На отшибе сгущается тьма E-Book

Амалия Лик

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Скрытый мотив. Психологические триллеры Амалии Лик
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 474

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

С момента убийства Линды Смит прошло два года. За это время детектив Ален Расмус ушел из полиции и попытался начать новую жизнь. Однако в день своей свадьбы он получает странное письмо с адресом незнакомой женщины и угрозой: дело еще не закрыто. Через две недели находят мёртвым друга и бывшего начальника Расмуса, Якоба Скара. На теле — тринадцать ран, рот зашит чёрной нитью, как у Линды. Убийца объявился вновь, чтобы начать охоту на грешников. И Ален оказался в самом ее центре. Теперь детективу придется вернуться в полицию и предотвратить череду жестоких убийств. Пока смерть не пришла за ним.

Leseprobe

Амалия Лик На отшибе сгущается тьма

© Лик А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

«Это выверенный до дрожи психологический триллер, где каждое слово – как порез. Это история не только о преступлении, но и о механизме памяти, боли и вины. Возвращение к делу становится для героя не шагом к правде, а медленным падением в личный ад. Точно. Жестко. Неотвратимо».

Екатерина Тёрина, редактор

* * *

У мести свой оскал.

Увидишь, и уже не забыть.

Глава 1 На отшибе

Что тебе рассказать?

Мне было девять, когда родилась сестра.

Мне было двадцать пять, когда я ее убил.

Родного отца я не знал, и большую часть детства, лет до восьми, мы жили вдвоем с мамой в полной нищете. Но это были счастливейшие годы моей жизни. Конечно, до встречи с ней. Самые счастливые до встречи с ней. Ты же понимаешь?

Вернемся к истоку. Я долго думал, когда это произошло. Когда я стал им. Наверное, во мне это было заложено, в моем гене. Он сложился из сухих веток, и нужна была всего искра, чтобы разгорелся огонь. Мог ли я стать другим? Уже не узнаем. Но если поместить меня в другое, чужое, лучшее детство… Все возможно.

В общем, у матери было патологическое нежелание работать, поэтому мы жили, а точнее, выживали на пособие, которого едва хватало, чтобы оплатить аренду комнаты. На еду, одежду и другие потребности оставались крохи. Но не платить за комнату мы не могли, иначе бы оказались на улице.

В семь лет я научился подворовывать в магазинах, по мелочи, в основном еду: консервы, сосиски. Иногда, раз в месяц, брал себе шоколадку. Но я не жаловался. Меня, может, и не устраивал такой расклад. Да, любому мальчишке хочется новые джинсы и кроссовки, велик свой, а не украденный, лимонад с чипсами. Но зато… в те времена я не боялся возвращаться домой. Да, именно так. Ты когда-нибудь боялся по-настоящему?

А потом, когда мне уже стукнуло восемь, мать встретила мужика и решила, что вытянула счастливый билет. Не знаю, для кого он был счастливым, но только не для меня. Он забрал нас из крохотной комнатки и перевез в свой дом на безжизненной, иссушенной земле на окраине Второго округа. Одноэтажный, две спальни, гостиная и кухня с небольшой верандой, выходившей к заросшему сорняками участку, где стоял проржавевший гриль. К дому был пристроен гараж, в котором отчим вечно ремонтировал чужие машины. Но в основном он работал водителем фуры, поэтому моя жизнь делилась на счастливые дни, когда он уезжал в рейс, и на ужасные – когда возвращался домой. Не жизнь, а зебра.

Ему не нравилось во мне все. Кажется, даже то, как я дышал. Но, понимаешь, не дышать я не мог.

Первый год он срывался на мне не так часто, только когда был сильно пьян. И это… было терпимо. Выдохнул и пошел в новый день с надеждой, что он будет лучше. А потом он стал срываться постоянно. Иногда давал подзатыльники, иногда кидал в меня тем, что попадалось под руку. И постоянно орал, его ор я слышал даже во снах, в очень неприглядных снах. Но мать всегда была на его стороне, говорила, что без него нам не выжить, что он дал нам дом и еду. Я не знаю, чушь это все. Если бы она пошла на работу, а не сидела целыми днями на диване, уставившись в телик, то он был бы нам не нужен. Я в этом уверен.

Ее он почти никогда не трогал, а меня… Сейчас выдам его любимую фразу: «Ты думаешь, мне это надо? Нет, но я вынужден воспитывать тебя, сосунок, чтобы ты вырос настоящим мужиком».

Вот только как можно вырасти мужиком, если все твое детство прошло в страхе и в боли. Я до сих пор помню влажные простыни поутру, после его уроков жизни. Но первые два года синяки быстро заживали, я держался, видя, что мать все устраивает, что теперь ей не нужно думать, где достать еды и как платить по счетам. Мне купили новые джинсы и черные кроссовки, и он даже притащил откуда-то старый велик, который я починил под его пристальным надзором.

Я даже подумал, что моя жизнь наладится, что он привыкнет ко мне или перестанет замечать. Я ходил в новую школу и даже пытался хорошо себя вести, ведь за прогулы и низкие оценки я получал смачную оплеуху, от которой кожа горела еще очень долго.

Но потом все изменилось.

Не знаю, виновата она в том, что после ее рождения моя жизнь превратилась в ад, или все же это отчим? Возможно, я должен был убить его, а не сестру. Но я хотел, чтобы он страдал так же сильно и ровно столько же, сколько страдал я. Я установил ему срок в восемнадцать лет, но, увы, он умер намного раньше, и не от моей руки.

Говорят, горе убивает.

Не соглашусь.

Убивают люди, а еще предметы, к примеру: нож, веревка, пистолет, бита, ну, ты понимаешь. А еще убивает стихия и болезни, но никак не горе. Меня ведь оно не убило, как не прикончил постоянный страх и даже жгучая ненависть.

Хотя бывали дни, когда жить действительно не хотелось: казалось, что я тону в своих чувствах, захлебываюсь в воспоминаниях. Но я продолжал дышать, видеть, слышать, чувствовать. Кровь никогда не текла из моего носа, ушей или рта из-за того, что внутри меня кровоточили ошметки сердца.

Я помню тот день.

Мама вернулась из роддома и принесла с собой постоянно кричащий комочек плоти. Отчим ходил вокруг свертка и никак не мог наглядеться на свою дочь. Не знаю, что он в ней нашел, в тот день ее кожа была бледной и отливала желтым, маленькие скрюченные пальчики, опухшие веки, редкие волосенки. Я бы не сказал, что сразу невзлюбил ее. Нет, это отторжение копилось много лет, укоренялось, вживалось и врастало во все мои клетки.

Сестру назвали Синди, прямо как куклу. Знаешь такую куколку? Белые длинные волосы, голубые крупные глаза, розовые маленькие губы.

Наша Синди в детстве была не такой. Абсолютно обыкновенная, карие глаза, темные тонкие волосы, большие упругие щеки. До пяти лет она была довольно упитанным ребенком, а потом переболела какой-то заразой и пошла ввысь, а не вширь. И к пятнадцати годам выросла в красивую стройную девушку, может, это и сыграло ключевую роль в нашей с ней истории. Она действительно стала похожа на куклу, красивую снаружи, но пластмассовую внутри.

Отчим ее обожал, для него она была всем, а я так и остался ничем.

В тот год, когда родилась сестра, он первый раз отстегал меня ремнем так, что кожа рассекалась лоскутами, а потом покрылась коркой, и шрамы так никогда и не затянулись. И знаешь за что? Синди отдали половину моей комнаты. Моя кровать стояла справа, ее деревянная кроватка – слева, вся такая увешанная игрушками, с красивыми ярко-желтыми простынями с белыми кроликами. Около окна поставили тумбу для вещей сестры и стол для пеленания, а под мои вещи выделили несколько пластмассовых коробок. Мой стол был перемещен к стене с дверью, куда свет люстры абсолютно не доставал. Чтобы делать уроки, мне приходилось включать огромный фонарь, но это было тоже запрещено, поэтому вскоре после ее рождения я перестал учиться. Хорошо хоть их это больше не волновало.

