Навозный жук летает в сумерках E-Book

Мария Грипе

• Herausgeber: Белая Ворона
• Kategorie: Für Kinder und Jugendliche
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2020

Seitenzahl: 269

Beschreibung

Юнас, Анника и Давид — самые обычные дети из шведской деревни Рингарюд. Летом они решили подработать и вызвались поливать цветы в Селандерском поместье, про которое все в округе знали, что на него наложено старинное проклятье. Однажды, проследив за полетом навозного жука, дети находят в доме таинственную шкатулку со старыми письмами и узнают трагическую историю любви девушки Эмилии и Андреаса, ученика Карла Линнея, который более двухсот лет назад привёз из экспедиции древнеегипетскую статую. Дети пытаются разыскать статую и вскоре понимают, что за ними кто-то следит. Похоже, им предстоит заглянуть в прошлое и раскрыть настоящее преступление...

Leseprobe

This book has been published with the financial support of the Swedish Art Council

Информацияот издательства

Художественное электронное издание

Для детей среднего школьного возраста

В соответствии с Федеральным законом № 436 от 29 декабря 2010 года маркируется знаком 12+

Грипе, Мария

Навозный жук летает в сумерках : роман / Мария Грипе ; пер. со швед. М. Людковской, иллюстрации В. Поповой. — М. : Белая ворона / Albus Corvus, 2020.

ISBN 978-5-00114-133-4

Юнас, Анника и Давид — самые обычные дети из шведской деревни Рингарюд. Летом они решили подработать и вызвались поливать цветы в Селандерском поместье, про которое все в округе знали, что на него наложено старинное проклятье. Однажды, проследив за полетом навозного жука, дети находят в доме таинственную шкатулку со старыми письмами и узнают трагическую историю любви девушки Эмилии и Андреаса, ученика Карла Линнея, который более двухсот лет назад привёз из экспедиции древнеегипетскую статую. Дети пытаются разыскать статую и вскоре понимают, что за ними кто-то следит. Похоже, им предстоит заглянуть в прошлое и раскрыть настоящее преступление...

© Мария Людковская, перевод на русский язык, 2005

© Виктория Попова, иллюстрации, 2016

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2016

© Maria Gripe, 1978

Жизнь состоит из цепочки событий.

Некоторые события примечательнее других и называются происшествиями.

Другие тщательно спланированы нами или кем-то еще, ими управляет воля, и называют их действиями или поступками.

Но бывают такие события, которые не подчиняются ни воле, ни разуму. Они кажутся необычайными, неожиданными. Их мы называем совпадениями или случайностями, но не знаем о них ничего. Быть может, они неизбежны и предначертаны нам судьбой. Кто знает?

Наверняка многим из вас доводилось видеть, как незначительные и вроде бы случайные события имели важные последствия.

Причиной того, что история, которую вы прочтете, наконец-то стала известной, послужили два события — два, казалось бы, чистейших совпадения. Что за ними стояло — случай или судьба, можно только гадать.

А произошло следующее.

Случайность первая.

В 18:00 по рабочим дням с центральной железнодорожной станции в Мальмё отходит скорый поезд на Стокгольм.

Вечером 27 июня поезд вышел без опоздания. Спустя один час и пятьдесят девять минут, то есть в 19:59, поезд точно по расписанию остановился в Альвесте.

Незадолго до этого к станции на большой скорости приближался фургон с багажом для погрузки на поезд. До платформы оставалось совсем немного, но вдруг водителю в левый глаз на всем лету врезалось довольно крупное насекомое, а именно навозный жук, и машина остановилась. Глаз слезился, шофер почти ничего не видел.

Из-за этого вечером 27 июня стокгольмский поезд отошел от платформы Альвеста на три минуты и двадцать восемь секунд позже.

Это происшествие нарушило обычный порядок вещей не только в Альвесте. Так, в деревне Рингарюд в Смоланде три минуты и двадцать восемь секунд сыграли важную роль в судьбе трех человек.

Благодаря этому на первый взгляд случайному событию на платформе Альвеста жители деревни Рингарюд, и далеко не только они, узнали много интересного.

Случайность вторая.

Люди не всегда понимают, что говорят.

Люди не всегда говорят правду.

Люди не всегда помнят свои слова.

Такие горькие выводы сделал Юнас Берглунд в свои двенадцать лет.

Чтобы записывать и анализировать, почему люди говорят правду или неправду, чтобы лучше понимать разницу между сознательной и неосо­знанной ложью в человеческой речи — особенно же в словах родителей и учителей, — Юнасу Берглунду очень хотелось иметь магнитофон.

Ни на Рождество, ни на Новый год магнитофона ему не подарили. Но на тринадцатый день рождения это желание неожиданно сбылось — во многом благодаря его пятнадцатилетней сестре Аннике, замолвившей за него словечко.

Вот из-за этих двух случайностей, вроде бы никак друг с другом не связанных, а именно из-за навозного жука в Альвесте и подарка, который Юнас получил на день рождения, начали проясняться и в конце концов были разгаданы некоторые таинственные и давным-давно забытые события, про­изошедшие в деревне Рингарюд в Смоланде.

Сон

Итак, на свой день рождения, 27 июня, Юнас Берг­лунд наконец-то получил магнитофон. И сразу же приступил к исследованиям.

Он решил подойти к делу серьезно и потому для начала стал записывать разные звуки, с помощью которых животные общаются друг с другом.

В голосах животных и птиц, казалось Юнасу, звучит самая чистая правда, и ему хотелось сравнить эти искренние, прекрасные звуки с фальшивой и притворной речью людей.

Еще он хотел запечатлеть на пленке как можно больше механических звуков, возникающих в процессе всевозможной человеческой деятельности.

В тот вечер 27 июня Юнас, его сестра Анника и их друг Давид Стенфельдт, который был на год старше Анники, не торопясь шли по полю вдоль железной дороги, где должен был пройти стокгольмский ночной поезд. Юнас хотел записать стук колес.

