Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Krimi
- Serie: Звезды мирового детектива
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2024
По всей Франции, а затем и по всей Европе полиция находит трупы зверски замученных людей, умиравших очень долго. Каждое место преступления отмечено одним и тем же таинственным знаком, однако очевидно, что убийства совершали разные люди. Что происходит? Орудуют убийца и его подражатели? Между жестокими анонимами, которых ведет неодолимый, первобытный инстинкт хищника, есть некая связь? Быть может, они посылают друг другу сигналы? И где случится трагедия в следующий раз? Пожалуй, мы бы спокойнее спали по ночам, если бы не знали... Детективные триллеры и нуары Максима Шаттама только во Франции расходятся миллионными тиражами и стали бестселлерами еще в двух десятках стран. Поклонники Жан-Кристофа Гранже и Франка Тилье не могут не оценить эти туго закрученные романы, в которых события мчатся во весь опор с первых строк до совершенно ошеломительного финала и никто из героев не отделывается легкими ушибами. «Очень рад, что сумел вас травмировать», — говорит нам Максим Шаттам и почти не шутит: в романе «Союз хищников», первом из его серии о невероятных преступлениях, которые приходится разгадывать Парижскому отделу расследований, открываются бездны зла. Впервые на русском!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 497
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Maxime Chattam
LA CONJURATION PRIMITIVE
Copyright © Éditions Albin Michel - Paris 2013
Перевод с французского Аллы Беляк
Серийное оформление Вадима Пожидаева
Оформление обложки Ильи Кучмы
Шаттам М.
Союз хищников : роман / Максим Шаттам ; пер. с фр. А. Беляк. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2024. — (Звезды мирового детектива).
ISBN 978-5-389-25060-4
18+
По всей Франции, а затем и по всей Европе полиция находит трупы зверски замученных людей, умиравших очень долго. Каждое место преступления отмечено одним и тем же таинственным знаком, однако очевидно, что убийства совершали разные люди. Что происходит? Орудуют убийца и его подражатели? Между жестокими анонимами, которых ведет неодолимый, первобытный инстинкт хищника, есть некая связь? Быть может, они посылают друг другу сигналы? И где случится трагедия в следующий раз? Пожалуй, мы бы спокойнее спали по ночам, если бы не знали...
Детективные триллеры и нуары Максима Шаттама только во Франции расходятся миллионными тиражами и стали бестселлерами еще в двух десятках стран. Поклонники Жан-Кристофа Гранже и Франка Тилье не могут не оценить эти туго закрученные романы, в которых события мчатся во весь опор с первых строк до совершенно ошеломительного финала и никто из героев не отделывается легкими ушибами. «Очень рад, что сумел вас травмировать», — говорит нам Максим Шаттам и почти не шутит: в романе «Союз хищников», первом из его серии о невероятных преступлениях, которые приходится разгадывать Парижскому отделу расследований, открываются бездны зла.
Впервые на русском!
© А. Ю. Беляк, перевод, 2024
© Оформление. ООО «Издательская Группа«Азбука-Аттикус», 2023Издательство Азбука®
Атмосфера, в которой пишется и читается книга, важна почти так же, как и сами слова, и потому я сочинял эту историю под музыку. Вот музыкальные произведения, которые звучали чаще всего, я очень рекомендую слушать их при чтении романа:
саундтрек Марка Страйтенфельда к фильму «Прометей»;
саундтрек того же Марка Страйтенфельда к фильму «Схватка»;
саундтрек Говарда Шора к фильму «Молчание ягнят».
Посвящается моей жене Фаустине.
Писать такую мрачную историю — это как плыть под черными небесами, исследовать зоны дискомфорта. Чтобы лучше понимать Человека и созданную им цивилизацию. То худшее, что живет в нас. Чтобы выше ценить все остальное.
Пока я блуждал в поисках, она светила мне, какпутеводная звезда. Помогала держать правильный курс и ежедневно возвращаться в тихую гавань.
Звезде, что провела меня сквозь бездны.
1
Человек здесь только прохожий, словно говорили горы.
Из скалы вставал мощный гребень высотой в тысячу метров, серый, испещренный белыми жилами, с каждым порывом ветра дымившийся завитками пыли, — головокружительный хребет, замыкавший долину, укрывавший деревню Ла-Жьеттаз своей вечной тенью, которую не могла прогнать даже сила древнего солнца.
Эта гора возвышалась над округой миллионы лет и простоит здесь по крайней мере еще столько же.
Деревня, ютившаяся в уступах каменного исполина, состояла из десятка домов из кирпича, досок и шифера — отдаленных потомков хлипких шалашей, наследников менее древних лачуг из глины и веток, которым грозила каждая буря, зима или ненастье. Здесь весь пейзаж напоминал, что человек лишь временное явление на поверхности Земли. Всего лишь цепкий паразит: прошел — и нету, и скоро о его существовании будут говорить только останки былой цивилизации. А гора и не вспомнит о том, что он путался у нее под ногами и входил в ее лоно.
Но пока на этой спокойной глыбе виден мимолетный след человека — темнеющая в утреннем свете тонкая нить, искусно уложенная по склону, узкая лента гудрона, петляющая от деревни до середины горы.
Алексис Тиме вел машину, пригнувшись к рулю, пальцы едва виднелись из рукавов пуховика. Отопление в этой взятой напрокат машине не работало. Толстый шарф обвивал шею, словно змея, готовая удушить жертву. Каждый выдох порождал мимолетную химеру, которая тут же таяла в салоне. Алексис вообще не любил водить в горах. Альпы в этом плане ничего приятного не сулили.
Маленький «опель-корса» притормозил, входя в крутой поворот, затем прибавил газу на подъеме, один за другим преодолевая извивы дороги. Алексис ехал быстровато, форсируя мотор на позднем переключении передач, словно хотел поскорее оторваться от Ла-Жьеттаз. К счастью, снега на этой высоте не было — пока еще, — октябрь только начинался.
Он взглянул на картонную папку, на поворотах ерзавшую по пассажирскому сиденью.
Символ *е, написанный от руки толстым черным фломастером, выделялся на фоне красной обложки.
Красная, как кровь, подумал Алексис.
Не время гонять в голове такие мысли!
Лучше сосредоточиться на дороге. До въезда на ферму осталось совсем немного, если в деревне правильно указали дорогу.
Чуть выше, на середине поворота, меж елей начинался заезд, обозначенный крохотной деревянной табличкой, поблекшей от непогоды. На ней с трудом читалось название «Ла-Монжетт».
Алексис почти приехал.
«Корса» запрыгала по гравию и углубилась в просеку посреди леса, жмущегося к склону горы, которая в итоге вывела ее к небольшой поляне, где располагалась старинная каменная ферма.
Алексис проехал вдоль служебных построек и припарковался рядом с видавшим виды джипом. Прежде чем выйти из машины, огляделся.
Полный покой. Ветви огромных хвойников замерли, не шелохнутся. Ни тени жизни.
Внезапно на капот слетела крупная галка, и Алексис вздрогнул. Раскрыв клюв, птица сделала пару шагов и повернула голову, как бы желая получше рассмотреть молодого человека черными бусинами глаз. Кажется, ее заинтриговала струйка пара, вылетевшая изо рта у жандарма. Затем галка, так же беспричинно, как появилась, снялась с капота и перелетела на высокую ветку.
Алексис сгреб красную папку и выбрался на холод.
Из трубы фермерского дома шел густой дым. По крайней мере, там кто-то есть.
Дрогнула занавеска, сдвинулась и вернулась на место, и вскоре к нему вышел человек.
Около пятидесяти, лысый, глаза зеленовато-серые, почти прозрачные. Алексис сразу узнал его.
Ришар Микелис.
Однако выглядел он гораздо выше и крупнее, чем на фотографиях. Плечи, руки — такими хоть лес валить.
— Приехали заниматься математикой? — спросил он ровным глубоким басом, словно идущим из самой земли.
— Что, простите? — спросил Алексис в замешательстве.
— Вы к моей дочери Саше? Репетитор?
Вдруг осознав, что он в штатском, Алексис замотал головой и протянул руку.
Микелис сжал ее, ладонь была мозолистая, натруженная, пальцы довольно тонкие, но рукопожатие оказалось весьма ощутимым.
— Старшина жандармерии Алексис Тиме, парижский отдел расследований. Можете уделить мне немного времени?
Микелис резко напрягся, взгляд стал пристальней. Он так впился глазами в молодого жандарма, что тому стало не по себе: будто мясник нацепил его на крюк, как тушу, и сейчас подвесит. Гипнотический взгляд. Ришар Микелис был весь как сжатая пружина.
— Что-то с женой? — спросил он, не мигая.
— Нет-нет, лично вас дело никак не касается, не волнуйтесь. Это... немного сложно, можно я войду в дом и все вам изложу?
— Вы ведь в курсе, что я больше не работаю ни с полицией, ни с жандармерией, да?
