Моя любимая стерва E-Book

Татьяна Полякова

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Krimi
• Serie: Авантюрный детектив Т. Поляковой
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 316

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Анна – взбалмошная жена нового русского пресытившись богатой, но скучной жизнью, решила доказать и мужу, и себе, что прекрасно проживет и сама. Так уж получилось, что квартира, которую она сняла, выходила окнами на тюрьму. Это и стало причиной крутых перемен в судьбе Анны. Она оказалась в самом центре головокружительных событий. И, похоже конца им не предвидится...

Leseprobe

Татьяна Полякова Моя любимая стерва

Я набрала в грудь воздуха, сделала шаг навстречу женщине и, стараясь не заикаться, скороговоркой выпалила:

– Простите, можно с вами поговорить?

Женщина нахмурилась, инстинктивно отступила на шаг, но, задержавшись взглядом на моем лице, сделала попытку улыбнуться и спросила:

– Что у вас случилось?

Вот те раз, что у меня случилось, в самом деле? Я поморгала, забыв прикрыть рот, и попыталась вспомнить, что надо говорить дальше. Безрезультатно. В голове вертелась разная чепуха – и настойчивее всех реклама колготок «Нашу любовь не разорвать». Я продолжала таращить глаза, а женщина нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, в конце концов не выдержала и ткнула пальцем в значок на моей груди. Значок был большой, круглый, с огромными буквами «Хочешь похудеть? Спроси у меня»…

– Гербалайф? – обрадовалась она.

– Ага, – еще больше обрадовалась я и так воодушевилась, что смогла разжать челюсти, правда, произнести что-нибудь путное не успела.

– Да он мне даром не нужен, – сказала женщина. – Подруга такие деньги выкинула – и что?

– Что? – проблеяла я, радуясь возможности вставить слово.

– Ничего. Вот ничегошеньки. А как мучилась: картошку нельзя, пироги нельзя… после четырех только коктейль из этой дряни, да если себя голодом морить, и без гербалайфа похудеешь.

– Вы не совсем правы, – жалобно пропищала я. – Он выводит из организма шлаки… – Что еще такого делает гербалайф, я вспомнить не могла и вздохнула: от жалости к себе и к гербалайфу, конечно, тоже.

– Ерунда, – отмахнулась женщина. – Есть прекрасные народные средства. Травы надо пить. Очень полезно, и ни копейки не стоит… У меня здесь записано… – Она полезла в сумку, а я, чуть не плача, ждала и ругала себя на чем свет стоит. Надо же быть такой дурой, все из моей головы разом вылетело…

Женщина между тем извлекла записную книжку толщиной с Библию и сурово огляделась. Неподалеку было уличное кафе, заметив его, она заявила:

– Идемте туда, – и гордо зашагала в направлении разноцветных зонтиков. Я поплелась следом, не зная, чего мне больше хочется: зареветь в голос или потихоньку удрать. «Идиотка несчастная, – мысленно шипела я. – Сейчас же возьми инициативу в свои руки и убеди эту женщину, что гербалайф…» Тут начинались проблемы, я совершенно ничего, ну ничегошеньки не помнила об этом чертовом гербалайфе.

Мы достигли первого стола, женщина плюхнулась на пластмассовый стул, он издал подозрительный звук, а я замерла, но ничего не случилось. Поэтому я тоже устроилась за столом и с полчаса слушала женщину, время от времени открывая рот и произнося:

– Да… э-э-э… ага…

За полчаса я смогла получить четырнадцать рецептов, написанных весьма неразборчивым почерком, массу полезных советов и номер телефона собеседницы вкупе с предложением «в случае чего, звонить не стесняясь». «В случае чего именно», я так и не поняла, но ее это, по-моему, не волновало.

Тут взгляд ее остановился на моей блузке, и она спросила:

– Это откуда?

– Из Парижа, – растерялась я.

– Дорогая?

– Как вам сказать…

– Вижу, что дорогая. У меня глаз наметанный. Сами ездили или привез кто?

– Сама, – пискнула я, начиная стыдиться.

– Это бриллианты? – Палец с ярко-красным ногтем нацелился в мое ухо. Я испугалась и поспешно кивнула. Женщина внимательно оглядела меня и заявила: – Чего вы мне голову морочите?

– Я? – пугаясь все больше и больше, пролепетала я.

– Конечно. Ведь вы распространяете гербалайф?

– Да.

– Глупость какая…

– Почему же глупость? – Я вдруг обиделась и даже разозлилась.

– Потому… – отрезала женщина, поднялась и зашагала прочь.

Я тяжело вздохнула, убрала рецепты в сумку и позвала официанта. Съела два пирожных, двойную порцию мороженого с шоколадом, покосилась на свой значок и вновь тяжко вздохнула: «Ни на что я не гожусь», – и совсем было собралась всплакнуть, но тут рядом со мной появился парень, сел напротив, широко улыбнулся и сказал:

– Привет.

– Привет, – ответила я, вглядываясь в его лицо. – Мы знакомы? – поинтересовалась на всякий случай.

– Еще нет, – развеселился он.

– Тогда займите другой столик, свободных мест более чем достаточно.

Парень скорчил забавную физиономию и ткнул пальцем в значок.

– Я спрашиваю, – заявил он, а я поморщилась и мысленно показала ему язык.

– Вы хотите похудеть? – спросила я.

– Конечно.

– Не морочьте мне голову, – совсем как женщина несколько минут назад, заявила я и отвернулась.

– Правда хочу. Очистить организм и все такое. А телефон у вас есть? Меня Сашей зовут, а вас?

Я извлекла из сумки визитку, сунула парню и, пробормотав: «Худейте на здоровье», поспешила покинуть кафе. Потом сняла значок, бросила его в сумку и побрела куда-то без видимой цели.

Очень скоро мне это надоело, и я стала поглядывать на троллейбусы. Я не очень люблю пешие прогулки, но троллейбусы просто ненавижу. Перевела взгляд на такси, начала злиться и даже прошипела: «Такси тебе не по карману», отошла подальше от тротуара, чтобы не испытывать свою стойкость, и оказалась возле щита «Приглашаем на работу».

Объявлений было множество, я добросовестно прочитала все. В основном требовались секретари-референты. Всю прошлую неделю я угробила на подобные объявления. В первый раз нелегкая занесла меня в какую-то подворотню в старом городе. На здании из красного кирпича, таком ветхом, что его стоило бы снести еще в прошлом веке, красовались бумажка с надписью «Эверест», приклеенная к обшарпанной двери, и стрелка, упирающаяся в полуразвалившийся забор тоже из красного кирпича. Пока я хлопала глазами, силясь сообразить, что бы это могло означать, за моей спиной возник мужчина кавказской национальности и радостно пропел:

– Заходи, дорогая…

– Вы кто? – сурово одернула я.