Вечер выдался чудесный. Все вокруг было свежо и зелено, как это бывает летом. Поднималась уже почти полная луна. Было безветренно, в траве стрекотали сверчки, а по камням в маленькой речке, выбегавшей из леса на другой стороне поля и пересекавшей всю деревню, журчала и тихонько пела вода.

Юнас записал стрекот сверчков и выключил магнитофон.

— А ты знала, Анника? — вдруг спросил Давид. Юнас снова включил магнитофон.

— Что? — не поняла Анника.

— Что, когда стареешь, перестаешь слышать сверчков.

— Не может быть — ведь они так громко поют! — удивилась Анника.

— Вот-вот, именно поэтому! В старости человек перестает слышать громкие звуки, — ответил Давид, и Юнас снова выключил магнитофон.

— Кто-нибудь хочет «салмиак»? — спросил Юнас, достав из кармана коробочку с особыми лакричными пастилками, которую всегда носил с собой.

Давид и Анника отказались, но Юнас не удивился. На их вкус, «салмиак» был слишком острый, обычная лакрица им нравилась гораздо больше.

Юнас жевал «салмиак» не ради вкуса, а ради эффекта. Он хотел, чтобы его мозг ни на секунду не расслаблялся, а «салмиак» помогал ему сосредоточиться. Правда, никто, кроме Юнаса, этого не понимал.

На часах было 21:23 — время, когда поезд обычно проезжал Рингарюд.

— Наверное, мы опоздали, — сказал Юнас.

— Вряд ли, — отозвался Давид, — мы бы обязательно его услышали.

— Я сбегаю к речке! — крикнул Юнас и спустился вниз. Он еще не записал, как шумит вода в рингарюдской реке. Давид и Анника пошли за ним. Пока они ждали поезд, Юнас записал журчание воды. Он хотел показать, как природа противостоит механическим звукам, сопутствующим передвижению людей.

Вдруг Анника прошептала:

— Тихо! Там лодка!

Они услышали легкие, осторожные всплески. Юнас тут же включил магнитофон.

— Раз-раз… Говорит Юнас Берглунд. В эти минуты я со своей аудиоаппаратурой нахожусь на берегу спокойной реки Рингарюд. Здесь довольно темно. До нас доносятся звуки весел. По реке кто-то плывет. Кто бы это мог быть?

— Какой-то мужик, — шепнула Анника.

Юнас тихо, но отчетливо прокомментировал ее слова:

— Мне подсказывают, что в лодке сидит мужчина неопределенного возраста.

В ту же секунду мужчина громко закашлял. Юнас записал кашель на пленку. Одновременно закричала гагара. Получилось интересное сочетание: кашель на фоне далекого таинственного крика птицы.

Но потом стало тихо, было слышно только, как лодка скользнула в камыши и причалила где-то неподалеку.

Юнас докладывал:

— В данный момент заросли камыша не позволяют установить точное местонахождение лодки.

Вдруг раздался стук колес, и Анника закричала:

— Юнас, пошевеливайся, если хочешь записать поезд!

Они помчались к железнодорожной насыпи, и когда добежали, поезд уже громыхал мимо них.

— Юнас, не подходи близко! — крикнула Анника, но ее голос утонул в грохоте. А Юнас вопил во всю глотку:

— Рискуя собственной жизнью, я записываю звук стокгольмского скорого поезда! Время — 21:26, расстояние до источника звука — примерно 1,3 метра.

Поезд промчался мимо, и Юнас выключил магнитофон.

— Юнас, ты с ума сошел! — простонала Анника. — Так близко!

— Приходится иногда рисковать, такая уж у меня работа, — спокойно ответил Юнас, а поезд тем временем исчезал вдали, оставляя после себя бесконечную тишину.

— Интересно, куда он собрался? — вдруг спросил Юнас.

— Кто? — не понял Давид.

— Человек в лодке. Пойдем посмотрим.

— Вообще-то нам пора домой, — напомнила Анника.

Но Давид предложил сначала пройтись вдоль реки. В густых зарослях на берегу было темно. Никто из них раньше здесь не бывал. Анника поскользнулась на камне и, чтобы не упасть, схватилась за Давида.

— Смотрите! — Юнас остановился и указал на лодку, спрятанную в камышах. Она стояла так, что выбраться на берег было наверняка непросто. Хотя в нескольких метрах от нее в зарослях виднелся проход, по которому лодка могла легко подойти к берегу.

— Этот человек не хотел, чтобы его заметили! Подозрительно! — сказал Юнас и записал свое наблюдение на пленку.

— Юнас, хватит уже играть в репортера! — отозвалась Анника.

Берег вдруг стал более проходимым. Плакучие ивы купали свои ветки в воде, под ногами росла мягкая трава. Светила луна. Показались небольшие мостки, возле которых на лунной дорожке качалась белая лодочка.

— Где-то здесь должна быть тропинка наверх, — произнес Давид.

— А ты разве бывал тут раньше? — спросила Анника.

Давид сказал, что нет, он здесь впервые. Анника и Юнас уставились на него.

— Тогда откуда ты знаешь?..

Давид не ответил. Вид у него был чудной, он шел как во сне, с широко раскрытыми глазами.

— Вот она! — прибавив шагу, воскликнул он и, обогнув кусты, указал на извилистую тропку, бегущую наверх. — Она ведет к саду за домом, — добавил он и двинулся вперед.

— За каким еще домом? Ты же сказал, что никогда здесь не был, — удивилась Анника.

Чтобы догнать его, она пошла быстрее. Юнас за ней. Боясь отстать, они побежали.

— Давид! Ты же говорил, что никогда здесь не был! — чуть не плача, повторила Анника.

Давид остановился и резко обернулся. В его широко раскрытых глазах застыли удивление и ужас.

— Нет, не был, — ответил он. — Но я узнаю это место.

— Это, должно быть, Селандерское поместье, — предположил Юнас.

— Да, точно, — ответила Анника. — Этот дом видно с дороги.

