Обломки нерушимого E-Book

Стейс Крамер

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Проект Стейс Крамер
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 871

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Все так неоднозначно в этом мрачном, странном мире, в котором мы живем, не так ли? Друг вонзает кинжал в спину друга, а враг рискует жизнью, чтобы спасти своего врага... То, что казалось Нерушимым, разлетается на множество мелких обломков, которые могут воссоединиться только благодаря чуду. Это продолжение книги «Юность подарит первые шрамы», истории о дружбе и взрослении леди «Греджерс». Подруги столкнулись с ужасной трагедией, что отразилась в каждой клеточке их юных сердец. Теперь наши героини разлучены, и каждая обречена пройти свой тернистый путь к счастью. Но стоит ли оно того? Смогут ли девушки справиться со всеми испытаниями в одиночку, ведь впереди их ждут новые предательства, разбитые мечты, потери и... кровавая месть? И еще, что сулит появление новой необычной ученицы, которая прибыла в «Греджерс» с огромным багажом страшных тайн?

Leseprobe

Стейс Крамер Обломки нерушимого

Моему любимому дяде, редчайшему человеку, с благодарностью за сделанное добро, которое я никогда не забуду. Без его поддержки и участия моя жизнь могла сложиться совсем иначе. Ты навсегда останешься в моем сердце.

Натю.

© Стейс Крамер, текст

© ООО «Издательство АСТ»

Часть 1 Исчезновение

Глава 1

Звонкие девичьи голоса бойко сражались с завыванием сурового зимнего ветра. Это был первый день после каникул. Леди «Греджерс» не обращали внимания на непогоду, бежали навстречу к своим подругам, обнимались, смеялись и говорили без умолку. Девушки обменивались новостями из родных городков. Все это было сдобрено свежими сплетнями и капелькой нытья, из-за того что отдых так быстро пролетел и впереди теперь только учеба, учеба и еще раз учеба.

Однако ни долгожданная встреча с друзьями, ни интереснейшие беседы и обсуждение особо важных, пикантных вопросов не смогли взволновать учениц «Греджерс» так сильно, как появление двух незнакомок. Одна была взрослая, высокая особа с гордой осанкой и странной усмешкой на алых устах. Вторая была гораздо моложе, шла следом за своей компаньонкой и выглядела напуганной чем-то. Девушка не рисковала поднять глаза, точно чувствовала, что в данную минуту она является центральным объектом внимания всех любопытных воспитанниц, что заполонили школьный двор. Последние сразу догадались, что все это время они увлечены изучением новой ученицы и мгновенно, единогласно пришли к выводу, что новенькая – очередное невзрачное существо, которое через месяц-два заберет документы из «Греджерс» и переведется в другую, более лояльную, гостеприимную школу. Почему девушки пришли к такому неутешительному заключению? Ну, во-первых, я уже сказала, что новенькая выглядела так, словно ее вели в логово людоеда. Она была очень зажатая, а, следовательно, весьма слабая, это сразу бросилось в глаза опытным змейкам. Вряд ли она сможет найти здесь себе подходящую компанию, и также невелика вероятность, что ей под силу выдержать нападки тех, кто получает истинное удовольствие, проверяя новеньких на прочность. Также девушка была скромно одета, а значит, она одна из тех умненьких замарашек, которые получили грант на обучение в знаменитой школе. В «Греджерс» не питали симпатии к таким экземплярам, слишком простыми они были для них, жалкими, несчастными, что цепляются за любой шанс, дабы вырваться из бедности и вклиниться в тот мир, в котором они до конца своих дней будут восприниматься как чужеродный объект.

Гарриет Клэри – так звали взрослую даму, что сопровождала новенькую, – привела свою подопечную в приемную директрисы. Спустя десять минут ожидания, Бригида Ворчуковски – заместитель директора – вышла к ним и гордо провозгласила:

– Миссис Маркс готова принять вас.

– Мисс Клэри, не переживайте. Миссис Монтемайор – моя давняя знакомая, и она мне все-все рассказала про свою внучку, – заявила Голди Маркс после долгого рассказа Гарриет об особенностях своей подопечной, и о том, как с ними проще ужиться людям, которым довелось сосуществовать с данной особой под одной крышей. – Мне известны все… подробности, – добавила Голди, кинув осторожный взгляд в сторону новой воспитанницы, что стояла все это время, не поднимая глаз.

– Замечательно, – проговорила Гарриет, и лицо ее вновь исказилось из-за той странной усмешки, что, видимо, появлялась всякий раз, когда та волновалась.

– Мисс… Ге-ро-е-ва, – обратилась Голди к ученице, – знаете, я около месяца упражнялась правильно выговаривать вашу фамилию. Я не ошиблась, нет?

Девушка никак не отреагировала на слова директрисы. Последовала неловкая пауза, которую Гарриет постаралась быстренько прервать:

– Нет, миссис Маркс. Все верно. Ох, я тоже долго тренировалась, чтобы произнести ее полное имя: Искра Илларионовна Героева! Мой рот до сих пор в шоке, после того как открыл в себе способность воспроизводить такие сложные слова! – рассмеялась Гарриет.

– Мисс… Ге-ро-е-ва, также я хочу отметить, что меня поразили ваши результаты экзаменов! Уверена, вы составите достойную конкуренцию леди «Греджерс», чьи имена занимают первые строчки школьного рейтинга.

Искра продолжала хранить молчание.

– …Искра очень волнуется, и поэтому она немногословна, – сказала Гарриет, глядя извиняющимся взглядом на растерявшуюся директрису.

– Понимаю… Мисс Клэри, передайте, пожалуйста, миссис Монтемайор, что ее внучка будет здесь в целости и сохранности.

Затем Голди попросила Бригиду проводить Искру до ее комнаты. Перед тем как попрощаться, Гарриет отвела Искру в сторону, чтобы ни до директрисы, ни до заместителя не донесся ее строгий голос:

– Что с тобой?

Искра все так же была погружена в себя. Это пугало и раздражало Гарриет. Она резко схватила ее за плечо, встряхнула и прошипела ей прямо в непроницаемое лицо:

– Искра, у тебя ничего не выйдет. Ты останешься здесь. И рано или поздно тебе придется начать разговаривать с этими людьми, – Гарриет кивнула в сторону тихо переговаривающихся между собой миссис Маркс и миссис Ворчуковски. – Они только кажутся такими терпеливыми, всепонимающими и добродушными. Эта школа хуже армии, поверь мне. Я здесь училась, – ухмыльнулась Гарриет.

Бригида отвела Искру в ее комнату.

– Это ваша форма, мисс.

Искра медленно повернула голову на голос Ворчуковски. Та указывала на вешалку в шкафу, на которой висели блузка, сарафан и черная бархатная лента, а внизу стояли черные туфли Мэри Джейн.

– Церемония приветствия начнется через полчаса. Не опаздывайте, – сказала перед уходом Бригида.

Оставшись наконец в одиночестве, Искра села на свою кровать и медленно-медленно выдохнула. Голова кружилась, сердце сбилось с нормального ритма, ладони были ледяными и влажными. «Кажется, так люди ведут себя, когда им страшно. Это страх, очевидно. Я не могу ошибаться. Но чего я боюсь? Люди боятся высоты – это называется акрофобией. Нет, не то. Может, это криофобия? Нет. Социофобия? Нехарактерно для меня. Я людей не понимаю, но и не боюсь. Тогда что же со мной? Как это называется? Как это называется?!» – такими были мысли Искры.

* * *

– Ну что это за грустное личико? – обратилась Леда к младшей сестре, ведя ее к резиденции учениц. – Разве ты не рада встрече со своими подругами?

– Я почти не заметила нашей разлуки, – призналась Клара.

– Ты думаешь о Никки? – спросила Леда, внезапно остановившись, и, пристально вглядевшись в печальное личико сестры.

– Нет, – замотала головой Клара, а после боязливо добавила. – Но все же… ты не звонила ей? Не знаешь, где она?

– Не звонила и не знаю, – прозвучал резкий ответ.

Никки так никто больше и не видел, после того как она уехала с Элаем в неизвестном направлении.

– А вдруг с ней что-то случилось?

– В этом я очень сомневаюсь.

– Ты стала такой же бессердечной, как мама!

– Клара, я же тебе рассказала, почему мы так относимся к Никки. Мне плевать, где она и что с ней, ясно? – голос Леды не дрогнул, она была весьма убедительна, но все же старшая Дилэйн лукавила. Конечно, она переживала за свою непутевую сестру, и каждый раз ее сердце вздрагивало с болью, когда на ее телефон поступали звонки с незнакомых номеров. Леда боялась, что это звонят либо приятели Никки, либо из полиции, больницы, либо просто неравнодушные очевидцы, дабы сообщить ей плохую весть о ее сестре. К счастью, звонил ей постоянно только Рассел – ее бывший муж, который поставил себе цель вернуть Леду во что бы то ни стало.

