Фол последней надежды E-Book

Юля Артеева

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Растопи меня нежно
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 361

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Ваня Громов грезит карьерой в профессиональном футболе, отвлекаясь только на то, чтобы сменить очередную девчонку. Он плывет по течению, не воспринимая жизнь всерьез. Ангелина Субботина – примерная дочь футбольного тренера. Она разбирается в спорте лучше, чем в любви, поэтому долгие годы скрывала свои чувства. Шанс пойти на поводу эмоций и признаться появляется, когда Ваня получает травму и только Ангелина может помочь ему с тренировками, которые запретили и врач, и тренер. Теперь они вместе против целого мира. Но поможет ли это в борьбе за его сердце?

Leseprobe

Юля Артеева Фол последней надежды

© Артеева Ю., 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Пролог

Я выхожу из автобуса, держась за спинами людей и натянув капюшон толстовки пониже. На улице еще несколько метров иду вместе с толпой, а потом украдкой оборачиваюсь. Сразу ловлю в фокус темно-русую макушку, она движется в другую сторону. Значит, и мне туда. Меняю направление и следую за парнем на приличном расстоянии.

Ваня. Ванечка. Мысленно смакую его мягкое имя. Куда же ты идешь?

Шагает уверенно и решительно, но все же чуть припадает на левую ногу. То ли бережет, то ли еще не восстановился. Мое бедное влюбленное сердце колотится гулко и болезненно. Так откровенно я за ним еще никогда не следила. Наверное, это стыдно – то, что я сейчас делаю?

Мы идем безлюдными дворами, откуда тянет безысходностью и откровенной хтонью. Я передергиваю плечами, район сильно неблагополучный. Что же тебе тут нужно, Громов?

А когда выныриваю из-за угла ободранной пятиэтажки, наконец, понимаю. Стадион. Небольшое, видавшее виды футбольное поле с потасканным искусственным газоном. Я даже отсюда вижу, какой он жесткий, и болезненно морщусь. Он что, тренироваться собрался?! Ему же запретили.

Останавливаюсь за кустом и смотрю, как парень проходит мимо охранника, перебрасываясь с ним парой фраз, и идет к невысокому зданию, поправляя лямку рюкзака.

Нервно обкусываю кожу на указательном пальце. Пытаюсь продышаться, чтобы успокоить пульс. Топчусь под кустом еще минут десять, а потом вижу его синюю форму. На ее фоне Ванины глаза становятся пронзительно-голубого цвета. Я это знаю. По правде говоря, я все о нем знаю. Даже то, что сегодня он наврал своей девушке и уехал в это богом забытое место.

Ваня лениво начинает с беговых упражнений, а я закусываю губу и перевожу взгляд на охранника. Тот, будто чувствуя мой посыл, достает что-то из стола, кажется, пачку сигарет, и выходит из сторожки.

Времени как следует подумать и принять осознанное решение у меня нет. Я бегу, как подстреленный заяц. Делаю крюк, заходя с другой стороны, а потом перемахиваю турникет, пока охранник не смотрит. Почти не дыша, беру курс на Громова. Он замечает меня, только когда я, запыхавшись, останавливаюсь за его спиной.

Резко оборачивается, смотрит изумленно:

– Гелик?

От тупого прозвища хочется поморщиться, но я себе этого не позволяю. Складываю руки на груди и спрашиваю:

– Тренируешься?

Парень тут же занимает оборонительную позицию:

– А что? Доложишь моем отцу? Или своему?

Игнорирую обидный выпад и говорю, не успев подумать:

– Нет. Я…я могу тебе помочь.

Глава 1

За месяц до

Ангелина

Нетерпеливо ерзаю на стуле, поглядывая на часы. Потом привстаю и в сотый раз поправляю салатницу.

– О, Энж, так намного лучше! – состроив максимально серьезное лицо, тянет мой брат.

И хоть я всегда ощущаю его как свое собственное сердце, которое волей судьбы бьется в чужом теле, все равно протягиваю руку и толкаю его в плечо:

– Остряк!

– Да успокойся ты. Все идеально, Громовы будут в восторге.

– Да мне вообще пофиг, – повожу плечом и кончиком пальца вытираю соус с широкого блюда.

Слышу, как брат выразительно фыркает, и снова тянусь к нему, чтобы ущипнуть, но он уворачивается.

Тогда я хмурюсь и сверлю его взглядом:

– Бо, зачем бесишь меня?

– Хотел отвлечь. Получается?

Богдан подходит, крепко обнимает меня и целует в лоб. Я расслабляюсь и доверчиво прижимаюсь щекой к его груди. Мы очень похожи, как и положено двойняшкам, но разница в росте у нас приличная. Вздыхаю и говорю ему в футболку:

– Получается. Папа где?

– Баню пошел проверять.

– Будешь париться?

– А ты? – спрашивает он так, будто имеет в виду не баню.

И я подтверждаю:

– Уже парюсь, Бо.

– Я заметил.

Снова вздыхаю, и мы расцепляемся. Я смотрю в его глаза, так похожие на мои собственные. Богдан чувствует, что я беспокоюсь, и сам начинает волноваться, у нас так всегда.

– Давай, Энж, веселее. Ты умничка, все приготовила, уверен, что это безумно вкусно. И это же не первые наши посиделки, они всегда тебя хвалят.

Я киваю. Папа с Громовым-старшим знаком с универа, и мы уже сто лет дружим семьями. И примерно столько же времени я влюблена в Громова-младшего. Безнадежно. Но я точно знаю, что это временно. Хотите – верьте, хотите – нет, но я выйду за него замуж, надо только правильно разыграть все карты. Этим я и занимаюсь последние четыре года. Мне просто нужно все спланировать. Во-первых, не показывать свою симпатию. Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, и все такое. Это работает и с парнями тоже, поэтому со стороны может показаться, что с Ваней мы в контрах.

Но это моя стратегия, и я уверена в ней. Брат, конечно, считает иначе, но стоически молчит. Он знает, что переубеждать меня бесполезно, так что просто старается поддерживать. Моя вторая половинка, моя любовь, моя душа. Так я думаю, пока он не хватает меня больно за нос.

– Ай! Бо, сдурел?!

– А чего ты залипла? – он смеется. – Отмирай, Энж, тачка подъехала, пойду, ворота открою.

Я снова киваю и критически оглядываю стол. Все действительно идеально. Ну, насколько может быть. Наша дача, конечно, уступает загородному дому Громовых, но мы сильны в другом, в уюте, так мне нравится думать. По крайней мере, они всегда приезжают с удовольствием. Им здесь хорошо, я это точно знаю.

Вытираю ладони о спортивные штаны и выглядываю из окна, успеваю заметить, как черный мерин заезжает к нам во двор. Ну все, они тут. Впереди целый вечер рядом с Ваней, разве это не счастье?