Давид посмотрел на них отсутствующим взглядом, будто не понимая, о чем они говорят.

— Прекрати, Давид! Хватит притворяться! — прикрикнул на него Юнас. — Наверняка ты здесь был, просто не помнишь.

Давид промолчал. Он пошел наверх. Анника и Юнас за ним. Тропинка бежала между кустами и деревьями. Давид уверенно шагал вперед. Анника держалась поближе к Юнасу.

— Фу, сколько здесь комаров! — Анника замахала руками, а Юнас включил магнитофон. Он еще не записал писк комаров.

— Нашел на что тратить пленку, — сказала Анника, почесывая руки.

Давид уже почти бежал. Заметив, что они сильно отстали, Анника тоже побежала.

— Куда ты так торопишься? Давид, подожди!

Он остановился.

— Давид, что с тобой? Ты сам на себя не похож…

— Да-да! — перебил ее Давид. — Я узнаю каждый камень. Но я никогда раньше здесь не был!

Анника не знала, что и ответить. Что-то с Давидом было не так, это ее пугало.

— Слушай, пойдем назад, а? — предложила она.

Но Давид не собирался возвращаться. Слишком поздно, сказал он. Он был возбужден, его лицо было абсолютно белым в лунном свете.

Анника обернулась в поисках Юнаса, который стоял под горкой и записывал на магнитофон гудение комаров. Ей стало не по себе.

— Давид, пожалуйста… Уже поздно, Юнасу пора спать…

Но Давид ее не слушал. Он указывал наверх, на тропинку.

— Здесь, за следующим поворотом, за кустами, тропинка обрывается. Потом начинается старая крутая лестница с истертыми ступенями. Если подняться по ней, то попадешь на цветочный луг, к каменной стене с белой калиткой между двумя колоннами. Перед калиткой лужайка, а слева — беседка, заросшая сиренью. В нескольких метрах от беседки пруд. У пруда стоит белая скамейка, краска на ней уже слегка облупилась. За скамейкой жасминовый куст. От пруда идет каменная дорожка, по обе стороны которой растут кусты желтых роз…

Давид говорил словно в трансе. Юнас записал на магнитофон все, что он сказал. Давид замолчал и отсутствующе посмотрел на Юнаса.

— Продолжай, Давид! — попросил Юнас. — Не обращай на меня внимания! Продолжай!

Давид потер глаза.

— Нет, — ответил он, — пока это всё.

Он развернулся и стал подниматься по тропинке. Теперь он шел уже не так быстро. Анника взяла Юнаса за руку.

— Боишься темноты? — спросил Юнас.

Анника покачала головой. Темно не было, все вокруг заливал лунный свет. Когда они обошли кусты, то оказались, как и говорил Давид, перед крутой каменной лестницей. Она была совсем старая, и ступеньки потрескались. Сквозь трещины пробивалась трава, блестевшая в лунном свете. Анника немного озябла. Вечерний ветер слегка шевелил листья на деревьях.

На земле перед собой ребята видели свои собственные темные тени, а воздух был наполнен светом. Ступив на лестницу, Давид нагнулся, сорвал какую-то цветущую травку и протянул Аннике.

— Звездчатка, — прошептал он. — Stellaria Graminea.

На стебле белели маленькие нежные цветочки.

Юнас и Анника тоже стали подниматься по лестнице. Потом они пересекли луг, где в лунном свете дремали полевые цветы, прошли через белую калитку, потом по лужайке мимо беседки, заросшей сиренью. Дойдя до облупившейся скамейки у пруда, они остановились и сели. Перед ними, меж кустами желтых роз, бежала каменная дорожка. Точь-в-точь как описал Давид.

— Похоже на сон, — прошептала Анника.

Давид глубоко вздохнул.

— Да, — проговорил он, — это и должен быть сон, только все это происходит наяву.

— Что ты хочешь сказать?

— Этот сад мне сегодня снился. Я пришел той же дорогой, что и сейчас. Поэтому мне все так знакомо. Мне приснилось, что я здесь был.

Он на секунду замолк, Юнас и Анника ничего не говорили, затем Давид произнес:

— Еще я был в доме… Во сне, не наяву. — Он указал на дом, видневшийся между деревьями.

Он говорил очень тихо, почти шепотом. Магнитофон был включен, Юнас записывал каждое слово.

Давид встал и медленно направился к дому, окруженному высокими липами. Юнас шел за ним по пятам, чтобы ничего не пропустить. Давид говорил тихо, голос был совсем глухой, как во сне.

— Я попал в прихожую с лестницей и прошел через много комнат, но не понимал, где нахожусь. Я знал, в какие двери входить, хотя никогда не был здесь раньше. Я знал, где что стоит, — мебель, вещи, я знал все вокруг, но не понимал, где я. На окнах стояли растения в горшках, и мне казалось, я знаю, что это за цветы, но я не узнавал их. Цветов было много, я шел и шел. Все это время в доме звучала какая-то мелодия, песня, очень необычная и красивая. В углу одной комнаты стояли часы, рядом, на окне, — еще растение. Я остановился перед ним, оно стояло на подоконнике, такое одинокое, с голубыми цветками. И тут часы забили. Я не считал, сколько раз они пробили, но ударов было много. Тогда я увидел, как листья на цветке зашевелились, приподнялись и, словно руки, медленно-медленно потянулись ко мне. И все это время кто-то пел — какая-то девочка, я не видел ее, не знал, где она и кто, я только слышал голос, который звучал непрерывно…

Давид замолчал. Он все еще стоял, подняв руки, как те листья на цветке, о которых он только что рассказывал.

— А потом я проснулся, и все кончилось, — сказал он.

— Мне такое никогда не снится, — задумчиво проговорила Анника. — Интересно, что означает твой сон?

Давид пожал плечами.

— Наверное, ничего особенного… Не знаю.

Вдруг Юнас опрометью кинулся к дому.

— Что он задумал? — удивилась Анника и побежала за ним.

