Блистательные годы. Гран-Канария E-Book

Арчибальд Кронин

• Herausgeber: Иностранка
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Иностранная литература. Большие книги
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 708

Beschreibung

Арчибальд Джозеф Кронин (1896–1981) родился в Шотландии, окончил Университет Глазго, работал врачом в Южном Уэльсе и Лондоне. Но его истинным призванием стала литература, которой он посвятил себя после оглушительного успеха своего первого романа «Замок Броуди». Из других книг А. Кронина наиболее известны «Звезды смотрят вниз», «Цитадель», «Юные годы», «Путь Шеннона», «Ключи Царства», «Памятник крестоносцу», «Три любви». Самые яркие романы принадлежат к числу бестселлеров, разошедшихся огромными тиражами по всему миру; по мотивам произведений Кронина создано более 30 экранизаций. Но нельзя сказать, что, оставив врачебную практику, Арчибальд Кронин навсегда распрощался с медициной. Эта профессия, связанные с ней проблемы и вызовы времени всегда будили творческое воображение писателя, поэтому главным героем его книг часто становился талантливый и целеустремленный врач — тот, кому автор мог передать свои идеи, взгляды, искания. Одержим любимой работой Дункан Стирлинг, герой повести «Блистательные годы». Несмотря на искалеченную руку, он полон решимости добиться мировой славы на медицинском поприще. Мечтает об этом и Харви Лейт («Гран-Канария»). Одаренный врач и исследователь, уверенный, что его открытие совершит переворот в науке, он терпит жестокую неудачу и отправляется на Канарские острова, чтобы начать все с нуля... В небольшой повести «Местный доктор» рассказана романтическая и захватывающая история врача Роберта Мюррея и медсестры Мэри, прибывших на отдаленный карибский остров накануне зловещих событий... Впервые на русском!

Leseprobe

Содержание

Блистательные годы

Местный доктор

Гран-Канария

A. J. CroninTHE VALOROUS YEARSCopyright © 1940 by A. J. CroninTHE NATIVE DOCTORCopyright © 1960 by A. J. CroninGRAND CANARYCopyright © 1933 by A. J. CroninAll rights reserved

Перевод с английского Игоря Куберского, Эвелины Несимовой

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Валерия Гореликова

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Кронин А.Блистательные годы. Гран-Канария : повести, роман / Арчибальд Кронин ; пер. с англ. И. Куберского, Э. Несимовой. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2023. — (Иностранная литература. Большие книги).

ISBN 978-5-389-23480-2

16+

Арчибальд Джозеф Кронин (1896–1981) родился в Шотландии, окончил Университет Глазго, работал врачом в Южном Уэльсе и Лондоне. Но его истинным призванием стала литература, которой он посвятил себя после оглушительного успеха своего первого романа «Замок Броуди». Из других книг А. Кронина наиболее известны «Звезды смотрят вниз», «Цитадель», «Юные годы», «Путь Шеннона», «Ключи Царства», «Памятник крестоносцу», «Три любви». Самые яркие романы принадлежат к числу бестселлеров, разошедшихся огромными тиражами по всему миру; по мотивам произведений Кронина создано более 30 экранизаций.

Но нельзя сказать, что, оставив врачебную практику, Арчибальд Кронин навсегда распрощался с медициной. Эта профессия, связанные с ней проблемы и вызовы времени всегда будили творческое воображение писателя, поэтому главным героем его книг часто становился талантливый и целеустремленный врач — тот, кому автор мог передать свои идеи, взгляды, искания.

Одержим любимой работой Дункан Стирлинг, герой повести «Блистательные годы». Несмотря на искалеченную руку, он полон решимости добиться мировой славы на медицинском поприще. Мечтает об этом и Харви Лейт («Гран-Канария»). Одаренный врач и исследователь, уверенный, что его открытие совершит переворот в науке, он терпит жестокую неудачу и отправляется на Канарские острова, чтобы начать все с нуля... В небольшой повести «Местный доктор» рассказана романтическая и захватывающая история врача Роберта Мюррея и медсестры Мэри, прибывших на отдаленный карибский остров накануне зловещих событий...

Впервые на русском!

© И. Ю. Куберский, перевод, 2023© Э. А. Несимова, перевод, 2023© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023Издательство Иностранка®

Блистательные годы

Глава 1

Он увидел ее наверху, на склоне поляны, когда было уже слишком поздно поворачивать назад. Подхватив покрепче здоровой рукой тяжелую корзину с рыбой, он решительно зашагал вниз по течению. Но ее собаки учуяли его пса.

— Дункан! Привет, Дункан!

Оклик остановил его, и он обернулся. Она прекрасно выглядела в своей короткой твидовой юбке и грубых башмаках, ее мягкие волосы блестели в косых лучах солнца.

— Ты что это?! — Ее слова прозвучали как упрек и выговор за попытку бегства.

— Маргарет! — Он даже не стал оправдываться. — Я просто тебя не заметил.

Она вызывающе улыбнулась, положив руки на трость-сиденье и не отрывая взгляда от его странной фигуры, в потрепанной одежде, — квадратный лоб, глубоко посаженные глаза человека-одиночки.

— Доктор Овертон ловит рыбу. Я пришла встретиться с ним. Ты его не видел?

Он молча покачал головой, и она рассмеялась:

— Ты не очень-то разговорчив, Дункан, для парня, с которым я ходила в школу. Небось ты только и думаешь, что о своем новом грандиозном назначении!

Он едва удержался от того, чтобы не поморщиться, и кивнул в знак согласия:

— Да, и правда повезло.

— Ты еще не получил его, — словно поддразнивая, продолжала она. — Еще надо дождаться собрания сегодня вечером. — Помолчав, она смягчила тон. — Вот что принесет тебе удачу. Нашла, пока на холм поднималась.

И она протянула веточку раннего белого вереска.

— Спасибо, Маргарет.

Его голос дрогнул, когда он взял веточку левой рукой и сунул в карман пальто.

В этот момент снизу раздался чей-то возглас. Вверх по берегу реки, приветственно помахав удочкой, взбирался Овертон. Он приблизился. После короткого подъема на его красивом, с аккуратными чертами, лице выступила испарина.

— Ну ты и негодница, Маргарет! Целых два часа тебя ищу. Как можно было бросить своего уважаемого гостя?

Затем, словно только увидев Дункана, он кивнул ему:

— Добрый вечер, Стирлинг. Как улов?

— Ничего такого, — с мгновенно возникшей неприязнью ответил Дункан. Этот самовлюбленный выскочка, которого Дункан в школьные годы превосходил по всем предметам, по-прежнему относился к нему свысока.

— То есть совсем ничего?

Доктор Овертон заглянул в корзину Дункана и невольно воскликнул:

— Господи! Что это? Тут на пять-шесть фунтов. А у меня и на один нету.

— Хочешь форели?

— Почему бы нет! — Овертон радостно крутанулся на месте. — Я бы с удовольствием.

— Бери все, — повеселел Дункан.

— Ну, приятель, это очень щедро с твоей стороны. Ты уверен?

— Абсолютно. Я всегда могу себе наловить сколько угодно.

Как Дункан ни старался, он не смог скрыть ноток презрения в голосе, но Овертон, занятый перекладыванием крапчатой рыбы в свою корзину, не обратил на это внимания.

Затем, хохотнув, он повернулся к Маргарет:

— С удовольствием посмотрю на лицо твоего отца, когда он увидит, что я принес.

— Но, Йэн, не ты их поймал, — мягко возразила Маргарет.

— В любви и на рыбалке все средства хороши. — Он многозначительно посмотрел на нее.

Дункан переминался с ноги на ногу в промокшей обуви:

— Мне пора.

Он свистнул Расту, который лежал, свернувшись, в низком папоротнике. Когда Раст выбежал навстречу, Овертона вдруг осенило.

— Это тот самый пес? — спросил он.

— Тот самый.

— Да, ты потрудился.

Маргарет содрогнулась при воспоминании:

— После того, как на него наехал грузовик, его должно было разорвать на части!

— Так и было, — тихо ответил Дункан. — Но каким-то образом они снова срослись.

— Тебе следует специализироваться на пазлах, — усмехнулся Овертон и перевел разговор на другую тему. — Ну, я, вероятно, больше тебя не увижу. В следующий четверг я должен вернуться в университет из-за конкурса Локхарта.

— На социальные стипендии? — спросил Дункан.

— Они самые. — Овертон принял важный вид. — Головная боль для преподавателей Сент-Эндрюса! Каждую весну возишься с семьюстами претендентами на профессию врача.

— Интересно, справишься ли ты с этой головной болью!

Слова были произнесены так тихо, что горечь, стоявшая за ними, осталась незамеченной. И в следующее мгновение Дункан, глянув на Маргарет, приподнял шляпу и двинулся в обратный путь.

— Странный тип, да, Мардж? — глядя вместе с нею ему вслед, сказал Овертон.

