Обратная перспектива E-Book

Тери Нова

• Herausgeber: Like Book
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Оттенки чувств
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 402

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

История о мести, любви и страсти! Да, мы немного похожи, но ее мужество и сила не сравнятся с моими, потому что она чертова богиня стойкости и отваги, и я, возможно, влюблен в эту ее сторону, которой готов поклоняться, лишь бы свет и вызов в необычных глазах Наоми никогда не угасали. Жизнь Наоми Рид стала настоящим кошмаром наяву, и теперь хрупкая девушка-хакер жаждет мести. У нее есть список из семи имен, каждое из которых должно быть вычеркнуто. Линкольн Голдберг специалист по информационным технологиям и босс Наоми. С первого же дня взбалмошная подопечная подрывает авторитет Линкольна и нарушает его многолетний план — держаться подальше от его темного прошлого. Но чем больше Линкольн узнает Наоми, тем сильнее желание искупаться в крови ее обидчиков. В мире, где месть и тайны идут рука об руку, а старые шрамы кровоточат, свобода кажется недосягаемой. Как и любовь. Сможет ли она исцелить уже израненные души?

Leseprobe

Тери Нова Обратная перспектива

В дизайне внутреннего блока использованы элементы оформления: © Avector / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

Иллюстрация на переплете AceDia

© Нова Т., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

ОНА ХОЧЕТ МЕСТИ, ОН ХОЧЕТ ЕЕ.

ОН – ОРУДИЕ ПРАВОСУДИЯ В ЕЕ РУКАХ.

Dark romance, соединивший в себе взрывной коктейль: жажда возмездия, стекло, жуткие тайны и опасное влечение, которое раскроет все грани любви и безумия. Запретный плод, который так сладок… Эта история навсегда останется в вашей памяти, поверьте!

Приготовьтесь, тьма сгущается… Узнайте, возможно ли исцелить душу, если руки по локоть в крови?

ПОЛИНА, polinaplutakhina

* * *

Плей-лист

Roxette – It Must Have Been Love

Roxette – The Look

King Harvest – Dancing In The Moonlight

Stereophonics – All In One Night

Weezer – Island In The Sun

Terence Ryan – Soul Lay Open

Cyto – Again

Neverending White Lights – The Warning

Twenty One Pilots – Car Radio

Twenty One Pilots – Doubt

Vance Joy – Riptide

Fatboy Slim – The Rockafeller Skank

Life On Venus – Stranger Times

Beastie Boys – No Sleep Till Brooklyn

Foals – Lonely Hunter

Stateless – Bloodstream

State Of Mine – In The Air Tonight

Посвящается всем женщинам,

которые однажды почти сдались!

Никогда не забывайте –

вы гораздо сильнее, чем думаете,

а ваша боль может стать мощнейшим оружием

Начало кошмара

Их громкий смех затихает вдалеке, и я наконец делаю вдох, не боясь, что мое шумное дыхание может выдать укрытие, в котором прячусь. Осторожным движением прикасаюсь к месту на щеке, где пламя от удара обжигает кожу. Снова будет синяк. Но куда сильней беспокоюсь не об этом. Теперь они расскажут директрисе, а она – Генриетте, и этот круговорот никогда не завершится.

Я не хотела красть у Норы ее яблоко, но практически три дня без еды способны превратить даже самого благопристойного человека в вора. Живот скручивает, только уже не от голода, а от досады. Почему, почему я такая глупая… Слезы наворачиваются на глаза, но им не суждено пролиться, мой всхлип прерывает резкий удар бейсбольной биты, прилетающей в окно грузовика, за которым я сижу на холодной земле, дрожа от страха и боли.

– Вот ты где, дрянь! Выходи, иначе в следующий раз это прилетит тебе в голову! – Злоба в голосе Норы пропитывает воздух ядом и становится настолько ощутимой, что толкает меня вверх, заставляя подняться на нетвердые ноги.

– Забери. Я не ела его, – шепчу, вынимая из кармана спелый плод, блестящий на солнце. Во рту должно бы пересохнуть, но, наоборот, скапливается слюна. Я так голодна, что нет сил стоять прямо.

– О-о, ты сожрешь его, не переживай. – Рот Норы растягивается в зловещей улыбке, когда она толкает биту в мою сторону, заставляя убрать протянутую руку, в которой по-прежнему зажато яблоко. – А мы посмотрим.

Ехидные смешки раздаются вокруг, и подруги Норы обступают меня со всех сторон, тесня к ржавому забору автомобильной свалки. Начинаю ненавидеть себя еще больше за это глупое импульсивное решение, подтолкнувшее меня взять чужое.

– П-пожалуйста, просто забери его, – почти умоляю, пробегая глазами от человека к человеку, но ни один взгляд, направленный в мою сторону, не содержит и капли сочувствия, лишь ничем не прикрытую злобу и желание причинить боль. Можно ли еще сильней сломать человека, который и так уже потерял все?

Оказалось, что да…

Линкольн

Двадцать лет назад…

Кажется, вот-вот начнется гроза, о чем свидетельствуют раскаты грома в небе надо мной, но так темно, что почти не разобрать очертания туч. Вспышки света, как огни стробоскопов, мелькают перед глазами; инстинктивно протягиваю руку, чтобы поправить очки, но тут же понимаю, что, должно быть, потерял их в суматохе. Неосторожное движение причиняет боль, отдаваясь в легких, передо мной появляется размытая фигура, стоящая на коленях, она заслоняет обзор на небо.

– Давай дыши, парень! – просит кто-то, нажимая на мою грудь двумя руками. Кашляю, чувствуя, как по лицу ручьями стекает вода, и делаю глубокий, полный жжения вдох. – Вот так, молодец, боец! Ты будешь жить. Принесу аптечку.

Фигура похлопывает меня по груди и поднимается, а ее заменяет другая, скорчившаяся и содрогающаяся.

– Черт тебя дери! – Это голос Джоша. Он дважды всхлипывает, сердито ударяя по земле кулаками, а потом падает на задницу и рыдает, добавляя сквозь прерывистые вздохи: – Я думал, ты погиб.

Только тогда события последних нескольких часов вереницей обрушиваются на все еще затуманенную голову.