И вот в какую-то ночь я проснулся, слыша свой собственный крик. Мне приснился тогда жуткий кошмар, я хотел броситься к маме, но Синди так завопила, что в комнату ворвался разъяренный отчим и стал трясти меня как белье после стирки. Мать в это время укачивала Синди, а он стащил меня с кровати и поволок в зал. И вопил как бешеный: «Что ты с ней делал? Что ты сделал, маленький ублюдок?»

Я пытался оправдаться, объяснить, что мне приснился кошмар и что к ней я даже не подходил, но он и слушать не хотел. Отчим взял со спинки стула свой кожаный ремень и стал неистово стегать меня. Ни мои слезы, ни мольбы не остановили его.

Мама пришла ко мне, когда отчим отправился в спальню.

Она промыла раны, намазала их каким-то кремом и, даже не спросив, что случилось, сказала, что я не должен обижать сестру.

Обижать сестру…

Обижать сестру, мать ее!

Этими словами она нанесла мне последний удар, который стал больнее, чем все раны, кровоточащие на моем теле.

В тот вечер я решил, что больше никогда не буду оправдываться, не буду умолять о пощаде. В тот вечер я возненавидел сестру.

Я не вернулся в комнату, а сжался в клубок на диване, но так и не смог заснуть, потому что все тело адски болело, а при любом прикосновении я вздрагивал и чувствовал, как слезы сочились из глаз. Зато в ту ночь я понял простую истину: есть я, я один против всего мира. Нет ни одного человека на этом свете, ради которого стоит вести себя хорошо.

Глава 2

Ален Расмус сидел в машине, обдуваемый холодным воздухом из кондиционера, и внимательно следил за подъездом небольшого трехэтажного дома. Его тело затекло, а глаза устали неотрывно смотреть в одну точку. Он потянулся к бумажному стакану из-под кофе, но тот уже давно опустел.

Что он тут делает? Зачем приехал? Чего он ждет?

Ничего. Он просто сел за руль и поехал искать ответы. Две недели он боролся со своими мыслями, со своими демонами. Но они в очередной раз победили. Слова из письма, оставленного на пороге в день его свадьбы, поймали в ржавый капкан воспоминаний и трепыхавшейся надежды. Он не мог работать, не мог спать, не мог жить своей новой прекрасной жизнью. И дело было не только в содержании письма, но и в том, кто его оставил.

«Неужели Иллая вернулась?»

Та, кого уже два года все считали мертвой после того, как ее машина упала в реку и ушла на дно. Но ее тело так и не нашли, а он… Он даже и секунду этих двух лет не сомневался, что Иллая выжила. Да, она исчезла, канула в холодный поток его воспоминаний. Но пока Ален не войдет в безлюдное помещение морга и не услышит от коронера, что останки принадлежат ей без сомнений, никто не убедит его, что Иллаи больше нет.

Ален выплыл из мыслей, в которых уже слышал звук своих шагов по пустому коридору, видел перед собой закрытую белую дверь и металлическую ручку, до которой боялся даже дотронуться. Все внутренности покрылись ледяной коркой при одной мысли, что за дверью могло лежать ее обнаженное тело, а поблекшие каштановые кудри разметались по металлическому блестящему столу. Расмус подставил лицо под струю прохладного воздуха, остужая кожу.

Дорога сюда заняла у него двое суток. На ночь он остановился в придорожном мотеле, а с рассветом встал и помчался дальше. И вот он здесь, в городе Восточный Первого округа на Девятой улице у дома тридцать семь. И что он делал? Сидел в машине и смотрел в упор на дверь подъезда, будто участвовал в слежке. И при этом даже не пытался выйти и разведать обстановку.

А в голове вперемешку с мыслями об Иллае бултыхались, как выброшенные в бескрайнее море бутылки, вопросы: чего он пытается добиться своим визитом? готов ли увидеть ее? сможет ли узнать ее через столько лет? Алену было двенадцать, когда он видел мать в последний раз. Сколько ей сейчас? Лет шестьдесят. Что он почувствует, если найдет ее? Сможет ли простить ее, отпустив тоску и обиду?

Он столько раз обсуждал эту тему с психологом и даже решил, что справился с закостеневшими воспоминаниями и чувствами. Но, сидя в машине, скованный непонятным страхом и раздавленный беспомощностью, он чувствовал, как его до краев заполняет коктейль противоречивых эмоций. Расмусу казалось, что его откинуло в самое начало терапии, на которой настояли отец и Агнес. Ален отнекивался как мог, искал отговорки, любые причины, чтобы избежать того, чтобы чужой человек забирался к нему в черепную коробку. Но когда он полностью перестал спать по ночам, когда поиски Иллаи превратились в маниакальную зависимость и он стал кидаться на улице к каждой кудрявой или рыжей девушке – Ален сдался. И с тех пор посещал Дерека Муна. Он случайно познакомился с ним в одном из баров, куда периодически наведывался после событий двухгодичной давности, когда девушка, которую он полюбил, оказалась жестокой серийной убийцей, вершителем правосудия с огромными психическими проблемами. Но даже это не смогло растоптать его чувства к ней. Он уверял себя, что Иллая – зло. Но сердце шептало обратное, искало оправдания, похожие на толстый слой крема, скрывающий настоящую начинку торта.

В тот вечер он и Дерек разговорились, и приятный ненавязчивый мужчина предложил ему свою помощь. Мун казался отличным специалистом, который умел поддержать разговор, но не заходил слишком далеко и не давил. А еще его кабинет был в соседнем от полицейского управления Пятого округа здании, и у Дерека всегда находилось время для Алена. Лучшего варианта не стоило даже искать. Первое время Расмус ходил к нему раз в неделю, через несколько месяцев он стал посещать психолога раз в две недели. А последний год, после ухода из полиции, когда дело Иллаи наконец стало покрываться пылью, Ален наведывался к Муну всего раз в месяц – скорее просто по привычке, как к старому знакомому, чем для терапии. Оказалось, ходить к психологу не так страшно и унизительно, как он считал до этого. Именно благодаря общению с Муном он сблизился с Агнес и открылся отцу, да и его сон нормализовался. Пока две недели назад его не швырнуло обратно в прошлое.

Конечно, он рассказал о записке Муну. Позвонил на следующий же день и вывалил на ошарашенного психолога свои мысли, вновь лишившие его сна. Дерек пытался его успокоить и все эти дни настаивал на визите. Но Ален не мог, он был не готов и потерян. Да, как видно, вопрос ухода матери они так и не проработали.

«Надо наведаться к Муну», – подумал Расмус и посмотрел на выходящую из подъезда женщину.

Пригляделся к ней и отвел взгляд. Слишком молодая. Взял телефон и посмотрел на время. Вот уже пять часов он смотрел на дом, подъезд, людей, которые выходили и заходили внутрь. Каждый раз, когда дверь открывалась, все внутри него замирало, словно на него наставляли дуло пистолета. А потом он видел незнакомых людей и выдыхал, будто увернулся от пули.

Ален вновь взял телефон и открыл галерею, нашел фотографию того злополучного письма и всмотрелся в слова.

«Привет, детектив.

Поздравляю с днем свадьбы тебя и Агнес. Вы отличная пара! И вот мой тебе подарок:

Кэрол Джунс (Каролина Расмус), Первый округ, город Восточный, Девятая улица, дом тридцать семь.

Удачи. Передашь маме привет?»

