Побег стрелка Шарпа. Ярость стрелка Шарпа E-Book

Бернард Корнуэлл

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: The Big Book. Исторический роман
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2022

Seitenzahl: 950

Beschreibung

В начале девятнадцатого столетия Британская империя простиралась от пролива Ла-Манш до Индийского океана. Одним из строителей этой империи, участником всех войн, которые вела в ту пору Англия, был стрелок Шарп. В романе «Побег стрелка Шарпа» только от героя зависит, захватит ли победоносная армия Наполеона Португалию. Жизнь Шарпа постоянно висит на волоске, опасность подстерегает его со всех сторон. Шарпу придется противостоять завистливым и некомпетентным вышестоящим офицерам, мнимым союзникам, готовым предать в любую минуту, и коварному неприятелю. В романе «Ярость стрелка Шарпа» английская армия стоит на пороге поражения. Испания попала под власть французов. Остался непокоренным только Кадис, за стенами которого идет хитроумная дипломатическая игра. Единственная надежда британцев — Шарп и его однополчане, не желающие признать свое поражение.

Leseprobe

Содержание

Побег стрелка Шарпа

Часть первая. ГЛАВНЫЕ СООРУЖЕНИЯ ЛИНИИ ТОРРЕС-ВЕДРАС

Часть вторая. КОИМБРА

Часть третья. ЛИНИЯ ТОРРЕС-ВЕДРАС

Ярость стрелка Шарпа

Часть первая. РЕКА

Часть вторая. ГОРОД

Часть третья. СРАЖЕНИЕ

Побег стрелка Шарпа

Bernard CornwellSHARPE’S ESCAPECopyright © Bernard Cornwell, 2004SHARPE’S FURYCopyright © Bernard Cornwell, 2006Published by arrangement with David Higham Associates Limited and The Van Lear Agency LLCAll rights reserved

Перевод с английского Сергея Самуйлова

Оформление обложки и иллюстрация на обложке Сергея Шикина

Карты выполнены Юлией Каташинской

Корнуэлл Б.Побег стрелка Шарпа ; Ярость стрелка Шарпа : романы / Бернард Корнуэлл ; пер. с англ. С. Самуйлова. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2022. — (The Big Book. Исторический роман).

ISBN 978-5-389-21820-8

16+

В начале девятнадцатого столетия Британская империя простиралась от пролива Ла-Манш до Индийского океана. Одним из строителей этой империи, участником всех войн, которые вела в ту пору Англия, был стрелок Шарп.

В романе «Побег стрелка Шарпа» только от героя зависит, захватит ли победоносная армия Наполеона Португалию. Жизнь Шарпа постоянно висит на волоске, опасность подстерегает его со всех сторон. Шарпу придется противостоять завистливым и некомпетентным вышестоящим офицерам, мнимым союзникам, готовым предать в любую минуту, и коварному неприятелю.

В романе «Ярость стрелка Шарпа» английская армия стоит на пороге поражения. Испания попала под власть французов. Остался непокоренным только Кадис, за стенами которого идет хитроумная дипломатическая игра. Единственная надежда британцев — Шарп и его однополчане, не желающие признать свое поражение.

© С. Н. Самуйлов, перевод, 2009© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022Издательство АЗБУКА®

«Побег стрелка Шарпа» посвящается СиСи

Часть первая ГЛАВНЫЕ СООРУЖЕНИЯ ЛИНИИ ТОРРЕС-ВЕДРАС

Глава первая

Мистер Шарп пребывал в скверном настроении. Паршивом настроении. По мнению сержанта Харпера, он искал на свою голову неприятностей, а сержант Харпер редко ошибался, когда дело касалось капитана Шарпа. И еще сержант Харпер хорошо знал, что связываться с капитаном, когда тот не в духе, себе дороже, но, с другой стороны, жизнь без риска казалась сержанту Харперу слишком пресной.

— Вижу, сэр, форму вам подлатали, — бодро заметил он.

Шарп пропустил реплику мимо ушей. Они поднимались по голому склону под знойным португальским солнцем. Был сентябрь 1810 года, почти осень, но лето задержалось, и окрестный пейзаж иссыхал под палящими лучами. На вершине холма, примерно в миле от Шарпа, стояло некое каменное сооружение, напоминающее по виду амбар. Рядом с ним пристроилась заброшенная телеграфная станция — деревянная конструкция, поддерживавшая высокую мачту с неподвижными, обвислыми от зноя сигнальными крыльями.

— И стежок на мундире такой аккуратный, — продолжал Харпер беззаботным тоном человека, которому и сам черт не брат. — Сразу видно, не ваша рука. Похоже, женская работа, а? — Последнее предложение заключало в себе вопрос.

Шарп и на этот раз промолчал. Длинная кавалерийская сабля нещадно била его по левому бедру. На плече висела винтовка. Офицеру такое оружие не полагалось, однако Шарп когда-то был рядовым и привык, будучи на войне, иметь под рукой достойный инструмент.

— Не иначе как познакомились с кем-то в Лиссабоне? — не унимался Харпер.

Шарп уже закипал, но еще притворялся глухим. Мундир на нем — как верно подметил Харпер, аккуратно заштопанный — был зеленый, потому что Шарп был стрелком. Точнее, он считал себя стрелком, представителем армейской элиты, одним из тех, кому оказана честь иметь бейкеровскую винтовку и носить темно-зеленую форму вместо красной, но превратности войны таковы, что Шарпа с десятком подчиненных направили к красномундирникам, и теперь он командовал легкой ротой Южного Эссекского полка, которая и тащилась за ним вверх по склону. Большинство солдат были в красных мундирах британской пехоты и вооружены гладкоствольными мушкетами, однако некоторые, как сержант Харпер, сохранили верность старым зеленым курткам и винтовкам.

— Так кто она все-таки такая? — спросил напрямик Харпер, устав ходить вокруг да около.

Теперь не выдержал и Шарп:

— Сержант Харпер, хотите неприятностей, продолжайте.

— Есть, сэр, — ухмыльнулся Харпер.

Уроженцу Ольстера, католику и сержанту, ему не полагалось водить дружбу с англичанином, безбожником и офицером, но он эту самую дружбу водил. Харперу нравился Шарп, и он знал, что нравится Шарпу, тем не менее в данном случае язык все же следовало придержать. Вот почему Харпер не произнес больше ни слова, зато просвистел вступительные ноты известной песенки «Как я хотел бы, чтобы кончилась война».

Память тут же отозвалась, и в голове у Шарпа зазвучали начальные строки: «На лужайке поутру, по жемчужной по росе собрала краса-девица синих цветиков букет». Ну и хитрец же этот Харпер! Шарп невольно рассмеялся, потом выругался и бросил мрачный взгляд на победно ухмыляющегося сержанта.

— Жозефина, — обронил он.

— Мисс Жозефина? Вот так так! И как она?

— Вроде бы хорошо, — туманно ответил Шарп.

— Рад слышать, — без малейшего притворства сказал Харпер. — Так вы, сэр, небось, чай у нее пили?

— Пил, сержант. Пил этот чертов чай.

— Ну конечно, сэр. А как же иначе. — Пройдя несколько шагов молча, Харпер пришел к выводу, что будет нелишним испытать удачу еще разок. — Вы же, сэр, и с мисс Терезой любезничали...

— С мисс Терезой? — повторил Шарп, как будто слышал это имя в первый раз, хотя, по правде говоря, в последние недели он только и думал об этой женщине с жестким, ястребиным лицом. Женщине, которая ушла через границу в Испанию с партизанским отрядом. Бросив исподлобья взгляд на сержанта, он увидел широкую физиономию с застывшим выражением полнейшей невинности. — Да, мне нравится мисс Тереза. — Шарп поймал себя на том, что повысил тон, словно человек, которому есть в чем оправдываться. — Мы, может, и не увидимся больше!

— Однако вам бы хотелось, — безжалостно указал Харпер. — Ведь хотелось бы, да?

— Конечно хотелось бы! И что с того? Да, есть такие девушки, которых хочется увидеть снова, но это не значит, что мужчина должен вести себя как какой-нибудь святой, пока их носит черт знает где. Что, не так?

— Вы правы, сэр, — согласился Харпер. — И я понимаю, почему вам так не хотелось возвращаться. Вы там распивали чаи с мисс Жозефиной, штопали мундир да веселились. Чего уж тут...

— Я не хотел возвращаться, — оборвал его Шарп, — потому что мне обещали месячный отпуск. А дали, чтоб им провалиться, всего неделю!

Харпер, однако, вовсе не собирался рассыпаться в сочувствиях. Да, начальство объявило капитану месячный отпуск в награду за доставленное из вражеского тыла золото, но в этой веселенькой прогулке участвовала вся рота, и никому больше не дали даже дня отдыха. С другой стороны, он понимал и Шарпа — тот уже размечтался, нацелившись провести целый месяц в постели с Жозефиной, и вдруг такой облом — тут бы и епископ полез в бутылку.

— Одну неделю, — буркнул Шарп. — Чертова армия!

