Холодный огонь E-Book

Дин Кунц

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: The Big Book
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2022

Seitenzahl: 538

Beschreibung

Их свел случай, странное происшествие, которое могло стать трагедией, но к счастью все завершилось благополучно. Холли Торн, талантливый журналист, становится свидетельницей того, как неизвестный мужчина, появившийся словно бы ниоткуда, вытаскивает из-под колес машины подростка-школьника — в последний момент, когда гибель мальчика была уже, кажется, неминуема. Журналистская интуиция ей подсказывает: вот он, герой, который станет в ее карьере стартом к профессиональным высотам. Но все оборачивается иначе. Джим Айронхарт, спасший мальчика, обладает удивительным свойством — внутри него существует нечто, что толкает Джима все бросить и ехать, лететь, бежать, чтобы спасти человека. Ребенок это, взрослый — не важно. Он не может сопротивляться, сила, которая им управляет, выше его воли и разума. Джим не понимает ее природы, он подавлен, растерян, он истощен морально. И Холли со временем понимает, что цель ее жизни не профессиональный рост, цель ее — спасти человека. Спасти от самого себя. Роман издается в новом переводе.

Leseprobe

Оглавление

Часть первая. Герой, друг

Часть вторая. Ветряная мельница

Часть третья. Враг

Dean KoontzCOLD FIRECopyright © 1988 by Nkui, Inc.This edition published by arrangement with InkWell Management LLC and Synopsis Literary AgencyAll rights reserved

Перевод с английского Илоны Русаковой

Оформление обложки Егора Саламашенко

Кунц Д.Холодный огонь : роман / Дин Кунц ; пер. с англ. И. Русаковой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2022. — (The Big Book).

ISBN 978-5-389-21800-0

16+

Их свел случай, странное происшествие, которое могло стать трагедией, но, к счастью, все завершилось благополучно.

Холли Торн, талантливый журналист, становится свидетельницей того, как неизвестный мужчина, появившийся словно бы из ниоткуда, выхватывает из-под колес машины школьника-подростка — в последний момент, когда гибель мальчика была уже, кажется, неминуема. Журналистская интуиция подсказывает ей: вот он, герой, который станет в ее карьере стартом к профессиональным высотам.

Но все оборачивается иначе.

Джим Айронхарт, спасший мальчика, обладает удивительным свойством — внутри его существует нечто, что толкает Джима все бросить и ехать, лететь, бежать, чтобы спасти человека. Ребенок это, взрослый — не важно. Он не может сопротивляться, сила, которая им управляет, выше его воли и разума. Джим не понимает ее природы, он подавлен, растерян, он истощен морально.

И Холли со временем понимает, что цель ее жизни не профессиональный рост, цель ее — спасти человека. Спасти от самого себя.

Роман издается в новом переводе.

© И. Б. Русакова, перевод, 2022© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022Издательство АЗБУКА®

Нику и Вики Пейдж,которые умеют быть хорошими друзьямии добрыми соседями, когда захотят.А такжеДику и Пэт Кэрлан,одним из немногих в Голливуде,у кого есть и всегда будет сердце.С вами моя жизнь стала лучше.Ненормальнее, но определенно лучше.

Часть первая Герой, друг

В реальном мире, как и в мире снов,На всем лежит таинственный покров...Книга сочтенных печалей

Жизнь без цели, без смыслаНе рождается в мир.Мы находим ту искру,Что зажигает наш кумир...Или черный рог СмертиНас сзывает на пир.Жизнь, лишенная цели,Ослепляет, как дождь,Мы блуждаем в потемках,В сердце холода дрожь...Или жаждою смертиОбагряем свой нож.Книга сочтенных печалей

12 августа

1

Джим Айронхарт мог бы догадаться, что надвигается неотвратимое, еще до случая в супермаркете. Ночью во сне его преследовала стая огромных черных птиц. Он бежал через поле, а птицы с пронзительными криками кружили над головой и неистово хлопали крыльями, готовясь вцепиться в него крючковатыми клювами и острыми, как скальпель, когтями. Джим проснулся от духоты и в одних пижамных штанах потащился на балкон глотнуть свежего воздуха. Однако к половине десятого утра воздух уже прогрелся до тридцати двух градусов, и неприятное ощущение, с которым он открыл глаза, только усилилось.

Джим подольше постоял под душем и побрился, это немного его освежило.

В холодильнике нашелся один-единственный заплесневелый кусок пирога «Сара Ли». Наверное, так бы выглядел выращенный в лаборатории особо вирулентный возбудитель ботулизма. Джим встал перед выбором: голодать или выйти в пекло.

В тот знойный августовский день птиц можно было увидеть разве что в кошмарном сне, в реальности они предпочли калифорнийскому небу кроны деревьев — укрылись в тени и только изредка без особого энтузиазма подавали голос. Собаки торопливо пробегали по раскаленным тротуарам. Даже ребенок не стал бы проверять, можно ли на асфальте поджарить яйцо: в это и без опытов верили и взрослые, и дети.

Легкий завтрак под зонтиком на пляже Лагуна-Бич отнял все силы, Джим снова покрылся испариной. Это был один из тех редких дней, когда с океана не дул даже легкий бриз.

Из кафе Джим отправился в супермаркет, который в первые минуты показался настоящим оазисом. Джим был в белых слаксах и синей футболке, так что воздух из кондиционеров и от холодильных горок приятно освежал тело.

Приступ случился в кондитерском отделе, когда он сравнивал составы миндального печенья и ананасово-кокосово-миндальных шоколадок, пытаясь решить, что из них — наименьшее прегрешение против диеты. Правда, по шкале подобных случаев это и приступом сложно было назвать: ни конвульсий, ни судорог, ни ручейков пота, ни разговоров на непонятных языках. Ничего такого. Джим просто вдруг повернулся к стоящей рядом женщине лет тридцати и сказал:

— Спасательный круг.

Симпатичная женщина в шортах и топе с лямкой через шею, вероятно, уже устала от охотников к ней подкатить.

— Простите? — переспросила она, похоже приняв Джима за одного из них.

Плыви по течению, велел себе Джим, не бойся.

Его начало трясти, но не из-за кондиционеров, а от холода, который сковал внутренности, словно извивающиеся угри. Силы оставили Джима — пальцы разжались, и пачка печенья упала на пол.

Стало неловко, но он не мог себя контролировать и только повторил:

— Спасательный круг.

— Не понимаю, — сказала женщина.

— Я тоже, — признался Джим, хотя такое случилось с ним уже в десятый раз.

Женщина держала коробку с ванильными вафлями так, будто готовилась бросить ее Джиму в лицо и убежать. Она явно размышляла, не похож ли он на героя заголовков типа «Буйнопомешанный застрелил шестерых в супермаркете». Однако она, словно добрая самаритянка, сначала спросила:

— С вами все в порядке?

Джим наверняка побледнел — он почувствовал, как от лица отлила кровь. Постаравшись бодро улыбнуться, хотя понимал, что вместо улыбки выйдет малоприятная гримаса, Джим сказал:

— Мне надо идти.

Он развернулся и, оставив тележку, вышел из супермаркета в августовскую жару.

От резкого перепада температур перехватило дыхание. Расплавленный асфальт на парковке прилипал к подошвам. Солнце серебрило ветровые стекла автомобилей и, падая на хромированные бамперы и решетки радиаторов, разлеталось на тысячи ослепительных лучей.

Джим подошел к своему «форду». Кондиционер не спасал: не успел он выехать со стоянки и свернуть на Краун-Вэлли-парквей, а поток воздуха из-под приборной доски уже можно было назвать освежающим только потому, что в салоне стало невыносимо жарко. Джим опустил окно со своей стороны.

Сначала он не знал, куда едет, потом появилось смутное чувство, что надо вернуться домой. Это чувство очень быстро переросло в уверенность, а уверенность — в навязчивую потребность. Нужно быть дома.

Джим ехал слишком быстро, лавировал между машинами, шел на обгон, рисковал. Останови его патрульный, он бы не смог объяснить, почему так спешит.

Казалось, кто-то управляет им, как он сам управляет машиной.

Джим снова велел себе плыть по течению, что было нетрудно, потому что выбора у него не оставалось. А еще он велел себе не бояться, но страх был его постоянным спутником.

Наконец Джим свернул на подъездную дорожку к своему небольшому дому в Лагуна-Нигель. Из-за черных теней от остроконечных пальмовых ветвей на ярко-белой оштукатуренной стене казалось, что дом высох и потрескался от зноя, а красная черепица на крыше напоминала рябь на огненном море.

Сквозь тонированные стекла в спальню лился красноватый свет. Его медные полоски на кровати и грязно-белом ковре чередовались с лентами теней от приоткрытых жалюзийных ставен.

Джим включил прикроватный светильник.

Он понял, что собирается в путешествие, только когда вытащил из шкафа чемодан. Упаковал бритвенные и туалетные принадлежности. Куда и на сколько он едет, Джим не представлял, но уложил две смены одежды. Его работа (или миссия, бог знает, как назвать) обычно не занимала больше двух-трех дней.

