Тренер Култи E-Book

Mariana Zapata

• Herausgeber: Инспирия
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 649

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

В детстве она болела за известного немецкого футболиста. Теперь она — нападающая, он — ее тренер. — Сэл, у нас новый тренер. И ты прикинь, это Райнер Култи! Райнер Култи — звезда футбола. Именно он забил решающий для сборной Германии гол, и именно он зажёг в глазах Сэл страсть к футболу. Его лицо смотрело с экрана и с уймы плакатов, украшавших ее комнату. Теперь Сэл стала нападающей в женской сборной, и Култи устроился туда тренером. Божественный, несравненный немец, который ведет себя… как последний мерзавец. Он был кумиром ее детства, теперь она его ненавидит. Сумеют ли они найти общий язык?

Leseprobe

Мариана Запата Тренер Култи

Посвящается папе.

Моему другу, соратнику, сообщнику и защитнику, на которого всегда можно положиться.

Никакой отец из моих книг с тобой не сравнится.

Люблю тебя.

(Так что хватит лихачить, не хочу потерять тебя раньше времени.)

Mariana Zapata

KULTI

Copyright © Mariana Zapata, 2015

Во внутреннем оформлении использована иллюстрация:

© goodmanlll ⁄ Shutterstock.com ⁄ FOTODOM Используется по лицензии от Shutterstock.com ⁄ FOTODOM

Иллюстрация на обложке AceDia

Художественное оформление Екатерины Петровой

Перевод с английского Татьяны Чамата

© Чамата Т., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

Я моргнула. Потом еще раз.

– Что ты сейчас сказал?

Мужчина, сидящий за столом напротив меня, повторил просьбу.

Я продолжала смотреть на него в ступоре. Сами слова я расслышала с первого раза: говорил он четко и ясно. Разборчиво. Просто они никак не укладывались в голове. Я понимала их по отдельности, но воедино связать не могла – с таким же успехом можно было предложить слепому человеку глянуть на что-нибудь одним глазом.

Короче, бессмысленно даже пытаться.

– Ты мне нужна, Сэл, – продолжил настаивать тренер Гарднер, вот только требовал он невозможного.

Я откинулась на спинку стула и оглядела серебристую седину в его волосах, гладкое лицо без морщин и рубашку поло с логотипом «Хьюстон Пайпере». Несмотря на возраст, давно переваливший за сорок, он оставался красивым мужчиной. Выжившим из ума, правда, но все равно красивым.

Впрочем, Джеффри Дамер[1] тоже был вполне себе привлекательным, так что приятная внешность – не лучший показатель психического здоровья.

«Спокойно, сделай глубокий вдох и возьми себя в руки, Сэл. Соберись».

Для этого мне нужно переключить внимание на что-то другое. Я выбрала стены его кабинета.

Справа ровным рядком висели дипломы. Помимо них стены украшали фотографии Гарднера с сыном и с командой «Пайпере», снятые за последние несколько лет. Больше всего мне нравилась прошлогодняя – мы тогда выиграли чемпионат Женской профессиональной лиги. Гарднер стоял по центру с кубком Лиги, этой метровой громадиной, и держал его высоко над головой. Я стояла рядом, зажав под мышкой футбольный мяч, и свободной рукой обнимала Дженни, нашего вратаря. У меня дома висела точно такая же фотография: постоянное напоминание, что двадцать лет упорного труда не прошли даром. Еще она мотивировала меня вставать по утрам, когда я сидела на краю кровати в полумертвом состоянии, и отправляться на ежедневную восьмикилометровую пробежку.

– Сэл, – снова обратился ко мне главный тренер команды. – Раньше ты меня ни разу не подводила. Ну что ты, – пожурил он шутливо и мягко, будто давал мне выбор.

Если бы.

От одной только мысли о его просьбе сердце бешено заколотилось. Нервы сдали еще минуту назад, когда он произнес слова «ты» и «пресс-конференция» в одном предложении. А когда к ним добавилось слово «сегодня», мой мозг пожелал мне удачи и окончательно отключился. Не зная, что делать, я тупо уставилась на тренера.

Я. Пресс-конференция. Сегодня.

Уж лучше я вырву зуб с корнем, пожертвую почку и заработаю вечный запор. Серьезно.

Вчера вечером я не придала звонку Гарднера никакого значения. Без колебаний согласилась встретиться с ним в его кабинете в штаб-квартире «Пайпере», чтобы поговорить с глазу на глаз. Знала бы – сослалась бы на отравление или больной живот, но сейчас уже слишком поздно.

Я угодила прямо в его ловушку – как физически, так и эмоционально.

Камеры. Повсюду камеры.

Господи, меня тошнило от одной только мысли.

«Нет. Только не это», – вот что я подумала в первую очередь. Кто-то боится высоты, кто-то – клоунов, темноты, змей, пауков… Я никогда не высмеивала людей за их страхи. Зато за мой ужас перед камерами и публичными выступлениями меня вечно называли слабачкой. В основном мой собственный брат, но какая разница.

– Хочешь сказать, что не можешь? – Тренер приподнял бровь, всем своим видом показывая, что выбора у меня нет. Он дразнил меня, брал на слабо. В конце концов, это я, а не кто-то другой, сидела в его кабинете в десять утра, потому что он так захотел.

Вот засранец.

Не умей я сдерживаться, у меня давно задрожали бы губы. Может, пришлось даже смаргивать слезы, ведь мы оба прекрасно знали, что я не смогу ему отказать. И я бы не отказала.

Я бы выполнила любую просьбу даже через собственный труп. И он на это рассчитывал. Потому что я, дура, велась на любые подначки. Сломала руку в одиннадцать лет, доказывая, что смогу забраться на дерево, но вовремя отступать так и не научилась.

Мне подумалось, что пора взять себя в руки. «Сменить ползунки на брюки», как часто говорил мне в детстве папа. Сменить «ползунки на брюки», ага. Спасибо, что не «памперсы на прокладки».

– Ладно, – произнесла я с лицом человека, которому только что сделали клизму. – Но… Джи, почему не попросить Грейс? Или Дженни? Сам же знаешь, что обычно это они дают интервью.

Потому что я бегаю от них, как от огня. По крайней мере, пока в зале присутствуют камеры.

– Грейс я не попросил, потому что тебе будет полезно выступить, – объяснил он свое нежелание звать нашего извечного капитана. – А Дженни вернется только в воскресенье.

Я часто заморгала, удерживая внутри завтрак, так и норовящий полезть сразу со всех сторон. Нога затряслась, и в надежде унять дрожь я положила на нее ладонь.

Гарднер мягко улыбнулся и, сцепив руки в замок, перегнулся через широкий стеклянный стол.

– Ты даже не спросила, чему посвящена конференция.

Как будто меня это волновало. Даже если кто-то нашел лекарство от рака – мне глубоко наплевать. Все равно я буду на грани истерики. Пульс подскочил при одном лишь упоминании слова на «к», но я собрала волю в кулак и постаралась ничем не выдать подступающий приступ паники.

– Ну и чему же? – медленно спросила я.

Через полторы недели наша команда начинала предсезонные тренировки, видимо, подсознательно я сразу предположила, что речь пойдет о них.

Едва вопрос слетел с губ тренера, как он заулыбался, широко распахнув карие глаза. А потом наклонился ко мне и сообщил новость, которая ужаснула меня не меньше просьбы поучаствовать в пресс-конференции, может, даже больше. Шестнадцать слов, которые я не была готова услышать. Шестнадцать слов, которые изменили всю мою жизнь, хотя тогда я об этом не знала.

– Мы только что получили подтверждение, что в этом сезоне Райнер Култи займет должность помощника главного тренера, – сообщил Гарднер тоном, говорившим «это лучшее, что только могло случиться».

«Ни черта подобного», – было написано у меня на лице.

Прошла минута, и постепенно его улыбка погасла, а радость сменилась удивлением. Медленно, но верно – точно так же падают башенки в дженге.

Он вопросительно взглянул на меня.

– Чего ты так смотришь?

* * *

Мне было семь, когда я впервые увидела Райнера Култи по телевизору. До сих пор помню его появление. Шел полуфинал Кубка мира – турнира, в котором национальные сборные со всего света раз в три года сражаются за право называться чемпионами. Ни одно спортивное состязание не может сравниться с ним по охвату аудитории.

Но чему удивляться? Футбол – «настоящий», не американский футбол, – всегда считался самым популярным видом спорта во всех уголках планеты. В него играли все: высокие, низкие, худые, бедные и богатые. Никаких ограничений – нужен только не совсем сдутый мяч и что-то, из чего можно сделать ворота. Банки. Бутылки. Мусорные баки. Что угодно. Неважно, мальчик ты или девочка, есть у тебя форма или нет. Играй хоть без обуви, как говорил папа.

В детстве мой брат был большим фанатом и сам играл в футбол, а поскольку тогда я почему-то считала его самым крутым человеком на свете, лет в шесть я уговорила родителей отдать меня в команду. Маму такое желание напугало, и она попутно записала меня на карате и в бассейн. Но в душе я всегда понимала, к чему на самом деле лежит сердце.

Любовь к футболу передалась мне по папиной линии. Касильясы слыли заядлыми болельщиками, но сами играли мало – все, кроме моего старшего брата, который якобы проявлял интерес и талант к футболу с тех пор, как научился ходить.

Из смутных воспоминаний и папиных рассказов я помню, что перед игрой они с братом спорили, размажут испанцы Германию или нет. А после первого тайма от основного состава немецкой команды почти никого не осталось – их заменили из-за полученных травм.

Эрик, мой брат, был уверен, что Германии конец. Папа считал, что у обеих команд еще есть шанс отыграться.

Я ясно как день помню незнакомого девятнадцатилетнего парня, вышедшего на поле. Это была его первая игра в составе сборной: его не хотели выпускать до последнего, но вариантов уже не осталось. Худой, высокий, гладко выбритый, со светло-каштановыми волосами, которые из-за старого зернистого телевизора казались еще светлее… Еще никогда среди футболистов я не встречала такого молодого и красивого игрока.

Говоря откровенно, Германия должна была проиграть. У них не оставалось шансов. Черт, да в них наверняка перестали верить даже отчаянные фанаты.

Только команде об этом сообщить как-то забыли.

В какой-то момент между отметкой в сорок пять минут, когда начался второй тайм, и отметкой в девять минут, когда закончилось основное время, худой симпатичный паренек, который был старше меня, но совершенно не выглядел на свой возраст, умудрился отобрать мяч у испанского нападающего и помчался к противоположным воротам. Он бежал и бежал – и каким-то чудом обошел всех противников, пытающихся его остановить.

Он забил самый красивый, самый безжалостный гол в правый верхний угол ворот. Отправил мяч прямиком в книгу рекордов.

Папа орал. Эрик вопил. Комментаторы сходили с ума, – да весь хренов стадион подорвался! Никто не ожидал подобного от паренька, который впервые вышел на мировую арену.

Такие моменты поднимают боевой дух. Вроде сам ты ничего особенного не сделал, но ты об этом не думаешь. Тебе кажется, что ты способен на все, просто потому, что кто-то другой на это способен.

И к тебе возвращается вера в чудо.

Я помню, как вопила с отцом в унисон, потому что хотела его поддержать. Но в основном помню, что в тот момент Култи – восьмой номер немецкой сборной, совсем еще юный на вид – стал для меня лучшим игроком года.

Вот так взять и совершить невозможное вопреки всем ожиданиям…

Господи. Теперь-то я понимаю, почему он произвел на меня такое впечатление. Еще бы! Тот гол до сих пор считается чуть ли не лучшим моментом в истории Кубка мира.

Когда я решила связать свою жизнь с полем, двумя воротами и черно-белым мячом? В тот самый момент. Его гол изменил мою жизнь. Я поняла, что хочу быть такой же, как он, – хочу быть героем.

Я посвятила время, душу и тело спорту из-за одного-единственного игрока, которого полюбила всем своим маленьким сердцем, за которым следила и которого поддерживала потом долгие годы. Райнер Култи стал для меня святым, настоящим покровителем футбола. Тот день навсегда изменил его карьеру. Спаситель Германии, главная звезда. За последующие двадцать лет он стал самым лучшим, самым популярным и самым ненавистным игроком на планете.

Ну и, разумеется, до семнадцати лет я безумно от него фанатела: обклеила все стены плакатами и прожужжала всем уши, что обязательно выйду за него замуж.

А когда была совсем маленькая, еще до плакатов и намерения пожениться, я писала ему письма. На цветной бумаге, фломастерами и мелками:

Я ваша самая башая поклонница!

Но ни разу не получила ответ.

Об этом я, конечно, никому не рассказывала.

Да и вообще, я уже десять лет как сорвала плакаты в приступе ярости, ведь Райнер Култи, прозванный фанатами Королем за непредсказуемую и изобретательную игру, посмел жениться.

Вот что он, не знал, что должен случайно встретиться со мной в самолете и тут же влюбиться? Что нас вообще-то ждала свадьба и целая толпа детишек, которые выросли бы гениальными футболистами? Да уж… видимо, он этот момент упустил, потому что женился на какой-то актрисе с огромными сиськами.

Не прошло и года, как он окончательно разочаровал меня своими поступками, и я так его и не простила.

Только Гарднер об этом не знал.

* * *

В ответ на вопрос главного тренера, с которым проработала четыре года, я выпрямилась и пожала плечами. Как я на него смотрю? Без радости?

– Джи, ты ведь в курсе, что он сделал с моим братом?

Я бы не удивилась отрицательному ответу – уж больно он радовался, рассказывая мне про контракт Райнера Култи.

Но Гарднер кивнул и пожал плечами, глядя на меня в замешательстве.

– Да, конечно. Поэтому ты и должна быть на конференции, Сэл. Если не считать Дженни и Грейс, ты самая популярная и узнаваемая в команде. Как там тебя называют, «любимица родного штата»?

«Любимица родного штата». Ну и мерзость. Будто я какая-то старшеклассница, которую выбрали королевой выпускного – хотя на самом-то деле я все праздники пропускала из-за очередного матча.

– Култи сломал…

– Я знаю, что он сделал. Как только стало понятно, что Култи будет с нами работать, мы обсудили этот вопрос с пиарщиками. Не надо превращать сезон в мелодраму. Сделай команде одолжение, Сэл: постой перед камерами, поулыбайся, как ты умеешь. Разве это так сложно? Нам нужно, чтобы люди говорили о команде, а не вспоминали старые разборки. Всего десять минут – ну, может, двадцать. Выйдем втроем, ответишь на пару вопросов, и все. Больше я никогда ничего такого не попрошу, обещаю.

Первая мысль была простой: это Эрик со своей голенью во всем виноваты.

Я с трудом сдержала желание побиться головой о стол, разделяющий нас с Гарднером, и вместо этого погрузилась в пучину ужаса. Даже живот заболел, и пришлось прижать к нему руку, словно это могло помочь. А потом я снова вздохнула и смирилась с жестокой правдой.

Женская лига – она же за семейные ценности, высокую мораль и все самое лучшее. Я это усвоила на собственной шкуре и прекрасно понимала, что хочешь не хочешь, а фарс нужно поддерживать. Серьезно, некоторые бы глотку мне перегрызли, лишь бы оказаться на моем месте. Может, встреча с Култи перед пресс-конференцией – то, что доктор прописал?

Разобраться с ним раз и навсегда и дальше жить своей жизнью. Все равно последние десять лет я не особо следила за его карьерой, а он два года назад ушел из Европейской лиги и совсем пропал из медийной сферы, где до этого вечно крутился благодаря рекламным контрактам. В какой-то момент нельзя было даже в торговый центр зайти, не наткнувшись на очередной постер с его лицом.

– Да поняла я, – простонала я, запрокинув голову к потолку. – Ладно.

– Вот и умничка.

Еще немного, и я бы точно назвала его сраным садистом, который прекрасно знал, в какой истерике я буду сидеть на этой пресс-конференции, но успела вовремя взять себя в руки.

– Очень постараюсь не запинаться и не заблевать журналистов в первом ряду, но ничего не обещаю.

А потом пойду и при первой же возможности хорошенько тресну Эрика по почкам. Будет знать.

«Давай, Сэл, ты справишься. Ты все сможешь».

В детстве, когда папа просил меня что-то сделать, а я отказывалась – обычно потому, что боялась, как, например, огромных летающих тараканов, которые пробирались в наш дом, – он показывал на меня пальцем и говорил по-испански:

– Sipuedes!

«Ты сможешь».

И тогда, рыдая, я вооружалась тапком и шла убивать чудовищ из глубин ада – в общем, делала то, чего совсем не хотела.

«Могу и буду» стало моим девизом по жизни. Мне не нравилось, когда люди во мне сомневались, и неважно, что я сама об этом думала. Гарднер этим воспользовался, а я, разумеется, повелась.

Но ничего. Я справлюсь. Ну побудем мы с Райнером Култи в одном помещении. И что с того, что мы ни разу не встречались? Посидим друг от друга в двух метрах, пообщаемся с телевизионщиками. Всего-то.

Внутри я поджала лапки, как раздавленный паучок, умоляя Вселенную поскорее избавить меня от мучений. Ну боялась я камер, что тут поделать? Такова уж была природа фобий: логике они не поддавались и смысла в них не было. Я понимала, насколько это иррационально и глупо, но по шкале от одного до десяти хреново мне было где-то на пятьдесят.

– Готова? – спросил Гарднер перед началом пресс-конференции. Журналисты за стенкой галдели так, что мне стало плохо. Как я вообще тут оказалась? Передо мной же было целых две кандидатки, которых можно было пригласить на публичные выступления. До меня очередь обычно не доходила, и неспроста.

На поле меня не пугала многотысячная толпа, но стоило оказаться перед камерой – и я выключалась. Стояла как дурочка, хлопала ртом и жестикулировала, как Рикки Бобби в своем интервью. Наверняка в Интернете нашлось бы какое-нибудь интервью, где я выставила себя полной тупицей. Всего-то и стоило, что запинаться, потеть и трястись одновременно.

Я ощущала себя так, будто только пришла с хорошей пробежки. Потные ладони, мокрые подмышки… дрожащие ноги. Обе. А если у меня трясутся ноги – ничего хорошего можно не ждать.

Но я не собиралась признаваться, что нервничаю. Просто спрятала руки в карманы, натянуто улыбнулась и поблагодарила богов за ниспосланные мне этим утром спортивки, за свободной тканью которых не было видно, что ноги решили пожить своей жизнью.

– Готова, – сквозь зубы соврала я.

Увы, Гарднер хорошо меня знал, а потому вранье чуял издалека. Расхохотавшись, он хлопнул меня по плечу и хорошенько встряхнул.

– Ну ты и развалина! Не дрейфь. Все будет нормально.

Из-за угла выглянула наша пиарщица. Осмотрелась, нахмурилась и снова скрылась за поворотом.

Нет. Я не могу.

«Можешь».

Надсадно закашлявшись, мысленно я продолжила твердить, что справлюсь и что все у меня получится.

А потом за стенкой раздался усиленный микрофоном голос:

– Еще минутку, пожалуйста, – и нога затряслась сильнее.

Господи боже.

– Кажется, меня сейчас вырвет, – пробормотала я себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Все будет хорошо, – сочувственно улыбнувшись, заверил Гарднер.

Я откашлялась и кивнула, мысленно умоляя себя успокоиться. Пару раз быстро вдохнула, выдохнула, а потом набрала в легкие воздуха и задержала дыхание, как обычно делала, когда была на взводе перед игрой.

Ага, хрен там. Не помогло.

Я сглотнула, борясь с подступающей тошнотой.

– А он вообще где? – спросила я.

Гарднер огляделся, будто сам удивился вопросу.

– Слушай, не знаю. Может, ждет в другой комнате?

Долго гадать не пришлось, потому что секунду спустя вернулась пиарщица, которая заглядывала раньше, и мрачно произнесла:

– У нас проблема.

Глава 2

– Не может быть.

– Может.

– Сэл, я не шучу. Ни капли. Пожалуйста. Умоляю. Скажи, что ты не серьезно.

Откинув голову на изголовье кровати, я закрыла глаза и страдальчески улыбнулась собственным мыслям. Мне конец. Пора было смириться с объективной реальностью, все равно от нее никуда не деться. Поэтому я ответила Дженни правду:

– О, еще как серьезно.

Как истинная подруга, Дженни Милтон всегда разделяла всю мою боль и страдания; ее протяжный стон услышали бы и в другом городе. Мое унижение было ее унижением. С Дженни мы познакомились пять лет назад в тренировочном лагере национальной сборной – «лучших» игроков США – и сразу же подружились.

– Нет, – простонала, почти просипела она. – Нет.

О да.

Вздохнув, я прокрутила в голове те двадцать минут, что провела перед камерами. Хотелось умереть. Конечно, не сказала бы, что ничего хуже со мной не случалось, но я бы с радостью вернулась в прошлое и все исправила, выдайся такая возможность. Ну или как минимум взяла бы пример с героев «Вечного сияния чистого разума» и стерла бы себе память.

– Пойду покрашу волосы, сменю имя и перееду в Бразилию, – ровным тоном сообщила ей я.

А что сделала она? Рассмеялась. Рассмеялась, хрюкнула и посмеялась еще.

Полное отсутствие попыток меня успокоить лишь подтвердило, что я драматизировала не напрасно: недавние события действительно заслуживали подобной реакции.

– Кто вообще смотрит пресс-конференции от начала и до конца? Как думаешь, есть шанс, что никто ничего не заметит?

Дженни задумчиво хмыкнула.

– Боюсь, это вряд ли.

Повесив голову, я издала нечто среднее между всхлипом и сухим смешком.

– По шкале от одного до десяти насколько все плохо?

Дженни ответила не сразу, зато красноречиво: высоко сдавленно хихикнула, явно сотрясаясь от смеха всем телом. Она всегда так смеялась, когда я позорилась. Вроде того раза, когда я помахала прохожему, потому что решила, что он машет мне, а он, конечно, махал кому-то другому. Или когда я поскользнулась на мокром полу и отбила всю задницу.

Не знаю, чего я ожидала.

– Сэл, ты серьезно?..

– Да.

– У всех на глазах?

– Угу, – буркнула я. При одной только мысли хотелось проблеваться, а потом забраться в пещеру и остаться там навсегда. Все закончилось, жизнь продолжается. Через десять лет никто об этом даже не вспомнит, но…

Но я-то вспомню.

И Дженни – ух как она вспомнит, особенно если найдет трансляцию. А она найдет, я даже не сомневалась. Наверняка она уже пересматривала подборки худших провалов недели в поисках выступления Сэл Касильяс.

– Ты ржать закончишь? – гаркнула я в трубку, наслушавшись то и дело прорывающихся смешков.

– Закончу! Когда-нибудь, – ответила она и расхохоталась еще сильнее.

– Ну ты и засранка! Я сейчас трубку брошу.

Послышался громкий смешок, потом еще один, а потом она рассмеялась в голос.

– Сейчас… погоди… минутку, – прохрипела она.

– Ты в курсе, что я специально тебе позвонила, потому что ты добрая? Еще подумала: «Кто же не станет надо мной издеваться?» Дженни, вот кто. Спасибо тебе большое.

Она судорожно вздохнула, а потом прыснула снова. Я даже не сомневалась: она заново прокручивает в голове ситуацию, и та ее знатно смешит. Могу понять: я бы тоже посмеялась, если бы не опозорилась перед СМИ.

Убрав телефон от уха, я поднесла палец к красной кнопке и представила, как нажимаю ее.

– Ладно, ладно. Все, я спокойна. – Она пару раз коротко вздохнула, пытаясь окончательно взять себя в руки. – Все, все! – Из ее носа вырвался странный тонкий всхрюк, но она его подавила. – Так. Значит, он так и не появился? И вам не сказали почему?

Култи. Это он был во всем виноват. Ну ладно, не он. Я сама была виновата.

– Нет. Якобы при перелете возникли какие-то проблемы. В итоге мы с Гарднером отдувались вдвоем.

Мысленно я всплакнула.

– Звучит сомнительно, – заметила Дженни почти ровным тоном. Почти. Я сразу представила, как она зажимает переносицу и отводит трубку подальше от уха, посмеиваясь. Вот сволочь. – Небось устроил себе поздний завтрак и любовался рекламой со своим участием.

– Или откопал старые записи с игр и критиковал все подряд.

– Или коллекцией часов любовался… – Он их всегда рекламировал, сколько я себя помню.

– Сто процентов сидел в барокамере и читал про себя статьи.

– О, мне нравится, – рассмеялась я, но тут телефон дважды коротко завибрировал. На экране высветился длинный номер, начинающийся на пятьдесят два, и я мгновенно сообразила, чей он. – Так, мне пора, на тренировке увидимся. Твой лучший друг звонит.

– Давай, – рассмеялась Дженни. – Привет передавай.

– Ладно.

– Пока, Сэл.

Я закатила глаза и улыбнулась.

– Давай, до понедельника. Береги себя, – сказала я, а потом ткнула на кнопку входящего звонка.

И не успела ни слова сказать, как по ту сторону раздался мужской голос:

– Саломея.

Господи. Как все серьезно. По голосу было слышно: обычно он вопил «Сэл!», будто я сломала какую-то бесценную безделушку, а тут практически задыхался, глотая звуки. Меня никто не называл полным именем – отец уж тем более. Кажется, он вспоминал про него, только когда был настроен серьезно… то есть серьезно хотел надрать мне жопу, когда, по мнению матери, я совсем уж начинала тупить, и она просила его разобраться. Например, когда в пятнадцать я влезла в драку во время матча и меня вышвырнули. Правда, всерьез он меня так и не наказал. Папа воспитывал по-другому: нагружал работой по дому, а сам тайком хвалил, пока мамы не было рядом.

Поэтому в ответ на отцовское «Это сон? Я что, сплю?» я не смогла удержаться от смеха.

Я стянула с лица одеяло, чтобы было удобнее разговаривать, и тут же сказала:

– Нет. Ты просто сошел с ума.

Он и сошел с ума. «От любви», – как шутила мама. Будучи абсолютным снобом во всем, что касалось футбола, мой отец, как и большинство иностранцев, относился к американским игрокам скептически, кроме, конечно, нас с братом. И Райнера Култи, которого фанаты прозвали Королем, а злопыхатели – Фюрером. Папа говорил, что его невозможно не любить. Ну такой Култи хороший, такой талантливый, еще и играл почти всю карьеру за папину любимую команду, если не считать двухгодичного перехода в «Чикаго Тайгере». Так что да. Футболки у папы были четырех типов: форма сборной Мексики, моя, всех команд Эрика – и Култи. Носил он, разумеется, в основном последнюю, не щадя чувства детей-футболистов, но я особо не обижалась.

Оставив маму с младшей сестрой, мы с папой и братом могли часами смотреть игры Култи. Если не успевали на них, то записывали на кассеты и включали на видике. На меня, тогда совсем маленького ребенка, немец под метр девяносто ростом оказал огромнейшее влияние. Да, Эрик играл в футбол всю мою жизнь, но с Култи все было по-другому. Из-за него меня тянуло на поле словно магнитом, из-за него я увязывалась за Эриком при любом удобном случае, ведь других игроков просто не знала.

Просто так уж случилось, что папа фанател по Култи вместе со мной, чем только сильнее подпитывал интерес.

– Сижу я ем, и тут вбегает твой двоюродный брат, – родители гостили у тети в Мексике, – и требует срочно включить новости.

Ну, понеслась…

– Почему ты мне ничего не сказала?!

– Не могла! Нам нельзя разглашать информацию, пока ее не объявят официально, а я узнала прямо перед пресс-конференцией.

На мгновение по ту сторону трубки воцарилась тишина. Потом, выдохнув себе под нос нечто, крайне похожее на Dios mio[2], отец прошептал:

– Тебя позвали на пресс-конференцию?

Словно не мог поверить. Значит, не видел. Господи, спасибо тебе.

– Все было ровно настолько плохо, насколько ты представляешь, – предупредила я.

Папа снова замолчал, обдумывая услышанное. Потом, видно, решил вернуться к моему идиотизму позже, потому что спросил:

– Так это правда? Он твой новый тренер? – Он произнес это так нерешительно и робко, что если бы я могла – полюбила бы папу еще больше, но больше просто некуда, и это неоспоримый факт.

Не знаю почему, но мне вдруг вспомнились школьные годы и тетрадка по математике с фотографией Култи, которому тогда было под тридцать. М-да.

– Ага. Заменит Марси на позиции помощника тренера. Папа хрипло, прерывисто выдохнул.

– Я сейчас в обморок упаду, – пробормотал он.

Расхохотавшись еще громче, я попутно подавила зевок, потому что еще не ложилась – устроила себе марафон британских комедий на «Нетфликсе», пока не нашла в себе силы позвонить Дженни. В итоге засиделась почти до полуночи, что для меня жутко поздно – обычно-то я, как старушка, ложилась в десять. Или в одиннадцать, когда совсем расходилась. Но Дженни должна была вернуться из Айовы только через два дня, и я знала, что она еще не уснула.

– Любишь ты драматизировать.

– Сестру свою вспомни, – проворчал он.

Ну, тут не поспоришь.

– Ты же меня не обманываешь? – спросил он по-испански. Хотя «спросил» – это сильно сказано, потому что от восторга он практически задыхался.

Я застонала, стаскивая с себя одеяло.

– Да не обманываю, пап, Господи. Мистер Кордеро – наш генеральный директор, полный идиот, я рассказывала, – уже даже рассылку команде прислал, – пояснила я.

Папа притих, только продолжил дышать в трубку. Его реакция меня слегка убивала. Нет, я ожидала приступ безумия, но не до такой же степени. Я бы даже забеспокоилась, но он вел себя так, будто вся его жизнь достигла пика и лучше уже просто не будет.

– Ох, голова закружилась…

Ну вот что он за человек?

Наступила пауза, а потом папа, – человек, который постоянно орал «ГО-О-О-О-О-О-О-ОЛ!!!» так, что его было слышно во всем районе, – переключился обратно на английский и слабо, прерывисто прохрипел:

– Руки… руки трясутся…

Я сама затряслась от смеха.

– Ну хватит.

– Сэл. – Его голос истончился – слишком сильно для человека, который умел разговаривать громко и еще громче. – Voy а Погаг[3]. Ты будешь с ним на одном поле.

Надо было перевести тему. Из-за папы у меня уже живот разболелся от смеха. Я не стала напоминать, что случилось с Эриком, – мы и так прекрасно все помнили, – но такая она, истинная любовь: слепая и безусловная.

– Пап, ну прекрати! – Я никак не могла успокоиться, потому что хорошо знала отца, и он был абсолютно серьезен.

Папу сложно назвать слезливым. Из-за меня он плакал два раза: когда меня позвали в юниорскую национальную сборную и когда я перешла в состав молодежной команды. Помимо этого, я видела его слезы только однажды: в день смерти его отца. Когда меня приняли в профессиональную лигу, он просто сиял, потому что нисколько во мне не сомневался. Это я нервничала так, что даже задница взмокла.

– Он будет тебя тренировать, – пискнул отец. Серьезно, именно пискнул.

– Да знаю я! – рассмеялась я. – Мне уже человек десять написали с вопросами, правда это или нет. Вы сумасшедшие.

– Он будет тебя тренировать, – просто повторил папа.

В этот раз я ущипнула себя за переносицу, сдерживая рвущиеся из горла звуки.

– Я скажу, когда у нас будет открытая тренировка, познакомишься с ним.

И отец уже в который раз сделал то, чего делать не стоило:

– Сэл, Сэл, никому не говори, но ты у меня любимый ребенок, – сказал он.

Господи боже.

– Папа…

На заднем плане раздался возглас – подозреваю, негодовала моя младшая сестра. Судя по шороху, раздавшемуся в трубке, папа отодвинул телефон от уха, а потом крикнул куда-то в сторону:

– Да я пошутил!.. Ты же вчера меня ненавидела, te acuerdas?[4] Как ты можешь быть моей любимой дочерью, если не хочешь, чтобы я был твоим отцом? – Он покричал еще немного, а потом устало вздохнул в телефон. – Ох уж эта девчонка, mija[5]. Не знаю, что с ней делать.

– Сочувствую, – кивнула я.

Я правда сочувствовала, ну, отчасти. Моя сестра росла полной противоположностью нам с Эриком, и ей наверняка приходилось тяжело. Ей не нравилось то, что нравилось нам – то есть спорт, – но на самом деле ей вообще ничего не нравилось. Родители пытались записывать ее в разные кружки, но она бросала их, толком не попытавшись. Я не раз им говорила, что ей нужно самой в себе разобраться.

– Эх. Ладно, чего уж жаловаться. Так, погоди… Сеси, que quieres?[6] – И он ушел снова орать на сестру.

А я так и осталась лежать в кровати за полтысячи километров от родного дома, прижав телефон к уху, пытаясь свыкнуться с мыслью, что Райнер Култи – Райнер Култи! – станет моим тренером. Дыхание перехватывало одновременно от страха и предвкушения.

Всего-то.

Ага.

Надо было взять себя в руки и сосредоточиться на предсезонной подготовке, чтобы не вылететь из стартового состава. Мне, конечно, пришлось бы нехило облажаться, чтобы начать сезон на скамейке запасных, но кто знает, как повернется жизнь? Я предпочитала не рисковать.

С этой мыслью я закончила болтать с отцом, легла спать и отговорила себя от поздней пробежки, хотя сорваться хотелось страшно. Телу нужен был отдых. Только и пришлось десять минут тупо пялиться в стену, чтобы убедить себя потерпеть до утра.

