Мальчик из леса E-Book

Харлан Кобен

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Krimi
• Serie: Звезды мирового детектива
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2022

Seitenzahl: 425

Beschreibung

Если ты не способен постоять за себя, будь готов к издевательствам и насмешкам. Если смошенничал в игре, помни, что тайное всегда становится явным. Если спрятался, знай, что тебя найдут. Если ты политик, не забывай: у тебя полно врагов. Если ты добыл компромат на кандидата в президенты, будь готов к тому, что тебе пришлют отрезанный палец твоего ребенка. Уайлд, чье прошлое — загадка для всех, включая его самого, уже давно порвал с обществом и поселился в лесу. Но однажды к нему приходят с просьбой, на которую он не может ответить отказом. На его счастье, он не простой отшельник. Он прошел военную подготовку и обладает весьма специфическими навыками. И они обязательно пригодятся в борьбе, где на кон поставлены миллионы человеческих судеб. Впервые на русском!

Leseprobe

Оглавление

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

КНИГИХАРЛАНА КОБЕНАВ СЕРИИ«ЗВЕЗДЫ МИРОВОГО ДЕТЕКТИВА»

Не говори никому

Беглец

Всего один взгляд

Невиновный

Незнакомец

Единожды солгав

Не отпускай

Убегай!

Мальчик из леса

Harlan CobenTHE BOY FROM THE WOODSCopyright © 2020 by Harlan CobenThis edition is published by arrangementwith Aaron M. Priest Literary Agencyand The Van Lear Agency LLCAll rights reserved

Перевод с английского Андрея Полошака

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Андрея Саукова

Кобен Х.Мальчик из леса : роман / Харлан Кобен ; пер. с англ. А. Полошака. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2022. — (Звезды мирового детектива).

ISBN 978-5-389-20991-6

16+

Если ты не способен постоять за себя, будь готов к издевательствам и насмешкам. Если смошенничал в игре, помни, что тайное всегда становится явным. Если спрятался, знай, что тебя найдут. Если ты политик, не забывай: у тебя полно врагов. Если ты добыл компромат на кандидата в президенты, будь готов к тому, что тебе пришлют отрезанный палец твоего ребенка. Уайлд, чье прошлое — загадка для всех, включая его самого, уже давно порвал с обществом и поселился в лесу. Но однажды к нему приходят с просьбой, на которую он не может ответить отказом. На его счастье, он не простой отшельник. Он прошел военную подготовку и обладает весьма специфическими навыками. И они обязательно пригодятся в борьбе, где на кон поставлены миллионы человеческих судеб.

Впервые на русском!

© А. С. Полошак, перевод, 2022© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022Издательство АЗБУКА®

Бену Севьеру,редактору и другуДвенадцать книг, и еще не вечер

Из «Норт джерси газетт»18 апреля 1986 г.

В ЛЕСУ НАЙДЕН ДИКИЙ МАЛЬЧИКИстория «Маугли из Уэствилла» окутана тайнойУэствилл, Нью-Джерси

Пожалуй, самое диковинное происшествие последних лет: неподалеку от Уэствилла в государственном заповеднике Рамапо-Маунтин найден одичавший мальчик возрастом от шести до восьми лет. Что еще более странно, власти понятия не имеют, чей это ребенок и как давно он живет в лесу без взрослых.

«Прямо как Маугли из „Книги джунглей“», — удивляется Орен Кармайкл, заместитель шефа полиции Уэствилла.

Мальчик говорит по-английски и понимает человеческую речь, но не помнит своего имени. Первыми ребенка заметили Дон и Лесли Кац, туристы из Клифтона, Нью-Джерси. «Мы собирали мусор после пикника и вдруг услышали шорох, — говорит мистер Кац. — Сперва я решил, что в кустах медведь. Само собой, испугался. Но потом мы увидели бегущего мальчишку — ясно, как на ладони».

Через три часа сотрудники заповедника и местной полиции нашли ребенка — оборвыша, кожа да кости — на импровизированной палаточной стоянке. «Нам не удалось выяснить, как долго он пробыл в заповеднике и как туда попал, — говорит начальник полиции государственного заповедника Тони Оригемма. — Он не помнит ни мать с отцом, ни других взрослых. Мы разослали запросы по всем силовым структурам, но пока что без толку: о пропавших мальчиках такого возраста и с похожей внешностью никто не заявлял».

За последний год туристы не раз сообщали, что видели в заповеднике Рамапо-Маунтин «одичавшего мальчика», или «Тарзанчика», подходящего под описание найденного ребенка, но до недавнего времени к подобным свидетельствам относились как к городской легенде.

Джеймс Миньоне, турист из Морристауна, Нью-Джерси, говорит: «Такое впечатление, что мать родила парня в лесу да там и бросила».

«Не припомню такой странной находки, — говорит начальник полиции заповедника Тони Оригемма. — Непонятно, как давно ребенок живет в лесу: несколько дней, недель или месяцев. Или даже лет, будь я неладен».

Если вы располагаете информацией об этом мальчике, непременно свяжитесь с департаментом полиции Уэствилла.

«Наверняка кто-то что-нибудь да знает, — говорит заместитель шефа полиции Кармайкл. — Ведь мальчик не возник из ниоткуда. Так не бывает».

Часть первая

Глава первая

23 апреля 2020 года

Как она только терпит?

Как терпит эту пытку каждый божий день?

Изо дня в день. Из недели в неделю. Из года в год.

Она сидит в школьном актовом зале, не мигая смотрит в одну точку, прямо перед собой, но ничего не видит. Ее тело словно каменное изваяние. Лицо словно каменная маска. Она просто смотрит прямо перед собой.

Вокруг одноклассники, но она никого не видит, даже Мэтью. Ее дергают, но она не отвечает, а ее все равно дергают. Пацаны — Райан, Крах (да, это имя, а не кличка), Тревор, Картер — обзываются, шепчут на ухо всякие гадости, дразнят, хохочут презрительно. Могут и швырнуть чем-нибудь — то скрепкой, то резинкой, то козявкой из носа. Рвут бумагу, жуют обрывки, чтобы получились мокрые шарики, и запускают в нее этими шариками то оттуда, то отсюда.

Если шарик застрял в волосах, пацанам еще смешнее.

Девочка сидит, словно изваяние, а зовут ее Наоми. Не стряхивает с волос бумажные шарики, лишь смотрит в одну точку. Никаких слез на глазах. Мэтью помнит, что пару-тройку лет назад, когда ее дразнили бесконечно и безжалостно, в глазах у нее стояли слезы.

Но это в прошлом.

Мэтью смотрит со стороны. Не вмешивается.

Учителя уже привыкли, почти не обращают внимания. Один ворчит утомленно: «Ладно тебе, Крах, заканчивай», но и Крах, и остальные пропускают это замечание мимо ушей.

Наоми тем временем сидит, словно каменное изваяние, сидит и терпит.

Надо бы положить этому конец. Но Мэтью не вмешивается. Однажды уже вмешался, хватит с него.

Ничем хорошим это не закончилось.

Мэтью вспоминает тот момент, когда Наоми впала в немилость. Ведь в начальной школе это была нормальная веселая девочка. Вечно улыбалась, Мэтью как сейчас помнит. Ну да, донашивала чужую одежду и голову мыла через раз. Девчонки ее за это поддразнивали, но слегка. Все было нормально, пока однажды ей не стало совсем худо, пока ее не вырвало на уроке у миссис Уолш, в четвертом классе, вырвало так, что струя отрикошетила от линолеума, осыпала Кима Роджерса и Тейлора Расселла бурыми брызгами, а вонь стояла такая невыносимая, что миссис Уолш велела всем выйти из кабинета, всем, включая Мэтью, и все, зажав носы, с криками «Фу-у!» выбежали на кикбольное поле.