– Она же наша сестра… – прошептала раздосадованная Клара.

– К сожалению. Она – наш позор, наше бремя.

Клара усилием воли заставила себя не расплакаться после таких жестоких слов сестры.

– А я звонила ей… но она не ответила мне. Кажется, Никки попала в беду.

– А мне кажется, что ты ей просто не нужна, как и мы с мамой.

– …Может, ты и права, – наконец сдалась Клара.

«Удивительно, конечно, как в таком крохотном сердце умещается столько любви!» – подумала Леда, с жалостью глядя на сестренку. Леда знала, что Клара продолжает беспокоиться из-за Никки, и расслабится она только тогда, когда сестра наконец объявится.

«Если она объявится, – пронеслась тревожная мысль. – Если она еще жива. Если…»

– Обещай, что будешь приезжать к нам каждые выходные! – ласково потребовала Аделайн Брин, обнимая свою племянницу.

– Аделайн, я так благодарна тебе за все, – улыбнулась Элеттра.

– Глупости! Мы еще не расстались, а я уже по тебе скучаю.

– И я тоже, – сказал Константин. – Звони нам, не стесняйся.

– Хорошо, дядя Константин.

– О, тебя там кое-кто ждет, – заметила Аделайн, глянув за спину Эл.

Элеттра обернулась. Аделайн говорила о Рэми, что покорно стояла в стороне, у ворот, и тихо радовалась, наблюдая такую чудесную картину – ее близкая подруга улыбается, ее не хотят выпускать из нежных объятий, ей говорят приятные слова. Это идиллия. Это сказка, которую Эл определенно заслужила. Расставшись с родственниками, Эл поспешила к подруге.

– Рэми, это были потрясающие каникулы! Не припомню, когда в моем доме было так же хорошо, радостно… – И все-таки Эл помнила, когда такое было – когда ее мама была жива, а отец еще не проявлял так рьяно свою искаженную любовь к дочери. В том, что тогда ей было хорошо и она была по-настоящему счастлива – Эл боялась признаться даже самой себе, так как от этого признания ее детские светлые воспоминания становились еще болезненнее. Ей легче было думать, что в ее прошлой жизни – до смерти отца – не было ничего утешительного, и только сейчас она познает все прелести своего существования.

– Твои дядя и тетя – славные люди, – сказала Рэми.

– Они очень заботятся обо мне, и я ценю это.

Действительно, Аделайн и Константин старались окружить несчастную сироту заботой и вниманием. Эл доверяла этим людям, искренне верила в то, что их деликатное участие в ее жизни, – бескорыстное дело, оно вызвано лишь огромной любовью и бесконечным состраданием.

– Это новогоднее чудо, не иначе!

– Эл, у Дене Адлер все волонтеры разъехались по стране, и некому было выполнять ее поручения. Поэтому она и вызвала тебя.

– Не просто вызвала, а официально вернула в «Милосердие»! Это много значит для меня.

Да, еще одним радостным событием для Эл стало то, что Дене Адлер – руководитель благотворительного отряда «Милосердие» – позволила ей вернуться. Напомню, Дене исключила Эл из волонтерской организации из-за Дианы. Рэми была абсолютно права насчет того, что большинство волонтеров разбрелись по стране и за ее пределы. Тем не менее деятельность отряда не прекращается даже на каникулах, и чтобы ее активно выполнять, Дене обратилась за помощью к Эл и многим другим ученицам, что выбыли из «Милосердия» по той или иной причине.

– Выходит, ты все каникулы «путешествовала» по хосписам? – спросила Рэми.

– Да, и еще заезжала в Уортшир к моей любимой графине Монтемайор.

– Это та особа, которой ты прислуживаешь уже три года?

– Не прислуживаю. Мы с ней подружились и приятно проводим время в обществе друг друга.

– Эл, ты тратишь все свое свободное время, чтобы добраться до ее глуши, и беспрекословно выполняешь все ее приказы. Какая-то странная у вас дружба получается, – усмехнулась Рэмисента.

– А ты чем занималась все это время? – решила сменить тему Эл.

– Угадай.

– Как обычно сходила с ума в Доннидэе?

– В точку!

Девушки в это время находились в своей комнате и переодевались в форму. Набросив ленту на шею, Эл вдруг замерла из-за неприятной мысли, внезапно возникшей и обескуражившей ее.

– Об Элае и Никки слышно что-нибудь?

– …Нет.

– Рэми, это часть твоего плана?

– Какого плана?..

– Ну, помнишь, на медосмотре ты проговорилась, что специально сводишь Элая и Никки?

– Да я чушь несла! Из-за злости, ревности, не знаю… Нет у меня никакого плана, и брата у меня тоже нет. Она забрала его у меня, Эл, – мрачным голосом сказала Рэмисента. – И поэтому, прошу тебя, не напоминай мне о нем, ладно?

– …Может, и хорошо, что Никки исчезла. Может, поэтому так… хорошо?

Рэми ничего не ответила, отвернулась. Эл поду-мала, что огорчила подругу своими резкими вопросами, но если бы она увидела улыбку – тяжелую, самодовольную, – что исказила лицо Рэмисенты в этот миг, то ее мнение тут же поменялось бы. И это, несомненно, заставило бы ее насторожиться.

* * *

Шумно было в торжественном зале. Ученицы не умолкали ни на секунду, учителя тоже оживленно беседовали. Но если последние обсуждали что-то личное или профессиональное, то ученицы болтали теперь только об одном – об отсутствии знаменитой четверки. О да, эта тема всех взбудоражила. Каждая воспитанница считала своим долгом высказать предположения относительно того, что произошло с Дианой и ее свитой. Всем было известно, что случилось с бедняжкой Джел, то есть со мной. То есть с той, кем я была. О себе я буду часто говорить в третьем лице, ведь та Джел, с которой вы были знакомы, и та, какой я являюсь сейчас – что-то непонятное, неуловимое, несвязанное ни с каким миром – это не одно и то же. Я – это я, а Джел О’Нилл, которая жила, – это она. Просто запомните это, и пойдем дальше. Так вот, о Джел говорили с грустью, с влажными от слез глазами, а порой и со страхом, точно при одном только упоминании ее имени она могла тотчас появиться за спиной говорившего. Про Калли тоже все знали. Ее семья разорилась, и та была вынуждена перевестись в «Блэкстон». Диана и Никки – вот это настоящие загадки. Где они, с кем они, в порядке ли они, и что послужило причиной их внезапного одновременного исчезновения? И вот все говорили о них и охотно делились своим мнением. Кто-то так же говорил с грустью, кто-то с напускным волнением, кто-то добавлял в свои речи изрядную порцию желчи.

– Твоя мечта сбылась, – сказала Рэми. – Центральные места пусты. Пойдем?

– Нет, это уже в прошлом, – ответила Эл.

Кто бы что ни говорил, кто бы как ни относился к четверке, – никто не решился занять центральные места, которые принадлежали Диане, Никки, Калли и Джел. Эл кинула взгляд на пустующий центр и ей вдруг стало не по себе. Она вспомнила прошлый семестр – как ненавидимая ею свита занимала эти места, смеялась, выводила из себя Голди, привлекала внимание всех учениц и учителей, наслаждалась своей властью и осознанием того, что всех, кто принадлежал свите, объединяет нерушимая, необыкновенная, настоящая дружба, и это служит весомым аргументом, чтобы вознестись до самых небес и посматривать на всех с язвительной усмешкой. А теперь там, на этих местах – пустота. Все исчезло, обесценилось, разрушилось. Элеттре бы радоваться стоило, наверное, но она почему-то грустила, точно и ее часть души принадлежала тому, чего больше нет.

– Не понимаю, почему никто не занимает эти места? Неужели все боятся? – удивилась Мессалина Аксельрот.

– А мы почему туда не сели? – спросила Прия Хэвьера.

– Я не люблю сидеть в центре, – ответствовала Мессалина.

– А я боюсь, – призналась Индия Колетти.

– Индия, ты серьезно?!

– Диана и Никки могут вернуться в любой момент.

– И что дальше? Что они сделают?

– Ну так сядь туда и узнай, что они сделают, если не боишься, – усмехнулась Прия.

Мессалина залилась краской, нерешительно встала, огляделась, дабы убедиться нет ли Дианы и Никки поблизости, но тут…

– Поздно! – сказала она, увидев, как одно из центральных мест, которое, к слову, было закреплено за Дианой, заняла новенькая. Мессалина тут же испытала облегчение, но вскоре его место вновь заняло удивление, что разыгралось не на шутку.

– Кто это? – спросила Прия.

– По всей видимости, очень смелая девушка, – поразилась Индия.

