Комната шепотов E-Book

Дин Кунц

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: The Big Book. Дин Кунц
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2019

Seitenzahl: 630

Beschreibung

В результате теракта в небольшом провинциальном городке в штате Миннесота гибнет несколько десятков человек, включая губернатора штата. Лютер Тиллмен, местный шериф, которому показались подозрительными многие обстоятельства дела, отстранен от расследования под давлением миллиардера Дэвида Джеймса Майкла. Тиллмен на свой страх и риск продолжает вести расследование, и поиски приводят его в Кентукки, в место, населенное "скорректированными" людьми — теми, кто оказался жертвой бесчеловечного эксперимента. Там же волею обстоятельств оказывается и Джейн Хок, также охотящаяся на миллиардера-убийцу. Сумеют ли они, объединив усилия, справиться с человеком, для которого закон и жизнь человеческая ничего не значат? Или они тоже падут жертвами безжалостного преступника?.. Роман впервые издается на русском!

Leseprobe

Оглавление

Комната шепотов

Выходнфе сведения

Часть первая. На манер Хок

Часть вторая. Полиморфический вирус

Часть третья. Дорожные приключения

Часть четвертая. Доменная Печь

Часть пятая. В поисках Джейн

Часть шестая. Девятый этаж

Dean Koontz

THE WHISPERING ROOM

Copyright © 2017 by Dean Koontz

This edition published by arrangement with InkWell Management LLC

and Synopsis Literary Agency

All rights reserved

Перевод с английского Григория Крылова

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы

Кунц Д.

Комната шепотов : роман / Дин Кунц ; пер. с англ. Г. Крылова.— СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. (The Big Book. Дин Кунц).

ISBN 978-5-389-16365-2

16+

В результате теракта в небольшом провинциальном городке в штате Миннесота гибнет несколько десятков человек, включая губернатора штата. Лютер Тиллмен, местный шериф, которому показались подозрительными многие обстоятельства дела, отстранен от расследования под давлением миллиардера Дэвида Джеймса Майкла. Тиллмен на свой страх и риск продолжает вести расследование, и поиски приводят его в Кентукки, в место, населенное «скорректированными» людьми — теми, кто оказался жертвой бесчеловечного эксперимента. Там же волею обстоятельств оказывается и Джейн Хок, также охотящаяся на миллиардера-убийцу. Сумеют ли они, объединив усилия, справиться с человеком, для которого закон и жизнь человеческая ничего не значат? Или они тоже падут жертвами безжалостного преступника?..

Роман впервые издается на русском!

© Г. А. Крылов, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа„Азбука-Аттикус“», 2019Издательство АЗБУКА®

Эта книга посвящается Ричарду Хеллеру — скале в бурные времена, моему другу на протяжении почти тридцати лет, адвокату и мудрому советчику, который знает, что самая главная драгоценность ходит на четырех лапах

Правил нет, а если есть, то никто их не соблюдает1.

Льюис Кэрролл. Алиса в Стране чудес

[В улье] пчелы не работают иначе как в темноте; мысль не работает иначе как в молчании, равно и добродетель не работает иначе как втайне2.

Томас Карлейль. Sartor Resartus

1Перевод Н. Демуровой.

2Перевод Н. Горбова.

Часть первая

На манер Хок

1

Кора Гандерсан прошла сквозь ласковый огонь, и пламя даже не тронуло ее белого платья. Она не боялась, а, напротив, испытывала восторг, и многие из тех, кто восхищенно наблюдал за представлением, смотрели раскрыв рот; на удивленных лицах дрожали отблески пламени. Люди окликали ее, объятые не тревогой, а изумлением, с ноткой почтительности в голосе, и Кора чувствовала в равной мере упоение и унижение оттого, что стала неуязвимой.

Дикси, длинношерстная пятнистая такса золотистой масти, разбудила Кору, лизнув ей руку. Собака не испытывала никакого уважения к снам, даже к этому, которым ее хозяйка наслаждалась три ночи подряд и о котором рассказывала Дикси, приводя яркие подробности. Рассвело, пора завтракать и заниматься утренним туалетом — это для Дикси было важнее любого сна.

Сорокалетняя Кора была подвижной женщиной, похожей на птицу. Коротконогая собака осторожно спустилась по переносной лестнице, которая позволяла ей забираться в кровать и вылезать из нее, а Кора выпрыгнула из постели навстречу дню. Она натянула доходившие до щиколотки сапожки на меху, служившие ей зимними тапочками, и в одной пижаме последовала за семенящей таксой. Кора уже собиралась войти на кухню, как вдруг ее посетило видение: за обеденным столиком сидит посторонний мужчина и сейчас произойдет что-то ужасное.

Конечно, никакого мужчины Кора не увидела. Она никогда не отличалась боязливостью и теперь отругала себя за то, что пугается без повода, абсолютно без всякого повода. Она налила свежей воды, насыпала сухого корма для своей компаньонки, меж тем как Дикси нетерпеливо мела хвостом пол.

К тому времени, когда Кора подготовила и включила кофеварку, Дикси уже закончила есть и теперь стояла у задней двери. Наконец она вежливо тявкнула. Кора схватила пальто с крючка и надела его.

— Посмотрим, сумеешь ли ты опорожниться с такой же скоростью, с какой наполняешься. Там холоднее, чем в подвалах Аида, крошка, так что не тяни.

Она вышла из теплого дома на крыльцо. Изо рта вырывались облачка, словно из женщины изгоняли призраков, давно владевших ее телом. Кора стояла на верхней ступеньке, наблюдая за своей драгоценной красоткой Дикси, Дикси-Бель — вдруг появится какой-нибудь злобный енот, не наевшийся за ночь.

Зима не желала сдаваться: прошлым утром выпало больше фута снега. Ветра не было, и на каждой ветке виднелся горностаевый воротник. Кора очистила полянку на заднем дворе, чтобы Дикси не нужно было вспахивать глубокий снежный покров.

Таксы отличаются острым чутьем. Не обращая внимания на призыв хозяйки не тянуть время, Дикси носилась по расчищенному месту, чуть не утыкаясь носом в землю, желая выяснить, какие звери побывали здесь ночью.

Среда. Занятия в школе.

Кора уже две недели не ходила на работу, но ей все казалось, что нужно срочно начать готовиться к урокам. Два года назад она получила звание «Учитель года Миннесоты». Она бесконечно любила своих шестиклассников и скучала по ним. Неожиданные приступы мигрени, продолжавшиеся по пять-шесть часов, иногда в сопровождении дурных запахов, которые воспринимала только она сама, сделали ее нетрудоспособной. Головная боль, казалось, не спешила реагировать на лекарства — золмитриптан и мышечный релаксант «Сома».

Дикси-Бель наконец пописала и оставила две маленькие колбасинки — Кора положит их в пластиковый пакет, когда они замерзнут и затвердеют.

Когда Кора вслед за таксой вернулась в дом, за кухонным столом сидел незнакомый человек и пил кофе, который без стеснения налил сам себе. На голове — вязаная шапочка, молния куртки на овечьем меху расстегнута. Удлиненное лицо, резкие черты лица, с которого прямо на Кору смотрели холодные голубые глаза. Прежде чем Кора успела вскрикнуть или броситься прочь, незваный гость сказал:

— Поиграем в маньчжурского кандидата.

— Хорошо, — согласилась она; вид его больше не казался угрожающим. В общем-то, она знала его. Приятный человек. За последнюю неделю он уже пару раз заходил к ней. Очень приятный человек.

— Сними пальто и повесь его.

Она выполнила просьбу.

— Подойди сюда, Кора. Сядь.

Она выдвинула стул и села за стол.

Дикси, хотя и дружила со всеми подряд, забилась в угол и поглядывала оттуда своими разноцветными глазами, светло-голубым и карим.

— Ты видела сон прошлой ночью? — спросил приятный человек.

— Да.

— Тебе снился пожар?

— Да.

— Это был хороший сон, Кора?

Она улыбнулась и кивнула:

— Чудесная, просто чудесная прогулка по огню. И совсем не страшно.

— Сегодня тебе приснится то же самое, — сказал он.

Не убирая с лица улыбки, она дважды хлопнула в ладоши:

— Хорошо. Такой замечательный сон. Что-то похожее иногда снилось в детстве — будто я летаю, как птица. Летаю, не боясь упасть.

— Завтра будет важный день, Кора.

— Правда? А что случится?

— Узнаешь, когда проснешься. Больше я не приду. Событие важное, но тебе не понадобится никаких наставлений.

Он допил кофе, подвинул кружку к Коре, поднялся на ноги и засунул свой стул под стол.

— Auf Wiedersehen3, дура ты, сука костлявая.

— До свидания, — сказала она.

Перед глазами появилась позванивающая зигзагообразная цепочка крохотных огоньков — состояние, неизменно предшествовавшее мигрени. Она закрыла глаза, страшась надвигающейся боли. Но потом все закончилось. Головная боль не пришла.

Когда она открыла глаза, перед ней стояла пустая кружка с кофейным осадком на дне. Она встала и налила себе новую порцию.

2

Воскресным мартовским днем Джейн Хок, действуя в целях самообороны, с глубокой болью в сердце убила своего дорогого друга и наставника.

Три дня спустя, в среду, когда вечернее небо усыпали алмазы звезд — даже мощное сияние долины Сан-Габриэль, к северо-востоку от Лос-Анджелеса, не могло полностью скрыть их, — Джейн подошла к дому, который приметила прежде, проезжая на машине. Она несла объемистую сумку с содержимым, которое могло стать поводом для ареста. В кобуре наплечного ремня под спортивной курткой покоился украденный ею кольт сорок пятого калибра под патроны АСР, пистолет, переделанный по специальному заказу в одной из лучших мастерских Америки.