Футбольный мяч попадает в окно первого этажа миссис Уилкинс, разбивая стекло, мы хохочем, пока несемся, перепрыгивая через соседские ограждения, боясь быть замеченными. Джош умоляет родителей разрешить нам ночевку у него дома. Мама улыбается, целуя меня на пороге, и просит не опаздывать к завтрашнему семейному обеду в честь папиного повышения. Смущенно вытираю щеку тыльной стороной ладони по пути к дому Джоша, пока он демонстративно целует воздух, передразнивая акт родительской любви и насмехаясь. Грязный фургон с логотипом кошачьего корма останавливается в конце улицы, но мне не до него, мы спешим к бассейну в доме Холлов, чтобы смыть с себя липкий пот и грязь, оставленные обычным мальчишеским днем. Пока родители Джоша радуются, что им удалось быстрее обычного отправить нас спать, мы едим чипсы прямо на кровати, и я трижды обыгрываю Джоша в приставку. После чего прислушиваюсь к стрекотанию сверчков за окном и звукам проезжающих машин, проваливаясь в сон…

Крики миссис Холл и звон бьющегося стекла, который поначалу принимаю за не слишком виртуозную месть миссис Уилкинс. Звуки стрельбы и приклад пистолета, бьющий меня по виску. Темнота. Покачивания фургона на ухабах, тихий плач девочки в углу этой маленькой железной тюрьмы, воняющей бензином. Дверь фургона открывается, нас тащат по сырым камням в сторону большого грузовика, в нос ударяет запах соленой воды и водорослей. Ноги скользят, заплетаясь, и грубая рука толкает меня вперед, так, что чуть не падаю на колени. Передо мной еще несколько детей разных возрастов, все они выглядят перепуганными… Хлопки, яркий свет, грохот выстрелов, крики мужчин и вода…

Все это похоже на какой-то сумбурный сон, какие обычно снятся слишком жаркой ночью, после них болит голова и путается сознание. Но сейчас у меня только звенит в ушах и горят легкие, а в горле першит, как после сильной рвоты.

– Что случилось? – хриплю, поворачиваясь на левый бок, пытаясь разглядеть выражение лица Джоша. За его спиной полыхают грузовые контейнеры, в которые нас запихнули после прибытия в порт. Снова слышу раскаты грома, но никак не могу сообразить, почему они раздаются не с неба. Джош поднимает на меня покрасневшие зеленые глаза, качая темно-русой головой.

– Ты чуть не утонул, – тихо признается он. – Если бы не они…

Прослеживаю глазами в направлении группы мужчин, которая все еще вне фокуса, но даже без очков вижу крепкие фигуры в темной форме, напоминающей армейскую. Несколько человек окружили контейнеры, пытаясь потушить пожар, еще трое оказывают первую помощь другим детям, закутывая их в пледы и осматривая повреждения. И только один человек во всем этом адском хаосе по-настоящему привлекает мое внимание.

Звон металла оглушительным крещендо разносится по территории порта, и вот тогда до меня доходит, что это вовсе не гром. Огромный мужчина стоит в нескольких ярдах от нас, небрежно ухватившись за рукоятку топора своей гигантской рукой, а потом подключает вторую, делая замах и снова опуская на корпус грузового отсека орудие, предназначенное для рубки дров. В месте удара с невероятной легкостью появляется новая дыра, словно кто-то взял карандаш и ткнул им в листок бумаги, пробив насквозь.

Не знаю, что именно так завораживает меня в этом зрелище, но я неотрывно наблюдаю, как тяжелые удары снова и снова обрушиваются на металлический контейнер, превращая его стену в ничто. Великан будто вскрывает консервные банки, проверяя, что находится внутри, пока его товарищи обыскивают порт. Вот бы у меня было столько же силы, чтобы дать отпор, когда на нас напали. Тогда мистер и миссис Холл были бы живы, а мы бы не угодили в это подобие ада.

Некоторое время я прихожу в себя, пока люди, спасшие нас, заносят меня и Джоша в какие-то списки. Точно не могу сказать, сколько времени проходит, прежде чем сажусь, пробегая глазами по лицам спасенных детей: я хорошо их запомнил, несмотря на темноту, в которой нас удерживали. Мне нужны очки, черты расплываются, я прищуриваюсь.

– Кого-то не хватает, – пересчитываю про себя «один, два, три, четыре, пять…». – Нас было восемь.

Джош кривится, помогая мне встать, когда к нам подходит мужчина на вид за сорок. Почему-то мне кажется, что именно он тут главный, у него армейская выправка и точеные черты лица. Он снимает с головы кепку, вытирая пот со лба ее задней стороной, в светлых волосах виднеется проседь, а глаза теплого карего оттенка тщательно изучают наши лица, прежде чем он бесцеремонно произносит слова, навсегда меняющие мою жизнь.

– Меня зовут Каллум Роддс. Нам только что доложили, что ваши семьи были убиты, мне очень жаль. – Я уже видел подобное. В драматичном кино обязательно есть момент в больнице, когда врач выходит к родственникам пациента, чтобы сообщить ужасные новости о его кончине, но эта сцена кажется совсем не такой. Вместо того чтобы расплакаться, как это делает Джош, я впиваюсь взглядом в говорящего и выплевываю:

– Вы лжете… – Но, даже не договорив, понимаю, что, скорее всего, это я пытаюсь обмануть себя. Мы слышали крики внизу перед тем, как нас похитили, потом в грузовике Джош прошептал, что видел обездвиженные тела и кровь, глупо думать, что люди, очевидно зарабатывающие киднеппингом, оставят свидетелей. Но несмотря на все это, мой мозг цепляется за любой шанс опровергнуть сказанное. Вероятно, этот мужчина подумал, что мы братья, значит, все в порядке, делаю расслабляющий вдох. – Моих родителей там даже не было.

Роддс тяжело вздыхает, снова надевая кепку.

– Но мы прослушали разговоры полиции, те люди уже побывали в твоем доме. Мне очень жаль, малыш.

– Иди к черту! Никакой я тебе не малыш! – Первое в жизни ругательство слетает с моих губ поразительно легко, когда оскаливаюсь и отталкиваю мужчину с дороги, даже не дослушав его следующие слова, и, спотыкаясь, подхожу туда, где здоровяк кромсает железо в клочья. Я не собираюсь слушать.

Все, что вижу, – красная пелена, мною движет слепая ярость и желание разрушить что-нибудь до основания. Я никогда не был жестоким, учителя в школе всегда расхваливали меня как самого чуткого и доброго ребенка во всем Андовере, а мама говорила, что у меня необъятной величины сердце, способное на сострадание и предназначенное для великих дел.

Но все это отходит на задний план, когда я с силой вырываю топор из рук гиганта, чувствуя его неподъемный вес. Должно быть, адреналин разливается по мне, заставляя замахнуться и ударить со всей силы, обрушивая на несчастный грузовой контейнер всю свою злость. Металл поддается и тает как масло под натиском острого лезвия, но это не помогает. Тогда я делаю еще один замах и издаю истошный вопль, снова ударяя по образовавшемуся отверстию. Искры рассыпаются перед глазами, как звезды. За моей спиной раздается шумная возня, слышу приглушенные крики Джоша, зовущего меня по имени, но не могу перестать ковырять огромную дыру, похожую на кровоточащую рану, растущую внутри меня. Черная пустота, прикрытая ржавым металлом, которую выпускаю с каждым новым ударом, затягивает в свой плен, пока я бью с новой силой, разрывающей мою душу на осколки, представляя на месте груды железа головы тех, кто разрушил мою жизнь.

Наши дни

Гудение процессоров успокаивает нервы, в отличие от Джоша, я люблю эти монотонные звуки не меньше, чем младенцы обожают засыпать под белый шум. К своему тридцати одному году я уже испробовал десятки вещей, помогающих усмирить бурю, бушующую внутри. Поэтому, когда пара недотеп из числа новобранцев устраивают перепалку в коридоре, я лишь молча встаю, закрывая дверь в свой кабинет, чтобы вернуться к наблюдению за объектом, фиксируя последние перемещения, рассчитывая потом передать их группе захвата.