Могла ли Иллая его обмануть? Но зачем? Чтобы что? А если это не от нее? Нет, точно она. Хотя подписи в письме не было, но он буквально слышал, как ее уверенный голос произносил их, ее интонацию, спрятанный смысл. С того момента, как он нашел письмо, вся его жизнь вновь пошла трещинами. Вернулась бессонница, которую он пытался скрыть от Агнес и отца, а слова все крутились и крутились в голове, мешая думать, дышать, любить. Он стал мужем Агнес и скоро станет отцом их ребенка. Но каждую ночь последние две недели он ложился спать с мыслями об Иллае и о своей матери. Даже на свадьбе, когда гости отмечали их праздник, он сбежал, закрылся в кабинете и судорожно искал любую информацию о Кэрол Джунс. Но ничего не нашел. У него уже не было доступа к полицейской базе, а в интернете никаких данных о ней не было. Он наткнулся на пару страниц в социальных сетях, но на фотографиях были улыбающиеся девушки. Его руки дрожали, когда он вводил в навигаторе этот адрес, больше всего Ален боялся, что там будет кладбище. И только когда увидел улицу на окраине города и жилой дом номер тридцать семь на ней, то смог дышать. Только после этого Расмус вернулся к гостям и натянуто улыбался, попивая домашнее вино.

Ему бы выйти из машины, зайти в подъезд и постучаться в каждую из квартир. Но он не мог заставить себя сделать это. Его ноги приросли к резиновому коврику, а руки при одной мысли впивались в руль или тянулись к сигаретам.

Что он ей скажет? А если она его не узнает? Скорее всего, не узнает. Ему уже тридцать девять, он давно не маленький мальчик. На лице трехдневная щетина, морщины и синяки под глазами от недосыпа. Он только напугает ее своим появлением.

Ален даже представить боялся, что будет с ним, если, увидев мать, он поймет, что все эти годы она была счастлива и даже не вспоминала о нем. Как он будет жить после этого? Сможет ли тогда простить ее? Дерек как-то рекомендовал ему найти фотографию матери, взять ее и высказать все, что он думает. Покричать на нее, выплескивая наружу всю его горечь и боль. Но как только он нашел на чердаке старую фотокарточку, то уставился на красивое молодое лицо, и ни одно слово так и не вылетело из его рта. Он спрятал фото в кошелек и теперь носил с собой в надежде, что когда-нибудь сможет вытащить и вывалить на плоское изображение непроходящую боль, что жила в нем все эти годы.

Зажглись фонари, и тут Ален увидел, как по улице идет пожилая женщина. Ее седые волосы были заплетены в косу, а горячий ветер колыхал подол просторного темно-коричневого платья. Она несла с виду тяжелый пакет. Ален не верил, что это она, но что-то в ее грустном лице было ему знакомо. Сердце Расмуса сдавили мощные ржавые тиски воспоминаний. Он достал сигарету и закурил, все так же продолжая смотреть на медленно идущую женщину. Его рука потянулась к дверной ручке, но тишину и его уверенность уничтожил гудок машины, которая промчалась мимо и чуть не наехала на велосипедиста, вырулившего из-за угла. Ален вздрогнул и уронил сигарету прямо на себя. Она упала на его ногу и юркнула куда-то между сиденьем и дверью.

– Черт, черт, черт, – выругался Ален, схватил телефон – у того уже некоторое время ярко светился экран – и быстро вылез из машины, ища тлеющий огонек. Вскоре сигарета была найдена и утилизирована. Но женщина уже скрылась. Ален еще раз выругался и взглянул на телефон, звук которого он отключил еще утром. Звонил Роберт, уже в десятый раз. И было еще столько же пропущенных от Тома.

Ален решил, что перезвонит, когда вернется в Пятый округ. Ему совершенно не хотелось сегодня разговаривать с бывшими коллегами. Он сел в машину, открыл бардачок и достал кошелек. Вытащил старую фотографию мамы и всмотрелся в затертый временем снимок. Расмус видел его тысячу раз, но сейчас вновь вглядывался в черты. Была ли та женщина его матерью или он просто слишком долго ждал и слишком упорно хотел ее узнать?

Экран вновь ожил. На этот раз звонил отец. Ален не сказал ему, что уехал. И тем более куда. Он даже соврал Агнес, что ему нужно уехать по работе на несколько дней, чтобы самому посмотреть новое дерево, которое они с отцом собираются купить для своего производства. Их бизнес деревянных изделий процветал, и эта ложь казалась такой правдоподобной.

Телефон продолжал звонить, и Ален, еще раз выругавшись, нажал зеленый кругляш.

Отец резко спросил:

– Ален, ты где?

– И тебе привет, папа. Я поехал по делам.

– По каким таким делам, Ален? Я уже молчу, что у тебя беременная жена, которой скоро рожать, и работы у нас невпроворот. А еще ты обещал мне поискать резчика.

– Ты поэтому мне звонишь? – сухо спросил Ален, он ненавидел оправдываться и не собирался этого делать.

– Нет. Тебя ищут Роберт и Том. Говорят, что не могут до тебя дозвониться и что это очень срочно.

– Они звонили мне, но я был занят.

– Интересно чем. И где ты вообще?

– Отец.

– Неужели ты поехал…

– Давай обсудим, когда я вернусь.

– Ален, я говорю тебе это, потому что люблю, – Март настойчиво делал акцент на каждом слове, будто пытался вдолбить свои слова в мысли Алена. – Тебе стоит вернуться домой и выкинуть то письмо.

– Мне пора, – ответил Ален и повесил трубку.

Только упреков Марта ему сейчас и не хватало.

«Интересно, зачем я так срочно понадобился Роберту и Тому, что они даже отцу позвонили?»

Расмус набрал Тома, специалиста по информационным технологиям Центрального полицейского управления Пятого округа, а по совместительству его друга.

– Привет, дружище, прости, что не отвечал, я тут немного занят, – начал Ален.

– Ален, ты должен срочно приехать в управление.

– Зачем это? – удивился Расмус. – Неужели у тебя память отшибло и ты забыл, что я больше не работаю в полиции?

– Мне не до шуток, – сказал Том таким загробным голосом, от которого веяло чем-то жутким, – Когда сможешь быть?

– Ну если ехать без остановки на сон, то завтра к вечеру должен добраться.

– Вот же! – взволнованно ответил Том.

– Да что, черт возьми, случилось? – взбесился Ален, он ненавидел, когда ему недоговаривали, якобы нагнетая интригу, в которой он не нуждался.

– Я на месте преступления, и тебе стоит к нам приехать.

– С какой стати? Ты с Якобом это обсуждал?

– В том-то и дело. Скар убит, – нервно выдохнул Том.

– Что? – хрипло спросил Ален, и его рука тут же потянулась к пачке сигарет.

Якоб Скар был начальником Центрального полицейского управления Пятого округа и его бывшим боссом. Он был опытным полицейским и прослужил городу больше сорока лет. Да, он нажил себе врагов, как и любой коп, и давно мог уйти на пенсию, но Скар слишком любил свою работу.

В мыслях Алена зазвучал голос Якоба: «Детектив во мне уснет только тогда, когда мой мозг перестанет функционировать, потому что расследование – это зависимость».

– Когда это случилось? – глухо спросил Ален. – Кто этот псих, что посмел напасть на начальника полицейского управления?

– Его убили вчера, примерно между десятью вечера и двумя часами ночи. На теле многочисленные ножевые ранения. А еще, – Том словно сглотнул и вобрал в себя воздух, – ему зашили рот черными нитками, а потом распороли их.

Воздух судорожными толчками выходил из легких Алена, он сжал пальцами лоб, пытаясь остановить нарастающую пульсирующую боль, во рту пересохло, но, вместо того чтобы потянуться к бутылке с водой, рука Алена сжала пачку сигарет.

– Этого не может быть. Не может.

– А еще мы обнаружили записку, адресованную тебе, детективу Алену Расмусу.