Они нашли Юнаса за кустом у торца дома. Свет нигде не горел, но два окна — на первом и на втором этаже — были открыты. Из темной комнаты наверху доносились шаги.

Юнас, не медля, вскарабкался на яблоню, которая росла возле дома. Анника только успела схватить его за пятку и попыталась стащить с дерева, но осталась стоять с сандалией в руке.

В комнате наверху зажглась лампа. Из окна в сад падал слабый свет. Юнас был уже высоко, он прислонился к стволу, укрывшись за густой веткой.

Давид и Анника, не смея произнести ни слова, притаились за кустом. Они слышали, как Юнас включил магнитофон и шепотом начал свой репортаж:

— Говорит Юнас Берглунд! Я нахожусь на месте происшествия у Селандерского поместья. Условия для записи не очень благоприятные, и я вынужден извиниться за качество звука. Я занял позицию на яблоне, в торце дома, прямо перед открытым окном на втором этаже. Окно внизу тоже открыто. Но здесь, в верхней комнате, только что загорелся мерцающий свет. Кажется, я слышу… минуточку! Я должен ненадолго прерваться, чтобы записать звуки в комнате. Здесь явно что-то происходит! Одну минуту!

Вдруг Давид и Анника заметили движение на дереве: Юнас сделал несколько шагов, наклонился и лег животом на другую ветку. Снизу это выглядело крайне рискованно. Ветка качнулась, и Анника от страха впилась ногтями Давиду в ладонь. Как ужасно, что она ничем не может ему помочь, никак не может вмешаться, сделать хоть что-нибудь! А Юнас тем временем медленно полз по ветке, подтягиваясь со своим микрофоном все ближе к окну. Ветка под ним трещала, но, к счастью, не ломалась.

Но вот, похоже, Юнас записал все, что хотел, и пополз обратно. Анника и Давид ждали, затаив дыхание. Ветка качалась и трещала.

Наконец Юнас занял безопасное положение. Он прислонился к стволу. Снизу было слышно его бормотание:

— Это снова я. Шаги, которые мы слышали, принадлежат пожилой тетеньке… то есть, простите, фру, женщине, даме… она показалась мне знакомой… минутку!

Юнас выключил магнитофон и наклонился к Давиду и Аннике.

— Как зовут тетеньку, которая содержит пансион? — прошептал он.

— Юнас, немедленно спускайся!

— Да, да, но как ее зовут?

— Можно подумать, ты сам не знаешь — фру Йорансон! Давай спускайся!

Но Юнас снова включил магнитофон и продолжил репортаж:

— …итак, дама по имени фру Густавсон…

— ЙОРАНСОН! — донеслись снизу раздраженные голоса.

— …простите, Йорансон. Я плохо запоминаю фамилии… — Юнас прокашлялся, — казалось, он потерял мысль, однако, положив в рот «салмиак», продолжил: — Итак, я нахожусь на расстоянии пятнадцати–двадцати метров от упомянутой тети, женщины, фру… которая, как тень, ходит взад-вперед по комнате. Я не без труда заглядываю внутрь и вижу, что в руках у фру Йорансон нечто, напоминающее пачку газет. Она берет газеты и начинает заворачивать в них какой-то продолговатый узкий предмет, прислоненный к стене. Предмет этот уже обернут в бумагу, но, кажется, фру Йорансон хочет упаковать его получше. Двигается она быстро и немного нервно. Длина свертка примерно полтора метра. Внутри него… Что бы это могло быть? Может, ковер?.. Но что я вижу!

Юнас предпринял новый отчаянный маневр и почти что рухнул животом на ветку. Ветка прогнулась и опасно закачалась, но Юнас продолжал шептать в свой микрофон:

— Так вот, я вижу тень на стене, большую темную тень, которая движется рядом с фру Йорансон. Тень, которая никак не может принадлежать самой фру Йорансон, а следовательно, в комнате есть кто-то еще, и… минуточку!

Юнас поднес микрофон к окну. Из комнаты доносился кашель!

Очень отчетливо, так, что слышали даже Давид и Анника, фру Йорансон произнесла:

— Во всяком случае, я хочу быть уверена, что все в порядке.

Юнас прошептал в микрофон:

— Итак, как мы понимаем, в комнате есть кто-то еще. Этот человек почему-то прячется, он молчит, но, судя по всему, страдает кашлем. Кто он?.. Я вижу, как фру Йорансон отходит к двери, чья-то тень по пятам движется за ней, потом пригибается и исчезает. Сверток кладут на пол. Свет гаснет, в комнате воцаряется тьма. Зато теперь я вижу…

Юнас прервался и начал спускаться. Анника облегченно вздохнула, но радоваться было рано. В комнате на первом этаже зажегся свет. Юнас снова приготовился записывать. Дом был с высоким цоколем, и Анника с Давидом не видели, что делается в комнате. Только слышали, как Юнас бормочет в микрофон:

— Раз-раз… Фру Йорансон только что вошла в комнату на первом этаже, она подходит к телефону, который стоит на столе неподалеку от окна. Сейчас она значительно ближе ко мне, чем раньше, и я должен соблюдать крайнюю осторожность. Правда, тени кашляющего мужчины я больше не вижу. Фру Йорансон листает небольшую книжку, вероятно, ищет номер. Точно! Вот она нашла его, теперь набирает…

Юнас быстро протянул микрофон, чтобы записать, как фру Йорансон набирает номер.

Послышался гудок поезда, мимо прогрохотал состав. К счастью, вагонов было немного. Когда грохот стих, из комнаты донесся голос фру Йорансон, говорившей по телефону:

— Да… ну конечно, разумеется, я бы не стала так рисковать. Что вы хотите сказать? Нет, ничего не заметно, никому и в голову не придет… Один местный мужичок… Нет, а что? Нет, нет, разумеется, не первый встречный. Если он и проговорится, ему никто не поверит. Нет, нет, я совершенно уверена. Его никто не принимает всерьез… Да, спасибо, половину суммы я уже получила. Когда вы пришлете остальное? Да, хорошо, спасибо. На мой новый адрес. Замечательно! Большое спасибо. До свидания.

