Маленькие мужчины E-Book

Луиза Мэй Олкотт

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 498

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Прежде чем стать всемирно известным автором, Л.М. Олкотт (1832—1888) работала медсестрой во время Гражданской войны, боролась с рабством, была одной из первых участниц движения за предоставление женщинам избирательных прав. Она смотрела на мир и писала о нем так же, как жила, — с верой в будущее, с любовью и состраданием к людям. Верность жизненной правде и высоким идеалам, юмор и неугасимый оптимизм всегда будут привлекать к ее книгам юных и взрослых читателей. После оглушительного успеха «Маленьких женщин» и «Хороших жен» Олкотт создала третий роман о девушках семейства Марч — «Маленькие мужчины». Неутомимая Джо открыла школу и дала приют сорванцам разных характеров и возрастов. Не придумывая строгих правил, она показывает, что добро способно творить чудеса.

Leseprobe

Луиза Мэй Олкотт Маленькие мужчины

Louisa May Alcott

LITTLE MEN

© Матвеева А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Глава 1 Нэт

– Подскажите, пожалуйста, сэр, это Пламфилд? – спросил мальчик-оборванец у человека, открывшего большие ворота, рядом с которыми мальчика высадил омнибус.

– Да. А ты от кого?

– От мистера Лоуренса. У меня тут письмо для леди.

– Хорошо. Шагай в дом и отдай его ей; она позаботится о тебе, ребятёнок.

Мальчик зашёл в дом, чувствуя себя очень ободрённым тем, как с ним говорил мужчина, потому что голос у него звучал располагающе. Сквозь мелкий весенний дождик, падавший на начавшую пробиваться траву и распускающиеся почки деревьев, Нэт увидел большой квадратный дом – на вид гостеприимный, со старомодным крыльцом, широкими ступенями и множеством светящихся окон. Ни занавески, ни ставни не могли скрыть мелькавшие в окнах отблески веселья; и, помедлив минуту, прежде чем постучать в дверь, Нэт увидел множество небольших теней, танцующих на стенах, услышал приятный гул юных голосов и почувствовал, что вряд ли весь этот свет, тепло и уют в доме имеют отношение к такому бездомному «ребятёнку», как он.

«Надеюсь, леди действительно позаботится обо мне», – подумал он и робко постучал в дверь большим бронзовым молотком в виде головы весёлого грифона.

Дверь открыла разрумянившаяся служанка и с улыбкой забрала у мальчика письмо, которое тот ей молча протянул. Казалось, она привыкла принимать незнакомых мальчиков, потому что кивком указала новичку на стул в холле и сказала:

– Посиди тут и немного обсуши обувь на коврике, а я отнесу это хозяйке.

Нэт нашёл, чем заняться, пока ждал; он с любопытством оглядывался по сторонам, наслаждаясь тем, что видел вокруг, но в то же время радуясь возможности сделать это незаметно из тёмной ниши у двери.

Дом, казалось, просто кишел мальчишками, которые разнообразили дождливые сумерки всевозможными развлечениями. По-видимому, мальчики были повсюду, «сверху и снизу у лестницы, и в комнате леди»[1], так как в открытых дверях тут и там виднелись симпатичные группы парней постарше, маленьких мальчиков и ребят среднего возраста, предававшихся разным видам вечернего отдыха или весьма бурной деятельности. Два широких помещения справа, очевидно, были классными комнатами, поскольку там повсюду в беспорядке стояли парты, были разбросаны карты, грифельные доски и книги. В камине горел огонь, и несколько парней праздно лежали перед ним на спине, обсуждая новую площадку для крикета с таким оживлением, что их ботинки так и мельтешили в воздухе. Высокий юноша упражнялся в игре на флейте в углу, совершенно не обращая внимания на царящий вокруг шум и гам. Двое или трое других ребят прыгали через парты, время от времени останавливаясь, чтобы перевести дух и посмеяться над забавными рисунками маленького шутника, который рисовал на доске карикатуры на всех присутствующих.

В комнате слева виднелся длинный обеденный стол, уставленный большими кувшинами со свежим молоком, грудами кусков чёрного и белого хлеба и идеально сложенными стопками блестящих пряников с глазурью, столь милых душам ребят. В воздухе витал аромат тостов, а также присутствовал намёк на запах печёных яблок, сильно дразнивший чей-то носик и голодный желудок.

Холл, однако, открывал самую привлекательную из всех картину, поскольку на верхнем этаже шла оживлённая игра в пятнашки. На одной лестничной площадке играли в шарики, на другой – в шашки, в то время как на самой лестнице сидел мальчик, читавший книгу, девочка, поющая колыбельную кукле, два щенка и котёнок. Череда постоянно сменяющих друг друга маленьких мальчиков съезжали по перилам, рискуя нанести ощутимый урон своей одежде и конечностям.

Нэт так увлёкся наблюдением за этой захватывающей гонкой, что отваживался всё дальше и дальше выходить из своего угла; как вдруг один очень резвый мальчуган съехал вниз так стремительно, что не удержался и свалился с перил – от такого удара у кого угодно треснула бы голова, однако после одиннадцати лет регулярных падений всё тело этого героя стало крепким, как пушечное ядро, – и тут Нэт совсем забылся и подбежал к упавшему наезднику, ожидая обнаружить его на волоске от смерти. Но мальчик всего лишь быстро заморгал, а затем принял удобную позу, взглянул в лицо новичку и удивлённо воскликнул:

– Привет!

– Привет! – отозвался Нэт, не зная, что ещё сказать, и решив, что такой ответ будет и кратким, и непринуждённым.

– Новенький? – спросил неподвижно лежащий на полу молодой человек.

– Пока не знаю.

– А как тебя зовут?

– Нэт Блейк.

– А меня – Томми Бэнгс. Пойдём наверх, тоже прокатишься, – Томми вскочил на ноги, как человек, внезапно вспомнивший о правилах гостеприимства.

– Думаю, я пока откажусь, надо сначала понять, примут меня сюда или нет, – ответил Нэт, чувствуя, как его желание остаться в этом доме растёт с каждой минутой.

– Слушай, Деми, у нас новенький. Иди сюда, пообщайся с ним, – и жизнерадостный Томас с прежним удовольствием вернулся к своему занятию.

В ответ на его зов мальчик, читавший на лестнице, поднял большие карие глаза, и после секундной паузы, как будто немного смутившись, сунул книгу под мышку, и спокойно спустился вниз, чтобы поприветствовать новоприбывшего, который нашёл что-то очень привлекательное в приятном лице этого стройного мальчика с кроткими глазами.

– Ты видел тётю Джо? – спросил он так, как будто речь шла о какой-то важной церемонии.

– Я ещё никого не видел, кроме вас, мальчики; я жду, – ответил Нэт.

– Ты от дяди Лори? – вежливо, но серьёзно продолжил расспрашивать Деми.

– От мистера Лоуренса.

– Его зовут дядя Лори, он всегда присылает хороших мальчиков.

Нэта, по-видимому, обрадовало это замечание, и он улыбнулся так, что его осунувшееся лицо стало очень симпатичным. Он не знал, о чём ещё говорить, поэтому ребята стояли, глядя друг на друга в дружелюбном молчании, пока не подошла маленькая девочка с куклой в руках. Она была очень похожа на Деми, только пониже ростом, с более круглым, румяным лицом и голубыми глазами.

– Это моя сестра Дейзи, – объявил Деми, как будто представляя редкое и ценное существо.

Дети кивнули друг другу, и на лице маленькой девочки от удовольствия появились ямочки, когда она приветливо сказала:

– Я надеюсь, что ты останешься с нами. Нам здесь так хорошо, правда, Деми?

– Конечно, хорошо: для этого тёте Джо и нужен Пламфилд.

– Кажется, это действительно очень милое место, – заметил Нэт, чувствуя, что должен что-то ответить этим любезным молодым людям.

– Это самое милое место в мире, правда, Деми? – спросила Дейзи, которая, очевидно, считала своего брата экспертом во всех вопросах.

– Нет, я думаю, что Гренландия, где айсберги и тюлени, гораздо интереснее. Но мне нравится Пламфилд, и это очень приятное место – жить можно, – ответил Деми, который недавно увлёкся книгой про Гренландию. Он собирался предложить Нэту посмотреть картинки и обсудить их, когда вернулась служанка, кивнув в сторону двери гостиной:

– Ладно, ты можешь остаться.

– Я рада, теперь иди к тёте Джо. – Дейзи взяла новенького за руку с милым покровительственным видом, отчего Нэт сразу почувствовал себя как дома.

Деми вернулся к своей драгоценной книге, в то время как его сестра повела новичка в заднюю комнату, где полный джентльмен играл с двумя маленькими мальчиками на диване, а худенькая леди держала в руках письмо, которое, казалось, перечитывала во второй раз.

– Вот он, тётя! – воскликнула Дейзи.

– Так это наш новый мальчик? Я рада видеть тебя, мой дорогой, и надеюсь, что ты будешь здесь счастлив, – сказала леди, привлекая Нэта к себе и откидывая волосы с его лба ласковой рукой и глядя на него материнским взглядом, который сразу же расположил к ней одинокое сердечко Нэта.

