Репутация плохой девочки E-Book

Эль Кеннеди

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Хиты Эль Кеннеди
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 424

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Вернувшись в родной город на похороны матери, Женевьева Уэст, девушка с репутацией тусовщицы и оторвы, старается держаться подальше от Эвана Хартли. Их отношения были полны потрясений, взлетов и падений. И страсти… о которой она отчаянно пытается забыть. Но в маленьком прибрежном городе избегать друг друга невозможно. Эван все такой же неотразимый, как и всегда. Однако на этот раз Джен решила пойти по новому пути. Больше никаких безумных вечеринок, никаких глупых ошибок. Она задержится в Авалон-Бэй, чтобы помочь отцу с работой, а затем найдет замену себе и снова сбежит отсюда. У Эвана другие планы. Он знает: вместе они могут все. Осталось только убедить в этом Джен. Им обоим нужно начать все с чистого листа, но можно ли избавиться от плохой репутации? Есть ли у них второй шанс?

Leseprobe

Эль Кеннеди Репутация плохой девочки

Elle Kennedy

Bad Girl Reputation

© 2022. BAD GIRL REPUTATION by Elle Kennedy

© Серегина Юлия, перевод на русский язык

© Железнова Варвара, иллюстрация

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Глава первая

Женевьева

Все мои родственники, даже самые дальние, собрались в одной комнате. Одетые в черное, сбившиеся в кучки люди толпятся рядом возле сырных тарелок и блюд с закусками. На стенах мои детские фотографии. Время от времени кто-то стучит вилкой о бутылку Guinness или стакан Jameson, ознаменовывая тост, дабы рассказать очередную неуместную байку о том, как однажды мама каталась топлес на гидроцикле прямо на праздновании Дня независимости. И пока отец, явно сконфуженный, стоит и смотрит в окно, я сижу со своими братьями, притворяясь, будто все мы знакомы с этими историями о нашей матери – любительнице веселья, живущей по принципу «хватай жизнь за яйца», Лори Кристин Уэст… Когда на деле мы вообще ее не знали.

– Короче, мы путешествовали во Флориду в старом грузовичке мороженщика и курили, – начинает Кэри, один из маминых кузенов, – и где-то южнее Саванны слышим шум, типа шороха, доносящийся откуда-то сзади…

Вцепляюсь в бутылку воды, ужасаясь тому, что делала бы, останься я с пустыми руками. Не вовремя я решила завязать, это уж точно. Все, на кого я натыкаюсь, пытаются всучить мне какой-нибудь напиток, поскольку не знают, что можно сказать бедняжке, потерявшей мать.

Мысль о том, чтобы ускользнуть в спальню с бутылочкой чего-нибудь горячительного и провести так остаток дня, несомненно, закрадывалась мне в голову. Только вот я по-прежнему жалела о последнем разе, когда сорвалась.

Однако подобная перспектива однозначно сделала бы все эти мучения более терпимыми.

Двоюродная бабушка Милли кружит по дому, словно золотая рыбка в аквариуме, и каждый раз останавливается возле дивана, чтобы потрепать меня по руке и слабо сжать запястье, а после упомянуть, как же я похожа на свою мать.

Супер.

– Кто-нибудь должен ее остановить, – шепчет мой младший брат Билли. – Она же в обморок шлепнется. Смотри, какие тощие у нее лодыжки.

Бабуля Милли приятная и все такое, но уже начинает пугать. Если она назовет меня именем матери, я могу и взорваться.

– Тут я говорю Луису выключить радио, – продолжает кузен Кэри, воодушевившись этой историей, – ведь я пытаюсь выяснить, откуда идет шум. Подумал, что мы тащим что-то за собой.

Мама болела месяцами, прежде чем ей поставили диагноз – рак поджелудочной железы. Судя по словам папы, она мирилась с постоянными болями в спине и животе, которые списывала на признаки старости, а месяц спустя уже ее не стало. Но для меня все это началось только неделю назад. Сначала был звонок от моего брата Джея, который убеждал меня срочно приезжать домой, за ним последовал звонок от отца, тогда он и сказал, что мама долго не протянет.

Они держали это в тайне от меня. Ведь мама не хотела, чтобы я знала.

Но разве это нормально?

– Я имею в виду, этот стук длился несколько миль. И мы такие, уже приличные, понимаете? Наткнулись на какого-то старого хиппи-фрика в Миртл-Бич, а он подсадил нас…

Кто-то кашляет, бормоча себе под нос.

– Давай не будем утомлять всех подробностями, – говорит кузен Эдди. Остальные кузены обмениваются знающими взглядами и понимающими ухмылками.

– В общем, – снова начинает Кэри, затыкая его, – слышим мы этот стук или что там такое. Тони за рулем, а ваша мама… – он салютует стаканом в сторону нас, ее детей, – стоит, значит, перед морозильником с этой хреновиной над головой, словно собирается забить енота намертво или что-то в этом роде.

Мой разум сейчас далек от этой нелепой истории, потому что мысленно я то и дело возвращаюсь к матери. Она неделями лежала в постели, готовилась к смерти. Последним желанием этой женщины стало то, чтобы единственная дочь узнала о ее болезни в самый последний момент. Даже моим братьям запрещалось находиться у ее постели, пока она медленно и мучительно приближалась к своей кончине. Мама предпочитала страдать молча, как всегда, держа собственных детей на расстоянии. На первый взгляд может показаться, будто она сделала это ради нас, но, подозреваю, это было ради нее самой: ей хотелось избежать всех тех эмоциональных, очень личных моментов, которые, без сомнения, вызвала бы ее неминуемая смерть. Так же она избегала подобного в жизни.

В итоге она почувствовала облегчение от того, что ей не пришлось играть для нас роль любящей матери.

– Никто не собирается открывать этот чертов морозильник, кто-то кричит Тони, чтоб тормозил, а он психует, потому что видит копов за пару машин от нас. И, о да, тут до нас доходит, что мы везем контрабанду через границу штата, так что…

Я могу простить ее. Она была собой, когда испустила последний вздох. Никогда не притворялась кем-то еще. Еще в детстве мы уяснили, что мама не очень-то нами интересуется, она ясно дала это понять, поэтому мы ни на что особо и не надеялись. А вот отец с братьями… могли бы рассказать мне о ее болезни. Как такое можно скрывать от дочери? От сестры? Пусть я и жила за сотни миль от них, они обязаны были открыть правду, черт подери. А вдруг я захотела бы ей что-то сказать, если бы мне дали больше времени подумать об этом?

– В конце концов Лори велит мне открыть дверцу, после чего мы, мол, распахнем боковую дверь, Тони сбросит скорость, а потом мы выбросим, что бы там ни пряталось, на обочину…

Раздаются смешки.

– Итак, мы считаем до трех, я закрываю глаза, распахиваю дверцу, ожидая, что сейчас-то это чучело вцепится мне в рожу. А вместо этого мы видим внутри какого-то дрыхнущего чувака. Неизвестно, когда он к нам забрел. Может, тащился с самого Миртл-Бич. Просто свернулся калачиком и задремал.