Когда я была помладше, один из любимых тренеров мотивировал нас такими словами: «Хотите мира – готовьтесь к войне».

Но никакого мира не будет, если я не смогу выложиться на тренировках, – что с Королем, что без него.

Глава 3

– Собрание сегодня на пятом этаже, Сэл, конференц-зал 3-С. – Охранник подмигнул, протягивая через гранитную стойку гостевой пропуск.

– Спасибо. До встречи. – Я широко ему улыбнулась и кивнула, разглядывая огромное панно на стене прямо за ним. Яркое и цветное, оно состояло из множества фотографий игроков «Пайпере» и «Рекере» – хьюстонского мужского профессионального клуба. Наша команда играла под эгидой их собственников, которые нас и создали. Я лелеяла мысль, что они нас удочерили, как приемных детишек с огромным потенциалом, которые могли повторить многолетний успех мужчин. Единственное, чего я не понимала, – почему нас назвали «Пай-перс». Ужасное название, хуже сложно было придумать. Ассоциировалось у меня с памперсами, и только.

На фотографии в центре я со вскинутыми руками радовалась голу, забитому два сезона назад. «Надо будет рассказать папе», – подумала я, оглядывая новые работы, появившиеся в холле; по пути к Гарднеру несколько дней назад я не обратила на них внимания. «Рекере» и «Пайпере» отхватили себе впечатляющую штаб-квартиру – совсем новое здание в быстро развивающемся районе недалеко от центра.

С пресс-конференции прошло уже три дня, но о моем идиотизме пока ничего не было слышно. Вообще. Ни звонка, ни письма, ни сообщения. Словно никто ничего не видел. Надо мной часто смеялись за интересы или выбор одежды – я привыкла к этому и была готова к подколкам.

Но все равно.

Я с ужасом ждала дня, когда видео попадет в Сеть, но обычно заталкивала мысль в дальний угол. У меня не было времени волноваться. Меня ждали другие дела, например, как сегодня.

Перед началом тренировок персонал с командой всегда собирался на вводную встречу. В основном она была нужна для того, чтобы познакомить новичков с расписанием, правилами и кучей других деталей, которые обычно быстро вылетали из головы.

Найти конференц-зал было несложно. У дверей уже собрались люди; поздоровавшись с ними, я заняла место примерно в центре. В углу Гарднер разговаривал с парой помощников; после пресс-конференции он обнял меня, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

Рядом вдруг кто-то пискнул.

– Сэл! – Это была Дженни, мой любимый вратарь на всем белом свете. Наполовину японка, наполовину европейка, высокая, красивая, с отличной кожей и чудесным характером. Я раньше люто ее ненавидела, но в хорошем смысле этого слова: она вечно не давала мне пробить по воротам, когда мы были в разных командах. Бред, конечно: как в этом жестоком мире мог найтись одновременно талантливый, умный, да еще и красивый человек? Но Дженни была такой хорошей и доброй, что ненависть моя продержалась всего секунд двадцать.

– Джен-Джен, – помахала ей я. Она показала на стул рядом с собой, жестами подзывая пересесть. Я помахала еще паре знакомых игроков, большинство из которых подозрительно озирались. Господи. Я еще раз быстренько оглянулась на тренеров, проверяя, не прячется ли за ними Култи.

Не прятался, разумеется.

«Хватит, Сэл. Соберись».

Дженни обняла меня, как только я к ней подсела.

– Как же я рада тебя видеть, – призналась она.

Мало кто из игроков круглый год жил в Хьюстоне, в том числе Дженни, которая по окончании сезона всегда возвращалась домой в Айову. Мы уже два года играли в одной команде – сейчас как раз начинался третий. И хотя до Сан-Антонио, где жили родители, ехать было всего три часа, если не меньше, меня устраивало жить в Хьюстоне, несмотря на высокую влажность.

Конференц-зал нервно и напряженно гудел. В воздухе витало предвкушение, а девушки то и дело поглядывали по сторонам, и пару раз я поймала себя на том же. Даже Дженни, осмотревшись, полезла в сумочку за помадой и покраснела, заметив мой взгляд.

– Я честно не вижу в этом ничего такого, – сказала она, и я ей поверила. – Просто… все так на него молятся, что я уже не удивлюсь, если он придет в кроссовках с крылышками и с нимбом над головой, будто он бог какой-то. – Осекшись, Дженни быстро поправилась: – В смысле, на поле.

Я подмигнула, кивнув, и добавила, просто чтобы ее позлить:

– Ага, конечно. – Но я-то знала, какие парни ей нравятся – точно не играющие в футбол шатены. Она уже два года встречалась со спринтером, завоевавшим бронзу и серебро на Олимпийских метрах, – зверем ростом под сто девяносто и обхватом ног чуть ли не больше моего туловища. Выпендрежница.

Дженни нахмурилась.

– Так, тебе напомнить о тех фотографиях?

Вот блин. Она меня подловила и, судя по ухмылке, прекрасно это понимала. Мы с Дженни как-то раз съездили в гости к родителям, и мама достала мои детские фотографии, на которых в красках запечатлелась моя одержимость Култи. В первую очередь, пожалуй, торты с его лицом, которые мне три года подряд дарили на дни рождения.

– Привет, Дженни, – раздался над ухом знакомый голос. Тут же протянувшиеся со спины руки ухватили меня за щеки, а над головой показалось знакомое лицо с карими глазами. – Привет, Сэлли.

Я потыкала ей в переносицу пальцем. Ее темно-русые волосы привычно коротко подстрижены – по-мальчишески, что вполне ей шло.

– Я соскучилась, Харлоу, – сказала я лучшей защитнице страны.

Харлоу Уильямс действительно считалась лучшей, и неспроста. Она жутко пугала. В жизни была чудесной девушкой, а на поле при виде нее включался инстинкт самосохранения, заложенный в нас природой, и требовал бежать от этого тарана подальше.

Не зря мы называли ее Чудовищем.

В ответ она зажала мне ноздри, перекрывая воздух.

– Я тоже соскучилась. Есть что-нибудь вкусное? – спросила она, все так же надо мной нависая.

Вкусное, конечно, у меня было. Вытащив из сумки три питательных батончика, я протянула ей арахисовый – ее любимый.

– Вот поэтому я всегда за тебя горой, – довольно вздохнув, сказала она. – Спасибо, Сэл. Потом до тебя докопаюсь, расскажешь, как жизнь.

– Договорились.

С излишней силой похлопав меня по макушке, Харлоу уселась на место, облокотилась о столешницу и коротко помахала нам одними пальцами, вгрызаясь в батончик. Мы с Дженни переглянулись, закатывая глаза. С Харлоу мы играли еще в сборной, пока я числилась в ее составе, так что знали друг друга лучше всех.

– Вот чокнутая.

Дженни кивнула.

– Ага. Помнишь, как она сбила тебя во время тренировки?

Плечо тут же заныло. Это из-за Харлоу я с ним до сих пор мучилась.

– Еще бы не помнить, я потом три недели играть не могла. – Она выбила мне его, когда я попыталась ее обвести. Урок я усвоила сразу же. Обычно я не боюсь агрессивных игроков, но Харлоу – это другой разговор.

Когда все собрались, Гарднер хлопнул в ладоши и поздравил нас с началом подготовки к очередному сезону. Практически все тут же удивленно заозирались, ведь кое-кто так и не подошел, но Гарднер либо не заметил, что никто его не слушает, либо ему было плевать, потому что продолжил как ни в чем не бывало.

Наверняка многие сочли странным, что человек, выходивший на поле с гриппом и переломами, не явился на первую встречу команды, но никто ничего не сказал. Обычно у него была идеальная посещаемость. Его и ураган бы не остановил.

– Этим летом тренера Марси приняли на работу в Мобильский университет, так что наше руководство предложило нескольким кандидатам занять ее позицию. Несколько дней назад нам посчастливилось подписать договор с Райнером Култи, который в представлении, думаю, не нуждается. Теперь он будет исполнять обязанности помощника тренера.

Послышалось несколько вздохов и ахов. Эти люди что, совсем почту не проверяют? Гарднер тем временем продолжал:

– Я прекрасно знаю, что вы, дамы, у нас сугубо профессионалы, но все же скажу: для вас он тренер Култи. Не Райнер, не Король, а если услышу, как называете его Фюрером, – вылетите отсюда пробкой. Все ясно? Шина из пиар-отдела чуть позже обговорит с вами, что можно и нельзя постить в соцсетях, но своей головой тоже, пожалуйста, думайте.

Я бы и так не назвала Култи Фюрером, но после такой угрозы даже думать о нем не хотела – чисто на всякий случай. Судя по неловкой тишине, воцарившейся в конференц-зале, всем пришли похожие мысли. Но все мы были профессионалами. Я встречала более нацеленных на победу людей, только когда играла в составе сборной.

А сейчас мы превратились в детсадовцев, с открытым ртом кивающих на каждое предостережение.

На скамейку запасных отправит? На весь сезон? Или вообще в другую команду сплавит? Ага, щас. Не бывать этому.

В конце тирады Гарднер представил шестерых новичков и изложил план на ближайший сезон: подобрать игроков так, чтобы они раскрывали таланты друг друга на поле и принесли команде очередную победу. Ну и заодно сказал еще что-то про доступ в спортзал местного университета и про наши задачи за пределами поля. В общем, выдал типичную вводную речь, которой начинался каждый сезон.

Только раньше меня не угрожали выкинуть из команды за неуважение к тренеру, который за год зарабатывал больше, чем мы все за жизнь.

Я слишком долго строила свою карьеру, чтобы разрушить ее из-за подобной глупости.

Спасибо большое, но на хрен такое счастье.

Гарднер еще немного поговорил о том, на чем мы сосредоточимся в течение шести недель перед официальным началом сезона, потом представил остальной персонал, и в конце концов вперед вышла Шина – та самая девушка из пиара, которая видела мой позор на пресс-конференции, но ни разу не вмешалась.

Разумеется, говорила она про Култи, Култи и еще раз Култи.

– …присутствие привлечет к команде дополнительное внимание. Нужно воспользоваться интересом общественности и переключить фокус на цели организации, что привнесет ценный вклад в развитие Лиги…

А я знала! Знала, что они позвали его в первую очередь ради рекламы!

– …если этот вопрос поднимут во время интервью, постарайтесь свести разговор к команде или Лиге. Также хочу сообщить радостную новость…

Радостную новость?

– …мистер Култи прибудет завтра…

Под столом Дженни ткнула меня ногой.

* * *

Шина не соврала: немец в отставке действительно привлек к команде немало внимания. Если раньше перед тренировками игроков тихо-мирно встречала небольшая группа фанатов, теперь парковка была буквально забита арендованными автомобилями и фургонами телевизионщиков. Сраных телевизионщиков! Когда я подъехала, по стоянке уже слонялись люди – несколько девчонок из игроков, но в основном какие-то незнакомые журналисты, репортеры, блогеры и, наверное, фанаты Култи. Оставалось надеяться, что фанатов будет больше всего, но как-то я сомневалась.

А ведь мы даже не на тренировку приехали, а на традиционную предсезонную сдачу нормативов для оценки пригодности. Сущая ерунда – а людей набежало…

Живот скрутило паникой, и я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

Не помогло.

Вдох-выдох, вдох-выдох – к третьему я припарковалась и немного пришла в себя, а то выбиралась бы из машины с лицом человека, сдерживающего рвотные позывы. Но стоило только забрать из багажника спортивную сумку, как за спиной раздалось:

– Касильяс!

Вот ведь срань.

– Сэл Касильяс! У вас не найдется минутки? – продолжил упорствовать репортер.

Закинув сумку на плечо, я обернулась к мужчине, который отделился от группы незнакомцев. Он помахал мне, а я помахала в ответ, натянув на лицо улыбку, хотя сердце ушло в пятки. Не виноват же он, что я теряюсь и нервничаю перед камерами.

– Конечно, – очень убедительно соврала я. До начала оценки оставалось двадцать минут, но мне еще нужно к ней подготовиться.

– Как ваши дела? Стивен Купер, «Спорте Дейли», – представился он, пожимая мне руку. – Если не возражаете, задам вам пару вопросов.

– Валяйте, – кивнула я.

– В целях фиксации материала наш разговор будет записываться. – Он продемонстрировал диктофон и нажал кнопку записи. – Чего вы больше всего ждете от этого сезона?

– В первую очередь – его начала. У нас в команде несколько новичков, как среди игроков, так и среди персонала, и мне не терпится увидеть, как мы с ними сработаемся. – Вот и повод для гордости появился: я ответила как взрослый адекватный человек, которому вовсе не хочется наложить в штаны.

– Как вы относитесь к новости о Райнере Култи, который займет позицию помощника тренера?

– В это все еще сложно поверить. Я в восторге. Очень рада, что нам будет помогать такой опытный человек.

– Вам не кажется, что он не лучший кандидат на тренерскую позицию?

Я засунула вспотевшие руки в карманы. Обычно интервью проходили нормально, но иногда превращались в тикающие бомбы. Уж и не помню, сколько раз я случайно ляпнула то, о чем потом пожалела, и это только подогревало мой страх.

– Признаю, выбор необычный, но отнюдь не плохой. Култи неоднократно и вполне заслуженно становился игроком года.

Он умеет выкладываться на полную, а к этому стремится каждый игрок. К тому же, думаю, рано судить о его тренерских способностях, ведь мы еще не видели, как он себя покажет, – ответила я.

Он посмотрел на меня с сомнением, будто не верил, но спорить не стал.

– Отлично. Можете рассказать, что ждет нас в новом сезоне? Увидим ли мы «Пайпере» в финале?

– Будем надеяться, – улыбнулась я. – Мне пора идти, но могу ответить еще на один вопрос, если хотите.

– Хорошо, тогда последний: вы не планируете в ближайшее время возвращаться в состав национальной сборной?

Я открыла рот, помолчала и снова закрыла. Покачнулась на пятках, вытирая ладони о шорты.

– В ближайшее время – нет, не планирую. Хочу сосредоточиться на работе в предстоящем сезоне. – Тяжело сглотнув, я пихнула ему руку в знак прощания, а секунду спустя уже решительно направлялась к полю, минуя других девушек, тоже беседующих с журналистами. В спину мне донеслась пара окликов, но я вежливо отказалась отвечать на вопросы. Перед сдачей нормативов надо размяться.

Сегодняшний комплекс упражнений состоял из часового бега, бесконечных подтягиваний, отжиманий, приседаний и прочих адских пыток, которые недавно разработала старая карга, официально занимающая должность нашего фитнес-тренера. Некоторые боялись их как огня, но я не имела ничего против. В восторге тоже не была, но я целый год много и упорно тренировалась, чтобы не запыхаться за один только первый тайм, да и мне нравилось быть самой быстрой в команде. Уж извините.

Я не просто так выкладывалась больше других. Да, я быстро бегала, но с годами не молодела, и больная лодыжка тоже не становилась лучше. А тут еще и колено, которое тревожило меня последние десять лет. Приходилось компенсировать травмы тяжелыми тренировками, заботой о здоровье и пониманием, что в любой момент меня могут заменить.

Я только сбросила сумку на краю поля, как наконец-то случилось то, чего я боялась и ожидала.

Внимание привлек возглас незнакомой девушки, ее громкое:

– Господи. Боже. Мой.

Я обернулась – и увидела его. Здесь. Совсем рядом.

Все. Мне конец.

Пятикратный игрок года стоял неподалеку и с высоты своих ста восьмидесяти семи сантиметров разговаривал с нашим фитнес-тренером, злобной старушенцией, не знающей жалости.

«Блин!»

Я поспешно потянулась пригладить волосы, будто они успели бы растрепаться за пять минут вне машины, но резко остановилась. Это что вообще такое? Я тут же опустила руку. Меня никогда не волновало, как я выгляжу во время матча. Да меня в целом по жизни-то это не волновало. Пока волосы не лезут в глаза, а подмышки с ногами побриты, меня все устраивало. Да, пару раз в неделю я выщипывала брови и обожала делать маски для лица из подручных средств, но это буквально мой максимум. Меня спрашивали, по какому поводу нарядилась, когда я надевала джинсы, настолько все было плохо.

Я на последнее свидание пришла в ободке, намазав губы гигиеничкой, а тут волосы поправляла. Капец.

Во имя собственного достоинства хотелось бы отметить, что я никогда не была отбитой фанаткой. Ну, иногда краснела при встрече с футбольными кумирами и на концерте Джастина Тимберлейка очень смутилась, когда он коснулся моей руки… да и все, в общем-то. А сейчас увидела на поле короля мяча в сине-белой футболке и простых спортивных штанах и просто… не знаю.

Обалдела, наверное.

Райнер Култи кивнул что-то в ответ на слова старой садистки, и я почувствовала себя… странно.

К моему вящему ужасу, ровно в этот момент о себе решила напомнить та восторженная тринадцатилетняя девочка, которая собиралась выйти за него замуж и нарожать толпу маленьких футболистов. Жизнью клянусь, меня прошиб пот и одновременно с этим чуть не остановилось сердце. Лучше всего мое состояние описывало одно слово: шок. Я была в шоке.

Потому что… Райнер Култи.

Король.

Лучший игрок Европы за последние…

Так, хватит. С этим надо заканчивать, вообще заканчивать, срочно. Умом-то я понимала, как глупо по нему сохнуть. Я ведь уже не девчонка, которая по нему фанатела. Я десять лет как послала на хер придурка, который сначала женился, а потом чуть не разрушил только-только начавшуюся карьеру брата. Култи был простым человеком. Я закрыла глаза и подумала о первом, что могло прогнать вечно крутящееся в голове «этожеКултигосподибожемойохренеть».

Он может какать.

Сидя на унитазе.

Как все люди.

Так, отлично: это действительно помогло. Я представила его сидящим на фаянсовом троне, вспомнила, что он обычный человек с обычными человеческими потребностями, и постаралась взять себя в руки. Разумеется, я и так это знала, причем давно. Он был простым человеком с простыми родителями, и ему тоже нужно срать, ссать и спать, как и всем нам.

Он срет, срет, срет, срет, срет.

Да.

Все отлично. Все замечательно.

Было – пока Дженни вдруг не ткнула меня локтем под ребра. Округлив глаза, она едва заметно склонила голову в сторону Култи. Типичный дружеский жест: «Смотри, вон парень, от которого ты без ума. Видишь?»

Вот зараза. Тоже округлив глаза, я одними губами прошептала:

– Заткнись.

Разумеется, как и любая хорошая подруга, Дженни не стала прислушиваться. Так и продолжила тыкать меня локтем, безумно пуча глаза и припадочно дергая головой в безуспешной попытке не привлекать к себе внимание. Я ограничивалась короткими взглядами в его сторону – только увидела, что он стоит в пятнадцати метрах, и потом еще разок быстренько на него взглянула.

Он срет. Надо почаще себе напоминать, что он срет. Отлично.

Повисшая над полем тишина явственно отражала коллективную мысль, которую никто не отважился бы высказать вслух.

Но глупая Дженни подтолкнула меня ногой, пока мы наносили солнцезащитный крем, поймала мой взгляд и ухмыльнулась. Я проигнорировала ее – знала, что она смешит меня нарочно. Интуиция подсказывала, что она еще долго будет мне это припоминать. Очень долго. Мне было семнадцать, когда я перестала сходить по нему с ума. Тогда я наконец приняла жестокую правду: во-первых, я никогда против него не сыграю – тут без вариантов. А во-вторых… на кой ему сдалась аргентинско-мексиканская американка с пацанскими замашками, да еще и на тринадцать лет младше? Мне не светили ни свадьба, ни выводок маленьких футболистов.

Вот так и закончились мои воображаемые отношения с мужчиной, который даже не знал о моем существовании: трагедией и кошмаром.

Единственная любовь моей жизни женилась на другой, разбив мое бедное девичье сердце: Райнер Култи не знал, что должен по уши в меня влюбиться.

Но любая безответная любовь рано или поздно проходит; прошла и моя. Жизнь продолжалась. А вскоре после этого с Эриком случилось то, что случилось, и плакаты на стенах превратились в напоминание о предательстве по отношению к брату – человеку, который всегда брал меня с собой, когда шел играть в футбол с друзьями.

– Давай-давай, продолжай в том же духе, засранка, – прошептала я Дженни, пока та натирала кремом мне спину в местах, до которых я не могла дотянуться.

Фыркнув, она толкнула меня бедром, и мы пошли в зону для растяжки. Там уже собралась небольшая группка девчонок, но переговаривались они тише обычного. Еще бы: неподалеку Култи беседовал с Гарднером и Грейс, капитаном нашей команды, отличной защитницей, которая играла профессионально еще в средней школе. Мы пришли в «Пайпере» одновременно и вместе отыграли уже четыре сезона.

– А он выше, чем я думала, – пробормотала мне на ухо Джен.

Краем глаза я покосилась на тренеров с Грейс, стараясь не пялиться слишком уж очевидно. Оказалось, нас разделяло всего несколько метров – меньше, чем я ожидала. Но Дженни была права: для нападающего Култи обладал впечатляющим ростом. Этих игроков также называли форвардами, но лучше всего позицию описывала моя сестра: они «торчали у ворот противника и пытались забить». Как правило, лучшие нападающие были относительно низкими, уж точно не метр восемьдесят семь или метр девяносто. А учитывая, как отлично Култи управлялся с мячом, он был просто…

«Хватит, Сэл. Прекрати».

Точно.

Он срет.

Я могла смотреть на него без фанатизма, могла оценить его спокойно и беспристрастно. А раз могла – значит, надо попытаться. За последние пару лет, покинув мировую арену, он набрал мышечную массу. Как и большинство игроков, он всегда был мускулистым, но худым и поджарым из-за бесконечного бега. А сейчас слегка подкачался, чуточку набрал вес, судя по мощным рукам и шее…

Он срет. Пердит. Ссыт в писсуар. Точно.

Фух.

В общем, он нарастил мускулы. Из-под рукава футболки выглядывал край татуировки, а кожа у него все такая же безупречная – кремовая, с идеальным легким загаром.

Каштановые волосы тоже остались такими же безукоризненными, как и раньше, за исключением легкой седины на висках. Собственно, заметно, что он слегка постарел и уже не так часто занимается спортом, как раньше. Да и с виду начал походить скорее на завсегдатая тренажерного зала, чем на пловца, и в этом не было ничего плохого.

Но когда я вгляделась ему в лицо, что-то мне показалось… странным. Култи всегда был красив, но красотой собственной, самобытной. У него не было высоких скул и тонких черт, которые обычно любили рекламодатели. Грубое лицо, в изгибе губ и ярком блеске глаз проглядывала хитроумная самоуверенность. Выдающийся спортсмен, который смог построить карьеру без идеальной внешности. Его уверенность в себе ослепляла. Сейчас он был чисто выбрит, и щетина не скрывала острых скул и челюсти, придающих лицу мужественный вид. В уголках орехово-зеленых глаз залегли морщинки, которых не было раньше.

Я и забыла, что в этом году ему исполнится сорок.

И вроде все нормально, но все равно что-то не складывается. Я не заметила разительных изменений в его внешности, нутром чуяла в нем какую-то перемену, но пока я старалась не привлекать к себе внимание – разглядеть ее не могла. Да что же такое…

– Девчат, можете передать ленту? – спросила девушка неподалеку, оторвав меня от попыток сложить головоломку воедино.

Осознав, что стою ближе всех к мини-лентам, которыми мы пользовались для растяжки, я передала сокоманднице одну из них.

– Общий сбор! – раздался голос Гарднера, зовущего нас, как пастух овечек.

Что, подозреваю, мало кого устраивало, ну да ладно. Словно зомби, мы молча и неуверенно потянулись к нему. Как букашки, летящие на свет собственной смерти, только вместо лампочки был мужчина. Гарднер с Култи стояли вместе с фитнес-тренером и еще парой сотрудников, здоровающихся и пожимающих друг другу руки.

Я с трудом подавила порыв сглотнуть, потому что какая-нибудь идиотка это бы точно заметила. Я не хотела давать Дженни очередной повод стебать меня за прошлую одержимость.

– Дамы, рад представить вам нашего нового помощника тренера, Райнера Култи. Пока мы не начали, давайте-ка быстренько познакомимся. Пойдем по кругу: вам нужно будет представиться и сказать, в какой позиции вы играете. – Приподняв бровь, Гарднер обвел нас взглядом, будто ждал комментариев и возражений. Но все промолчали, хотя я с самого детства терпеть не могла эту глупую круговую систему.

Одна из девушек, стоящих к Гарднеру ближе всего, без промедлений взяла инициативу на себя.

Пока все по очереди представлялись, я наблюдала за реакцией Култи. Он моргал и кивал каждый раз, когда кто-то заканчивал говорить, и вскоре половина команды уже отстрелялась, а я сообразила, что очередь дошла до меня, только когда услышала голос Дженни:

– Я Дженни Милтон. – Она улыбнулась своей коронной улыбкой, на которую я всегда улыбалась в ответ, в каком бы ни была настроении. – Вратарь. Приятно познакомиться.

