Три жизни, три мира: Записки у изголовья E-Book

Тан Ци

• Herausgeber: Mainstreem
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Хиты Китая. Три жизни, три мира
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 758

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Что вы готовы отдать ради любви? Две тысячи лет Бай Фэнцзю пыталась достичь недосягаемого. Две тысячи лет она смотрела в спину Верховному владыке Дун Хуа, мечтая однажды встать рядом и увидеть в его глазах свое отражение. Неужели в обмен она не заслужила ни единого шанса на счастье? Или все же заслужила? Пусть совсем крошечный, едва различимый в сгущающихся тенях… и оплаченный кровью и жизнями двух гордецов, что молчаливым упрямством обрекли себя на вечные муки. Фэнцзю пожертвовала ради него самым дорогим, теперь настал черед Дун Хуа пойти на все, чтобы сберечь ее, пусть им и предначертано поражение. Верховный владыка выходил победителем из сотен заведомо проигрышных битв, и, даже если сама судьба сулит крах, он возобладает над судьбой. Ради Фэнцзю Дун Хуа готов сражаться и умереть, но как прославленному воину сделать самое сложное — вернуть ее доверие? Их связь так хрупка, что грозит вот-вот оборваться…

Leseprobe

Тан Ци Три жизни, три мира. Записки у изголовья. Книга 2

三生三世·枕上书 下

唐七

THREE LIVES THREE WORLDS. PILLOW BOOK 2

This edition is published by AST Publishers LTD arrangement through the agency of Tianjin Mengchen Cultural Communication Group Co., Ltd.

Copyright © Tang Qi

Cover illustration by Xiong Qiong through the agency of Tianjin Mengchen Cultural Communication Group Co., Ltd

All rights reserved.

© ООО «Издательство АСТ», 2025

© Воейкова Е., перевод на русский язык, 2025

* * *

Часть 1. Аланьжэ

Глава 1. Сон: внутри и снаружи

Ночной ветер обдавал холодом. По заводи Отраженной луны шла рябь, в которой дробился свет луны, что в полном соответствии с названием отражалась в темных водах. Растущие вдоль заводи деревья Белых рос, высокие и пониже, выделялись на фоне неба ломаной линией, отчего протяженный лес казался мрачным и пустынным.

Этот вид будто бы ничем не отличался от того, что открывался взгляду бесчисленное количество дней и ночей прежде.

Однако долину Песнопений круглый год устилал снег, и, по-хорошему, снежная пелена должна была покрывать также и заводь Отраженной луны, которая располагалась недалеко от главного города долины. Но сейчас снега там не было вовсе.

Ведь это был мир сна. Сна Аланьжэ[1].

Хотя этот Сон, словно перевернутая тень, походил на долину Песнопений, настоящая долина Песнопений все же была связана с четырьмя морями, шестью направлениями и восемью пустошами, простираясь до бесконечности. Сон же был скорее клеткой.

Прошло более трех месяцев с тех пор, как Дун Хуа и Фэнцзю оказались в ней заперты.

* * *

Когда Фэнцзю попала в Сон Аланьжэ, разрушился защитный барьер, в который она вложила все свои духовные силы. Как только Фэнцзю лишилась тридцати тысяч лет совершенствования[2], ее тело стало даже слабее, чем у простого смертного.

Говорят, если крыша протекает, дождь будет лить всю ночь – беда не приходит одна. Оказалось, что Сон Аланьжэ переполняли дурные мысли, которые породили множество мелких злых духов. Упавшая с неба Фэнцзю голодающим духам была как вкусненький блинчик с начинкой, и они с удовольствием вцепились в нее, высасывая жизненные силы. К тому времени, как Дун Хуа прошел магический змеиный строй[3], белая как снег Фэнцзю уже была на грани смерти.

* * *

Когда владыка ее увидел, в его голове на миг стало пусто.

Дун Хуа всегда знал, что Фэнцзю способна на любое безрассудство, но такого безрассудства он от нее не ожидал. Владыка не сомневался, что плетение Тяньган[4] легко защитит ее от любого несчастья. Такого несчастья он не предусмотрел.

Он знал, как далеко она могла зайти ради плода Бимба. Однако, судя по записям, которые принес ему Чун Линь, она зашла даже дальше только для того, чтобы удовлетворить желание вкусно поесть.

В записях говорилось, что, когда Фэнцзю была маленькой, один год в Цинцю не желали утихать дожди и ветра – выдался неурожай локвы. Однако она вырастила дерево локвы на заднем склоне горы, где располагалась пещера ее семьи, и то дерево дало немало сочных и вкусных плодов. Живущий по соседству жадный волчонок сорвал с того дерева несколько плодов, и за это Фэнцзю три года гонялась за ним с самыми кровожадными намерениями.

Оттого, когда Дун Хуа спросил, зачем ей плод Бимба, и Фэнцзю ответила, что никогда его не готовила и хочет попробовать, он тут же ей поверил. Более того, пробовать его она собралась вместе с Янь Чиу, который с каждым днем раздражал Дун Хуа все больше. Конечно, владыка был недоволен.

Поэтому, когда одним вечером взволнованная Цзи Хэн пришла к нему и жалобным голосом поведала, что только плод дерева Бимба поможет частично устранить яд Осенних вод, распространившийся по ее телу, и теперь она уповает на милость владыки, он, не вдаваясь в подробности, согласился отдать плод ей.

Тогда Дун Хуа даже не увидел необходимости вдаваться в подробности.

Тогда ум его бередил другой вопрос: как бы избавиться от Янь Чиу, не запачкав меч?

Не так-то просто было заставить демона исчезнуть из поля зрения Сяо-Бай, не вызвав у той подозрений.

* * *

Дун Хуа всегда ощущал, что Фэнцзю для него особенная. Однако долгое время ему не хватало ни времени, ни желания вникнуть в это ощущение.

Более того, осмыслять подобные чувства совсем не то же, что сверять тексты писаний и подготавливать разъяснения к буддийским сутрам. Не всегда долгие размышления помогают дойти до сути. Порой должен вмешаться случай.

Случай вмешался в день состязаний птиц-неразлучников[5]. Тогда осознание, кем стала для него Фэнцзю, и обрушилось на Дун Хуа как снег на голову.

Сидя на высокой террасе Сливовой долины, он опустил взгляд и увидел, как Фэнцзю в два-три движения сбрасывает соучеников со снежных столбов. Когда она вложила меч в ножны, губы ее изогнулись в легкой, едва заметной улыбке. Знающая свою силу, спокойная, неуловимая, что кружащийся снег в струящемся ветре[6], – впервые Дун Хуа вспомнил ее титул. Она была владычицей Цинцю, Бай Фэнцзю. «Исполнена достоинства» – вот что мелькнуло у него в мыслях.

Исполнена достоинства. Думать так о Фэнцзю было для Дун Хуа в новинку, но, вне всякого сомнения, любопытно.

Служанка из птиц-неразлучников с трепетом подала ему чашку теплого чая. Дун Хуа сделал глоток, а когда вновь посмотрел вниз, Фэнцзю больше не улыбалась.

Наверное, она подумала, что улыбка ее немного неуместна, и, пользуясь тем, что все поглощены обсуждением итогов состязаний, легонько закусила нижнюю губу и украдкой оглянулась, словно боясь, что кто-то заметил миг ее торжества. Оттого на губах ее, и без того ярких, проступил белый след, который медленно розовел, будто первый цветок вишни в начале зимы.

Дун Хуа подпер подбородок ладонью и вдруг подумал, что если и брать в супруги равную ему женщину, то Фэнцзю – неплохой выбор.

Когда он осознал это, то замер. Подумал еще немного.

Нет, «неплохой» – неверное слово. Во всех четырех морях и восьми пустошах она была единственно верным выбором. Другими словами, она была единственной, кто ему понравился.

Когда мысли его перетекли к этому выводу, Дун Хуа внезапно нашел объяснение всем действиям и поступкам, совершенным им за последние дни.

Оказывается, вот что он об этом думает. Вот что он думает о ней.

Оказывается, она ему нравится.

Но почему из тысяч женщин ему приглянулась Фэнцзю? Он долго размышлял над этим вопросом и пришел к выводу, что у него просто хорошее зрение. Он увидел ее, эту неограненную драгоценность, захотел ее полюбить и, естественно, полюбил. Верно будет сказать, что любовь пришла легко, но и что в то же время нелегко – тоже.

Как бы то ни было, он вошел за ней в Сон Аланьжэ. Теперь он будет рядом, а значит, с Сяо-Бай не случится ничего плохого.

* * *

По сравнению с безмятежностью, окутавшей Сон Аланьжэ, ситуация за его пределами складывалась весьма… щекотливая.

* * *

День, когда Верховный владыка Дун Хуа под вспышки молний и грохотанье грома без колебаний вошел в ловушку, в которую угодила Фэнцзю, оставил неизгладимое впечатление в сердцах и умах присутствующих, преклонявших колени за змеиным строем.

Верховный владыка десятки тысячелетий находился в уединении, и, хотя двести лет назад по какой-то неведомой причине он принялся часто давать в Долине уроки, оказывая птицам-неразлучникам большую честь, он никогда не показывал силу.

