Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
- Serie: С. Дж. Маас. Новая фэнтези
- Sprache: Russisch
Лин коротает свои дни во дворце, среди запертых дверей и мрачных секретов. Она дочь человека, который многие десятилетия правил древней Империей Феникса. Власть его была крепка — звероподобные слуги, создаваемые им при помощи колдовства, обеспечивали закон и порядок. Но теперь Империи грозит гибель — многие острова Бескрайнего моря охвачены восстанием, а старый правитель бездействует. Лин страстно желает спасти свой народ, но из-за болезни она утратила память, после чего отец отказался считать ее своей наследницей и обучать ее магии осколков. И тогда Лин решается тайно овладеть запретным искусством… Впервые на русском!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 580
Veröffentlichungsjahr: 2021
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Andrea StewartBONE SHARD DAUGHTERCopyright © 2020 by Andrea Stewart Inc.Map illustration © 2020 by Charis LokeAll rights reserved
Перевод с английского Илоны Русаковой
Серийное оформление Виктории Манацковой
Оформление обложки Татьяны Павловой
16+
Стюарт А.Тонущая Империя. Книга 1 : Дочь костяных осколков : роман / Андреа Стюарт ; пер. с англ. И. Русаковой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2021.
Лин коротает свои дни во дворце, среди запертых дверей и мрачных секретов. Она дочь человека, который многие десятилетия правил древней Империей Феникса. Власть его была крепка — звероподобные слуги, создаваемые им при помощи колдовства, обеспечивали закон и порядок.
Но теперь Империи грозит гибель — многие острова Бескрайнего моря охвачены восстанием, а старый правитель бездействует. Лин страстно желает спасти свой народ, но из-за болезни она утратила память, после чего отец отказался считать ее своей наследницей и обучать ее магии осколков.
И тогда Лин решается тайно овладеть запретным искусством…
Впервые на русском!
ISBN 978-5-389-20440-9
© И. Б. Русакова, перевод, 2021© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021Издательство Азбука®
Моей сестре Кристен, которая прочитала почти все, что я написала. С меня причитается
1
Лин
Императорский остров
Отец сказал, что я неполноценна.
Пока я отвечала на его вопрос, он не выражал своего разочарования словами. Он втянул и без того запавшие щеки, и левая сторона его рта слегка дернулась вниз, но борода почти скрыла это движение.
Отец научил меня читать мысли по лицу и знал: я хорошо усвоила урок, так что можно считать, он сказал это вслух.
Вопрос был такой:
— Кто твой самый близкий друг детства?
Мой ответ:
— Не знаю.
Воробьи летают стремительно, я бегаю не хуже, имперские учетчики ловко считают на абаке, я делаю это не хуже, и я могу перечислить названия всех островов Империи за время, пока заваривается чай. Но я не могу вспомнить свою жизнь до болезни. Иногда мне кажется, что я никогда этого не вспомню, что та девочка, которой я была, потеряна для меня навсегда.
Заскрипело кресло, отец пошевелился, выдохнул — долго, как будто до этого задерживал дыхание, и пристукнул по столу медным ключом.
— Как я могу доверить тебе свои секреты? Как я могу признать тебя своей наследницей, если ты не знаешь, кто ты такая?
Я знала, кто я. Я — Лин. Я — дочь императора. Я выкрикнула ответ в своей голове, отец не мог его услышать. Мое лицо ничего не выражало — в отличие от отца, я хорошо прятала свои мысли. Он ценил мое умение постоять за себя, но в этот раз оно его не порадовало. Так было всегда, когда разговор заходил о моем прошлом.
Тем временем я изо всех сил старалась не пялиться на ключ.
— Задай еще один вопрос, — предложила я.
Порыв ветра хлестнул по ставням, в комнате сразу запахло океаном и водорослями. Ветер лизнул меня по шее, но я не вздрогнула, я смотрела в глаза отцу и надеялась, что он увидит — мой дух крепок и во мне нет страха. Ветер принес запах восстания, я чувствовала его, как почувствовала бы запах засоленной в чанах рыбы, он был таким же явным и насыщенным. И я могла бы все уладить, если бы только у меня были для этого полномочия. Если бы отец позволил мне доказать свою состоятельность.
Он снова стукнул ключом по столу:
— Хорошо. — Колонны из тика за креслом делали отца больше похожим на какой-то зловещий портрет, чем на живого человека. — Ты боишься морских змей. Почему?
— В детстве одна укусила меня.
Отец вглядывался в мое лицо. Я задержала дыхание. Снова задышала. Сцепила пальцы, сразу заставила себя расцепить. Если бы я была горой, отец в поисках моей сердцевины пробирался бы к ней по стержневым корням можжевельника, откидывая камни на своем пути.
И добрался бы, он бы ее обязательно нашел.
— Не лги мне, девочка, — прорычал отец. — Не гадай. Да, ты — моя плоть и кровь, но это еще не значит, что ты моя наследница. Я могу сделать своим наследником приемного сына.
Как бы я хотела все помнить! Этот человек когда-нибудь гладил меня по голове? Целовал в лоб? Он любил меня до того, как я забыла те времена? Любил, когда я была цельной, а не ущербной? Кому задать все эти вопросы? Хоть кто-то может на них ответить?
— Прости меня.
Я склонила голову. Волосы упали мне на глаза, и я воровато посмотрела на ключ, которым отец постукивал по столу.
Большинство дверей во дворце были заперты. Отец бродил из комнаты в комнату, используя магию осколков костей. Чтобы править, надо овладеть этой магией. Я заслужила шесть ключей. У приемного сына моего отца было семь. Иногда мне казалось, что вся моя жизнь — это поединок.
— Ладно. — Отец откинулся в кресле. — Можешь идти.
Я встала, чтобы удалиться, но передумала.
— Когда ты научишь меня магии осколков костей? — спросила я и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Ты говоришь, что можешь назначить Баяна своим преемником, но не делаешь этого. Я все еще твоя наследница, и я должна знать, как подчинять себе конструкции. Мне двадцать три, а тебе...
Я умолкла, потому что не знала возраста своего отца. На его руках виднелись пигментные пятна, а гладкие волосы были серыми, как сталь. Я не знала, сколько ему осталось. Но я могла себе представить, что наступит время, когда он уйдет и оставит меня без знания. И тогда уже никто не сможет защитить Империю от Аланги.
У меня, сколько я ни искала, не было воспоминаний об отце, о заботливом отце, которому не все равно.
Отец кашлянул в рукав, мельком глянул на ключ, и голос его смягчился:
— Научу, когда обретешь цельность.
Я его не поняла, но почувствовала, куда можно надавить:
— Прошу, научи. Что, если я никогда не стану цельной?
Отец смотрел на меня, и печаль в его глазах, как острые когти, заскребла по моему сердцу.
Я помнила последние пять лет. Все, что было до того, — в тумане. Я потеряла что-то драгоценное, вот только бы знать что.
— Отец, я...
Кто-то постучал в дверь, и отец снова стал холодным как камень.
Не дожидаясь ответа, в комнату проскользнул Баян. Я была готова послать его куда подальше. Он шел ссутулившись и двигался беззвучно. Глядя на него, можно было подумать, что Баян трусит, но я-то его знала. У него была кошачья походка, он ступал, как подкрадывающийся хищник. На нем был кожаный фартук поверх туники, и руки у него были в крови.
— Я закончил с доработками, — отчитался на входе Баян. — Ты сказал, что я сразу должен показать результат.
За ним, цокая копытцами, ковыляла конструкция. Если не считать торчащих изо рта клыков и загнутого обезьяньего хвоста, она была похожа на оленя. И еще у нее из лопаток росли небольшие крылья, и мех вокруг них был в пятнах крови.
Отец развернулся в кресле и положил руку на спину конструкции. Конструкция посмотрела на него большими влажными глазами.
— Грязная, — заметил отец. — Сколько осколков ты потратил на то, чтобы она подчинялась команде?
— Два. Один, чтобы шла за мной, второй, чтобы подчинилась команде «стоять».
— Следовало потратить один. Она идет за тобой, пока ты не приказываешь ей остановиться. Фраза в первой книге, которую я тебе дал.