Не так я представляла возвращение в Авалон-Бэй. В доме, где я выросла, полно скорбящих. Цветочные композиции и открытки с соболезнованиями на каждом столе. Мы покинули похороны несколько часов назад, но, думаю, такие события не проходят бесследно. Это затягивается на дни. Порой даже на недели. Никогда не знаешь, когда будет уместно сказать: «Ладно, хватит, возвращайтесь к привычным делам, а я вернусь к своим». Куда вообще выбрасывать трехфутовое сердце из цветов?

Когда история Кэри подходит к концу, отец постукивает меня по плечу и кивает в сторону коридора с просьбой следовать за ним. Он в костюме, наверное, всего третий раз в жизни, и я никак не могу к этому привыкнуть. Вот еще одна вещь, которая выбивается из общей картины. Приехать домой, в место, которое узнаешь лишь отчасти, это словно оказаться в альтернативной вселенной, где вроде бы все знакомо, а вроде и нет. Просто немного необычно. Наверное, я тоже изменилась.

– Давай поболтаем с тобой минутку, – произносит он, когда мы ускользаем с мрачных поминок. Отец никак не может оторвать руки от галстука, теребит воротник рубашки: то ослабляет узел, то снова завязывает, точно чувствуя себя виноватым за небрежный вид. – Послушай, я понимаю, время совсем не подходящее, но я все же спрошу.

– Что такое?

– Хотел поинтересоваться, не планируешь ли ты задержаться здесь ненадолго?

Проклятье.

– Не знаю, пап. Я как-то пока не думала об этом.

Не ожидала, что меня так быстро загонят в угол. Рассчитывала, что за пару дней я посмотрю, как тут все пойдет, и тогда уже решу. Я уехала из Авалон-Бэй год назад и предпочла бы не возвращаться, если бы не обстоятельства. У меня своя жизнь в Чарльстоне. Работа, квартира. Коробки с заказами из Amazon скапливаются у двери.

– Мне тут пришло в голову, что ты бы могла помочь мне с бизнесом. Твоя мама занималась всеми офисными делами, и все пошло наперекосяк с тех пор как… – Он замолкает. Никто из нас не знает, как говорить об этом. О ней. Это кажется неправильным, с какой стороны ни взглянуть. Поэтому мы молчим и киваем друг другу, как бы обмениваясь одной и той же мыслью: «Да, и я не знаю, но понимаю тебя». – Мне подумалось, если ты не очень спешишь, то сможешь заскочить и навести тут порядок.

Я представляла, что папа будет горевать, страдать, ему понадобится время собраться с мыслями, прийти в себя. Может, даже уехать куда-то порыбачить. Но это… он слишком многого просит.

– Что насчет Келлана или Шейна? Любой из них знает куда больше об управлении бизнесом, чем я. Не уверена, что они спят и видят, как я прихожу в офис и хозяйничаю без спросу.

Двое моих старших братьев уже несколько лет работают на отца. В дополнение к небольшому строительному магазину он владеет еще бизнесом по камнеобработке, обслуживающим ландшафтных дизайнеров и людей, которые хотят сделать реконструкцию дома. Со времен моего детства мама занималась внутренней кухней предприятия: заказами, счетами, платежными ведомостями, – а папа в это время делал так называемую грязную работу.

– Келлан – лучший мастер, что у меня есть, и со всеми этими перестройками после ураганов, которыми мы занимаемся на Южном побережье, я не могу позволить себе забрать его с рабочих площадок. А Шейн провел последний год, разъезжая с просроченными правами, потому что этот мальчишка никогда не открывает свою чертову почту. Да я разорюсь через месяц, если подпущу его к документам.

Отец не ошибается. То есть я, конечно, люблю братьев, но как-то раз родители заставили Шейна понянчить нас, и он разрешил Джею с Билли забраться на крышу с коробкой вишневых бомбочек. Пожарные появились после того, как мальчишки стали бросаться бомбами из рогатки в соседских подростков, которые плавали в бассейне. Расти с двумя младшими братьями и тремя старшими было увлекательно.

И все же я не собираюсь становиться постоянной заменой мамы.

Я прикусываю губу.

– На сколько хочешь, чтобы я осталась?

– Может, на месяц или два?

Черт.

Обдумываю это с минуту, а затем вздыхаю.

– При одном условии, – говорю я ему. – Ты должен будешь начать поиск нового офисного менеджера в течение следующих пары недель. Я пробуду до тех пор, пока ты не найдешь подходящего человека, так что это временная договоренность. Идет?

Папа приобнимает меня и целует в висок.

– Спасибо, малышка. Ты правда меня выручаешь.

Отказать ему выше моих сил, пусть я и знаю, что в итоге останусь в дураках. Ронан Уэст может показаться той еще занозой в заднице, но он всегда был хорошим отцом: позволял иногда делать собственные ошибки, попадать в неприятности, однако всегда выручал. Даже когда папа злился на нас, мы знали, что ему не плевать.

– Притащи-ка своих братьев. Нам нужно кое-что обсудить.

Похлопав по моей спине, отец отсылает меня, и я отправляюсь на поиски братьев с ощущением надвигающейся беды. Прошлый опыт научил меня тому, что семейные встречи никогда ничем хорошим не кончаются. Они, как правило, означают лишь больше потрясений. Что совершенно ужасно, ведь неужели мало было попросить меня бросить свою жизнь и вернуться сюда? Я тут пытаюсь решить, не стоит ли расторгнуть договор аренды на мою квартиру или написать письмо арендатору, уволиться с работы или жалобно молить об отпуске, а мой отец придумывает еще дела?

– Эй, дурила! – Джей, сидящий на подлокотнике дивана в гостиной, пинает меня по голени, когда я подхожу. – Принеси мне еще пивка.

– Сам сходи, задница.

Он уже снял пиджак и галстук, белая рубашка расстегнута на несколько пуговиц, а рукава закатаны. Остальные ненамного лучше: все в той или иной степени потихоньку избавляются от костюмов с тех пор, как мы вернулись с кладбища.

– Вы видели мисс Грейс? Из средней школы? – Билли, который еще недостаточно взрослый, чтобы пить, пытается предложить мне фляжку, но я отмахиваюсь. Вместо этого ее хватает Джей. – Она появилась минуту назад с Кори Дусеттом, который нес в руках ее дурацкую карманную собачонку.

– Усатик Дусетт? – улыбаюсь я, вспоминая, как в старшей школе Кори отрастил эти жутковатые усики серийного убийцы и отказывался сбривать мерзкую полосочку, пока его под угрозой отстранения не попросили это сделать. Он пугал даже учителей. – Мисс Грейс, должно быть, уже лет семьдесят?

– Думаю, ей было семьдесят, когда я учился у нее в восьмом классе, – сообщает Шейн, и его передергивает.

– Так они, типа, трахаются? – Лицо Крейга искажается от ужаса. Его класс был для нее последним перед пенсией. Мой самый младший брат только выпустился из школы. – Какой-то треш.

– Ладно, пойдемте, – зову я их, – папа в кабинете, хочет с нами поговорить.

Как только мы собираемся, отец снова начинает теребить галстук и воротник рубашки, пока Джей не передает ему фляжку и тот с облегчением не делает глоток.

