Черное Солнце. За что убивают Учителей E-Book

Наталья Корнева

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: ФантАзия бессмертных
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 474

Beschreibung

Двум солнцам не место на небосклоне. Красное солнце зашло. Но поднялось новое солнце. При помощи запретных магических техник ученику удается возродить Учителя, погибшего при загадочных обстоятельствах почти четыре сотни лет назад. Мир изменился. Могущественный в прошлом заклинатель получает шанс прожить новую жизнь. Какие тайны скрывает его смерть и к чему приведет воскрешение?

Leseprobe

Наталья Корнева Черное Солнце. За что убивают Учителей

Одержимый свободой,Понять я не мог, как избавиться мне от оков.Научи меня вольности. Алым крыломПтицы феникс коснись ветров.Как я стал птицеловом?Не мысля того, я построил тюремную клеть.Я сломал слишком яркое птичье крыло,Чтобы птице не дать улететь.

© Наталья Корнева, 2023

© prommaste, иллюстрации

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава 1. Феникс забирает солнце

Эпоха Красного Солнца. Год 291.

Сезон великого холода

Лед сковывает живительные потоки.

День последний

Ром-Белиат. Красная цитадель

*серебряной гуашью*

Даже обладая значительной властью и положением в обществе, не всегда способны мы исправить что-то в своей собственной жизни, не всегда можем предотвратить катастрофу. Точнее, сделать это не удается практически никогда.

…Он опоздал!

Опоздал.

Лампады, под алыми хоругвями изящно свисавшие с потолка, едва горели тревожным темным пламенем. Вне себя от потрясения, Яниэр застыл на пороге святилища, без слов воззрившись на открывшуюся взору ужасающую картину.

Сцена напоминала кошмар наяву – страшный сон, от которого впоследствии он так и не смог убежать, который не смог изгнать из своей памяти. Увиденное в один миг лишало сил и присутствия духа, парализовало, как яд восточной копьеголовой змеи, способный мгновенно обездвижить жертву: не получалось даже сделать вдох.

Мертвое тело Учителя вниз головой висело над алтарем. Тончайшие нити чужой силы опутывали его плотно, как пойманного в красную паутину мотылька. Поддерживая в воздухе, они впивались в жертву так хищно, так жадно, что с легкостью разреза́ли одежду и не успевшую еще окоченеть плоть.

Это тело казалось непривычно хрупким, уже сломанным. Для фиксации головы и каждой конечности отдельно оно было связано большим связыванием пяти благородных цветов: правая нога, согнутая в колене, упирается в бедро; правая рука, поврежденная, неестественно вывернута и заведена далеко за спину, притянутая нитями к самой шее; указательный и средний пальцы левой тесно прижаты к губам, не давая им разомкнуться. В уголках губ виднелись лиловые отметины, заставляя предположить неприятное… точнее сказать, невозможное: пощечину, унизительный удар по лицу.

Помимо воли Яниэр содрогнулся: в такой позе поругания хоронили клятвопреступников, вывесив их предварительно на всеобщее обозрение. И в такой же постыдной, недостойной позе силой удерживал тело Учителя Элиар. И, как будто подобного осквернения недостаточно, на горле наставника алел надрез, точно на месте выхода сонной артерии. Там, известная лишь немногим, располагается имеющая сакральный смысл энергетическая точка контроля.

Секретная точка, которую сам Учитель обнаружил когда-то.

Из аккуратного надреза медленно, тягуче сочилась кровь. Похоже, она успела вытечь практически полностью: жертвенник был весь в крови, отвратительно похожий на место забоя скота, а лицо мертвеца сделалось белее мела. На этом бледном лице яркими пятнами горели знакомые алые штрихи, оттенявшие теперь уже навеки закрытые глаза. Черно-серебряный водопад волос свободно проливался до самого алтаря, впадая в кровавое лотосное озеро.

Все вокруг было в крови Учителя. Слишком много крови… даже стены адитума в темных разводах. Алыми цветами она окропила жертвенный стол, и святая святых храма наполнилась упоительным благоуханием красного лотоса: так пахла не знающая тлена кровь потомков небожителей. Аромат от сжигания ритуальных трав вязко распространялся вокруг, размешиваясь с потоками воздуха. Терпкая смесь запахов лотосной крови и благовоний будоражила и одновременно погружала в странное оцепенение. Черная, запрещенная магическая мистерия творилась тут совсем недавно.

Верховный жрец храма Закатного Солнца мертв, сам благословленный небожителями храм осквернен его смертью. Невозможно больше исполнять здесь священнослужение, да и некому.

Сотворивший все это непотребство стоял тут же, совершенно не таясь, и внимательно разглядывал дело своих рук. Лицо его было таким пустым и бессмысленным, каким бывает во время самого глубокого молитвенного состояния. Яниэр совершенно не понимал, доволен ли Элиар или же вовсе не осознает случившееся.

Яниэр и сам еще до конца не осознавал. Но все же это был конец – точка невозврата. Точка, разделяющая жизнь на до и после.

Один только взгляд на тело верховного жреца, израненное удерживающими нитями с головы до ног, причинял боль. Яниэр, его Первый ученик, задохнулся, мысленно обращая к небожителям запоздалые молитвы и надеясь на то, что бесчисленные порезы нанесли уже после смерти, во время ритуала повешения, и Учитель избежал жестокой пытки при жизни.

– Ты… убил его? Ты все-таки сделал это.

Как и всегда, довольно скупые слова с едва различимым северным акцентом.

Слова почти не выдавали эмоций, однако голос был полон горечи. Горечь завязала на зубах, неприятно щипала кончик языка. В один миг сердце Яниэра утонуло в печали, а душу затопила боль, которую не избыть.

Элиар не ответил, даже не повернул головы. Казалось, он был полностью поглощен занимавшим его медитативным зрелищем: не отрывая глаз, будто боясь упустить что-то, Второй ученик сосредоточенно наблюдал, как кровь Учителя по капле вытекает из раны, срываясь вниз, в недвижное красное озеро жертвенника.

Кап-кап.

Кап-кап.

Этот жуткий монотонный звук сводил с ума.

Снаружи красивыми большими хлопьями сыпал снег, снег падал на живых и на мертвых. Внутри храма текла кровь. Ученик убил своего Учителя. Учитель продолжился в своем ученике. Убийца и убитый отныне были связаны навек.

Какой тяжелый, тяжелый снег. Какая тяжелая вся эта бесконечная зима.

Яниэр глубоко вздохнул и подошел ближе – шаг за шагом, очень осторожно, словно боясь потревожить замершего на миг разъяренного зверя. Он шел медленно, будто сквозь воду, искажавшую и пространство, и звук, преодолевая сопротивление застывшего навсегда мгновения. Он слишком хорошо знал дикий нрав сына Великих степей и всерьез опасался, что Элиар может внезапно впасть в гнев и не позволит ему находиться в святилище в такой час.

Однако Элиар никак не реагировал. Кажется, зверь сыт и пьян от крови и пока не собирается бросаться на новую жертву. Возможно, он опустошен, возможно, обессилен. Не шевельнулся он, даже когда Яниэр приблизился почти вплотную, и только призрачный Коготь Дракона угрожающе покачивался на бедре, дрожа от переполнявшей металл духовной силы. Этот клинок залил храм Закатного Солнца кровью и осквернил его от основания и до самого высокого центрального шпиля.

Стараясь лишний раз не беспокоить взглядом изгиб серебряного лезвия, Яниэр вновь посмотрел на Учителя и заметил, что лотосная кровь потихоньку стекает с нижнего края алтаря и собирается в заранее приготовленном крутобоком сосуде с узорами в виде алых пионов. Какая странная и жестокая процедура. Зачем только все это понадобилось Элиару?

При мысли о возможном использовании крови Учителя в запрещенных ритуалах Яниэр похолодел и молча опустился на колени чуть позади своего извечного соперника и соученика. Бледно-золотое сияние полированного дерева мягко поднималось от пола, но не давало привычного успокоения духа. С величайшим почтением Яниэр взял руку Элиара и, сперва приложив ко лбу, начал целовать ее, эту жестокую руку, которая была вся в крови их общего наставника, таким образом выражая смирение. По щекам беззвучно катились слезы, когда северянин думал о том, что эта самая рука убила Учителя, – но делать было нечего.

Яниэр знал, насколько сильно ненавидит его Элиар, и надеялся хоть немного смягчить сердце кочевника покорностью. Воистину, покорность эта не укладывалась в голове, – должно быть, Элиару дико наблюдать ее от известного гордеца из Ангу, Серебряной Звезды Севера, рожденного в краю безупречно белых клеверных полей. С самого начала ученичества Яниэр не считал выходца из Великих степей ровней, щедро поливая прозванного Красным Волком мальчишку насмешками и ядовитым презрением, смотря свысока, а зачастую и попросту издеваясь.