Отец взял конструкцию за крыло и слегка потянул, потом отпустил, и крыло плавно опустилось на место.
— Однако твоя конструкция великолепна, — заключил он.
Баян искоса посмотрел на меня. Я не отвела взгляда. Никто из нас никогда не отводил взгляда, всегда — кто кого. Глаза у Баяна были даже темнее моих, а когда он кривил губы, становилось только заметнее, какие они сочные. Думаю, он красивее меня, но я постоянно была уверена в том, что умнее его, а это всегда важнее. Баян никогда даже не пытался прятать свои чувства, он демонстрировал свое презрение ко мне, как ребенок показывает всем свою самую любимую ракушку.
— Попробуй еще раз с новой конструкцией, — сказал отец, и Баян отвел взгляд.
Этот маленький поединок выиграла я.
Отец потянулся пальцами к конструкции. Я задержала дыхание. Такое я видела всего два раза. То есть помнила только, как он два раза это делал. Кисть отца вошла в конструкцию, та только моргнула, как будто ничего такого с ней не происходило. А потом отец вытащил из нее руку, и она оцепенела, застыв как статуя. В руке у отца было два мелких осколка кости.
Его пальцы были в крови. Он опустил осколки в протянутую ладонь Баяна.
— А теперь идите. Оба.
У двери я оказалась первой. Подозреваю, Баян задержался, потому что надеялся услышать от отца что-то еще, а я привыкла к манере отца резко прерывать разговор, к тому же мне было чем заняться. Я выскользнула за дверь и придержала ее для Баяна: у него ведь руки были в крови, а отец ценил чистоту и не терпел грязи.
Проходя мимо, Баян недобро зыркнул на меня. За ним тянулся шлейф запахов меди и благовоний. Он был сыном губернатора маленького острова, ему повезло, что отец приметил его и сделал своим воспитанником. И Баян принес во дворец болезнь, которой еще не знали в Империи. Говорят, я заболела вскоре после его появления и выздоровела немного позже его. Но он не потерял столько памяти, сколько я, и даже смог вернуть какую-то ее часть.
Как только Баян скрылся за углом, я резко развернулась и побежала в конец коридора.
Когда я открыла ставни, ветер едва не разбил их о стены дворца. Скаты черепичной крыши были как горные склоны. Я перелезла через подоконник и закрыла за собой окно.
Передо мной лежал весь мир — с крыши дворца можно было увидеть город и гавань. Я даже видела лодки рыбаков, которые ловили в океане кальмаров, их фонари светились, словно рожденные на земле звезды. Ветер потянул меня за тунику, пробрался под нее и принялся покусывать кожу.
Действовать надо было быстро. К этому моменту прислуга уже убрала оленя Баяна. Я, то и дело соскальзывая по черепице, побежала по крыше в ту сторону дворца, где располагалась спальня отца. Он никогда не приносил в комнату вопросов связку с ключами. И не брал с собой конструкции, которые выполняли роль стражей. Я считывала едва заметные знаки на его лице. Отец мог ругать меня или еще как-то выражать свое недовольство, но, когда мы оставались наедине... он меня боялся.
Черепица пощелкивала у меня под ногами. На стенах дворца притаились тени — конструкции. Они выполняли простую команду: заметил непрошеного гостя — поднимай тревогу. Никто из них не обратил на меня внимания, даже притом, что я находилась там, где не должна быть. Я не считалась нарушителем.
Конструкция Чиновник к этому времени уже наверняка передавала отцу рапорты. Днем я видела, как Чиновник их перечитывал, шевеля губами на волосатой морде, и сортировал: задержка с отгрузкой товара из-за стычки; Иоф Карн ворует и торгует крадеными умными камнями; горожане уклоняются от исполнения долга перед Империей.
Я спрыгнула на отцовский балкон. Дверь в комнату была приоткрыта. Обычно там никого не было, но не в этот раз. Изнутри доносился приглушенный рык. Я замерла. Черный нос шире приоткрыл дверь. На меня смотрели желтые глаза. Бинг Тай — одна из самых старых конструкций отца — царапая пол когтями, сделал пару шагов в мою сторону. Мохнатая морда с вкраплениями седины, но все зубы на месте, причем каждый резец размером с мой большой палец.
Бинг Тай задрал верхнюю губу, шерсть у него на загривке встала дыбом. Он был порождением ночных кошмаров, помесью крупных хищников, с черной клочковатой шерстью, которая сливается с темнотой. Он сделал еще один шаг.
Возможно, Баян не такой уж и глупый, возможно, из нас двоих глупая — это я. И отец после чая найдет на своем балконе куски моего растерзанного тела. Так я тогда подумала.
До земли было слишком далеко, а мой рост не позволял дотянуться до водосточного желоба крыши.
— Бинг Тай, — сказала я и сама удивилась тому, каким спокойным был мой голос, — это я, Лин.
Я прямо почувствовала, как в голове конструкции столкнулись две команды. Первая: «Защищай комнату». Вторая: «Защищай семью».
Какая команда сильнее? Спроси меня раньше, я бы, не раздумывая, поставила на вторую, но в тот момент я не была в этом так уверена.
Главное — не сдавать позиции и не показывать противнику свой страх. Я протянула руку прямо к носу Бинга Тая. Он видел меня, слышал меня и, возможно, должен был меня понюхать.
Правда, он мог захотеть попробовать меня на вкус, но я старалась об этом не думать.
Холодный влажный нос ткнулся мне в ладонь. Баян мог понарошку бороться с конструкциями так, будто они — его братья. Я была не такой, я не могла забыть о том, кто они. На меня словно накинули удавку, дышать становилось все труднее, грудь сдавило до боли.
Но потом Бинг Тай сел на задние лапы, навострил уши и перестал скалить зубы.
— Хороший Бинг Тай, — дрожащим голосом сказала я.
Время поджимало.
Завеса скорби в комнате была как толстый слой пыли на мамином комоде. Ее украшения так и лежали на туалетном столике, а тапочки стояли рядом с кроватью, словно ждали хозяйку. Мне не давали покоя вопросы отца о моем прошлом, но еще больше меня тревожило то, что я не знала, любил ли он меня, когда я была ребенком. И то, что я не помнила маму.
Иногда я слышала, как перешептывались оставшиеся в замке слуги, и кое-что почерпнула из их разговоров. В день смерти мамы отец сжег все ее портреты. Он запретил произносить вслух ее имя. Он предал мечу ее служанок. Он ревностно охранял память о ней так, будто никому, кроме него, не дозволено было о ней помнить.
Надо было сосредоточиться.
Я не знала, где отец хранит копии ключей, которые он раздавал нам с Баяном. Он всегда доставал их из сумки на поясе, а я никогда бы не рискнула стащить их оттуда. А вот цепь с оригиналами ключей лежала на кровати. Так много дверей. Так много ключей. Я не представляла, какой от какой комнаты, и наугад выбрала золотой ключ с вставленным в головку нефритом.
Выйдя в коридор, я, чтобы не сработала защелка, вставила под дверь щепочку.
К этому времени чай уже заварился. Отец читал донесения и задавал вопросы Чиновнику. Я надеялась, что у него их будет достаточно.
Я побежала. В главных коридорах дворца не было ни души. Лампы подсвечивали потолок красным. Тиковые колонны у выхода на лестницу обрамляли поблекшую фреску на стене второго этажа. Я мчалась вниз, перешагивая через ступеньку, и каждый свой шаг ощущала как маленькое предательство.
Что-то мне подсказывало: можно подождать, надо быть покорной и стараться ответить на вопросы отца, чтобы излечить свою память. Но в глубине моей души жила холодная непреклонность, она как мечом рассекала чувство вины на пути к суровой правде. Я никогда не смогла бы стать такой, какой хотел видеть меня отец, если бы не взяла то, что хотела. Он не оставил мне выбора, надо было показать ему, что я чего-то да стою.
Я выскользнула из дворца в тихий двор. Парадные ворота были закрыты, но я была маленькой и сильной. Пусть отец не обучил меня магии, за время, пока мы с Баяном жили взаперти в секретной комнате, я научилась кое-каким другим вещам. Например, лазить по стенам.