За дюйм до благословенного щелчка в замке в просвет между дверью и проемом влезает татуированная рука с полдюжиной кожаных браслетов, и я издаю вымученный стон.

– Собираетесь устроить спарринг, спуститесь на этаж ниже, пока я не выбил дерьмо из вас двоих прямо тут в коридоре, – ворчит Уэйд, бросая зрительные кинжалы в сторону своих подчиненных, те прекращают кричать друг на друга, не желая злить босса, и замирают, почти растворившись на фоне стены. – Работайте, придурки! – бросает он перед тем, как протиснуться в мой кабинет и с широкой идиотской улыбкой закрыть дверь изнутри.

– Я собирался поработать, – многозначительно указываю взглядом в сторону стола перед пятью мониторами, пока возвращаюсь на свое место.

– А я, как твой начальник, пришел с проверкой, – ухмыляется Уэйд, плюхаясь на свободный стул и закидывая ноги в тяжелых черных ботинках на мой стол. Он всегда так делает, чтобы дополнить свой расхлябанный рокерский образ, так не соответствующий должности.

Люди привыкли считать, что некто, стоящий во главе организации, кишащей высококлассными борцами с беззаконием, должен быть облачен в костюм-тройку, как Джош, или, на худой конец, в боевую форму, как большинство служащих. Так вот Уэйд плевал на их мнение с высоты городской ратуши, одеваясь как более молодая и опрятная версия Джонни Деппа и окрашивая волосы во всевозможные цвета, меняющиеся с завидной регулярностью. Проще поверить в то, что преступник здесь именно он.

Если бы кто-нибудь увидел нас вместе, он бы решил, что мы олицетворение праведника и грешника. В отличие от природы темноволосого и черноглазого Уэйда я – блондин с серыми глазами, в основном ношу простые рубашки и однотонные футболки с длинным рукавом, стрижку-британку[1], а еще по некоторым соображениям большую часть времени предпочитаю очки в квадратной оправе. Первое впечатление, которое я произвожу на окружающих, как правило, ни хрена не соответствует правде, но мне ни к чему переубеждать тех, кто делает выводы о человеке лишь на основе внешнего образа. Для всех в нынешнем составе бостонского филиала «Стикса» я не более чем взломщик, хакер[2], ищейка, торчащий за компьютером от рассвета до заката и предпочитающий уединение, когда обстоятельства позволяют. Лишь три человека в курсе того, какие отпечатки прошлое оставило на моей душе.

Теперь я вместе с Уэйдом и Джошем стою во главе организации наемных убийц, в числе которой люди, способные разыскать самых отъявленных ублюдков общества и филигранно закопать их глубоко под землю. Мы прячем от общества любые признаки своего существования. В отличие от дерьмово работающей полиции мы – тени, обволакивающие зло и заставляющие его исчезнуть, чтобы простые граждане могли спать спокойно.

– Слышал, ты набрал команду новобранцев, – говорит Уэйд, прерывая поток моих мыслей. Пока я регистрирую данные со спутника и перенаправляю их в отдел профайлеров, чтобы те могли использовать программу распознавания лиц и движений. – У меня есть отличная кандидату…

– Даже не начинай. – Оторвавшись от экрана, я смотрю на друга взглядом, отвергающим любые предложения. В основном потому, что уже знаю, что у него на уме. Погрешность моей работы в том, чтобы все знать наперед.

– Девчонка хороша, признай это. – Уэйд неотрывно наблюдает за моей реакцией, пока достает из кармана лакричную конфету, снимая обертку, и засовывает ее в рот. Еще до того, как я набираю в грудь воздуха, чтобы перечислить все «против», он считает нужным добавить: – В любом случае я уже нанял ее.

Мои руки, лежащие поверх модернизированной клавиатуры, сжимаются в кулаки, напряжение внутри растет. Я нечасто даю волю злости, особенно при зрителях и после стольких лет работы над собой, но с момента, как Наоми Рид появилась в моей жизни, я то и дело чувствую, как самоконтроль капля за каплей покидает мое тело. Это, по сути, не ново, и, прекрасно зная свои границы, я предпочитаю держаться подальше от пульсирующего азартом перебранки источника, нарушающего мое душевное равновесие.

Двадцатитрехлетняя маленькая выскочка, ростом чуть выше пятилетки, а весом едва ли доходящая до девяноста фунтов, несколько месяцев назад бесцеремонно вломилась в мою отлаженную систему и оставила треклятое вирусное сообщение, которое по сей день мелькает на обратной стороне моих век, когда я просто моргаю. Поэтому вместо того, чтобы сейчас сделать это, сняв очки и стиснув переносицу двумя пальцами, поглубже вдыхаю, прислушиваясь к гудению сервера и отворачиваясь обратно к монитору, всем видом показывая свое отношение к решению, принятому Уэйдом.

– Не интересно.

– Конечно. Просто к сведению, теперь она будет работать в соседнем кабинете.

Один, два, три, четыре…

Отсчитываю про себя.

Зачем вообще Джош притащил ее в «Стикс»? Ах, ну да, точно, потому что он до смерти влюблен в свою девушку Элси, чьей близкой подругой и является Наоми. Он бы прополз голышом по битому стеклу ради объекта своей одержимости, и когда на горизонте возникла угроза, а щуплая хулиганка с огромными серо-зелеными глазами помогла спасти жизнь Элси, все было решено. Теперь Наоми стала не просто частью компании, но и той погрешностью, что вечно путалась под ногами, сносила все к чертовой матери, как смертоносный компьютерный вирус, подрывала мой авторитет перед другими членами организации, взламывая мои коды и меняя их на свои ради спортивного интереса. А в качестве завершающего штриха вызывала у меня зуд, с мягкой хрипотцой произнося прозвище, которое для меня придумала.

Ботаник.

Чертов воспаленный мозг на повторе воспроизводит в уме звук ее голоса, и мой предательский член оживает, так и не научившись считывать мое раздражение по поводу этой женщины. Да, в вопросах, касающихся Наоми Рид, наши с ним мнения кардинально расходятся, и это еще одна причина для того, чтобы не видеть ее до конца своих дней.

Как бы противореча всему вышесказанному и обдуманному, стеклянная входная дверь резко распахивается, чуть не слетая с петель, и та, из-за кого я никак не могу собраться на протяжении нескольких недель, врывается в кабинет, как будто ей тут самое место.

– Уэйд, я везде тебя ищу, – запыхавшись, тараторит она, даже не глядя в мою сторону. – Кажется, есть зацепка по твоему байкеру.

Мой друг выпрямляется, на секунду переставая жевать конфету, его глаза вспыхивают озорным блеском, когда он резко вскакивает на ноги, стремительно покидая кабинет. Но вот мое раздражение никуда не девается, а лишь усиливается, ведь я искал хоть что-нибудь на этого парня гребаную вечность, а треклятая Наоми, кажется, сделала это, не успев выпить свой утренний смузи, или чем она там питается, чтобы выглядеть такой болезненно тощей.

– Сделай одолжение, – пересиливая себя, как можно вежливей произношу. – Больше никогда не заявляйся в мой кабинет без стука.

На секунду удивление вспыхивает в ее глазах, когда она оглядывается на прозрачную дверь, как бы говоря: «Ты же видел меня, чудак». Но вместо того, чтобы злобно оскалиться, как она обычно делает, Наоми натягивает на лицо милую улыбку и посылает в мою сторону воздушный поцелуй, прекрасно зная, что выиграла очередной раунд.

– И тебе доброе утро, Ботаник.

Затем поворачивается на пятках и выскальзывает в коридор, нарочно оставляя дверь открытой, пока я гадаю, как она провернула этот финт с информацией, изо всех сил пытаясь игнорировать вызванный ее появлением стояк.

Это будет чертовски долгий день.

Наоми

Доводилось ли вам когда-нибудь становиться слушателем монотонной мотивационной речи о том, как сам путь оказывается важнее цели? Если да, срочно забудьте эту чушь! Информационные мошенники пичкают народ байками о том, будто все, что за пределами финиша, в сущности, не имеет значения и куда главнее шаги, которые ты предпринимаешь, пока движешься вперед.

Похожий бред постоянно твердит один парень, что вместе с женой владеет цветочным магазином на углу. Впервые он выдал что-то такое, когда я по доброте душевной возилась с их системой безопасности, настраивая односторонний доступ. «Наслаждайся видом!» – тоном истинного знатока посоветовал Майк, провожая Сью влюбленным взглядом. А потом еще целый час разглагольствовал о вещах, которые мы не умеем ценить, пока не станет слишком поздно, пока его жена практически силой не запихнула его в соседнее помещение, виновато пожимая плечами. «Он, конечно, прав, но иногда слишком много болтает», – добавила она, протягивая мне сотню баксов. Уж не знаю, какое дерьмо выпало на их долю, только оно вряд ли сравнится с моим.

Деньги я так и не взяла, мы немножечко сдружились, и это показалось лишним. А слова Майкла выбросила в ближайшую урну, как только покинула магазин и направилась домой. Если я чему и научилась за годы скитания по приемным семьям и борьбы с предрассудками общества, так это знанию о том, что некоторые вещи так же отвратительны на вкус, как и на вид.

К примеру, чтобы попасть в святая святых организации под названием «Стикс», мне понадобилось унизиться до протирания коленей перед их нынешним директором Уэйдом Ройстоном. И это не то, о чем вы подумали. Просто, желая заполучить эту работу, я в буквальном смысле опустилась перед ним на колени и сложила руки в жесте мольбы, солгав, что это лишь потому, что я слишком пекусь о безопасности моей лучшей подруги. Что, конечно же, так, но я пришла сюда не только затем, чтобы прикрывать спину Элси.

Уэйд не только не съел приманку, но и, как я позже узнала от Элси, и так уже собирался нанять меня в штат. Видите? Путь мог быть гораздо приятней, просто дождись я его предложения, а результат все равно оказался один и тот же.

Поэтому, когда очередной умник, одетый в поло от «Ральфа Лорена», демонстративно машущий рукой со швейцарскими люксовыми часами, открывает рот, чтобы сморозить очередную немотивирующую глупость в самурайском стиле, я нажимаю на паузу и поднимаюсь со своего места. Пока несу тарелку с нетронутым завтраком в раковину, мозг прокручивает в голове варианты, как бы мне поскорее заполучить желаемое с наименьшими для себя потерями.

Примерно в середине мозгового штурма, ставшего ежедневной рутиной, перед глазами возникает бесстрастное лицо человека, который может создать проблемы. Линкольн Голдберг – дьявольски привлекательный высокочастотный радар, обойти который будет не так-то просто. Мне хватило мозгов тщательно изучить методы его работы в сети, но не хватило сдержанности, чтобы в первый же день совместной операции не выбесить его, приклеив мишень прямо себе на лоб. Теперь он ненавидит меня, и, несмотря на то что обычно он выбирает политику избегания, я точно знаю, что Линкольн наблюдает. Всегда.

Я редко восхищаюсь людьми, потому что в большинстве своем они идиоты и снобы, а хуже только комбинация этих двух изъянов. Линкольн же происходит из числа тех, кто обладает сильнейшей аллергией на показуху, и, если и делает что-то первоклассное, не кичится своими успехами, а просто выбирает новую задачу, продолжая улучшать свои результаты. И вот она я, просто ради забавы взломавшая его код перед группой начинающих хакеров, поменявшая значения на свои, тем самым заполучившая врага в лице лучшего взломщика «Стикса».

Браво, Наоми! Так держать!

Умный человек нашел бы минутку для извинений и залег на дно, но, видите ли, моя основная беда заключается в том, что я слишком рано усвоила урок выживания, гласящий, что даже в ситуации с минимальной опасностью нужно бить на опережение. Поэтому, стрессуя, я нападаю первой, а потом уже разбираюсь с последствиями.

Всегда плохими. Не всегда результативно.

За секунду до того, как мой мозг решает выбрать неверное направление, я опускаю тарелку в мойку, заливая смесь хлопьев и молока мощной струей воды. От этого движения ложка выпадает на дно раковины, издавая металлический лязг. Мое тело непроизвольно дергается, как от сильного удара, и вода разбрызгивается по босым ногам, переключая мою голову обратно в нынешнюю реальность. Закрыв кран, оставляю все как есть и спешу в спальню, чтобы переодеться и приготовиться к новому дню на новом рабочем месте.

Есть еще одно небольшое дельце перед тем, как покину свою съемную квартирку на юге Бостона. Возвращаюсь к компьютеру и взламываю аккаунт парня в «Ральфе Лорене», заменив его обучающий бред на видео двух спаривающихся барсуков. Польза от просмотра все равно примерно одинаковая. Гадкие комментарии и отписки сыплются незамедлительно, и я, довольно хмыкнув, закрываю ноутбук, направляясь к выходу. Если уж мне суждено довести свой план до конца, я так или иначе окажусь в аду, так стоит ли переживать из-за мелкого хулиганства в интернете.

Люди с моими навыками обычно проворачивают и не такое, но я предпочитаю воздерживаться от киберпреступлений или дерзких ограблений, не важно, что стоит на кону – крупненькая сумма или лакомая информация. Работать в «Стиксе» уже достаточный риск, и чтобы он был оправданным, я пообещала себе не высовываться и постараться слишком сильно не провоцировать Линкольна, как бы мои руки ни чесались надрать ему задницу.

Остановившись у зеркала перед входной дверью, поправляю короткие вьющиеся волосы русого оттенка и, сверкнув взглядом, воинственно смотрю в лицо отражению, мысленно уговаривая себя выйти за дверь. Это все еще дается сложнее, чем сидение дома в своей скорлупе, но ежедневное напоминание о том, что с каждым разом я все ближе к цели, – лучший стимул.