В тот день жизнь Наоми изменилась раз и навсегда.

Мэтью то и дело вспоминал тот день. Ей что, нездоровилось? Отец что — к тому времени мамы у Наоми уже не было, — выгнал ее в школу? Останься она дома, может, ничего и не было бы? Может, все дело в той рвоте, или Наоми по-любому свернула бы на эту темную ухабистую дорожку и тащилась бы по ней, принимая муки?

Снова бумажный шарик в волосах. Снова оскорбления. Снова глумеж и насмешки.

Наоми сидит и ждет, когда все это закончится.

Хоть ненадолго, но закончится. Хоть на сегодня. Она же знает, что это не закончится насовсем. Ни сегодня. Ни завтра. У мучений бывают паузы, но недолгие. Мучения идут с ней рука об руку.

Как она только терпит?

Иной раз — например, сегодня — Мэтью и правда за всем наблюдает. Хочет как-нибудь помочь.

В остальные же дни, а таких большинство, ему все равно. Ясное дело, в те дни Наоми донимают не меньше, но это происходит так часто, выглядит так буднично, что воспринимается как фоновый шум. Мэтью уже успел познать неприглядную истину: к жестокости вырабатывается иммунитет. Жестокость становится нормой. Ты принимаешь ее как должное и живешь себе дальше.

А что Наоми? Что, тоже приняла ее как должное? У Наоми тоже выработался иммунитет?

Этого Мэтью не знает. Но Наоми изо дня в день приходит в школу, в классе сидит за последней партой, в актовом зале — в первом ряду, в столовой — за угловым столиком, и никто к ней не подсаживается.

А однажды — через неделю после этого собрания — она не придет.

Однажды Наоми исчезнет.

И Мэтью захочет узнать почему.

Глава вторая

— По нему тюрьма плачет, без вопросов, — заявил в прямом эфире специально приглашенный эксперт-хипстер.

Собравшись парировать этот выпад, Хестер Краймштейн краем глаза заметила за студийными софитами парня, похожего на ее внука. Свет был яркий, а парень стоял за ним, в тени, но все равно чертовски смахивал на Мэтью.

— Э-э, смелое заявление, — сказал ведущий, в прошлом весьма симпатичный выпускник дорогой частной школы. В эфире он обычно делал озадаченное лицо, словно гости его передачи несли откровенную чушь, даже когда говорили здравые вещи. Таков был его основной полемический прием. — Что скажете, Хестер? — Вид Мэтью — сто процентов, это Мэтью — выбил ее из колеи. — Хестер?

Так, напомнила она себе, сейчас не время отвлекаться. Соберись.

— Вы омерзительны, — сказала Хестер.

— Простите?

— Вы не глухой. — Она прожгла эксперта-хипстера своим знаменитым взглядом. — Вы омерзительны.

Зачем явился Мэтью?

Раньше внук никогда не приходил к ней на работу без предупреждения — ни в кабинет, ни в суд, ни в телестудию.

— Вы не могли бы развить свою мысль? — спросил ведущий.

— Запросто, — ответила Хестер, не сводя пламенеющего взгляда с эксперта-хипстера. — Вы ненавидите Америку.

— Чего?

— И правда, — продолжала Хестер, воздев руки, — зачем нам какая-то судебная система? Какой от нее толк, когда есть общественное мнение? Не нужно ни судьи, ни присяжных. Пусть решение принимает толпа из «Твиттера».

Эксперт-хипстер сел ровнее.

— Я так не говорил.

— Именно так вы и сказали.

— Есть улики, Хестер. Четкое и ясное видео.

— У-у-у, видео! — Она пошевелила в воздухе пальцами, словно речь зашла о привидении. — Опять двадцать пять: не нужно ни судьи, ни присяжных. Хватит толпы из «Твиттера». Под вашим благожелательным руководством.

— Я не...

— Цыц! Дайте договорить. Ох, прошу прощения, забыла, как вас зовут. Про себя я называю вас «эксперт-хипстер», а вслух буду называть «пижоном» — ладно, пижон? — Эксперт-хипстер открыл было рот, но Хестер не умолкала. — Вот и славно. Скажите, пижон, какое, по вашему мнению, наказание будет справедливым для моего клиента? Раз уж вы взялись судить, виновен он или нет, давайте заодно и приговор.

— Меня зовут, — хипстер поправил хипстерские очки, — Рик. И все мы видели запись. Ваш клиент ударил человека по лицу.

— Спасибо за столь дотошное расследование. Знаете, что было бы здорово, пижон?

— Меня зовут Рик.

— Рик, пижон — без разницы. Было бы здорово, реально здорово, если бы вы со всей своей толпой стали принимать решения вместо нас. Прикиньте, какая экономия времени. Выкладывали бы видео в соцсети, смотрели бы комментарии и решали, виновен человек или нет. Смотря чего больше, лайков или дизлайков. Не нужно ни свидетелей, ни показаний, ни улик. Хватит одного судьи, пижона Рика.

Эксперт-хипстер начинал краснеть.

— Все видели, как ваш богатый клиент поступил с тем беднягой.

— Прежде чем продолжить, — вмешался ведущий, — давайте еще раз покажем видео. Для тех, кто смотрит нас не с самого начала.

Хестер хотела было возразить, но этот ролик крутили уже бесчисленное множество раз и будут крутить снова и снова, и если выразить протест, она, во-первых, ничего не добьется, а во-вторых, ее клиент, обеспеченный финансовый консультант по имени Саймон Грин, будет выглядеть еще более виновным.

И, что самое важное, на эти несколько секунд Хестер исчезнет с телеэкранов. А это значит, можно будет поискать глазами Мэтью.

Вирусное видео — четыре миллиона просмотров, и это лишь для начала, — снял на свой айфон какой-то турист в Центральном парке. На экране клиент Хестер, Саймон Грин, в идеально сидящем костюме под стать галстуку фирмы «Гермес», завязанному на идеальный виндзорский узел, поднимал кулак и бил по лицу босоногого растрепанного юношу, наркомана по имени Аарон Корваль.

Из носа у Корваля хлынула кровь.

Картина была поистине диккенсовская — мистер Привилегированный Богатей ни с того ни с сего наносит подлый удар Бедному Беспризорнику.

Хестер, вытянув шею, бросила быстрый взгляд за студийные софиты, на Мэтью, пытаясь заглянуть ему в глаза. Ее часто приглашали в новости на кабельный канал исполнять роль эксперта по правовым вопросам, а дважды в неделю «знаменитый адвокат» Хестер Краймштейн вела на том же канале собственную передачу под названием «Краймштейн и криминал». Фамилия ее была не вполне созвучна слову «криминал», но руководство решило, что в бегущей строке такое название выглядит в достаточной мере «телегенично», да и звучит весьма цепко. На том и порешили.

Внук ее стоял в тени. Хестер видела, что Мэтью места не находит своим рукам — так же как его отец. Глубоко в груди у нее кольнуло, на мгновение стало нечем дышать. Она подумала, не стоит ли по-быстрому подойти к Мэтью и узнать, зачем он пришел, но видеоролик уже закончился, и пижонистый хипстер Рик бил копытом и рвался в бой.

— Видели? — С губ его слетела капля слюны и нашла пристанище у него в бороде. — Все яснее ясного. Ваш богатый клиент без причины набросился на бездомного.

— Вы не знаете, что там было до начала записи.

— Не вижу разницы.

— А она есть. Именно для этого нам нужна система правосудия. Чтобы бдительные граждане вроде вас не сбились в стаю и не отправились линчевать невинного человека.