Фру Йорансон повесила трубку, и Юнас осторожно убрал микрофон. Наступила тишина. Фру Йорансон все стояла у окна и смотрела в темноту. Казалось, она смотрит прямо на Юнаса.

Давид и Анника не дышали. Неужели заметила?

Фру Йорансон подошла к окну и перегнулась через подоконник. Было так тихо, что они почти слышали ее дыхание. Шли секунды, они казались вечностью. Что она делает? Прислушивается? Неужели что-то услышала?

Но, похоже, она просто решила подышать вечерним воздухом. В ее движениях не было никакой настороженности. Она взглянула на небо и стала закрывать окно.

— Ну и когда ты уезжаешь? — крикнула она кому-то в комнате.

Окно захлопнулось, и Юнас забормотал в микрофон:

— Да, дорогие слушатели, нам помешал шум поезда, проследовавшего в южном направлении. Вы сами слышите, в каких непростых обстоятельствах нам приходится вести этот репортаж. Но окно закрыто, тьма и тишина скоро снова опустятся на Селандерское поместье. Итак, наш репортаж подходит к концу, но некоторые вопросы так и остались без ответа. Узнаем ли мы когда-нибудь, что произошло сегодня вечером в стенах этого дома? Кому принадлежала загадочная тень? Может, рискнем высказать небольшую гипотезу? Что, если это тот же человек, которого мы только что видели на рингарюдской речке? Человек с кашлем?

Юнас выключил магнитофон и слез с дерева.

Анника молча протянула ему сандалию. Она озябла. Воздух не был прохладным, но по спине у нее пробежали мурашки, ее немного трясло.

— Как холодно, — сказала она, — словно ледяной ветер пролетел…

Юнас и Давид ничего не ответили. Юнас снова занялся магнитофоном, а Давид стоял с отсутствующим видом. В его глазах появилось какое-то незнакомое выражение.

— Что такое? Давид, что случилось?

Давид вздрогнул, но ответил, что все в порядке.

— Ты права, действительно похолодало.

Он снова пришел в себя. Анника успокоилась и напомнила Юнасу, что пора домой.

— Подожди секунду. — Юнас выключил магнитофон. Он записал все, что сказали только что Анника и Давид. Это был его первый репортаж, и он не хотел ничего упустить. День удался.

Они молча покинули Селандерское поместье.

Проклятие

Давид не спешил домой. Ему хотелось побыть одному. Расставшись с Юнасом и Анникой, он пошел через лес.

Когда он не успевал разобраться в происходящем, все шло наперекосяк. Ему не нужно было думать ни о чем конкретном, просто привести в порядок собственные мысли. Он не понимал, как некоторые люди без этого обходятся. Многие считали, что Давид выпендривается или же слегка не в себе, но Юнас и Анника понимали, что он просто хочет побыть один.

Давид рассмеялся. Ну и Юнас! Ну и воображение! Придет же такое в голову! Какой-то мужичок в лодке, наверняка ничем не примечательный, вдруг превратился в самого подозрительного типа на свете, в загадочного «человека с кашлем». Зато Юнас нашел применение своему магнитофону, а это главное.

Какой чудесный вечер! Теплый, тихий и лунный. Давид вспомнил свой сон. Он не думал о нем ни днем, ни даже утром, когда проснулся. Вспомнил только у реки: в ту минуту он почему-то точно знал, что где-то здесь есть тропинка, хотя никогда раньше в этом месте не был. С ним никогда такого не случалось. Может, сон вещий? Что он означает?

У него было такое чувство, будто он увидел что-то запретное. Словно во сне побывал там, где не следует. Пробрался туда, где висит табличка: «Посторонним вход запрещен».

Но кто может запретить ему видеть сны?

Давид шел куда глаза глядят. В это время ночи лес был прекрасен — посеребренный, с блестящими полянами.

Отец, наверное, был еще в церкви. Он всегда возвращался поздно, когда работал с пробстом Линдротом. Они обсуждали музыку для хоровой миниатюры, которую сочинял отец. Конечно, Линдрот немного несобранный, но с ним всегда весело, потому что он всем интересуется и умеет думать. И не говорит ерунды, как некоторые священники.

Возвращаясь, Давид редко заставал отца дома, там всегда было тихо. Давида никто не ждал. Раньше он из-за этого расстраивался, но теперь привык, и ему даже нравилось. Мать ушла от них очень давно. Отец никогда о ней не вспоминал, и Давид перестал спрашивать. Она как будто умерла. Но Давиду это было безразлично. Он больше не переживал. Хватит! Порой ему даже казалось, что мамы у него никогда и не было.

Как тихо в лесу! Давид шел осторожно, чтобы никого не спугнуть. Но вдруг впереди раздался треск. Давид в ужасе остановился. Неужели он разбудил лося?

Однако навстречу ему шел человек. В лесу, прямо посреди ночи. Сердце Давида тревожно забилось.

Лица Давид не видел, но вскоре догадался, что это старик Натте. И, как это часто бывало, пьяненький. Бояться было нечего, но Давид все же старался его избегать: в таком состоянии Натте имел обыкновение задираться.

Сейчас отступать было некуда. Натте его заметил. Он шел, шатаясь, прямо на него и злобно рычал:

— Кто тут шастает по лесу? А ну, поди сюда, дай на тебя взглянуть!

— Здравствуйте, Натте, это я — Давид!

Натте остановился и потряс бутылкой, которую держал в руке, — проверить, не осталось ли чего.

— Это же я, Давид, вы меня знаете, — повторил Давид и шагнул вперед.

— Не знаю я тебя.

— Из деревни… Давид Стенфельдт. Мы с вами видимся иногда…

— Заткнись! — перебил его Натте. — Из-за тебя я не слышу, сколько осталось в бутылке.

Давид хотел поскорее уйти.

— До свидания, Натте, я пошел домой, спать.