– Я? – слегка растерялся он. – Рафик меня зовут. А тебя, красавица?

– А меня налоговая полиция. Это ваша лавочка?

– Моя, – пролепетал он.

– Готовьте документы, – еще больше посуровела я, отступая от двери. – Сейчас подъедут наши товарищи.

Рафик моргнул и вроде бы вытаращил глаза, впрочем, наверняка тут не скажешь, потому что они от природы были большими и в уготованном им месте не помещались. Воспользовавшись его замешательством, я поспешно удалилась и, только оказавшись в такси, вздохнула с облегчением.

После этой встречи я старательно избегала подозрительных офисов. В фирмах, занимающих приличные здания в центре, меня встречали приветливо. Хозяин, как правило, молодой мужчина, поднимался навстречу, усаживал в кресло, угощал кофе и с веселой улыбкой выслушивал пожелание совершать ежедневный трудовой подвиг в его конторе. После чего меня провожали до двери и просили передать привет супругу. После шестого привета я рассвирепела и позвонила Максиму.

– Это твои происки? – прошипела я зловеще, потому что звонила из автомата, не в силах больше сдерживать негодование.

– Что? – весело спросил он.

– Меня не берут на работу.

– Куда?

– Какая, к черту, разница?

– Ты хочешь устроиться кондуктором? – еще больше развеселился он.

– Между прочим, у меня высшее образование.

– Ну и что? Я встречал кондукторов с высшим образованием.

– Я хотела устроиться секретарем-референтом.

– Серьезно? – вдруг загрустил Максим. – А ты умеешь печатать?

– Я научусь…

– Извини, дорогая, но ты не умеешь даже заваривать кофе.

– Я не умею? – мое возмущение не знало границ.

– Не умеешь, – вздохнул он. – Но, несмотря на это, я все равно люблю тебя.

– А я тебя нет, – отрезала я и повесила трубку.

В общем, с идеей стать секретарем-референтом пришлось распроститься, потому что Максим, конечно, прав: печатать я не умею, мысль ежедневно по восемь часов сидеть на работе приводила меня в ужас, а кофе я действительно готовлю паршиво. Тут уж ничего не поделаешь.

Поскучав возле стенда с объявлениями и махнув на все рукой, я заспешила к стоянке такси и через пятнадцать минут уже входила в кабинет Лильки. Она восседала за огромным столом в деловом костюме черного цвета и белоснежной блузке. Лильке хорошо, у нее есть характер, принципы и стремления. А у меня только лень, хороший аппетит и дурные привычки.

Лилька радостно улыбнулась мне и шепнула заговорщицки:

– Ну как?

– Никак, – хмуро ответила я, готовясь к основательной взбучке.

– Что «никак»? – начала злиться подружка.

– Что спрашиваешь, то и никак. Не могу я приставать к людям на улице. Знаешь, по-моему, это даже неприлично.

– Чепуха. И ты это прекрасно знаешь. Такая работа тебя закалит. Поможет выработать характер.

– Может, он выработается как-нибудь по-другому?

Лилька собралась метнуть в меня молнию, но неожиданно передумала. Подошла, села рядом и даже обняла, а потом запела сахарным голоском:

– Ничего, зайчик, это только первый день. Тебе надо пересилить себя…

– Не зови меня зайчиком, – проворчала я, у Лильки все зайчики: и девочки, и мальчики, это иногда раздражает.

– Хорошо, дорогая. – Она улыбнулась, чмокнула меня в нос и спросила: – Хочешь кофе?

– Ничего я не хочу, – нахмурилась я.

– Что за настроение? Ну-ка, улыбнись… Пойдем сегодня в театр, там комедия… Не помню, как называется, но это не важно. Наденешь свое голубое платье… Ты в нем такая красавица, все плохое настроение как рукой снимет.

Голубое платье я любила. Задумалась, глядя в потолок, и поделилась наболевшим:

– Я видела колье к нему. В центре голубой камень и россыпь бриллиантов. Представляешь?

– Ты ведь его не купила? – насторожилась Лилька.

– Подумываю… – честно созналась я, а надо было помалкивать, потому что подружка сразу же начала метать молнии.

– Что ты болтаешь! – рявкнула она. – У тебя есть деньги на такие покупки?

– Вообще-то есть…

– Это не твои деньги, а деньги твоего мужа.

– Какая разница, раз он всучил их мне?

– Неужели ты не понимаешь, что он тебя испытывает? – В этом месте я скривилась и попросила жалобно:

– Отвяжись, а? Я не купила это колье и не куплю.

– Слава богу, – вздохнула подружка, как будто мы с ней на пару только что пережили опасное приключение. – Ты должна держаться, найти работу, научиться себя обеспечивать и доказать в конце концов, что ты вполне способна обходиться без него.

– А я что делаю? – поинтересовалась я, заметно поскучнев. – Только Максим обзвонил всех знакомых, и теперь приличной работы мне ни за что не сыскать. Если по-честному, делать я ничего не умею, а распространять гербалайф мне не хочется.

– Ну его к черту, – согласилась Лилька. – Попробуем что-нибудь придумать… Этот гад звонил?

– Ага.

– Звал назад?

– Само собой.

– А ты?

– Что я?

– Ну… ты дала понять, что порвала с ним окончательно?

– Послала его к черту.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнула Лилька и добавила: – Так ему и надо…

«Гадом» мой муж стал четыре месяца назад, до тех пор числился в «душках». Такая немилость объяснялась просто: мы разводились, то есть, если быть до конца откровенной, это я с ним разводилась. Максим об этом даже не помышлял, считая мой поступок глупой блажью. Впрочем, что бы я ни делала, он все считал глупой блажью, хотя я мало что делала, зато очень умело изводила свою дражайшую половину (это, конечно, мнение мужа). Максим женился на мне два года назад. Заметьте: это он на мне женился, лично я не делала никаких попыток выйти за него замуж.

Я только что закончила институт и искала работу. Искала, не особенно напрягаясь, так что дело продвигалось ни шатко ни валко. Лилька, которая старше меня на четыре года и всегда отличалась избытком жизненных сил, взялась мне помочь. С Максимом у них было шапочное знакомство через каких-то общих друзей. От них-то подружка и узнала, что ему требуется секретарша. О работе секретаря у меня было смутное представление, но Лильку это не остановило, и она, дав массу полезных советов, потащила меня к Максиму.