За все минувшие годы наверняка не раз мечтал увидеть Элиар, как согнет перед ним идеально прямую спину всегдашний любимец Учителя. И вот долгожданный час расплаты пробил: наставника больше нет здесь, чтобы защитить Яниэра.

Внезапная смерть Учителя сломала остатки его гордости.

Пускай так… да разве важна теперь гордость? Элиар получит все, что захочет, лишь бы только склонил слух к его мольбам. Увы, это последнее, что он может сделать для Красного Феникса Лианора.

– Мой господин, – тихо проговорил Яниэр, употребив обращение, которое в обычных обстоятельствах не пристало употреблять по отношению к младшему по возрасту и статусу Второму ученику. – Прошу тебя, освободи верховного жреца нашего храма. Все кончено – ты победил. Это час твоего триумфа, который никто из нас не позабудет и не оспорит. Ты добился своего: закатилось солнце прославленного Красного Феникса. Разве недостаточно вкусил ты сладость и горечь мести? Прояви же каплю милосердия к побежденным: позволь мне забрать священное тело и совершить все похоронные обряды и службы с подобающими почестями. Даже если ученик превзошел Учителя, в нем должно сохраниться уважение… Закончив с ритуалами, я добровольно пребуду в твоей власти и не подумаю избегнуть твоего суда.

Элиар безмолвствовал. Казалось, слова Яниэра не достигали заледеневшего сердца кочевника или же не имели достаточно силы разбить кокон его равнодушия.

– Ты опоздал, – чуть усмехнувшись, бесстрастно проговорил наконец Красный Волк. – Учитель не дождался тебя и не увидел перед смертью Первого и лучшего своего ученика. Увы, он был одинок в смертный час.

Услышав это, Яниэр оставил холодную руку в покое и склонился до самой земли, прижав лоб к заляпанному кровью высокому сапогу победителя. Белоснежные волосы рассыпались по полу и также приняли цвет крови.

– Мой господин несправедлив к нашему Учителю, – осторожно заметил Первый ученик. – Учитель не заслуживает в посмертии быть удержанным в проклятой позе: он не предавал тебя, Элиар. Он не был клятвопреступником.

Яниэр собрался с духом для следующей непростой фразы. В конце концов, ситуация не могла стать хуже, а произнести эту фразу было необходимо, чтобы восстановить справедливость. Пусть и слишком поздно. Пусть и посмертно.

– Учитель не давал распоряжения о нападении на Халдор, – едва слышно прошептал Яниэр, не поднимая лица. Слезы медленно скатывались из уголков глаз, прозрачных, как горный хрусталь. – Красный Феникс Лианора непричастен к истреблению племени Степных Волков, ты спросил этот грех не с того. Клянусь, Учитель ничего не знал, пока ты сам не явился с новостью и во всеуслышание не обвинил его перед послами Бенну. А истинный виновник конфликта… мне жаль… но это отчасти моя вина. Я отдал Карателям злополучный приказ, положивший начало войне с Вечным городом.

Второй ученик чуть заметно вздрогнул и тряхнул головой, словно очнулся от наваждения. Только вот морок вокруг не спешил рассеиваться: сцена не изменилась ни на йоту.

– Ты лжешь, – пугающе спокойно возразил Элиар, наконец переведя взгляд вниз, на припавшего к его ногам Яниэра. Гортанный голос прозвучал непривычно сухо и отстраненно, очень, очень холодно. – Этого не было.

– Было.

В глазах Элиара мелькнула растерянность.

– Этого не было, – настойчиво, с каким-то тоскливым упрямством повторил он. – Не было! Ты лишь пытаешься посмертно обелить имя Учителя и заставить меня сожалеть. Ты хочешь отравить эти минуты.

– Разве они и без того не отравлены?

– Я не верю тебе. Я не верю!

Яниэр выпрямился и вновь поцеловал руку убийцы, инстинктивно сжавшуюся в кулак. Опасное движение, но терять больше нечего: в откровениях нужно идти до конца.

– Прости меня. Это моя вина и моя ошибка: я ненавидел тебя слишком сильно, чтобы рассуждать здраво. Я недооценил того, на что ты оказался способен. Смерть твоих родичей, твоих соплеменников… а теперь и смерть Учителя – все только на моей совести. Если хочешь, можешь провести дознание и убедишься, что я говорю правду.

Горевшие ярким золотом глаза Элиара расширились и потемнели. С растущим раздражением он вырвал кисть и отвернулся, желая скрыть выражение своего лица.

– Ром-Белиат потерян, – нахмурившись, хрипло бросил Второй ученик. – Нет времени на ритуалы. Скоро здесь будут лучшие бойцы храма Полуденного Солнца. Ты должен поторопиться – я не буду задерживать тебя.

– Боишься узнать, что ошибся, не так ли? – не двигаясь с места, ровным голосом предположил Яниэр. – Ведь уже ничего не изменить. Но я не стану бежать от смерти, если имя Учителя останется опороченным. Прошу, приступай к дознанию: ты должен увидеть правду. Я готов открыть тебе свитки памяти, смотри все, что потребуется. Обнажи мою душу и убедись.

Элиар стиснул зубы и кинул на него полный лютой ненависти взгляд. Пальцы Второго ученика нервно шевельнулись, и распятое над кровавым алтарем тело пришло в движение, принимая позу более приличную и умиротворенную. Алые нити силы расползлись в стороны, снимая тугие узлы.

– Выходит, Учитель защитил тебя. Что было в тебе такое, что стоило его жизни?

– Дело не в этом… – Яниэр хотел бы проигнорировать этот едкий упрек, но решил, что Элиар заслуживает разъяснений. – Ты не понимаешь. Дело не во мне, а в характере Учителя. Он – другой человек, не такой, как ты.

– Великий Красный Феникс Лианора слишком надменен, чтобы оправдываться перед неполноценным? – Элиар зло усмехнулся. – Значит, гордость для него важнее истины?

– Элирион…

– Забирай тело и уходи, – безо всякого выражения приказал Второй ученик, внешне никак не отреагировав на сокровенное имя, которым к нему обратились с явным умыслом. – Убирайся прочь. Немедленно!

Сердце Яниэра забилось сильнее, невольные слезы вновь навернулись на глаза. Пусть спасти Учителя не удалось, по крайней мере он убережет его тело от посмертного поругания и воздаст необходимые почести.

– Благодарю.

Элиар отрицательно покачал головой, предостерегая от излишних надежд.

– Я отдам тебе священное тело Учителя. Позаботься о нем как следует. Но остерегайся когда-нибудь впредь покинуть пределы Ангу и попасться у меня на пути.

Не заставляя повторять дважды, Яниэр согласно кивнул и быстро поднялся на ноги. Нельзя было терять ни минуты, если он хотел исчезнуть из Ром-Белиата прежде, чем сюда нагрянут основные силы захватчиков из восьмивратного города Бенну.

Там, на западе, в золотом Вечном городе уже зацветал ярко-желтый вестник весны горицвет. Этот крохотный цветок распускается очень рано – первым в конце долгой и суровой зимы. Уже скоро в Бенну можно будет в полной красе полюбоваться его цветением, тогда как Ром-Белиат останется погребенным под снегом до самого сезона дождевой воды. И конечно, Учитель уже более никогда не увидит, как распускается горицвет, обещая новую весну. Новую весну, которая наступит уже завтра, наступит для всего мира, но только не для Красного Феникса Лианора.

Удивительно, но милый цветок, символ вечного счастья, крайне ядовит. Наверное, в этом противоречии есть какой-то скрытый смысл, мудрость, заложенная древними. Секрет, который Яниэру еще предстояло разгадать, вновь и вновь возвращаясь мыслями к смерти наставника и невольно вспоминая при этом нежно-золотистый горицвет.

Слава небожителям, Элиар прислушался к нему. Священное тело Красного Феникса Лианора – не для поругания и не для тления в грязной земле Материка. После всех церемоний сын морского народа упокоится в холодных сине-зеленых волнах, согласно старым традициям Утонувшего острова. Когда сомкнутся воды, только белые птицы будут кричать над ними пронзительным белым криком.

На дно, на глубокое дно опустится его замолкнувшее сердце.

На дно великого океана, куда опустился когда-то и сам Лианор.

Глава 2. Феникс снова под солнцем

Эпоха Черного Солнца. Год 359.