Отступив с тропинки, он оглянулся на подтягивавшуюся роту. Откровенно говоря, скверное настроение имело своей причиной не столько усеченный отпуск, сколько кое-что другое, но признаваться в этом Харперу не хотелось. Пройдя взглядом по колонне, он отыскал лейтенанта Слингсби. Проблема заключалась как раз в нем. В этом чертовом лейтенанте, чтоб его, Корнелиусе Слингсби.

Добравшись до Шарпа, солдаты устало присели у тропинки. Благодаря последнему прибывшему из Англии пополнению под началом у него оказались пятьдесят четыре человека, и все эти новички мозолили глаз свежими красными мундирами. У остальных форма давно выгорела под солнцем и пестрела коричневыми заплатками, так что издалека этих воинов можно было легко принять за бродяг. Слингсби, разумеется, уже указал Шарпу на сей факт.

— Новая форма, Шарп, — протявкал он визгливым голосом, — придаст людям бодрости. Заставит подтянуться. И дисциплина улучшится. Нужно обратиться в интендантскую службу.

Чертов придурок, думал Шарп. Новая форма поступит в должный срок, скорее всего зимой, и просить раньше просто бессмысленно. К тому же люди привыкли к старой, в которой чувствуют себя удобно. Как привыкли и к французским кожаным ранцам. У новичков ранцы были британские, фирмы Троттера, с тугими ремнями, которые после долгого марша сжимали ребра не хуже полос раскаленного железа. Французские таких проблем не доставляли.

Спустившись к роте, Шарп приказал новичкам показать фляжки с водой и обнаружил, как и ожидал, что они у всех пустые.

— Дурачье. Воду надо распределять. Пить по глотку. Сержант Рид!

— Сэр? — Сержант Рид, красномундирник и методист, предстал перед капитаном.

— Проследите, чтобы воды больше никому не давали.

— Слушаюсь, сэр. Будет исполнено.

Шарп уже знал, что будет дальше. Распухшее горло, надсадное дыхание, во рту будто пыли насыпали — все знакомо. Что ж, по крайней мере в следующий раз такой глупости не допустят. Он дошел до арьергарда колонны.

— Как видите, никто не отстал, — радостно, как рассчитывающий на заслуженную косточку терьер, похвастал Слингсби. Невысокого роста, прямой как палка, с квадратными плечами, он прямо-таки излучал бодрость и деловитость. — Мы с мистером Айлиффом спуску никому не давали.

Шарп промолчал. Лейтенанта Корнеулиса Слингсби он знал всего неделю и за это время успел проникнуться к нему граничащей с ненавистью неприязнью. Каких-то особенных причин для такой неприязни не было, если не считать причиной то, что все в лейтенанте раздражало его и даже бесило: начиная от плоского, как лопата, затылка, поросячьих, навыкате глаз, черных усов, сизого, с рваными жилками вен носа, короткого, как чих, смеха и важной походки. Возвратившись в роту из Лиссабона, Шарп обнаружил, что Слингсби заменил опытного и надежного лейтенанта Роберта Ноулза, назначенного на должность адъютанта в штаб полка.

— Корнелиус некоторым образом родственник одного почтенного лица, — уклончиво объяснил полковник Уильям Лоуфорд. — Вы с ним поладите.

— Вы так думаете, сэр?

— Он поступил на службу довольно поздно, поэтому до сих пор остается лейтенантом.

— Я вот на службу поступил рано, — сказал Шарп, — и тоже все еще лейтенант. Произведен, разумеется, в капитаны, но остаюсь лейтенантом.

— Ох, Шарп, — раздраженно проворчал Лоуфорд. — Никто лучше меня не осведомлен о ваших заслугах. Если бы появилась вакансия... — Он не договорил. Впрочем, Шарп и без того знал ответ. Его произвели в лейтенанты, что было равносильно чуду для человека, пришедшего в армию безграмотным рядовым, и даже назначили на капитанскую должность, однако при этом фактически оставили в прежнем звании. Стать настоящим капитаном он мог, либо купив патент, либо по прямому производству Лоуфорда, что представлялось маловероятным. — Я ценю вас, — продолжал полковник, — но возлагаю на Корнелиуса большие надежды. Ему тридцать. Или тридцать один. Староват для лейтенанта, зато предприимчив и уже имеет немалый опыт.

Опыт. Прежде чем вступить в полк Южного Эссекса, Слингсби провел какое-то время в 55-м, квартировавшем в Вест-Индии, где благодаря лихорадке и был произведен досрочно в лейтенанты. Покомандовав ротой легкой пехоты, парень возомнил, что постиг все премудрости службы. Службу он, может быть, и знал, но боевого — в отличие от Шарпа — опыта не имел никакого.

— Я хочу, чтобы вы взяли его под свое крыло, — закончил полковник. — Поможете ему, а, Шарп?

В чем Шарп с удовольствием помог бы наглецу, так это сойти пораньше в могилу. Однако подобного рода мысли приходилось скрывать, равно как и острое отвращение, которое он испытывал к выскочке-коротышке с первого же дня.

— Мы с мистером Айлиффом видели там каких-то людей. — Слингсби протянул руку в направлении телеграфной станции. — Человек десять, я бы сказал. И на одном, если не ошибаюсь, синяя форма. Как думаете, там никого не должно быть?

Шарп сильно сомневался, что новичок, лишь недавно прибывший из Англии, успел разглядеть хоть что-то, хотя сам он заприметил всадников еще добрых пятнадцать минут назад и с тех пор все задавался вопросом, кто бы это мог быть, потому что официально станция считалась заброшенной. Обычно там находилось несколько солдат, охранявших флотского мичмана, который, манипулируя развешенными на мачте черными мешочками, передавал сообщения из одного конца Португалии в другой. Потом французы где-то оборвали эту цепочку, и англичане убрались с холмов, позабыв уничтожить именно эту станцию. Оставлять ее в целости лягушатникам не было никакого смысла, а потому рота Шарпа получила простой и недвусмысленный приказ: сжечь телеграф.

— Может, француз? — спросил Слингсби, имея в виду синюю форму.

Судя по тону, он уже рвался в бой и был готов штурмовать холм. Вся его короткая фигура выражала эту готовность.

— Не важно, даже если и лягушатники, — хмуро отозвался Шарп. — Нас все равно больше, чем их. Пошлю наверх мистера Айлиффа — пусть его пристрелит. — (Айлифф обеспокоенно завертел головой. В свои семнадцать он выглядел на четырнадцать, мальчишка, отправленный в армию папашей, не придумавшим, чем еще занять сына.) — Покажите фляжку.

Айлифф испуганно посмотрел на него.

— Она пустая, — признался он и съежился, словно ожидая наказания.

— Слышали, что я сказал солдатам насчет пустых фляг? — спросил Шарп. — Что они дураки. Они, но не вы. Потому что вы офицер. А офицеры дураками не бывают.

— Совершенно верно, — вставил Слингсби и фыркнул.

Он всегда фыркал, когда смеялся, и Шарп с трудом подавил желание перерезать ублюдку глотку.

— Цените воду. — Шарп бросил фляжку Айлиффу. — Сержант Харпер! Вперед!

Подъем на вершину занял еще полчаса. Похожее на сарай строение служило, по-видимому, церковью, поскольку в нише над входом стояла статуя Девы Марии. Телеграфная башня примыкала к церквушке и даже опиралась на ее восточный щипец тяжелой деревянной фермой, которая и несла на себе платформу, с коей мичман передавал загадочные сигналы. Сейчас там никого не было, и сигнальные веревки трепыхались на ветру, колотясь о просмоленную мачту. Выкрашенные в черное мешки успели снять, но веревки, с помощью которых их поднимали и опускали, остались, и с одной из них свисала белая тряпица. Увидев ее, Шарп подумал, что неизвестные на холме вполне могли подавать кому-то сигнал.

Сами эти неизвестные стояли у двери в церковь, и с ними был португальский офицер в синей форме, выцветшей настолько, что издалека она могла показаться голубой, как у французов. Офицер и выступил навстречу Шарпу.

— Майор Феррейра, — представился он на хорошем английском. — А вы?..

— Капитан Шарп.

— И капитан Слингсби, — вставил лейтенант Слингсби, проявивший в желании сопровождать Шарпа такое же упорство, как и в незаконном присвоении еще не полученного звания.

— Командую здесь я, — коротко объяснил Шарп.

— С какой целью вы здесь? — требовательно спросил Феррейра.

Высокий, сухощавый, смуглолицый, с аккуратно подстриженными усиками, он держался надменно и явно старался продемонстрировать свое превосходство, тем не менее Шарп уже различил некоторую неуверенность, которую португальский майор пытался замаскировать резкими манерами. Такое поведение неизменно вызывало у Шарпа желание осадить наглеца, но он поборол соблазн.

— Нам приказано сжечь телеграф.

Феррейра бросил взгляд на поднимающихся на вершину солдат. Заявление Шарпа, похоже, удивило его, но уже в следующее мгновение он скрыл удивление за неубедительной улыбкой.

— Я сделаю это за вас, капитан. Так что не извольте беспокоиться.

— Я сам выполняю то, что мне приказано.

