порой так и называли — Кампеадором-Победителем, тем, за кем всегда остается поле брани. Любимый ­одними, у других вызывающий ненависть, злобу, зависть, он по совету одного аббата, друга семьи, выбрал себе девизом слова какого-то римского императора: «Oderint dum metuant», то есть: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». Эти слова он начертал у себя на щите.

— Поговорю, когда сочту нужным.

— Они заслуживают твоего слова, ибо измучены вконец. — Минайя поглядел на него искоса. — По­мнишь девочку из Коваррубьяса? Никто ведь не возразил тогда, хотя мы с утра покрыли четыре лиги и маковой росинки во рту не было. Ты приказал — мы дали коням шпоры, и все на этом. Даже не оглянулись назад.

Руй Диас молча кивнул. Еще бы не помнить. Девочке, которая отворила дверь, когда в нее застучали рукоятями мечей, было лет девять. Дом ее, как и все, которые раньше встречались отряду на пути, был закрыт для всадников, ибо, опережая отряд, скакали королевские глашатаи, оповещая жителей, что под страхом смерти запрещается оказывать изгнанным какую-либо помощь. Но люди Руя Диаса сказали, что с них хватит и что они шагу не сделают, пока жители не дадут им еды и вина, а не дадут добром — у них возьмут силой. Когда местные в страхе заперлись в домах, не желая отворять, воины решили вломиться в тот, что казался побогаче прочих. И Руй Диас, измученный, как и его люди, не собирался препятствовать им.

Вот тогда на пороге и появилась эта девочка.

— Ты в самом деле помнишь это, Руй?

— Помню, разумеется.

За спиной у нее стояло перепуганное семейство: отец, мать, братья, слуги. Может быть, девочку послали открыть, может быть, она сделала это по собственному почину, но так или иначе — отворила и оказалась лицом к лицу с бородатыми, одетыми в железо людьми, столпившимися у дверей. Девочка была светлоглазая, белокурые волосы выбивались из-под платка-куфии. Взглядом, где любопытство пересиливало страх, она обводила свирепые грубые лица пришельцев, словно отыскивала среди них главного, и наконец, заметив, на кого смотрят все остальные, остановила его на Руе Диасе:

— Король убьет нас, сеньор.

Так сказала она тогда. Голос ее тонко позванивал хрупким стеклом. А вокруг установилось молчание, вязкое и густое, как масло.

— Умоляю вас... Идите своей дорогой, и Господь вам воздаст.

Такая простодушная беспомощность звучала в детском голосе, что все эти корявые, огрубевшие, покрытые рубцами вояки, грабители, насильники и убийцы по призванию и роду занятий стали неловко переглядываться.

— Пожалейте нас, сеньор.

С высоты седла Руй Диас молча глядел на девочку, а меж тем чувствовал, что как-то странно саднит в груди, пощипывает в горле. Ему вспомнились собственные дочери. На своих воинов он не смотрел, но знал — все зависит от него. Одно его слово — и от дома останется лишь зола.

Но хрипловато и сухо он произнес не одно слово, а два:

— По коням.

И девяносто семь воинов, покорные его воле, без возражений и даже не скривившись, вскочили в седла и медленно двинулись своей дорогой.

III

Они скакали на восток, и рассвет нового дня застал их в пути. По мере того как все выше поднималось солнце, узкая полоска дымки, видневшаяся вдали на горизонте, становилась сперва розоватой, потом янтарной, а потом превратилась в линию бурых гор. А спустя еще немного времени — все осветилось неистовым сиянием.

— Кажется, это Корвера и есть, — сказал Минайя.

— Кликни-ка Рыжего ко мне.

Монашек, понукая своего мула, вскоре подъехал в голову колонны. Капюшон сутаны был поднят, чтобы не напекло голову. От размашистой рыси бились о круп притороченные к седлу арбалет и стрелы. Руй Диас оглядел оружие — изрядного качества, сделано из кости и тиса, мавры ценят такие арбалеты и называют их «гаус ифраньи», то есть «северный лук, оружие франков».

— Где научился владеть им, братец?

Монашек покраснел. Крупные капли пота чередовались на лбу с веснушками.

— Отец в детстве брал меня на охоту.

— В здешних местах?

— Да. Мы переехали из Галисии, когда я еще был грудным.

— Колонисты?

В улыбке, тронувшей губы монашка, горечи было столько же, сколько дерзости.

— Телега с хромоногим быком, муж, жена да четверо ребятишек... Нищета. Либо переселяйся, либо влачи жалкое существование. Отец выбрал себе кусок свободной земли у реки.

— Тяжкая жизнь, — заметил Минайя.

— Как у всех в здешних местах. Однако тот кусок был неплох.

— «Был»?

— Да. Девять лет назад, летом, мавры увели мать и сестру. Мать была беременна... С тех пор я ничего о них не знаю.

Минайя, заинтересовавшись, повернулся в седле:

— А мужчины?

— Отец и брат — старший — погибли, когда дом защищали.

— Вот оно как... Сочувствую тебе.