Джим помедлил — не маловато ли вещей? С другой стороны, поездки слишком рискованные, каждая может стать последней, а в таком случае какая разница, сколько с собой брать?

Он закрыл чемодан и некоторое время смотрел на крышку, не понимая, что делать дальше.

— Надо лететь, — сказал он.

Теперь он знал.

Дорога до аэропорта имени Джона Уэйна на юго-востоке от Санта-Аны заняла меньше получаса. По пути Джим замечал едва уловимые приметы того, что до постройки акведуков Южная Калифорния была настоящей пустыней: билборд, призывающий экономно расходовать воду; неприхотливые кактусы и ледяник, которые высаживали садовники перед многоквартирными новостройками в юго-западном стиле. Земля на необработанных полях и пустующих холмах между «зелеными поясами» и озелененными поместьями высохла и поблекла на солнце. Одна спичка в руке пиромана могла положить начало сезону пожаров.

В главном терминале потоки пассажиров устремлялись к выходам на посадку и обратно. Мультирасовая толпа опровергала застарелый миф о том, что пресный в культурном отношении округ Ориндж населен исключительно белыми протестантами. По пути к телемониторам со списками рейсов «Тихоокеанских юго-западных авиалиний» Джим успел услышать речь на четырех языках, не считая английского.

На табло отправлений Джим просмотрел все города сверху донизу. Предпоследний — Портленд, Орегон — словно высек искру в его сознании, и он поспешил к билетной стойке.

Обслуживавший Джима приятный молодой человек в аккуратной униформе был похож на образцового работника Диснейленда — но только на первый взгляд.

— Рейс на Портленд через двадцать минут, — сказал Джим. — Места еще есть?

Молодой человек сверился с компьютером.

— Вам повезло, сэр, есть три свободных места.

Пока кассир оформлял билет по кредитной карте, Джим заметил, что у того проколоты уши. Дырки в мочках бросались в глаза, значит парень после работы постоянно носил серьги, причем тяжелые. Служащий протянул Джиму кредитку, рукав его рубашки задрался, и над правым запястьем открылась оскаленная пасть дракона: детальная цветная татуировка явно на всю руку. На костяшках пальцев у парня были подсохшие ссадины — наверняка после драки.

По пути на посадку Джим гадал, в какую субкультуру ныряет этот парень, сняв в конце рабочего дня униформу и накинув свою привычную одежду. Что-то ему подсказывало, что этот малый не просто обычный байкер или панк.

Самолет оторвался от земли и взял курс на юг. Безжалостное солнце слепило глаза, но потом они свернули на запад и дальше полетели над океаном на север. Теперь Джим видел только отражение самолета в воде. Поверхность океана стала похожа на вырвавшуюся из трещины в земной коре бурлящую магму.

Джим поймал себя на том, что стиснул зубы и вцепился в подлокотники кресла, точно орел, который вонзил когти в ненадежную ветку.

Он попытался расслабиться.

Джим не боялся летать. Страх вселял Портленд... Вероятно, там его поджидает смерть. Интересно, в каком обличии?

2

Холли Торн приехала в частную начальную школу на западе Портленда, чтобы взять интервью у Луизы Тарвол, учительницы, которая умудрилась продать свой сборник стихов одному из крупнейших издательств Нью-Йорка. Задача была не из легких, учитывая, что в наше время для большинства людей поэзия — это тексты популярных песен или зарифмованная телевизионная реклама собачьего корма, антиперспиранта или радиальных шин с металлокордом.

Летом занятия шли только в нескольких классах, и коллега согласилась подменить Луизу на время интервью.

Они сели за красный столик на игровой площадке, но сначала Холли провела ладонью по скамейке, желая убедиться, что не испачкает белое хлопчатобумажное платье. Слева от столика были разнообразные лазилки, справа — качели. В теплом воздухе разливался аромат растущих неподалеку пихт.

— Какой здесь воздух! — Луиза вдохнула полной грудью. — Сразу кажется, что ты на опушке парка в пять тысяч акров! Почти не чувствуется смрада человеческой цивилизации.

Том Корви, редактор раздела досуга «Портленд пресс», перед командировкой дал Холли почитать «Шепоты кипариса и другие стихи» авторства Тарвол. Холли была бы только рада, если бы ей понравился этот сборник. Она вообще радовалась чужим достижениям, может, потому, что сама не преуспела в журналистике и нуждалась в напоминании, что успех все-таки возможен. Увы, стихи Луизы Тарвол, уныло-сентиментальные хвалы природе, были скучны, хоть вешайся. Будто она примеряла на себя роль второго Роберта Фроста, но ее вирши подправил редактор «Холлмарка», чтобы они подошли для приторных открыток к бабушкиному юбилею.

Тем не менее Холли хотела написать благожелательный репортаж. За годы работы она повидала репортеров, которые из зависти, желчности или из ложного чувства собственного превосходства всё переворачивали и расставляли акценты так, чтобы выставить героя своего материала дураком. За исключением случаев, когда речь шла о гнусных преступниках или грязных политиканах, Холли не умела ненавидеть настолько сильно, чтобы писать подобные статьи. И в том числе поэтому, поработав в трех крупных газетах, она в итоге оказалась в более скромной «Портленд пресс». Тенденциозные материалы зачастую ярче сбалансированных репортажей, их обсуждают, ими восторгаются, газеты, в которых они печатаются, лучше продаются. Но у Холли, хотя ей почти сразу не понравилась Луиза Тарвол, причем даже больше, чем ее стихи, не лежала душа к такой работе.

— Только на природе я оживаю. Вдали от цивилизации, где слышатся голоса в кронах деревьев, в кустарнике, в прудах, в грязи...

Голоса в грязи? Холли чуть не рассмеялась.

Внешне Луиза была ей симпатична — уверенная в себе, здравомыслящая, энергичная. Женщина тридцати пяти лет, всего на два года старше Холли, она выглядела старше на все десять. «Гусиные лапки» в уголках глаз, морщинки у рта и обветренная смуглая кожа выдавали в ней человека, который много времени проводит вне дома. Выгоревшие на солнце, стянутые в хвост волосы, джинсы, синяя клетчатая рубашка.

— В лесной грязи есть своя чистота, — уверенно сказала Луиза. — Ее не сравнить со стерильной чистотой хирургического отделения. Из этой обновленной чистоты души рождаются совершенные химеры высокой поэзии.

— Химеры высокой поэзии? — переспросила Холли с таким видом, будто хотела удостовериться, что ее диктофон верно фиксирует каждый перл поэтессы.

— Химеры высокой поэзии, — повторила Луиза и улыбнулась.

Сама Луиза, в отличие от ее внешности, раздражала Холли. Она культивировала таинственность и казалась насквозь фальшивой. Ее позиция, ее взгляды были зыбкими и основывались не на фактах или знании, а на фантазиях, она крепко за них держалась, но от этого они не становились реальны. И она подавала их цветистыми, но неопределенными словами — пышными, но пустыми.

Холли сама регулярно перечисляла деньги на защиту окружающей среды, но тот факт, что в определенных вопросах она выступает на одной стороне с Луизой, ее совсем не порадовал. Неприятно иметь «поехавшего» союзника, тогда и твои взгляды ставятся под сомнение.

Луиза подалась вперед и положила руки на столик.

— Земля живая. Она говорила бы с нами, будь мы этого достойны. Говорила бы из камня, из растений или из пруда, так же легко, как я разговариваю с вами.

— Какая интересная теория, — заметила Холли.

— А люди всего лишь вши.

— Вши?

— Вши на теле земли, — с мечтательным видом подтвердила Луиза.

— Я не думала об этом в таком ключе, — призналась Холли.

— Бог не просто в каждой бабочке, Бог и есть бабочка, птица, кролик, каждое дикое животное. Я бы пожертвовала миллионом человеческих жизней — нет, десятью миллионами! — ради спасения одного невинного семейства куниц, потому что каждая куница есть Бог.

Холли притворилась, будто ее взволновали речи Луизы, хотя сама подумала, что все это похоже на экофашизм.

— Я каждый год перечисляю пожертвования в Комитет по охране природы, — сказала она, — и даже могла бы назвать себя энвайронменталисткой, но теперь понимаю, что до ваших высот мне еще далеко.

Поэтесса не уловила сарказма в словах Холли, она потянулась через стол и сжала ее руку:

— Не расстраивайтесь, дорогая, вы к этому еще придете. Я чувствую у вас ауру большого духовного потенциала.

— Помогите разобраться... Бог — бабочки, кролики и все дикие животные. И Бог — камни, грязь и вода. Но Бог — не мы?

— Да, и виной тому одно наше противоестественное свойство.

— Какое же?

— Разум.

Холли удивленно заморгала:

— Разум — противоестественное свойство?