Для нынешних безумных времен, отмеченных беспорядками и постоянным бурлением, район был очень спокойным и тихим. Калифорнийские перечные деревья шептались между собой, пальмовые ветви шелестели на ветерке, доносившем аромат жасмина. Еще ветерок нес с собой запах разложения, так как до этого пролетел над двумя сточными канавами. Может быть, источником вони были тела трех отравленных крыс, которые убежали от солнца, чтобы умереть в темноте.

Объявление «продается» перед домом, к которому она направлялась, некошеная трава на газоне, ключ риелтора на дверной ручке и окна, забранные шторами, говорили о том, что внутри, вероятно, никого нет. Сигнализация, скорее всего, не функционировала — в доме не осталось ничего, что можно было бы украсть, а сигналы тревоги осложнили бы визиты потенциальных покупателей.

На заднем дворе не было никакой мебели. В бассейне журчала черная вода, попахивающая хлоркой, — зеркало для убывающей луны. Оштукатуренная стена вокруг участка и индейский лавр защищали тыльную часть дома от взглядов соседей. Даже днем ее не увидят.

С помощью купленной на черном рынке универсальной отмычки «Локейд» (которую продавали только сотрудникам правоохранительных органов) Джейн отперла замок задней двери. Уложив отмычку в сумку, она открыла дверь и постояла, прислушиваясь, — не донесется ли какого-нибудь звука из кухни или из комнат позади нее.

Она была убеждена, что правильно оценила состояние дома, а потому закрыла за собой дверь и заперла замок. Достав из сумки светодиодный фонарик на два режима, она включила ближний свет и оглядела стильную кухню с глянцевыми белыми шкафами, столами из черного гранита и кухонным оборудованием из нержавеющей стали. Никакой утвари. Никаких дизайнерских изделий из фарфора на полках подвесных шкафов со стеклянными дверцами, ожидающих восторженных гостей.

Джейн прошла по просторным комнатам, темным, как закрытые гробы, и лишенным мебели. Хотя шторы на окнах были задернуты, она направляла тусклый луч фонарика только в пол. Затем она стала подниматься, стараясь держаться поближе к стене: в этом случае лестница скрипела меньше, но все же сообщала всем желающим о том, что кто-то поднимается.

Ее интересовала только передняя часть дома, но все же она обошла весь второй этаж, желая убедиться, что в доме никого больше нет. Особняк принадлежал представителям верхушки среднего класса и располагался в соответствующем квартале. Каждая спальня имела свою ванную, но холодок, стоявший в пустых комнатах, словно намекал на скорый экономический и социальный упадок американских пригородов.

А может быть, это ощущение родилось не от созерцания холодных пустых комнат. Уже почти целую неделю Джейн терзали дурные предчувствия — с тех пор как она узнала, что за будущее приготовили своим согражданам некоторые люди, пользовавшиеся огромным влиянием в этом новом мире технологических чудес.

Она поставила сумку у окна в передней спальне, выключила фонарик, раздвинула шторы и стала разглядывать дом на другой стороне улицы, но не тот, что стоял напротив этого, а соседний — превосходный пример стиля «Искусств и ремесел»4.

По этому адресу жил Лоренс Ханнафин, овдовевший в прошлом марте. У супругов не было детей. И хотя Ханнафину было всего сорок восемь (на двадцать один год больше, чем Джейн), скорее всего, он проводил время в одиночестве.

Джейн не знала, найдет ли в нем союзника. Скорее всего, он окажется трусом без всяких убеждений и не станет браться за нелегкое дело, которое Джейн намеревалась предложить ему. В эти времена трусость стала позицией по умолчанию.

Джейн семь лет прослужила в ФБР, в Группе оперативного реагирования на чрезвычайные ситуации, которая чаще всего работала вместе с Третьим и Четвертым отделами поведенческого анализа, а они имели дело, среди прочего, с массовыми и серийными убийствами. В этом своем качестве она убила всего двух человек, попав в отчаянную ситуацию на отдаленной ферме. На прошлой неделе, находясь в отпуске, Джейн убила троих в целях самозащиты. Теперь она стала неконтролируемым агентом, и на ее счету было немало убийств.

Конечно, Лоренсу Ханнафину могло не хватить мужества и принципиальности, которыми он должен был обладать, судя по его репутации. Но Джейн надеялась, что в этом случае он ответит отказом и не сделает попытки передать ее в руки правосудия. Для нее не будет правосудия. Ни адвоката, ни процесса с присяжными. С учетом данных, которые Джейн собрала на некоторых влиятельных людей, лучшее, на что она могла надеяться, — это пуля в голову. Однако они могли поступить с ней гораздо хуже: сломать ее, устранить все воспоминания, лишить ее свободной воли, сделать покорной рабыней.

3

Джейн сняла спортивную куртку и наплечные ремни, после чего заснула — беспокойным сном — на полу, положив пистолет под руку. Вместо подушки она использовала валик, взяв его с кресла, которое стояло у окна в холле второго этажа, но в доме не оказалось ничего, напоминающего одеяло.

Мир ее снов превратился в царство движущихся теней и серебристо-голубого полусвета, исходящего из ниоткуда; она убегала от зловредных манекенов, которые прежде были людьми вроде нее, а теперь превратились в неутомимых роботов, запрограммированных на охоту, с глазами, в которых не просматривалось никакого чувства.

За час до рассвета зазвенел наручный будильник. Из туалетных принадлежностей у Джейн были только зубная паста и щетка. В ванной она включила фонарик в режиме ближнего света и положила на пол, в самый угол. Глядя на свое лицо призрака со впавшими глазами, отражавшееся в темном зеркале, она смыла с себя остатки страха, не прошедшего после сна.

Подойдя к окну в спальне, она раздвинула шторы на несколько дюймов и принялась разглядывать в мощный бинокль дом Ханнафина. Ее дыхание с привкусом мяты на миг затуманило оконное стекло.

Судя по странице в «Фейсбуке», Ханнафин начинал каждый свой день с часовой пробежки. Свет включился сначала в комнате на втором этаже, а несколько минут спустя — и в коридоре первого этажа. Когда небо на востоке чуть-чуть порозовело — первое сияние дня, — Ханнафин, в головной повязке и кроссовках, вышел из передней двери. Джейн проследила в бинокль за тем, как Ханнафин повернул ключ в замке, вынул его и спрятал в кармане шорт.

Днем ранее она наблюдала за ним из машины. Он пробежал три квартала на юг, потом свернул на восток, в квартал наездников, и направился по лошадиным следам в незастроенные холмы, поросшие кустарником и дикой травой. Он отсутствовал шестьдесят семь минут. Джейн потребовалась лишь небольшая часть этого времени, чтобы сделать то, что ей нужно было сделать.

4

Еще одно утро в Миннесоте. Плита сурового серого неба, похожая на грязный лед. В неподвижном воздухе разбросаныснежинки, они словно выскакивают через сжатые зубы упрямой бури.

Кора Гандерсан, в пижаме и сапожках по щиколотку, приготовила завтрак: пропитанный маслом тост с пармезаном, яичница с беконом «Ньюске», лучшим в мире беконом, который в жареном виде истончался, становился хрупким, ароматным.

Завтракая, она читала газету, а иногда отламывала кусочек бекона и давала его Дикси. Собака терпеливо ждала рядом с ее стулом и принимала каждый кусочек, повизгивая от удовольствия и благодарности.

Коре опять снился сон о том, что она идет, не обжигаясь, через свирепый огонь, а наблюдатели удивляются ее неуязвимости. После этого сна на сердце стало легче, она почувствовала себя очищенной, словно пламя сотворил любящий ее Господь.

Вот уже двое суток у нее не случалось мигрени — самый долгий перерыв с тех пор, как начались боли. Она даже стала надеяться, что необъяснимая болезнь закончилась.

Через несколько часов ей надо было принять душ, одеться,отправиться в город и сделать то, что следовало сделать. Чтобы заполнить время, Кора, не уходя с кухни, открыла дневник, который вела вот уже несколько недель. Ровные, почти печатные буквы складывались в курсивные линии, которые плавно текли из-под пера.

Через час она отложила ручку, закрыла дневник и поджарила еще «Ньюске», на тот случай, если у нее больше не будет возможности поесть его. Странная мысль. Фирма «Ньюске» несколько десятилетий выпускала великолепный бекон, и не было никаких оснований предполагать, что она прекратит свой бизнес. Экономика пребывала в ужасном состоянии, многие компании закрывались, но только не «Ньюске». Тем не менее Кора поела бекона, добавив к нему дольки томатов и тост, пропитанный маслом. И опять поделилась с Дикси-Бель.

5

Джейн не стала идти по прямой — от пустого особняка до дома Ханнафина. Держа в руках сумку, она дошагала до конца квартала и прошла еще полквартала, после чего пересекла улицу и приблизилась к дому с севера. Таким образом заметно снижалась вероятность того, что кто-нибудь увидит, откуда Джейн появилась и где оказалась, — вряд ли этот человек стал бы так долго смотреть в окно.

Окаймленные кирпичом каменные ступени вели к глубокой террасе, по обеим сторонам которой начинала расцветать глициния, спускавшаяся с решетчатых панелей. Благодаря этому Джейн была защищена от посторонних взглядов, что облегчало незаконное проникновение в дом. Она вставила тонкий гибкий кончик «Локейда» в скважину и четыре раза нажала крючок, убрав все четыре штифта кодовой панели. Затем вошла внутрь и, прежде чем запереть за собой дверь, громко спросила посреди тишины:

— Эй, есть кто-нибудь?

Молчание. Джейн двинулась дальше.