– Какого черта! Мать твою! – Расмус вырвался из машины, ему казалось, что руль, приборная панель и лобовое стекло надвигаются на него и вот-вот прижмут к креслу и расплющат. Он уставился на дом, за которым следил последние часы, и стал хватать ртом прожаренный за день горячий воздух. Достал из смятой пачки уцелевшую сигарету и сделал первый вдох едкого дыма.

– Что было в записке? – наконец выдохнул Ален.

– Не по телефону. Все расскажу, когда приедешь в управление. И лучше побыстрее.

– Выезжаю.

Расмус докурил и вернулся в машину. Взял бутылку воды, чуть высунулся в дверь и ополоснул пылающее лицо. Завел двигатель и с визгом шин тронулся с места. Он не рассказывал никому, кроме отца и Муна, о полученном послании. Неужели Иллая вернулась, чтобы отомстить? Или она вновь вершит свое жестокое правосудие? Но что мог натворить Якоб?

«Нет, это недопустимо! Невозможно!» – кричал про себя Ален.

Он знал Якоба много лет. Скар был до мозга костей детективом, порядочным, верным своим принципам. Он был любящим отцом и мужем.

Ален заскочил на заправку, купил целый блок сигарет, зная, что будет дымить всю дорогу, хот-дог, несколько бутылок воды, пару банок энергетика и орешков, чтобы чем-то занять себя в дороге.

«Иногда бессонница оказывается очень полезной», – подумал Расмус, ведя машину уже больше пятнадцати часов, делая только короткие передышки на редких заправках, чтобы размять тело и сбегать в туалет.

После обеда следующего дня Расмус поднимался по ступеням крыльца Центрального полицейского управления Пятого округа. Его рубашка давно смялась и пропиталась потом, брюкам тоже не помешала бы стирка, но он не мог потратить драгоценное время на душ и переодевание. По дороге Ален позвонил Агнес, которая уже была в курсе смерти Скара. Он сказал, что домой не попадет, а сразу отправится в управление, на что получил целую пулеметную очередь вопросов, на которые у него пока не было ответов. Расмусу сначала следовало все узнать самому, разобраться, что происходит, и только потом, дома, обнимать жену и убеждать ее, что не вернется в полицию, что теперь это не его дело. Но, проговаривая свою речь, Ален сам себе не верил.

Как говорил Якоб, бывших детективов не бывает. И начальник оказался безапелляционно прав.

Алену нравилось работать с деревом, но это никогда не заменит ему расследования, поимку преступников, когда надеваешь наручники и понимаешь, что все не зря, что ты делаешь мир лучше. А вот что несут в мир его деревянные столы, он так и не понял. Но знал, что не может ловить убийц, когда внутри укоренились сомнения. Поэтому он ушел со службы. Потому, что больше не был уверен в своей работе, в победе правосудия, в чистоте закона и его механизмов. Ален ни в чем теперь не был уверен. Он перестал быть беспристрастным, тем, на кого можно было положиться в любую минуту. Перестал доверять себе, гонимый бессонными ночами и жаждой найти единственного человека – Иллаю Стоун. Ему требовался этот перерыв, перезагрузка. Ему нужно было уйти, чтобы вернуться.

Том с немым скорбным выражением лица встретил его внизу, и они поднялись на третий этаж.

– Кофе будешь? – спросил Том.

– Не откажусь.

Они вошли в кухню, и Том взял одноразовый бумажный стакан и включил кофемашину. В комнате стоял кисловатый запах дешевого кофе, аппарат зажурчал, и Ален глубоко вдохнул. Он скучал по этому запаху, по шуму, который доносился из-за двери, где в открытом помещении, поделенном тонкими невысокими перегородками, кипела работа.

– Мне не верится, что Якоба больше нет, – тяжело сказал Ален. – Не верится. Каких-то две недели назад он был на моей свадьбе.

– Мне тоже, – хмуро ответил Том. – Как думаешь, это она?

– Не знаю. Но на нее не похоже. Зачем убивать Якоба? Если Иллая выжила и скрывалась два года, то зачем вернулась? Зачем убила его, да еще так? – Ален почесал щеку с отросшей щетиной, а Том пожал плечами. – Это же сразу ведет к ней. Нет. Она слишком хитрая, чтобы сделать такой глупый ход.

– Может, Стоун решила нам отомстить?

– Тогда почему начала не с меня?

– Ну… – Том отвел взгляд и пошел искать Алену ложку и сахар.

– Не надо сахара, уймись, – остановил его Расмус, когда Том нервно рылся в очередном шкафу. Том вздохнул и вернулся к другу.

– Скоро начнется брифинг, а пока пойдем в допросную, Тилинг хотел задать тебе несколько вопросов.

– Значит, дело возглавляет Хас? – размышлял Ален, глотнув горячий отвратительный кофе. Он бы сморщился от вкуса, но эта обстановка, запахи и звуки вызывали странную болезненно-необходимую ностальгию, и Расмус только кивнул.

– Да, он руководитель группы.

– Я хочу знать подробности и что было в записке.

– Я бы рад, друг, но не знаю, можно ли все тебе рассказывать.

– Понятно, – насупился Ален. Он не хотел показывать, но слова Тома укололи его в самое сердце.

Они вышли из кухни и направились к первой допросной, маленькой неуютной комнате со столом, четырьмя стульями и двусторонним стеклом, за которым можно было наблюдать за ходом допроса. Но в коридоре появился Маркус Шток, в прошлом заместитель Якоба, а сегодня временно исполняющий его обязанности. Он резко остановился перед Аленом и Томом, пожал обоим руку и взглянул на бывшего детектива.

– Расмус, рад, что ты снова здесь. Нужно переговорить.

– Хорошо.

– Том, попроси Хаса перенести брифинг на пять.

– Да, шеф.

Маркус быстро направлялся к своему кабинету, он был высоким и статным мужчиной, но все же уступал Алену в росте. Расмус следовал за ним, поглядывая на свое личное дело, которое нес в руке Шток. Они были знакомы много лет, но Ален еще никогда не пересекался с ним по работе. Тем более последние пять лет Маркус не участвовал ни в одном расследовании, а курировал отдел по связям с общественностью и занимался всеми административными делами Якоба как его первый заместитель.

– Выглядишь неважно, Ален. У тебя все хорошо? – спросил, обернувшись, Маркус, когда они подошли к его кабинету.

– Три дня в пути, я был в Первом округе, когда мне позвонил Том.

– А-а-а, тогда понятно.

Шток открыл дверь и пригласил Расмуса, а секретарю сказал вызвать Риту.

– Присаживайся, Ален, сейчас только Риту дождемся.

– А зачем нам она? – уточнил Расмус, не понимая, при чем тут начальник делопроизводства и кадров.

– Послушай, – Маркус рухнул в кресло и сжал лоб широкой смуглой ладонью, а потом серьезно посмотрел на Алена. – Якоба убили, и об этом деле, само собой, трубят все СМИ. Жестокое убийство начальника полицейского управления необходимо раскрыть как можно скорее и лучше еще вчера. Он был нашим лицом, представителем закона и правопорядка округа. На это дело мы перекинули все силы. Якоб был мне как отец, и я хочу, чтобы этот подонок уже завтра сидел у нас в наручниках.

– Я тоже этого хочу, но…

– Сегодня не может быть никаких «но». У нас тут дел по горло, а людей не хватает. Полная задница, ты даже не представляешь. Кражи, убийства, разбой, наркотики и ускользающие от ареста группировки, а еще пропавшие девушки, чьи дела смахивают на серию, и теперь убийство начальника Центрального полицейского управления. А ты мне про какие-то «но».

– Маркус, – сказал Ален и хотел уже задать конкретный вопрос, как в дверь постучали и вошла Рита, миниатюрная женщина в строгом деловом костюме и прямоугольных очках. Она держала в руках светло-серую папку.

– Добрый день, – произнесла она и присела на соседний от Алена стул.

– Добрый, Рита.

– Вот мы все и собрались, – начал Маркус. – Перейдем к сути. Ален, я хочу, чтобы ты временно вернулся к нам из запаса.