— Разум такого высокого уровня — да. Ни одно другое существо в природе им не обладает. Вот почему природа нас чурается, а мы подсознательно ее ненавидим и стремимся уничтожить. Высокий уровень развития ведет к прогрессу. Прогресс порождает ядерное оружие, биоинженерию, хаос и в результате приводит к гибели.

— Но ведь именно Бог (или все же эволюция?) наделил нас разумом? — спросила Холли.

— Непредвиденная мутация. Мы мутанты, вот мы кто. Монстры.

— Значит, чем примитивнее живое существо...

— Тем оно ближе к природе, — закончила за нее Луиза.

Холли задумчиво кивнула, будто всерьез рассматривая теорию о превосходстве неразумного мира над разумным. На самом деле она думала, что все-таки не сможет написать эту статью. Луиза Тарвол со своими сумасбродными идеями была настолько нелепа, что Холли просто не могла выдать о ней благожелательный материал, не поступившись своими принципами. В то же время ей не хотелось выставлять женщину на посмешище. Проблема Холли крылась не в ее несгибаемом цинизме, а в ее добром сердце. Никто не бывает так несчастен и неудовлетворен собой, как наделенный даром сострадания циник.

Холли убрала ручку — заметки она все равно не собиралась делать. Ей хотелось лишь поскорее распрощаться с Луизой и уйти с этой детской площадки в реальный мир, пусть он и был почти так же безумен, как их встреча. Все-таки нужно предоставить Тому Корви запись разговора на полтора-два часа, чтобы дать другому репортеру материал для статьи.

— Луиза, — сказала Холли, — поразмыслив над вашими словами, я прихожу к выводу, что вы, как никто другой, близки к природе.

Поэтесса восприняла этот легкий выпад как комплимент, улыбнулась и охотно приоткрыла для собеседницы еще одну грань своей философии:

— Деревья — наши братья. — (Тут она, видимо, забыла, что люди — вши, а не деревья.) — Стали бы вы отрубать конечности у своего брата, распиливать его плоть и строить дом из частей его тела?

— Нет, не стала бы, — честно ответила Холли. — И потом, вряд ли город дал бы разрешение на строительство настолько нетипового здания.

Холли ничем не рисковала — у Луизы не было чувства юмора, а следовательно, и обидеться на шутку она не могла.

Пока поэтесса разглагольствовала, Холли облокотилась на стол и, симулируя внимание, быстро прокрутила в голове свою взрослую жизнь. Она пришла к выводу, что все эти годы тратила драгоценное время на разных идиотов, социопатов и жуликов, которые делились с ней своими бредовыми планами и мечтами, в то время как она тщетно пыталась найти крупицы смысла в их глупых или сумасбродных россказнях.

Все больше погружаясь в тоску, Холли поразмышляла о своей личной жизни. Она не пыталась завести близких подруг в Портленде, возможно, потому, что в душе знала: этот город — не больше чем очередная остановка в ее журналистском странствии. Опыт отношений с мужчинами навевал еще больше тоски, чем интервью с представителями обоих полов. Да, Холли еще надеялась встретить своего единственного, выйти замуж, нарожать детей и наслаждаться семейной идиллией. Вот только она сомневалась, что в ее жизни появится кто-то симпатичный, умный, интеллигентный и по-настоящему интересный.

Возможно, этого никогда не случится.

А если такой мужчина однажды по чудесному стечению обстоятельств встретится ей на пути, его внешность и приятные манеры наверняка окажутся маской, под которой скрывается серийный убийца с цепной пилой.

3

Выйдя из терминала международного аэропорта Портленда, Джим сел в такси компании «Нью-роуз-сити-кэб». По названию можно было подумать, что эта компания — корпоративный приемный ребенок из давно забытой эпохи хиппи, появившийся на свет во времена фенечек и «силы цветов». Но таксист — согласно лицензии его звали Фрейзер Тули — пояснил, что Портленд называют городом роз, цветы здесь повсюду и они символизируют обновление и развитие.

— Так же как уличные попрошайки в Нью-Йорке символизируют стагнацию и упадок, — самодовольно, но абсолютно беззлобно добавил он, и у Джима возникло ощущение, что портлендцы все такие.

Тули, внешне один в один Лучано Паваротти, неуверенно переспросил:

— Вы хотите, чтобы я просто немного вас покатал?

— Да, думаю посмотреть город, перед тем как заселюсь в отель. Никогда не бывал в Портленде.

По правде, Джим просто не знал, в каком отеле остановиться и что ему предстоит сделать вечером или на следующий день. Он надеялся, что, если расслабится и немного подождет, на него снизойдет озарение.

Тули обрадовался такому заказу — на счетчик накапает приличная сумма, а еще ему нравилось знакомить гостей со своим городом, он ведь не подозревал, что Джим просто ждет озарения. И город действительно оказался на редкость привлекательным. Ухоженные кирпичные дома девятнадцатого века соседствовали с современными высотными зданиями с застекленными фасадами. Парков с фонтанами было столько, что иногда казалось, будто дорога идет через лес. И повсюду розовые кусты, пусть и не все в цвету, как в начале лета, но в целом картина была очень красочная.

Меньше чем через полчаса Джим внезапно почувствовал, что время на исходе.

Он подался вперед и словно со стороны услышал собственный голос:

— Вы знаете школу Маколбери?

— Конечно, — ответил Тули.

— Что это за школа?

— Вы так спросили, будто и сами знаете. Частная начальная школа на западе города.

У Джима участился пульс.

— Я должен быть там.

Тули посмотрел на него в зеркало заднего вида и нахмурился:

— Что-то случилось?

— Я должен быть там.

Тули притормозил на красный сигнал светофора и глянул через плечо:

— Что случилось?

— Я просто должен быть там, — раздраженно повторил Джим.

— Конечно, плевое дело.

Страх не отпускал Джима с того самого момента, как он четыре часа назад сказал женщине в супермаркете «спасательный круг». Но теперь он вцепился в него мертвой хваткой и подгонял к школе Маколбери.

— Я должен быть там через пятнадцать минут! — повысил голос Джим, хотя не смог бы объяснить, к чему такая спешка.

— Почему раньше-то не предупредили?

Джим хотел сказать «раньше я не знал», но вместо этого требовательно спросил:

— Сможете довезти за пятнадцать минут?

— Придется поднапрячься.

— Плачу тройной счетчик.

— Тройной?

— Если довезете вовремя. — Джим достал из бумажника стодолларовую купюру и резким движением протянул ее Тули: — Возьмите, это аванс.

— Все так серьезно?

— Вопрос жизни и смерти.

Водитель бросил на него взгляд, в котором ясно читалось: «Ты псих?»

— Зеленый, едем! — приказал Джим.

Тули еще больше нахмурился, повернулся к рулю, свернул с перекрестка налево и выжал педаль газа.

Джим всю дорогу нервно поглядывал на часы. Когда они подъехали к школе, в запасе оставалось три минуты. Джим бросил Тули еще одну купюру, заплатив больше чем в три раза, и выбрался из такси с чемоданом в руке.

— Вас подождать? — спросил Тули, наклонившись к открытому окну.

Джим захлопнул дверцу:

— Нет. Нет, спасибо, езжайте.

Такси отъехало, а Джим взволнованно оглядел фасад школы: здание в колониальном стиле с широкой верандой, к которой для расширения классных помещений пристроили два одноэтажных флигеля. На белые стены школы падали тени дугласовых пихт и многолетних платанов. С газоном и игровой площадкой школа занимала весь небольшой квартал.

Джим стоял на дорожке прямо напротив парадного входа. Из двухстворчатых дверей на веранду высыпали дети с планшетами, книжками и ланчбоксами в ярких цветных наклейках. Они сбегали по ступенькам и, смеясь и болтая, проходили мимо Джима, выходили за ворота в остроконечной ограде и расходились — кто вверх, кто вниз по улице.

Прошло две минуты. Джиму не надо было сверяться с часами — его сердце отстукивало два удара в секунду, он чувствовал время так, будто сам превратился в часовой механизм.

Солнечный свет проникал сквозь кроны деревьев и словно огромной золотой паутиной накрывал людей и всю территорию перед школой. Казалось, эта паутина переливается и подрагивает в такт звонкому детскому смеху. Идиллическая картина.

Но смерть приближалась.

Джим вдруг понял, что она придет за ребенком. Не за кем-то из троих учителей, стоящих на веранде, а за одним конкретным ребенком. Это будет не катастрофа. Не взрыв, не пожар, не авиапроисшествие, в результате которого погибнут десятки людей. Будет одна маленькая трагедия. Но кого она выберет?

Джим переключил внимание с декораций на актеров. Он разглядывал лица проходящих мимо детей в надежде, что сумеет увидеть метку неминуемой смерти. Все дети выглядели так, будто никогда не умрут.

— Так кто же? — вслух спросил Джим.

Он обращался не к себе и не к детям, а к... В тот момент он подумал, что, наверное, к Богу.

— Кто?