– Это Искра. Внучка миссис Монтемайор, – ответила Эл на подобный вопрос от Рэми. – Она приехала из России.

– Русская… Следовало бы сразу догадаться, – пренебрежительно высказалась Рэмисента.

Рэми, как и всех остальных присутствующих в зале, удивило поведение Искры. Да, она не знает, кому принадлежат эти места, почему никто на них не покушается, но отчего Искра не замечает столько возмущенных, непонимающих и осуждающих взглядов, обращенных исключительно на нее? Могла бы понять, что она сделала что-то не то, нарушила незыблемое правило этого заведения. Она либо в самом деле смелая, либо чокнутая. Но Искра все же заметила столь пристальное внимание к своей персоне и подумала об этом так: «Я – новая особь в стае. Ко мне принюхиваются, изучают. Так должно быть. Все в природе подчиняется одним и тем же законам».

Только две особи не интересовались появлением в их стае новобранца. Это Эсси Джефферсон и Браяр Шаад. Эсси и Браяр раньше хорошо общались, жили в одной комнате, но потом Эсси сдружилась с Никки, а та убедила ее в том, что ее соседка – чудаковатая барышня, все смеются над ней и над Эсси тоже, раз она прекрасно с той уживается. Эсси льстило внимание самой Никки Дилэйн, ей давно хотелось попасть в свиту Дианы, поэтому она быстро прервала отношения с Браяр, а когда Никки предложила ей съехаться, Эсси без зазрения совести заставила Браяр переехать к Джел. Она полагала, что переезд укрепит ее связь с Дилэйн, но не тут-то было. Никки вспоминала о ней только тогда, когда хотела выпить или же поиздеваться над Джел, вызвать в ней ревность. В общем, она лишь использовала Джефферсон, а та уже и рада была бы вернуть свою бывшую соседку и откреститься от Никки, да все лелеяла надежду, что однажды Дилэйн изменит свое отношение к ней, станет ее настоящей подругой. Браяр же сблизилась с Джел, особенно после того как О’Нилл захворала. Шаад ничуть не пожалела о своем переезде, ей, в отличие от Эсси, все же повезло обрести настоящую дружбу.

Так вот Браяр и Эсси не заметили выходку Искры, поскольку Шаад все думала о Джел, а Эсси размышляла, с чего бы ей начать разговор с бывшей подругой.

– Браяр… миссис Ворчуковски разрешила мне переехать к тебе.

– Вообще-то у меня есть соседка.

– Браяр…

– Вира скоро вернется!

– Не знала, что мертвые воскресают.

– Она не умерла! Ее еще не отключили, не похоронили! Поэтому не смей называть ее мертвой, поняла?! И вообще, Эсси, что случилось? С чего это вдруг ты решила переехать ко мне? Ты же выгнала меня из комнаты ради Дилэйн, забыла?!

– Ходят слухи, что Никки больше не вернется в школу. А я не хочу жить с новенькой. Опять привыкать к другому человеку…

– Ах вот в чем причина! Ну зато честно… Ладно, переезжай.

– Спасибо, Браяр!

– Но когда Вира вернется, ты отправишься к новенькой.

– …Конечно.

Эсси растрогала до слез искренняя вера Браяр в то, что Джел очнется и вернется в школу, будто бы ничего и не было. Почти все уже смирились с мыслью, что Джел умерла. Ее не отключили от аппарата жизнеобеспечения лишь по той простой причине, что существует куча всяких бюрократических препятствий, комиссий, требований, которая не позволяет просто взять и отключить безнадежного пациента. Но пока одна часть общества разбиралась с законом, следовала всем правилам и мужественно ожидала того момента, когда Джел все-таки официально отпустят в мир иной, другая часть, самая несчастная, все еще надеялась на чудо и с замиранием сердца ждала, когда же Джел придет в себя.

– Так, скоро ли будет ваша свадьба? – задала вопрос Виола Вуд – преподаватель актерского мастерства.

– Мы решили сыграть ее летом, – воодушевленно ответила Алесса.

– О, мы с Роалдом поженились в августе. Август – отлично подходит для свадебного торжества!

– Не поверишь, моя мама тоже настаивает, чтобы мы выбрали август! Мы провели все каникулы у нее и…

Джераб стоял рядом с Алессой и Виолой, но их разговор он не слушал. Его интересовала беседа Бригиды и Голди (они стояли рядом), и вот почему:

– Миссис Маркс, Брандт и Дилэйн до сих пор не приехали.

– И не приедут, – ответила Голди, печально вздохнув.

– Что будем делать?

– Давайте оставим девочек в покое? Они ведь совсем недавно потеряли подругу. Им нужно время, чтобы прийти в себя. Если честно… я сама до сих пор не могу смириться с тем, что произошло с Джелвирой…

Джераб бросил взгляд на центральные места, где в гордом одиночестве сидела Искра. Ее он не заметил. Душу Джераба всколыхнуло приятное воспоминание: несколько месяцев назад он смотрел с того же места, где сейчас стоял, на Диану. И она смотрела на него своими прекрасными голубыми глазами. В тот момент он не испытывал к ней пылких чувств, хотя, вдруг признался Джераб сам себе, все же его сердце уже тогда принадлежало ей, только он еще не сознавал этого. Теперь ее нет. И где она – неизвестно. Джераб все каникулы думал о Диане. Как же он ждал их окончания, чтобы вернуться в школу, увидеть ее, убедиться, что с ней все хорошо. Пока Алесса и ее мама обсуждали будущую свадьбу, Джераб лишь кивал, не зная зачем, соглашался, не понимая с чем, и вновь возвращался к мыслям о Диане. Алесса, стоя рядом со своим женихом, и, болтая с Виолой, не замечала полного безысходности взгляда Джераба. У него сердце разрывалось на куски, поскольку той, которой оно принадлежало, не было в школе. И… скорее всего, больше не будет.

– Мои Совершенства! – начала Голди приветственную речь. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули и набрались сил для плодотворной деятельности в новом учебном семестре школы «Греджерс»!

Когда церемония завершилась, Элеттра взяла Рэми за руку и повела к Искре.

– Миссис Монтемайор попросила меня помочь ее внучке адаптироваться в нашем «дружном» коллективе, – пояснила Эл.

– Хочешь взять ее под свое крыло?

– А почему бы и нет? Оно у меня, конечно, все перебитое, едва поднимается, но защитить ее, если вдруг что, сможет. Ты же знаешь, до твоего появления в школе я познала все «прелести» одиночества. Одной противостоять этим девицам – ой как сложно.

Рэми без колебаний одобрила желание подруги помочь новенькой.

– Искра, привет.

– Привет, – быстро ответила Героева.

– Меня зовут Элеттра.

– А я Рэмисента. Мы твои одноклассницы.

– …И мы готовы помочь тебе освоиться здесь, поддержать, если нужно.

Искра сделала шаг назад, при этом осмотрев Кинг с головы до ног.

– Значит, ты Элеттра?

– Да, но друзья зовут меня просто Эл.

– Мы не друзья, – прозвучал дерзкий ответ.

Эл и Рэми опешили от такой странной реакции на их доброжелательность.

– Пока нет, но мы можем ими стать, если хочешь.

– Не хочу.

Эл вопросительно посмотрела на Рэми, та так же глядела на нее.

– Может, я что-то не то сказала?

– Ты, наверное, слишком быстро говоришь. Языковой барьер и все такое…

– Я вас отлично понимаю, – отрезала Искра.

Эл снова устремила свой взгляд на новенькую и осторожно проговорила:

– Искра, позволь объяснить, в нашей школе одиночкам туго приходится, поэтому тебе необходимо обзавестись друзьями.

– Я найду друзей, но ты в их число входить не будешь.

Обескуражив очередным своим ответом Эл и Рэми, Искра поспешила удалиться.

– Что это было? – спросила Рэми.

– Тут проблемы не с языковым барьером, а с головой, – заключила Эл.

Они направились к выходу и не заметили в толпе, что Искра не так далеко ушла. Она стояла в стороне, и ее взгляд, полный ненависти, был прикован к Элеттре.

* * *

Однажды Калли поймала себя на мысли – странной мысли, пугающей, такие мысли обычно возникают, когда человек достиг наивысшей точки отчаяния, – что умерла не Джел, а она. И вот теперь она смотрит с небес на какую-то незнакомую девушку, жизнь которой полна бед. Калли искренне переживала за эту обездоленную незнакомку, но все же украдкой радовалась тому, что не она, а эта девушка страдает, что ее жизнь давно закончилась, она обрела свой долгожданный покой и теперь смотрит на всех сверху, в частности на эту несчастную, и поражается – ну как, как столько всего могло навалиться на нее? Но, увы, Калли была жива, этой девушкой была она, и именно ей приходилось терпеть все тяжелые удары судьбы.

– Как думаешь, мы справимся? – спросил Бенни.