Повесив на лицо ледяную маску, я медленно выхожу на веранду. Прислонившись к косяку, наблюдаю, как семейство Громовых покидает свою шикарную тачку. Татьяне Николаевне галантно подает руку мой папа. Она, как всегда, выглядит прекрасно. Идеально выглаженный спортивный костюм, гладкий темный хвост, легкие штрихи косметики и какой-то особый сытый лоск. Я ею восхищаюсь, если честно.

– Геля, здравствуй, – мягко говорит Татьяна Николаевна, и я, наконец, отмираю.

– Здравствуйте, – улыбаюсь широко и бойко.

– Как дела?

– Шикарно! – бросаю угрожающий взгляд на брата, который явно веселится. – Как вы доехали?

– Да тут же недалеко, – она обхватывает мое лицо ладонями, – такая красавица стала, просто слов нет. Каждый раз поражаюсь!

Я смущаюсь и против воли кошу взглядом на Ваню. Он поднимается по деревянным ступеням и скидывает кроссовки, на меня не смотрит. Ну ничего, Громов, погоди. Ты еще влюбишься.

Татьяна Николаевна касается пальцем моего лба и говорит:

– Не хмурься, Геля, иначе придется к косметологу обращаться.

Я улыбаюсь ей, мягко высвобождаюсь из объятий и следую, как намагниченная, за Ваней. Смотрю на его темную макушку и широкие плечи, обтянутые белой футболкой. Наверное, это то, что я вижу чаще всего. Его спину.

– Здороваться не учили, Вано?

– Предъяви моей маме за воспитание, – он с ухмылкой разворачивается ко мне и протягивает ладонь, – здорово, Гелик.

Ехидно улыбаюсь и подаю руку в ответ, выворачивая так, будто ожидаю поцелуя в кисть.

Громов хмыкает, приобнимает меня и чмокает в щеку. Я замираю, окутанная его теплом и запахом. Застигнутая врасплох, едва успеваю мазнуть губами по его подбородку. Каждое наше приветствие и прощание я всегда использую на полную катушку, потому что случаются они не так часто. В школе Ваня обычно ограничивается кивком или взмахом руки. И я никогда не чмокаю воздух рядом с его лицом, как часто делают девчонки. Всегда жажду прикоснуться к его коже. Маленький контакт, ничтожный, но он мой. Все эти моменты я берегу и складываю в специальную коробочку памяти. Или, вернее, чулан, погреб, огромное подпольное помещение.

Быстро беру себя в руки по отработанной годами привычке. Машу в сторону стола:

– Садись, места и так мало.

Громов кивает и усаживается на один из разномастных стульев. Давлю вспышку стыда, у них ведь дома все до последней детали подобрано. Надо бы уйти, чтобы помочь его родителям раздеться. Но там уже папа с Бо, так что я позволяю себе маленькую слабость, спрашиваю:

– Как жизнь футбольная?

Он стреляет глазами в сторону веранды:

– Да нормально. Играем. Ты ж знаешь все, тебе Богдан разве не рассказывает?

– Но я ведь про тебя спрашиваю, – теряю уверенность и зеркалю его взгляд в сторону входа, проверяю, далеко ли его отец.

Ваня пожимает плечами, но я вижу, что равнодушие напускное:

– В порядке все.

Я киваю и уже разворачиваюсь, когда слышу:

– Ну, есть одна тема.

– Какая?

Моментально ловлю эту секунду тихой и случайной его откровенности, почти молюсь, чтобы гости еще хоть немного задержались на пороге.

Он молчит и, не сдержавшись, я тороплю его:

– Какая тема?

– Есть инфа, что на одну игру придет скаут, – нехотя поясняет Громов, и к концу фразы его голос глохнет, будто он уже жалеет, что рассказал мне.

– На какую?

– Гелик, ты как бульдог.

– Просто любопытная.

Сразу же беру на себя уже привычную роль безразличной веселой девчонки. Словно мне нет дела до Вани и всех подробностей его жизни. Хотя каждую из них я ловлю с жадностью, как участник марафона с пересохшим горлом, который видит воду. Не глядя на парня, деловито двигаю тарелки на столе, пока в комнату не заходят все остальные – старшие Громовы, Бо, и наш папа, который маячит за их спинами.

Начинаю суетиться, хотя это бессмысленно, потому что у каждого из них уже есть свое место за столом. Они всегда садятся на одни и те же стулья. Это выверено годами.

Так что я быстро сдаюсь, отступаю в сторону и жду, когда все рассядутся.

– Ну развлекайтесь пока, – говорит Бо, и в его голосе, как всегда, сквозит какая-то неуловимая ирония, – мы за мясом сходим.

Брат берет меня под руку и увлекает за собой. Он тянет сильнее, чем должен, так что я путаюсь в ногах и едва успеваю за ним.

– Ты чего меня как ребенка тащишь? – пыхчу возмущенно уже в коридоре.

– А ты сильно взрослая?

– Такая же, как ты, – парирую я.

Он самодовольно улыбается:

– Я старше на пятнадцать минут.

– Бо, не драконь меня!

Оборачиваюсь через плечо, на самом деле думая только о том, что сказал Ваня. Мне катастрофически не хватает подробностей. Что за скаут, из какой команды, он будет смотреть только Громова или всех? И почему Бо мне об этом не рассказал?

– Энж, тебе не надоело? – вдруг интересуется брат.

Смотрит на меня пронизывающим взглядом. Конечно, он все обо мне знает, как и полагается моей настоящей второй половине. Но, наверное, даже он не в курсе, насколько глубоко я увязла. Иначе не задавал бы таких вопросов.

– Ты чего меня лечишь? Пошел за мясом, так иди.

Он тяжело вздыхает и целует меня в лоб. Кажется, мы еще никогда всерьез не ругались, а вот бесконечные добродушные перепалки – это по нашей части.

Потом Бо отстраняется и смотрит на меня, прищурившись, и я прекрасно знаю, что он хотел бы сейчас сказать. Но он молчит. И за это я безмерно ему благодарна.

Так что мы просто идем к мангалу и забираем мясо, которое он заботливо оставил греться.

Брат несет большое блюдо с шашлыком, я гашу свет над баней, подбираю спички, нож и все, что Богдан разбросал в радиусе пяти метров.

Все это время недовольно ворчу:

– Послали небеса братца. Когда-нибудь ты женишься, и твоя жена тебе жопу оторвет за такое отношение к порядку.

– Порядок? – он делает непонимающий вид. – Это что такое?

– Вот именно, дурачина.

– Позволь напомнить, что дурачина вчера за контрольную по алгебре пятерку получил, в отличие от…

Не дожидаясь продолжения фразы, отвешиваю ему безобидный тычок под ребра.