— Ты тоже был бы странным, — улыбнулась она, — если бы у тебя было такое увечье, мой дорогой.

Всю долгую дорогу до города Дункан с тоской представлял себе, как Маргарет и Овертон вместе идут в Стинчар-Лодж, к дому отца Маргарет, полковника Скотта. Вот большой зал с пылающим камином. Слуга в темно-зеленой ливрее вносит чай. Когда появляется отец Овертона — Честный Джо Овертон, подрядчик и основатель железорудной компании, самый богатый человек в Ливенфорде, — Маргарет наполняет чашки из чайника, а молодой Овертон разносит их и хвастается своим внушительным уловом.

Йэн Овертон всегда умел произвести выгодное впечатление. Единственный сын Честного Джо, избалованный папашей, он, ощущая за спиной немалое состояние, был самоуверен и высокомерен. В его манере общения было много напускного, говорившего об отсутствии должного воспитания, что он умело скрывал под обезоруживающей улыбкой.

Дункан со стыдом вспоминал, как часто он исподтишка заглядывал в окна этого самого зала, когда много лет назад доставлял продукты в большой дом Овертонов. Он действительно учился вместе с Маргарет, но школы этих северных городков равно принимали как хорошенькую дочь землевладельца, так и сына уборщицы, калеку.

Он добрался до неказистого Ливенфорда, городка, раскинувшегося между грязным устьем реки и сталелитейным заводом по обе стороны от железнодорожной станции, и наконец свернул на убогую и узкую улочку, где все, включая запахи, говорило о нищете. Как хорошо он ее знал!

Дункан остановился у темного бокового входа, поднял щеколду на двери и вошел в свой дом. Здесь, в отличие от внешнего мира, царили чистота и покой.

Его отец сидел в своем углу в маленькой, освещенной газовой лампой комнате, на редкость трезвый. В течение последних десяти дней, в честь предстоящего великого события, Длинный Том Стирлинг мучительно соблюдал воздержание.

— Вернулся, — осторожно заметил он, держа в ладонях чашечку курительной глиняной трубки. — Мать в гостиной накрывает на стол.

Мужчины переглянулись — это была мимолетная и неуловимая искра взаимопонимания. Длинный Том Стирлинг был городским бездельником. Городским пьяницей. Тридцать лет назад это был довольно бойкий молодой человек, служивший клерком городского совета, потом школьным вахтером, потом смотрителем в Ливенфорд-холле. Теперь его длинная, худая, изможденная фигура маячила возле ступенек гостиницы «Красный лев» и у бара внутри. Уже четверть века как он нигде не работал. И все же единственный сын любил его.

— Сегодня тебя ждет откормленный теленок, — прошептал Длинный Том. — Я уже много лет не видел мать такой взбудораженной.

Дункан мрачно уставился на мерцающий огонь в камине, ясно представив себе свое будущее, где не было ни надежд на другую жизни, ни путей к спасению. Услышав внезапный шорох, он обернулся и увидел, что в дверях стоит мать и пристально смотрит на него.

— Твой синий костюм отглажен, Дункан, он на кровати у тебя наверху. И я положила чистую накрахмаленную рубашку и воротничок. Ты должен быть в лучшем виде сегодня вечером.

— В лучшем виде!

Он не мог скрыть своего гнева.

Она поджала губы, но ничего не ответила. Было странно, насколько даже молча она доминировала в комнате. Марта Стирлинг, маленькая женщина в черном поношенном платье, с бледным лицом, покрытым глубокими морщинами. Ее сцепленные под лифом руки были красными, покрытыми шрамами и узлами вен. Они красноречиво свидетельствовали о двадцати пяти годах тяжелого труда, бесконечной череде тазов и ведер мыльной воды, вымытых полов, тысячи стирок, катаний и отбеливаний белья, благодаря чему она истово, неукротимо, благочестиво поддерживала непутевого мужа и воспитывала любимого сына.

— Когда вернешься, я угощу тебя хорошим ужином. — Вместо суровых ноток в ее голосе прозвучали нежность к сыну и гордость за него. — Думаю, ты это заслужил.

Неожиданно его прорвало. Он говорил быстро, с безрассудной настойчивостью отчаяния:

— Мне трудно в этом признаваться, мама, но я должен сказать тебе — я не хочу претендовать на эту должность.

— Это почему?

Ее вопрос прозвучал, как удар хлыста.

— Потому что я ненавижу такую работу!

— Ненавидишь такую работу? — словно не веря своим ушам, повторила мать.

— Да, она мелкая и бесполезная. Это тупик. Если я соглашусь, я застряну на всю жизнь!

— Прекрати! — резко выдохнула она. — Как это грустно слышать, когда так несправедливо отзываются о должности секретаря Совета! Кем же тогда ты хочешь работать, в самом деле?

— Ты знаешь, о чем я всегда мечтал! — ответил он со всей страстью.

Лицо ее озарилось догадкой, но она не утратила самообладания. Она заговорила с жалостью, словно чтобы пробудить его от глупого ребячьего сна:

— Мой бедный Дункан! Я думала, ты навсегда выбросил эту чушь из головы. Не забывай о своем положении в жизни. Мы бедные рабочие люди. И даже если бы у нас были деньги на то, на что ты рассчитываешь... — В ее голосе прозвучало глубокое сожаление. — Я знаю, что для тебя лучше, сын мой. Все эти годы я работала и молилась, чтобы однажды ты мог занять почетное положение, которого твой отец-неудачник так и не добился. И теперь, похоже, все сбудется.

Мотнув головой, она закрыла эту тему:

— Иди наверх и переоденься, сынок. Тебе не стоит опаздывать.

Он промолчал, остановив рвущийся из него поток возражений и просьб. В конце концов, разве она не права? Чего он мог добиться, будучи ограниченным в средствах и физической форме? Он повернулся и пошел наверх.

Там, на принадлежавшем ему чердаке, он бросил взгляд на учебники, которые он так старательно, так бесплодно изучал каждый день до полуночи. Горячие жгучие слезы подступили к его глазам.

Глава 2

Сидя на жесткой скамье в приемной зала Совета, Дункан слышал обыденные голоса, и горечь в нем росла.

Какое имело значение его отчаянное, неутолимое честолюбие? Какое имели значение его собственные способности, которые он чувствовал глубоко внутри, его скрытый дар, который мотивировал каждую мысль, каждое устремление его жизни? Он знал, что обладает редким талантом. Раст, раздавленный пес, вернулся к жизни под его рукой. Однажды во время игры его одноклассник вывихнул плечо. Дункан живо вспомнил, как вправлять вывих, и несколькими движениями здоровой руки привел в чувство кричащего от боли парня.

Дверь открылась. Тодд, привратник, подал знак.

Сквозь пелену табачного дыма Дункан увидел советников за длинным дубовым столом, почувствовал, как их взгляды устремились на него. Председательствовал на Совете отец Маргарет, полковник Скотт, и его взгляд был добрым. Там сидели Троуп, владелец похоронного бюро, Леггат, адвокат, Симпсон, пастор — ничтожества из маленького городка. Но последний член Комитета ничтожеством не был. Это был Честный Джо Овертон, магнат, опора церкви, сделавший себя сам, чьи промышленные подвиги привели к захвату половины окружающих сельских угодий. И когда Дункан выдержал скрытый, оценивающий взгляд этого предпринимателя, он понял, что это его враг.

Первым заговорил полковник Скотт. Он улыбнулся Дункану в знак поддержки:

— Рад видеть тебя здесь, Стирлинг... Что ж, джентльмены, вот, я надеюсь, наш новый секретарь Совета.

— Не так быстро, господин председатель. — Это был Честный Джо. — Это назначение близко касается всех нас. Мы должны оценить квалификацию кандидата.

Леггат, приподняв свою остроконечную бородку, лукаво заметил:

— А разве один из членов семьи кандидата уже не сделал это для нас?

От неявного намека адвоката кровь бросилась Дункану в голову. Он знал, что его озабоченная мать обошла всех членов Комитета, чтобы выпросить для него эту должность.

— Господа, пожалуйста! — Полковник постучал по столу. — Мы все знаем Дункана Стирлинга. Нам осталось лишь подтвердить наш выбор.

— Прекрасно, Джон! — Овертон откинулся назад. — Но в моем бизнесе, когда я покупаю продукт, мне нужен хороший продукт.

— Да ладно, Джо! — нахмурился полковник. — Работа чисто канцелярская.

— Откуда у тебя такой изъян, Стирлинг?

Этот болезненный вопрос задал маленький сморщенный Троуп, изучающий кандидата профессиональным взглядом гробовщика.

Сдерживая готовый сорваться с губ возмущенный ответ, Дункан сказал:

— У меня был полиомиелит, когда мне было двенадцать.

— Полио... что?

— Детский паралич, болван, — прорычал полковник. Он повернулся к Дункану. — Условия назначения тебе известны. Договор на пять лет с возможностью продления, — он улыбнулся, — что означает, что оно практически пожизненное. И жалованье от тридцати шиллингов в неделю.