Почувствовав враждебность, Феррейра как-то странно посмотрел на англичанина. Шарпу даже показалось, что португалец не удержится от выговора, однако майор только пожал плечами и ответил коротко:

— Что ж, если настаиваете... Только делайте это побыстрее.

— За нами дело не станет, сэр! — поспешил вмешаться Слингсби. — Ждать нечего. — Он повернулся к Харперу. — Сержант! Выполняйте! И поживее, поживее!

Харпер взглянул на Шарпа, ожидая подтверждения приказа, но Шарп не проронил ни слова, и ирландец подозвал дюжину солдат, тащивших на себе набитые соломой фуражирские сети. Еще шестеро поднесли емкости со скипидаром. Солому свалили у четырех опор телеграфной станции и смочили скипидаром. Феррейра, понаблюдав за ними с минуту, возвратился к людям в штатском, явно обеспокоенным прибытием британцев.

— Готово, сэр! — крикнул Харпер. — Поджигать?

Ответить Шарп не успел — его опередил Слингсби.

— Не тяните, сержант! — бросил он. — Поджигайте!

— Погоди! — рявкнул Шарп.

Слингсби заморгал, смущенный резкостью его тона. Армейский порядок требует, в частности, чтобы офицеры в общении между собой на глазах у подчиненных поддерживали определенный этикет и уж во всяком случае соблюдали вежливость в отношении друг друга, так что Слингсби, нарвавшись на грубость и откровенно неприязненный взгляд Шарпа, даже попятился в недоумении. Лейтенант нахмурился, но промолчал, а Шарп тем временем вскарабкался по лестнице на платформу, возвышавшуюся над холмом по меньшей мере футов на пятнадцать. Три вмятины в полу указывали, где мичман ставил треногу для наблюдения за соседней станцией и получения сообщений. Располагавшуюся севернее станцию уже уничтожили, но, обратив взгляд на юг, Шарп увидел другую башню, стоявшую где-то между британскими позициями и рекой Криш. Он понимал, что оставаться на нейтральной территории ей придется недолго. Армия маршала Массена уже растекалась по Центральной Португалии, и британцам предстояло отступить к недавно возведенным оборонительным линиям у Торрес-Ведрас. План командования заключался в том, чтобы укрыться за новыми фортификационными укреплениями и отдать инициативу французам — пусть расходуют силы в бесплодных атаках.

А чтобы силы эти истощались еще быстрее, британцы и португальцы, отступая, оставляли после себя голые поля и пустые закрома. Склады, амбары, хранилища — опустошалось все. Урожай сжигали на корню, мельницы разрушали, воду в колодцах травили, бросая в них падаль. Населению предлагалось либо уйти со скотом за оборонительные линии Торрес-Ведрас, либо укрыться в горах, которые французы старались обходить стороной. Цель всех этих мер — оставить врагу выжженную землю, на которой он не найдет даже телеграфных веревок.

Развязав одну из веревок, Шарп стащил белый флаг, оказавшийся на поверку большим носовым платком из тонкого материала, с аккуратно вышитыми синими нитками инициалами ПАФ. Феррейра? Он посмотрел вниз — португальский майор наблюдал за ним.

— Ваш? — крикнул Шарп.

— Нет, — откликнулся Феррейра.

— Тогда мой. — Шарп сунул платок в карман — к явному неудовольствию португальца. Интересно, что бы это значило? — Вы бы убрали их, — он указал на привязанных за церковью лошадей, — пока мы не подожгли башню.

— Спасибо, капитан, — холодно поблагодарил Феррейра.

— Ну что, поджигать? — крикнул снизу нетерпеливый Слингсби.

— Сначала я спущусь! — прорычал Шарп.

Оглядевшись еще раз, он заметил вдалеке, к юго-востоку, облачко серо-белого порохового дыма. Шарп достал подзорную трубу, подарок сэра Артура Уэлсли, ныне лорда Веллингтона, положил ее на балюстраду, опустился на колено и направил трубу в сторону подозрительного дымка. Многое рассмотреть не получилось, но и увиденного вполне хватило, чтобы понять главное: французская кавалерия шла в атаку на британский полк, отступавший под прикрытием арьергарда и орудий королевской конной артиллерии. Он даже расслышал глухую пальбу. Повернув трубу к северу, Шарп прошел взглядом по ближайшим холмам, скалам и голым пастбищам. Ничего... ничего... ничего... и вдруг... Что-то мелькнуло. Он присмотрелся.

Кавалерия. Французская кавалерия. Драгуны. Они были еще далеко, примерно в миле от холма, но направлялись определенно к телеграфной станции. В солнечных лучах блеснули пряжки и стремена. Сколько же их? Сорок? Шестьдесят? Сосчитать было невозможно — эскадрон спустился в долину и исчез в тени за камнями. Они, похоже, не спешили. Уж не послали ли захватить телеграфную станцию, которая вполне могла послужить французам, как уже послужила британцам?

— У нас гости, сержант! — крикнул сверху Шарп. Приличия требовали, чтобы он обратился к Слингсби, однако разговаривать с этим человеком сейчас Шарп просто не мог, а потому предпочел оповестить Харпера. — Эскадрон драгун, не меньше. Примерно в миле от нас, но будут здесь через несколько минут. — Он сложил трубу, спустился по лестнице и кивнул ирландцу. — Поджигай.

Смоченная скипидаром солома вспыхнула ярким пламенем, а вот дерево занялось не сразу. С интересом наблюдавшие за этим зрелищем солдаты радостно зашумели, когда огонь пополз наконец вверх, облизывая платформу длинными языками. Шарп прошел к восточному краю холма и посмотрел вниз, но никого не увидел. Может, французы свернули? Может, они рассчитывали захватить башню целой и, увидев, что опоздали, решили вернуться?

К нему подошел Слингсби.

— Не хочу устраивать сцену, — негромко сказал он, — но вы обошлись со мной неподобающим образом. Так разговаривать нельзя.

Шарп промолчал. Он с удовольствием выпустил бы ублюдку кишки.

— Сам бы я стерпел, — по-прежнему не повышая голоса, продолжал лейтенант, — но для солдат это плохой пример. Очень плохой. Подрывает почтение к офицерскому званию.

Шарп знал, что заслужил упрек, однако выслушивать разглагольствования Слингсби не собирался.

— Думаете, они относятся с уважением к офицерскому званию?

— Разумеется. А как же иначе? — Вопрос, похоже, шокировал лейтенанта.

— А вот я никакого почтения не питал, — сказал Шарп. Что это? Уж не пахнуло ли от Слингсби спиртным? Нет, наверное, показалось. — И когда шагал в строю, думал только о том, что все они мерзавцы, которые только хлеб зря едят.

— Шарп! — попытался протестовать Слингсби, но слова так и не слетели с губ, поскольку в этот момент он увидел поднимающихся по склону драгун.

— Их человек пятьдесят или около того, — бросил Шарп. — Идут сюда.

— Может быть, развернуться? — предложил Слингсби, указывая на восточный склон, густо усеянный крупными булыжниками, которые могли бы стать хорошим укрытием для стрелков. Лейтенант вытянулся в струнку и щелкнул каблуками. — Почту за честь лично...

— Какая, к черту, честь... — Шарп качнул головой. — Чистое самоубийство. Уж если драться, то на вершине, а не рассеявшись по склону. Драгунам помахать саблями — одно удовольствие. — Он оглянулся на церковь. Два маленьких, закрытых ставнями окна вполне могли послужить бойницами. — Сколько еще до заката?

— Без десяти минут три часа, — моментально ответил Слингсби.

Шарп задумчиво хмыкнул. В том, что драгуны рискнут атаковать, он сильно сомневался, но если такое и случится, продержаться до заката не составит труда, а с наступлением темноты противник уйдет сам из страха перед партизанами.

— Оставайтесь здесь, — сказал он Слингсби, — наблюдайте за ними и ничего не предпринимайте без моего разрешения. Вы меня поняли?

Слингсби обиженно нахмурился.

— Конечно понял, — ответил он тоном незаслуженно оскорбленного человека.

— Не уводите людей с вершины, — продолжал Шарп. — Это приказ.

С этими словами он повернулся и зашагал к церкви. Интересно, можно ли пробить в этих древних стенах несколько бойниц? Подходящих инструментов, ломов или кувалд, у них не было, но кирпичи выглядели хрупкими, а раствор уже рассыпался.

Дорогу ему преградили майор Феррейра и несколько человек в штатском.

— Дверь заперта, капитан, — сказал португалец.

— Тогда я ее снесу.

— Но это церковь. — Майор укоризненно покачал головой.

— Значит, я сначала ее снесу, а потом помолюсь о прощении. — Шарп попытался пройти, однако Феррейра выставил перед ним руку. Капитан раздраженно посмотрел на него. — Сюда по склону поднимаются французские драгуны. Церковь нужна мне, чтобы защитить своих людей.

— Вы свое дело здесь сделали, — возразил португалец, — так что уходите. — (Шарп не ответил и снова попытался пройти, но теперь перед ним встали уже двое.) — Это приказ, капитан, — стоял на своем Феррейра. — Уходите!