Сезон начала весны

Восточный ветер приносит новое рождение.

День первый от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*киноварью*

С самого начала день не задался.

– Господин… он жив!.. – Голос доносится до слуха неразборчиво, словно сквозь толщу морской воды.

Кажется, женский голос, хоть и не слишком-то приятный: чересчур резкий, грубоватый даже, он режет слух диссонансами.

Нечистая, дрянная кровь неполноценных во всей ее красе. Кровь что вода. Тьфу.

Во мраке, кромешном мраке, слышатся медленные шаги. Гулкие, уверенные – так бьет широкий каблук по камню тщательно состыкованных храмовых плит. Знакомо: не раз и ему доводилось ступать по этому тесаному камню. В вязкой тишине звук растекается не сразу, словно капля густого светящегося масла, в котором хранят драгоценные благовония и сухие цветы.

– Кто ты? – спрашивает все та же незнакомка. Она уже говорит осторожнее, деликатнее как-то, повинуясь чьему-то безмолвному приказу.

А он… он покоится где-то на самом дне, опутанный длинными вервиями водорослей. Тяжелым шатром над ним сомкнулась бездна. Голос неполноценной требовательно зовет ввысь, заставляет вынырнуть хоть ненадолго на поверхность. Выныривать не хочется, да и нет сил. Водоросли темные и вроде бы мягкие с виду, но сердцевина их – ледяное серебро небытия. Они туго переплетены узлами, они стягивают его крепко, как щупальца неведомого морского чудовища, не позволяя пошевелить и кончиками пальцев. Сумрачно и холодно.

Очень холодно.

И что еще за бессмысленные вопросы? Всем на Материке известно, кто он такой и какие титулы носит. А неслыханная фамильярность в обращении и вовсе заставила бы взбеситься, если бы не эта странная, непривычная усталость в теле.

Погодите-ка… а если задуматься…

Ощущение этого самого тела напрочь отсутствует, в сознании – звенящая пустота. Зрения также нет – по-видимому, на глазах лежит плотная повязка… или он на самом деле пребывает в беспросветных глубинах океана… того самого безжалостного океана, поглотившего когда-то его дом. На илистом дне которого осталось навсегда его сердце.

Проклятье, что вообще происходит?

– Я тот, перед кем все вы будете держать ответ, – звучит новый голос. На сей раз – мужской, а точнее – вызывающе молодой голос юноши.

Чужой, неизвестный голос… он ведь принадлежит не ему? О боги! Он бы узнал свой собственный голос, не так ли? Совершенно точно узнал бы, да. А этот – невесть какой: хоть и не лишен определенного очарования, а чистота звучания опять-таки оставляет желать лучшего.

Кроме того, новый кто-то заговорил таким острым, таким пронзительно весенним голосом… юным, чересчур юным для него. И не слишком ли опрометчиво со стороны юнца вот так запросто сыпать угрозами, находясь, вдобавок, в руках тех, с кем он столь решительно обещает расправиться? Дальновидным расчетом тут и не пахнет: один только ветер в голове.

Кажется, присутствующие, кто бы они ни были, замерли в удивлении и молчат. И реакция, надо сказать, вполне ожидаемая. Вряд ли кому-то приходятся по вкусу нахальные выходки.

Но будем решать проблемы в порядке живой очереди. Для начала хорошо бы вспомнить себя. Мысли предательски путаются, а дерзкий юношеский голос меж тем настойчиво продолжает грозить неприятностями:

– Я вас уничтожу. – Будто со стороны слышит он эти спокойные, пугающе спокойные слова, и в то же время неожиданно приходит первое телесное ощущение: губы, что их произносят. Сложно поверить, но это его собственные губы! Застывшие, заледеневшие… во рту скопилась вязкая слюна. С усилием он сглатывает ее и, кажется, чувствует мерзкий привкус крови.

О небожители, он хочет обратно на дно.

– Оставьте нас, – негромко говорит вот уже третий человек, и шелест поспешных шагов свидетельствует о том, что краткое распоряжение его исполнено незамедлительно. Похвальная расторопность.

По запертой на ключ памяти волною проходит дрожь. Раздавшийся голос врывается в сонную тюрьму рассудка, на раз-два срывает некоторые замки, освобождая воспоминания: яркими бабочками они забились у него в голове. Он узнает этот голос! И как не узнать: с характерной хрипотцой, не по-здешнему вибрирующий, он звучит не впервые. Прежде он слышал этот гортанный тембр великое множество раз, слышал давно… так давно, кажется, в прошлой жизни.

Выходит, он хорошо знает и этот голос, и его обладателя, но почему-то никак не может вспомнить ни имени, ни лица, ни чего бы то ни было еще. Как странно.

Рябь силы пробегает по телу, – удерживающие его упругие канаты водорослей растягиваются и рвутся: большой белый кит величаво поднимается на поверхность, набирает скорость, чтобы взмыть в небо одним мощным прыжком.

Звездное море раскалывается надвое и становится пустым. Исполинская волна сминает линию побережья. Холодная вода искрится, стекает с гладкой могучей спины, с полумесяца хвоста, словно жидкое серебро. В детстве он слышал: когда белые киты выбрасываются из моря, чтобы умереть, они меняют цвет. Правда ли это?

Чья-то рука, помедлив, стягивает с лица широкую повязку, – чтобы тут же яростно хлынул свет. Всего лишь неяркий, слабый свет чадящих светильников, но на несколько долгих мгновений он полностью ослеплен этими жалкими крохами сияния. Привыкшие ко тьме глаза смаргивают поволоку и близоруко щурятся, с трудом настраивая фокус. Наконец из муторно плывущих перед взором разномастных пятен и концентрических кругов начинает складываться реальность. Противоестественная, напоминающая абсурдный сон.

Над ним склоняется человек.

Возраст его сложно определить: безупречная молодость вступает в противоречие с глубоким взглядом и излишне уверенным выражением лица, которое дарует власть. Военная выправка с головой выдает многоопытного бойца, а характерного кроя жреческие одеяния угольно-черного цвета говорят о высоком положении. Определенно, перед ним мужчина в полудне своей силы: та разливается вокруг вольготно, как река в половодье.

После тьмы неподвижных вод небытия свет пламени по-прежнему кажется слишком ярким и делает сцену необыкновенно четкой и выразительной. Статусные одеяния угольно-черного цвета – как вам такое! Ну нет же, ну невозможно. Так не бывает. Кем бы он ни был прежде, а рассудок его, вероятно, в серьезном расстройстве, а может, что-то не то со зрением.

– Ты похож на жреца, но… к какому храму ты принадлежишь?

И какого цвета на самом деле эти броские одежды, хотел бы он знать. Темный узорчатый шелк, окутывающий незнакомца, как грозовые облака.

– Мессир не помнит меня?

О небожители… а похоже, будто помнит?

Еще раз напряженно вглядывается он в нависающего над ним мужчину.

Тот так же напряженно смотрит в ответ, словно пытается высмотреть самую душу, все еще спящую где-то на илистом дне. Но безуспешно: его глаза – матово-темное зеркало ночных вод, в них отражается, должно быть, только собственное заметно побледневшее лицо мужчины. Совершенно прямые волосы положенной иерарху приличной длины оттенком напоминают рыжую медь, чуть присыпанную пеплом. Внимательные глаза, по-южному чуть раскосые, отливают золотом и густо подведены черным, ногти покрашены в тот же непотребный цвет. В руке массивный жреческий жезл с витым навершием, используемый в ритуалах. Шипастая диадема, по особому случаю надетая вместо традиционной повязки, гордо венчает чело. В левом ухе красуется вытянутой формы серьга из черненого металла с ярким каплевидным агатом.

– Э… Элиар?

Сильно же изменился он с тех пор, как они виделись в последний раз. Когда это было, проклятье, когда же?

– Да. – Настороженно глядящие сверху вниз глаза будто потеплели. – Верно, таково имя, что вы дали мне когда-то в ученичестве.

Элиар – «Подобный цветущему пиону» на старом языке ли-ан. Пионы – само воплощение красоты и изысканности. Говорят, если умереть под ароматными цветами пиона, небожители не позволят телу истлеть в земле и заберут его на небеса, в благословенное Надмирье. Поэтично, уж этого не отнять, но больше под стать какому-нибудь нежному, слащавому мальчику, а не этому великолепному образчику силы и мужского достоинства. Каким дураком нужно быть, чтобы давать людям столь неподходящие цветочные имена?

С другой стороны, пышный алый пион – официальный цветок Триумфаторов, вдруг вспоминает он. Испокон веку Пионовый престол – символ незыблемости священной власти, дарованной небожителями.