Глава 3

— Минутку, с вашего позволения! — Овертон постучал кулаком по столу. Его побаивались, и он упивался сознанием своей силы. — Я все еще сомневаюсь, подходит ли данный кандидат для этой работы. Не забывайте, что нам часто приходится обсуждать серьезные личные вопросы. — Он сделал многозначительную паузу. — Когда я приступлю к реализации своего большого проекта «Энергия Линтона», в котором вы все будете заинтересованы, нам понадобится надежный клерк.

— Верно! — согласился пастор Симпсон, ханжески закатив глаза.

— Вот именно! — кивнул Овертон. — И есть еще один момент, который я хочу затронуть. Отец кандидата когда-то занимал эту должность — какая у нас гарантия, что сын не пойдет по его стопам?

Наступила мертвая тишина. Дункан почувствовал, как его захлестнуло обжигающей волной. Ему стало ясно, откуда яд у этого человека. С тех пор как, еще в школьные годы, он осмелился превзойти по успеваемости Йэна Овертона, драгоценного сынка богача, местный властелин затаил на него злобу.

Недели мучительных размышлений и этот жесткий перекрестный допрос дали себя знать — его натянутые до предела нервы не выдержали. Само безрассудство в чистом виде, он вызывающе посмотрел на Честного Джо.

— Вы бы лучше оглянулись на себя самих. — Голос Дункана окреп, стал тверже. — Вы возомнили себя защитниками интересов сообщества. А сами заняты лишь поисками личной выгоды.

— Это клевета на Комитет! — крикнул Овертон.

— Неужели? — крикнул в ответ Дункан. — А как насчет вашей прибыли от земли, которую вы купили за бесценок и перепродали городу под газовую станцию?

— Это проклятая ложь! — покраснев от гнева, возмутился Овертон.

— Двадцать тысяч, которые вы заработали на городской библиотеке, построенной из никуда не годных кирпичей и такого же раствора, и контракт, который вы сами составили, — это тоже ложь?

— Послушайте, — в панике взвизгнул Троуп, — как мы можем такое терпеть, в самом деле!

Дункан яростно повернулся к нему:

— Вы тоже занимаетесь грабежом, и весь город это знает. Вы даже получаете двести процентов прибыли от дощатых гробов, которые продаете работному дому.

В зале Совета воцарилась напряженная тишина. Затем поднялся шум.

Тщетно полковник Скотт пытался обуздать оппозицию, сплотить силы в пользу Дункана:

— Господа, господа! Мы не должны быть слишком обидчивы. Это привилегия молодых — высказывать то, что у них на уме.

Его больше не слушали. К Овертону вернулся дар речи. Дергая себя за воротник, он кричал:

— Ты никогда не получишь эту должность! Даже если доживешь до ста лет!

— Она мне не нужна! — крикнул в ответ Дункан. По крайней мере, в этот момент ему было все равно. — Лучше умереть с голоду, но сохранить свое достоинство!

— Ты точно умрешь с голоду, — проорал Овертон, размахивая кулаком. — Тебе конец в Ливенфорде! Ты еще вспомнишь этот вечер, когда из канавы будешь просить милостыню.

— Вы тоже вспомните об этом, — воскликнул Дункан, — когда мое имя будет известно всему миру!

Все смолкли, с разинутыми ртами уставившись на него.

Глава 4

Выйдя, Дункан увидел у входа припаркованный легкий автомобиль полковника Скотта с Маргарет за рулем, ожидавшей отца, чтобы отвезти его домой. Она отчаянно посигналила. В ее глазах стояли слезы от смеха.

— Дункан! — воскликнула она. — Нил Тодд все уже мне рассказал. Он подслушивал у замочной скважины. Я просто в истерике, правда, когда думаю об этом... — Она затряслась от смеха.

Его все еще колотило от возбуждения, и он со странной обидой посмотрел на нее — как можно было превращать его трагедию в фарс. Разжав челюсти, он мрачно сказал:

— Для меня это не так уж смешно.

— Да брось ты. — Она сделала паузу. — И все же разве не глупо отказываться от этой должности? Что, черт возьми, ты собираешься делать?

— Я не знаю. — Он сжал кулак. — Разве что, может, начать драться!

Она вопросительно посмотрела на него. В ее ярко-голубых глазах отразилось сомнение.

Он ответил ей пристальным взглядом. Как она была прекрасна, как естественна и совершенна — принцесса в далекой башне. Его решимость росла — сердце наполнилось внезапным желанием рассказать ей о своих грезах. Он услышал свой голос как бы со стороны:

— Маргарет, только не смейся надо мной. Я всегда — всю свою жизнь — хотел быть врачом, — с напором говорил он. — Я знаю, что во мне есть сила исцелять людей — что я могу преуспеть в медицине.

Прежде чем от нее последовало неизбежное возражение, он поспешил продолжить:

— Я знаю, что я инвалид, но это не помешает мне. Я мог бы стать хорошим врачом, лучшим из них всех!

— А почему ты раньше об этом не думал?

— Я думал. Думал до умопомрачения.

Наступила тишина. Девушка была смущена до глубины души, понимая, чтó все это означает для Дункана. Она помедлила, не зная, что сказать.

— Вот бы тебе поступить в Университет Сент-Эндрюса. Доктор Овертон мог бы помочь. Мы можем написать моему дяде, который там декан факультета.

То, что она проявила интерес к его словам, воодушевило его.

— Приятно, что ты хочешь мне помочь, — сказал он. — Но у меня есть план. Он у меня в голове уже несколько месяцев.

— Что за план?

— Абсолютно сумасшедший, — не сразу ответил он. — Больше не спрашивай меня ни о чем. Всего лишь один шанс на миллион, что у меня получится.

Снова наступило молчание. Затем она мило улыбнулась и легонько, утешающе коснулась его плеча:

— Я уверена, что-нибудь да подвернется. Бог мой! В зале для заседаний выключили свет. Это значит, что они расходятся. Ой, Дункан! Нехорошо, если они тебя здесь увидят!

Ему совсем не так хотелось проститься с Маргарет, но он понимал, что не должен своим присутствием компрометировать ее. Если бы он мог в одной короткой фразе выразить все, что испытывал к ней! Но в таких случаях ему редко удавалось сказать что-то подходящее. Он пожал ей руку, пробормотав обычные слова прощания.

Глава 5

К тому времени, как он добрался до дома, его охватило лихорадочное возбуждение. Когда он вошел, его отец, сидящий в своем углу, перестал раскачиваться на стуле.

— Мать вышла встретить тебя двадцать минут назад. Ей не терпелось услышать хорошие новости.

— Хорошие новости!

В нескольких словах он рассказал о том, что произошло. Наступила странная, впечатляющая тишина, нарушаемая только медленным тиканьем старых настенных часов. Затем Длинный Том неуклюже поднялся со стула и крепко пожал руку сына, попридержав ее в своей руке. Он не произнес ни слова, но пауза была красноречивой.

Наконец Дункан сказал с жаром:

— Это ведь важно, папа, делать то, что ты хочешь делать?

— Так и есть, мой мальчик.

— Папа! — сказал Дункан. — В четверг на следующей неделе Университет Сент-Эндрюса проводит экзамен на стипендию Локхарта. Это открытый конкурс — принять участие может кто угодно, от сына герцога до таких, как я. Присуждаются три стипендии. И каждая из них означает свободу — свободу изучать медицину! — Он остановился, чтобы перевести дух, а затем ринулся дальше. — Я не говорю, что у меня есть шанс, но я попытаюсь, даже если это убьет меня!

Длинный Том украдкой посмотрел на Дункана из-под рыжеватых бровей — в этом взгляде читалась какая-то потаенная гордость за сына. Затем он наполнил два стакана виски и поднял свой.

— Я предлагаю тост за тебя, сын мой! За Дункана Стирлинга, доктора медицины — лучшего врача королевства через какие-то десять лет. И черт побери тех, кто это отрицает!

Одним залпом он осушил стакан, а затем разбил его о камин.

В этот момент входная дверь с громким стуком отворилась, в теплое помещение ворвался порыв ветра, а следом возникла хозяйка дома. Марта Стирлинг застыла в дверях, бледная и напряженная, с плотно сжатыми губами. Ее пылающие глаза увидели виски на столе.

— Кажется, я вам помешала, — сказала она.

Смущенный Том пробормотал извинения.

— От тебя я могла этого ожидать, — сказала она с упреком, — но тащить своего сына за собой!

— Мама! — Дункан протестующе шагнул вперед. — Поосторожней в выражениях!

— А ты был осторожен в выражениях?

Значит, она все узнала. Целое ужасное мгновение они смотрели друг на друга. Затем ее прорвало:

— Никогда бы не поверила, что это мой сын! После всего, на что я надеялась и о чем молилась! Единственное, что теперь нужно сделать, это пойти к мистеру Овертону и извиниться за свои слова...