Внутренняя отделка и мебель, выполненные со вкусом, были выдержаны в одном стиле. Камины из сланца со вделанными керамическими плитками. Мебель в духе той, что производил Стикли5, с набивной хлопчатобумажной тканью землистых оттенков. Осветительные приборы в стиле «Искусств и ремесел». Персидские ковры.

Благополучный район, большой дом, отделка интерьера —все говорило против предположения о том, что Ханнафин может оказаться некоррумпированным журналистом. Он был газетчиком, а в нынешние времена, когда большинство изданий напоминали анорексичного подростка и понемногу угасали, даже сотрудники крупнейшей ежедневной газеты Лос-Анджелеса не получали больших зарплат. Крупные суммы перепадали только тележурналистам, большинство которых были журналистами в той же мере, что и астронавтами.

Правда, Ханнафин написал с полдюжины нехудожественных книг, три из которых несколько недель пробыли в нижней трети списка бестселлеров. Серьезная, хорошо выполненная работа. Возможно, гонорары он вложил в дом.

Днем ранее, воспользовавшись библиотечным компьютером в Пасадене, Джейн легко взломала систему провайдера Ханнафина и выяснила, что у него есть не только мобильник, но и стационарный телефон, что упрощало дело. Она смогла проникнуть в систему телефонной компании, потому что знала о потайном ходе, который проделал Викрам Рангнекар, суперхакер из Бюро. Викрам Рангнекар, милый и забавный человек, обходил юридические запреты по приказу директораили высокопоставленных чиновников из Министерства юстиции. Перед тем как уйти в отпуск, Джейн стала предметом невинного увлечения с его стороны, хотя в то время была замужем, далекая от этих игр, как будто находилась на Луне. Будучи агентом, Джейн действовала строго по уставу и никогда не прибегала к нелегальным методам, но всегда интересовалась тем, чем занимаются влиятельные коррупционеры в Министерстве юстиции, и разрешала Викраму демонстрировать свое волшебство, когда он хотел произвести на нее впечатление.

Теперь, по прошествии времени, она думала, что предвиделабудущие неприятности, свое нынешнее отчаянное положение, необходимость скрываться и что ей пригодятся все трюки, которые показывал Викрам.

Согласно сведениям телефонной компании, кроме настенного аппарата на кухне, в доме было три настольных: в главной спальне, в гостиной и в кабинете. Джейн начала с кухни, а закончила работу в спальне: с помощью маленькой отвертки она снимала нижнюю крышку с телефона, подключала двухфункциональный чип дистанционного управления — подслушивающее устройство, или стандартный жучок, — устанавливала приспособление, отключающее чип, когда вешают трубку, и привинчивала крышку обратно.

Если бы выяснилось, что большая гардеробная при спальне непригодна для ее целей, Джейн нашла бы что-нибудь другое. Но гардеробная ее устроила. Одна дверь на петлях — не сдвижная. Дверь оказалась незапертой, но в ней был ригельный замок: то ли потому, что в гардеробной имелся небольшой стенной сейф, то ли потому, что у покойной миссис Ханнафин водились драгоценные украшения. Вставить ключ в замок, находясь внутри гардеробной, было невозможно. Маленькая стремянка позволяла без труда дотянуться до верхних полок.

У Ханнафина было много одежды от модных фирм: костюмы от Брунелло Кучинелли, коллекция галстуков «Шарве», ящики, набитые свитерами «Сент-Круа». Джейн спрятала среди свитеров молоток, а в карман домашней куртки из синего, в мелкую полоску материала положила отвертку. После этого она потратила десять минут на осмотр ящиков в разных комнатах — не в поисках чего-то конкретного, а из желания составить мнение об этом человеке.

Если бы Джейн покинула дом через переднюю дверь, защелка сработала бы, а засов остался бы незапертым. Увидев засов, Ханнафин понял бы, что в его отсутствие здесь кто-то побывал. Поэтому она вышла через помещение, где стояла стиральная машина, — между домом и гаражом. Замок она не заперла: скорее всего, Ханнафин решит, что это его оплошность.

У боковой двери гаража засова не было, и, когда Джейн вышла и закрыла дверь за собой, сработала самозахлопывающаяся щеколда.

6

Вернувшись в пустой дом, выставленный на продажу, Джейн включила свет в хозяйской спальне — теперь, когда солнце взошло, никто ничего не заметил бы.

Как порой случалось в последнее время, в зеркале она увидела не то лицо, которое предполагала увидеть. После всего пережитого за последние четыре месяца она чувствовала себя постаревшей, измученной страхом, горем, тревогой. Волосы она укоротила и покрасила в каштановый цвет, но тем не менее выглядела почти так же, как в начале всего этого: молодая, двадцатисемилетняя, свежая, с ясными глазами. Трудно было представить, что ее муж умер, а единственному ребенку угрожает опасность, так что она прячет его, — никакой потерянности или тревоги ни на лице, ни в глазах.

В большой сумке среди прочих вещей лежал парик, превращавший ее в длинноволосую блондинку. Джейн надела его, закрепила, расчесала, собрала волосы сзади в хвостик и стянула его резинкой, затем напялила бейсбольную шапочку без всяких логотипов и надписей. В джинсах, свитере и спортивной куртке особого покроя, позволявшей надежно скрывать наплечный ремень с кобурой и пистолетом, она имела вполне безликий вид. Вот только в последние дни благодарясредствам массовой информации Джейн стала известной, как телезвезда. Она могла бы замаскироваться надежнее, но ей хотелось, чтобы Лоренс Ханнафин не считал ее той, за кого она себя выдавала.

Она ждала у окна в спальне. Согласно ее часам, бегун вернулся через шестьдесят две минуты после начала утреннего моциона.

Как признанному автору бестселлеров, привлекавшему внимание публики к газете, ему разрешали время от времени работать дома. Тем не менее разогревшийся, вспотевший человек, вероятно, предпочел бы принять душ сразу же после пробежки. Джейн выждала десять минут, после чего отправилась к нему с визитом.

7

Ханнафин овдовел год назад, но так и не привык жить один. Возвращаясь домой, он нередко, как и сейчас, зовет Сакуру. Ответом всегда служит тишина, и он стоит неподвижно, ошеломленный ее отсутствием.

Иногда его охватывает иррациональное недоумение: мертва ли она на самом деле? Он уехал в командировку, когда ее здоровье резко ухудшилось. Не в силах видеть ее мертвой, он согласился на кремацию. И поэтому он иногда поворачивается, убежденный в том, что Сакура стоит у него за спиной, живая и улыбающаяся.

Сакура. «Вишневый цвет» по-японски. Это имя подходило к ее изящной красоте, но диссонировало с решительным характером...

Войдя в жизнь Ханнафина, она изменила его. Такая нежная, такая умная. Ее мягкая, но постоянная поддержка придавала ему уверенности — он стал писать книги, хотя прежде лишь говорил о том, как хорошо было бы что-нибудь написать. Для журналиста он был слишком погружен в себя, но Сакура извлекла его из «панциря несчастной черепахи», как она говорила, и открыла для него новые ощущения. До нее он не проявлял интереса ни к одежде, ни к хорошим винам. Она научила его пониманию стиля, сделала его вкус утонченным, и ему захотелось выглядеть красивым и изысканным, чтобы она испытывала гордость, появляясь в обществе вместе с ним.

После ее смерти он убрал все фотографии, на которых онибыли сняты вместе, — Сакура купила для них серебряные рамочки и любовно развесила и расставила снимки по всему дому. Эти фотографии преследовали его, как и сама она преследует его во сне — редкая ночь проходит без нее.

«Сакура, Сакура, Сакура», — шепчет он в тишине, а потом идет наверх, чтобы принять душ.

Он занимался бегом с молодых лет. Сакура убедила его продолжать это занятие, чтобы он оставался таким же стройным, как она, чтобы они были здоровыми и вместе старели. Бегать без Сакуры поначалу казалось невозможным, воспоминания, как призраки, поджидали его за каждым поворотом на пути, который они проделывали вместе. Но если бы он бросил бегать, это выглядело бы предательством, словно она и в самом деле оставалась там, на тропе, неспособная вернуться в дом, предназначенный для живых, словно она ждала его, желая увидеть его живым, здоровым и соблюдающим режим, установленный ею для обоих.

Если Ханнафин решится рассказать это своим коллегам по газете, они назовут его сентиментальным, а за глаза окрестят слезливым, слащавым или придумают что-нибудь похуже: большинство современных журналистов не склонны проявлять чувствительность, если дело не связано с политикой. И все же...

В главной ванной он крутит ручку крана, устанавливая максимальную температуру. Из-за Сакуры он не пользуется обычным мылом, которое раздражает кожу, а вместо этого покрывает себя гелем «Ю ар эмэйзин». Шампунь на коньяке с яйцом изготовлен компанией «Хеэр рисайпс», а еще он использует кондиционер на аргановом масле. Все это казалось ему слишком женственным, смущало, пока Сакура была жива, теперь же стало частью его жизни. Ханнафин вспоминаетвремена, когда они мылись вместе, и опять слышит ее девичье хихиканье, сопровождавшее эти сокровенные мгновения.

Он выходит из душа и вытирается; зеркало в ванной покрыто туманом от пара. Отражение мутится, и Ханнафин почему-то беспокоится, словно, если нечеткая форма, повторяющая каждое его движение, проявится, это может оказаться не он, а какой-нибудь недочеловек из мира за стеклом. Если он протрет стекло, на нем будут подтеки. Он оставляет все как есть — пусть испаряется — и голый идет в спальню.

В одном из двух кресел сидит женщина поразительной красоты. На ней потертые рокпорты6, джинсы, никакой свитер, спортивная куртка без торговой марки, но выглядит она так, будто сошла со страниц «Вог». Она производит столь же ошеломительное впечатление, как модели с рекламы духов «Блэк опиум». Пораженный, Ханнафин застывает на месте, почти уверенный, что с его головой не все в порядке, что это галлюцинация.