– Ай! Энж, ты садист чистой воды.

– Неправда, я вообще котик!

Беззлобно переругиваясь, мы возвращаемся в дом. Уже когда скидываю кроссы на веранде, чувствую, как по телу проходит легкая нервная дрожь. Так всегда бывает, когда рядом Громов. Но за долгие годы я привыкла держать себя в руках. Улыбаясь так неотразимо, как только могу, иду за Богданом в зал. Сначала помогаю брату пристроить блюдо на столе и только потом смотрю на Ваню. Он увлеченно строчит сообщение в телефоне.

Наверняка, ей.

Но одних догадок мне мало. Поэтому я обхожу стол, тянусь за салфетками, которые лежат за спиной Громова на старом серванте, доставшемся нам от бабушки. Бросаю быстрый взгляд на дисплей Ваниного телефона. Бум. Сердце бьется в горле. Бум. Разве ты не этого хотела? Бум. «Алена» и разрывают мое собственное сердечко в клочья. В очередной раз. Далеко не в последний, я точно это знаю. Бум. Принимай последствия своего любопытства, Ангелина.

Со стеклянным взглядом и прилипшей к лицу улыбкой кладу салфетки на стол и сажусь на свое место. Беру шашлык и какие-то овощи, но такое ощущение, что пищевод сузился до диаметра карандаша, при всем желании не смогла бы протолкнуть туда хоть что-то.

Встряхиваю светлыми волосами, на укладку которых потратила тридцать минут, и бойко включаюсь в беседу:

– Кого подписали, Вадим Антонович?

– Геля, – с мягкой укоризной говорит папа.

Ванин отец, напротив, со вкусом смеется, откинувшись на спинку стула. Поднимает бокал вина и указывает им в мою сторону:

– А Гелик надежды не теряет, каждый раз выведывает подробности.

Я морщу нос и улыбаюсь:

– Природное любопытство, Вадим Антонович! Больно работа у вас интересная.

– Главное, прибыльная, – он беспечно смеется, но я уже знаю, что эта шпилька, которая кажется ему безобидной, направлена в адрес нашего папы.

Тот добродушно улыбается:

– Когда-то, Вадик, для тебя это не было главным.

– Времена меняются, Гош.

Папа кивает и тянется к нему бокалом. Они чокаются и переглядываются как-то по-особенному. Всегда так делают. Как будто ведут какой-то молчаливый диалог. Это неудивительно, таких, как папа и Вадим Антонович, обычно называют «заклятые друзья». Бесспорно, близкие, но словно всегда немного соперничают. Не знаю только, в чем, если Ванькин отец – футбольный агент, а наш – тренер. Хитрость и деньги против почти бескорыстной самоотдачи.

Я машинально оглядываю родителей Громова, уделяя особое внимание их одежде. Выглядят дорого. Даже несмотря на то, что приехали на дачу. На секунду поджимаю губы, расстроенная тем, что все-таки немного им завидую.

Поворачиваюсь к Бо в поисках поддержки, и он, как всегда, чувствует. Ободряюще улыбается и сжимает мой локоть.

– Вань, вылези из телефона, будь добр, – говорит Вадим Антонович, и сейчас я рада стальным ноткам в его голосе.

Громов-младший закатывает глаза, но смартфон откладывает. Наконец-то.

Переживет твоя Алена без бесконечных сообщений.

– Как, пацаны, ваши дела? – интересуется папа, с аппетитом уплетая шашлык.

Бо со смешком говорит:

– А то ты не знаешь.

– Да знаю, конечно.

– Да все кайф, пап.

– Богдан, тебе вечно все кайф.

Брат широко улыбается:

– Мое жизненное кредо.

Папа качает головой и переключается на Ваню:

– А у тебя, боец?

Все за столом поворачиваются и смотрят на Ванькиного отца. У того лицо будто покрывается коркой льда. Но он молчит, вижу, сдерживается.

– Да в порядке все, – Громов-младший расхлябанно откидывается на стул и криво улыбается, – тренируемся, играем, результаты вы и так знаете, все в одном котле варимся.

– Да, к слову о котле, я слышал, посмотреть вас кое-кто собирается?

Я почти забываю о том, что нужно дышать, и бросаю быстрый взгляд на Ваню. Вряд ли ему сейчас позавидуешь. Па не хотел конфликта, но он как будто все время забывает о Вадиме Антоновиче. Не специально же он это делает?

– Ну, придут, – нехотя подтверждает Громов-младший.

– Придут дать ложные надежды, – усмехается его отец.

– Пап, давай не будем.

– Да не будем, конечно, Вань. Скоро это все закончится.

– Пап!

Громов-младший с громким стуком впечатывает вилку в стол, хотя, я уверена, готов швырнуть ее в кого-нибудь.

– Парни, – торопливо и примиряюще бормочет наш папа, – парни, давайте-ка стоп. Тань, как там твой магазин, расскажешь?

Она тут же с готовностью включается:

– Ой, вообще все прекрасно. Сегодня была съемка новой коллекции, мы первый раз работали с фотографом такого уровня, ой, ты бы его видел!

Татьяна Николаевна воодушевленно рассказывает, а я смотрю на Ваню. Наблюдаю, как его аккуратные темно-русые брови стремятся друг к другу, образуя сердитую складку. Он уставился в тарелку, и я безнаказанно могу сползти взглядом на его прямой нос, минуя едва-едва заметную горбинку. И на свою любимую родинку над верхней губой, которая чуть тоньше нижней, но зато так красиво изогнута. Господи, как бы мне хотелось просто прикоснуться, просто немного потрогать все, что я изучала украдкой все эти годы. Ощутив, как тоскливо сжимается моя грудная клетка, я вдруг пугаюсь, что смотрю на Ваню слишком долго.

Торопливо опускаю взгляд и пытаюсь уловить, о чем говорят за столом. Хватаю за хвост последнюю фразу и включаюсь со свойственным мне азартом. Я это умею, я в этом профи. Но кто бы знал, как мне в этот момент больно.

– Проснулась, принцесса? – насмешливо интересуется брат, остановившись в дверях нашей спальни.

На нем только домашние шорты, волосы влажные после душа, а я смотрю на него и пытаюсь понять, каким образом он поднялся раньше меня, еще и успел помыться.

– Сегодня какое-то краснокнижное животное померло? – выдаю хрипло, натягивая одеяло на лицо.

– Чего?

– Того. Ты чего подорвался так рано?

– Так это не я. Это ты проспала.

Я резко сажусь в постели и шарю вокруг руками в поисках телефона. Проспала?! А собраться? А накраситься? У нас с Громовым сегодня два урока в соседних кабинетах, как я буду выглядеть?