— Ого, линчевать? Разве я такое говорил?

— Еще как говорили. Признайте уже. Вы хотите, чтобы моего клиента, отца троих детей, человека без уголовного прошлого, немедленно бросили за решетку. Без суда и следствия. Ну же, пижон Рик, не сдерживайтесь, выпустите на волю своего внутреннего фашиста. — Хестер забарабанила по столу, напугав ведущего, и принялась нараспев декламировать: — За ре-шет-ку, за ре-шет-ку!

— Перестаньте!

— За ре-шет-ку!

Хипстера пронял этот речитатив. Лицо его побагровело.

— Я вовсе не об этом. Вы нарочно делаете из мухи слона.

— За ре-шет-ку!

— Хватит. Я не призываю бросить его за решетку.

У Хестер был особый дар: она умела говорить на разные голоса и нередко пользовалась этим даром в зале суда, чтобы тонко — а иной раз и не очень тонко — подложить свинью прокурору. Ловко пародируя пижона Рика, она дословно повторила его фразу:

— По нему тюрьма плачет, без вопросов.

— Это уж как суд решит, — сказал пижонистый хипстер Рик, — но допускаю, что, если человек так себя ведет, если он при свете дня бьет других людей по лицу, его нужно наказать. Например, уволить с работы.

— Почему это? Потому что так сказали в «Твиттере» — вы, Гигиена-полости-рта и Ноготки-для-дам-шестьдесят-девять? Вы же не знаете, как все было. Даже не знаете, настоящая ли это запись.

Ведущий изогнул бровь:

— Хотите сказать, что видео поддельное?

— Вполне может быть. Вот смотрите, был у меня другой клиент, женщина. Ее довольное лицо прифотошопили к картинке с мертвым жирафом и подписали: вот, мол, охотница застрелила жирафа. Дело рук ее бывшего мужа, он решил ей за что-то отомстить. Представляете, какой ушат грязи на нее выплеснули?

Неправда, конечно, — Хестер только что выдумала эту историю, — но такое вполнемогло случиться. Иногда этого было достаточно.

— Где сейчас ваш клиент Саймон Грин? — спросил пижонистый хипстер Рик.

— А это вы к чему приплели?

— Он дома, верно? Вышел под залог.

— Он невиновен. И он прекрасный человек, достойный отец семейства...

— И богач.

— Что, теперь хотите отказаться от системы выхода под залог?

— Белый богач.

— Вот послушайте, пижон Рик, мне уже ясно, что вы человек «бдительный» и все такое и у вас крутая борода и хипстерская шапочка, — кстати, это Кангол? — но в поисках легких ответов вы затрагиваете расовый вопрос. А любой, кто затрагивает расовый вопрос, выглядит весьма бледно.

— Э-э, не отклоняйтесь от темы...

— Нет, сынок, я не отклоняюсь, так что молчи и слушай. Разве непонятно, что это вопрос ненависти? Разве неясно, что ты уподобляешься расистам?

— Взгляните на дело под другим углом, — сказал пижон Рик. — Будь Саймон Грин чернокожим бедняком, а Аарон Корваль — богатым белым...

— Они оба белые. Не переводите разговор в расовую плоскость.

— Расовая плоскость — это основа основ, ну да ладно. Если оборванец ударит белого человека в костюме, Хестер Краймштейн не будет его защищать. И этот оборванец мигом окажется в тюрьме.

«Хм, — подумала Хестер. — А Рик-то парень не промах, даром что пижон».

— Хестер? — окликнул ее ведущий.

Время передачи заканчивалось, поэтому Хестер всплеснула руками:

— Если пижон Рик говорит, что я отличный адвокат, кто я такая, чтобы ему перечить?

В зале засмеялись.

— И наше время подошло к концу. Далее в нашей программе: последние споры вокруг Расти Эггерса, новичка в политике, но уже кандидата в президенты. Какой он — практичный или безжалостный? Правда ли, что он самый опасный человек в Америке? Не переключайтесь на другой канал.

Хестер вынула наушники и отцепила микрофон. Когда пустили рекламный блок, она встала и направилась в другой конец студии, к Мэтью. Какой же он высокий, снова стал похож на отца. В груди опять кольнуло, на сей раз сильнее.

— Как мама? — спросила Хестер.

— Нормально, — ответил Мэтью. — У всех все нормально.

Хестер не сдержалась. Обняла подростка (тот, наверное, смутился), сдавила его так, что чуть кости не затрещали, хотя росту в ней было всего лишь пять футов два дюйма и Мэтью перерос ее почти на фут. Все яснее и яснее она видела в нем черты его отца. В детстве Мэтью был не особенно похож на Дэвида, когда тот был еще жив. Теперь же — стать, походка, беспокойные руки, морщинка на лбу... Сердце Хестер заходилось снова и снова. Зря, конечно. Ей бы радоваться, что во внуке эхом отзывается ее сын, словно частичка Дэвида пережила ту аварию. Но вместо этого призрачные когти рвали ей душу, раздирали старые раны спустя столько лет, и Хестер все думала, стоит ли терпеть эту боль. Может, не стоит ее терпеть? Вопрос, конечно, риторический. Выбора у нее не было, да и не нужен ей был тот выбор. Отказаться терпеть эту боль, покончить с ней однажды, пожалуй, худшее из предательств.

И поэтому она, крепко зажмурившись, обнимала внука. Тот похлопал ее по спине, словно хотел приободрить.

— Бабуль? — Так он ее называл. Бабуль. — Ты в норме?

— Не жалуюсь.

Кожа у Мэтью была темнее, чем у отца. Мать его, Лейла, была чернокожая, и Мэтью похож был на чернокожего, или на цветного, или на дитя смешанного брака, или как их там теперь называют. Возрастом, конечно, не прикроешься, но Хестер было за семьдесят, хоть она и говорила всем, что перестала считать годы, когда ей стукнуло шестьдесят девять, — ха-ха, ну давайте, шутите свои шутки, будто я их не слышала, — и ей было уже непросто следить за новыми веяниями в терминологии.

— Где мама? — спросила Хестер.

— Наверное, на работе.

— Что стряслось? — спросила Хестер.

— Есть у меня одноклассница, — ответил Мэтью.

— И что?

— И она пропала, бабуль. Нужна твоя помощь.

Глава третья

— Ее зовут Наоми Пайн, — сказал Мэтью.

Они устроились на заднем сиденье «кадиллака-эскалейд» — машины Хестер. Сюда Мэтью приехал на поезде (час из Уэствилла с пересадкой на вокзале Фрэнка Лаутенберга в Секокусе), но Хестер решила, что проще — и правильнее — будет отвезти его в Уэствилл на машине. Она уже давно там не была, целый месяц. Поможет вконец расстроенному внуку с его проблемой, а заодно проведет некоторое время с ним и его мамой. Убьет двух зайцев одним выстрелом. Или, как еще говорят, двух птиц одним камнем. Хотя, если задуматься, картина получается странная и жестокая: бросаешь камень, убиваешь двух птиц — и с какой стати это хорошо?

Вот он я, бросаю камень в красивую птицу. Но зачем? Зачем человеку бросаться камнями в птиц? Понятия не имею. Наверное, я психопат. Гляньте, сбил двух одним камнем! Ура! Две мертвые птицы!

— Бабуль?

— Эта твоя Наоми. — Хестер отвлеклась от пустой внутренней болтовни. — Вы с ней дружите?

Мэтью пожал плечами — так, как умеют только подростки.

— Знаю ее где-то лет с шести.

Ответ уклончивый, ну да ладно.

— Как давно она пропала?

— Где-то с неделю.