– Пожалуй, просто скажу так. Я выставляю дом на продажу.

– Какого черта? – Келлан, старший, высказывается за всех нас, прерывая речь отца. – Это еще с чего?

– Теперь тут только я и Крейг, – объясняет папа, – и через пару месяцев, когда он уедет в колледж, не останется ровно никакого смысла содержать этот большой пустой дом. Пора начать экономить.

– Пап, да ладно тебе, – вмешивается Билли. – А где же Шейн будет спать, когда снова запамятует, где живет?

– Это было один раз, – рычит Шейн, шлепая его по руке.

– Ага, как же, один раз, – толкает его Билли в ответ. – А как насчет того случая, когда тебе пришлось спать на пляже, ведь ты забыл, что припарковал машину всего в пятидесяти ярдах?

– Может, вы все уже замолчите? Ведете себя как кучка безмозглых идиотов. В гостиной сидят люди, которые все еще оплакивают вашу мать!

Это быстро всех затыкает. На минуту или около того мы забыли. Так и происходит. Мы забываем, а затем в нас словно на всей скорости врезается грузовик, и мы снова попадаем в реальность, эту странную реальность, к которой пока не привыкли.

– Как я и говорил, дом слишком большой для одного человека. Я принял решение. – Тон отца тверд. – Но прежде чем я выставлю дом на продажу, нам нужно его немного подлатать. Навести лоску, так сказать.

Кажется, все меняется слишком быстро, а я не поспеваю за ходом событий. У меня едва хватило времени осмыслить мамину болезнь, как ее уже погрузили на шесть футов под землю, а теперь мне пришлось перевезти все вещи обратно домой и тут же узнать, что никакого дома больше не существует. У меня будто выбили почву из-под ног, но я по-прежнему не двигаюсь и наблюдаю, как рушится мир вокруг.

– Пока Крейг не отправится осенью в колледж, нет смысла вычищать тут все, – успокаивает отец, – так что пока подождем. Но сути это не меняет. Я посчитал, что лучше вам узнать обо всем раньше, чем позже.

И с этими словами он покидает кабинет. Дело сделано. Папа просто оставляет нас, шокированных и потрясенных, стоять тут и раздумывать над его объявлением.

– Вот дерьмо, – произносит Шейн, словно только вспомнил, что забыл ключи на пляже во время прилива. – Вы хоть в курсе, сколько порнухи и дерьма спрятано в этом доме?

– Ага. – Билли, сделав серьезное лицо, хлопает в ладони. – Поэтому, едва папа уснет, начинаем выдирать половицы.

Пока парни спорят о том, кто получит деньги за потерянную контрабанду, которую они постараются найти, я по-прежнему пытаюсь отдышаться. Наверное, я всегда болезненно реагировала на перемены. Я до сих пор разбираюсь с изменениями в своей собственной жизни после отъезда из города.

Проглотив вздох, оставляю братьев и выхожу в холл, где мой взгляд останавливается на, пожалуй, единственном, что в этом месте не поменялось ни на йоту.

На моем бывшем парне Эване Хартли.

Глава вторая

Женевьева

А этому парню наглости не занимать. Как он умудряется так выглядеть? Темные глаза настоящего хищника по-прежнему таятся в самых глубоких уголках моей памяти. Его каштановые, почти черные, волосы я до сих пор чувствую между пальцами. Как и в моих воспоминаниях, он потрясающе красив. Прошел год с тех пор, как я видела Эвана, но реагирую на него точно так же. Он входит в комнату, и мое тело замечает его раньше меня самой. Мурашки пробегают по коже.

Это неприятно. А то, что мое тело отзывается на него сейчас, еще больше настораживает.

Эван стоит со своим братом Купером, оглядывая комнату, пока не замечает меня. Парни выглядят почти одинаково, за исключением причесок, однако все различают их по татуировкам. У Купера набиты два полноценных рукава, в то время как бо́льшая часть татуировок Эвана – на спине. Ну а я узнаю́ его по глазам. Неважно, сверкают ли они озорством, или желанием, а может, разочарованием… я всегда знаю, когда Эван смотрит на меня.

Наши взгляды встречаются. Он кивает. Я киваю в ответ, и мой пульс взлетает до небес. Буквально через три секунды мы с Эваном уже в коридоре, где нет свидетелей.

Довольно странно, как хорошо мы знаем некоторых людей, даже несмотря на долгую разлуку. Воспоминания пронизывают меня, подобно приятному ветерку. Ходить по этому дому вместе с ним – будто вернуться в старшую школу. Прокрадываться и убегать из дома в любое время. Держаться за стены, лишь бы стоять прямо. Истерически смеяться, но так, чтобы не разбудить весь дом.

– Привет, – говорит он, неловко раскрывая для меня свои объятия, которые я принимаю, ведь не принять оказалось бы еще более неловко.

Эван всегда умел хорошо обниматься.

Я заставляю себя не задерживаться, не вдыхать его запах. Тело Эвана теплое и мускулистое, такое же знакомое, как и мое собственное. Я знаю каждый дюйм этого восхитительного парня.

Я поспешно делаю шаг назад.

– Что ж, я услышал новости, это очевидно. И хотел выразить соболезнования.

Эван почти застенчив. Руки в карманах. Голова наклонена, он смотрит из-под густых ресниц. Не могу представить, сколько уговоров потребовалось, чтобы заставить его прийти сюда.

– Спасибо.

– И да, – он достает из кармана синий леденец, – я принес тебе это.

Я не плакала с тех пор, как узнала, что моя мать больна. И вот, принимая дурацкий леденец из его рук, чувствую, как перехватывает горло и слезятся глаза.

Внезапно я переношусь в то время, когда мы впервые обменялись леденцами. Очередные похороны. Еще один мертвый родитель. Это случилось после того, как отец Эвана, Уолт, погиб в автокатастрофе. Вождение в нетрезвом виде, потому что таким безрассудным, склонным к саморазрушению человеком был Уолт Хартли. К счастью, больше никто не пострадал, но жизнь Уолта оборвалась на темной дороге той ночью, когда он потерял управление и врезался в дерево.

В то время я, двенадцатилетняя, понятия не имела, что взять с собой на поминки. Мои родители принесли цветы, но Эван был таким же ребенком, как и я. Что ему было делать с цветами? Все, что я знала тогда: мой лучший друг, мальчик, в которого я всегда была влюблена, сильно расстроен, и все, что у меня залежалось в кармане, так это один жалкий доллар. Самой необычной вещью, которую я могла себе позволить в магазине, оказался леденец на палочке.

Эван плакал, пока я тихо сидела рядом с ним на задней террасе его дома. Трясущейся рукой он сжимал леденец, а затем прошептал: «Спасибо, Джен». Мы просидели в тишине больше часа, глядя на волны, плещущиеся о берег.

– Заткнись, – бормочу я себе под нос, сжимая леденец в ладони. – Ты такой идиот.

Несмотря на мои слова, мы оба знаем, что я глубоко тронута.

Эван многозначительно улыбается и проводит рукой по галстуку, поправляя его. Он выглядит мило, но в пределах разумного. Есть что-то такое в том, как костюм сидит на нем. Что-то опасное.