Героическая фигура владыки, который с мечом в руке стоял на необозримой высоте, окидывая бренный мир бесстрастным взором, осталась в легендах и на страницах исторических книг. О том, чтобы увидеть, как выглядел владыка на пике своего величия, неразлучники могли только мечтать. Кто бы мог подумать, что герой преданий, не покинувший Рассветный дворец даже во время восстания Темного владыки, которое семьдесят тысяч лет назад сотрясло небо и землю, вдруг спокойно отринет божественные силы и хладнокровно войдет в магический строй?

Никто.

Среди коленопреклоненных подданных имелось немало тех, кто был наслышан о владыке и Цзи Хэн. В прошлом все украдкой гадали: нет ли некой тайной связи между Дун Хуа и придворной наставницей по музыке? Кто бы мог объяснить, что за сцена произошла у всех на глазах?

Никто.

Потом потрясенных и сбитых с толку подданных вдруг озарило.

Помыслы досточтимого владыки высоки, как ясное небо; добродетель владыки сиянием затмевает солнце и луну. Как сей образец нравственности и добродетели может запятнать себя презренными желаниями пыльного мира? Разумеется, Цзи Хэн, как и пойманная в ловушку принцесса Цзюгэ, не имеет никакого отношения к владыке. Он рискнул всем, чтобы спасти принцессу Цзюгэ, не иначе как из милосердия, свойственного великому небожителю.

Как посмели они, с их ничтожным умом, приписывать непогрешимому владыке столь презренные мысли? Позор, страшный позор.

Пристыженные и жестоко корящие себя за собственную ограниченность неразлучники посмотрели наверх, чтобы проверить, не изменилась ли ситуация за магическим барьером в худшую сторону. Посмотрели. Протерли глаза и посмотрели еще раз, как тяжелораненый владыка, чья добродетель затмевает солнце, медленно поднял руку и коснулся лица принцессы Цзюгэ.

Пристыженные подданные затаили дыхание.

…Этот жест ведь можно расценить как заботу о младшем небожителе?

Через мгновение пришлось протереть глаза еще раз: владыка невозмутимо заправил выбившуюся прядь принцессе Цзюгэ за ухо, посмотрел на девушку, а после осторожно и нежно обнял.

Пристыженные подданные перестали дышать.

…Может, это такой новый способ проявлять заботу о младших на Небесах?..

Но им пришлось тереть глаза еще усерднее: владыка коснулся губами лба принцессы Цзюгэ и замер, будто успокаивая девушку. Затем сжал принцессу в объятиях еще крепче.

Стыд коленопреклоненных подданных развеялся без следа. Все судорожно втянули ледяной воздух. Грудь каждого из присутствующих лихорадочно вздымалась. Все думали об одном.

Неужели что-то может взволновать досточтимого владыку? Неужели сердце владыки дрогнуло? И прямо у них на глазах? О небеса, вот же удачи привалило!

* * *

Никто не узнал, случилось ли потом еще что-нибудь важное. В самый разгар всеобщего волнения откуда ни возьмись надвинулись плотные облака, которые заволокли источник Развеянных тревог. Взору теперь открывалась лишь густая тьма.

Когда чернильные облака разошлись, в магической сфере не осталось даже теней владыки и принцессы. Только четыре питона все так же упрямо сторожили эту похожую на стекло хрупкую пустую оболочку, с шипением выплевывая струи ядовитого воздуха.

В глазах огромных питонов отражались гнев и горе. Они неотрывно следили за магической сферой, будто ожидали, что в бледно-голубом сиянии вновь появится силуэт Аланьжэ. Из их огромных, будто медные колокола, глаз текли кровавые слезы. Кажется, питоны ждали очень долго. Эти чудовища пугали – но и вызывали жалость. От вида их сосредоточенного ожидания становилось больно сердцу.

* * *

Поскольку владыка вошел в магический строй, согласно порядку подчинения рангов среди небожителей у источника Развеянных тревог не осталось никого статусом выше, чем принц Лянь Сун.

Владычица неразлучников и ее подданные взирали на него в ожидании распоряжений. Третий принц долго смотрел вдаль, постукивая веером по ладони.

– Господа стоят на коленях так долго и наверняка устали. Вы можете идти. Однако надеюсь, что уважаемые господа помнят: сегодня они ничего не видели и ничего не слышали. Если в будущем до меня дойдут слухи… Полагаю, вы понимаете, что ответственность за содеянное… – Лянь Сун приподнял брови, будто говоря о чем-то незначительном, и закончил, – ляжет на весь клан.

Голос его звучал вежливо и мягко, но за этой мягкостью таилась сталь – в этом был весь его высочество принц Лянь Сун. Когда владычица неразлучников, подавая пример подданным, приняла указ и, поблагодарив за милость, поднялась с колен, ноги ее дрожали – и продолжали дрожать, даже когда она отошла довольно далеко.

Хотя о принце Лянь Суне ходила слава как о повесе и сердцееде и многие ошибочно полагали, что на него ни в чем нельзя положиться, старшие и более опытные небожители знали: когда случалось что-то серьезное, принц Лянь Сун действовал даже решительнее своего отца.

Среди трех сыновей Небесного владыки второй принц Сан Цзи считался самым смышленым и одаренным, потому что в день его рождения с горы Цзюньцзи к Небесам взлетели тридцать шесть разноцветных птиц, которые восемьдесят один день[7] кружили вокруг покоев Небесной владычицы.

Сторонники же Лянь Суна верили, что умом и талантом третий принц превосходит второго. Третий принц родился на дне Сияющего моря, и его появление на свет приветствовали плавающие в воде рыбы, которые считались таким же счастливым предзнаменованием, как и кружащие в небе птицы. Более того, когда принц Лянь Сун, будущий повелитель четырех морей, сделал первый вдох, наводнение, из-за которого Небесный владыка мучился головной болью уже много дней, утихло за утро, что тоже служило доказательством необычности рождения третьего принца. Третий принц не имел такого влияния, как второй, но лишь оттого, что почтительно и скромно не желал соперничать с братом из-за пустой славы.

Конечно, на самом деле ветротекучий[8] принц Лянь Сун никогда не знал, как пишется слово «скромность». Называвшие его скромником бесстыже лгали, но если говорить о достоинствах – Лянь Сун действительно превосходил Сан Цзи. В свое время третий принц отказался бороться с Сан Цзи за титул наследника оттого, что ему хватило ума понять: умелый трудится, знающий печалится[9], с неспособного же спрос мал. Притворившись бездарем, принц Лянь Сун сразу избавился от бремени забот суетного мира и теперь наслаждался свободой.

Но гром может грянуть и посреди ясного неба. Хотя принц Лянь Сун рано постиг законы Пути, дорога бессмертных широка и ведет в бесконечность. У кого не найдется на ней хоть одного друга? А ради друзей, бывает, приходится и жизнью рискнуть. Случается так, что от ответственности никак не уклониться.

Как, например, сейчас.

Если бы третий принц Лянь не пресек распространение слухов, весть о том, что владыка Дун Хуа тяжело ранен и, возможно, близок к развоплощению, всколыхнула бы восемь пустошей.

Пускай в последние годы Дун Хуа не вмешивался в мирские дела, само его пребывание в Рассветном дворце или на Лазурном море держало в большом страхе беспокойных демонов. К тому же древние боги времен первозданного хаоса ведали многие секреты о сотворении мира. Даже Лянь Сун не мог предсказать, как сложится судьба четырех морей и восьми пустошей, если с Дун Хуа на этот раз случится беда и слухи о том разойдутся по всему свету.

Третий принц Лянь убрал веер и вздохнул. Существование Верховного владыки имело для мира первостепенное значение. К сожалению, в глазах обывателей жизни не то что десятерых, а сотен Фэнцзю не стоили даже пальца владыки. Однако он так спокойно огласил свою последнюю волю, похоже совершенно не понимая, насколько невыгоден такой обмен для всех живущих под небом.

* * *

Хотя грозное повеление принца Лянь Суна и распугало птиц-неразлучников, для того, чтобы устрашить владыку демонов Янь Чиу, его было явно недостаточно.

Куда воителю Сяо-Яню было испугаться угроз третьего небесного принца – владыка демонов на угрозах вырос! К тому же Лянь Сун так тонко завуалировал свои угрозы, что Янь Чиу их попросту не разглядел. Он ушел лишь потому, что должен был проводить возлюбленную Цзи Хэн в ее покои.

* * *

За барьером Дун Хуа внезапно так нежно обнял Фэнцзю, что даже Янь Чиу обомлел, что уж говорить о Цзи Хэн. Когда Сяо-Янь пришел в себя, он заметил, что лицо Цзи Хэн бело как бумага. Принцесса так сильно закусила губу, что выступила кровь. В глазах Цзи Хэн застыли слезы, и она не спешила их стирать. Ее глубоко расстроенный вид очень расстроил и самого Янь Чиу.

Сяо-Яню была чужда тонкость. Упокоить – это да, это он умел, а вот успокоить – нет. Но ради возлюбленной Цзи Хэн он был готов попытаться.

Он нашел поблизости сосновый лесок и усадил Цзи Хэн на камень на опушке. Янь Чиу подумал, что от вида зеленой, полной жизни хвои у Цзи Хэн полегчает на сердце.

Но она все плакала – новые слезы бежали поверх высохших, и было их столь много, что у принцессы потек макияж. Сяо-Яню было больно на нее смотреть, но вместе с тем он гордился своей Цзи Хэн – даже с поплывшим макияжем она оставалась дивно хороша.