Где-то лет с шести. Где-то с неделю. Эти «где-то» и «типа» ее подбешивали, но сейчас было не время читать нотации.

— Не пробовал ей позвонить?

— У меня нет ее телефона.

— Полиция ее ищет? — Подросток пожал плечами. — С родителями ее говорил?

— Она живет с папой.

— С папой ее говорил?

Он скроил такую физиономию, словно в жизни не слышал более нелепого вопроса.

— Так откуда знаешь, что она не заболела? Не уехала на отдых или что-то в этом роде?

Нет ответа.

— С чего ты решил, что она пропала?

Мэтью молча смотрел в окно. Тим, шофер Хестер с незапамятных времен, свернул с Семнадцатого шоссе к центру Уэствилла, штат Нью-Джерси, милях в тридцати от Манхэттена. В поле зрения появились горы Рамапо, по сути — часть Аппалачских гор. Как всегда, нахлынули воспоминания. В груди снова кольнуло.

Однажды кто-то сказал Хестер, что от воспоминаний бывает больно. От хороших — больнее всего. С возрастом Хестер поняла, что это чистая правда.

Хестер с покойным мужем — Айра умер семь лет назад — воспитали троих сыновей в так называемой «горной местности» Уэствилла, штат Нью-Джерси. Старший сын, Джеффри, переехал в Лос-Анджелес, работал стоматологом и жил с четвертой женой, риелторшей по имени Сэнди. Она выгодно отличалась от остальных жен Джеффри: все трое в свое время работали у него в кабинете медсестрами-гигиенистками и были слишком уж молоды. Это прогресс, надеялась Хестер. Средний сын, Эрик, пошел по стопам отца и с головой нырнул в туманный мир финансовых операций. Хестер никогда не понимала, чем занимаются ее муж и сын. Вроде как перемещают крупные суммы денег из точки А в точку Б, чтобы срубить свой процент в точке В. У Эрика была жена по имени Стейси и трое мальчиков с разницей в два года — так же как у Айры и Хестер. Семья недавно переехала в Северную Каролину, в Роли. В последнее время этот город стал необычайно популярен.

Младшего сына, отца Мэтью, звали Дэвид. Сказать по правде, Хестер любила его больше остальных сыновей.

— Во сколько вернется мама? — спросила Хестер.

Мать Мэтью, Лейла, работала в крупной юридической фирме. В отличие от бабушки Хестер, она специализировалась на семейном праве. Начала карьеру помощницей Хестер, подрабатывала у нее летом, когда училась в юридическом колледже округа Колумбия. Там Лейла и познакомилась с Дэвидом.

Они влюбились почти сразу. Поженились. Когда родился сын, назвали его Мэтью.

— Не знаю, — ответил Мэтью. — Написать ей эсэмэску?

— Напиши.

— Бабуль?

— Что, милый?

— Только маме не рассказывай.

— О чем?

— О Наоми.

— Почему нет?

— Просто не рассказывай, ладно?

— Ладно.

— Обещаешь?

— Хватит, — сказала Хестер чуть резче, чем нужно. Ну почему Мэтью всегда напрашивается на такой тон? И добавила, смягчившись: — Обещаю. Конечно обещаю.

Мэтью начал возиться с телефоном, а Тим продолжал ехать знакомой дорогой. Свернул направо, налево, направо, еще раз направо, и «кадиллак» оказался в сказочном тупичке под названием Даунинг-лейн. Впереди был огромный бревенчатый дом. Его построили Хестер с Айрой сорок два года назад. Здесь они воспитали Джеффри, Эрика и Дэвида, а через пятнадцать лет, когда сыновья выросли, Хестер с Айрой решили, что пора уезжать из Уэствилла. Оба любили свой дом у подножия гор Рамапо, но Айра его просто обожал, потому что, господи помоги, Айре нравилось бывать на свежем воздухе, ходить в походы, рыбачить — короче говоря, нравилось все, что не должно нравиться человеку по имени Айра Краймштейн. Но пришло время двигаться дальше. Местечки вроде Уэствилла отлично подходят для воспитания детей. Играешь свадьбу, уезжаешь из города, нянчишься с малышами, возишь их в футбольную секцию, в танцевальный кружок, переживаешь, когда они заканчивают очередной класс, а потом и школу, поступают в колледж, приезжают в гости, чтобы отоспаться, а потом не приезжают вовсе, а ты сидишь вдвоем с мужем, и оба вы понимаете: пора перевернуть эту страницу жизни, как и все остальные, оставить все в прошлом, продать дом другой молодой паре из города, пусть воспитывают своих малышей, а нам пора начинать с чистого листа.

Когда становишься старше, в местечках вроде Уэствилла тебе делать нечего. И это вполне нормально.

Сказано — сделано. Айра с Хестер подыскали отличную квартирку в Манхэттене, в Верхнем Вест-Сайде, на Риверсайд-драйв, с видом на Гудзон. Почти тридцать лет они ездили в город на том же поезде, на котором сегодня приехал Мэтью, разве что пересаживались тогда в Хобокене. Теперь же можно было проснуться и дойти до работы пешком или по-быстрому доехать на метро. Настоящий рай на старости лет.

Хестер и Айра были в восторге от переезда в Нью-Йорк.

Что же касается бревенчатого дома на Даунинг-лейн, в итоге они продали его своему сыну Дэвиду и его умнице Лейле, только что родившей мужу первенца, Мэтью. Хестер думала, что Дэвиду будет как-то странно жить в родительском доме, но сын заявил, что такое жилье идеально подходит для создания собственной семьи. Они с Лейлой сделали капитальный ремонт, наложили на дом собственную печать, и Хестер с Айрой, приезжая в гости, не узнавали своих комнат.

Мэтью все еще смотрел в телефон. Хестер коснулась его колена. Он оторвался от экрана.

— Ты в чем-то виноват? Что-то с ней сделал? — спросила Хестер.

— С кем?

— С Наоми.

— Ничего я не сделал. — Он помотал головой. — В том-то и беда.

Тим остановился у старого дома, на старой подъездной дорожке. Воспоминания нахлынули с удвоенной силой, встали во весь рост и пошли в атаку. Тим поставил машину на ручник, обернулся и взглянул на Хестер. Он работал у нее шофером почти двадцать лет, с тех пор как приехал в США из Балканского региона. Поэтому он все знал. Он посмотрел ей в глаза. Хестер едва заметно кивнула, показывая, что она в норме.

Мэтью уже сказал Тиму «спасибо» и выбрался из машины. Хестер потянулась к дверной ручке, но Тим предупреждающе кашлянул. Хестер закатила глаза. Тим, здоровенный лось, выбрался из-за руля, вытянулся в струну и открыл пассажирскую дверцу. В этом жесте не было никакой необходимости, но если Хестер сама открывала дверцу, Тим делал оскорбленное лицо, а у Хестер и так что ни день, то битва, поэтому спасибо, не надо.

— Не знаю, надолго ли, — сказала она Тиму.

— Я подожду. — Акцент у него как был чудовищный, так и остался.

Мэтью уже отпер и приоткрыл входную дверь. Хестер еще раз переглянулась с Тимом, прошагала по дорожке из булыжного камня — эту дорожку они с Айрой собственноручно выложили тридцать три года назад, убили на это дело целый уик-энд, — вошла и закрыла за собой дверь.

— Мэтью?

— Я на кухне.

Она прошла в дом. Дверца огромного холодильника «Sub-Zero» (его купили уже новые хозяева) была открыта, и Хестер снова вспомнила отца Мэтью в его возрасте, вспомнила всех своих мальчиков в школьные годы: Джеффри, Эрика, Дэвида. Вечно не вылезали из холодильника, проглоты, еды на них не напасешься. Самоходные пресс-компакторы, только не для мусора, а для продуктов. Сегодня притащишь всего, а завтра в доме шаром покати.