На работу меня не приняли, будущий супруг за пять минут смог распознать во мне профессиональную лентяйку, а так как к своей работе он относился чрезвычайно серьезно, то исключительно вежливо меня отфутболил. Однако вечером позвонил мне и пригласил поужинать. В работе мне уже отказали, и ужинать я не пожелала, недвусмысленно намекнув, что Максим интересовал меня исключительно как возможный работодатель. Надо знать характер моего мужа: он развил прямо-таки фантастическую деятельность. Настойчивые ухаживания завершились тем, что я в конце концов промямлила «да» и мы поженились.

Несмотря на молодость, муж уже в то время руководил крупной фирмой (до сих пор не знаю, чем они там конкретно занимаются), являлся членом всех городских клубов и обществ, а также считался одним из самых перспективных молодых людей в партии, в которой состоял уже несколько лет (название партии я записала на бумажке после длительных и безуспешных попыток его запомнить, но и сейчас с уверенностью назвать не смогу).

После бракосочетания с последующим венчанием в кафедральном соборе, с хором певчих, десятью «Мерседесами», одним «Роллс-Ройсом» и тремя кинокамерами, вопрос о моем трудоустройстве отпал, так и не возникнув. Я стала женой крупного бизнесмена и два года весьма успешно подвизалась в этой роли: тратила мужнины деньги, лучезарно улыбалась налево-направо и исправно трепала супругу нервы своими капризами. С некоторым опозданием он обнаружил у меня вздорный характер, поставив на вид вспыльчивость, чрезмерную избалованность, эгоизм и абсолютное нежелание считаться с его мнением. У меня были встречные претензии (с моей точки зрения, весьма обоснованные). Мы отчаянно ругались (не реже трех раз в неделю), я била посуду и топала ногами, а Максим хлопал дверью, а потом без конца звонил по телефону, на который я принципиально не реагировала. К вечеру он возвращался с огромным букетом, мы быстренько мирились, ехали в какой-нибудь ресторан ужинать с шампанским по случаю перемирия и чувствовали себя безмерно счастливыми до следующего скандала, который, кстати, мог возникнуть по любому поводу, а также без оного вообще. Мое плохое настроение в утренние часы часто способствовало этому, а поскольку с Максимом мы виделись в силу специфики его работы только утром и вечером, то, как правило, и скандалили по утрам, чтобы вечером помириться.

Такая жизнь устраивала обоих, пока в пылу полемики, возникшей из-за какого-то дурацкого костюма, который я пятый месяц не могла забрать из чистки по причине отсутствия свободного времени, так вот, пока из-за этого дурацкого костюма, рассвирепев более обыкновенного и совершенно потеряв контроль над собой, Максим вдруг не рявкнул:

– Ты без меня дня не проживешь…

Это показалось обидным, и я поинтересовалась:

– Я не проживу?

– Разумеется, – подло улыбаясь, ответил супруг. – Ты даже не знаешь, где продают хлеб. Ни за что не найдешь булочную и умрешь от голода.

– Это черт знает что такое! – решила я и запустила в мужа хрустальную вазу. Она была очень тяжелой, и, если честно, мне никогда не нравилась. Ваза упала на ковер без видимого для себя ущерба, это слегка удивило меня, и я еще немного ее побросала, причем так увлеклась, что временно забыла про Максима. Он понаблюдал за мной, покачал головой и изрек:

– Ты совершенно нелепое создание. Кактус.

Одно дело, когда тебе говорят о вздорном характере, и совсем другое, когда обзывают каким-то кактусом. Я вытаращила глаза и выкрикнула:

– Что ты сказал? – надеясь, что муж перепугается и возьмет свои слова обратно. Но он упрямо повторил:

– Кактус. – И это стало причиной нашего развода, то есть я в тот же день поехала в суд и подала на развод, воспользовавшись тем, что был вторник, а заявления как раз принимали по вторникам.

Правдиво указать причину развода я не могла, ну что же в самом деле, так и писать, что муж обозвал меня кактусом? Поэтому я немного схитрила и причиной своей немилости к супругу указала его нежелание меня понимать. Эта фраза вызвала недоумение у женщины, принявшей мое заявление, а потом и всех моих многочисленных знакомых. Но мне она казалась очень удачной, и я, чтобы придать себе уверенности, то и дело повторяла вслух: «Он меня не понимает».

Не дожидаясь возвращения Максима с работы и игнорируя дребезжащий телефон, я собрала свои вещи и отправилась к родителям. Все вещи, которые я считала своими, собрать за несколько часов я просто не могла, к тому же в грузовое такси они бы попросту не уместились, поэтому пришлось выбирать, то есть что-то оставлять в опостылевшем доме мужа, а что-то брать с собой, и я пережила несколько восхитительных мгновений, глядя на шляпки, успевшие выйти из моды, шкатулки, костяной веер из Гонконга и прочие милые безделушки, которые так трогают сердце одинокой женщины…

В конце концов я смогла покинуть дом мужа и свалилась как снег на голову своим родителям, которые, благополучно переложив заботу обо мне на плечи мужа, думать не думали, что я смогу вернуться. Пока грузчик и водитель перетаскивали вещи, папа и мама стояли в прихожей наподобие скорбных памятников.

– Я от него ушла, – заявила я сурово и сочла необходимым добавить: – Он меня не понимал.

Папа, под предлогом посещения парикмахерской, выскользнул из квартиры и от соседей позвонил Максиму. Тот явился через пятнадцать минут в сильнейшем гневе. Рявкнул с порога:

– Что ты вытворяешь?! – Но должного впечатления не произвел.

– Ты не понимал меня, – заявила я обиженно, а супруг пошел пятнами:

– Это я тебя не понимал? А кто ж тебя понимал в таком случае?

Продолжать разговор в подобном тоне я сочла неуместным и удалилась в ванную, откуда меня так и не смогли выманить, как ни старались. Все трое стояли возле двери и по очереди меня урезонивали.

Чрезвычайно довольная собой, я соорудила ложе из банных халатов и полотенец, а Максим остался ночевать, как видно, рассчитывая, что к утру я подобрею. Ничуть не бывало. Утром я твердо заявила ему из-за двери:

– Ты меня никогда не понимал. – И добавила зловеще: – А еще назвал кактусом.