Она вовсе не была красавицей, но у неё было жизнерадостное лицо, которое, казалось, говорило, что его обладательница ещё не избавилась от некоторых детских ужимок и гримасок, что также выражал её голос и манеры; и эти особенности, которые трудно описать, но очень легко заметить и почувствовать, делали её добродушной, уютной женщиной, с которой легко поладить, и вообще она была «веселушкой», как сказали бы мальчики. Она заметила, как слегка дрогнули губы Нэта, когда она пригладила его волосы, и её проницательный взгляд смягчился, она сразу притянула тельце оборванца к себе и сказала, смеясь:

– Я матушка Баэр, этот джентльмен – папа Баэр, а это два юных Баэра. Идите сюда, мальчики, познакомьтесь с Нэтом.

Трое борцов сразу повиновались, и упитанный мужчина с пухлыми детишками на каждом плече подошёл поприветствовать новенького. Роб и Тедди только улыбнулись, а мистер Баэр пожал ему руку и, указав на низкое кресло у камина, сказал сердечным голосом:

– А вот и место для тебя готово, сын мой; немедленно садись и высуши свои мокрые ноги.

– Мокрые ноги? Действительно! Дорогой мой, сию минуту снимай обувь, и я мигом принесу тебе всё сухое! – воскликнула миссис Баэр и так энергично засуетилась, что при всём желании Нэт и глазом бы не успел моргнуть, как оказался в уютном небольшом креслице в сухих носках и тёплых домашних туфлях на ногах. Вместо того чтобы удивляться, он сказал «Спасибо, мэм!» с такой благодарностью в голосе, что взгляд миссис Баэр снова смягчился, и она весело отшутилась, как всегда делала, когда чувствовала себя слишком растроганной.

– Это туфли Томми Бэнгса, но он всегда забывает, что их нужно надевать в доме, поэтому больше он их не получит. Они тебе великоваты, но это даже к лучшему; ты не сможешь убежать от нас так резво, если бы они были тебе впору.

– Мне не хочется убегать, мэм. – Нэт сделал глубокий довольный вздох и протянул свои маленькие грязные ручки к уютному камину.

– Вот и хорошо! Теперь я хорошенько тебя просушу и постараюсь избавить от этого мерзкого кашля. Давно он у тебя, дорогой? – спросила миссис Баэр, роясь в своей большой корзине в поисках фланелевого лоскута.

– Всю зиму. Я простудился, а лучше почему-то никак не становится.

– Неудивительно, если он жил в сыром подвале, никто даже тряпку под его бедную спинку не подложил! – тихо сказала миссис Баэр своему мужу, который смотрел на мальчика опытным взглядом, отмечая впадины на висках и сухие лихорадочные губы, а также хриплый голос и частые приступы кашля, сотрясавшие сутулые плечи под ветхой курткой в заплатах.

– Робин, будь другом, сбегай к няне и скажи ей, чтобы дала тебе бутылочку микстуры от кашля и мазь, – сказал мистер Баэр и взглядом телеграфировал что-то жене.

Нэт выглядел немного встревоженным этими приготовлениями, но забыл о своих страхах, искренне рассмеявшись, когда миссис Баэр прошептала ему с заговорщическим видом:

– Слышишь, как мой плутоватый Тедди старательно кашляет. В сиропе, который я собираюсь тебе дать, содержится мёд, и он тоже хочет глоточек.

К тому времени, как принесли бутылочку с микстурой, малютка Тед так кашлял, что его личико раскраснелось от напряжения, и ему разрешили облизать ложку после того, как Нэт мужественно проглотил дозу лекарства и обмотал горло куском фланели.

Едва были сделаны эти первые шаги к исцелению, как прозвенел колокольчик, и громкий топот в зале возвестил о сборе к ужину. Застенчивый Нэт задрожал при мысли о встрече с таким большим количеством незнакомых мальчиков, но миссис Баэр протянула ему руку, а Роб покровительственно заявил:

– Не бойся, я тебя пликлою.

Двенадцать мальчиков, по шесть с каждой стороны, стояли за своими стульями, подпрыгивая от нетерпения сесть за стол, в то время как высокий юноша, игравший до этого на флейте, пытался остудить их пыл. Но никто не садился, пока миссис Баэр не заняла своё место за чайником, Тедди сел слева от неё, а Нэт – справа.

– Это наш новенький, Нэт Блейк. После ужина вы можете с ним пообщаться. Тише, ребята, тише.

Пока она говорила, все уставились на Нэта, а затем бросились на свои места, пытаясь вести себя прилично, но потерпели полное фиаско. Баэры делали всё возможное, чтобы мальчики вели себя хорошо за столом, и в целом им это вполне удавалось, потому что установленные правила были немногочисленны и разумны, а мальчики, понимая, что папа и матушка Баэр пытаются сделать их жизнь легче и счастливее, изо всех сил старались им подчиняться. Но иногда голодных ребят нельзя было усмирить, не применяя силу, и субботний вечер, наполовину выходной, был одним из таких исключений.

– Милые наши юные создания, пусть у них будет хоть один день, когда они смогут пуститься во все тяжкие: повопить, пошуметь и порезвиться как следует. Какой же это выходной без веселья и полной свободы – и раз в неделю они должны отдыхать на всю катушку, – обычно говаривала миссис Баэр, когда некоторые чопорные особы удивлялись, почему катания по перилам, драки подушками и всевозможные весёлые игры разрешаются под крышей некогда столь благопристойного Пламфилда.

Временами казалось, что вышеупомянутая крыша вот-вот обрушится, но этого никогда не происходило, потому что одного слова папы Баэра хватало, чтобы в любой момент вызвать штиль, и ребята усвоили, что свободой нельзя злоупотреблять. Итак, несмотря на все мрачные предсказания, школа процветала, и ученикам удавалось привить правила поведения и мораль, хотя они сами не до конца понимали, каким образом.

Нэт очень неплохо себя чувствовал, сидя за высокими кувшинами: неподалёку сидел Томми Бэнгс, совсем рядом – миссис Баэр, которая наполняла то его тарелку, то кружку, как только он их опорожнял.

– А кто этот мальчик рядом с девочкой на другом конце стола? – прошептал Нэт своему юному соседу под прикрытием взрыва хохота.

– Это Деми Брук. Мистер Баэр – его дядя.

– Какое странное имя!

– Его настоящее имя Джон, но все называют его Деми-Джон[2], потому что его отец тоже Джон. Это такая шутка, понимаешь? – любезно объяснил ему Томми. Нэт не понял шутку, но вежливо улыбнулся и поинтересовался:

– Он очень милый мальчик, правда?

– Я уверен, что да; много всего знает и читает без конца.

– А кто этот толстяк рядом с ним?

– О, это Стаффи Коул. Его зовут Джордж, но мы зовём его Стаффи[3], потому что он очень много ест. Малыш рядом с папой Баэром – это его сын Роб, а вон там сидит его племянник – долговязый Франц; он кое-чему нас учит и вроде как присматривает за нами.

– Он ещё на флейте играет, да? – спросил Нэт, но Томми лишился дара речи, одним махом отправив себе в рот целое печёное яблоко.

Томми кивнул и сказал быстрее, чем можно было от него ожидать в тех обстоятельствах, в которых он оказался:

– Ну да, играет. А мы иногда танцуем и занимаемся гимнастикой под его музыку. Самому-то мне нравится барабан, и я собираюсь научиться на нём играть поскорее.

– А я больше всего люблю скрипку; я уже умею на ней играть, – сказал Нэт. Он почувствовал уверенность, заговорив на эту привлекательную для него тему.

– Правда умеешь? – и Томми уставился на него из-за ободка своей кружки округлившимися от любопытства глазами. – У мистера Баэра есть старая скрипка, он наверняка разрешит тебе поиграть на ней, если захочешь.

– Можно, да? О, мне бы очень этого хотелось. Видишь ли, я часто играл на скрипке, бродя по улицам со своим отцом и ещё одним мужчиной, пока отец не умер.

– Весело было? – воскликнул Томми, которого это очень впечатлило.

– Нет, ужасно; очень холодно зимой и слишком жарко летом. И я уставал; на меня иногда сердились; и я мало ел. – Нэт сделал паузу, чтобы откусить большой кусок имбирного пряника, как бы желая убедиться, что тяжёлые времена позади, а затем с сожалением добавил: – Но я правда любил свою скрипочку, и я очень по ней скучаю. Николо забрал её, когда умер мой отец, и прогнал меня, потому что я часто болел.

– Если будешь хорошо играть, тебя возьмут в наш ансамбль. Вот увидишь.

– А у вас здесь и ансамбль есть? – Глаза Нэта заблестели.

– А как же! Весёлый ансамбль, там одни мальчики; они дают концерты и всё такое. Сам всё увидишь завтра вечером.

После этого приятного и волнующего замечания Томми снова принялся за ужин, а Нэт погрузился в блаженную задумчивость, сидя над своей полной тарелкой.

