Проект по дружбе E-Book

Юля Артеева

• Herausgeber: Жанры
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 392

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Женя Гольцман выполняет на отлично все, за что берется. Учится, слушает маму и следит за своим весом. Так же усердно она ненавидит своего одногруппника в колледже. Ярослав Шмелев игнорирует правила, устраивает бардак вокруг себя и даже в своей голове. Женя для Ярослава – тощая заучка, он для нее – просто идиот. Однажды они так сцепляются на социологии, что преподаватель предлагает им совместный проект, чтобы проверить, есть ли дружба между мужчиной и женщиной. Теперь Женя должна сходить на свидание со своим лучшим другом, а Ярик - подружиться с девушкой. Будет ли в этом споре победитель или проиграют оба?

Leseprobe

Юля Артеева Проект по дружбе

© Артеева Ю., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Глава 1

Женя

– Шмелев, будьте добры, занимайте свое место чуть быстрее.

Наш социолог предельно сдержан и вежлив, как обычно. Я же фыркаю и демонстративно громко защелкиваю кольца на блокноте. Придурок Ярослав всегда опаздывает. Ненавижу таких, если честно. Сами не учатся и другим не дают.

Так. Не отвлекаться. Концентрируюсь на своих строчках. Стучу по парте красной ручкой, потом почти бездумно подчеркиваю определение. Черт! Шмелев сбил, сволочь. Он еще и громко усаживается за парту, скидывает рюкзак на пол, «отбивает пять» своему другу.

Заправляю за уши волосы, машинально смотрю на светлые концы. Я покрасилась только позавчера и к новому цвету еще не привыкла. Нет. Не о том думаю. Итак, социология.

– Из этого определения непосредственно вытекает, что каждая дружба – уникальна, поскольку определяется набором связей, их крепостью и значимостью, – тем временем продолжает Вячеслав Анатольевич, и я с готовностью кидаюсь конспектировать.

– А попроще нельзя? – развязно интересуется Ярик.

Я раздраженно выдыхаю, потому что ненавижу, когда перебивают. Но дурацкому Шмелеву закон не писан. Наш же социолог отвечает обманчиво доброжелательной улыбкой. Перекидывает длинный темный хвост с одного плеча на другое, поправляет очки:

– Ярослав, вы на мои пары приходите просто поспорить? Еще раз напомню, я допускаю разговоры с места, только когда они касаются темы занятия.

– А это разве не касается темы?

Социолог игнорирует выпад и продолжает:

– Если мы обратимся к словарю, то увидим, что дружба определяется там как личные устойчивые отношения между людьми на основе симпатии, уважения, общих интересов, духовной близости, взаимной привязанности и понимания.

– А что насчет дружбы между мужчиной и женщиной? – снова подает голос Шмелев.

Выразительно закатываю глаза, глядя на подругу рядом. Алина понимающе улыбается.

– Ты заткнешься, может быть? – шиплю я, оборачиваясь.

– Гольцман, ты за ручками своими разноцветными следи, – хмыкает этот идиот, – вдруг закончатся, и ты конспект подчеркнуть не сможешь.

– Ярик, ты дебил просто высшего уровня.

Вячеслав Анатольевич резко опускает ладонь на стол:

– Гольцман, Шмелев, вы по-хорошему не понимаете?

Я моментально краснею от стыда, а Ярослав нахально сообщает:

– Так мы опять по теме. Вот с Евгенией я бы дружить точно не стал.

Социолог почему-то улыбается себе в усы, снова поправляет длинный хвост и спрашивает:

– Почему же?

– Ну, вы сказали, что дружба основана на симпатии. А тощая Гольцман мне вообще не нравится.

– Идиот! – бросаю я хмуро, но на самом деле испытываю глубокое удовлетворение. Тощая. Мне нравится это слово. Почти как «стройная». И уж гораздо лучше многих других.

– Ярослав, вы очень буквально восприняли определение. Хоть мне и приятно, что вы все-таки меня слушаете. Вот у вас есть друг, верно? Ктитарев.

– Ну есть, – нехотя отвечает Шмелев, будто сдается, а я торжествую и лезу в пенал за зеленой ручкой.

– Значит, у вас к нему симпатия. Как к человеку. С этим вы спорить не будете?

– Ну.

– Соответственно, мы можем говорить о симпатии как о чувстве, которое возникает не только к девушкам с формами, так?

– Допустим. Но к Гольцман у меня симпатии как к человеку, – выделяет он интонацией, – нет.

Я прикладываю ладони к пылающим щекам. Кому я вообще не стремлюсь понравиться, так это ему. Самый раздражающий персонаж во всей группе, и к тому же вечно меня цепляет. Но такое хамство все равно расстраивает.

– А вы достаточно с ней общались? Потому что в отличие от поверхностного приятельства, дружба – отношение глубокое и интимное, предполагающее не только верность и взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие, любовь, если хотите. Думаете, подобные отношения могут родиться просто так?

Не сдерживаюсь и язвительно говорю преподу:

– Шмелев просто не из тех, кто в состоянии общаться с девушкой дольше недели.

– Да потому что это противоестественно! – вскидывается Ярик.

– Что? Разговаривать?

Мы разворачиваемся друг к другу и сцепляемся раздраженными взглядами. Социолог же замолкает и наблюдает за нами, как за неведомыми зверушками. Всегда так делает, когда его занимает беседа между учениками. Он позволяет нам говорить с места и даже спорить, когда это касается темы занятия. Кажется, Вячеслава Анатольевича даже забавляет то, как мы распаляемся.

– Нет. Дружить с тобой. Или, окей, с любой другой девушкой.

– Это еще почему?

– Ты вроде отличница, а слушаешь плохо. Тебе сказали – дружба основана на любви.

Я указываю на него зеленой ручкой:

– Ты не в курсе, что любовь бывает разная? Матери к ребенку, например. Друзья тоже могут любить друга друга, – я подыскиваю слово, – ну, как родственники.

Шмелев складывает руки на груди и кривит губы:

– Мужчина и женщина не могут любить друг друга как родственники.

– А брат с сестрой?

– Да чего ты пристала к семейным отношениям? Рандомные разнополые люди не могут дружить!

– Могут! Вот мы с Долиным дружим.

Тут Ярик смеется:

– Да твой Долин тебя хочет, сто пудов!

– Ты просто узколобый дебил, – выдаю почти злобно, потому что взбешена до предела.

Здесь, наконец, оживает препод:

– Гольцман, Шмелев, вынужден вас остановить. Диалог был интересным, но взаимные оскорбления меня уже не вдохновляют. Но у меня есть предложение.

– Какое? – пытаюсь переключиться с тупого одногруппника обратно на учебу.

– Сделаете проект, – говорит социолог, – вместе. Утвердим тему и основные тезисы. Проведете исследование. Если сдадите достойную работу, получите автомат за экзамен.

Цветная ручка замирает в воздухе:

– Какой еще проект?

– О разнополой дружбе.