— Граница есть граница... В тот раз затронуло нашу семью. — Монах, принимая неизбежное, пожал плечами. — Христиане, налетая на земли мавров, творят то же самое... Господь любит равновесие.

— Любит. Пожалуй, даже слишком, — отозвался Руй Диас.

Монах, смущенный этим вольным замечанием, перекрестился:

— Пути Его неисповедимы.

— И то верно.

— А что со вторым братом? — спросил Минайя.

— Мы с ним спрятались и потом сумели выбраться... Потом он отправился вроде бы на север. Больше я его не видел. А меня приютили в монастыре.

— Ну, по крайней мере, не пропал. Сан-Эрнан — славное место.

— Славное, — согласился монах. — И горячим кормят.

Руй Диас потерял интерес к разговору. Теперь он всматривался в предгорья.

— Где же эта Корвера? — спросил он.

Монах подумал немного, приставив ладонь козырьком к глазам, и наконец вытянул руку:

— Мы верно едем.

— С какого расстояния нас заметят?

Монах непонимающе взглянул на него. Потом обернулся на конную колонну и снова в растерянности взглянул на Руя Диаса:

— Кто?

— Да кто бы ни был. Я спрашиваю, откуда нас смогут заметить.

Монах снова призадумался, оглядывая предгорья:

— Ну, если кто зоркий, за лигу заметит.

И с этими словами вопросительно уставился на командира. Минайя, судя по его лицу, тоже как будто хотел получить объяснения. Бросив поводья, он рысил рядом — шлем на луке седла, кольчужный капюшон откинут.

— Что с тобой? — спросил он.

— Да так... думаю кое о чем.

Проехав шагов двадцать или чуть больше, Руй Диас заговорил вновь:

— Ступай на свое место, брат, — сказал он монаху. — Придет нужда в тебе — позову.

— Как скажете.

Он повернул мула. Минайя остался рядом с командиром. Из-под полотняного платка, защищавшего голову от солнца, лился пот, прочерчивая бороздки по запыленному бородатому лицу.

— Если мавры решат возвращаться по римской дороге, — произнес наконец Руй Диас, — не исключено, что воспользуются этим проходом, благо там, как рассказал нам вчера Рыжий, есть источник.

Минайя медленно соображал.

— Хочешь сказать, они могут заподозрить, что мы перережем им путь?

— Именно это я и хочу сказать.

— Черт возьми...

Минайя взял висевшую у седла флягу, откупорил ее и протянул Рую.

— Тебе самому мало, — сказал тот, встряхнув.

— Ничего.

Запрокинув голову, Руй Диас влил в рот скудный глоток. Потом вернул флягу хозяину, и тот тоже отпил.­

— Что бы ты сделал, будь ты мавром, Минайя?

— Завел бы четырех жен.

— Я не шучу.

— Да кто шутит? Пока нами правит Альфонс Шес­той, мне все чаще хочется принять ислам.

— И все же — что бы ты сделал на их месте?

Минайя вытер губы ладонью, повесил флягу на преж­нее место, у седла, и глубоко задумался. Наделенный не слишком живым воображением, он туго соображал, но зато был очень исполнителен и усерден. Отличный набор качеств для его должности.

— Никогда наперед не скажешь, что сделает мавр. Пока не сделает.

— Так вот, представь, что же он сделал.

Минайя снова погрузился в думу.

— На всякий случай я бы глаз не спускал с этой самой Корверы, — сказал он наконец.

— Правильно.

— Оружия бы из рук не выпускал, чтоб не взяли расплохом.

— О том и речь.

Минайя привстал на стременах, оглядывая далекие предгорья. Потом снова опустился на седло:

— Думаешь, уже выслали кого-нибудь?

— Они умеют воевать не хуже нас. А иногда — и лучше.

Минайя, сведя брови к переносице, продолжал раз­мышлять.

— Если так, — проговорил он наконец, — то скольких они могут послать в дозор?

— Вряд ли станут распылять силы. Я бы послал троих-четверых, притом — налегке.

Чело Минайи прояснилось.

— Чтоб подать сигнал в том случае, если мы вдруг там объявимся.

— Именно так.

Повернувшись в седле, Минайя окинул взглядом колонну. Следом за ними Педро Бермудес, один из двоих племянников Руя Диаса, вез знамя — зеленое полотнище с красной полосой наискось, впрочем сейчас свернутое и спрятанное в кожаный чехол.

— Пока мы еще далеко от них, — сказал Руй Диас, — но после полудня нас уже можно будет заметить. Тогда мы остановимся.

— Разумно.

— Потом, когда солнце склонится к закату, снова двинемся — против света нас будет не разглядеть на горизонте. Ну а окончательный бросок — ночью. Луна сейчас встает поздно, и это нам немного поможет.

— Кого отрядить на разведку?

— Галина Барбуэса и кого-нибудь молодого и проворного, легкого на ногу. Пусть обуют альпаргаты — может, придется карабкаться по скалам. Когда остановимся, я сам объясню им задачу.

— Ладно.

— И Рыжий пусть с ними отправится. Он знает местность.

— Удачная мысль.