Бесцельно блуждающий взгляд вдруг натыкается на большое круглое окно, расположенное высоко над входными дверями. Должно быть, точно такое же окно в виде распустившегося цветка солнца есть и напротив, прямо за его головой: традиционные закатное и рассветное храмовые солнца.

Изголодавшийся по земным картинам глаз с удовольствием цепляется за изощренную сложность линий: расчленяясь фигурным переплетом, солнечные лучи симметрично расходятся от центра в стороны и сплетаются в рисунок чрезвычайно затейливый. Застекленные витражным стеклом, окна сияют черным и золотым узором. В дневное время, несомненно, они обильно заливают светом пространство перед алтарем, но сейчас снаружи стоит ночь и витражные солнца померкли.

Он напряженно задумался. Все это, бесспорно, очень красиво и торжественно. Но и очень непривычно, очень… неправильно. Обряды и церемонии никогда не проводятся ночью, когда угасает небесный огонь, а храмовое солнце не должно быть черным. Он мало что помнит, но эти прописные истины, въевшиеся в плоть и кровь, он знает – и знает абсолютно точно.

В главном храме Лианора, Великой базилике, все было иначе: длинный солнечный день струился через огромные окна, даруя благодать. Светлый образ залитого сиянием храма запал в сердце еще с тех пор, как он был совсем маленьким мальчиком… Но Лианора больше нет, внезапно вспомнилось ему.

…И все же душа появляется: бессмысленные темные глаза светлеют. Словно мелкая сеточка трещин прорезает полированную поверхность льда – сквозь них проступает океан. Бесконечный ледяной океан, который пришлось преодолеть душе, поднимающейся со дна. Этот пронзительный цвет – холодного зимнего моря, яростного шторма – невозможно спутать ни с одним другим. Цвет циан, поглощающий священный красный цвет первоогня. Цвет циан, которого больше не осталось в мире.

– Учитель… неужели это и вправду Учитель… – Мужчина в черном кажется глубоко потрясенным. – После стольких лет… феникс появляется из пламени.

От избытка чувств предплечье его стискивают с такой силой, что на месте касания тотчас пресловутым алым пионом расцветает кровоподтек. Он закусывает губу и недовольно морщится: цветочных метафор на сегодня более чем достаточно. Как и всего творящегося вокруг балагана.

– Разумеется, это я. – Рот явственно полон крови. Он вновь проглатывает ее, но кровь продолжает поступать, упрямо поднимаясь откуда-то, продолжает тревожить дыхание. Дышать все труднее – легкие отяжелели, точно залитые забортной морской водой, но наружу почему-то выходит не вода – только кровь. Кровь. – Ты стал вдруг таким сентиментальным… Что с тобою, волчонок? И почему ты носишь черное?

– Мессир, умоляю, не волнуйтесь. Ваша память серьезно повреждена. Я буду рядом и подробно отвечу на все вопросы, но прежде всего вам нужен сон.

– Почему ты носишь черное? – Помимо воли брови его изгибаются и практически сходятся на переносице. Это гневное выражение кажется как будто непривычным, мышцы лица не желают слушаться, а губы сами собою складываются в какую-то нелепую, совершенно не свойственную ему милую улыбку. – В чем дело?

Названный Элиаром только вздыхает.

– К сожалению, ваша светлость, я больше не надеваю красное, – очень аккуратно отвечает он, словно бы опасаясь вызвать раздражение. – И никто не надевает: красный цвет строжайше запрещен на Материке. Эпоха Красного Солнца завершена. Адепты, младшие жрецы и надзиратели храма истреблены поголовно, а Красная цитадель разрушена до основания.

– Что ты несешь? – Горлом обильно идет кровь, которую больше не удается сдерживать. Он сильно кашляет и начинает захлебываться этой поганой, неправильной кровью. Определенно, с нею что-то не так. – Я не помню ничего такого… катастрофа… это на самом деле произошло? Когда? И кто… кто мог сотворить подобное?

– Мессир, все вопросы после. Я опасаюсь за ваш разум: после возвращения следует много отдыхать и не допускать перенапряжения. Позвольте немедленно сопроводить вас в приготовленные покои.

Однако, он все еще обездвижен. Холод жертвенника, к которому привязано тело, понемногу начинает проникать внутрь, ртутью затекает в сердце. Это священный камень, старый, очень старый – на нем убили многих. Он чувствует его тягостную энергетику, мрачную силу, высвободившуюся при жертвоприношениях и частично впитавшуюся в алтарь вместе с кровью убитых.

Опомнившись, Элиар принялся спешно освобождать тело от стягивающих его пут, жестких, колючих, бритвенно-острых. Проволокой впиваясь в обнаженную плоть, они оставляли на белоснежной коже красноречивые следы пыток – набухающие кровью характерные отметины. Он вдруг припомнил эти затейливые «узлы страдания»: так привязывают к алтарю особых жертв – ритуальных искупительных жертв, поднесенных высшим небожителям.

Все на свете очищается кровью: без пролития крови не бывает силы. Это он хорошо знает.

– Новое тело может не выдержать присутствие сильного духа, – словно оправдываясь, поясняет Элиар. – Я надеюсь, худшего не произойдет, но в течение сорока дней следует проявить крайнюю осторожность. Когда чистая кровь небожителей созреет и наберет силу, вы сможете владеть этим телом, как своим собственным. Думаю, по истечении срока трансмутации память также постепенно вернется к вам. Главное сейчас – не торопить события.

Развязав кровоточащие «узлы страдания», Элиар услужливо помогает ему подняться и сесть прямо на черном от крови жертвеннике. Решительным жестом срывает отороченное черным мехом одеяние и набрасывает на его плечи, дрожащие то ли от холода, то ли от нервного потрясения. Он глянул мельком, привычно заострив внимание только на важных деталях: край рукава обильно изрезан узором самого высокого ранга, а по широкой кайме змеится объемная вышивка затмившихся солнц. Не красных, но совершенно черных, бесстыжих, лоснящихся антрацитовым блеском солнц! Уникальный фасон верхнего платья немедленно говорит окружающим об особенном положении носящего его человека: перед ними Великий Иерофант, верховный храмовый жрец. Наместник небожителей на земле собственной персоной.

Но разве это не его личный пожизненный титул, пожалованный Триумфатором?

Один только край этих одежд пьянит без вина, как плывущий в полумраке святилища фимиам.

– Новое тело? – с растущим раздражением повторяет он.

Кровь продолжает вытекать из уголка рта, тонкой струйкой сползая по подбородку. Мир качается и кружится. Предстоит выяснить столь многое. От кровопотери сознание все больше слабеет, и нет здесь ничего знакомого, совсем ничего, что помогло бы зацепиться за эту странную, дикую реальность. Но зацепиться нужно во что бы то ни стало.

– Мессир, постарайтесь успокоиться и унять сердцебиение. – Элиар кажется всерьез обеспокоенным. – Новое тело отвергает священную кровь – открылось сильное кровотечение! И без того много крови потеряно во время ритуала. Я не могу снова лишиться вас.

– Немедленно объяснись, будь ты неладен!

– Неужели вы совсем ничего не помните, мессир? – тихо спрашивает Элиар. – Ваша жизнь давно закончилась, и сегодня я призвал ваш дух в чужое тело.

– Все это решительно невозможно. – Он холодеет и невесть зачем добавляет: – На свете нет магии, способной совершить подобное.

– Есть. – Элиар неожиданно опускает взгляд, будто смешавшись. – Теперь есть. Это магия Черного Солнца. И это магия нашего нового мира.

Не может быть. Нет, нет, не может быть! Неужели история повторяется? Неужели вновь затмилось Красное Солнце Лианора? Неужели окончилась благостная эпоха Второго Рассвета?

Какие-то обрывки слов, давно забытые названия всплывают в голове, но самого главного имени среди них нет.

– Как меня зовут? – с невольным ожесточением от этой беспомощности спрашивает он.

Элиар качает головой.

– Прошу простить, но вы должны вспомнить сами. Ваш ученик не может называть мессира по имени в лицо. Это недопустимо. Могу сказать лишь, что на долгие годы ваше имя стало и моим именем тоже.

В этих словах слышатся отзвуки какого-то сильного чувства, не разобрать в точности, но оно не оставляет равнодушным ни одного из них. Может, гордость, а может, горечь?

Что-то в прошлом глубоко тревожит. Но, хоть убей, он не может вспомнить, что именно.

Он не может вспомнить вообще ничего!