Человек, стоявший на пути Шарпа, сбросил куртку и закатал рукава рубашки, обнажив огромные руки, татуированные зловещего вида якорями. До сих пор капитан не обращал на него внимания, отметив лишь впечатляющие формы, но теперь поднял голову и увидел в глазах верзилы откровенную ненависть. Сложенный, как борец, татуированный, как моряк, португалец без всяких слов давал понять: британцам здесь делать нечего. Звериная физиономия поражала своей уродливостью: тяжелый лоб, здоровенный подбородок, сплющенный нос и глубоко посаженные глазки, в которых не было ничего, кроме желания подраться. Верзила заметно расстроился, когда противник сделал шаг назад.

— Вижу, вы человек благоразумный, — вкрадчиво произнес Феррейра.

— За это меня и ценят, — ответил Шарп и, не поворачивая головы, крикнул: — Сержант Харпер!

Вынырнув из-за угла церкви, ирландец сразу понял, что происходит. Увидев его, громила сжал кулаки. Теперь он напоминал бульдога, который только и ждет, когда же хозяин спустит его с цепи. Впрочем, Харпер знал, как управиться с бешеным псом. На плече у него висело удивительное оружие, изготовленное для королевского флота. Семь полудюймовых стволов стреляли залпом, зачастую не только нанося урон неприятелю, но и ломая плечо стрелку. Признанное слишком мощным, оно тем не менее выглядело едва ли не игрушкой в руках ирландца и смотрело сейчас в грудь человеку, вставшему на пути Шарпа. Курок не был взведен, однако гражданские этого не заметили.

— Есть проблемы, сэр? — с невинным видом спросил Харпер.

Феррейра забеспокоился. Двое или трое из стоявших рядом с ним штатских при появлении ирландца вытащили пистолеты. Защелкали курки. Запахло бедой. Дело могло обернуться кровопролитием, и майор приказал своим людям убрать оружие. Его никто не послушал, однако, когда те же слова повторил татуированный громила, португальцы мгновенно спрятали пистолеты. Отчаянные мерзавцы, напоминавшие Шарпу головорезов, правивших на улицах Восточного Лондона, где прошло его детство, они откровенно боялись своего предводителя. Судя по сломанному носу и шрамам на щеках и лбу, он был уличным бойцом, но при этом человеком небедным, на что указывали дорогая холщовая рубашка, штаны из тонкого сукна и сапоги с золотыми кисточками, сшитые из мягкой кожи. Лет сорока, в расцвете сил, он держался с уверенностью человека, сознающего свое превосходство. Смерив сержанта оценивающим взглядом как потенциального противника, португалец неожиданно улыбнулся, поднял с земли куртку и, отряхнув от пыли, надел.

— То, что в церкви, — произнес он, делая шаг к Шарпу, — моя собственность.

У него был сильный акцент и грубый, словно говорить мешали камни во рту, голос.

— Ты кто? — спросил Шарп.

— Позвольте... — начал Феррейра, но верзила не дал ему закончить:

— Мое имя — Феррагус.

— Сеньор Феррагус. Капитан Шарп. — Майор посмотрел на соотечественника и пожал плечами, как бы показывая, что события вышли из-под его контроля.

Великан сделал еще шаг к Шарпу:

— Ваши дела здесь закончились, капитан. Башни нет, так что можете идти.

Шарп ступил в сторону и, не оглядываясь, направился к церкви. За спиной у него щелкнуло — Харпер взвел курок.

— Поосторожнее, — произнес ирландец, — штука эта ненадежная, бывает — сама стреляет. А если выстрелит, рубашку вам, сэр, сильно попортит.

Похоже, громила двинулся за Шарпом, но сержант охладил его пыл.

Дверь не была заперта. Шарп распахнул ее и остановился на пороге, чтобы глаза привыкли к полумраку после яркого света дня, но потом огляделся, понял, в чем дело, и выругался.

Он ожидал увидеть то, что видел в десятках других церквушек, — голое помещение, но здесь картина была другая. Все пространство занимали сваленные наспех мешки, и только к алтарю вел узкий проход. Выцветший образ Девы Марии украшали листочки с обращениями к небесным силам, оставленные отчаявшимися крестьянами, приходившими сюда в надежде на чудо. Теперь Богоматерь печально взирала на мешки. Шарп вытащил саблю и проткнул первый мешок. Из дырки потекла мука. Такая же белая струйка побежала из второго. Феррагус, видя, что происходит, по-видимому, обратился с претензиями к майору, который неохотно вошел в церковь.

— Мука находится здесь с ведома моего правительства, — сказал майор Феррейра.

— Можете это доказать? — спросил Шарп. — Бумага есть?

— Вас это не касается. Уходите.

— У меня есть приказ, — возразил Шарп. — Каждый обязан выполнять свой приказ. И приказ этот таков: не оставлять французам продовольствия. Никакого.

Он проткнул еще один мешок и повернулся, когда свет заслонила фигура вошедшего в церковь Феррагуса. Великан двинулся по проходу, и Феррейра, чтобы дать ему пройти, прижался к мешкам. Шарп громко кашлянул и шаркнул ногой.

Феррагус протянул руку. На раскрытой ладони лежали монеты. Золотые монеты. Наверное, с дюжину. Они были больше и толще английских гиней и составляли примерно три годовых оклада Шарпа.

— Можем поговорить, — сказал португалец. — Вдвоем. Ты и я.

— Сержант Харпер! — крикнул Шарп. — Что там лягушатники поделывают?

— Остановились, сэр. Ближе не подходят, но и не уходят.

Шарп посмотрел на Феррагуса:

— Вас не удивляет, что здесь появились французы? Может, вы их ждали?

— Я прошу вас уйти. — Феррагус надвинулся на Шарпа. — Вежливо прошу, капитан.

— А если не уйду? Если останусь и выполню приказ? Уничтожу муку? Что тогда, а, сеньор?

Вероятно, верзила не привык, чтобы ему возражали, потому что остаться спокойным ему удалось лишь крайним напряжением воли: лицо напряглось, по телу прошла судорога.

— Если ты не уйдешь, капитан, — проговорил он глухо, — я найду тебя в твоей армии и сделаю так, что ты пожалеешь о сегодняшнем дне.

— Вы мне угрожаете? — изумился Шарп.

Майор Феррейра, стоявший за спиной Феррагуса, попытался вмешаться, но на него уже никто не обращал внимания.

— Возьми деньги, — проговорил Феррагус.

Кашляя и шаркая ногой, Шарп замаскировал щелчок курка. Винтовка висела у него на правом плече, и дуло почти касалось уха. Опуская руку к курку, он взглянул на монеты, и Феррагус, должно быть решив, что убедил британца, поднес золото поближе. В этот самый момент Шарп посмотрел ему в глаза и спустил курок.

Пуля ударила в крышу, а небольшое помещение наполнилось дымом и эхом выстрела. Шарпа оглушило, а Феррагус на полсекунды отвлекся, и в эти полсекунды Шарп врезал ему коленом в пах, ткнул растопыренными пальцами в глаза и нанес короткий удар правой в кадык. В честной схватке у него не было бы ни малейшего шанса, но Шарп, как и Феррагус, считал честные схватки уделом дураков. Он понимал, что должен свалить противника быстро и вывести его из строя наверняка, чтобы тот пришел в себя не раньше чем через час. И у него все получилось. Верзила согнулся от боли, хватая ртом воздух, и Шарп, оттащив его к алтарю, вернулся к застывшему в ужасе Феррейре.

— Хотите что-то сказать, майор? — спросил он и, когда португалец лишь покачал молча головой, вышел из церкви на солнечный свет. — Лейтенант Слингсби! Что там делают чертовы драгуны?

— Держатся на расстоянии, Шарп, — отозвался лейтенант. — А что там был за выстрел?

— Показал нашему португальскому другу, как работает винтовка. На каком расстоянии они держатся?

— Не меньше полумили. Стоят у подножия холма.

— Не теряйте их из виду, — распорядился Шарп. — И пришлите сюда тридцать человек. Немедленно! Мистер Айлифф! Сержант Макговерн!

Прапорщик Айлифф получил задание вынести из церкви мешки с мукой. Солдаты вытаскивали их, резали и высыпали содержимое на землю. Через несколько минут появился и Феррагус. Он хромал и с трудом держался на ногах. Португальцы заволновались, увидев своего вожака, однако дальше сердитых взглядов дело не пошло: силы были явно не равны и им оставалось только смириться. Отдышавшись, Феррагус обратился к Феррейре, по-видимому, с какими-то претензиями, но тому все же удалось образумить соотечественника, и в конце концов все сели на лошадей и спустились с холма по западному склону.

Удостоверившись, что они уехали, Шарп присоединился к Слингсби. Горевшая у него за спиной телеграфная башня внезапно накренилась и с громким треском рухнула, разбросав во все стороны искры и пыль.

— Где лягушатники?

— В том овраге. — Слингсби указал вниз. — Уже спешились.

Развернув подзорную трубу, Шарп увидел двух прячущихся за камнями солдат в зеленой форме. Один из них, тоже вооруженный подзорной трубой, обернулся и посмотрел вверх. Шарп помахал ему рукой.

— Толку от них здесь никакого, верно?