Стены были чистыми, но давно обветшали, штукатурка во многих местах обвалилась и обнажила каменную кладку, так что взбираться по ним было довольно легко. Обезьяноподобные конструкции на стене дворца только мельком посмотрели в мою сторону своими прозрачными глазами и снова переключили внимание на город.
Когда я ступила на землю по другую сторону стены, это было такое испытание, что меня аж в дрожь бросило. Я бывала в городе прежде — наверняка бывала, — но сейчас все было как в первый раз. На улицах пахло рыбой, растопленным маслом и остатками ужина. Мостовая была темной и скользкой от помоев, которые выплескивали из домов. Звякали котелки, бриз разносил приглушенные голоса людей.
Ставни на первых встретившихся мне на пути лавках были закрыты на замки.
Слишком поздно?
От стен дворца я увидела фасад кузницы. Это мне и требовалось. Я сделала глубокий вдох и помчалась по узкому переулку.
Кузнец еще не ушел и с перекинутым через плечо мешком как раз закрывал дверь.
— Погодите, — попросила я, — прошу, примите еще один заказ.
— Мы закрыты, — недовольно буркнул кузнец. — Завтра приходите.
У меня от отчаяния перехватило дыхание.
— Плачу вдвойне, если начнете работу сегодня вечером. Всего один ключ.
Кузнец наконец повернулся в мою сторону и окинул взглядом мою вышитую шелковую тунику. Поджал губы. Видно раздумывал — не завысить ли свою обычную цену, но потом просто вздохнул и махнул рукой:
— Два серебряных, такая моя обычная цена.
Он был хорошим, законопослушным человеком.
Мне сразу полегчало. Я достала из сумки на поясе две монеты и положила их на мозолистую ладонь кузнеца:
— Вот, держите. Ключ нужен срочно.
Не стоило этого говорить. Кузнец скривился, но все-таки открыл дверь и впустил меня.
Коренастый и широкоплечий, хозяин занимал половину свободного места в своей мастерской. По стенам были развешены металлические инструменты, кое-где они даже свисали с потолка. Кузнец взял огниво и снова зажег лампы. Потом повернулся ко мне:
— Раньше завтрашнего утра не сделаю.
— Но вам не обязательно оставлять оригинал у себя?
Он покачал головой:
— Слепок могу сделать сегодня, но ключ будет готов завтра.
Шансов вернуться сюда утром было мало, да и духу могло уже не хватить, но я заставила себя отдать кузнецу отцовский ключ. Кузнец глянул на ключ и взял из каменного корыта комок глины. Вдавил в него ключ и вдруг замер, даже дышать перестал.
Шагнув к нему, я потянулась за ключом и только в этот момент увидела то, что увидел он, — в основании головки ключа, прямо над стержнем, было выбито рельефное изображение феникса.
Когда кузнец посмотрел на меня, его широкое лицо было бледным, как луна.
— Это ключ императора. Кто вы? Откуда он у вас?
Мне следовало схватить ключ и бежать. Я была проворнее кузнеца, могла выхватить у него ключ и выскочить из кузницы, он бы даже глазом моргнуть не успел. И все, что у него было, — это история, в которую никто не поверит.
Но поступи я так, лишилась бы возможности получить копию ключа. И ничего не узнала бы. Я бы застряла там, где была в начале дня, — память затуманена, мне не выудить из нее ответы на вопросы отца; сколько ни стараюсь, они всегда неправильные. А этот кузнец... он хороший человек. Отец научил меня паре приемов, с помощью которых можно разговорить и расположить к себе хорошего, законопослушного человека.
— У вас есть дети? — спросила я, аккуратно подбирая слова.
Цвет лица у кузнеца немного изменился, он уже не был таким мертвенно-бледным.
— Двое. — Он нахмурился, как будто сомневался в том, стоит ли ему говорить со мной.
Я решила выложить все карты на стол:
— Я — Лин, дочь императора. После смерти матери он сильно изменился. Отгородился от всех, оставил совсем мало слуг и перестал встречаться с губернаторами островов. Назревает мятеж. Безосколочные уже захватили Халут, они стремятся расширить свои владения. И еще — Аланга. Кто-то может и не верить в то, что они возвращаются, но это моя семья удерживала их от возвращения. Вы хотите, чтобы по вашим улицам маршировали солдаты? Хотите, чтобы война была у вас на пороге? — Я тронула кузнеца за плечо. — На пороге дома ваших детей?
Кузнец непроизвольно поднял руку к шраму за правым ухом. Такой шрам был у каждого горожанина. Это место, откуда вырезали кусочек кости черепа, а потом их уносили в подвал императорского замка.
— Мой осколок, он усилил конструкцию? — спросил кузнец.
— Не знаю.
Не знаю, не знаю... Как же мало я знала!
— Но если я проберусь в подвалы отца, я поищу ваш осколок и принесу его вам. Не могу ничего обещать. Хотела бы, да не могу. Но я постараюсь.
Кузнец облизнул пересохшие губы.
— Мои дети?
— Посмотрю, что можно сделать.
Больше я ничего не могла сказать — все без исключения должны были участвовать в Празднике десятины.
Лоб кузнеца заблестел от пота.
— Я все сделаю, — сказал он.
Отец уже наверняка просмотрел доклады, отложил их в сторону и взял чашку с чаем. Отпил глоток и смотрит в окно вниз на городские огни.
У меня ручейки пота заструились между лопаток. Надо было вернуть ключ, пока отец меня не застукал.
В полумраке я наблюдала за тем, как кузнец делает слепок ключа. Как только он мне его вручил, я повернулась, чтобы бежать обратно во дворец.
— Лин! — окликнул меня кузнец.
Я обернулась.
— Меня зовут Нумин. Я прошел ритуал в одна тысяча пятьсот восьмом году. Нам нужен император, который нас защитит.
Что было на это сказать? Я просто побежала. Побежала по переулку к окружавшим дворец стенам.
Отец уже наверняка допивал чай и держал еще теплую чашку в ладонях.
Один камень отделился от стены у меня под пальцами. Полетел вниз. Я вся съежилась.
Отец опустил чашку на стол и смотрит на город. Как долго он будет смотреть в окно?
Спускаться быстрее, чем подниматься. Я больше не чувствовала запахов города — только запах собственного дыхания. Я бежала к дворцу, и стены внешних зданий мелькали, как смазанные пятна. Дома для прислуги, зал Вечного мира, зал Земной мудрости, стены вокруг дворцового сада. Повсюду холод, мрак и пустота.
Я воспользовалась входом для прислуги и, перепрыгивая через ступеньку, побежала вверх по лестнице. Узкий проход вел в главный коридор, который огибал весь второй этаж дворца. Спальня моего отца была в противоположной стороне от входа для прислуги.
Как же мне хотелось, чтобы ноги у меня были длиннее... И мозгов побольше.
Я бежала и морщилась каждый раз, когда половицы скрипели у меня под ногами. Наконец оказалась напротив комнаты отца и проскользнула внутрь. Бинг Тай лежал на коврике у кровати. При моем появлении он встал и потянулся, как старый заспанный кот. Чтобы добраться до цепи с ключами, надо было перегнуться через него. От Бинга Тая несло, как от конструкции медведя с примесью затхлости шкафа с побитой молью одеждой.
Повесить ключ обратно на связку удалось только с третьей попытки — пальцы у меня были скользкими и непослушными, как угри.
Вернувшись к двери, я встала на колени, чтобы вытащить щепку, и зажмурилась от света в коридоре. Надо было подумать о том, как завтра вернуться за новым ключом в город. Но я шла к цели, я опустила щепку в сумку на поясе и даже не подозревала, что за мной наблюдают.
— Лин!
Это был Баян.
Мои руки и ноги окоченели. Что он видел? Я встала и посмотрела ему в лицо. Баян нахмурился и сцепил руки за спиной. Я приказала сердцу успокоиться. Мое лицо ничего не выражало.
— Что ты делаешь у комнаты императора?
2
Йовис
Остров Голова Оленя
Я понадеялся, что это была одна из моих мелких ошибок, не больше, и одернул полы камзола. Рукава оказались коротки, в талии камзол был слишком уж свободен, а в плечах широковат. Принюхался к воротнику и чуть не закашлялся от терпкого запаха звездчатого аниса.