— Только попробуй, сукин сын! Я хочу с тобой поговорить! Отвечай, что ты тут делаешь?

— Просто гуляю…

Они стояли друг против друга. Натте открутил крышку, поднес бутылку ко рту и, пока пил, не сводил с Давида подозрительного взгляда. Он еле держался на ногах и, чтобы не упасть, присел на пенек.

— И на Висельной горке покоя не дадут! — сказал он.

— Что ж, не буду мешать…

— Уже помешал. Так что сейчас мы с тобой потолкуем!

Давид огляделся. Что ему надо?

— А что, правда здесь раньше была виселица? — поинтересовался он — просто так, чтобы что-то сказать.

Натте уставился на него.

— Значит, я тебя знаю, говоришь? — недоверчиво спросил он.

— Да, мы встречались в деревне.

— Что-то не припомню.

— Бывает, — Давид начинал раздражаться. С какой стати он должен это выслушивать? Ну, напился старик, но он-то тут при чем?

— Ах ты сопляк! Я хочу с тобой потолковать, так что придется тебе меня выслушать!

— Это срочно?

— Видали наглеца! Если я сказал, значит, срочно! Понятно тебе?

— Понятно.

— Где ты был сегодня вечером?

— Мы гуляли по деревне.

— Где это по деревне?

— Просто бродили вокруг.

— Кто это «мы»?

Прямо допрос какой-то. Давид не знал, как отделаться от этого пьянчуги. Совершенно бессмысленный разговор, ну какое Натте дело? Правда, лучше, наверное, все-таки ответить.

— Я, Юнас и Анника. А что?

— Нечего вам шляться по деревне ночью!

— Ну что такого, Натте? Мы просто гуляли и смотрели.

— Смотрели они! И на что же вы смотрели?

— Так, по сторонам… Мы были у реки, а потом забрели в Селандерское поместье.

Натте встал, сильно покачнулся и швырнул пустую бутылку о камень так, что она разлетелась вдребезги.

Потом снова овладел собой и впился в Давида взглядом:

— Селандерское поместье, говоришь?

— Да, а что?

— Какого черта вас туда занесло?

— Просто так. Мы забрели туда случайно.

— Вот как… значит, случайно? И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?

— Да, конечно.

Натте молчал. Он топтался на месте, видимо, стараясь сосредоточиться. Давид осторожно попятился — может, самое время улизнуть…

Но тут Натте снова пригвоздил его взглядом. Только выражение лица изменилось. Глаза наполнились слезами, и он запричитал:

— Ну уж нет… я туда больше ни за что не пойду. Клянусь всем святым, ноги моей там не будет! И никто не заставит меня! Ни за что на свете!

— И правильно. — Давид решил, что лучше согласиться.

— Проклятое Селандерское поместье, — всхлипнул Натте. Глядя перед собой, вздыхая и охая, он покопался в карманах и извлек окурок сигары. Давид помог ему прикурить. Неожиданно Натте заговорил другим тоном — растроганным и доверительным:

— Обещай дяде Натте никогда не ходить к Селандерскому поместью!

— Почему?

— Почему-почему! — Натте выпустил дым и засопел. — Мне-то почем знать? Но ты обещай!

— Что я должен обещать?

— Ты много болтаешь. Лучше слушай, что тебе говорят. Дядя Натте, он знает… много чего!

Давид промолчал, а Натте все дымил и загадочно кивал. Потом сделал неуверенный шаг, схватил Давида за плечи и снова запричитал:

— Давным-давно, бог знает когда… в тыща каком-то году, мальчишкой я ходил играть в Селандерское поместье. Отец мой там работал, он был столяр и брал меня с собой… До сих пор, скажу тебе, я об этом жалею.

— Да что вы…

— Да что вы, да что вы — заладил тоже. А вот окажись ты на моем месте, не так бы заговорил. Этот чертов мерзавец хотел, чтобы отец распилил куклу… большую, красивую, чудесную куклу… вот так… пополам, прямо посередине… прямо у меня, малого, на глазах.

— Почему?

— Потому что подлец, вот почему. До сих пор забыть не могу. Это же убийство!

— Это была твоя кукла, Натте?

— Что ты мелешь! Я в куклы не играл. Думаешь, у моей матери были деньги на игрушки? Кстати, матушка моя была мудрая женщина и добропорядочная… она всегда говорила, что на доме том лежит проклятие. Что знаю, то знаю, а чего не знаю, того не говорю, — торжественно произнес Натте.

— Понятно, — ответил Давид.

Натте вдруг снова недоверчиво на него посмотрел.

— Понятно? — переспросил он. — Что ты можешь понимать? Этого не понять никому! Всё, некогда мне с тобой! Проваливай!

И так замахнулся, будто хотел смести Давида с дороги. Похоже, его снова что-то рассердило.

— До свидания, Натте!

Давид сделал было несколько шагов, но Натте опять заорал:

— И не суйся в Селандерское поместье, если тебе все понятно! Не то огребешь неприятностей на свою голову! Слышишь?

— Слышу, слышу! — прокричал Давид в ответ.

И заспешил домой.

Цветы

— Она была хорошей покупательницей. Жаль, что она уезжает, — произнесла мама и задумчиво посмотрела на остальных.

— Кто?

— Фру Йорансон из пансиона.

— А, та самая тетенька! Темная лошадка, — сказал Юнас.

Они сидели за завтраком — мама, папа, Юнас и Анника. Пора было открывать «Рингарюдскую лавку» — магазинчик, который держали родители, — поэтому все немного торопились.

Рано утром позвонила фру Йорансон и спросила, не знает ли мама кого-нибудь, кто согласился бы поливать цветы в Селандерском поместье. Не так давно фру Йорансон пришлось закрыть пансион — она неважно себя чувствовала и собиралась в санаторий для аллергиков.

— Я очень надеюсь, что она поправится, — сказала мама.

— Да, если пансион закроется насовсем, наши дела пошатнутся, — ответил папа. — Ей надо просто немного отдохнуть… конечно, мы придумаем, как помочь ей с цветами.