Он еще ломал голову над тем, как ее успокоить, как вдруг Цзи Хэн заговорила. На бледном лице принцессы еще оставались следы слез, и голос ее звучал приглушенно, когда она обратилась к Сяо-Яню:

– Думаешь, я очень смешна? В прошлом все так закончилось с Минь Су, теперь все так обернулось с Верховным владыкой. Ты, наверное, смеешься надо мной про себя, да?

Сяо-Яню очень польстило, что Цзи Хэн заботит его мнение. В редкие мгновения радости он всегда плохо собой владел, вот и сейчас уголки его губ поползли вверх. Цзи Хэн, конечно, расценила его улыбку как насмешку над ней.

Цзи Хэн опустила голову и долго молчала, уставившись на собственные руки. Наконец она заговорила:

– Ты и правда думаешь, что я смешна. И провожать ты меня пошел только для того, чтобы на мой позор полюбоваться, да? Если насмотрелся, уходи. Я и сама знаю, как жалко выгляжу.

После этого она крепко стиснула зубы и больше ничего не сказала.

Каждое слово Цзи Хэн, которым она ругала себя, ранило сердце Сяо-Яня все сильнее. Он приложил руку к сближению Дун Хуа с Фэнцзю, потому что оно полностью отвечало его желаниям, но так расстраивать Цзи Хэн ему все же не хотелось. Разумеется, в произошедшем сегодня он не виноват. Фэнцзю была его другом, и ее винить он не мог, а значит, во всем был виноват Дун Хуа.

У Сяо-Яня яростно загорелись глаза. Сжав кулаки, он разразился праведным негодованием:

– Почему это ты жалкая? Во всем виноват Ледышка! Это он обещал взять тебя в жены. Твой побег в день свадьбы его, конечно, вряд ли порадовал, но ты пошла на такое унижение, чтобы сохранить ему лицо! Если он и после этого не смягчился, то это значит, что он хорошее от плохого не отличает. Зачем ты по нему убиваешься?

Сказав это, Янь Чиу понял, что не придумать лучше момента отвратить Цзи Хэн от Дун Хуа, и поспешно добавил:

– Как-то один смертный брякну… Слыхал я в мире смертных одно хорошее выражение: «Прошлое оставь в воспоминаниях, взгляд свой обрати на тех, кто рядом»[10]. Может, и тебе пора отвести глаза от Ледышки.

Договорив, он влюбленно уставился на Цзи Хэн, лихорадочно размышляя, правильно ли припомнил стихи.

Увы, Цзи Хэн пропустила мимо ушей редкий проблеск его литературного дарования. Она немного помолчала, а потом вдруг сказала:

– По отцу и матери я не единокровная младшая сестра повелителя Сюй Яна. На самом деле мой отец – водный дракон с горы Байшуй. Возможно, ты слышал его имя. Мэн Хао – самый бесстрашный генерал, который во времена первозданного хаоса сражался под началом Верховного владыки Дун Хуа.

Слезы на ее лице чуть подсохли, но голос все еще звучал глухо.

Сяо-Янь растерянно смотрел на нее, не понимая, отчего именно сейчас она вдруг решила поведать ему свою родословную. Младшая сестренка Сюй Яна оказалась ему не родной, что само по себе было интересным известием. В другое время оно сильно бы потрясло Сяо-Яня, но не сейчас, когда он ждал ответа на свое признание. Отстраненное замечание Цзи Хэн его задело. Неужели им только что попросту… пренебрегли?

Разумеется, он слышал о Мэн Хао. Когда Дун Хуа вел войну ради объединения мира, непобедимый генерал Мэн Хао возглавлял десятки тысяч союзных войск. Когда Дун Хуа стал владетелем Неба и Земли, Мэн Хао остался при нем строить планы, снискав славу гениального стратега, чьи расчеты приносили победу, даже если сам он был от поля боя за тысячи ли[11]. Дун Хуа весьма его ценил. После, когда Верховный владыка затворился в Рассветном дворце, все сочли, что и Мэн Хао ушел в тень подобно другим чиновникам, служившим Дун Хуа.

Однако ходили слухи, что бывшие подчиненные Дун Хуа обосновались на исключительно красивых горах бессмертных в мире людей. Почему же владыка Мэн Хао, чей статус был столь высок, предпочел укрыться от мира на гиблой горе Байшуй?

Цзи Хэн, устремив взгляд куда-то вдаль, медленно проговорила:

– Отец полюбил мою матушку-владычицу, поклонился в последний раз Верховному владыке и отправился в Южную пустошь. Однако повелитель алых демонов тех времен использовал матушку, чтобы заманить отца на Байшуй. Он пробил его кости цепью-пленителем драконов и запер в Белой заводи, чтобы там отец годами стерег камфорное дерево. Матушка никогда мне об этом не рассказывала, но правда открылась мне триста лет назад, когда брат отправил Минь Су размышлять над ошибками на горе Байшуй, а я бросилась туда его спасать.

Постепенно история все же захватила Сяо-Яня, и он мигом позабыл о своей обиде, невольно начав кивать в такт словам Цзи Хэн. Неудивительно, что никто больше не слышал о местонахождении владыки Мэн Хао, – оказывается, прославленный генерал прошлых вех попал в ловушку из-за красавицы. Непобедимый стратег проиграл любви.

В застывших глазах Цзи Хэн отразилось горе, навеянное воспоминаниями, тугими комками выталкиваемыми из ее горла.

– Пока я пыталась вызволить Минь Су, на меня напало множество ядовитых тварей, живущих на горе Байшуй. Сотни и тысячи вгрызались в мое тело.

На этих словах она вздрогнула, и Янь Чиу мысленно содрогнулся вместе с ней.

Цзи Хэн продолжала:

– Жизнь моя повисла на волоске, и отец сломал цепи – пленители драконов, чтобы спасти меня. Но он… он был смертельно ранен, – она всхлипнула, – перед смертью отца мы встретили Верховного владыку. Отец доверил ему меня, умоляя позаботиться обо мне и вывести из моего тела яд Осенних вод, в который соединилась отрава тех сотен ядовитых тварей. – Не глядя на потрясенного Сяо-Яня, она все говорила и говорила: – Отец знал, что я люблю Минь Су, но был убежден, что мой брат Сюй Ян так же коварен и жесток, как его отец. Даже если бы я спасла Минь Су и сбежала с ним, мы попали бы в ту же ловушку, что и отец когда-то. Никто не оставил бы мне Минь Су. Отец умолял Верховного владыку согласиться жениться на мне, чтобы ослабить бдительность Сюй Яна. Так у нас было бы два месяца подготовки к свадьбе, чтобы устроить побег, продумав все до мелочей. Отец предвидел, что, если бы я вернулась домой, куда бы я ни пошла, за мной повсюду следовали бы соглядатаи Сюй Яна и только в брачную ночь он бы расслабился. Отец попросил владыку прикрыть наш с Минь Су побег в ту ночь.

Цзи Хэн подняла взгляд на Сяо-Яня:

– Владыка всегда ценил тех, кто сражался с ним плечом к плечу во времена первозданного хаоса. Он пообещал исполнить последнюю волю моего отца.

Голос ее дрожал и срывался, в глазах проявилась печаль, а на щеках застыли потеки слез.

– Прислужник владыки, бессмертный Чун Линь, знал кое-что о нашей ситуации. Он справедливо полагал, что я должна отплатить за милость его господина, поэтому часто просил меня позаботиться о владыке, когда тот посещал долину Песнопений для проведения уроков. Если бы не это, я, наверное, никогда бы не попала вновь в ловушку чувств. Двести лет день за днем я все глубже увязала в своей любви, доведя себя до нынешнего незавидного положения. Нет ничего проще в этом мире, чем влюбиться в Верховного владыку, но нет ничего сложнее, чем добиться его взаимности. На Небесах бессмертный Чун Линь всегда заботился обо мне, но как же я его тогда возненавидела!

Она закрыла лицо руками, слезы катились по ее пальцам.

– Если хорошенько подумать, я не так уж отличаюсь от Чжи Хэ. Забавно, ведь я всегда смотрела на нее свысока. Для владыки все женщины мира делятся на две части: на одну-единственную, что станет равной ему женой, и на всех остальных. Временами я размышляла: почему, по какой такой причине он не выбрал меня? Сегодня я наконец поняла, что нет никаких причин, нет никаких «почему». Все есть дело случая.

Сяо-Янь молчал. Он почти ничего не знал из того, о чем рассказала сегодня Цзи Хэн, и это выбило его из колеи. Он чувствовал, что ему нужно все еще раз хорошенько обдумать.

Дневной свет заливал мир. Холодная снеговая пелена застилала взор. Стройные зеленые сосны, казалось, погрузились в созерцание на долгие тысячелетия.

Спустя долгое время Цзи Хэн наконец подняла голову. С ее лица сошли печаль и уязвимость, но краска не вернулась на бледные щеки. Принцесса тихо обратилась к Сяо-Яню:

– Сегодня я столько тебе рассказала лишь для того, чтобы попросить: откажись от своих чувств ко мне.

Она опустила глаза.