— Если хочешь привлечь внимание таким ароматом, прыскай на себя поменьше, — сказал я.
Совет полезный, но солдат, который лежал у моих ног, его не услышал.
Если собеседник в отключке, значит я говорю сам с собой?
Ну да ладно, униформа более-менее впору. В последнее время я только и полагался на «более-менее» и «худо-бедно». У меня в лодке лежало два полных стандартных ящика умных камней. Худо-бедно должно было хватить на то, чтобы рассчитаться с долгами, месяца три более-менее нормально питаться, а заодно переплыть из одного конца Империи Феникса в другой. Но то, что я хотел получить, не терпело неопределенности: или да, или нет.
У пристаней я подслушал, как люди перешептывались о недавнем исчезновении, и, насколько я понял, оно было очень похоже на исчезновение моей Эмалы. Я бы проклинал себя до конца дней, если бы не выяснил что и как.
Выскользнув из переулка, я усилием воли заставил себя больше не одергивать камзол. На улице мне навстречу попалась женщина-солдат; я кивнул, она кивнула в ответ. Я с облегчением выдохнул.
Перед остановкой я не сверялся с расписанием ежегодного Праздника десятины, а так как удача редко выступала на моей стороне, можно было не сомневаться, что Праздник проводится именно здесь.
Остров Голова Оленя был наводнен солдатами. И вот он я — торговец без контракта, который не раз и не два участвовал в стычках с солдатами императора. Я вцепился пальцами в край рукава и, не выпуская его ни на секунду, обследовал улицы острова. После экзамена по навигации мне сделали татуировку на запястье. Кролик. Не самая мужественная татуировка, но зато практичная — по ней всегда могут опознать мое выброшенное на берег раздутое тело. Но теперь я — контрабандист, и эта татуировка могла меня выдать. Татуировка и мое лицо. На листовках с моим изображением подбородок не очень удачно нарисовали и глаза приставили слишком уж близко к переносице. Волосы у меня вьющиеся, но я коротко подстригся. И все-таки должен признать — сходство было. Пришлось заплатить сиротам, которые болтались по сточным канавам, чтобы они сорвали эти листовки, но спустя пять дней я увидел, как эти чертовы конструкции снова развешивают их по стенам.
Очень паршиво было то, что в комплект униформы императорских солдат не входила шляпа. Мне следовало прихватить свои умные камни и бежать, но Эмала, она не отпускала, я попался на крючок, и судьба тянула за лесу. Так, ведомый судьбой, я шел вперед и старался не привлекать к себе внимания.
Мужчина на пристани сказал, что исчезновение было совсем недавно, так что след еще не простыл. Время поджимало. Солдат не видел меня, когда я его вырубил, но у него на камзоле, на левом локте, была заплатка, и он легко мог ее узнать.
Солнечный свет проникал на улицу в узкие проходы между домами. За окнами сушилось белье.
— Не заставляй меня ждать! — кричал кто-то в одном из домов. — Сколько можно надевать пару башмаков?!
Океан был рядом, и к запаху топленого масла и тушеного мяса примешивался запах водорослей. Жители острова снаряжали своих детей на Праздник и заодно готовили еду к их возвращению. Вкусная еда не залечит раны, ни телесные, ни душевные, но приглушит боль. В мой день трепанации мама устроила настоящий пир — жареная утка с корочкой, запеченные овощи, рис с ароматными специями, рыба в еще булькающем соусе. Перед тем как сесть за стол, мне пришлось хорошенько вытереть слезы.
Но для меня все это осталось далеко позади, шрам за правым ухом давным-давно затянулся. Я нырнул под повешенную на веревку еще сырую рубашку и оказался перед трактиром, который описывал мужчина на пристани.
Я толкнул дверь, она со скрипом прочертила дугу по деревянным половицам. Рано утром в трактирах обычно пусто, но в этот раз за столиками в пыльных углах сидели солдаты императора. С потолка свисала сушеная рыба. Я опустил голову, прижал руку к бедру и, держась ближе к стене, прошел в конец зала. Умел бы все планировать заранее, перевязал бы какой-нибудь тряпкой запястье. Да и ладно. Лицо — проблема похлеще руки, а его тряпкой не замотаешь.
За стойкой спиной к залу стояла крепкая широкоплечая женщина. Волосы убраны под завязанную на затылке косынку, несколько прядей выбились и прилипли к шее. Она склонилась над разделочной доской и, ловко работая пальцами, лепила дамплинги.
— Тетушка! — почтительно обратился я к трактирщице.
— Не называй меня так, — не оборачиваясь, сказала она. — Я еще не такая старая, в тетушки гожусь только детям. — Трактирщица отряхнула о фартук испачканные в муке руки и вздохнула. — Что подать?
— Я хочу поговорить.
Трактирщица обернулась и внимательно оглядела мою униформу, а на лицо даже не посмотрела — так мне показалось.
— Я уже послала племянника на площадь. Думаю, переписчики его уже отметили. Ты здесь за этим?
— Вы Данила, да? Я хотел бы расспросить вас о вашей приемной дочери.
— Я доложила обо всем, что мне известно. — Лицо трактирщицы стало непроницаемым.
Я знал, какой прием ей оказали. Такой же, как и родителям Эмалы: пожали плечами, посмотрели как на помеху в важных делах. Молодые женщины иногда убегают, это не новость. И что теперь? Теперь все слуги императора должны броситься на ее поиски?
— Просто оставьте меня в покое, — сказала трактирщица и вернулась к своим дамплингам.
Возможно, солдат из переулка уже идет по улице, потирая ушибленную голову, и на языке у него вертится множество вопросов. Но Эмала... Ее имя звучало у меня в ушах и подталкивало к действиям.
Я обошел прилавок и встал рядом с Данилой у разделочной доски. Не дожидаясь разрешения, взял тесто и начинку и принялся лепить дамплинги. Данила на секунду растерялась, но потом снова принялась за дело.
В зале у нас за спиной два солдата поднимали ставки в карточной игре.
— А ты хорош, — проворчала Данила. — Ловко лепишь и быстро.
— Моя мама... она была... кухаркой...
Я мрачно улыбнулся и попытался припомнить, когда был дома в последний раз. Казалось, что в другой жизни.
— Она готовила лучшие на всех островах дамплинги. Я редко бывал дома, ходил под парусом, учился, чтобы сдать экзамен по мореходству, но мне всегда нравилось помогать ей на кухне. Даже после экзамена.
— Если ты сдал экзамен по мореходству, почему ты — солдат?
Я прикинул варианты. Обманывать я умел мастерски. Таких обманщиков еще поискать. Иначе мне бы уже давно не сносить головы. А эта женщина напомнила мне мою мать — грубоватая, но с добрым сердцем. И мне надо было найти пропавшую жену.
— Я не солдат, — признался я и задрал рукав камзола на руке с татуировкой.
Данила взглянула на кролика, посмотрела мне в лицо, прищурилась, а потом ее глаза округлились.
— Ты — тот контрабандист, — прошептала она. — Йовис.
— Я бы предпочел, чтобы меня называли самым удачливым контрабандистом за последние сто лет, но, если вам угодно, пусть будет просто «тот контрабандист».
— Зависит от того, что называть удачей, — хмыкнула Данила. — Что-то мне подсказывает, твоя мать так бы это не назвала.
— Возможно, вы правы, — легко согласился я.
Данила бы расстроилась, если бы узнала, до чего я докатился, но теперь она расслабилась, лицо ее уже не было таким суровым. Мы стояли, прикасаясь друг к другу плечами. Я был уверен, что она меня не выдаст. Такие, как она, не выдают.
— Мне надо поговорить о вашей приемной дочери. Как она исчезла?
— Не о чем особо рассказывать. Вот она здесь, а на следующий день ее уже нет. Только девятнадцать серебряных монет на покрывале. По одному серебряному фениксу за каждый год ее жизни. Это было два дня назад. Мне все еще кажется, что вот сейчас я оглянусь — и она войдет в дверь.