— Я не буду извиняться ни за одно из своих слов, — перебил он ее. — Прости, что делаю тебе больно, мама, но я принял решение.

Поняв, что означал его пристальный взгляд, она воскликнула:

— Это та твоя безумная идея стать врачом?

Он кивнул.

Ее охватил приступ гнева и разочарования, почти затмивший все прочие чувства. Она, которая заботилась о благополучии сына, о его будущем, — как она могла смириться с этой его одержимостью?

— В последний раз спрашиваю, ты будешь извиняться перед Комитетом?

— Нет, мама.

— Тогда ты мне больше не сын! — Она уже не сдерживала себя. — Сегодня вечером ты покинешь этот дом. Покинешь и больше не вернешься!

Длинный Том, молча стоявший между женой и сыном, попытался вмешаться, но она безжалостно отмела его попытки что-то возразить.

— Я не шучу! Ты сейчас уйдешь, и это навсегда!

Долгое мгновение Дункан не отрываясь смотрел на нее, а затем тихо сказал:

— Пусть будет по-твоему, мама.

Парализованная горечью и отчаянием, женщина оставалась неподвижной.

Наверху, в своей комнате, Дункан собрал в узел книги и одежду. Когда он спустился, в маленькой прихожей его ждали отец и собака.

Хрипло откашлявшись, Длинный Том пошарил в кармане жилета:

— Я хочу, чтобы ты кое-что взял, сынок. Это не так уж много. У меня нет денег, но, по крайней мере, у меня есть вот что.

Это были часы с цепочкой, которые до него принадлежали его отцу, золотые часы с тяжелой цепочкой из серебра, семейная реликвия, которую берегли годами и никогда не закладывали, несмотря на нужду.

— Нет, — запротестовал Дункан. — Я не могу это взять.

Длинный Том заставил сына принять подарок и, отмахнувшись от слов благодарности, пожал ему руку.

— Прощай, сынок, и удачи.

— До свидания, папа. — Дункан закинул узел на плечо. — До свидания, мама, — крикнул он в сторону кухни.

Ответа не последовало.

Глава 6

От Ливенфорда до Сент-Эндрюса было девяносто миль по дороге, и Дункан за ночь прошел двадцать из них. Около четырех часов утра он опустился на землю, укрывшись в стоге сена. Не сводя глаз с бледной луны, мимо которой бешено неслись рваные облака, он не мог уснуть. В карманах у него было всего несколько монет. Он отбросил свое прошлое; путь назад был для него закрыт. Чем больше он размышлял о случившемся, тем больше видел себя самонадеянным дураком, играющим в кости с судьбой. Но мужество ему не изменило.

На следующий день он преодолел тридцать миль, держась в стороне от городков, выбирая проселочные дороги и тропинки на склонах холмов. В полдень он купил крекеров в деревенской лавке, приготовил скромный ужин, завершив его несколькими глотками ключевой воды из ближайшего колодца.

Местность была великолепной: изрезанный горными вершинами горизонт, сосны и дрок на склонах, ниже — зеленые пастбища, цвета торфа ручьи, веселыми каскадами устремлявшиеся к равнинам. Тут и там виднелись выбеленные фермерские домики, небольшие возделанные поля. Вдоль дороги мирно двигались стада овец. Это было графство Пертшир в лучшем своем виде, прекрасная долина Страт-Линтон.

Но во второй половине дня, когда Дункан Стирлинг был на полпути через долину, начался дождь. Вскоре пришлось идти уже под ливнем; поднялся ветер, пробиравший его до костей.

В сгустившихся сумерках он добрался до деревни Линтон. Ее единственная улица была пуста, почта и магазины заперты, все двери закрыты от непогоды. Решив, что дальше идти нет смысла, Дункан дважды прошелся взад и вперед по безлюдной улице в поисках убежища на ночь. Наконец он остановился перед уютным домом из серого камня и прочел на табличке, прикрепленной к воротам: ДОКТОР АНГУС МЕРДОК, ВРАЧ И ХИРУРГ.

К дому примыкала пристройка с глубокой аркой, где было почти сухо. Он шагнул под арку, положил свой узел и, дрожа, забился в угол.

Едва он лег, как дверь в дом открылась, и девушка с наброшенным на голову пледом метнулась к пристройке. Чуть не споткнувшись о Дункана, она остановилась, глядя на него с нескрываемым удивлением.

— Простите! Я взял на себя смелость укрыться на минутку в вашем...

— Курятнике, — со всей серьезностью произнесла она это слово, не отрывая пристального взгляда от его лица. — Я только что покормила птиц. — И добавила с такой же непосредственностью: — Ты промок насквозь. Заходи, на кухне просохнешь.

— Нет-нет, — стал он самолюбиво отказываться, но она настояла на своем.

Глава 7

Дункан последовал за ней через двор, где даже сквозь пелену дождя был виден тщательно ухоженный сад. Она открыла заднюю дверь дома и провела его на кухню. При их появлении навстречу поднялась маленькая горничная-горянка.

— Садись к огню, — сказала девушка. — Когда твоя одежда высохнет, мы дадим тебе поесть. А потом, если захочешь, можешь идти своей дорогой.

Дункан повиновался и сел, наблюдая за ней. На вид ей было около восемнадцати — опрятная, подтянутая, с ладной фигурой. Матовый цвет лица свидетельствовал об отменном здоровье. Темные волосы были просто и аккуратно уложены. Самым выразительным в ней были глаза — глубокие, темно-карие, взгляд которых казался на редкость безмятежным.

Ее спокойствие раздражало Дункана, издерганного последними событиями.

— Вы часто привечаете бродяг, которые тут у вас оказываются? — спросил он.

— Мы — часто. На самом деле я приняла тебя за одного из них, пока ты не вошел в дом. Но бродяги никогда не дерзят, пока их не накормят.

— Я не знал, что у меня голодный вид.

— Голодный. Не отнекивайся.

Он испытывал странное замешательство, которое пытался преодолеть. На кухне было уютно, и в ноздри бил запах готовящегося ужина.

— Что привело тебя в эти края? — спросила она. Ее молодой взгляд был полон дружелюбия. — Я бы хотела услышать, кто ты и куда направляешься?

Он ощутил приязнь к ней, как будто она была его младшей сестрой, и сказал:

— Я направляюсь в колледж Сент-Эндрюс!1

— Чтобы что-то изучать? — Ее глаза заблестели. — Что именно?

Загнанный в угол, он ответил:

— Медицину.

Она хлопнула в ладоши:

— Ой, разве это не великолепно! Отцу будет интересно, когда ты ему расскажешь. Он с минуты на минуту вернется со своего обхода.

— Он здешний доктор? — спросил Дункан.

Она кивнула:

— Единственный на много миль вокруг.

Снаружи послышался шорох колес по гравию, хлопнула автомобильная дверца. Минуту спустя вошел доктор Мердок.

Это был невысокий, заросший щетиной, краснолицый мужчина лет шестидесяти, похожий на бульдога, потрепанный погодой, траченный работой и временем, с седыми усами и серыми пронзительными глазами. На голове у него, надетая до самых ушей, красовалась старая охотничья кепка, он был в огромном клетчатом плаще, который доходил ему чуть не до тяжелых ботинок.

— Джин! Джин! Ужин готов? — гаркнул он. — Я такой голодный, что готов сожрать быка!

Внезапно он заметил Дункана, остановился как вкопанный и оглядел незнакомца с ног до головы. Сняв плащ, он продолжил осмотр.

— А это что такое! Еще один бездельник, судя по его виду. Джин! Ты меня прикончишь с этой своей вечно открытой дверью. Тоже совсем юнец! Да благословит Господь мою душу! — Затем: — Ну, сэр, что вы можете сказать в свое оправдание?

— Ничего! — поднялся на ноги Дункан. За время этой тирады его лицо успело стать жестким.

— Неужели, клянусь собственным камином, меня может уесть юнец, которого занесло ветром на мою кухню? — рявкнул старый доктор.

— Меня унесет так же быстро, как занесло.

Дункан сделал шаг к двери.

— Стой! — прорычал Мердок. — Ты упрямый молодой глупец! Неужели ты думаешь, что я позволю человеку или зверю шляться в такую ночь? Я просто пошутил. Ну у тебя и характер, господи прости. — Серые глаза блеснули. — Но, признаюсь, ты мне потому и нравишься.

1 Имеется в виду медицинский факультет Университета Сент-Эндрюса.

Глава 8

Дункан медленно отошел от двери. Внезапно он почувствовал слабость и головокружение. Он покачнулся, по телу пробежала дрожь, и застучали зубы.

Мердок поспешил к нему и усадил на стул.

— Так не пойдет, — на этот раз тихо и мягко сказал он. — Ты получишь пневмонию, если не переоденешься. Джин! Сбегай наверх и принеси что-нибудь из моих вещей.