– Какая же я жалкая, раз мне потребовалось столько размышлений, чтобы сделать такой простой вывод, да? – Она глубоко впилась ногтями в ладонь, но голос ее оставался спокойным. – Я влюбилась во владыку и упорствовала в своих чувствах более двухсот лет. Это ни к чему не привело, но все же я хочу попробовать еще раз. Я хочу испытать судьбу вновь. Вдруг и мне улыбнется удача? Вдруг и мне подвернется удобный случай? В конце концов, еще неизвестно, кого выберет владыка.

Сяо-Янь молча смотрел на кровоточащие ладони Цзи Хэн. Он хотел взять их в свои, но остановил себя. Когда он немного подумал, до него внезапно дошел смысл слов Цзи Хэн. Она знала, что Дун Хуа вовсе ее не любит, что ее несомненно ранило, однако она не собиралась сдаваться. Она была полна решимости сразиться вновь.

Сяо-Яня потрясло это осознание.

С одной стороны, нелепо было то, что Цзи Хэн, чья красота затмевала луну и цветы, не нравилась Ледышке. С другой стороны, это была радостная весть. На сердце у Янь Чиу полегчало. Казалось, тернистый путь к взаимности Цзи Хэн за одну ночь стал гораздо более гладким.

А раз так, то и спешить не стоило. Если Цзи Хэн не замечает его сейчас, он может подождать. Чем красивее кто-то, тем легче его запутать. Впрочем, никто не может заблуждаться всю жизнь.

Но Цзи Хэн была так прекрасна… Что, если она и правда еще долго не избавится от заблуждений? Сяо-Яня терзали сомнения.

Почесав голову, Сяо-Янь пришел к выводу, что сейчас он ничем не поможет запутавшейся Цзи Хэн. Если она твердо решила вернуть Дун Хуа, то ничего страшного не произойдет, если он пока оставит ее одну с этой мыслью. Ему самому требовалось прогуляться и развеяться.

Над восточными горами сияла луна. Если он не ошибался, прошло около шести часов с того момента, как Дун Хуа миновал змеиный строй. Вернул ли Ледышка Фэнцзю или нет? При этой мысли Сяо-Янь нахмурился и поспешил обратно к источнику Развеянных тревог, чтобы проверить.

Когда он добрался до источника, то был ошеломлен увиденным. Сяо-Янь вспомнил, что, когда оказался здесь впервые, все лежало в руинах, вода в ручье помутнела. Прошло всего несколько часов – а над мирной землей теперь плавало озеро, в середине которого были заключены четыре питона и Сон Аланьжэ.

Оказывается, крошечная долина Песнопений полнилась умельцами.

Сяо-Янь поднялся на облаке в воздух, чтобы взглянуть на выдающегося таланта, который это сотворил.

Выдающимся талантом оказался третий принц.

На пике самой высокой волны стояли стол из белого нефрита и белая скамья. На столе была разложена незавершенная игра в вэйци. Его третье высочество, держа в руках камень, неторопливо беседовал с молодым господином Мэном. Огромная волна покорно замерла под его подошвами, словно ручной ястреб. Сяо-Янь ненадолго задумался, потом подумал еще и наконец вспомнил, что третий принц Небесного клана был владыкой вод четырех морей. Что там призвание одного озера, заключившего в защитный барьер Дун Хуа и Фэнцзю? Призвание даже десяти озер для бога воды, управляющего четырьмя морями, – сущий пустяк.

Просто Янь Чиу всегда думал, что Лянь Сун не более чем сыночек богатых родителей. Его папенька, Небесный владыка, вполне мог подсуетиться и обеспечить сына высоким титулом. Теперь Сяо-Янь убедился, что Лянь Сун мог, что говорится, писать иероглифы двумя кистями – талант у третьего принца оказался чудовищным.

Владыка демонов подлетел к волнам и услышал, как господин Мэн докладывает Лянь Суну:

– Согласно легендам, можно спасти пойманного в ловушку, войдя в Сон, но на самом деле, как я слышал, Сон таит в себе непредсказуемые опасности. По слухам, был храбрец, который тоже вошел в Сон, но не знал правила, запрещающего магию. Он не только не смог спасти друга, но и уничтожил Сон и в итоге отправился в Загробный мир вместе с тем, кого пришел спасать…

Господин Мэн наморщил лоб и понизил голос до шепота:

– Я очень беспокоюсь. Конечно, владыка может одной рукой нагнать туч и заставить их излиться дождем – сила его неоспорима, но Сон Аланьжэ не терпит столь мощной магии. Шансы на то, что все завершится благополучно, были невелики с самого начала. Они там уже давно. Боюсь, владыку и принцессу Цзюгэ ждет скорее мрачное будущее, чем светлое.

Сяо-Янь споткнулся на волне и услышал только первые несколько слов господина Мэна. Он сердито сказал:

– Что это за Сон? Носитесь с ним как курица с яйцом. Худо будет и так, и сяк, так почему бы просто не разбить его молотком и не посмотреть, живы они или мертвы? В Ледышке ничего хорошего нет, кроме огромной силы. Вот пусть и приложит ее, чтобы защитить Сяо-Цзю, когда сон рухнет. Он прожил так долго, годом совершенствования больше, годом меньше – какая ему разница!

На эти слова Сянли Мэн ответил:

– Поскольку магия владыки бесполезна внутри Сна Аланьжэ, по сравнению с тем, что они оба умрут там, предложенный способ хоть и отчаянный, но, по крайней мере, он может… сработать.

Господин Мэн участвовал в придворной жизни уже более века, поэтому был немного наблюдательнее Сяо-Яня. Он очень беспокоился за Фэнцзю, но, видя, что Лянь Сун, похоже, доверяет Дун Хуа, добавил:

– Конечно, все будет, как скажет его высочество.

В одном говорило возмущение, в другом беспокойство. По сравнению с ними третий принц был неподвижен и спокоен, как скала. Он принялся собирать камни для вэйци и неторопливо изрек:

– Почему бы нам не поспорить? Мне правда интересно, сможет ли этот Сон удержать Дун Хуа. Но вы говорите, что он не сможет применить магию во Сне Аланьжэ, а без нее у него нет другого пути обратно. С этим я не очень-то согласен.

Третий принц сложил камешки вэйци в чашу и, вскользь взглянув на господина Мэна, сказал:

– Вы местный. В школе вы наверняка читали пару книг по истории. Вы не помните, о чем говорилось в летописях? Во времена первозданного хаоса Дун Хуа вел за собой семьдесят двух генералов.

Господин Мэн неуверенно кивнул. Вопрос о количестве генералов, следующих за владыкой, попался ему на одном из экзаменов много лун назад. Поскольку он на него не ответил, правильный ответ оставался в его голове и спустя годы.

Определенно, любой из тех семидесяти двух генералов стоил десятерых сегодняшних. Они были поистине могущественны.

Третий принц вежливо улыбнулся.

– Генералы тех времен склонялись перед Дун Хуа не только потому, что он был хорош в бою. Безграничной силы недостаточно, чтобы владеть небом и землей. – Лянь Сун указал на свою голову. – Нужно и здесь что-то иметь.

Договорив, он создал в воздухе поле для ставок, призвал свое копье Преодоления, указал его наконечником на имя Дун Хуа, потом улыбнулся господину Мэну и Сяо-Яню:

– Господа, ваши ставки?

Глава 2. Мне и этому тебя учить?

Фэнцзю не знала, сколько проспала.

Хотя все плыло, будто в тумане, и она ничего не понимала, время от времени она что-то чувствовала. Кто-то ее обнимал.

Ей казалось, что она знает того, кто это делает, но почему-то не могла вспомнить имя. В воздухе витал едва различимый аромат белого сандалового дерева – и он тоже был ей знаком. Но между ней и этими воспоминаниями будто встала пелена густого тумана, и оттого своим ощущениям она не доверяла.

После долгих объятий Фэнцзю ощутила, что ее укладывают на что-то мягкое. Почувствовав себя более уютно, она расслабилась в руках, которые ее держали.

Поскольку она плавала где-то по грани между сном и явью, а боль накатывала волнами, сил на что-то еще у нее не осталось. Лежать так ей нравилось, было удобно.

Однако боль не проходила.

Фэнцзю не умела терпеть боль. Она догадывалась, что всякий раз, когда терпеть не было мочи, она кричала, не жалея горла. Каждый раз, когда она доходила до предела, рядом оказывалась рука, которая уверенно приподнимала ее и вливала что-то ей в рот. Это что-то сильно пахло кровью, пить его было неприятно, но каждый раз, когда оно доходило до горла, боль значительно утихала, и Фэнцзю в конце концов решила, что вливают в нее что-то хорошее.

Когда она задыхалась, кто-то медленно похлопывал ее по спине. Когда она металась по кровати, кто-то крепко придерживал ее за руку. Когда она хныкала от боли, кто-то сжимал ее в объятиях. И она продолжала хныкать, даже если ничего не происходило.

Когда в голове начало проясняться, Фэнцзю изо всех сил попыталась определить, кто все же за ней ухаживает. Ее спаситель заботился о ней так тщательно и вдумчиво, явно с далекоидущими планами. Но чем больше Фэнцзю пыталась думать, тем сильнее затуманивался ее разум.

Время текло, словно ручей, в котором колебался отраженный поток лунного света. Утекало беззвучно, все дальше и дальше. Перед внутренним взором Фэнцзю, среди бессвязных мыслей, мелькало множество знакомых лиц. Наконец они остановились на женщине, которая была весьма со вкусом одета и двигалась тоже очень изящно. Это была мать ее матери, ее бабушка, старшая госпожа Фу Ми. На этом моменте у Фэнцзю совсем разболелась голова.