– Что? – чуть не поперхнулся Расмус. – Я ушел из полиции и сейчас занимаюсь совершенно другими делами.

– Бывших детективов не бывает, сам знаешь. Тем более ты был переведен в запас для сохранения пенсии за выслугу лет в полиции. Ты не отказался от этих привилегий и в таком случае можешь быть восстановлен – при твоем желании или при острой необходимости.

– Желания такого нет, – ответил Ален, но внутри него проснулось странное чувство, словно в душной комнате его жизни приоткрыли форточку, в которую наконец пробирается свежий воздух.

– Но у нас есть острая необходимость в тебе. Ты вел дело Линды Смит, руководил всеми следственными действиями, вы нашли убийцу, раскрыли несколько висяков и преступлений на сексуальной почве с несовершеннолетними. Ты знаешь, что это дело считается показательным.

– В нем нет ничего показательного. Убийцу мы так и не посадили, – сухо сказал Ален, почувствовал, как в нем пробуждается чувство безнадежности, которое он испытывал после закрытия дела.

– Не поймали, потому что ее считали погибшей. Но ввиду новых обстоятельств мы хотим вновь открыть дело и соединить расследование смерти Якоба и Линды Смит в одно производство.

– Что? Вы считаете, что это сделала Иллая?

– А ты уверен, что это не так? – удивился Маркус. – Даже не зная деталей… Или успел уже ознакомиться? – он нахмурился.

– Я ни в чем не уверен и ничего не знаю. Чтобы сделать какие-либо выводы, мне нужно изучить дело, поехать на место преступления и побывать в морге.

– Поэтому я тебе и предлагаю вернуться. Раскрывать подробности дела не детективу, – Шток сделал акцент на «не» и продолжил: – Мы не имеем права, а вот сотруднику полицейского управления…

– Я не могу, Маркус. Ты же знаешь, я работаю с отцом. И у меня скоро появится ребенок.

– У меня двое сыновей, и это не мешает мне работать в полиции.

Ален хотел сказать, что их работа очень отличается, но промолчал.

– Мы можем вас восстановить на время расследования, такое вполне допустимо, я уже все узнала и подготовила документы, – сказала Рита, улыбаясь и протягивая Расмусу бумаги.

– Я не могу, – мотнул головой Ален, но все же взял протянутые листы.

– Подумай, но пока ты не в штате, увы, никаких подробностей дела мы не сможем раскрыть.

– Это шантаж?

– Нет, я всего лишь следую правилам.

Щеки Алена пылали, ему казалось, что его загнали в угол. Стены стали надвигаться на него, он резко встал и вышел из кабинета. Спустился по лестнице и вышел в душный вечер. Достал сигарету и закурил. Горячий ветер не остужал кожу, а еще больше нагревал ее и высушивал. Алену казалось, что он раскаленная сковородка, поставленная на большой огонь.

Том показался из-за угла здания, в руках у него был держатель с тремя большими бумажными стаканами. Он подошел к Алену и протянул ему один.

– Решил сгонять за нормальным крепким кофе.

– Спасибо, – Расмус взял протянутый стакан и глотнул горького ароматного напитка.

– Как пообщался с Маркусом?

Ален затянулся дымом и махнул перед Томом листами.

– Друг, послушай. Я знаю, что ты не собирался к нам. Но… ради Якоба. Он заслужил, чтобы расследование вел ты.

– Хас стоящий детектив, и вы все отличная команда.

– Ты нам нужен. Ты знал Иллаю так, как не знал никто из нас. И ты ее один раз уже поймал.

– Том, это она поймала меня, если ты забыл, – усмехнулся Ален и сделал еще один глоток.

– Я помню. Но она тебя не убила.

– Видимо, я хороший парень.

– И отличный детектив.

Ален взглянул на чуть помятые им листы.

– Убийца шлет послания тебе, Ален. Его не интересует ни Хас, ни Маркус, ни я. Его цель – ты. И он бьет по больному. Неужели ты останешься в стороне? Ни за что не поверю.

– Не останусь, – сказал Ален, потушил сигарету и вернулся в здание.

Глава 3

Расмус поднялся к Маркусу и подписал все бумаги, после чего спустился к Тому. Они прошли в боковую переговорную, ту самую, где их группа часто собиралась, когда расследовала дело Линды Смит. Ален шел по родному и знакомому помещению, но внутри него разрасталась тревога. Когда-то эти комнаты были его домом, местом, где он хотел находиться каждый день. Сегодня же все казалось чужим. Детективы смотрели на него, кто-то здоровался, кивая, кто-то подходил, чтобы пожать руку. Но лица у всех были хмурые и озабоченные. Ему даже показалось, что в их взглядах читались обвинения. Это он не остановил Иллаю, и теперь Якоб мертв.

Ален сделал вдох и вошел в переговорную, где уже собралась оперативная группа. Роберт сидел за первым столом у двери и тут же подскочил, увидев Алена. Расмус пожал его руку и прошел дальше. За самым крайним справа столом сидел Чак, явно прибавивший в весе за последнее время. Он выглядел вялым. Рядом с ним, ближе к проходу, расположилась Ида Пеппер, ей было уже около тридцати лет, всего три года назад ее перевели из отдела по борьбе с наркотиками в отдел убийств. И за последние два года, насколько Алену рассказывал Том, она прочно укоренилась в их коллективе за свою самоотверженность и круглосуточную работоспособность. На вид крупная, ее тело состояло из сплошных вздувшихся мышц, лицо суровое, а волосы заплетены в тугие косы, которые обрывались у мощной шеи. Она преподавала самооборону в полицейской академии и еще в нескольких женских организациях и была тренером по борьбе.

«Интересно, она хоть иногда улыбается?» – подумал Ален, протягивая ей руку. Ида встала и крепко пожала ее, но глаза оставались холодными и недоверчивыми. Расмус улыбнулся, вспоминая слова Агнес три года назад:

– Ален, видел нашу новую перчинку? – Агнес всегда умела подмечать детали и придавать жизни своеобразную насмешливую окраску. – Знаешь, может мы теперь будем по утрам встречаться у управления? Как-то мне страшно с ней в лифт заходить. Так и кажется, что ее огромные ручищи сомкнутся у меня на шее. А если меня с ней в спарринг поставят? Прости, но я сразу рухну на мат и буду биться в конвульсиях, лучше уж ты меня прибьешь, чем она.

За левым столом сидел Хас Тилинг, один из лучших детективов Центрального полицейского управления, которому давно поручали значимые и резонансные дела. Он был невысокого роста, гладко выбрит, тронутые сединой волосы зачесаны назад, одет всегда в идеально наглаженную рубашку и брюки, а ботинки начищены до блеска даже после бессонных ночей в управлении. Расмус несколько раз был с ним в одной команде и ценил его профессионализм. Но ему казалось, что Хасу не хватает стержня, стального и не прогибаемого. Хотя ему ли было судить об этом после дела Линды Смит. Тем более поговаривали, что Хас метил на место Якоба, когда тот пойдет на повышение или пенсию, и это в обход Маркуса.

«Неудивительно, что это дело поручили ему», – подумал Ален, протягивая Хасу руку.

Тилинг встал, пожал ему руку и, взяв папку, лежавшую на столе, повернулся ко всем.

– Расмус, спасибо, что присоединился, и добро пожаловать обратно. Детектив Расмус будет в нашей группе. Мы должны поймать того, кто сделал это с Якобом, нашим шефом и другом. Надеюсь, мне не надо подробно напоминать всем, что информация конфиденциальна и не должна просочиться в СМИ. Ни одна деталь. – Хас просканировал взглядом собравшихся, на долю секунды остановившись на Расмусе, и Алену это очень не понравилось. – А теперь приступим. Вчера в загородном доме было найдено тело Якоба Скара. Его обнаружила Мари. В субботу она звонила отцу около девяти вечера, и они договаривались пообедать в час дня в воскресенье. Она немного задержалась, потому что заезжала за любимым пирогом Якоба в ресторан, а потом застряла в пробке. На телефон Скар не отвечал с самого утра, но Мари решила, что он в саду или занят чем-то в гараже. Она приехала к нему примерно к двум часам, но дверь никто не открыл. У нее был свой ключ, так она вошла в дом и обнаружила тело отца в кабинете.