В теплой, сухой одежде было необыкновенно комфортно. Когда Дункан переоделся, вымыл лицо и руки горячей водой, он почувствовал себя новым человеком, разве что по-прежнему страшно голодным. Старый доктор проницательно оглядел своего гостя:

— Держу пари, ужин готов. В порядке наказания за твою фанаберию и браваду, я буду не я, если не заставлю тебя поесть с нами.

Поначалу, когда Дункан сел за стол с доктором Мердоком и его дочерью, он был скован и неловок. Но когда подали еду, он, забыв обо всем на свете, набросился на нее, как никогда раньше. Сначала был шотландский бульон, за ним последовало жиго — жаркое, нежное и сочное, из лучшей баранины горной долины. К куску баранины полагались печеный картофель и репа с собственного огорода доктора. Потом был пирог с крыжовником, поданный со взбитыми сливками, такими густыми, что они прилипали к ложке.

Взгляд старого доктора, украдкой наблюдавшего за гостем, наполнился странным сочувствием. Он многозначительно посмотрел на свою дочь и спросил Дункана:

— Еще сливок, мистер... Благослови меня бог, если я расслышал, как вас величать.

— Стирлинг моя фамилия, — пробормотал Дункан. — Дункан Стирлинг.

— Дункан Стирлинг, — повторил доктор. — Что ж, слава богу, хорошие шотландские имя-фамилия, хотя ты и довольно-таки противный парень. Ну же. Ничто так не побуждает человека к добру, как хороший ужин.

Наконец Дункан удовлетворенно вздохнул. Затем, бросив быстрый пристыженный взгляд на хозяина, он сказал:

— Боюсь, я был резок.

Мердок прищелкнул языком:

— Но ты все же последовал моему единственному рецепту: кормить простуду и морить голодом колики!

Джин расхохоталась, глядя, как пожилой доктор, лукаво склонив голову набок, произнес эти слова.

— Прости, отец, — сокрушенно сказала она. — Но, если речь зашла о рецептах, то мистер Стирлинг собирается в Сент-Эндрюс, чтобы стать студентом-медиком.

— Что? — Доктор Мердок еще раз внимательно оглядел своего посетителя. — То есть?

Дункан выдержал его взгляд:

— Да, кривая рука и все такое, но я собираюсь попробовать.

— Ты все спланировал?

— До последней детали.

— И... э-э... оплатил?

Дункан улыбнулся:

— Вы меня удивляете, доктор Мердок. Неужели вы считаете, что я могу получить бесплатное обучение в шотландском университете?

— Нет-нет. — Улыбка Мердока была такой же мягкой, как его тон. — В том-то и дело, что я так не считаю.

А про себя он подумал: «Боже, есть что-то в этом гордом, полуголодном юном чучеле, что напоминает мне о давних временах и о парне по имени Ангус Мердок». Вслух же он сказал:

— Иногда мы с Джин бываем в Сент-Эндрюсе, покупаем там нужные лекарства и книги. — Он махнул рукой в сторону многочисленных книжных полок в гостиной. — Когда мы поедем, то найдем тебя. Где ты остановишься?

Дункан поколебался:

— Я... я еще не решил. Мне надо попросить декана, чтобы он порекомендовал жилье.

— Так ты знаком с доктором Инглисом? — протянул Мердок. — Это прекрасно. Я сам хорошо его знаю. Где бы ты ни приземлился, мы обязательно тебя найдем.

Дункан видел, что проницательный старый доктор раскусил его. Но неожиданно Мердок сменил тему.

— Кстати, о книгах, — сказал он, — если ты хоть чего-то уже нахватался, тогда позволь показать тебе то, что составляет гордость бедного человека.

Когда Джин вышла из комнаты на кухню, он встал и, обходя полки, целый час демонстрировал Дункану свои любимые фолианты.

Под конец он положил руку на плечо Дункана:

— Ты поспишь этой ночью у нас. Джин уже приготовила тебе комнату. А завтра Хэмиш отвезет тебя в Сент-Эндрюс.

Быстрым пожатием руки он остановил запинающиеся слова благодарности Дункана:

— Перестань. Мы тебе более чем рады! Пожелаю тебе спокойной ночи. Уже поздно. И, кроме того, ставлю шесть пенсов против гинеи, что меня вызовут этой ночью. В доме Дэвисона, главы Страта, ожидается новый ребенок. Там я выпустил на свет пятерых. Негоже подвести их с шестым.

Когда старый доктор ушел, Дункан постоял в нерешительности, чувствуя комок в горле, а затем прошел на кухню, где Джин напоследок наводила чистоту. Она подняла на него глаза и улыбнулась:

— Твоя одежда высохла. Я ее отутюжу, и наутро она будет готова.

— Спасибо. Вы... вы ужасно добры, мисс Мердок.

— Ох, не стоит называть меня «мисс Мердок», — на местном диалекте упрекнула она его. — Я просто Джин. Да, пока не забыла — вот веточка белого вереска. Она выпала из кармана твоего пиджака. Я приберегла ее — вдруг она тебе на удачу.

— Так и есть, — тепло ответил он, беря веточку. — Ни за что не хотел бы ее потерять.

— Подарок на память? — рискнула спросить она.

— Да, от самой красивой, самой чудесной девушки на свете.

— Она тебя... сильно любит?

Вопреки своей естественной сдержанности он простодушно рассмеялся:

— Когда я чего-то добьюсь, сделаю себе имя, получу лучшую практику в Эдинбурге, может, тогда и полюбит! А пока достаточно того, что я...

Он замолчал.

— Я рада, — пробормотала она. — Я правда рада за тебя. Когда-нибудь, я знаю, она будет очень гордиться тобой.

За ночь дождь прекратился, буря утихла. Сидя в автомобиле, который вел Хэмиш, помощник доктора, Дункан на рассвете покинул Линтон. Как и большинство истинных уроженцев долины, Хэмиш с большим подозрением относился ко всем незнакомцам.

— Мне сказали, ты поступаешь в колледж, — буркнул он, чем и было исчерпано все общение за всю полуторачасовую поездку.

Дункана вполне устраивало молчание. Теплое отношение, которое он встретил в доме доктора, странным образом отрезвило его. И все же, когда они въехали на окраину старого, с шиферными крышами, города у моря и на фоне восточного небосклона нарисовались остроконечные, в готическом узоре силуэты зданий университета, он не мог не испытать трепет восхищения.

В каком-то пьянящем восторге он бродил по территории университета. Студентов было немного, так как семестр начинался только через неделю. В своем нынешнем уединении древние строения с их затененными галереями, коротко подстриженными газонами и гулкими четырехугольными дворами создавали атмосферу величия и покоя.

Когда часы колледжа пробили девять, к Дункану вдруг вернулось чувство реальности. Застегнув пиджак на все пуговицы, он вскинул подбородок и направился к дому декана. Этот особняк был настолько внушителен, что Дункан заколебался, но затем решительно позвонил в звонок и через мгновение уже сидел, сжимая фуражку на колене, в богато обставленном кабинете с красным ковром. Наконец дверь распахнулась и вошел доктор Инглис.

— Итак? — спросил декан, и выражение его лица было не слишком обнадеживающим. Аккуратный маленький человечек с крошечной бородкой, золотым пенсне и стального цвета волосами, тщательно разделенными посередине на прямой пробор, он имел вид, соответствующий главному врачу больницы Виктории и президенту внушительного нового Фонда Уоллеса в Эдинбурге. Но, несмотря на внешнюю самодостаточность, в его глазах читалось легкое беспокойство.

Вскочив на ноги, Дункан выпалил цель своего визита и свое имя.

— Добро! — Декан занял свое место за столом из красного дерева и жестом пригласил Дункана сесть. — Как правило, я не принимаю студентов в это время, но... — он взял лежавший перед ним лист бумаги, — только вчера я получил письмо о тебе от полковника Скотта.

Глава 9

Сердце Дункана подпрыгнуло; но прежде чем он успел заговорить, декан продолжил:

— Хотя я сочувствую таким устремлениям, как твои, мой долг предупредить тебя.

— Но, доктор Инглис... — прервал его Дункан.

Декан поспешно поднял палец:

— Каждый год армия амбициозных молодых людей вторгается в этот колледж. И каждый год, мой дорогой юный сэр, мы становимся свидетелями прямо-таки битвы не на жизнь, а на смерть! Только самые выдающиеся таланты имеют шанс добиться успеха в конкурсе Локхарта. Подумай только — на семь сотен кандидатов всего три стипендии!

— Я подумал, — сказал Дункан.

Декан развел руками:

— Тогда предположим, что ты имел полную возможность и достаточно средств, чтобы получить квалификацию врача. Ты учел свои физические ограничения? — Он с сочувствием посмотрел на руку Дункана. — Разве тебя не загнали бы на зады этой великой профессии, в какой-нибудь темный уголок, скажем, в управлении общественного здравоохранения, где твоим уделом была бы пыльная канцелярия, никому не нужный стол?

Декан помолчал.

— Извини, но я буду откровенен. Подумай, мой дорогой сэр! Поразмышляй! Не бейся головой о непреодолимые скалы неизбежности! Если обстоятельства не позволят тебе вернуться в твой родной город, я из уважения к полковнику Скотту подыщу тебе должность в каком-нибудь подведомственном месте. Я мог бы даже взять тебя в свой дом, где, как говорит миссис Инглис, — его озабоченный взгляд стал глубже, — в нашем домашнем хозяйстве временные трудности. Мы могли бы найти подходящее занятие для юноши, жаждущего себя проявить!

В заключение он махнул рукой, добродушно улыбнулся и спросил:

— Ну так как?

Дункан резко встал:

— Вы, пожалуйста, не подскажете, где мне записаться на экзамен?

К его чести, декан скрыл свое замешательство:

— В административном здании, главный корпус.

— Спасибо, сэр. — Дункан повернулся, чтобы выйти из кабинета.

Но под накрахмаленной рубашкой декана, несмотря на его чопорность, скрывалось доброе сердце.

— Вот список жилых помещений в городе для студентов. — В его глазах загорелась искорка юмора. — И да будет Господь милостив к душе твоей!

Дункан со словами благодарности взял протянутый ему список.

Выйдя, он почувствовал, что его охватывает возмущение. Движимый им, он направился прямо к регистратору и ввел свое имя для сдачи экзамена. Затем он отправился на поиски жилья.

Сначала он потерпел неудачу. Все помещения, которые он осмотрел, были или вызывающе изысканными, или слишком дорогими. Но наконец, в старом квартале города, недалеко от гавани, среди нагромождения сетей и бочек из-под смолы, среди запахов соли, сельди и моря, он нашел в узких переулках, где жили рыбаки, приземистый дом с наружной лестницей и объявлением в окне: «Комнаты».

На стук вошла миссис Гейт, домовладелица. Она рассматривала его с меланхоличной суровостью, вытирая мокрые руки о фартук из мешковины, — жалкое, почти комически мрачное создание.

— Да, у меня есть комната, — ответила она на его вопрос. — Она маленькая, и наверху. Но я прошу всего фунт в неделю.

Он последовал за ней в дом. Комната, как она и сказала, была маленькой, но чистой, с видом на море, крыши и башню колледжа. Он тут же снял ее, заплатил свои двадцать шиллингов вперед и, как только дверь за миссис Гейт закрылась, начал распаковывать свои книги, прикидывая, сколько времени ему придется потратить на них до наступления заветного часа.

Глава 10

Только оно слишком скоро настало для него — то роковое утро четверга. Когда он сел за парту в Большом зале университета, от напряженного ожидания и невыносимого волнения его ладони вспотели.

Ряды за рядами маленьких лакированных желтых парт, таких же, как у него, и за каждым сидит претендент. Сотни молодых людей, заполнивших зал до отказа, и все готовы соперничать, бороться с ним. Есть ли у него хоть один шанс в этой борьбе?

С усилием он сфокусировал взгляд на высокой трибуне, где сидели два экзаменатора. Вокруг них суетились в своих мантиях младшие преподаватели, а также старшекурсники, среди которых был доктор Йэн Овертон.

Войдя в зал и увидев Дункана, он кивнул ему, но его холодный взгляд был сверхкритичен, как бы говоря: «Пожалуйста, не вздумай злоупотреблять нашим знакомством». А ведь Овертону ничего не стоило улыбнуться, шепнуть: «Удачи, Стирлинг! Иди и побеждай».

Наконец стали раздавать писчую бумагу. Нервничая, Дункан взял ручку. Прошла мучительная вечность, прежде чем он получил листок с первым заданием: комплексный экзамен по математике.

Да, это было трудно. Но не слишком. Причем он забыл обо всем на свете — не слышал вокруг себя ни шелеста бумаги, ни скрежета перьев. Когда он начал отвечать на первый вопрос, все окружающее растворилось в тумане забвения.

В одиннадцать часов ответы были собраны и выдано второе задание. Греческий язык. Теперь Дункан перестал нервничать. В лихорадочном порыве он целеустремленно двигался вперед.

В час дня наступил обеденный перерыв. Дункан, чувствуя легкую дурноту, поднялся и вышел за остальными из зала. Большинство претендентов набились в помещение «Студенческого союза», с шутками и смехом обмениваясь комментариями.

Пока Дункан стоял на ступеньках у входа, Овертон, поколебавшись, направился к нему:

— Что, Стирлинг, чувствуешь себя не в своей тарелке?

Дункан кивнул, не сводя глаз с собеседника.

— Как ты решил вторую задачку по тригонометрии?

Дункан дал свое решение.

Снисходительная ухмылка Овертона стала шире.

— Да, я так и думал, что здесь ты ошибешься! Ну, хуже некуда. Что ж, я обедаю с деканом Инглисом — мне пора!

Кивнув, он ушел.

В какой-то тайной муке Дункан пробормотал себе под нос:

— О Боже, дай мне возможность доказать, что я не хуже него.

В два часа начался экзамен по латыни. Затем последовал английский, после чего — получасовая передышка.

В очередной раз забыв о еде, Дункан схватил привезенный из дома учебник. Впереди был последний экзамен, по истории, предмету, по которому он чувствовал свою слабину. В отчаянии он открыл его наугад.

Перед ним была глава о Французской революции и, в частности, полный анализ роли, которую сыграл в ней Робеспьер. Напрягая подуставший мозг, Дункан упорно, до последнего звонка, читал эту главу, а затем в последний раз пошел в зал.

Роздали писчую бумагу. Первый, главный вопрос на листе, гласил: «Напишите эссе о характере государственного деятеля Робеспьера». Дункан издал вздох, похожий на рыдание, и яростно заскрипел пером.

Наконец все закончилось. Снаружи было прохладно и темно, уличные фонари рассыпали звездный блеск, который Дункан всегда любил. Он чувствовал себя совершенно измотанным, как будто в течение нескольких часов растрачивал свои силы в бесполезной борьбе.

Он поднялся по темной лестнице в свое жилище, сбросил одежду, упал в постель и заснул как убитый.

Глава 11

На следующее утро он проснулся поздно, чувствуя себя разбитым. Весь день он бродил по старому городу, наблюдая за лодками, чайками, кружащими над волнорезом, заглянул на рыбный рынок. Он не думал ни об экзамене, ни о результатах, которые должны были быть объявлены завтра.

На следующий день он проснулся с предчувствием беды. Он не мог заставить себя приблизиться к университету; и в то же время, как ни странно, не мог держаться от него поодаль. Сбитый с толку, он слонялся по переднему двору, где стояла огромная бронзовая статуя, памятник доктору Джону Хантеру, всемирно известному врачу и выпускнику того же колледжа Сент-Эндрюс.

Когда Дункан взглянул на сурового старика, тяжелые предчувствия у него сменились чувством полной безнадежности. Внезапно он услышал голос сбоку. Один из уборщиков колледжа, с подозрением осмотрев его, потребовал объяснить, почему он здесь слоняется.

Дункан вздрогнул:

— Я жду результатов экзамена на стипендию.

— Они уже три часа как вывешены! — услышал он резкий ответ.

Дункана с ног до головы пробрала дрожь. Он не помнил, как добрался до первого этажа административного корпуса, но каким-то образом он оказался там, перед доской объявлений.

Целую минуту он был не в силах поднять глаз на маленькое напечатанное на машинке объявление, приколотое медными кнопками для рисунков. Он был похож на человека, приговоренного к смертной казни, знающего, что отсрочки не будет, и отказывающегося встретиться взглядом с надзирателем. Но наконец, сделав отчаянное усилие, он поднял глаза.

Первое имя на этом роковом клочке бумаги было не его. Он знал, что так и будет. Его насквозь пронзило острой болью. Как, впрочем, и при втором имени. Что тоже не было для него неожиданностью. Но третье — его сердце почти перестало биться — третье имя было его собственное: «Дункан Стирлинг из Ливенфорда».

Он сделал это! Никакой ошибки! Доказательство, напечатанное красным шрифтом, было налицо. Чудо свершилось. Он выиграл стипендию!

Когда он спускался по лестнице, его охватило сильное волнение. Он вдруг подумал о Маргарет Скотт. Если бы она была здесь! Он должен немедленно написать ей. Она порадуется его успеху! Дойдя до статуи Джона Хантера, он на мгновение остановился и протянул ему здоровую правую руку:

— Теперь я в пути, Джон Хантер! Я хочу взобраться к тебе и встать рядом!

Глава 12

Вернувшись в свое жилище, он бросился на кухню. Шок неверия прошел, сменившись приливом ликования. Он должен кому-то все рассказать, иначе его разорвет на части. Схватив миссис Гейт за талию, он закружил ее в танце.

— Я сделал это, женщина! Я выиграл свою стипендию!

— Ради всего святого! — сопротивлялась она. — Ты что, с ума сошел?