Бабушка сидела в гостевом зале их семьи и о чем-то разговаривала с матерью.

Хотя госпожа Фу Ми казалась вполне дружелюбной, на самом деле она была опасной и весьма придирчивой старушкой. Целью ее жизни было удачно выдать дочерей замуж. Благодаря тщательным расчетам семь ее дочерей действительно вышли замуж очень удачно. Но после того как она выдала замуж всех дочерей, жизнь ее потеряла былую полноту.

Госпожа Фу Ми маялась два тысячелетия, пока однажды отец Фэнцзю не решил собрать всю семью для празднования дня рождения мужа госпожи Фу Ми – дедушки Фэнцзю по матери. Отец привел Фэнцзю, чтобы угостить бабушку Фу Ми чаем. Почтенная госпожа, достигшая в устроении жизни родни высочайшего уровня и теперь мерзшая на вершине своей проницательности, с радостью обнаружила новую высоту – ее старшей внучке Фэнцзю исполнилось более тридцати тысяч лет.

А значит, ей уже можно было начать подыскивать мужа.

Почтенная госпожа обрела новую цель в жизни и стала частым гостем в доме своей старшей дочери.

* * *

Фэнцзю спряталась за оградой маленького сада и навострила уши, прислушиваясь к тому, о чем говорят ее бабушка и мать. Она услышала, как бабушка сказала:

– Я потому планирую свадьбу Цзю-эр так рано, что хочу предоставить ей хороший выбор. С ее внешностью и характером, Цзю-эр должна непременно выйти за сына знатного не менее чем в трех поколениях семейства. Однако не все сыновья знатных семейств – хороший выбор. Например, муж твоей второй младшей сестры советовал младшего сына владыки вод Южного моря. У него выдающаяся наружность и подходящее происхождение, но, к сожалению, в его руках нет никакой настоящей власти. Я считаю, что достойный Цзю-эр мужчина должен быть облечен большой властью – только тогда у него будет шанс. Более того, я не слишком люблю этих воинственных генералов. Возьмем, к примеру, мужа твоей четвертой младшей сестры. Он занимает высокий пост и впрямь облечен большой властью, но их с твоей сестрой союз всегда меня беспокоил. Если бы она не морила себя голодом, отказываясь выходить за кого-то, кроме своего вояки, я бы не отдала свою милую девочку этому грубияну. Мужья вроде него… все время на войне, все время кого-то убивают. Разве умеют они любить, разве умеют проявлять нежность? Как мать Цзю-эр, ты не должна повторять мою ошибку. Будьте осторожны, если Цзю-эр заговорит о воине в качестве жениха. Кроме того, не забывайте еще вот о чем. Молодые должны хорошо смотреться вместе. Наша Цзю-эр выросла настоящей красавицей, разумеется, мы должны найти ей такого же красивого мужчину, чтобы у них родились славные лисята. Иначе мы испортим репутацию алых и девятихвостых белых лисиц. Я пока только начала об этом думать; возможно, поразмыслив, я добавлю к этим требованиям больше деталей.

Мать похвалила бабушку за то, что та все так тщательно продумала, и заверила, что они обязательно найдут Фэнцзю хорошего мужа – с учетом каждого бабушкиного требования. Та может быть спокойна.

* * *

Слова матушки и бабушки навалились на сердце Фэнцзю камнями в тысячу цзиней. Она на цыпочках вышла из сада. Ее слегка шатало, а голова кружилась.

Хотя Дун Хуа всего добился сам и имел высокий статус, он не был выходцем из знатной семьи – уж тем более знатной в трех поколениях. Ее бабушка наверняка была бы этим недовольна. Хотя в прошлом владыка и был очень влиятелен, с тех пор он удалился в Рассветный дворец и теперь не обладал настоящей властью. Это еще больше не понравилось бы бабушке. Его победы на полях сражений вошли в исторические летописи, по которым учат следующие поколения. Если бабушке не нравился воинственный четвертый дядя, то как сильно ей не понравится владыка, который воевал больше тысяч дядей вместе взятых?

Владыка, несомненно, был красив, но только его красивое лицо бабушка бы и одобрила. Что же Фэнцзю оставалось делать?

За дорожкой вокруг дома трепетали на ветвях пожелтевшие листья. Промозглый ветер и осенние деревья нагоняли тоску, заставляли сердце Фэнцзю сжиматься в неизбывной печали. В груди у нее ныло. Она присела на корточки у дорожки в задумчивости. Попросить отца прислать кого-нибудь в Рассветный дворец для сватовства, скорее всего, не получится. В поисках взаимности владыки она могла рассчитывать только на себя.

* * *

В этот момент сцена изменилась, однако Фэнцзю даже не заподозрила, что все происходящее – сон. Напротив, смена сцен показалась ей вполне естественной, только случилось все, смутно чувствовала она, в очень-очень далеком прошлом.

Увы, Фэнцзю почти забыла, почему когда-то умоляла Сы Мина помочь ей войти в Рассветный дворец. Если бы она, несмотря на то что Дун Хуа не отвечал высоким требованиям семьи, рассказала о своих чувствах и попросила отца отправиться в Рассветный дворец для сватовства, как бы сложилась их история сегодня?

Когда в сознании всплыло слово «сегодня», Фэнцзю вдруг почувствовала себя странно. Сегодня, сегодня. Кажется, она была не очень довольна своим «сегодня», но каким же было это ее «сегодня»? В конце концов, что «сегодня» был за день?

Фэнцзю растерянно огляделась вокруг. Она лежала на брачном ложе с алым покрывалом. Мерцали высокие свадебные свечи, тихо светила в окно луна, и беспрестанно стрекотали сверчки. Так, значит, сегодня была ее свадьба с владыкой Цан И.

Отец все искал и искал ей мужа и наконец выбрал владыку Цан И с горы Чжиюэ.

* * *

Фэнцзю вспомнила, что, конечно же, выбор отца ее не устроил. Мгновение назад она стояла у главного входа и прямо около свадебного паланкина спорила с отцом, мол, если уж ему так нравится этот со всех сторон достойный Цан И, то пусть сам на нем и женится, а не заставляет ее. Вздорное предложение Фэнцзю так разозлило господина Бай И, что он тут же связал дочь пленяющими бессмертных путами и бросил в паланкин.

Но как она так быстро оказалась у Цан И на брачном ложе? Она смутно чувствовала, что по пути из Цинцю на гору Чжиюэ произошло что-то заслуживающее внимания, но как так получилось, что эта часть была словно вырезана?

Впервые Фэнцзю задалась вопросом, а не спит ли она. Но все вокруг настолько походило на правду, что она никак не могла поверить в обратное. В мерцающем свете свечей она вдруг услышала, как за воротами бессмертный отрок-прислужник четко объявил:

– Владыка прибыл!

Разумеется, владыкой, с которым Фэнцзю полагалось тогда разделить ложе в брачную ночь, был Цан И. Она вздрогнула. Она никак не могла вспомнить, когда же успела поклониться с ним Небу и Земле. Кроме того, брачное ложе?..

Фэнцзю перепугалась. Она выдернула из волос золотую шпильку, по наитию закрыла глаза и притворилась спящей. Подумала: заколка очень острая. Если Цан И осмелится приблизиться к ней хоть на шаг, то сегодня же она окрасит брачное ложе его кровью. Фэнцзю на мгновение растерялась. Если ей не изменяла память, когда она прибыла для совершения брачных обрядов на гору Чжиюэ, до брачной ночи дело, кажется, не дошло. Почему она помнила, что еще до поклонов Небу и Земле разрушила дворец владыки Цан И? Неужели ей тогда просто снился сон – неисполнимый, как мечты земных владык о единоличной власти в эпоху перемен?

Фэнцзю выдохнула и приняла решение: неважно, сон это был или нет, владыка Цан И не нравился ей с самого начала. От своих правил она отступать не собиралась. Даже во сне она не позволит ему коснуться ее и пальцем.

Уловив приближение мужчины, Фэнцзю слегка приоткрыла глаза. Зажатая в пальцах заколка была готова защищать целомудрие своей владелицы. Но удара не последовало – шпилька с глухим стуком упала на плотное одеяло.

Фэнцзю с широко распахнутыми глазами взирала на склонившегося к ней мужчину. Она растерянно моргнула, не в силах сдвинуться с места.

К ней пришел не Цан И, а тот, о ком она только что вспоминала, – владыка Дун Хуа.

Серебряные волосы, подобные снегу в лунном сиянии; пурпурные одежды, что переливались оттенками алой вечерней зари; строгие черты красивого лица того, кого Сяо-Янь в шутку называл Ледышкой.

Рядом с кроватью стоял сам Верховный владыка.

Когда владыка заметил, что она открыла глаза, он будто на миг замер, а потом положил руку ей на лоб. И потом так ее и не убрал. Он долго смотрел на Фэнцзю, прежде чем негромко спросить:

– Проснулась? Где-то болит?

Фэнцзю осторожно и безмолвно смотрела на этого владыку, некоторое время растерянно над чем-то размышляя, затем с серьезным выражением лица подняла руку, давая знак приблизиться.