— Она спросила, не порекомендую ли я надежного человека, — продолжила мама. — Может, ты кого-то знаешь? Она, верно, надеялась, что я сама соглашусь… но мне, честно говоря, и магазина хватает.

— Мне кажется, мы с Юнасом вполне могли бы попробовать, — предложила Анника.

— Еще чего! — возмутился Юнас. — Не собираюсь я поливать ее колючки!

— Тогда я буду ходить к ней сама! — сказала Анника и сердито посмотрела на брата.

Маме предложение понравилось. Она сразу же позвонила фру Йорансон. Как приятно, что ее дети могут помочь, когда она сама занята.

Фру Йорансон попросила, чтобы Юнас и Анника пришли к ней сегодня же в одиннадцать.

Папе и маме пора было спускаться в магазин. Юнас и Анника остались одни.

— И чего ты в это ввязалась? — спросил Юнас.

Анника объяснила, что вспомнила странный сон, о котором вчера рассказывал Давид. Вот было бы здорово попасть в дом и посмотреть, правда ли то, что он говорил. И Давиду эта идея наверняка понравится.

— Ты думаешь только о Давиде!

— Неправда. Неужели тебе самому не хочется побывать внутри?

Конечно, если не связывать себя кучей дурацких обязательств, заглянуть в дом Юнас был вовсе не прочь.

— Но старушкины овощи будете поливать сами, — сказал он.

Вот так и получилось, что Давид, Юнас и Анника во второй раз за эти сутки отправлялись в Селандерское поместье. Только теперь они шли не просто так — у них там было дело.

Странно, размышлял Давид, сколько лет тут живем, а о Селандерском поместье и думать не думали. И вдруг ни с того ни с сего все будто вокруг него завертелось. Сперва сон, потом они случайно туда забрели! Потом он встретил Натте, который тоже упомянул поместье. А сегодня они идут туда поливать цветы! Странное совпадение.

— Но ведь такие совпадения случаются довольно часто, — сказала Анника. Ей не очень-то хотелось соглашаться с Давидом, который видел во всем этом нечто сверхъестественное. — Наверное, это просто случайность, — продолжила она.

— А что такое, по-твоему, случайность?

Ну, этого Анника точно не знала… Случайность есть случайность. А Натте, между прочим, был пьяный — неудивительно, что он городил чепуху.

— А как же сон? — спросил Давид. — Что ты на это скажешь?

Да, сон действительно странный! Тут не поспоришь.

— Наверное, у тебя шестое чувство, — предположила Анника.

— А что такое, по-твоему, шестое чувство? А? — не унимался Давид. На это Аннике ответить было нечего.

Селандерское поместье стояло немного на отшибе, за деревней: большой белый дом, окруженный полузаросшим парком. Рядом река, лиственный лес и луга — здесь можно было совершать замечательные прогулки. Отличное место для пансиона, но усадьба имела немного запущенный вид. Сюда никогда не приезжало много гостей. В основном это были знакомые фру Йорансон, одинокие люди, которые просто хотели подышать деревенским воздухом. Фру Йорансон снимала это поместье, но не владела им.

Когда дети добрались до места, высокая железная калитка была приоткрыта. Они прошли по аллее. Впереди шагал Юнас с включенным магнитофоном.

— Раз-раз! Говорит Юнас Берглунд! Сейчас без одной минуты одиннадцать, и мы с коллегами подходим к Селандерскому поместью, чтобы нанести визит фру Йорансон. Если вы помните, эту пожилую даму мы видели вчера при очень странных обстоятельствах…

— Слушай, Юнас, твой магнитофон сейчас совершенно некстати. Мы пришли сюда не для того, чтобы играть в сыщиков! — сказала Анника.

Наверху открылось окно, и появилась голова фру Йорансон.

— Здравствуйте, дети! Не могли бы вы войти через кухню? А то я только что вымыла пол на парадном крыльце.

— Какой прием! — прошептал Юнас. — Что я вам говорил?

Ребята обошли дом вокруг. Фру Йорансон спустилась и открыла им. Хотя и Юнас, и Анника много раз видели старушку в магазине, сейчас они как будто впервые по-настоящему ее разглядели. Они привыкли считать фру Йорансон вполне обыкновенной, ничем не примечательной пожилой женщиной. Вечно с какими-то сумками в руках, она всегда куда-то спешила, и дети особо не обращали на нее внимания.

Но фру Йорансон оказалась совсем не такой обыкновенной, как они думали. Вид настороженный, карие беличьи глазки, казалось, замечали все. Здесь, у себя дома, фру Йорансон и двигалась совершенно иначе — она как будто семенила по комнатам. У нее было округлое, сильное тело, не полное, но крепкое, и на удивление худые ноги с маленькими ступнями. Руки крошечные, с длинными пальцами. В общем, ее туловище не очень сочеталось с конечностями.

— Я вижу, вас трое? — были ее первые слова.

— Да, это Давид Стенфельдт, наш друг, — ответила Анника.

А Юнас добавил:

— Он отлично ухаживает за цветами.

— Вот как?

Казалось, фру Йорансон засомневалась, но в конце концов впустила всех троих.

— Что ж, очень мило с вашей стороны, — сказала она, оглядев каждого. — Проходите, я вам все покажу! Дело в том, что я этот дом снимаю и не хочу, чтобы тут шастали посторонние люди.

Она повела ребят в комнату.

— Ей не нравится, что я тоже пришел, — прошептал Давид.

— Мы не обязаны сразу же соглашаться на эту работу, — прошептала в ответ Анника, — не будем ничего ей обещать, просто посмотрим.

— Чтобы вам не бегать по разным комнатам, я выставила почти все цветы на кухне, — сказала фру Йорансон. — Но, может, лучше все же начать с гостиной?

Она повела их через буфетную.

— Похоже, она нервничает, — прошипел Юнас и завозился с магнитофоном.

— Даже не думай! — возмутилась Анника.

— Господи, сколько же этих цветов! — сказала фру Йорансон.