– Но вы же никому не ставите автомат.

– А вам поставлю.

– А если не сделаем? – лениво интересуется Ярик.

– Двойка за экзамен, и отправляетесь на пересдачу.

От возмущения я даже дышать перестаю. Алина аккуратно берет меня за кисть, все еще висящую в воздухе, и опускает мою руку на стол. Двойка. Нормально? Мне – двойку! У меня четверки нет ни одной! Пересдача! Да я слова такого не знаю!

Но в том, что Вячеслав Анатольевич именно так и поступит, сомневаться не приходится. Когда преподаешь гуманитарный предмет в IT-колледже, это, видимо, обязывает к излишней принципиальности. Он вечно стремится доказать серьезность своей науки.

Слышу, как сзади тяжело вздыхает Шмелев. Шепчет другу:

– Меня отец на хрен убьет.

Ктитарев хмыкает:

– Да я в курсе. Так соглашайся, чего ты артачишься?

– С ней?

– Да какая тебе разница?

Шмелев снова тяжело вздыхает. Придурок. Как будто я прямо хочу с ним работать. Предел всех моих мечтаний!

– Я могу, – начинаю я, но голос хрипнет, и мне приходится откашляться и начать заново, – я могу сделать проект одна?

– Нет, Гольцман, в этом и смысл, чтобы исследование о разнополой дружбе проводили девушка и молодой человек.

Я не сдаюсь:

– А я могу взять другого напарника?

– Вы слишком много торгуетесь. Теперь нет. К тому же это прекрасно, что у вас разные взгляды на тему исследования. В споре рождается истина.

Возмущение снова перехватывает мне горло.

– Жень, выдыхай, – Алина наклоняется ко мне и успокаивающе поглаживает по плечу.

– Я согласен, – вдруг говорит Шмелев.

Оборачиваюсь к нему и в немом шоке шарю взглядом по его лицу. Он красивый. И знает об этом. Что делает его характер еще более мерзким. Но черты лица у него, безусловно, как на картинке. Чуть заостренный прямой нос, яркие изогнутые губы, серые глаза со смешинкой. Ямочки на щеках, девчонки по ним просто сходят с ума, я много раз слышала. Он мне улыбается и становится похож на сытого кота. Прищуриваюсь и пытаюсь понять, зачем Яр это делает.

– Да ладно тебе, не хочешь получить автомат? – говорит он. – Нам-то самим не обязательно дружить ради проекта о дружбе, разве нет?

– Ну, – неуверенно начинаю я и почти готова уже признать, что он прав.

Но тут Шмелев все портит. Говорит:

– Давай, Жендос, это не больно.

– Я сто раз просила так меня не называть! – закипаю моментально. – Ты знаешь и все равно каждый раз так делаешь!

– Гольцман, остынь. Давай потерпим друг друга, мне реально нужен этот экзамен, – говорит он внезапно устало.

Я замолкаю, а потом нехотя соглашаюсь:

– Мне тоже.

Алина постукивает меня пальцем по руке:

– Жень, препод.

Я перевожу взгляд на Вячеслава Анатольевича.

– Мы сделаем, – говорю через силу.

– Что ж, вот и чудно. Итак, вернемся к теме. Концепция дружбы появляется еще в Древней Греции…

Я склоняю голову и смотрю в свой идеальный конспект. Я только что согласилась работать со Шмелевым над проектом. У меня что, помутнение рассудка случилось? Очевидно же, что он все испортит. С другой стороны, лучше это, чем пересдача. Меня от одной мысли передергивает.

В конце лекции я собираю ручки в пенал и придерживаю Ярика за плечо, когда он проходит мимо. Тут же отдергиваю руку. Но он остается стоять рядом со мной.

Говорю:

– Задержись, побеседуем.

– О чем? – он нетерпеливо переступает с ноги на ногу.

– Шмелев, – я теряю терпение, – мы с тобой теперь завязаны, нравится тебе или нет. Надо обсудить, как будем делать проект.

– Да ясно как. Ты сделаешь, а я просто примажусь.

От такой наглости я снова немею. Раскрываю рот и удивленно распахиваю глаза. Яр прыскает и со вкусом хохочет:

– Релакс, Жендос. Сделаем все вместе.

– Я же просила не называть меня так!

– Ну, видишь, зато к тебе вернулся дар речи. Ладно, есть идея, Гольцман.

Я недоверчиво смотрю на него исподлобья. Складываю руки на груди. Интересуюсь:

– Какая же?

Шмелев садится на ближайшую парту, взъерошивает темные волосы. Он постоянно зарывается пальцами в свои волосы, и они непослушными вихрами торчат в разные стороны, но выглядят неизменно стильно. Сообщает:

– Теория по большей части будет на тебе, уж извини.

– Не извиняю. Будем делать все пополам. Я за тебя пахать не собираюсь. Понял?

– Гольцман, ты идеалистка, я никогда не сделаю что-то настолько хорошо, чтобы ты была довольна. Тогда какой смысл?

Я раздраженно выдыхаю. Черт дернул социолога дать нам это задание, не иначе. Мы же двух фраз сказать друг другу не можем, чтобы не начать кипеть. Но надо признать, что Ярик прав. Что бы он мне ни прислал, я наверняка буду недовольна и все буду править.

Прикрываю глаза. Пытаюсь взять под контроль эмоции. Снова смотрю в его самодовольное лицо.

Говорю с сарказмом:

– Что по поводу практической части? Или твои идеи закончились на том, что я сделаю всю работу за двоих?

– Нет, – он улыбается, но как-то не очень приятно, – сделаем, как хочет препод. Проведем исследование.

– Какое?

– Пойдешь на свидание со своим Долиным. Проверим, какая у вас дружба.

– Ты вообще не в себе?

– А что? Чем не эксперимент? Очень даже подходит к теме.

Мой голос почти звенит от гнева:

– Оставим даже то, что ты просто придурок и пытаешься меня задеть. Скажи мне, ты слишком тупой, чтобы понять, что один случай – это слишком мало для исследования? Нужно опросить, скажем, сто человек, чтобы свести статистику.

Шмелев цокает языком:

– Не будь такой душной. Если мы опросим сто человек, девяносто из них соврут. А тут все чисто. Не подкопаешься.

– Хорошо, – соглашаюсь я, нащупывая в голове смутную идею, – допустим. Я схожу с Долиным на свидание.

– На три, – тут же перебивает Шмелев.

– На три. Чтобы проверить, реально ли у нас дружба или у нее есть другая, – я с трудом подыскиваю слово, – подоплека.

– Умница, рад, что ты согласилась.

– Но, – выдаю с большим удовольствием, – ты сам должен будешь подружиться с девушкой.

– Чего?

– Того. Все поровну. Я рискую своей дружбой, а ты рискуешь своим статусом хладнокровного мачо. Я иду на три свидания с другом, а ты три недели общаешься с девушкой. Пытаешься завязать дружеские отношения.

Очень довольная собой, я улыбаюсь. Сейчас он откажется. Не будет Шмелев пытаться подружиться с девчонкой, слишком мерзкий у него характер.

Подтверждая мои догадки, он морщится:

– Это тупо.

– Тупо, что ты хочешь сделать из меня подопытную крысу, а сам выйти сухим из воды, разве нет?

Он замолкает и впивается в меня злым взглядом. Вдыхает. Выдыхает. Я улыбаюсь. Собираюсь снова предложить безболезненный вариант с опросом. Но тут Ярик прищуривается и выдает:

– А договорились. Торгово-рыночные отношения, да?

– Да, – говорю недоверчиво.

Согласился? Быть того не может. Наверное, просто хочет доказать мне свою мифическую правоту. Кажется, я недооценила его упрямство. Черт. Но отступать как будто уже поздно. Я молча поджимаю губы. Сдавать назад ведь нельзя. Свое упрямство я недооценила тоже.

Шмелев ухмыляется, кажется, понимая, что я на самом деле блефовала:

– Ну, тогда адьез, Гольцман, вроде все порешали.

– Подожди, – я суетливо достаю телефон из рюкзака, – оставь свой номер.

– Зачем? Хочешь меня склеить?

Я устало тру переносицу:

– Просто скажи номер, Яр.

– Найдешь меня в соцсетях.

– Чтобы ты меня там игнорил? А знаешь что? Можешь не говорить. Вали на все четыре стороны, – я распаляюсь и слишком активно машу руками. – Забыл, что я староста? Думаешь, не смогу узнать твой номер?

– Какая же ты дотошная, – почти стонет он, но все же нехотя диктует мне цифры.

Записываю и поднимаю на него взгляд. Ярик смотрит так, как будто я – отвратительное насекомое. Маленькое, неприятное и ничтожное. Но я плевать хотела на его мнение с высокой колокольни. Поэтому улыбаюсь максимально сладко:

– Встретимся завтра после пар в «аквариуме». Набросаем план теории и практики.

– Уже?!

– Шмелев, если ты собираешься сделать все в последний момент, то должен понимать, что я тебе не позволю.

Тогда он молча уходит, и я просто сверлю взглядом его широкую спину в черной футболке. Ничего, я его достану.

Глава 2

Женя

Я убираю в сумку пенал и только тут понимаю, на что в действительности согласилась. Три свидания с Долиным! Зачем? Мы хорошо дружим, и, хоть я уверена в нем и наших отношениях, провоцировать его как-то нечестно. Могу ли я сказать ему об этом? Или это испортит эксперимент?

Застываю, задумавшись. Что важнее? Наша дружба или мой проект? Чувствую неприятное и какое-то липкое беспокойство. Честно ли так поступить с другом? И что вообще подразумевают под собой эти три свидания? Мы и так проводим много времени вместе. Ходим в кино или зависаем где-нибудь в кафе.

Принимаю решение ничего не делать до завтра. Может быть, Шмелев вообще передумает, я почти уверена, что он непостоянный. Сам не захочет заводить дружбу с девушкой. Для него это вообще противоестественно, судя по тому, что я слышала. Девочки в колледже обсуждают его на каждом углу. В туалетах, в столовой, в коридорах.

В кабинет заглядывает Алина:

– Жень, идешь?

– Да, – отмираю я.

Как робот следую за подругой, и мы спускаемся в столовую. Там я беру кофе и больше ничего. Склоняюсь над кружкой и дышу. Пахнет очень вкусно. И не только мой напиток. Здесь пахнет едой отовсюду. Аромат висит в воздухе и настойчиво тянется ко мне с соседних столов. Но мне есть нельзя. Пью кофе в надежде, что он обманет мой пустой желудок. Ничего, потерплю. А дома уже сделаю себе салат, без тонны масла, как тут в столовке привыкли.

– Жень, ты снова не голодная? – спрашивает Алина, уплетая пирожок с картошкой.

– Не голодная, – подтверждаю я, с трудом сдерживая слюноотделение.

Ничего, стерпится. Зато сила воли вырастет офигеть какая. Но я все же тоскливо провожаю взглядом очередной кусок пирожка, который исчезает во рту моей подруги, непозволительно стройной для такого аппетита. Отвернуться, не думать, переключиться.

Делаю глоток кофе.

– Так что вы там со Шмелевым? Договорились? – интересуется Алина с набитым ртом.

Я морщусь, но вовсе не от отвращения:

– Харитонова, блин, ты бы хоть прожевала, не разобрать, что ты там говоришь.

– Разобрались со Шмелевым? – повторяет она уже отчетливее.

Я же снова прихожу в нервное возбуждение:

– А как с ним разберешься?! Придумал какое-то идиотское правило, на которое я сдуру согласилась.

– Какое?

– Ну, вроде как я должна сходить на три свидания с Антоном, а Яр должен три недели пытаться подружиться с девушкой, – уныло поясняю я.

Верчу кружку, наблюдая, как ручка описывает ровный круг.

Подруга же приходит в полный восторг:

– Да ладно?! Это же круто! Я давно говорю, что вам с Долиным надо быть вместе!

Я подавленно молчу. В другой ситуации я бы уже принялась горячо доказывать, что мы с Антоном только друзья. Но сейчас на это нет никаких сил. Я просто снова подношу кружку к губам. И наблюдаю, как в столовую заходит Шмелев, вызывая шепот своих поклонниц. Обвожу взглядом помещение и вижу, что подавляющее большинство девчонок склоняют головы ближе друг к другу, чтобы поделиться эмоциями, стреляют глазами в его сторону. Что за идиотский природный магнетизм!

Раздражаюсь еще больше из-за того, что понимаю – я сейчас пялюсь на него точно так же, как и все остальные. Ну уж нет! Сердито отворачиваюсь.

А ведь в нашем колледже хватает парней. Правда, симпатичных не так уж и много, вот Ярику и достается такое внимание.

– Привет, малышка! – Долин чмокает меня в щеку и приземляется на соседний стул. – Алина, мое почтение.

– Ты только приехал? – удивленно выкатываю глаза.

Он лучезарно улыбается и пожимает плечами. Щелкает пальцем по моей кружке:

– Опять двигаешься на своем топливе?

– Мое топливо – это знания, Антон, – назидательно говорю я.

Он фыркает и громко смеется:

– Ну да, ну да. Как дела, девчат? Чего такие хмурые?

– Это ты слишком веселый.

Алина же со свойственной ей простотой выдает правду:

– Женька со Шмелевым поцапалась на социологии.

– А это что, новость? Малышка, не в первый же раз, ты чего загрустила? – он внимательно всматривается в мое лицо, а я неловко прячу глаза.

– Да им дали проект совместный.

Господи, замолчит она или нет?! В панике я перебиваю:

– Не важно! Не важно. Просто он меня взбесил, как обычно, вот и все.