Владыка понял ее жест и присел на край кровати, слегка наклонившись к ней. С такого расстояния она могла бы дотянуться до воротника владыки, но ее целью было отнюдь не это.

Совсем недавно в ее безвольном теле не было никаких сил. Просто приподняться было уже сложно, но теперь, когда владыка сам склонился к ней, все оказалось намного проще.

Владыка внимательно изучал ее лицо, его серебряные пряди ниспадали на плечи Фэнцзю. Он спокойно уточнил:

– Все-таки что-то болит? Где?

У Фэнцзю ничего не болело. Пока владыка задавал этот вопрос, она быстро свела руки у него за шеей и слегка потянула его вниз. А затем алыми губами безошибочно нашла губы владыки… Она обняла его, дернула, притянула к себе, поцеловала, и владыка замер, потрясенный, – а такое с ним редко случалось.

Фэнцзю сильнее обхватила руками шею Дун Хуа и крепче прижалась к его губам.

Еще мгновение назад она подозревала, что это сон, а в следующее мгновение Цан И превратился в Дун Хуа. Значит, она вправду спала и видела сон. А сны-то… сны и нужны для того, чтобы исполнять несбывшиеся мечты. В тот год, когда она покинула Небеса, единственное, о чем она жалела, так это о том, что вверила всю свою нежность не тому и не получила ничего взамен. Это был позор для Цинцю. Сегодня им удалось свидеться во сне, но сны так переменчивы, что, если она моргнет и больше не увидит Дун Хуа? Лучше не мешкать, воспользоваться моментом и поцеловать его. В прошлом этот любовный долг не был оплачен, было бы неплохо погасить его хотя бы так.

Губы Дун Хуа были такими же холодными, как Фэнцзю и представляла. Она так крепко к ним прижалась, но владыка даже не шевельнулся, будто с любопытством ждал, что она будет делать дальше.

Фэнцзю устраивало такое положение дел. Она беззастенчиво его соблазняла, он и должен был застыть деревянным истуканом. Вообще, прекрасно было бы, если бы он еще и покраснел, как полагается краснеть тому, кого так бесстыдно лобызают.

Она еще долго прижималась к его губам, потом неловко высунула язык и лизнула его верхнюю губу. Владыка, кажется, вздрогнул. Его реакция полностью отвечала задумке Фэнцзю: по ее телу разлилось то же удовлетворение, какое испытываешь, наблюдая за тем, как лоза неотвратимо оплетает дерево, подбираясь к его верхушке, или как капля росы закономерно скатывается по листьям лотоса.

Фэнцзю лизнула его губы еще несколько раз и отпустила. Остановиться на этом было довольно неплохо. Кроме того, с ее ограниченным опытом она попросту не знала, что еще можно с Дун Хуа сделать.

В глазах владыки мелькнуло что-то неподвластное ее пониманию, но выражение его лица оставалось спокойным. Видимо, даже если бы рухнула гора Тайшань, воображаемый владыка даже не обернулся бы, равно как и настоящий.

Фэнцзю немного разочаровало, что владыка не смутился. Но в этом не было ничего страшного: Дун Хуа всегда был толстокожим.

Фэнцзю разжала руки, обнимавшие владыку за шею, и нежно коснулась его лица. Довольная, она собралась было упасть на подушку, но ее удержала какая-то сила.

Прежде чем она успела сообразить, что происходит, спокойное лицо владыки оказалось совсем близко. В драгоценном камне чернильно-синего цвета, сверкавшем на его лбу, как утренняя звезда, отразилась она, ошеломленная и совершенно не поспевающая за ситуацией.

Владыка некоторое время смотрел на нее, почти касаясь кончиком носа ее, а затем невозмутимо наклонился и чуть потеплевшими губами мягко коснулся ее губ.

Фэнцзю услышала, как в ее голове лопнула струна.

Дун Хуа изучал ее глубокими темными глазами. Увидев, как дрогнули ее ресницы, он неторопливо углубил поцелуй, побуждая ее губы раскрыться, и легко нашел ее язык, дожидаясь неуклюжего ответа. Все это время владыка не сводил с нее глаз, наблюдая за ее реакцией.

На самом деле, кроме того, что Фэнцзю распахнула глаза, позволяя Дун Хуа делать с ней то, что он делал, никакой другой реакции она не выказала. Этот поцелуй превратил ее разум в мягкую рисовую кашу, и в этой каше кружилась только одна мысль: ее осторожный поцелуй по сравнению с его посягательствами был просто детским лепетом.

Владыка определенно был богом, который никогда не проигрывает и ничего не прощает. Его злопамятность находилась на совершенно никому не доступном уровне.

* * *

Фэнцзю слишком надолго задержала дыхание и теперь начала задыхаться. Она хотела оттолкнуть владыку, но ее руки словно превратились в желе. Поскольку в голове у нее клокотала рисовая каша, Фэнцзю совсем позабыла о возможности вернуться в свою первоначальную форму, чтобы выпутаться из сложившейся ситуации.

Владыка слегка ослабил хватку, но не отнял губ от ее.

– Почему ты задерживаешь дыхание? – спокойно спросил он. – Не знаешь, как дышать в такие моменты? Мне и этому тебя учить?

В его голосе слышалась хрипотца. С тех пор как Фэнцзю заняла трон Цинцю, ее первой и главной задачей стало сохранять лицо Цинцю. Что бы ни случилось, репутация Цинцю не должна была пострадать.

Слова Дун Хуа, однако, задели ее гордость. Она наконец вдохнула и решительно заспорила:

– Мы в Цинцю всегда так делаем. Обычай у нас такой. Нечего всяким миру не видевшим нас судить!

Каких же обычаев держались в Цинцю, когда дело доходило до поцелуев? Фэнцзю исполнилось всего тридцать тысяч лет, она была совсем юной лисицей. Естественно, ей даже соблюдение этих «обычаев» видеть не доводилось, что уж говорить о том, чтобы в них разбираться. Сегодня она вообще впервые узнала, что при поцелуях можно использовать не только губы, но и языки. Она всегда считала, что поцелуй – это только соприкосновение губ, и ничего больше. Чем сильнее любовь, тем дольше длится прикосновение, думала она. Например, она так долго прижималась губами к губам владыки, что ее любовь, должно быть, достигла морских глубин.

Оказывается, в ее мировоззрении имелось немало пробелов, которые не мешало бы заполнить.

Но если даже она, родившаяся и выросшая в Цинцю, не знала об этом обычае, то откуда о нем знать владыке? Она решила, что обмануть под этим предлогом владыку труда не составит. Не услышав ответа, она добавила:

– Вы ведь только что дышали? – Выражение ее лица стало торжествующим. – В Цинцю это строжайше запрещено. Брат Хуэй Лана[12], который жил с нами по соседству, потерял из-за этого невесту. Девушка будет презирать вас, если вы позволите себе дышать во время поцелуя.

Выслушав ее, Дун Хуа, похоже, и впрямь задумался.

Она мысленно похвалила себя за то, что так хорошо придумала эту чепуху. Умница, Сяо-Фэн.

Но Сяо-Фэн случайно забыла: на владыку временами находили приступы любопытства. И разумеется, любопытствующий владыка, недолго думая, заключил:

– Как интересен этот обычай. Раз уж я ему не последовал, давай попробуем еще раз, чтобы соблюсти все надлежащие церемонии Цинцю.

Не успев толком понять смысл сказанного, Фэнцзю толкнула владыку в грудь и порозовела, как персик.

– Как у вас язык поворачивается такое бесстыдство предлагать?!

На самом деле владыка сказал это просто так и явно не видел в своих словах что-то непристойное. Он напомнил ей:

– А кто первый начал?

Запал Фэнцзю мгновенно прогорел до половины. Да… это тоже был вопрос репутации.

Она долго думала, прежде чем неуверенно пробормотать:

– Признаю… признаю, это я начала, – она потерла нос, – но это мой сон, творю что хочу.

И тут ее вдруг осенило. А ведь и правда, это был ее сон, и Дун Хуа тоже выдумала она. Ладно, она обычно никогда не выигрывала у него в споре, но как он мог наглеть в ее собственном сне? Какое неуважение к хозяйке сна!

Она воодушевилась и бесстрашно посмотрела на Дун Хуа.

– Вы!.. Вас… Я вас придумала! Это мой сон: хочу вас целовать – целую! Вообще могу делать с вами все что захочу. А вы со мной нет. – И не менее довольно продолжила: – Не надо рассказывать мне про законы вроде «вежливость требует взаимности», совсем не важно, кто первым начал, потому что в моем сне нет законов. Мое слово и есть единственный закон!

Словами Фэнцзю можно было бы крошить золото с нефритом как глину – так убедительно она говорила. А когда закончила, то сама испугалась, придавленная вескостью произнесенной речи.

Фэнцзю пристально посмотрела на владыку. Тот долго оставался безучастным. Пришлось задуматься: а не задавила ли и владыку тяжесть ее доводов? Фэнцзю помахала рукой у Дун Хуа перед носом.

Владыка крепко стиснул ее мельтешащую руку. Он явно смотрел на нее, но говорил будто бы сам с собой:

– Так ты думаешь, что спишь.

Пауза.

– А я гадал, откуда такая смелость. И никакой злости.

Фэнцзю отчетливо слышала каждое слово из двух фраз владыки, но связь между ними от нее ускользала.