— Возможно, французы еще собираются атаковать нас, — предположил Слингсби.

— Ну, если только им жить надоело.

Судя по всему, сюда они пожаловали, увидев на башне белый флаг, и теперь, когда флаг исчез, а башня обрушилась, не знали, что делать.

Шарп перевел трубу южнее, туда, где из долины, что лежала у дороги за рекой, все еще поднимался дым. Британский арьергард держался, но без поддержки, и Шарп знал, что они вот-вот отступят, потому что на соседние поля уже легли тяжелые тени наступающих колонн главной французской армии. Перед L’armee de Portugal, как называли ее сами французы, стояла задача: отогнать британцев к Лиссабону, а потом сбросить в море, чтобы еще одна европейская страна встала под трехцветное знамя. Впрочем, в данном случае неприятеля ждал сюрприз: выжженная территория, голод и затем оборонительные линии Торрес-Ведрас.

— Что-нибудь видите? — Слингсби подошел ближе, явно горя желанием посмотреть в подзорную трубу.

— Пили ром? — спросил Шарп, снова ловя в воздухе знакомый запах.

Слингсби сначала задергался, потом решил оскорбиться.

— Протираю лицо, — грубовато ответил он, похлопывая себя по щекам. — От мух...

— От чего?

— Да от мух. На островах все так делают.

— Черт знает что. — Шарп сложил трубу и опустил в карман. — Французы там. — Он вытянул руку в направлении на юго-восток. — Тысячи чертовых лягушатников.

Оставив лейтенанта наблюдать за далекой армией, он вернулся к солдатам, которые, вытянувшись цепью, передавали из церкви мешки с мукой и высыпали содержимое на склоне. Издалека могло показаться, что люди стоят по щиколотку в снегу. Мучная пыль плыла в воздухе, словно пороховой дым, мягко ложилась на землю, собиралась холмиками, а между тем из двери вытаскивали все новые и новые мешки. Шарп уже прикинул, что работа займет около двух часов. Поставив в цепь дополнительно десять стрелков, он отправил еще десяток красномундирников для усиления пикета Слингсби. Не хватало только, чтобы красномундирники начали жаловаться, что вся тяжелая работа падает на них, тогда как стрелкам достаются обязанности полегче. Шарп и сам встал в цепь. Прогоревшие уголья от рухнувшей башни выделялись на белом поле черными пятнами.

Они рассыпали последние мешки, когда подошел Слингсби.

— Драгуны ушли, — доложил он. — Наверное, увидели нас и ретировались.

— Хорошо. — Шарп изо всех сил старался не сорваться на грубость, а потому отошел к сержанту Харперу, который наблюдал за удаляющимися французами. — Ну что, Патрик, не хотят они с нами связываться, а?

— Да, соображают получше, чем тот идиот с переломанным носом. Задали вы ему, а?

— Ублюдок... хотел меня купить.

— Купить? Ох, что за мерзкий мир, — пожаловался Харпер. — А вот я всегда хотел продаться, да никто не предлагает. — Он закинул на плечо семистволку. — Так что они тут делали?

— Ничего хорошего. — Шарп отряхнулся, вытер руки и лишь затем надел мундир, уже перепачканный мукой. — Наш приятель мистер Феррагус намеревался продать муку лягушатникам, а тот чертов майор был с ним заодно.

— Это они вам так сказали?

— Они мне, конечно, ничего не сказали, но подумай сам, что еще они могли здесь делать? Даже повесили белый флаг, подавая знак, что все в порядке. Если бы не мы, эти мерзавцы сбыли бы лягушатникам всю муку и неплохо погрели руки.

— Святые угодники, — проворчал Харпер, качая головой. — Жаль только, что драгуны не пожелали поразвлечься.

— Жаль? Да ради чего ж драться? — удивился Шарп.

— Ну, вы могли бы раздобыть себе лошадь.

— И на кой дьявол мне лошадь?

— Не знаю, а вот только у мистера Слингсби лошадь скоро будет. Сам мне сказал. Говорит, будто коня ему полковник обещал.

— Меня их дела не касаются, — отмахнулся Шарп, но мысль о том, что у Слингсби будет лошадь, уже засела занозой. Лошадь — хотел бы того Шарп или нет — в немалой степени символ положения. Вот же чертов Слингсби, думал он, с тоской всматриваясь в далекие холмы, над которыми повисло опускающееся солнце. — Ладно, пора домой.

— Есть, сэр, — отозвался Харпер.

Сержант прекрасно понимал, отчего мистер Шарп в таком скверном настроении, но сказать этого не мог. Офицеры, они ведь вроде как братья по оружию, а не кровные враги.

В обратный путь выступили уже на закате. За спиной остался белый курящийся холм. Впереди — армия, а за ней французы.

Которые вернулись в Португалию.

Мисс Сара Фрай, которой никогда не нравилась ее фамилия, постучала по столу.

— По-английски. Говорите по-английски, — потребовала она.

Томаш и Мария, соответственно восьми и семи лет, пусть и не выразили радости по этому случаю, все же послушно перешли с родного португальского на английский.

— «У Роберта есть обруч, — прочитал Томаш. — Обруч — красный».

— Когда придут французы? — спросила Мария.

— Французы не придут, — отрезала Сара, — потому что их остановит лорд Веллингтон. Какого цвета обруч, Мария?

— Rouge, — ответила по-французски Мария. — Если французы не придут, то зачем же мы грузим вещи на подводы?

— Мы говорим на французском по вторникам и четвергам, — напомнила Сара, — а сегодня у нас что?

— Среда, — ответил Томаш.

— Продолжай, — сказала Сара, выглядывая из окна во двор, где слуги грузили на подводы мебель.

Французы приближались, и всем было приказано покинуть Коимбру и отправиться на юг, в сторону Лиссабона. Некоторые утверждали, что разговоры о продвижении французов всего лишь слухи, и отказывались уезжать, другие уже уехали. Сара не знала, чему верить, но с удивлением обнаружила, что в глубине души радуется переменам. Третий месяц работала она гувернанткой в доме Феррейры и теперь рассчитывала, что французское вторжение даст предлог отказаться от места, согласие занять которое было ошибкой с ее стороны. Раздумывая о неясном будущем, молодая женщина опомнилась только тогда, когда захихикала Мария. Томаш прочитал, что осел синий, что было уж совершенной чушью, а мисс Сара Фрай не собиралась мириться с такими вольностями. Она призвала озорника к порядку, постучав его по макушке костяшками пальцев:

— Так какого цвета осел?

— Коричневый, — ответил Томаш.

— Коричневый, — согласилась Сара и легонько тюкнула его еще разок. — А ты какой?

— Тупой, — отозвался мальчишка и шепотом добавил: — Cadela.

Слово было ругательное, означало «дрянь», и Томаш произнес его достаточно громко, чтобы заработать наказание построже.

— Не люблю, когда ругаются, — сердито сказала Сара. — И не потерплю грубости. А если не будешь вести себя вежливо, попрошу, чтобы твой отец сам тебя наказал.

Предупреждение подействовало, дети моментально притихли, и в классе воцарилась гнетущая, унылая атмосфера. Томаш кое-как добрался до следующей страницы. Детей в португальских семьях учили английскому и французскому, полагая, что, когда они вырастут, этого будет достаточно, чтобы считаться аристократией. Сару удивляло, что они не занимаются испанским, но, когда она однажды предложила майору включить в программу и этот язык, он едва не взорвался от возмущения. Испанцы, заявил Феррейра, отродье козлов и обезьян, и его дети никогда не осквернят себя мерзкой речью дикарей. Вот почему Томаш и Мария учили только английский и французский, а их гувернанткой была двадцатидвухлетняя англичанка, голубоглазая и светловолосая, которую в настоящее время сильно беспокоило ее будущее.

Отец ее умер, когда дочери исполнилось десять, мать отошла в мир иной год спустя, и Сара росла в доме дяди, который неохотно оплачивал ее учебу, но отказал в каком-либо приданом по достижении племянницей восемнадцати лет. Не имея возможности выйти на брачный рынок, она поступила воспитательницей в семью английского дипломата, отправлявшегося в Лиссабон. Там Сара и познакомилась с женой майора Феррейры, предложившей удвоить плату, если она согласится заняться ее двумя детьми.

— Я хочу, чтобы вы вышколили их, — сказала Беатрис Феррейра.

Так Сара и оказалась в Коимбре.

Томаш и Мария читали по очереди; в гостиной тяжело тикали часы.

— «Конь ворной», — прочитала Мария.

— Вороной, — поправила девочку Сара.

— А что такое «вороной»?

— «Вороной» значит «черный».

— Тогда почему нельзя сказать, что он черный?

— Потому что он вороной. Читай дальше.

— А почему мы не уезжаем? — спросила Мария.

— Об этом вам лучше спросить у отца, — ответила Сара.