– Тебе повезло, что я нашла тебя первой, – говорю ему, как только снова могу произносить слова. – Не уверена, что мои братья будут такими же дружелюбными.

Он пожимает плечами с равнодушной ухмылкой.

– Келлан бьет хуже девчонки.

Ну как всегда.

– Обязательно передам ему, что ты так сказал.

Очередные мои кузены мельком замечают нас из-за угла и, подозреваю, ищут повод поговорить со мной, поэтому я хватаю Эвана за лацкан и толкаю его в прачечную. Прижимаюсь к дверному косяку, а потом проверяю, нет ли кого поблизости.

– Не вынесу еще одного разговора о том, как же я напоминаю им маму, – стону я. – Черт, парни, в последний раз, когда вы меня видели, я ела только детские пюре.

Эван снова поправляет галстук.

– Они думают, что так помогают.

– Ну, это не так.

Каждый желает упомянуть при мне, какой же великолепной женщиной была моя мать и как важна была для нее семья. Это почти жутко – слышать, как люди говорят о женщине, которая совсем не похожа на ту, что я знала.

– Как ты держишься? – хриплым голосом спрашивает Эван. – На самом деле.

В ответ я лишь пожимаю плечами. Вот в чем вопрос. За последние пару дней его мне задавали уже дюжину раз всеми возможными способами, и у меня до сих пор нет нормального ответа. Ну или, по крайней мере, ответа, который хотели бы услышать люди.

– Сомневаюсь, что вообще что-то чувствую. Не знаю. Может, я до сих пор в шоке или что-то в этом роде. Всегда ожидается, что эти вещи произойдут за доли секунды или в течение долгих месяцев. Но это… как будто меня заранее не подготовили. Я приехала домой, а через неделю она умерла.

– Да, – произносит Эван. – Едва успеешь понять, что к чему, а все уже закончилось.

– Я вот уже несколько дней не знаю, что ощущаю. – Я кусаю губу. – Начинаю думать, может, со мной что-то не так?

Он смотрит на меня недоверчивым хмурым взглядом.

– Это смерть, Фред. С тобой все в порядке.

Я фыркаю, смеясь над прозвищем, которое он мне дал. Я так давно его не слышала, что почти забыла, как оно звучит. Было время, когда я отзывалась на него больше, чем на собственное имя.

– Ну а если серьезно… Я все жду, когда на меня нахлынет горе, но оно все не приходит.

– Довольно трудно отыскать в себе эмоции для человека, которого не было рядом. Даже если это твоя мама. – Эван делает паузу. – Наверное, особенно когда это твоя мама.

– Согласна.

Эван понимает. Он всегда понимал. Одна из наших общих черт – это странные отношения с матерями. В этом смысле слова излишни. В то время как его мама была самым главным непостоянством в его жизни: отсутствовала, за исключением нескольких раз в году, когда прилетала в город отоспаться после запоя или попросить денег, – моя отсутствовала духом, а не телом. Моя мать была такой холодной и отстраненной, даже в самом раннем детстве, что, казалось, ее вообще не существует. Я выросла, завидуя цветочным клумбам, за которыми она ухаживала во дворе.

– Я почти испытываю облегчение, что ее больше нет. – В горле поднимается комок. – Нет, даже не почти. Ужасно так говорить, знаю. Но… теперь я как будто могу прекратить попытки, понимаешь? Сначала пытаться, а потом чувствовать себя как дерьмо, когда ничего не меняется.

Всю свою жизнь я прилагала усилия, чтобы сблизиться с ней. Чтобы понять, почему мама вроде бы не слишком меня любит. Однако я так и не получила ответа. Скорее всего, теперь я могу перестать задаваться этим вопросом.

– Это не ужасно, – возражает Эван. – Некоторые люди бывают дерьмовыми родителями. Не наша вина, что они не умеют нас любить.

Кроме Крейга… Мама знала, как его любить. После пяти неудачных попыток она наконец поняла, как все делать правильно. Он стал для нее идеальным сыном, с которым она испытала всю радость материнства. С тем же успехом нас могли вырастить два разных человека. Он единственный из нас, кто ходит здесь с красными опухшими глазами.

– Могу я кое-что тебе сказать? – спрашивает Эван с улыбкой, которая настораживает меня. – Но пообещай, что не побьешь меня.

– Нет уж.

Он посмеивается, облизывая губы. Невольная привычка, которая всегда сводила меня с ума, ведь я знаю, на что способен этот рот.

– Я скучал по тебе, – признается он. – Я мерзавец, если вроде как рад чьей-то смерти, потому что появился повод тебя увидеть?

Я бью его по плечу, и Эван делает вид, что ему очень больно. Но он, конечно, притворяется. Однако странным образом я ценю его смешную выходку хотя бы потому, что она на секунду или две вызывает у меня улыбку. И позволяет вдохнуть полной грудью.

Я подергиваю тонкий серебряный браслет на запястье, не встречаясь с ним взглядом.

– Я тоже по тебе скучала. Немного.

– Немного? – дразнит он.

– Совсем немного.

– Хм. Так, значит, ты думала обо мне… Сколько? Раз? Два?

– Раз или два.

Эван издает смешок.

По правде говоря, уехав из Авалон-Бэй, я провела месяцы, изо всех сил пытаясь отогнать мысли о нем. Но они все отказывались уходить. Я отрекалась от образов, которые появлялись, когда я закрывала глаза перед сном или шла на свидание. В итоге стало легче. Я почти успела его забыть.

Почти.

И вот он снова здесь, и будто не прошло ни секунды. Между нами все еще летают искры. Он наклоняется ко мне, моя ладонь задерживается на его руке дольше, чем необходимо. Искры. Как больно не прикасаться к нему.

– Не делай этого, – приказываю я, когда замечаю выражение его лица. Я в ловушке его взгляда. Попалась, подобно рубашке, зацепившейся за дверную ручку.

От воспоминаний замирает сердце.

– Не делать чего?

– Ты знаешь.

Уголок губ Эвана приподнимается. Всего на мгновение. Ведь он прекрасно понимает, как смотрит на меня.

– Отлично выглядишь, Джен. – И вот снова. Вызов во взгляде, невысказанные слова… – Отъезд пошел тебе на пользу.

Вот засранец. Так нечестно. Ненавижу его – пусть мои пальцы и соприкасаются с его грудью, скользя вниз по рубашке.

Нет, что я ненавижу, так это то, как легко он может заполучить меня.

– Нам не стоит этого делать, – бормочу я.

Мы стоим в тени, но если кто-то захочет посмотреть в эту сторону, то увидит нас. Рука Эвана дотрагивается до края моего платья. Он пробирается под ткань и мягко проводит кончиками пальцев по изгибу моей задницы.

– Нет, – дышит он мне в ухо. – Не стоит.

Так что, разумеется, мы это делаем.

Мы проскальзываем в ванную рядом с прачечной и запираем за собой дверь. Все внутри вспыхивает, когда он сажает меня на туалетный столик.

– Это ужасная идея, – предупреждаю я, в то время как Эван сжимает мою талию и я прислоняюсь к раковине.