Почему-то мне не хочется признаваться Антону, на что я согласилась. Даже если завтра мы спокойно поговорим со Шмелевым и отменим эту идиотскую затею, все равно будет ощущение, что я поступила как-то неправильно. Но почему? Я же наоборот говорила о том, что с Долиным у нас крепкая дружба.

Ладно, разберусь с этим позже.

Поэтому перевожу тему:

– Доля, а ты чего приехал? Ради одной пары? Уж прогуливал бы до конца.

– Так сегодня репетиция.

– Ой, а я пропустила, скоро КВН? – Алина облизывает масляные пальцы и берется за кусок пиццы.

Сглатываю слюну и пытаюсь вслушаться в ответ Антона. Рассеянно переспрашиваю:

– Когда?

– Жень, что со слухом? – Доля фыркает, разваливается на стуле и улыбается. – Перед праздниками, в пятницу на следующей неделе.

– Значит, ты учиться до пятницы не собираешься? – сварливо интересуюсь я.

– Ой, бабуль, расслабься.

– Ты бы хоть на первые пары приезжал.

– Жень, все, хорош, – Антон привычно осаживает меня.

Он подбирает с тарелки Алины корку от пиццы и с аппетитом вгрызается в нее.

– Фу, Долин! – кричу я.

Подруга смеется:

– Чего фу? Я ж ее не облизывала.

– Ну да, – подтверждает Доля, пережевывая тесто, – да и вообще это кощунство – оставлять самое вкусное.

Смотрю, как он сосредоточенно ест, и думаю, что Антон, конечно, тоже симпатичный. Не так очевидно красив, как Шмелев, но совершенно точно привлекательный. Тут же злюсь на себя, что сравнила его с придурком Яриком, но уже не могу остановиться. Думаю, что Долин более приятный, все время на позитиве, но не с издевательской ухмылкой, а с лучезарной улыбкой. Он кавээнщик – открытый, смешливый, общительный. Светлый ежик волос, зеленые глаза. И почему он мне не нравится?

Тут же внутренне вспыхиваю. Дожили. Из-за идиотского проекта я, кажется, уже свернула не туда. Нельзя так придирчиво разглядывать друга и выискивать причины, по которым он тебе только друг, понимаете? Идиотизм.

К счастью, Долин смотрит на часы и подрывается с места:

– Ладно, девчат, я побежал. Жень, не расстраивайся из-за Ярика, прими как данность, что вы с ним как кошка с собакой, и не обращай внимания.

Проходя сзади, он мягко толкает меня в затылок и задорно улыбается, когда я возмущенно оборачиваюсь.

– Малышка, не грусти! – кричит он мне уже в дверях столовой.

А я ловлю взгляд Ярика, который ухмыляется со вполне ясным посылом. Кривлюсь и еле удерживаюсь от того, чтобы показать ему неприличный жест.

Внутри все кипит от возмущения. Прямо чувствую где-то в недрах своего тела пузырьки гнева, которые поднимаются вверх и заставляют подпрыгивать крышку моего воображаемого чайника. В этот момент я решаю утереть Шмелеву нос. Он слишком самодовольный! Назло ему схожу на три свидания с Долиным! Только дурак может подумать, что между нами может быть что-то, кроме дружбы. Я докажу Яру, что он не прав. А вот когда он будет пытаться завести дружбу с девушкой, я уж от души покуражусь.

Глава 3

Женя

Когда захожу домой, там ожидаемо никого нет. Папа в командировке, мама на работе. А она так рано вообще никогда не возвращается. В коридор выходит мой рыжий кот.

– Привет, Рекс, – шепчу я и присаживаюсь, чтобы погладить животное.

Он довольно урчит. Не уверена, что это радость по случаю моего возвращения, Рекс просто знает, что скоро его накормят.

Я раздеваюсь – куртку на вешалку, ботильоны на полку, сумку отношу в комнату. Там я переодеваюсь в домашний костюм. Перед зеркалом задираю мягкую свободную кофту и придирчиво разглядываю фигуру. Хоть Шмелев сказал, что я тощая, я прекрасно вижу, что это не так, я не слепая. Просто он утрирует, как и всегда. Живот плоский, и я даже вижу очертания пресса, но мне бы хотелось быть более сухой. Идеальной, понимаете? У меня все должно быть идеально.

Иду на кухню, мою руки и распахиваю холодильник. Желудок реагирует радостным урчанием. Ничего, дорогой, сейчас. Достаю овощи, режу помидоры, огурцы, листья салата и редис. Заправляю все это бальзамическим уксусом. Он гораздо менее калорийный, чем масло. Наливаю себе воды с лимоном из графина. И наконец сажусь за стол.

Это моя любимая часть дня. Когда учеба заканчивается, у меня есть законный перерыв на отдых и еду и время побыть наедине с собой. В этот момент я по-настоящему расслабляюсь. Смакуя салат, я прикрываю глаза, делаю глубокий вдох и прислушиваюсь. Ничего. И мне это нравится. Обожаю тишину квартиры. Я никогда не ем под фильм или сериал, это не самая полезная привычка. А я стараюсь, чтобы все было правильно.

Открываю глаза и смотрю в окно. Все серо. Вроде бы весна должна пробуждать природу, но пока март только нагоняет тоску. Блекло, безжизненно, тускло – вот как выглядит мир из моего окна. Салат в моей тарелке – и тот гораздо более красочный.

Когда заканчиваю, сразу загружаю посудомойку, так меня приучила мама. Она ненавидит, когда в раковине стоит грязная посуда. Говорит, это сразу создает ощущение бардака.

Иду в комнату и сажусь за стол. Достаю ежедневник и отмечаю галочками дела, которые сегодня сделала. Проверяю записи на завтрашний день, нехотя добавляю туда встречу со Шмелевым, будь он неладен. Открываю часть, разлинованную точками, и заполняю строки, особо не думая. Это привычка, которая очень хорошо разгружает голову. Я просто излагаю все, что приходит на ум. В основном эмоции от прошедшего дня, но фишка в том, чтобы писать не думая. Я делаю это уже на автомате и потом зачастую даже не перечитываю.

Сажусь за уроки. Обстоятельно и не торопясь выполняю задания. Мой отдельный вид медитации. Забываю обо всем, когда погружаюсь в учебу, и очень люблю это ощущение. Потому что для меня это – безопасное пространство. Тут я все знаю. А что не знаю – с тем легко могу справиться.

Даже не замечаю, как на улице темнеет. В замке ворочается ключ. Отодвигаюсь вместе со стулом и растерянно моргаю – разве уже так поздно?

Иду в коридор. Там мама вешает полушубок в шкаф:

– Привет, зайка.

– Привет. Как день?

– Неожиданно легко, – она убирает сапоги в обувницу, – вот получилось пораньше уйти.

Я машинально смотрю на часы. Девять вечера. Мама перед зеркалом поправляет макияж. В этом она вся. Даже дома она должна выглядеть на все сто.

– Приготовить тебе что-нибудь? – интересуюсь я.

– Нет, зайка, я поела на встрече. Как в колледже?