Женщина показывает на халат из его гардеробной, лежащий на кровати:

— Надевайте и садитесь. Нам нужно поговорить.

8

Доев последний кусочек бекона, Кора Гандерсан с удивлением поняла, что съела целый фунт, если не считать двух кусочков, скормленных собаке. Такое обжорство должно было бы смутить ее, а может, даже вызвать расстройство, но ни того ни другого не случилось. Напротив, потакание собственным слабостям казалось ей оправданным, хотя она и не понимала, по какой причине.

Обычно, покончив с едой, она тут же мыла посуду и столовые приборы, вытирала их и убирала. Теперь же ей представлялось, что мытье посуды будет бесполезной тратой драгоценного времени. Она оставила тарелку и грязные приборы на столе, а на покрытую жиром сковородку, стоявшую на плите, вообще не обратила внимания.

Облизывая пальцы, она бросила взгляд на дневник, который недавно заполняла с таким усердием, но, как ни напрягала мозги, не могла вспомнить, чему была посвящена последняя запись. Озадаченная, она отодвинула в сторону тарелку и придвинула к себе дневник, но не спешила его открывать.

Закончив колледж почти двадцать лет назад, она надеялась стать успешным писателем, серьезным романистом, пользующимся известностью. Теперь она понимала, что те наполеоновские планы были всего лишь детской фантазией. Иногда жизнь представлялась ей машиной для уничтожения планов молодости, действующей так же эффективно, как гидравлический пресс на кладбище старых автомобилей, который превращает старый хлам в компактные кубы. Ей нужно было зарабатывать на жизнь, и, когда она начала преподавать, желание создать книгу стало слабеть год за годом.

Теперь она не могла вспомнить, что записала в дневнике совсем недавно, но провал в памяти не беспокоил ее, не вызывал страхов о наступлении болезни Альцгеймера. Нет, она была склонна прислушаться к тихому внутреннему голосу, который говорил, что ее неприятно поразит качество написанного, что этот пробел в памяти — не что иное, как результат работы беспристрастного критика Коры Гандерсан, желающего уберечь писателя Кору Гандерсан от неизбежного огорчения, когда она обнаружит, что ее писания лишены блеска и глубины.

Кора отодвинула дневник и не стала просматривать запись.

Вместо этого она поглядела на Дикси-Бель, сидевшую рядом с ее стулом. Подняв золотистую морду, такса смотрела на хозяйку своими прекрасными глазами разного цвета, бледно-голубым и темно-карим.

Как правило, все собаки — не только душка Дикси — взирали на хозяев с любовной озабоченностью и долей нежной жалости, словно ведали не только глубинными людскими страхами и надеждами, но также правдой жизни и судьбой всех вещей и хотели заговорить, чтобы поделиться своим знанием и утешить человека.

Именно с таким выражением Дикси смотрела на Кору, и этот взгляд брал за душу. Ею овладели беспричинная печаль и экзистенциальный страх, слишком хорошо знакомый ей. Она протянула руку и погладила Дикси по голове. Когда собака лизнула руку, у Коры на глазах выступили слезы.

— Что со мной, девочка? — спросила она. — Что-то со мной не так.

Спокойный, тихий внутренний голос призвал ее не волноваться, не тревожиться, подготовиться ко дню, полному событий. Слезы высохли.

Цифровые часы на плите показывали 10:31.

До поездки в город оставалось еще полтора часа. Мысль о том, что нужно заполнить такую прорву времени, вызывала необъяснимую нервозность, словно она должна была занять себя, чтобы не думать... О чем?

Пальцы ее дрожали, когда она открыла дневник на чистой странице и взяла ручку. Но дрожь прошла, стоило только начать писать. Словно в трансе, Кора быстро выводила аккуратные строки, ни разу не возвратившись к последнему написанному слову и не думая о том, каким будет следующее: она просто убивала время, чтобы успокоить нервы.

Дикси встала на задние лапки, а передними уперлась в стул Коры и заскулила, чтобы хозяйка обратила на нее внимание.

— Успокойся, — сказала Кора собаке. — Не тревожься. Не тревожься и подготовься ко дню, полному событий.

9

Потрясение перешло в смущение — голый Ханнафин покраснел до корней волос, беря халат. Надев его и завязав пояс,он овладел собой настолько, что настороженным тоном задал вопрос:

— Кто вы, черт побери?

Голос Джейн звучал твердо, но угрозы в нем не слышалось.

— Не волнуйтесь. Садитесь.

Ханнафин умел защищать свои права, и к нему быстро вернулась уверенность.

— Как вы сюда попали? Это взлом и нарушение прав собственности.

— Преступное нарушение прав собственности, — уточнила она, потом распахнула спортивную куртку и продемонстрировала наплечный ремень с пистолетом. — Садитесь, Ханнафин.

Поколебавшись, он осторожно шагнул ко второму креслу — так, чтобы сесть лицом к ней.

— На кровать, — велела Джейн, не желая, чтобы он садился слишком близко. В его зеленых глазах сквозил холодный расчет, но если даже он первоначально прикидывал, не стоит ли броситься на нее, то вскоре отказался от своего намерения. Он сел на край кровати.

— Денег в доме нет.

— Я похожа на грабителя?

— Я не знаю, что у вас на уме.

— Но вы знаете, кто я.

Он нахмурился:

— Мы не знакомы.

Она сняла бейсболку. Несколько секунд спустя его глаза широко раскрылись.

— Вы из ФБР. Или уже нет? Неконтролируемый агент, которого все ищут. Джейн Хок.

— Что вы думаете обо всем этом? — спросила она.

— О чем?

— Обо всем дерьме, которое льют на меня в телевизоре и в газетах?

Даже в этих обстоятельствах он быстро вошел в привычную роль дотошного репортера.

— А что я должен думать?

— Вы верите в это?

— Если бы я верил во все, что говорят в новостях, я был бы не журналистом, а идиотом.

— Вы считаете, что я и в самом деле убила двух человек напрошлой неделе? Скользкого дельца, промышлявшего в Темной сети7, и крутого адвоката с Беверли-Хиллз?

— Вы говорите, что это не вы. Может, так и есть. Убедите меня.

— Нет, я убила их обоих, — сказала она. — Еще я убила человека по имени Натан Сильверман, он руководил отделом Бюро, в котором я работала. Я поступила так, чтобы избавить его от страданий, — он был моим добрым другом и наставником. Но вы об этом не слышали. Они не хотят, чтобы история стала достоянием гласности.

— Кто они?

— Кое-кто из Бюро. И из Министерства юстиции. Мне есть что рассказать вам. Это будет сенсацией.

Ханнафин смотрел непроницаемым взглядом, как нефритовый Будда. Помолчав, он сказал:

— Я возьму блокнот и ручку, и вы мне все расскажете.

— Оставайтесь здесь. Мы поговорим немного. А потом, может быть, дойдет дело до ручки и блокнота.

Ханнафин кое-как вытер волосы полотенцем. На лоб и на виски стекали капли воды. Воды или пота. Он посмотрел ей в глаза, опять помолчал и спросил:

— Почему я?

— Многим журналистам я не доверяю. Те немногие представители нового поколения, кому я могла бы довериться, неожиданно умерли. А вы живы.

— Только поэтому я и подошел? По той причине, что жив?

— Вы написали о Дэвиде Джеймсе Майкле.

— Миллионер из Силиконовой долины.

Дэвид Майкл унаследовал миллиарды, но ни один из них не был заработан в Силиконовой долине. Потом он заработал еще несколько миллиардов на добыче информации, на биотехнологиях, практически на всем, во что вкладывал деньги.

— Вы написали о нем беспристрастно, — сказала Джейн.

— Я всегда стараюсь быть беспристрастным.

— Но в тексте есть доля ехидства.

Он пожал плечами:

— Это филантроп, человек прогрессивных взглядов, трезвомыслящий, яркий и обаятельный. Но мне он не понравился. Я ничего не выудил из разговора с ним. У меня не было оснований предполагать, что он не тот, за кого себя выдает. Но у хорошего журналиста есть... интуиция.

— Дэвид Майкл вложил средства в исследовательскую лабораторию в Менло-Парке — «Шеннек текнолоджи». Потом он и Бертольд Шеннек стали партнерами в биотехнологическом стартапе «Далекие горизонты».

Ханнафин ждал продолжения, но Джейн молчала, и тогда он сказал:

— Шеннек и его жена Инга погибли в воскресенье при пожаре. На своем ранчо в долине Напа, где проводили уик-энды.

— Нет, их застрелили. Пожар — это официальная легенда.

Как бы человек ни владел собой, он тем или иным образом выдает свой страх, как игрок в покер тем или иным образом выдает себя во время игры, и по этим проявлениям противник может узнать об эмоциональном состоянии игрока, если тот заметно волнуется: подергивается глаз, внезапно начинает пульсировать висок, язык слишком часто касается губ. Что-нибудь всегда есть. У Ханнафина Джейн не заметила ни малейших признаков страха.

— Вы убили их тоже? — спросил он.

— Нет. Но они заслужили смерть.

— Значит, вы судья и жюри присяжных в одном лице?

— Меня нельзя подкупить, как судью, или провести, какприсяжного. Как бы то ни было, Бертольда Шеннека и его жену убили, потому что «Далекие горизонты»— иными словами, яркий и обаятельный Дэвид Майкл — решили, что больше не нуждаются в них.

Несколько мгновений Ханнафин вглядывался ей в глаза, словно мог узнать правду по диаметру зрачков, по голубым бороздкам радужек. Наконец он встал:

— Черт побери, женщина, мне нужны ручка и бумага.