— Ну что, похоже на твой сон? — шепнула Анника Давиду.

Давид кивнул, а фру Йорансон продолжила:

— Да, цветы — большая проблема в этом доме.

— А дом, наверное, старый, да? — спросил Юнас.

— Да, не вчера построен! Думаю, век семнадцатый-восемнадцатый. И цветы как будто такие же старые. Видно, они переходили по наследству из поколения в поколение. По слухам, один из них — совсем древний, но я точно не знаю какой. Короче говоря, цветы не мои, они часть дома, и уносить их никуда нельзя. Да, такие вот странные цветы!

И фру Йорансон презрительно усмехнулась. Было ясно, что она не любит эти растения.

Она принесла цветы и со второго этажа тоже, расставив их в кухне и гостиной.

— Так вам не придется подниматься наверх и бегать по всему дому, — объяснила она.

Она явно не хотела, чтобы дети ходили по дому, — может, боялась, что они устроят беспорядок.

Вдруг наверху хлопнула дверь или окно — где-то был сквозняк, и фру Йорансон пошла посмотреть, что случилось. Дети ненадолго остались одни.

— Ну что, Давид, похоже на твой сон? — снова прошептала Анника.

Давид не сразу ответил, он застыл, уставившись на одинокий цветок на окне. Рядом в углу стояли старые напольные часы. Взглянув туда, Анника и Юнас сразу все поняли. Цветок! Часы! Объяснений не требовалось.

Анника подошла к цветку.

— Он завял, листья совсем поникли…

— Оставь! Не трогай! — прошептал Давид.

Дети услышали шаги фру Йорансон: она возвращалась.

— Что будем делать? — быстро прошептала Анника. — Соглашаемся или как?..

Юнас подскочил к ним и предложил «салмиак».

— Надо все хорошенько обдумать, — ответил он. — Сосредоточьтесь!

Но Давид не обратил на него никакого внимания.

— Да, да! Соглашайтесь, — еле сдерживаясь от нетерпения, сказал он Аннике.

Когда фру Йорансон вошла в комнату, Юнас рассматривал часы.

— Что ты там делаешь? — спросила она.

— Какие занятные старинные часы! Они ходят? — поинтересовался Юнас.

— Нет, эти часы не ходят! Не трогай! — ответила фру Йорансон строгим, не терпящим возражений голосом. Она явно не собиралась ничего объяснять.

Но Юнас не мог оторваться от часов. Он постучал по футляру. Фру Йорансон повысила голос:

— Говорю же тебе, не трогай! Сколько я снимаю этот дом, они никогда не ходили!

Юнас отошел от часов, и фру Йорансон снова заговорила о цветах.

— С ними все так сложно, — недовольно сказала она. — К тому же это не моя прихоть, лично мне все равно, что с ними будет, но я отвечаю за них перед владельцем дома.

— Если владелец так за них волнуется, почему он не забрал их с собой? — спросила Анника.

— Их ни в коем случае нельзя никуда увозить. Кажется, это написано в каком-то старом завещании.

Фру Йорансон засмеялась и добавила, что эти цветы легко сойдут за настоящих жильцов. Похоже, в прежние времена в этом доме все было подчинено цветам.

— Некоторые даже утверждают, что цветы будут мстить, если с ними что-нибудь случится, так что ухаживайте за ними хорошенько! — продолжала фру Йорансон. Все это время она не переставала хихикать, но выражение лица оставалось таким же строгим.

— А эти раковины? — вдруг спросил Юнас. — В них слышно море?

— Понятия не имею! Положи на место! — недовольно произнесла фру Йорансон, но Юнасу не было до нее никакого дела.

— Надо же, слышно! — сказал он, приложив раковины к ушам.

Фру Йорансон подошла к нему и отложила их в сторону.

— Не вздумайте к ним прикасаться! — она повернулась к Аннике. — Позволяя вам приходить в этот дом, я беру на себя большую ответственность. Надо было мне все-таки пригласить кого-нибудь постарше…

— Нет, что вы! Мы справимся, — заверила ее Анника.

— Не стоит беспокоиться. Все будет хорошо, — подтвердил Давид. — Мы очень любим цветы, не волнуйтесь.

Давиду пришлось вмешаться. Он старался говорить как можно более убедительно, чтобы отвлечь внимание фру Йорансон от Юнаса, который никак не мог оторваться от раковин и пытался записать на свой магнитофон шум моря. Анника готова была испепелить его взглядом, но Юнас ничего не замечал. Не выдержав, Анника подошла к брату.

— Ты что, хочешь все испортить? — прошипела она. — Сколько можно?!

Наконец Юнас положил раковины на место, а Давид все обрабатывал фру Йорансон.

— Что ж, договорились! — в конце концов сказала она.

В ее голосе все еще звучала некоторая неуверенность. Нет, она, конечно, согласилась, но, доставая ключ от черного хода, — с парадного крыльца она ходить запретила — казалась немного напуганной. Она недоверчиво переводила взгляд с Давида на Аннику и наконец решила дать ключ Аннике. При этом несколько раз повторила, какую она берет на себя ответственность, пуская их в дом.

— Да, вот еще что! — добавила фру Йорансон. — Если будет звонить телефон, не обращайте внимания. Это просто старые постояльцы — они не знают, что пансион закрыт, так что отвечать не надо. Не берите трубку, и все! Пусть себе звонят!

Дети, конечно же, пообещали не подходить к телефону. И не открывать, если кто-то позвонит в дверь.

Фру Йорансон, похоже, немного успокоилась.

— Ну хорошо, — сказала она и рассмеялась. — Надеюсь, вам с этими цветами повезет больше, чем мне.

— Посмотрим, — ответил Давид. — Во всяком случае, мы будем стараться.

— Уж это точно, — с самым серьезным видом закивал Юнас. — Все будет исполнено в лучшем виде. Можете на меня положиться!

Но спокойствия фру Йорансон это не прибавило. Она без особой радости посмотрела на Юнаса.