Но она не войдет. Я знал, что не войдет, потому что сам ждал этого целый год. Я все еще видел кровать Эмалы с разбросанными по покрывалу девятнадцатью серебряными монетами. Мог почувствовать, как у меня заколотилось сердце и свело живот, когда я понял, что она ушла, и одновременно не мог в это поверить.
— Соши была смышленой и расторопной. — Голос у Данилы дрогнул, она смахнула слезы, не дав им потечь по щекам. — Ее мать погибла во время происшествия на шахте, своего отца она не знала. Я никогда не была замужем и детей не имела, вот я ее и взяла. Мне требовалась помощница.
— Она... — Слова застряли в горле, и я так и не смог задать вопрос.
Данила взяла очередной кружок теста и посмотрела мне в глаза:
— Может, я не так стара, чтобы быть твоей тетушкой, но для меня ты еще мальчишка. Если Империя имеет отношение к исчезновению Соши, девочка уже мертва.
Я никогда не был влюблен. Мы не встретились в детстве и не подружились. Я не рискнул и не поцеловал ее. Я не возвращался с Императорского острова.
Я упорно обманывал себя. Но все без толку. Я видел, как она улыбается, насмешливо смотрит на меня и закатывает глаза, пока я рассказываю ей очередную выдуманную мной глупую историю. Как она после трудного дня кладет голову мне на плечо и вздыхает. Но мне надо было верить в собственный обман, потому что при одной только мысли, что всю оставшуюся жизнь я проживу без Эмалы, меня охватывала паника и я начинал задыхаться.
— Вы искали ее? — тяжело сглотнув, спросил я. — Нашли хоть какой-то след?
— Конечно, я ее искала. Спрашивала всех в округе. Один рыбак сказал, что видел в тот день, рано утром, лодку. Но она уплывала не от пристаней, а из ближайшей бухты. Маленькая лодка, темная, с синими парусами. Ушла на восток. Это все, что я знаю.
Такую лодку я видел в то утро, когда исчезла Эмала. Лодка огибала остров, но густой туман не позволял мне быть уверенным, что я вообще ее видел. Это был самый лучший след за все семь лет поисков, теперь главное было за него ухватиться и не отпускать.
Какой-то солдат в трактире расхохотался, а второй застонал и, судя по звуку, с размаху бросил карты на стол. Заскрежетали ножки стульев по полу.
— Хорошая была игра.
Кто-то из них открыл дверь, и я почувствовал тепло от солнечного луча у себя на шее.
— Эй, идешь с нами? Капитан башку тебе откусит, если опоздаешь.
Никто не ответил, и тут я вспомнил, что на мне мундир солдата. Вопрос был обращен ко мне.
Данила взяла меня за руку, за запястье, на котором была татуировка. Ее хватка и ее голос, как корни дерева, держали крепко и проникали глубоко.
— Йовис, я сделала тебе одолжение, теперь ты должен сделать одолжение мне.
О нет.
— О чем вы? Какие такие одолжения?
Судя по звуку шагов, кто-то приближался к нам со спины.
— У меня есть племянник, — тихо сказала Данила. — Он живет на небольшом островке к востоку от нас. Если я все правильно понимаю, ты все равно поплывешь в том направлении. Забери его до начала ритуала и верни родителям. Он всего лишь ребенок.
— Я не принадлежу к Безосколочным и не похищаю детей, — прошипел я. — Это аморально. И не прибыльно.
Я попытался вырвать руку, но не смог: хватка у Данилы была будь здоров.
— Сделай это.
Судя по шагам за спиной, солдат был один. Я мог бы с ним справиться, мог бы выбраться из этой передряги. Но даже после стольких лет я все еще помнил, как капли крови стекали по шее у меня из-под уха. Помнил холодное прикосновение резца к коже. Порез горел как огонь.
Император говорит, что Праздник десятины — лишь малая цена за нашу общую безопасность. Когда тебя пинком ставят на колени, а потом твою голову грубо наклоняют к земле, эта цена не кажется такой уж маленькой.
Я ожесточился, стал равнодушен к страданиям других. Еще одна ложь, за которую я цеплялся, потому что не мог никого спасти. Я не смог спасти даже собственного брата. Нельзя было об этом думать. Когда я думал о страданиях людей, о тех, кого не смог спасти, мне казалось, что я тону в Бескрайнем море. Эти мысли были как камень на шее, я не мог выдержать этот груз и отказывался об этом думать.
В большинстве случаев это срабатывало. Но не сегодня. Сегодня я вспомнил о матери. Вспомнил, как она сжала в ладонях мое лицо и спросила: «Так в чем же правда, Йовис?»
Правда была в том, что меня кто-то спас. Спас один человек. И этого было достаточно — худо-бедно, более-менее.
— Хорошо, я его заберу, — пообещал я.
Пообещал как последний дурак.
Данила выпустила мою руку и сказала, обращаясь к солдату у нас за спиной:
— Он мне задолжал за кувшин вина, скоро освободится.
Шаги удалились в сторону двери и стихли.
— Племянника зовут Алон. Он в красной рубашке с белыми цветочками на подоле. Его мать — башмачница на Фаларе, единственная на всем острове.
Я отряхнул ладони от муки.
— Понятно: красная рубашка, цветочки, башмачница.
— Лучше поторопись.
Сказал бы я Даниле пару ласковых, если бы не понимал, как ей больно. Она потеряла дочь. Я потерял жену. Следовало быть добрее.
— Если выясню, что произошло с вашей приемной дочерью, найду способ дать вам знать.
Данила кивнула, во второй раз смахнула набежавшие на глаза слезы и снова принялась лепить дамплинги. Она лепила их яростно, как воин сражается на поле боя; казалось, в тот момент для нее не было ничего важнее этого занятия.
Я повернулся, чтобы уйти, и в этот момент земля дрогнула у меня под ногами. Задребезжали кружки в посудном шкафу, скалка скатилась по столу и упала на пол, закачались подвешенные под потолком рыбины. Я расставил руки в стороны, просто не знал, за что хвататься, — все вокруг двигалось. А потом в одну секунду остановилось.
— Всего лишь один толчок, — сказала Данила.
Это было очевидно, но, насколько я понял, она сказала это не мне, а для собственного успокоения.
— Некоторые думают, что толчки происходят из-за шахт умных камней, — продолжила Данила. — Слишком уж они глубокие. Не о чем волноваться. Толчки повторяются уже несколько месяцев — и ничего.
Данила обманывает себя? Толчки случаются, но на моей памяти последний был очень даже давно. Я сделал шаг, легкий, просто чтобы проверить. Земля твердая — все нормально.
— Пора, ветер мне в паруса, — сказал я.
— И ясного неба, — отозвалась Данила.
Тайно вывести ребенка с Праздника десятины — задача не из легких. Все дети, достигшие восьми лет, вносятся в списки, и мне надо было вычеркнуть из этих списков имя племянника Данилы. Но мне уже приходилось иметь дело с переписчиками, с солдатами императора и даже с его конструкциями.
Я расправил полы камзола и пошел на выход. Следовало, конечно, сначала выглянуть в окно или хотя бы приоткрыть дверь и глянуть в щелку. Но толчок встряхнул и мои нервы. Мне казалось — еще чуть-чуть, и я найду лодку, которая забрала Эмалу. Казалось, ответ уже рядом. Поэтому я вышел из трактира на залитую солнечным светом улицу, прямо как новорожденный ягненок с широко распахнутыми глазами.
И оказался в окружении солдат императора.
3
Йовис
Остров Голова Оленя
Эх, если бы по улице ходили туда-сюда люди, толкались, здоровались или еще что! Но нет, улица была безлюдной и тихой. Десять человек в униформе, мужчины и женщины, сразу переключили на меня свое внимание. Меня аж в пот бросило.
— Солдат... — обратилась ко мне женщина, судя по нашивкам на воротнике состоявшая в звании капитана. — Ты не из моих людей. Кто твой капитан?
Вранье может прокатить, если у тебя есть хоть что-то, что под него подстелить.
— Высадился на остров с первой ротой, — соврал я.
Капитан впилась в меня взглядом и нахмурилась.
— С капитаном Линдара? — спросил кто-то из ее команды.