Вообще-то, она и сама бы хотела это знать. Судьба Коимбры была предопределена — город достанется французам, — но власти утверждали, что враг не найдет здесь ничего, кроме пустых зданий. Склады, кладовки, лавки — захватчики нигде не найдут ни крошки, их ожидает голод. При всем том, когда Сара выходила с детьми на прогулку, она видела в складах у пристани горы британской провизии. Некоторые богатые семьи покинули город, забрав с собой все, что можно было увезти, но майор Феррейра, похоже, решил подождать до последнего момента. Лучшую мебель, правда, приготовили к отправке, однако сделать последний шаг он не спешил. Перед тем как майор отбыл на север, в войска, Сара сама спросила, почему он не отсылает семью в Лиссабон, но Феррейра лишь посмотрел на нее, явно застигнутый вопросом врасплох, а потом сказал, что ей не о чем беспокоиться.

А она беспокоилась. И одной из причин беспокойства был сам майор Феррейра. Платил он щедро, но к высшему кругу португальского общества не принадлежал. В его роду не было аристократов, предки майора не носили звучных титулов и не владели обширными земельными угодьями. Его отец был простым учителем, получившим нежданное наследство после смерти далекого родственника, и это наследство дало майору возможность жить хорошо, с достатком, но не роскошно. Гувернантку судили не по тому, как она справляется с вверенными ее заботам детьми, а по положению семьи, в которой она работала. Майор Феррейра не имел ни привилегий аристократии, ни дара большого интеллекта, что особенно ценилось в университетском городе. А этот его брат! Матушка Сары — упокой Господь ее душу! — охарактеризовала бы его одним словом: «деревенщина». В семье Феррагус считался черной овцой, блудным сыном, сбежавшим из отчего дома и вернувшимся богатым, но не для того, чтобы успокоиться и осесть, а чтобы терроризировать город, подобно волку, поселившемуся в загоне для коз. Сара боялась Феррагуса, как, впрочем, и все, за исключением майора Феррейры. В городе на Феррагуса посматривали искоса, называли плохим, бесчестным человеком и даже преступником. Разумеется, такое отношение переносилось и на майора, а следовательно, и на гувернантку.

И все-таки уйти из семьи Сара не могла. Как уйти, если нет денег, чтобы оплатить проезд до Англии? И даже если она доберется туда, то как получит новую работу без рекомендаций от прежнего хозяина? Ситуация трудная, но мисс Сара Фрай была не робкого десятка, и ее не пугали ни отсутствие денег и рекомендаций, ни французское вторжение. Она знала, что выберется. Жизнь дана человеку не для страданий. Жизнь — поле для битвы.

— «Лиса — рыжая», — прочитала Мария.

В гостиной тикали часы.

Шарп не понимал эту войну. Отступая на запад, в центральные районы Португалии, полк Южного Эссекса выполнял сейчас роль армейского арьергарда, хотя за ними тащились еще два кавалерийских полка и часть конной артиллерии, в задачу которых входило отражение наскоков передовых подразделений кавалерии противника. Большой активности французы не проявляли, так что полк вполне успевал уничтожать обнаруженные запасы провизии, будь то урожай в поле или скот на лугу. Ничего не оставлять врагу, снова и снова напоминало начальство. И вроде бы все уже должны были быть за оборонительными рубежами Торрес-Ведрас, но при этом в каждой деревне солдаты находили что-то припрятанное: коз в сарае или бочку с оливковым маслом. Животных убивали штыками, трупы сжигали в наскоро выкопанной траншее, масло выливали на землю. Французские армии всегда славились тем, что брали необходимое у местных, не стесняясь прибирать к рукам то, что плохо лежит, вот почему теперь отступающие выметали все до последней крошки.

Пока никаких признаков того, что враг наступает на пятки, заметно не было. Не палили пушки, не звенели, сталкиваясь в короткой схватке, клинки, не скакали раненые кавалеристы. Посматривая то и дело на восток, Шарп замечал иногда проплывающее в небе серое пятно пыли, поднятое солдатскими сапогами, но то могло быть и полуденное марево. Утром он услышал взрыв — звук донесся спереди, из долины, где британские саперы взорвали мост. Солдаты ворчали — им предстояло переходить реку вброд, но точно так же они ворчали бы, если б мост остался, потому что тогда у них не было бы возможности запастись водой.

Командир первого полка полковник Уильям Лоуфорд провел большую часть дня в арьергарде колонны, разъезжая туда-сюда на недавно купленном вороном мерине, которым он очень гордился.

— Отдал Порцию Слингсби, — сообщил полковник Шарпу.

Теперь, глядя на важно гарцующего лейтенанта, посторонний мог подумать, что это он командует ротой. Лоуфорд, должно быть, тоже понимал это, поскольку уже несколько раз высказался в том смысле, что офицеру не подобает ходить пешком.

— Солдаты, Шарп, смотрят на коня и проникаются уважением. Почему бы и вам не купить кобылку? Вы ведь можете себе это позволить?

Что он мог себе позволить, а чего не мог, тем Шарп делиться с полковником не собирался:

— Предпочитаю, сэр, чтобы солдаты смотрели на меня, а не на коня.

— Ну, вы же понимаете, что я имею в виду. — Грубоватый тон капитана нисколько не задел Лоуфорда. — Если хотите, могу порасспрашивать и найти вам что-нибудь подходящее. Майор Пирсон из пушкарей вроде бы собирался продавать одного из своих меринов. Думаю, я смог бы договориться с ним о приемлемой цене.

Шарп промолчал. Он не питал большой симпатии к лошадям, однако его задевало, что какой-то Слингсби, едва появившись в полку, уже раскатывает верхом. Лоуфорд подождал ответа, но, поскольку никакого ответа не последовало, пришпорил коня и проехал на несколько футов вперед.

— Так что думаете, Шарп? — повторил он уже с ноткой нетерпения.

— Думаю? О чем, сэр?

— О Молнии! Это у него кличка такая. Молния. — Полковник потрепал коня по шее. — Хорош, а?

Шарп молча посмотрел на мерина.

— Ну же! — воскликнул Лоуфорд. — Скажите что-нибудь! Разве вы не видите его достоинств?

— У него четыре ноги, — неохотно проворчал Шарп.

— И это все? — Полковник укоризненно покачал головой. — Ох, Шарп. — Он повернулся к Харперу. — А вы что скажете, сержант?

— Он великолепен, сэр, — не кривя душой, ответил ирландец. — Просто великолепен. Случаем, не ирландец?

— Точно! — обрадованно воскликнул Лоуфорд. — Так и есть, ирландец! Из графства Мит. Вижу, сержант, в лошадях вы разбираетесь. — Он ласково погладил коня по ушам. — А как препятствия проходит! Вот бы дома его проверить. — Полковник наклонился к Шарпу и доверительно прошептал: — Должен признаться, обошелся недешево.

— Не сомневаюсь, сэр. Вы передали мое донесение насчет телеграфной станции?

— Да, передал, только в штабе сейчас неразбериха, все заняты, так что, боюсь, из-за нескольких фунтов муки никто беспокоиться не станет. Но вы все правильно сделали.

— Я не о муке думал, сэр, а о майоре Феррейре.

— Не сомневаюсь, что всему есть какое-то объяснение. — Лоуфорд махнул рукой, показывая, что дело не стоит и выеденного яйца, и поскакал вперед.

Шарп проводил его хмурым взглядом. Ему нравился Лоуфорд, которого он знал много лет, еще с Индии, и считал человеком умным, доброжелательным, с единственным, пожалуй, недостатком, заключавшимся в стремлении избегать неприятностей. Не в бою, нет — полковник никогда не уклонялся от стычки с французами, — ему претили разборки среди своих. Будучи по натуре дипломатом, Лоуфорд всегда старался сгладить углы, найти устраивающее всех решение, что проявилось и в данном конкретном случае. Шарпа удивило, что Лоуфорд не выдвинул против португальца никаких обвинений. Полковник жил в мире, где на тявкающего пса не обращали внимания, предпочитая считать, что он спит.

Выкинув из головы недавнюю стычку с Феррейрой, Шарп зашагал дальше, деля мысли между ротой, с одной стороны, и Терезой и Жозефиной — с другой. Он все еще размышлял о них, когда промчавшийся в противоположном направлении всадник развернулся вдруг и подъехал ближе:

— Опять неприятности, Ричард?

Шарп вздрогнул и, подняв голову, увидел беззаботно улыбающегося и явно далекого от тяжких дум майора Хогана.

— Неприятности, сэр? У меня?

— Что-то вы не в духе. Встали не с той ноги?

— Мне обещали месяц отпуска, сэр. Месяц, черт возьми! А дали всего неделю.

— Уверен, вы провели ее с толком.

Хоган был ирландцем и служил в саперах, но, будучи человеком редкой проницательности и наблюдательности, привлек внимание Веллингтона и теперь занимался тем, что собирал всевозможные сведения о противнике. Он отыскивал зерно истины в слухах, которые разносили торговцы, дезертиры и болтуны, проверял сообщения, присланные партизанами, нападавшими на французов по обе стороны от испано-португальской границы, расшифровывал донесения, изъятые у вражеских гонцов и нередко залитые кровью. А еще Хоган был хорошим другом Шарпа.

— Вчера вечером в штаб приходил один джентльмен. — Майор нахмурился, глядя на стрелка сверху вниз. — Подал на вас официальную жалобу. Хотел попасть к самому Веллингтону, но у того и поважнее дел хватает, так что заниматься им пришлось мне. К счастью для вас.