Тем временем кровотечение усиливается, и силы окончательно оставляют его – даже удерживать вертикальное положение тела становится затруднительно. Пожалованные ему статусные одежды Черного жреца слишком тяжелы для этого хрупкого юного тела. Какой позор! Мог ли он подумать, что доживет до такого дня?

Элиар бережно подхватывает заваливавшегося на него изнуренного ритуалом Учителя и, более не тратя времени на разговоры и разъяснения, плотнее закутывает его и несет прочь из святилища.

Его светлость мессир Элирий Лестер Лар, Совершенный, Красный жрец, прямой потомок небожителей, рожденный на Утонувшем острове.

Истекающий нечистой кровью, беспомощный как дитя и проклинающий собственную невиданную слабость в теле принесенного в жертву мальчишки-полукровки.

Определенно, то был несчастливый день.

Глава 3. Цветущие пионы, острые шипы. Часть 1

Эпоха Черного Солнца. Год 359.

Сезон начала весны

Рыба показывается из-подо льда.

День четвертый от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*киноварью*

Одеяло за одеялом быстро пропитывались кровью и заменялись новыми.

Обильное горловое кровотечение в конце концов удалось остановить, но жизнь едва удержалась в беспомощном пленнике нового тела: из-за значительной кровопотери он был крайне истощен и, как ни пытались лучшие лекари удержать его в сознании, очень быстро впал в беспамятство.

Это могло привести к худшему варианту развития событий.

Хрупкое чужое тело было нездорово: его мучил то озноб, то невыносимый жар, то приступы внезапного удушья. В крови неясно шевелилась древняя сила. Кровь тяжело перекатывалась, гулко билась, уловленная тесной паутиной вен, а каждый удар сердца отзывался тягучей, изнуряющей болью. Голова раскалывалась на части.

Новое тело Красного жреца боролось само с собою, точнее, кровь принесенного в жертву молодого человека боролась с созревающей в венах совершенной кровью небожителей, воспринимая ее как угрозу, как нечто чужеродное. Конечно, то была неравная битва: священная лотосная кровь всегда одолеет смертную. Но пока борьба еще шла, кости ломило, суставы немилосердно выкручивало, и навалилась такая слабость, что не удавалось даже открыть глаза или произнести вслух что-то осмысленное.

Сквозь тягостный сон и дрожь лихорадки порой доходили до сознания смутные внешние ощущения. Вот чьи-то прохладные пальцы дотрагиваются до горячего лба, заботливо расправляют свежую повязку, смоченную разведенным водой ароматным яблочным уксусом. Сладковато пахнет камелиями, будто кто-то без жалости отломил цветущую красным ветвь зимней розы и принес сюда. И этот кто-то пытается поить его медовым, немного приторным настоем трав, осторожно, по капле заливая снадобье в иссушенные жестоким недугом губы.

Камелия… Лепестки насыщенно-красные, как пылкая взаимная любовь, и такие же недолговечные. Это значит – зима осталась позади. Наступил первый весенний сезон, олицетворяющий собою переход прошлого в будущее. Как возмутительно символично.

Но тело отвергает протянутую ему руку помощи: тело не хочет жить. Смешно сказать: он не имеет никаких ран и не нуждается в перевязках, однако в первый же день едва не истек собственной благородной кровью. Определенно, для столь сложного ритуала подошел бы более крепкий организм. Да и для магии красного цвета в будущем потребуется мощная жизненная сила, которой тут нет и в помине: он находится на пороге смерти, одной ногой по-прежнему стоя в небытии.

А может, дело здесь вовсе не в слабости нового тела? Может, дело в том, что душа не желает покидать небытие?

Стоит прекратить бороться – и душа возвратится в покой. Морские течения унесут прочь и укроют от прошлого, которое совсем не хочется вспоминать. Только дыхание океана будет слабо колыхать холодное сердце, пустой раковиной перекатывая его по улицам прекрасного Лианора.

Вода, вода. Непривычный штиль встревожит тишиной. Само небо утонуло здесь, в зеркальной пучине, и звезды спокойно лежат на дне, как блестящий жемчуг. Не только звезды, но и белокаменные тесаные мостовые, по которым доводилось беззаботно гулять когда-то, еще совсем мальчишкой. Юность его прошла здесь.

Но все это в прошлом. Теперь же – Лианор пал и покоится на глубине, и просвечивает насквозь мутной зеленью волны, как призрак потерпевшего крушение величественного корабля.

О Лианор, ты поглотил тысячи жизней… и забрал и его собственное сердце.

Воистину, переменчивы благословения небожителей.

Почему же сохранились одни лишь невообразимо далекие, самые ранние воспоминания? Почему не помнит он событий более поздних?

– …Позвольте вашему ученику позаботиться о вас, мессир, – сквозь пелену дурноты слышит он все тот же гортанный голос, подернутый дымкой усталости и сдержанной печали. Печаль проступает неявно: так сквозь многие слои лака показывается подлинный цвет дерева.

Кажется, прежде не замечал он за своим учеником склонности к меланхолии, – так откуда такая печаль? Откуда, о небожители, взялась она в этом твердом голосе? В голосе, который, словно далекий маяк, выводит его из кромешной тьмы.

Тем временем Элиар берет в руки маленькую золотую чашу в виде цветка вишни, а в ней – темное, как кровь, багряное вино. Что это еще за новые методы лечения? По вогнутому лепестку чаши густое питие аккуратно стекает ему в рот, и становится ясно – это никакое не вино. Это и вправду кровь, и она пахнет лотосом.

Дивный аромат красного лотоса, тот самый аромат, что после кончины его несколько недель стоял в адитуме… Откуда он это помнит?

Мысли понемногу успокаиваются и наконец начинают течь медлительной густой патокой. Корабль-призрак неуверенно ложится на курс.

Удивительно, но он и вправду хорошо помнит корабли – большие галеоны с крылатыми серебряными парусами. Не помня самого себя, помнит пьянящее ощущение зыбкой палубы под ногами, помнит грозную мощь океана, которую они, непревзойденные мореходы, смогли приручить…

Чьи-то пальцы выпускают край покрывала и бережно собирают неприбранные волосы: растрепавшиеся, спутанные, они в беспорядке рассыпаны по подушкам. Так могло быть только в глубоком нездоровье, когда больного боятся лишний раз побеспокоить, дабы не усугубить плачевное состояние. Чужая рука случайно касается горла и цепенеет, будто пораженная необычной беспомощностью лежащего без чувств человека. Он смутно ощущает прикосновение запястья, и, кажется, на нем – ритуальный траурный браслет? Но уже в следующий миг голову ему осторожно приподнимают, высвобождая оставшиеся, сбившиеся за спину длинные пряди.

– Я вижу, ваша светлость, вы почти не хотите жить, – прислушиваясь к прерывистому дыханию спящего, тяжело резюмирует Элиар. Вот уже много часов подряд он молча сидит подле кровати и смотрит, как вздрагивает неспособное вырваться из тяжелого полусна тело, тихо лежащее на простынях. – Никто не в силах запереть дух во плоти против его желания, даже подобрав идеально подходящий сосуд. Если бы это и было возможно, подобное насилие претит мне. Однако ваша душа поверила моим словам и по своей воле откликнулась на зов. В этом решении я узнаю духовную силу того, кого называли когда-то Красным Фениксом Лианора… того, кто прежде не принимал поражения.

Черный перламутровый гребень мягко касается волос, и от этого проявления заботы Элирий вдруг чувствует желанное успокоение. Перламутр напоминает о милом сердцу море. Долг ученика служить ему и быть рядом – хоть что-то осталось незыблемым в новом незнакомом мире.

Дыхание делается глубже и размереннее.

– Эти пряди – не дивный тонкий шелк волос народа Лианора, и священная речь ли-ан прозвучит несовершенно из уст полукровки. Все это не может не оскорбить ваш дух. Но умерший юноша приятными чертами немного напоминал Учителя. Вам не придется слишком уж ломать чужое тело: сила вашего духа с легкостью исправит недостатки, вернет точеные черты лика Первородного. Потерпите совсем немного, пока лотосная кровь не созреет полностью.

Пальцы ловко сплетают широкую свободную косу, как вдруг, дрогнув, застывают…

Что-то изменилось. Произошло что-то важное. Элиар будто заметил нечто необыкновенное, выходящее из ряда вон, и, боясь ошибиться, приблизил лицо, чтобы рассмотреть внимательнее.

– Учитель не покинет нас, – со спокойным облегчением проговорил он наконец. – Зерна крови Первородных крепко проросли в новом теле. Верное свидетельство тому – серебряная нить в волосах. Это добрый знак. Красные бумажные фонари будут гореть в ваших покоях день и ночь, возвещая великий праздник.

Элирий немедленно вспомнил: серебро!

Серебро в волосах всегда отличало прямых потомков небожителей. Низшие народы поначалу принимали его за седину, но седина, напротив, не была свойственна воинственному народу Лианора: их волосы – яркий черный обсидиан, что никогда не теряет цвет. И в этих волосах с рождения сияло священное серебро – своеобразный знак качества, знак чистой крови высшей пробы.

И, так как этой самой крови высшей пробы, обладающей магической силой крови небожителей, в их жилах текло не так уж и много, то и серебряные нити можно было перечесть чуть не по пальцам: они появлялись в основном на висках. Чтобы заострить внимание на этой благословенной особенности на Лианоре принято было сплетать серебряные пряди в отдельные тонкие косицы. Со временем количество крови небожителей в жилах повелителей людей и вовсе стало стремиться к нулю, но гордость от обладания ею, вопреки этому, все возрастала.

Так и пал однажды великий Лианор, погребенный холодной морской водой и собственной непомерной гордыней.

– Память об ушедшем, о покинувшем этот мир не иссякает с годами, если он достоин памяти. Память о вас живет. И в этой схватке жизни и смерти… жизнь должна победить.

Пальцы ученика замерли, держа прядь его волос, будто святыню, будто явившуюся из небытия давно утерянную реликвию, обладающую чудодейственной силой.

– Хорошо. Теперь и всегда все будет хорошо.

В следующий миг Элиар склонился и молча запечатлел на серебряных волосах поцелуй – чистый поцелуй преданности, подобный тому, который оставляют священнослужители на краю одежд своего верховного жреца.

Печатью такого церемониального поцелуя всегда скреплялись данные клятвы верности.

– С Днем рождения, Учитель.

* * *

Эпоха Красного Солнца. Год 274.

Сезон летнего солнцестояния

Пышно цветут степные ирисы

Великие степи. Халдор

*черной тушью*

То был долгий день середины лета.

Он выдался особенно жарким: постепенно стихали бушевавшие весной порывистые ветры, и сухой воздух, успокоившись, недвижным маревом стоял перед глазами. Всюду разносились запахи буйно цветущих кустарников и нежный, еле различимый, – жимолости, а высоко в небе безмятежно парили птицы. Травы отдавали сладковатым и пряным: ароматы смешивались и стелились под ногами так густо, что хотелось с головой окунуться в их манящее тепло.

Полуденное солнце уже набрало силу, и ослепительное сияние заливало Великие степи до краев, как гигантскую глиняную чашу. Иссушенная степная земля отдавала дымной горечью; степи полнились пением насекомых: несмолкающий звон поднимался над нагретыми камнями и пылью. Это был благословенный сезон самых длинных дней и самых коротких ночей.

Высокими кострами полыхало лето.

Однако, несмотря на царящую вокруг сонную атмосферу благодати, то был дрянной день.

Худший день в его жизни.

Жара не мешала Райару привычно упражняться в искусстве боя, с удовольствием перенимая опыт старших товарищей, как вдруг во временном лагере кочевников нежданными гостями объявились чужаки. Красный цвет их одежд, щедро разбавленный белым, был печально известен на Материке и запрещен для ношения всем, кроме Карателей – элитных бойцов Красного ордена Ром-Белиата.

Испокон веку появление их не сулило ровным счетом ничего хорошего, и соплеменники ощутимо напряглись, побросав свои повседневные дела. Однако, несмотря на дурную славу, мирных посланцев Запретного города чревато принимать без должного уважения, а потому им оказали почести, надо сказать, намного превосходящие законы южного гостеприимства, и без того не свойственного свирепому племени Халдора – Степным Волкам. Сам вождь вышел навстречу посольству.

Среди незваных визитеров особенно явственно выделялся один: наверняка именно его и сопровождали Каратели. Райар настороженно покачал головой. Какое роскошество – использовать дюжину непревзойденных орденских воинов в качестве личной охраны! Или свиты? Важная птица, как ни посмотри. Вон и жеребец у него – грациозный, будто из фарфора, редкой вороной масти с серебристо-белой гривой и хвостом.

Горделивый скакун почти парил над землей; в алом шелковом седле статный всадник не шевелился, сидел как влитой, походя на древнюю конную статую. Великолепный, будто высеченный из черного камня, жеребец остановился и застыл в эффектной позе, но в том мастерстве была заслуга не чужеземца, а самого племенного животного. Да, пришелец прекрасно держался в седле, но наметанный глаз Райара различил, что ездить верхом все же не слишком привычно для него. Сразу видно: из господ, предпочитающих передвигаться с комфортом, в экипажах или носилках.

Мальчишка пренебрежительно фыркнул: воистину, такому подойдет только тщательно выезженный конь, а если вдруг понесет – неопытный всадник не сумеет справиться с ним.

Райар же, как и всякий кочевник, мог показать чудеса выездки. Жеребец должен чувствовать малейшее желание всадника – это не пустая прихоть, в бою от этого порой зависит жизнь. Как и все степняки, Райар был страстным любителем лошадей и знал толк в благородных животных. С детства он решительно не доверял людям, которые не любят лошадей: определенно, была в них какая-то гнильца, неискоренимый душевный изъян. Только полные ничтожества могли не замечать их верности и бескорыстной привязанности. Для кочевника боевой конь был первый друг и компаньон, а для этого… гостя… – так, средство передвижения.

И, как будто пышного эскорта и дорогостоящего жеребца было недостаточно, одежды незнакомца также приковывали к себе всеобщее внимание. Окинув их взглядом, Райар только присвистнул. Насыщенный темно-багряный оттенок поистине редко доводилось увидеть так далеко от стен Ром-Белиата. Цвет красной вишни! Статусный цвет, дозволенный для ношения только высшим иерархам храма Закатного Солнца.

При священнослужителе не было заметно никакого оружия, лишь на бедре угрожающе покачивалась примечательного вида плеть: казалось, в ней заперто злое пламя.

Хвост Феникса – знаменитое духовное оружие Красного жреца!

Неужто это и вправду Красный жрец собственной персоной?.. Тот мог позволить себе не носить меча. Заинтригованный донельзя, Райар влез повыше на ограждения тренировочного круга и всмотрелся внимательнее.

Облик чужеземца поразил его. Строгий лик своей надменностью напоминал вырезанных из камня языческих идолов степных народов, жестоких каменных богов. Прибывший держал себя с достоинством высокорожденного аристократа, а если кому-то, чтобы понять это, не хватало безупречных манер, макушку венчала причудливой формы заколка с красной яшмой.

Нечасто можно было встретить носящих такое ранговое украшение. Сверкая серебром, оно громко сообщало окружающим об особенном статусе владельца: принадлежности к высшей родовой знати Ром-Белиата, Запретного города. О том же говорили и необычные серебряные пряди, обрамляющие узкое лицо Совершенного – красивое молодое лицо, испорченное лишь намертво застывшим на нем надменным выражением… волнующее жестокое лицо.

По правде говоря, от этой странной красоты, преисполненной въевшимся в кожу чувством собственного превосходства, делалось немного не по себе. Как может красота принадлежать настолько высокомерному человеку? Он ведь считает себя непогрешимым, не иначе!

Взгляд пришельца безразлично скользил поверх голов собравшихся. Уголки глаз подчеркивали красные тени, сами глаза – холодный океан.

Райар никогда не видел океана, но почему-то казалось: он должен выглядеть именно так. Во всяком случае, в Великих степях не было ничего для сравнения, имеющего такой же удивительно глубокий цвет. В раннем детстве мать говорила об этом – о необычном оттенке глаз, выдающем голубую кровь. Священный цвет циан – изменчивый цвет морской воды, своеобразный отличительный признак Совершенных. Ну, не считая, конечно, жестокости – известной болезни морского народа. Потомки небожителей от природы ослеплены гордыней, в сердцах их нет милосердия к тем, кого они называют неполноценными – то есть ко всем остальным.

Почуяв пристальный взгляд, Красный жрец чуть повернул голову и, в свою очередь, посмотрел Райару прямо в лицо. Кажется, он был озадачен оттого, что мальчишка не смущается и продолжает нахально глазеть в ответ.

Немудрено, что наружность его привлекла внимание чужеземца. Волосы Райар собрал на макушке в высокий волчий хвост, как принято среди воинов племени Степных Волков. Это было вполне обычно, а вот цвет… цвет этих самых волос резко выходил за границы обычного и говорил о том, что к человеческой крови кочевника щедро примешалась чужая кровь.

Небесная кровь выходцев из Лианора.

