Красная страна E-Book

Джо Аберкромби

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Земной Круг
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 744

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Они сожгли ее дом. Они украли ее брата и сестру. Но месть идет за ними по пятам. Шай Соут надеялась оставить позади свое кровавое прошлое и начать нормальную жизнь. Но набег отряда неизвестных на ее ферму, убитый слуга и похищенные брат с сестрой заставили ее вспомнить все, что она предпочла бы забыть. Она отправляется в погоню, взяв с собой за компанию пару волов и своего трусливого отца Лэмба, который тоже не прочь расстаться с прошлым. Но в Дальней стране, где царит беззаконие, прошлое никогда не забывается. В довершение всех бед им придется заключить союз с Никомо Коской, печально знаменитым солдатом удачи, и его безответственным адвокатом Темплом…

Leseprobe

Джо Аберкромби Красная страна

Посвящается Тедди и Клинту Иствуду, но поскольку Клинту, вероятнее всего, на это наплевать, то в большей степени посвящается Тедди.

Joe Abercrombie

Red Country

Copyright © 2012 by Joe Abercrombie.

First published by Victor Gollancz Ltd., London

© Русанов В., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Неприятности

Как можно судить о человеке по ножнам и рукояти? Вдруг внутри прячется отличный клинок?

Джедайа Морган Грант

Самый трусливый трус

– Золото… – Вист произнес это так, будто разгадал сложнейшую загадку. – Оно сводит людей с ума.

– Тех, кто раньше не спятил, – кивнула Шай.

Они сидели перед «Мясным домом Стапфера», который, несмотря на название, навевающее мысли о борделе, был самым дрянным трактиром на пятьдесят миль вокруг. И эту репутацию заведение выиграло в жесткой борьбе. Шай расположилась на мешках в фургоне, а Вист умостился на заборе, и казалось, что он торчит там вечно, наколовшись задницей на какой-то сучок. Сидели и созерцали толпу.

– Я приехал сюда, чтобы быть подальше от людей, – заметил Вист.

– Ну, и погляди теперь на это, – ответила Шай.

Прошлым летом любой мог бы бродить целый день по городу и не встретить двух незнакомцев. А иногда можно было вообще не встретить в городе двух человек. Многое может измениться за несколько месяцев с начала золотой лихорадки. Сейчас Сквордил трещал по швам от множества отважных первопроходцев. Дорога в один конец, на запад, к мнимому богатству. Кто-то проходил ее быстро, в суете и спешке, другие задерживались, внося собственную лепту в стяжательство и неразбериху. Стучали колеса фургонов, ревели мулы и ржали кони, мычали коровы и волы. Мужчины, женщины и дети всех рас и сословий только добавляли крика и шума, каждый на своем языке и со своим нравом. Все это могло бы стать весьма красочным зрелищем, если бы белесая пыль не приглушала все краски до равномерного грязно-серого цвета.

– Бесконечное разнообразие, не так ли? – Вист шумно отхлебнул прямо из горлышка.

– И каждый хочет получить все из ничего, – согласилась Шай.

Всех охватила безумная надежда. Или жадность, в зависимости от веры наблюдателя в человечество, а что касается Шай, то этой веры у нее не набралось бы и на ноготь мизинца. Всех пьянила мечта добраться до какого-нибудь замерзшего водоема там, в великой пустоши, и загребать новую жизнь двумя руками. Они оставляли свою надоевшую сущность на берегу, будто сброшенную кожу, и устремлялись к счастью кратчайшей дорогой.

– Не тянет присоединиться? – подначил Вист.

Шай потрогала языком передние зубы и сплюнула через щель между ними.

– Только не я.

Если им и удастся пресечь Дальнюю Страну и не сдохнуть, то всю зиму они просидят задницами в ледяной воде и не нароют ничегошеньки, кроме грязи. А даже и блеснет самородок под твоим заступом, что тогда? У разбогатевших жизнь тоже не мед.

Кода-то Шай тоже казалось, что она сумеет добыть все из ничего. Сбросить кожу и с улыбкой уйти. Но, как выяснилось, кратчайший путь редко ведет к исполнению мечты, а гораздо чаще заводит вас в дебри залитых кровью земель.

– Это только от слухов про золото им башни снесло, – Вист сделал второй глоток, дернув кадыком, и посмотрел на двух будущих старателей, которые сцепились за право обладать последней киркой в лавке, в то время как торговец прилагал кучу усилий, чтобы разнять их. – Представь себе, что устроят эти ублюдки, если один из них найдет самородок.

Но Шай не требовалось напрягать воображение. Она видела когда-то подобное и не слишком радовалась воспоминаниям.

– Мужчинам нужна самая малость, чтобы озвереть.

– А женщинам нет? – поинтересовался Вист.

– А чего это ты вылупился на меня?

– Я подумал о тебе в первую очередь.

– Не уверена, что мечтаю быть в твоих мыслях.

Вист расхохотался, показав гнилые зубы, и вручил ей бутылку.

– Почему ты до сих пор без мужика, Шай?

– Наверное, я не в восторге от них.

– Тебе никто из них не нравится?

– Они первые начали.

– Все?

– Многие из них.

Шай взяла бутылку за горлышко, хорошенько протерла его и заставила себя сделать всего один маленький глоток. Слишком хорошо она знала, как маленький глоток превращается в большой, большой в бутылку, а бутылка в пробуждение с одной ногой в воняющем мочой ручье. Есть люди, которые рассчитывают на нее, и она уже устала их разочаровывать.

Драчунов растащили, но они продолжали обмениваться оскорблениями на разных языках, не вникая в подробности брани, но улавливая общую суть. В суете кирка исчезла, по всей видимости, угодив в руки более предприимчивому проходимцу, который воспользовался тем, что другие отвлеклись.

– Да, золото способно сводить людей с ума, – пробормотал Вист задумчиво, за что и получил прозвище. – Но если бы земля разверзлась передо мной, не думаю, что отказался бы от хорошего самородка.

Шай размышляла о ферме, о неотложных делах и о времени, потраченном впустую вместо полезной работы, потирая сбитыми большими пальцами обкусанные средние. На краткий миг путешествие через холмы не показалось таким уж дурацким. В конце-то концов, а вдруг там и впрямь есть золото? Обильно рассеянное в долине какой-нибудь реки сокровище ждет лишь прикосновения ее зудящих кончиков пальцев. Шай Соут, самая везучая женщина в Ближней Стране…

– Ха! – Она отогнала мысль, словно надоедливую муху. Несбыточные надежды – роскошь, которую Шай не могла себе позволить. – Исходя из моего опыта, земля не торопится делиться богатством. Во всяком случае, не больше чем любые другие скупердяи.

– Его у тебя хватает, да?

– Чего?

– Опыта.

Она моргнула, а потом вернула бутылку.

– Больше, чем ты можешь вообразить, старина.

И уж наверняка больше, чем у многих путешественников, черт их возьми, уж в этом Шай не сомневалась. Она покачала головой, созерцая очередную толпу приезжих – какие-то важные шишки из Союза, разодетые скорее для веселой прогулки, чем для долгого путешествия через сотни миль пустошей, где царит беззаконие. Казалось бы, живи и радуйся роскошной жизни, но нет же – они почему-то погнались за призрачной надеждой на большее. Шай задавалась лишь одним вопросом: как скоро они приковыляют обратно, разбитые и сломленные. Это если сумеют вернуться.

– А где Галли? – спросил Вист.

– Остался на ферме. Приглядывает за моими братом и сестрой.

– Давненько его не видал.

– А он давно не выбирался в город. Говорит, кости ломит в седле.

– Старость не радость. Никто из нас не молодеет. Увидишь его, передай, что я скучаю.

– Если бы он был сейчас здесь, то осушил бы твою бутылку в один глоток, и ты проклял бы его имя.

– Да запросто, – вздохнул Вист. – Так обычно и бывает с теми, по ком скучаешь.

В это время Лэмб форсировал вброд людской поток, запрудивший улицу. Его седые патлы возвышались над толпой, несмотря на привычную сутулость. И выглядел он куда более жалким, чем всегда.

– Сколько тебе дали? – спросила Шай, спрыгивая с фургона.

Лэмб вздрогнул, поскольку знал, что будет дальше.

– Двадцать семь… – Его рокочущий голос дрогнул на последнем слове, превращая высказывание в вопрос. Будто на самом деле он хотел спросить: «Меня сильно нажухали?»

Шай покачала головой и, надавив языком на щеку, показала ему, что он в шаге от того, чтобы полностью обгадиться.

– Ты – самый трусливый трус, Лэмб! – Она стукнула кулаком по мешку, поднимая облако пыли. – Я два дня перлась сюда не для того, чтобы отдать все задаром!