— Джентльмен?

— Называю его так, чтобы не употреблять слово покрепче. Феррагус.

— А, этот ублюдок.

— В чем его, пожалуй, нельзя обвинить, так это в незаконнорожденности.

— И что он сказал?

— Что вы его избили.

— Ну, тогда не соврал.

— Господи, Ричард! — Хоган прищурился. — Вы, кажется, совсем не пострадали. И что, действительно избили?

— Так, приложился, — пожал плечами Шарп. — Он рассказал вам из-за чего?

— Не совсем, но я понял. Этот Феррагус, он и впрямь собирался продать муку французам?

— Около двух тонн. И с ним был португальский офицер.

— Его брат, — уточнил Хоган. — Майор Феррейра.

— Брат?!

— Не похожи, верно? Тем не менее они братья. Педро Феррейра — примерный сын. Ходил в школу. Вступил в армию. Женился на приличной женщине. Уважаемый в городе человек. А братец сбежал из дома и пошел по кривой дорожке. Феррагус — это кличка. Так вроде бы звали легендарного португальского великана, шкуру которого не брал даже меч. Полезное качество. И все же его брат показался куда полезнее. Майор Феррейра делает для португальцев то, что я делаю для Веллингтона, только он, смею полагать, не столь ловок. Но у него есть друзья во французском штабе.

— Друзья? — недоверчиво переспросил Шарп.

— На сторону французов перешло немало португальцев, — объяснил Хоган. — Главным образом идеалисты, считающие, что сражаются за свободу, справедливость, братство и прочую чушь. Феррейра поддерживает с ними связь, что крайне выгодно нам. Что же касается Феррагуса... — Майор поднял голову, наблюдая за кружащим высоко над холмами ястребом. — Этот верзила, Ричард, изрядный мерзавец. Хуже просто не бывает. Знаете, где он выучил английский?

— Откуда мне знать?

— Сбежав из дома, записался матросом на корабль, — пропустив мимо ушей грубоватую реплику Шарпа, продолжал Хоган, — и попал в какую-то передрягу, после чего оказался в королевском флоте. Выучил английский в не самом приличном его варианте, заработал репутацию жестокого кулачного бойца и дезертировал где-то в Вест-Индии. Потом, наверное, попал на невольничий корабль и поднялся из низов. Сейчас называет себя купцом, но я сильно сомневаюсь, что он торгует чем-то разрешенным.

— Рабами?

— Уже нет, но именно на этом и заработал состояние. Перевозил бедолаг с гвинейского побережья в Бразилию. Теперь живет в Коимбре и продолжает как-то делать деньги. Впечатляющий тип, как вам кажется? И не без достоинств.

— Как это?

— Феррейра утверждает, что у его брата связи по всей Португалии и в Западной Испании, что весьма похоже на правду.

— То есть вы его отпустили? Даже не предъявив обвинения в измене.

— В сущности, да, — бесстрастно согласился Хоган. — Две тонны муки — мелочь в общем стратегическом раскладе, а майор Феррейра убедил меня, что его брат на нашей стороне. Короче, я извинился перед нашим великаном, сказал, что вы неотесанный грубиян, заверил, что вам объявят выговор — это, считайте, уже сделано, — и пообещал, что он никогда больше вас не увидит. — Майор сверкнул зубами в улыбке. — Так что дело закрыто.

— Получается, я исполнил долг и оказался в дерьме.

— Что ж, вы, по крайней мере, постигли смысл службы, — беззаботно кивнул Хоган. — Кстати, маршал Массена составил вам компанию.

— Вот как? — удивился Шарп. — А я-то думал, что он наступает, а мы отступаем.

Хоган рассмеялся:

— Перед ним было три дороги, две вполне приличные и одна совершенно разбитая. Так вот Массена умудрился выбрать ту самую, плохую. — (Дорога и впрямь оставляла желать лучшего — две наезженные колеи по обе стороны разделяющей их полоски травы, усеянные камнями, на которых легко ломалось колесо подводы.) — И эта самая дорога ведет прямиком в местечко под названием Буссако.

— Я должен был о нем слышать?

— Весьма неприятное место для того, кто пожелает его атаковать. Наш Пэр собирает там силы в надежде дать мсье Массена по носу. Так что, Ричард, нас ждут большие дела.

Хоган поднял руку, тронул стремена и поскакал вперед, кивнув на ходу ехавшему навстречу майору Форресту.

— В следующей деревне, Ричард, две печи, — сказал Форрест, — и полковник хочет, чтобы ваши парни занялись ими.

Печи представляли собой каменные громадины, в которых местные жители пекли хлеб. Вооружившись топорами, солдаты разнесли их на кусочки и продолжили марш.

Их целью было местечко под названием Буссако.

Глава вторая

Роберт Ноулз и Ричард Шарп стояли на вершине хребта Буссако, наблюдая за тем, как французская армия маршала Массена, стекая полк за полком, батарея за батареей и эскадрон за эскадроном по склонам восточных холмов, заполняет собой долину.

Британские и португальские войска уже заняли громадный хребет, протянувшийся с севера на юг и блокировавший дорогу, по которой французы наступали на Лиссабон. Горный массив возвышался примерно на тысячу футов над окружающей местностью, и его восточный склон, перед которым и оказались французы, отличался большей крутизной, чем западный. Вверх по этому склону, прокладывая извилистый путь между камнями и кустарниками, шли две дороги, причем лучшая из них, отклоняясь на север, тянулась к самой вершине, под которой на выступе притулилась крохотная деревушка. Внизу, в долине, за поблескивающей лентой реки рассыпались еще несколько селений, занять которые и спешили сейчас французы.

С высоты птичьего полета британцы и португальцы видели, как противник, появившись из поросшей леском низины между холмами, проходит мимо ветряной мельницы и поворачивает к югу, чтобы выйти на намеченные позиции. Французы, в свою очередь, задрав голову, могли увидеть на вершине кряжа с десяток наблюдающих за ними неприятельских офицеров. Сама армия, с большей частью ее пушек, была укрыта от французского глаза. Хребет, растянувшийся на десять миль, представлял собой естественное препятствие, и генерал Веллингтон приказал, чтобы солдаты держались подальше от края, дабы не выдать врагу, где самая сильная оборона.

— Нам, можно сказать, крупно повезло, — с чувством заметил Ноулз.

— Повезло? — с совсем другим чувством проворчал Шарп.

— Увидеть такое. — Ноулз сделал широкий жест, включавший в себя и величественный пейзаж, и движущиеся внизу тысячи людей.

Посмотреть и впрямь было на что. Маршировали вольным строем пехотинцы, чьи голубые мундиры бледнели на фоне зеленой долины; освобожденные от строгой дисциплины марша, скакали вдоль реки всадники, взбивая облачка пыли. А колонны все выходили и выходили из низины, словно демонстрируя всю мощь Франции. У мельницы заиграл оркестр, и, хотя расстояние было слишком велико, Шарпу показалось, что он слышит глухие удары большого барабана.

— Целая армия! — восторгался Ноулз. — Жаль, не захватил блокнот, отличная могла бы получиться картина.

— Еще лучше картина, — сказал Шарп, — увидеть, как эти паршивцы полезут на холм и получат свое.

— Думаете, не полезут?

— Думаю, надо быть безумцем, чтобы решиться на такое. — Шарп помолчал, нахмурился и посмотрел на Ноулза. — Нравится в адъютантах? — неожиданно спросил он.

Ноулз заколебался, чувствуя, что разговор принимает опасный оборот, но ротный импонировал ему, и Ноулз, прежде чем стать адъютантом, служил у него лейтенантом.

— Не очень.

— Это всегда была капитанская должность, так зачем ее дали тебе?

— Полковник сказал, что такой опыт пойдет мне на пользу, — сдержанно ответил Ноулз.

— На пользу, — с горечью повторил Шарп. — Не о твоей пользе он печется, Роберт, а хочет отдать мою роту под команду этому хрену. Хочет, чтобы чертов Слингсби сделался капитаном. — (Никаких доказательств в пользу такого вывода у него не было, и ничего такого, что подтверждало бы сию версию, полковник не говорил, однако другого разумного объяснения происходящему не находилось.) — Поэтому он и убрал тебя с дороги, — закончил Шарп, чувствуя, что сказал слишком много, но будучи не в силах побороть затаенную ненависть.

К тому же Ноулз был другом и умел держать язык за зубами.

Лейтенант нахмурился, прихлопнул надоедливую муху и после недолгой паузы покачал головой:

— Я все-таки полагаю, что он искренне хочет тебе помочь.

— Помочь? Мне? Тем, что подсовывает Слингсби?

— У Слингсби есть опыт, Ричард. У меня такого опыта нет.

— Но ты хороший офицер, а он размазня. И вообще, кто он такой?

— Зять, — коротко объяснил Ноулз.

— Да знаю, что зять, но кто он такой?

— Человек, взявший в жены сестру мистера Лоуфорда.

Ноулз упорно не желал ступать на опасную территорию.

— Ну да, больше нам знать не положено, — проворчал Шарп. — Да вот только не больно он похож на парня, которого мистер Лоуфорд выбрал бы своим зятем. Лоску не хватает.