Хас подошел к большой передвижной доске, стоявшей у стены, выдвинул ее в центр и показал на прикрепленные на ней фотографии. На снимках Якоб был привязан к креслу в рабочем кабинете, на груди по голубой рубашке растеклось огромное бордовое пятно вокруг множества порезов. Губы были в проколах, из которых торчали черные толстые нити. Ален смотрел на фото и не мог оторвать взгляд. Тошнота подкатила к горлу, но Расмус вдохнул воздух через нос и достал из пачки сигарету. Курить в помещении запрещалось, но даже держать ее в руках и нюхать табак приносило своеобразное облегчение.

– По предварительному заключению экспертов, Якоб умер от колотых ран в промежутке с десяти вечера до двух часов ночи.

– Сколько ран? – уточнил Ален.

– Тринадцать.

Ален втянул воздух через нос, а Хас продолжил:

– По предварительному заключению, все сделаны одним и тем же предметом. Орудие убийства на месте не найдено. Мы ждем анализ на соответствие с орудием, которым была убита Линда Смит.

– Но нож из дела Линды должен храниться в архиве улик, – прервал Расмус.

– Да, он в архиве. Мы проверили. Но мы должны провести этот анализ. Вдруг у убийцы есть такой же.

Ален кивнул.

– Продолжаем. Рот был зашит после смерти. И это пока первое несовпадение с делом Линды Смит. Либо убийца сделал это намеренно, чтобы сбить нас со следа, либо в этом был какой-то смысл.

– Или он не знал этих деталей, – сказал Ален.

– Или так. Тогда нам надо проверить, что было в прессе по делу Линды, – ответил Хас. – Если это подражатель, то мы об этом узнаем. Рассмотрим все версии. Сейчас эксперты заняты отчетами и анализами. Мы же с вами должны в первую очередь изучить улики и провести полное сравнение почерка этого убийства с убийством Линды и другими. Поэтому обсудим самую очевидную, на мой взгляд, версию. Я изучил дело Смит. Убийцей была Иллая Стоун, психолог и консультант по вопросам адаптации детей, подвергшихся насилию и переживших травмирующие ситуации. При облаве ее машина упала в реку недалеко от города Ром, тело так и не нашли. Верно, детектив Расмус?

– По сути да, по фактам нет.

– Уточни.

– Облавы как таковой не было. Ее еще не обнаружили на тот момент, когда она съехала в реку.

– То есть это была либо случайность, либо самоубийство, либо обманный маневр?

– Мы могли только гадать, что произошло в тот момент.

– Ясно. Как ты считаешь, какая доля вероятности того, что она не умерла в той аварии?

– Вероятность есть, – сказал серьезно Ален и сцепил руки, ему следовало рассказать им о записке, но что-то не давало произнести это вслух. Он должен был еще тогда, две недели назад, приехать в управление и рассказать Якобу и Тому, что получил послание. Может, это могло спасти жизнь его начальника. Но он промолчал. Как и сейчас.

– На столе в кабинете Якоба лежала записка. – Хас прикрепил к доске увеличенное изображение:

Детективу Алену Расмусу.

Рыба всегда гниет с головы. Глаза застилает пелена гордыни. Но голову я уже отрубил, а жабры, протухшие от уныния, вырвал. Осталось разобраться с туловищем, пожираемым плесенью жадности и зависти, червями блуда и чревоугодия. Зачем? Потому что она это заслужила.

Ты, Расмус, хвост, на который скоро сядут прожорливые мухи гнева.

Ален вчитывался в слова, пытаясь уловить интонацию и посыл. Это явно писала не Иллая. Сухой, высокомерный тон, официальное обращение, указание на мужской род отправителя.

– Есть какие-то мысли, детектив? – Хас серьезно смотрел на Алена.

– Мысли есть. Вот только не очень вам понравятся. Если Якоб, по мнению убийцы, голова, то можно предположить, что тело – это управление и его сотрудники, то есть все вы.

– Или конкретнее команда, которая вела дело Смит, – добавила Ида, и Расмус кивнул на ее комментарий и продолжил:

– И это может значить, что убийство Якоба только начало. Почему я хвост, возможно, из-за того, что ушел из управления, или потому, что был близок к Иллае. Сложно сказать с ходу. Что означает, что на меня сядут прожорливые мухи гнева? Наверное, отсылка, что и я под прицелом.

– Возможно, в прямом смысле, – вставила Ида. – Пули очень даже прожорливы и страшны в гневе.

– Сомневаюсь, ведь если у нас связь со Стоун, то она не пользовалась пистолетом.

– Пока у нее не появился твой, – опять кинула Пеппер, но Хас предложил Алену продолжить.

– Фраза «Она это заслужила» вызывает у меня двойственные чувства.

– Как и у меня, – кивнул Хас. – Либо «рыба», то есть жертвы это заслужили, либо…

– Это подражатель, и он считает, что Иллая заслужила возмездие. – Ален постукивал сигаретой по столу.

– Насколько я помню, – добавил Роберт, – в СМИ пару месяцев писали, что машина с убийцей упала в реку, то есть версия, что она умерла, была самая очевидная и еще долго мусолилась.

– Именно. Что у нас есть еще? – Хас посмотрел на Чака. – Продолжай.

– Еще мы рассматриваем религиозную составляющую, – ответил Чак. – В письме перечислены семь смертных грехов. Возможно, убийца религиозен и решил, что полиция вобрала в себя все грехи. Или Якоб был как-то связан с религией. Тут мы уже обратились за консультацией специалиста, я завтра поеду по церквям и приходам.

– Это в общих чертах о том, что мы имеем. Что-то еще видишь из записки, Расмус? – Хас вновь взглянул на Алена, тот сглотнул, зная, что должен рассказать о послании. Времени разбираться самому не было, да и сил после бессонных ночей тоже. Может, они увидят то, что упустил он. Может, это было предостережение или предупреждение, а он ни черта не понял? Ален откашлялся.

– Есть еще кое-что, – он поджал губы и напрягся всем телом. – Две недели назад, в день моей свадьбы, я получил письмо, – выдал он как можно быстрее.

Все ошарашенно уставились на Расмуса, атмосфера в переговорной начала ощутимо накалятся, но Ален достал телефон и открыл фото записки.

– Том, распечатаешь, я кину тебе на почту.

Том встал и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся и прикрепил к доске увеличенный текст:

Привет, детектив.

Поздравляю с днем свадьбы тебя и Агнес. Вы отличная пара! И вот мой тебе подарок:

Кэрол Джунс (Каролина Расмус), Первый округ, город Восточный, Девятая улица, дом тридцать семь.

Удачи. Передашь маме привет?

Хас сурово посмотрел на Расмуса.

– Ты кому-нибудь рассказывал об этом?

– Только отцу и моему психологу, – Ален опустил взгляд.

– Почему ты не пришел в управление? – возмутился Тилинг, нахмурив брови.

– Потому что не был уверен.

– Интересно, в чем? – Ида была напряжена и источала нарастающий с каждым ее вдохом гнев.

Ален смерил ее взглядом.

– Эти две записки написаны разными людьми.

– Как ты это определил? – усмехнулся Чак. – Ты теперь не только мастер по дереву, но и по анализу текстов?

Ален повернул голову и одарил Брэйва презрительным взглядом. Тот продолжал ехидно сверкать зубами.

– По интонации, по обращению – по тому, плюс написано от лица мужчины, – сухо ответил Расмус.