Она стояла с братом у ворот «Блэкстона». Это был их первый учебный день в новой школе. Другие бы на их месте волновались, это ведь свойственно всем новичкам, но Калли и Бенни не испытывали ни капельки тревоги. Они выглядели уставшими, измученными, а волнение ведь требует энергии, которой они, к сожалению, не располагали. Вот и стояли эти два обреченных создания, глядели на новую школу, на новых людей и не понимали, где им взять силы, чтобы наконец сделать первый шаг в новую жизнь.

– Боюсь, у нас нет выбора, – ответила Калли, еле-еле улыбаясь.

Им с Бенни пришлось расстаться. Калли зашла к директору, тот дал ей ее программу, рассказал немного об учителях и отпустил. До первого урока было еще предостаточно времени, которое Калли решила потратить на поиск тихого уголка, где она могла бы спокойно посидеть и настроиться на учебу. Но найти тихий уголок в «Блэкстоне» – так же реально, как лизнуть солнце. Школа – небольшая, учеников – полно. Все теснятся, шумят. Хаос царил сумасшедший. Однако благодаря этому хаосу Калли забыла на миг о болезни матери, о неудачах отца, о том, что после школы ей придется вернуться в скромную комнату, которую они снимают всей семьей. Отец все-таки продал их шикарный особняк и покрыл таким образом свои долги. Но более подробно о том, что произошло в семье Лаффэрти, я расскажу чуть позже.

Также Калли на несколько мгновений забыла про то, что она должна огромную сумму Сафире Фрай, которая по ее приказу убила Бронсона Кинга, отца Элеттры. Все это время Калли ждала в лихорадочном страхе звонок от Фрай, чтобы та назначила ей встречу с ее новым хозяином. Напоминаю, Калли должна теперь работать на приятеля Сафиры, дабы расплатиться с ней.

А еще Калли перестала представлять, каким был бы этот день, если бы она оказалась в своей родной школе, в кругу знакомых лиц. Калли тосковала по Рэми и Эл, а еще время от времени вспоминала о Диане и Никки. Воспоминания ее были мучительными, Калли изо всех сил старалась как можно быстрее от них избавиться, но это оказалось не так-то просто. Их дружба – это отдельная жизнь. Огромная жизнь, насыщенная, незабываемая…

– Калли?!

Калли посмотрела по сторонам, ища, кому же принадлежит столь знакомый голос. И вдруг внезапная волна радости накрыла ее с головой. Ее окликнула Рокси Уэллер.

Калли хорошо поладила с Рокси благодаря Никки. Правда, общались они мало, но впечатление о Рокси у Калли сложилось исключительно приятное. Поэтому она была так рада встретить ее. Рокси тут же расспросила Калли обо всем. Калли откровенно призналась в том, что ее семья обанкротилась, поэтому ей пришлось сменить место учебы и забыть про роскошную жизнь. Далее Калли поведала о Джел и о том, что вытворила Никки. Как же давно она мечтала поговорить с кем-то посторонним, избавиться от части груза, что давит на нее.

– У меня голова кругом идет! – воскликнула Рокси. – Почему мы все так поздно поняли, какая Никки на самом деле?!

– Чем ближе человек, тем сильнее он усыпляет.

– А Джел?.. Неужели нет хотя бы малюсенького шанса, что она оклемается?

Калли промолчала. Когда ее мысли обращались к Джел – вот тут-то она и взлетала до того самого пика отчаяния. Смерть Джел занимала первое место среди всех ее несчастий. Калли смирилась с нищетой; ее держала на плаву надежда на то, что мама обязательно выздоровеет; она понимала, что ей удастся смириться с крахом многолетней дружбы, а также Калли была уверена, что выдержит все испытания, которые ей подкинет ее новый хозяин, она непременно расплатится с Фрай и забудет обо всем, как о страшном сне. Потеря Джел – вот с чем Калли не могла смириться и где надежда точно была мертва. Боль – это слишком емко, скудно, это совсем не то слово, способное описать то, что Калли чувствовала всякий раз, когда кто-то упоминал Джел.

– Господи, Калли, как мне жаль! – Рокси осторожно обняла Калли, заметив, как та едва дышит, словно мраморная плита придавила ее тощее тельце. – Но знаешь, я чертовски рада, что ты здесь. У меня ведь тут нет подруг. Так, побухать и только. Я в основном с Квиллом общаюсь, ну и с Арджи. А теперь у меня есть ты!

– Рокси… спасибо тебе за все.

– Так, давай я покажу тебе нашу школу, а? – Рокси схватила Калли за руку и стала энергично расталкивать толпу. – В общем, это холл. Чуть дальше – туалеты, ну это по запаху понятно, рядом с ними столовая, слева лестница. Наверху все аудитории. Еще у нас где-то есть библиотека, но туда все ходят, чтобы поспать между уроками. Самое классное место – это двор. Здесь регулярно что-то происходит. У нас тут такие чудики водятся! Но это отдельная тема. Ах да, курить можно у стадиона. Учителя и директор Оглсби, наивные, не следят за этим местом, думают, что оно священное, и здоровый дух искоренит желание у учеников вставить в свой рот «табачный тампончик».

Калли неожиданно рассмеялась.

– Великолепная экскурсия!

Рокси очень напоминала Никки. Лучшую ее часть, разумеется, – неунывающую, энергичную, яркую. Ну вот, черт, опять Калли подумала о Никки…

– Слушай, ты чего такая зажатая, а? А ну расслабься быстро! «Блэкстон» – очень дружелюбное место. Здесь вообще не нужно париться. Не то что у вас в «Греджерс», – хихикнула Рокси.

– Так, значит, это правда. К нам перевелась мажорка из «Греджерс»!

Калли и Рокси обернулись. Их взору предстала Марийона Маккинни. Вы же не забыли, как Калли с Марийоной вцепились друг в друга на вечеринке Скендера Хардайкера? Маккинни подумала, что Калли хочет увести ее парня – Лоренди Гриниджа. Вот Марийона об этом не забыла, к несчастью для Калантии.

– Здравствуй, Марийона.

– О, ты помнишь мое имя? Как приятно. А вот я твое забыла. Но ничего! Я буду звать тебя Мышкой или Крыской. Тебе как больше нравится?

Рядом с Марийоной стояла ее подруга – Джустис Пруст, которая, к слову, вместе с Маккинни принимала участие в той драке. И вот она тоже решила высказаться:

– Нет, Мари, ей не подходит ни то, ни другое. Она – Блоха.

– Блоха? Почему? – расхохоталась Марийона.

– Мелкая, противная. Скачет с места на место. Ну точно Блоха!

– Джу, я тебя обожаю! Ну что ж, Блоха, добро пожаловать в «Блэкстон»! Тебе здесь не рады!

Рокси не понимала, как Калли удалось так спокойно перенести это идиотское представление. Истина же такова: нападки Марийоны для Калли были такими же ничтожными, как укус комара для тяжелораненого солдата. Калли лишь ухмыльнулась в ответ, в то же время прекрасно понимая, что Мари и Джу теперь от нее так просто не отстанут, и ее пребывание в новой школе будет отнюдь не спокойным.

– Да уж… очень дружелюбное место.

Глава 2

Последние три года Элеттра жила только одной мыслью: что бы ни произошло в ее жизни, она всегда может приехать в Уортшир, где в старинном особняке ее с особым трепетом ждет графиня Монтемайор – добрая, прелестная женщина, готовая утешить в любое время суток и дать мудрый совет.

Три года назад Элеттра присоединилась к благотворительному отряду «Милосердие». На ее плечи легло много обязанностей, среди которых было и посещение миссис Монтемайор. Та жила в глуши, без родственников, могла рассчитывать только на свою верную собаку да помощницу. Графиня ослепла после смерти мужа, так на ее здоровье повлиял сильный стресс. Никто из «Милосердия» не хотел ехать в Уортшир, ведь требовалось немалое количество времени на дорогу, да и погодные условия тоже сыграли весомую роль в укреплении нежелания посещать это место – Уортшир располагался на вершине холма; суровый, шквалистый ветер был полноправным хозяином этого места, а еще ледяной дождь нередко гостил там…

Так сразу и не скажешь, что у Элеттры были мягкое, чуткое сердце и безграничная жалость ко всему беспомощному. Однако она действительно обладала всеми этими качествами, которые и побудили ее откликнуться на беду одинокой женщины.