– О боже! – простонал муж. – Я тебя умоляю… не можешь ты из-за такой чепухи… в конце концов, кактус очень миленькое растение… и вообще…

– Я подала на развод, – ядовито сообщила я, а Максим, чертыхаясь, не приняв душ и не побрившись, отбыл на свою работу, после чего я покинула ванную.

Родители приняли сторону супруга (подозреваю, с целью от меня избавиться), Максим продолжал свои настойчивые увещевания, и жизнь в доме родителей вскоре сделалась совершенно невыносимой.

На помощь мне, как всегда, пришла Лилька. У нее был громадный опыт разводов с мужьями, и она сразу же с головой окунулась в мои проблемы. Я переехала к ней, из квартиры выходила крайне неохотно и всегда в сопровождении Лильки и ее друзей, у Максима теперь не было никаких шансов со мной встретиться. В отместку он безобразно вел себя у судьи, трижды назвав меня избалованной, дважды «не отдающей себе отчета в своих действиях» и один раз «ребячливой», а в заключение заявил, что никогда со мной не разведется. Мне предложили все как следует обдумать, дав на это месяц.

– Он сунул им взятку! – рычала Лилька в коридоре суда и сверкала глазами. Максим изловчился перехватить меня возле машины и сказал очень серьезно:

– Кончай дурить, а? Клянусь, я больше никогда не назову тебя кактусом.

Это отвратительное слово вызвало во мне прилив ненависти, а глагол «дурить» сильнейшую обиду, я сдвинула брови и со всей ответственностью заявила:

– Ты меня никогда не понимал, – после чего устроилась в Лилькином «Фольксвагене» и отбыла, ни разу не взглянув в сторону супруга.

Максим продолжал попытки встретиться со мной, чтобы обсудить проблему. Никакой проблемы я не видела и ничегошеньки обсуждать не хотела. Супруг очень быстро смекнул, что, если я буду жить у подруги, шансы видеться со мной равны нулю. В один прекрасный вечер он заявился к Лильке и, слегка сдвинув ее в сторону, прокричал в недра квартиры, рассчитывая, что я его услышу:

– Ты имеешь право на жилплощадь!

Разумеется, я имела право, оттого незамедлительно выплыла в прихожую, а Максим повторил:

– Ты имеешь право на половину дома.

– Да, – кивнула я головкой и торопливо добавила: – Только мне от тебя ничего не надо.

– Я не могу жить сразу на трех этажах, когда ты ютишься у подруг.

У Лильки я вовсе не ютилась, жила она одна, а квартира насчитывала четыре комнаты общей площадью сто двадцать квадратных метров, но спорить я не стала и взглянула на супруга с интересом. Лилька, немного подумав, решила впустить его в прихожую. Максим посмотрел на нее сурово, перевел взгляд на меня, заметно подобрел и предложил:

– Может быть, мы где-нибудь поужинаем и обсудим этот вопрос?

Ужинать с Максимом я не собиралась, очень хорошо зная, чем может закончиться этот ужин, подумала немного, широко улыбнулась и осчастливила его:

– Хорошо. Только Лилька поедет с нами.

Муж тяжело вздохнул, а Лилька скорчила в ответ злобную гримасу, хохотнула, победно вскинула голову и уплыла переодеваться.

Воспользовавшись моей беззащитностью, муж тут же ухватил меня за руку и невнятно пробормотал:

– Я тебя люблю. И не вздумай сказать, что ты меня – нет. Ни за что не поверю, это все глупость и притворство.

– Конечно, – усмехнулась я. – Глупость, что же еще? А я сама – кактус.

– О господи, – начал он скулить сквозь зубы, получалось довольно забавно. – Угораздило же брякнуть такое…

– Вот-вот, – поддержала я его. Он сжал мою руку с большим рвением, возвел очи к потолку и только собрался сказать что-нибудь в высшей степени впечатляющее, как в прихожей возникла Лилька, Максим скривился, опустил глазки и обреченно проронил:

– Поехали.

Ужин удался на славу, бирюзовое платье шло мне необыкновенно, любимые пирожные таяли во рту, Лилька трещала как заведенная, что позволяло совершенно не следить за разговором: вставить слово мне все равно не дадут. И вот тут Максим сказал:

– Продадим дом, а деньги разделим.

Сообразив, что он такое заявил, я довольно отчетливо икнула, выпучила глаза и, кажется, остолбенела.

– Как это продадим? – пролепетала я где-то через минуту, Максим пил кофе, а Лилька безуспешно пыталась вернуть отпавшую челюсть на ее законное место.

– Как продать? – через минуту смогла спросить и она, после чего мы с отчаянием переглянулись.

– Очень просто, – пожал муж плечами. – Зачем мне этот дом, если я живу один? Кстати, я уже неделю ночую в гостинице. Дом навевает грустные мысли, мне тяжело в родных стенах, где все напоминает о любви, которой я лишился.

– Ты сам виноват, – насторожилась я.

– Возможно, но жить в этом доме я не собираюсь. Хочешь – живи ты.

Я нахмурилась, уловив в его словах намек на хитрость. Наш дом мне очень даже нравился, и продавать его я не собиралась. Он располагался в самом центре города, но в тихом переулке, и вдобавок ко всему имел свой, хотя и небольшой, зато самый настоящий парк. Метрах в двухстах от нашего дома находилась церковь восемнадцатого века, необыкновенно красивая, и дважды в день я могла наслаждаться колокольным звоном (что было весьма благотворно для моей души). Считалось, что в прошлом веке дом этот принадлежал губернатору, человеку образованному и не чуждому культуры, оттого дом мог похвастать редким сочетанием красоты, вкуса и благородства, который придает подобным строениям солидный возраст. Конечно, внутри дом совершенно переделали, но все равно складывалось ощущение, что живешь во дворце, а в городе мой дом так и называли – «губернаторский». Он стоил безумных денег, интриг, сплетен и завистливых взглядов, и вдруг: продать. Это что же вообще такое? Именно этот вопрос я и задала Максиму.

– Я же объяснил, – пожал он плечами. – Я не могу жить в этой громадине, когда ты теснишься у подруги.

– Я не буду тесниться, – пролепетала я.

– Тогда возвращайся и живи, где тебе положено.

– А ты?

– А я буду ночевать в гостинице.

– Тогда я не смогу тесниться, то есть жить, в то время как ты…

– Мы можем жить там вместе. Не забывай, что в доме два входа, мы даже никогда не встретимся.

Пока я обдумывала, как сказать «да» с минимальным ущербом для своей гордости, Лилька рявкнула:

– Ни за что! – Рявкать она умеет, все сидящие в зале вздрогнули, словно по команде, и испуганно повернулись, а Лилька перешла на шепот: – Ни за что…

– Тебя-то кто спрашивает? – вздохнул Максим.