* * *

Элси сидит на столе в комнате отдыха офиса «Стикса», поедая лакричную конфету, которую, скорее всего, стащила из запасов Уэйда. Ее лицо на мгновение приобретает нездоровый оттенок, она морщится, а потом резко спрыгивает, наклоняясь над мусорной корзиной и выплевывая содержимое рта.

– Мерзость! Как он может есть это? Боже! – Выпрямляясь, она чистит язык о зубы и выбрасывает остатки конфеты, выхватывая бутылку с водой из моей руки, отпивая несколько глотков, абсолютно не заботясь, когда часть жидкости капает на ее сиреневый топ. – Ставлю себе задачу научиться готовить лакричные конфеты, которые не будут такими отвратительными на вкус.

Кулинарные навыки моей лучшей подруги с годами стали только круче, и в знак подтверждения мой теперь уже полный желудок отзывается коротким приступом щекотки. Обычно, приходя сюда, чтобы проведать своего жениха, Элси приносит по меньшей мере два лотка с кексами и различной другой выпечкой. Иногда у нее случаются эпизоды паники, в которые кухня в их с Джошем доме превращается в настоящий павильон для съемок кулинарных ток-шоу.

Оглядев принесенные угощения, я задаюсь вопросом, что же выбило Элси из колеи на этот раз.

– Как продвигается учеба?

– О, черт возьми, я думала, ты никогда не спросишь! – Карие глаза Элси вспыхивают, и она начинает жестикулировать руками, рассказывая о возможностях, открывшихся для нее в новом семестре. Помимо трехнедельной поездки в Южную Америку, ей посчастливилось вырваться на недельный отдых в компании Джоша, в котором они не вылезали из музеев и кровати.

Последний пункт путешествия мечты был лишним в этом рассказе, но я не жалуюсь, увлеченно слушая и радуясь за подругу. Она заслужила каждую унцию той всепоглощающей любви, в которой ежедневно купается. Мы познакомились, будучи одиночками в системе опеки, и вместе прошли через многое, так что знание того, что хотя бы одна из нас удостоилась компенсации за страдания, согревает изнутри.

– Ух ты! Что у нас тут сегодня?! – Уэйд бесцеремонно прерывает рассказ Элси, врываясь в комнату отдыха так, словно только и жил ради принесенной еды. Он хватает первый попавшийся кекс с подложки и целиком засасывает его в рот, издавая стон в потолок, картинно закатывая свои черные как смоль глаза. – Это лучшее, что случилось за день, Вайолет, спасибо, моя спасительница. – Чмокнув Элси в щеку, он пихает в рот еще одно угощение.

Забавно, что прозвище, которым Уэйд называет Элси, прижилось после времен, когда моей подруге приходилось скрываться под вымышленным именем. Она больше не поправляет Уэйда, потому что это стало их фишкой. Он относится к ней как к сестре, красит волосы во всевозможные цвета, заставляя Элси гадать, какой же оттенок он выбрал на этот раз, а она просто заполняет дыру в его душе, образовавшуюся после гибели его настоящей младшей сестры.

Джош входит следом, бросая в сторону друга испепеляющий взгляд, после чего приобнимает Элси, целуя ее в висок.

– На сегодня я здесь закончил, мы можем ехать домой. Привет, Наоми. – Сухо кивнув мне, Джош вновь переключает все внимание на свою невесту.

– Да, привет, Наоми! – Уэйд небрежно машет рукой, падая на диванчик. – Ты такая крохотная, что я почти тебя не заметил.

Ну да, я не слишком высокого роста и, может быть, немного меньше всех остальных в комнате, хотя сложно соревноваться с парнями, чей рост приравнивается к габаритам игроков сборной по баскетболу.

Я уже собираюсь ответить что-нибудь колкое в шутливой манере, когда кто-то прочищает горло, заставляя меня повернуть голову вправо и встретиться взглядом с пронзительными серыми глазами за прозрачными линзами очков.

– Что-то потерял, Ботаник? – Мой рот снова опережает меня по скорости. Но я ничего не могу с собой поделать, каждый раз теряя чувство сдержанности в его присутствии.

Вместо ответа Линкольн обходит комнату, явно намекая, что я заслонила проход к единственному пустующему здесь стулу, и утыкается в планшет, прихватив для себя один кекс. Я бы предпочла, чтобы он вступил в словесный поединок, потому что меня жутко раздражает его молчаливость на фоне остальных и эта вечная манера включаться в разговор только в случае крайней необходимости. Можете назвать меня задирой, но мои ладони буквально покалывает от того, как сильно хочется задеть его, вывести из равновесия, я нутром чувствую, что он лишь делает вид, что не заинтересован в том, что происходит вокруг.

Чтобы не выкинуть какую-нибудь глупость, беру со стола последнее угощение и откусываю здоровенный кусок, стараясь жевать медленно. Сахарное тесто тает на языке, и это превращает мой мозг в перегоревший жесткий диск, залитый водой, искрящийся и источающий облако дыма. Волны беспокойства уже подкатывают изнутри, пока мои глаза изучают пустое блюдо с остатками шоколадных крошек. Похоже, я забрала последний, никому ничего не оставив, вот глупая.

«Ты такая убогая! Хочешь быть как свинья, готовящаяся к забою? Мне противно на тебя смотреть!» Голос в моей голове становится на октаву выше, заглушая обычный разговор в комнате. Сладость во рту превращается в сухой картон.

– Нао, ты в порядке? – зовет Элси, и мой взгляд мечется по комнате, возвращаясь к пустой тарелке, горло сжимается, а кусок кекса застревает во рту, не могу ни проглотить, ни выплюнуть к черту.

– Что с тобой, куколка? Ты подавилась? Я мог бы сделать искусственное дыхание, – поигрывая бровями, шутит Уэйд.

«Поганая тварь! Жри! Жри его!» Другой голос, более писклявый, вторгается в сознание, и мой рот как по команде начинает механически пережевывать безвкусное месиво, наполняющее рот.

Из ниоткуда перед затуманенными глазами возникает стакан с водой, и я сосредотачиваю внимание на пальцах, обвивающих гладкое стекло с непоколебимой твердостью. Аккуратно подстриженные ногти и линии вен на тыльной стороне ладони, ведущие под рукав серой рубашки. Не желая смотреть на человека, протягивающего стакан, беру воду и, обхватив край дрожащими губами, делаю глоток, вместе с болью в горле запивая кекс и проглатывая его, чувствуя, как он встает комом в пищеводе вместо того, чтобы спуститься в переполненный желудок.

– Из-вините, – удается выдавить, пока вскакиваю со своего места и покидаю комнату отдыха.

В «Стиксе» почти нет сотрудников женского пола, поэтому туалет, к моему огромному облегчению, оказывается пуст. Бросаюсь в первую же кабинку, заперев дверь, и принимаюсь жадно хватать воздух ртом, успокаивая мысли. Но они так яростно наводняют голову, что у меня нет никаких шансов победить.

Тогда наклоняюсь над унитазом и делаю то, что иногда помогает заглушить поганые голоса в моей голове, – сую два пальца в рот, вызывая рвоту. Не нужно много времени, прежде чем несколько сильных спазмов выталкивают всю еду, съеденную за последний час. Сквозь слезящиеся глаза смотрю, как кусочки пищи кружатся в водовороте сточной воды и исчезают в канализации, опустошая мой разум.