Некоторые дети шли вверх по улице к переходу на перекрестке, другие спускались вниз, в конец квартала. И в обоих направлениях детей сопровождали женщины в оранжевых жилетах с похожими на лопатки знаками «стоп» в руках. Они собирали детей в маленькие группы и переводили их через дорогу. Ни легковых автомобилей, ни грузовиков на улице не было, так что и без регулировщиц вряд ли кто-то из детей угодил бы под машину.

Полторы минуты.

Джим присмотрелся к двум желтым автобусам, припаркованным у тротуара ниже по улице. Судя по всему, школа Маколбери была районной, и большинство детей приходили и возвращались домой пешком, но некоторые садились в автобусы. Два водителя стояли возле дверей, улыбались и перешучивались со своими юными и очень активными пассажирами. Ни один ребенок не выглядел обреченным, а желтые автобусы не походили на перекрашенные катафалки.

Смерть приближается.

Еще немного, и она появится среди детей.

Джим заметил зловещие перемены в своем восприятии реальности. Паутина света начала слабеть, а тени внутри золотой филиграни приобретали особое значение: мелкие тени листьев или ощетинившейся хвои, более крупные тени стволов и веток деревьев, прямые остроконечные тени прутьев ограды. Каждое черное пятно могло стать дверью, через которую войдет Смерть.

Одна минута.

Джим в несколько шагов нагнал группу детей и пошел рядом, вглядываясь в их лица. Небольшой чемодан постукивал по ноге. Дети удивленно поглядывали на Джима. Он сам не понимал, что высматривает.

Пятьдесят секунд.

Казалось, тени расширяются, вытягиваются, сливаются друг с другом и окружают Джима со всех сторон.

Он остановился, обернулся и посмотрел вверх, в конец квартала. На перекрестке регулировщица со знаком «стоп» свободной рукой подгоняла детей через переход. Пятеро уже были на проезжей части. Еще шестеро детишек приближались к перекрестку и скоро должны были выйти на дорогу.

— Мистер, что-то случилось? — окликнул Джима водитель ближайшего школьного автобуса.

Сорок секунд.

Джим бросил чемодан и побежал к перекрестку. Он все еще не знал, что вот-вот произойдет и кому из детей грозит опасность. Его словно подталкивала невидимая рука — та же, что заставила собрать вещи и вылететь в Портленд. Испуганные дети шарахались в стороны, уступая дорогу странному дяде.

Джим видел только то, что было прямо перед ним: переход от одного тротуара до другого словно выхватил яркий луч прожектора, а все остальное погрузилось в непроглядную тьму.

Полминуты.

Две женщины растерялись и не успели посторониться. Джим попытался увернуться, но все равно задел блондинку в белом летнем платье и чуть не сбил ее с ног. Он не сбавил шага и не оглянулся, потому что чувствовал холодное дыхание смерти.

На перекрестке Джим ступил с тротуара на проезжую часть и остановился. На дороге четверо детей. Один ребенок — потенциальная жертва. Но кто из них? И жертва чего?

Двадцать секунд.

Регулировщица уставилась на Джима.

Все дети, кроме одной малышки, уже подошли к тротуару. Джим чувствовал, что там они будут в безопасности. Проезжая часть — территория смерти.

Джим ринулся к отставшей рыженькой девочке, она повернулась к нему и удивленно заморгала.

Пятнадцать секунд.

Нет, не она, Джим заглянул в ее зеленые глаза и сразу понял, что она в безопасности. Понял, и все.

Тринадцать секунд.

Еще четверо детей вышли на проезжую часть.

Они обходили Джима, с тревогой на него поглядывая. Он знал, что вид у него еще тот: стоит посреди улицы и таращится на малышей с искаженным от страха лицом.

Одиннадцать секунд.

На дороге ни одной машины. Но вершина холма примерно в ста ярдах от перекрестка, и какой-нибудь рисковый придурок на противоположном склоне мог прямо в этот момент выжимать педаль газа. Как только картинка промелькнула в голове, Джим сразу понял, что это пророчество и орудием Смерти будет пьяный водитель.

Восемь секунд.

Джиму хотелось закричать, чтобы дети быстрее бежали к тротуару, но так он, возможно, спровоцировал бы панику, и ребенок, который был в опасности, испугавшись, побежал бы не в ту сторону.

Семь секунд. Джим услышал приглушенное рычание мотора. Оно тут же перешло в рев, от которого, казалось, могут лопнуть перепонки. На вершине холма возник пикап. Он буквально взлетел на секунду. Солнце засверкало на ветровом стекле и хромированных деталях, словно это была не машина, а огненная колесница, спустившаяся с небес в Судный день. Передние колеса с визгом опустились на асфальт, громыхнул кузов.

Пять секунд.

Дети бросились врассыпную. Все, кроме мальчика с пшеничными волосами и фиалковыми глазами. Он просто стоял (шнурок на одной его тенниске развязался), сжимая в руках ланчбокс с яркими наклейками из мультфильмов, и смотрел, как с холма надвигается пикап. Он не мог двинуться с места, будто чувствовал, что это не машина, а сама судьба, от которой не уйти. Это был мальчик лет восьми или девяти, и он был обречен.

Две секунды.

Джим бросился наперерез пикапу будто бы в замедленном, словно во сне, прыжке «ласточкой» со скалы в море. Он подхватил мальчика и, пролетев по низкой дуге, упал на тротуар и перекатился в засыпанную жухлыми листьями сточную канаву. Боли от удара об асфальт он не почувствовал, вероятно, от ужаса и всплеска адреналина. С таким же успехом он мог упасть на мягкий густой газон.

Ничего оглушительнее рева пикапа Джим в жизни не слышал, как будто громыхало у него внутри. Что-то, как тяжелый молот, ударило его по левой ноге, и в ту же секунду жуткая сила скрутила лодыжку, словно тряпку. Обжигающая боль молнией пронзила ногу до бедра и разорвалась в тазобедренном суставе, как бутылочная ракета в ночном небе на Четвертое июля.

Холли смотрела в спину мужчине, который чуть не сбил ее с ног. Она разозлилась и очень хотела сказать ему пару ласковых, но еще до того, как дошла до перехода, на вершине холма появился серо-красный пикап: он летел, словно выпущенный из гигантской пращи. Холли застыла на тротуаре.

Казалось, рев двигателя магическим образом замедляет время — каждая секунда тянулась не меньше минуты. Незнакомец подхватил мальчика и прыгнул — стремительно и грациозно. Холли наблюдала за происходящим, как за безумным уличным балетом в замедленном действии. Бампер пикапа ударил незнакомца в левую ногу. Холли в ужасе смотрела, как кроссовок мужчины, вращаясь, взлетает высоко над дорогой.

Мужчина с мальчиком катились к сточной канаве, пикап вильнул вправо, перепуганная регулировщица выронила знак «стоп», пикап врезался в припаркованную у тротуара машину, мужчина с мальчиком замерли, пикап перевернулся на бок и, высекая из асфальта желто-голубые искры, заскользил вниз по улице. Все это Холли скорее сознавала, чем видела, ее внимание было приковано к кроссовку, который все вращался в воздухе. Наконец он завис на фоне синего неба (Холли казалось, что это длилось вечность), а потом, так же медленно вращаясь, начал опускаться к земле. Холли смотрела, как загипнотизированная, не в силах оторвать глаз — ее преследовала жуткая мысль, что в обуви осталась оторванная ступня с торчащими осколками белых костей и обрывками окровавленных сухожилий.

Кроссовок опускался все ниже, казалось, прямо на Холли, она хотела закричать, но крик застрял в горле.

Ниже, ниже...

«Рибок» упал в сточную канаву совсем рядом. Холли опустила глаза и посмотрела на него, как всегда смотрела на монстра в ночных кошмарах — не хотела видеть, но не могла отвернуться, одновременно испытывая отвращение и желание поглядеть. Кроссовок был пустой, оторванной ступни в нем не было. Не было даже крови.

Холли сглотнула застрявший в горле крик, почувствовала привкус рвоты и сглотнула еще раз.

Пикап остановился, проехав полквартала вниз по улице, и только тогда Холли рванулась к незнакомцу с мальчиком. Она подбежала к ним первой, когда они садились на асфальт у канавы.

У мальчика была царапина на ладони и небольшая ссадина на подбородке, в остальном он не пострадал. Он даже не плакал.

Холли опустилась перед ним на колени:

— Ты в порядке, милый?

Мальчик был в шоке от случившегося, но вопрос понял и кивнул:

— Да. Только рука немножко болит.

Мужчина в белых слаксах и синей футболке, спустив носок на левой ноге, осторожно массировал распухшую, покрасневшую лодыжку. Холли удивилась, что обошлось без крови.

К ним подошли регулировщица, две учительницы и несколько ребятишек. Со всех сторон доносились возбужденные голоса. Мальчику помогли встать и передали на попечение учительницы.

Продолжая массировать ногу, мужчина поднял голову и встретился с Холли взглядом. У него были пронзительно-голубые, холодные, словно фотоэлементы какой-то машины, глаза.