– Знаю.

А затем он накрывает мой рот своим.

Поцелуй настойчивый, голодный. Господи, как я скучала по этому. Скучала по его поцелуям и жадным толчкам языка, по его дикости и необузданности. Наши рты пожирают друг друга на грани грубости, и все же я не могу насытиться им.

Предвкушение и безумная потребность слишком велики. Я вожусь с пуговицами на его рубашке, раскрывая ее и впиваясь ногтями ему в грудь до тех пор, пока он не начинает испытывать боль и не убирает мои руки мне за спину. Это так горячо, так развратно. Яростно. Все наши нерешенные дела отходят на второй план. Я закрываю глаза и наслаждаюсь действом, теряясь в поцелуе, в его вкусе. Эван целует меня жестче, глубже, и вот я уже схожу с ума от всепоглощающего желания.

Нет, так не может продолжаться.

Я высвобождаю руки, чтобы заняться его ремнем. Эван наблюдает за мной. Смотрит мне в глаза. На губы.

– Я скучал, – шепчет он.

Взаимно. Но произнести это вслух не могу.

Его рука скользит между моими бедрами, и я задыхаюсь, своей дрожащей рукой пытаясь забраться к нему в боксеры…

– Там все в порядке? – вдруг раздается голос. Потом стук. Вся моя большая семья по ту сторону двери.

Я замираю.

– Все отлично, – отвечает Эван, а кончики его пальцев находятся в опасной близости от места, в котором я бы хотела, чтобы он оказался еще секунду назад.

Теперь же я слезаю со столика, отпихиваю его руку и вытаскиваю свою из его трусов. Еще до того, как мои ноги опускаются на кафельный пол, я уже ненавижу себя. Мы пробыли в одной комнате едва ли не десять минут, а я уже потеряла контроль.

Я чуть не занялась сексом с Эваном Хартли на поминках своей матери, черт подери. Если бы нас не прервали, то я бы непременно позволила ему сделать со мной все что угодно прямо здесь и сейчас. Это новый уровень падения, даже для меня.

Проклятье.

Весь прошлый год я провела, воспитывая в себе силу воли и превращаясь в нормального взрослого человека. Училась не уступать каждой пагубной страсти, приходившей мне в голову, проявляла чертову сдержанность. И вот Эван Хартли облизывает губы, а я уже готова поддаться искушению.

Серьезно, Джен?

Пока я привожу в порядок волосы, наблюдаю за ним в зеркало. У него явно есть ко мне вопросы. Наконец Эван озвучивает один:

– Ты в порядке?

– Не могу поверить, что мы почти сделали это, – сокрушаюсь я, чувствуя, как к горлу подступает стыд. Затем обретаю самообладание, снова выстраиваю свои стены и поднимаю голову. – Хочу прояснить: такое больше не повторится.

– И какого черта это значит? – Его оскорбленный взгляд встречается с моим в отражении.

– Это значит, что я пробуду в городе совсем недолго ради моего отца, но, пока я здесь, мы не будем видеться.

– Шутишь? – Он мрачнеет, замечая решительное выражение моего лица. – Какого дьявола, Джен? Сначала ты суешь язык мне в рот, а потом говоришь отвалить? Это какое-то дерьмо.

Повернувшись к нему лицом, я пожимаю плечами с притворным безразличием. Эван стремится вывести меня на эмоции, поскольку знает: чем больше я откликаюсь, тем выше его шансы. Но впредь я не стану реагировать на подобное, не сегодня. Это было неверное решение. Временное безумие. Сейчас мне лучше. Все пришло в норму. Я прогнала всю эту чушь из своей головы.

– Ты же знаешь, мы не можем держаться друг от друга подальше, – негодует он. – Мы много раз пытались. Но у нас ничего не получалось.

Он прав. В старшей школе мы постоянно то сходились, то расходились, пока я наконец не покинула город. Это были вечные качели – от любви к ссорам. Порой я была мотыльком, в другой раз – пламенем.

В итоге я кое-что поняла: единственный способ выиграть – это не играть вообще.

Открыв защелку на двери, я останавливаюсь на секунду. Смотрю через плечо и говорю:

– Все когда-то бывает в первый раз.

Глава третья

Эван

Вот что я получил за то, что был хорошим парнем. Ей хотелось на минутку забыться, словно все в порядке. Я никогда и ни за что в жизни не стал бы жаловаться на поцелуи с Женевьевой. Но она хотя бы могла не быть стервой. Давай встретимся попозже, выпьем, обсудим наши дела. Отшивать меня вот так бессердечно даже для нее.

Джен всегда была жесткой. Черт, да это одна из вещей, которая меня в ней привлекала. Однако она никогда не глядела на меня с таким мертвым равнодушием. Словно я для нее никто.

Жестоко.

Когда мы покидаем дом Уэстов и направляемся к грузовику Купера, он одаривает меня подозрительным взглядом. Кроме внешности, нас в целом больше ничего не объединяет. Если бы не родственные связи, мы, наверное, даже друзьями бы не стали. Но мы братья – хуже того, близнецы, – и мы практически способны читать мысли друг друга.

– Да ты издеваешься, – вздыхает он, осуждающе на меня смотря. В последние несколько месяцев он достает меня по каждому поводу.

– Отвали.

Серьезно, сейчас я не в настроении слушать это.

Он объезжает тротуар. Вдоль дома выстроилась целая вереница других машин тех, кто приехал на поминки.

– Невероятно. Ты замутил с ней. – Он косится на меня, а я его игнорирую. – Господи боже. Вас же не было десять минут. Ты что, типа, такой: «Соболезную твоей утрате, вот, держи мой член?»

– Иди ты, Куп.

Когда он говорит это таким тоном, звучит и правда немного гадко.

Немного?

Ладно. Хорошо. Может, почти заняться сексом на поминках ее матери не было такой уж блестящей идеей, но… я скучал по ней, черт возьми. Снова увидеть Джен спустя год разлуки ощущалось как удар под дых. Желание поцеловать ее, дотронуться до нее граничило с отчаянием.

Наверное, это делает меня жалким ублюдком, но что есть, то есть.

– Похоже, ты уже сходил за нас обоих.

Я стискиваю зубы и отворачиваюсь к окну. Когда наш отец погиб, а мать, по сути, бросила нас, Купер каким-то образом вбил себе в голову, будто я желаю, чтобы он заменил их обоих. Стал постоянно ворчащим, сварливым придурком, который вечно во мне разочарован. На какое-то время все уладилось, когда Куп остепенился благодаря своей девушке Маккензи, умудрившейся вытащить кол у него из задницы. Однако теперь кажется, словно его первые настоящие отношения заставили его думать, что он имеет право осуждать мою жизнь.

– Ничего такого не произошло, – отвечаю я, потому что чувствую, как он злится на меня. – Некоторые люди плачут, когда скорбят. Джен не из их числа.

Он слегка качает головой, сжимая руками руль, а его челюсти едва не стирают зубы в пыль. Как будто я не знаю, о чем он думает.

– Приятель, аневризму ведь заработаешь. Просто скажи.

– Она в городе всего неделю, а ты уже по уши в дерьме. Я же говорил, что приходить сюда было плохой идеей.

Купер никогда не будет доволен мною, однако в этом случае он прав. Стоило Женевьеве появиться, и я потерял голову. С нами так всегда было. Поодиночке нас можно сравнить с безвредными химическими веществами, но если их смешать, получится взрывная комбинация, которая сравняет с землей целый квартал.

– Ты ведешь себя так, словно мы ограбили винный магазин. Расслабься. Мы просто поцеловались.

На лице Купера написано неодобрение.

– Сначала поцелуй. А потом что-нибудь другое.

И? Мы ведь никому не причиняем вреда. Я хмурюсь.

– Чувак, какое тебе до этого дело?

Раньше у них с Женевьевой все было нормально. Они даже дружили. Я подумал, что он мог затаить на нее обиду за неожиданный отъезд, но ведь она сделала это не из-за него. В любом случае прошел год. И если даже я не устраиваю истерик по этому поводу, то с чего бы ему это делать?

Когда мы останавливаемся на светофоре, Купер поворачивается и смотрит на меня.

– Слушай, ты мой брат, и я люблю тебя, но ты становишься козлом, когда она рядом. За последние месяцы ты хорошо поработал над собой, пришел в себя. Не порть это, увиваясь за девчонкой, от которой всегда будут одни проблемы.

Что-то в его тоне, не знаю, может, презрение или снисходительность, ударяет меня прямо в грудь. Купер бывает настоящим самодовольным придурком, когда захочет.

– Мы не возобновляем отношения, ясно? Не истери.

Мы подъезжаем к дому, двухэтажному невысокому загородному коттеджу на берегу, который принадлежит нашей семье уже три поколения. Он почти разваливался, но несколько месяцев мы занимались ремонтом. На это действо ушла бо́льшая часть нашего времени и почти все сбережения, но все же.

– Ага, продолжай себя убеждать. – Купер глушит мотор и раздраженно вздыхает. – Все по старой схеме: уезжает, когда хочет, внезапно возвращается назад, и ты готов тратить на нее все свое время. Кого-нибудь напоминает? – С этими словами Куп вылезает из машины и хлопает дверью.

Что ж, это было неуместно.

Из нас двоих у Купера обида на маму больше. Доходило до того, что брат дулся на меня за то, что я не испытывал к ней такой ненависти, как он. Однако в последний раз, когда она заявилась к нам, я его поддержал. Сказал, что ей здесь больше не рады, особенно после того, что она с ним сделала. Шелли Хартли окончательно перешла все границы.

Но встать на сторону Купера оказалось недостаточно для того, чтобы он смягчился по отношению ко мне. Сегодня каждый получил удар ниже пояса.

Позже, за ужином, Купер все еще стоит на своем. Не в его натуре отступать.

Это дико бесит. Я пытаюсь есть свои чертовы спагетти, а этот идиот по-прежнему лезет ко мне, попутно рассказывая Маккензи – она уже несколько месяцев живет с нами, – о том, как я чуть не трахнул свою бывшую на все еще теплом гробу ее умершей матери.

– Эван говорит, что отойдет на минутку, и оставляет меня выражать соболезнования ее отцу и пятерым братьям, которые, в общем-то, думают, что ее побег из дома – его вина, – ворчит Купер, протыкая фрикадельку вилкой. – Мистер Уэст спрашивает: «Где Эван?», а он в это время нагибает его милую детку где-то в ванной комнате.

– Мы просто поцеловались, – с раздражением объясняю я.

– Куп, прекрати, – говорит Мак, не донося вилку с макаронами до рта. – Я пытаюсь есть.

– Ага, прояви такт, придурок, – упрекаю я.

Пока они не смотрят, я подсовываю кусок фрикадельки Дейзи, щенку золотистого ретривера. Купер и Мак спасли ее с причала в прошлом году, и с тех пор она стала почти вдвое больше. Сначала я был не в восторге от мысли заботиться об этом пушистом создании, которое новая девушка Купера скинула на нас, но потом собачонка провела ночь, свернувшись калачиком в изножье моей кровати, видя свои щенячьи сны, и я сломался, как дешевая игрушка. С тех пор Дейзи крутила мною как хотела. Она единственная дама, которой я могу доверять, единственная, кто не сбежит. К счастью, у Купа с Мак все получилось, так что нам не пришлось сражаться за опеку над собакой.

Забавно, как иногда складывается жизнь. В прошлом году мы с Купером вынашивали подлый, по общему признанию, заговор, чтобы подорвать отношения Мак с ее тогдашним парнем. В нашу защиту скажу, что этот парень был полнейшим засранцем. Но Купер испортил все веселье, проникшись чувствами к богатой студентке. Сначала я ее терпеть не мог, но, как выяснилось, я недооценил Маккензи Кэбот. По крайней мере, я оказался в достаточной степени мужчиной, дабы признать свою ошибку. Купер, с другой стороны, не может держать свои мысли при себе, когда дело касается Джен. Как типично.

– Так что за история у вас с Джен? – спрашивает Мак. В ее темно-зеленых глазах мелькает любопытство.

История? С чего бы начать? У нас с Женевьевой та еще история. Куча всего. Что-то было классно, что-то не очень. Между нами всегда имелись сложности.

– Мы сошлись еще в старшей школе, – рассказываю я. – По большому счету она стала моим лучшим другом. Мастерица устраивать веселье, готовая на все.

Мой разум внезапно наполняется образами. Вот мы разъезжаем по бездорожью на байках в пять часов утра с бутылкой текилы под боком. Серфим на волнах, пока приближается ураган, а после пережидаем шторм на заднем сиденье джипа ее брата. Мы с Джен всегда бросали друг другу вызов, искали приключений, попадали в неприятности, из которых трудно было выбраться невредимыми или вообще живыми. В этих отношениях никогда не было серьезности, поэтому и не возникало момента, когда кто-то сказал бы «хватит». Мы всегда гнались за адреналином.

И Джен была этим адреналином. Бесстрашной и неуправляемой. Она была бескомпромиссной, ее не волновали слова других людей. Она сводила меня с ума. Сколько раз я травмировал руку, пока бил морду какому-нибудь мудаку, зажимавшему ее в баре… Да, может, я и был собственником, но она от меня не отставала. Джен как-то оттаскала девицу за волосы просто за то, что та неправильно на меня посмотрела. Большинство всех этих выходок были связаны с нашими постоянными схождениями и расхождениями – собственничество, драки, способы заставить друг друга ревновать. Да, звучит немного безумно, но это был наш особый стиль. Я принадлежал ей, а она – мне. Мы впали в зависимость от примирительного секса.

Моменты тишины тоже вызывали привыкание. Мы лежали на полотенце на своем любимом месте пляжа, ее голова покоилась у меня под подбородком, моя рука обвивала ее талию, и мы любовались звездами. Шептали друг другу самые темные тайны, зная, что никакого осуждения не последует.

Черт, помимо Купера, только она видела, как я плачу.

– Да, было много расставаний и примирений, – признаю я, – но это была наша фишка. А в прошлом году она внезапно уехала. В один день просто собрала вещи и свалила. Никому ничего не сказав.