— Есть хочешь, бабуль?

— Обойдусь.

— Точно?

— Точно. Рассказывай, что стряслось.

Мэтью высунулся из холодильника:

— Дай я сперва перекушу, ладно?

— Если хочешь, свожу тебя поужинать.

— У меня много домашки.

— Ну смотри, дело хозяйское.

Хестер прошла в гостиную. Пахло жженым деревом. Недавно топили камин. Странно. А может, ничего странного. Хестер взглянула на журнальный столик.

Полный порядок. «Слишком уж полный», — подумала она.

Стопка журналов. Стопка подставок под чашки. Всё на своем месте.

Хестер нахмурилась.

Пока Мэтью разбирался с бутербродом, она тихонько поднялась на второй этаж. Это, конечно, не ее дело. Со смерти Дэвида прошло уже десять лет. Лейла имеет право на личную жизнь. Хестер ничего такого не думала, но ничего не могла с собой поделать.

Вошла в хозяйскую спальню.

Дэвид, насколько она помнила, спал на дальнем краю кровати. Лейла спала ближе к двери. Двуспальная кровать была заправлена. Безупречно заправлена.

«Слишком уж безупречно», — снова подумала Хестер.

В горле застрял комок. Она прошлась по комнате, заглянула в ванную. Везде идеальная чистота. Не в силах остановиться, она принялась разглядывать подушку Дэвида.

Подушку Дэвида? Твоего сына нет уже десять лет. Уймись, наконец.

На поиски ушло несколько секунд. Наконец Хестер обнаружила на подушке светло-каштановый волос.

Длинный светло-каштановый волос.

Хестер, уймись.

За окном спальни был внутренний двор, а дальше гора. Лужайка сливалась с горным склоном, растворялась в лесу, поначалу редком, потом чуть более густом, потом — натуральная чаща. Мальчишки, конечно, туда бегали. Айра помогал им строить всякое — шалаши, дом на дереве, бог знает что еще. Сухие ветки превращались в ножи и ружья. Парни играли в прятки.

Однажды Хестер услышала, как шестилетний Дэвид (в тот день он возился в лесу один) с кем-то разговаривает. Когда она стала его расспрашивать, маленький Дэвид надулся и сказал:

— Это я сам с собой.

— Но там точно был кто-то еще.

— Ну, — сказал ее сынишка, — был. Один мой друг. Невидимка.

Хестер знала, что Дэвид никогда ей не врал. Если не считать того раза.

Внизу открылась входная дверь.

— Привет, мам! — крикнул Мэтью.

— Где бабушка?

— Здесь, — сказал он. — Бабуль, ты тут?

— Уже иду!

В панике, чувствуя себя последней дурой, Хестер выскользнула из спальни в коридор и скрылась в туалете. Закрыла дверь, спустила воду и даже, открыв кран, сполоснула руки для правдоподобия. Затем направилась к лестнице. У последней ступеньки, подняв глаза, стояла Лейла.

— Привет, — сказала Хестер.

— Привет.

Лейла была великолепна. По-другому не скажешь. Сшитый на заказ серый деловой костюм подчеркивал все красивые изгибы фигуры, а фигура Лейлы сплошь состояла из красивых изгибов. Ослепительное зрелище. Белоснежная блузка контрастировала с темной кожей так, что резало в глазах.

— Вы в норме? — спросила Лейла.

— Ну да, само собой.

Хестер продолжила спускаться по лестнице. Наконец женщины обнялись, но лишь на мгновение.

— Какими судьбами, Хестер?

В комнату вошел Мэтью.

— Бабуля помогала мне с докладом. Это для школы.

— С докладом? На какую тему?

— На юридическую, — сказал Мэтью.

Лейла поморщилась:

— И ты не мог попросить меня?

— Ну, это, — промямлил Мэтью, — у нее же своя телепередача. — «Да, лжец из него неважный, — подумала Хестер. — Весь в отца». — Мам, только без обид, бабуля у нас знаменитый адвокат.

— Да ну?

Лейла повернулась к Хестер. Хестер пожала плечами.

— Ну ладно, — сказала Лейла.

Хестер вспомнила похороны Дэвида. Лейла держала малыша Мэтью за руку. В глазах ни слезинки. Она не плакала. В тот день — ни разу. Перед Хестер или кем-то еще — ни разу. Ближе к вечеру Хестер с Айрой повезли Мэтью в Эллендейл, в ABG, съесть гамбургер. Хестер оставила деда с внуком в кафе и вернулась. Прошла на задний двор, в сторону леса, куда Дэвид бесконечно сбегал, чтобы повидаться с Уайлдом, и даже оттуда, несмотря на завывания ночного ветра, слышала, как в осиротевшей спальне утробно воет Лейла. Ее крики раздирали душу. В них была такая боль, что Хестер тогда подумала: наверное, наша Лейла сломалась так, что не починить.

Лейла больше не вышла замуж. Если за эти десять лет у нее и были мужчины — а предложений было множество, это несомненно, — Хестер ничего о них не знала.

Но теперь в доме было слишком чисто. Еще и этот длинный каштановый волос.

Хестер, уймись.

Хестер без предупреждения обняла Лейлу, притянула к себе. Та удивилась:

— Хестер?

Уймись.

— Я люблю тебя, — прошептала Хестер.

— И я вас.

Хестер зажмурилась. Не сумела сдержать слез.

— Вы точно в норме? — спросила Лейла.

Хестер взяла себя в руки, отступила на шаг, разгладила одежду.

— В полной. — Сунула руку в сумочку, выудила носовой платок. — Просто...

Лейла кивнула.

— Знаю, — тихо сказала она.

Хестер увидела, что Мэтью выглядывает из-за материнского плеча и мотает головой, напоминая про данное обещание.

— Пойду, пожалуй. — Хестер поцеловала обоих и быстро вышла из дома.

Тим ждал, открыв дверцу. На нем был черный костюм и шоферская фуражка. Этот наряд он носил ежедневно, невзирая на погоду и время года, хотя Хестер не раз говорила, что это ни к чему. К тому же и костюм, и фуражка смотрелись на нем как-то неправильно. Может, из-за крупной фигуры. Может, из-за пистолета под пиджаком.

Скользнув на заднее сиденье, Хестер еще раз взглянула в сторону дома. Из-за двери на нее смотрел Мэтью. До Хестер наконец дошло: внук попросил ее о помощи.

Раньше такого не бывало. И он не все ей рассказал — пока что. Но она, упиваясь собственным горем, жалостью к себе, пытаясь заполнить эту жуткую дыру в собственной жизни, все же помнила: Мэтью приходится в сто раз хуже. Он растет без отца, тем более — без такого отца, доброго и порядочного человека, взявшего самое лучшее от Хестер (в меньшей степени) и Айры (в большей) — Айры, умершего от сердца. Хестер была уверена: сердце Айры разбилось, когда Дэвид погиб в той аварии.

Тим вернулся за руль.

— Слышал, что рассказал Мэтью? — спросила она.

— Да.

— Что скажешь?

Тим пожал плечами:

— Он что-то недоговаривает. — Хестер не ответила. — Ну что, назад в город? — спросил Тим.

— Пока нет, — сказала Хестер. — Сперва заедем в полицию.

Глава четвертая

— Ну и ну, какие люди у меня в участке. Хестер Краймштейн, как Бог свят.

Она сидела в кабинете шефа уэствиллской полиции Орена Кармайкла. Тот готовился к семидесятилетию и последующей отставке, но выглядел, как всегда, сногсшибательно. Представьте себе самый красивый отруб элитной говядины в мясницкой лавке. Представили? Так вот, Орен был еще красивее. Человек-гора, сплошные мышцы.

— И тебе привет, Орен.

— Классно смотришься.

— И ты. — «Седина мужчинам к лицу, — подумала Хестер. — Черт возьми, это нечестно». — Как Шерил?

— Ушла от меня.

— Да ты что?

— Угу.

— Я всегда знала, что она туповата.

— Да ты что?

— Без обид.

— Какие тут обиды.

— Она красивая была, — добавила Хестер.

— Да.

— Но дура. Я, наверное, грублю?

— Шерил бы сказала, что грубишь.

— Плевать мне, что она сказала бы.

— И мне. — Орен Кармайкл ослепительно улыбнулся. — Забавный у нас диалог.

— Разве нет?

— Но мне почему-то кажется, ты явилась сюда не шутки ради.

— Может, и не кажется. — Хестер уселась поудобнее. — Как это называется, когда делаешь несколько вещей одновременно? Детишки для такого целый термин выдумали.

— Многозадачность.

— Точно. — Она закинула ногу на ногу. — Вот этим и занимаюсь.

Хестер могла бы сказать, что ее тянет к мужчинам в форме, но ведь это пошлое клише. Однако Орен Кармайкл выглядел так, словно носил полицейскую форму с самого рождения.

— Помнишь, когда была здесь в последний раз? — спросил Орен.

— Джеффри, — улыбнулась Хестер.

— Залез на эстакаду и швырялся яйцами в автомобили.

— Славное было времечко, — сказала Хестер. — Когда мы его забирали... почему ты тогда Айре позвонил, а не мне?

— Потому что Айры я не боялся.

— А меня боялся?

— Если говорить в прошедшем времени, безусловно. — Орен Кармайкл отодвинулся от стола. — Ну, расскажешь, зачем пришла? Или будем и дальше перешучиваться?

— Думаешь, у нас все лучше выходит?

— Перешучиваться? Наверное. Хуже уж точно некуда.

Тридцать четыре года назад, когда в лесу нашли мальчика, Орен был в том поисковом отряде. Все, включая Хестер, думали, что загадку быстро разгадают, но за Уайлдом так никто и не пришел. Никто так и не узнал, почему Уайлда бросили в лесу и как это, собственно говоря, произошло. Никто так и не понял, как долго мальчик выживал в одиночку. И как ему вообще удалось выжить.

Даже спустя столько лет никто понятия не имел, откуда он взялся.

Она подумала, не завести ли речь про Уайлда — узнать, как у него дела. Может, будет проще повернуть разговор в нужное русло.

Но теперь она не имеет к Уайлду никакого отношения. Нет смысла о нем вспоминать. Не за этим Хестер сюда явилась. Она перешла к делу:

— Наоми Пайн. Знаешь такую?

Орен Кармайкл, сцепив пальцы, сложил ладони на плоском животе.

— С чего ты решила, что я знаю всех местных старшеклассниц?

— С чего ты решил, что она старшеклассница? — спросила Хестер.

— Хм, с тобой не забалуешь. Ну, допустим, знаю.

Хестер толком не понимала, как правильнее выстроить разговор, поэтому решила говорить напрямик:

— Кое-кто говорит, она пропала.

— Кое-кто?

Ну ладно, не очень-то и напрямик. Господи, какой же Орен красавчик.

— Да.

— Хм. По-моему, у тебя внук ее возраста.

— Спишем это на совпадение.

— Славный парнишка, кстати. Я про Мэтью. — (Она промолчала.) — Я все еще тренирую баскетбольную команду, — продолжал Орен. — Мэтью работящий. Задиристый, как... — Он вовремя осекся. Не назвал имя Дэвида. Оба застыли. На пару секунд в кабинете повисла мертвая тишина. В атмосфере что-то изменилось. — Прошу прощения, — сказал Орен.

— Не стоит.

— Что, мне снова притвориться, что ничего не было? — спросил он.

— Нет, — тихо сказала Хестер. — Ни в коем случае. Никогда не притворяйся, когда речь заходит о Дэвиде.

Орен, как шеф полиции, был в ту ночь на месте аварии.

— Возвращаясь к твоему вопросу, — сказал Орен, — нет, я не знаю, что Наоми пропала.

— Никто не звонил, не заявлял?

— Нет, а что?

— Ее уже неделю не было в школе.

— И что?

— Может, сделаешь пару звонков?

— Волнуешься?

— Слишком сильно сказано. Допустим, если ты позвонишь куда надо, мне станет поспокойнее.

Орен почесал подбородок:

— Мне нужно что-то знать?

— Кроме номера моего телефона?

— Хестер!

— Нет, ничего такого. Меня просто попросили об услуге.

Орен нахмурился. Подумал.

— Ладно, сделаю пару звонков.

— Отлично.

Он взглянул на Хестер. Хестер взглянула на него.

— Могу сделать все чуть позже, а потом отчитаюсь по телефону, — сказал Орен. — Но такой вариант тебя, похоже, не устроит.

— Ну а сейчас ты разве занят?

Вздохнув, Орен сперва набрал номер Наоми. Никто не ответил. Потом Орен позвонил школьному инспектору. Школьный инспектор попросил подождать. Вернулся к телефону и сообщил:

— Да, ученица действительно пропускает занятия.

— С отцом говорили?

— Говорили. Кто-то из наших, не я.

— Что сказал отец?

— Здесь пометка: «Уважительная причина».

— Больше ничего?

— А что? Хотите, чтобы я к ним съездил?

Орен поднял глаза на Хестер. Хестер помотала головой.

— Нет, просто прохожусь по списку. Что еще скажете?

— Не исключено, что ее оставят на второй год. Или летом ей придется ходить на дополнительные занятия. В этом семестре она много пропускала.

— Спасибо.

Орен повесил трубку.

— Спасибо, — сказала Хестер.

— Не за что.

— Понятно, откуда ты знаешь Мэтью, — медленно сказала она, подумав. — По моим рассказам. По рассказам Дэвида. По баскетбольной команде. — Он промолчал. — И мне известно, что ты активно участвуешь в жизни города. Это похвально.

— Но ты понять не можешь, откуда я знаю Наоми.

— Верно.

— Пожалуй, нужно было с этого начать.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Помнишь фильм «Клуб выходного дня»? — спросил Орен.

— Нет.

— Не смотрела? — удивился Орен.

— Нет.

— Что, правда? Блин, мои дети постоянно его включали, хоть им и не по возрасту было.

— К чему этот разговор?

— Помнишь актрису Элли Шиди?

Она сдержала вздох.

— Нет.

— Не суть важно. В фильме Элли Шиди играет роль старшеклассницы-парии вроде Наоми. Там есть сцена, когда девочка перестает сдерживаться и говорит: «Дома мне живется так себе».

— И Наоми сказала бы так же?

Орен кивнул.

— Она не впервые пускается в бега. У ее отца три ареста за вождение в пьяном виде. Но смотри мне, это секрет.

— Есть признаки домашнего насилия?

— Нет. Думаю, дело не в этом. Скорее отец не уделяет ей внимания. Мать Наоми бросила их лет пять назад. Может, десять, не помню. Трудно сказать. Папаша работает в городе, допоздна. Думаю, просто замотался. Трудно растить девочку без матери.

— Ясно, — кивнула Хестер. — Спасибо, что рассказал.

— Ну, я тебя провожу?

У двери они встали лицом к лицу. Хестер почувствовала, как к щекам приливает кровь. Покраснела, значит. То есть возраст не помеха?

— Ну, не хочешь рассказать, что Мэтью говорил тебе про Наоми? — спросил Орен.

— Ничего не говорил.

— Хестер, прошу: давай сделаем вид, что я специально обученный полицейский и за спиной у меня сорок лет стажа. Ты ненароком заходишь ко мне в кабинет и наводишь справки о проблемной девочке, а эта девочка — как ни странно — одноклассница твоего внука. Видишь ли, в глубине души я детектив. Задаюсь вопросом: «С чего бы все это?» — и прихожу к выводу, что Мэтью тебе что-то рассказал.

Хестер хотела отвертеться, но поняла, что спорить бессмысленно.

— Только между нами. Мэтью попросил меня взять этот вопрос под личный контроль.

— Почему?

— Не знаю.

Орен ждал.

— Правда не знаю.

— Что ж, тогда ладно.

— По-моему, он за нее волнуется.

— Волнуется? В смысле?

— Говорю же, не знаю. Но если не возражаешь, я тоже слегка покопаюсь.

— Покопаешься? — Орен нахмурился. — Как это?

— Пожалуй, заеду к ней домой. Поговорю с отцом. Ты не против?

— Если даже и против, какая разница?

— Никакой. И я тоже не думаю, что дело серьезное.

— Однако?

— Однако Мэтью никогда ни о чем меня не просил. Понимаешь?

— По-моему, да, — сказал Орен. — Хорошо. Если что-нибудь выяснишь...

— Тут же позвоню, честное слово. — Хестер протянула ему свою визитку. — Здесь мой сотовый.

— Мой тебе нужен?

— Не понадобится.

Он не сводил глаз с визитки.

— Но ты же только что сказала, что позвонишь, разве нет?

Она почувствовала, как в груди бьется сердце. Возраст — странная штука. Когда сердце начинает так биться, кажется, что ты снова в школе, в выпускном классе.

— Орен?

— Что?

— Знаю, нам положено изображать современных людей. Равноправие и все такое.

— Точно.

— Но я все равно считаю: правильнее, когда не девушка звонит парню, а парень девушке.

— И так уж вышло, что теперь у меня есть твой номер. — Он по-прежнему держал в руке ее визитку.

— Мир тесен.

— Береги себя, Хестер.

— В общих чертах. — Тим передал листки Хестер. — Скоро будет остальное.

В багажнике был принтер, подключенный к ноутбуку: его Тим держал в бардачке. Иной раз помощники сбрасывали информацию ей на телефон, но Хестер все равно предпочитала читать с бумаги, ей нравилось держать в руках твердую копию. Нравилось делать пометки шариковой ручкой, подчеркивать важные фразы.

Женщина старой закалки. Или просто старая.

— У тебя есть адрес Наоми Пайн? — спросила она.

— Есть.

— Далеко отсюда?

Тим сверился с навигатором:

— Две целых шесть десятых мили. Шесть минут.

— Поехали.

Пока Тим вел машину, Хестер бегло просмотрела записи. Наоми Пайн, шестнадцать лет. Родители в разводе. Отца зовут Бернард, мать — Пиа. У отца единоличная опека, что само по себе любопытно. По сути дела, мать отказалась от родительских прав. Мягко говоря, нестандартная ситуация.

Дом был не дом, а старая развалюха. Изначально краска была белой, теперь же стала желтоватой, а кое-где — бурой. Все окна были плотно зашторены или закрыты треснувшими ставнями.

— Что скажешь? — спросила Хестер.

Тим скорчил гримасу:

— Похоже на европейский «надежный дом», конспиративную квартиру. Или на пыточную для диссидентов.

— Жди здесь.

На подъездной дорожке стояла новенькая «Ауди А-6». Наверное, стоит подороже, чем эта халупа. По пути к двери Хестер рассмотрела здание получше. Когда-то это был дом в викторианском стиле, со сплошной верандой и резным карнизом, стареньким, но все равно красивым. Да, точно, такие дома еще называют «разукрашенными леди», хотя краски на этом экземпляре осталось немного и все «женское» очарование кануло в Лету. А может, его никогда и не было.

Хестер постучала в дверь. Тишина. Хестер постучала еще раз.

— Просто оставьте у двери, — сказал мужчина.

— Мистер Пайн?

— Я сейчас занят. Если нужно расписаться...

— Мистер Пайн, я не курьер.

— А кто вы?

Голос звучал невнятно. Мужчина по-прежнему не открывал дверь.

— Меня зовут Хестер Краймштейн.

— Как?

— Хестер... — Наконец дверь отворилась. — Мистер Пайн?

— Я вас знаю, — сказал мужчина.

— Нет, не знаете.

— Нет, знаю. Точно, видел по телевизору.

— Совершенно верно. Меня зовут Хестер Краймштейн.

— Ого! — Бернард Пайн щелкнул пальцами. Указал на нее. — Вы адвокат по уголовным делам. Вас показывают во всех новостях, верно?

— Верно.

— Так и знал. — Пайн отступил на полшага назад. Теперь он насторожился. — Погодите, что вам от меня нужно?

— Я по поводу вашей дочери. — Он чуть шире раскрыл глаза. — Наоми, — добавила Хестер.

— Я помню, как зовут мою дочь, — сказал он резче, чем хотелось бы. — Что вам нужно?

— Ее давно не было в школе.

— И что? Вы школьный инспектор?

— Нет.

— Тогда какое отношение вы имеете к моей дочери? И что вам от меня надо?

Он выглядел и вел себя как человек, только что вернувшийся домой после трудного рабочего дня. Пятичасовая небритость превратилась в семи- или даже восьмичасовую щетину. Белки глаз покраснели. Пиджака нет, рукава рубашки закатаны, галстук ослаблен. Хестер готова была поспорить, что где-то в доме его уже ждет стакан чего-нибудь спиртного.

— Можно поговорить с Наоми?

— Зачем?

— Я... — Хестер нацепила свою обезоруживающую улыбку. Об этой улыбке слагали легенды. — Послушайте, я не желаю вам зла. Я здесь не в качестве юриста.

— Тогда зачем вы приехали?

— Понимаю, что выхожу за рамки, но скажите — с Наоми все в порядке?

— Что-то я запутался. Какое вам дело до моей дочери?

— По сути, никакого. Я вовсе не собираюсь лезть в вашу личную жизнь. — Взвесив все «за» и «против», Хестер решила, что сейчас нужно говорить искренне, от первого лица. — Ваша Наоми — одноклассница моего внука Мэтью. Она о нем не рассказывала?

Пайн поджал губы:

— Зачем вы здесь?

— Я... Мы с Мэтью решили убедиться, что у нее все нормально.

— Все у нее прекрасно.

Он начал закрывать дверь.

— Можно на нее взглянуть?

— Вы что, шутите?

— Мне известно, что она перестала ходить в школу.

— И что?

Хватит обезоруживающих улыбок. Хестер добавила голосу металла:

— Итак, где Наоми, мистер Пайн?

— Какое право вы...

— Никакого, — сказала Хестер. — Никакого права. Ни единого. Ноль прав. Но друг Наоми волнуется за нее.

— Друг? — Пайн презрительно фыркнул. — Выходит, ваш внук с ней дружит, так?

Хестер не поняла, как расценивать эти слова.

— Я просто хочу на нее взглянуть.

— Ее здесь нет.

— В таком случае где она?

— Вообще-то, не ваше дело.

Чуть больше металла в голос.

— Вы сказали, что видели меня по телевизору.

— Ну и что?

— Значит, вам известно, что не нужно будить во мне зверя.

Хестер прожгла его взглядом. Пайн попятился:

— Наоми в гостях у матери. — Он покрепче ухватился за дверную ручку. — И знаете что, миссис Краймштейн? Моя дочь — не ваше дело. Не ваше и не вашего внука. А теперь прочь с моей земли.

Он закрыл дверь. И громко задвинул щеколду, словно поставил жирную точку.

Тим ждал у машины. Завидев Хестер, он открыл дверцу.

— Подмывок, — пробурчала Хестер.

Дело шло к ночи. Уже стемнело. Чем ближе к горам, тем меньше света. Здесь его почти не было. На сегодня вопрос Наоми Пайн закрыт.

Тим уселся на водительское сиденье, завел машину.

— Пожалуй, пора обратно. Через два часа у вас эфир. — Он посмотрел в зеркало, перехватил ее взгляд, стал ждать.

— Давно мы не заглядывали к Уайлду? — спросила Хестер.

— В сентябре будет шесть лет.

Удивительно, как много времени прошло. Удивительно, что Тим так быстро вспомнил год и месяц.

Удивительно. Но Хестер не удивилась.

— Как думаешь, найдем дорогу?

— Так поздно? — Тим задумался. — Наверное.

— Давай попробуем.

— Может, лучше позвонить?

— Вряд ли у него есть телефон.

— Может, он переехал.

— Нет, — сказала Хестер.

— Или его нет дома.

— Тим!

Тим переключил рычаг передач в положение «драйв».

— Вас понял.

Глава пятая

С третьего захода Тим нашел нужный съезд с Галифакс-роуд. Узкая полоска дороги была почти полностью скрыта от посторонних глаз. Казалось, автомобиль продирается сквозь гигантский куст. По крыше хлестали ветви — точь-в-точь ленточные губки на автомойке. В нескольких сотнях ярдов к югу находился молитвенный лагерь «Сплит рок суитуотер», а молились там... как же они теперь называются? То ли народ ленапо с горы Рамапо, то ли горный народ рамапо, то ли индейцы-рамапо, то ли просто рамапо. Их генеалогия была покрыта мраком, но некоторые из них утверждали, что являются прямыми потомками местного племени или местных племен и гессенских наемников, принимавших участие в Войне за независимость, или беглых рабов, нашедших приют в делаварском племени еще до Гражданской войны. Как бы то ни было, теперь рамапо — для простоты Хестер решила остановиться на этом названии — вели затворническую жизнь, и племя их вырождалось.

Тридцать четыре года назад, когда в полумиле отсюда нашли мальчика, носившего теперь имя Уайлд, многие подозревали (многие до сих пор подозревают), что этот парнишка как-то связан с племенем рамапо. Разумеется, толком никто ничего не знал, но если ты беден, отличаешься от других и живешь отшельником, о тебе непременно будут распускать разные слухи. Может, женщина рамапо бросила в лесу внебрачного ребенка, или мальчика отправили в лес по какому-нибудь идиотскому обряду, или он сам ушел и заблудился, а теперь племя боится признать его своим. Все это чушь, конечно.

Солнце село. Деревья не столько обрамляли дорогу, сколько налезали на нее, тянули друг к другу ветвистые руки, словно дети, играющие в «Лондонский мост рушится». Было темно. Тим свернул — раз, другой, третий, — и Хестер сообразила, что он едет по навигатору. Наконец они заехали в тупик. Тим сдал назад и направо, свернул налево и остановил машину капотом к выезду.

В лесу царила тишина. Единственным источником света были автомобильные фары.

— И что теперь? — спросил Тим.

— Посиди в машине.

— Одну я вас не отпущу.

— Да неужели?

Оба потянулись к дверным ручкам, но Хестер остановила Тима хлестким «Сидеть!», вышла в безмолвную ночь и захлопнула дверцу.

Тридцать четыре года назад, осмотрев Уайлда, педиатры пришли к выводу, что ему лет шесть-восемь. Он владел человеческой речью: сказал, что говорить его научил «тайный друг» (Дэвид, сын Хестер), а еще он украдкой пробирался в чужие дома и часами смотрел телевизор. Там же и кормился, если не считать собирательства в теплое время года: копался в мусорных баках возле людских жилищ, заглядывал в урны в парках, но по большей части проникал (читай «вламывался») в летние домики, где опустошал холодильники и кухонные шкафы.

Другой жизни ребенок не помнил.

Никаких родителей. Никакой семьи. Никакой связи с людьми, кроме Дэвида.

Одно воспоминание к нему все же вернулось. Это воспоминание не давало покоя мальчику (теперь уже мужчине), мешало спать, из-за него он просыпался посреди ночи в холодном поту. Не цельное воспоминание, но отдельные эпизоды: темный дом, коричневые доски на полу, красные лестничные перила, портрет усатого мужчины. И еще вопли.

«Что за вопли?» — спросила у мальчика Хестер.

«Жуткие».

«Оно понятно. Ты скажи, это были мужские вопли? Женские? Постарайся вспомнить, кто кричал?»

Уайлд задумался.

«Я, — наконец сказал он. — Это я кричал».

Сложив руки на груди, Хестер прислонилась к машине и стала ждать. Ждать пришлось недолго.

— Хестер?

Когда в поле зрения появился Уайлд, у Хестер чуть не взорвалось сердце. Она сама не знала почему. Может, просто день такой. Или ее снова накрыли эмоции от встречи с лучшим другом ее сына. Ведь этот человек был последним, кто видел Дэвида живым.

— Привет, Уайлд.

Уайлд был гений. Она была в этом уверена. Кто знает почему? Человек рождается с собственной прошивкой. Любой родитель знает, каков его ребенок, что он из себя представляет. Любому родителю известно, что он переоценивает собственную значимость в развитии своего чада. Близкий друг однажды сказал ей, что родитель ничем не отличается от автомеханика. Чинит машину, ухаживает за ней, следит, чтобы она не съехала в кювет. Но машина все равно такая, какая есть. Если к тебе в мастерскую пригнали спорткар, как ни надрывайся, внедорожник из него не получится.

Так же и с детьми.

Короче говоря, Уайлд был гений. Такова была его генетическая прошивка.

Эксперты также утверждают, что роль раннего развития трудно переоценить, что к пяти годам мозг ребенка развивается на девяносто процентов. А теперь представим себе пятилетнего Уайлда. Его среду обитания, раздражители, жизненные ситуации. Еще малышом он вынужден был заботиться о себе, добывать пропитание, искать кров, утешать себя, защищаться. Ну, каков стимул для развития мозга?

Уайлд вышел в свет фар, чтобы Хестер его видела. Улыбнулся. Смуглый красавец (о таких говорят — «солнышко поцеловало»), свитый из мускулов, руки словно кабели высокого напряжения. Фланелевая рубашка с засученными рукавами, линялые джинсы, стоптанные треккинговые ботинки, длинные волосы.

Очень длинные светло-каштановые волосы.

Как тот волос на подушке.

Хестер взяла быка за рога:

— Что у вас с Лейлой? — (Уайлд не ответил.) — Только не отнекивайся.

— Я и не отнекиваюсь.

— Итак?

— Она живой человек. Ей надо, — сказал Уайлд.

— Ты что, серьезно? — спросила Хестер. — Ей надо? А ты у нас, получается, добрый самаритянин? Так, Уайлд?

Он шагнул вперед:

— Хестер?

— Что?

— Она разучилась любить. — (После этих слов в сердце у нее разорвалась еще одна бомба. А она-то думала, что больнее уже не будет.) — Может, однажды снова научится, — продолжил Уайлд. — Но она до сих пор тоскует по Дэвиду. — Хестер смотрела на него. Эмоции, переполнявшие ей душу, — гнев, обида, горе, вся эта дурь — сдулись, словно воздушный шарик. — Со мной ей ничего не грозит, — сказал Уайлд.

— Для тебя все по-прежнему?

— Все по-прежнему, — кивнул он.