А потом он улыбнулся, и ощущение нечеловеческого холода мгновенно сменилось теплом. Теперь его глаза напоминали ясное утреннее небо. И они были прекрасны. Холли казалось, что она видит в них нежную душу. С кем бы ее ни сталкивала судьба, с монахиней или с боссом мафии, Холли, как настоящий циник, никогда не доверяла первому впечатлению. И поэтому влечение, которое она сразу почувствовала к этому мужчине, выбило ее из колеи. Слова были ее первой любовью и ремеслом, но тут она потеряла дар речи.

— Считай, повезло, — сказал незнакомец.

И Холли не смогла не улыбнуться в ответ.

4

Холли ждала Джима Айронхарта в коридоре у туалета для мальчиков. Все дети и учителя наконец разошлись по домам. В здании было тихо, только со второго этажа доносился гул: техник натирал электрическим полотером виниловую плитку. В коридоре слабо пахло мелом, пластилином и хвойным дезинфицирующим средством.

На улице полицейские наверняка еще присматривали за парочкой рабочих из транспортной компании, которые ставили пикап на колеса, чтобы отбуксировать его на аварийную стоянку. Водитель был пьян. Его увезли в больницу, и врачи к этому моменту уже занимались его сломанной ногой, рваными ранами, ссадинами и ушибами.

У Холли было почти все для статьи: данные о мальчике, Билли Дженкинсе, который едва не погиб под колесами пикапа; описание события; свидетельства очевидцев; комментарий полиции и невнятные извинения пьяного водителя пикапа, успевшего еще и себя пожалеть. Не хватало только одного, зато самого важного, — информации о спасшем ребенка герое, Джиме Айронхарте. Читатели захотят узнать о нем как можно больше, но пока у Холли были только его имя и сведения, что он из Южной Калифорнии.

Коричневый чемодан Айронхарта стоял у стены рядом с Холли. Она не сводила с него глаз. Так и подмывало посмотреть, что внутри. Сначала Холли показалось странным ее собственное нездоровое желание. Но потом, будучи профессиональной (или даже прирожденной) журналисткой, которую интересует все, что выбивается из общего ряда, она поняла, в чем загвоздка: мужчина шел с чемоданом по спальному району.

Когда Айронхарт, прихрамывая, вышел из туалета, Холли все еще смотрела на его багаж. Она даже вздрогнула, словно действительно копалась в его вещах.

— Как вы? — спросила Холли.

— Хорошо. Но я ведь уже сказал, что не настроен отвечать на вопросы журналистов.

Джим причесал густые каштановые волосы и стряхнул как мог грязь с белых брюк. Он уже обулся, левый кроссовок был заметно помят и в одном месте разорван.

— Я не займу у вас много времени, — заверила его Холли.

— Не сомневаюсь, — сказал Джим и улыбнулся.

— О, бросьте, чего вам стоит.

— Мне жаль, но поверьте, во мне нет ничего интересного.

— Вы только что спасли ребенка от смерти!

— Да, но в остальном я весьма скучный персонаж.

Что-то заставило Холли усомниться в последнем утверждении, хотя она так и не смогла понять, в чем секрет его магнетизма. Мужчина лет тридцати пяти. Высокий, метр восемьдесят с чем-то. Худой, но мускулистый. Привлекательный, но не слащавый. И да — у него прекрасные глаза, но Холли никогда не западала на мужчин только из-за внешности, и уж тем более из-за определенных черт лица.

Джим взял свой чемодан и, хромая, пошел по коридору.

— Вам стоит показаться врачу, — поравнявшись с ним, заметила Холли.

— Ерунда, в худшем случае растяжение.

— Даже если растяжение, все равно не ерунда.

— Хорошо, куплю в аэропорту эластичный бинт. Ну или уже дома.

Наверное, притягательность Джима кроется в его манере держаться. Он улыбчив, говорит мягко, как джентльмен с юга, хотя южного акцента у него нет. И еще в том, как он пластично двигается, несмотря на хромоту.

Холли помнила свои ощущения: она как будто смотрела балет. Его плавный прыжок. И то, как он выхватывает мальчика из-под колес пикапа. Да, естественность и умение владеть своим телом всегда привлекают, но тут было что-то другое. И это что-то она не могла себе объяснить.

Они подошли к главному выходу из школы, и Холли предложила:

— Если вы и правда решили ехать домой, могу подвезти до аэропорта.

— Спасибо, — ответил Джим. — Вы очень добры, но я, пожалуй, сам доберусь.

Холли вышла за ним на крыльцо.

— Но тут идти бог знает сколько.

Джим остановился и нахмурился:

— Ах да. Ну... Здесь же есть телефон? Вызову такси.

— Да перестаньте, я вас не съем. Я не маньяк-убийца, и цепную пилу в багажнике не вожу, — сказала Холли.

Джим остановился и посмотрел ей в глаза. Его улыбка обезоруживала.

— Как по мне, вам бы больше подошел тяжелый тупой предмет.

— Я, как репортер, предпочитаю выкидные ножи. Но на этой неделе еще никого не прикончила.

— А на прошлой?

— Двоих. Но это были коммивояжеры.

— И все равно это умышленное убийство.

— Но оправданное.

— Хорошо, убедили.

Синяя «тойота» Холли стояла на две машины дальше по улице от той, в которую врезался пьяный водитель пикапа. Ниже по склону пикап как раз вез эвакуатор, а полицейский садился в патрульную машину. На асфальте сверкали несколько не убранных после столкновения осколков стекла.

С квартал они ехали молча, потом Холли спросила:

— У вас друзья в Портленде?

— Да, еще с колледжа.

— Вы у них останавливались?

— Ага.

— И они не смогли подвезти вас до аэропорта?

— Могли бы на утренний рейс, но днем они работают.

— Ясно.

Они проезжали мимо дома с увитой ярко-желтыми розами изгородью из горизонтальных жердей. Холли обратила на нее внимание и спросила, в курсе ли Джим, что местные жители называют Портленд городом роз.

После очередной долгой паузы она вернулась к тому, что считала по-настоящему важным:

— И у них не работает телефон?

— Простите, что?

— У ваших друзей. — Холли пожала плечами. — Просто странно, почему вы не вызвали такси.

— Захотел прогуляться.

— До аэропорта?

— Тогда нога у меня была в порядке.

— Путь не близкий.

— О, мне не привыкать, я хайкер.

— Путь не близкий, особенно если идешь с чемоданом.

— Он легкий. Во время тренировок я обычно хожу с утяжелителями на руках, укрепляю мышцы.

— Я и сама хайкер. — Холли притормозила на красный. — Раньше бегала по утрам, но потом колено начало болеть.

— Та же история, поэтому переключился на ходьбу. Кардионагрузка та же, — главное, темп не сбивать.

Еще пару миль — Холли ехала медленно, чтобы потянуть время, — они беседовали о фитнесе и диетах. В ходе разговора Холли поймала Джима на словах, позволивших совершенно естественно поинтересоваться, как зовут его портлендских друзей.

— Не скажу, — сказал он.

— Почему?

— Не хочу раскрывать их имена. Они не чиновники и имеют право на частную жизнь. Не надо им кровь портить.

— В таком меня еще никогда не обвиняли.

— Без обид, мисс Торн, но мне бы не хотелось, чтобы их имена полоскали в газетах и на телевидении.

— Многие были бы рады увидеть свои имена в газетах.

— Но многие — не были бы.

— Их друг герой — что тут плохого?

— Простите, но нет, — вежливо сказал Джим.

Холли начала понимать, что ее так притягивает к Айронхарту — его несгибаемость. Проработав два года в Лос-Анджелесе, Холли встречала достаточно мужчин, которые вели себя а-ля «беззаботный калифорниец». Каждый — сама невозмутимость: «Положись на меня, детка, я тебя спасу, судьба нас не настигнет». На самом же деле ни у кого из них не хватило духу на серьезный поступок, они просто выпендривались. Прикид Брюса Уиллиса, идеальный загар и напускное безразличие не делают тебя Брюсом Уиллисом. Самоуверенность приходит с опытом, истинная невозмутимость либо дается от рождения, либо является умелым притворством, но наблюдательного человека не провести. Очевидно, Джиму Айронхарту было дано столько внутренней силы, что ее можно было бы поровну поделить на всех мужчин Род-Айленда. Он одинаково хладнокровно реагировал как на бешено несущийся пикап с пьяным водителем за рулем, так и на вопросы любопытной журналистки. Одно его присутствие странным образом расслабляло и дарило спокойствие.

— У вас интересное имя, — заметила Холли.

— Джим?

Он явно над ней подтрунивал.

— Айронхарт — железное сердце. Похоже на индейское.

— Я был бы рад покрасоваться перед вами, сказав, что в моих жилах течет кровь чиппева или апачей, но, увы, я весьма заурядный объект. Это лишь английский вариант немецкой фамилии Эйзенхерц.