Джейн вытащила пистолет из-под спортивной куртки:

— Садитесь.

Он не стал садиться.

— Я не могу доверять все это своей памяти.

— А я не могу доверять вам, — сказала Джейн. — Пока не могу. Садитесь.

Он неохотно сел. Но пистолет, казалось, не напугал его. По его лицу, вероятно, стекала вода, а не пот.

— Вы знаете, что случилось с моим мужем, — продолжила она.

— О нем много говорили в новостях. Морской пехотинец, много наград. Совершил самоубийство месяца четыре назад.

— Нет. Его убили.

— Кто?

— Бертольд Шеннек, Дэвид Джеймс Майкл. Все эти сволочи, связанные с «Далекими горизонтами». Вы представляете себе, что такое наномашины?

Перемена темы озадачила Ханнафина.

— Нанотехнологии? Макроскопические машины всего из нескольких молекул. Применяются кое-где. Но в основном это какая-то научная фантастика.

— Нет, это научный факт, — поправила она. — Бертольд Шеннек создал наномашины, которые вместе с сывороткой впрыскиваются в кровь. Сотни тысяч мельчайших элементов устремляются в мозг. Проникнув сквозь капиллярные стенки в мозговую ткань, они образуют более крупную структуру.

— Более крупную структуру? — Лоб его сморщился от недоверия, в уголках глаз появились складки кожи. — Какую еще структуру?

— Механизм управления.

10

Возможно, Ханнафин подумал, что Джейн принадлежит к числу параноиков, готовых носить шапочку из фольги для защиты от психотронного оружия, но ничем этого не выдал. Он умудрялся не терять чувства собственного достоинства, хотя и сидел на краю кровати в махровом халате, босой. Положив руки на колени, он внимательно слушал.

— В прошлом уровень самоубийств в США составлял двенадцать человек на сто тысяч. За последний год он поднялся до пятнадцати.

— Предположим, вы правы. Предположим, он действительно поднялся. И что? Сейчас для многих наступили тяжелые времена. Неважное положение в экономике, социальное недовольство.

— Вот только этот рост происходит за счет успешных людей, большинство которых были счастливы в браке и не впадали в депрессию. Военные... вроде моего мужа. Журналисты, ученые, доктора, юристы, полицейские, учителя, экономисты. Эти фанатики устраняют людей, которые, согласно их компьютерной модели, могут повести цивилизацию в неверном направлении.

— Кто создал эту модель?

— Шеннек. Дэвид Майкл. «Далекие горизонты». Мерзавцы в правительстве, которые их поддерживают. Это их модель.

— И как они устраняют людей?

— Вы меня слушаете? — спросила она. Ее сдержанность, приобретенная в ФБР, дала маленькую трещину. — Механизмы управления из наномашин. Самособирающиеся мозговые имплантаты. Их вводят...

Он прервал ее:

— С какой стати человек должен соглашаться на инъекцию?

Джейн в возбуждении вскочила с кресла, отошла от Ханнафина и остановилась, глядя на него. Дуло пистолета теперь, по случайности, было направлено в пол, рядом с его ступней.

— Конечно же, они не подозревают об инъекции. Сначала они тем или иным образом получают дозу успокоительного. В ходе конференций. В то время, когда они вдали от дома, в пути, когда они одни и уязвимы. Механизм управления образуется в мозгу в течение нескольких часов после инъекции, а потом они просто забывают о том, что случилось.

Ханнафин, невозмутимый, как стена с иероглифами в гробнице фараона, смотрел на Джейн так, будто она была то ли пророчицей, предсказывающей судьбу человечества, которуюон давно предвидел, то ли сумасшедшей, которая выдает свой бред за истину. Трудно было сказать, к чему он склоняется. Может быть, он осмыслял ее слова, старался разобраться в них. А может быть, думал о револьвере в ящике прикроватной тумбочки, который она обнаружила во время первого посещения дома.

Наконец он произнес:

— А затем эти люди, те, кто получил инъекцию... управляются. — Он не смог приглушить нотку недоверия в своем голосе. — Вы хотите сказать, как роботы? Как зомби?

— Все не так просто, — нетерпеливо пояснила Джейн. — Они не знают, что ими управляют. А несколько недель или месяцев спустя получают команду совершить самоубийство и не могут не выполнить ее. Оставляют невнятные посмертные записки. Генеральные прокуроры как минимум двух штатов пытаются скрыть это. Я говорила с судмедэкспертом, которая во время аутопсии видела структуру из наномашин во всех четырех долях мозга.

Джейн располагала большим количеством информации и хотела завоевать доверие Ханнафина. Но когда она говорила слишком быстро, получалось неубедительно. Она сама чувствовала, что скоро начнет заговариваться, и собралась было убрать пистолет, чтобы подбодрить его, но отказалась от этой мысли. Ханнафин был крупным мужчиной и находился в хорошей форме. Если бы дошло до схватки, Джейн не справилась бы с ним. И если был хоть малейший шанс на то, что он воспользуется представившейся возможностью, не стоило давать ему эту возможность.

Она набрала в грудь воздуха и спокойным голосом заговорила:

— Компьютерная модель определяет критическое число американцев в каждом поколении. Тех, кто может повести цивилизацию в неверном направлении, поставить страну на край пропасти, распространяя опасные идеи.

— Компьютерную модель можно подогнать под любые желаемые результаты.

— До вас доходит! Но для них эта модель еще и служит оправданием. Общее число людей, установленное программой, составляет двести десять тысяч. Поколения сменяются, как они утверждают, через каждые двадцать пять лет. Компьютер говорит им: уничтожайте ежегодно восемь тысяч четыреста человек — и вы получите идеальный мир, в котором царят спокойствие и гармония.

— Это же чистое умопомешательство.

— А вы не обратили внимания, что безумие становится нормой?

— Неверные идеи? Что за неверные идеи?

— Они не уточняют. Но опознают эти идеи, когда сталкиваются с ними.

— Они собираются убивать людей, чтобы спасти мир?

— Уже убивают. И убитых немало. Убивать во имя спасения мира — разве трудно в это поверить? Старая история.

Возможно, Ханнафину надо было двигаться, чтобы переварить серьезную и совершенно новую для него мысль, справиться с потрясением. Он снова поднялся, не выказывая никаких агрессивных намерений, но к тумбочке с револьвером не пошел. Джейн переместилась поближе к двери в коридор. Ханнафин двинулся в сторону от нее, к ближайшему из двух окон, встал у подоконника и принялся смотреть на улицу, ухватив себя рукой за подбородок, словно только что проснулся и прогонял липнущие к нему остатки сна.

— На сайте Национального центра информации о преступлениях вы занимаете самое видное место. Фотографии. Федеральный ордер на ваш арест. Говорят, что вы — главная угроза национальной безопасности, что вы похитили секреты, разглашение которых может нанести ущерб нашей обороне.

— Они лгут. Вам нужна сенсация века или нет?

— Сайтом НЦИП пользуются все силовые ведомства страны.

— Я и без того знаю, что попала в сложное положение.

— Никому не удается долго уходить от ФБР. Или от Министерства внутренней безопасности. В наше время, когда повсюду есть камеры и дроны, а каждая машина через навигатор сообщает о своем местонахождении...

— Я знаю, как все это действует. И как не действует.

Ханнафин отвернулся от окна и посмотрел на нее:

— Вы ополчились против мира, чтобы отомстить за мужа.

— Это не месть. Я хочу восстановить его доброе имя.

— Думаете, есть разница? И, кроме того, в деле замешан ребенок. Ваш сын. Трэвис — так его зовут? Сколько ему лет? Пять? Я не стану участвовать ни в чем, что поставит под угрозу жизнь ребенка.

— Его жизнь уже поставлена под угрозу, Ханнафин. Когда я продолжила расследовать смерть Ника и другие самоубийства, эти мерзавцы стали угрожать мне убийством Трэвиса. Грозили похитить его и убить. Мне пришлось бежать вместе с ним.

— Он в безопасности?

— Пока в безопасности. Он в надежных руках. Но чтобы ему ничто не угрожало, я должна раскрыть этот заговор, вывести их на чистую воду. У меня есть доказательства. Флешки с файлами Шеннека, где отражены все этапы разработки мозговых имплантатов, механизмов управления. Данные о его экспериментах. Ампулы с препаратом, готовым к инъекции. Но я не знаю, кому можно верить в Бюро, в полиции, где угодно. Мне нужно, чтобы вы опубликовали материал об этом. У меня есть доказательства. Но я не стану делиться ими с людьми, которые заберут их у меня и уничтожат.

— Вы скрываетесь от правосудия. Если я буду сотрудничать с вами, вместо того чтобы сдать властям, я стану вашим пособником.

— Как журналист, вы получите освобождение от ответственности.

— А если мне его не предоставят? А если вы лжете? А если вы не та, за кого себя выдаете?

Лицо Джейн раскраснелось от злости, голос зазвучал резче.

— Они используют наномашины не только для избавления Америки от тех, кто им не нравится. Есть и другие области применения — вы испытаете отвращение, когда я расскажу о них. Отвращение и ужас. Речь идет о свободе, Ханнафин, вашей и моей. О том, что нас ждет — надежда или рабство.

Ханнафин снова уставился на улицу внизу, не говоря ни слова.

— Мне показалось, что я видела пару яиц, когда вы вышли из душа. Может, они у вас для украшения?

Его висевшие по бокам руки сжались в кулаки, — возможно, он подавлял в себе злость и желание ударить ее... или был удручен тем, что не может проявлять такого же бесстрашия, как на заре своей журналистской карьеры.

Джейн вытащила глушитель из кармана на наплечном ремне и навинтила его на пистолет.

— Отойдите от окна. — (Он не шелохнулся.) — Сейчас же, — прибавила она, взяв пистолет обеими руками.