Он передернулся еще сильнее, скривив обрамленное седой бородой лицо – переплетение застарелых шрамов и морщин, обветренных и покрытых дорожной пылью.

– Я не умею торговаться, Шай, ты же знаешь…

– Напомни, будь добр, что ты умеешь? – бросила она через плечо, уже шагая в лавку Клэя. Дала пробежать мимо стаду пятнистых, отчаянно «мекающих» коз и пошла дальше. – Ну, разве что мешки таскать…

– Это уже что-то, правда? – пробормотал Лэмб.

В лавке толклось еще больше людей, чем на улице. Здесь пахло пряностями, свежераспиленными досками и потными телами. Шай пришлось протиснуться между приказчиком и черномазым южанином, балаболившем на наречии, которое она слышала впервые, потом обогнула ряд стиральных досок, свисавших с низких стропил, зацепив их случайно локтем, и наконец мимо угрюмого духолюда, из чьих рыжих волос торчали ветки с остатками пожухлой листвы. Все эти люди стремились на запад, мечтали разбогатеть, но горе тому, кто попытался бы встать между Шай и ее прибылью.

– Клэй! – выкрикнула она. Шепотом здесь ничего не достигнешь. – Клэй!

Торговец, взвешивавший муку на весах высотой в человеческий рост, нахмурился.

– Шай Соут в Сквордиле! Не самый удачный у меня сегодня денек…

– Оглядись по сторонам. Вокруг полным полно болванов, которых тебе еще предстоит обсчитать! – На последнее, довольно громко произнесенное слово, обернулось несколько голов.

– Никто никого не обманывает. – Клэй уперся здоровенными кулаками в бока.

– Возможно. Но мне надо поболтать с тобой наедине.

– Шай, мы с твоим отцом сошлись на двадцати семи…

– Ты прекрасно знаешь – он мне не отец. И прекрасно знаешь – хрена лысого сделка состоится, пока я не соглашусь.

Приподняв бровь, Клэй глянул на Лэмба, но северянин смотрел под ноги, тихонечко смещаясь в сторону, будто норовил скрыться с глаз. Несмотря на могучее сложение, Лэмб слабовольно отводил глаза, лишь стоило кому-то глянуть в его сторону. Он отличался мягким нравом и не чурался тяжелой работы, честно заменял Питу и Ро отца, да и Шай тоже, когда она это позволяла. В общем-то неплохой человек, но, черт побери, он был самым трусливым трусом.

Шай стыдилась за него и стыдилась из-за него, а потому злилась.

Она ткнула пальцем в лицо Клэя, словно обнаженным кинжалом, который она, не задумываясь, пустила бы в ход.

– Сквордил – это не тот город, где так ведут дела! Прошлым летом я получила двадцать восемь, а тогда у тебя не было и четверти нынешних покупателей. Я хочу тридцать восемь!

– Что? – Клэй возмутился громче, чем она предполагала. – У тебя золотое зерно, да?

– Да! Наилучшего качества. Намолоченное моими собственными руками, сбитыми до кровавых волдырей.

– И моими, – пробурчал Лэмб.

– Засохни! – отрезала Шай. – Я требую тридцать восемь и не уступлю ни монетки!

– Вот только не надо меня пугать! – Жирное лицо Клэя сморщилось от гнева. – Только из любви к твоей матери я могу дать двадцать девять.

– Ты никогда никого не любил, кроме своего кошелька. Если ты предложишь меньше тридцати восьми, то устроюсь рядом с твоей лавкой и начну торговать дешевле, чем ты можешь себе позволить.

Клэй не сомневался, что Шай исполнит угрозу, даже себе в убыток. Как говорится, никогда не угрожай другому, если хотя бы наполовину не уверен, что в силах выполнить обещанное.

– Тридцать один, – предложил он.

– Тридцать пять.

– Ты отнимаешь время у всех этих добрых людей, самовлюбленная сука.

Или она просто подсказывала этим хорошим людям, насколько их дурят в этой лавке. И рано или поздно до них дойдет.

– Это отбросы общества, и я буду их задерживать хоть до пришествия Иувина из земель мертвых, а это значит – тридцать пять.

– Тридцать два.

– Тридцать пять.

– Тридцать три, и, уходя, можешь дотла сжечь мою лавку!

– Не искушай меня, толстяк. Тридцать три, и добавь еще пару заступов поновее и немного корма для моих волов. Они жрут почти столько же, сколько и ты.

Шай плюнула на ладонь и протянула ее лавочнику.

Клэй горько скривил рот, но тоже плюнул на ладонь, и они скрепили сделку рукопожатием.

– Твоя мать была не лучше, – бросил он.

– Терпеть ее не могла, – ответила Шай, локтями пробивая дорогу к выходу, а Клэй остался вымещать бессильную злость на следующем покупателе.

– Ну что, очень трудно, да? – через плечо спросила она Лэмба.

Старый здоровяк-северянин теребил мочку уха.

– Боюсь, я сдался бы на двадцати семи.

– Это потому, что ты проклятый трус. Лучше совершить поступок, чем жить, боясь его. Разве не это ты мне всегда говорил?

– Со временем я понял опрометчивость такого совета, – пробормотал Лэмб себе под нос, но Шай, празднующая победу, не расслышала его.

Тридцать три – отличная цена. Шай уже посчитала в уме, что после того, как они починят прохудившуюся крышу амбара и купят пару свиней на замену зарезанным зимой, останется даже на книги для Ро. А возможно, они смогут выкроить немного денег на семена капусты и посеять их на огороде позади дома. Она улыбнулась, прикидывая, сколько всего можно построить нового и починить старого благодаря вырученным деньгам.

«К чему нужна большая мечта? – говорила ей мать, когда изредка бывала в хорошем настроении. – Хватит с нас и маленькой».

– Давай-ка начнем таскать мешки, – сказала она.

Может, Лэмб и достиг преклонного возраста, стал медлительным, как старая любимая корова, но силу сохранил. Не нашлось еще той тяжести, что могла бы согнуть этого человека. Все, что оставалось Шай, стоять на фургоне и один за другим переваливать мешки ему на плечи, в то время как Лэмб стоял, жалуясь не больше, чем груженая подвода. Потом он относил их во двор Клэя, по четыре за один раз, будто не зерно, а перья. Шай, пожалуй, весила вдвое меньше его, зато была моложе на двадцать пять лет, но очень скоро истекала влагой сильнее, чем только что выкопанный колодец, жилетка прилипла к спине, а волосы к лицу. Руки покрылись розовыми ссадинами от мешковины и белой пылью от зерна. Она забористо ругалась, прижав язык к щели между зубами.

Лэмб стоял, удерживая два мешка на одном плече и один на другом, даже не запыхавшись. Насмешливые морщинки собрались в уголках его глаз.

– Не хочешь передохнуть, Шай?

– Отдохнуть бы от твоих советов, – сказала она, глянув на него.

– Могу сложить пару мешков, чтобы ты могла прилечь. Где-то там у нас и одеяло имеется. А я спою тебе песенку, как пел когда-то, когда ты была помоложе.

– Я и сейчас молодая!

– Ну, да… Иногда я вспоминаю маленькую девочку, которая мне улыбалась, – Лэмб оглядел ее издали, покачав головой. – И я все думаю, когда у нас не заладились отношения с твоей матерью?

– Она умерла, а ты стал беспомощным? – Шай с усилием подняла мешок как можно выше и бросила Лэмбу на плечо.

Но старик только улыбнулся, прихватив его сверху рукой.

– Может, и так.

Повернувшись, он едва не врезался в другого северянина, такого же здоровенного, но выглядевшего весьма потасканно. Тот начал было выкрикивать ругательство, но замер на полуслове. Лэмб продолжал шагать, опустив голову, как делал всегда при малейшем ощущении приближающейся неприятности. Нахмурившись, северянин, посмотрел на Шай.

– Чего тебе? – Она твердо встретила его взгляд.

Он оглянулся на Лэмба и ушел, почесывая бороду.

Тени удлинились, а облака на западе окрасились алым, когда Шай уложила последний мешок перед ухмыляющимся Клэем, а он протянул ей деньги в кожаном кошельке, подцепив его пальцем за тесемку. Она потянулась, смахнула пот со лба перчаткой, а затем, открыв кошелек, заглянула внутрь.

– Тут все?

– Я не собираюсь тебя грабить.

– Это ты чертовски верно мыслишь.

Шай начала пересчитывать деньги. «Ты всегда узнаешь вора, – говорила мать, – по его любви к собственным деньгам».

– Может, мне вскрыть каждый мешок и проверить – зерно в них или дерьмо?

– А если там окажется дерьмо, ты не станешь им торговать? – фыркнула Шай.

– Делай, что хочешь, – вздохнул лавочник.

– Я и делаю.