Вытерев рот тыльной стороной ладони, выхожу из кабинки, чтобы умыть лицо, но останавливаюсь, заметив обеспокоенную Элси, стоящую перед зеркалом.

– Ты в порядке? – спрашивает она, делая осторожный шаг вперед и рассматривая меня с большей долей внимания, чем я хотела бы получить в этот конкретный момент. – Клянусь, я ничего такого в них не клала, может быть, чуть больше масла…

Вскидываю руку вверх, подходя к раковине и давая воде смыть следы моего унижения. Пока холодные струи освежают кожу, снижая кортизоловый урон, я стойко выдерживаю молчание. Потом ополаскиваю рот и наконец беру на себя смелость посмотреть в лицо подруге сквозь натертое до идеала зеркало.

– Твои кексы просто божественны, как и все, что производят эти прекрасные пальцы. – Я даже улыбаюсь для пущей убедительности, а потом выдаю самую большую в жизни ложь, которую репетировала годами. – Я в полном порядке, наверно, просто перенервничала. Ну, знаешь, все эти люди, новая работа. – Скривив губы, я пожимаю плечами и отбрасываю волосы с еще влажного лица. – Волноваться не о чем.

– Да уж, все это немного сбивает с толку, – мило улыбается Элси, весь ее вид говорит, что она ни капли не верит в мое вранье. – Но ты привыкнешь, ведь я буду рядом. Мы все здесь одна команда.

Чтобы чем-то занять руки, она начинает суетливо поправлять свои сиреневые волосы, встав ко мне боком, а я поворачиваюсь к зеркалу и снова смотрю в глаза человека, который день за днем разрушает меня изнутри, и так же, как и всегда, не могу найти в себе сил, чтобы противостоять этому.

Наоми

Щелк, щелк, щелк, щелк…

У меня в черепе уже должно быть проделано отверстие, учитывая то, с какой настойчивостью эти звуки проникают в голову. Я все еще сопротивляюсь острому желанию натянуть наушники полностью, потому что хочу быть в курсе происходящего на собрании. Но все, что касается моей незащищенной барабанной перепонки – лишь тихое гудение переносного ноутбука, короткие комментарии к докладу от лидера группы захвата и проклятое щелканье шариковой ручки.

Щелк, щелк, щелк…

Тяжело вздохнув, наконец поворачиваюсь к источнику шума, который, кажется, не замечает моего стремительно растущего негодования, и набираю в грудь немного воздуха, стараясь, чтобы мой тон не звучал слишком стервозно:

– Не мог бы ты перестать?

На долю секунды раздражающий звук прекращается, а потом он, как последний психопат, нажимает на кнопку еще один раз, завершая цикл открытия и закрытия пишущего стержня. Как финальный аккорд симфонии обсессивно-компульсивного расстройства[3].

Не глядя на меня, Линкольн сужает суровые серые глаза в ответ на замечание, после чего все так же, не говоря ни слова, откладывает ручку на стол, переключаясь на свой планшет. Зуб даю, он бы и дальше игнорировал мое существование, если бы я первой не заговорила. За то недолгое время, что я работаю в соседнем с ним кабинете, стало ясно, что Линкольн слишком избирателен в высказываниях и предпочитает переписку разговорам, он практически не выходит в течение всего дня и высоко ценит свое время, предпочитая использовать каждую секунду исключительно по делу. Почти как развернутое определение дотошности, что ни капли не помогает в моей миссии.

Так уж вышло, что в «Стиксе» несколько уровней доступа, и моя дружба с невестой одного из лидеров организации, увы, не стала ключом к получению повышенного статуса. Я, как прочие новички, барахтаюсь где-то внизу пищевой цепочки, тщетно пытаясь обойти защиту, установленную вокруг ограниченной ячейки базы данных. Мне поручают простые задания, связанные со взломом банковских счетов, сверкой протоколов распознавания лиц и прочей чепухой для чайников.

Все это, безусловно, мило, но за много миль от вершины моего настоящего потенциала. Глупая гордость, выросшая из чувства стыда и отчаяния, не позволяет просто пойти к Уэйду и попросить о помощи, хотя очередное унижение, возможно, сократило бы число попыток вырваться из цепких лап постыдного прошлого, о котором не знает даже Элси. Только я и мои демоны. Быть может, меня останавливает и то, что в какой-то момент прозябания в коконе безвыходности я пообещала, что больше не буду пресмыкаться, а сделаю то, чего мало кто ждет от такой хрупкой девушки, – спасу себя сама.

Поэтому я продолжаю высиживать на скучных совещаниях, в сотый раз изучая мироустройство «Стикса» и распорядок дня всех, кто имеет доступ к необходимым мне серверам, напоминая себе, что эти крохотные шаги тоже имеют вес. Я прошла слишком долгий путь, чтобы оказаться в этой точке, и отступать теперь просто бессмысленно и глупо. А еще у меня нет другого выхода, это мой последний шанс. Отмщение или смерть, ничего другого просто не осталось.

Уэйд, сидящий по другую сторону стола, достает из кармана свою фирменную лакричную палочку, и мой желудок сжимается от боли. Это не первый день, когда я пропускаю завтрак и обед, что в большинстве случаев вовсе не является проблемой, но что-то в том, с каким видом он ест эту гадость, всегда притягивает мое внимание. Не знаю, замечают ли остальные, но у меня почему-то складывается ощущение, что он даже не любит лакрицу, просто механически пережевывает ее, изредка теряя фокус и ехидный блеск во взгляде. В какой-то момент наблюдения меня осеняет – это вовсе не лакомство, а его якорь, то, что удерживает Уэйда в реальности, не давая фасаду рухнуть.

Сколько еще нас таких прямо сейчас в этой комнате притворяются нормальными?

Собрание продолжается, слайды на большом экране меняются, показывая разрушенный военный объект. Я снова концентрируюсь на экране компьютера, сопротивляясь желанию открыть одно из тех бесполезных видео в интернете, которые обычно смотрю, чтобы заглушить гул в черепе или отвлечься от скучной болтовни.

– Отлично, – наконец произносит Уэйд, лениво поднимаясь со своего места и похлопывая докладчика по плечу. – Линк, что у нас с тем парнем на нулевом этаже?

Несколько человек ерзают на своих местах, повисает тишина, мои руки гуляют по клавиатуре больше для вида, поэтому не сразу понимаю, что взгляд Линкольна направлен прямо на меня.

– Что? – спрашиваю, фиксируя легкий тик в его сжатой челюсти.

– Ты можешь идти, – коротко говорит он, явно намекая, что продолжение разговора не предназначено для моих ушей.

И если бы дело было в особой секретности, я без сопротивления отправилась бы к себе в кабинет или предприняла еще одну, скорее всего безрезультатную, попытку взломать его оставленный без присмотра компьютер. Но нулевой уровень, как я знаю, существует для того, чтобы ломать, допрашивать и пытать, что увеличивает мое желание взять предложение Линкольна и засунуть его ему в задницу.