Эл думала, что она будет помогать миссис Монтемайор по дому, делать то, что не успевает ее помощница, но графиня лишь просила сидеть рядом с ней пару часов, говорить о том, что происходит в мире, и почитать ей. Графиня страстно любила читать, но из-за необратимой болезни глаз она лишилась последней радости в жизни. За три года Элеттра и миссис Монтемайор отлично узнали друг друга. Графиня искренне полюбила девушку, переживала за нее. Эл тоже сильно привязалась к миссис Монтемайор, делилась с ней своими переживаниями. Однако о том, что с ней творит ее отец, Эл умолчала, поскольку очень боялась услышать те же слова, что ей сказала тетя Аделайн. Та ведь не поверила ей, плюс ко всему назвала сумасшедшей… Нет, Элеттра не могла рисковать, чтобы впоследствии разочароваться в еще одном близком человеке. Но миссис Монтемайор сердцем чуяла, что с ее милой собеседницей происходит что-то неладное, и поэтому она всегда старалась поддержать Элеттру, называя ее ласковым голосом, по-русски, Голубушкой. Эл не знала, что означает это слово, но от него веяло таким приятнейшим теплом, что она хотя бы на краткий миг забывала о своих жутких душевных ранах, стоило ей услышать его.

– Ну, как тебе? – улыбнулась графиня, сощурив помутневшие глаза.

– Мрачно… – ответила Эл, закрыв только что прочитанную вслух книгу «Преступление и наказание». – Не понимаю, почему вам так нравится Достоевский?

– Он не просто мне нравится, я без ума от него. Достоевский у меня прочно ассоциируется с Петербургом. Ох, Голубушка, Петербург – это лучший город на Земле!

– Почему же вы тогда уехали в Англию?

– Мне пришлось… Я полюбила Англию только из-за того, что она такая же красивая и дождливая, как мой Петербург.

– Надеюсь, когда-нибудь мне удастся лично познакомиться с этим городом. – Эл тихо вздохнула, положила книгу на стол рядом с креслом хозяйки дома и вдруг замерла, заметив, что миссис Монтемайор пристально смотрит на нее.

Графиня потеряла зрение, но приобрела способность «разглядывать» истинное состояние души ее собеседника. Миссис Монтемайор вдруг стало не по себе, точно часть свинцовой тяжести, что лежала на душе Элеттры, передалась ей.

– Какой у тебя грустный голос… Голубушка, я понимаю, прошло так мало времени, с тех пор как твой отец… Тебе необходимо выговориться. Я ведь твой друг, ты можешь доверять мне. Я сама потеряла немало дорогих мне людей. Я почти сроднилась со скорбью.

Слепые глаза смотрели прямо в истерзанную душу Элеттры, и та не могла больше притворяться.

– Миссис Монтемайор, я, безусловно, доверяю вам и знаю, что вы хотите помочь мне от чистого сердца… Но я не могу говорить с вами о моем отце. Я не готова пока.

Миссис Монтемайор так и глядела на нее, понимая, что ее гостья явно что-то недоговаривает. Элеттра помолчала немного, чтобы набраться сил для тяжелых откровений. И в следующее мгновение она наконец открыла правду, терзавшую ее:

– Несколько дней назад не стало моей одноклассницы.

– Господи! Да что ж такое?! Как это произошло?!

– У нее были проблемы с сердцем. И еще она очень сильно похудела, – говорила Эл, чувствуя, как в горле набухает ком. – Мы мало с ней общались, но… – и тут она расплакалась.

– Голубушка…

– Мне бы хотелось поменяться с ней местами.

– Прекрати немедленно! Нельзя такое говорить! – перепугалась миссис Монтемайор.

– Но я хочу! Смерть – это такое облегчение! Почему мы цепляемся за эту чертову жизнь?! Что в ней хорошего? Маленький проблеск счастья, а остальное – тьма! Только тьма!

– Только тьма… – повторила графиня, опустив глаза.

Элеттре вдруг стало совестно… «Как можно говорить о тьме человеку, который погружен в нее в буквальном смысле? Откуда тебе знать, что такое настоящая тьма, глупая ты гусыня?!»

– Миссис Монтемайор…

– Нет, ты права. Наша жизнь, как эта книга, – графиня положила свою сморщенную руку на том Достоевского, – такая же мрачная и тяжелая. Но ведь и интересная, согласись?

– О да… – нервно усмехнулась Эл.

– Мы обязаны «прочесть» ее от начала и до конца. Столько, сколько нам отведено, – успокаивающим голосом продолжала миссис Монтемайор. – И потом, тот проблеск счастья, о котором ты говоришь, ведь это же прекрасно! Это сладкое утешение. По-моему, ради него стоит жить. И ради любви, разумеется. Неужели ты хочешь покинуть своего Арджи? Тебе ведь так хорошо с ним, он любит тебя.

– В том-то и проблема, миссис Монтемайор. Он любит меня, а мне с ним просто хорошо… – вдруг призналась Элеттра и слегка обрадовалась тому, что тема их беседы изменилась.

– Но как же так?..

– Мне нравится, что он заботится обо мне, и я действительно счастлива, когда он рядом… Но, к сожалению, я ничего не могу, да и не хочу предложить ему взамен. Я поступаю гадко.

– Ты – неопытное дитя, не суди себя. Дай время вашим отношениям.

– Вы полагаете, что у нас еще есть шанс?

– Элеттра, я в этом уверена! – радостно воскликнула миссис Монтемайор.

Элеттра покачала головой, перевела грустный взгляд на окно, в которое стучал разбушевавшийся ветер, и сказала:

– А что, если я вас обманула? Если все совсем не так?

– Не пугай меня, Голубушка…

– Я соперничала с одной девушкой из-за Арджи. Вскоре наше соперничество переросло в настоящую войну. Это была грязная, жестокая борьба. Я вроде победила… Но теперь я смотрю на Арджи и понимаю, что оно того не стоило. Я не люблю его, и мне следовало бы признаться ему в этом. Но в то же время я ловлю себя на мысли… Зачем же я все это терпела? Ради чего я столько страдала? А, может, я просто испытываю то, о чем говорил Ницше? «После опьянения победой возникает чувство великой потери…» – Элеттре было мерзко от своих слов. Вкус правды всегда отвратителен. Ей в самом деле было хорошо с Арджи, она дорожила им и испытывала глубочайшую благодарность к нему, но что-то тут было не то. И что именно – она поняла совсем недавно. Не любовь ее связывала с ним, и даже не влюбленность, а та самая благодарность за то, что он обратил на нее внимание, окружил заботой тогда, когда она особенно в этом нуждалась. Также Эл понимала, что из-за Арджи на нее обрушился гнев Никки, и сколько всего еще было! Неужели все зря? Но сколько еще она будет обманывать его и себя? Сколько еще будет мучить свое сердце, в котором нет ничего, кроме боли? – Ну что… вы до сих пор считаете, что у наших отношений есть шанс?

На лице миссис Монтемайор застыло неподдельное удивление. Эл улыбнулась и тут же покраснела от стыда. Не стоило ей так откровенничать со своей взрослой подругой.

– Миссис Монтемайор, пора пить лекарства, – прозвучал голос помощницы графини, Гарриет Клэри.

– Ох, Голубушка, мне дурно от твоих слов, – обратилась графиня к Элеттре.

– Извините меня… Забудьте все, что я вам сказала. – Эл почувствовала, что вот-вот снова разрыдается.

– Ну уж нет. Мы обязательно обсудим все в следующий раз, договорились? Я пока все обдумаю и придумаю, как помочь тебе. А ты взамен должна помочь мне. – Графиня тепло улыбнулась, и Элеттра тут же повеселела.

– С удовольствием, но как?

– Скоро ко мне приедет внучка из России, Искра. Она будет учиться с тобой в «Греджерс». Я очень хочу, чтобы ты подружилась с ней.

– Считайте, что мы уже подруги. Уверена, мы быстро найдем общий язык. – Ох, если бы Элеттра знала, какой будет ее первая встреча с Искрой… Но тогда она премило улыбалась, полагая, что ей не составит труда исполнить просьбу ее любимой графини.

– Благодарю тебя!

– Миссис Монтемайор, лекарства, – строго напомнила о себе Гарриет, бросив испепеляющий взгляд на Элеттру.

– Да-да, Гарриет. Ну, до скорой встречи, моя дорогая!

– До скорой встречи. – Элеттра обняла графиню, взглянув при этом в ответ на негодующую помощницу. Эл давно поняла, что Гарриет ревнует свою хозяйку к ней, и отчего-то эта ревность была ей приятна.

* * *

Гарриет отправилась на вокзал, чтобы встретить внучку миссис Монтемайор. Найти ее было проще простого – это существо выделялось из толпы, от него разило страхом и чужеродностью. Гарриет усмехнулась, разглядев поближе то, во что оно было одето – старая шапка с вязаной, напоминавшей растерзанные половые губы, розой сбоку; потертые джинсы; грязные ботинки и простенькое серое пальто, на котором красовалась тысяча и одна катышка. На лице этого существа Гарриет заметила слегка смущенное выражение. Девушка казалась затравленной, словно сбежала из плена.

– Искра?