– Она моя лучшая подруга, – ткнув в меня пальцем, сказала Лилька. – И я не позволю превращать ее в безропотное создание, лишенное чувства собственного достоинства… – Подружка минут десять распиналась в том же духе, а я смотрела на скатерть и думала о своем доме.

– Ты его не продашь, – сказала я, как только Лилька заткнулась.

– Продам, – нахмурился Максим. – У меня уже и покупатель есть.

– Кто? – дружно ахнули мы.

– Черноусов, – ласково ответил Максим, а я позеленела от возмущения: Черноусовы были нашими извечными недругами. Что до самого Черноусова, так мне безразлично, где он и что он, но его мадам неизменно действовала мне на нервы. Крашеная стерва, которой давно стукнуло сорок, а она все прикидывалась тридцатилетней, писала маслом дурацкие картины, которые пыталась всучить всем, кто вовремя не проявил должной бдительности, считала себя интеллектуалкой и на этом основании вечно задирала нос. А однажды назвала меня «милочка». Я в ответ стала называть ее «дорогушей», и вскоре мы стали злейшими врагами. Муж ее руководил крупным банком, и она дважды смогла нанести мне серьезный удар. Сначала явилась на прием в диадеме с двенадцатью бриллиантами, а потом муж подарил ей «Лексус», в то время единственный в городе.

Конечно, я очень быстро оправилась от удара и смогла ответить по достоинству, но все равно такое не забывают. И вот теперь эта мерзавка будет жить в моем доме.

– Ты с ума сошел? – сурово сказала я, глядя в небесно-голубые глаза мужа.

– Мне не нужен этот дом, – скривил он презрительно губы, разумеется, из чистого упрямства. – Хочешь, живи в нем, не хочешь – я его продам.

– Хорошо, – улыбнулась я, призвав на помощь все свое мужество. – Продавай.

Лилька жалобно ойкнула и съездила мне ногой по щиколотке, я улыбнулась еще шире, а Максим начал покрываться пятнами.

– И продам.

– Э-э, – вмешалась Лилька. – Давайте не будем спешить в этом вопросе. Такой дом продать нетрудно, а вот купить…

– Пусть продает, – не выдержала я, достала платок из сумки и аккуратно заплакала: – Разве ты не видишь, он нарочно мучает меня.

– Садист! – фыркнула Лилька, хватая мои руки, и тоже заплакала.

– Я не стал бы его продавать, если бы ты не мыкалась по подругам, – устыдился Максим.

– Я не мыкаюсь.

– Нет, мыкаешься.

– Хорошо, я куплю себе квартиру, то есть ты мне ее купишь.

– А сам останусь в доме? На кой он мне черт?

– Ты можешь жениться, – заявила Лилька, а я нахмурилась и взглянула на мужа с подозрением.

– Чтобы жениться, надо для начала развестись. А я этого делать не собираюсь.

Подружка усмехнулась, а я кивнула не без удовлетворения.

– Все-таки с домом спешить я бы не стала, – произнесла я примирительно.

– Хорошо, – туманно согласился он. – Я покупаю тебе квартиру и каждый месяц выплачиваю алименты до тех самых пор, пока ты не устроишься на работу. Если суд нас разведет, мы продаем дом, а деньги делим пополам. Думаю, это справедливо.

– Она обойдется без твоего пособия, – влезла Лилька, и я кивнула, хотя очень сомневалась, что обойдусь.

Дома подружка сразу же взялась меня поучать.

– Где твоя гордость? – воздевая руки, повизгивала она, бегая по комнате. – Я бы на твоем месте хлопнула дверью и ни копейки не приняла от этого чудовища. Пусть бы подавился своими деньгами. Рабовладелец… Я бы лучше жила на вокзале… – Тут Лилька малость притормозила и посмотрела на меня с сомнением.

– Я не могу жить на вокзале, – на всякий случай предупредила я. – И если по закону мне что-то положено…

– О господи! – Лилька тяжко вздохнула. – Прав твой муженек, ты совершенно… – Она махнула рукой и добавила: – Кактус.

– Сама ты кактус, – разозлилась я.

– И нечего обижаться. Возвращайся к мужу. Ты из тех женщин, что без этих волосатых мерзавцев дня не проживут.

– Еще чего. Очень даже хорошо проживу, и Максим вовсе не волосатый. Он симпатичный и, когда ведет себя прилично, просто душка, а ты моя лучшая подруга и не должна называть меня всякими обидными словами, иначе придется с тобой поссориться, хотя мне этого вовсе не хочется, потому что я тебя люблю и очень уважаю за твой характер, возможно, у меня нет твоего характера, но это дела не меняет, и ты…

– Заткнись, – нахмурилась Лилька. – Короче: квартиру берем самую дешевую, этим я сама займусь. А пособие пятьсот рублей, и пусть посылает по почте, нечего ему к тебе шастать.

– Как это пятьсот? – испугалась я. – Что за глупости ты говоришь…

– Пятьсот, – отрезала Лилька. – И ты от них откажешься, как только устроишься на работу. Будешь зарабатывать сама. Решительная женщина, способная постоять за себя…

– Лилечка, а квартира? В нее же надо мебель?

– Возьмешь все необходимое из дома, только необходимое, – насторожилась она. – К тому же я сомневаюсь, что тебе потребуется много мебели.

– Почему это? – потихоньку начала впадать я в панику.

– Приличную квартиру ты купишь потом сама. А пока берем однокомнатную «хрущевку». Это будет хорошим стимулом начать новую жизнь и взяться за себя всерьез.

– Может, не стоит? – пролепетала я.

– Стоит, – ответила Лилька. – Будем делать из тебя человека.

Не знаю, что тогда имела в виду подружка, но сейчас она взирала на меня с очень постным видом, тяжело вздыхала и время от времени хмурилась.

– Ты могла бы к нему вернуться, – заявила она наконец, сверля меня взглядом.

– Ни за что, – ответила я, и Лилька успокоилась.

– Ладно, гербалайф не очень удачная затея, позвоню Арсеньеву, может, у него есть место…

– Какое? – насторожилась я.

– Господи, да какая разница, лишь бы деньги платили.