Глава 4. Цветущие пионы, острые шипы. Часть 2

Эпоха Красного Солнца. Год 274.

Сезон летнего солнцестояния

Пышно цветут степные ирисы

Великие степи. Халдор

*черной тушью*

Голос Красного жреца оказался глубоким, как море.

Но звучал этот голос устало и безучастно. До тренировочного круга едва доносились обрывки сухих фраз из разговора с отцом:

– …ты слушал меня невнимательно, вождь. Разве я что-то сказал про смерть? Мне нужна жизнь твоего сына, и ею я распоряжусь, как посчитаю нужным. Тебя это больше не касается.

Райар почувствовал, как сердце тревожно заныло в груди, но все еще не понимал, что значат лично для него эти загадочные слова про жизнь и смерть.

Великий Лианор взрастил народ завоевателей, три столетних периода назад терроризировавших весь Материк. Влекомый ветрами, Священный остров дрейфовал в Полуденном море, и точное местонахождение его всегда было тайной для жителей Материка. Мореходы Совершенных изучили траекторию движения Лианора, и корабли их всегда могли найти дорогу домой; для остальных же обнаружить край Вечной Весны было практически невозможно. Разве что кто-то мог наткнуться случайно, но, вернувшись на то же место, обнаружил бы лишь пустые волны.

Так вышло, что темными и жестокими деяниями Совершенные осквернили свое гордое имя и происхождение, в конце концов вызвав гнев высочайших покровителей: небесная твердь пролилась дождем из огня и серы и погребла под собою Священный остров. Морские воды поднялись выше самых высоких гор Лианора и сошлись над ним, ниспровергнув повелителей людей и уничтожив, как говорят, самую прекрасную землю из всех, что когда-либо существовала.

Как ни велика была трагедия и тоска по утраченному, а многие в те годы вздохнули с облегчением. Хвала небесам, благословенная цивилизация Лианора навеки сгинула в небытие!

Но уцелевшие не желали забывать прошлое. Они ведь богоизбранный народ, народ-богоносец! Одержимые идеей собственной исключительности, Совершенные не оставили попыток возродить утерянное государство на суше, и немалую роль в этом сыграл как раз таки явившийся к ним сегодня Красный жрец. Осевшие на Материке разрозненные выходцы из Лианора сплотились под его рукой и основали на Востоке Запретный город Ром-Белиат, первый правопреемник Лианора, а затем и затмивший его размахом и величием восьмивратный город Бенну, сияющую в зените славы Янтарную Слезу Запада. Так цивилизация Лианора возродилась на Материке – подобно фениксу, восставшему из пепла. Так закончилось Смутное время и началась эпоха Второго Рассвета, эпоха Красного Солнца.

Райару, разумеется, не доводилось бывать ни в одном из двух великих городов Оси, однако Бенну, привлекающий за свои стены многие народы Материка, располагал к себе как-то больше гордого Ром-Белиата, продолжавшего упрямо стоять на принципах чистоты крови. Там жила, как говорили, исключительно элита и высший свет общества Совершенных. И там же, город в городе, располагалась легендарная Красная цитадель.

Степные боги были суровыми и редко внимали молитвам кочевников. Лицемерные же божества морского народа прощали тем все что угодно: любые беззакония и зверства на покоренных «диких землях», как Совершенные презрительно именовали Материк. Увы, спустя сорок семь лет после гибели Священного острова высшие небожители сменили гнев на милость и вновь снизошли до молитв жрецов Совершенных, ниспослав в новый храм Закатного Солнца благодатный небесный огонь, символ нового благословения. С тех пор наследники Лианора, великие города Оси Ром-Белиат и Бенну, изрядно попортили крови жителям Материка, притесняя и угнетая их вот уже несколько поколений.

Зная все это, Райар вовсе не гордился наличием в своих жилах доставшейся от матери небесной крови народа Совершенных, к которому она принадлежала.

Красный жрец неожиданно изменил свой маршрут и, окруженный следовавшими неотступно Карателями, направился прямиком к его импровизированному наблюдательному пункту. Статусные одежды гостя развевались при движении, подобно огненным крыльям феникса. Отец следовал за ним, как привязанный, и непривычная обходительность его неприятно удивила Райара.

Подойдя ближе, посланник из Ром-Белиата дал знак спуститься с ограждений, и Райар неожиданно для самого себя послушался. Странного цвета глаза смотрели на него в упор, будто лишая воли, и он сам не заметил, как Красный жрец взял его за руку и кончиком указательного пальца начертил на ладони какой-то знак.

Несмотря на жару, узкая кисть жреца оказалась приятно прохладна, как тенистый ручей.

Придя в себя, Райар нахмурился и хотел было вырваться, как вдруг по только что проведенным линиям начало разливаться сияние. Словно диковинная раскаленная печать, словно свежее клеймо, знак на ладони ярко разгорался алым и с каждой секундой набирал свой чистый цвет.

Глаза выходца из Лианора удивленно расширились, и он сам выпустил руку Райара.

– Представь меня, – коротко бросил кому-то жрец, не поворачивая головы.

Один из воинов в бледно-красном немедленно шагнул вперед и с почтением представил чужеземца полным именем и титулом:

– Перед тобою его светлость мессир Элирий Лестер Лар, Совершенный, рожденный на Священном острове, Великий Иерофант Ром-Белиата, Наместник небожителей на земле, верховный жрец храма Закатного Солнца, глава Красного ордена, обладатель священного цвета, называемый также Красным Фениксом Лианора.

Райар оторопел: видано ли, сколько лишних слов! Пустое сотрясание воздуха, смешно даже. Вольные степняки испокон веку носили только одно имя, которого было вполне достаточно, но Совершенные, как и всегда, все слишком усложняли. Нужно ли говорить: подобная вычурность раздражает и только?

Хотя, нельзя не признать, все эти напыщенные громкие титулы звучат довольно-таки устрашающе.

– Как твое имя? – в свой черед вопросил Красный жрец. Его медоточивый голос оказался до странности притягательным, мягко принуждающим вслушиваться в сказанное.

– Райар, сын Тьера.

– Неверный ответ.

Без лишних объяснений выходец из Лианора ударил Райара по лицу.

От неожиданности тот покачнулся и едва удержался на ногах. Впрочем, нельзя сказать, что от одной только неожиданности: Красный жрец не выглядел столь же внушительно, как обступавшие его профессиональные орденские бойцы, но рука его оказалась тяжела.

– Но это действительно мое имя! – вспыхнув, в недоумении бросил Райар.

Губы саднили от унизительной, до слез обидной пощечины, которую ему отвесили на глазах у вождя и всего племени.

– Больше нет, – тоном, не терпящим возражений, заметил Совершенный. – В Ром-Белиате у рабов не бывает имен.

– Я вовсе не раб, – непреклонно заявил Райар, непонимающе глядя на отца. – Я сын вождя Степных Волков!

Его светлость мессир Элирий Лестер Лар покачал головой и раздраженно произнес что-то в ответ – на языке певучем и вязком, как горько-сладкий акациевый мед.

Каратель, которому прежде приказано было представить его, незамедлительно перевел на стандартную речь Материка:

– В твоих жилах течет кровь потомков небожителей, и она оказалась достаточно чиста, чтобы накапливать красный цвет. Это редкий дар, и способности твои велики, а потому ты поступишь на службу в храм Закатного Солнца и его светлость мессир Элирий Лестер Лар сам соблаговолит стать твоим Учителем. Тебе оказана большая честь. Но, поскольку низкое происхождение не позволяет занять положение выше положения раба, личного имени у тебя не будет. Конечно, если твой господин не захочет однажды его даровать. Кроме того, тебе придется как можно скорее выучить ли-ан, Высшую речь, древний язык Лианора, так что слушай внимательно, что говорит мессир Лар, и крепко запоминай.

Цвет – что-то вроде духовной энергии, лихорадочно вспомнил ошеломленный происходящим балаганом Райар. Способность накапливать цвет врожденная и проявляется, если кровь чиста и сильна. Сам же цвет зависит от личных качеств человека. В обществе потомков небожителей такие выдающиеся люди стоят на высшей ступени иерархии… Но почему все это должно теперь касаться его?

– Я – воин и не хочу быть служителем храма, – отрезал он. – Я не надену сутану! И у меня есть имя.

Красный жрец вновь посмотрел на него – с холодным презрением, как смотрят на последнее отребье или на мусор под ногами.

– А отваги тебе не занимать, звереныш. – Он только пожал плечами. – А что насчет ответственности за свои необдуманные слова?