При воспоминании об этом мое сердце сжимается от боли. Сначала я думал, что это шутка. Что Джен просто сбежала с подружками, хотела напугать меня, чтобы заставить сорваться во Флориду на ее поиски, затем мы бы немного поругались, и все, как обычно, закончилось бы сногсшибательным сексом. Я считал так до тех пор, пока ее подруги не сказали, мол, они вообще ничего от нее не слышали.

– Только спустя время я узнал, что она обосновалась в Чарльстоне и начала новую жизнь. Вот так просто. – Я сглатываю горечь, комом застрявшую в горле.

Мак какое-то время пристально изучает меня. Мы сблизились с тех пор, как она стала жить здесь, поэтому я вижу, когда она пытается так сформулировать слова, чтобы не обидеть, но сказать мне, что я полный неудачник. Будто я сам этого не знаю.

– Давай, принцесса. Выкладывай.

Она кладет на стол вилку и отодвигает тарелку.

– Похоже, вы находились в токсичных отношениях. Может, Джен была права, когда все закончила. Возможно, для вас обоих будет лучше держаться друг от друга подальше.

После этих слов Купер посылает мне красноречивый взгляд. Ничто на свете он не любит больше, чем произносить: «Я же тебе говорил».

– Куперу я о тебе то же самое говорил, – напоминаю я. – И гляньте-ка на себя, ребятки.

– Да чтоб тебя. – Купер бросает вилку на тарелку, и его стул скрипит, двигаясь по деревянному полу. – Ты не можешь нас сравнивать. Это даже близко не то. Женевьева – ходячая катастрофа. Лучшее, что она сделала для тебя, – перестала брать трубку. Отпусти ее, чувак. Она здесь не ради тебя.

– Да уж, ты, наверное, наслаждаешься этим. – Я вытираю рот салфеткой, а после кидаю ее на стол. – Это расплата, да?

Братец вздыхает, протирая глаза, точно я какая-то собака, отказывающаяся приучаться к горшку. Снисходительный осел.

– Я пытаюсь присмотреть за тобой, потому что ты слишком слеп, чтобы увидеть, чем это закончится. Тем же, чем и всегда.

– Знаешь, – говорю я, вставая из-за стола, – может, прекратишь уже проецировать все свои комплексы на меня? Женевьева не Шелли. Хватит наказывать меня потому, что ты злишься на мамочку, которая тебя бросила.

Я жалею о сказанных словах сразу же, как только они слетают с языка, но не оборачиваюсь. Дейзи следует за мной к кухонной двери, и мы выходим к пляжу. По правде сказать, никто лучше меня не знает, через какое дерьмо мы с Джен прошли. Как неумолимо нас тянуло друг к другу. В этом и дело. Теперь, когда она вернулась, я не смогу игнорировать ее.

Происходящее между нами – то вечное притяжение, которому нельзя сопротивляться, – мне просто не позволит.

Глава четвертая

Женевьева

Я уже жалею об этом. Мой первый день в папином офисе оказался хуже, чем я себе представляла. Неделями, а то и месяцами ребята приходили сюда и оставляли счета, после чего на столе выросла приличная гора из бумаг. Почту бросали в лоток, даже не глядя, от кого она. На ящике с картотекой до сих пор стоит кружка с остатками кофе. В мусорном ведре валяются открытые пакетики из-под сахара, который уже давно унесли муравьи.

И Шейн совсем не помогает. Пока я сижу за компьютером, пытаясь расшифровать мамину систему именования файлов, чтобы отследить записи оплаченных и непогашенных учетных записей, мой второй старший брат провалился в черную дыру под названием TikTok на своем телефоне.

– Эй, дурила, – обращаюсь я к нему, щелкая пальцами. – Здесь шесть счетов с твоим именем. Они оплачены или еще нет?

Он даже не удосуживается оторвать взгляд от телефона.

– Откуда мне знать?

– Потому что это твои рабочие площадки.

– Все равно не по моей части.

Шейн не замечает, как я трясу руками в воздухе, представляя, как задушу его. Засранец.

– Здесь три письма от Джерри по поводу патио для его ресторана. Тебе нужно позвонить ему и назначить встречу, чтобы все осмотреть и оценить.

– У меня есть дела поважнее, – еле слышно бормочет он, поскольку его внимание полностью приковано к крошечной светящейся штуке в руках. Как будто ему пять лет.

С помощью резинки для бумаги запускаю в брата скрепку. Она попадает ему прямо в лоб.

– Блин, Джен. Какого черта?

Надо же, хоть это отвлекло его.

– Держи. – Я подталкиваю к нему счета и записываю номер Джерри. – Раз ты уже достал телефон, будь добр, позвони.

Крайне возмущенный моим тоном, он усмехается.

– Ты же понимаешь, что, по сути, ты папина секретарша.

Шейн реально испытывает мою любовь к нему и желание оставить его в живых. У меня четверо других братьев. Не то чтобы я буду скучать, если лишусь одного…

– Не помыкай мной, – ворчит он.

– Отец назначил меня офис-менеджером, пока не найдет другого. – Я поднимаюсь из-за стола, чтобы подойти к брату и сунуть бумаги ему в руки, а затем выпроводить из кабинета. – Так что на данный момент я твой бог. Привыкай.

И, вытолкнув его, захлопываю дверь.

Я знала, что так и будет. Расти в доме с пятью братьями было сложно, все боролись за позицию лидера. Каждый пытается проявить независимость, пока кто-то из старших мнит о себе слишком много и навешивает на нас свои обязанности. Теперь все еще хуже: я, двадцатидвухлетний средний ребенок, объясняю старшим братьям, что к чему. И все же папа был прав: это место – просто развалюха. Если я не приведу все в порядок, да побыстрее, он точно разорится в ближайшее время.

После работы я встречаюсь с Билли в «Ронде», местном заведении для пенсионеров, которые целыми днями разъезжают туда-сюда по Авалон-Бэй на гольф-карах и обмениваются партнерами за игрой в покер. Потепление в мае в заливе означает возвращение многочисленных туристов и богатеньких придурков, которые заполняют набережную, поэтому остальным приходится искать другие места для отдыха.

Пока брат улыбается барменше с загорелым лицом, выпрашивая пиво, – никто в барах нашего города не позволяет местным платить с отсрочкой – я заказываю кофе. На улице не по сезону душно даже на закате, одежда липнет к коже, подобно папье-маше, но я всегда могу выпить чашечку горячего неразбавленного кофе. Это выдает во мне южанку.

– Видел, как вы с Джеем вчера принесли коробки, – говорит Билли. – Это последние?

– Ага, я оставила бо́льшую часть вещей в хранилище в Чарльстоне. Кажется немного бессмысленным тащить сюда всю мою мебель, а через пару месяцев снова увезти ее обратно.

– То есть все еще собираешься вернуться?

Я киваю.

– Да, но придется подыскать новое жилье.

Мой арендодатель – полный идиот, он разорвал договор аренды на два месяца раньше, но я все равно буду платить ему, пока живу в доме детства. С уходом с работы дела обстояли не лучше. Мой босс в агентстве недвижимости разве что не посмеялся надо мной, когда я упомянула об отпуске. Надеюсь, папа планирует хорошо мне заплатить. Он, может, и скорбящий вдовец, но я не работаю бесплатно.