– Где оригинал? – спросил Хас.

– У меня дома, я привезу.

– Был только этот лист с напечатанным текстом или что-то еще? Как он попал к тебе?

– Кто-то оставил белый конверт на пороге моего дома. На конверте не было никаких адресов, марок или еще чего-то.

– Но могли быть отпечатки, частицы, – недовольно произнес Хас.

– Сомневаюсь, – буркнул Ален.

– Привози, отправим в лабораторию.

Расмус сжал челюсти, но сказать было нечего, он повел себя не как детектив, а как идиот. Он подвел Якоба.

– Что-то еще, о чем мы должны знать? – Хас сложил руки на груди, он был суров и всем своим видом показывал разочарование.

– Нет.

Алену хотелось крушить все вокруг, крушить себя.

«Какой из меня детектив? Вот какой? Так облажаться, подставить коллег, скрыть улики, вновь дать ей уйти, отпустить убийцу».

– Тогда поступим так. Расмус, ты должен быстро войти в курс дела и просмотреть все, что у нас уже есть, к завтрашнему утреннему совещанию. Для оперативной работы я решил номинально разделить нашу группу на две команды. Я, Чак и Ида будем заниматься уликами. Чак, продолжаешь работу по связи с религией и грехами. Выясни, был ли Якоб прихожанином какой-либо церкви, есть ли какая-то связь и почему именно гордыня приписана Скару. Мы с Идой заглянем в морг и поедем к Мари. Том, ты смотришь камеры на дорогах и проверяешь его телефон. Может, ему приходили какие-то угрозы или было что-то заслуживающее нашего внимания. Как думаешь, что-то сможем выжать из разбитого ноутбука?

– Сомневаюсь, жесткий диск уничтожен, – ответил Том.

– Ладно. Ален, ты проведи сравнение с делом Смит и Роттеров и прошерсти публикации, какие детали выставлялись на всеобщее обозрение. Роберт, поторопи экспертов с отчетами и помоги Алену со статьями. Вопросы?

Все напряженно молчали.

– Тогда всем спасибо, и будьте готовы к суточной работе. Мы должны вывернуться наизнанку, но найти этого урода. Ради Якоба.

Была уже полночь, когда Расмус вернулся домой. После брифинга к нему подошел расстроенный Том и спросил, почему он ничего не рассказал раньше, а Алену нечего было ответить. Он и себе-то боялся признаться, что чувства к Иллае не прошли, что он не забыл ее и не хотел давать новый ход делу, потому что боялся найти ее и не знал, как поступит в таком случае. Сможет ли надеть на нее наручники или даст ей вновь исчезнуть.

Его штормило от усталости и перенапряжения, тело ломило, и казалось, оно пропиталось забытым запахом погони. Он чувствовал себя гончей, которая уже несколько дней мчалась за призрачными кроликами.

Ален вошел в гостиную и увидел Агнес, которая сидела на диване и смотрела ночные передачи, ловко закидывая в рот свой любимый попкорн со сливочным маслом.

– Ты как? – спросила Агнес, посмотрев на него.

– Жутко устал, – Ален подошел к ней, присел на корточки и поцеловал ее огромный живот, обтянутый тонкой хлопковой тканью футболки.

– Как он себя вел?

– Это девочка, – парировала Агнес.

– Откуда ты знаешь? Мы же специально не узнавали пол.

– А мне не надо УЗИ, чтобы знать, что это девочка, – препиралась Агнес.

– А мы с отцом ждем мальчика, – хмыкнул Ален с хищной улыбкой.

– Напрасные ожидания, – отмахнулась Агнес и облизала сладкие, блестящие маслом пальцы. – И сходи в душ, а то я задохнусь от твоего нового суточного одеколона.

Ален стоял под струями горячей воды и никак не мог выключить кран и выйти из душевой кабины. Он знал, что Агнес ждала его в кровати и что она устроит ему настоящий допрос. Не сегодня, так утром, хотя, скорее всего, именно сегодня, пока он слаб и им можно манипулировать по полной. Он потянулся к крану и наконец перекрыл поток воды. Больше оттягивать было нельзя, или у Агнес появится дополнительный раунд вопросов, на которые он не сможет ответить. Тем более завтра, а скорее, уже сегодня ему надо быть в управлении рано утром.

Расмус забрался в кровать и прижался к горячему телу Агнес.

– Эй, и так духотища, отодвинься. Я и так чувствую себя подгорающим помидором на вертеле, еще мгновение – и лопну. – Она повернула к Алену лицо и скинула улыбку. – Рассказывай.

– Завтра, – Ален закрыл глаза.

– Еще чего. Я весь день не находила себе места, ты не звонил, отправил жалкое сообщение, и все. – Агнес тяжело вздохнула и нежно провела по его щеке. – Не верю, что Якоба больше нет. Как такое могло случиться? И почему тебя вызвали в управление? – Она сделала акцент на слове «тебя».

– Я слишком устал, чтобы пускаться в этот путь объяснений.

– А я? Ты о нас подумал? Хочешь, чтобы эту ночь я провела без сна так же, как ты последние две недели? – В ее голосе появились обида и горечь. – Не надо было нам все это устраивать. Жили себе без свадьбы, и все было хорошо.

– Агнес, это не из-за свадьбы.

– Тогда из-за чего? Что происходит, Ален? – переключилась она.

Расмус открыл глаза, прошелся рукой по уставшему лицу, удобнее устроился на большой подушке и рассказал все Агнес.

– Почему ты не сказал мне о письме? – обиженно спросила Агнес и поджала губы. – С каких пор ты перестал мне доверять? Я твой напарник.

– И моя беременная жена. Я не хотел, чтобы ты переживала.

– А с чего ты решил, что я бы переживала? А вот теперь я переживаю, очень переживаю. И не потому, что боюсь, что Иллая восстала из мертвых, а потому, что ты соврал мне. Боже, Ален.

– Прости меня. Я не знаю, почему так поступил.

– Вот и я не знаю. Всегда думала, что мы с тобой друзья. Это было превыше всего. Я всегда мечтала, чтобы муж был мне соратником, моим тылом, моим другом. Уж предмет для ублажения я и так могла себе найти, да и ребенка сделать не проблема. А вот друга…

– Агнес.

– Ален, на сегодня хватит. И ты мог бы со мной посоветоваться, перед тем как принимать приглашение вернуться в управление. Или хотя бы написать, мол, Агнес, убивают, спастись могу, только подписав бумаги. Я бы поддержала любой твой выбор, но хотелось участия. Ладно, забудь. Только больше не скрывай от меня ничего, я тоже детектив, если ты об этом забыл.

Рано утром Ален сидел за выделенным для него столом в общем зале. Его кабинетом завладел Чак непонятным для Расмуса способом. Как такого, как Брэйв, повысили до старшего детектива? Ален уже изучил предварительный отчет коронера и теперь занялся показаниями соседей, которые ничего не видели и не слышали, потому что их участки находятся достаточно далеко от дома Якоба. Тринадцать колотых ран, зашитый и распоротый рот. Детектив еще раз взглянул на фотографии и пошел на кухню за кофе, лучше пусть он горчит на языке. В комнате, пропахшей горелыми зернами, он встретил детектива Стенса Бловака, с которыми давно был знаком.

– Расмус, с возвращением! – сказал тот. – Как они затащили тебя обратно?

– И сам не знаю. – Ален поставил бумажный стаканчик под диспенсер кофемашины и нажал на кнопку.

– Ты в группе по Скару?

– Ага. А у тебя как дела? Что ведешь?

– Меня временно перенаправили на розыск пропавших девушек. Последней всего шестнадцать лет. Пропала три недели назад. Утром мать вернулась с ночной смены, а дочки нет.

– В таком возрасте подростки часто убегают из дома.

– По словам матери, девочка никуда не собиралась и сбежать якобы она тоже не могла.