Я не пропустила едва заметную тень улыбки, мелькнувшую на его губах. Неудивительно: только совсем уж отбитый брюзга не оценил бы Дженни. Она из тех людей, что просыпаются в приподнятом настроении и засыпают с улыбкой на лице. Но если ее разозлить – жди убийства.

Затем настала моя очередь, и когда светлые глаза выжидающе остановились на мне, я сразу подумала: «Он срет». Много срет. Так, что не смывается.

Как настоящая профи, я умудрилась не пискнуть и не начать заикаться. Он не сводил с меня каре-зеленых глаз – зеркал человеческой души, как их иногда называли.

– Привет, я Сэл Касильяс. Нападающая. – Крайняя нападающая, точнее, но к чему такие детали…

– Сэл была на пресс-конференции, – прокомментировала Шина, наша пиарщица.

Внутренне я содрогнулась, но не пропустила едва заметный смешок, вырвавшийся у Дженни. Я проигнорировала ее. Сволочь.

А когда посмотрела на Култи, он уже про меня забыл, без промедления переключившись на следующую девушку.

Ну и ладно.

Хорошо, что я давно перестала готовиться к свадьбе.

Я искоса посмотрела на Дженни.

– Молчи.

Дождавшись, пока моя соседка договорит, она ответила:

– Я ничего не сказала.

– Но подумала.

– Да я все время об этом думаю, – призналась она шепотом, больше похожим на смех.

У меня дернулся глаз. Я тоже.

Только я поужинала и прилегла на кровать, как телефон зазвонил. Ноги болели: мало мне утренней пробежки и сдачи нормативов, после обеда я пошла помогать Марку с его работой по обустройству территории, где провозилась большую часть дня. Учитывая, что время шло к восьми вечера, а друзей у меня было мало и звонили они редко, я догадывалась, кто это был. И действительно, на экране высветился иногородний номер.

– Привет, пап, – ответила я, зажимая мобильник плечом.

Тот вокруг да около не ходил.

– Ну, как все прошло? – сразу выпалил он.

Как все прошло?

Разве могла я сказать отцу, ярому поклоннику Култи, пусть тот это и отрицал, что день – одно сплошное разочарование?

Разочарование, в котором я сама виновата. С чего я взяла, что Райнер Култи придет и поразит нас безумными трюками и советами, о которых мы не догадывались, тем более в день нормативов, иначе говоря, наматывай-круги-пока-не-потянет-блевать? Может, я ожидала, что взыграет его строптивый характер, из-за которого он получал красные карточки и вылетал с поля куда чаще положенного. Не просто так во время матчей его называли Фюрером – горячий нрав был одной из причин, по которой его так сильно любили и ненавидели.

Но сегодня он не был жадным до мяча снисходительным мудаком, каким считали его соперники. Буквально не проявил ни единого качества из тех, что ему приписывали. А ведь его десять раз отстраняли за то, что он ударил головой игрока во время товарищеского матча, за который даже очки не засчитывались. Как-то раз он чуть не подрался с соперником, внаглую попытавшимся пнуть его под колено. Он был ходячим бедствием, за которым так интересно было наблюдать… по крайней мере, раньше.

В итоге он выслушал нас, пока мы представлялись, а потом просто наблюдал или беседовал с Гарднером. По-моему, даже до мяча не дотронулся. Ну как – не то чтобы я за ним следила, конечно…

Но кажется, единственное, что мы от него за сегодня услышали, – это «доброе утро». Доброе утро. И это от человека, который нарвался на неприятности, послав на три буквы противника во время прямой трансляции Кубка мира.

Капец, чего я вообще расстраиваюсь, что Култи держится в стороне, а не бросается с оскорблениями?

Что со мной не так?

Я кашлянула в трубку.

– Нормально. Он почти с нами не разговаривал. – Все так, только не «почти», а «совсем». Но с папой я этим делиться не собиралась.

– А. – По голосу было слышно, как он расстроился.

Ну вот. Какая же я сволочь.

– Да он просто к нам привыкает. – Наверное. Ведь так?

– Alomejor. – «Наверное». Точно таким же тоном папа в детстве отвечал на мои хотелки, которые не планировал выполнять. – Значит, ничего интересного?

Мне не пришлось даже вспоминать, что сегодня случилось. Ничего. Култи просто смотрел, как мы пыхтим над упражнениями, предназначенными для проверки спортивной формы. Ладно никчемными дурами нас не назвал – он даже глаза не закатывал, хотя часто ругал товарищей по команде, когда те не оправдывали его ожиданий.

– Ничего, – честно ответила я. Может, с годами он застеснялся?

Я очень в этом сомневалась, но обманываться могла сколько угодно. Или как минимум соврать отцу, чтобы тот не расстраивался так сильно. Он же был на седьмом небе, когда узнал, что нас будет тренировать Култи.

– Зато в забегах меня ни разу не опередили, – добавила я.

Папа мягко, но немного разочарованно рассмеялся.

– Умница. Каждое утро бегаешь?

– Ага, и начала чаще плавать. – Я замолчала, услышав на заднем плане приглушенный голос.

– Это Сэл, – пробормотал отец в сторону. – Хочешь с ней поговорить?.. Ага… Сэл, мама передает привет.

– Ей тоже передай.

– Моя дочка передает привет… – Я услышала, как он повернулся к маме. – Нет, моя. Твоя – младшая… Ха! Не-а!.. Сэл, ты моя или мамина?

– Соседа.

– Так и знал! – Вот теперь он искренне довольно рассмеялся.

Я улыбнулась как откровенная дура.

– И я тебя люблю, бать.

– Знаю, но я люблю тебя больше, – усмехнулся он.

– Да-да, конечно. Позвонишь завтра? А то я устала и хочу еще лед к ноге приложить.

Он тяжело вздохнул, но я знала, что он ничего не скажет. Вздох и так был достаточно красноречивым: мягким молчаливым напоминанием заботиться о себе. Мы уже сто раз это обсуждали. У нас с папой особое взаимопонимание. Если бы про лед сказал мой брат, я бы спросила, не собрался ли он помирать, а папа наверняка посоветовал бы терпеть. Ну что сказать: хорошо быть папиной дочкой. Точнее, хорошо быть мной, а не сестрой, с которой он постоянно ругался.

– Ладно, до завтра. Сладких снов, mija.

– И тебе, пап. Спокойной ночи.

Он еще раз попрощался со мной и положил трубку. А я, сидя в кровати в своей квартирке над гаражом, которую снимала последние два года, подумала о Култи: как он стоял на краю поля, будто памятник, и наблюдал, наблюдал, наблюдал.

Пора снова напомнить себе, что он какает.

Глава 4

Следующие несколько дней пролетели незаметно, насыщенные привычными будничными делами. По утрам мы с командой собирались, чтобы пройти медосмотр и снять мерки для новой формы. Потом я шла на работу, где Марк донимал меня просьбами взять у Култи автограф. По вечерам, в зависимости от того, насколько устала за день, я шла на йогу, в бассейн или в зал. А когда возвращалась домой – болтала с отцом и смотрела телевизор.

Всем интересно узнать про Райнера Култи, но мне нечего было рассказывать. Он приходил к нам, занимал первый подвернувшийся угол и просто смотрел. Ни с кем не разговаривал и не общался. Вообще ничего не делал.

Так что… приходилось разочаровывать любопытствующих.

Даже удивительно, как его, статую хренову, до сих пор птицы не облюбовали. Ему бы на Таймс-сквер, подрабатывать живым изваянием – там таких много ходило. Выкрашивались в металлические цвета и приставали к туристам, фотографируясь с ними за деньги. Все равно ему на все пофиг.

Зато никто не упоминал адскую конференцию, не поднимал проблемы Эрика с Култи и не спрашивал меня про национальную сборную. В общем, жаловаться не приходилось. Я даже сохраняла достоинство и вела себя как адекватный человек, а не заикающаяся идиотка, влюбленная в популярного мужика.

Вот и чего тут страдать?

* * *

Утро индивидуальной фотосессии началось с интервью, траекторию которого стоило бы предугадать заранее: в момент, когда журналист неправильно произнес мое имя. «Саломея!» – крикнул он и продолжил называть так, даже когда я его поправила. Ничего страшного, подумала я; давно ведь привыкла, что люди постоянно коверкают мое имя.

Саломея. Саломи́я. Самолея. Салями. Саламандра. Солома. Сало. Сол. Сэлли. Саманта.

Или дурында, но только для брата.

Или овца – для младшей сестры.

Неважно; если человек не в состоянии запомнить имя после того, как его поправляют… это знак. В данном случае – знак, что журналист окажется конченым идиотом.