— Ну да, — ответил я таким тоном, как будто удивился такому глупому вопросу.
Но капитан все не сводила с меня глаз. Мне даже захотелось уткнуться подбородком в воротник.
— Ты должен быть со своим капитаном. Мы здесь не на увеселительной прогулке.
— Понимаю. Такого больше не повторится.
— Кстати, ты не видел тут поблизости одного солдата? Он невысокий, коренастый, с большим носом, и от него несет звездчатым анисом.
Я его видел, но мы не познакомились, а вот с его униформой я реально сблизился и теперь очень надеялся, что запах рыбы и водорослей перебьет исходящий от нее густой аромат аниса.
— Нет, такого не встречал. Сожалею. И вы правы, мне следует быть со своим капитаном.
Я повернулся, чтобы уйти.
— Я тебя не отпускала. — Капитан положила руку мне на плечо.
Да, солдат бы из меня вышел никудышный.
Я крутанулся на каблуках и в выдержанном, уважительном тоне сказал:
— Да, капитан.
— Я тебя где-то уже видела. — Она крепче сжала мое плечо и прищурилась.
— Вероятно, когда я копал ямы под сортиры. Линдара меня недолюбливает.
Солдаты заулыбались, но лицо их капитана оставалось невозмутимым. Я быстро прокрутил в голове все возможные варианты. Стану заигрывать — не сносить головы. Шуточки в собственный адрес она не оценит. Может, подольститься?
— Нет, — сказала капитан. — Но твое лицо кажется мне знакомым.
Будь проклята эта Империя, будь проклята их мелочность — подняли шум из-за какой-то кучки умных камней. Будь проклята их магия и власть над людьми.
— Мое лицо? — переспросил я, чтобы выиграть немного времени. — Ну, это...
Земля снова задрожала, но в этот раз сильнее. Все посмотрели на дома и расставили руки, как будто надеялись, что смогут удержать падающие стены. С крыши дома у меня за спиной упал и разбился о мостовую кусок черепицы. Все стихло.
— Еще толчок, — сказал кто-то из солдат. — Второй за день.
Солдат явно встревожился. Мне, скажу честно, все это тоже не нравилось. Иногда после основного толчка случаются мелкие повторные, но этот был сильнее первого.
Капитан снова переключила внимание на меня.
Я откашлялся и расправил плечи:
— Капитан, думаю, нам следует быть на площади. Праздник вот-вот начнется.
Наконец-то мне удалось выбрать правильную интонацию. Уважение и дисциплина. Капитан убрала руку с моего плеча.
— Найдем нашего солдата позже. Сейчас нас ждет долг.
Махнув своим людям, она зашагала по улице.
Я заметил, как парочка солдат непроизвольно потянулись к шраму у себя за правым ухом. Интересно, они помнили тот свой день так же четко, как я, или уже успели подзабыть? Я пошел следом. У меня ведь тоже было дело на Празднике. Да, я — обманщик, но я держу слово.
Булыжники мостовой после толчков шатались под ногами. Улица вывела на вершину холма и там пересеклась еще с двумя.
Шагавший впереди солдат развернулся, чтобы оценить обстановку с высоты холма, но вдруг вытаращил глаза и заметно побледнел.
— Капитан! — крикнул он.
Я, естественно, тоже оглянулся.
Здания вдоль узкой, заполненной клубами пыли улицы напоминали неровные зубы, которые готовы вот-вот сомкнуться. Но не они привлекли внимание солдата. Что-то изменилось внизу, на берегу океана. Очертания бухты стали шире, плавучие пристани стояли под странным углом друг к другу, а из воды у берега торчали какие-то темные силуэты.
Верхушки кустов. Бухта уходила под воду.
Капитан оценила эту картину и поджала губы:
— Мы идем на площадь. Расскажем двум другим ротам. Сохраняем спокойствие, обеспечиваем порядок. Что бы это ни означало, держимся вместе.
Солдаты беспрекословно последовали за своим капитаном. Определенно, она пользовалась у них авторитетом.
Я смотрел на плавучие пристани. Держать слово, понятное дело, надо, но я также пообещал Эмале, что найду ее. Если погибну, это у меня навряд ли получится. Я представил, как Данила лепит дамплинги для своего племянника, чтобы устроить для него пир после праздника.
После моего праздника мама, которая обычно была скрытной и немногословной, прижала меня к себе, поцеловала во взмокшую от пота макушку и сказала:
— Как бы я хотела тебя уберечь.
Она тогда не знала, что меня уже спасли. Я и сам не до конца это понимал.
До площади было уже недалеко, а я умел очень даже неплохо бегать.
В общем, страшно было, но я все равно пошел за солдатами.
В воздухе повисла тишина — ни голосов, ни пения птиц, только звук наших шагов по брусчатке. После еще одного поворота и небольшого подъема тишину потеснил ропот людских голосов. Улица вывела нас на площадь.
Остров Голова Оленя не самый крупный из всех известных, но самый богатый. Я не раз слышал, как местные хвастались своими пряными рыбными супами, своими большими рынками, а один даже как-то заявил, что их остров держится над водой выше, чем все остальные. Их шахты по добыче умных камней неплохо подпитывали Империю, и площадь, на которую мы вышли, свидетельствовала о благосостоянии острова — камни под ногами были гладкими и все аккуратно подогнаны друг к другу. В центре площади — приподнятый над мостовой пруд, а уже в его центре беседка с наведенными к ней мостиками. Судя по украшавшей беседку резьбе в виде вьющейся лозы, она была одним из редких сохранившихся строений Аланги.
Я бы с радостью посетил это место вместе с моей Эмалой. Она бы хитро посмотрела на меня и спросила: «И почему Аланга построила это?» А я бы принялся рассказывать, что эта великолепная беседка служила всего лишь сортиром. Эмала бы рассмеялась и сказала: «Ну конечно, кто откажется от удовольствия облегчиться в такой беседке?»
Но Эмалы рядом не было.
Я остановился в конце улицы и подождал, пока солдаты не уйдут в противоположный конец площади.
Там в окружении императорских солдат стояли дети. Несколько десятков. Как овечки, которых пригнали на бойню. Некоторые были спокойны, но большинство заметно нервничали, а некоторые вообще плакали и не пытались скрыть слезы. Им дали опиум, чтобы они были покорными и не так остро чувствовали боль. Я подошел ближе и оглядел детей.
Красная рубашка с вышитыми на подоле белыми цветочками. Слишком много детей в красном.
На моем месте должен был быть кто-нибудь из безосколочных. Они — романтики, бредят идеями о свободе и о том, чтобы Империей управляли люди. Но я не был идеалистом. Я не мог себе этого позволить.
Земля заходила ходуном. С черепичных крыш посыпалась пыль, я еле устоял на ногах. Меня охватила паника. Повторный толчок... ну да, конечно. Три толчка в один день, и бухта уходит под воду — такое нормальным не назовешь.
В противоположной стороне площади солдаты сели на корточки вокруг своих подопечных и схватились за оружие, как будто оно могло им помочь. Председательствовавший на Празднике переписчик сгорбился над своей книгой. Дети, вытаращив глаза, смотрели на раскачивающиеся вокруг площади дома.
Уцепившись за бортик фонтана, я постарался сохранить равновесие и начал считать.
Один, два, три, четыре...
На счет «пять» у меня сдавило горло, на «десять» я понял, что толчки не прекратятся. Происходило нечто ужасное. Я всем нутром это чувствовал. И как только я это почувствовал, ко мне вернулась способность двигаться. Если миру приходит конец, стоять и ждать бессмысленно и бесполезно, особенно для меня.
Один мальчик, видимо, почувствовал то же самое. Он встал с корточек и побежал. Императорский солдат ухватил его за шиворот рубашки.
За шиворот красной рубашки с вышитыми на подоле белыми цветочками. Алон, племянник Данилы. Невысокий для своих восьми лет с копной черных волос, которая, казалось, была больше его самого.
Долг удерживал солдат вместе, как рыболовная леса. Один направленный удар — и она лопнет. Я, спотыкаясь, побежал в их сторону и заорал:
— Остров тонет! Я такое уже видел! — Притворяться, будто паникую, не пришлось, все получилось очень даже естественно. — Уходите на корабли и отплывайте, пока остров не утащил нас за собой!