– И ведь сделает, – добавил Лэмб.

Воцарилась тишина, нарушаемая только позвякиванием монет и сменой чисел в голове у Шай.

– Слышали, Глама Золотой выиграл еще один бой в яме около Грейера? – сказал Клэй. – Поговаривают, что он самый крутой ублюдок в Ближней Стране, а тут хватает крутых ублюдков. Только дурак поставит против него, какие бы ни были выгодные условия. И только дурак выйдет против него драться.

– Не сомневаюсь, – прошептал Лэмб, затихая, как всегда, когда речь заходила о насилии.

– Один мужик своими глазами видел, как он отлупил старого Медведя Стоклинга, да так крепко, что у того кишки из задницы полезли.

– Вот это развлекуха! – восхитилась Шай.

– Все лучше, чем гадить собственными кишками.

– Ну, если выбор заключается в этом…

– Есть и худшие новости, – Клэй пожал плечами. – Слышали о сражении под Ростодом?

– Что-то краем уха, – отмахнулась Шай, пытаясь не сбиться со счета.

– Повстанцев снова побили, как я слышал. На сей раз крепко. Теперь все разбежались. Ну, те, которые не попали в лапы инквизиции.

– Несчастные ублюдки, – сказал Лэмб.

Шай на миг остановилась, а потом продолжила считать монеты. Вокруг полно несчастных ублюдков, но какое ей до них дело? Ей хватало забот с братом и сестрой, с Лэмбом, с Галли, с фермой, чтобы не лить слезы из-за неприятностей других людей.

– Возможно, они задержатся в Малкове, но вряд ли надолго, – Клэй оперся своим мягким местом о жалобно заскрипевший забор и сунул ладони под мышки, оставив снаружи лишь большие пальцы. – Война закончилась… Если это можно назвать войной. Многих согнали с земли. Согнали, сожгли, отобрали все, что у них было… Дороги открыты, корабли прибывают. Многие люди внезапно увидели на западе надежду на богатство. – Он кивнул на пыльную неразбериху на улице, не утихавшую даже после захода солнца. – И это только первые ручейки. Настоящее половодье еще не началось.

– А когда они поймут, – фыркнул Лэмб, – что горы не состоят целиком из золота, то ломанутся обратно и будет новый потоп.

– Кое-кто вернется. Но некоторые осядут, пустят корни. Следом придет Союз. Сколько бы земель Союз ни захапал, ему хочется больше. А в тех, что на западе, еще и золотом попахивает. Кроме этого мерзкий старый ублюдок Сармис сидит на границе и бренчит мечом от имени Империи. Но он всегда бренчит мечом. А поток не утихнет, как я думаю. – Лавочник приблизился к Шай и заговорил полушепотом, словно делился тайной: – Я слышал, представители Союза уже были в Хормринге, поговаривали о захвате земель.

– Подкупают людей?

– Само собой. У них монеты в одной ладони, а клинок в другой. Они всегда так делают. Нужно думать, как нам поступать, если они появятся в Сквордиле. Нам, старожилам, следует держаться друг за друга.

– Политика меня не интересует. – Шай старалась не интересоваться тем, что грозило неприятностями.

– Как и большинство из нас, – согласился Клэй. – Но часто политика интересуется нами сама. Если придет Союз, то он принесет с собой закон.

– Закон не выглядит так уж плохо, – соврала Шай.

– Может быть. Но налоги тянутся следом за законом столь же неотвратимо, как телега за ослом.

– Не могу сказать, что я в восторге от налогов.

– Это просто такой необычный способ грабежа, по-моему. Лучше уж пострадать от обычного разбойника, в маске и с кинжалом, чем от разбойника с пером и бумагой.

– Ну, уж не знаю, – замялась Шай. Ни один из тех, кого она грабила, не выглядел довольным, а некоторые завидовали мертвым.

Она позволила монетам соскользнуть с ладони в кошелек и затянула завязки.

– Ну, что, сходится? – спросил Клэй. – Или чего-то недостает?

– Не в этот раз. Но я думаю, что буду пересчитывать всегда.

– Другого я и не ожидал, – усмехнулся торговец.

Шай сделала кое-какие необходимые покупки. Соль, уксус, немного сахара – запасы, которые время от времени приходилось обновлять. Полосу вяленой говядины. Полмешка гвоздей, вызвав вполне предсказуемую шутку от Клэя, что она сама колючая, как полмешка гвоздей, на что она ответила столь же привычной шуткой, что она прибьет его яйца к ноге этими гвоздями, и закончилось все не менее старой шуткой от Лэмба, что яйца Клэя столь малы, что в них и гвоздем-то не попадешь. Все трое похихикали, восхищаясь остроумием друг друга.

Она почти решилась купить новую рубашку для Пита, стоившую больше, чем они могли себе позволить, но Лэмб погладил ее руку своей, одетой в перчатку, и предложил купить лучше иглы с нитками и, таким образом, она сможет перешить рубаху для брата из старой Лэмбовой. Пожалуй, даже не одну, а пять – мальчишка отличался худобой. Иглы были новомодные. Клэй сказал, что такие сейчас изготавливают в Адуе, на особом прессе по сто штук за один раз. Шай улыбнулась, представив, как Галли, качая белой головой, скажет, что после иголок из-под пресса не знает, чего дальше ждать от жизни, а Ро схватит их ловкими пальцами, рассматривая и размышляя, как же их делали?

Задержавшись перед выпивкой, Шай облизнула губы, глядя на отливающее янтарем темное стекло, но заставила себя отвернуться и торговалась с Клэем еще яростнее, пока не закончила с покупками.

– Никогда больше не приезжай ко мне, бешеная сука! – выкрикнул лавочник, когда она забиралась на козлы фургона к Лэмбу. – Ты разорила меня, черт побери!

– А как насчет следующего года?

– Ну, да! Увидимся! – махнул он толстой рукой, возвращаясь к покупателям.

Потянувшись, чтобы отпустить тормоз, едва не схватила за бороду того самого северянина, с которым раньше чуть не столкнулся Лэмб. Он стоял около фургона, шевеля бровями, будто пытался вытащить что-то из тумана памяти, заложив большие пальцы за перевязь – простая рукоять меча очень близка к ладони. Суровое лицо с неровным шрамом, который тянулся от глаза до редкой бороды. Шай напустила на лицо умильное выражение, а сама незаметно вытащила нож, перехватив его таким образом, чтобы клинок прятался за предплечьем. Лучше избежать неприятностей, имея сталь в руке, чем напороться на них без стали.

Северянин сказал что-то на своем наречии. Ссутулившись еще сильнее, Лэмб даже не повернулся к нему. Северянин повторил вопрос. Лэмб буркнул что-то через плечо, дернул вожжами, и фургон покатился, сотрясая Шай всеми колесами. Она обернулась, когда они отъехали на несколько шагов по усеянной колдобинами улице. Северянин стоял, глотая пыль и хмурясь им вслед.

– Что он хотел?

– Ничего.

Она вернула нож в ножны, закинула одну ногу на бортик и расслабилась, опустив шляпу пониже, чтобы заходящее солнце не било в глаза.

– В мире полным-полно странных людей. Если терять время, думая о них, то можно потратить всю жизнь. – Лэмб скорчился даже сильнее, чем обычно, будто хотел спрятать голову на собственной груди.

– Нет, ты все-таки самый трусливый трус, – фыркнула Шай.

Он покосился на нее, а потом отвел взгляд.

– Видал я людей и похуже.

Они, смеясь, перевалили через холм к открывшейся впереди уютной маленькой долине. Лэмб что-то рассказывал. Как всегда, покинув город, он приободрился. В толпе он чувствовал себя не лучшим образом.

От этого и настроение Шай улучшилось. Они свернули на тропу, отмеченную двумя еле приметными следами от колес в высокой траве. В молодости она переживала черные времена, черные, как сама полночь, когда думала, что будет убита и брошена гнить под открытым небом или схвачена и вздернута на виселице, а потом труп ее будет отдан на съедение бродячим псам. Не раз, просыпаясь среди ночи вся в поту от страха, она клялась быть благодарной за каждое мгновение жизни, если судьба позволит снова проехать по этой простой дороге. Не то чтобы у нее возникло сейчас безмерное счастье – такова судьба всех обещаний, но, возвращаясь домой, Шай всякий раз чувствовала себя намного легче.

Когда они увидели ферму, смех застрял в горле Шай. Они замерли и сидели без звука, лишь ветер шелестел в густой траве. Шай не могла дышать, не могла говорить, не могла думать, кровь заледенела в ее жилах. А потом она спрыгнула с фургона и побежала.