— Мне сказали.
— Тогда зачем вы приехали?
— Мне нужно с вами поговорить.
Ришар Микелис скрестил руки на груди, под одеждой проступили мощные мускулы. Он был одет в шерстяной свитер поверх футболки, но казалось, не замечал холода.
— Я приехал из Парижа специально, чтобы с вами встретиться, — повторил Алексис.
— Я больше не консультирую. Вам стоило позвонить, тогда не пришлось бы зря мотаться. Извините.
— Я знал, что по телефону вы откажете сразу, поэтому привез вам это.
Алексис поднял к груди красную папку.
Зрачки в серо-зеленой оправе взяли папку на прицел.
— Похоже, вы не поняли, молодой человек: я ушел в отставку.
— Вы лучший криминолог в стране, если не в Европе. Мне нужно ваше мнение. Это важно. Поверьте, в иной ситуации я бы не стал вас беспокоить. Позвольте мне просто изложить вам то, что находится в этой папке.
Ришар Микелис глубоко вздохнул, не скрывая раздражения.
— Молодой человек, с меня хватит. Я больше не практикую, вы зря потратили время.
Микелис развернулся, чтобы снова войти в дом, но Алексис окликнул его:
— Я знаю, вы ушли c работы, чтобы быть ближе к родным, чтобы полностью посвятить себя семье, но мы в тупике! Нам нужно мнение эксперта, свежего человека! Я прошу всего несколько минут, я не буду пытаться вернуть вас на службу, нужно просто ваше мнение...
Микелис замер, потом развернулся и снова взглянул на него:
— Мнение за несколько минут не составить, это так не работает.
— Я могу оставить документы, вы прочитаете, когда будет время. И потом мне пере...
Микелис поднял руку, прерывая его:
— Я вышел в отставку, потому что эта работа съедает человека изнутри. Чтобы понять насилие, надо впустить его в себя, и оно постепенно расползается внутри, заражает всю систему мышления, окрашивает чувства, проникает в фантазии; это настоящая зараза, понимаете? И я не хочу воспитывать детей, держа эту дрянь в голове.
Алексис серьезно кивнул.
— Насилие — вещь заразная, — сказал он. — Как ни крути.
Микелис вгляделся в собеседника, и тому стало не по себе от его почти белых глаз.
— Да, это заразно, — негромко подтвердил он.
Жандарм помахал перед ним папкой:
— Об этом и речь. Мы обнаружили эпидемию. Нового вида. И вы единственный специалист, который может нам помочь.
— Нет, не единственный; наведите справки, молодой человек. И в отличие от меня другие с радостью придут на помощь.
— И так же не смогут разобраться, как и мы.
Микелис вздохнул: разговор его утомлял.
— Все действительно серьезно, — в отчаянии повторил Алексис.
— А почему вы считаете, что я компетентнее любого другого?
— Ваш опыт. Ваши результаты. Вы лучше всех. Вы не только энциклопедия криминалистических знаний, вы чувствуете преступление, вы умудряетесь понять преступника, говорить на его языке. Я прочел о вас все. Это я убедил нашего полковника позволить мне обратиться к вам.
— Лесть вам, к сожалению, не поможет.
— Я рассчитываю на ваше любопытство, — тут же ответил Алексис. — Того, что я вам покажу, вы еще нигде не видели. — Его словно лихорадило, голос звучал сбивчиво. Он собрался с силами и, глубоко вдохнув, добавил: — Мы запутались не потому, что это небывалое преступление, а потому, что разгадать его нам не по силам.
Микелис заинтригованно наклонил голову. Несколько секунд молчал. Галка со своей ветки наблюдала за сценой. Потом с протяжным насмешливым криком улетела вниз, в долину.
— Чтобы жандармы признали, что ничего не понимают... Видимо, вы и вправду влипли, — сказал наконец Микелис. — К обеду вернется жена, мне надо, чтобы вы уехали раньше.
Он посторонился и указал на дверь фермерского дома.
— У вас меньше часа.
2
Ришар Микелис поставил на красно-белую клеенку две чашки горячего кофе.
Огонь потрескивал в камине, в кухне еще витал запах тостов.
Алексис с порога гостиной оглядел просторную комнату со множеством старых вещей и семейных фотографий в рамках, висевших на стенах. Ришар Микелис и его дети, девочка постарше и мальчик помладше, рядом со смуглой женщиной с длинными кудрявыми волосами. На всех снимках — они. На лыжах, на море, в Диснейленде, в лесу, за семейным столом — десятки фотографий, сделанных в стремлении не упустить ни секунды из этих моментов счастья.
— Мои тотемы, — сказал ему в спину Микелис.
— Как вы сказали?
— Вы же смотрели на фотографии? Это мои тотемы. Они берегут меня от сглаза. Здесь мой кокон, мое гнездо. Садитесь.
Он подвинул чашку с кофе ближе к жандарму.
— Похоже, вам здесь хорошо.
— Я не жалею, что вышел в отставку, — быстро ответил Микелис, — если вы об этом. Здесь, в горах, мне спокойно, и моя стая со мной. Я не хочу тащить сюда призраки прошлого. Поэтому вы сейчас быстро расскажете мне свое дело, удовлетворите мое любопытство, а потом отзвонитесь вашему полковнику и скажете, что я вас выслушал, но ничем не помог. А после вернетесь в долину, сядете на поезд и донесете до всех и каждого: в любом, даже худшем, случае Ришар Микелис не вернется на работу. Слушаю вас.
Алексис сглотнул, сжал ладонями горячую чашку, потом хотел было взять красную папку, но собеседник резко остановил его:
— Нет, никаких фотографий и отчетов. Я хочу услышать дело из ваших уст. Вашими словами.
Жандарм медленно покачал головой. Он выпрямился на скамейке так, что хрустнули позвонки. Он искал, с чего начать.
— Давайте с главного, — подсказал Микелис негромко, словно читая его мысли.
Алексис решил идти по хронологии:
— Первую жертву нашли на берегу Марны в департаменте Сена и Марна, недалеко от забытой богом деревушки под названием Аннет.
— «Первую жертву», то есть у вас серия преступлений?
Алексис кивнул.
— Это был конец июня. Жертва оказалась... очень сильно повреждена. И не из-за того, что ее нашли в воде, — тело оставалось там недолго. Следы многочисленных травм. Пытки, изнасилования — все по полной. Множественные следы удушения, накладывающиеся друг на друга. Сначала судмедэксперт решил, что убийца не сразу сумел ее задушить и потому три или четыре раза брался за дело. Но были и характерные признаки реанимации: гематомы в грудино-реберной области, синяки на носу и так далее. Очевидно, что тот, кто это с ней делал, истязал ее, насиловал и душил, пока она не оказывалась на грани смерти. И тогда он возвращал ее к жизни. Он делал это несколько раз, пока она не ушла окончательно. Ее звали Клэ...
— Без имен. Продолжайте.
Немного сбитый с толку, Алексис облизнул губы, прежде чем продолжить:
— Вторую жертву нашли в лесу недалеко от Порт-Марли, в департаменте Ивелин, в самом начале августа. Опять женщина, на этот раз чуть постарше, тридцати трех лет. Те же травмы, тот же почерк, те же попытки душить, а затем реанимировать жертву до тех пор, пока она не умрет.
— Ивелин не в вашем секторе, при чем тут вы?
— С две тысячи двенадцатого года парижский отдел расследований обладает юрисдикцией на национальном уровне. Нам могут передавать дела со всей страны, если они связаны с расследованием, которое ведется у нас. Тут как раз такой случай.
— Как вы установили связь между этими двумя убийствами? Почерк преступника?
— Да. Он душит жертв их собственным нижним бельем, одновременно насилуя, затем реанимирует, чтобы снова насиловать, и так далее. К тому же в обоих случаях он действовал в домах своих жертв: мы обнаружили там следы борьбы, кровь, сперму... Но ни в том, ни в другом случае никаких следов взлома. Поэтому и прозвище ему дали — Фантом. Но это еще не все. Он вырезает у них на спине букву.
Микелис удивленно поднял брови:
— Из букв складывается слово?
— Нет, буква всегда одна и та же — е. И перед ней звездочка.
На этот раз Алексис вытащил из красной папки фотографию и подвинул ее по столу ближе к криминологу.
Розовая кожа, множество родинок на пояснице.
И — вспоротый валик кожи ниже лопаток, малиновая борозда вместо чернил, странное послание, как клеймо, глубоко впечатавшееся в плоть: *e.
— Две жертвы менее чем за четыре месяца, — заметил Микелис.
— У этого убийцы — да.
Не выпуская фото из рук, Микелис поднял на жандарма свои прозрачные глаза:
— А что, есть и другой?