Ору:

– Бо, ты издеваешься?! Ты не мог меня разбудить?

А когда наконец нахожу смартфон, вижу, что мой будильник еще даже не успел прозвонить. Впиваюсь ненавидящим взглядом в брата.

Он приподнимает брови:

– А, ты не проспала? Значит, я что-то перепутал.

– Ты идиот.

– Не рычи, Энж. Бессонница мучила, встал в шесть, пошел купаться.

Поднимаюсь с постели и злобно ворчу:

– Бессонница его мучила. Ты что, блин, поэт?

– Ага. Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно. Устраивают такие стихи?

– Иди ты, – бросаю через плечо, направляясь в ванную.

Хлопаю дверью и смотрю на себя в зеркало. Поправляю взлохмаченные светлые волосы, выпячиваю вперед губы. Верхняя тоньше нижней, почти как у Громова. Но в его случае об этом знаю только я, потому что слишком пристально его разглядываю, а у меня это очень заметно. Когда будет можно, я обязательно ее накачаю у косметолога, а пока приходится просто подкрашивать чуть выше контура. Трогаю пальцем нос. Он кажется достаточно аккуратным. Да и вообще я симпатичная, разве нет? Почему же я тогда ему не нравлюсь?

По привычке торможу эти мысли. Ни к чему хорошему я обычно в финале не прихожу. По утрам – тем более.

Принимаю душ, сушу волосы, вытягивая их круглой расческой, а сверху прохожусь утюжком. Вот бы купить крутой фен, который сразу укладывает, и чтобы можно было делать локоны. Но он, конечно, слишком дорого стоит для нас.

Когда старательно рисую стрелки, в дверь начинает долбиться Богдан:

– Энж, мы опоздаем! Ты еще одеваться сто лет будешь, давай выходи!

Фыркаю, но слушаюсь, понимая, что он прав.

– Сделай бутер, по-братски, – говорю ему, пока иду в комнату.

– Обалдела?

– Ну, быстрее же будет, Бо! Я пока оденусь.

Он тяжело вздыхает, но идет на кухню. Я бегу в спальню, какое-то время роюсь в шкафу. Как обычно, мне ничего не нравится, как будто все недостаточно хорошо для сегодняшнего дня. Для двух уроков в соседних кабинетах. Понимаете, да?

В итоге надеваю темно-серые брюки карго и свободную белую футболку. Далеко от классической школьной формы, но у нас к этому относятся лояльно. Наша директриса – за свободу самовыражения.

Останавливаюсь перед зеркалом в полный рост. Выгляжу хорошо. Я знаю девушек Вани, их было три. Каждую из них я изучила досконально. И я совсем на них не похожа, хотя, конечно, могла бы постараться. Наверное, я пока не готова настолько предать себя. Но, если у меня не останется других вариантов, то я изменюсь. Разве это сложно?

– Энж! – кричит из коридора брат. – Ты сегодня бесишь сильнее, чем обычно, выходить пора!

– Прости, – я распахиваю дверь, подбегаю к нему и чмокаю в щеку.

– С тобой собираться – это просто жесть.

– Не закатывай глаза, а то так и останешься.

– Ты останешься.

– Ты.

Бо смеется и легко толкает меня в спину, придавая ускорение. Я залетаю на кухню и хватаю бутерброд, который брат заботливо подогрел в микроволновке, отчего сыр расплавился.

– Ты лучший, Бо, – говорю с набитым ртом.

– Жуй быстрее.

Делаю несколько больших глотков кофе. Богдан добавил молоко и ванильный сироп, моя заботушка. Быстро прибираю бардак, который он оставил после себя, и иду в коридор. Сжимаю бутер левой рукой, а правой помогаю себе влезть в кроссовки.

С порога кричу:

– Сколько можно тебя ждать, Бо?

– Издеваешься? – он выглядывает из нашей спальни, пытаясь выглядеть суровым, но срывается на смех.

– Погнали, дурачина.

Когда подходим к школе, я, как обычно, начинаю волноваться. Автоматически выпрямляю спину и улыбаюсь, пока брат трындит о своем обучении на видеографа. Футбол всегда для него был на втором, а то и на десятом месте. Это папа настаивал, чтобы Бо играл.

Мы оставляем вещи в раздевалке и поднимаемся на второй этаж, к кабинету математики. Я почти не слушаю брата, но упорно улыбаюсь и киваю, надеюсь, что впопад. Сама как бы ненароком оглядываюсь. Скольжу расфокусированным взглядом по людям и сразу выцепляю глазами знакомую челку, уложенную чуть вперед и вверх. Ваня смеется, рассказывает что-то одноклассникам – двум приятелям и трем девчонкам. У всех – обожание в глазах. Игнорирую укол ревности и возвращаюсь взглядом к брату. Он наклоняется ко мне и кладет руку на плечо. Говорит ласково и тихо:

– Поплыла, сестренка?

– Где твоя поддержка, Бо? – все еще улыбаюсь, но уже отстраненно.

– Я всегда рядом.

– Ты и твои саркастичные шуточки?

Брат едва слышно смеется мне в висок:

– Да. Я и мои шуточки. Выглядишь сегодня кайф, покажем?

– Что?

Вместо ответа он берет меня за руку и резко прокручивает вокруг оси. Я включаюсь в игру и, смеясь, танцую с Богданом что-то из детства, когда мы еще ходили на бальные танцы и вечно стояли в паре.

Делаю вид, что не смотрю. Но я так натренировала периферийное зрение за эти годы, что все же замечаю – Громов поворачивается в нашу сторону, как и остальные. Одобрительное гудение слышится отовсюду. И от наших одноклассников, и от одиннадцатого класса по соседству.

– Субботины, ну даете!

– Субботы, вы, как всегда, звездочки!

– Богдан, а ты только с сестрой танцуешь?

– Уроки даешь?

Мы завершаем все поклоном, как полагается. После реверанса, не удержавшись, бросаю взгляд на Ваньку. Он щурится, улыбаясь, и смотрит прямо на меня.

Бинго.

Отбрасываю волосы с плеча и отворачиваюсь. Он не должен знать, что нравится мне.

– Так, десятый «А», что у нас тут за концерт? – выдает математичка, прижимая к груди тетради.

Бо обворожительно улыбается:

– Танцевальный, Мария Константиновна!

– Ну, пойдемте в кабинет, там тоже станцуете.

– Серьезно?!

– Нет, Субботин, просто пытаюсь тебя на урок заманить.

Я хихикаю, а брат делает оскорбленное лицо:

– Мария Константиновна, я вообще-то никогда не прогуливал, – а когда встречает выразительный взгляд математички, поспешно добавляет, – без уважительной причины!

Наш класс смеется. Все знают Бо.