– Шай! – кричал позади Лэмб, но вряд ли она понимала его, в ушах отдавалось лишь хриплое дыхание, когда она мчалась по склону. Земля и небо мелькали в глазах. Прямиком по стерне недавно сжатого поля. Через сломанный забор, по втоптанным в грязь куриным перьям.

Она вбежала во двор – то, что раньше было двором, – и замерла в растерянности. От дома осталась лишь груда обугленных бревен и какого-то мусора, и только пошатывающийся дымоход торчал, устремленный к небу. Дыма не было. Должно быть, пару дней назад прошел дождь. Но сгореть успело все. Шай обошла вокруг черных развалин амбара, всхлипывая на каждом вдохе. Галли висел на дереве позади дома. Его вздернули над могилой матери Шай, повалив надгробную плиту. Истыкали всего стрелами. Дюжина, а может, и больше.

Шай показалось, будто ее ударили под дых. Она согнулась, обхватив плечи руками, и застонала. Дерево плакало вместе с ней, когда ветер тряхнул его крону, вынуждая плавно покачиваться тело Галли. Бедный старый безвредный ублюдок. Он окликнул ее, когда они с Лэмбом отправлялись в город. Сказал, чтобы не волновалась, что он приглядит за детьми. А Шай рассмеялась и ответила, что переживать нечего – это дети за ним присмотрят. Она не видела ничего вокруг из-за боли в глазах. Ветер жалил ее, она все крепче сжимала плечи, внезапно ощутив бесконечный холод.

Послышались шаги Лэмба. Постепенно замедляясь, он остановился около Шай.

– Где дети?

Они переворошили остатки дома и сарая. Вначале медленно, тщательно и с опаской. Лэмб растаскивал обугленные бревна, в то время как Шай рылась в золе, ожидая, что вот-вот наткнется на кости Ро или Пита. Но в доме их не оказалось. Так же, как и в амбаре. И во дворе. Все неистовее, сдерживая страх и глуша зарождающуюся надежду, Шай металась в зарослях травы, ковырялась в мусоре, но от брата и сестры нашла всего лишь обгоревшую игрушечную лошадку Пита, которую Лэмб выстрогал несколько лет назад, и прихваченные огнем страницы из книжек Ро.

Дети исчезли.

Шай стояла лицом к ветру, прижав мокрую ладонь ко рту, и тяжело дышала. На ум приходило только одно.

– Их похитили, – каркнула она.

Лэмб кивнул в ответ. Его седую бороду и волосы покрывал слой сажи.

– Зачем?

– Не знаю.

– Мы должны их вернуть, – сказала Шай, вытирая измаранные ладони о подол рубахи и сжимая кулаки.

– Согласен.

Она уселась на корточки под деревом, где дерн обильно истоптали. Вытерла нос и глаза. Прошла по следу до другого выбитого копытами «пятачка». Здесь она нашла пустую бутылку, брошенную в грязь. Кто бы тут ни был, они не пытались таиться. Отпечатки копыт окружали развалины со всех сторон.

– Как мне кажется, человек двадцать. Хотя лошадей около сорока. Заводных коней они оставляли здесь.

– Может, это кони, чтобы ехали дети?

– Куда ехали?

Лэмб покачал головой.

Она продолжала говорить только для того, чтобы заполнить пустоту, желая начать делать хоть что-то, лишь бы не думать о случившемся.

– По-моему, они пришли с запада и направились на юг. Очень спешили.

– Я возьму заступы. Похороним Галли.

С работой они справились быстро. Шай вскарабкалась на дерево, не глядя находя опору для рук и ног. Она часто взбиралась на него еще до того, как появился Лэмб. Тогда мать смотрела на нее, а Галли хлопал в ладоши. Теперь мать похоронена у корней, а Галли повешен на ветвях. Шай казалось, что она повинна в их смертях. Нельзя вот так просто повернуться спиной к такому прошлому, как у нее, и уйти, посмеиваясь.

Перерезав веревку, Шай обломала стрелы и пригладила окровавленные волосы покойника, в то время как Лэмб вырыл яму рядом с могилой ее матери. Закрыв широко распахнутые глаза Галли, Шай прижала ладонь к его щеке. Холодная… Он казался сейчас таким маленьким и тощим, что ей захотелось завернуть тело в плащ, но лишней одежды у них с собой не было. Лэмб осторожно поднял мертвеца на руки и опустил в яму. Забросали могилу землей они уже вдвоем. Выровняли надгробие, стараясь не топтать и без того примятую траву, а холодный ветер подхватывал хлопья черного и серого пепла и уносил его над землей далеко-далеко, в никуда.

– Надо что-то сказать? – спросила Шай.

– Мне нечего сказать. – Лэмб направился к фургону.

До заката оставалось не более часа.

– Оставим это здесь, – сказала Шай. – Я хожу быстрее, чем проклятые волы.

– Но не так долго и без всех вещей. И нам не нужно торопиться. Что у них в запасе? Два или три дня. И они будут ехать быстро. Двадцать человек, ты сказала? Нужно трезво смотреть на жизнь, Шай.

– Трезво смотреть на жизнь? – прошептала она, с трудом осознавая услышанное.

– Допустим, мы пойдем пешком. Даже если не умрем от голода или нас не смоет буря, а мы догоним их, что тогда? Ведь мы даже не вооружены. Твой нож не считается. Мы поедем так быстро, как Скейл и Кальдер смогут нас везти. – Он кивнул на волов, щипавших травку, пока предоставлялся такой случай. – А там поглядим – вдруг получится отбить пару от стаи. Поглядим, что они из себя представляют.

– Да это и так ясно! – Она указала на могилу Галли. – И что станется с Питом и Ро, пока мы, мать его, крадемся следом?! – она уже перешла на крик, от которого несколько ожидавших поживы воронов слетели с веток.

Угол рта Лэмба дернулся, но он упрямо отводил взгляд.

– Мы не будем торопиться, – сказал он так, словно все давно решил. – Может, сумеем договориться. Выкупим детей.

– Выкупим? Они сожгли твою ферму, повесили твоего друга, украли твоих детей, а ты им денежек заплатить хочешь? Ты – гребаный трус!

Лэмб продолжал смотреть в сторону.

– Иногда трусость нужна, – хрипло произнес он. – Пролитая кровь не поднимет ферму из пепла, а Галли из могилы. Это уже произошло. Лучшее, что мы можем сделать – вернуть детвору. Любым способом. Лишь бы целыми и невредимыми. – На этот раз подергивание распространилось от угла рта до глаза через изуродованную шрамом щеку. – А после поглядим.

Уезжая на закат, Шай последний раз оглянулась. Ее дом. Ее надежды. Как много может изменить один день. Не осталось ничего, кроме груды обгоревших бревен на фоне розового неба. К чему нужна большая мечта? Так плохо ей не было никогда в жизни, а она бывала в грязных, темных и мерзких переделках. Сил с трудом хватало, чтобы держать голову прямо.

– Зачем они все сожгли? – прошептала она.

– Некоторые просто любят жечь, – ответил Лэмб.

Шай взглянула на него. На покрытом рубцами лице хмурый взгляд из-под низко надвинутой шляпы. В одном глазу отражалось умирающее солнце. Человек, у которого кишка тонка хорошенько поторговаться с лавочником, спокойно рассуждал об убийстве и похищении детей. Трезво смотрел на любую работу, которую предстояло выполнить.

– Как ты можешь быть таким спокойным? – прошептала она. – Ты… ты как будто знал, что это случится.

– Это случается всегда, – ответил Лэмб, по-прежнему не глядя на нее.

Легкий путь

– Я пережил множество разочарований, – проговорил Никомо Коска, капитан-генерал Роты Щедрой Руки, картинно оттопырив локоть. – Полагаю, каждый великий человек через это прошел. Славные мечты, разрушенные предательством, сменяются новыми устремлениями. – Он посмотрел на Малков – столбы дыма устремлялись от горящего города в синее небо. – Так много надежд за моей спиной.

– Должно быть, вам потребовалось немалое мужество, – сказал Суорбрек, отрываясь от заметок и сверкнув на краткий миг очками.

– Несомненно! Я уже потерял счет случаям, когда тот или иной излишне легковерный враг преждевременно заявлял о моей смерти. Сорок лет испытаний, борьбы, предательства и разочарований. Проживите достаточно долго, и вы увидите, как все рушится. – Коска встрепенулся. – Но, по крайней мере, тоски я не знал! Какие приключения мы испытали, а, Темпл?

Темпл вздрогнул. За пять лет он был свидетелем внезапной паники, затяжной скуки, частого поноса, одолевающей чумы и бегства от сражений, как от чумы. Но платили ему не за искренность. Далеко не за искренность.

– Героические! – сказал он.

– Темпл – мой стряпчий. Он готовит договора и следит за их соблюдением. Один из самых толковых ублюдков, встреченных мною когда-либо. На скольких языках ты говоришь, Темпл?

– Бегло не больше чем на шести.

– Самый полезный человек во всей проклятой Роте! После меня, конечно. – Легкий ветерок налетел на холм и растрепал седые волосы на покрытом пятнами черепе Коски. – Мне так хочется поведать вам свои истории, Суорбрек! – Тепмл сдержал гримасу отвращения. – Осада Дагоски! – Которая закончилась полным провалом. – Битва при Афиери! – Позорный разгром. – Годы Крови! – Наниматели сменялись как перчатки. – Война в Кадирии! – Поражение из-за пьянства. – Я даже козу возил с собой несколько лет. Упрямая скотина, но преданная, этого у нее не отнять…

Суорбрек сумел изобразить что-то наподобие учтивого поклона, сидя, скрестив ноги, у каменной глыбы, выпавшей из кладки.

– Не сомневаюсь, что мои читатели будут восхищаться вашими подвигами.

– Их хватит на двадцать томов.

– Трех вполне достаточно…

– А знаете, когда-то я был великим герцогом Виссерина, – Коска отмахнулся от знаков почтения, которых ему никто и не думал выказывать. – Но не переживайте. Вам не нужно называть меня «ваша светлость». У нас здесь, в Роте Щедрой Руки, все по-простому. Правда, Темпл?

– Мы здесь все равны, – глубоко вздохнул законник.

Большинство из собравшихся здесь – лгуны, почти все – воры, а многие – убийцы. Что ж тут удивляться простоте нравов?

– Сержант Балагур со мной еще дольше, чем Темпл. С тех времен, когда мы свергли великого герцога Орсо и возвели Монцу Меркатто на трон Талинса.

– Вы знакомы с великой герцогиней? – удивился Суорбрек.

– Весьма тесно. Не считаю преувеличением заявить, что я был ее ближайшим другом и наставником. Я спас ей жизнь при осаде Муриса. А она – мне! Есть очень мало достойных людей, с которыми я не выступал в те годы под одними знаменами или под противоположными. Сержант Балагур!

Сержант – человек без шеи – повернул к нему лицо, безучастное, словно каменная плита.

– Что ты понял, путешествуя со мной?

– Что в тюрьме лучше, – ответил тот, возвращаясь к игре в кости – этому развлечению он мог предаваться с утра до вечера.

– Он – такой весельчак! – погрозил Коска костлявым пальцем, хотя даже намека на шутку Темпл не заметил. Он вообще ни разу за пять лет не слышал, чтобы Балагур шутил. – Суорбрек, вы увидите, как у нас в Роте умеют радоваться хорошим шуткам!

Это если умолчать о медленно закипающей вражде, об изнурительной скуке, жестокости, болезнях, грабежах, изменах, пьянстве и таком разврате, что и дьявол бы покраснел.

– Все эти пять лет, – сказал Темпл, – я хохотал, не переставая.

Было время, когда он считал байки Старика веселыми, живыми, увлекательными. Волшебная картинка, которой можно не бояться. Теперь его мутило от них. Познал ли истину Темпл или Коска позабыл о ней – сказать трудно. Возможно, то и другое, вместе взятое.

– Да, у нас был настоящий успех. Множество поводов для гордости. Множество побед. Но, конечно, и поражения тоже. У каждого великого человека они бывают. Огорчения – издержки нашей работы, как говорил Сазайн. Люди часто обвиняют меня в непостоянстве, но я точно знаю – на любом перекрестке я выберу один и тот же путь. Путь, который меня устраивает. – Пока прихотливая память старого наемника блуждала по тропинкам его прошлого, Темпл начал потихоньку отступать, скрываясь за сломанной колонной. – У меня было счастливое детство, но весьма бурная молодость, полная отвратительных приключений, а в семнадцать я покинул свою родину в поисках счастья, рассчитывая лишь на острый ум, отвагу да проверенный в схватках клинок…

По мере того как Темпл спускался с холма, покидая тень древних развалин и выбираясь на солнце, отголоски пустого бахвальства стихали. Не важно, что там говорил Коска, но обмен добрыми шутками был здесь не самым признанным видом развлечения.

Темпл видел убожество. Многое пережил. Но он редко видел людей столь же жалких, как эта ужасная дюжина пленных мятежников из Старикленда, закованных в цепи, голых, грязных, привязанных к кольям. Трудно вообразить, что они угрожали величайшей державе в Земном Круге. Даже трудно представить их обычными людьми. Разве что татуировки на предплечьях напоминали о брошенном некогда вызове.

«Гребаный Союз». «Гребаный король». Вязь букв тянулась от запястья до локтя у ближайшего. В последнее время Темпл все больше и больше соглашался с этими призывами. У него нарастало ощущение, что он вновь оказался не на той стороне. Но, когда выбираешь, трудно предугадать все. Когда-то Кадия сказал ему: «Ты понимаешь, что выбрал не ту сторону в тот миг, как выбор совершен». Однако, по наблюдениям Темпла, еще хуже приходилось тем, кто застрял на распутье. А ему надоело жить хуже других.

Суфин стоял около пленников с пустой флягой в руке.

– Что делаем? – спросил Тепмл.

– Попусту тратим воду, – ответил развалившийся неподалеку Берми, почесывая светлую бороду.

– А вот и нет, – возразил Суфин. – Я пытаюсь призвать милосердие Бога к нашим пленным.

У одного из них виднелась страшная, необработанная рана на боку. Глаза несчастного метались, губы бормотали бессвязные приказы или бессмысленные молитвы. Когда от раны начинает пахнуть, надежды на спасение никакой. Но и будущее других не было радужным.

– Если Бог есть, то он очень хитрый мошенник, и я не доверил бы ему что-либо важное, – прошептал Темпл. – Милосерднее было бы убить их.

– Вот и я то же советую, – согласился Берми.

– Для этого нужна отвага, – Суфин протянул меч рукояткой вперед. – У тебя есть отвага, Темпл?

Тот фыркнул. Суфин опустил оружие.

– Вот и у меня тоже. Поэтому я даю им воду, хотя понимаю – этого недостаточно. А что там делается на вершине холма?

– Ждем наших нанимателей. А пока Старик кормит свою гордыню.

– Она – прожорливая тварь, – заметил Берми. – Не так просто прокормить.

– И растет с каждым днем. Как чувство вины у Суфина.

– А это не чувство вины, – ответил Суфин, покосившись на пленников. – Это чувство справедливости. Разве священники тебя этому не учили?

– Ничто не разочаровывает человека так быстро в справедливости, как религиозное образование, – пробормотал Темпл.

Он вспомнил хаддиша Кадию, ведущего урок в просторной беленой комнате, и себя молодого, потешающегося над учителем. Доброта, милосердие, самоотверженность… Как совесть. Это часть того, что люди получают в дар от Бога. Частички божественной сущности. То, от чего Темпл долгие годы пытался избавиться. На глаза ему попался один из мятежников. Женщина, если судить по спутанным волосам, упавшим на лицо. Она потянулась, насколько пускала цепь. За водой или за мечом, сказать трудно. «Хватай свое будущее!» – проступали буквы на ее коже. Темпл достал свою флягу, нахмурившись, взвесил ее на ладони.

– И у тебя прорезалось чувство вины? – прищурился Суфин.

Темпл помнил, каково это – быть в цепях, хотя носил их уже давно.

– Сколько времени ты в разведчиках? – спросил он.

– Восемнадцать лет.

– Тогда ты уже должен понять, что совесть – плохой проводник.

– Ни хрена она не знает эту страну, – добавил Берми.

– А кто же должен указать нам путь? – развел руками Суфин.

Сверху донесся резкий голос Коски:

– Темпл!

– Вот он – твой проводник. Зовет тебя, – сказал Суфин. – Можешь дать им воду потом.

Стряпчий кинул ему флягу и пошел вверх по склону.

– Дай им воды сейчас. А то потом инквизиция заберет их.

– Всегда самый легкий путь, да? – крикнул Суфин вслед.

– Всегда, – буркнул под нос Темпл. Оправдываться он не собирался.

– Мое почтение, господа! Добро пожаловать! – Коска сдернул с головы невообразимую шляпу, когда его достойные наниматели приблизились верхом, плотно окружая большой и прочный на вид фургон.

Несмотря на то что Старик, слава богу, несколько месяцев назад завязал с пьянством, он все еще казался слегка поддатым. Размашистые движения костлявых рук, ленивый прищур иссохшихся век, беспорядочные переливы речи. Из-за этого вряд ли кто-то мог предугадать, что он скажет или сделает. Одно время Темпл находил эту особенность волнующей, будто ты следишь за вращением колеса рулетки. Но сейчас это стало похожим на ожидание, когда из грозовой тучи шарахнет молния.

– Генерал Коска, – произнес Наставник Пайк, глава Его Августейшего Величества Инквизиции в Старикленде и самый влиятельный человек на пятьсот миль вокруг. Его лицо до неузнаваемости уродовали шрамы от ожогов, глаза темнели на пятнистой розовой маске, а уголки рта кривились то ли из-за разрушительного воздействия огня, то ли из-за попытки улыбнуться. Дюжина его экзекуторов в полном доспехе и черных накидках настороженно входили в развалины.

Коска усмехнулся, указав на догорающий город за долиной.

– Малков сожжен, как я вижу.

– Лучше обратиться в пепел под властью Союза, чем процветать под мятежниками, – заметил инквизитор Лорсен, спешиваясь. Высокий, изможденный, с ревностно горящим взором. Темпл ему завидовал – хорошо чувствовать свою непререкаемую правоту, независимо от того, в каких бесчинствах ты принимаешь участие.

– Истинно так, – согласился Коска. – Без сомнения, подданные Союза разделяют ваше мнение. Сержанта Балагура вы знаете. А это – мастер Темпл, стряпчий моей Роты.

Генерал Бринт слез с коня последним, поскольку это несложное действие требовало от него значительных усилий. В сражении при Осрунге он потерял большую часть руки вкупе со всем чувством юмора и левый рукав темно-красного мундира подворачивал и прикалывал к плечу.

– Вижу, вы подготовились к юридическим разногласиям, – сказал он, поправляя перевязь и глядя на Темпла так, словно тот был утренней телегой с чумными трупами.

– Второе, что требуется наемнику, это хорошее оружие, – Коска похлопал Темпла по плечу. – Потому что первое – совет человека, хорошо знающего законы.

– А на каком месте у вас стоит отсутствие совести?

– На пятом, – пояснил Темпл. – После короткой памяти и отменного остроумия.

Наставник Пайк разглядывал Суорбрека, который все еще черкал заметки.

– А этот человек какие советы вам дает?

– О! Это – Спиллион Суорбрек, мой биограф.

– Не более чем скромный собиратель историй! – Суорбрек отвесил Наставнику изысканный поклон. – Хотя должен признаться без ложной скромности – над моими книгами плачут даже мужчины.

– В хорошем смысле? – спросил Темпл.

Но писатель, если и услышал его, то был слишком увлечен самовосхвалением, чтобы ответить.

– Я слагаю истории о героях и приключениях, чтобы вдохновлять граждан Союза! Благодаря новой чудесной печатной машине «Римальди» мои книги получили теперь широчайшее распространение. Возможно, вы слыхали о моих «Рассказах о Гароде Великом» в пяти томах? – Молчание. – Или о восьмитомной эпопее «Жизнь Касамира, героя Англанда»? – Тишина. – Ну, в которой я поднимаю на щит минувшую славу, дабы разоблачить моральный упадок дней нынешних?

– Нет, – застывшее лицо Пайка не выдавало ни малейших эмоций.

– Я обязательно вышлю вам несколько книг, Ваше Святейшество!

– А вы сможете читать их вслух подозреваемым, чтобы выбивать у них чистосердечное признание, – прошептал Темпл.

– Не стоит трудиться, – сказал Пайк.

– Никаких трудов! Генерал Коска разрешил мне следовать за ним в последней кампании, пока он вспоминает подробности своей захватывающей карьеры наемника! Я сделаю его главным героем своей самой выдающейся на настоящее время книги!

Эхо слов Суорбрека кануло в звенящую тишину.

– Уберите этого человека с моих глаз, – приказал Пайк. – Меня коробит от его пустой болтовни.

Сочинитель стремительно слетел по склону холма в сопровождении двух экзекуторов, а Коска как ни в чем не бывало продолжал:

– Генерал Бринт! – Он вцепился двумя руками в единственную ладонь генерала. – Я понимаю, у вас есть сомнения по поводу нашего участия в атаке…

– Меня обеспокоило полное отсутствие вашего участия! – Бринт с усилием высвободил пальцы.

Коска сложил губы в гримасу обиженной невинности.

– Вам показалось, что наш поступок противоречит услови ям договора?

– Он противоречит чести, достоинству и профессионализму…

– Что-то я не упомню этих пунктов в договоре, – вмешался Темпл.

– Вам приказали атаковать! Ваш отказ стоил жизни нескольким из моих солдат, один из которых был моим другом!

Коска лениво отмахнулся, будто личные друзья – мухи-поденки, о которых едва ли стоило упоминать в разговоре серьезных людей.

– Мы завязли здесь, генерал Бринт. Тут тоже было жарко.

– Бескровная перестрелка!

– Вы так говорите, будто кровавая выгоднее.

Темпл протянул руку Балагуру, и тот вложил ему в ладонь договор, извлеченный из внутреннего кармана.

– Пункт восемь, насколько я помню. – В мгновение ока он отыскал нужное место и зачитал вслух: – Формально любой обмен метательными снарядами входит в обязанности сторон. Таким образом, каждый член Роты должен получить премиальное вознаграждение.

– Еще и премия? – Бринт побелел. – Несмотря на то, что ни один ваш человек даже не был ранен?

– Но у нас есть случай дизентерии, – откашлялся Коска.

– Это была шутка?

– Не для того, кто подвергся этой жестокой болезни, уверяю вас!

– Пункт девятнадцать, – Темпл, шелестя страницами, листал документ. – Любой человек, выведенный из строя вследствие заболевания, приравнивается к военным потерям Роты. Следовательно, полагается оплата для возобновления этих потерь. Я уже не говорю о пленных, взятых в бою и доставленных…

– Значит, вы все сводите к деньгам, да?

Коска вознес плечи так высоко, что чиркнул эполетами по мочкам ушей.

– Ну, а к чему еще? Мы – наемники. А благородные устремления мы оставляем благородным людям.

Мертвенно-бледный Бринт повернулся к стряпчему:

– Наверное, ты рад, что научился так юлить, гуркский червь?

– Вы осчастливили нас, поставив свою подпись под условиями, генерал, – Темпл раскрыл договор на последней странице, наглядно демонстрируя неровную подпись Бринта. – И моя радость к делу не имеет отношения. Так же, как и мое юление. И я, с вашего позволения, наполовину дагосец, а наполовину стириец, раз уж вы занялись изучением моей родословной…

– Ты – черномазый незаконнорожденный сын шлюхи.

– Моя мать никогда не стыдилась своей работы, – кротко улыбнулся Темпл. – Так почему я должен стыдиться?

Генерал уставился на Наставника Пайка, который уселся на запятнанном лишайником камне из разрушенной кладки и, вытащив краюху хлеба, пытался подманить птиц крошками и негромким причмокиванием.

– Следует ли мне понимать, Ваше Святейшество, что вы одобряете этот узаконенный грабеж? Это договорная трусость, это возмутительное…

– Генерал Бринт, – Пайк говорил ласково, но со скрытыми скрежещущими нотками, которые, будто скрип ржавых петель, в клочья разорвали тишину. – Мы все ценим доблесть, проявленную вами и вашими людьми. Но война окончена. Мы победили. – Он бросил крошки в траву, наблюдая, как крохотная птичка кинулась их клевать. – Но зачем же устраивать разбирательство, кто и сколько сделал для победы? Вы подписали договор. Мы будем выполнять его. Мы же не дикари какие-то.

– Да, мы не дикари, – Бринт бросил яростный взгляд на Темпла, на Коску, на Балагура, каждый из которых сохранял невозмутимость. – Мне нужен свежий воздух. Здесь невыносимо смердит!

С видимым усилием генерал забросил себя в седло, развернул коня и умчался в сопровождении нескольких адъютантов.

– Как по мне, воздух достаточно чист, – заметил Темпл, чувствуя облегчение, что противостояние завершилось.

– Умоляю, простите резкость генерала, – сказал Пайк. – Он весь погружен в свою службу.

– Я всегда стараюсь прощать человеческие слабости, – ответил Коска. – В конце концов, у меня полно своих собственных.

Наставник не попытался его разубедить.

– Даже в этом случае я хочу предложить вам работу на будущее. Инквизитор Лорсен, не соблаговолите пояснить подробности?

И он вернулся к общению с птичками, будто все остальное – лишь досадная помеха.

– Мятеж подавлен, – шагнул вперед Лорсен, наслаждаясь предоставленной ролью. – Инквизиция выявляет всех нелояльных к короне. Однако некоторым бунтовщикам удалось скрыться. Они бежали тайными тропами на дикий запад, где, вне всяких сомнений, начнут готовить новое восстание.

– Трусливые ублюдки! – Коска хлопнул себя по ляжке. – Неужели они не могли остаться и умереть как достойные люди? Я все могу понять, но разжигание беспорядков – дерьмовое безобразие!