Ободренная таким образом, я отправилась домой, с облегчением подумав, что сегодня моя судьба вряд ли решится. Я покинула Лилькин кабинет, а также здание, где он размещался, и направилась в сторону кафе, на ходу заглянув в кошелек. Его содержимое меня озадачило. Два дня назад Максим выдал мне тысячу (уже четвертую в этом месяце, знай об этом Лилька, она непременно бы меня убила, но она, слава богу, не знала), но эта самая тысяча каким-то непостижимым образом опять испарилась. Я попыталась вспомнить, что я купила: тапочки, лак для ногтей, шапочку для душа (она оказалась не очень удобной, хотя шла мне необыкновенно), сухой корм для Ромео и два килограмма мяса ему же. Больше я ничего не покупала… как будто. «Придется опять звонить Максиму, – опечалилась я, вздохнула и с горя съела пирожное и выпила молочный коктейль, хотя сидела на диете и строго-настрого запретила себе сладкое. – Максим прав, – думала я при этом с грустью. – Я кактус. И Лилька права: у меня нет характера, есть только дурные привычки. Я ни на что не годное, никчемное создание». Через полчаса мне стало так жаль себя, что пришлось покинуть кафе, дабы не расплакаться.

Я брела по улице и чувствовала себя бесконечно одинокой. Ноги сами собой вынесли меня к «губернаторскому» дому, и я буквально зарыдала, так мне стало жалко себя, а потом взяла такси и поехала к мужу в офис.

По дороге я смогла успокоиться, перестала вздыхать, а затем разозлилась на себя: следов безутешных рыданий в лице не наблюдалось, но и косметики практически не осталось, она вся была на платке. Приводить себя в порядок рядом с совершенно незнакомым мужчиной я сочла неуместным, а появляться в офисе мужа в таком плачевном виде – тем более. Поэтому на половине дороги я неожиданно передумала и отправилась домой, где выпила чаю, подкрасилась и только тогда поехала к мужу, но за это время мне в голову успело прийти столько разных мыслей, что я забыла, по какой такой нужде я к нему собиралась, и поэтому я, конечно, разозлилась.

В приемной сидела секретарша. Я подумала, что это место могло бы принадлежать мне, и с удовлетворением решила, что выглядела бы гораздо лучше этого бледного создания с неопределенного цвета волосами. Девушка хмуро посмотрела в направлении двери и тут же расцвела в улыбке.

– Здравствуйте, – пропела она, и я пропела в ответ:

– Добрый день.

– Максим Сергеевич один, проходите, пожалуйста.

– Спасибо, – скривилась я, можно подумать, если б муж был не один, я бы осталась сидеть в приемной.

Я вошла и кашлянула, а муж поднял голову от каких-то бумаг на столе.

– Привет, – сказала я и на всякий случай нахмурилась. Он поднялся, подошел, обнял меня за плечи и поцеловал, правда, вполне невинно, то есть по-братски. После чего усадил в кресло и сам пристроился рядом.

– Очень рад тебя видеть, – наконец изрек он.

– У меня почему-то кончились деньги, – вздохнула я. – Просто напасть какая-то. Только-только были в кошельке и раз… куда-то улетучились, я даже не знаю куда…

– Бог с ними, – сказал Максим. – Я рад, что ты пришла. Хочешь, куда-нибудь съездим? А можем просто погулять в парке. Сегодня хорошая погода. А потом прокатимся по магазинам.

– Я не хочу по магазинам, – запротестовала я, заподозрив мужа в намерении дать мне взятку.

– Хорошо, в магазины не поедем. Знаешь, я очень скучаю, – сказал он, а я вздохнула:

– Я тоже скучаю.

– По-моему, это глупо, – заметил Максим. – Я имею в виду скучать друг без друга, когда мы можем быть вместе.

– Ты… – нахмурилась я, но он меня перебил:

– Я знаю, что не понимал тебя. Я сожалею и приложу все старания… и мне больше в голову не придет сравнивать тебя… я имею в виду, говорить всякие глупости.

Я замерла, боясь, что он произнесет дурацкое слово и все испортит, но у Максима хватило ума вовремя прикусить язык, я перевела дух, и мы отправились в парк.

Муж был настоящей душкой, и я совсем уже решила к нему вернуться, но тут у него в кармане ожил сотовый, и я совершенно отчетливо услышала, как эта мегера из приемной назвала его Максимом. С какой стати, если для нее он Максим Сергеевич? Выяснению этого обстоятельства я и собиралась посвятить оставшееся время, а муж в очередной раз продемонстрировал все коварство своей натуры: во-первых, он нагло утверждал, что она сказала «Максим Сергеевич», а во-вторых, что у него важный разговор, именно им он и намерен заняться, а не выслушивать всякую чепуху.

Я смерила его ледяным взглядом и отправилась в сторону стоянки такси, муж бросился следом и хватал меня за руки, но делать это, одновременно разговаривая по телефону, было все-таки неудобно, и я смогла загрузиться в машину, вторично наградив его ледяным взглядом. Мне стало совершенно ясно: мы не подходим друг другу.

Размышляя об этом, я смотрела в окно и не заметила, как очутилась возле подъезда своего недавно приобретенного жилища. Расплатилась, вышла и в который раз с недоумением воззрилась на совершенно нелепое сооружение. Дом был старым, ветхим, облезлым, а еще здесь водились тараканы. Это было мне доподлинно известно, потому что три дня назад я ходила к соседям за молотком, когда у меня свалилась со стены Нефертити, и лично видела таракана, который расположился прямо над выключателем. С перепугу я забыла, зачем пришла, и попросила соли. Соль мне дали, но я сразу же выбросила ее в форточку, боясь, что в соли могут оказаться тараканьи яйца, или чем они там размножаются.

Надо сказать, что квартиру я не видела до самого своего заселения сюда. Квартирный вопрос решала Лилька и решила по своему разумению. Максим категорически возражал, что послужило веским аргументом «за», в результате мы победили, и я сюда въехала. Конечно, лучше бы мне этого не делать. Лилька хотела, чтобы у меня был стимул. Не знаю, что конкретно она имела в виду, у меня же, лишь только я переступила порог, было одно желание: сиюминутно скончаться. Однокомнатная «хрущевка», где кухня вовсе не была кухней, а прихожая прихожей. Я и одна там не смогла бы разместиться, а мои вещи – тем более. В квартире в рекордные сроки сделали ремонт, но выглядеть лучше она не стала. Ко всему прочему, находилось это чудо на пятом этаже, а так как было их всего пять, лифт отсутствовал.