В дверях кабинета мешкаю и оборачиваюсь в последний раз. Ваня снова увлечен разговором со своими, на меня не смотрит. С чего бы, да?

Так что я облокачиваюсь на плечо соседа по парте и говорю:

– Виталь, как дела?

Он что-то отвечает, но я уже не слушаю. Мое сердце и безраздельное внимание остаются там, в школьном коридоре, рядом с Громовым. Последнее, что я успеваю заметить, это как солнце подсвечивает его профиль, а он смеется, запрокинув голову.

Я ощущаю привычную давящую тоску, когда отворачиваюсь и иду к своей парте. Потому что мне совсем не интересно сейчас учить геометрию, мне нужно быть рядом с ним. Хоть обнять бы его разок, почему нужно все время держаться на расстоянии? Потрогать бы лицо, провести пальцами по густым бровям, потом скользнуть по шее и зарыться в волосы.

– Ангелина Субботина.

– А? – растерянно моргаю.

– К доске, милая. Реши нам пару задачек.

Глава 2

Ангелина

После урока быстро кидаю вещи в рюкзак, выскакиваю в коридор. Склоняюсь над кроссовкой, тереблю узел на шнурках, который в этом вовсе не нуждается. Сквозь каскад тщательно выпрямленных волос смотрю, как высыпает толпа школьников. Когда вижу Ваню, сердечный ритм привычно сбивается. Я разгибаюсь и оглядываюсь в поисках брата.

В одиночку у меня не всегда получается корчить из себя сильную и независимую, проще в тандеме. Обычно мой партнер – Аринка, но она сегодня снимает гипс с руки. Вспомнив о том, как именно подруга его заработала, я прыскаю в кулак.

– Над чем смеешься? – Бо приобнимает меня за талию и ведет вперед по коридору.

Я упираюсь пятками, оглядываюсь на Громова. Он еще тут, значит, и мне уходить рано.

– Да я про Аринку вспомнила.

– Как эта дура колесо тут делала и в поворот не вписалась?

– Бо! – я окончательно останавливаюсь и толкаю брата в плечо. – Сам ты дура, понял? Слова подбирай.

– А что, это очень по-умному было?

– Ой, главное – ты у нас сильно сообразительный.

Богдан обезоруживающе улыбается:

– А то!

Я снова стреляю глазами в сторону и улыбаюсь изо всех сил. Упираюсь рукой в бедро, чуть покачиваясь. Но, когда Ваня подходит прямо к нам, удерживать напускную браваду становится сложнее. В груди такое ощущение, будто лечу на цепочной карусели.

– Здорово, Субботы, – он растягивает свои подвижные губы в улыбке.

Боже, ну почему он такой красивый?!

Говорю безразлично:

– Привет.

Тут же отворачиваюсь и слышу, как с сухим звуком соприкасаются ладони, когда они жмут друг другу руки. Брат спрашивает:

– Готов ехать?

– Да давно уже.

– Не парься, меня тоже батя на первый урок отправил.

Вместо ответа Ваня фыркает, и я наконец поворачиваюсь обратно. Осмеливаюсь посмотреть ему в глаза, и меня прошивает током. Чуть откинув голову назад, он глядит на меня.

– Что? – спрашиваю агрессивно.

– Расслабься, Гелик. На игру придешь?

– Я всегда хожу, – хмыкаю, – на игры брата. А ты что, тоже с ним в команде?

Громов смеется, показывая белые зубы. Два передних чуть крупноваты, но придают ему особое очарование.

Настроение окончательно портится. Как же утомительно это все знать. Каждую деталь, рвущую мне сердце.

Бо целует меня в висок и говорит:

– Пока, Энж. Увидимся на поле.

– Ага, – заставляю себя криво улыбнуться, – буду сумасшедшим болельщиком, который выбежит с трибуны.

– Петляй, чтобы не поймали, – подмигивает мне Ваня.

На секунду теряюсь. Я не дура, чтобы принять это за флирт, но кажется, это чуть больше, чем он демонстрирует по отношению ко мне обычно.

Щеки тут же вспыхивают румяцем, я неуверенно улыбаюсь и смотрю на него без налета искусственного пренебрежения.

– Гром! – раздается высокий голос откуда-то сбоку.

Толкая меня плечом, к Ване кидается Алена. Его девушка.

Короткая вспышка ревности слепит. Не вижу ничего, кроме рисованного сердечка, которым он украсил ее контакт в телефоне. Приоткрыв рот, вбираю в себя воздух.

– Гром, как круто, что я тебя поймала перед отъездом! – тем временем кричит высокая брюнетка.

– Я бы тебя сам поймал, – отвечает Ваня, и глубокие интимные нотки в его голосе заставляют меня отвернуться.

Не хочу смотреть. Никогда больше не хочу на это смотреть.

Поэтому, неосознанно наморщив нос, я чуть подаюсь назад от этой яркой демонстрации чувств. Машу рукой брату и говорю:

– Увидимся, чемпион.

Он кивает, а я ухожу вперед по коридору, слепо пялясь перед собой. Ненавижу такие моменты за то, что мне сложнее всего удержать себя и чертей, что живут в моей голове.

Достаю телефон и пишу Арине.

Субботина Ангелина:

Ненавижу имя Алена.

Абрикосова Арина:

Ага. А еще имена Даша и Лера?

Субботина Ангелина:

Эти поменьше. Но дочку свою я так точно не назову!

Абрикосова Арина:

Суббота, ты ненормальная. С уровнем любвеобильности твоего Вани у нас скоро закончатся женские имена.

Субботина Ангелина:

Он не мой, и у него было всего три девушки. Гипс сняли?

Абрикосова Арина:

Сняли, наконец могу почесать руку, такой кайф!

Субботина Ангелина:

На игру придешь?

Абрикосова Арина:

Конечно, ты ж без меня не справишься.

Субботина Ангелина:

Дурочка.

Абрикосова Арина:

Ага, с переулочка. Все, мне некогда, увидимся

Шумно выдыхаю и прячу смартфон в рюкзак. Этот смайлик теперь бесит меня примерно так же, как имя Алена. Скорее бы они уже расстались, сил нет никаких.

– Анж, – слышу за своей спиной и против воли передергиваю плечами.

Так меня зовет только один человек. Вездесущий и временами раздражающий Сережа Акостин. Он хороший парень, но это его «Анж» меня просто с ума сводит.

– Привет, – улыбаюсь, притормаживая, – почему на первом уроке не был?

Он говорит нарочито безразлично, но вижу, что рисуется:

– Меня Мария Константиновна отправила к завучу, решали по свету и музыке к последнему звонку.

– А этим у нас разве не культорги занимаются?

– Их в школе не было, знаешь же, как поздно приходят, а техник на праздник наемный, приехал раньше времени. Пришлось выручать, – последнее парень выдает с откровенной гордостью.

– Молодец, – хвалю его будто вынужденно.

– Да ерунда, надо же было помочь.

Я киваю и отворачиваюсь. Помочь – это про Серегу. Он всегда всех охотно выручает, а потом так же радостно об этом рассказывает. Как будто без Акостина никто в этом мире не справится ни с одной проблемой.

– Как геометрия?

– Трояк схлопотала.

Сережа кладет руку мне на плечи и притягивает к себе:

– В смысле? Как так вышло?

– Не сделала домашку и как-то растерялась. Да и в теме не разобралась толком в прошлый раз.

Мы подходим к кабинету химии, я окидываю взглядом все подоконники поблизости, они заняты. Так что я просто сползаю вниз по ближайшей стене и усаживаюсь на пол. Акостин приземляется рядом.

– Расстроилась?

– Ну, объективно, это не лучшее мое выступление, – я пожимаю плечами, – но что теперь сделаешь. Переживу. Исправлю.

– Помочь?

Я прищуриваюсь:

– Спасибо, Серег, побереги силы.

– Для чего?

– Для других нуждающихся, – отрезаю я и лезу в рюкзак за телефоном, чтобы чем-то себя занять.

И в это время тихо себя ненавижу. Я знаю, что Акостин в меня влюблен. У нас уже был однажды неприятный разговор, где я попыталась четко обозначить, что у нас ничего не получится. С тех пор мы об этом больше не заговаривали, но его отношение ко мне не изменилось, а я не знаю, как выбраться из этой затягивающей трясины. Не хочется грубить ему, но и справиться со своим раздражением не всегда выходит. Вот мы и болтаемся в этой странной френдзоне.

Тяжелее всего принять то, что я в таком же положении, как и он. Разница только в том, что я старательно прячу свой собачий взгляд, вечно направленный на Громова. А Серега не скрывается. И, почуяв слабину, вцепляется в тебя намертво. Я бы никогда так не сделала. С другой стороны, разве это важно?

– Анж? – Акостин понижает голос, и я прекрасно знаю этот тон.

Мое раздражение усиливается.

– А?

– У тебя плохое настроение?

Он пытается показать, что ему все обо мне известно, но мне действительно хреново. Утром я забыла, что Громов уедет на игру пораньше. А я рассчитывала на два урока в соседних кабинетах. Вот дура!

– Нет, все нормально. Спасибо, Серег, – добавляю извиняющимся тоном.

Утыкаюсь в телефон и бездумно листаю приложения. Кроме Арины, писать мне больше некому.

– Домашку по химии сделала? – он чуть наваливается на мое плечо, заглядывая в экран.

Господи, угомонится он уже или нет?! Такое нарушение личных границ не может не бесить!

– Сделала, – максимально спокойно отвечаю я, – дать списать?

– Давай.

Достаю тетрадь, протягиваю Акостину. Он забирает ее и наконец отстраняется, а я облегченно выдыхаю. Наверное, что-то я все же делаю неправильно. Или веду себя как-то не так, подаю надежду. Или ему нужен еще один серьезный разговор? Когда становишься подростком, сложность взаимоотношений между людьми просто убивает. Наверное, будь у меня мама, она бы помогла разобраться. Но у меня только папа – футбольный тренер. Он любит рыбалку, баню и нас с Бо, конечно. Он очень старается, но… Короче, разговоры по душам о мальчиках, любви и устройстве мира – это вообще не его конек.

– Чего задумалась? – Серега переписывает из одной тетради в другую, но не забывает косить в мою сторону внимательным взглядом.

Я же в этот момент не нахожу в себе сил и на раздражение. Продолжая пялиться в смартфон, безучастно отвечаю:

– О тайнах мироздания, Коса.

– И как?

– И никак. Пиши быстрее, химичка идет.

Остальные уроки отсиживаю по инерции. Грущу, что рядом нет ни Богдана, ни Арины, ни Громова. Без последнего школа становится какой-то совсем уж пустой. Краски меркнут, эмоции притупляются, внимание рассредотачивается. Что ж, я и к этому привыкла. Так что стараюсь улыбаться, шутить, болтать с одноклассниками, как обычно. И изо всех сил заставляю мозг работать на уроках. Я хорошо учусь, когда внимательна. Но стоит мне отлететь куда-то мыслями – все, пиши пропало. А расстраивать папу плохими оценками мне совсем не хочется. Трояка по геометрии вполне достаточно.

Хоть ребята утром и называли нас звездочками, я прекрасно понимаю, что без Богдана я обычная девчонка. Это он у нас яркий и смешной. Душа компании. А я всегда лечу следом на его тяге. Без поддержки я сдуваюсь, как скучный воздушный шарик, который забыли в углу после праздника.

Остаток дня стараюсь держаться подальше от Сереги и вижу в этом какое-то малодушие. Таким тупым игнором ничего не решить.

Но тем не менее я интуитивно прилипаю к Виталику, своему соседу по парте. Высокий, широкоплечий и угрюмый, он одновременно отпугивает и притягивает к себе людей. Коса – не исключение. Так что под прикрытием Сорокина я проживаю этот странный, тягучий день. После последнего урока стремглав несусь в раздевалку, забираю свою кожанку и бегу на автобус, который отследила по карте. Он идет прямиком до стадиона, и мой спринтерский забег до остановки гарантирует мне поездку в одиночестве. А это именно то, что мне нужно.

Глава 3

Ангелина

Щурюсь от солнца, бьющего прямо в глаза, и пристраиваю бутылку с водой на коленях. Потом передумываю и опускаю ее вниз, около правой кроссовки. Главное – не забыться и не сбить, а то укатится, потом не поймаешь под другими сиденьями стадиона. Оглядываюсь вокруг. Нет ни Арины, ни наших одноклассников, которые частенько посещают матчи. Бо и Громов в одной футбольной команде – лучшая замануха для девочек. Трибуны всегда заполнены, несмотря на то, что это матчи «девяносто девятого дивизиона», как любит шутить Богдан.

Снова беру бутылку, только чтобы чем-то занять руки, и делаю маленький глоток. Где же Абрикосова, черт бы ее побрал? Гипс сняли, какие дела ее могут задержать, кроме выбора наряда?

– Суббота! – раздается радостный крик издалека.

Поворачиваюсь и засекаю подругу, которая машет мне так активно, что аж подпрыгивает. Улыбаюсь. Ее энергия – почти такая же яркая, как у Богдана. Может, потому мы и подружились, что она чем-то очень похожа на моего брата.

Вскидываю руку в ответном жесте и с облегчением выдыхаю. Она была права, без нее я действительно не справлюсь.

– Как ты? А команды еще не вышли? Боялась, что опоздаю, а они даже не разминаются! – тараторит Арина, звонко целуя меня в щеку.

– Начало сдвинули, что-то там с арендой поля, – я наконец расслабляюсь и откидываюсь на неудобную пластиковую спинку сиденья.

– И ты меня не предупредила?

Я прищуриваюсь:

– Просто хотела, чтобы ты пришла вовремя. Хоть раз.

– Ой, Геля, не душни, ради бога. Пришла же! Давай, рассказывай, как день?

– Коса достал сегодня. Прикопался к моему настроению, типа я грустная, не знала, куда деться от него.

– Спряталась за Виталей? – сразу сечет подруга.

– Как обычно.

– Поговорила бы ты с ним.

– Да что ему сказать? Отвали, не подходи? Не хочу быть грубой.

– Ты удивишься, но между грубостью и увертыванием есть средний вариант, – Арина роется в маленькой сумке и достает бальзам для губ. – О! Выходят.

Перевожу взгляд на поле и сразу ловлю в фокус темно-русую голову. Ванечка. Высокий, широкоплечий, преступно привлекательный. Смотрю, как он разминается, и радуюсь, что отсюда, с трибуны, могу разглядывать его сколько угодно. Рядом только лучшая подруга, она не осудит, а остальные не заметят. Самое классное время.

Я знаю, что оцениваю его не совсем объективно, но он ведь движется, как дикий кот. Мягко, точно, быстро, мощно. Неужели этого не замечают те, кто должен? Как усердно он работает, как прицельно играет, как просчитывает свои ходы на поле. Его место не здесь, а в команде гораздо выше уровнем.

Абрикосова тем временем прыскает сквозь зубы.

Я недоуменно оборачиваюсь к ней, и Арина поясняет, запуская руку в свою кудрявую гриву:

– Богдан – идиот. Ты видела, как он рисуется?

Киваю и улыбаюсь. Искоса гляжу на нее. И думаю – конечно, не видела. Я же не смотрела. А ты, Абрикосова, почему это заметила?

Щурюсь и пытливо изучаю зеленые глаза подруги. Она уставилась на поле, так что я подаюсь чуть вперед, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Что? – нетерпеливо спрашивает она.

– Ничего.

– Тогда почему так пялишься?

– Подумаю и потом скажу.

– Совсем с ума съехала? – она закатывает глаза и снова поправляет пышные волосы.

– Считай, что так.

С улыбкой отворачиваюсь и прилипаю взглядом к Громову. Просто смотреть – тоже хорошо. Нет ничего плохого в любви, верно? Какая бы она ни была. Даже безответная, она прекрасна, она меня греет.

Я позволяю себе прикрыть веки и подставить лицо майскому солнцу, которое уже вполне ощутимо печет. Если вы когда-нибудь попадали в ловушку многолетнего безответного чувства, то знаете, что эмоции движутся волнообразно. От депрессии и «он никогда меня не полюбит» до радостной легкости и «даже если не полюбит, это не так уж важно». Как будто ангел и демон ведут непрерывную борьбу за твое душевное состояние. Нетрудно догадаться, на какой стадии я сейчас.

И так же легко понять, в какую черную бездну я проваливаюсь, когда слышу, как Арина мрачно резюмирует:

– Явились.

Неохотно открываю глаза. И, конечно, сразу вижу Алену и двух ее лучших подружек – Алину и Лену. С ума сойти, да? Мало того, что у них имена похожи, они и внешне – точные копии друг друга. Высокие брюнетки с гладкими, блестящими волосами. Если бы Зайцева не встречалась с Ваней, я бы в жизни не угадала, кто из них кто. Но мое положение обязывает различать этих трех, одинаковых с лица.

Морщусь и отворачиваюсь, но все равно чую, как они поднимаются на трибуну и усаживаются чуть левее, на три ряда выше нас.

– Жопы замерзнут, – неодобрительно бормочет Абрикосова, имея в виду их короткие юбки.

Хмыкаю и смотрю, как Ваня поворачивается в нашу сторону, скользит взглядом мимо меня, улыбается и поднимает руку в приветственном жесте.

Улавливаю звонкое хихиканье за своей спиной. Класс. Рада, что вам весело, девчонки.

Но мое настроение устремляется к земному ядру, когда Богдан вдруг делает то же самое. Смотрит куда-то выше моей головы, растягивает губы в своей лучшей улыбке и энергично машет. Совсем не в себе?!

– Это что?! – шипит подруга.

– Понятия не имею, – потерянно отвечаю я.

– Он что, с кем-то из них мутит?

Абрикосова подается вперед и с возмущением поджимает губы, обернувшись ко мне. Я отмахиваюсь:

– Если бы было серьезно, я бы знала. А за такими «минутками» Бо я не слежу.

Арина фыркает и так энергично откидывается на спинку сиденья, что тут же ойкает от боли.

Я качаю головой, но тем не менее тихо произношу:

– Неприя-а-а-атно.

– Ну! А я о чем! – подруга нервно указывает рукой на поле. – Он что, не в курсе?!

Я тут же бью ее по ладони и приглушенно рычу:

– С ума сошла?!

Она скрещивает руки на груди и обиженно замолкает. Нахмурившись, смотрит на поле. Я усаживаюсь точно так же. В гнетущей тишине мы наблюдаем первые пятнадцать минут игры. Но Абрикосова не выдерживает первой. Склоняется ко мне и шепчет:

– Ты это слышишь?

А как же. Зайцева со своими подружками беспрестанно хихикает. И, хоть мы не разбираем фразы полностью, очевидно, что они обсуждают мальчиков на поле. Что в этом плохого? Ровным счетом ничего. Просто мы – по разные стороны баррикад.

– Пустоголовый треп, – резюмирую я.

Аринка поворачивается и смачно целует меня в щеку:

– Люблю тебя, Суббота!

Я смеюсь и преувеличенно сильно тру лицо рукавом. Говорю:

– Давай без слюней?

– То есть, мои слюни тебя не устраивают?! – орет подруга и наваливается на меня, чтобы влажно зацеловать мое лицо.

Я пищу и отбиваюсь, мы смеемся, а сзади, я отчетливо слышу, наши модельки громко цокают. Ну, пусть. От этого еще никто не умирал.

– Гель, – заговорщицки шепчет Арина, – скажи, мы лучше них?

Я смеюсь и отпихиваю подругу:

– С каких пор тебе нужно подтверждение?

– С таких. Скажи!

Тогда я подбираюсь, серьезно смотрю ей в глаза и говорю:

– Мы лучше.

А потом все происходит, как в кино. Я поворачиваюсь и фокусируюсь на игре. Конечно, мой взгляд направлен на Громова, который проводит атаку. А у самых ворот защитник другой команды, играя откровенно грязно, делает подкат и сшибает Ваню на газон.

Я моментально вскакиваю и ору:

– Фол! С каких пор можно играть в ноги?!

Весь стадион свистит, и арбитр показывает желтую карточку. Это могло бы меня успокоить, если бы Громов встал на ноги, но он лежит на газоне, прижав к груди колено. Ему больно? Конечно, он травмирован! Кто-нибудь еще это видит?!

– Ваня! – тихо вскрикиваю я, не сладив с внутренней защитой.

Мне чудится, что голосом я выдаю все свои эмоции, потому надеюсь, что никто меня не слышал.

Прижав руки к груди, слежу за тем, как на поле быстрым шагом выходит командный врач. Отвлекаюсь всего на мгновение, оборачиваясь назад. Алена вскочила, как и я. Краем сознания отмечая, как аккуратно она прикладывает ладошки к лицу, я порываюсь сбежать вниз. Но Арина дергает меня за локоть и говорит:

– Гель, не надо.

Простая короткая фраза может обездвижить, вы знали? Подошвы моих кроссовок сплавляются с бетонной ступенькой стадиона. Конечно, она права. У него есть девушка, которая уже несется к кромке поля. А я кто такая? Никто. Вот мне лучше и оставаться никем.

С болью в сердце смотрю, как он покидает поле вместе с врачом, держа ногу на весу, и скрывается в раздевалках. Алена держится рядом с ним, то и дело встряхивая темными распущенными волосами. Как жаль, что она имеет право быть возле Вани, а я нет.

– Гель, ты как? – тихо спрашивает подруга.

Я только мотаю головой из стороны в сторону. Я никак. Здесь лишь пустая оболочка, в то время как сердце давно устремилось в подсобные помещения вместе с Громовым.

Кажется удивительным, что игра продолжается. На поле выходит другой нападающий, а я места себе не нахожу. Грудную клетку болезненно стягивает. Как он там? Это серьезно? Ваня ведь не из тех, кто симулирует.

Жизнь допускает странные сценарии. Некоторые бьют так сильно, что ты голову поднять не в состоянии. А другие лишь временно выбивают почву из-под ног. Как относиться к беде – только ты решаешь.

– Геля?

Непослушными губами я медленно произношу:

– У него скоро важный матч, Арин. Как он будет?

Подруга кладет мне ладонь на колено и примирительно говорит:

– Мы еще ничего не знаем.

– А мы и не узнаем, – бормочу я и чувствую, как из правого глаза выскальзывает предательская слеза.

Едва дожидаюсь окончания матча, чтобы можно было подскочить и легально заметаться между пластиковыми сиденьями трибуны. Неловко топчусь на месте, переплетая пальцы на руках.

Абрикосова же выглядит исключительно спокойной. Ее клокочущая энергия, которая обычно просто сшибает с ног, теперь куда-то делась. Она мажет губы гигиенической помадой и поднимает на меня невозмутимый взгляд.

– Гель, надо подождать. Ты ведь понимаешь, что если сейчас рванешь к раздевалке, это будет слишком уж очевидно?

– Что?

– Твои чувства, что еще.

Засовываю руки в карманы брюк и смотрю под ноги.

– Это не будет очевидно.

Подруга отмахивается:

– Ну, для Громова, может, и нет. А для его подружки – более чем. Для нее и еще двух гиен. Просто давай притормозим.

Подаюсь назад, чтобы пропустить чью-то маму. Закусываю нижнюю губу до боли. Может быть, Арина и права.

– Слушай, я тебя не останавливаю, мы хоть сейчас можем бежать к раздевалкам, чтобы выяснить, что с ним. Мое отношение ты знаешь.

Угрюмо киваю. Ее мнение мне, и правда, известно. Подруга давно говорит, что схема игнора не работает. Что мне нужно признаться Громову в своих чувствах. И даже если он откажет, это будет на пользу, потому что ситуация прояснится. Арина – фанат ясных ситуаций, чего, конечно, не скажешь обо мне.

Абрикосова наконец поднимается с места и не спеша идет по проходу. Следую за ней и нервно поглядываю на поле. Вдруг увижу там Ваню?

Как он там? Мне нестерпимо хочется выяснить, как он себя чувствует. Если бы это была ерунда, он бы встал сразу же. Играл бы через боль. Я ведь знаю. Или хотя бы вернулся во втором тайме. Но он ушел и не возвращается.

Мы с Ариной останавливаемся у входа в раздевалки. Она протягивает мне ярко-розовую упаковку жвачки. Я отрицательно мотаю головой, и тогда она пожимает плечами и закидывает в рот сразу две штуки. Активно работает челюстями, поглядывая на меня.

– Что? – не выдерживаю через пару минут.

– Ничего, – бубнит подруга через вязкий розовый комок во рту.

Раздраженно выдыхаю и делаю несколько шагов в сторону. Замираю, взмахиваю руками и разворачиваюсь:

– Арин, ну что мне делать?

Она выдувает огромный пузырь из жвачки, лопает его и говорит:

– Напиши Ване.

Я недоуменно замолкаю. Это слишком просто.

– Я не привыкла.

– Вы знакомы с детства. Громов играет в одной команде с твоим братом. Ты видела, как он получил травму, – Арина загибает пальцы, методично перечисляя. – Разве не логично, что ты напишешь сообщение, чтобы узнать, как он себя чувствует?

То ли у Абрикосовой особый дар убеждения, то ли мысль, и правда, здравая, но я тут же открываю контакт Вани в мессенджере. Отлистываю чуть выше, чтобы проглядеть несколько наших переписок, большинство из которых касается Бо. То Ваня спрашивает, где мой брат, то я разыскиваю своего двойняшку.

Стараясь особо не размышлять, пишу: «Вань, видела, что случилось на поле». Тут же стираю. Разумеется, я видела. Зачем об этом говорить?

Следом печатаю: «Громов, ты куда пропал? Нашлись дела поважнее?». Стираю. Я, конечно, стараюсь скрыть свою влюбленность, но и стервой сейчас выглядеть не хочу.

После мучительных раздумий, наконец, отправляю ему простое сообщение «Как ты?».

Показываю экран телефона Арине, и она одобрительно кивает.

Наш молчаливый диалог прерывает Богдан, который сбегает по ступеням одним из первых.

– Девчонки! Меня ждете?

– Тебя, дурачина, – я фыркаю и обнимаю его, – с ничьей, чемпион!

– Кажется, ты себе противоречишь, – бормочет Бо.

Абрикосова же складывает руки на груди и насмешливо выдает:

– Не самый лучший день, а?

– У тебя? – безмятежно интересуется Богдан, отстраняясь.

Я чувствую, что сейчас они снова начнут ругаться, поэтому поспешно прерываю: