Безжалостные клятвы E-Book

Ребекка Росс

• Herausgeber: Mainstreem
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 532

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Терзаемая болью и муками разбитого сердца, Айрис вернулась домой с фронта. Но война еще далека от завершения. Роман пропал на территории соперника. Он ничего не помнит о своей прошлой жизни и, надеясь возродить воспоминания, начинает писать. Но на этот раз – для помощи врагу. Однажды в его шкафу появляется чужое письмо. Невидимая собеседница загадочна… и одновременно кажется знакомой. По мере того как они сближаются, становится понятно: обоим придется рискнуть своим сердцем и будущим, чтобы переменить ход войны.

Leseprobe

Ребекка Росс Безжалостные клятвы

Посвящается всем, кто мечтает попасть в другой мир через волшебный шкаф;

всем, кто написал письмо и ждет ответа;

и всем, кто жаждет писать свои истории

Он вдаль скользит – в молчание, в забвенье

И за рекою падает в траву

Среди лесных прогалин, —

Что было это – сон иль наважденье?

Проснулся я – иль грежу наяву?

Джон Китс. «Ода соловью»

RUTHLESS VOWS. Copyright © 2023 by Rebecca Ross LLC. All rights reserved.

© Н. Луц, Н. Дудкина, перевод на русский язык

© Jacket design © HarperCollinsPublis hers Ltd 2024

Jacket illustration © Kelly McMorris / Shannon Associates

В оформлении макета использованы материалы по лицензии © shutterstock.com

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Пролог

Энва

Даже после всех этих припорошенных пылью лет, проведенных в царстве смертных, Энва не сомневалась, что однажды Дакр придет за ней. Она знала, что ее музыке не удержать его надолго в могиле. И несмотря на все принесенные ею жертвы, те извращенные чары, которые она наложила на него песней, рано или поздно ослабеют.

Она пела колыбельную целый год: с весны до лета, когда над землей проносились серые грозы, делая мир зеленым и мягким. Потом с лета до осени, когда деревья оделись в золото и умбру, а иней посеребрил увядающую траву. С осени до зимы, когда горы отращивали ледяные когти, а воздух делался студеным, а потом снова пела весной.

Этого оказалось достаточно, чтобы удержать ее бывшего возлюбленного под землей на века по исчислению смертных, и Энва заверила в этом короля людей. Что же до других богов… Она не волновалась, что Альва, Мир и Луз однажды пробудятся.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, а у каждой песни есть последние строки.

Дакр проснется, и она будет его ждать.

Энва сжала руку в кулак. Опухшие пальцы болели. Она знала, что однажды чары рассеются, вот только не предполагала, какой ценой дастся ей дополнительная сила.

Потерявшись в воспоминаниях, она стояла в тени на Брод-стрит и наблюдала за людьми, которые торопились по своим делам. Как обычно, никто не обращал на нее внимания, и в этом было ее преимущество. Она могла раствориться в толпе смертных, словно родилась среди них – во плоти, обреченной на увядание, и с духом, подобным мерцающему пламени свечи, ярко пылающему во тьме.

Еще несколько минут она ждала, когда сядет солнце. Только тогда, в сумерках, она перешла улицу, не отрывая взгляда от одного кафе. Она почти не сомневалась, что когда-то уже была здесь, давным-давно, еще до того, как на пересечениях мостовых вырос город. До того, как из высоких стальных каркасов построили здания.

Она бы вспомнила это место, если бы позволила памяти вернуться в прошлое. Если бы осмелилась вновь пережить времена, которые провела с Дакром под землей. Когда, просыпаясь в его постели, тонула в сиротливых тенях, тоскуя по небу.

Он посадил ее в золотую клетку, но она выскользнула из его цепкой хватки.

Энва подошла к кафе. Оно было закрыто на ночь, но запертые двери никогда ее не останавливали. Она вошла и осмотрелась. Да, когда-то она уже бывала здесь, но теперь все тут выглядело совершенно иначе. Ее охватило странное чувство: все вокруг менялось и развивалось, подобно тому, как времена года перетекают одно в другое. Но сама она оставалась прежней – такой же, как и столетия назад, рожденная древними ветрами и холодными звездами.

Но она пришла сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям.

Приглядевшись, Энва шагнула вперед в поисках двери.

Часть первая Магия никуда не делась

1 Неприятная встреча

В Оут наконец-то пришла весна, но даже теплые солнечные лучи не смогли растопить лед, сковавший Айрис Уинноу. Она шла по оживленной Брод-стрит через трамвайные пути и по истертой булыжной мостовой, чувствуя, что кто-то следует за ней по пятам. Поборов искушение оглянуться, она спрятала руки в карманы плаща и перешагнула сорняки, пробивавшиеся из трещин на тротуаре.

Плащ она купила всего три дня назад, и он все еще пах магазинчиком – легкий аромат розовых духов, бесплатный черный чай и начищенные кожаные ботинки. Погода стояла теплая, и ходить на работу и домой в верхней одежде уже не было необходимости, но ей нравилось носить подпоясанный плащ, словно броню.

Поежившись, девушка пробралась сквозь толпу людей у дверей пекарни. Она надеялась, что преследователь потеряет ее из виду среди желающих купить утренние булочки. Может, за ней шел Форест? От этой мысли на душе потеплело, но Айрис сразу помрачнела. Однажды он уже следил за ней в Авалон-Блаффе. Тогда он наблюдал за ней много дней, выжидая подходящей минуты, и ей до сих пор было неприятно вспоминать об этом.

Наконец она не выдержала и оглянулась. Ветер бросил ей в лицо пряди волос.

Старшего брата не было видно. Впрочем, он уже не был тем жизнерадостным и приветливым человеком, как раньше, до того, как записался в войско Энвы. Война оставила на нем отметины, научила передвигаться по окопам, стрелять и пробираться на территорию врага через мертвую зону. Война нанесла ему глубокие раны. И если Форест сейчас следил за сестрой, это означало, что он по-прежнему не доверял ей.

Все еще думал, что она сбежит из Оута, не сказав ни слова на прощание.

«Я хочу, чтобы ты доверял мне, Форест».

Айрис сглотнула и поспешила дальше. Прошла мимо здания, приютившего на пятом этаже редакцию «Вестника Оута», где она познакомилась с Романом, которого считала высокомерным снобом из богатой семьи. В этой газете она написала свои первые статьи и влюбилась в репортерское дело.

Поглаживая кольцо на безымянном пальце, Айрис прошла мимо тяжелых стеклянных дверей. Свернула в тихий переулок и прислушалась к шагам за спиной, однако звон трамваев и крики лоточников заглушали все звуки. Она решила срезать путь по переулку.

Мощеная улочка показалась странной и кривой. Автомобиль тут вряд ли сможет проехать, не лишившись боковых зеркал. Здесь все еще ощущалась магия, если переступать через определенные пороги, смотреть на сияющие окна или проходить сквозь тень, которая не исчезала даже в самые яркие солнечные часы.

Айрис замерла, увидев надпись алой краской на белой кирпичной стене:

Богам место в могиле

Подобные фразы попадались ей не впервые. На прошлой неделе она заметила их на стене собора и дверях библиотеки. Написано всегда было алой краской, яркой как кровь, а рядом часто значилось единственное имя: «Энва».

Уже много недель никто не видел богиню. Она больше не пела и не вдохновляла людей идти на войну. Иногда Айрис спрашивала себя, а была ли Энва вообще в городе, хотя некоторые уверяли, что видели ее время от времени. Что же до тех, кто писал эти зловещие слова… Айрис могла лишь догадываться, но, наверное, это были люди, которые не желали, чтобы боги жили в Камбрии. И Дакр в том числе.

Вздрогнув, девушка пошла дальше. Почти добравшись до «Печатной трибуны», она решилась оглянуться в последний раз.

Поодаль и правда кто-то маячил. Однако преследователь резко развернулся и проскользнул в дверь, скрытую тенью, и Айрис не разглядела даже фигуры, не говоря уже о лице.

Она вздохнула и потерла руки, покрывшиеся мурашками. До работы она дошла, а если за ней следовал Форест, она потом поговорит с ним дома. Разговор назревал уже неделю, но ни она, ни брат не решались завести его.

Айрис проскользнула в деревянную дверь, и ее ботинки застучали по черно-белой плитке на полу вестибюля. Когда она начала спускаться по лестнице, температура резко упала, а над головой тихо жужжали лампочки. Вот еще одна причина носить плащ круглый год.

Редакция «Печатной трибуны» располагалась в подвале старинного здания, где будто царила вечная осень. Дубовые столы, заваленные кипами бумаг; по потолку словно лозы ползут медные трубы; в щели в голых кирпичных стенах задувает ветер, а вокруг латунных настольных ламп колышется ореол сигаретного дыма; поблескивают клавиши печатных машинок. Не слишком светло, но уютно. Тихо выдохнув, Айрис вошла в редакцию.

Этти уже сидела за столом, который они делили на двоих, и рассеянно смотрела на пишущую машинку. Она сжимала кружку с чаем в изящных смуглых пальцах и хмурилась, о чем-то глубоко задумавшись.

Айрис сняла плащ и повесила на спинку стула. Плотно зашнурованные ботинки, выданные ей, когда она отправилась на передовую, оказались удобнее, чем туфли на каблуках, в которых она ходила на работу в «Вестнике». Обувь не гармонировала с клетчатой юбкой и белой блузкой, но Хелене Хаммонд, похоже, было все равно, во что одета Айрис, лишь бы она писала хорошие статьи для газеты.

– Доброе утро, – поприветствовала Этти.

– Доброе утро, – отозвалась Айрис, садясь за стол. – Погода сегодня хорошая.

– Значит, к концу рабочего дня будет хлестать ливень, – иронично заметила Этти и, отпив чай, уже мягче спросила шепотом: – Есть какие-нибудь вести?

Айрис сразу поняла, о чем она. Этти спрашивала о Романе – вдруг Айрис как-то узнала, где он и что с ним?

– Нет, – ответила она, и к горлу подкатил комок.

Вернувшись в Оут, она без всякой надежды на успех отправила бесчисленное множество телеграмм на железнодорожные станции, которые все еще работали, хоть и находились вблизи от линии фронта.

ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК ТЧК РОМАН К КИТТ ТЧК ЧЕРНЫЕ ВОЛОСЫ ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА ВОЕННЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ ТЧК ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ВИДЕЛИ В АВАЛОН-БЛАФФЕ ТЧК СВЯЗАТЬСЯ С А УИННОУ ЧЕРЕЗ ТЕЛЕГРАФНУЮ СТАНЦИЮ ОУТА ТЧК

Ответов Айрис пока не получила, но чего она ожидала? За последнее время пропало без вести столько солдат и мирных жителей. Чтобы отвлечься, она решила подготовить печатную машинку. Не ее машинку, а ту, что предоставила «Трибуна». Аппарат был старый: пробел разболтался от бесчисленных нажатий, некоторые клавиши заедало, из-за чего постоянно выходили опечатки. Айрис пыталась привыкнуть к ней, скучая по волшебной пишущей машинке, подаренной бабушкой и связавшей Айрис с Романом. По «Третьей Алуэтте».

Айрис заправила в валик чистый лист бумаги, но мысли об «Алуэтте» не отпускали. Где она сейчас? В последний раз девушка видела ее в своей комнате в гостинице Марисоль. Гостиница чудом уцелела во время бомбардировки, однако никто не знал, что Дакр и его войска сделали с городом, когда захватили его. Возможно, «Третья Алуэтта» все так же стояла на столе в комнате, невредимая и покрытая пеплом. А может, ее украл кто-то из солдат Дакра, чтобы печатать отвратительные послания. Или она лежит где-то на улице, разбитая вдребезги.

– Ты как, милая? – голос Хелены Хаммонд нарушил тишину, и Айрис подняла взгляд на подошедшую начальницу. – Ты какая-то бледная.

– Все хорошо, просто… задумалась, – слабо улыбнулась Айрис. – Простите.

– Не стоит извиняться. Не хотела прерывать твои размышления, но у меня для тебя письмо. – Суровое лицо Хелены озарила улыбка, и она вынула из кармана брюк помятый конверт. – Думаю, весточка от этого человека тебя обрадует.

Айрис, не в силах скрыть нетерпения, выхватила письмо из рук Хелены. Наверняка это новости о Романе. Внутри все сжалось; ее охватили надежда и вместе с тем ужас. Она вскрыла конверт и удивилась, какое письмо длинное – явно не телеграмма. Судорожно вздохнув, она прочитала:

Дорогая Айрис!

Не описать, как я обрадовалась (и до сих пор радуюсь!), когда узнала, что ты благополучно вернулась в Оут! Этти наверняка уже рассказала тебе, что произошло в Авалон-Блаффе в тот ужасный день. Мы ждали вас с Романом у грузовика сколько могли. У меня сердце сжималось, когда мы уезжали без вас. Мне оставалось лишь молиться, что с вами ничего не случилось и что однажды мы все встретимся вновь.

Я получила письмо от Хелены. Она сообщила, что Романа до сих пор не нашли. Мне так жаль, дорогая подруга. Как бы мне хотелось утешить тебя. Знай, что тебе всегда рады в доме моей сестры в Ривер-Дауне. Мы всего в одном дне пути от Оута. Если вы с Этти захотите навестить нас, для вас всегда будет готова комната.

А до тех пор сердцем я с тобой. Скучаю по тебе!

Твоя подруга

Марисоль

Смахнув слезы, Айрис положила письмо обратно в конверт. Прошло всего две недели с тех пор, как она виделась с Марисоль. С тех пор, как они все вместе жили в гостинице и она вышла замуж за Романа К. Китта на огороде.

Две недели – срок совсем небольшой; на руках и ногах Айрис еще не сошли синяки и не зажили царапины после того, как она пробиралась через завалы и облака газа. В ушах еще стоял грохот взрывов, и она ощущала, как содрогается земля под ногами. Все еще чувствовала на волосах дыхание Романа, который обнимал ее так, словно ничто не могло их разлучить.

Две недели пролетели как один миг – словно трагедия произошла только вчера, судя по тому, как остры ее душевные раны. И тем не менее она сейчас в Оуте, где жизнь идет своим чередом, будто на западе не бушует война… Оттого дни, которые она провела в Авалон-Блаффе, казались лихорадочным сном. Это словно произошло много лет назад, и Айрис так часто прокручивала воспоминания в своей голове, что они пожелтели от времени, как старая фотография.

– Как я поняла, у Марисоль все хорошо? – спросила Хелена.

Айрис кивнула и засунула конверт под книгу на столе.

– Да. Она пригласила нас с Этти навестить их с сестрой.

– Надо съездить к ним поскорее, – сказала Этти.

«Разумеется», – подумала Айрис. Этти уже была в Ривер-Дауне. Она отвезла туда Марисоль (и жалобно мяукающую кошку по кличке Сирень), выполняя обещание, которое дала Киган. О Киган, капитане войска Энвы, Айрис тоже волновалась. Она не знала, пережила ли та битву за Авалон-Блафф.

Айрис собиралась ответить, но вдруг в редакции повисла тишина. Одна из ламп замигала, словно предостерегая. Мерный стук клавиш постепенно стих, как будто сердце «Трибуны» перестало биться. Нахмурившись, Хелена обернулась к двери, и Айрис проследила за ее взглядом. Под кирпичной притолокой стоял высокий и худощавый мужчина в темно-синем костюме-тройке. Из нагрудного кармана у него торчал красный платок. Его возраст невозможно было определить, но бледное лицо избороздили морщины. Над поджатыми губами повисли усы, а маленькие глаза блестели, словно обсидиан, в тусклом свете. Седеющие волосы под шляпой-котелком были напомажены и зачесаны назад.

Поначалу Айрис его не узнала. Не он ли следил за ней сегодня? Но нет, она вдруг разглядела позади него в коридоре двух охранников. Они стояли, сцепив крепкие руки за спиной.

– Канцлер Верлис, – настороженно произнесла Хелена. – Что вас привело в «Печатную трибуну»?

– Личное дело, – ответил канцлер. – Могу я с вами поговорить?

– Да. Сюда, пожалуйста. – Хелена прошла мимо столов к своему кабинету.

Верлис проследовал за ней, оглядывая редакторов и колумнистов. Казалось, он смотрел сквозь них или даже искал кого-то, и когда нашел взглядом Айрис, сердце у девушки сжалось.

Долгое мгновение он смотрел ей в глаза, а потом перевел непроницаемый взгляд на Этти. К тому времени он дошел до кабинета Хелены, и ему пришлось отвернуться и переступить порог. Хелена закрыла за ним дверь; охранники, словно часовые, остались стоять в коридоре, не позволяя никому ни выйти, ни войти.

Мало-помалу работа возобновилась. Редакторы принялись править кипы бумаг перьевыми ручками с красными чернилами; колумнисты застучали по клавишам, а помощники начали бегать от буфетов и телефонов к столам, разнося дымящиеся чашки чая и нацарапанные карандашом сообщения.

– Как думаешь, что это значит? – прошептала Этти, покосившись на кабинет Хелены.

Подавив дрожь, Айрис снова надела плащ и туго затянула пояс.

– Не знаю, – прошептала она. – Но вряд ли что-то хорошее.

Спустя десять минут дверь кабинета распахнулась.

Айрис сосредоточилась на бумаге и словах, которые печатала, на ритме пишущей машинки, однако краем глаза следила за канцлером. Он шел неторопливо, и она снова ощутила на себе его пристальный взгляд, словно он оценивал ее и Этти.

Стиснув зубы, она опустила голову, чтобы волосы волнами упали на лицо и, словно щит, заслонили от взгляда канцлера.

Наконец Верлис и его охранники поднялись наверх и скрылись из виду, но терпкий запах его одеколона висел в воздухе, будто туман. Айрис хотела встать и налить себе чаю, надеясь запить неприятный привкус во рту, но увидела, что Хелена машет ей рукой.

– Айрис, Этти, мне нужно поговорить с вами.

Этти тут же прекратила печатать и беспрекословно поднялась со стула, словно только и ждала этого. Однако она прикусила губу, и Айрис поняла, что подруга взволнована не меньше нее. Видимо, канцлер приходил из-за них. Айрис прошла за Этти в кабинет Хелены.

– Присаживайтесь, – пригласила Хелена и села за стол.

Айрис закрыла дверь и села рядом с Этти на потертый кожаный диван. Подавив желание хрустнуть пальцами, она ждала, когда Хелена заговорит.

– Как вы думаете, зачем приходил канцлер? – спросила Хелена на удивление спокойным и холодным тоном. Как вода под толщей льда.

Этти искоса посмотрела на Айрис. По ее взгляду Айрис поняла, что подруга пришла к такому же заключению. В ее глазах читались досада, беспокойство, поблескивал гнев.

– Ему не понравились наши статьи, – сказала Айрис. – Только что опубликованные, в которых мы рассказываем, как эвакуировали жителей Кловер-Хилла и Авалон-Блаффа и сбрасывали на города бомбы и канистры с газом.

Хелена потянулась за сигаретой, но потом вздохнула и отшвырнула ее на кипу бумаг.

– Не понравились. Я знала, что так и будет, но все равно пропустила их в печать.

– Они и не должны ему нравиться, так? – спросила Этти, раздраженно вскидывая руку. – Ведь мы с Айрис написали правду.

– Только он так не считает. – Каштановые волосы упали Хелене на лоб. Под глазами у нее залегли светло-фиолетовые круги, словно она не спала всю ночь. Веснушки и шрам ярко выделялись на бледной коже.

– Тогда как же он считает? – спросила Айрис, повертев обручальное кольцо на пальце.

– Он считает, что это пропаганда и нагнетание страха. И что такими заголовками я хочу поднять продажи газет.

– Что за чушь! – воскликнула Этти. – Мы с Айрис собственными глазами видели нападение на город. Мы просто делали свою работу. Если канцлеру это не по душе, значит, он на стороне Дакра.

– Знаю, – мягко произнесла Хелена. – Я все прекрасно понимаю, малыш. Вы написали правду. Написали то, что видели сами. Со всей отвагой и искренностью, как я и просила. И да, похоже, канцлер как-то связан с Дакром и готов плясать под его дудку. Верлис считает, что я пытаюсь посеять панику и озлобить народ. Он обвиняет нас, что надписи «Богам место в могиле» – наших рук дело. Кстати, сегодня утром кто-то написал это большими жирными буквами на подъездной дорожке к его дому.

Айрис согнула и разогнула руку. Утром она сама видела эти смелые слова.

– У людей есть право иметь собственное мнение о богах, поклоняются они им или нет. Мы не можем ими управлять.

– То же самое я сказала Верлису, – отозвалась Хелена. – Но он не согласился.

– Что же нам делать? Прекратить писать о войне? Делать вид, что богов не существует?

– Разумеется, нет, – фыркнула Хелена, но уверенность сразу пропала из ее голоса, когда она продолжила: – Мне не хочется просить вас… Вы столько пережили, что страшно представить. Вы только что вернулись. Но если Дакр решительно движется на восток… мы должны знать это наверняка, особенно если наш добрый канцлер заодно с ним. Мы должны знать, сколько у нас времени до того, как Дакр подойдет к Оуту, и как нам подготовиться.

Сердце у Айрис учащенно забилось. После возвращения в Оут она ощущала опустошение. Она спала, но не видела снов. Ела, но не чувствовала вкуса. Писала по три предложения и вычеркивала два, словно не знала, что делать дальше.

– Вы хотите, чтобы мы вернулись на фронт. – У нее перехватило дыхание.

Хелена нахмурилась.

– Да, Айрис, но не как в первый раз, ведь Марисоль больше не живет в Авалон-Блаффе.

– А как тогда? – спросила Этти.

– Я пока обдумываю детали и не могу сказать. – Хелена провела ладонью по волосам, еще сильнее взъерошив их. – Ответа от вас прямо сейчас я не жду. Я хочу, чтобы вы остаток дня отдохнули. Хочу, чтобы вы хорошенько подумали над всем этим, о том, что это значит для вас, и не просто дали ответ, который, как вы считаете, я желаю услышать. Вам понятно?

Айрис кивнула и сразу подумала о Форесте. Брат не хотел, чтобы она уезжала. Она представила, как ему об этом сообщит, и к горлу подступил страх.

Она посмотрела на Этти. А что скажет подруга?

Ведь у Этти пятеро младших братьев и сестер, а еще любящие родители. Она училась в университете Оута на престижном факультете. С городом ее связывало немало нитей, а Айрис – всего одна. Но Этти к тому же была скрипачкой, которая прятала скрипку в подвале. Она нарушила закон канцлера и не отдала свой струнный инструмент. Она оплатила подписку на «Печатную трибуну» своему старому профессору, поскольку тот сказал, что публицист из нее никакой.

Этти никогда не позволяла людям, подобным канцлеру Верлису и ее узколобому профессору, оставлять последнее слово за собой.

И, как быстро поняла Айрис, сама она была такой же.

* * *

Когда Айрис добралась до парка у реки, небо заволокло темными тучами. Она попрощалась с Этти в кафе на углу, где они вместе съели поздний завтрак и обсудили совет Хелены. Этти хотела зайти во двор университета, прежде чем пойти домой к родителям, а Айрис решила прогуляться по парку, в котором они часто бывали с Форестом в детстве.

Айрис остановилась на замшелом камне, держа футляр с пишущей машинкой, и стала смотреть, как стремительно бежит вода на мелководье.

Вдоль извилистого берега росли кривые березы и ивы; во влажном воздухе стоял сладковатый аромат. Казалось, что парк далеко от города – звон трамваев, шум автомобилей и гул голосов были едва слышны. На мгновение Айрис представила, что она далеко за городом, в безмятежной сельской местности. Она наклонилась, чтобы подобрать речные камешки, и холодная вода обожгла пальцы.

Много лет назад Форест нашел среди камней улитку и подарил Айрис. Она назвала ее Морги и гордо принесла домой как своего питомца.

Она улыбнулась, но воспоминание было таким острым, что резало легкие как стекло.

«Если будешь видеть меня слишком часто, тебе осточертеют мои грустные рассказы про улитку», – написала она однажды Роману.

«Это невозможно», – написал он в ответ.

Айрис выронила камешки, и те плюхнулись в воду. В небе прогрохотал гром, ветер зашелестел в листве. Первые капли дождя упали Айрин на плечи и покатились по плащу как слезы.

Она заспешила домой, а дождь полил как из ведра. До дома она добралась с мокрыми волосами. К счастью, футляр пишущей машинки был непромокаемым. Обычно девушка не брала машинку с собой после работы, но обнаружила, что без нее неуютно. Вдруг посреди ночи на нее снизойдет вдохновение?

Айрис взбежала по внешней лестнице на второй этаж, стуча ботинками по стальным ступенькам, но резко замерла, увидев, что дверь ее квартиры приоткрыта. Когда утром она уходила из дома, Форест сидел на диване и чистил свои старые ботинки. Ему не хотелось выходить из квартиры. Возможно, брат боялся, что кто-нибудь узнает его и подумает, что он дезертировал. На самом деле все было куда сложнее, но многие жители Оута просто не понимали, что творилось на фронте.

– Форест? – позвала Айрис, подойдя к двери. Она приоткрыла ее шире, прислушиваясь к скрипу петель. – Форест, ты там?

Ответа не последовало, но в квартире теплым тусклым светом горела лампа. Кто-то был в ее комнате. У нее по спине пробежал холодок.

– Форест? – снова позвала она брата, но ответа не последовало и на этот раз.

Раздался звук чьих-то шагов, и струйкой потянулся пряный дым.

Айрис переступила порог.

В гостиной стоял высокий пожилой мужчина в темном костюме и кожаном пальто. Она никогда не видела его прежде, но, встретившись с ним взглядом, сразу же поняла, кто он. Кровь застыла у нее в жилах.

Мужчина затянулся сигарой, будто готовился к бою, и вынул ее изо рта. Кончик сигары светился.

– Здравствуйте, мисс Уинноу, – низким голосом произнес мужчина. – Где мой сын?

2 Колдовские слова

Не так Айрис представляла себе знакомство с отцом Романа.

Собственно говоря, знакомства в такой ситуации она ожидала меньше всего. Их первая встреча не должна была произойти в ее унылой квартирке с грязными обоями, обшарпанной мебелью и потертыми полами, так живо напоминающей о том, что она из рабочего класса, а Китты – нет. Айрис должна была выглядеть иначе, а не растрепанной, промокшей от дождя, одинокой и убитой горем.

Она представляла, что будет одета в свой лучший наряд, с завитыми и сколотыми жемчужными заколками волосами, а Роман будет держать ее за руку. Они придут в огромный особняк Киттов на северной окраине города. Возможно, знакомство состоится в залитом солнцем саду, а проницательная бабушка Романа и его добросердечная матушка будут подавать чай и нарезанные треугольниками сэндвичи.

Но суровая действительность такова, что подобные мечты редко воплощаются в жизнь. Картина, нарисованная в воображении Айрис, оказалась невозможной. Однако она держалась стойко и не отводила взгляда.

– Здравствуйте, мистер Китт. Не ожидала вас увидеть.

– Прошу прощения, что ворвался без предупреждения, – отозвался он, но Айрис видела, что никакого сожаления он не испытывал. – Вероятно, вы уже знаете, что… мой сын редко держит меня в курсе того, где находится, а мне нужно, чтобы он вернулся домой.

«Домой».

Слово пронзило, словно стрела, и Айрис еще несколько секунд приходила в себя. Она поставила пишущую машинку, сняла плащ и повесила на спинку стула. Слава богам, у них снова было электричество, а Форест после возвращения навел в квартире порядок. Выбросил валявшиеся повсюду винные бутылки, смахнул паутину и вымыл полы. На кухне была еда, краны в ванной работали, но без мамы квартира казалось какой-то чужой.

Айрис отбросила эти мысли. Перед ней встала дилемма, к которой она не была готова. Она не знала, что сказать Китту о Романе и что ему уже известно. Не знала, что вообще можно говорить, а о чем лучше умолчать.

Она задумалась, что бы предпочел Роман, но внезапно в груди остро кольнуло.

– Не хотите чаю, мистер Китт?

– Нет. Вы что, не слышали мой вопрос, девушка?

– Слышала. Вы не знаете, где ваш сын, но полагаете, что знаю я.

Несколько напряженных секунд мистер Китт молчал, пристально глядя на нее, и Айрис выдержала этот взгляд. Она не уступит ему, не съежится и не опустит глаза, не проиграет эту битву.

Про себя она отметила сходство мистера Китта и Романа. Оба высокие, широкоплечие, с копной черных волос и васильковыми глазами. У обоих четко очерченный подбородок и точеные скулы, и оба склонны краснеть. Она всегда понимала, когда Роман смущался, чувствовал неловкость или злость, потому что он неизбежно заливался румянцем, и это было очень мило. Только вот у мистера Китта лицо покраснело от того, что он много лет пил и курил.

Он снова затянулся сигарой, и в воздухе заклубился дым. Возможно, ему не понравилось, что она так пристально его рассматривала, или он не ожидал от нее такого упрямства. Айрис было все равно, но она невольно напряглась, когда мистер Китт сунул руку в карман пиджака.

– Сначала я ничего не понял, – начал он, и Айрис расслабилась, увидев, что мужчина достал всего лишь сложенную газету.

Он швырнул ее на пол, и Айрис увидела, что это «Печатная трибуна». Она прочитала заголовок на первой полосе, и сердце у нее дрогнуло от ощущения чего-то близкого ей, как будто она увидела свое отражение в зеркале.

ДАКР СБРАСЫВАЕТ БОМБЫ НА УЛИЦЫ АВАЛОН-БЛАФФА,

ОТРАВЛЯЕТ ГАЗОМ ЖИТЕЛЕЙ И СОЛДАТ

от Айрис С ТРИБУНЫ

– Я не мог понять, – продолжил мистер Китт, – почему мой сын бросил все и пошел работать в какую-ту паршивую газетенку, публикующую крикливые статьи о войне. Почему он ушел из «Вестника Оута», разорвал помолвку с красивой и умной молодой леди. Почему ослушался меня и снова разбил сердце своей матери. Для меня это оставалось непостижимой загадкой, пока я не прочел вашу первую статью в «Трибуне», и тогда все встало на свои места.

Айрис не шевелилась, не дышала. Храбрости у нее поубавилось, когда она поняла, что мистер Китт расставлял для нее хитрую ловушку. Во рту пересохло, и она просто ждала, что он скажет дальше.

Он улыбнулся, глядя на заголовок статьи, которую она написала. Улыбнулся ее словам, напечатанным чернилами. Ужасу, который она пережила, когда спасалась от смерти. Однако когда мистер Китт снова встретился с ней взглядом, она увидела в его глазах едва скрываемую ярость и неприязнь.

– Видите ли, мисс Уинноу… Романа всегда привлекали всяческие истории и рассказы. Еще с тех пор, когда он мальчишкой пробирался в мою библиотеку и без спроса брал книги. И поэтому моя теща подарила ему на десятый день рождения пишущую машинку, ведь он мечтал стать «писателем» и написать что-то значимое для других. Вот почему он хотел поступить в университет и тратить время на то, чтобы изучать мысли других и пытаться написать свои.

Айрис бросило в жар.

– Что вы пытаетесь мне сказать, мистер Китт?

– Что ваши слова околдовали его. Я хочу, чтобы вы отпустили его.

Она едва сдержала рвущийся из груди смех. В комнате воцарилась тишина, и она поняла, что мистер Китт говорил совершенно серьезно.

– Если мои слова околдовали вашего сына, то знайте, что его слова точно так же зачаровали меня, – сказала Айрис, машинально дотронувшись до обручального кольца.

На нее нахлынули воспоминания, угрожая захлестнуть с головой.

Айрис прокручивала их сотни раз, как будто кольцо вызывало их. Тот миг, когда Роман надел его ей на палец. Сияющие в небе звезды, сладкий аромат цветов в сумерках. Как он улыбался ей сквозь слезы. Как шептал ее имя в темноте.

От мистера Китта не укрылось, как она беспокойно терла палец. Он заметил, как блеснуло кольцо. Его лицо исказилось, да так страшно, что у Айрис перехватило дыхание.

– Все ясно, – только и сказал он, умышленно растягивая слова. Он откашлялся. – Значит, вы ждете ребенка?

Айрис вздрогнула, как будто он дал ей пощечину.

– Что?

– Потому что я не вижу другой причины, зачем моему сыну связывать себя законными узами с какой-то простушкой, жаждущей оттяпать его наследство. У Романа есть честь, хоть он часто понимает ее превратно…

– Вы шли за мной сегодня утром, – перебила Айрис и начала загибать пальцы на левой руке, чтобы он видел, как блестит кольцо. – Ворвались без приглашения в мой дом. Наверняка рылись в моих вещах. А теперь еще и оскорбили. Мне больше нечего вам сказать. – Она указала на открытую дверь, за которой лил холодный дождь. – Уходите, пока я не позвонила в полицию.

Мистер Китт усмехнулся, но ее слова, видимо, возымели действие, потому что он двинулся к двери. Он наступил на газету, испачкав подошвой заголовок статьи, и Айрис пришлось удержаться от проклятий, которые хотелось обрушить на него.

Однако, проходя мимо нее, он остановился и посмотрел сверху вниз. Голубые глаза были налиты кровью. Изо рта пахло табаком.

Еще несколько минут назад Айрис замечала внешнее сходство между отцом и сыном, но глядя на мистера Китта сейчас, с болезненным облегчением поняла, что Роман Карвер Китт совершенно на него не похож.

– Он не сможет долго прятаться за вашей юбкой, мисс Уинноу, – заявил мужчина таким тоном, словно отказывался признавать в ней нового члена семьи Киттов. – Когда увидитесь с ним сегодня, передайте, что я хочу с ним поговорить. Мы с матерью ждем его дома. И я прощаю его.

У Айрис были две секунды, чтобы решить, что сказать на прощание. Две секунды, и хотя она хотела оставить мистера Китта в неведении, все же он был влиятельным человеком, и он желал вернуть сына домой.

– Его здесь нет, – сказала она.

– И где же он?

– Его нет в Оуте.

Мистер Китт изогнул бровь, но спустя мгновение смысл недосказанных слов дошел до него.

– Вот как, выходит, вы его любите, мисс Уинноу. Сами спаслись, а его бросили в Авалон-Блаффе.

И он вышел из квартиры.

Айрис, бледная и дрожащая, смотрела ему вслед, пока он не исчез под ливнем. Запах его одеколона и табака висел в воздухе, удушая ее. Слезы жгли глаза. Слезы, гнев и раскаяние, которые словно нож пронзили сердце.

Она заперла дверь и медленно опустилась на колени.

3 У каждой истории две стороны

Дорогой Китт!

В последнее время я вся соткана из сожалений.

Каждое утро, стоит мне очнуться от серого забытья без сновидений, я думаю о тебе. Где ты сейчас? Может, тебе больно или страшно? Может, ты голоден? На земле ты или в подземном мире? Может, Дакр заковал тебя в цепи в самом сердце планеты, так глубоко в своих владениях, что у меня нет ни малейшего шанса отыскать тебя?

Если бы я только не отпустила твою руку в тот день! Я должна была остаться с тобой, когда мы помогали солдатам на холме. Я должна была догадаться, что рядом был не ты, а мой брат. Если бы я сделала хоть что-то из этого, сейчас мы бы были вместе.

Входная дверь открылась.

Айрис затаила дыхание и прекратила печатать. Но она узнала шаги Фореста, поспешно поднялась с пола и вышла из спальни, чтобы встретить брата.

Он стряхивал капли дождя с плаща и ботинок. Вечерело, а Айрис даже не знала, куда он ходил. Она словно отрывала корку с полузажившей раны. Когда мама возвращалась домой поздно ночью, Айрис точно так же волновалась за нее, но ничего не делала.

Еще одно сожаление.

Форест шмыгнул носом и замер, а потом повернулся к Айрис. Его лицо блестело от дождя.

– Ты что, сигары курила? – спросил он, не в силах скрыть изумления.

Айрис поморщилась. Надо было лучше проветрить квартиру.

– Нет.

– Значит, тут кто-то был? Кто? С тобой все хорошо?

– Да. То есть нет. – Она потерла бровь. Что сказать Форесту? – Заходил мой свекор. Спрашивал о Романе. О том, где он сейчас.

Форест тяжело вздохнул. Заперев дверь, он подошел к кухонному столу и поставил на него бумажный пакет – судя по запаху, ужин.

– И что ты ему сказала? – настороженно спросил он.

– Что Романа нет в Оуте. О Дакре я ничего не говорила.

Форест достал два сэндвича, завернутых в газету. Айрис видела, как брат стиснул зубы, словно обдумывал, что сказать.

– Вот, поешь, – наконец произнес он и выдвинул стул. – Взял твой любимый.

Айрис села за стол напротив брата и развернула сэндвич. И правда ее любимый – ржаной хлеб с индейкой и красным луком. На сердце у нее потеплело, пока взгляд не упал на кусочек маринованного огурца на хлебе. Она с трудом проглотила подкативший к горлу комок. Снова нахлынули воспоминания о Романе, о том дне, когда они сидели на скамейке в парке и она впервые разглядела, какой он на самом деле.

Ужинали они в тишине. Айрис обнаружила, что брат вообще стал очень молчаливым. Собственно, они оба теперь часто молчали, погружаясь в свои мысли. Она даже удивилась, когда Форест резко нарушил эту неловкую тишину.

– Прости, что меня не было дома, когда ты пришла. – Он помолчал и смахнул крошки с рубашки. – Был на собеседовании, пытался найти работу.

Айрис удивленно вскинула брови.

– Форест, это же прекрасно. Хочешь вернуться в часовую мастерскую?

– Нет. – Он покачал головой. – Там будут задавать много вопросов. В мастерской знают, что я ушел добровольцем на фронт, и я не хочу объяснять, что потом случилось.

Айрис все понимала. Но при этом ей не хотелось, чтобы брат скрывался и начинал все с чистого листа только потому, что Дакр вцепился в него и манипулировал, словно марионеткой.

Она хотела это сказать, но передумала.

Форест посмотрел на нее.

– Что такое?

– Ничего. Просто… горжусь тобой.

Лицо Фореста исказилось, словно он старался не заплакать, и Айрис поспешила легонько его пожурить:

– Но ты в следующий раз оставляй записку, что скоро придешь. Чтобы я не волновалась. Я сегодня пришла с работы пораньше… Хелена дала нам с Этти выходной, и…

– С чего это она дала вам выходной? – перебил Форест, предчувствуя надвигающуюся бурю.

Айрис прикусила язык. «Что ж, – подумала она. – Нет смысла оттягивать неизбежное».

– Айрис?

– Хелена попросила нас с Этти вернуться на фронт.

– Ну еще бы. – Форест положил сэндвич. – Ты всего две недели как дома, а она снова отправляет тебя на войну!

– Это моя работа, Форест.

– Ты моя сестра! Моя младшая сестренка, которую я должен был защищать! – Он провел рукой по мокрым волосам, сжав губы в тонкую линию. – Зря я бросил вас с мамой. Нужно было остаться дома, тогда бы ничего этого не случилось!

«Этого».

Фореста ранили, и Дакр исцелил его, чтобы он сражался на стороне врага. Мама запила и попала под трамвай, когда возвращалась домой пьяная. Айрис ушла на фронт военным корреспондентом, и во время обстрела ее едва не разорвало на куски взрывом гранаты.

Все так безнадежно запуталось, и одна нить переплеталась с другой.

– Зачем ты уходил? – спросила Айрис так тихо, что Форест мог и не услышать.

Отчасти она уже знала ответ: брат записался в армию, потому что однажды, возвращаясь домой с работы, услышал, как Энва играла на арфе. Ее песня донесла до него правду о войне и пронзила в самое сердце. Слушая ее, Форест видел перед собой окопы, словно сам был там. Видел, как Дакр оставлял за собой разрушения, уничтожая деревни. Видел дым, кровь и пепел, падающий как снег.

– Ты имеешь в виду, за что я сражался? – уточнил он.

Айрис кивнула.

Форест молчал, покусывая заусенец.

– Я сражался за нас, – наконец ответил он. – За твое будущее. И за мое. За людей на западе, которым нужна была помощь. Не за Энву. Она ни разу не появилась на поле сражения. Заставила записаться на фронт и ни разу не повела нас в бой.

– И я пишу ради того же, – сказала Айрис. – Зная об этом… ты все равно попытаешься удержать меня дома?

Форест вздохнул. Вид у него был измученный. Он потрогал живот. Айрис знала, что он коснулся шрама.

Болят ли его старые раны? В него попали три пули, две из которых задели жизненно важные органы.

«Он должен был погибнуть, – подумала Айрис, чувствуя озноб. – Я не знаю, благодарить ли мне Дакра за то, что спас Фореста, или проклинать за то, что обрек жить с этими болезненными шрамами?»

– Твои раны, Форест, – произнесла Айрис, поднимаясь из-за стола.

Она хотела облегчить его страдания, но не знала, что делать. Правда, Форест вообще не хотел, чтобы она знала о его шрамах.

– Все нормально. – Он откусил сэндвич, но лицо его побледнело. – Айрис, сядь и поешь.

– Ты не думал сходить к врачу? – предложила она. – Лишним не будет.

– Мне не нужен врач.

Айрис снова опустилась на стул. Эти две недели она старалась не давить на Фореста и придерживала большую часть вопросов при себе. Но теперь она собирается уехать, даст Форест ей добро или нет. Она отправится к Дакру – к Роману, – и ей нужно знать больше.

– Но шрамы все время болят? – спросила она.

– Нет. Не беспокойся обо мне.

Айрис ему не поверила. Она знала, что он часто себя плохо чувствует, и эта мысль причиняла ей боль.

– Форест, давай сходим к врачу вместе?

– И что мы ему скажем? Как объясним, что я выжил при таких смертельных ранениях? Как исцелился, когда должен был умереть?

Айрис отвернулась, чтобы скрыть подступившие слезы.

Форест замолчал. Его лицо вспыхнуло, словно ему стало стыдно за эту вспышку гнева.

– Посмотри на меня, Цветочек, – прошептал он.

Прикусив щеку, она подняла на него взгляд.

– Я знаю, что ты думаешь о Романе. – Он сменил тему разговора так резко, что удивил ее. – Знаю, что беспокоишься о нем. Но очень вероятно, что он у Дакра. Дакр исцеляет его раны, разрывает все его старые связи – с семьей, с жизнью в Оуте, с мечтами. С тобой. Со всем, что помешает Роману служить Дакру и что может побудить его сбежать, как это сделал я.

Айрис заморгала. По щеке покатилась слеза, и девушка поспешно смахнула ее, взглянув на шею брата. Он так и носил мамин медальон. Именно этот медальон придал ему сил и помог вырваться из хватки Дакра.

– Хочешь сказать, что Китт не вспомнит меня?

– Да.

У Айрис внутри все сжалось. Дышать стало больно, и она потерла ключицу.

– Я думаю, он не забудет.

– Слушай меня. – Форест наклонился к ней через стол. – Я знаю об этом больше тебя. Я знаю…

– Сколько можно это повторять?! – воскликнула она, не в силах сдержаться. – Говоришь, что больше знаешь, но ничего не рассказываешь. Только какие-то обрывки. Если бы ты просто был откровенен со мной – все без утайки рассказал, – тогда, может, я бы поняла!

Форест молчал, но взгляд не отводил. Гнев Айрис был подобен вспышке, яркой, но недолгой. Она ненавидела ссориться с ним. Она осела на стуле, словно у нее не осталось сил.

– Я не хочу, чтобы ты возвращалась на фронт, – наконец сказал Форест. – Там слишком опасно. Ты ничем не поможешь Роману. Лучше останься дома, в безопасности, как он бы того хотел. Он не вспомнит тебя – а если и вспомнит, то очень нескоро.

Брат завернул в газету остатки сэндвича и выбросил в мусорное ведро. Разговор был окончен.

Форест ушел в спальню мамы, которую занял по возвращении домой. Дверь он прикрыл тихо, но Айрис все равно вздрогнула. Она завернула остатки сэндвича и положила в холодильник, а затем пошла в свою комнату. Посмотрела на печатную машинку, стоявшую на полу так, как она ее оставила, с повисшим на валике листом бумаги. На недописанное письмо Роману.

Айрис не знала, зачем она пишет ему. Машинка была самая обычная; магическая связь между ней и Романом разорвалась. Однако она все же вытащила лист бумаги и сложила его. Просунула под дверцу платяного шкафа и подождала.

Когда она открыла дверь, все оказалось, как она и ожидала. Письмо лежало в тени на полу.

* * *

Айрис проснулась посреди ночи от звуков музыки.

Дрожа, она села в постели и прислушалась. Одинокая скрипка играла негромко, но пронзительно, возвышаясь до крещендо. Под дверью спальни мерцал свет, разгоняя темноту, и чуть пахло дымом. Происходящее показалось ей знакомым, словно Айрис уже проживала эти минуты. Она выскользнула из кровати, привлеченная музыкой и едва уловимым ощущением уюта.

К своему изумлению, в гостиной она увидела маму.

Эстер сидела на диване, закутавшись в любимый фиолетовый плащ и положив босые ноги на кофейный столик. Ее голова была откинута, глаза закрыты; между пальцами тлела сигарета. Темные ресницы выделялись на бледном лице. Она слушала музыку и выглядела умиротворенной.

Айрис с усилием сглотнула. А когда заговорила, голос у нее дрожал.

– Мам?

Эстер распахнула глаза и с улыбкой посмотрела на Айрис сквозь клубы дыма.

– Привет, дорогая. Посидишь со мной?

Айрис кивнула и села рядом с мамой на диван. В голове стоял туман и смятение. Ей нужно было что-то вспомнить, но она не могла понять, что именно. Видимо, она сильно хмурилась, потому что Эстер взяла ее за руку.

– Отпусти все мысли, Айрис, – сказала она. – И просто слушай музыку.

Напряжение в плечах ослабло, и Айрис позволила мелодии струиться сквозь нее. Она даже не осознавала, насколько ей не хватало музыки, как скучна была жизнь без звука струн.

– Но мы же нарушаем закон канцлера? – спросила Айрис. – Когда слушаем струнные инструменты?

Эстер затянулась сигаретой; в тусклом свете ее глаза горели, словно угольки.

– Думаешь, такая прекрасная музыка может быть незаконной?

– Нет, мам, но я подумала…

– Просто слушай, – прошептала Эстер. – Вслушайся в мелодию, дорогая.

Айрис оглядела комнату и заметила на буфете радио бабушки. Музыка лилась из маленького динамика так отчетливо, словно скрипач стоял в гостиной. Увидев радиоприемник, Айрис радостно подскочила.

– Я думала, мы потеряли его насовсем. – Она дотронулась до ручки регулятора.

Ее пальцы прошли сквозь аппарат. Она изумленно смотрела, как радио превратилось в лужицу серебристого, коричневого и золотистого оттенков. Музыка стала нестройной, смычок заскрежетал по чересчур туго натянутым струнам. С широко распахнутыми глазами Айрис обернулась и увидела, что Эстер начала исчезать.

– Мама, постой! – Она кинулась к ней. – Мам!

От Эстер осталось лишь фиолетовое пятно, сотканное из дыма и пепла. Айрис снова закричала, пытаясь удержать мать:

– Не уходи! Не бросай меня!

Голос надломился из-за рыданий. Казалось, что в груди у нее разверзся целый океан и легкие тонут в соленой воде. Она охнула, когда теплая рука на плече внезапно, словно якорь, потянула ее на поверхность.

– Айрис, проснись, – прозвучал глубокий голос. – Это всего лишь сон.

Она испуганно открыла глаза. Поморгала от яркого серого света и увидела Фореста, сидящего на краю кровати.

– Это всего лишь сон, – повторил брат, хотя выглядел не менее потрясенным. – Все хорошо.

Айрис сдавленно всхлипнула. Сердце бешено колотилось, но она кивнула, медленно приходя в себя. Однако образ Эстер не выходил у нее из головы, будто выжженный на веках. Она вдруг поняла, что впервые за две недели увидела сон.

– Форест, который час?

– Полдевятого.

– Черт! – Айрис резко подскочила. – Я опаздываю на работу.

– Не спеши. – Форест убрал руку с ее плеча. – И когда ты начала ругаться?

«Когда ты ушел на войну», – подумала она, но вслух не сказала, ведь правдой это было лишь отчасти. Нельзя винить брата за слова, слетающие с ее губ.

– Оденься по погоде. – Форест поднялся с кровати и бросил на нее многозначительный взгляд. – На улице гроза.

Айрис посмотрела в окно. По стеклу стекали капли дождя, и она поняла, что проспала потому, что было пасмурно. Она быстро натянула льняное платье на пуговицах и зашнуровала армейские ботинки. Делать прическу времени не было, и она просто на ходу пальцами расчесала узлы в волосах. Схватив сумочку, плащ и пишущую машинку, надежно спрятанную в черном футляре, она выбежала из спальни.

Форест стоял у входной двери с чашкой чая и печеньем.

– Проводить тебя? – спросил он.

– Не нужно. Я на трамвае поеду, – ответила она и удивилась, когда он протянул ей чай и печенье.

– Это чтобы поддержать силы.

Таким образом он извинялся за вчерашнее.

Айрис улыбнулась. Почти как в старые добрые времена. Одним глотком она осушила чуть теплый чай, отдала брату чашку и взяла печенье. Форест открыл ей дверь.

– Буду дома к половине шестого, – сказала она и вышла, вдохнув влажный утренний воздух.

Форест кивнул, но все так же стоял в дверях с обеспокоенным видом. Айрис чувствовала, как он смотрел ей вслед, пока она спускалась по скользким ступенькам.

Она съела печенье прежде, чем то успело размякнуть под дождем, и помчалась к трамвайной остановке. В вагоне было не протолкнуться, люди укрывались от непогоды по пути на работу. Айрис стояла в конце и не сразу поняла, насколько было тихо. Никто не разговаривал и не смеялся, как обычно бывало в трамвае. Настроение было странным, неспокойным – наверное, из-за погоды, – но неуютное чувство преследовало ее до самой работы.

Айрис остановилась на тротуаре перед зданием «Трибуны», увидев надпись, написанную над дверьми. Яркая, словно кровь, краска стекала по кирпичам.

Где же ты, Энва?

Айрис вздрогнула и вошла в здание и только тогда ощутила всю тяжесть этих слов. Видимо, кто-то написал их ночью, ведь вчера надписи не было. Кто оставляет эти послания? В самом ли деле он хочет уложить Энву в могилу, мертвую или спящую? Может, этот незнакомец потерял на войне кого-то близкого? Может, ему надоело сражаться ради богов?

Айрис не винила незнакомца. Каждый день она испытывала противоречивые чувства, думая о том, что случилось с братом. И все из-за того, что Дакр пробудился, а Энва поведала правду о войне. Айрис ощущала ярость, печаль, гордость. И опустошение.

Она тоже задавалась вопросом: а где сейчас Небесная богиня? Почему Энва прячется? Неужели ее и правда пугают смертные, желающие ей гибели?

«Где же ты, Энва?»

Хотя кроваво-алая надпись встревожила Айрис, она ожидала, что «Трибуна» будет гудеть как улей. Ожидала, что редакторы будут печатать на машинках, что будет поминутно звонить телефон, а помощники – бегать туда-сюда с сообщениями. И что Этти будет работать над новой статьей, выпив уже три чашки чая.

Однако и редакция встретила Айрис мрачной тишиной.

Никто не шевелился, словно все превратились в изваяния, лишь дым, поднимавшийся от сигарет и пепельниц, струился сквозь тени. Айрис шагнула в скованное тишиной помещение, и дыхание сбилось от тревоги. Хелена стояла посреди редакции и читала газету. Рядом с ней стояла Этти, прикрывая рот ладонью.

– В чем дело? – спросила Айрис. – Что-то случилось?

Множество глаз уставились на нее, поблескивая в свете ламп. Одни смотрели с жалостью и состраданием, другие – с настороженностью. Однако Айрис смотрела на Хелену. Та опустила газету и встретилась с ней взглядом.

– Мне так жаль, малыш, – произнесла Хелена.

«Жаль чего?» – хотела спросить Айрис, но слова застряли в горле, когда начальница протянула ей газету.

Айрис поставила пишущую машинку и взяла газету. Хелена читала статью на первой полосе.

«Вестник Оута», где когда-то работала Айрис. Так странно было держать эту газету в подвале «Печатной трибуны». Это снова показалось ей сном, пока она не увидела статью, так сильно поразившую Хелену.

Заголовок был напечатан жирным черным шрифтом – заголовок, который Айрис никак не ожидала увидеть.

ДАКР СПАСАЕТ СОТНИ РАНЕНЫХ В АВАЛОН-БЛАФФЕ

от РОМАНА К. КИТТА

Айрис уставилась на его имя, напечатанное в газете. Имя, которое она уже не чаяла снова увидеть в заголовке.

Китт жив!

Но радость схлынула, когда она начала читать статью Романа. Ее пробил озноб. По телу побежали мурашки, лицо вспыхнуло. Фразы пришлось перечитывать по несколько раз, чтобы вникнуть в смысл.

У каждой истории две стороны. Вероятно, вы знаете одну, рассказанную с точки зрения богини, которая втягивала ваших невинных детей в кровопролитную войну. Но, возможно, вы захотите услышать и другую сторону? Ту, в которой ваши дети будут исцелены, а не ранены. Ту, в которой ваша земля возродится. Историю, не сведенную к музейным экспонатам и историческим фолиантам, к которым многие из нас даже не прикоснутся, но историю, которая еще пишется. Прямо сейчас, пока вы держите эту газету и читаете мою статью.

Ведь сейчас я на передовой, в безопасности среди войск Дакра. И я могу рассказать то, что вы жаждете узнать, с другой стороны.

– Нет, – прошептала Айрис. К горлу подступала желчь, обжигая грудь огнем.

– Мне жаль, Айрис, – повторила Хелена, и огонек в ее глазах потух. – Роман нас предал.

4 Лед и паучий шелк

Роман уставился на пишущую машинку и чистый лист бумаги. Он сидел за письменным столом у окна, за которым золотилось поле. День клонился к вечеру. Скоро наступит ночь, звезды словно булавки пронзят небо, а он зажжет свечи и примется за работу при свете их пламени, потому что в темноте писать легче.

Начать статью всегда было для него самым трудным. Писать больно, не писать – тоже больно.

Досада казалась знакомой. Вероятно, в прошлом он проводил долгие часы, глядя на чистый лист бумаги и решая, какие слова написать. И хотя после его пробуждения прошел не один день, он не мог вспомнить прошлое в подробностях. Сжав пальцы, он подумал о том, что сказал Дакр.

«Доверяй лишь тому, что видишь».

Бога провалы в его памяти не беспокоили. Роману было трудно вспомнить, что происходило до того, как он очнулся внизу, будто из тумана сознания выросли горы и заслонили целые годы его жизни.

– Потребуется время, – сказал Дакр, – но ты вспомнишь то, что важно. И обретешь свое место здесь.

* * *

Впервые придя в себя в подземном мире, Роман ловил ртом воздух, словно это был его первый вдох. Открыв глаза, он увидел неровное пламя и белые мраморные стены, ощутил, что лежит на твердом каменном ложе. Он понял, что оказался где-то в другом месте – волшебном месте, где никогда не бывал прежде.

А еще он был наг.

Со стоном он приподнялся и оглядел необычное помещение.

Оно было странной формы, полностью высеченное в скале, с девятью стенами, белоснежными с голубыми прожилками, сияющими как грани бриллианта. На потолке сверкали крохотные золотистые крапинки, и если прищуриться, он напоминал ночное небо. В железных скобах горели четыре факела; их пламя было единственным источником света.

Вздрогнув, Роман соскользнул с твердого стола, на котором лежал, и его босые ноги коснулись гладкого камня. Он обошел комнату в поисках двери, но ничего не обнаружил. Отбросив нарастающий ужас, он снова обошел комнату, ощупывая каменные грани.

– Эй? – позвал он хриплым со сна голосом. – Есть кто-нибудь?

Ответа не последовало. Он слышал только свое дыхание.

Роман не помнил, как попал сюда и сколько времени его здесь держали. Содрогнувшись, он остановился и посмотрел на себя, на бледное в свете пламени тело, словно пытаясь найти ответы на своей коже.

К своему изумлению, кое-что он нашел.

Нахмурившись, Роман наклонился и осмотрел шрамы на правой ноге. Их было так много – одни длинные и рваные, другие маленькие и ровные. Он изучал их, словно это были дороги на карте, потом с силой надавил на них, надеясь, что боль поможет что-нибудь вспомнить.

Боли Роман не ощутил, но краем глаза заметил какую-то вспышку. Он вскинул голову и понял: сверкнуло не в комнате. То был проблеск из памяти. Солнечный свет и дым, артиллерийский грохот. Земля дрожала, ветер пах горячим металлом и кровью. Боль была такой острой, что перехватило дыхание, и он рухнул на пол.

Там он был не один. Кто-то держал его за руку.

Убрав пальцы со шрамов, Роман поднес ладонь к лицу и заметил вмятинку на левом мизинце. Видимо, когда-то он носил кольцо. Он прикоснулся к следу от украшения.

Больше он ничего не вспомнил. Не было ни ярких вспышек, ни обрывков прошлого.

Он сжал руку в кулак – так крепко, что пальцы побелели.

«Я умер?»

Словно в ответ, внезапно его захлестнула боль. Голова так раскалывалась, что Роман растянулся на каменном полу. Он закричал, прижимая колени к груди. Голову будто резали ножом, туда-сюда, вскрывая то, что внутри.

Боль была такой острой, что он потерял сознание.

Какое-то время спустя он снова очнулся. Перед глазами все расплывалось.

На полу стоял поднос с едой: тарелка горячего рагу, ломоть черного хлеба, кувшин с водой и небольшая деревянная чашка. Рядом лежали одежда и кожаные ботинки.

Роман подполз к подношению. Он был так голоден и опустошен, что не задумываясь проглотил еду и выпил воду. Однако, развернув одежду, он замер.

Комбинезон. И снова его охватило чувство узнавания. Одежда была темно-красного цвета, а на левом нагрудном кармане белыми нитками вышита надпись: «КОРРЕСПОНДЕНТ ПОДЗЕМНОГО МИРА».

Роман натянул комбинезон, не обращая внимания на охватившее его беспокойство.

Застегнув последнюю пуговицу, он наконец согрелся. От тела теперь исходило тепло, словно он проглотил солнечный свет. Роман быстро надел носки и ботинки.

Спустя несколько мгновений звенящую тишину нарушил какой-то звук.

Роман обернулся. В стене открылся проход – дверь, которую он так и не сумел найти.

В комнату вошел молодой человек в светло-коричневой униформе – на вид его ровесник, может, на пару лет старше. У него была светлая кожа и короткие светлые волосы. Незнакомец хмурился, сжимая губы в тонкую линию, словно нечасто улыбался.

– Кто вы? – осипшим голосом спросил Роман.

– Лейтенант Грегори Шейн. А тебя как зовут?

Роман застыл. Как его зовут? Он отчаянно соображал и не мог вспомнить.

Должно быть, ужас отразился на его лице, потому что лейтенант сказал:

– Не волнуйся. Память вернется. Не напрягайся.

– Сколько я уже здесь?

– Пару дней. Ты выздоравливал.

– От чего?

– Он сам все расскажет. Иди за мной.

Шейн пошел к выходу, и Роману ничего не оставалось, кроме как следовать за ним, пока дверь не исчезла и не превратилась снова в гладкую стену.

Ширины коридоров было достаточно, чтобы двое спокойно могли идти рядом, а высота позволяла Роману даже при его росте не пригибаться. Стены оказались такими же, как в его комнате, – холодными, гладкими, белыми с мерцающими голубыми прожилками. Через каждые десять шагов висели факелы. В коридорах стояла гробовая тишина, но когда они дошли до развилки, послышался отдаленный стук.

Роман замедлил шаг, вглядываясь в тени правого коридора. Звуки были как в кузнице. Удары молота о наковальню сопровождались криками и лязгом механизмов. Внезапно воздух потеплел; повеяло запахом металла.

– Не останавливайся, – бросил лейтенант.

Роман пошел дальше, однако ему не терпелось узнать, где он и почему очутился под землей. Они миновали еще два коридора, в одном из которых воняло гнилью и разложением. Другой был завален обломками и затянут паутиной, будто когда-то здесь обрушился потолок.

Шейн заметил, как Роман осматривается и замедляет шаги на каждой развилке. Лейтенант остановился, вынул из кармана повязку и завязал Роману глаза.

– Просто мера предосторожности, – сказал он, беря своего спутника под локоть. – За мной.

Роман прикусил губу. Его охватило беспокойство, а дыхание стало прерывистым. Кажется, они еще пару раз свернули. Когда Шейн велел вытянуть руки и дотронуться до стены, Китт обнаружил, что у него вспотели ладони.

– Мы у подножия лестницы, – пояснил лейтенант. – Лестница крутая, ступенек двадцать пять. Иди осторожно.

Роман начал медленно подниматься. Когда воздух наконец потеплел, его ноги уже горели от усилий. Со щелчком открылась дверь.

Сквозь повязку просочился солнечный свет. Лицо обдало порывом свежего воздуха, пропитанного весенним теплом. Верхний мир приветствовал его ароматами мокрой земли – наверное, недавно прошел дождь. Деревянный пол под ногами скрипел, как в старом доме. Роман едва не споткнулся о край ковра и раскинул руки, чтобы не упасть.

– Подожди здесь, – велел Шейн, закрыв дверь. – Стой на месте.

Роман кивнул; во рту у него пересохло. Слушая, как удаляются тяжелые шаги Шейна, он понял, что комната заставлена мебелью, потому что не было никакого эха, лишь где-то слева мерно тикали часы.

Послышался разговор, приглушенный стенами. Это был монотонный голос Шейна, и Роман осмелился сделать несколько шагов вперед, пытаясь разобрать слова.

– Он очнулся, господин. Я привел его. Он ждет в соседней комнате.

Тишина. Потом раздался незнакомый глубокий баритон – томный и бархатистый, от которого у Романа по спине пробежал холодок.

– Я же велел тебе не приводить его сюда, лейтенант.

– Дело в его памяти, господин. Он даже не помнит своего имени. Я думал, поможет…

– Если он увидит это место?

– Да, господин. У нас мало времени, и мы могли бы воспользоваться его…

– Хорошо. Приведи его.

Роман отступил на шаг, сердце гулко стучало в ушах. Ему хотелось сорвать повязку с глаз и убежать отсюда подальше, однако он промедлил слишком долго. Шейн вернулся в комнату. Роман поморщился, когда лейтенант развязал ему глаза, и огляделся.

Комната была небольшой, но уютной: написанная маслом картина над камином, мебель из вишневого дерева с зелеными бархатными подушками и мягким покрывалом. На высоких окнах – занавески в цветочек. Окна были открыты, впуская свежий воздух. «Гостиная», – догадался Роман и взглянул на дверь, через которую они пришли.

Деревянная дверь была совершенно непримечательная. Белая краска облупилась, замочная скважина у медной ручки проржавела. Роман предположил, что это был платяной шкаф. Только они почему-то вышли через него из подземелья.

– Ты сейчас встретишься с главнокомандующим Дакром, – сказал Шейн. – Иди за мной.

– Дакром? – прошептал Роман.

Имя огнем поднялось к горлу и обожгло язык. Он увидел себя в кожаных подтяжках, идеально выглаженных брюках и рубашке на пуговицах. Он стоял на углу улицы и читал газету с этим именем в заголовке.

– Идем, – повторил Шейн.

Роман вышел в прихожую и сразу заметил двух вооруженных солдат у двери. Их взгляды были холодны и пронзительны, а лица – словно у статуй. Роман отвернулся и прошел по коридору, Шейн следовал за ним по пятам.

Пол местами казался неровным. На стенах по обоям ползли огромные трещины, будто дом пережил страшную бурю. Войдя в просторную кухню и увидев стол, стропила над головой, увешанные травами и медными кастрюлями, и двойные двери с треснувшим стеклом, Роман ощутил в груди острую боль.

Он уже бывал здесь, совершенно точно.

Его взгляд приковали две пишущие машинки, стоявшие рядом на столе, почти одинаковые. Их клавиши блестели на солнце.

– Кажется, тебе знакома одна из этих печатных машинок?

Роман повернул голову налево. У стола стоял высокий широкоплечий мужчина с длинными светлыми волосами, которые касались ворота безупречно выглаженной формы светло-коричневого цвета. Странно, что Роман совершенно не замечал его, пока тот не заговорил, но теперь не мог отвести от него взгляда.

Похоже, незнакомец был немолод, хотя определить его возраст было трудно. В нем сквозило что-то неподвластное времени – он выглядел представительно, но не было ни морщин в уголках глаз, ни седины в волосах. Лицо было угловатым, резко очерченным, глаза – ярко-голубыми.

Роман никогда не встречал его прежде, и все же в этом мужчине было что-то знакомое. Так и в самом доме, и в пишущих машинках, словно Китт уже видел все это в снах. Возможно, такое впечатление возникало потому, что незнакомец смотрел на него так, словно знал его. Эта мысль была неприятной – будто Роман провел рукой по шерстяному шарфу, а потом дотронулся до выключателя. Как статическое электричество при прикосновении к металлу, вызывающее удар током до самых костей.

Он никогда и помыслить не мог, что однажды будет стоять лицом к лицу с богом. Все божества были побеждены. Погребенные, они спали, и их силы тоже. Они не должны были пробудиться и снова ходить среди смертных. Роман внутренне содрогнулся, когда обрывки воспоминаний начали возвращаться. Вздох, шепот.

Трепет.

Дакр улыбнулся, словно прочитав его мысли.

Бог протянул изящную руку, указывая на пишущие машинки.

Роман поморгал, вспоминая вопрос.

– Да, сэр. Машинки кажутся мне знакомыми.

– И которая из них твоя?

Роман подошел к столу, всмотрелся в печатные машинки, но по одному лишь их виду не мог понять, какая принадлежала ему. Казалось, обе были для него важны, и это сбивало с толку.

– Потрогай их, – мягко произнес Дакр. – Это помогает вернуть воспоминания после исцеления.

Роман вытянул руку, пальцы дрожали. Щеки вспыхнули. Ему было стыдно, что он предстал перед богом таким слабым и хрупким. Он даже имени своего не помнил. Стоило нажать на клавишу «пробел» на стоявшей слева пишущей машинке, бешеный стук сердца вдруг унялся.

«Вот эта, – подумал он. – Это моя».

И снова была вспышка на периферии зрения. На этот раз он точно знал, что это происходило в его воображении. Так возвращалась память. Он вспомнил, как сидел за столом в своей спальне и печатал на этой самой пишущей машинке. Работал при свете лампы до поздней ночи, а рядом лежали книги и стояли чашки с остывшим кофе. Иногда отец стучал в дверь и говорил: «Роман, ложись спать! Слова никуда не убегут. Завтра допишешь».

Роман убрал руку с пробела, и его имя отозвалось эхом в памяти. Он с любопытством взглянул на другую пишущую машинку, провел пальцами по клавишам, ожидая, что вспомнится еще что-то.

Но перед глазами не возникло ни света, ни образов, за которые можно было ухватиться. Поначалу казалось, что вообще ничего не было, кроме прохладной и глубокой тишины. По темной глади озера пробежала рябь. Но затем Роман почувствовал, что его потянули. Откуда-то из глубин его души возникла невидимая нить, спрятанная между ребер. Он не видел ее, но чувствовал.

Кровь вскипела в жилах.

Он почувствовал легкий аромат лаванды, чье-то теплое прикосновение. Удовольствие и беспокойство, желание и страх, от которых ломило в костях, были тесно сплетены воедино.

Китт стиснул зубы, изо всех сил сдерживая нахлынувшие чувства. Но когда он убрал руку, сердце колотилось бешено и жадно.

– Какая из них твоя, корреспондент? – спросил Дакр, но голос изменился и звучал уже не так дружелюбно.

Роман уловил нотку раздражения в его тоне. Наверное, это была какая-то проверка. Было лишь два варианта ответа – правильный и нет. Роман колебался, разрываясь между пишущей машинкой, позволившей вспомнить его имя, и той, которая напомнила ему, что он живой.

– Эта, – ответил он и указал на машинку слева. Ту, что всколыхнула воспоминания. – Думаю, это моя.

Дакр кивнул кому-то за его спиной. К столу подошел Шейн, о котором Роман совершенно позабыл.

– Отнеси нужную машинку в комнату нашего корреспондента, – велел Дакр. – Другую уничтожь.

– Слушаюсь, господин, – ответил Шейн, склонив голову.

Роман вздрогнул. Он хотел возразить – он не желал, чтобы другую машинку уничтожали, – но не смог найти в себе ни смелости, ни нужных слов, чтобы переубедить Дакра. В голове как будто стояла глыба льда, готовая разлететься на мириады осколков, и бог, вероятно, об этом знал.

– Иди за мной, корреспондент, – сказал Дакр. – Хочу тебе кое-что показать.

* * *

Роман прошел вслед за Дакром через задние двери в заросший сорняками огород. Земля была сырой, а между овощными грядками блестели лужи после дождя. Но в ясном небе светило солнце, а западный ветер рассеивал облака.

Через железные ворота они вышли на разбитую мощеную дорогу, пересекли ее и оказались посреди поля.