Существо вздрогнуло и медленно подняло раскосые разноцветные глаза на Гарриет. Правый глаз был темно-карим, левый – ярко-голубым. Необычные глаза – единственное, что притягивало взгляд к этому несуразному человечку. Искра была невысокого роста, худенькая, волосы редкие, светло-русые, лицо бледное. Острый подбородок, длинный вздернутый нос вкупе с широкими, светлыми нахмуренными бровями и высокомерно поджатыми тонкими губами делали ее похожей на обозленного вороненка-альбиноса. Но взгляд прекрасных глаз все же выдавал ее страх и замкнутость, что властвовали под этой некрасивой, отталкивающей оболочкой.

– Меня зовут Гарриет Клэри. Я помощница миссис Монтемайор.

– Меня зовут Искра Илларионовна Героева. Я приехала из Санкт-Петербурга, мне восемнадцать лет. Я начала учиться поздно, потому что меня считали неспособной…

Гарриет опешила:

– Подожди, подожди! Я же не из полиции, мне ни к чему знать все твои данные. Где твои вещи?

– Вот. – Искра указала на спортивную сумку, что лежала на лавочке позади нее.

Гарриет подняла сумку и тут же опустила, воскликнув:

– Ничего себе! Что у тебя там, кирпичи?

– Нет, – вполне серьезно ответила Искра. – Зачем мне кирпичи? Там мои вещи: джинсы, свитер, сапоги, шарф, носки, новые трусы. Несколько книг: четыре художественные – одна на русском и три на английском языках, еще…

– Подожди, Искра, – совсем растерялась Гарриет. – Я же пошутила.

– Пошутила?

– Это была шутка… про кирпичи. Не нужно перечислять мне содержимое твоей сумки.

– Но это не может быть шуткой. Моя сумка такая тяжелая, будто набита кирпичами. В этой фразе нет ничего смешного.

Гарриет поначалу думала, что Искра просто волнуется, вот и несет что ни попадя. «Или же ей тяжело быстро перестроиться на английский язык, трудно понять некоторые фразы», – размышляла мисс Клэри. Но теперь… Гарриет с опаской вслушивалась в этот монотонный голос, который изрекал педантичные сентенции, боязливо всматривалась в это удивительное лицо, также она не могла не обратить внимание на заметно странную осанку и неуклюжую походку девушки. С ней явно было что-то не то. Мягко говоря, ее с трудом можно было назвать здоровой…

– Бедная миссис Монтемайор, – заключила Гарриет.

– Почему бедная? Она же вдова графа Монтемайора, а он был весьма богатым человеком, насколько мне известно.

– О боже…

* * *

Мало кто остался бы равнодушным, увидев перед собой величественный особняк четы Монтемайор, что располагался на живописном холме в окружении могучего леса и упирался острыми вершинами башен в хмурое небо. Кто-то восхитился бы этим зрелищем, а кто-то испугался, ведь при взгляде на это серое, строгое здание, выполненное в готическом стиле, создается впечатление, будто оно населено призраками, сама смерть правит им. Но Искра не испытала ни страха, ни восторга, ни даже крошечного удивления. По крайней мере такой вывод сделала Гарриет, не заметив никакой эмоции, ни малейшего оживления со стороны девушки. Та бесстрастно посмотрела на дом своей бабушки и опустила глаза. «Что же ты такое?» – подумала Гарриет. Была надежда, что Искру впечатлит ее комната. Ну а как иначе! Она вряд ли раньше жила в таких королевских условиях. Помещение, несмотря на то что было заставлено разными начищенными до блеска антикварными вещицами, оставалось просторным, поскольку было огромным, но вместе с тем очень уютным. Старинный камин, роскошная кровать с парчовым бордовым балдахином, невероятной красоты люстра и гигантские окна. Комната была настолько прекрасна, что нормальному человеку вряд ли захотелось бы покинуть ее, ведь можно было провести целые десятилетия, рассматривая ее великолепное убранство. Но и тут Гарриет постигло разочарование. Искра, не обращая ни на что внимания, спокойно подошла к кровати, открыла свою сумку и также спокойно начала выкладывать вещи.

– Это все, что у тебя есть? – удивилась Гарриет. Искра в самом деле описала все вещи, которые привезла с собой. Основное же пространство ее сумки занимали книги.

– Да. А это все мои книги. Полагаю, я склонна к эскапизму.

– К чему, прости?

– Мне не за что прощать вас, мисс Клэри. Ваше невежество меня ничуть не оскорбляет. Эскапизм – это когда человек сбегает от реальности. С помощью книг, например.

– Ладно… Переоденься, пожалуйста. Твоя бабушка уже заждалась тебя.

– На мой взгляд, я прилично одета.

– Да? А это что? – Гарриет с трудом подавила смех, указав на ноги девушки. Из дырки на правом носке беззастенчиво выглядывал большой палец.

– Это временная утрата вязки, – объяснила Искра, абсолютно не смутившись.

Когда Искра перешагнула порог гостиной, в которой ее дожидалась миссис Монтемайор, она услышала громкий лай, а затем увидела упитанную немецкую овчарку, что издавала эти страшные звуки, и замерла.

– Тише, Найда. Это свои, – обратилась графиня к собаке, а потом переключилась на внучку: – Ох, девочка моя! Ну здравствуй, дорогая! Как давно я не говорила с родной русской душой. Прости за этот акцент. Ах, какое счастье!

Найда подбежала к Искре, понюхала ее ноги, затем вернулась к хозяйке, села и стала с любопытством наблюдать за разыгрывающейся сценой.

– Проблемы со зрением передаются по наследству?

– Э-э… ну… да, а что?

– Значит, я тоже ослепну. Я не смогу читать, не смогу наблюдать за людьми, а я очень люблю наблюдать за людьми, они смешнее животных в зоопарке! Это ужасно! Я бы на вашем месте застрелилась.

На лице графини были и испуг, и недоумение, и следы полной безнадеги. Похожие эмоции испытали бы пассажиры находящегося на огромной высоте самолета, на глазах у которых застрелились бы пилоты.

– Да уж… не так я себе представляла долгожданную встречу с внучкой.

Искра уловила нотки огорчения в голосе бабушки. «Опять я это сделала… Надо исправить ситуацию. Может, сказать комплимент? Люди любят комплименты».

– Болеслава Гордеевна, у вас очень красивая… собака.

– Благодарю. Найда – мое сокровище, – немного расслабилась миссис Монтемайор и даже позволила себе коротко улыбнуться.

«Отлично. Она улыбается, значит, я все делаю правильно. Теперь надо рассказать немного о себе. Люди ценят тех, кто с ними откровенен».

– А я люблю кошек больше, чем собак. Они не воняют и не склонны к этой отвратительной преданности. К тому же собак часто используют в выражениях, содержащих негативную окраску: «Ты – сука!», «Вонючая псина!», «Собачья жизнь», «Собаки лают, караван идет»…

– Миссис Монтемайор, я не понимаю, что она говорит, но вы, видимо, шокированы? – вмешалась Гарриет, заметив, как глаза ее хозяйки с каждой секундой становятся все шире и печальнее, а грудь вздымается все чаще, словно Болеславе Гордеевне не хватает воздуха, и она тотчас потеряет сознание.

– Гарриет, я ее понимаю, но… все равно ничего не понимаю.

* * *

Болеслава Гордеевна была обескуражена, хотя прекрасно понимала, что ее внучка – еще подросток и найти с ней общий язык будет непросто. К тому же внесут свою лепту разные менталитеты, языковой барьер, некоторая скованность, сопровождающая всякую процедуру знакомства, и, безусловно, холодность, поселяющаяся в людях, разъединенных ввиду тяжелых жизненных обстоятельств. Слишком разные они. Графиня была готова к предстоящим трудностям. Утешала она себя только одной мыслью, что это ее родная, да и к тому же единственная внучка. Она обязана быть доброжелательной и терпеливой с ней. Болеслава Гордеевна испытала тот страх, что знаком каждому человеку, в особенности пожилому, который появляется после внезапного предчувствия скорой встречи с Главным Судьей человечества. И для того, чтобы избежать страшного наказания за свое непослушание, многочисленные грехи – необходимо пройти последнее испытание, положительный результат которого сможет смягчить гнев Судьи. Вот Искра и стала для Болеславы Гордеевны тем самым испытанием.

Гарриет предложила хозяйке и Искре прогуляться по дому. Миссис Монтемайор охотно согласилась. Искра молча последовала за бабушкой, ее помощницей и Найдой. Они быстро обошли множество комнат и задержались в галерее, на стенах которой висели портреты всех, кто носил фамилию Монтемайор. Особое внимание графиня уделила своему покойному мужу. Герберт Осбеорн Эйр Монтемайор глядел суровым взглядом с огромного полотна на посетителей галереи. Болеслава Гордеевна с удовольствием поведала о нем. Герберт – британский дворянин, миллиардер. Богатство его семьи основано за счет владения чрезвычайно дорогостоящей недвижимостью в фешенебельных районах столицы.