– Все хорошо, – говорю я и потом вдруг добавляю, не успев прикусить язык, – проект дали по социологии, препод обещал автомат.

– Социолог? Он же не ставит автоматы, – морщится мама, припоминая, и идет к себе в спальню. Я бреду за ней.

– А нам решил поставить.

– Кому это вам?

Черт. Надо было вообще молчать. Так всегда – выболтаю ей сначала что-то, а потом жалею.

– Мне и еще одному парню из группы.

– Какому?

– Мам.

– Что? Нормальный вопрос. Отличник? Вниз тебя не потянет?

– Мам!

– Просто хочу, чтобы ты получила автомат, что такого?

Я смотрю, как она меняет брючный костюм на легкий домашний халатик. Моя мама очень красивая. И фигура у нее что надо. Хотя она никогда не придерживается какой-то особенной диеты. Жалко, что я этого прикола не унаследовала.

– Я получу.

– Вот и чудненько, – она целует меня в щеку, проходя мимо, и ее светлые волосы щекочут мне нос.

– Вот и чудненько, – повторяю я, оставшись в комнате одна.

Щелкаю выключателем, и помещение погружается во тьму. Я же остаюсь в смятении. Стандартная эмоция при общении с мамой. Она вроде бы участливая и заботливая, но во всем чувствуется неуловимая железная хватка юриста. Профдеформация. Или характер. Черт ее знает.

– Жень! – кричит мама с кухни. – Я же говорила тебе ставить тарелки в низ посудомойки!

Я вздыхаю и иду к ней:

– Да, мам, извини, но она же полупустая, какая разница?

– Такая разница, что есть правила, и их придумали не просто так.

– Да какие правила, мам? Это же ты сама и придумала.

– Ты видишь вот эти штырьки? – она надавливает мне на плечо, заставляя нагнуться. – Они тут не без причины. А специально для тарелок. И где? Внизу.

Я закатываю глаза и молча переставляю посуду так, как ей нужно. Разгибаясь, смотрю на маму, которая уже безмятежно наполняет свой бокал вином. Оно холодное, и стекло сразу запотевает. Мама снова выглядит, как белокурый ангел, особенно в своем молочном шелковом халате.

– Так что там с проектом?

– Ничего, – бормочу я, растеряв все воодушевление.

– А какая тема?

– Дружба.

– Что, без конкретики?

– Мам, – я уже откровенно нервничаю, – какая разница? Мой же проект. Я сделаю.

– Но ты же в нем не одна, – напирает она.

– Надо будет, сделаю одна! – рявкаю я. – Спокойной ночи!

И сбегаю в свою комнату. Захлопываю дверь, прислоняюсь к ней спиной и выдыхаю. Не знаю, что со мной. Я всегда так тянусь к маме – и не могу выдержать рядом с ней и двух минут без истерик. Она всегда так давит! Словами, интонацией, энергетикой. Сразу хочется телепортироваться в любую другую точку планеты. Хотя повода ведь не было. Не было же? Она ничего плохого не сказала, просто интересовалась моей жизнью. Кто-то посчитал бы это за счастье. Я сразу чувствую ощутимый укол совести. Зря я так. Беру из шкафа пижаму и иду в ванную. В коридоре медлю и шагаю дальше, на кухню. Неловко замираю на пороге:

– Мам, извини.

– Ничего, зайка. Ты, наверное, просто устала? Проект – это большая ответственность.

Она сидит, положив ноги на соседний стул, пьет вино, смотрит телевизор. Перед ней тарелка с сыром. Вся эта картинка – идеальная. Как запотевший бокал, как стройные ноги моей мамы, как ее нюдовый свежий педикюр. Хотела бы я быть такой же.

– Да, – бормочу неразборчиво, – большая ответственность.

Захожу в ванную и там тоже пытаюсь расслабиться. Насыпаю соль с лавандой, кладу на лицо тканевую маску, потом сосредоточенно мажусь маслом для тела. Когда выхожу, с мамой уже не заговариваю, хочется просто спать. Расстилаю постель, ложусь на свежее шуршащее белье, от восторга зажмуриваюсь. Но перед сном нужно сделать еще кое-что. Беру телефон и нахожу номер Шмелева. Пишу ему сообщение.

Я раздраженно рычу себе под нос, но ничего не отвечаю, он этого и добивается. Так что просто убираю телефон под подушку. Нужно спать, иначе завтра будут синяки под глазами.

Глава 4

Женя

Я сижу в «аквариуме» и нервно барабаню по столу ручкой. В нашем колледже все так называют холл второго этажа – за панорамные окна и стеклянные перегородки, через которые видно лестницу. Здесь и зона со столами для любителей поучиться, и зона с пуфиками для тех, кто в колледж приходит просто тусоваться. Автоматы с едой и кофе – для полноты картины. Многие отсюда вообще не вылезают. Я сама часто здесь бываю, но занимаю обычно дальний стол между окном и кадкой с деревом, там не так шумно.

Я нервничаю, потому что Шмелев опаздывает уже на десять минут и трубку не берет. К тому же я в полном раздрае по поводу дурацкой практической части проекта. Уверена, что Яр меня жалеть не будет. Придумает какую-нибудь гадость, которая непременно испортит мою дружбу с Антоном. И что еще хуже – как насолить самому Ярику, я так и не придумала. По всему выходит, что какую бы девушку я ни выбрала для него, дружбы у них не выйдет. Он просто заведет свои обычные отношения-однодневки и скажет, что я была не права. Мол, мужчина и женщина не могут дружить, вуаля, я все доказал. А я никак не смогу это контролировать!

В тот момент, когда ручка в моих пальцах достигает сверхзвуковой скорости, наконец, появляется Шмелев. Собственной персоной, блин. Черные джинсы, которые сидят идеально, толстовка с небрежно поднятым капюшоном, гул поклонниц, заполняющий помещение. Раздражает каждая деталь. Идет он, конечно, нарочито не торопясь. Здоровается со всеми подряд – с парнями за руку, с девчонками в щеку. Каждую приобнимает за талию, Казанова доморощенный.

Сжимаю губы и прослеживаю его замысловатый путь сквозь полуопущенные веки. Ярик на меня не смотрит, но движется, тем не менее, в мою сторону. Специально бесит меня!

– Привет, Жендос! – наконец говорит он, присаживаясь на стул рядом.

– Еще медленнее не мог идти?

– Ну конечно мог, заучка, но решил, что тебя инсульт разобьет в таком случае. В одиночку проект я точно делать не стану, хотя, – он награждает меня выразительным взглядом, – может быть социолог пожалел бы меня.

– За что это?

– За то, что моя напарница отбыла в мир иной, – он принимает скорбный вид.

– Ты такой идиот, мне даже почти надоело это повторять.

– Ладно, Жендос, признайся, что я просто тебе нравлюсь.

Я едва не задыхаюсь:

– Что?! Лучше ты признайся, Шмелев, – до тебя никак не может дойти тот факт, что в мире существует девушка, которой ты не нравишься!