Не знаю, как на солдат подействовали мои вопли. На проверку у меня не было ни желания, ни времени.
— Эй, ты! — крикнула капитан. — Живо вернись в строй!
Дом на противоположной стороне площади с грохотом обвалился, и вместе с ним лопнула соединяющая солдат леса. Они побежали. Дети и солдаты наталкивались на меня и грозили сбить с ног. В этой толчее я умудрился схватить Алона за руку. Она была такой маленькой.
— Меня послала твоя тетя Данила! — стараясь перекричать воцарившийся вокруг грохот, сообщил я.
Не уверен, что Алон меня услышал, но он не попытался от меня вырваться, а это было уже что-то.
— Надо бежать! Ты как? Сможешь?
Он кивнул.
Боковым зрением я видел лица других детей, они паниковали, но при этом были покорными и бежали неуверенно. Их родители, их тети и дяди должны были за ними прийти. Все — обман. Я слышал голос своей матери. Постарался его заглушить. Невозможно помочь им всем.
— Дыши глубже, — скомандовал я и побежал, не выпуская руки Алона.
Пацанчик был мелкий, но он за мной поспевал. Мы обогнули пруд и рванули в сторону пристаней.
Стук сердца отдавался в ушах. Узкая улица стала похожей на пропасть. Дом слева от нас накренился и начал обваливаться. Солдаты у нас за спиной заорали, я рывком дернул Алона за руку и чудом уберег от падающих на мостовую камней. Пыль забивала нос. Я старался не думать о солдатах, которые оказались под рухнувшим фасадом дома, и о людях, которые могли быть внутри. У меня была одна цель — остаться в живых и уберечь Алона.
Мальчишка начал плакать.
Он тянул меня за руку и пронзительно так пищал:
— Мама! Я хочу к маме!
О, малыш.
Я тоже хотел к маме. Она сидела у окна и не обращала внимания на то, как завывающий ветер колотил ставнями о стены дома, как будто это были просто капризные дети. Я дал себе слово, что, если выберусь из этой передряги, обязательно наведаюсь домой.
— Слушай меня! — крикнул я. — Ты должен бежать. Беги быстро, или никогда ее не увидишь.
Это подействовало, как оплеуха. Сопли размазывать было некогда, а я был не такой уж крупный и сильный, чтобы нести на себе этого мальчишку.
Мне показалось, что я увидел дверь в трактир Данилы. Но она уже могла оттуда убежать.
Землю тряхнуло, меня отбросило к стене какого-то дома, я врезался в нее плечом и с трудом сумел удержать Алона на ногах. От пыли в воздухе слезились глаза, но я сумел разглядеть в узком промежутке между домами голубой океан и голубое небо. Мы заскользили по мостовой. Кусок черепицы ударил Алона по плечу, он потянулся к ране, но я безжалостно волок его за собой.
А потом пыль в воздухе рассеялась и мы оказались у пристаней. Несмотря на все эти толчки и разрушения, горожане еще не сбежались в гавань. Сомневались, стоя на краю пропасти? Почувствую ли я себя дураком, когда все это закончится? Что я теряю на этом острове?
Страх кусал меня за пятки. Теперь я понимаю, что не успел оценить ситуацию. Одна мысль о том, что я останусь на этом острове, повергала меня в ужас. При всем желании я не мог бы найти определение этому состоянию.
Может, все прекратится и остров уйдет под воду всего на несколько уровней? А может, и не прекратится. Этот второй вариант свербел у меня в голове.
Какие-то люди пытались забраться на императорские лодки, но их отгоняли солдаты. Другие бежали к своим рыбачьим лодкам. Их как могла отгоняла горбатая конструкция с длинным птичьим клювом.
— Прошу, предъявите облагаемые пошлиной товары! — каркала она. — Перевозка и торговля запрещенными товарами приведет к штрафу и арестам. Господин, я вынужден провести выборочный обыск вашего трюма.
Конструкция Чиновник, на мой вкус, самая отвратительная.
Я подождал, пока она не переключит свое внимание на кого-то конкретного, и обратился к мальчишке:
— Алон, вон там, в конце пристани, моя лодка. — (У нас за спиной скрипели доски и камни.) — Пристань снята с якоря. Придется плыть. Я сейчас отпущу твою руку, но ты должен плыть за мной. И не отставай. Если ботинки потянут ко дну, сбрось их.
Я не стал ждать ответа и даже не посмотрел, кивнул ли Алон, а просто побежал к воде, пока конструкция не обернулась в нашу сторону. Без поддержки императорских солдат она мало что могла сделать, но в тот момент ее внимание мне было совсем ни к чему. Вода от подземных толчков покрылась рябью, и мое отражение тоже. Я увидел, что мои ладони все серые от пыли и расцарапаны до крови. Плевать, времени не было — я прыгнул в воду. В конце сезона засухи она была такой же теплой, как воздух. Я последовал собственному совету и сбросил ботинки.
Якоря еще кое-как удерживали пристани, и они пока только покачивались на воде, но никуда не уплывали. Я плыл, и каждый гребок словно возвращал меня назад. Я как будто был ребенком, который плывет в океане, а у меня за спиной разрушался целый остров.
Доплыв до пристани, я, цепляясь за доски и получив под ногти пару-другую щепок, все-таки на них забрался. Алон оказался молодцом, не отстал, видно скинул ботинки. Я ухватил его за руку и втащил на пристань. Моя лодочка тихо-спокойно покачивалась на воде. Большая лодка хороша тем, что вмещает приличное количество груза и на ней можно неделями жить в море. Зато маленькая быстрее, и на ней потребуется меньше умных камней, если я вообще захочу ими воспользоваться.
Теперь, вдали от клубящейся пыли и рушащихся домов, у меня в голове заметно прояснилось.
— Это моя лодка, — сказал я мальчишке, и в этот раз можно было не кричать. — Мы поплывем к твоим родителям.
Алон слушался меня, как маленький потерявшийся ягненок.
Как только я оказался на борту, включились выработанные за годы тренировок инстинкты: отдать швартов, оттолкнуться от пристани, поднять парус. Исходящий от острова грохот не проникал в мой мозг, просто приглушенно звучал где-то на задворках сознания. Отец начал учить меня ходить под парусом, едва я сделал первые шаги в своей жизни. Здесь, на палубе, я стоял гораздо увереннее, чем на острове, который сотрясался от подземных толчков.
Алон перебрался на нос и сел на лавку. Он дрожал и как будто потерял дар речи.
Раздался жуткий грохот, у меня едва не заложило уши. Я оглянулся — остров шел ко дну. Гавань уже почти исчезла, дома по ее периметру сползали к воде. Надеяться на то, что катаклизм закончится и жизнь более-менее, худо-бедно наладится, мог только последний дурак. Надо было действовать и быстрее убираться куда подальше.
Умный камень. Я перебрался к люку в трюм, спустился и уже под ним поднял пару досок. Там лежали ящики с умными камнями. Любой, кто знал мою лодку, мог заметить, что осадка у нее ниже, чем обычно, только вот трудно было найти того, кто знал мою лодку лучше меня. Я схватил пригоршню белых камней, выбрался на палубу и бросил их на жаровню.
Я бы давно уже уплыл, если бы не этот мальчишка. Меня бы здесь давно уже не было, если бы я не стал расспрашивать о лодке, которая увезла мою Эмалу. Но все эти «если бы да кабы» еще никогда никого не спасали. Я немного повозился с кремнем и чиркнул им о край жаровни. Искры посыпались на умный камень, он вспыхнул легко, как мелко нарезанная солома.
От жаровни поднялся белый дым, а вместе с ним сильный порыв ветра наполнил парус. Моя лодка рванулась к выходу из бухты, которая уже стала в два раза шире, чем в момент моего прибытия. Пот ручьями струился по лицу. Солнце поднялось высоко и припекало затылок. Даже не верилось, что конец света может наступить в такой безоблачный день.