При виде ее позы и глушителя он подчинился.

— Пройдите в гардеробную, — велела она.

Его раскрасневшееся лицо побледнело.

— Что вы намерены сделать?

— Успокойтесь. Я хочу дать вам время подумать.

— Вы собираетесь меня убить.

— Не говорите глупостей. Я вас запру и дам время подумать над моими словами.

Перед тем как принять душ, он оставил бумажник и ключи от дома на прикроватной тумбочке. Теперь ключ на забавном брелке-колечке из красной пластмассы торчал в замке гардеробной.

Ханнафин помедлил, стоя на пороге.

— Выбора у вас нет, — сказала она. — Пройдите к дальней стене и сядьте на пол.

— И сколько времени вы меня там продержите?

— Я спрятала там молоток и отвертку. Найдите их, выбейте стержни из петель и откройте дверь. На это уйдет минут пятнадцать-двадцать. Я не позволю вам смотреть, как я выхожу из дома, и не дам увидеть свою машину.

Поняв, что гардеробная не станет для него гробом, Ханнафин испытал облегчение. Он вошел внутрь и сел на пол.

— Тут правда есть молоток и отвертка?

— Правда. Извините, что поступаю с вами так, но я в тяжелом положении и не допущу, чтобы кто-нибудь встал у меня на пути. Сейчас без четверти девять. Я позвоню вам в полдень. Надеюсь, что вы согласитесь мне помочь. Но если вы не готовы опубликовать материал, который восстановит против вас легионы демонов, скажите мне об этом и оставайтесь в стороне. Я не хочу связываться с человеком, не способным довести дело до конца.

Не дав ему времени ответить, Джейн закрыла дверь и заперла ее, оставив ключ в скважине. Судя по шуму, который раздался за дверью, Ханнафин тут же принялся искать молоток и отвертку.

Она свинтила глушитель с пистолета, разместила их на ремне по отдельности, взяла сумку и поспешила вниз по лестнице. Спустившись, она громко хлопнула наружной дверью, чтобы Ханнафин наверняка услышал.

Ночь была ясной и звездной, а рассветное небо — прозрачным, теперь же голубизна, распростершаяся над долиной Сан-Габриэль, отступала перед армадой туч, текших с северо-запада на Лос-Анджелес. В густой листве индейского лавра уже устраивались певчие воробьи, успокаивая друг друга приятными трелями и чистыми нотами, а вороны, эти крикливые предвестники грозы, все еще носились по небу.

11

В тысяче шестистах милях от Лос-Анджелеса, в Миннесоте, Кора Гандерсан закрыла дневник. Цифровые часы на плите показывали 11:02. Последний приступ сочинительства удивил ее не меньше предыдущего. Она не знала, какие слова занесла на страницы дневника, почему вдруг решила записать их и по какой причине не хочет к ним возвращаться.

Спокойный, тихий голос, шедший изнутри, советовал не волноваться. Все будет хорошо. Больше двух дней без мигрени. На следующей неделе в это время она, скорее всего, уже будет в своей классной комнате, вместе со школьниками, которых любила почти как собственных детей.

Настало время для очередного кормления Дикси-Бель и второго туалета. С учетом съеденного бекона Кора дала ей два — а не четыре, как обычно, — небольших печенья в форме монетки. Собака, казалось, осознала правоту хозяйки и не стала просить добавки и ворчать. Вместо этого она побежала через кухню к задней двери, постукивая коготками по линолеуму.

Натянув на себя пальто, Кора сказала:

— Господи Исусе, Дикси, только посмотри на меня: уже день, а я все еще в пижаме. Если я в ближайшее время не вернусь в школу, то превращусь в безнадежную бездельницу.

С рассвета на улице почти не потеплело. Замерзшее, застывшее низкое небо не предвещало обещанной снежной бури, если не считать редких белых хлопьев, медленно, по спирали спускавшихся вниз сквозь мирный воздух.

Дикси пописала, но не понеслась сразу же в дом, а остановилась и уставилась на Кору, стоявшую на крыльце. Таксам не нужно много бегать, а Дикси к тому же не любила долгих прогулок и вообще предпочитала не находиться снаружи. Если не считать первого утреннего выхода, она всегда спешила внутрь, сделав свои дела. Сегодня Коре пришлось позвать собаку, и та неохотно двинулась к двери, словно не была уверена, что ее хозяйка — это ее хозяйка, словно и Кора, и дом стали для нее чужими.

Кора приняла душ и через несколько минут с силой протерла волосы полотенцем. Пользоваться феном и стильной щеткой не имело смысла: ее кудри противились укладке. Она не питала иллюзий относительно своей внешности и давно уже примирилась с тем, что ей не суждено кружить головы мужчинам. Вид у нее был приятный и презентабельный — максимум того, что дается некоторым, не самым счастливым, людям.

Платье не соответствовало времени года, но все же Кора надела его: белое, из искусственного шелка, с рукавами на три четверти руки, чуть приталенным лифом, высоким круглым воротником и юбкой в крупную складку, простроченной до уровня бедра. Из всех платьев, которые она носила за свою жизнь, это, как ни одно другое, помогало ей почувствовать себя почти привлекательной. Из-за нелюбви к высоким каблукам она надела белые кроссовки.

Кора обулась и лишь тогда поняла, что именно такую одежду носила в своих огненных снах на протяжении пяти ночей подряд, включая и последнюю. Теперь она чувствовала себя чуть ли не хорошенькой и к тому же обрела ощущение неуязвимости, которое делало ее сон таким приятным.

— Ты смешная собачка, мисс Дикси, — сказала Кора. — Иногда ты бываешь такой глупой.

12

В девять часов возник небольшой риск того, что появится риелтор, желающий показать дом клиентам. Но в будний день, как этот, большинство работающих клиентов назначали встречи на время после пяти вечера.

Но даже если бы агент появился вместе с клиентами, не было необходимости угрожать им пистолетом. В потолке гардеробной рядом с хозяйской спальней имелась дверь, ведущая на чердак. Джейн подтащила к ней складную лестницу — на всякий случай. Как только внизу послышатся голоса, она отступит наверх, в царство пауков и чешуйниц, и затащит туда лестницу.

Вернувшись в спальню, она достала из сумки компактный FM-приемник и включила его в розетку под окном, из которого прежде вела наблюдение за домом Ханнафина. Этот специальный аппарат, оснащенный усилителем и записывающим устройством, работал на частотах ниже коммерческих, тех, где действовали радиостанции, и был настроен на волну, излучаемую передатчиками, которые Джейн вмонтировала в четыре телефона Ханнафина.

Приемник понадобится только в том случае, если журналист позвонит кому-нибудь с одного из четырех аппаратов. Если он захочет поговорить с кем-нибудь до разговора с ней в полдень, то, скорее всего, воспользуется своим сотовым. Большинство людей считали, что прослушивать звонки с сотовых гораздо сложнее. Это было так — но не всегда и не в тех случаях, когда желающий подслушать вас подготовился надлежащим образом.

Джейн вытащила из сумки анонимный мобильник, один из трех, которые имелись в ее распоряжении; все были приобретены несколькими неделями ранее в больших гипермаркетах. Рядом с микрофоном мобильника располагался запрограммированный электронный свисток размером с ружейный патрон, способный воспроизводить любой звуковой код. Раздвинув шторы на шесть дюймов, чтобы видеть дом Ханнафина, она ввела номер его стационарного телефона в свой анонимный мобильник, нажала на кнопку «отправить» и мгновение спустя включила электронный свисток.

Чипы, которые она установила в четыре телефонных аппарата, можно было настроить на прослушивание звонков или звуков внутри помещения. Звуковой код электронного свистка активировал вторую опцию, отключив звонок на телефонах журналиста. Теперь Джейн могла слышать все, что происходит в доме.

Телефоны в кухне, гостиной и кабинете не передавали ничего, кроме тишины, поэтому Джейн хорошо слышала все звуки, доносившиеся из спальни. Стук молотка по ручке отвертки и тонкий лязг стержней, выбиваемых из петли, говорили о том, что Ханнафин нашел инструмент, который она спрятала среди его одежды.

Наконец звук ударов прекратился — стержни из трех петель были выбиты. Вскоре после этого Джейн услышала дребезжание двери, которая не поддавалась, несмотря на его усилия. Внезапная тишина и приглушенные проклятия означали, что Ханнафин осознал жестокую истину: теперь, когда стержни выбиты, ничто не соединяет части петель на двери и косяке, но дверь не открывается больше чем на дюйм из-за потайного замка.

Именно поэтому Джейн оставила ему прочную отвертку и стальной молоток весом в двадцать унций, а не что-нибудь полегче. Чтобы открыть массивную щитовую дверь, придется раскромсать и расколоть дерево и вытащить дверные части петель либо, потратив еще больше усилий, прорубиться к механизму потайного замка — выматывающая работа.

Джейн сказала Ханнафину, что он сможет освободиться за пятнадцать-двадцать минут, но то была ложь. Чтобы выйти из гардеробной, ему потребовалось бы не меньше часа. Она хотела дать Ханнафину время поразмыслить над ее предложением, прежде чем он доберется до телефона. И еще она надеялась, что он поймет, обессиленный: в каждое мгновение их короткой встречи она на несколько шагов опережала его. И всегда будет опережать.

13

Пятью годами ранее Кора прошла учебный курс с Дикси-Бель, после чего собаку официально признали терапевтической. С тех пор она каждый день брала в школу своего лучшего друга. Кора учила особых детей — с отставанием в развитии и целым букетом эмоциональных проблем. Мисс Дикси с ее пушистым хвостиком, добрыми глазами и бьющей через край энергией совершала чудеса героизма — позволяла гладить себя, обнимать и дразнить и при этом неизменно успокаивала детей, смягчала их страхи и таким образом помогала сосредоточиться.