– Угадай, кто на днях заходил в магазин? – спрашивает Билли с предупреждением в голосе. – Мистер Дерьмовый Заместитель прицепился ко мне из-за вывески на тротуаре. Что-то там про городское постановление и блокировку пешеходного движения.

Мои ногти впиваются в деревянную барную стойку. Даже по прошествии года упоминание Расти Рэндалла по-прежнему вызывает неминуемый гнев.

– Этот знак там сколько стоит? – сетует Билли. – Лет двадцать?

Насколько я помню, да. Это главный элемент тротуара – наша деревянная табличка в форме буквы А с мультяшным мастером на все руки, объявляющим: «ДА, МЫ ОТКРЫТЫ!» и размахивающим разводным ключом. На другой стороне доски – информация о распродажах недели или новых продуктах. Когда я была маленькой и любила ходить с папой на работу, он кричал из офиса, что мне нельзя рисовать на вывеске. Я торопливо стирала свои шедевры и начинала переносить их на асфальт, делая все возможное, чтобы люди обходили их, и едва ли не откусывала лодыжки туристам, которые стаптывали свои Sperry’s[1], проходя через мою импровизированную галерею.

– Придурок не уходил до тех пор, пока я не занес вывеску внутрь, – жалуется Билли. – Стоял там минут пятнадцать, пока я притворялся, будто помогаю клиентам, а потом торговался с ним из-за этого дерьмового постановления. Я уже хотел позвонить отцу, чтобы тот вразумил его, но он схватился за наручники, словно собирался арестовать меня, так что я послал все. Подождал несколько минут после того, как он ушел, а затем снова выставил стенд на улицу.

– Вот мудак, – бубню я в чашку кофе. – Ты же знаешь, он от этого тащится.

– Меня удивляет, что он не выследил тебя в городе. Почти ожидал, что он будет сидеть возле дома посреди ночи.

Я бы этого не исключала. Около года назад заместитель Рэндалл стал моей поучительной историей. Та ночь опустила меня на самое дно, и я поняла, что не могу продолжать жить так, как раньше. Слишком много пью, каждую ночь устраиваю вечеринки, позволяю своим демонам брать над собой верх. Я должна была что-то с этим сделать – вернуть свою жизнь, пока не стало слишком поздно. Итак, я составила план, собрала все необходимое и отправилась в Чарльстон. Билли был единственным человеком, которому я рассказала о той ночи с Расти. Несмотря на то что брат на два года младше меня, он всегда был моим самым близким другом.

– Я все еще думаю о его жене, – признаюсь я. Чувство вины, снедающее меня при мысли о Кайле и ее детях, по-прежнему сильно́. Я слышала, что не так давно она бросила Расти и забрала детей. – Мне кажется, я должна найти ее и извиниться.

Хотя одной только мысли о встрече с ней и о том, как она может отреагировать, достаточно, чтобы меня охватило беспокойство. С той ночи это стало моим новым чувством. Бывали времена, когда меня ничего не пугало. То, что заставляло других рыдать или лезть на стену, вообще на меня не действовало. Теперь я оглядываюсь назад, на свои дни самого отвязного веселья, и съеживаюсь. Некоторые из них были не так уж давно.

– Поступай как знаешь, – произносит Билли и делает такой глубокий глоток пива, словно пытается смыть затянувшуюся тему изо рта. – Но тебе не за что извиняться. Мужик этот – подонок, каких поискать. Ему повезло, что мы не подкараулили его где-нибудь в темном переулке.

Я заставила Билли поклясться хранить мою тайну. В противном случае он бы точно побежал к отцу или братьям и разболтал обо всем. Меня радовало, что он сохранил это в секрете. Нет никакого смысла в том, чтобы им всем попадать в тюрьму за избиение копа. Тогда Рэндалл победил бы.

– Так или иначе, я все равно на него наткнусь, – говорю я больше себе самой.

– Ну, если тебе понадобится по-быстрому смыться из города, у меня есть где-то восемьдесят баксов. Я припрятал их в моей старой кровати в папином доме. – Билли ухмыляется, что очень помогает мне расслабиться. Люблю его за это.

Пока мы закрываем кассу, получаю сообщение от моей лучшей подруги Хайди.

Хайди: Костер сегодня на пляже.

Я: Где?

Хайди: Как обычно.

То есть у дома Эвана и Купера. В месте, где полным-полно эмоциональных ловушек, в которые бы мне не хотелось угодить.

Я: Не знаю, хорошая ли это идея.

Хайди: Да ладно тебе. Пара напитков, а потом сможешь свалить.

Хайди: Не заставляй меня за тобой приходить.

Хайди: Увидимся там.

Я: Ладно, стерва.

Сдерживая усталый вздох, стараюсь осмыслить эту напряженную ситуацию. Вернувшись в город, я была рада воссоединиться со старыми друзьями и проводить больше времени с другими людьми, но попытка отшить Эвана делает все намного сложнее. Ведь не проведешь же черту в центре города. И я совсем не желаю, чтобы лето превратилось в испытания на верность и заявление прав на общих друзей, с которыми мы будем пересекаться. Это несправедливо по отношению к нам обоим. Ведь, насколько я знаю, ничего хорошего из того, что я снова впущу Эвана в свою жизнь, не выйдет. И у меня нет никаких намерений обидеть его. Это мое наказание, а не его.

Глава пятая

Эван

Все наши потаенные желания сбываются по ночам. При полной луне мы лишь скрытые образы самих себя, разоблаченные серебристым светом. Залив превратился в место для озорства и освобождения от запретов: тела объяты жаром, все хотят классно провести время. Используют любой повод для вечеринки.

На пляже, рядом с костром, тусуются десятки наших друзей и пара-тройка случайных подхалимов. Наш дом прямо за дюнами и травянистой лужайкой с деревьями, очертания его видны лишь в оранжевом свете фонарей на крыльце. Отличное время для того, чтобы расслабиться с друзьями. Двое парней с гитарами спорят, с какой песни начать, в то время как другая компания играет в фрисби-стриптиз. Хм, чего только не сделаешь сегодня, лишь бы перепихнуться.

– Итак, этот клон надрался в хлам, – рассказывает собравшимся у костра Джорди, наш старый школьный приятель, сидя на коряге и скручивая косяк. Чувак может делать это с закрытыми глазами. – И, короче, подходит к нашему столику. Прямо натыкается на нас. И продолжает звать меня Паркером.

Мы смеемся, потому что это чертовски похоже на типичное имя клона. Эти слабаки, любители отглаженных воротничков, мистеры Богатенькие Ричи, которые ходят в Гарнет-колледж, очень предсказуемы. Не могут удержать в себе выпивку и винят в этом всех остальных.

– И где-то минут двадцать он стоит и болтает с нами, держится за стол, чтобы не свалиться на пол. Понятия не имею, о чем он там бормотал. Но тут он внезапно говорит: «Эй, парни, у меня дома афтерпати, пойдемте».