– Могу я узнать почему? – с милой улыбкой спрашиваю, прекрасно зная, что его следующий ответ со стопроцентной вероятностью разозлит меня еще больше.

– Речь пойдет о вещах, которые не принято обсуждать на девичниках.

Мудак.

Понятия не имею, нарочно ли он добивается какой-то реакции или действительно настолько скудоумно прямолинеен, чтобы не заметить свою оплошность, но я не позволяю уголкам своих губ дрогнуть, когда все так же фальшиво приветливо говорю:

– О, да ладно тебе! Сексизм был в моде целое столетие назад, времена изменились.

– В прошлый раз тебя вырвало, насколько я помню, – поправляя очки, говорит Линкольн.

А я просто молчу, потому что придурок не знает, что настоящей причиной бунта в моем желудке стал чертов яблочный пирог, попавший на одну из фотографий с уликами против бывшего сенатора и его заместителя. Я бы с большим энтузиазмом лицезрела огромную дырку в черепе убитого и огромную кровавую лужу вокруг его поредевшей головы, но мой взгляд никак не мог отлепиться от тарелки на кофейном столике, она же и стала впоследствии спусковым крючком к моему крушению.

– Это потому, что я слишком долго смотрела на тебя, Ботаник. – На этих словах захлопываю ноутбук и спешу покинуть переговорную комнату под шквал оваций и недовольное бормотание Линкольна.

Попав в свой кабинет, я опускаюсь в кресло, давая злости вырваться на свободу.

– Только представь, он действительно во всеуслышание высказал это дерьмо про «женщинам тут не место». – Маргарет Гамильтон[4] молча улыбается со своего портрета, подпирая стопку кодов величиной с ее рост, написанных ею для космической программы «Аполлон». Я даже выбрала второе имя в честь этой удивительной женщины. Она – мой личный источник мотивации и веры в то, что женщины способны на большее, чем такие придурки, как Линкольн, привыкли считать.

И я это еще докажу.

* * *

– Нам снова придется немного ушить это, – задумчиво говорит портниха, закалывая английской булавкой немного материи. Ее брови сдвинуты так, что почти соединяются на переносице. – Вы как будто совсем ничего не едите, – шутит она, драпируя складки.

Прикусываю щеку изнутри, чтобы не высказать вслух, что мой дневной рацион не ее чертово дело. Эта женщина просто делает свою работу, и меньшее, что я могу сделать, – это спокойно стоять, игнорируя ее обеспокоенный взгляд, прожигающий мой бок и область выпирающих ребер.

Роскошный салон полон вечерних платьев всех фасонов и цветов, но для своей свадьбы Элси как одержимая перебирает только оттенки сиреневого, лавандового и всех, что хоть немного задевают диапазон ее цветовосприятия. Я ее единственная подружка невесты, поэтому было решено сделать оттенок моего платья бледнее на несколько тонов.

С семнадцати лет я ношу мешковатую одежду, которую в основном покупаю в мужском отделе Forever 21, это практично и удобно, а еще скрывает мое тело от назойливых взглядов по типу тех, которые закройщица все еще бросает в мою сторону, записывая изменения в свой блокнот. Цифры, конечно, разнятся, несмотря на то что с первой примерки прошло всего лишь два месяца, но я стараюсь не думать об этом как о чем-то значимом. Глядя на себя в шестифутовое зеркало, фиксирую то, чего не замечает даже сотрудница салона – полное безразличие. Сейчас для меня одежда – это просто куски ткани, сшитые в причудливые формы, в сущности, плевать, каким будет мое платье подружки невесты, главное, чтобы в конечном итоге Элси осталась довольна.

Сковывающее чувство крадется по конечностям, оставляя на теле невидимые укусы боли и вызывая желание сбежать, накинуть на себя что-нибудь, скрыться. Страх и тошнота перемешиваются в животе, пока очертания примерочной не мутнеют в зеркале, затягивая в пучину воспоминаний.

У каждого кошмара есть истоки…

Пятнадцать лет назад…

Мои ладони потеют, а тело покрывается мурашками всякий раз, как крутящаяся голова вентилятора поворачивается в мою сторону. Руки и ноги чешутся, покрытые искусственным загаром, накладные ресницы похожи на веера, колышущиеся с потоками воздуха.

– Стой спокойно! – Генриетта туже затягивает корсет, впивающийся мне в ребра, и ткань издает треск. – Чертова корова! Целых пятьдесят два фунта бесполезного мяса. – В отражении зеркала я вижу, как ее губы кривятся, а свисающая изо рта сигарета почти ломается пополам от того, с какой силой она стискивает челюсти.

Странно, ведь сама я довольна тем, как выгляжу, это мой первый в жизни настоящий макияж, с таким количеством блесток, что девочки в новой школе обзавидовались бы, если бы видели меня такой. В платье – точной уменьшенной копии того, что носила Белоснежка. Мои волосы от природы светлее, поэтому вчера мы целых четыре часа красили их в маленькой ванной, задыхаясь от едких паров, так что теперь они почти черные, и я похожа на сказочную красавицу. Красный ободок с маленьким бантом удерживает пышную прическу от распада, и злое фырканье Генриетты вовсе не портит мое представление о том, как должна выглядеть настоящая героиня сказки.

– Тебе лучше выиграть этот гребаный конкурс, иначе я посажу тебя на одну только воду, – шипит она, и злость, пропитывающая каждое слово, делает ее похожей на злую королеву, что была так помешана на красоте.

Но ее вид, состоящий из острых костей, угловатых черт лица и презрения в каждой клеточке, не пугает меня так, как перспектива снова остаться без еды. В прошлый раз это продлилось почти целую неделю, пока я не упала в обморок на уроке музыки и учитель не начал задавать вопросы.

– Пожалуйста, не надо, – со стоном выдавливаю, когда Генриетта делает очередной рывок корсета, завязывая у меня на талии плотный бант. – Я буду стараться…

– Заткнись и послушай! – Костлявые пальцы опекунши разворачивают мое восьмилетнее тело, вызывая головокружение и легкое чувство дезориентации. – Не смей открывать рот без повода, не смей переставать улыбаться и не смей облажаться! Я потратила уйму денег, чтобы ты вышла на эту сцену и покорила жюри! Ты помнишь свой танец?

Забыть такое сложно, ведь я по два часа занималась каждый день после школы, а потом доводила программу до совершенства по выходным, пока Генриетта не осталась довольна. Она говорит, что наличие мужчин в жюри – не что иное, как настоящее чудо и везение, поэтому моя задача произвести на них должное впечатление. Я понятия не имею, что это значит, но на кону стоят огромные деньги, корона величиной с трехъярусный торт и всего один кусочек настоящего торта, который я смогу съесть, если одержу победу.

– Да, – отвечаю, отклеив сухой язык от нёба. – Я все поняла. Я не подведу.

По выражению лица Генриетты не понятно, верит ли она в мою победу, но времени нет, поэтому в последний раз поправив свое бархатное платье, обтягивающее каждый впалый изгиб, она выталкивает меня в коридор, где уже толпятся организаторы и другие девочки.

– Номер пять, Наоми Эванс, Белоснежка! – кричит женщина с наушником, и кто-то хватает меня за руку, а потом тащит к сцене.

Блеск софитов слепит глаза, и я как по команде натягиваю на лицо широкую, отрепетированную до идеала улыбку, позируя на черной отметке в виде креста, сделанного из двух широких полосок скотча. Слышу восторженные вздохи в свой адрес, несколько камер щелкают, я не перестаю улыбаться, даже когда челюсть начинает сводить от напряжения, а к глазам подступают слезы.

Конкурс набирает обороты, мы читаем стихи и говорим о своих хобби, Генриетта снова заталкивает меня в гримерку, срывая красивое платье, которым я так и не успела насладиться, теперь на мне блестящий маленький купальник с изображением яблок, вышитых пайетками.

– Если провести по ним руками, они меняют цвет от желтого к красному, не забудь упомянуть об этом со сцены перед мужской частью жюри, – быстро говорит Генриетта, поправляя тоненькие бретельки.

Паника обжигает легкие, когда раздается знакомая музыка, а значит, мой номер следующий. Я не видела танцев других девочек, поэтому просто молю Господа, чтобы мой оказался лучше, даже если движения в нем кажутся мне слишком смелыми и взрослыми для восьмилетней девочки. Облака дыма выпархивают на сцену вместе с моим появлением, щебетание птиц в аудиоверсии кажется лишним, учитывая, что я уже не так похожа на Белоснежку, как хотела бы, а взгляды, пробивающиеся через яркие вспышки софитов, оставляют на голой коже липкие неприятные следы. Чувствую себя глупо.

Это последняя часть выступления, я должна постараться, если не хочу расстроить Генриетту и снова остаться без еды или, что еще хуже, – опять оказаться бездомной. Паника зарождается так же быстро, как прорастает бамбуковое дерево, высаженное в центре зала стеклянной галереи в ботаническом саду Бостона. Только вот его стебли регулярно подрезают, делая конструкцию меньше, а мои эмоции уже не удержать, они неожиданно выходят из-под контроля в самый разгар проигрыша, звучащего из больших колонок по краям сцены, и лысый мужчина в первом ряду меняет восхищенную улыбку на что-то, что мне не знакомо. Но от его пристального взгляда зрение еще больше расплывается, волнение достигает пика, и я теряю остатки контроля, падая в обморок.

Линкольн

Неделя была не из легких, и к пятнице я осознал, что не выдерживаю напряжения, скопившегося внутри; выходные не дали ничего, кроме головной боли от слишком долгого сна, поэтому в понедельник пришлось прибегнуть к необходимым мерам. Нечто сродни тикающей бомбе давным-давно образовалось где-то глубоко в моем теле, и с каждым днем оно будто выжидает неминуемого взрыва.

Тик-так, тик-так…

Частички души умирают не сразу, это происходит постепенно, поначалу даже ты сам не замечаешь гибели своей человечности. Она сгорает, гаснет, тлеет, пока однажды разрушение в слоях не становится слишком заметным для глаз окружающих, источая едкий дым, вызывая жжение и желание приоткрыть чертово окно, содрать с себя обугленную кожу.

Вспышка ярости, которую я испытал, будучи одиннадцатилетним ребенком, была только началом. Я до сих пор не знаю, было ли это следствием пережитого или тьма всегда сидела внутри, выжидая подходящего момента, но с того дня не было ни секунды, когда бы я не слышал в ушах звук, приближающий неизбежное.

Тик-так, тик-так…

Вместо того чтобы бороться с новыми для себя эмоциями, я просто поддался им. Наверно, причиной того стало мое искаженное чувство вины, хотя все вокруг твердили, что я всего лишь ребенок и ничего не смог бы сделать, даже если бы попытался. Психологи и наставники «Стикса», должно быть, вызубрили одну и ту же брошюру по сверхэффективной адаптации новичков, потому что как один повторяли, какой я молодец, что выжил. Они воспевали несуществующую храбрость нескольких спасенных детей так, словно это какое-то достижение – остаться в живых посреди резни и хаоса.

Но все они избегали правды, в то время как я отлично знал, кем являюсь – тощим очкариком, едва умеющим отжаться больше пяти раз и боящимся темноты. Жалким. Слабым. Вот что подпитывало мою ярость сильнее, чем все эти россказни, предназначенные для залечивания душевных ран. Мне не нужно было лекарство, я жаждал совсем другого.

Сегодня топор в моей руке не более чем инструмент для утренней тренировки, кожаная рукоятка соприкасается с ладонью, что ощущается даже правильней, чем порхание пальцев по клавиатуре в попытке превзойти мисс Маленькую Всезнайку. Мое дыхание ровное и спокойное, несмотря на тиканье счетчика в голове. Вдох, выдох, короткая пауза и бросок.

Дункан приподнимает одну слишком густую бровь, почесывая темную бороду кончиком большого пальца, его голубые глаза следят за полетом оружия с чем-то похожим на удивление. Топор врезается в деревянную, покрытую боевыми шрамами мишень, пробивая не только ее, но и стену, к которой она прикручена, в воздухе раздается приглушенный свист.

– Немного рановато для того, второго парня, – комментирует он, подходя ближе к стене, изучая трещину, раскалывающую мишень пополам. – Я думал, на прошлой тренировке ты выплеснул весь свой гнев… – задумчиво растягивает, смерив меня заинтересованным взглядом.

– В моем арсенале безграничный запас, – коротко говорю, игнорируя его рассуждения, пока подхожу к мишени и вырываю топор из стены. Кусок дерева скрипит и распадается надвое, ударяясь о пол, пока я иду на исходную.

На самом деле великан преуспел в своих наблюдениях, за эти годы он узнал меня лучше, чем кто-либо, может быть, даже чем я сам. И да, обычно ежедневные тренировки не начинаются на границе ночи с утром, я стараюсь поддерживать баланс, обходиться тонной работы вместо того, чтобы подкармливать зверя внутри никому не нужными выбросами ярости.

– Есть ли что-то, что заставило тебя поднять старика в такую рань и пожаловать сюда, круша мои снаряды? – ворчит Дункан, меняя старую деревяшку на новую, более прочную на вид.

– Может быть, – говорю, стараясь, чтобы мой тон не звучал слишком отчаянно. Видит бог, мне нужна чья-нибудь помощь, чтобы разобраться в своих слишком противоречивых чувствах. – И ты не старик, – резонно замечаю, окидывая взглядом семифутовую гору мышц, прикидывающуюся моей феей-крестной.

Уж не знаю почему, но с того дня, как, сломленный и дезориентированный, я вырвал топор из грозных лап Дункана в мерцающих вспышками огня доках Джорджии, он приклеился ко мне, словно один из тех дерьмовых ценников со скидкой, которые шлепают без разбора на все подряд, будь то подарочная коробка или книга в мягкой обложке. Как бы ты ни пытался содрать эту штуку, она либо остается на месте, либо отрывает вместе с собой все, к чему прилеплена, оставляя липкий след или, что еще хуже, дыру.