И вообще, Кора повсюду таскала Дикси с собой.

В маленькой комнате рядом с кухней, где стояла стиральная машина, собака остановилась под вешалкой с несколькими ошейниками и поводками, помахивая хвостом и выжидательно глядя на хозяйку. Прогулки мало интересовали Дикси, но занятия в классе и поездки на «форде-экспедишн» она любила.

Кора сняла красный ошейник и такого же цвета поводок, опустилась на колени, чтобы застегнуть ошейник на таксе... и тут обнаружила, что ее руки бешено трясутся, пальцы не могут совместить и защелкнуть две части застежки.

Предполагалось, что она появится с собакой. Она понимала, что должна принести драгоценную Дикси. Понимала, что собака по какой-то причине является вишенкой на торте, частью ее собственного портрета, который она должна написать в этот важный день. Но руки почти не слушались ее — застежка сопротивлялась.

Собака, повизгивая, вернулась через открытую дверь на кухню и остановилась, глядя на Кору. Хвост больше не двигался.

— Не знаю, — услышала Кора собственный голос. — Не знаю... Не уверена. Не понимаю, что мне делать.

Спокойный, тихий голос (принадлежавший, как она считала, ее интуиции и сознанию) пока не раздавался. Но появилось нечто вроде текстового сообщения: светящиеся слова складывались в повелительные предложения на некоем виртуальном экране в темном уголке мозга. Затем послание из текстового стало звуковым, соблазнительный мужской голос зашептал в ее голове:

«Нет времени. Поспеши, поспеши, поспеши. Сделай то, для чего ты родилась. Ты не достигла славы как писатель, но слава придет к тебе, когда ты сделаешь то, для чего родилась. Ты станешь знаменитостью, объектом поклонения».

Кора могла воспротивиться желанию взять с собой собаку, но этому голосу она противиться не могла. Напротив, стремление подчиниться своему сознанию, своей интуиции, этой неведомой силе — Богу? — которая говорила с ней, трогало душу обещанием того, в чем ей так долго отказывали... это стремление было непреодолимым.

Когда она повесила ошейник и поводок обратно на вешалку, руки тут же перестали дрожать.

— Мамочка скоро вернется, детка. Все будет хорошо. Я ненадолго, — сказала она Дикси.

Затем Кора открыла дверь между помещением для стирки и гаражом, поежилась от холодного воздуха. Она забыла надеть пальто, помедлила... Нет, задерживаться нельзя. Надо спешить, спешить, спешить.

— Я тебя люблю, Дикси, очень люблю, — сказала Кора. Собака заскулила, а Кора шагнула в гараж.

Она не стала включать люминесцентную панель, а сразу прошла к водительской двери белоснежного «форда-экспедишн», мерцавшего в полумраке одноместного гаража.

Она села за руль, завела двигатель, нажала на кнопку пульта, чтобы открыть большую сегментированную подъемную дверь. Потрескивая, та поползла вверх, и в гараж хлынул дневной свет. Коре показалось, что это сродни сверкающему притоку света в кино, который всегда предвещает чудесное явление феи-крестной, доброго инопланетянина либо посланника небес. В ее тихой, размеренной жизни намечались важнейшие события, и ожидание какой-то неопределенной славы переполняло ее восторгом.

Слабый запах бензина заставил Кору повернуть голову и посмотреть назад. Спинка заднего сиденья была опущена, чтобы увеличить объем багажника, где в три ряда стояли пятнадцать ярко-красных двухгалонных канистр. Еще вечером Кора свинтила крышечки и разливные носики с каждой канистры, заменив их на два слоя пищевой пленки, закрепленной на горловинах при помощи резинок.

Кора забыла об этих своих приготовлениях, а теперь вспомнила — без малейшего потрясения. Она обвела взглядом канистры, зная, что должна гордиться сделанным, потому что соблазнительный голос похвалил ее, рассказал о том, для чего она родилась.

На переднем пассажирском сиденье стояла большая металлическая кастрюля, в которой она часто готовила супы и тушенку. На дне кастрюли лежали зеленые кирпичики флористической пены, купленные вчера в садоводческом магазине. В пене вертикально стояли две связки длинных спичек, по десять штук в каждой, удерживаемые двумя резинками: одна — под спичечными головками, другая — у противоположного конца связки. Рядом с кастрюлей лежала маленькая газовая зажигалка.

Кора подумала, что спички похожи на связки крохотных увядших цветов, волшебных цветов, которые расцветут яркими букетами, когда будет сказано магическое слово.

Среди канистр были разбросаны две сотни спичечных головок, срезанных ею с палочек.

Выехав наружу, под серое небо, она даже не потрудилась взять пульт и опустить за собой гаражную дверь. Приятный голос теперь говорил ей, что время драгоценно, и Коре не терпелось узнать, почему это так. Когда она доехала до конца подъездной дорожки, обнаженная кожа согрелась благодаря теплому воздуху из вентиляционных отверстий, и пальто перестало быть нужным.

14

Джейн ждала в пустом помещении по другую сторону улицы и при помощи анонимного мобильника следила за тем, чтопроисходит в доме Лоренса Ханнафина. Ей показалось заслуживающим внимания то, что за сорок семь минут, которые потребовались журналисту, чтобы освободиться, он ни разу не позвал на помощь.

Гардеробная помещалась в середине дома и не имела окон. Возможно, журналист знал, что дом построен добротно и никто за его стенами не услышит крика изнутри. А может быть, он уже решил, что сенсация слишком велика и нельзя отказываться, невзирая на риски. В этом случае он не стал бы звать на помощь, чтобы не пришлось объяснять, кто его запер.

Она решила, что надежда есть.

Последний удар. Дверь гардеробной где-то вдалеке рухнула на пол спальни, вслед за этим раздалось тяжелое дыхание Ханнафина. Сопение стало громче, когда Ханнафин пересек комнату и приблизился к телефону, но потом стихло: видимо, он вошел в ванную, оставив за собой открытую дверь.

Послышался новый звук, и Джейн лишь через несколько секунд поняла, что это, вероятно, шумит вода, стекая по раковине. Потратив много сил, Ханнафин захотел пить, а также ополоснуть потное лицо. Минуту спустя он выключил воду, после чего в трубке раздались неопознаваемые шумы, затем стук — видимо, Ханнафин поднял стульчак, который ударился о сливной бачок, — и наконец звон струи. Мыть руки он явно не стал.

Затем он вышел из ванной. Судя по тому, как близко раздавались возбужденное дыхание и мягкий стон пружин, Ханнафин сел на край кровати в одном футе от телефона со включенным микрофоном.

Если он снимет трубку, чтобы позвонить, придется тут же вырубить передатчик, чтобы он услышал обычный сигнал. В этот момент двухрежимный чип переключится на простую прослушку, и Джейн услышит разговор благодаря стоящему перед ней, на подоконнике, FM-приемнику с усилителем и записывающим устройством.

Ханнафин сделал несколько глубоких вдохов — похоже, для самоуспокоения. Очевидно, это не помогло: не в силах сдержать ярость, он выдал залп красочных ругательств. Потом он, видимо, включил смартфон — Джейн услышала по открытой линии приветственную музыку оператора связи. Он явно верил, что разговор по сотовому будет пребывать в тайне, что этот канал гораздо менее уязвим, чем стационарная линия.

Джейн надеялась, что он не станет никому звонить и дождется ее звонка, назначенного на полдень. Возможно, планировалась вполне невинная беседа — например, отмена какой-нибудь встречи. Но вероятность того, что Ханнафин ее разочарует, была велика.

Звука тонального набора не последовало — значит он пока никому не звонил. Вместо этого он горько пробормотал себе под нос:

— Двинутая сифилитичка. Да, у меня есть пара яиц, лоханка долбаная, и они не для украшения.

Джейн подозревала, что знает, к кому обращены эти слова.

Еще один звук — вероятно, открылся ящик.

— Попробуй еще раз, сучара, получишь прямо между сисек.

Возможно, Ханнафин достал револьвер из прикроватной тумбочки. Затем около минуты он занимался чем-то непонятным — раздавался только шелест. Наконец Джейн услышала звуки тонального набора. Ханнафин явно перевел мобильник в режим громкой связи, потому что после второго гудка раздался женский голос:

— «Вудбайн, Кравиц, Ларкин и Бенедетто».

Юридическая фирма.

— Рэндала Ларкина, пожалуйста.

— Минуточку, пожалуйста.

Еще один женский голос:

— Офис Рэндала Ларкина.

— Лоренс Ханнафин. Соедините с Рэнди.

— Он разговаривает, мистер Ханнафин.

— Поставьте на ожидание.

— Боюсь, что разговор долгий.

— Скажите ему на ухо. Сообщите, что это важно. Вопрос жизни и смерти.

Джейн Хок стояла у окна пустого дома, прижимая к уху анонимный телефон в ожидании ответа Ларкина. Грозовой фронт, темный, как железо, наползал на небо со стороны Глендоры, заполняя угрожающей, мрачной тишиной все пространство вплоть до Пасадены.

15

Кора Гандерсан жила среди широких холмистых полей и хвойных лесов: сосны разных видов, голубые, черные, европейские ели. Луга были покрыты одеялом безукоризненной белизны, деревья украшены снежными гирляндами, как на рождественских открытках. Дорогу местного значения расчистили как следует — черная атласная лента, брошенная на девственно-белую землю.