— Если только этот тип не страдает раздвоением личности. В период с июля по сентябрь на востоке Франции в безлюдных местах обнаружены три жертвы. Этот преступник долго жертв не мучает, убивает довольно быстро, способы разные. Задушил только одну. Настоящий бешеный зверь. Нелюдь.
— А что, первый не зверь?
— Первый методичнее. Чувствуется, что он последовательно реализует какую-то навязчивую идею. Убийца с востока — мясник. Полный отморозок. Мы называем его Зверь.
— По второму тоже есть ДНК?
— Если по Фантому у нас есть все, что нужно, поскольку он оставил сперму, то по Зверю, наоборот, нет ничего. Видимо, использует презервативы.
Микелис поморщился, сдвинув брови:
— В таком случае никакой он не псих, он владеет собой.
— Может быть, он не кончил... Презервативы — это только предположение.
— А в лаборатории не пытались найти следы смазки?
— Это было... непросто. Сказать, что он зверь, — это еще полправды.
— У вас есть три жертвы, и вы не нашли его лобковые волосы?
— Нет. Ни одного. Ни единого волоска, ничего.
— Он должен был что-то оставить, тем более по трем преступлениям, он не может быть все время чист.
— Просто... каждый раз... это какой-то кошмар. Понимаете, он... он их...
— Ну что? Что он с ними делает?
— Мы считаем, что он их ест.
На этот раз Микелис на секунду замер с открытым ртом.
— Почему вы так решили?
— Следы укусов. Рваные раны, отсутствующие куски мяса. У него огромный рот. Это единственная зацепка, если только нам удастся ее использовать. Судмедэксперт сказал, что это самый большой рот, который он когда-либо встречал. И поразительные зубы.
— То есть?
Алексис сглотнул, его смущали эти подробности.
— Острые. Как будто вся челюсть заполнена клыками.
Криминолог задумался, прикрыв рот крупной ладонью. Наконец, отняв руку, он совершенно серьезно спросил:
— То есть вы охотитесь на вампира?
— Иногда мне так кажется...
— Вы имеете дело с чем-то средним между психотиком и психопатом. От первого — безумие, от второго — дотошность и тщательная осторожность. Довольно необычный случай, я согласен.
— Я вас предупреждал.
Микелис сделал глоток кофе и спросил:
— Какая связь между двумя сериями убийств?
— У трех девушек, найденных на востоке Франции, также имеется буква *e, она вырезана ножом на ягодице с левой стороны.
Микелис какое-то время сидел сосредоточенно, погрузившись в свои мысли.
— Вы уверены, что у них разный почерк, что это двое разных убийц? — наконец спросил он.
— Все наводит на такую мысль.
— Еще зацепки?
— По первому — ничего. Второй менее дотошен. Помимо следов укусов мы обнаружили отпечатки автомобильных шин на двух из трех мест преступления.
— Модель машины определили?
— По следам удалось установить расстояние между осями, радиус поворота колес и тип шин. В принципе эксперты НИИ криминалистики [1] считают, что это «рено-твинго» первой модели.
— ДНК в следах укусов? Слюна...
— Ничего... Надо сказать... это каждый раз месиво. Судмедэксперт только руками развел: все залито кровью, она портит весь биоматериал, которого и так крайне мало.
— Итак, у вас есть двое серийных убийц, которые, как вам известно на данный момент, начали преступную деятельность примерно в одно время и подписываются одним и тем же символом.
— Мы не знаем, то ли они действуют сообща и обмениваются опытом, то ли это два урода, которые перед освобождением из тюрьмы договорились устроить соревнование и теперь живут каждый сам по себе. Но они как-то связаны.
— Изучите американские дела, например дело Норриса и Биттейкера, Оттиса Тула и Генри Ли Лукаса или, ближе к нам, в Германии, дело Левендела и Вирца. Вы обнаружите, что дуэты серийных убийц существуют. На них можно учиться.
— Я прекрасно это знаю. Но на сей раз они как будто действуют не вместе, а параллельно.
— Это еще предстоит доказать. Необходимо детально изучить дело и узнать больше.
Алексис взглянул на толстую красную папку. Следует ли воспринимать последнюю фразу как ободрение?
Микелис слушал внимательно, с интересом; настала пора рассказать ему остальное:
— Это еще не все, — снова заговорил жандарм. — Месяц назад одна из наших служб по борьбе с педофилией обнаружила, что по интернет-форумам гуляет несколько фотографий: изнасилованные мальчики с красной буквой *e, нарисованной на спине. Два разных мальчика. Все три эксперта-психиатра, с которыми мы консультировались, говорят, что это действует совсем другой человек, — слишком много различий и мало совпадающих деталей между убийством взрослых женщин и надругательством над этими мальчиками.
Алексис выдержал паузу, словно добиваясь большего эффекта, и ледяным тоном добавил:
— Итак, у нас трое преступников, которые одинаково подписывают свои деяния.
Микелис невозмутимо смотрел на него, держа в одной руке фотографию жертвы с родинками, в другой — чашку остывшего кофе.
— По-вашему, это организованная, четко выстроенная сеть или просто бредовое пари между бывшими зэками?
— Понятия не имею. У нас ничего нет. Педофильские снимки отследить не удалось, они тонут среди сотен других в сети, установить автора невозможно.
— Единственная зацепка — этот символ... А по двум убийцам? Есть какие-то направления поисков?
— Мы продолжаем работать над списками входящих и исходящих вызовов на все мобильные телефоны в районах, где были обнаружены жертвы, до и после совершения преступлений, сопоставляем десятки тысяч номеров. Изучаем все видеозаписи, которые удалось получить в округе, — с автостоянок, банков, платных дорог — в надежде обнаружить что-то значимое, но это титаническая работа, и пока она ничего не дала.
— А на камерах наблюдения заправочных станций или банкоматов не попадался «рено-твинго»?
— Мы все просмотрели — рабочего материала нет. Правда, камер немного, преступления совершены в сельской местности: оборудования мало, а возможных направлений слишком много.
— В генетической базе данных тоже ничего?
— Нет. Тот, кого мы назвали Фантомом, там не фигурирует. Есть отпечатки подошвы в лесу Дабо, возле трупа одной из девушек: это прогулочная обувь типа «тимберлендов», но точную модель мы пока не определили. Размер тридцать шестой, а если учесть рост убийцы, нет никаких доказательств того, что след оставил он. И это все, что у нас есть.
— Свидетелей нет? Ни по одному делу?
— Никого. Хотя мы объехали всю округу, опросили всех, заезжали на дальние заправочные станции в этом районе. Ничего. Преступники действуют аккуратно.
— Очень аккуратно.
Алексис мрачно кивнул.
— Мы все понимаем, что это значит: они не остановятся. Их нужно быстро найти, иначе у нас появятся другие трупы. Ну вот, теперь вы в общих чертах знакомы с делом.
Микелис допил свою чашку, затем встал и оперся на раковину. Алексис не сводил с него глаз, высматривая малейшие признаки заинтересованности. Криминолог вздохнул и пожал плечами:
— Я не знаю, что вам сказать.
— Признайте, дело невиданное. С таким случаем даже вы никогда не сталкивались.
Микелис устремил свой ледяной взгляд на молодого жандарма:
— На подначку я не клюну. Слушайте, я согласен, это... Конечно, я такого не ожидал, но ничем не могу вам помочь. За пять минут нельзя составить мнение, нужно время, чтобы все прочитать, все подробно проанализировать и войти в дело. Но я этого делать не буду.
— Вы решили это, еще не впустив меня в дом, зачем тогда мне открыли?
— Просто из любопытства. Я дам вам имена компетентных экспертов, поработайте с ними. Полагаю, жандармерия создала для раскрытия этих преступлений специальную группу?
— Да. Мы находимся в парижском отделе расследований, у метро «Порт-де...»
— «Порт-де-Баньоле», я знаю. В Париже есть один очень знающий криминолог, которому я вполне доверяю. Я ему позвоню. Уверен, он вам поможет.
Алексис Тиме смотрел на Микелиса.
Он ожидал большего. Надеялся, что рассказ обо всем, что случилось, об исключительном масштабе убийств заставит криминолога прервать уединение. Надеялся на это не только из-за его репутации, но главное, из-за его практических навыков. Ришар Микелис был уникален. Его обширные знания, преданность делу, индивидуальные методы и наработки, результативность делали его не просто специалистом, а легендарным персонажем.
— Нам нужны вы. И никто другой, — с твердой уверенностью сказал Алексис.
— Выходит, вы зря проделали весь этот путь. Сожалею.
— Вам безразлично, что погибло столько людей, а убийца...
Микелис остановил его, резко подняв указательный палец:
— Не надо взывать к моим чувствам. Избавьте меня от проповедей. Я впустил вас, потому что вы приехали издалека ради встречи со мной, а теперь, когда вы знаете, что я ничем не смогу вам помочь, езжайте назад, молодой человек.
Алексис опустил голову.