– Вы ослепли до свадьбы с ним или после? – задала вопрос Искра.

– Почему ты интересуешься?

– Зрячая женщина вряд ли вышла бы замуж за такого некрасивого человека.

– Ну… Герберт, конечно, не образец красоты, но все-таки в нем было кое-что притягательное.

– У вас есть общие дети?

– Нет. К сожалению, Господь не позволил нам испытать такую радость…

– Это хорошо.

– Почему хорошо?

«Кажется, я сболтнула лишнего. Необходимо продолжить разговор как ни в чем не бывало.»

– Болеслава Гордеевна, как вы познакомились?

– Ох… – Графиня широко улыбнулась. – Я работала в столичном театре. Герберт однажды попал на мое выступление и влюбился в меня до беспамятства. Его родители были против нашего союза. Конечно… Я – русская, без роду и племени, да еще и с ребенком от первого брака. Но Герберта все это ни капли не волновало. Он пошел наперекор семье и сделал мне предложение. Долгие годы мы жили в Ирландии, в невзрачном маленьком-маленьком домике. Без денег, поддержки. Голодали. Нелегкое было время. Потом мы узнали, что старший брат Герберта погиб. Его отец решил восстановить с нами связь, так как ему нужен был наследник. Погибший сын не оставил потомства. Меня кое-как приняли в семью. Знаешь, я полюбила Герберта не из-за его денег и родословной. Я полюбила Человека, его огромное сердце, потрясающую душу. Если бы у меня была возможность обменять все эти хоромы, драгоценности на то, чтобы мой Герберт вернулся ко мне, я бы не задумываясь согласилась. Любовь – вот мое богатство.

Удивительное дело, всякий раз, когда графиня говорила о любви, ее трупно-серое лицо покрывалось застенчивым румянцем, как у незрелой девчушки, заметившей на себе пылкий мужской взгляд.

– Болеслава Гордеевна, почему вы не спрашиваете меня про мою мать?

– А я должна? – улыбка тут же исчезла с лица женщины.

– Обычно люди интересуются жизнью своих родственников.

– Разве Павла не поделилась с тобой нашей историей?

– Нет.

– Ну и слава богу. Ни к чему тебе об этом знать. Да ты и не поймешь.

– Я хочу знать. И я пойму, если вы будете говорить со мной на русском, цыганском, итальянском, французском, немецком или английском языках. Другие я пока не знаю.

Болеслава Гордеевна впервые была рада тому, что Всевышний лишил ее зрения. Не хотелось ей видеть свою внучку, не хотелось еще больше в ней разочароваться. Ее манера речи, мысли, поведение – все в ней отталкивало. Девушка была неглупа. Но высокий интеллект перекрывали какая-то патологическая детская наивность, это странное ее свойство все воспринимать буквально и стремление вставить неподходящие, часто не имеющие никакого отношения к теме разговора ремарки. Наверняка это нелепое, бестактное создание еще и страшненькое, неухоженное, ведь примесь «грязных» генов определенно проявила все признаки и сказалась главным образом на ее внешности. «О Боже, дай мне сил достойно справиться с этим испытанием…» – постоянно твердила про себя миссис Монтемайор.

– …Ну и утомила ты меня, девочка моя. Гарриет, принеси мне ужин в мою спальню, а ты, Искра, можешь погулять по дому самостоятельно. Здесь еще много чего интересного…

* * *

– И вот последняя на сегодня. – Гарриет протянула хозяйке очередную пилюлю, что входила в список ежедневно употребляемых ею, поддерживающих дряхлое здоровье, препаратов.

– Спасибо, Гарриет, – устало произнесла графиня.

– Вижу, у вас не задалось знакомство с внучкой, – сказала Гарриет, принимаясь расчесывать седые тонкие волосенки миссис Монтемайор.

– Ох… Это огромное разочарование. Я так хотела встретиться с ней, так ждала этого дня, и тут такое…

– Да, она немного странная.

– Немного? Я столько лет живу на этом свете, но еще ни разу не встречала таких людей, как она. Все-таки верным было решение отправить ее в «Греджерс». Устроить ее туда было сложно, но крайне необходимо. Я не смогу жить с ней под одной крышей. Вряд ли это безопасно…

– Искра очень расстроилась, когда узнала, что «Греджерс» – это школа-пансион. Она сказала, что хочет жить с вами… Нет, не так. Она сказала, что ДОЛЖНА жить с вами.

– Да мало ли что она сказала! Я даю ей шанс на нормальное будущее. Человека хочу из нее сделать. В «Греджерс» жесткая дисциплина, ты сама знаешь, это очень полезно. Да и Элеттра, моя Голубушка, будет контролировать ее.

– В любом случае, вы можете отправить ее обратно в Россию. Что вам мешает?

– Мешают долг и надежда. Может, она изменится? А то и вовсе придуривается? Ведь я же не такая, и Павла у меня нормальная…

– А отец девочки? Каким он был?

– Гарриет… вот в нем-то вся и беда. Он был цыганом!

– О-о…

– Да-да… Это такой позор! Ох, не хочу говорить…

– Миссис Монтемайор, успокойтесь. Мне кажется, вы поладите с Искрой. Это же все-таки ваша кровь.

– Дурная кровь! – воскликнула в ярости графиня, а после до нее и Гарриет донесся странный звук. Что-то где-то громко звякнуло. – Что это?

Гарриет подбежала к раскрытой двери, глянула в коридор и увидела Искру, что на цыпочках бежала в свою комнату.

– Найда шкодничает, наверное. Пойду посмотрю, – солгала Гарриет и направилась к комнате Искры.

Искра по велению бабушки гуляла по дому, и когда она добралась до крыла, в котором находилась спальня графини, Гарриет завела разговор о ней. Искра все слышала, все стерпела. Почти… Когда Болеслава Гордеевна сказала: «Дурная кровь!» – сколько же гнева и пренебрежения было в ее голосе! – Искра не выдержала и помчалась к себе, при этом случайно задев рукой пустой подсвечник.

Гарриет зашла к Искре. Та сидела на кровати, тяжело дыша. Выглядела она, как всегда, запуганной.

– Искра… – Девушка подняла на нее свои разноцветные глаза, покрытые пеленой слез. «Черт возьми! В нее, оказывается, встроены эмоции!..» – изумилась Гарриет. – Ну как ты? Обустроилась?

Искра ничего не ответила. Гарриет подошла к ней, бросила взгляд на прикроватную тумбочку. На ней стояла фотография в дешевой рамке – Искра держит за руку какого-то черноволосого мальчика – рядом находился флакончик с назальными каплями, возле него лежали шариковая ручка и блокнот. Все было аккуратно разложено, в одну линию, на одинаковом расстоянии. Гарриет заключила, что Искра обладает еще одной характерной чертой: она чересчур педантична и наверняка болезненно относится к нарушению порядка своего скромного имущества.

– Кто это? – Гарриет дотронулась до фотографии, решив проверить таким образом свою теорию.

– Не трогайте!

Мисс Клэри была вполне удовлетворена реакцией Искры. Значит, она уже чуть-чуть понимает ее и вскоре, возможно, найдет к ней подход. А там, может, и власть над ней появится. Последняя мысль согрела душу Гарриет, и она продолжила осторожно завоевывать доверие девушки:

– …Не обижайся на свою бабушку. Она немного ворчливая…

– Я не обижаюсь. Я давно смирилась с тем, что меня никто никогда не примет. Сначала меня ненавидели за то, что моя мать русская, потом из-за того, что мой отец – цыган. Меня презирали, считая слабоумной, а потом начали бояться, осознав, что я слишком умная, и назвали больной. Я везде лишняя, я для всех неправильная. Так будет всегда, пока я дышу, – монотонно проговорила Искра, глядя в никуда.

– М-да… непростая ситуация. Мне жаль тебя, правда. Ты приехала, надеясь, что бабушка полюбит тебя, и у тебя тут начнется новая жизнь, но…

– Нет, – резко возразила Искра. – Я приехала, чтобы убить бабушку и забрать свое наследство.

Последовала долгая, напряженная пауза, а затем Гарриет громко рассмеялась.

– А я-то думала, что у тебя совсем нет чувства юмора! Но спешу тебя расстроить. Ты не единственная наследница.

– Как это? У Болеславы Гордеевны и Герберта нет общих детей. С моей матерью бабушка не общается. Значит, я единственная наследница.