Миссис Баэр слышала всё, что они обсуждали, хотя на первый взгляд была поглощена тем, что наполняла кружки и присматривала за малюткой Тедом, который так осоловел, что ткнул себе ложкой в глаз, уронил головку, точно розовый мак, и, наконец, крепко уснул, положив щёку на мягкую булочку. Миссис Баэр специально посадила Нэта рядом с Томми, потому что этот пухлощёкий мальчик общался с ним искренне и по-свойски, а это обычно очень располагает к себе застенчивых людей. Нэт почувствовал это и прямо во время ужина сделал несколько небольших признаний, которые явились для миссис Баэр ключиком к характеру новенького, что произошло быстрее, чем если бы она побеседовала с ним лично. В письме, которое мистер Лоуренс отправил с Нэтом, было сказано следующее:

Дорогая Джо! Этот случай просто создан для тебя. Мальчик осиротел, заболел, и у него нет друзей. Бедолага был уличным музыкантом; и я обнаружил его в подвале, где он оплакивал своего умершего отца и потерянную скрипку. Я думаю, в нём что-то есть, и, мне кажется, мы могли бы общими усилиями сделать из него человека. Ты исцелишь его измождённое тельце, Фриц поможет развить его ум, которым так давно никто не занимался, и когда мальчик будет готов, я проверю, гений ли он или всего лишь ребёнок, талант которого сможет обеспечить его достойным заработком. Дай ему шанс, ради твоего собственного сына,

Тедди.

– Конечно, мы им займёмся! – воскликнула миссис Баэр, прочитав письмо; когда она увидела Нэта, то сразу поняла, что, гений он или нет, перед ней стоял одинокий, больной мальчик, которому нужно было именно то, чем она так любила делиться, – дом и материнская забота. И она, и мистер Баэр тихонько наблюдали за ним; и, несмотря на рваную одежду, неуклюжие манеры и чумазое лицо, они разглядели в Нэте многое, что им понравилось. Он был худым, бледным мальчиком двенадцати лет, с голубыми глазами и красивым лбом под растрёпанными нечёсаными волосами; временами его лицо становилось встревоженным и испуганным, как будто он ожидал грубых слов или ударов. Чувствительные губы дрожали, когда на мальчика кто-то смотрел по-доброму, в то время как от ласковой речи его глаза лучились благодарностью, что было очень трогательно. «Боже, сохрани бедняжку, пусть играет на скрипке хоть целыми днями, если захочет», – сказала себе миссис Баэр, увидев нетерпеливое, счастливое выражение на лице новенького, когда Томми заговорил об ансамбле.

Итак, после ужина, когда ребята собрались в классной комнате, чтобы ещё немного «повеселиться», миссис Джо появилась со скрипкой в руке и, перекинувшись парой слов с мужем, подошла к Нэту, который сидел в углу и с большим интересом наблюдал за происходящим.

– А теперь, мой мальчик, сыграй нам какую-нибудь коротенькую пьеску. Нам для ансамбля нужен скрипач, и я думаю, ты прекрасно справишься.

Она ожидала, что мальчик застесняется, но он тут же схватил старую скрипку и начал гладить её с такой любовной заботой, что было очевидно: музыка была его настоящей страстью.

– Я очень постараюсь, мэм, – и это было всё, что он сказал, а затем провёл смычком по струнам, словно желая снова услышать дорогие ему звуки.

В комнате стоял шум и гам, но Нэт был словно глух ко всем звукам, кроме тех, что издавала скрипка, и он тихо заиграл сам для себя, забыв обо всём на свете в своём восторге. Это была всего лишь незатейливая негритянская мелодия, вроде тех, что играют уличные музыканты, но она сразу же привлекла внимание мальчиков и заставила их замолчать, а потом они и вовсе замерли, удивлённо и радостно слушая игру Нэта. Постепенно они стали подходить к нему всё ближе и ближе, мистер Баэр тоже пришёл взглянуть на мальчика; ведь Нэт играл и ни на кого не обращал внимания, как будто он наконец-то очутился в своей родной стихии. Глаза мальчика сияли, щёки раскраснелись, а худые пальцы так и порхали, когда он сжимал старую скрипку и заставлял её говорить с каждым сердцем на языке, который сам он очень любил.

Бурные аплодисменты оказались для него большей наградой, чем дождь из монет, когда он замер и огляделся, как бы говоря: «Я очень старался; пожалуйста, оцените мою игру».

– Слушай, ты играешь просто первоклассно! – воскликнул Томми, который уже считал Ната своим протеже.

– Ты будешь первой скрипкой в моём ансамбле, – добавил Франц с одобрительной улыбкой.

Миссис Баэр прошептала мужу:

– Тедди оказался прав: в этом ребёнке что-то есть. – И мистер Баэр выразительно кивнул, хлопнув Нэта по плечу, и сердечно сказал:

– Ты хорошо играешь, сынок. А теперь сыграй что-нибудь ещё, а мы тебе подпоём.

В жизни бедного мальчика настала самая счастливая минута гордости, когда его подвели к почётному месту у пианино, а ребята собрались вокруг. Не обращая внимания на его ветхие обноски, они смотрели на него с уважением и нетерпеливо ожидали, когда он снова заиграет.

Они выбрали песню, которая была ему известна, и после нескольких неудачных попыток запели – скрипка, флейта и фортепиано направляли хор мальчишеских голосов, от которых крыша старого дома снова зазвенела. Это было слишком для Нэта, который переоценил свои силы; и когда последняя нота затихла, его лицо исказилось, он выронил скрипку и, отвернувшись к стене, зарыдал, как дитя.

– Дорогой мой, что с тобой? – спросила миссис Баэр, которая изо всех сил старалась петь, при этом пытаясь помешать малышу Робу отбивать такт ботинками.

– Вы все такие добрые, и это так прекрасно – я ничего не могу с собой поделать, – всхлипывал Нэт, закашлявшись так, что у него перехватило дыхание.

– Пойдём со мной, дорогой, ты должен лечь в постель и отдохнуть; ты устал, тут слишком шумно для тебя, – прошептала миссис Баэр и увела мальчика в свою гостиную, где дала ему спокойно поплакать.

Затем она убедила его рассказать ей обо всех своих бедах и выслушала эту небольшую историю со слезами на глазах, хотя всё это она уже знала.

– Дитя моё, теперь у тебя есть отец и мать, и это твой дом. Не думай больше о тех печальных временах, лучше выздоравливай и будь счастлив; и не сомневайся: ты никогда больше не будешь страдать, мы сделаем всё для этого. Это место создано для самых разных мальчиков, чтобы им было хорошо, чтобы они могли учиться быть самостоятельными и приносить пользу – я на это очень надеюсь. Ты сможешь музицировать столько, сколько захочешь, только сначала тебе нужно набраться сил. А теперь поднимайся к няне и прими ванну, потом ложись спать, завтра же мы вместе решим, чем ты займёшься.

Нэт крепко сжал её руку, не в силах сказать ни слова, его благодарный взгляд говорил сам за себя, когда миссис Баэр отвела его в большую комнату, где они встретили полную немку с таким круглым и жизнерадостным лицом, что оно в некотором роде было подобно солнцу, а широкие оборки её чепца напоминали солнечные лучи.

– Это няня Хаммель, и она хорошенько тебя искупает, подстрижет тебе волосы и устроит тебя «поудобней», как выражается Роб. Ванная у нас там; и в субботу вечером, пока старшие мальчики поют, мы обычно отмываем всех малышей и укладываем их спать. А теперь, Роб, присоединяйся к Нэту.

Говоря это, миссис Баэр быстро стащила с Роба одежду и усадила его в длинную ванну в небольшой каморке рядом с детской.

Там было две ванны, помимо ванночек для ног, тазиков, душевых трубок и всевозможных приспособлений для поддержания тела в чистоте. Вскоре Нэт уже нежился в одной из ванн и, греясь там, наблюдал за действиями двух женщин, которые мыли, одевали в чистые сорочки и укладывали в постель четырёх или пятерых маленьких сорванцов, которые, конечно, выписывали всевозможные вензеля во время этой процедуры и безудержно веселились, пока не утихли в своих постелях.

К тому времени, как Нэта вымыли, завернули в одеяло, посадили у камина, и няня начала подстригать ему волосы, прибыла новая группа мальчиков, которых заперли в ванной комнате, где они брызгались и шумели, подобно стае резвящихся китят.

– Будет лучше уложить Нэта здесь. Если ночью его будет беспокоить кашель, дайте ему выпить отвара из льняного семени, – сказала миссис Баэр, которая порхала вокруг, как встревоженная курица с большим выводком непослушных утят.

Няня одобрила этот план, выдала Нэту фланелевую пижаму, напоила его чем-то тёплым и сладким, а затем уложила в одну из трёх небольших кроватей, стоявших в комнате, где он лежал, похожий на довольную мумию, и чувствовал, что большей роскоши нечего и желать. Чистота сама по себе была новым и восхитительным ощущением; такое удобство, как фланелевые пижамы, в его мире было чем-то неведомым; глоток «приятного питья» так же благотворно подействовал на кашель мальчика, как ласковые слова – на его одинокое сердце; а ощущение, что кто-то заботится о нём, о бездомном ребёнке, превращало эту невзрачную комнату во что-то вроде рая на земле. Это было похоже на приятный сон, и он часто закрывал глаза, чтобы проверить, не исчезнет ли эта мечта, когда он снова их откроет. Ему было слишком приятно, чтобы он мог уснуть, да он и не заснул бы при всём желании, потому что через несколько минут его сбитому с толку взору открылась одна из необычных традиций Пламфилда.

За кратковременным затишьем после водных процедур в воздухе внезапно появились подушки, летящие во все стороны: их бросали белые гоблины, в возбуждении выскочившие из своих постелей. Битва бушевала в нескольких комнатах, включая те, что на втором этаже, и даже время от времени прорывалась в детскую, если какой-нибудь оказавшийся в затруднительном положении воин находил там убежище. Никто, казалось, ни в малейшей степени не возражал против этого буйства; никто его не запрещал и даже не выглядел удивлённым. Няня продолжала развешивать полотенца, а миссис Баэр раскладывала чистую одежду так спокойно, как будто здесь царил безукоризненный порядок. Более того, она даже выгнала одного дерзкого мальчишку из комнаты и запустила ему вслед подушку, которую тот коварно в неё бросил.

– А им не больно? – спросил Нэт, хохотавший во всё горло, лёжа в своей постели.

– Боже мой, конечно, нет! В субботу вечером мы всегда разрешаем устроить бой подушками. Постельное бельё завтра всё равно поменяют, а после купания мальчикам полезно разогнать кровь; да и мне самой это нравится, – сказала миссис Баэр, снова занявшись сортировкой дюжины пар носков.

– Какая замечательная школа! – заметил Нэт в порыве восхищения.

– Возможно, немного странная, – рассмеялась миссис Баэр, – но, видишь ли, мы считаем, что множество правил и бесконечная учёба могут сделать детей несчастными. Сначала я запрещала игры в ночных рубашках, но, господи, это же бесполезно. Я не могла удержать этих мальчишек в их постелях, как чёртиков в коробочке. Поэтому мы заключили с ними договор: я разрешаю пятнадцатиминутную битву подушками каждый субботний вечер, а они обещают мне вовремя ложиться спать в другие дни. Я опробовала этот метод, и он сработал. Если они не сдержат слова, то резвиться им запретят; а пока держат, я просто поворачиваю стекло к стене, переставляю лампы в более безопасное место и разрешаю им буйствовать, сколько влезет.

– Какая прекрасная традиция, – сказал Нэт, чувствуя желание присоединиться к битве подушками, но не решаясь предложить это в первый вечер знакомства с мальчиками. Так что он лежал, наслаждаясь зрелищем, которое, безусловно, было очень оживлённым.

Томми Бэнгс возглавлял атакующую группу, а Деми защищал свою комнату с мужественным упорством, которое делало ему честь, – он собирал подушки позади себя, как только их бросали, пока у осаждающих не заканчивались боеприпасы, тогда они нападали на него всей гурьбой и отбирали своё оружие. Произошло несколько незначительных неприятных инцидентов, но никто не жаловался, и все наносили и получали звучные удары совершенно добродушно, а подушки всё летали, как большие снежные хлопья, как вдруг миссис Баэр посмотрела на свои часы и крикнула:

– Время истекло, мальчики. В постели, все до единого, или будете платить штраф!

– Какой штраф? – спросил Нэт, который сел в кровати, так не терпелось ему узнать, что же может случиться с теми негодяями, которые осмелятся ослушаться этой весьма своеобразной, но желающей всем добра школьной дамы.

– В следующий раз никакого веселья, – ответила миссис Баэр. – Я даю им пять минут, чтобы они улеглись, затем тушу свет и ожидаю, что они будут спать. Они честные ребята и держат своё слово.

Это было действительно так, потому что битва закончилась так же внезапно, как и началась, – пара финальных залпов, одобрительные возгласы на прощание, когда Деми запустил седьмую подушку в ретировавшегося противника, несколько вызовов на следующий раз, после чего воцарился покой. И ничто, кроме случайного хихиканья или сдавленного шёпота, не нарушало тишины, наступившей после субботней вечерней забавы, когда матушка Баэр поцеловала своего новенького и оставила его смотреть счастливые сны о будущей жизни в Пламфилде.

Глава 2 Мальчики

Пока Нэт отдыхает, я расскажу моим маленьким читателям кое-что о мальчиках, среди которых он окажется, проснувшись.

Начнём с наших старых знакомых. Франц – высокий парень, сейчас ему шестнадцать, настоящий немец, крупный, светловолосый, начитанный, а также очень домашний, дружелюбный и музыкальный. Дядя готовит его к поступлению в колледж, а тётя – к будущей счастливой семейной жизни в собственном доме, усердно воспитывая в нём мягкие манеры, любовь к детям, уважение к женщинам, пожилым и молодым, и умение помогать в быту. Уравновешенный, добрый и терпеливый, Франц был её правой рукой во всём и любил свою весёлую тётушку как мать, каковую она и старалась ему заменить.

Эмиль был совсем другим по натуре – вспыльчивый, неугомонный и предприимчивый, он мечтал стать капитаном, потому что в его жилах текла кровь древних викингов, поистине неукротимая. Его дядя пообещал, что он сможет отправиться в плавание, когда ему исполнится шестнадцать, и предложил юноше изучать навигацию, дал ему книги о доблестных знаменитых адмиралах и героях и разрешил после уроков плескаться, как лягушке, в речке, пруду и ручье. Комната Эмиля напоминала каюту военного корабля, потому что вся обстановка там была в морском, армейском и корабельном стиле. Он был поклонником капитана Кидда[4], и его любимым развлечением было одеваться, как этот джентльмен-пират, и во всё горло реветь кровавые морские песни. Он танцевал только матросскую джигу, ходил враскачку и говорил как моряк, насколько это позволял ему дядя. Мальчики называли Эмиля Командором и очень гордились его флотом: пруд был весь белым от парусов его кораблей, а иногда случавшиеся кораблекрушения устрашили бы любого капитана, кроме этого парня, влюблённого в море.

Деми был из тех детей, которые наглядно демонстрируют результат разумной родительской любви и заботы, поскольку его душа находилась в гармонии с телом. Природная утончённость, которую может привить ребёнку только домашнее воспитание, делала его манеры простыми и милыми: мама пестовала в нём невинную и любящую душу; папа следил за физическим развитием сына и формировал его юное тело так, чтобы мальчик рос стройным и сильным благодаря здоровой пище, физическим упражнениям и хорошему сну. Дедушка Марч развивал юный разум мягкой мудростью современного Пифагора, не давая своему внуку долгих, трудных уроков, которые приходится зазубривать, как попугаю, но способствуя его раскрытию так же естественно и прекрасно, как солнце и роса помогают розам зацвести. Деми ни в коем случае не был идеальным ребёнком, но его недостатки не были критичны, и, рано научившись сдержанности, он не позволял прихотям и страстям возобладать над собой, как это бывает с иными бедными маленькими смертными, которых наказывают за то, что те поддались искушениям, против которых оказались беззащитны. Деми был тихим, необычным мальчиком, одновременно серьёзным и жизнерадостным, он совершенно не сознавал, насколько умён и красив, но быстро замечал ум и красоту в других детях и оценивал их по достоинству. Чрезмерная любовь к книгам и рой живых фантазий, порождённых сильным воображением и одухотворённой натурой, – эти черты мальчика беспокоили его родителей; они стремились уравновесить их житейскими знаниями и обществом нормальных людей, чтобы их отпрыск не стал одним из тех бледных и не по годам развитых детей, которые иногда так удивляют и восхищают свою семью, а затем сникают, как тепличные растения, потому что юная душа расцветает слишком рано, и тело, её вмещающее, не успевает окрепнуть, чтобы прочно укорениться в насыщенной почве этого мира.

Когда Деми перевели в Пламфилд, он так хорошо там освоился, что Мэг, Джон и дедушка почувствовали удовлетворение от того, что поступили правильно. Общение с другими мальчиками выявило в нём практическую жилку, пробудило его дух и смахнуло тонкую паутинку, которую он так любил плести в своей юной головке. Конечно, мальчик несколько шокировал свою мать, когда однажды вернулся домой, хлопнув дверью, и выразительно произнёс: «Проклятье!», после чего потребовал крепкие сапоги, в которых он будет «топать, как папа». Но Джон порадовался за него, посмеялся над его грозными замечаниями, достал сапоги и удовлетворённо сказал жене:

– С ним всё в порядке, так что пусть себе топает. Я хочу, чтобы мой сын стал мужчиной, эта грубость временная и ему не повредит. Мы постепенно отшлифуем его манеры; а что касается учёбы, то он всё ловит на лету, как голуби – горох. Так что не торопи события.

Дейзи была неизменно весёлой и очаровательной, в ней расцветала женственность во всех проявлениях, потому что она была похожа на свою нежную маму и получала удовольствие от ведения хозяйства. У неё было семейство кукол, которым она давала в высшей степени образцовое воспитание; она не расставалась со своей корзиной с рукоделием и понемногу шила, да так хорошо, что Деми часто доставал свой носовой платок, чтобы продемонстрировать её аккуратные стежки, а у малышки Джози была фланелевая нижняя юбка, прекрасно скроенная её старшей сестрой. Ей нравилось наводить порядок в посудном шкафу, наполнять солонки, аккуратно раскладывать приборы на столе; и каждый день она обходила гостиную со своей щёткой, вытирая пыль со стульев и столов. Деми называл её «Бетти», но был очень рад, что она следила за его вещами, её ловкие пальчики помогали ему во всём, и она делала с ним уроки, потому что в учёбе они шли вровень и даже не думали о соперничестве.

Их любовь была такой же крепкой, как до Пламфилда, и никто не смел подшучивать над Деми из-за его нежной привязанности к Дейзи. Он доблестно сражался, защищая её, никогда не понимал, почему мальчикам должно быть стыдно «взять и признаться» в том, что они любят своих сестричек. Дейзи обожала своего брата-близнеца, считала «братика», как она его называла, самым замечательным мальчиком на свете и каждое утро бежала в своём детском халатике стучать ему в дверь, говоря по-матерински: «Вставай, мой дорогой, иди завтракать; вот тебе чистый воротничок».

Роб был энергичным мальчиком, который, казалось, открыл секрет вечного двигателя, потому что никогда не пребывал в состоянии покоя. К счастью, он не был ни озорным, ни слишком храбрым, так что вполне успешно избегал неприятностей и передвигался от папы к маме, как маленький ласковый маятник, оживлённо тикая, так как, ко всему прочему, Роб был болтунишкой.

Тедди был слишком маленьким, чтобы играть заметную роль в делах Пламфилда, но у него была собственная небольшая ниша, и он благополучно её занимал. Время от времени у всех появлялась потребность в том, чтобы кого-нибудь приласкать, и малыш всегда был к их услугам, потому что целоваться и обниматься он был мастак. Миссис Джо с ним почти не расставалась; поэтому он принимал участие во всех домашних делах, и это, по всеобщему мнению, шло им только на пользу, ведь в Пламфилде питали особое доверие к детям.

Дик Браун и Адольфус, он же Долли Петтингилл, были двумя восьмилетками. Долли сильно заикался, но постепенно справлялся с этим недугом, ведь всем было запрещено над ним насмехаться, и мистер Баэр пытался вылечить его, побуждая говорить медленно. Долли был хорошим мальчиком, ничем не отличавшимся от остальных и вполне обычным, но в Пламфилде он процветал, выполняя свои ежедневные обязанности и вкушая радости с безмятежным удовлетворением и основательностью. У Дика Брауна была искривленная спина, но он так жизнерадостно нёс своё бремя, что Деми однажды высказался в своей необычной манере: «А люди, у которых горб, добрые? Тогда я бы тоже хотел быть горбатым». Дик всегда был весёлым мальчиком и изо всех сил старался не уступать остальным, потому что в его слабом маленьком тельце жил отважный дух. Когда он впервые появился в школе, он очень болезненно воспринимал своё увечье, но вскоре привык не обращать на него внимания, потому что никто не осмеливался напоминать ему об этом недостатке после того, как мистер Баэр наказал одного мальчика за то, что тот посмеялся над бедным Диком.

– Богу всё равно, что у меня кривая спина, потому что моя душа прямая, – рыдая, сказал Дик обидевшему его злодею; и, ухватившись за эту мысль, Баэры вскоре внушили бедняге, что окружающие любят его душу и не замечают тело, разве только чтобы пожалеть и помочь ему нести своё бремя.

Однажды, во время игры с другими мальчиками в зоопарк, кто-то спросил у него:

– А ты каким животным будешь, Дик?

– О, я буду дромадером[5]; ты что, не видишь, какой у меня горб? – сказал он в ответ и громко засмеялся.

– Тогда будь им, малыш, но не таким, который носит на себе тяжести. Ты будешь вышагивать рядом со слоном впереди процессии, – сказал Деми, который организовал эти игрища.

«Я надеюсь, что другие будут относиться к бедняжке так же хорошо, как привыкли мои мальчики», – сказала миссис Джо, вполне довольная результатом своего воспитания, когда Дик неторопливо прошагал мимо неё, изображая очень счастливого, но крайне хилого верблюжонка рядом со Стаффи, исполнявшим роль слона – важного и чинного.

Джек Форд был парнем довольно хитрым и себе на уме, его отправили в эту школу, потому что она была дешёвой. Многие сочли бы его смышлёным, но мистеру Баэру не нравилось то, как именно он воплощал этот стереотип о янки, и он считал его обычно не свойственные мальчикам сметливость и сребролюбие такими же недугами, как заикание Долли или горб Дика.

Нед Баркер был таким же, как тысяча других четырнадцатилетних мальчишек, – длинноногий, недотёпистый и хвастливый. В семье у него и правда была кличка Недотёпа: все постоянно боялись, что он перевернёт какой-нибудь стул, ударится о стол или собьёт на пол все мелкие вещи вокруг себя. Он много хвастался своими умениями, но редко оказывался на что-либо способным, был трусоватым и склонным немного приврать. Мальчиков помладше он травил и льстил старшим ребятам, и, хотя плохим его не назовёшь, он был как раз одним из тех парней, которых очень легко сбить с истинного пути.

Джордж Коул был избалован чрезмерно снисходительной матерью, которая пичкала его сладостями, пока он не заболел, а затем сочла его слишком слабым здоровьем, чтобы учиться, так что в двенадцать лет он был бледным, одутловатым мальчиком, занудным, капризным и ленивым. Один знакомый убедил её отправить сына в Пламфилд, и там он быстро пришёл в себя, потому что сладкое давали редко, физической нагрузки было много, а учиться оказалось в радость, так что Стаффи постепенно вошёл во вкус и поразил беспокойную мамашу своими успехами, убедив в том, что атмосфера Пламфилда и правда просто замечательная.

Билли Уорд был из тех, кого шотландцы ласково называют «блаженненькими», потому что, хотя ему уже исполнилось тринадцать, мыслил как шестилетний. В раннем детстве он обладал незаурядным умом, но отец мальчика слишком поспешил с его развитием, задавая всевозможные сложные уроки, заставлял сидеть за книгами по шесть часов в день, впихивая в него знания, будто корм в глотку страсбургского гуся. Он думал, что следует своему долгу, но едва не угробил мальчика, потому что лихорадка устроила бедному ребёнку печальные каникулы, а когда он выздоровел, его перегруженный знаниями мозг был сломлен, и разум Билли стал похож на грифельную доску, по которой провели губкой, стерев с неё всё, что там было написано.

Это был ужасный урок для честолюбивого папаши; он не мог без содрогания смотреть на своего многообещающего ребёнка, превратившегося в слабоумного идиота, и отослал его в Пламфилд, почти не надеясь на помощь своему сыну, но не сомневаясь, что с ним там будут обращаться по-доброму. Билли был довольно покладистым и безобидным, и было грустно смотреть, как усердно он пытался учиться, словно смутно нащупывая утраченные знания, которые стоили ему так дорого.

День за днём он корпел над алфавитом, с гордостью произносил буквы «А» и «Б» и думал, что выучил их, но на следующий день они испарялись из его головы, и приходилось начинать всё сначала. Мистер Баэр проявлял к нему бесконечное терпение и продолжал его учить, несмотря на очевидную безнадёжность поставленной задачи, не столько упирая на учебники, сколько стараясь мягко рассеять туман в затемнённом разуме, и вернуть интеллект, достаточный для того, чтобы мальчик стал меньшей обузой и разочарованием для своих близких.

Миссис Баэр укрепляла его здоровье любыми доступными ей способами, и все мальчики жалели его и относились к нему снисходительно. Ему не нравились их подвижные игры, но он часами сидел, наблюдая за голубями, копал ямки для Тедди так, что даже этот завзятый копатель оставался доволен, или ходил по пятам за работником Сайласом, наблюдая за тем, как тот трудится, потому что честный Си был очень добр к нему, а Билли, пусть и не мог запомнить алфавит, зато имел хорошую память на дружелюбные лица.

Томми Бэнгс был главным разгильдяем школы и самым отпетым разгильдяем, которого когда-либо видывал свет. Озорной, как обезьяна, но настолько добродушный, что нельзя было не простить его проделки; он был очень рассеянным – слова вылетали из его головы, будто их оттуда выдувало ветром, но он очень раскаивался в каждом своём проступке, и невозможно было оставаться серьёзным, когда он давал грандиозные обеты исправления или предлагал применить к себе всевозможные необычайные наказания. Мистер и миссис Баэр постоянно жили как на вулкане, начиная с того, что Томми всё время рисковал сломать себе шею, и кончая тем, что он мог раздобыть порох и взорвать весь дом; а у няни был особый ящик в комоде, в котором она хранила бинты, пластыри и мази специально для него, потому что Томми всегда приносили к ней полумёртвым, но он всегда выживал и после каждого падения поднимался и принимался за старое с удвоенной энергией.

В первый же день своего появления в Пламфилде он оттяпал себе кончик пальца сенокосилкой, а на следующей неделе свалился с крыши сарая, после чего его преследовала разъярённая наседка и пыталась выклевать ему глаза за то, что он хватал и рассматривал её цыплят – он так и удрал с ними в руках, и его нещадно оттаскала за уши Азия, которая застукала Томми за тем, что он с наслаждением снимает сливки с молока куском украденного пирога. Однако неудачами или наказаниями его было не запугать, и этот неукротимый юнец продолжал развлекать себя всевозможными шалостями, изводившими всех вокруг. Если он не выучил уроки, у него всегда находилось какое-нибудь оригинальное оправдание, и поскольку вообще ум у него был хваткий, к тому же он ловко выдумывал ответы, когда не знал их, – учился он довольно неплохо. Но после уроков – боже правый! Тут уж Томми мог вовсю разгуляться!

Однажды утром в понедельник, когда дел невпроворот, он примотал толстую Азию её собственной бельевой верёвкой к столбу и оставил кипеть от ярости, и ругаться в течение получаса. В другой раз он нагрел монетку и засунул её за шиворот Мэри Энн, когда эта хорошенькая служанка прислуживала за обедом, на который были приглашены джентльмены, после чего бедняжка опрокинула супницу и в смятении выбежала из столовой, и все решили, что она сошла с ума. Он закрепил на дереве ведро с водой, привязал к его ручке ленточку, и когда Дейзи, привлечённая пёстрой полоской ткани, попыталась дёрнуть за неё, девочку окатило водой, как из душа, что испортило её чистое платье и сильно ранило её детские чувства. Когда его бабушка приехала на чай, Томми положил шершавые белые камешки в сахарницу – бедная старушка всё удивлялась, почему они не тают в чашке, но из вежливости промолчала. Он угостил мальчиков нюхательным табаком в церкви, из-за чего пятеро из них так расчихались, что им пришлось выбежать на улицу. Он расчищал дорожки в зимнее время, а затем тайно поливал их водой, чтобы все поскальзывались и падали. Он почти довёл беднягу Сайласа до бешенства, развесив его большие сапоги на видных местах – у него были огромные ноги, и он их очень стеснялся. Он убедил Долли, этого доверчивого малого, привязать нитку к шатавшемуся зубу и лечь спать, оставив нитку свисать у него изо рта, чтобы Томми мог незаметно вырвать у него зуб, тогда тот даже не почувствует, что с ним была проведена эта ужасная операция. Но зуб с первого раза не вышел, и бедняжка Долли проснулся в сильном душевном смятении и потерял с того дня всякое доверие к Томми.

Последней его выходкой было угощение кур хлебом, смоченным в роме, отчего они захмелели и шокировали всех остальных кур, потому что почтенные несушки расхаживали, пошатываясь, клевались и кудахтали, выглядя абсолютно пьяными, и все сотрясались от смеха над их ужимками, пока Дейзи не сжалилась над птицами, заперев их в курятнике, чтобы они отоспались после своей попойки.

Вот такими были эти мальчики, и они уживались друг с другом настолько благополучно, насколько это было возможно для двенадцати ребят: они учились и играли, работали и ссорились, боролись с недостатками и культивировали добродетели старым добрым способом. Мальчики в других школах, вероятно, больше учились по учебникам, но меньше познавали ту высшую мудрость, что воспитывает хороших людей. Латынь, греческий и математика – всё это, конечно, очень хорошо, но, по мнению профессора Баэра, самопознание, самосовершенствование и сдержанность важнее, и он усердно старался прививать детям именно эти качества. Люди иногда качали головой, оценивая его методы, но признавали при этом, что манеры и нравственные качества мальчиков удивительным образом улучшались. И всё же, как миссис Джо сказала Нэту: «Эта школа была немного странной».

Глава 3 Воскресенье

На следующее утро, как только прозвенел колокольчик, Нэт вскочил с кровати и с большим удовольствием оделся в то, что обнаружил на стуле. Вещи были не новыми, это оказалась поношенная одежда одного богатого мальчика; но миссис Баэр хранила все сброшенные пёрышки для других ощипанных пташек, которые залетали в её гнездо. Не успел Нэт одеться, как явился Томми в безупречно чистом воротничке и проводил новенького вниз на завтрак.

Солнце освещало столовую, накрытый стол и стайку голодных, энергичных парней, собравшихся вокруг него. Нэт заметил, что они вели себя гораздо спокойнее, чем накануне вечером, и каждый молча стоял за своим стулом, в то время как маленький Роб, встав рядом с отцом во главе стола, сложил руки, благоговейно склонил свою кудрявую головку и по-немецки негромко и благочестиво прочитал короткую молитву, которую мистер Баэр очень любил и научил своего маленького сына тоже чтить её. Затем все сели за воскресный завтрак, состоявший из кофе, бифштекса и печёного картофеля, вместо обычных хлеба и молока, которыми они обычно утоляли свой юношеский аппетит. Пока оживлённо гремели ножи и вилки, было много приятных разговоров, поскольку предстояло выучить некоторые уроки, договориться о воскресной прогулке и обсудить планы на неделю. Нэт послушал и решил, что, похоже, денёк обещает быть славным, потому что он любил тишину, а вокруг него воцарилось некое жизнерадостное безмолвие, что очень ему импонировало; несмотря на его суровую жизнь, мальчик обладал чувствительностью, свойственной музыкальным натурам.

– А теперь, ребята, приступайте к своим утренним делам, и надеюсь, к тому времени, как подойдёт омнибус, вы будете готовы ехать в церковь, – сказал папа Баэр и подал всем пример, зайдя в классную комнату, чтобы подготовить учебники к завтрашнему дню.

Все разошлись по своим делам, ибо у каждого мальчика было какое-то небольшое ежедневное задание, и от них ожидали добросовестного его выполнения. Кто-то носил дрова и воду, кто-то чистил ступени или выполнял поручения миссис Баэр. Другие кормили домашних животных и вместе с Францем прибирались в амбаре. Дейзи мыла чашки, а Деми их вытирал, потому что близнецам нравилось всё делать вместе, и Деми научился помогать по хозяйству у себя дома. Даже у малыша Тедди было своё маленькое задание, и он семенил туда-сюда, складывая салфетки и расставляя стулья по местам. Полчаса ребята гудели, как пчёлы в улье, потом подъехал омнибус, папа Баэр и Франц с восемью мальчиками постарше сели в него и отправились в городскую церковь за три мили[6] от школы.

Из-за своего мучительного кашля Нэт предпочёл остаться дома с четырьмя младшими мальчиками и провёл весёлое утро в комнате миссис Баэр, слушая сказки, которые она им читала, разучивая гимны, которым она их учила, а затем принялся тихонько вклеивать картинки в старый альбом.

– Это мой воскресный шкаф, – сказала миссис Баэр, показывая Нэту полки, где было много книжек с картинками, коробок с красками, конструкторов, дневничков и письменных принадлежностей. – Я хочу, чтобы мои мальчики любили воскресенье, считали его мирным, приятным днём, когда они могут отдохнуть от обычных школьных дней и игр, но при этом насладиться тихими удовольствиями и незатейливым образом усвоить уроки поважнее, чем те, которые дают им учителя. Ты меня понимаешь? – спросила она, глядя на сосредоточенное лицо Нэта.

– Вы имеете в виду – быть хорошим человеком? – спросил он, поколебавшись с минуту.

– Да, быть хорошим человеком, и делать это с удовольствием. Иногда это тяжело, я отлично знаю; но мы все тут помогаем друг другу, и поэтому у нас получается. Вот, как, помимо прочего, я пытаюсь помочь своим мальчикам, – она взяла толстую, наполовину исписанную книгу и открыла её на странице, где сверху было одно слово.

– Да ведь это же моё имя! – воскликнул Нэт, вид у которого был одновременно удивлённый и заинтересованный.

– Да, тут есть страница для каждого мальчика. Я веду небольшой отчёт о том, как он ведёт себя в течение недели, и в воскресенье вечером показываю ему свои записи. Если он вёл себя плохо, я сожалею и разочаровываюсь в нём, если всё хорошо, я радуюсь и горжусь им; но, как бы то ни было, мальчики знают, что я хочу им помочь, и стараются работать над собой из любви ко мне и папе Баэру.

– Я думаю, они правда стараются, – сказал Нэт, краем глаза заметив имя Томми на соседней странице и задумавшись о том, что могло быть написано под ним.

Миссис Баэр заметила, что он пытается прочесть слова, и покачала головой, сказав, переворачивая лист:

– Нет, я не показываю свои записи никому, кроме того, кому они посвящены. Я называю это «книгой совести»; и только ты и я однажды узнаем, что будет написано на страничке под твоим именем. Будет ли тебе приятно или стыдно читать это в следующее воскресенье, зависит от тебя самого. Думаю, я напишу о тебе хороший отчёт; во всяком случае, я постараюсь облегчить тебе жизнь в этом новом месте и буду вполне удовлетворена, если ты будешь соблюдать несколько наших правил, хорошо ладить с мальчиками и учиться понемногу.

– Я постараюсь, мэм, – осунувшееся лицо Нэта вспыхнуло от искреннего желания сделать так, чтобы миссис Баэр «радовалась и гордилась», а не «сожалела и разочаровывалась». – Должно быть, очень трудно столько писать, – добавил он, когда она закрыла книгу, ободряюще похлопав мальчика по плечу.

– Не для меня, потому что я на самом деле не знаю, что мне нравится больше, тексты или мальчики, – сказала она, рассмеявшись, когда Нэт удивлённо раскрыл глаза после её слов. – Да, я знаю: многие думают, что мальчики доставляют одни неприятности, но это потому, что они их не понимают. А я понимаю; и я ещё ни разу не встречала мальчика, с которым не смогла бы по-настоящему найти общий язык после того, как однажды обнаружила, к чему он питает слабость. Видит бог, я просто жить не могу без моей стайки милых, шумных, непослушных, безалаберных мальчишек, правда, Тедди, мой хороший? – и миссис Баэр обняла юного негодника – как раз вовремя, в противном случае большая чернильница оказалась бы в его кармане.

Нэт, который никогда раньше не слышал ничего подобного, никак не мог понять, то ли матушка Баэр немного не в себе, то ли это самая чудесная женщина, которую он когда-либо встречал. Он больше склонялся к последнему варианту, несмотря на её своеобразные привычки, так как она имела обыкновение наполнять пареньку тарелку прежде, чем он об этом попросит, смеяться над его шутками, нежно щипать его за ухо или хлопать по плечу, – Нэт находил всё это очень привлекательным.

– Ну что ж, если хочешь, можешь пойти в классную комнату и порепетировать гимны, которые мы будем петь сегодня вечером, – предложила она, правильно угадав, чем он хотел заняться больше всего.

Оставшись наедине с любимой скрипкой и нотами, прислонёнными к солнечному окну, в то время как весна наполняла мир снаружи красотой, а внутри царило безмолвие дня отдохновения, Нэт наслаждался несколькими часами подлинного счастья, разучивая милые старые мелодии и забывая о своём тяжёлом прошлом в воодушевляющем настоящем.

Когда ребята вернулись из церкви и пообедали, некоторые приступили к чтению, некоторые писали письма домой, другие делали свои воскресные уроки или тихо разговаривали друг с другом, распределившись группками по всему дому. В три часа все отправились на прогулку, потому что энергичным юным телам требуются физические упражнения; и во время этих прогулок пытливые молодые умы учились любить и замечать божий промысел в прекрасных чудесах, которые природа творила на их глазах. Мистер Баэр всегда ходил на прогулку с мальчиками и в своей простой, отеческой манере обнаруживал для своей паствы «в деревьях – речь, в ручье текучем – книгу, и проповедь – в камнях, и всюду – благо»[7]. Миссис Баэр с Дейзи и двумя своими сыновьями поехала в город, чтобы нанести еженедельный визит бабушке, – это был единственный выходной день и величайшее удовольствие всегда занятой мамы Баэр. Нэт был ещё недостаточно здоров для долгой прогулки и попросился остаться дома с Томми, который любезно предложил воздать должное достопримечательностям Пламфилда.

– Ты уже видел дом, так что давай выйдем и взглянем на сад, амбар и зверинец, – сказал Томми, когда мальчики остались втроём с Азией, которая присматривала за ними, чтобы они не набедокурили; потому что, хотя из всех мальчиков, щеголявших в бриджах, у Томми были самые благие намерения, с ним всегда происходили самые ужасные происшествия, и никто не мог точно сказать, почему.

– А что у вас за зверинец? – спросил Нэт, когда они шли быстрым шагом по дорожке вокруг дома.

– Видишь ли, у всех нас есть питомцы, и мы держим их в кукурузном амбаре и называем это зверинцем. Вот мы и пришли. Смотри, какая у меня морская свинка – красавица, правда? – и Томми с гордостью указал на одну из самых уродливых представительниц этих милых животных, какую Нэт когда-либо видел.

– Я знаю парня, у которого их дюжина, и он обещал дать мне одну, только мне тогда негде было её держать, поэтому я не мог её взять. Зверушка такая белая, с чёрными пятнышками, просто симпатяга, и, может быть, я мог бы принести тебе её, если хочешь, – сказал Нэт, чувствуя, что было бы вежливо как-то отплатить Томми за его внимание.

– Конечно, хочу, а я тогда подарю тебе эту свинку, пусть живут вместе, если не будут ссориться. Эти белые мышки – Роба, Франц ему подарил. Кролики – Неда, а бентамки[8] снаружи – Стаффи. Эта стеклянная коробка – аквариум для черепах Деми, только он их ещё туда не запустил. В прошлом году у него было шестьдесят две штуки, некоторые – просто громадины. Он вырезал на панцире одной из них своё имя и год, а потом отпустил; и он говорит, что, может быть, когда-нибудь в будущем он найдёт её и узнает. Он однажды где-то прочитал, что нашли черепаху, на которой была отметина, по которой поняли, что ей, должно быть, сотни лет. Деми такой забавный парень.

– А кто в этом ящике? – спросил Нэт, остановившись перед большой глубокой коробкой, наполовину заполненной землей.

– О, это магазинчик червей Джека Форда. Он копает их кучами и хранит здесь, и когда нам нужна наживка для рыбалки, мы покупаем у него червей. Это избавляет от многих забот, только вот берёт он за них слишком дорого. Знаешь ли, в прошлый раз мы сторговались на два цента за дюжину, а потом он мне дал мелких червяков. Джек иногда бывает вредным, и я ему уже сказал, что сам буду их копать, если он не снизит цену. Ну вот, а ещё у меня есть две курицы, вон те серые, с хохолками на макушке, они просто первоклассные, и я продаю миссис Баэр яйца, но никогда не беру у неё больше двадцати пяти центов за дюжину, никогда! Мне было бы стыдно так делать! – воскликнул Томми, бросив презрительный взгляд в сторону магазинчика червей.

– А собаки чьи? – спросил Нэт, которого очень заинтересовали эти коммерческие сделки – он понял, что Т. Бэнгс был человеком, покровительство которого могло оказаться ценным и полезным.

– Большой пёс – Эмиля. Его зовут Христофор Колумб. Имя придумала миссис Баэр, потому что ей нравится говорить «Христофор Колумб», а когда она зовёт так собаку, никто не возражает, – ответил Томми тоном хозяина цирка, демонстрирующего свой зоопарк. – Белый щенок – Роба, а рыжий – Тедди. Один мужик хотел утопить их в нашем пруду, а папа Баэр у него их отобрал. Для малышей сойдут, а мне они как-то не очень. Их зовут Кастор и Поллукс.

– Если бы мне предложили питомца на выбор, то я бы хотел себе ослика Тоби, на нём, наверное, так приятно кататься, а ещё он такой маленький и хороший, – сказал Нэт, вспоминая, как уставали его ноги, когда приходилось пешком совершать долгие утомительные путешествия.

– Мистер Лори прислал его для миссис Баэр, чтобы ей не приходилось носить Тедди на себе, когда мы гуляем. Мы все любим Тоби, и уверяю вас, сэр, это первоклассный осёл. А голуби – общие, у каждого из нас есть свой любимец, и когда вылупляются новые птенцы, они тоже общие. Птенцы очень забавные; сейчас их нет, но ты можешь подняться и взглянуть на старичков, а я пока посмотрю, снесли ли Клуша и Бабуля яйца.

Нэт взобрался по лестнице, просунул голову в люк и долго смотрел на хорошеньких голубочков, которые целовались клювиками и ворковали на своём просторном чердаке. Одни сидели на гнёздах, другие – у дверок, третьи суетливо топтались тут и там, а остальные перелетали с залитой солнцем крыши на усыпанный соломой двор фермы, где шесть лоснящихся коров безмятежно жевали свою жвачку.

«У всех мальчиков есть какой-то питомец, а у меня – никого. Вот бы мне тоже своего голубя, или курицу, или хотя бы черепаху», – подумал Нэт, который почувствовал себя очень бедным, увидев интересные сокровища других мальчиков.

– Как к вам попадают эти животные? – спросил он, когда спустился к Томми в амбар.

– Мы находим их или покупаем, или нам их кто-то отдаёт. Куриц мне прислал мой папа; но как только я скоплю достаточно денег за яйца, я ещё и пару уток куплю. За амбаром есть симпатичный прудик, за утиные яйца хорошо платят, да и маленькие утята хорошенькие, они так смешно плавают, – сказал Томми с видом миллионера.

Нэт вздохнул, потому что у него не было ни отца, ни денег, ничего в целом мире, кроме старого пустого бумажника и мастерства, скрытого в кончиках его десяти пальцев. Томми, казалось, понял, почему Нэт задал этот вопрос, и вздохнул, услышав его ответ, потому что после минутного раздумья внезапно выпалил:

– Послушай, вот что мы сделаем. Ты будешь собирать для меня яйца, я ненавижу это делать, а я буду давать тебе одно яйцо из каждой дюжины. Веди счёт, и когда наберёшь двенадцать штук, матушка Баэр купит у тебя их за двадцать пять центов, и тогда ты сможешь купить всё, что захочешь, понимаешь?

– Согласен! Какой ты добрый, Томми! – воскликнул Нэт, совершенно ослеплённый этим блестящим предложением.

– Чепуха! Неважно. Начинай прямо сейчас и поищи в амбаре, а я подожду тебя здесь. Бабуля кудахчет, так что где-нибудь ты обязательно найдёшь одно яичко, – и Томми повалился на сено с приятным чувством, что заключил выгодную сделку и помог другу.

Нэт радостно приступил к поискам, шурша соломой по всему сеновалу, пока не нашёл два прекрасных яичка, одно из которых было спрятано под застрехой[9], а другое – в старом мерном бочонке, который полюбился наседке Клуше.

– Бери себе одно, а я возьму другое, с ним у меня как раз наберётся дюжина, а завтра мы начнём всё сначала. Вот тебе мел, веди свой счёт рядом с моим, чтобы ничего не перепутать, – сказал Томми, показывая ряд загадочных цифр на боку старой веялки.

С восхитительным чувством собственной значимости гордый обладатель одного куриного яйца открыл свой счёт рядом с другом, который, усмехнувшись, написал над цифрами следующие внушительные слова:

«Т. Бэнгс и Компания».

Беднягу Нэта это настолько ошеломило, что его с трудом удалось убедить пойти и внести свой первый предмет движимого имущества в кладовую Азии. Затем они отправились дальше, и Нэт познакомился с двумя лошадьми, шестью коровами, тремя свиньями и одним олдернейским[10] «телком», как называют телят в Новой Англии, после чего Томми повёл Нэта к старой иве, которая нависала над шумным ручейком. От забора было легко вскарабкаться к широкому углублению между тремя большими ветвями ивы, которые были спилены, и из года в год дерево отращивало множество новых тонких веточек, пока наверху не зашелестел зелёный навес. Под ним укрепили маленькие сиденья, а в дупле сделали шкафчик, достаточно просторный, чтобы вместить пару книг, разобранную игрушечную лодку и несколько недоделанных свистков.

– Это наш с Деми укромный уголок; мы сами тут всё устроили, и никто не может сюда забраться без нашего спроса, кроме Дейзи, она не считается, – сказал Томми, в то время как Нэт с восторгом переводил взгляд с журчащей бурой воды внизу на зелёную арку над головой. Музыкально жужжали пчёлы, лакомясь нектаром высоких жёлтых цветов, наполнявших воздух сладким запахом.

– О, тут так хорошо! – воскликнул Нэт. – Я очень надеюсь, что вы иногда будете пускать меня сюда. Я никогда в жизни не видел такого красивого места. Я бы хотел быть пташкой и жить здесь всегда.

– Да, тут довольно приятно. Можешь сюда приходить, если Деми не будет против, но я думаю, что он не станет возражать, потому что прошлым вечером он сказал, что ты ему нравишься.

– Правда? – и Нэт улыбнулся от удовольствия, потому что мнение Деми, казалось, ценилось всеми мальчиками, отчасти потому, что он был племянником папы Баэра, а также потому, что он такой серьёзный, сознательный парнишка.

– Да. Деми любит тихих ребят, как ты, и я думаю, что вы с ним поладите, если ты тоже любишь читать.

Румянец удовольствия бедного Нэта стал ярче, приобретая болезненно-алый оттенок при этих последних словах, и он, запинаясь, выдавил:

– Я не очень хорошо читаю – у меня никогда не было на это времени; я постоянно играл на скрипке, понимаешь.

– Я и сам не любитель чтения, но могу читать довольно сносно, если захочу, – сказал Томми, бросив на Нэта удивлённый взгляд, который будто ясно говорил: «Мальчику двенадцать лет, а он читать не умеет!»

– Зато я умею играть по нотам, – добавил Нэт, несколько взволнованный тем, что ему пришлось признаться в своём невежестве.

– А я не умею, – и Томми заговорил уважительным тоном, что придало смелости Нэту, который твёрдо заявил:

– Я собираюсь очень усердно учиться и узнать всё, что смогу, потому что раньше у меня никогда не было такой возможности. Мистер Баэр задаёт трудные задания?

– Нет, он ни капельки не строгий. Он всё объясняет и как-то подталкивает нас в трудных местах. Мало кто так делает; вот мой предыдущий учитель был совсем другой. Тот отвешивал нам подзатыльники, если мы пропускали хоть слово, – и Томми потёр свою макушку, как будто её всё ещё покалывало от щедрых порций затрещин, воспоминание о которых было единственным, что он вынес для себя после года занятий со своим «предыдущим учителем».

– Я думаю, я мог бы попробовать прочитать это, – сказал Нэт, рассматривая книги.

– Ну почитай, а я тебе помогу, – предложил Томми с покровительственным видом.

И так, не без дружеской «поддержки» Томми, Нэт, запинаясь, прочитал страницу, и его новый друг сказал ему, что скоро он «наловчится» и будет читать так же, как все остальные. Потом они посидели и по-мальчишески поговорили на разные темы, в том числе об огородничестве; потому что Нэт, глядя вниз со своего насеста, спросил, что растёт на многочисленных небольших грядках на другой стороне ручья.

– Это наши фермы, – сказал Томми. – У каждого из нас есть свой участок, и мы выращиваем на нём то, что нам хочется, только нужно сначала выбрать разные растения, но нам нельзя ничего менять, пока мы не соберём урожай, и мы должны ухаживать за тем, что посадили, всё лето.

– А ты что посадил в этом году?

– Ну, я перешёл на бобы, потому что их растить проще простого.

Нэт не удержался и рассмеялся, потому что Томми сдвинул шляпу на затылок, засунул руки в карманы и начал растягивать слова, бессознательно подражая работнику Сайласу, который управлял хозяйством у мистера Баэра.

– Ну-ну, не смейся; за бобами ухаживать гораздо легче, чем за кукурузой или картошкой. В прошлом году я пробовал посадить дыни и арбузы, но на них напали жуки, и до заморозков они не поспели, так что у меня вырос только один большой арбуз и две маленькие «мушкусные» дыни, – сказал Томми, произнося слово «мускусные» по-сайласовски.

– Кукуруза, похоже, неплохо растёт, – вежливо сказал Нэт, чтобы загладить свою насмешку.

– Да, но её приходится постоянно мотыжить. Ну а шестинедельные бобы нужно мотыжить всего один раз или около того, и они быстро растут. Я попробую их вырастить, потому что я первый вызвался. Стаффи тоже хотел, но ему пришлось согласиться на горох; только его полоть придётся, ну и пусть он попотеет, он такой обжора.

– Интересно, а у меня будет грядка? – сказал Нэт, думая, что даже мотыжить кукурузу, должно быть, приятное занятие.

– Конечно, будет, – послышался голос снизу. Это был мистер Баэр, вернувшийся с прогулки, он пришёл сюда специально, так как всегда находил время немного поговорить с каждым мальчиком по отдельности в течение дня. Он считал, что эти беседы дают им хороший задел на предстоящую неделю.

Внимание само по себе прекрасно, а здесь оно творило чудеса, потому что каждый мальчик знал, что папа Баэр проявляет к нему участие, и некоторые с большей готовностью открывали свои сердца ему, чем женщине, особенно старшие ребята, которым нравилось поверять профессору свои надежды и планы, как мужчина мужчине. Но когда они болели или попадали в переплёт, то инстинктивно обращались к миссис Джо, а малыши во всех случаях делали её своей матерью-исповедницей.

Спускаясь из гнезда, Томми упал в ручей; будучи привычным к таким происшествиям, он спокойно выбрался и удалился в дом, чтобы обсохнуть. После падения Томми Нэт оказался наедине с мистером Баэром, тот как раз этого и ждал и во время прогулки, когда они прошлись по участкам, завоевал сердце мальчика, выделив ему небольшую «ферму» и обсудив с ним будущий урожай так серьёзно, как будто от него зависело пропитание всей семьи. Обсудив эту приятную тему, они перешли к другим, и у Нэта появилось много новых полезных идей, которые разум принял с такой же благодарностью, с какой жаждущая земля принимает тёплый весенний дождь. На протяжении всего ужина Нэт размышлял над этими идеями, часто устремляя на мистера Баэра вопрошающий взгляд, который, казалось, говорил: «Мне понравилось, давайте поговорим ещё раз, сэр». Неизвестно, понял ли профессор немое обращение мальчика, но когда все ребята собрались в гостиной миссис Баэр для воскресной вечерней беседы, он выбрал тему, которая могла быть подсказана прогулкой по саду.