Он испытывал не огорчение, а досаду. На самого себя. Нет у него напора, умения убеждать. Ему ведь казалось, что стоит лишь приехать сюда и обрисовать Микелису весь грандиозный масштаб дела, как тот сразу присоединится к команде. Он столько раз разыгрывал в уме их разговор в скором поезде Париж—Лион, что и сам поверил в успех.
— Я пришлю вам имя человека, о котором говорил, — добавил криминолог. — Он поможет, он в этом дока. Но и не ждите от него чего-то сверхъестественного. Вы лучше меня знаете: важнее всего ваше расследование, оно — основа всего. Такие люди, как я, не творят чудес. Мы просто отрабатываем разные точки зрения, вот и все.
Алексис поднялся, взял свой пуховик.
— Спасибо за кофе, — едва слышно пролепетал он.
Уже в дверях Микелис ухватил его за плечо.
— Не притворяйтесь, будто нечаянно забыли досье, я не буду его смотреть, — сказал он, засовывая в руки жандарму толстую красную папку. — Я же сказал: я вышел в отставку, теперь все это меня не касается. Счастливого пути.
Еще мгновение Алексису казалось, что надежда есть. Микелис слишком часто повторял, что вышел в отставку. «Может, убеждает сам себя?»
Однако весь его вид подтверждал бесповоротность принятого решения. Хватка на плече Алексиса ослабла.
Прежде чем тронуться в путь, молодой жандарм посмотрел в зеркало заднего вида. Он увидел, как отодвинулась занавеска в одном из окон. И почти физически ощутил на себе пристальный взгляд криминолога. «Опель-корса» развернулся на гравии и поехал прочь от фермы, затерянной в горах.
Он попытал счастья, он съездил к лучшему из лучших.
Теперь Алексис знал, что они могут рассчитывать только на себя. Они — это небольшая группа следователей жандармерии. Никто не придет к ним на помощь, не протянет спасительной руки, никто не вдохнет свежую, живительную струю в их расследование. Горстка мужчин и женщин против группы неизвестных, с чудовищной одержимостью ставящих под своими преступлениями одну и ту же подпись.
*е.
3
Лампа дневного света затрещала и осветила небольшой кабинет, выделенный Алексису Тиме для работы. Как всегда по утрам, молодой жандарм сначала машинально включил компьютер, а потом поставил рюкзак у стенки и налил себе апельсинового сока из пакета, стоявшего в ящике стола. Ему нравилась рутина, она успокаивала.
Стену за его спиной украшал сине-белый флаг с эмблемой «Нью-Йорк джайантс», команды по американскому футболу, за которую он болел с некоторым даже излишним фанатизмом, о чем свидетельствовали фотографии игроков с автографами, развешанные вокруг клубного знамени, шлем, лежащий на столе возле экрана компьютера, и куча другого мерча — брелок для ключей, ручки, подставки под стаканы, коврик для мыши и даже кружка, из которой он пил. Целая прорва сине-бело-красных предметов с неизменными буквами NY занимала большую часть помещения, где Алексис сидел с двумя своими коллегами.
Серый свет октябрьского утра робко проникал в два окна с поднятыми жалюзи. Алексис увидел на стекле свое отражение. Каштановые волосы, торчащие в мнимом беспорядке, вечная трехдневная щетина, карие глаза и старая куртка-милитари поверх толстого коричневого свитера. Выглядел он сегодня неважно. Как неудачник. Как проигравший. От собственного отражения взгляд перешел на фасад здания напротив, на той стороне бульвара Даву, около «Порт-де-Баньоле» в Двадцатом округе Парижа. Туманное, скучное утро. То утро, когда хочется валяться в постели и смотреть телик, пока постель не перегреется и телу не надоест лежать. Или можно залечь с книжкой. Мечтать об отпуске.
И еще в такое утро накатывает хандра.
За окном по двору казармы кто-то шел: это приближалась Людивина. Ее светлые кудряшки, подпрыгивающие при каждом шаге, можно было узнать за полкилометра.
Тут в кабинет вошли, и Алексис махнул рукой лейтенанту Дабо — рост метр девяносто пять, телосложение профессионального регбиста. Глаза у лейтенанта были даже чернее его кожи. Как и все следователи парижского отдела расследований (между собой называемого ПО), он большую часть времени работал в штатском и в то утро был одет в спортивные штаны и теплую толстовку с капюшоном и вышитой на груди шерстяными нитками надписью EyeoftheTiger [2]. Любимая толстовка очень ему шла и подчеркивала внушительную мускулатуру.
Сеньон Дабо сел на рабочее место — сиденье закряхтело под тяжестью исполинского тела — и включил свой компьютер, одновременно стягивая наушники и убирая айпод.
— Ну, как там «Джайантс»? — спросил он басом.
Алексис не ответил; он знал, что великан все еще витает в тумане своих мыслей и не помнит, что его младший коллега накануне отсутствовал из-за поездки к Ришару Микелису.
Вошла Людивина, держа в руке мобильник и не сводя голубых глаз с маленького сенсорного экрана.
— Не найдешь ты себе парня, пока не перестанешь жить в обнимку с телефоном! — насмешливо приветствовал ее Сеньон.
— Да есть у меня парень. И даже не один...
— Их не беспокоит, что ты чаще общаешься в чате, чем с ними?
Людивина показала ему средний палец и убрала айфон, заметив стоящего у окна Алексиса.
— Алекс! Ну как? Что ответил Микелис?
Сеньон тоже внезапно проснулся:
— Ой черт, и правда! Что сказал?
Алексис досадливо мотнул головой:
— Придется действовать без него.
— А что? — спросил Сеньон.
— Завязал! И бесповоротно. Не хочет больше пачкать руки. Теперь это его не касается.
— Ты обрисовал ему дело?
— В общих чертах.
— И он ничего не сказал? Ничего не предложил?
— Только посоветовал знакомого — опытного криминолога.
— Ну и мудак! — бросила Людивина, отправляя пуховик на вешалку.
Алексис задержал взгляд на спортивной фигуре молодой женщины. Узкие джинсы обтягивали ее потрясающую попу, а грудь выступала даже под свитером Abercrombie. Смотреть на нее было сплошное удовольствие. Но в то утро даже фигура Людивины не смогла вызвать у него положительные эмоции.
За семь месяцев совместной работы эти двое и цапались, и дразнили друг друга, и засыпали от усталости бок о бок, привалившись голова к голове, но между ними никогда ничего не было.
— Продвинулись вчера? — спросил Алексис.
— Я закончила обрабатывать телефонные номера, — ответила блондинка, затягивая волосы в узел на затылке.
— Полностью?
— Да. Пять дней сплошного ада.
По каждому преступлению жандармы собирали от всех телефонных операторов полный перечень номеров, подключавшихся к ретрансляторам в районе места преступления в течение суток до и после убийства. Сотни тысяч комбинаций затем вводились в специальную компьютерную программу AnalystNotebook, которую использовал отдел расследований. Все имена, фигурировавшие в протоколах допросов, все транспортные средства, адреса и телефоны таким образом сводились воедино и при совпадении сразу высвечивались. Если человек мог что-то упустить за месяцы расследования, то машина сбоев не знала.
Алексис восхищенно присвистнул. Коллега даром времени не теряла.
Он залпом допил сок и обвел взглядом комнату. Нужно как-то сосредоточиться. Отбросить несбыточные надежды вчерашнего дня. Десять дней они мечтали, как будут работать с Микелисом, пока это не стало навязчивой идеей. Наконец Алексис отправился убеждать начальство, что, несмотря на гражданский статус, надо подключить криминолога к расследованию — в силу его исключительной компетенции, непревзойденного опыта; к тому же существовала реальная угроза новых смертей, а следователи не понимали, в каком направлении двигаться. Начальство пошло им навстречу. И вот теперь все псу под хвост.
Сеньон уже смотрел электронную почту, опершись локтями о кипу бумаг, накопившихся за несколько недель посреди расставленных повсюду фотографий жены и двоих детей. Великан чувствовал себя в этом беспорядке вполне комфортно. У него накапливалось все: нераспечатанные письма, диски с фильмами, которые он заказывал на работу, но никак не успевал посмотреть, обожаемые им комиксы, которые он даже не распечатывал, пустые упаковки из Amazon; эта пестрая стена заслоняла его от кровавой реальности, с которой он работал ежедневно. То была его защита, кокон.
Людивина организовывала свое пространство совсем по-другому. Никакого личного декора, идеальный порядок, сверкающая лаком поверхность письменного стола. Откинувшись в кресле, скрестив руки на груди, молодая женщина в упор смотрела на Алексиса. Ее золотые кудри, рассыпавшиеся по спинке, обрамляли миловидное лицо с очень белой кожей. Волосы, непокорно торчащие во все стороны, как кусты на заросшей аллее сада, лезли в рот и свивались вокруг ее голубых, холодных глаз. Она ждала. Ждала продолжения.
Алексис был координатором их ячейки и держал связь с двумя другими офисами этажом выше, которые тоже работали над делом *e.
Трое жандармов прочесывали интернет в поисках всяких сомнительных форумов, где символ *е мог что-то означать. Другая группа собирала все отчеты потенциальных свидетелей, допрошенных за последние три месяца: сотрудников АЗС, соседей с мест преступления, родственников погибших, — все шло в дело. Тысячи листов протоколов разбирались на мельчайшие детали, и постепенно в программу заносились все параметры, которые считаются важными: в основном имена собственные, а также названия мест, компаний, учебных заведений и так далее.
И никакого намека на след.
Они изучили дела всех извращенцев, освобожденных из мест заключения с начала года, потом проделали ту же работу с психиатрическими учреждениями. Они разослали циркулярные письма во все отделения жандармерии и во все полицейские участки на территории страны, прося доводить до них малейшую информацию о насильниках или людях с сексуальной девиацией. Пока — никаких свежих новостей. Никакой конкретики.
Вернее, конкретика у них была — сама картина преступлений.
И жертвы.
Пять трупов.
Алексис развернул стул к стене, огораживающей комнату.
Она была вся обита пробкой. Сотни документов, прикнопленных бок о бок. Распечатки гугл-карт по каждому месту преступления, фотографии жертв — только прижизненные: здесь никто не играл в киношных детективов и не вывешивал жутких фотографий убийств, никому не хотелось целый день видеть эти ужасы. Под фотографиями крупными буквами был записан возраст, профессия, место проживания каждой жертвы и несколько хронологических пометок. У подножия траурной панорамы стопками лежали все полезные папки — досье каждой жертвы, отчеты о вскрытии, необходимые протоколы, лабораторные отчеты...
— Ты успела проверить досье сексуальных преступников? Там нет людей с правами на вождение грузовика? — спросил Алексис у девушки, не сводившей с него глаз.
Все три места преступления Зверя находились не далее тридцати километров от автомагистрали А4, что навело Алексиса и его коллег на мысль о дальнобойщике. Он знал, что среди серийных убийц регулярно встречаются две профессии. Две профессии, которые особенно импонировали этим редким преступникам. Профессии, абсолютно противоположные. Первая предполагала оседлый образ жизни и общительность, вторая — любовь к одинокой и кочевой жизни.
Врач и дальнобойщик.
— Все это мы сегодня прошерстим вместе с Сеньоном. Но я все равно считаю, что идея плохая. Судя по следам автомобильных шин, Алекс, он не дальнобойщик. Скорее, просто человек мобильный, легкий на подъем, ему не в лом проехать десятки километров в поисках добычи.
— Но трасса А4 проходит красной нитью по всем его убийствам, это не случайно. Он ее хорошо знает, или чувствует себя на ней в безопасности, или... Ну, я не знаю! В любом случае это след. Нельзя ничем пренебрегать. А еще надо собрать сведения обо всех, кто обслуживает трассу на интересующих нас участках, и ввести их тоже в программу. На всякий случай. Я просмотрю оставшиеся записи видеокамер с придорожных стоянок и СТО. Не может быть, чтобы туда не заехал ни один «твинго» первой модели!
— А если расширить временные рамки? — предложил Сеньон.
— То есть?
— До сих пор мы собирали номера телефонов и видеоматериалы за сутки до и после убийств. А что, если судмедэксперты ошиблись на день? Представляешь, а вдруг весь облом из-за этого и мы изначально ищем не в том временном диапазоне?
Алексис пересек небольшой кабинет и ткнул пальцем в фотографию одной из жертв Зверя.
— Анья Прену, предположительно погибла в ночь с 16 на 17 июля. Объявлена семьей в розыск 16-го числа в конце дня, двоюродный брат встретил ее на улице около 18:00. Больше ее никто не видел. Потом утром 17-го мальчик по дороге в школу нашел ее останки. Тут никак не может быть ошибки.
Алексис сделал шаг в сторону и указал на пухленькую девочку-подростка с челкой, спадающей на очки, на блеклом снимке, увеличенном с фото на документе.
— Софи Ледуэн, ужинала с родителями вечером 22 августа. Ушла ночевать к подруге около 9 часов вечера. Обнаружена лишь десять дней спустя туристами. В ее случае судмедэксперт высказался вполне определенно, поскольку имеется сильное разложение. Показать фотографии? Опарыши в ней так и кишели, — казалось, что труп шевелится! Сотни личинок, из которых уже вылупились мухи, то есть прошло несколько циклов. Стояла жара, но энтомолог утверждает, чтобы получилось такое количество насекомых и тело было в таком состоянии, требуется не менее восьми-десяти дней. И в ее случае мы расширили временные рамки до двух суток.
Алексис сделал еще шаг назад и указал на третью, и последнюю жертву Зверя.
— Армель Кале. Здесь, конечно, временные рамки приблизительнее. Подруга говорит, что видела, как Армель поджидала клиентов у леса днем 14 сентября, потом о ней никто не слышал, пока не нашли останки. Но и здесь судмедэксперт практически уверен, что смерть наступила не позже 15-го числа. Мы не станем начинать все сначала и терять еще десять дней, потому что усомнились в экспертных заключениях.
— Почему мы в основном концентрируемся на Звере? — спросил Сеньон. — Почему не на другом, Фантоме?
— Потому что там два преступления в городской среде и ни одной зацепки. Он чрезвычайно осторожен. Ничего не оставляет на волю случая. И очень хладнокровен.
— Но в городе как раз больше шансов найти свидетеля!
— Я уже в это не верю — мы сделали максимум в плане расследования. Если мы и найдем улики, то на Зверя. Он импульсивнее, не так хорошо владеет собой, как тот. Наверняка он делает ошибки.
Сеньон широко раскрыл глаза и с сомнением поджал губы.
— Хотелось бы надеяться! А то мы плаваем в открытом океане, кишащем акулами, и ни одного корабля, идущего к нам на помощь, капитан!
— Всему свое время, Сеньон, всему свое время. Парень не гений, он не родился в рубашке. Обязательно что-то будет. Всегда что-то найдется. Оно лежит у нас под носом, главное, искать — внимательно и упорно.
Людивина наблюдала за Алексисом из-под светлых кудряшек. С начала разговора она не пошевелилась.
— Видишь, ты справляешься не хуже Микелиса, — сказала она ему с заговорщицкой улыбкой. — Так что мы ничего не потеряли.
Алексис пожал плечами.
Он двигался через это море насилия наугад, ощупью, медленно, шаг за шагом, не зная, где он и куда тащит за собой девятерых людей, которые занимались этим делом с утра до ночи. Микелис же знал океан лучше, чем кто-либо.
Нет, если подумать, Микелис сам был океаном.
Его разум пропускал через себя каждую крупицу насилия, как молекулу воды. Он понимал язык насилия. И подобно тем гроссмейстерам, которые видят на несколько ходов вперед, Микелис охватывал преступный мир в целом и царил на шахматной доске. В этом была его сила.
Алексис вздохнул и снова сел на стул.
Он-то даже не умел играть в шахматы.
Незадолго до шести вечера троица подняла голову от экранов компьютеров и досье, услышав торопливые шаги в коридоре. Дверь распахнулась, и появилось по-детски пухлое лицо Лионеля Тейкса, одного из следователей.
— Бегите срочно смотреть новости BFM, ребята! Бросайте все!
Все вскочили и ринулись в большую комнату к висящему на стене телевизору.
На экране мелькали кадры репортажа.
Станционная платформа. Мечущиеся в панике фигуры людей. Вой сирен, красные и белые сполохи мигалок пожарных машин. Лица, искаженные страхом, горем, непониманием. Картины паники. И мужской голос за кадром, бесстрастный, как бы контрастирующий с происходящим, отчетливо выговаривающий каждое слово, словно это могло снизить градус кошмара: «...На данный момент причины случившегося не определены. По словам первых свидетелей, действовал молодой человек, одетый в толстовку с поднятым капюшоном, закрывавшим лицо. По словам нескольких очевидцев, он нервно ходил по перрону в ожидании прибытия поезда. В момент, когда поезд подходил к платформе, парень столкнул на рельсы троих человек, в том числе женщину с ребенком в коляске. Важная деталь: прежде чем совершить свой безумный поступок, юноша, по показаниям ряда свидетелей, оставил на стене вокзала особый знак. Напоминаю, что, по последним сведениям, юноша убил четырех человек, включая младенца, а затем сам бросился под поезд, прибывавший к соседней платформе».
Сеньон взглянул на Лионеля Тейкса:
— Гадость какая... Зачем ты...
— Смотри!
Камера развернулась и сфокусировалась на стене станционного здания.
На кирпичной кладке баллончиком был нарисован символ. Диаметром не меньше метра. Звездочка и буква.
*е.
Великан откинулся на спинку сиденья.
— Черт... Это какая-то эпидемия!
4
Сирены умолкли, не было даже мигалок. Только резкий свет неоновых огней на платформах и более тусклый, почти желтый, свет лампочек на вокзале.
Главный вход перегораживали пожарные машины, и еще пластиковые ленты, наспех закрепленные на фонарных столбах, чтобы загородить проход.
Алексис, Сеньон и Людивина показали удостоверения, и дежуривший у входа полицейский на мгновение заколебался. Он не привык видеть на своей территории жандармов и уж тем более в штатском.
— Парижский отдел расследований, — просто уточнил Алексис. — Ваше начальство в курсе, их предупредили о нашем приходе.
Людивина натянула пуховик на подбородок, чтобы спрятаться от холода. Октябрьский ветер обдувал непромокаемую ткань.
Мужчина впустил их без дальнейших формальностей, одновременно подошел офицер судебной полиции — лет тридцати, небритый, короткостриженый, в черном бомбере.
— Вы из парижской жандармерии? Как мило, что приехали полюбоваться бойней.
— Спасибо, что пригласили, — парировал Алексис.
— Говорят, у вас есть объяснение поступку этого психа? — сказал он, открывая дверь.
— Вас дезинформировали. Зато нас интересует граффити, которое он сделал перед тем, как прыгнуть под поезд.
Внутри маленькой станции царила ужасная суета, пахло кофе, дезинфекцией и потными телами. Психологи, психиатры и медсестры отделения срочной медико-психологической помощи работали с дюжиной мужчин и женщин, которые еще пребывали в состоянии шока, и среди них — совершенно невменяемый молодой человек, который безостановочно кивал. Несколько пожарных уселись за импровизированный стол и пустили по кругу термос с чаем. Тут вперемешку толпились полицейские, местные журналисты с фотоаппаратами на груди вместо пресс-карт, множество представителей муниципалитета и региональных властей.
Офицер провел трех жандармов сквозь толпу и пальцем указал на стену между дверью и кассовым окошком.
*е.
Размером с плакат.
Буква была нарисована красным аэрозольным баллончиком. На высоте человеческого роста.
Зловещий загадочный росчерк.
— Он что-то сказал? Свидетели слышали? — спросила Людивина.
— Нет. Спасатели сразу занялись пострадавшими, наши коллеги старались собрать как можно больше свидетельских показаний, но на данный момент ясно только, что действовал молодой человек и что он вел себя очень нервно.
— Личность установили? — спросил Сеньон.
— Еще нет. Понадобится какое-то время.
Офицер судебной полиции повернулся к путям и посмотрел на белый шар, сиявший вдали, как полуденное солнце. Поверх платформ, нависавших над рельсами, светили переносные прожекторы, установленные на высоких штативах. В их лучах темнели склоненные фигуры спасателей, работавших на путях. У одних лица были почти зеленые, другие, спотыкаясь, ходили вокруг. Двое укладывали на спасательное одеяло, расстеленное на краю платформы, что-то вроде большого окорока. Были и другие куски мяса, некоторые — упакованные в темную пленку. Обрывки одежды.
— Парень не промахнулся, — снова заговорил офицер. — Обычно, если человек попадает под поезд, ему отрезает руки-ноги... Если умеешь складывать пазлы, можно все быстро собрать. Но тут он прямо нырнул головой. Все всмятку. Что осталось — перемололо колесами. Все кости раздроблены. Кожа внутрь, мясо нару...
— Мы поняли, спасибо, — остановил его Сеньон.
Людивина, увидев еще четыре солнца на другом пути, спросила:
— А другие жертвы?
— Мать и младенец опознаны по документам, еще одного человека назвала присутствовавшая на месте родственница. По последней жертве еще ждем.
Алексис протянул свою визитку с дописанным от руки мобильным номером:
— Я направлю официальный запрос, но если вы пришлете мне все, что найдется, фамилии всех погибших и копию интересных свидетельских показаний, это сэкономит нам время.
Офицер кивнул.
— А что у вас вообще за дело? Что это за рисунок? Какая-то ячейка анархистов?
— Пока не знаем, но знак обнаружен на нескольких трупах.
На этот раз офицер вытаращил глаза:
— Прямо так? Ну тогда... выходит, у нашего парня это не первое дело?
— Возможно, — подтвердил Алексис.
Он хотел проявить максимум дружелюбия, чтобы выудить сведения у полицейского, но при этом самому не наговорить лишнего.
Сеньон указал пальцем на камеру наружного наблюдения.
— А пленки с записями забрали?
— Да, как раз собирались вечерком заказать пиццу и сесть смотреть. Но если вам интересно, у нас уже есть полное видео.
Троица впилась в него жадным взглядом.
— Ладно. Похоже, вам оно нужно позарез. Пошли.
Он провел их в дальнюю часть вокзала, в душный кабинет, куда набилось человек шесть. Почти все сидели, уткнувшись в телефоны. Офицер попросил у них один из айфонов и передал его жандармам.
— Один девятнадцатилетний пацан заметил парня, который показался ему странным, и стал снимать его на телефон, когда тот рисовал граффити на глазах у всех.
Маленький экран ожил. На нем возникла фигура, одетая в спортивные штаны и черную толстовку, капюшон был натянут на голову поверх кепки, так что виднелся один козырек. Съемка велась сзади, человек наносил свой таинственный рисунок, а люди вокруг ошеломленно смотрели, но не решались что-то сказать. Сделав дело, парень выкинул аэрозольный баллончик и ринулся в ближайший подземный переход. На этом видео заканчивалось.
Разочарованный Алексис открыл было рот, чтобы поблагодарить коллегу за видео, но тот коснулся экрана и запустил вторую запись.
— Свидетель увидел, как таггер выскакивает на противоположной платформе, и снова начал снимать. Эта часть гораздо лучше.
От парня в капюшоне камеру теперь отделяли два ряда рельсов. На противоположной платформе было полно народу. Таггер неотрывно смотрел вдаль в ожидании поезда. Его левая нога отбивала судорожный ритм. Большая часть лица была скрыта капюшоном, но жандармам удалось разглядеть подбородок и рот. Парень кусал губу.
Небольшие вокзальные часы, черные с желтыми цифрами, показывали 17:12. Люди вокруг не обращали на юношу никакого внимания, думали о чем-то своем, смотрели в экраны мобильников, в книгу или в журнал, увлеченно беседовали. Все старались убить время, совершенно не замечая того, кто с минуты на минуту круто изменит их жизнь.
А парень не стоял на месте. Он ходил взад-вперед по платформе, высматривал на горизонте появление поезда и наблюдал за окружающими. Его козырек, как птичий клюв, попеременно нацеливался то на одного, то на другого. Словно перст судьбы, ищущий, кого обречь на смерть.
— Во сколько это случилось? — спросил Алексис.
— Инцидент? Поезд прибыл в 17:14.
Внезапно юноша тронулся с места и медленно пошел вперед, всматриваясь в толпу. Камера слегка развернулась и последовала за ним. Изображение временами казалось чуть размытым, но относительно устойчивым, автофокус срабатывал быстро.
Таггер остановился за спиной у пожилой женщины, которая держалась за стальную вертикальную стойку. Он осмотрел стоящих вокруг нее людей, затем пошел дальше.
— Как будто ищет кого-то конкретного, — бесстрастно прокомментировала Людивина.
Внезапно юноша замедлил шаг. Он задержался позади двух ребят лет десяти, которые беззаботно болтали. Парень повернул голову направо, налево. Вокруг детей образовалась некая пустота. Они как будто оказались одни.
Идеальные жертвы, поймал себя на мысли Алексис. Чуть в стороне от толпы. Легко вытолкнуть.
Небольшие часы вдали теперь показывали 17:13.
Таггер потер лицо и снова принялся странно расхаживать. Он медленно прошел позади женщины, машинально качавшей коляску. Рядом с ней стоял мужчина лет тридцати, одетый модно и дорого, с огромными стереонаушниками — в таких можно слушать музыку, словно ты один во всем мире. В этот момент парня чуть не сбил с ног какой-то человек лет сорока в костюме и галстуке — он бесцеремонно отпихнул юношу в сторону и встал на краю платформы.
Таггер выпрямился, его козырек медленно скользнул к затылку мужчины. Тот явно очень спешил на поезд.
Капюшон повернулся вправо, затем влево и снова обратился к спине мужчины.
17:14.
Алексис увидел, как по толпе прокатилась волна возбуждения: вдали послышался гул приближавшегося поезда.
Таггер придвинулся к человеку в костюме, оказавшись всего в нескольких сантиметрах от него.
Шум локомотива и скрежет стальных колес о рельсы становились все громче, перегружая телефонный динамик.
Внезапно мужчина оказался в воздухе. Выброшенный толчком вперед, он раскинул руки в стороны, словно пытаясь взлететь, на его лице застыли изумление и ужас.