Белизна, похоже, была в повестке дня: окрестные пейзажи, машина, за рулем которой сидела Кора, ее платье, туман, заволокший ее память, не давал ей разглядеть собственные намерения. Облако, окутавшее разум, не тревожило ее теперь, а, напротив, доставляло приятные ощущения: собака была дома, в безопасности, а сама она, сидя в теплом салоне, пересекала зимнюю Страну чудес. Свобода от чрезмерного умственного напряжения была благодатью. Всю жизнь мысли ее метались, когда она исписывала стопки бумаги, так и не осмелившись отправить их агенту или издателю, когда разрабатывала новые методики обучения для детей с особенностями развития, когда нажимала на попечительский совет, чтобы школа больше помогала мальчикам и девочкам, от которых многие спешили скорее избавиться, считая их помехой, камнем на шее общества. Теперь она думала только о красоте и покое местности, по которой ехала, о внутреннем голосе, который заботился о ней и обещал, что ее мечты сбудутся.

Поездка в город занимала полчаса, если не гнать. И Кора не должна гнать. Ее ни разу не оштрафовали за превышение скорости или другое нарушение. Она гордилась, что жила жизнью, отвечающей corpus juris8 ее страны во времена, когда верховенство закона везде трещало по швам, когда расцветала коррупция. По причинам, которых она не понимала — или еще только должна была понять, — Кора знала, что в этот день, самый важный из всех, она должна ехать, неукоснительно соблюдая все правила, чтобы ни один полицейский не остановил ее.

Через двадцать пять минут снежная буря, только что скованная мерзлыми небесами, внезапно вырвалась на свободу. Сверху повалил снег в невообразимом количестве. Коре, со всех сторон окруженной окнами, казалось, что она двигается по этому пространству, наблюдая за всемирной зимой из бесснежной стеклянной сферы.

Приятный внутренний голос призывал ее видеть в снегопаде предзнаменование. Метель не могла заморозить курчавые волосы Коры или обдать ее холодом, так же как ей не мог повредить огонь. То было предзнаменование, подтверждающее дарованную ей неуязвимость, надежную защиту от всего горячего и холодного, от всего острого и тупого, от всех смертельных опасностей.

Кора проехала по окраинам городка и притормозила в начале Фицджеральд-авеню — длинной, пологой улицы, которая под прямым углом вливалась в Мейн-стрит. Потом взяла газовую зажигалку и проверила, работает ли она. На тот случай, если зажигалка испортится, в бардачке лежала еще одна. Но и первая не подвела.

16

Под изъязвленным темнеющим небом особняк Ханнафина, со всеми своими архитектурными особенностями, выглядел сказочным домом, на который наложили проклятие; а в окне пустующего здания застыло едва различимое, призрачное отражение Джейн с прижатым к уху сотовым телефоном...

Рэндал из юридической фирмы «Вудбайн, Кравиц, Ларкин и Бенедетто» ответил наконец на звонок Лоренса Ханнафина.

— Вопрос жизни и смерти? Дай бог, чтобы так оно и было, Ларри, — мне пришлось отделаться от важного клиента, который не привык к такому отношению.

— Твоя линия защищена?

— Защищена, не сомневайся. Проверяем ее два раза в день. Ты говоришь по громкой?

— Не бери в голову. Я один в доме, одеваюсь. Понимаешь, тут дерьмо попало на вентилятор. Черт побери, она больше не застанет меня нагишом.

— Она — это кто?

— У меня только что была гостья. Вдова, пятизвездочная сучка, которую в последний раз видели в Напе.

Ларкин поначалу никак не отреагировал. Джейн подумала, что он не сразу понял, о ком говорит журналист. На самомделе это было молчание человека, которого ударили по голове пыльным мешком. Наконец он заговорил, в голосе его сплелись ярость и недоверие:

— Черт возьми! Не морочь мне яйца. Хочешь сказать, она позвонила в твою дверь?

— Я вышел из душа, а тут она сидит, направив на меня пистолет.

— Но она не может знать...

— Не может, — согласился Ханнафин. — И не знает.

— Откуда, черт побери, она может знать о тебе?

— Она не знает, — повторил Ханнафин. — Она хочет мне довериться. Хочет, чтобы я опубликовал эту историю. Она мне все это выложила.

— Где она сейчас?

— Не знаю. Она предложила мне подумать и сказала, что позвонит, когда я подумаю. А потом заперла меня в гардеробной, чтобы я не мог увидеть ее машину. Пришлось выбираться самому. Эта сука оставила мне молоток и отвертку. Хочу теперь заявиться к ней, когда она будет голой, и показать, какеще можно употребить эту чертову отвертку.

— Не трепись об этом.

— Я не треплюсь.

— По голосу слышу, что собираешься.

— Говорю же, нет. Это шанс.

— Невероятный шанс, — согласился Ларкин.

— Вряд ли она теперь брюнетка. Она надела светлый парик с длинными волосами, чтобы выглядеть так, как прежде — когда все это еще началось. Значит, не хотела, чтобы я заметил, насколько у нее изменились цвет волос и прическа. Не хотела быть похожей на женщину с сайта НЦИП.

— Какого хрена ты это говоришь, зачем мне ее волосы? — спросил Ларкин.

— Я репортер. Обращаю внимание на детали. Говорю о том, что видел. Так или иначе, она позвонит в полдень. Можно будет определить, где она находится?

— Она воспользуется анонимным телефоном. Но может, что-нибудь получится.

— Скажи нашему диджею, что она его связывает со всем этим. По-моему, она считает, что он мошенник.

Джейн сообразила, что «диджей» — условное обозначение Дэвида Джеймса Майкла, обаятельного миллионера с тремя именами и без фамилии. Легкая неприязнь в голосе Ханнафина, когда он говорил о Майкле, видимо, была наигранной — пусть, мол, никто не думает, что я нахожусь на содержании у миллиардера.

— Прежде всего, — заметил Ларкин, — нужно поторопить нашего приятеля из АНБ. Времени до полудня — всего ничего. Не знаю, удастся ли все это провернуть.

— Если мы ее уберем, — сказал журналист, — я заслуживаю ускоренного повышения до редактора.

— Всему свой срок.

— К черту. Я хочу, чтобы меня отблагодарили.

— У меня сейчас нет времени на это.

— Рэнди, я хочу, чтобы меня отблагодарили.

— Ты забыл, что мы сделали для тебя всего год назад?

— Обещание есть обещание, а мне это обещали.

— Ты обязательно станешь боссом. А пока сиди на попе ровно.

— Можешь не сомневаться, — сказал Ханнафин и отключился.

Джейн слышала, как он ходит по спальне — видимо, уже оделся.

Кем они собирались его сделать? Редактором газеты, где он работал? Возможно, Дэвид Джеймс Майкл владел частью издания или материнской компанией, но тогда его вложения хранились в глубокой тайне.

Итак, Ханнафин оказался мелким говнюком, кормящимся из корыта Дэвида Джеймса Майкла. Еще один продажный сукин сын в продажном мире. Джейн не очень на него рассчитывала, но среди журналистов он был единственной ее надеждой.

Если бы депрессия рассматривалась как вариант, она купила бы бутылку водки, сняла бы номер в мотеле на чужое имя и ушла бы на несколько дней в самоволку, сбежав с собственной войны. Вот только Трэвису, ее прекрасному мальчику, угрожала смерть. А доброе имя ее мужа было запятнано лжесамоубийством. А ее отец, знаменитый пианист, успешно гастролировал, надеясь, что дочь, от которой он давно отказался и которая теперь скрывалась от закона, вскоре окажется в тюрьме или будет застрелена и не заставит его заплатить за то, что он сделал с ее матерью девятнадцать лет назад. На депрессию не было времени. Ни одной минуты.

Кроме того, она не испытывала ни малейшей склонности к депрессии. Депрессия — удел впавших в отчаяние людей, которые решили, что жизнь лишена смысла. Но Джейн знала, что смысла, наоборот, в избытке, что каждая минута жизни набита им под завязку и он прямо-таки выливается через край. Часть этого смысла была мучительной, как укол иголки,часть — настолько светлой, что ее жизнерадостное сердце, казалось, могло парить вместе с птицами. Правда, немалая часть самого глубинного смысла жизни, непонятная и таинственная, лежала за пределами ее понимания.

Джейн стояла у окна, наблюдала за домом в стиле «Искусств и ремесел», расположенным напротив, и думала о том, как добавить немного смысла в жизнь Лоренса Ханнафина. Пусть журналист наконец воспользуется ее даром, ясно увидит, как отвратительно жил до сих пор, получит шанс измениться в лучшую сторону, осознает свое положение в этой непостижимой Вселенной — положение таракана, который вслепую пробирается по темной канализационной трубе.

17

Спрятавшееся небо, словно лепестками цветов, забрасывало землю белыми хлопьями, как молодых на свадьбе забрасывают тысячами гвоздик; приятная белизна нежила ум Коры Гандерсан, облаченной во все белое; и этот лес спичек на длинных черенках из выбеленного дерева, надежно связанные пучки...

Пламя газовой зажигалки подожгло первую связку голубых головок, и та вспыхнула, точно миниатюрный факел, шипя и свистя. Кора бросила зажигалку, отъехала от тротуара и направилась вниз по Фицджеральд-авеню, к пересечению с Мейн-стрит.

Перспективу Фицджеральд-авеню замыкал старый отель «Веблен», построенный в 1886 году и с тех пор трижды ремонтировавшийся, последний раз — в прошлом году. Ресторан занимал половину цокольного этажа с большими окнами, через которые открывался чарующий вид на старомодный городской центр, усыпанный сейчас блестками снежинок.

Приблизившись к перекрестку, расположенному в одном квартале от Мейн-стрит, вверх по склону холма, Кора, держа баранку левой рукой, правой вытащила из флористической пены связку длинных, ярко горящих спичек, подожгла ими вторую связку, а потом кинула первый факел в заднюю часть машины. Мгновенно вспыхнули спичечные головки, разбросанные среди канистр с бензином.