— Разве непонятно! — Он крутанул миссис Гейт так, что ее ноги оторвались от пола. — Я добыл ее. Теперь смогу оплатить все свои занятия за целых пять лет. Я собираюсь стать доктором.

— Отпусти меня, псих! — засмеялась она. — Иначе нам обоим сейчас понадобится доктор.

Он отпустил ее, и она, переводя дыхание, сказала:

— Пока не забыла, тебе пришла большая посылка. Как раз перед твоим приходом.

— Посылка! — В мгновение ока он оказался у себя наверху и увидел на полу большой мешок. Он быстро развязал тесемку, и из мешка вывалились коробка с провизией, куль овсянки и тяжелая сумка с книгами — по анатомии, хирургии, лекарствам. В довершение всего в посылке из дома доктора в Линтоне была записка, датированная этим же днем:

Уважаемый профессор,

мы следили за тобой, и мы услышали по телефону хорошие новости еще до того, как ты сам узнал о них. Видит бог, экзаменаторы выставили себя дураками, позволив такому тупице добиться одной из стипендий. Но ошибки случаются и в самых принципиальных университетах. Если ты не воспользуешься этим, значит ты не тот парень, за которого я тебя принял. А пока, если ты последуешь совету пожилого человека, не позволяй им одурачить тебя какой-нибудь новомодной ерундой в медицинской науке. Будь бдителен, помни о своих основных принципах и не отступай от доброго шотландского здравого смысла!

В данный момент мы берем на себя смелость послать тебе через Хэмиша кое-какие мелочи, дабы поддержать тебя в добром здравии. Кроме того, вот несколько моих собственных учебников. Я никогда их не читал. Они не стоят и ломаного гроша. Не забивай себе голову, парень, и дай нам иногда на тебя посмотреть, упертый, упрямый, невыносимый шотландец! Да благословит тебя Бог.

Мердок

Слова стали расплываться под его пристальным взглядом. Дункан сел на кровать, и во второй раз за этот день его сердце настолько переполнилось эмоциями, что он как бы перестал что-либо видеть перед собой.

Глава 13

Дункану, спешащему ввечеру из клиники к дому декана Инглиса, казалось, что годы учебы в колледже пролетели так же быстро, как листья, сорванные порывом осеннего ветра. Теперь он был студентом пятого курса, и предстоящей зимой ему надлежало сдать последний экзамен. Через каких-то несколько недель он станет врачом!

Борьба за выживание оставила на нем свой отпечаток. Вначале он зарабатывал на жизнь работой в местном магазине. В конце концов ему пришлось подавить свою гордость и принять предложение декана. Вот уже три года, после занятий, он прислуживал в доме Инглиса. Сам Инглис стал ему нравиться. Под защитной официальной оболочкой маленького декана скрывалась застенчивая, насмешливая сердечность. Однако миссис Инглис была женщиной злой, властной, доводившей Дункана до белого каления, а зарплаты едва хватало, чтобы платить за квартиру и поддерживать дух и тело.

Войдя в дом декана через заднюю дверь, он сменил куртку на фартук в синюю полоску и приступил к своей обычной рутине: колол дрова, наполнял водой ведра, драил кухню, топил печь в подвале. Он был на кухне, когда вошла миссис Инглис, полногрудая, агрессивная, в пышном наряде.

— Стирлинг, я хочу, чтобы ты в гостиной разжег камин.

— Будет сделано, миссис Инглис.

Она пристально посмотрела на него. Он ей не нравился.

— И поскорее. У меня в гостях моя племянница.

Он уже привык к мелким унижениям, которым она подвергала его. Взяв ведро угля и щепу для растопки, он прошел в гостиную. Там сидела с книгой на диване Маргарет Скотт.

При виде ее он замер, только его привыкшее терпеть истомившееся сердце рванулось к ней. Поначалу она не поняла, кто перед ней.

Затем она воскликнула:

— Дункан, ты!

Недоумение ее сменилось веселым звонким смехом. Наконец она выдохнула:

— Ой, прости меня, пожалуйста. Я и не знала, что ты тут вторая горничная!

— Я и первая, и вторая, вместе взятые!

К этому моменту он уже пришел в себя. Одарив ее спокойной улыбкой, он прошел к камину и начал разводить огонь.

Задумавшись, она склонила голову набок и попыталась осмыслить услышанное.

— Ты изменился с тех пор, как я видела тебя в последний раз.

— Для этого были причины.

— Буквально на днях мой отец вспоминал тебя. Он говорил с Джо Овертоном о большой электростанции, которой они занялись наконец. Каким-то образом всплыло твое имя. Тебя почти не видно.

Огонь теперь горел ярко. Дункан выпрямился. Ее легкомысленное замечание внезапно породило безрассудную идею.

— Совершенно верно, — торопливо сказал он. — Я не видел тебя целую вечность, Маргарет. Не могла бы ты... не могла бы ты заглянуть ко мне завтра на чай?

Она была откровенно озадачена.

— Куда? Туда, где ты живешь?

Он кивнул.

Она не могла толком понять его. И все же она подумала, что, в конце концов, было бы забавно встретиться с этим странным парнем у него дома. Несмотря на всю эту нелепость, он изменился до неузнаваемости.

— Завтра я не смогу прийти, — сказала она. — Я встречаюсь с доктором Овертоном.

Он молчал. Больше, чем когда-либо, имя Овертона вызвало в нем приступ враждебности. С тех пор как Дункан успешно сдал экзамен на стипендию Локхарта, этот человек изо всех сил старался игнорировать его или, в тех редких случаях, когда они встречались, относился к нему с преувеличенным презрением.

— Но я могла бы... через день, — сказала Маргарет.

Дункан все еще сиял от счастья, когда в тот вечер добрался до своего жилища. Взбежав по лестнице, он резко остановился на площадке второго пролета. Кто-то играл на рояле. Должно быть, прибыл новый жилец, о котором говорила миссис Гейт. Дункан стоял в тени лестничной площадки, прислушиваясь. Это была действительно прекрасная игра, какой ему еще не доводилось слышать. В обычной ситуации он бы постеснялся пойти на это, но сегодня его счастье преобладало над сдержанностью. Он постучал в дверь и, услышав «войдите», повернул ручку.

— Я случайно проходил мимо и подумал, что мне лучше представиться. Вы доктор Гейслер, не так ли? Я Дункан Стирлинг — я живу над вами.

Продолжая играть, женщина за маленьким роялем повернула голову и посмотрела на него. Ей было лет двадцать восемь. Горестный взгляд ее темных глаз на бледном, довольно простом лице был странно вызывающим. На ней была хлопчатобумажная блузка в бело-голубую полоску с открытым воротом и синие брюки. На босых ногах старые красные сафьяновые тапочки. Ее наспех причесанные черные волосы выглядели столь же хаотично, как и ее одежда. Никогда еще ему не встречалась женщина, настолько лишенная элементарной женственности. Как если бы она сама решила полностью избавиться от обаяния.

Она доиграла до конца музыкальную фразу и внезапно встала.

— О да, — холодно ответила она. — Несравненный студент-медик! С тех пор как я приехала, только и слышу дифирамбы миссис Гейт в твой адрес.

Он рассмеялся, затем оглядел комнату, которая, несмотря на простую обстановку, выглядела необычно: картина над камином — нечто охристо-зеленое, — блестящее кремовое покрывало из атласа на диване, рояль. Странно было увидеть подобное под этой скромной крышей.

Он не смог удержаться от замечания:

— А вы украсили комнату. Полагаю, это ваши вещи?

Выражение ее лица снова стало жестким.

— То, что от них осталось.

Он отвел взгляд. Он уже знал, что она была австрийской беженкой из Вены, поступающей в университетскую клинику врачом-ортопедом в рамках новой программы оказания медицинской помощи, организованной Советом Фонда Уоллеса.

С холодным цинизмом она продолжила:

— Когда хочешь покинуть страну, устроит любой вариант.

— Да, — согласился он. — Видимо, так и есть.

— Мне нравится этот старый дом, — сказала она через мгновение. — Огромное отличие от новой Вены.

Она покачала головой, как бы прогоняя воспоминание.

— Тебе не помешает мой рояль?

— Нет-нет, — поспешил он ответить. — Мне нравится. Какой прекрасный мотив вы играли, когда я вошел.

— Мотив? — передразнила она его, слегка приподняв брови. — Да, это был Шуман, бедный маленький человечек. Он умер, как и многие из них, в сумасшедшем доме.

Она запрокинула голову, устремив взгляд в потолок. Выражение лица было неясным, пальцы мягко перебирали клавиши.

— Музыка! Это наркотик! Вот что она для меня. Заходи и отведай его — в любое время, когда ты не слишком занят. Меня не надо бояться.

Он был отпущен, резко и безучастно. Но, как ни странно, в ее словах не было ничего язвительного.

— Спокойной ночи, доктор Гейслер, — сказал он. — Надеюсь, мы будем друзьями.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как ее музыка каким-то гармоничным потоком струится за ним.