В ту же секунду парень схватил стоявшую рядом женщину и тоже швырнул ее на рельсы. Она рухнула в пустоту сразу, увлекая за собой коляску, откуда выпала маленькая белая фигурка и одеяло, — вокруг раздались первые крики.
Модник едва начал замечать, что во внешнем мире за пределами его наушников и музыки что-то происходит, как таггер схватил его за плечи и столкнул вниз.
В этот момент мать ребенка с криком вставала на ноги. Она не успела подбежать к младенцу, как огромная масса заслонила правую часть экрана. Человек в костюме широко раскрыл рот, и тут на него налетел локомотив.
И разом подмял под себя.
Потом мощным ударом сбил женщину — Алексису показалось, что она мгновенно разлетелась на части. Меломан же не успел долететь до земли, как поезд, размозжив одним махом все кости, отпасовал его к краю перрона, как мяч.
В следующую секунду поезд заполнил почти весь экран, и его грохот частично заглушил крики толпы.
Камера упала, и стала показывать пол и носок поношенной белой кроссовки.
Все случилось менее чем за две секунды. Таггер действовал точно и решительно. Ни малейшего колебания. Никто даже не успел вмешаться или остановить его.
Офицер положил руку на экран, чтобы забрать телефон.
— Дальше там та же картинка длится несколько минут, пока свидетель не сообразил остановить съемку. Ничего интересного.
Алексис посмотрел на Людивину и Сеньона. Последний поднял брови и скривился.
— Жуть, — процедил он.
Полицейский кивнул и добавил:
— По словам очевидцев, после этого парень развернулся и бросился под поезд, который шел во встречном направлении, с другой стороны платформы. Никто ничего не мог сделать.
— Свидетели видели, как он прибыл на станцию? Пешком, на машине? — спросил Алексис.
— Насколько я знаю, нет. Думаю, у нас будут все протоколы допросов к завтрашнему дню. Дальше мы все просмотрим, и тогда...
— Долго планируете разбираться? — снова вступила Людивина, старательно улыбаясь, чтобы вопрос звучал не так саркастически.
— Учитывая, какой кошмар тут случился, СМИ будут стоять у нас над душой, ну и префект тоже, так что нет, будем работать быстро, не волнуйтесь.
— Пришлите отчет по видеозаписям с камер вокзала, если не сложно, — вмешался Сеньон.
Офицер кивнул. На его лице стало проступать раздражение.
— Самое главное для нас сейчас — установить личность таггера, — заключил Алексис.
Полицейский помахал его визиткой:
— У меня есть ваш номер и электронная почта, буду пересылать информацию сразу по мере получения. Можете рассказать чуть больше о трупах с таким же рисунком?
— На данный момент информации не так много, — солгал Алексис. — Если это вам поможет, я подготовлю краткий пересказ дела, когда мы узнаем чуть больше. Спасибо, что приняли нас. Завтра ждем от вас новостей. Держитесь, удачи!
Алексис дружески похлопал его по плечу и махнул своим людям на выход.
— Что думаете? — спросила Людивина.
— Псих-малолетка! — немедленно ответил Сеньон. — Ставлю десять евро, что он на учете в какой-нибудь психбольнице!
Людивина пристально смотрела на Алексиса, тот не отвечал.
— А ты как считаешь? — не отставала она.
— Что-то не клеится. Дело какое-то мутное. Вы видели, как тщательно он выбирал своих жертв? Сначала думал взяться за старушку, потом за двух ребят и в конце концов остановился на женщине с коляской.
Троица вышла за ленточное ограждение и направилась по привокзальной площади к машине.
— И главное, выбрал мужика, который его толкнул, — заметил Сеньон.
— Тут я сомневаюсь. Его он сбросил в отместку. Мне кажется, по-настоящему его привлекла женщина с коляской.
— Может, он ненавидит женщин и детей.
Алексис покачал головой, поморщившись:
— Не думаю, что дело в этом. Смотри, что он делает, прежде чем убить их. Он рисует на стене граффити на глазах у всех. Как будто хочет заявить что-то всему миру. Если присмотреться к его жертвам, то получается как бы... идеальная семья. Он замахивается на базовые понятия: женщина с ребенком, бизнесмен и красивый молодой человек. Успешный отец, идеальная мать и отличные дети.
— Думаешь, он хотел ударить по самому больному месту?
Людивина закивала:
— Алекс, пожалуй, прав. Он тщательно выбирал своих жертв. Не абы кого. Атаковал то, к чему общество наиболее чувствительно.
— Поищем среди радикалов? — предложил Сеньон. — Леваки, крайне правые, анархисты? Запрошу завтра в ГУВБ [3] все сведения по этим группировкам. И правда, мы же не спросили, вдруг у них что-то есть по нашему символу!
— Так и сделаем.
— У тебя расстроенный вид, — заметила Людивина. — Это видео тебя так накрыло?
Алексис открыл дверцу «пежо-206», но остался стоять.
— Да все вместе. Сначала двое парней режут людей в разных концах страны, потом фотографии для педофилов, а теперь еще это? Полковник хочет расследовать дело по-тихому, чтобы не объясняться с политиками и СМИ, — я согласен, так лучше, но нам одним тут не справиться. Надо задействовать жандармерию в целом. Нужны эксперты, ресурсы и дополнительный персонал. Это огромное, неподъемное дело! И пока все идет в таком темпе, говорю вам, нас ждут новые сюрпризы!
Сеньон стоял у машины с другой стороны.
— Хочешь надавить на полковника?
Алексис поколебался, потом показал подбородком на станцию:
— Для начала надо будет надавить тут, чтобы вытащить максимум информации по этому парню. Его компьютер, мобильник, все.
— Полиция не отдаст дело.
— Это проблема полковника, пусть решит вопрос со следственным судьей. Наша главная цель — преступник. Он наверняка где-то или у кого-то научился рисовать свой символ. Я хочу раскопать, что он значит. Мы же искали дверь в мир этих чокнутых — теперь мы ее нашли.
Алексис в последний раз взглянул на привокзальную площадь, освещенную фонарями с желтоватыми лампочками. Вдалеке над крышей станции ярким светом горели белые шары.
Молодой жандарм представил, какой яркой и насыщенной выглядит кровь в свете прожекторов. Почти глянцевой.
За свою недолгую карьеру Алексису довелось повидать немало всяких ужасов. Порой совершенно безумных. Но здесь бессмысленность свершившегося не укладывалась в голове.
В глазах стояло лицо матери, понимающей, что все кончено. Для нее и для ребенка. Ее отчаянный крик. На видео не попал момент, когда локомотив смял ее тело, но Алексис легко мог это представить. Жесть.
Должно быть, в этом мальчике жила какая-то ненависть, если он так сильно хотел отомстить миру. И ненависть его была тотальной. Абсолютной.
Смертельной. Принадлежащей не только ему.
Жгучая ненависть. Бесповоротная.
Фанатичный культ разрушения. Боли.
Желание заставить мир страдать вместе с собой.
Алексис глубоко вздохнул и сел за руль. В конце концов, если вдуматься, это не безумие. Парень все рассчитал. Он хотел вызвать потрясение. Заставить общество содрогнуться.
Это была месть.
Алексис захлопнул дверь.
5
Вдалеке кто-то разговаривал.
Мягкие, спокойные голоса. Приятные.
Они звучали все громче.
Алексис с трудом разомкнул веки — за время сна они как будто скукожились и теперь едва прикрывали глаза. Он потер их, словно пытаясь размять, что-то буркнул. Никак не проснуться. Голова словно ватная. Его еще обволакивал уютный кокон теплого одеяла, и только щеки, как зонд, ощущали прохладный воздух квартиры.
Накануне он засиделся допоздна. Все никак не мог выключить лампу. У Алексиса бывали приступы тревожности — в такие периоды он боялся момента, когда в темноте придется лечь головой на подушку, остаться наедине с реальностью, осознать свое одиночество. Именно в эти минуты так называемого отдыха ему вспоминалось все самое плохое. Подспудно и коварно. Сначала мелкие гадости, которые обычно отравляют быт: проблемы с деньгами, бачок унитаза, текущий уже, наверно, месяца два, и то, что он сам уже месяца полтора-два не звонил матери, не спрашивал, как она живет, а еще — не ответил на электронные письма от друзей, и вообще, достала его вечная холостяцкая жизнь, тридцать лет — и ни жены, ни ребенка на горизонте... Потом, когда ему удавалось прогнать все это прочь, когда разум освобождался от превратностей реальной жизни, в этом полуоцепенении, в преддверии сна, когда душа проваливалась в темноту, появлялись мертвецы.
Они приближались медленно, издалека, как тени, почти робко возникая в мозгу.
А когда их фигуры полностью вторгались в пространство мысли, было уже поздно. Алексис уже не мог заснуть. Он снова видел людей, которых он обнаруживал убитыми, или тех, чьи жизни изучал буквально под лупой, их насильственные смерти снова и снова преследовали его в минуты, когда он оказывался беззащитен. С опытом Алексис понял: призраки существуют. Они прячутся в зазоре между бодрствованием и сном. Это пространство между двумя мирами, где сознание медленно сползает в бессознательное, тонкая неохраняемая граница, где человек еще смутно видит вещи, уже не контролируя мысль.
А ведь призраки питаются одиночеством живых: оно напоминает им их собственное состояние.
Алексис ненавидел засыпать в одиночестве. И при этом ценил уединение, возможность работать допоздна, а в остальное время гулять с коллегами или читать комиксы, играть в компьютерные игры и, главное, смотреть в интернете матчи по американскому футболу. И все равно, чтобы прогнать призраков, ему нужно было засыпать рядом с кем-то. Алексис не хотел принимать снотворное, он предпочитал знакомиться с девушками в барах, иногда оплачивать визит какой-нибудь эскортницы, которая уходила, едва он засыпал. Все эти женщины, чьи имена он забывал с рассветом, занимали какое-то место в его жизни и значили больше, чем мимолетный выплеск энергии. На какой-то миг их человеческое присутствие успокаивало его. Тепло их тел действовало на него, как наркотик, естественный антидепрессант. Их души были гомеопатическим лекарством от хандры.
Голоса из радиоприемника говорили об американской политике. О выборах.
Алексис встал и потянулся.
В то утро в его постели никого не было. Вот почему он так плохо спал. Даже во сне тепло лежащего рядом человека как-то примитивно успокаивало.
Он пошел прямиком в ванную, чтобы принять душ и смыть с кожи ошметки сна. Провел тыльной стороной ладони по запотевшему зеркалу и отмахнулся от идеи бриться.
Держа в руке дымящийся кофе в кружке «Нью-Йорк джайантс», Алексис смотрел, как просыпается Двадцатый округ Парижа. В окнах зажигались огни, словно квартиры распахивали глаза в новый день.
Субботнее утро, начало октября.
У него, как и у всех его коллег по отделу расследований, выходного не будет. Особенно после того, что произошло вчера днем на железнодорожной станции Эрбле, тихого пригорода, который внезапно оказался на первых полосах газет. Особенно если у тебя пять серийных преступлений, фотографии растления малолетних, а теперь еще и убийство четырех человек с последовавшим самоубийством.
Придется весь день дергать полицейских, чтобы установить личность таггера, а полковник отдела расследований будет наседать на судью, гробить выходные, чтобы взять дело в свои руки.
Алексис жил в десятиэтажном жилом доме, стоявшем прямо в расположении казармы. Унылая многоэтажка, в которой проживали пятьдесят четыре жандарма с семьями, — замкнутый душный мирок. Алексис вышел из холла, пересек двор и вошел в здание жандармерии, где на втором этаже находился его кабинет.
Людивина уже сидела перед двумя мониторами своего компьютера: на одном были открыты различные соцсети, на другом висели последние сообщения ФБР, которые она читала.
— Ты что, вообще не спишь? — сказал Алексис, протягивая к ней сжатый кулак. Людивина отсалютовала ему тем же жестом, стукнув по кулаку сверху.
— Спят лентяи, — ответила она, не отрываясь от экрана.
— А не спят невротики.
— Судя по темным кругам под глазами, главный невротик — ты сам.
Он досадливо мотнул головой:
— Всегда последнее слово должно остаться за тобой, да? Ну, что нового за ночь?
— Ничего. Я уже запросила новости у вчерашнего офицера. Послала ему три сообщения за час. Думаю, он понял срочность.
В дверном проеме появилась массивная фигура Сеньона. У него в руках виднелся конверт формата А4.
— Ты уже на работе? — удивился Алексис.
У великана были мешки под глазами.
— Я сходил наверх к Сирилу. Мы получили одонтологический отчет по укусам, которые Зверь нанес своим трем жертвам.
— Нашли ДНК вокруг ран? — сразу спросил Алексис.
— Ничего, что годилось бы в работу.
Сеньон вынул несколько розовых листов и помахал ими. Алексис узнал их, даже не читая. Бланки одонтологической идентификации Интерпола. Типовые формуляры. Розовые — для покойников. Для живых, например при исчезновении человека, использовались желтые формуляры.
— Эксперт установил, что следы укусов по всем трем преступлениям совпадают. Каждый раз одна и та же челюсть.
— Насчет этого мы и не сомневались, — хмыкнула Людивина.
Не выпуская из рук розовую стопку, Сеньон перелистал страницы отчета, испещренного рисунками диаграмм и карандашными пометками.
— А вот тут интересно. Он пишет: «Зубная дуга имеет u-образную форму, аналоги небной топографии отсутствуют».
Коллеги в недоумении переглянулись.
— Получается, у парня какой-то дефект? Заячья губа? — с надеждой спросила Людивина.
Алексис присел на угол стола молодой женщины. Возможно, им улыбнулась удача. Деформация зубов — это даже лучше, чем татуировка или шрам на теле, это почти как настоящий отпечаток пальцев преступника. Надо будет разослать циркуляры каждому дантисту в стране, в каждую больницу, и рано или поздно с большой вероятностью всплывет карточка пациента.
Сеньон снова заговорил, но выглядел он по-прежнему мрачно:
— Рано радуетесь, вы послушайте, что там дальше: «Расположение зубов, а также скопление кусательно-удерживающих зубов (резцов и особенно клыков) наводит на мысль об их принадлежности животному. Челюсть очень крупная и нетипичной формы, но по основным характеристикам ближе к челюсти человека, чем зверя, хотя и здесь следует делать выводы с осторожностью, настолько уникальна данная картина в целом». Затем он переходит к техническим деталям. «Возможно, мы имеем сочетание макродонтии (предположительно, вследствие гипертрофии гипофиза), геминации, а также удвоения, хотя скопление...»
— Короче! Это укусы человека или какой-то зверюги? — раздраженно спросила Людивина, во всем любившая ясность и конкретику.
— Это явно человек и никто другой. Непонятно, как бы он смог возить с собой животное и заставлять его кусать. И зачем такие сложности?
— Он не первый сумасшедший, который нам...
Сеньон прервал их, чтобы договорить:
— В заключении врач предлагает нам искать среди пациентов эстетической стоматологии. Оказывается, такое даже модно — у готов. Они вставляют себе коронки странной формы или подпиливают зубы так, чтобы получились клыки, а есть экстремалы, которые вообще затачивают себе все зубы под акулу. Эксперт говорит, что мода распространена главным образом в Англии и Германии и гораздо реже встречается во Франции. Однако все равно он сомневается, что это может быть челюсть человека из-за своеобразной конфигурации неба, разве что речь идет о серьезной деформации.
— По-моему, интересная зацепка, — подытожил Алексис, выхватывая розовые листки. — Разошлем это по факсу всем. Такой рот достаточно уникален, чтобы о нем не было записей у какого-нибудь стоматолога или в каком-нибудь медучреждении.
— Гипотезу о животном не рассматриваем? — удивился Сеньон.
— А как ты ее объяснишь? Что за животное?
— Не знаю, можно обратиться за помощью к ветеринару или к зоологу, к специалисту в зоопарк, нет?
Людивина покачала головой и согласилась с Алексисом:
— Извращенец с огромным букетом навязчивых фантазий, который получает такое удовольствие от убийства, что ему хочется убивать снова и снова, — думаешь, он станет возиться с какой-то живностью? Зачем ему это? Заставлять ее кусать своих жертв? Это же просто... тупо, а?
— Но мы знаем, что у женщин вырваны целые куски мяса, отгрызены! По-моему, уж легче вообразить, что их пожирает зверь, чем человек с деформацией рта!
— Перестань, это уже ни в какие ворота, — парировала Людивина. — Никто и никогда не использовал для реализации своих фантазий диких зверей.
— А вдруг у нас что-то новенькое, — возразил Сеньон.
— Как ты это себе представляешь? Притащить животное, каким бы оно ни было, — причем явно не псинку, а скорее медведя или льва, судя по размеру укусов, — а потом натравить его, заставить кусать, и это притом, что на месте преступления мы не нашли ни малейшего его следа, ни даже клочка шерсти? Есть пределы даже у криминального гения и у самого изощренного ума. Мы не в кино, Сеньон!
Алексис помахал розовыми листками:
— Пока сосредоточимся на гипотезе о человеке. Оттиск челюсти рассылаем по всем стоматологам и стоматологическим учреждениям.
Сеньон поднял руки в знак капитуляции:
— Ты начальник. Я пишу отчет.
Он вернулся за свой стол, чтобы вкратце изложить выводы одонтолога и вставить в общее досье.
Его рука легла на мышь, но вместо файла расследования он почему-то открыл браузер Firefox.
Появилась страница поиска Google.
Он ничего не мог с собой поделать.
Через несколько секунд Сеньон оказался на сайте Национального музея естественной истории.