Они выехали на Восточную автостраду и быстро приближались к выезду на Киллингсворт-стрит. Холли очень не хотелось расставаться с Джимом возле терминала — у нее, как у репортера, осталось много вопросов. И, что еще важнее, он заинтересовал ее как мужчина, а такого тысячу лет уже не случалось. Сначала Холли хотела поехать кружным путем — Джим не знал город и мог не заметить ее уловку, — но потом поняла, что ее выдадут указатели, предупреждающие о скором повороте на аэропорт. Но даже если бы Джим не обратил внимания на знаки, белые инверсионные следы в синем небе на востоке трудно было не заметить.

— А чем вы занимаетесь у себя в Калифорнии?

— Наслаждаюсь жизнью.

— Я имела в виду, как вы зарабатываете?

— А вы как думаете?

— Ну... Вы наверняка не библиотекарь.

— Почему вы так решили?

— Есть в вас что-то загадочное.

— А разве библиотекарь не может быть загадочным?

— Пока ни одного такого не встречала. — Холли неохотно ушла на съезд к аэропорту. — Вы похожи на полицейского или кого-то в этом роде.

— С чего вы так решили?

— Настоящие копы крутые и никогда не теряют самообладания.

— Вот те на! А я-то всегда считал себя мягким, открытым и общительным. Вы правда думаете, что я крутой парень?

Поток машин ближе к аэропорту стал плотнее, и Холли с радостью сбавила скорость.

— Я хотела сказать, что у вас отличная выдержка.

— Вы давно в журналистике?

— Двенадцать лет.

— И все это время в Портленде?

— Нет, здесь я только год.

— А раньше где работали?

— В Чикаго... в Лос-Анджелесе... в Сиэтле.

— Нравится журналистика?

Холли поняла, что Джим перехватил инициативу.

— Постойте, мы ведь не в «Двадцать вопросов» играем.

— Правда? — Джим как будто искренне удивился. — А я думал, именно этим мы и занимаемся.

Холли, обессиленная, стояла перед стеной, которую выстроил вокруг себя Джим, и ее безумно раздражало его упрямое нежелание идти на контакт. Она к такому не привыкла. Но при этом она понимала, что Джим закрывается не со зла, он вообще не умеет и не любит хитрить, просто, хоть убей, не подпустит к себе чужого человека. Будучи профессионалом, Холли всегда — и чем дальше, тем больше — сомневалась в праве журналиста вторгаться в чужое личное пространство и поэтому уважала реакцию Джима.

— А вы молодец, — усмехнулась Холли, мельком глянув на собеседника.

— Вы тоже хороши.

Холли остановилась напротив терминала.

— Нет, будь я так же хороша, я бы уже знала, кем вы работаете.

Джим улыбнулся. Улыбка его была неотразима, а глаза... Эти глаза...

— Я не сказал, что вы так же хороши. Просто сказал: вы хороши.

Джим вышел из машины, взял свой чемодан с заднего сиденья и повернулся к открытой передней двери.

— Послушайте, я оказался в нужное время в нужном месте и по чистой случайности спас того мальчика. Будет несправедливо, если медиа перевернут мою жизнь вверх дном только потому, что я совершил хороший поступок.

— Да, это будет несправедливо, — согласилась Холли.

— Спасибо, — с заметным облегчением в голосе поблагодарил Джим.

— И должна сказать, ваша скромность для меня, как глоток свежего воздуха.

Джим посмотрел на Холли своими невероятно голубыми глазами.

— Вы для меня тоже, мисс Торн.

А потом он закрыл дверь и пошел к терминалу.

У Холли в голове крутились две последние фразы:

«Ваша скромность для меня, как глоток свежего воздуха».

«Вы для меня тоже, мисс Торн».

Она смотрела на двери терминала, за которыми скрылся Джим, и думала, что он слишком хорош, таких не бывает. Как будто она только что подвезла блуждающего духа. В послеполуденном воздухе сгустилась золотистая дымка, и солнечный свет замерцал в ней, напоминая спецэффекты в старых фильмах после исчезновения призрака.

Резкий громкий звук заставил ее повернуться — представитель службы безопасности аэропорта барабанил костяшками пальцев по капоту ее «тойоты». Когда ему наконец удалось привлечь внимание Холли, он указал на знак: «Зона погрузки».

Холли сама не понимала, сколько сидит вот так и думает о Джиме Айронхарте. Она отпустила ручной тормоз, завела двигатель и поехала прочь от терминала.

«Ваша скромность для меня, как глоток свежего воздуха».

«Вы для меня тоже, мисс Торн».

Всю дорогу назад в Портленд Холли не покидало ощущение, что в ее жизнь вошло что-то сверхъестественное. Она не ожидала, что встреча с мужчиной может так на нее подействовать. Это ее тревожило, она чувствовала себя маленькой глупой девочкой. И в то же время ей нравилось это чувство, и она не хотела, чтобы оно улетучилось.

«Вы для меня тоже, мисс Торн».

5

Холли жила на третьем этаже в квартире с видом на парк «Каунсл-Крест». Она готовила на ужин пасту «волосы ангела» с соусом песто, кедровыми орехами, молодым чесноком и помидорами, когда ее вдруг осенило: как Джим Айронхарт узнал, что маленькому Билли Дженкинсу грозит опасность, еще до того, как пикап с пьяным водителем появился на вершине холма?

Холли замерла с ножом в руке и посмотрела в окно: на зеленый парк опускались лиловые сумерки. На аллеях между деревьями расплывались янтарные круги фонарей.

Айронхарт едва не сбил ее с ног возле школы Маколбери, и Холли ринулась следом, чтобы высказать все, что о нем думает. Но когда она добежала до перекрестка, он уже выскочил на проезжую часть, смотрел вправо-влево и явно был встревожен. Действительно странно. Дети с опаской обходили его стороной. Холли заметила, что он вроде как в панике. А потом через пару секунд на вершину холма, словно дьявольская колесница, выскочил тот пикап. И только после этого Джим Айронхарт сосредоточил внимание на Билли Дженкинсе и буквально выхватил его из-под колес.

Возможно, он уловил рев мотора и понял, что к перекрестку на безумной скорости несется машина, а дальше действовал инстинктивно. Холли постаралась вспомнить, слышала ли она двигатель в момент, когда на нее наткнулся Джим, но не смогла. Может, и слышала, но в тот момент она всеми силами пыталась избавиться от неутомимой Луизы Тарвол, которая задалась целью проводить ее до машины. Холли тогда казалось, еще минута с болтливой поэтессой, и она сойдет с ума. Ей просто хотелось скорее с ней расстаться.

Теперь в своей кухне Холли чутко прислушивалась только к одному звуку: бульканью воды в кастрюле. Надо было уменьшить газ, засыпать пасту и установить таймер... Но Холли не стала этого делать, она, замерев с ножом в руке, смотрела на парк, а вместо парка видела перекресток возле школы Маколбери.

Пусть Айронхарт за полквартала услышал приближающийся автомобиль, но как он в считаные секунды определил направление его движения, состояние водителя и то, что малыши в беде? Регулировщица изначально была ближе к источнику опасности, но ситуация застигла ее врасплох, как, впрочем, и детей на переходе.

Ладно, допустим, некоторые люди обладают повышенной остротой восприятия. Так композиторы различают больше звуков, чем среднестатистический посетитель консерватории, бейсболист видит высокий мяч даже против солнца раньше зрителя, а настоящий винодел распробует оттенки вкуса, которые не почувствует тот, кому просто хочется выпить. У одних людей реакция лучше, чем у других, поэтому Уэйн Гретцки и стоил миллионы. Холли могла засвидетельствовать: Айронхарт обладал молниеносной реакцией. И Бог явно наделил его тонким слухом. Большинство людей с физическими преимуществами имеют их не одно, а несколько. Тут все дело в наследственности. Вот оно, объяснение. Ничего необычного. Ничего загадочного. И уж точно ничего сверхъестественного. Просто хорошие гены.

Тени в парке сгущались. Все, кроме кругов от фонарей на аллеях, погрузилось во мрак. Деревья словно сомкнули ряды.

Холли положила нож на стол и подошла к плите. Убавила газ под кастрюлей, и вода сразу перестала булькать. Лиловые сумерки сменила темнота, на небе появились звезды, а красная полоска на горизонте побагровела.

Холли вдруг стало не по себе. Она живо представила, как Джим Айронхарт выходит из мрака в свет фонаря, поднимает голову и смотрит прямо на нее, как будто знает, где она живет и где окно ее кухни. Глупо, конечно, но у нее холодок пробежал по спине.

Позже, ближе к полуночи, когда Холли села на край кровати, выключила ночник и посмотрела в окно, которое тоже выходило на парк, у нее снова пробежал холодок по спине. Она уже собиралась лечь, но передумала и, как была в трусиках и футболке, подошла к окну и слегка раздвинула тюль за шторами.

Его там не было. Холли подождала минуту, потом другую. Почувствовав себя глупо, она вернулась в постель.

Она проснулась среди ночи. Ее всю трясло. Из сна она помнила только взгляд Джима, его голубые глаза, которые, казалось, пронзали ее, словно острый нож мягкое масло.

Холли встала и при тусклом свете луны, который просачивался сквозь тюль, прошла в ванную комнату. Там свет тоже включать не стала. Сходила в туалет, помыла руки и посмотрела на свое смутное отражение в серебристо-черном зеркале. Выпила воды из-под крана и тут поняла, что не торопится вернуться в спальню, потому что боится, что ее снова потянет к окну.

«Глупости, — сказала себе Холли. — Что на тебя нашло?»

Она вернулась в комнату и поймала себя на том, что идет к окну. Раздвинула тюль.

Его там не было.

Холли одновременно испытала разочарование и облегчение. Она смотрела на погруженные в темноту аллеи парка, и мурашки снова бежали у нее по спине. Холли поняла, что дрожит не только перед неопределенным страхом, но и от предчувствия чего-то приятного.

Вот только чего?

Ответа она не знала.

Джим произвел на Холли глубокое впечатление, она никогда ничего подобного не испытывала и, как ни пыталась разобраться в своих чувствах, не могла найти им определение. Простое сексуальное влечение не подходило. Холли давно вышла из подросткового возраста, и ни гормональные бури, ни девичьи мечты о любовном романе так на нее не действовали.

Наконец Холли вернулась в постель, она была уверена, что пролежит остаток ночи без сна, но, как ни странно, очень быстро уснула. Уже на границе сна она услышала собственный голос:

— Эти глаза...

В своем доме в Лагуна-Нигель Джим проснулся еще до рассвета. У него бешено колотилось сердце, и, несмотря на то что в комнате было прохладно, он обливался потом. Ему снова приснился один из тех кошмаров, которых он не мог описать, — помнил только, что во сне его неотступно преследовала некая злобная сила.

Ощущение надвигающейся смерти было настолько мощным, что Джим даже включил свет, чтобы удостовериться, что в комнату не прокралось нечто ужасное. В спальне, кроме него, никого не было.

— Но это ненадолго, — сказал Джим вслух и задумался над значением собственных слов.

20–22 августа

1

Джим Айронхарт напряженно вглядывался в грязное ветровое стекло угнанного «камаро». Солнце белым шаром висело в небе, и свет его тоже был белым и едким, как порошковая известь, — от него не спасали даже темные очки. Горячий воздух, поднимаясь от раскаленного асфальта, превращался в миражи людей, машин и озер.

Джим устал, глаза словно высохли, из-за марева и завихрений песка он с трудом различал дорогу. На бесконечных просторах пустыни Мохаве терялось ощущение скорости. Джиму не верилось, что спидометр показывает сто миль в час, а так гнать в его состоянии было небезопасно.

Джима преследовало чувство, что он опаздывает и вот-вот провалит миссию. Кто-то умрет, потому что он не приедет вовремя.

Он глянул на прислоненный к пассажирскому сиденью дробовик. Приклад стоял на полу, а стволы были направлены в противоположную от Джима сторону. На сиденье лежала полная коробка патронов.

Джима мутило от тревоги, он глубже вдавил педаль газа. Стрелка спидометра, подрагивая, переползала за сто миль.

После долгого плавного подъема Джим въехал на вершину холма, с которого открывался вид на круглую, словно чаша, долину миль двадцать-тридцать в диаметре. Солончаковая земля была почти белой и голой, если не считать несколько серых перекати-поле и сухого, как щетина, кустарника. Долину мог образовать упавший миллионы лет назад астероид, ее края сгладились с течением времени, но в остальном она сохранила идеальную форму.

Долину разделяла пополам черная полоса автострады. На раскаленном асфальте блестели миражи озер, а вдоль обочин мерцали и медленно изгибались фантомы из горячего воздуха.

Сначала Джим увидел универсал «шевроле». Он стоял у правой обочины примерно в миле впереди рядом с дренажной трубой, которая наполнялась водой только во время редких ливней.

У Джима заколотилось сердце, из решеток вентиляции на приборной доске веяло прохладой, но его бросило в пот.

Вот оно, это место.

А потом в полумиле от универсала из марева выплыл жилой автофургон, он медленно ехал к противоположной стороне долины — туда, где автострада плавно поднималась между голых красных гор.

Джим сбавил скорость: он не был уверен, где именно нужна его помощь, и пытался следить одновременно и за универсалом, и за домом на колесах.

Стрелка спидометра поползла влево. Джим ждал подсказки, но она все не приходила. Обычно он действовал, подчиняясь внутреннему голосу, который обращался к нему на уровне подсознания. Или работал, как запрограммированная машина. В этот раз ничего такого не было.

Чувствуя нарастающее отчаяние, Джим резко остановился в хвосте «шевроле», даже не съехав на обочину. Глянул на дробовик, но брать его не стал. Он знал, что оружие ему не понадобится. Пока.

Джим вышел из «камаро» и быстро подошел к универсалу. Багажное отделение было завалено вещами. Заглянув в боковое окно, Джим увидел распластавшегося на переднем сиденье мужчину, открыл дверь и содрогнулся от количества крови.

Мужчина умирал, но был еще в сознании. Ему дважды выстрелили в грудь. Его голова склонилась к пассажирской двери, словно голова Христа на кресте. Взгляд мужчины прояснился, он постарался сосредоточиться на Джиме.

— Лиза... Сузи... — слабым срывающимся голосом сказал он. — Мои жена и дочь...

Потом взгляд его снова затуманился, из груди с тонким свистом вырвался последний выдох, голова упала набок. Он умер.

Джим отступил от открытой двери универсала. Ему было дурно, он стоял под палящим солнцем, едва держась на ногах от придавившего его чувства вины за чужую смерть. Поднажми он еще чуть-чуть, и приехал бы на несколько минут раньше и, возможно, смог бы предотвратить то, что здесь случилось.

Джим глухо застонал, но, когда отвернулся от мертвеца и посмотрел вслед уменьшающемуся жилому автофургону, стон сменился криком ярости.

Он понял, что случилось, и знал, что должен делать.

Вернувшись в «камаро», Джим зарядил короткоствольный помповый дробовик двенадцатого калибра и поставил его поближе. Но перед этим набил патронами карманы синих брюк.

Посмотрел в зеркало заднего вида: автострада в понедельник утром была пустынна. Помощи ждать неоткуда, надо полагаться лишь на собственные силы.

Далеко впереди жилой фургон постепенно исчезал за сверкающими, словно занавески из стекляруса, потоками горячего воздуха.

Джим выжал сцепление — колеса с жутким визгом, который эхом прокатился по всей пустыне, забуксовали на расплавленном асфальте. Джим попытался представить, как кричали мужчина и его семья, когда тому дважды в упор выстрелили в грудь. «Камаро» резко оторвался от асфальта и ринулся вперед.

Джим вдавливал в пол педаль акселератора и, щурясь от солнца, высматривал на автостраде свою цель. Спустя несколько секунд занавес горячего воздуха раздвинулся, и Джим увидел огромный фургон, который двигался, как тяжелое парусное судно, рассекающее волны зноя.

Мотор автодома не мог соревноваться с мотором «камаро», и Джим очень быстро его нагнал. Это был потрепанный тридцатифутовый «роадкинг» — белые алюминиевые борта заляпаны грязью, все помятые и ржавые. На окнах висели желтые занавески (когда-то они наверняка были белыми). С виду обычный дом на колесах пожилых путешественников, которые жили на пенсию и уже не могли поддерживать его в достойном состоянии.

В эту теорию не вписывался только мотоцикл. Слева от лестницы, которая вела на крышу, к багажнику из стальных прутьев был привязан цепями «харлей». Не самый большой, но мощный, пенсионеры обычно на таких не разъезжают.

За исключением мотоцикла, внешне «роадкинг» не вызывал никаких подозрений, но Джим Айронхарт чувствовал исходящее от него зло, оно накатывало на него, словно черные волны прибоя. Он задыхался, будто мог почуять смрад тех, кому принадлежал автодом.

Сначала он колебался, опасаясь своими действиями поставить под угрозу жизнь женщины и ребенка, которых наверняка удерживают в «роадкинге». Но медлить было еще опаснее. Джим понимал: чем дольше мать и дочь в руках похитителей, тем меньше шансов вытащить их живыми.

Джим вырулил на переходно-скоростную полосу, собираясь уйти на две мили вперед, а потом перегородить своим «камаро» дорогу.

Водитель «роадкинга», очевидно, заметил в зеркало заднего вида, как Джим притормаживал возле универсала и проверял, что там и как. Теперь он позволил «камаро» поравняться с автодомом, а потом резко вильнул влево — заскрежетал металл. «Камаро» содрогнулся от удара, и Джим едва удержал руль в руках.

«Роадкинг» сдвинулся вправо и снова обрушился на машину Джима, вытесняя его на неасфальтированную обочину. Так они проехали еще несколько сотен ярдов: автодом, рискуя столкнуться со случайно вынырнувшей из знойного марева машиной, выезжал на встречную полосу, а «камаро», взметая клубы пыли, гнал по обочине автострады, которая лежала на два фунта выше уровня пустыни.

Джим понимал: даже легкое нажатие на тормоз выбросит его с дороги, и поэтому просто понемногу сбавлял газ.

Водитель «роадкинга» заметил его маневр и тоже сбросил скорость. Он ехал вровень с Джимом и дюйм за дюймом выдавливал его с дороги.

Легкий «камаро» не мог долго противостоять махине автодома и, несмотря на все усилия Джима, сползал влево. С автострады сорвалось переднее колесо. Джим нажал на тормоз, но поздно. Заднее колесо тоже сорвалось в пустоту. «Камаро» накренился и завалился на левый бок.

С Джима слетели черные очки, его бросило вперед и вбок, но благодаря спасительной привычке пристегиваться он не ударился головой об оконный косяк и грудью о руль. Лобовое стекло покрылось паутиной трещин. Джим зажмурился, и на него густо посыпались осколки закаленного стекла. «Камаро» перевернулся во второй раз, пошел на новый переворот и остался лежать колесами кверху.

Джим висел на ремне. Он не пострадал, но его изрядно тряхнуло, он закашлялся от белой пыли, которая набилась в салон сквозь разбитое ветровое стекло.

Они за мной вернутся.

Джим лихорадочно нащупал замок ремня безопасности, отстегнулся и повалился на потолок машины. Оказалось, он лежит прямо на дробовике. Ему еще повезло, что дробовик не разрядился, пока кувыркался «камаро».

Они идут за мной.

На то, чтобы сориентироваться, ушла пара секунд. Дверная ручка оказалась над головой. Джим протянул к ней руку и нажал на кнопку. Дверь сразу не подалась, но потом все-таки щелкнула замком и, скрипнув, распахнулась.

Джим переполз с потолка «камаро» на землю. Казалось, он попал в сюрреалистический мир Дали с его измененными перспективами. Джим достал из машины дробовик.

Пыль уже оседала, но Джим все равно чуть не закашлялся. Пришлось стиснуть зубы и сглатывать каждый позыв к кашлю. Двигаться надо было бесшумно — иначе не выжить.

Позавидовав проворству мелких ящериц, которые разбегались из-под ног, а заодно и их неприметности, Джим пригнулся и побежал к руслу пересохшего ручья. Оказалось, глубина этого естественного дренажного канала всего фута четыре. Джим с глухим стуком спрыгнул вниз, на твердое дно. Он присел на корточки и, приподняв голову над землей, посмотрел в сторону перевернутого «камаро», вокруг которого еще не рассеялся туман солончаковой пыли.

«Роадкинг» развернулся на автостраде и встал параллельно «камаро».

Открылась дверь, на дорогу спустился мужчина. Второй вылез с другой стороны и, оббежав автодом спереди, присоединился к подельнику. Эта парочка вовсе не походила на милых пенсионеров, которых можно было легко представить за рулем такого допотопного фургона. Обоим было лет по тридцать, оба загорелые и крепкие, как камни в пустыне. У одного темные волосы были стянуты в петлю, эта прическа давно вышла из моды, и теперь дети называли ее «балдой». У второго был короткий «ежик» с выбритыми висками, как будто он воображал себя персонажем старого «Безумного Макса». Оба в футболках с оторванными рукавами, в джинсах и ковбойских сапогах. И оба с пистолетами. Они осторожно спустились с автострады и разделились, чтобы подойти к «камаро» с двух сторон.

Джим присел еще ниже и быстро пополз на карачках направо, то есть, как он полагал, на запад. На ходу оглянулся, чтобы проверить, не оставляет ли следов, но дождей не было уже несколько месяцев, немилосердное солнце иссушило наносы ила до состояния камня. Футов через пятьдесят русло резко свернуло влево, то есть на юг, а еще через шестьдесят ушло в проложенную под автострадой дренажную трубу.

К Джиму вернулась надежда, хотя дрожь, которая преследовала его с того момента, как он нашел в универсале умирающего мужчину, все не отпускала. Накатил приступ рвоты, но в тот день Джим не завтракал, так что блевать было нечем. Что бы там ни говорили диетологи, иногда полезно отказаться от завтрака.

В бетонной трубе было темно и относительно прохладно. Хотелось спрятаться и выждать, пока преследователи не откажутся от поисков, но Джим, естественно, не мог пойти на это. Он не был трусом, но, даже если бы в этот раз совесть позволила ему дать слабину, таинственная сила не позволила бы сбежать. В какой-то степени он был марионеткой в руках невидимого кукольника, только не мог понять сюжет пьесы, в которой ему приходилось играть.

Несколько перекати-поле умудрились закатиться в трубу, и Джим изрядно ободрался, перебираясь через них. Вылезя из трубы на противоположной стороне автострады, Джим выкарабкался из пересохшего ручья, а оттуда дополз до насыпи.

Лежа на животе, посмотрел на восток в сторону дома на колесах. За «роадкингом», как мертвый таракан, лежал перевернутый «камаро», рядом с ним стояли два бандита. Очевидно, они только что осмотрели машину и убедились, что там никого нет.

Они о чем-то оживленно разговаривали, но Джим не мог расслышать слов.

Пот струился по лбу и щипал глаза. Джим вытер рукавом лицо и снова, сощурившись, посмотрел на отморозков. Теперь они медленно шли по пустыне — один озирался по сторонам, а второй уставился под ноги, явно высматривая следы будущей жертвы. Джиму повезло: если бы хоть одного из них воспитывали индейцы, они поймали бы его быстрее, чем игуана песчаного жука.

С запада послышалось нарастающее урчание мотора. Джим повернулся на звук, и вскоре из напоминающего водопад марева появился гигантский «петербилт». Джим смотрел снизу вверх: с этой точки тягач больше походил на заброшенную из двадцать второго века в наши дни футуристическую боевую машину.

Водитель «петербилта» должен был заметить перевернутый «камаро». Закону взаимовыручки следуют большинство дальнобойщиков. Джим рассчитывал, что грузовик остановится, отвлечет внимание убийц и он застанет их врасплох.

Да, план был отличный, да только все пошло не так. «Петербилт» не сбавил скорости, и Джим поймал себя на порыве выскочить на трассу, чтобы его остановить, но он даже привстать не успел. «Петербилт» в потоках горячего воздуха с ревом пронесся мимо. Причем на предельной скорости, словно не грузовик, а груженная грешными душами повозка, которую демон жаждет сию же секунду доставить прямиком в ад.

Джим едва сдержался, чтобы не закричать ему вслед: «Засранец, а как же ваша хваленая взаимовыручка?!»

Над раскаленной трассой снова повисла тишина.

Убийцы посмотрели вслед грузовику и продолжили поиски.

Задыхаясь от злости и страха, Джим соскользнул с насыпи. Волоча за собой дробовик, он по-пластунски пополз на восток, к дому на колесах. Между ним и бандитами проходила приподнятая над пустыней автострада, так что они не могли его заметить. С другой стороны, им ничто не мешало вернуться, перебежать через трассу и всадить в него полдесятка пуль.

Когда Джим снова рискнул приподняться и выглянуть из-за дороги, оказалось, что он как раз напротив припаркованного у обочины «роадкинга». Отсюда он не видел убийц, но и они не могли его заметить. Джим встал на ноги и подошел к фургону с пассажирской стороны.

Дверь располагалась не напротив водительской, а на одной трети расстояния от переднего бампера до заднего и была приоткрыта.

Джим взялся за ручку, но вовремя спохватился: в фургоне с женщиной и девочкой мог остаться третий бандит. Чтобы не попасть под перекрестный огонь, сначала надо покончить с двумя первыми.

Джим прошел к кабине и тут услышал голоса — похитители возвращались. Джим замер, ожидая, когда из-за угла появится парень с дурацкой прической, но бандиты остановились с противоположной стороны кабины.

— Да насрать на него...

— Но он мог запомнить номер!

— Вряд ли он долго протянет.

— Крови в машине не было.

Джим опустился на одно колено рядом с колесом и заглянул под кабину. Бандиты стояли возле водительской двери.

— Двинем на юг, и все будет нормально.

— С копами на хвосте...

— Пока он доберется до копов, мы уже будем в Аризоне.

— Мечтать не вредно.

— Поверь на слово.

Джим поднялся и начал обходить кабину, проскользнул мимо первой пары фар и моторного отсека.

— Через Аризону в Нью-Мексико...

— А там что, копов нет?

— Дальше в Техас, оторвемся на несколько штатов. Всю ночь будем гнать...

Джиму повезло, что обочина была засыпана песком, а не щебенкой. Он пригнулся и бесшумно подошел к фарам со стороны водителя.

— Ты же знаешь, копы из разных штатов хреново вместе работают.