Лорсен прищурился как бы из-за ветра и продолжал:

– По политическим причинам армия его величества не может их преследовать.

– Политические причины… – задумался Темпл. – Например, граница?

– Именно.

– О! Я никогда не принимал их слишком близко к сердцу, – Коска рассматривал свои нестриженые желтые ногти.

– Вот именно, – бросил Пайк.

– Мы хотим, чтобы Рота Щедрой Руки перевалила через горы и усмирила Ближнюю Страну вплоть до реки Сокавайа на западе. Сорняки восстания должны быть выполоты раз и навсегда, – Лорсен отдернул руки от воображаемой мерзости, а голос его возвысился, когда он оседлал любимого конька. – Нужно очистить эти грязные стоки инакомыслия, которому слишком долго позволяли смердеть у нашей границы! Эту… переполненную выгребную яму! Это вместилище нечистот, непрестанно извергающее гниль беспорядков в Союз!

Темпл заметил, что для человека, яростно настроенного против нечистот, инквизитор Лорсен слишком уж настойчиво смаковал сравнение с дерьмом.

– Ну, никто и не думает восхищаться переполненной выгребной ямой, – согласился Коска. – Разве что кроме золотарей, которым жизнь в нечистотах позволяет сводить концы с концами. Очистка от гнили – наша прямая задача. Не так ли, сержант Балагур?

Здоровяк оторвался от игры в кости, чтобы пожать плечами.

– Темпл у нас знаток иностранных языков, но позвольте мне растолковать, – Старик подкрутил седые кончики усов пальцами. – Вы хотите, чтобы мы обрушились, словно мор, на головы поселенцев из Ближней Страны. Вы хотите, чтобы мы преподали жестокий урок каждому бунтовщику и всем, кто посмеет их укрывать. Вы хотите, чтобы мы растолковали им – единственное светлое будущее их ждет под сенью и покровительством Его Величества. Вы хотите, чтобы мы убедили их упасть в радушные объятия Союза. Я все правильно понял?

– Довольно точно, – пробормотал Наставник Пайк.

Темпл осознал, что взмок, и смахнул пот со лба дрожащей рукой. Но что он мог поделать?

– Бумаги по взаимному соглашению уже подготовлены, – Лорсен показал пачку шуршащих листов, с нижнего угла которой свисала красная восковая печать.

– Мой стряпчие сперва ознакомятся с ними, – остановил его Коска. – Все эти юридические тонкости ускользают от моего внимания. Я – простой солдат.

– Вот и прекрасно, – сказал Пайк, шевеля лысыми бровями.

Испачканный чернилами палец Темпла скользил по страницам, исписанным каллиграфическим почерком, перескакивая с одного важного места на другое. Внезапно он понял, что раздраженно теребит уголки листов, и заставил себя успокоиться.

– Я буду сопровождать вас в этом походе, – сказал Лорсен. – У меня есть списки переселенцев, подозреваемых в сочувствии повстанцам. Или в мятежных настроениях.

– Нет ничего более опасного, чем вольнодумство! – усмехнулся Коска.

– В частности, его Высокопреосвященство Архилектор предусмотрел вознаграждение в пятьдесят тысяч марок за поимку живым главного зачинщика восстания – мятежника, именуемого Контусом. Также он известен под именем Саймок. Духолюды называют его Черная Трава. В Ростодской резне он использовал кличку…

– Довольно кличек, я вас умоляю! – Коска потер виски, будто бы испытывал боль. – После ранения в голову в сражении при Афиери у меня ужасная память на имена. От этого у меня постоянные трудности. Но сержант Балагур запоминает каждую мелочь. Если этот ваш Коншус…

– Контус.

– А я как сказал?

– Коншус.

– Вот видите! Если он в Ближней Стране, то он будет вашим.

– Живым, – подчеркнул Лорсен. – Он должен ответить за свои преступления. Он послужит уроком. Его следует наказать в назидание остальным!

– Уверен, его пример будет для всех весьма поучительным.

Пайк бросил еще щепоть крошек в растущую стайку птиц.

– В средствах мы вас не ограничиваем. Единственное, о чем я бы попросил, – оставьте на пепелище хоть что-то, что можно было бы присоединить к державе.

– Но вы же понимаете, рота наемников – скорее дубина, чем скальпель.

– Его Высокопреосвященство выбрал способ и понимает его ограничения.

– Достойнейший человек, наш Архилектор. Мы с ним довольно близко знакомы, как вы знаете…

– Еще один очень важный пункт, прописанный в договоре, как вы видите, касается необходимости любой ценой избегать каких бы то ни было столкновений с Империей. Любых и всяческих, вы меня понимаете? – скрежет вновь прорезался в голосе Пайка. – Легат Сармис бродит вдоль границы, словно разъяренный духолюд. Я не думаю, что он ее пересечет, но в любом случае он – человек решительный, жестокий и кровожадный, с которым лучше не шутить. Его Высокопреосвященство не желает в ближайшее время ввязываться в войну.

– О, не переживайте, я избегаю столкновений при малейшей возможности, – Коска похлопал по рукояти оружия. – Мечом следует угрожать, но не обнажать.

– У нас есть подарок для вас, – Наставник Пайк указал на укрепленный фургон – дубовое чудовище, окованное железом, которое тащила восьмерка мускулистых коней.

Он представлял собой нечто среднее между повозкой и крепостью – узкие окна-бойницы, зубчатый парапет по верху, откуда защитники могли бы стрелять по окружившим их врагам. Далеко не самый полезный подарок, но Коску никогда не интересовала польза.

– Это мне?! – Старик прижал сухие руки к позолоченному нагруднику. – Он станет моим убежищем в диких пустошах!

– Внутри него… – сказал Лорсен. – Некая тайна. Нечто, что Его Высокопреосвященство хотел бы испытать.

– Обожаю неожиданности! Ну, кроме таких, как вооруженный отряд за моей спиной. Можете передать Его Высокопреосвященству, что принять его подарок – честь для меня. – Коска поднялся, вздрогнув, когда хрустнули его старческие колени. – Как насчет бумаг по договору?

– Здесь… – Темпл оторвался от предпоследней страницы. Договор отталкивался от того, на подписании которого он настоял в прошлый раз, в отдельных пунктах был недвусмысленным, зато в других – невероятно щедрым. – Несколько спорных мест по поводу снабжения… – он запнулся, подбирая слова для возражений. – Еда и вооружение предусмотрены, но следует добавить…

– Мелочи! Они нас не задержат. Давайте немедленно подпишем бумаги и в путь! Чем больше наши люди томятся без дела, тем тяжелее потом оторвать их задницы. Ни одна стихия не бывает столь опасна для жизни и коммерции, как бездельничающий наемник.

Ну, разве что занятый наемник.

– Было бы полезно еще немного…

Коска шагнул вперед, положив ладонь на плечо Темпла.

– Есть какие-то юридические разногласия?

Темпл помедлил, подбирая слова, которые могли бы убедить человека, которого не могло убедить ничего.

– Нет, не юридические…

– Финансовые разногласия? – предположил Коска.

– Нет, капитан-генерал…

– Тогда?..

– Вы помните, как мы впервые познакомились?

Морщинистое лицо Коски внезапно озарилось той яркой улыбкой, на которую он иногда бывал способен, пребывая в благостном настроении и полный добрых намерений:

– Да, конечно. На мне был синий мундир, а ты кутался в какие-то бурые тряпки.

– Вы тогда сказали… – Сейчас это казалось невероятным. – Вы сказали, что мы вместе будем творить добро.

– А разве мы не творили добро, по большей части? Не нарушая закон, соблюдая денежные интересы. – Как если бы весь перечень достойных поступков располагался между этими двумя полюсами.

– А мораль?

– Мораль? – Лоб Старика сморщился, словно он услыхал иностранное слово.

– Пожалуйста, генерал. – Темпл принял самый искренний вид, а он знал, что может убеждать, если сам во что-то верит всем сердцем. – Прошу вас – не подписывайте этот договор. Это будет не война, а избиение.

– Покойникам этого различия не понять.

– Мы – не судьи. Что станется с жителями этих городов, когда к ним явятся жаждущие наживы люди? С женщинами и детьми? Генерал, они не повинны ни в каком мятеже. Мы не настолько плохи.

– Мы? В Кадире ты такого не говорил. Насколько я припоминаю, ты убедил меня подписать договор.

– Ладно…

– И в Стирии. Разве это не ты советовал мне получить то, что было моим по праву?

– Тогда вы в самом деле нуждались…

– И ты помогал мне убеждать людей, пока мы не наняли корабль на север. Ты можешь быть чертовски убедительным, если пожелаешь.

– Тогда позвольте мне убедить вас сейчас. Прошу вас, генерал Коска, не подписывайте.

Коска надолго задумался. Глубоко вздохнул. Его лоб сморщился еще больше.

– Хотелось бы полновесных доводов.

– Совесть… – в надежде прошептал Темпл. – Разве это не частичка божественного?

Это чтобы не вспоминать о дрянном лоцмане, который завел его в эти опасные воды. Под взглядом Коски он смущенно теребил подол рубахи.

– У меня есть чувство, что эта наша работа… – он мучительно подбирал слова, которые могли бы воспрепятствовать неизбежности. – Плохо кончится… – закончил он совершенно неубедительно.

– Наемникам редко удается найти высокооплачиваемую работу. – Рука Коски все крепче сжималась на его плече. Темпл ощутил присутствие Балагура позади. Тихий и незаметный, но он там был. – Совестливые люди, имеющие убеждения, могут задуматься, – а не поискать ли им другую работу? Но ведь служба Его Величеству изначально предполагает справедливую цель, как я понимаю.

Темпл сглотнул, глядя на Наставника Пайка, который собрал уже целую стаю щебечущих птиц.

– Не уверен, что разделяю их понятия о справедливости.

– Ну, справедливость – такая штука… – протянул Коска. – Каждый понимает ее по-своему. А золото, напротив, универсально. Согласно моему богатому жизненному опыту, человек больше волнуется о собственном кошельке, чем о том, чтобы быть просто… хорошим.

– Я всего-навсего…

– Я не хочу показаться жестоким, – Коска стиснул пальцы еще сильнее. – Дело ведь не только в тебе. Я вынужден думать о благосостоянии всей роты. Пятьсот человек…

– Пятьсот двенадцать, – уточнил Балагур.

– Вдобавок один больной дизентерией. Я не могу причинять им неудобства из-за твоих ощущений. Это было бы… против морали. Ты нужен мне, Темпл. Но если хочешь уехать… – Коска горестно вздохнул. – Несмотря на все твои обещания, несмотря на мое доброе расположение, несмотря на совместное преодоление трудностей… Ладно. – Он указал рукой на горящий Малков. – Я так думаю, путь всегда свободен.

Темпл снова сглотнул. Он мог уехать. Мог заявить, что не желает больше принимать участия во всем этом. Хватит с него, надоело, черт побери! Но такой поступок требовал храбрости. Он остался бы без поддержки людей с оружием. Он один, он слаб, он – готовая жертва. И Темпл, как обычно, выбрал самый легкий путь. Он поступал так даже тогда, когда понимал, что путь – ошибочный. В особенности тогда. Ведь легкий и ошибочный – отлично сочетаются. Даже тогда, когда он понимал, что добром не кончится, даже тогда. Зачем думать о будущем, когда есть настоящее и оно весьма запутано?

Может быть, Кадия и нашел бы способ помешать тому, что начиналось сейчас. Способ, который, весьма вероятно, потребовал бы самопожертвования. Но, следовало заметить, Темпл не был Кадией. Он вытер вспотевший лоб, нацепил на лицо вымученную улыбку и отвесил поклон.

– Я всегда принимал службу как почесть.

– Великолепно! – Коска выхватил договор из ослабевшей руки стряпчего и развернул, чтобы подписать в отведенном месте.

Наставник Пайк поднялся, стряхивая крошки с бесформенного черного плаща и распугивая птиц.

– А вы знаете, что там, на западе?

Вопрос на мгновение завис в воздухе. От подножья холма доносился слабый звон и стоны. Это экзекуторы уводили пленных.

– Там будущее, – ответил сам себе Пайк. – И это будущее не за Старой Империей – их время миновало тысячу лет назад. И не за духолюдами, которые все дикари. Оно не за беглецами, искателями приключений и мятежной накипью, что пустила цепкие корни в тамошнюю девственную почву. Нет, будущее принадлежит Союзу. И мы обязаны завладеть им.

– И мы не должны ограничивать себя в средствах, чтобы завладеть им, – добавил Лорсен.

– Не волнуйтесь, господа, – Коска, улыбаясь, поставил витиеватую подпись. – Мы завладеем будущим вместе.

Обычные люди

Дождь утих. Шай пряталась за деревьями, с которых продолжала обильно капать вода, и глядела на чернеющий остов дома поверх наполовину очищенного поваленного ствола с позабытым скобелем и завитками коры.

– Не так трудно выследить этих ублюдков, – проворчал Лэмб. – Они все время оставляют за собой сожженные дома.

Возможно, они думали, что убивают всех, кто мог бы отправиться в погоню. Шай старалась не думать, что могло случиться, если бы они заметили ее с отчимом, волочащихся следом в трясущемся фургоне.

Было время, когда она ясно видела каждый миг каждого нового дня – ее, Лэмба, Галли, Пита и Ро. Все задачи были ясны и цели определены. Она всегда верила, что будущее, которое их ждет, лучше, чем настоящее. Его очертания виднелись перед ней, как самую малость недостроенный дом. Трудно поверить, что с той поры прошло всего лишь пять ночей под хлопающим по ветру навесом в фургоне. Пять рассветов, черных, как яма под ногами, когда она пробуждалась закоченевшая и разбитая. Пять дней пути через леса и поля, оглядываясь вполглаза на свое темное прошлое и задаваясь вопросом: какая его часть выползла из могильных объятий земли и украла счастливую жизнь, пока она, улыбаясь, пялилась в светлое «завтра»?

Кончиками пальцев она взволнованно потирала ладонь.

– Пойдем посмотрим?

Сказать по правде, она боялась того, что могла там обнаружить. Боялась увидеть и боялась не увидеть. Измученная и запуганная, с зияющей дырой там, где раньше жила надежда.

– Я зайду с тыльной стороны. – Лэмб отряхнул колени шляпой и пошел вдоль опушки.

Сухие ветки хрустели под его ногами, голуби с шумом взлетали в небо. Любой мог догадаться о гостях. Если бы там кто-то был.

Ну, то есть был бы кто-то живой.

Заросший сорняками огород, и канава глубиной по середину голени. Рядом мокрое одеяло скрывало что-то бугристое. Из-под края торчала пара башмаков и пара костлявых босых ступней с грязью под посиневшими ногтями.

Лэмб присел на корточки и откинул угол одеяла. Мужское лицо и женское лицо. Бледные, землисто-серого цвета. Горла перерезаны. Женская голова свешивалась набок, открывая влажную багровую зияющую рану.

– Ох, ты… – Шай прижала язык к дырке между зубами и уставилась в землю.

Нельзя сказать, что она была такой наивной дурочкой, что ожидала увидеть что-то иное, но все же зрелище мертвецов что-то надорвало в душе. Тревога за Пита и Ро, или тревога за себя, или горькая память о тех недобрых временах, когда вид трупов не казался ей чем-то необычным.

– Оставьте их, сволочи!

Первым делом Шай увидела блестящий наконечник стрелы. Потом руку, натянувшую лук – побелевшие пальцы на темном дереве кибити. И последним – лицо. Мальчишка лет шестнадцати с копной светло-рыжих волос, прилипших к бледной коже.

– Я убью вас! Клянусь!

Он выбрался из зарослей кустарника, нащупывая ногами опору. Тени мельтешили на его перекошенном лице и дрожащей от напряжения руке с луком.

Шай заставила себя остаться на месте, хотя в душе ее боролись два противоречивых чувства – желание кинуться на него и желание сбежать. Каждый мускул ее тела жаждал выбрать между одним и другим. Когда-то давно Шай запросто подчинялась первым побуждениям. Только вот заводили они обычно прямиком в полное дерьмо. Поэтому она не позволила этим гадам завладеть собой на этот раз и стояла неподвижно, твердо глядя на мальчишку. Прямо в его испуганные, что, впрочем, неудивительно, глаза, широко распахнутые и подозрительно поблескивающие в уголках. Потом постаралась произнести как можно мягче, будто не было рядом разрушенного дома, мертвых людей и натянутого лука.

– Как тебя зовут?

Он облизнул губы, наконечник стрелы дернулся, заставляя ее грудь, в которую он целился, судорожно сжаться.

– Я – Шай. Он – Лэмб.

Глаза мальчишки опустились. Лук тоже. Лэмб даже не дрогнул. Просто вернул одеяло на место и медленно выпрямился. Скорее всего, по мнению парня, он выглядел не вполне безопасно. Любой, кто видел его шрамы поверх седой нечесаной бороды, с легкостью мог предположить, что вряд ли они получились из-за неосторожного обращения с бритвой.

Шай предполагала, что отчим получил их во время одной из войн на севере. Но если он и был воином когда-то, то сейчас от былой храбрости не осталось и следа. Самый трусливый трус, как говорила Шай. Хотя зачем об этом знать незнакомому мальчишке?