Глава 14

Настал час визита Маргарет. Дункан позаимствовал у миссис Гейт новую белую скатерть и вазу, в которую поставил несколько белых роз. Для своей гостьи он купил печенье, торт и банку клубничного джема. Его бюджет, рассчитанный до фартинга, треснул под бременем таких расходов. В отчаянии он даже пошел к ростовщику и заложил отцовские часы с цепочкой — прощальный подарок старика.

Когда он в последний раз осматривал свои приготовления, на лестнице послышались быстрые шаги Маргарет. Мгновение спустя она появилась, изящная в короткой норковой шубке, модной шляпке и муфте из того же роскошного меха. Ее щеки разрумянились от холодного восточного ветра, глаза искрились жизнью.

— Какая странная маленькая комната! — заявила она, небрежно подавая ему руку и осматривая обстановку, комично сморщив носик. — Ты действительно здесь живешь? Тут и кошке тесно.

— У меня нет кошки, — счастливо улыбнулся он.

В ее присутствии комната наполнилась светом. Налив чай и подав ей чашку, он искренне признался:

— То, что ты сюда пришла, для меня великое событие, Маргарет. Я не могу передать тебе, как много это значит... — Он замолчал. — Но не буду надоедать. Хочешь торта?

— Ты мне не надоедаешь, Дункан. Я люблю красивые речи — когда они обо мне! Но можно я не буду пробовать торт? Йэн — доктор Овертон — вчера вечером прочитал мне такую мрачную лекцию об углеводах. Довольно подло с его стороны, притом что он угощал меня омаром и шампанским! Но ты собирался сказать что-то приятное обо мне, — продолжила она. — Что именно?

— О, ничего...

— Пожалуйста.

— Ну, — поколебался он. — Просто я всегда хотел сказать тебе, каким источником вдохновения ты была для меня все годы, пока я корпел над учебниками в этой унылой комнатушке.

— Ты ангел! — явно довольная, воскликнула она. — Налей мне еще чая и расскажи все поподробнее.

Его наполнило сияние. Свидание проходило лучше, чем он смел ожидать. Он взял у Маргарет чашку, и, когда стал наполнять ее, в дверь громко постучали и раздался голос:

— Ты дома, Дункан?

Наступила напряженная пауза.

— Кто там? — наконец спросил он, в глубине души уже зная ответ.

— Твой отец пришел повидаться, — сказала Маргарет.

Глава 15

Его отец! Вот уж кого Дункан здесь никак не ожидал. Когда он неохотно поднялся, дверь распахнулась, и в комнату, пошатываясь, вошел Длинный Том, сопровождаемый Растом. Длинный Том был пьян, и на его расплывшемся, как полная луна, счастливом лице была написана безмерная любовь к сыну.

— Как дела, мой мальчик? — икнув, ласково спросил он. — У меня была возможность приехать сюда на однодневную автобусную экскурсию. Я не мог устоять. Последние месяцы я так скучал по тебе!

Подойдя ближе, он заключил Дункана в объятия. При этом Раст, вне себя от радости, стал прыгать вокруг своего хозяина.

Маленькая комната не была рассчитана на такое столпотворение. Одно неловкое движение Длинного Тома — и ваза с розами оказалась на полу, разбитая вдребезги.

— Господи, спаси и сохрани! — оглянулся Длинный Том, слегка протрезвев от грохота. — Я не знал, что у тебя гости. Клянусь всеми силами, это вы, мисс Маргарет! Горжусь и польщен встречей с вами!

Он протянул руку.

Она презрительно проигнорировала его.

— Сядь, отец. — Сгорая от стыда, Дункан взял отца за руку и подвел его к стулу. — Выпей чая.

— Чая? — весело рассмеялся Длинный Том. — У меня есть кое-что получше. — Дружески подмигнув Маргарет, он достал из кармана брюк бутылку. — Ваше здоровье, мисс.

— Боюсь, мне пора идти, — сказала Маргарет и принялась натягивать перчатки.

— Останься, пожалуйста, — взмолился Дункан, не скрывая своего огорчения. — Отец, все-таки попей чая, — повернулся он к отцу.

— Говорю тебе, я не хочу никакого твоего чая, Дункан. Я бы предпочел поговорить с твоей гостьей.

Маргарет поднялась.

— Не уходите из-за меня, — расстроенный, воскликнул Длинный Том.

Дабы выразить свое несогласие, он попытался остановить ее рукой. Это был роковой жест. Задев чашку, которую держал Дункан, старик плеснул чаем на шубку Маргарет.

В комнате воцарилась тягостная тишина, Маргарет побледнела от гнева и досады. Дункан в смятении словно остолбенел.

— О Маргарет, — сказал он. — Я виноват.

— Чего и следовало ожидать! — огрызнулась она. — Я пришла сюда, чтобы пить чай, а не для того, чтобы пьяный грубиян вылил его на меня!

Что ему оставалось? Разрываемый двумя привязанностями, Дункан мог только молча желать одного — провалиться сквозь землю.

Возможно, Маргарет даже сочувствовала ему, но при этом не могла удержаться от злого сарказма:

— Спасибо за поистине очаровательный вечер. Все было просто восхитительно!

Затем она исчезла.

Длинный Том, хмурый и сбитый с толку, сделал еще глоток, дабы прийти в себя.

— Думаю, ты не очень-то рад меня видеть, сынок, — заметил он.

— Ты же знаешь, что я рад, папа, — поспешно заверил его Дункан. — Это именно так. Но что толку?

— Ты вполне мог бы сказать, в чем толк, — тяжело вздохнул старик. — О Господь на Небесах, зачем я вообще приехал? Я здесь никому не нужен. Мой собственный сын стыдится меня.

— Отец, — рассердился Дункан, его терпение иссякало, — тебе пора отоспаться!

Он взял старика за плечо и помог ему добраться до кровати. Длинный Том поморгал, глядя на Дункана, и зевнул, затем попытался что-то сказать, но внезапно заснул.

Дункан с жалостью смотрел на спящего отца. В его смятенном сердце внезапно вспыхнуло чувство, что он получил по заслугам за то, что заложил часы отца!

Дункан устроил его поудобнее, а затем с диким желанием забыться вышел из комнаты.

Глава 16

Спускаясь по лестнице, он увидел, что этажом ниже дверь открыта, и голос доктора Гейслер остановил его:

— Это ты, Стирлинг? Постой минутку.

— Я ухожу, — грубо ответил он.

— Куда? — Придерживая полы длинного серого халата, который был на ней, доктор подошла к освещенному дверному проему.

— Я не знаю.

Выражение ее лица не изменилось.

— Заходи и составь мне компанию.

Он неохотно вошел.

— Ну и вечеринка была у тебя наверху, — сказала она. — Я видела, как спускалась твоя подружка.

Она замолчала.

Он резко рассмеялся и, повинуясь импульсу, несколькими едкими штрихами обрисовал ей ситуацию.

— Ну-ну, — прокомментировала она. — Ей не из-за чего было скандалить! Скажи, ты сердишься на своего отца?

— Нет, только на себя. Вероятно, это все моя собственная неуклюжесть! Чего можно ожидать от однорукого глупца?

— Ну же, не раскисай. Оно того не стоит.

Она подошла к роялю. И пока он сидел перед ее теплым камином, она играла ему. Сначала, словно охваченная ностальгией, она исполнила лирические пьесы и вальсы своего любимого родного города. Затем она стала исполнять Четвертую симфонию Чайковского. Постепенно, по мере того как проникновенные гармонии наполняли комнату, а в камине перебегал, мерцая, огонь, он почувствовал, как им овладевает спокойствие. И когда она закончила, он ощутил мир в душе.

— Теперь ты хочешь уйти? — спросила она.

— Нет, к вашему сведению! Я хочу двигаться дальше, делать что-то — оставить свой след в медицине.

— И что? Тебе интересно заниматься своей работой?

— Ужасно интересно, — ответил он, глядя, как она приближается. — Вы прекрасно играете.

— Это полезно для моих пальцев, делает их сильными, гибкими. — Она села в кресло у камина. — Не забывай, я хирург.

Он вскинул голову.

— Я чуть не забыл, — признался он. И продолжил: — Хотя, на самом деле, ваша фамилия не выходит у меня из головы. В Австрии есть очень известный доктор Гейслер — доктор Анна Гейслер. Написала замечательный учебник по современной хирургии. Вы не родственница?

— Не совсем. — Она невозмутимо закурила сигарету. — Это я доктор Анна Гейслер.

Сначала он подумал, что она шутит. Затем, поскольку безразличие, с которым она призналась в авторстве, убедило его, он был ошеломлен. Это она — блестящая Гейслер из Гейдельберга и Вены!

— Боже милостивый, — пробормотал он, запинаясь. — Я здесь что-то из себя изображаю, а вы — ваша работа известна во всем мире.

— Ты мне льстишь, — сказала она.