– Релакс, милая, а то реально кони двинешь.

– Перестань это повторять, – шиплю я, нервно заправляя прядь волос за ухо.

– Давай уже, Гольцман, зачем звала? – он демонстративно смотрит на часы.

– Договориться! Я делать все в последний момент не собираюсь, ясно тебе?

– Окей. Договаривайся.

Я выдыхаю, на секунду опускаю веки. Даю себе мизерную передышку, сжимая в пальцах ручку. Нагретая пластмасса меня как будто успокаивает. Я расправляю плечи и говорю:

– Итак. Будем встречаться дважды в неделю и работать над проектом, – Шмелев закатывает глаза, – также каждый из нас будет вести записи по своей практической части.

– Какие записи?

– Типа дневника. Какие-то выдержки можно будет потом приобщить к работе. И в любом случае по ним будет проще отследить ход эксперимента.

Яр подается вперед и упирается локтями в стол:

– Тебе уже говорили, что ты ненормальная?

– Что тебе опять не нравится?

– Да ты явно с ума сошла. Кто будет так серьезно воспринимать работу по социологии?

Я тоже наклоняюсь вперед так, что чувствую запах его парфюма, и наставляю на него указательный палец:

– Можешь издеваться сколько угодно, я все это уже проходила. Учеба для меня важна, и я не позволю тебе все испортить. Я ни разу не попадала на пересдачу.

– Все бывает в первый раз, Гольцман.

– Да, – я притворно улыбаюсь, – вспомни эту философскую мысль, когда подружишься с девчонкой.

Шмелев склоняет голову набок и изучающим взглядом движется по моему лицу. Наверняка хочет меня смутить, но я не поддамся. Какое-то время так и сидим друг напротив друга, смотрим. Пахнет от него, конечно, приятно. Что-то свежее, но с терпкой ноткой. Как будто классический мужской парфюм грамотно обыграли, придав современное звучание. Вкусно. Я растерянно моргаю, и на секунду даже пугаюсь. Нет, не нужно мне об этом думать. Зачем? Обычный парфюм, что в этом такого.

Яр что-то чует и впивается в меня еще более внимательным взглядом. Я же стараюсь спасти остатки самообладания, переключаю внимание на тетрадь, шуршу страницами, стучу по столу ручкой:

– Так вот, нужно будет вести дневник.

– Я тебе что, барышня из девятнадцатого века? – перебивает он неприязненно.

Я снова сбиваюсь:

– Что за тупой стереотип?

– Не собираюсь я вести сопливые записи.

– Значит, соберись, – рявкаю внезапно для себя самой, – так надо для проекта!

Яр качает головой:

– Меня от слова «проект» уже тошнить начинает.

– Носи с собой пакет. Итак. С моей частью мы уже определились.

Он кивает и ухмыляется. Откидывается на стуле и обводит самодовольным взглядом наш «аквариум». Говорит, подражая моим интонациям:

– Итак. С кем же я должен буду подружиться?

И я понимаю, что была права. Именно этого он и хочет. Замутит с любой девушкой, которую я выберу, а потом предъявит мне несостоятельность моей теории. Да и, если честно, каждая из них будет рада. Я следую за его взглядом и вижу каждый кокетливый взмах ресниц, каждую неестественную вызывающую позу, чтоб их всех!

И в ту же секунду меня настигает неожиданное прозрение. Такое очевидное, что я не сразу понимаю, как я до этого раньше не додумалась.

Подпираю ладонью подбородок и навешиваю на лицо самое безмятежное выражение. Выдерживаю небольшую паузу.

Предлагаю:

– Подружись со мной, Яр.

– Что?

Я наслаждаюсь. В эту секунду я почти счастлива от того, насколько он обескуражен. Смотрит на меня круглыми глазами, приоткрывает свои идеальные губы. Нервно скользит по нижней языком, и это снова сбивает меня с толку. Мне удается не показать своих эмоций, но эта его мужская притягательность начинает всерьез меня беспокоить. Если мы будем встречаться дважды в неделю, а теперь еще и пытаться подружиться, мне определенно стоит отрастить еще более стойкий иммунитет к хулиганскому обаянию Шмелева. Не то чтобы меня это сильно трогало. Но не помешает быть чуть более невозмутимой, да. Именно так.

– Подружись со мной, – повторяю, прищурившись.

– Издеваешься?

– Хочу, чтобы все было честно. Только и всего.

– Выбери другую девчонку!

– С чего это? – спрашиваю едко.

– С того! Не собираюсь я с тобой дружить! – он кажется действительно разозленным.

– Для меня это тоже не предел мечтаний! – выхожу я из себя. – Но придется, Яр. Давай по-честному. Ты придумал для меня сложное задание, а сам хотел обойтись малой кровью. Так вот, у тебя не выйдет.

Он шумно дышит, и я вижу, как дергаются крылья его носа. Сама гоняю воздух в учащенном темпе. Меня настигает странное ощущение. Как будто бы нам нужно срочно все отменить. Разойтись в пространстве и времени, больше не заговаривать и никогда не спорить. Жить свои привычные жизни. Будто дальше, после этой секунды, все будет совершенно иначе. Сложнее, больнее. Я хмурюсь.

Но отступать по-прежнему не намерена. И Яр, кажется, это видит и наконец осознает в полной мере.

Улыбается лишь одним уголком губ. Большего я, видимо, не заслуживаю. Кивает, говорит слишком спокойно:

– Как скажешь, заучка. Будем дружить.

Я сжимаю зубы и улыбаюсь ему через силу.

Говорю:

– Будем.

– Что надо от меня, давай быстрее.

Тон Шмелева меня задевает, но я стараюсь не показывать обиды. Только передергиваю плечами:

– Я набросала список, что тебе… то есть нам надо будет сделать.

– И что же?

– То, что обычно делают друзья.

– Пьют пиво и обсуждают девчонок? – иронизирует Яр.

– Нет. Говорят по душам, ходят в кино, бывают друг у друга в гостях.

– Не слишком много?

– Мы о дружбе говорим. А не о твоих интрижках на три секунды. Лекцию не слушал? Дружба должна быть основана на эмоциональных связях, симпатии.

– Гольцман, симпатией между нами и не пахнет, – отрезает он.

Я же внезапно выхожу из себя. Чувствую, как моя верхняя губа изгибается, сигнализируя об отвращении. Слова подбираются с трудом:

– Ты тоже мне не нравишься, ясно? В этом и прикол, не поверишь. Но надо постараться узнать друг друга, идти на уступки, искать компромиссы. Ты дебил, но даже я думаю, что и у тебя есть хорошие черты. Если я их узнаю, то, возможно, захочу с тобой дружить. Понимаешь?

Ловлю себя на том, что почти уговариваю Шмелева. Так быть не должно, я ведь просто пытаюсь объяснить свою точку зрения. Но он упрям настолько, что совсем не хочет слушать, только хмыкает:

– Ага.

– Мы договорились. Ты пообещал. Надеюсь, это для тебя хоть что-нибудь да значит.

– Сейчас что от меня надо?

– Сейчас можешь валить к своим бабочкам-однодневкам. Я скину список мероприятий тебе в сообщения.

– Окей, – он поднимается со стула, а потом замирает, о чем-то думает и тут же расцветает неприятной усмешкой, – а что по поводу твоих свиданий?

– А что? – я слегка краснею. – Будут свидания, как договорились, три штуки. Я буду вести дневник.

– Нет-нет, – Яр снова присаживается на стул, – так не годится. Твоими свиданиями буду руководить я.

– Что значит – руководить?

– Гольцман, ты из себя дуру не строй. Это значит, что я буду решать, где, когда и как конкретно они будут проходить. Ясно?

Я фыркаю:

– Да пожалуйста. Яснее некуда.

– Уверена, что согласна на это? Будешь делать все, что я скажу, – Яр ухмыляется.

– Ты меня не напугаешь, – заявляю я и, конечно же, пугаюсь, поэтому добавляю уже тише, – но без жести, хорошо?

– А что для тебя жесть, милая?

– Во-первых, то, что ты называешь меня «милая», – я кривлюсь, – во-вторых, никаких… ну, никакого интима, понятно?

Шмелев откидывается на стуле и громко смеется. Я снова краснею и хмуро жду, когда он закончит веселиться.

– Не бойся, Гольцман, мне тебя девственности лишать не в прикол.

Фраза звучит очень двусмысленно, поэтому я становлюсь еще более пунцовой, а Яр поднимает руки ладонями вверх и со смешком добавляет:

– Способствовать этому не буду, в смысле. Но кое-что сделать придется. Пофлиртовать, взять за руку, одеться иначе, – он крутит пальцем.

Опускаю взгляд вниз, машинально анализируя, что я сегодня надела. Поймите правильно, учеба для меня важна, но я никогда не была отбитой отличницей с немытой головой. Вот и сегодня на мне ботильоны на небольшом каблуке, серые джинсы с завышенной талией и зеленая рубашка со стразами на воротнике. Мама говорит, что зеленый очень идет к моим глазам, делает их цвет ярче. И что этому тупому Шмелеву не нравится?

– Чем ты недоволен? – интересуюсь я.

– Слишком консервативная ты, Жендос. Готов поспорить, эти шмотки тебе самой не очень нравятся.

Я открываю рот, чтобы снова ему нахамить, но вдруг замираю. Мне и правда не нравится эта рубашка. И ботильоны. Джинсы еще ничего, но на этом далеко не уедешь.

Говорю:

– Неправда.

Но Яр, кажется, сразу чувствует фальшь:

– Не ври мне, милая, мы же теперь дружим. Друзья говорят друг другу правду, верно?

Я неуверенно киваю и подтверждаю:

– Угу.

– Значит, и мы должны. И делиться самым сокровенным тоже, разве нет? – его голос становится вкрадчивым, что называется, елейным.

Я понимаю, что он нащупывает для себя выгоду в этой ситуации. И стараюсь не утратить сомнительное ощущение контроля:

– Да. И никому об этом не рассказывать. Друзья умеют хранить секреты, Яр. Ты, кстати, тоже можешь рассказать мне обо всем. Как дела дома? Папа доволен твоей учебой? – я бью наугад, но, кажется, попадаю.

По крайней мере, усмешка его гаснет. Он замирает на мне взглядом и молчит. Закусывает уголки губ изнутри, отчего последние вытягиваются вперед, и медленно кивает, потом еще и еще раз. Говорит:

– Хорошо, Гольцман, я понял. Разрешите быть свободным?

– Вольно, Шмелев, – улыбаюсь я, чувствуя призрачную победу.

Он покачивает головой, думая о чем-то своем:

– Да, милая, нам с тобой будет весело.

От этой фразы все внутри подергивается неприятным холодком. Я выпрямляюсь и подгребаю к себе тетрадь. Сдавленно говорю ему:

– Сегодня вышлю список. Встретимся здесь же завтра после пар.

– Чего? – Яр уже встает, но замирает в полуприседе, – завтра снова?

– А как ты хотел?

– Гольцман, я вообще никак не хотел!

Вопреки моей неприязни, мне становится так обидно, что слезы почти выступают на глазах. Разве я такая отвратительная, что со мной и общаться нельзя? Это же неправда? Я часто моргаю и черчу в тетради прямоугольники. Наконец линии становятся жирными, а мои эмоции, наоборот, не такими яркими.

Я говорю, едва подбирая остатки сил:

– Иди куда хотел, Ярик. Но завтра здесь же. Ясно?

– Яснее некуда, Жендос, – вкрадчиво произносит он, наклонившись почти к моему лицу. – А зачем?

– Пойдем в кино, друг мой, – я поднимаю на него взгляд и заставляю себя улыбнуться.

Шмелев резко разворачивается и уходит. Ни с кем не заговаривает, не прощается, значит, достаточно взбешен. Я бы радовалась этому, если бы сама не была так опустошена. И зачем я, правда, напялила эту зеленую рубашку? Разве она мне нравится? Я и купила ее только из-за мамы.

Глава 5

Женя

Когда Шмелев спускается по лестнице и пропадает наконец из поля моего зрения, я горблюсь и зависаю над тетрадью, пытаясь собрать мысли в кучу. Раздраженно фыркаю, пытаясь прогнать запах его парфюма. Ладно. Делаю пару глубоких вдохов. Ничего ужасного не произошло. Ну да, Яр разговаривает со мной неприятно. Но ведь так всегда было, еще с первого курса, когда мы закусились с ним прямо первого сентября. Просто одно дело – ругаться на парах, и совсем другое – быть с ним в прямом диалоге. Когда он давит и пытается постоянно уколоть. И смотрит так уничижительно. Нет, я, конечно, тоже не котик. Я тоже все время его цепляю. Просто я сегодня не в форме, видимо.

Трясу головой и скидываю с себя оцепенение. Ничего, подумаешь. Как будто меня мало задевали раньше.

Просто бесит, что он во мне человека словно не видит. Но это, может, и хорошо. Тем интереснее будет доказать ему, что со мной можно дружить.

– Малышка, плохой день? – Антон ставит на стол стаканчик кофе и двигает его ко мне, а сам присаживается туда, где недавно еще сидел Шмелев.

Я улыбаюсь. Долин всегда такой чуткий.

– Этот идиот из меня все соки высосал.

– Да я уж видел, – кивает Антон и указывает в противоположный угол, где на пуфиках расположилась его команда КВН.

Я сокрушенно качаю головой:

– Этот проект меня угробит. Мы только начали, а я уже без сил.

– Держись, Женька, – Долин накрывает мою руку своей и ободряюще улыбается. – А отказаться нельзя было?

– Нет, либо делаем, либо пересдача.

Доля присвистывает и закладывает ладони за голову:

– Кто-то посмел сказать в твоем присутствии это мерзкое слово?

– Ой, ну все, перестань.

– Просто пытаюсь тебя развеселить.

– Я знаю. Спасибо.

– Малышка, ты же понимаешь, что есть вещи важнее проекта по социологии? – он обеспокоенно всматривается в мое лицо.

Понимаю, что он хочет сказать, но звучит все равно так, что мне становится нестерпимо стыдно. Наша дружба определенно важнее. Или нет? Я моргаю, осознавая степень своего сумасшествия. Я просто неправильно сформулировала. Конечно, дружба важнее! Но при мысли о пересдаче меня охватывает натуральная паника. Что скажет мама? Так и вижу разочарование в ее больших зеленых глазах, так похожих на мои собственные.

– Все в порядке, – говорю наконец, – я со всем справлюсь.

– Конечно, справишься. Не загони только себя.

– Долин, выключай папочку. Я в порядке. А тебе вон твои уже сигналят, чтоб возвращался.

Антон оглядывается и машет ребятам рукой:

– Да, мы там финальный номер пишем. Я побежал. Не скучай.

Друг звонко чмокает меня в щеку и уходит. Я задумчиво смотрю ему в спину и подношу бумажный стаканчик к губам. Три свидания. Мы справимся. Антон, наверное, даже ничего не поймет. Что бы Яр ни придумал. Ну, подумаешь, оденет он меня иначе. Ну и что. Что он там еще предлагал? За руку Долю взять? Да мы вот только что за руки держались! И ничего.

У меня есть все шансы выйти победителем из спора и получить автомат за экзамен.

Киваю своим мыслям и отставляю в сторону опустевший стакан.

Нужно набросать список, который я отправлю Яру.

Итак, чем обычно занимаются друзья? Я беру ручку и вспоминаю, как обычно проводим время мы с Долиным. Достаточно быстро накидываю план, собираю вещи и уезжаю домой, напоследок махнув Антону. Доля, кажется, полностью поглощен своим КВНом, но все равно прослеживает мой путь до лестницы и широко мне улыбается.

.—.—

Когда еду в автобусе, прислонив голову к холодному стеклу, мне приходит сообщение от Антона:

Убираю телефон в сумку и смотрю на пробегающие мимо улицы. Ну, конечно, все получится. Я уверена. Почти.

Идет снег. Весной пока и не пахнет. Но вот эта мартовская метель – она какая-то особенно прекрасная. Тихая и пронзительная. Я улыбаюсь. Смотрю, как преломляется свет фонарей. Как танцуют снежинки. Кружатся, выписывая замысловатые па.

А потом снова лезу в сумку. Достаю смартфон, набираю номер и прикладываю его к уху.

– Алло? – раздается из динамика недоверчиво.

– Что делаешь? – спрашиваю почти ласково.

– Э-э-э. Я с Титом.

– С Ктитаревым? – уточняю я зачем-то.

– Ну да, – он вздыхает, – Гольцман, что ты хочешь?

– Знаешь, что еще делают друзья? Болтают по телефону. Видел, какая метель на улице?

Динамик замолкает, и я на всякий случай смотрю на экран, чтобы проверить, что звонок не сорвался.

– Не видел, – наконец отвечает Шмелев.

– А ты где? – спрашиваю бесхитростно.

Он снова молчит, но пауза уже короче.

– Мы у Тита дома, рубимся в приставку.

– Выгляни в окно. Всего на секунду, – и, не сдерживаясь, восторженно добавляю, – знаешь, как там красиво!

Шмелев на том конце глубоко вздыхает, а потом я слышу кряхтение, неразборчивое бормотание, шуршание. Он встает. Правда, встает же? Прерывистое дыхание, раздраженный голос на заднем плане, хлопок двери. А потом тишина.

Я держу телефон около уха. Жадно гляжу на снежинки. Шмелев в трубке наконец снова вздыхает, оповещая о своем присутствии. Тихо произносит:

– Правда, красиво.

– Ты любишь снег? – спрашиваю, прислоняясь лбом к стеклу.

– Больше люблю лето. Море и горячий песок. Или речку с тарзанкой.

Я внутренне замираю от его нормального тона, от внезапной откровенности. Маленькой, но все же.

Говорю:

– А я люблю весну. Когда ручейки, и солнце в них отражается. И пахнет так одуряюще, знаешь?

В трубке что-то шуршит, и мне кажется, что Яр кивает.

И я прощаюсь:

– Ну ладно. Иди играть в приставку. Завтра увидимся.

– Увидимся, заучка, – подтверждает он и скидывает звонок.

Я снова убираю телефон и улыбаюсь. Душевный порыв сыграл в мою пользу. Шмелев растерялся и не смог нахамить. Хорошее начало. Иногда нужно следовать не только четкому плану, но и интуиции.

Кстати, о плане. Я достаю тетрадь и перечитываю то, что накидала в «аквариуме». Потом забиваю все в черновик сообщения Яру.

Поход в кино (фильм выбираю я), поход в кино (фильм выбираешь ты), поход в кино (мы должны выбрать фильм вместе), три раза в неделю утренний кофе перед парами, визит в гости (один к тебе и один ко мне), два посещения кафе с обсуждением личных тем (один раз место выбираю я, второй – ты), переписка и созвоны.

Зависаю пальцем над кнопкой «отправить», а потом просто блокирую экран. У нас был хороший разговор. А если сейчас отправлю ему список, он точно взбесится. Лучше сделаю это чуть позже. Я на шахматном поле. Об этом нельзя забывать.

Натягиваю капюшон и снова прислоняюсь к окну. Я выиграю. Почти наверняка.

Глава 6

Женя

Утром первым делом отправляю Шмелеву список совместных мероприятий. Немного переживаю, что все-таки что-то забыла, и дописываю кое-что.

Оставляю его сообщение без ответа и, посмеиваясь, иду в ванную. Мама уже ушла на работу, так что я собираюсь в блаженной тишине. Умываюсь, стягиваю волосы в высокий хвост. Любуюсь новым цветом. Вообще-то я темно-русая, но недавно покрасилась. Теперь кончики и пряди у лица светлые, как у блондинки. Мне нравится, очень меня освежает. Телефон вибрирует в кармане домашних штанов. Вытираю руки и проверяю сообщения.

Мы препираемся в сети все время, пока я собираюсь и пока еду до колледжа. Но сегодня это скорее забавляет, чем раздражает. К тому же это тоже общение. Лучше так, чем вообще никак. Скоро он привыкнет и жить без нашей переписки не сможет. Хихикаю над этой дурацкой мыслью, поднимаясь по ступеням на крыльцо. Там меня уже ждет Алина. Она прислоняется ко мне щекой и звонко чмокает воздух:

– Приветики!

– Алин, – я беру стаканчик кофе, который она мне протягивает, – знаешь, что меня в тебе восхищает?

– Что? – осторожно спрашивает подруга, замирая.

– То, что ты всегда на позитиве. Мы с тобой как злой полицейский и добрый полицейский.