Ален усмехнулся:

– Так говорят все родители. А почему тебя перекинули на это дело? С каких пор сотрудники из отдела убийств занимаются пропавшими?

– Подозревают серию.

– Серию похищений?

– Да. А может, и убийств. За последние два года пропало пять девушек в нашем округе и еще семь в соседних.

– И?

– Один типаж. Молодые, от пятнадцати до двадцати, светлые волосы, примерно одинакового телосложения, все стройные. Ни одна не вернулась.

– Зацепки есть?

– Ни одной.

– Серийник?

– Скорее всего. Так что сейчас собрали команду, будем искать связи. Но сам понимаешь, время упущено.

– Да, сложно вам придется. – Ален взял стаканчик и вдохнул знакомый бодрящий аромат. Оглянулся в поисках сахара.

– Сахар ищешь? – Ален кивнул.

– Закончился. Остался только заменитель, вон, на столе.

Расмус сморщился, заменитель он не любил.

– Что будете делать? Дело-то мертвое.

– Мертвое, но надо разобраться. Может, это только совпадения.

– Таких совпадений не бывает, – хмыкнул Расмус и вышел из кухни. Внутри него нарастала тревога.

Три недели назад пропала девочка, и уже не первая, две недели назад ему оставили записку якобы от Иллаи, а теперь убили его бывшего начальника и вновь оставили послание. Слишком много совпадений, слишком много.

Глава 4

На утреннем брифинге Хас и Ида рассказали, что побеседовали с Мари: она не знает ни об угрозах в адрес отца, ни о каких-то его тайнах, за которые его могли так жестоко убить. Церковь, по словам Мари, отец не посещал, он никогда не был верующим. Считал, что если бы Бог существовал, то он бы не допустил такой безнаказанной преступности.

– Мари еще в шоке, – сказала Ида. – Год назад она потеряла мать, скончавшуюся от рака, а теперь ее отец жестоко убит. Мы аккуратно спросили и про гордыню, что убийца приписал Скару, но Мари считает, что это совершенно не про него.

– И я с ней согласен, – добавил Хас. – Гордецом Якоб никогда не был. Но нам надо понять, какой смысл заложил в это убийца, с чего он так решил. Еще мы получили итоговый отчет по вскрытию. Смерть наступила с десяти вечера до полуночи. В крови было обнаружено немного алкоголя, на рабочем столе стоял пустой бокал и снотворное.

– Снотворное? – уточнил Роберт.

– Да. Сильнодействующее снотворное.

– Но в крови Смит был парализующий препарат, – тут же сказал Ален.

– Именно так. – Хас подошел к доске, взял черный маркер и нарисовал прямоугольник. Разделил его вертикальной линией на две половины. В левом столбце написал «Смит», а в правом «Скар». Под ними появились следующие надписи:

– Значит, на сегодня у нас три явных несовпадения, – размышлял Ален вслух.

– Именно. Остальное пока неизвестно.

– И я бы добавил мотив. Стоун убивала с определенной целью: она наказывала тех, кто плохо обращался с детьми.

– Убивала горе-родителей, – кинул Чак.

– Не только. Насколько мы выяснили два года назад, некоторые жертвы не являлись родителями. Но ее причина – всегда дети.

– А что стало с тем уродом, который изнасиловал дочку Линды? – спросила Ида.

– Посадили. Полиция успела добраться до него первой, – тихо сказал Роберт.

– Понятно. Его тоже стоит проверить.

Хас дописал в левую колонку «мотив – месть/наказание за детей», а в правую «мотив —?».

Тилинг повернулся ко всем и поджал губы.

– Придется отработать и эту версию.

– Ты же не думаешь, что Якоб… – начал Ален.

– Нет, – оборвал его Хас. – Но его убили, и мы должны понять почему. Проверить каждую зацепку и узнать мотив. Но вернемся к отчету. Я звонил терапевту Якоба, по его данным, проблем со сном у Скара не было и ему не выписывались рецепты на снотворное. Тогда предположим, что именно убийца принес снотворное, и первый вопрос: где он его достал? Можно ли его купить в аптеке? Нужен ли рецепт? Если да, то кто покупал этот препарат, что был в крови Скара. И этим займется Ида. Еще по отчету: количество сквозных отверстий в нижней и верхней губе совпадает с делом Линды, также первый прокол был сделан с внутренней части губы.

Тилинг вновь повернулся к доске и дописал в обеих колонках:

«Стежки/манера».

– Продолжаем. Что у нас по орудию убийства?

Ида встала и прошла к доске, прикрепив на нее фотографию с увеличенными ранами Скара.

– В доме Якоба мы не обнаружили ножа, которым они нанесены. Отчета по соответствию ран Якоба и Линды пока нет. Но я звонила в лабораторию, и мне сказали, что ширина лезвия не совпадает. По игле тоже пока выясняют, но тут еще сложнее. Анализ по нити не поступил.

– Спасибо, Ида, набери им еще раз в обед, у нас нет времени ждать, пока они там разродятся. Чак, у тебя что-то есть?

– Нет. Обзваниваю святош, но пока никакой информации. Если шеф не ходил в церковь, то это тупик.

– Вот и узнай. А потом посмотри, какие резонансные дела вел Якоб, чем занимался последние годы. Может, он вел что-то связанное с церковью или религией. Или есть скрытый мотив, а нас ведут по ложному следу. Пробегись по его висякам. Ищи все, что может нам помочь.

– Ален, ты ознакомился с материалами дела?

– Да. Но я бы хотел побывать на месте преступления.

– Это конечно. Но твоя цель – анализ. Может, мы еще что-то упустили. Том, что у тебя?

– По камерам пока пусто. Есть одна, на ней виден поворот на улицу, на которой расположился дом Скара. Проблема в том, что эта улица ведет и к другим участкам и маленьким улочкам, поэтому определить, кто ехал именно к Якобу, я пока не могу.

– А нет других камер? Можно и после его участка, так мы бы отсеяли тех, кто проехал дальше.

– Городских камер на той улице нет. Да и сомневаюсь, что нам это поможет.

– Если убийца готовился, – размышлял Расмус, – то он мог знать про эту камеру.

– Но он также понимал, что все, кто живет на этой улице, поворачивают в том месте. – Ида выпятила губы, словно пыталась верхней достать до носа. Ален давно заметил у нее эту привычку, но сейчас она бросилась в глаза.

– Тоже верно, – размышлял Хас. – Но это был поздний вечер, и я уверен, в этом районе машин в такое время поворачивало не так много.

– Не много, – подтвердил Том, уставившись в свой планшет. – Я проверяю все, что попались на запись, но пока только соседи.

– А как-то еще можно подъехать к дому? – спросил Расмус и достал телефон, чтобы наглядно посмотреть карту.

– Это самый быстрый маршрут, этот поворот ближе к дому Скара, но есть и с другой стороны улицы. Там тоже есть камера, и я проверяю машины, которые проехали в промежутке с девяти вечера до двух ночи.

– Но есть же и вариант, что убийца пришел пешком, – сказала Ида. – Это было бы легче, и никаких камер. Доехал до остановки и пешочком прогулялся. А нож можно спрятать под кофту или пиджак.

– В такую жару? – усомнился Ален.

– Но ты-то в пиджаке. – Ида наклонила голову, внимательно смотря на него.

– Издержки профессии, – Ален пожал плечами, но Ида была права. Многие мужчины даже в такую жару надевали пиджаки.

– Ладно, если не в одежду, то есть еще рюкзаки, сумки, дипломаты. Да что угодно, – Ида закатила глаза, мол, и так понятно.

– Участок у Якоба большой, – продолжил Том, прервав дебаты Алена и Иды. – Вокруг невысокий каменный забор, сигнализации нет, датчиков движения тоже.

– То есть любой мог прийти и в любом месте перелезть через забор и не попасть на камеры, – повторил Расмус.