— Родственников не выбирают, — пожал плечами лейтенант. — Уверен, он джентльмен.

— Как же, джентльмен, — проворчал Шарп.

— Должно быть, счастлив, что вырвался из пятьдесят пятого, — продолжал Ноулз, не обращая внимания на враждебный тон капитана. — В полку чуть ли не все офицеры умерли от лихорадки. Здесь намного безопаснее, даже несмотря на этих... — Он кивнул в сторону французов.

— Тогда почему бы ему просто не купить звание?

— Не хватает шести месяцев до выслуги. — Согласно недавно принятому положению, лейтенант не мог купить звание капитана, не прослужив в низшем звании три года. Нововведение уже вызвало сильное недовольство среди богатых офицеров, желавших более быстрого продвижения по служебной лестнице.

— Но почему он пошел так поздно? — спросил Шарп.

Если Слингсби тридцать, то лейтенантом он стал не раньше двадцати семи, а к этому возрасту большинство уже ходят в майорах. Многие офицеры, как, например, Айлифф, поступали на службу, еще не достигнув двадцати.

— Полагаю... — начал Ноулз, потом покраснел и сменил тему: — Новые части. — Он кивнул в сторону проходящего у мельницы полка в неестественно ярких голубых мундирах. — Говорят, император прислал подкрепление в Испанию. Французам сейчас не с кем драться. Австрийцы вышли из войны. Пруссаки ничего не предпринимают. Так что у Бони только мы и остались.

Шарпа рассуждения Ноулза по поводу стратегии Бонапарта не интересовали.

— Что ты полагаешь?

— Ничего. Я уж и так сказал лишнее...

— Ничего ты такого не сказал! — Шарп ждал. Ноулз молчал. — Знаешь, Роберт, мне так и хочется перерезать твою тощую глотку тупым ножом.

Лейтенант улыбнулся:

— Не стоит так говорить.

— Ты меня знаешь, Роберт. Я никому ничего не скажу. Чтоб мне провалиться на этом месте. Так что выкладывай, пока я тебе ноги не оторвал.

— Ладно. Полагаю, сестра мистера Лоуфорда попала в неприятное положение. Нагуляла ребенка, а замуж выйти не успела.

— Я тут ни при чем, — быстро вставил Шарп.

— Конечно, речь не о тебе, — успокоил капитана Ноулз.

Иногда Шарп совсем не понимал шуток.

— Так, значит, Слингсби призвали, чтобы замять скандал?

— Вот именно. Он, конечно, как говорится, не из верхнего ящика, но семья вполне приемлемая. Его отец — приходской священник где-то в Эссексе, они небогаты, поэтому Лоуфорды и наградили Слингсби комиссией в пятьдесят пятый с обещанием перевести в Южный Эссекский, как только откроется вакансия. Она и открылась после смерти бедняги Херролда.

— Херролда?

— Из третьей роты. Прибыл в понедельник, подхватил лихорадку во вторник, а к пятнице уже умер.

— То есть, — сказал Шарп, наблюдая за тем, как французы тащат пушку по берегу реки, — план в том, чтобы продвинуть Слингсби побыстрее. Чтобы сделать из него достойного мужа для бабы, которая не научилась держать колени вместе.

— Я бы так не сказал, — возмутился Ноулз, однако, помолчав, кивнул. — А впрочем, так оно и есть. Но Лоуфорда можно понять. В конце концов, Слингсби оказал семье услугу, и они стараются рассчитаться.

— За мой счет, — буркнул Шарп.

— Не говори ерунды, Ричард.

— А зачем еще его сюда притащили? Убирают тебя, дают этому ублюдку коня и надеются, что меня убьют французы. — Он замолчал, но не потому, что сболтнул лишнее, а потому, что увидел приближающегося Патрика Харпера.

Заметив Ноулза, сержант обрадовался:

— А мы без вас скучаем, сэр.

— Могу сказать то же самое, — с улыбкой ответил лейтенант. — Как дела?

— Пока дышу, сэр, а остальное не в счет. — Харпер повернулся и посмотрел вниз. — Вы только посмотрите — жить им, что ли, надоело.

— Сюда не полезут, — сказал Шарп. — Будут другую дорогу искать.

Тем не менее никаких признаков того, что французы готовы воспользоваться этим добрым советом, пока не наблюдалось. Голубые полки маршировали в том же направлении, за ними, поднимая колесами столбы пыли, ползли артиллерийские батареи. Несколько французских офицеров поднялись на вершину отрога к востоку от хребта и через подзорные трубы рассматривали португальцев и британцев, расположившихся в том месте, где горный кряж пересекала вторая дорога. Пролегая севернее первой, она проходила зигзагом вверх, сначала через заросли кустарников, потом по виноградникам, растянувшимся чуть ниже пристроившейся на склоне деревушки. Именно эта дорога и вела к Лиссабону, куда, во исполнение приказов императора, французам и надлежало выйти, чтобы вышвырнуть британцев из Португалии, овладев, таким образом, всей береговой линией континентальной Европы.

Лейтенант Слингсби, в вычищенном мундире и с сияющими бляхами и пуговицами, подъехал к боевым товарищам, дабы предложить им свое мнение о неприятеле, и Шарп, не в силах выносить присутствие конкурента, отошел в сторону. Внизу французы рубили деревья — то ли для костров, то ли для временных убежищ. Сбегавшие с дальних холмов ручьи и речушки соединялись в большую реку, которая несла свои воды дальше на юг, к реке Мондегу, огибавшей южную оконечность хребта. Берега реки уже превратились в месиво — по ним возили пушки, по ним проходила кавалерия, сюда после долгого марша приводили на водопой офицерских коней.

Прибывающие французские силы распределялись по двум пунктам сосредоточения. Одна часть полков располагалась вокруг деревни, от которой лучшая из дорог начинала свой путь к северной оконечности хребта; другая же сосредоточилась в двух милях к югу от первой, возле второй деревни, из которой к вершине хребта уходила тропа, доступная лишь вьючным лошадям и пешим путникам. Подводы по ней не ездили, местами тропа терялась в кустарнике, но она все же показывала французам, что маршрут есть. Установленные по обе стороны от деревни орудия смотрели именно на нее, готовые в любой момент расчистить путь наступающей пехоте.

За спиной у Шарпа застучали топоры, зашумели падающие деревья. По приказу лорда Веллингтона каждый полк выделил по одной роте для прокладки вдоль хребта тыловой дороги, что позволило бы в случае необходимости быстро перебрасывать войска с одного участка на другой. Солдаты валили деревья, вырубали кусты, убирали камни и выравнивали землю, чтобы обеспечить доставку пушек к любой опасной точке. Работа предстояла огромная и, как подозревал Шарп, напрасная, поскольку французы — в этом он не сомневался — еще не настолько спятили, чтобы идти напролом, через хребет.

Хотя некоторые уже демонстрировали безрассудство. С десяток офицеров, желая получше рассмотреть неприятельские позиции, поднимались на отходящий от основного массива отрог. Будучи вполовину ниже хребта, он представлял собой платформу, на которой войска могли бы сосредоточиться перед штурмом, а потому британские и португальские пушкари спешно наводили на него орудия. Как только французы приблизились к перемычке, соединявшей отрог с хребтом, одна из пушек выстрелила. Тысячи птиц с тревожными криками поднялись с деревьев. Ветерок подхватил и понес к востоку грязно-белое облачко. Ядро, оставляя за собой тонкий хвост порохового дыма, описало дугу и взорвалось в нескольких шагах от французских всадников. Одна из лошадей в панике метнулась в сторону, другие остались на месте. Французы, развернув подзорные трубы, уставились на противника вверху.

Еще два орудия ударили залпом, и эхо отскочило от восточных холмов. Одно из орудий было, по-видимому, гаубицей, потому что дымок горящего фитиля поднялся высоко в небо. На сей раз взрыв отбросил в сторону лошадь, а на сухой, бледной траве расцвело пятнышко крови. Глядя в трубу, Шарп видел, как француз вскочил на ноги, отряхнулся, вытащил пистолет и, приставив к голове животного, избавил его от дальнейших мучений. Потом снял седло, уздечку и чепрак и поспешил вернуться в лагерь.

Тем временем все больше и больше французов, как пеших, так и конных, поднимались на отрог. Идти туда, куда бьют пушки, подставлять себя под ядра казалось безумием, и все равно десятки любопытных перебирались через речушку и карабкались по склону только для того, чтобы поглазеть на британцев и португальцев. Пушки продолжали палить. Это не было стаккато битвы, одиночные выстрелы звучали разрозненно, потому что артиллеристы экспериментировали с зарядами и длиной запала. Положишь слишком много пороху, и ядро перелетит отрог и упадет где-нибудь у ручья. Отрежешь слишком длинный запал, и оно, попрыгав, еще долго будет пыхтеть, прежде чем взорвется, не причинив успевшему укрыться неприятелю никакого вреда. Каждый взрыв отмечало грязное облачко дыма, на удивление крохотное, но Шарп видел, как разлетаются во все стороны смертоносные осколки.