– Дело в том, что есть тут одна особа… Вот уже три года она навещает миссис Монтемайор. Твоя бабушка души в ней не чает, относится как к родной. Уверена, она уже внесла ее в свое завещание. Так что, увы, всем твоим планам – конец! – И тут Гарриет снова засмеялась, до сих пор не замечая никакого подвоха в словах Искры… и резкой смены выражения ее лица. Оно вдруг утратило признаки кротости и непонятного страха. Теперь было в нем что-то другое. Что-то зловещее…

– Кто эта особа?

Гарриет ответила, продолжая смеяться:

– Элеттра Кинг. Ты скоро с ней познакомишься. Она учится в «Греджерс».

«Всем твоим планам конец… Всем твоим планам конец!!!» – эти слова воскресили в Искре то, что она так долго и отчаянно скрывала. В ней пробудилось то, перед чем она была бессильна…

Это не сулило ничего хорошего.

Глава 3

Лаффэрти покинули Бэллфойер только с двумя чемоданами и тремя коробками с личными предметами, типа записных книжек, памятных подарков и фотографий. Большинство ценных вещей, всю технику, мебель им пришлось продать вместе с домом, чтобы кредиторы навсегда оставили их в покое. Спенсер обратился за помощью к своим близким и родственникам жены, к друзьям (Мэйджа не рискнула попросить денег у своих подруг. Ей было стыдно, особенно перед Аннемари Брандт, поэтому здесь я имею в виду знакомых Спенсера), но получил лишь сочувствие на словах, пожелания удачи, несколько бессмысленных советов и скупые оправдания, мол, никто не может приютить их и одолжить им денег, поскольку у всех семьи, у всех проблемы, ох, много проблем! «Вы выкрутитесь, вы обязательно выкрутитесь, а мы будем за вас молиться!» Полагаю, такое отношение к себе Спенсер заслужил из-за того, что, когда к нему обращались за помощью, он отвечал так же, хотя имел возможность одолжить денег столько, сколько нужно, еще и Мэйдже запрещал помогать. Из-за этого от Мэйджи отвернулись родные, когда ее отцу была необходима финансовая поддержка во время кризиса. «Я все заработал сам. Я ни секунды не расслабляюсь! И никогда не опущусь до того, чтобы попрошайничать, как бы трудно мне ни было! А эти трутни только и ждут, когда я над ними сжалюсь, считают, что я им что-то должен. Никому я ничего не должен. Если у них нет мозгов, смекалки и таланта зарабатывать – это не мои проблемы», – так объяснял свою позицию Спенсер. Таким образом, он сам посадил это семя чудовищного безразличия, а теперь пожинал горькие плоды.

Пока Мэйджа с Калли занимались подготовкой документов для перевода в «Блэкстон», Руди взял на себя поиски нового крова для несчастных бэллфойерцев и поселил их в своем жилище. Напомню, его дом был очень скромным, крохотным, и каким-то чудом в нем удалось разместиться двум семьям: Салли, Райли и Руди жили в родительской спальне, а Калли, Спенсер, Мэйджа и Бенни довольствовались комнатой Руди. Все помещения в доме Фоксов были тесными каморками, в которых невозможно было сделать шаг, чтобы не толкнуть случайно кого-то, а еще, несмотря на то что за окном царила зима, в доме было душно, как в знойный летний вечер, из-за такого количества людей. Тем не менее отсутствие комфорта, свежего воздуха и угроза развития клаустрофобии ничуть не отягощали жизнь четы Лаффэрти. Фоксы трогательно заботились о них, словно те были их родственниками. Спенсер и Райли быстро поладили, и на долгие-долгие часы их увлекали разговоры о политике, армии, религии и спорте, ну а после два новоиспеченных товарища до самого утра развлекали друг друга игрой в бридж. Мэйджа и Салли – абсолютно разные женщины, как внешне, так и внутренне, и при других обстоятельствах они вряд ли обратили бы друг на друга внимание. Салли жутко волновалась при виде Мэйджи, поначалу. Такой же трепет люди испытывают при личной встрече с монаршими особами. Мэйджа же сначала испытывала некое пренебрежение к миссис Фокс. Что ее может связывать с этой грузной, простой женщиной-хохотушкой (Салли постоянно заливисто хохотала по поводу и без)? Плюс ко всему Мэйджа обнаружила в себе зависть к Салли Фокс. У той был дом, крепкое здоровье и врожденный оптимизм, держащий ее на плаву. Салли привыкла существовать в этом тесном, убогом мирке, ее не пугают трудности, ей нечего терять, и поэтому ее можно назвать счастливой. А вот у Мэйджи почти не осталось сил, чтобы вытерпеть все эти внезапно навалившиеся на нее невзгоды. Не знала она, что опаснее: ее смертельная болезнь или же невыносимое отчаяние, что душит ее с того самого дня, как Спенсер рассказал ей о своих проблемах на работе.

Позже Мэйджа все-таки прониклась к Салли всей душой. Ведь если тонюсенькие стебельки одуванчиков способны пробить асфальтный пласт, то и хиленькие зачатки необычной дружбы вполне могут пробиться через твердую преграду, образованную разными характерами, образами жизни и мышлением. Мэйджа уже не могла представить свою жизнь без этого звонкого, заразительного смеха, ее умиляло смущение Салли, что выдавали ее покрасневшие пухлые щечки, а также восхищала щедрость открытой души этой бедной женщины. Миссис Фокс, несмотря на скромный достаток, всегда баловала своих гостей вкуснейшими свежими угощениями. Те зимние вечера Лаффэрти и Фоксы проводили все вместе, дружно, с шутками и задушевными разговорами. Такие разные семьи, но вместе с тем такие близкие, родные…

Руди, как и обещал, нашел новый дом для Калли. Вернее, не дом, а комнату в голхэмской квартире, которую сдавали миссис и мисс Гарвинг. Руди узнал об этих дамах от своего коллеги, Харпера Дила, тот уже много лет был их арендатором. Комната была просторная, обставленная новой мебелью, и хозяйки взимали за аренду не такую уж высокую плату.

Калли не понимала, откуда, ну откуда у нее столько терпения, как ей удается все спокойно и достойно принимать, ко всему привыкать? Совсем недавно Калли жила в шикарном особняке, ей угождали прислуги, а теперь она обустраивается в комнате, в которой даже прислуга не согласилась бы жить. У Калли в голове не укладывалось, как они вчетвером будут делить эту комнату, как будут готовить на общей кухне, как долго будут привыкать к постоянному надзору щепетильных хозяек? А еще ей придется спать с братом, так как в комнате всего две кровати… Однако Калли была уверена в том, что, как бы тяжело ни было, ее семье удастся прижиться в этом новом, чуждом мире и обрести нечто похожее на счастье.

И вот она, как могла, обустраивала скромненькое жилище для своей семьи: безмятежно раскладывала вещи, двигала шкафы (в комнате было два шкафа: книжный и для вещей), делая из них перегородки и организовывая таким образом общие и личные зоны жильцов. Благо квартира располагала двумя ванными, и хозяйка полностью отдала в их пользование одну из них. Калли открыла ванную и невольно вскрикнула. Толстый, обрюзгший мужик стоял у раковины и мыл… пупок. Это был Харпер Дил.

– Простите… – вырвалось у Калли.

– Ничего. Не смущайся. Мы ведь теперь не чужие люди, правда? – Харпер отвлекся от своего пупка и осмотрел девушку премерзким взглядом. – Я рад, что у меня появилась такая симпатичная соседка.

– Мистер Дил, а что вы здесь делаете?

– Странный вопрос. Я здесь живу. – Харпер захохотал, да так громко, что, казалось, вот-вот рухнет потолок.

– Миссис Гарвинг выделила нам эту ванную. Я думала, вы знаете.

– Вам? – нахмурился Харпер.

– Да. Нас четверо, и мы будем пользоваться этой ванной, а в вашем распоряжении хозяйская.

Харпер вдруг помрачнел, весь его псевдодружеский настрой исчез восвояси:

– Ты что же, думаешь, что можешь командовать мной?! Я здесь уже пять лет живу, между прочим!

– Поздравляю вас, это великое достижение. Но я лишь донесла до вас решение хозяйки. По-моему, оно справедливое.

– Ха! Справедливое! Да черта с два! Аристократы долбанные, считаете нас плебеями и понукаете нами! Ну нет уж, деточка. Вы здесь – никто! И вы будете жить по моим правилам!

– С чего бы? Это не ваша квартира!

– Не моя. Но скоро ты поймешь, что я здесь имею кое-какое влияние. Так что дружи со мной, деточка, – осклабился Харпер. – Так уж и быть, я позволю вам пользоваться этой ванной. Только вещи мои не трогайте! Я выделю вам вот этот уголок, устраивает? – Харпер указал на маленькую полочку в углу, которая должна была уместить все предметы гигиены целой семьи, в то время как в его распоряжении были три таких же полки в другом углу и два шкафчика под раковиной. – Ну, конечно, устраивает! – и снова последовал громкий, издевательский смех.