Я подул на горящий умный камень и закрепил грот. Мы были не единственные, кто стремился покинуть бухту, но шли в первых рядах. Когда мы вышли в океан, сердце уже не так колотилось у меня в груди, но пальцы все еще дрожали. Я глянул на Алона. Мальчишка так и сидел на носу, обхватив себя руками за плечи. Щеки у него даже после заплыва к лодке были в грязных разводах, глаза широко открыты — он смотрел на остров у нас за спиной. Я собрался с духом и оглянулся.
От масштаба разрушений перехватило дыхание. Половина домов на острове превратилась в груды камней. К небу поднимались серые клубы дыма, такие густые, что за ними не было видно деревьев. И надо всем этим кружили стаи птиц.
— Тетя Данила... — сказал Алон.
Иногда одного достаточно. Одного должно быть достаточно.
Я тяжело сглотнул:
— Она могла выбраться, приятель, не стоит пока отчаиваться.
От острова плыли силуэты самых разных размеров и очертаний: козлы, олени, коты, собаки, даже кролики и мыши — все покидали остров. Из-под воды появилась и почти сразу исчезла спина какой-то гигантской твари, я успел увидеть только ее плавники и сверкающую чешую. Даже обитавшие под островом чудища стремились уплыть подальше. Ужас пронзил меня от горла по всему позвоночнику.
Остров тряхнуло еще сильнее, город буквально на глазах осыпался на землю. Он уходил под воду, как человек плавно соскальзывает в ванну. Мой мозг фиксировал происходящее, и, хотя в душе я еще не мог во все это поверить, до меня дошло, что, когда остров уйдет под воду, на его месте образуется гигантская воронка.
Надо было убираться подальше, пока нас в нее не затянуло.
— Проклятая Аланга, — пробормотал я себе под нос.
Мы плыли быстро, но недостаточно быстро, еще даже не вышли из бухты.
Я подкинул умных камней на жаровню и стряхнул белую пыль с камзола. Лодка живо прыгала по волнам, но теряла скорость. Течения и водовороты затягивали другие лодки, и попутный ветер никак не мог им помочь. На одной из лодок кто-то начал вопить как оглашенный.
Умные камни. Их груз замедлял наш ход. Надо было от них избавиться.
Смерть заглядывала в глаза, но мой разум упрямо перебирал все возможные варианты спасения.
Я взял себя в руки.
Нет, я никогда не стану таким, как люди у пристаней, которые продолжали надеяться, что толчки закончатся и они смогут вернуться домой. Если эти люди вообще еще не утонули.
— Алон, мне нужна твоя помощь. Поможешь? — попросил я и показал на люк в палубе.
Мальчишка вышел из ступора. Люди всегда лучше ведут себя в критической ситуации, когда перед ними ставишь конкретную задачу. Алон придерживал люк, пока я вытаскивал ящики с умными камнями на палубу. Это было реальное богатство, пусть незаконно добытое, но мое. Этого богатства хватило бы на то, чтобы рассчитаться по долгам с Иоф Карн.
Я бросил пригоршню камней на жаровню, а потом один за другим, пока не передумал, спихнул все ящики в воду.
Хватило бы, да не вполне. Тонет остров или нет, Иоф Карн разыщет меня и потребует вернуть долг. Но пока что я был жив, мое сердце колотилось в груди, а лодка быстро скользила по воде.
Алон снова, как раненая зверушка, перебрался на нос лодки.
Я бы на него надавил, но не хотелось терять с ним контакт. Мальчишка сжался в комок и начал поскуливать. Очевидно, опиум немного попустил.
— Твоя тетя могла спастись, — сказал я.
Да, понятное дело — это пустые слова. Пацанчику восемь лет, но он не дурак. Он жил на маленьком острове, но наверняка часто навещал свою тетушку и этот остров был для него вторым домом. Остров ушел под воду, а с ним и тетушка Данила.
— Они все умерли. — Алон посмотрел на меня из-под локтя. — Люди все умерли, остров умер, все звери... — Мальчишка перестал тыкаться носом в локоть, у него раскраснелись щеки, он посмотрел на животных, которые плыли рядом с нашей лодкой. — И они тоже утонут.
Остров позади нас тряхнуло еще раз, и этот звук разрушил окружавшую меня стену ужаса. В чем причина? Кто все это устроил? В старых преданиях, даже в тех, об Аланге, никогда не упоминалось о тонущих в океане островах. О подземных толчках — да, но ни о чем таком, как это. Никогда об острове, который разрушился и ушел под воду.
Надо было взять себя в руки. Если бы я сдался, это не помогло бы ни мне, ни мальчишке.
Я перегнулся через борт и увидел коричневого котенка, который упрямо греб лапками и продолжал держаться на воде. Плыть ему было некуда, но он все равно плыл. Он скребся когтями о борт моей лодки. Мне было знакомо это чувство. Я посмотрел в его карие глаза и почувствовал его отчаяние.
А потом, просто повинуясь порыву, взял сеть и вытащил этого малыша из воды на палубу.
Мокрый насквозь котенок не двигался, только дрожал.
— Посмотри, — сказал я Алону, — этот малыш умрет, если ты о нем не позаботишься. Глянь под лавку, там одеяла и немного сухой рыбы. Высуши малыша и попробуй его накормить.
Алон вытер рукавом слезы и перебрался с носа лодки к котенку. Он взял его на руки и, хоть еще хлюпал носом, скулить перестал.
Еще одна спасенная жизнь. Всего ничего по сравнению с реальными потерями. Но этот котенок был с нами на лодке, и для него точно было важно, что он все еще жив.
4
Лин
Императорский остров
Япосмотрела на Баяна и прямо почувствовала, как мое лицо выдает, что он застал меня врасплох. Баян уже успел отмыть руки и снял фартук, от пятен крови не осталось и следа. Я собралась и постаралась сделать так, чтобы Баян ничего не сумел прочитать по моему лицу. Он открыл рот, но я его опередила.
Потянулась к дверной ручке и легко и непринужденно ответила вопросом на вопрос:
— А так не видно? Ясное дело — хочу войти.
Бинг Тай зарычал, и его рык эхом разлетелся по коридору.
Мы с Баяном отскочили от двери. Я встретилась с ним взглядом. Секунду мы оценивали друг друга. Карие глаза Баяна округлились, он приоткрыл рот и вытянул вперед руки, как будто приготовился отразить атаку.
Не знаю, кто из нас рассмеялся первым, но мы расхохотались через секунду после того, как встретились взглядом. Дверь-то была заперта, а значит, мы были в безопасности.
Меня накрыла волна облегчения и какого-то запретного веселья. Мы с Баяном никогда раньше вот так вместе не смеялись. Бывало, я смеялась над ним, а он надо мной, но это было частью соперничества. У него было семь ключей, у меня — шесть, и, хоть я и была законнорожденной наследницей, а Баян — нет, он мог претендовать на корону. Нельзя дружить с тем, с кем соперничаешь за один и тот же приз.
Лицо Баяна стало серьезным, как будто у нас мысли совпали.
— И кстати, а ты сам что делаешь у двери в комнату моего отца? — спросила я. — У меня больше поводов здесь быть, чем у тебя.
— И что? — Баян потянулся рукой к связке ключей у себя на шее. — У меня есть доступ к помещениям во дворце, к которым нет доступа у тебя. Я шел в библиотеку. В секретную библиотеку.
— Секретную? — переспросила я. — Какая же она секретная, если ты о ней говоришь?
Баян прикоснулся пальцем к подбородку. Он должен был знать, что этот жест подчеркивает безупречную линию его подбородка.
— И как мне теперь ее назвать? Магическая библиотека? Библиотека конструкций? Библиотека, запретная для Лин, потому что Лин потеряла память?
У меня внутри все закипело, как вода в котелке, куда пора закинуть крабов. Я выдохнула жар и удержала на лице холодную маску.
— Если ищешь подходящее определение, могу подсказать. Как тебе: библиотека, которой пользуется напыщенный мальчишка без положения?
Баян цокнул языком:
— Ай-ай-ай! Дочь императора, и такие дурные манеры. Я — его приемный сын, а это очень даже высокое положение. Император хочет, чтобы я доработал команду для моей конструкции Олень. Я вот закончил вечернюю медитацию и теперь намерен заняться исследованиями.