Жрец щелкнул пальцами и небрежно стряхнул с кончиков алый сгусток энергии. Красный цвет немедленно пролился в воздух – и несколько человек вокруг, до того с любопытством наблюдавших за их перепалкой, просто повалились замертво. Тихо и молча, не издав ни единого звука!

– Ты виновен в их смерти, – спокойно и безжалостно пояснил Красный жрец. Взгляд его казался почти ласковым. – Они погибли из-за твоей дерзости и непокорности.

Райар молчал.

Что, так все просто? Жрец легко взмахнул рукой, и все эти люди действительно… мертвы? Воистину, выходцы из Лианора подобны небожителям. Народ, угнетающий их долгие годы, имел для этого достаточно сил.

Ситуация выходила из-под контроля. Придя в ярость от выходки чужака, соплеменники похватались было за оружие, но вождь упреждающе поднял руку, призывая к тишине. Заметив беспокойство степняков, Каратели также достали из ножен мечи, а Красный жрец лениво положил ладонь на рукоять Хвоста Феникса. Солнце над их головами палило нещадно, словно придавая сил своему служителю.

С лица Райара сошли краски. Красный жрец только усмехнулся, видя, как бледнеет лицо мальчишки. Пламенная плеть в руке в мгновение ока изменила внешний вид: как живая, она затрепетала под рукой своего хозяина, обильно разбрызгивая алые снопы искр, будто рвалась в бой. Плеть Тысячи Образов – так называли Хвост Феникса за способность менять обличье в зависимости от желания владельца и от ситуации, в которой ее собирались применить. Длинные пальцы жреца, словно моток красных ниток, окутывало пульсирующее красноватое сияние.

– Свободные не слушают плеть. – Райар мрачно насупился, не отрывая глаз от знаменитого духовного артефакта.

Красный жрец чуть приподнял бровь, в холодных глазах появились смешинки.

– Все эти земли с живущими на них принадлежат Ром-Белиату. – Широким жестом он обвел вокруг себя, массивным кнутовищем очерчивая всю необъятную территорию Великих степей. – Ром-Белиат не имеет границ. Разве не знаешь ты девиз нашего города?

– Лучше умереть, чем жить в рабстве!.. – с угрозой в голосе вскинулся Райар.

В этот раз он даже не успел заметить, что произошло, просто вдруг захлебнулся горячим и сладким воздухом. Линия горизонта резко перевернулась, опрокинулась, и чистое летнее небо неспешно потекло над ним. Взметнулась плеть из огня и с хлестким звуком опустилась на свою жертву.

А вокруг горла оплелся, распускаясь цветами жгучей боли, тугой огненный ошейник.

– Ты невоздержан на язык, говоря со старшими, – услышал он уже знакомый медовый голос Совершенного. – Таких, как ты, непослушных учеников в храме Закатного Солнца принято сечь розгами. Получишь их по прибытии во храмовом флигеле для наказаний… ах да…

Красный жрец вдруг вспомнил что-то и поморщился.

– Ты ведь мой личный ученик, маленький волчонок. Радуйся: тебя не посмеет тронуть никто, кроме меня.

Прекрасное время для нотаций, ничего не скажешь! Стремясь избежать ожогов, Райар отчаянно извивался на земле в попытках освободиться, но удавка крепко держала его. Рот и нос забила сухая пыль. Дыхание стало прерывистым, боль заслонила все – задыхаясь, он словно поплыл куда-то прочь в вязком туманном мареве…

– Райар! – откуда-то издалека строго одернул его отец. – Не упрямься! Поезжай. Твой отъезд в храм – единственное условие нашего будущего мира. Мессир Красный жрец дал слово, что воины Ром-Белиата не вернутся в эти края, если ты отправишься с ним. Сделай это для нашего народа. Подумай о Халдоре.

Окрик отца подействовал на Райара хуже унизительной прилюдной пощечины чужеземца. Щеки до сих пор горели, помня ее. Смятение охватило сердце. Его, сына вождя, позволят увезти в постыдный плен? Они и вправду готовы принести его в жертву прихотям мерзких жрецов? Кочевник замер, прекратив сопротивление, и плеть немедленно отпустила его.

В полной растерянности Райар остался лежать навзничь, бессознательно касаясь горла. Кажется, ожогов не было – неужели боль от прикосновения пламени имела не физическую, но ментальную природу? Должно быть, так, иначе Красный Феникс уже умертвил бы его огнем своей знаменитой плети.

Солнце отбрасывало голубые тени, одуряюще пахло прелой землей, листвой и еще чем-то. Взгляд бесцельно скользнул в сторону и вдруг упал на корону выглядывавшего из трав большого ириса, беззастенчиво изливавшего свой аромат. Розово-фиолетовый, редкого лавандового оттенка цветок удивил своей неожиданной красотой, а листья его оказались похожи на лезвия узких изогнутых мечей, что висели на расшитых поясах Карателей Красного ордена. Говорят, ирисы можно использовать как живые обереги – по поверьям степного народа они защищают от несчастий.

Врут. От сегодняшнего несчастья нежный лавандовый ирис его не спас. Привкус крови во рту причудливо смешивался с ароматом беспечно цветущих лугов. Травяной океан заволновался от порыва внезапного ветра.

– Поезжай в Ром-Белиат, Райар, – тихо повторил отец, видя, что он так и продолжает упрямо лежать на земле. – Ты привыкнешь.

– На тебя возложена миссия мира, – коротко подтвердил Красный жрец, мельком глянув на занимавший упертого мальчишку цветок. В восточных краях ирис тоже пользовался большим уважением, считаясь символом верности до самой смерти. – Степные Волки отдают тебя в храм Закатного Солнца в обмен на мир, в залог последующих мирных отношений. Так будет лучше всем – ты не один из них. Согласен ехать со мной по доброй воле, или придется всю дорогу волочь тебя за лошадью на аркане, а по Запретному городу везти в железной клетке?

Райар угрюмо кивнул, наконец-то вставая и отряхивая одежду от вездесущей пыли.

– Согласен.

– Хвала небожителям, ты осознал, что был неправ, и исполнился раскаяния, – шелковым голосом сказал Красный жрец, упрятывая страшную плеть за пояс.

Райар сжал кулаки, но промолчал. От досады на самого себя и на все творящееся вокруг он злился и одновременно чувствовал ужасную, мучительную беспомощность, будто саму земную опору грубо выдернули у него из-под ног. Под жестокой рукой новоявленного наставника знакомый мир трескался и крошился, как цветное стекло.

– Прощайте, – с трудом сумел вымолвить он, коротко обращаясь к отцу и к появившемуся рядом старшему брату, с откровенным неодобрением взиравшему на происходящее. – Я сделаю то, что нужно для Халдора.

– Твое имя? – на ли-ан повторил уже знакомый вопрос Совершенный. Слова текли с четко очерченных губ, как дивная музыка. Несмотря на всю неприязнь, что внушал ему Красный жрец, сопротивляться силе этого голоса было невозможно.

– У меня… нет имени, – сгорая от стыда и с трудом подавляемого гнева, сквозь зубы выдавил Райар.

Неужели проклятый наставник будет теперь издеваться над ним всю жизнь? Нет, невозможно примириться с таким положением дел. Этот гнусный человек должен заплатить за все, что творит безнаказанно в Великих степях. Как только получится, как только выпадет счастливый шанс, Райар воздаст высокомерному ублюдку по заслугам! Видят боги, Совершенный даст ему ответ за все!

«Однажды я убью тебя, Красный Феникс Лианора».

Услышав удовлетворительный ответ, Красный Феникс равнодушно отвернулся от Райара, будто тут же позабыл о его существовании. Разговор был окончен.

Травы шевелились вокруг – по пояс высотой.

Глава 5. Феникс распускает хвост. Часть 1

Эпоха Черного Солнца. Год 359.

Сезон дождевой воды

Долгожданные дожди драгоценны как масло.

День шестой от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*киноварью*

Всю ночь ему снился дождь.

В сознании струился невнятный шепот воды, похожий на шелест пенной волны о песок, а может, и вправду тихонько сползали по стеклам прозрачные капли. Как бы то ни было, рассвет случился солнечным и обещал погожий день: большие оранжевые пятна так и сочились сквозь полуприкрытые веки.

Плотная муаровая ткань полностью занавешивала кровать, надежно укрывая спящего от посторонних взглядов. Только одна из складок была слегка приоткрыта: красный шелк играл, отливая на ярком свету. Алыми были и простыни, и шуршащие от малейшего движения парчовые покрывала, плотные, расшитые пышными пионами; от волнообразных переливов богатых оттенков красного на душе становилось тепло.