Подумав об этом, я вздохнула и вошла в подъезд. Поднялась на один пролет, свирепо посмотрела на соседского кота, который не дал себя погладить, и на всякий случай заглянула в почтовый ящик. Газет я не выписывала, писем не ждала, но… В ящике лежал листок, вырванный из школьной тетради и сложенный вчетверо. Я машинально его развернула и прочитала: «Пожалуйста, в 19.00 подойди к кухонному окну». Я повертела записку в руках, скомкала, сунула в карман, потому что никогда не сорила в подъездах, и цыкнула на несчастного кота, точно он был во всем виноват. Потом стремительно поднялась на пятый этаж и вошла в квартиру, где меня, радостно виляя хвостом, встретил Ромео (Ромео – такса, ему четыре года, он ужасный трусишка и обжора, а еще он не любит гулять, что мне в нем очень симпатично, потому что я гулять тоже не люблю, особенно по утрам).

– Привет, – сказала я и поцеловала его в нос. На сегодняшний день он был единственным существом мужского пола, не вызывающим у меня отвращения.

Ромео в ответ лизнул меня и немного поскулил, продолжая вилять хвостом, это могло означать все, что угодно. Сегодня это означало, что он разбил греческую вазу и стянул скатерть с кухонного стола. За такие деяния пес заслуживал хорошей взбучки, но вместо этого я села на диван, похлопала ладонью рядом с собой, приглашая Ромео присоединиться, и решила ему пожаловаться:

– Ты не знаешь, а я знаю: на самом деле я – кактус. Самое бесполезное и нелепое создание на свете.

Ромео посмотрел на меня, моргнул, лизнул руку, а потом сунул нос в карман и извлек комочек бумаги.

– Видишь, что здесь написано? – начала я к нему приставать. – В семь часов подойти к кухонному окну. Как думаешь, что за идиот написал такое?

Ромео ничего не думал. Он спрыгнул с дивана и стал играть с бумажкой, не скажу, чтобы игра его очень увлекала, он по натуре довольно ленивый, но лапой ее шевелил и вроде бы к чему-то прислушивался, а я добавила:

– Наверное, это дети.

Почерк детским не был, хотя с уверенностью утверждать это я бы не стала, то есть, может, и детский, конечно, но похож на взрослый, скорее мужской, чем женский. Может, записка адресована прежней хозяйке квартиры? Или ее по ошибке бросили не в тот ящик? Совершенно идиотская записка. Хотя, возможно, это приглашение к свиданию? Кто-то приглашает даму своего сердца подойти к окну, а он сам ровно в семь появится под балконом с гитарой… Балкона у меня не было, это я знала доподлинно, к тому же для романтического свидания место было явно неподходящее. Дело в том, что окна моей квартиры выходили на тюрьму. Не знаю, что имела в виду Лилька, заселяя меня сюда: может, она всерьез верила, что подобное соседство сподвигнет меня на свершение трудовых подвигов, а может, решающую роль сыграла цена: за однокомнатную «хрущевку» в ветхом доме просили копейки. Я поднялась с дивана, прошла в кухню и замерла возле окна, опершись ладонями на широкий подоконник.

От тюремной стены дом отделяло метров двадцать. Метров двадцать зеленой травки без единого деревца. Стена высоченная, сложенная из кирпича, сверху колючка в несколько рядов. Тюрьма была старой и славилась на всю Россию. Из моего окна мало что разглядишь: верхние этажи здания, построенного еще при Екатерине Великой, с толстенными решетками на узких окнах, да крыша, покатая, из светлого железа, ослепительно сверкающая на солнце. Рядом с центральным зданием угадывались другие, поменьше, я видела разноцветные кусочки крыш, по вечерам там горели мощные фонари и лаяли собаки. Только псих решит исполнить мне серенаду в таком месте.

– Все-таки это странно, – сказала я и даже нахмурилась, а потом добавила: – Это чья-то глупая шутка.

Вернувшись в комнату, я взяла записку, разгладила ее руками и принялась изучать почерк. Почерк как почерк, ни о чем он мне не говорил и ни о ком не напоминал.

– Глупая шутка, – с облегчением вздохнула я и выбросила записку в мусорное ведро. Накормила Ромео и устроилась в кресле с книгой, Ромео забрался ко мне на колени, закрыл глазки и принялся сопеть, а я улыбаться. Комната показалась уютной, а вечер расчудесным.

Зазвонил телефон, я насторожилась, но трубку снимать не спешила. Это скорее всего Максим, так и оказалось: автоответчик был включен, и я услышала голос мужа.

– Я знаю, что ты дома, – заявил он. – Заеду часиков в девять. Привезу деньги. Я тебя люблю. Давай мириться, а?

Шестьдесят секунд кончились, и ему пришлось заткнуться, я показала телефону язык, пропела дурашливо: «Давай мириться, а?», подражая мужниной интонации, поцеловала Ромео и углубилась в чтение. Однако где-то через час стала поглядывать на часы. Сначала время от времени и как бы между прочим, но чем ближе стрелка перемещалась к отметке «7», тем настойчивее я за ней наблюдала.

– Глупость какая, – презрительно фыркнула я и даже попыталась читать вслух, но как только старинные часы отбили один удар из положенных семи, переложила Ромео на диван и выскользнула в кухню, осторожно подобралась к окну и выглянула.

На зеленой лужайке внизу никого не было. Я стояла, пялилась на свежую травку и стала злиться по-настоящему. Стою у какого-то дурацкого окна из-за какой-то дурацкой записки. Да надо мной просто посмеялись, никто и не думал появляться под окнами. Однако шутка довольно глупая. Что же имел в виду этот самый шутник? В конце концов он должен был проверить, удалась его шутка или нет, то есть появиться и посмотреть, торчу ли я возле окна или совершенно не обратила внимания на записку.

Я простояла не меньше десяти минут, таращилась то направо, то налево, но никакого подобия человека не заметила. Дом наш был последним в ряду, напротив него, как я уже сказала, располагалась тюрьма, а чуть дальше старое кладбище. Хоронить там перестали еще лет сорок назад, так как кладбище уже давно оказалось в черте города. Оно было обнесено невысокой кирпичной стеной, и если шутник, к примеру, на нее взобрался, то вполне мог различить в окне мой силуэт. Должно быть, хохочет от души. А если у него есть бинокль, то он прекрасно видит выражение моего лица. Надо полагать, выгляжу я сейчас очень глупо.

Я отпрянула от окна и опустила жалюзи. Потом юркнула в комнату и отыскала театральный бинокль, не бог весть что, но все-таки. Вооружившись биноклем, я попыталась рассмотреть кладбищенскую стену. Под таким углом это оказалось нелегким делом и потребовало времени. Самое обидное, что ничего я углядеть не смогла, ну ничегошеньки. Если не считать двух ворон. Они сидели, нахохлившись, и в мою сторону даже не смотрели.