– Что значит «думаю, что сплю»? – Она растерянно продолжила: – Разве это не сон? Если это не сон, то откуда вы здесь? – Совсем запутавшись, она добавила: – И почему я должна на вас сердиться?

Фэнцзю вздрогнула, скользнув взглядом по покрасневшим губам владыки; ее лицо побледнело, когда она сказала:

– Неужели я на самом деле целовала…

Фэнцзю не смогла выговорить «вас», ей было слишком стыдно. Рукой, которую Дун Хуа не держал, она начала тихонько натягивать одеяло на грудь, тщетно пытаясь закутаться в него с головой. Действительность оказалась жестокой.

Владыка перехватил ее руку, край одеяла повис в воздухе. Теперь обе ее руки были в его плену. Дун Хуа долго и сосредоточенно смотрел на нее, а потом наконец спросил:

– Ты помнишь, что делала перед тем, как заснуть, Сяо-Бай?

Что она делала перед тем, как заснуть? Фэнцзю обнаружила, что совершенно ничего не помнит. В голове будто пронесся осенний ветер, в котором затерялись слышанные ею печальные истории о потере памяти. Ветер этот выстудил тепло из сердца. Неужели она тоже потеряла память?

От растревоженного сердца холод пополз вниз. Фэнцзю почувствовала, как от пугающих мыслей коченеют руки и ноги. В этот момент ее похолодевшую руку сжали крепче, отчего по ней прошла волна тепла, а рядом с ухом раздался размеренный и мягкий голос владыки:

– Я здесь, не бойся. Ты просто задремала, вот и все.

Фэнцзю неуверенно посмотрела на владыку.

Владыка отвел пряди волос с ее намокшего лба и невозмутимо продолжил:

– Бывает такое, что после долгого сна не можешь вспомнить, что было до. Если ты еще помнишь последние события, то беспокоиться не о чем. – В его глазах зажегся мягкий огонек. – По правде говоря, даже если ты забыла вообще все, в этом нет ничего страшного.

Хотя слова владыки трудно было назвать утешением, услышав их, Фэнцзю чудесным образом успокоилась.

Только теперь она сумела рассмотреть все как следует. Хоть это и был не сон, она действительно лежала на просторной кровати. Но это не было свадебное ложе с красными покрывалами. Покрывало под ней и полог перед глазами – все они были чернильно-синие, как цветы кушу. За пологом не оказалось пары свадебных свечей дракона и феникса. Вместо них над кроватью парила ночная жемчужина величиной с гусиное яйцо.

Сквозь тонкую занавесь, сотканную из кисеи, небо напоминало широкий полог, а земля – длинную циновку. Сияли белые ветви лесных деревьев, создавая вокруг полога чарующую картину. Казалось, будто воздух пресыщен духовной силой. Конечно же, сильнее всего духовная сила ощущалась в боге, сидевшем перед ней.

Владыка сказал: «последние события». Последние события… Фэнцзю на мгновение задумалась, припоминая, потом прошептала:

– Если вы не сон, значит… моя свадьба с владыкой Цан И до вашего появления… сон.

Она задумалась о происхождении этого сна. Наконец Фэнцзю с задумчивым выражением на лице глубокомысленно изрекла:

– Два месяца назад мой старик, кхм… я хотела сказать, отец заставил меня пойти замуж за владыку Цан И с горы Чжиюэ. В брачную ночь я сделала все возможное, чтобы разгромить дворец Цан И, и свадьба не состоялась. Говорят, владыка Цан И потратил целое состояние на восстановление дома. Однако он даже не проклинал меня за то, что я сравняла его дворец с землей. Он даже просил для меня снисхождения, когда разозленный отец хотел меня наказать.

В заключение она сказала, понизив голос:

– Наверняка он заступился потому, что в мире людей ему приходится беспокоиться о множестве гор и рек и на такие пустяки, как разрушенный дворец, у него попросту не хватило душевных сил… Но как бы то ни было, он за меня заступился. Я очень хотела его отблагодарить. Меня терзала вина за то, что я разнесла его дом. Вина и стыд. Думаю, именно поэтому сегодня мне приснился такой странный сон.

Волосы Фэнцзю спутались во сне, владыка молча помог ей привести их в порядок. Пока она сбивчиво излагала свои выводы, он слушал ее краем уха, погрузившись в размышления о более серьезных делах. По словам Сы Мина, с тех пор как Бай И принудил Фэнцзю выйти замуж за хозяина горы Чжиюэ, прошло семьдесят лет, но сейчас Фэнцзю с полной уверенностью утверждала, что минуло всего два месяца. Похоже, она засыпала с серьезными ранами, ей не хватало духовных сил, и Сон Аланьжэ слегка перепутал ее воспоминания.

Она помнила только события семидесятилетней давности, поэтому и не сердилась на него за то, что он отдал плод Бимба Цзи Хэн. Владыка подумал, что способность Сна изменять память тяжелораненого оказалась очень кстати.

Фэнцзю вздохнула раз, потом другой. Все же оставалась пара моментов, которые она никак не могла понять. На ее лице отразилось сомнение, она негромко произнесла:

– И все же что-то не так.

Она посмотрела на владыку, и в ее глазах мелькнуло беспокойство.

– Если тогда я видела сон, а сейчас уже не вижу, то что это за место? И вы, владыка… Почему вы здесь? Чья это кровать?

Некоторое время владыка рассматривал Фэнцзю в раздумьях. Выходило, что Сяо-Бай помнит только те времена, когда в форме лисички жила на Небесах в качестве его питомца. Теперь все будет намного проще. С самым честным выражением лица Дун Хуа начал нести полную чушь:

– Это силовое поле, подобное Лотосовому пределу Десяти зол. Янь Чиу заманил меня в ловушку. Ты сильно за меня беспокоилась и поспешила на помощь.

Фэнцзю выразительно округлила рот и изумленно выпалила:

– Вот это Янь Чиу дает! Он поймал вас в ловушку дважды!

Владыка не изменился в лице.

– Он заманил в ловушку не только меня, но и тебя. Мы не сумели вырваться и в итоге застряли здесь.

– Подлец Янь Чиу! – пылая праведным негодованием, воскликнула Фэнцзю. Но тут же озадачилась: – Почему я совсем не помню, что Янь Чиу снова заманил вас в ловушку, а я самоотверженно бросилась вас спасать?

– Потому что ты слишком долго спала, – спокойно ответил владыка.

Видя, что в ее глазах все еще плещутся сомнения, он ласково погладил ее по щеке, пристально посмотрел в глаза и понизил голос:

– Сяо-Бай, разве не ты всегда спасала меня, когда я оказывался в ловушке?

* * *

«Разве не ты всегда спасала меня, когда я оказывался в ловушке?»

Фэнцзю будто одеревенела.

Этим вечером в ее голове все перевернулось вверх дном, отчего она вела себя то так, то эдак, без всякого порядка, путаясь и ничего не понимая. Но слова Дун Хуа, словно скользнувший по ее бровям очищающий снег, разгладили ее лоб и вымели из души все терзающие мысли.

В голове наконец прояснилось.

Воспоминания о Небесах сотни лет назад нахлынули на нее, и сердце вдруг сжала тоска.

Она вспомнила, как однажды беседовала с тетей о том, насколько непостижим этот мир. Непостижим он был потому, что в нем имелось множество вещей, которые казались похожими, но таковыми не являлись. Например, «любовь» и «желание». На первый взгляд они не сильно отличаются друг от друга, но на самом деле разница огромна. Она состояла в том, что желанием можно управлять, а любовью – нет. Вот почему красноречиво говорят смертные: «Чувство возникает неведомо откуда и становится все глубже»[13].

В ее с Дун Хуа случае речь шла не об управляемом желании, а о неуправляемой любви. Она думала, что вырвала свои чувства, но не ожидала, что их корни уходят так глубоко. Сначала ей казалось, что она выдернула огромную часть кустарника любви и на этом ему придет конец. Однако оказалось, что, если копнуть глубже, можно обнаружить продолжение чувств.

Она думала, что прошлое унесло ветром и все превратилось в пыль. Но Дун Хуа одной простой фразой смел все наносное, и она своими глазами увидела, как глубоко и надежно укоренились ее чувства.

Почему Янь Чиу снова заманил Дун Хуа в ловушку? Почему она не усвоила урок и вновь радостно поскакала его спасать? Больше не было нужды размышлять над этими вопросами.

Владыка сказал: «Разве не ты всегда спасала меня, когда я оказывался в ловушке?»

По прошествии более чем двухсот лет, кажется, он наконец-то понял, что она и есть та самая лисичка, которая когда-то спасла его из Лотосового предела, и она та самая лисичка, которая когда-то сопровождала его на Небесах. Знал ли он, сколько горечи выпало на ее долю?

Но что с того, если он знал, а что, если нет? Сейчас было не время для подобных вопросов.

* * *

Слезы вдруг навернулись на глаза и покатились по щекам Фэнцзю. Она будто со стороны услышала собственный хриплый голос:

– Значит, вы знаете, что той лисичкой была я. Но почему вы узнали об этом только сейчас?

Под пологом вдруг сгустились тени. Дун Хуа подушечками пальцев вытер слезы в уголках ее глаз и после долгого молчания сказал:

– Я виноват.

Она смотрела на Дун Хуа глазами, полными слез, и, кажется, впервые видела такое выражение у него на лице.