– Мальчишки озорничают, – твердо заявила я и убрала бинокль.

Вот тут и позвонили в дверь. Я вдруг испугалась и в прихожую вышла на цыпочках, посмотрела в «глазок» и увидела мужа. А может, это он так шутит? С него станется. Ромео, заметив мою нерешительность, робко выглянул из комнаты, а потом залез под стол.

– Трус несчастный, – прошипела я и открыла дверь.

Муж сунул мне в руки букет и быстро вошел, пока я не передумала.

– Ты оставлял записку в почтовом ящике? – спросила я, глядя на него с подозрением.

– Я? Нет. А что за записка?

– А… Глупость, одним словом. Ужинать будешь?

– Буду, – обрадовался муж, как выяснилось, преждевременно. В доме не было даже хлеба. Я развела руками и вроде бы устыдилась. – Ерунда, – отмахнулся Максим. – Сгоняем в универсам и все купим.

Уже в машине я, понаблюдав за мужем несколько минут, спросила:

– Ты хотел приехать в девять, а приехал в начале восьмого. Почему?

– Я нарочно сказал, что заеду в девять, чтобы ты не успела сбежать.

– С какой стати мне сбегать из собственной квартиры?

– Ну… например, для того, чтобы со мной не встретиться.

– Мне нечего бояться и вообще…

– Переезжай в наш дом, – вздохнул супруг. – У тебя никуда не годная квартира. А твоя Лилька чокнутая, и не возражай. Только чокнутая могла выбрать такое место. На улице ни единого фонаря, на кладбище бомжи… Я беспокоюсь за Ромео, он ведь гуляет один…

– Ну и что? – нахмурилась я.

– Ничего. Боюсь, как бы его не сожрали.

– Кто? – выпучила я глаза.

– Бомжи. Говорю, их полно на кладбище.

– Они могут сожрать Ромео? – пролепетала я.

– Конечно. Он трус и за себя постоять не сможет. Давай хотя бы его переселим в наш дом. Ты будешь заходить и кормить его, а он будет бегать в саду, там совершенно безопасно.

– Не могу поверить, что такое возможно… – все еще тараща глаза, сказала я.

– Ну, моя дорогая… открой любую газету. Этот район крайне неблагополучный. Такой женщине, как ты, здесь совершенно не место.

– Ты думаешь? – Я нахмурилась и стала смотреть в окно. Может, стоит рассказать Максиму о записке? Нет, не стоит. Выходит, я из-за любого пустяка должна обращаться к мужу. С дуралеями, которые так непонятно шутят, я разберусь и сама.

Ужин прошел в теплой и дружеской атмосфере, чему немало способствовала моя задумчивость. Половину из того, что говорил Максим, я попросту не слышала, на вторую половину не обращала внимания, должно быть, поэтому мы так и не поругались. Муж всучил мне деньги на текущие расходы и отбыл с некоторым сожалением после неоднократных намеков, что в гостинице ему страшно одиноко, а в моей квартире, весьма неудачно расположенной, женщине опасно оставаться одной.

Проводив мужа, я устроилась в кресле и немного поразмышляла. Очень похоже, что это происки супруга. Он хочет, чтобы я к нему вернулась и… Что «и»? Вот если бы в записке содержалась угроза – тогда понятно, а там какая-то дурацкая просьба. Я вышла в кухню и немного постояла возле окна, не зажигая свет. Зеленая травка внизу была ярко освещена, да и в кухне было довольно светло из-за прожекторов на тюремной стене.

Я нахмурилась и категорически запретила себе думать о записке. Потом позвонила Лильке.

– Как ты думаешь, бомжи могут съесть Ромео? – спросила я.

– Какие бомжи? – обалдела Лилька.

– Те, что живут на кладбище.

– А что, Ромео пропал?

– Слава богу, нет, но когда он пропадет, будет поздно. Так могут или нет?

– С чего ты взяла, что они живут на кладбище?

– По-моему, это очень удобное место, – безо всякой уверенности заявила я.

– А по-моему, ты говоришь глупости. И не вздумай вернуться к мужу. Если ты уступишь, я перестану тебя уважать.

– О чем ты думала, черт возьми, когда засунула меня в эту дурацкую квартиру? – разозлилась я и бросила трубку. А потом отключила телефон, легла в постель и позволила несчастному Ромео лечь у меня в ногах. То, что животное в опасности, стало совершенно ясно.

Утром пес скулил и легонько покусывал меня за руку. Часы показывали восемь, и Ромео пора было идти на прогулку. Еще вчера это не доставляло хлопот, я распахивала входную дверь и отправлялась досыпать, открывать дверь подъезда было без надобности, в ней имелась дыра таких выдающихся размеров, что Ромео без труда оказывался на улице. Но сегодня, открыв глаза, я сразу же вспомнила про бомжей и опасность, нависшую над любимым существом, быстренько оделась, уговаривая пса не волноваться, подумала и прихватила газовый баллончик.

К моему удивлению, во дворе было довольно многолюдно: сразу три женщины развешивали белье, бабульки стояли возле подъезда с хозяйственными сумками, должно быть, собрались в магазин, а несколько мальчишек катались на скейте. Признаться, такая бурная жизнь меня удивила, ранее полудня мне не приходилось появляться на улице, и я слегка растерялась, а потом обрадовалась: вряд ли при таком обилии народа кому-нибудь придет в голову напасть на нас с собакой.

Я поздоровалась с соседками и не спеша пересекла двор, поглядывая на Ромео, тот нехотя плелся сзади, поражаясь переменам в привычном распорядке дня.

– Все-таки я не могу отпустить тебя одного, – сказала я, извиняясь, пес посмотрел на меня, вильнул хвостом, и мы пошли веселее. Ноги сами понесли меня к кладбищу, и вскоре мы оказались перед калиткой из металлических прутьев. Я толкнула ее, раздался жуткий скрежет, и мы вошли на кладбище. Ромео на всякий случай прятался за моими ногами. – Тут никого нет, – разозлилась я. – Нельзя же быть таким трусишкой.

Кладбище было небольшое, с заасфальтированными дорожками и чистенькими тропинками, в центре стояла церковь, возле которой на скамейке сидели три старушки и чинно беседовали. Обойдя все кладбище, я не смогла обнаружить ни одного бомжа.

– Надо же придумать такое, – покачала я головой, решив задать мужу хорошую трепку, и отправилась домой.