Фэнцзю знала, что он уступает ей. Признавая за собой вину, он обнажает слабость. Но она отчетливо понимала: незнающий не виноват. Дун Хуа не виноват, это Небеса не дали им общей судьбы. Извинения владыки не имели смысла.

Как и ее слезы. Бессмысленно с таким жалким и трагичным лицом его допрашивать.

Она слышала только, что улыбка может исчерпать вражду, но никогда не слышала, что слезами можно нажить новых врагов.

Она подняла руку, чтобы вытереть слезы, затем опустила взгляд и прошептала:

– Все в порядке. До появления Цзи Хэн в Рассветном дворце вы всегда были ко мне добры. Только после ее приезда ваше отношение изменилось. Но вам не стоит об этом беспокоиться, потому что я давно все обдумала и поняла. Цзи Хэн – ваша возлюбленная. Я в Рассветном дворце была в лучшем случае ручным зверьком. Я поцарапала Цзи Хэн, нет ничего такого в том, что вы заперли меня в наказание. И то, что вы не навещали меня, когда я сидела взаперти, тоже нестрашно, ведь вы были заняты приготовлениями к свадьбе с Цзи Хэн. Перед свадьбой нужно о многом беспокоиться, соблюсти церемонии. Вполне понятно, что вы забыли обо мне.

Она поморщилась и постаралась притвориться великодушной.

– Тем более вам не стоит беспокоиться о том, что ваш новый так полюбившийся вам зверь чуть меня не прикончил. Я давным-давно разобралась в причинах и следствиях тех событий. Если бы в тот день я послушалась Чун Линя и осталась на месте, то несчастья не обрушились бы мне на голову. Так что я не могу никого винить. В конце концов, судьба распорядилась так, что мне немного не повезло.

Она снова подняла руки, чтобы вытереть слезы, и серьезно сказала:

– Поскольку в вашем дворце я немало настрадалась, Небеса, возможно, пытались предупредить меня, что нам с вами не суждено быть вместе, вот почему я…

У нее над головой раздался голос владыки:

– Вот почему ты?..

Фэнцзю слегка приподняла голову. На подбородке у нее еще оставалась пара невытертых слезинок, когда владыка отвлек ее вопросом.

Вот почему?..

Она и сама не была уверена. Владыка нахмурился. Лицо его будто покрылось ледяной коркой. В глазах его, поняла Фэнцзю, стояла печаль.

* * *

Если бы он знал, что его любимая лисичка – это молодая владычица Бай из Цинцю, что бы он сделал тогда, на Небесах? Дун Хуа подумал об этом и решил, что, скорее всего, вернул бы Фэнцзю в Цинцю. За то, что лисичка спасла его в Лотосовом пределе Десяти зол, в знак благодарности он подарил бы Цинцю несколько сокровищ Девяти небесных сфер. Конечно, ему очень нравилась та лисичка, но все же было слегка неуместно держать при себе в качестве ручного зверька владычицу целого клана.

Безусловно, он многого не знал о прошлом, и, возможно, это незнание само по себе было ошибкой. Однако что прошло, то прошло, и сейчас было совсем не время об этом сожалеть.

На лице Фэнцзю все четче проступала усталость, взгляд ее рассеянно скользил по луне, которая будто запуталась в ветвях.

Она не спала уже почти половину большого часа. Время поджимало.

Погрузившись в Сон Аланьжэ, Фэнцзю растеряла все свое совершенствование, ее душа и тело были повреждены. Все эти три месяца Дун Хуа трижды в день поил ее своей кровью, чтобы затянуть раны ее души и восстановить тридцать тысяч лет совершенствования. Но ее тело все еще оставалось очень слабым и нуждалось в дальнейшем лечении.

Для бессмертных лучшим способом излечить тело было отыскать землю, полную духовной силы. Но в долине Песнопений, где жили земные бессмертные, почти не было таких чудесных мест. Дун Хуа использовал собственные духовные силы, чтобы создать печать восстановления, предназначенную для исцеления бессмертного тела Фэнцзю.

По правилам действия заклятья, как только Фэнцзю проснется, духовная сила вокруг ее тела придет в движение, сама начнет действовать созданная нарочно для нее печать восстановления и в течение большого часа тело Фэнцзю будет в нее встроено. Только что начала работать печать. Вот почему время поджимало.

Однако, хотя печать и была хорошим местом для восстановления бессмертного тела, душа не могла надолго в ней задерживаться. Стоило бы извлечь ее и поместить в другое место. В случае Фэнцзю лучшим решением было бы держать душу в живом человеке, из которого она смогла бы постоянно черпать жизненные силы для своего восстановления. Что до Сна Аланьжэ – покидать его было не к спеху.

* * *

Фэнцзю присела на краешек кровати, с отсутствующим выражением лица глядя на одеяло.

Дун Хуа молча нахмурился. Сяо-Бай наверняка сейчас ненавидит его в глубине души. По правде говоря, ее ненависть была не беспричинной, но оставалась всего половина большого часа до того, как она погрузится в печать восстановления. С учетом того, как слаба сейчас была Сяо-Бай, покинуть печать она сможет лишь через три месяца. Позволить ей ненавидеть его в этот последний час было бы слишком расточительно.

* * *

На мгновение внутри полога повисла тишина, только снаружи доносились звуки цикад.

Устроившаяся в уголке кровати Фэнцзю прижала к груди одеяло и нерешительно спросила у Дун Хуа:

– Что случилось, владыка?

Владыка очнулся, долго задумчиво смотрел на нее и наконец ответил:

– Что ты хотела сказать после «вот почему»?

Увидев, что она начала хмуриться, пытаясь вспомнить, он вдруг сказал:

– Нет никаких «почему». Правда в том, что мы уже поженились.

Раздался грохот – Фэнцзю ударилась головой о каркас кровати и недоуменно воскликнула:

– Как это возможно?!

Глаза владыки потемнели.

– Почему нет? – спросил он.

Фэнцзю потерла висок и ответила:

– Я совсем не помню…

Она совсем не помнила, чтобы они с Дун Хуа обменялись датами рождений, поклонились бы Небу и Земле или завершили брак… Конечно, нет ничего страшного в том, чтобы запамятовать о чем-то одном, но она не помнила добрую половину… Возможно, владыка пытался ее обмануть. Но его лицо в этот момент было таким честным… Она в недоумении смотрела на него.

Дун Хуа потер ей шишку на лбу, чтобы не получился синяк, и, не отрывая пальцев, сообщил:

– Ты не помнишь, потому что потеряла память. Я обманул тебя, сказав, что ты спала слишком долго. – И терпеливо добавил: – Я беспокоился, что ты испугаешься, если узнаешь. Правда в том, что ты потеряла память.

Потеряла память? Потеряла память!

Бессмертному, живущему в опасную эпоху, когда только ленивый не умел варить зелья забвения или творить стиравшие воспоминания заклинания, действительно было легче легкого потерять память.

Фэнцзю, запинаясь, спросила:

– Я… я настолько невезучая?

Она действительно много чего не могла вспомнить. Сопоставив провалы в памяти с тем, что произошло ранее, она поняла, что слова владыки вполне могут оказаться правдой.

И перепугалась.

– Но я… Как я могла согласиться на этот брак? Я…

Рука владыки над ее головой замерла, он посмотрел Фэнцзю прямо в глаза, голос его прозвучал глуховато:

– Неужели ты, Сяо-Бай, меня не любишь?

Вот, значит, какой взгляд у владыки, когда он собирается убивать. Сердце Фэнцзю заколотилось, и она прижала руку к груди, чтобы оно не выпрыгнуло. Она отчаянно сопротивлялась действительности:

– Точно не по этой причине. Если я согласилась лишь поэтому, то все, что я сделала…

Владыка невозмутимо поправился:

– Это лишь одна из причин. Решающей стала та, что я стоял на коленях, дабы вымолить у тебя прощение.

Конец.

Сопротивление бесполезно.

Спасения не будет.

Фэнцзю пораженно молчала.

Она потрясенно зажала рот кулаком.

Коленопреклоненный владыка, более того, владыка, который опускается на колени перед ней, – она изо всех сил пыталась представить себе этот образ, но поняла, что это невозможно.

Что-то настолько невероятное, что она даже не могла себе это представить. Событие тысячелетия. Но она все забыла. Она безнадежна.

Владыка сказал, что опустился перед ней на колени и умолял стать его женой. Если отбросить удивительную и невероятную историю, что сам владыка встал перед ней на колени, гораздо важнее узнать, почему он захотел на ней жениться?

Это действительно была загадка на века.

Любопытство пересилило шок, в сердце зашевелились нехорошие догадки, и Фэнцзю, недолго думая, выпалила:

– Вы были вынуждены на мне жениться из-за того, что со мной сделали? А как же ваша возлюбленная Цзи Хэн?

Владыка на мгновение остолбенел. Потом ответил в недоумении:

– Цзи Хэн и я? Как ты до этого додумалась? Наша разница в возрасте…

Он заглянул в глубокие темные глаза Фэнцзю и вдруг осознал, что разница в возрасте между ними двумя была еще больше. Он нахмурился и сказал как отрезал:

– Цзи Хэн не имеет ко мне никакого отношения.

Фэнцзю была потрясена, услышав это напрямую от Дун Хуа. Она была настолько потрясена, что даже пробормотала: